– Спириты! – визжал Селен, – спасайтесь!

Хихикая и зловеще завывая, дикий народец в восторге метался между лошадьми. В свете луны Мэтен видел как они словно бы загустевали в воздухе, как морозные кристаллы: маленькие личики, маленькие ручки, пальчики, которые щипали каждую лошадь и каждого всадника, которых могли только достать. Лошади брыкались и рвались вперед; всадники вопили, хлестали их поводьями, отчаянно пытаясь их развернуть. Мэтен завыл еще раз; лошади встали на дыбы и рванули на дорогу, они неслись быстрым галопом, обезумевшие от страха седоки вцепились в их гривы.

Мэтен сел в седло, его сотрясал смех вперемежку с рыданиями… Он продолжал смеяться, пока не вернулся дикий народец. В их сопровождении он направился к холму, который после сегодняшней ночи обрастет новыми легендами. Когда он заводил лошадь в конюшню, ему навстречу поспешно вышел Невин.

– Что там произошло, что за опасность?

– Уже все в порядке, добрый господин, но произошла хорошенькая история. Я думаю, надо спеть об этом песню.

Но поначалу он попросту рассказал старику о происшедшем за кружкой пива. Слушая, тот смеялся квохчущим смехом, словно бы заржавевшим от долгого неупотребления.

– Поле битвы, где полегло ваше войско, совсем недалеко отсюда. Вполне естественно встретить здесь привидения погибших воинов. Правда, здесь есть небольшая деталь: когда они завтра утром будут возвращаться обратно, они увидят в снегу следы копыт твоей лошади. Невин посмотрел на пятно у своего колена. – Сделай нам любезность, ладно? Возьми с собой ребят и пойди в поле. Ты помнишь следы лошади Мэтена? Да? Прекрасно! Смети их, но оставь остальные. Мы проделаем неплохую шутку с этими мерзавцами.

Мэтен почувствовал, что все ушли, за исключением маленькой голубой Феи. Он вдруг увидел ее совершенно отчетливо, она сидела у него на колене и сосала палец, одновременно пристально глядя на Мэтена тревожными зелеными глазами. Когда она улыбнулась, Мэтен увидел ее острые как иглы, ярко-голубые зубы.

– О, – сказал Невин, – ты кажется видишь ее, да?

– Да, вижу. А скажите, смогу я видеть дикий народец, когда уйду отсюда?

– Я думаю, что да, но точно не знаю. Раньше мне не приходилось с подобным сталкиваться, юноша, твой случай приводит меня в замешательство.

Если я привожу тебя в замешательство, то сам ты – величайшая загадка в мире, – подумал Мэтен.

На следующий день после обеда Невин поехал в деревню, чтобы послушать, какие там ходят слухи о встрече Мэтена с отрядом. Он привез оттуда рассказ, который продолжал обрастать все новыми и новыми подробностями. Говорили, что люди лорда Ромела были настолько глупы, что ездили верхом в лунную ночь поблизости Брин Торейдик, хотя каждому дураку известно, что в полнолуние от холма надо бежать как от чумы. Всадники довольно отчетливо видели привидения целого войска лорда Бреноика, они шли через луг в атаку, совсем как в их последнем бою. Когда люди лорда Ромела вернулись утром на то место, то увидали следы только собственных лошадей. И что, ты думаешь, сказал мне об этом хозяин таверны? – с сухим смешком спросил у Мэтена Невин. – Оказывается, каждый знает, что привидения не оставляют следов.

– Так они таки вернулись назад? Как хорошо, что вы предусмотрели это.

– О, одно дело быть спиритом в полнолуние, и совсем другое в холодный предрассветный час. Но как бы то ни было, после того, что произошло, люди лорда Ромела не приблизятся к холму даже при дневном свете.

– Так этот случай пришелся кстати?

– Да, но, о, боги! Вы, воины, слишком суеверны!

– Да что вы говорите! – рассмеялся Мэтен над возмущенным замечанием Невина. – Вы показали мне мир, полный спиритов, послали этих спиритов с поручением сопровождать меня и после этого называете меня суеверным!

– Ты прав, юноша, извини меня, – расхохотался в ответ на его тираду старик, но ты ведь и в самом деле не можешь отрицать, что ваши фехтовальщики верят, что разные самые чудные вещи приносят им удачу, или же наоборот – зло.

– Да, это правда, но вы не знаете, что значит быть рыцарем, участвующим в войне. Каждый раз, когда садишься в седло, не знаешь, вернешься ли ты назад. Кто знает, что помогает одному человеку выжить в битве, а другого обрекает на погибель? Однажды я видел человека, который был великолепным бойцом, он владел мечом не как человек, а как бог, он врывался в битву, ведя за собой остальных. И знаете, что произошло? У него лопнула подпруга, он свалился с лошади и был затоптан копытами до смерти. А после этого видишь идиота, который владеет шпагой не лучше, чем деревенский парень, он летит прямо на врага и остается без единой царапины. После этого начнешь верить в судьбу и предзнаменования, во все, что угодно.

– Да, я понимаю тебя.

У Невина пропало хорошее настроение; он опечалился до слез, размышляя над тем, что сказал Мэтен. Глядя на него, впал в меланхолическое настроение и сам Мэтен.

– Я думаю, что это притягивает нас к Двуумеру, – задумчиво сказал Мэтен. – Можно иметь лучший в мире план атаки, но как только полетят копья и начнется фехтование, даже богам не ясно, чем это все закончится. Так что можете называть это суеверием, но хочется иметь вождя, которого коснулся дух Двуумера, кого-то, кто может видеть то, что не дано тебе, по-настоящему счастливого.

– Но если бы счастье и дар предвидения делали человека знатоком Двуумера, юноша, то мир был бы полон людей, подобных мне.

– Это не совсем то, что я имел в виду, добрый господин. Вождь, отмеченный Двуумером, должен каким-то образом отличаться. Может быть, такого не существует, но мы хотим верить в него. – За такого с радостью можно идти в атаку, – говорят себе люди, – за такого, к кому расположены боги, за такого, в кого можно верить. Если даже умрешь за такого человека, то он этого стоит.

Невин бросил на Мэтена такой пронзительный взгляд, что тому стало не по себе, но старик жестом показал ему, чтобы он продолжал.

– Это невероятно интересно.

– Спасибо. Так Слумар в Форте Дэвери – знатный и благородный человек, но он не вождь, отмеченный Двуумером. У меня всегда были сомнения, что он настоящий король, несмотря на то, что я всегда клялся ему в верности, потому что это делал мой лорд. Время от времени он имел обыкновение ходить среди людей, он беседовал с нами, называл нас по имени, это было прекрасно с его стороны, но он вел себя как обыкновенный лорд, но никак как король.

– В самом деле! А как по-твоему выглядит настоящий король?

– В нем должно быть что-то от Двуумера. Вы должны чувствовать, что он настоящий король. Я не считаю, что он должен быть высоким и прекрасным, как боги, но при взгляде на него вы должны чувствовать, что он предназначен повелевать. У него должна быть удивительная судьба, боги должны посылать предзнаменования о его приходе. Клянусь небесами, я пошел бы за таким человеком на смерть, и держу пари, что многие в королевстве поступили бы также.

Невин поднялся и со странной, полусумасшедшей улыбкой начал стремительно расхаживать взад-вперед перед очагом.

– Я сказал какую-нибудь глупость? – спросил у него Мэтен.

– Что? Ты сказал сейчас лучшее из того, что я слышал на протяжении многих последних лет. Юноша, ты не представляешь себе, как я рад, что я оттащил тебя от ворот Иного Мира. Спасибо тебе, что открыл мне глаза на то, что было у меня под носом, а я этого не видел. Двуумер имеет огромный недостаток. Ты так привыкаешь им пользоваться, что совершенно забываешь о собственном разуме, которой изначально дали тебе боги.

Совершенно сконфуженный смотрел Мэтен как старик бормоча себе что-то под нос как сумасшедший носится перед очагом.

В конце концов Мэтен пошел спать, но, проснувшись в беспокойстве среди ночи, увидал, что Невин стоит у очага и улыбается, глядя на огонь.

В течение последующих двух недель не прекращался снегопад, и в течение всего этого времени Невин не переставал размышлять над нечаянно подброшенной ему Мэтоном идеей, которая оказалась великолепной платой за его спасение. Несмотря на сложность в деталях, в целом план был чрезвычайно прост, а поэтому выполним. Исходя из теперешнего положения дел, казалось, что войнам не будет конца, что они будут опустошать королевство, пока не останется ни одного человека, чтобы продолжать борьбу. После стольких лет гражданской войны, после большого количества появляющихся друг за другом и убитых вождей, после стольких отданных за них жизней их подданных, казалось, что каждый последующий претендент на королевский трон имеет на него такие же права, как и предыдущий. Когда заходил вопрос о выяснении происхождения и генеалогического дерева, то даже священнослужители затруднялись сказать кто из претендентов более подходит на роль короля всего Дэвери. Поэтому лорды присягали тому, от кого, как казалось, они получат наибольшую выгоду, если же их ожидания не оправдывались, то их сыновья присягали другому претенденту на королевский трон.

Но если появится человек, который произведет на своих последователей впечатление настоящего короля, вождя, отмеченного Двуумером, как сказал Мэтен, за которым последует половина королевства, сражаясь за него насмерть, лишь бы возвести его на трон? То потом, наконец, после последней отвратительной кровавой бойни, королевство придет к долгожданному миру.

– Вождь, отмеченный Двуумером? – размышлял Невин. – Дайте мне подходящего человека, и довольно скоро я придам ему вид отмеченного Двуумером. Это будет нетрудно, совсем нетрудно, если задуматься; надо будет лишь окружить красивого человека романтическим ореолом, умело подтасовать приметы-предсказания, подбросить несколько дешевых трюков, вроде того, что проделали с Селеном и его друзьями. Они поставят на колени все войска и заставят их лордов вместе с ними приветствовать истинного короля. Во время этих размышлений Невин пришел к выводу, что не удивлен тем, что Мэтен преподнес ему эту идею. В своей последней жизни, будучи молодым Рикином из Кермора, он был капитаном войска как раз такого вот вождя, отмеченного Двуумером, Гвенивер Беспощадная, чье сумасшедшее и непоколебимое поклонение Черной Богине создавало вокруг нее сияние фальшивого романтического ореола, подобного огню.

Мысли о ней и ее жестокой судьбе навеяли на Невина беспокойство.

– Имеет ли он право воздействовать на другого человека силами, которые разорвут на части его хрупкий разум? Ему следует соблюдать большую осторожность, выждать, разработать тщательный план, пока он не найдет кандидата, который будет достаточно силен для такой ноши. Кроме того, он не был уверен, что имеет право использовать для этой цели Двуумер. Невин провел долгие часы в медитации, обнажая свою душу и моля о помощи Властителей Света. Постепенно в его сознании возник ответ: превыше всего королевство нуждается в мире, и если что-то идет не так, то надо идти на жертву. Невин воспринял это так, что он поставлен служить достижению этой цели, если надо, идти на жертву ради воссоздания мира и возведения на трон короля.

Разрешение получено, настало время создать план. Пока Мэтен был у Белиан или же спал со скуки, Невин при посредстве огня переговорил с другими знатоками Двуумера королевства, в особенности с Адерином, живущем на западе королевства и женщиной по имени Роммерта на севере. Все так устали от войны, что с радостью включились в рискованное предприятие Невина.

– Да, но мы не в состоянии сделать это одни, – заметила однажды ночью Роммерта. Мы должны будем победить жрецов, в силах ли мы это сделать?

– Я намерен начать вращение земли в направлении этого особого сада весны. В то же самое время мы можем заняться поисками подходящего принца.

В пляшущих отсветах пламени лицо Роммерты выглядело скептическим. Ее длинные белые волосы были, как у молоденькой девушки, заплетены в две косы, лицо у нее было даже более морщинистое, чем у Невина, она была так стара и изнурена жизнью, что Невину было ясно, что ей никогда не увидеть результатов того, что они сейчас планировали. Из всех знатоков Двуумера королевства только он и Адерин жили неестественно долго, каждый из них по своей особой причине. Да, так обстояли дела, но, тем не менее, вскоре Роммерта примется за выполнение этой задачи.

Существовала еще одна сложность: надо было найти именно того человека, который необходим, затем подготовить к его приходу соответствующие предзнаменования, сделать это надо было с помощью жрецов. Когда же королевство начнет жить в ожидании появления короля, Невин сможет организовать все необходимые события при его приближении. Обдумав все детали, Невин начал с нетерпением дожидаться весны. Чем скорее она наступит, тем лучше.

2

Год 834-й. Это был год первого предзнаменования прихода короля. В деревне неподалеку от нашего храма родился ребенок с двумя головами. Вскоре он умер, так как не может жить королевство с двумя королями. В небе мы видели видение бегущей впереди бури огромной лошади, и бежала она с запада. Хотя предзнаменование было должным образом записано, только позже мы поняли его значение…

Святая Летопись Лагхкарн.

Весна в этот год пришла быстрее, чем этого хотелось Мэтену. Каждое утро поднимался он на вершину холма и исследовал небо в поисках примет изменения погоды. Хотя он должен был оставаться, пока полностью не сойдет снег, но в то же время, ему надо было быть подальше от этих мест до наступления настоящей весны, когда дороги Кантрэя будут кишеть всадниками спешащими на летний сбор.

Сначала пошел дождь, который растопил последний снег и превратил все вокруг в коричневую непролазную грязь; ночи становились все теплее, хотя редкий человек рискнул бы спать у дороги без опасения замерзнуть. Мэтен все еще находил для себя оправдания, чтобы задержаться, пока в долинах не начала пробиваться бледная трава. Этой ночью он отправился повидать Белиан.

Забравшись в окно, он увидал, что она еще не ложилась, Белиан суетилась у огня глиняной печи. Она рассеяно поцеловала его.

– Сними сапоги перед тем, как садиться на кровать, ладно, любовь моя? Я не хочу, чтобы пачкалось одеяло.

Мэтен уперся в стену и принялся стаскивать сапоги.

– Уже весна, – сказал он. – Будет у тебя болеть обо мне сердце, когда я уеду?

– Будет, но и наполовину не так, как ты того ожидаешь.

– Довольно откровенно. Но, Белл, если бы я только мог остаться… Я должен уйти ради тебя же. Я хочу, чтобы ты знала это.

– Это было бы великолепно, если бы ты остался на ферме, но я не представляю, как это можно сохранить в тайне. Несколько наших друзей уже знают, что у меня есть мужчина, а через несколько месяцев об этом будет знать вся деревня.

Подняв глаза, Мэтен увидел, что она улыбается, глаза ее как всегда были спокойны.

– О, небеса, что я наделал! Ты ждешь ребенка?

– А чего ты ожидал после всего, что мы вытворяли? Ты что, думал, что я бесплодная? О, не надо так тревожиться, любовь моя. Я давно хотела еще одного ребенка. Я рада, что у тебя была возможность подарить мне его.

– Но я должен покинуть тебя! У меня даже нет денег для повивальной бабки!

– О, в этом мне поможет моя подруга, так что не беспокойся. Я сама смогу позаботиться о младенце, но я не могла бы иметь его, если бы ты немного не помог мне в этом, ведь так? Она осторожно положила руку себе на живот. – Я надеюсь, что это будет дочь, но если будет сын, ты не против, если я назову его твоим именем?

– Только если тебе это хочется. Я бы больше хотел, чтобы ты дала ему имя моего отца. Его звали Даумир.

– Решено, если будет парень, он будет Даумир. Если это будет так, я хочу, чтобы у него были такие же кудрявые волосы, как у тебя.

В голове у Мэтена начало зарождаться подозрение. Он знал, что Белиан никогда не любила его по-настоящему. Не использовала ли она его в качестве жеребца.

– Белл, ты будешь скучать обо мне, когда я уеду?

Она почему-то вздрогнула, потом задумалась.

– Да, буду, – ответила она наконец, – помолчав, добавила, – немного.

Когда Мэтен этой ночью уходил от Белиан, воздух был теплый и влажный, напоенный запахами весны. На вершине холма он слез с лошади и долго стоял, всматриваясь в темное пространство, смотрел на сияющие под лунным светом ручьи, далекую спящую деревню, на далекое сверкающее озеро, где он едва не вошел в ворота Иного Мира.

– Я был счастлив этой зимой, – подумал Мэтен; а будь прокляты оба этих фальшивых короля со всеми их проблемами!

Утром Мэтен в последний раз отвел лошадь в овраг. Над головой проплывали белые облака, бросая тень на поросшую бледной травой и вереском землю. Когда они спустились к подножию холма, Невин протянул Мэтену кожаный мешочек, в котором звенели монеты.

– Бери это без разговоров, юноша, я не для того спасал тебе жизнь, чтобы ты умер с голода на дороге.

– Спасибо. Как бы я хотел отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали!

– Держу пари, что так оно и будет. Твоя судьба однажды свела тебя со мной, я подозреваю, что это было не в последний раз, но никому из нас не дано понять, как это случится.

Хотя Мэтен хотел отправиться прямо на запад, как можно скорее, оставив позади себя Кантрэй, он вынужден был повернуть на юг, так как в это время года горы между Кантрэем и провинцией Гвейнтейр были еще покрыты снегом. Он продвигался осторожно, старался избегать главной дороги, пролегающей рядом с Канавером и ведущей в Форт Кантрэй, придерживаясь проселочных дорог, бегущих между фермами и полями. Он позволял себе попадаться на глаза лишь фермерам, которые подобно Белиан, были озабочены не войной, а как заработать себе на пропитание. Спустя четыре дня он добрался до границы Гвейнтейра, которая проходила приблизительно параллельно Форту Кантрэй. Горы здесь были невысокие, холмистые с разбросанными по ним небольшими фермами и зимними хуторами коневодов, все лето кочующих со своими табунами в поисках пастбищ. В это время года в каждом доме царила суета. Жеребились кобылы; надо было подковывать лошадей; снаряжение требовало починки; надо было упаковывать еду на первый длительный весенний переход. Ни у кого не было ни времени, ни дела до одинокого всадника, сидящего в военном седле, но одетого в фермерскую рубашку.

В один из теплых дней с наступлением сумерек Мэтен подъехал к каменному столбу, означавшему границу между двумя гвербретствами. Миновав этот столб, Мэтен не смог сдержать вздох облегчения. Хотя он все еще оставался беглецом, но его шея была уже в большей безопасности. Когда-то, в мирное и кажущееся сейчас нереальным прошлое, каждый гвербрет руководствовался благородным указом Тибрена об изгнании из общества, но сейчас, в разгар долгих кровопролитных войн, способные воевать люди были слишком ценны для лордов, чтобы они отпугивали их приводящими в смущение расспросами. Впервые за долгое время Мэтен настолько расслабился, что позволил себе запеть. Песня привлекла двух представителей дикого народца, голубая фея уселась на луку его седла, показывая Мэтену свои остроконечные зубки, незнакомый еще ему угловатый коричневый карлик танцевал на дороге позади его лошади. Мэтен так рад был их видеть, что почти прослезился. По крайней мере, хоть небольшая частица его волшебной зимней жизни будет путешествовать вместе с ним.

Но как выяснилось, вскоре он приобрел человеческую компанию, и вышло это совершенно неожиданно. В это утро, миновав пограничный столб, он подошел к последним холмам и остановил лошадь, чтобы оглядеть обширную зеленую долину Гвейнтейра. Это и в самом деле была страна ветров, где высаженные трудолюбивыми фермерами деревья вскоре начинали клониться, как будто в страхе стараясь избежать постоянных порывов завывающего ветра. Так как день был сияюще-прозрачным, долина отчетливо просматривалась на мили вокруг, она была словно подбита мягким зеленым мхом первой молодой травки и всходов озимой пшеницы, там и сям были разбросаны фермы. Также отчетливо была видна тянущаяся на запад и пропадающая там из вида дорога, по этой дороге, не далее чем в миле от Мэтена, ехал одинокий всадник.

Что-то неладно было с этим всадником. Это было заметно даже с такого расстояния, парень сидел в седле согнувшись пополам, а его лошадь брела сама по себе, она то и дело останавливалась, чтобы ухватить пучок травы, растущий на обочине дороги. Совсем было сползший с седла всадник пришел в себя и попытался управлять лошадью. Первым порывом Мэтена было свернуть куда-нибудь в сторону и не ввязываться ни в какие новые неприятности, но тут он вспомнил о Невине, который рисковал собственной жизнью, спасая его, предоставляя ему кров. Он проворной рысью направил лошадь по направлению к всаднику. Тот не слышал приближения Мэтена, или же его совершенно не беспокоило, что кто-то его преследует, потому что он за все время, пока Мэтен скакал к нему, ни разу не оглянулся. Подъехав достаточно близко, Мэтен увидал, что вся рубашка на спине у всадника была густо пропитана засохшей ржаво-коричневой кровью, парень остановил лошадь и стоял на месте, оседая в седле от слабости, как будто бы приглашая Мэтена проткнуть его копьем, он смирился с этой мыслью.

– Послушайте, – сказал Мэтен, – что случилось?

В этот момент всадник повернулся к нему и Мэтен воскликнул:

– Эйтхан, о, боги! Что ты делаешь на Гвейнтейрской дороге?

– То же самое я должен спросить у тебя, Мэддо. – Его обычно глубокий и веселый голос скрежетал от застарелой боли. – Или ты пришел, чтобы отвести меня в Мир Иной?

Мэтен непонимающе уставился на него, но тут же вспомнил, что все в Кантрэе считают его мертвым.

– Да нет, послушай, я такой же живой, как и ты. Как ты был ранен?

– Я не был ранен, меня высекли.

– Вот куча дерьма! Ты в состоянии ехать дальше?

Эйтхан довольно долго обдумывал, что ответить. В своем обычном состоянии это был красивый мужчина, с правильными чертами лица, большими голубыми глазами, которые, казалось, постоянно подсмеивались над чем-то, его темные волосы у висков были слегка тронуты сединой. Но сейчас лицо было искажено болью, глаза были прищурены, казалось, они никогда уже не в силах будут улыбаться.

– Мне надо отдохнуть, – наконец сказал он. – Можем мы какое-то время посидеть, или тебе надо ехать и ты оставишь меня?

– Что? Ты с ума сошел? Чтобы я бросил человека, которого я знаю с тех пор, как был пятнадцатилетним юнцом?

– Теперь я уже не знаю, на что человек способен, а на что нет…

На ближайшем лугу они нашли подходящую ивовую рощицу, расположенную вокруг фермерского утиного пруда, место было удобное и тем, что их совсем не было видно фермеру. Мэтен спешился, потом помог слезть с лошади Эйтхану, затем, пока его друг в оцепенении сидел в тени, напоил лошадей. Занимаясь всем этим, Мэтен гадал, что могло произойти. Эйтхан был человеком, с кем наименее всего в королевстве могло произойти такое – чтобы его высекли и изгнали из войска. Любимец капитана, Эйтхан был вторым человеком в войске гвербрета Тибрена. Он был одним из тех истинно порядочных людей, которые так ценятся в каждом хорошем войске – миротворец, дружественен со всеми, человек, разрешавший все споры, которые непременно появляются при большом скоплении народа, когда много людей вынуждены жить вместе в битком набитых бараках. Случалось, сам гвербрет просил у него совета в небольших делах, касающихся войска, а теперь он оказался здесь с позорными отметинами на спине, весь окровавленный.

Напоив лошадей, Мэтен наполнил водой мех для воды и сел рядом с Эйтханом, который с кривой улыбкой взял у него воду.

– Мы можем быть вне закона, но по-прежнему соблюдаем правила военных – сначала напоить лошадей, а только потом людей, так ведь, Мэто?

– Нам нужны эти лошади как никогда, никакой лорд не даст нам других.

Кивнув ему в ответ, Эйтхан принялся жадно пить воду. Напившись, он вернул мех Мэтену.

– Я бесконечно рад, что тебя не убили в той битве. Я полагаю, что ты нашел какую-нибудь ферму, или что-то вроде этого, где пересидел всю зиму.

– Что-то вроде этого. Я по-настоящему умирал, когда меня нашел местный знахарь.

– О, боги! Ты всегда был счастливчиком, верно?

Мэтен лишь пожал плечами в ответ и крепко заткнул мех. Какое-то время они попросту молча сидели в неловкой тишине и наблюдали за толстыми, серыми утками, копошащимися на берегу пруда.

– Ты сдержанный для барда, – нарушил молчание Эйтхан. – Не хочешь спросить меня о моем позоре?

– Говори только о том, что хочешь, и ни слова больше.

Эйтхан задумался, глядя на далекий горизонт.

– Все это бред сивой кобылы, – сказал он наконец. – Между прочим, эта история совсем для барда. Ты помнишь сестру нашего гвербрета, леди Мероту?

– О, как может забыть ее любой мужчина, у которого в венах кровь, а не вода?

– Ну, так лучше попытайся забыть. – Голос Эйтхана стал твердым и холодным. – Прошлым летом во время битвы был убит ее муж, и она вернулась к своему брату в Форт Кантрэй. Капитан поручил мне ее охрану, я должен был следовать за ней, куда бы она ни пошла. – Эйтхан замолчал, но губы у него продолжали беззвучно шевелиться. Затем он продолжал: – Она увлеклась мной. О, видят боги, мне следовало сказать ей нет, я чертовски хорошо понимал это даже тогда, но Мэто, я живой человек из плоти и крови, я не стальной, и она прекрасно знает, как получить от мужчины то, что ей хочется. Клянусь тебе, я никогда не посмел сказать бы ей и слово, если бы она сама первая не обратилась ко мне.

– Я верю тебе, ты никогда не был глупцом.

– Да, по крайней мере, до этой зимы. Меня словно околдовали. Я никогда так не любил женщину, и будь я проклят, если со мной это произойдет вновь! Я хотел, чтобы она уехала вместе со мной. Я как идиот верил, что она настолько любит меня, что способна пойти на это. Но, оказывается, я и наполовину не подходил к ее титулу.

Последовала следующая, наполненная болью, длительная пауза. Потом Эйтхан заговорил снова. – Поэтому она сделала так, что ее брат узнал о наших отношениях, но как невинно она себя при этом вела! И когда его милость несколько дней назад содрал с моей спины всю кожу, она отсутствовала, находясь это время под надзором.

Эйтхан закрыл лицо руками и разрыдался как ребенок. На минуту Мэтен словно бы оцепенел; потом решительно протянул руку и положил ее на плечо Эйтхана и сидел так, пока не стихли рыдания и Эйтхан не вытер рукавом мокрое от слез лицо.

– Может быть, я слишком сурово сужу ее, – голос Эйтхана был слабый, безжизненный, похожий на шепот. – Она удержала брата от того, чтобы он убил меня.

Он поднялся на ноги, было невыносимо смотреть, как он шатается и морщится, содрогаясь от боли.

– Я достаточно отдохнул, поехали дальше Мэто, чем дальше я буду от Кантрэя, тем счастливее.

Уже четыре дня они продолжали ехать на запад, осторожно расспрашивая по дороге фермеров и коробейников о местных лордах и их войске. Но даже если они и слышали о таком, что мог бы принять их без лишних расспросов, то приходили к решению, что они еще слишком близко от Кантрэя, чтобы обращаться с подобной просьбой. Однако они поняли, что им необходимо поскорее найти место, потому что лорды начали собирать своих людей для летних боев, а передвигаться по дорогам вместе с военными отрядами, которых становилось все больше вокруг, в их положении было опасно. Мэтен не имел желания убегать от виселицы как человек, объявленный вне закона, попасть в конце концов на веревку как шпион.

Так как спина Эйтхана еще далеко не зажила, то им приходилось ехать медленно, часто останавливаться для отдыха то на обочине дороги, то в деревенской таверне. Но, по крайней мере, им не приходилось заботиться о деньгах; у них был не только великодушно подаренный Невином кошелек, но и деньги Эйтхана, которые сумел передать ему старый капитан вместе со снаряжением, когда его вышвырнули из Форта Кантрэй. Очевидно Мэтен был не одинок в своих мыслях о чрезмерной жестокости гвербрета. Во время их медленного продвижения на запад у Мэтена была уйма времени на то, чтобы присматривать и заботиться о своем друге. Так как всегда до этого за ним присматривал Эйтхан, который был помимо всего, на десять лет старше Мэтена, Мэтен был глубоко взволнован, обнаружив, что этот самый Эйтхан нуждается в отцовской заботе своего друга. Гвербрет мог пощадить его жизнь, но все равно он сломал его, сломал человека, верой и правдой служившего ему на протяжении более чем двадцати лет, избив его до полусмерти как пойманную в хлеве крысу.

До этого Эйтхан всегда легко справлялся со своей командирской ролью, он принимал решения, отдавал приказания и все это он делал так, что люди с радостью шли за ним. Сейчас же он делал все, что не скажет ему Мэтен, не предпринимая даже слабую попытку предложить сделать что-нибудь по-другому. Для этого он был также разговорчивым человеком, у него всегда была наготове какая-нибудь история или шутка, если он не был занят в это время каким-либо серьезным делом. Сейчас же он был погружен в глубокую депрессию; временами он даже не отвечал на вопросы Мэтена. Хотя все это терзало сердце Мэтена, но он не мог придумать никакого выхода. Часто он мысленно обращался к Невину, как бы ему понадобился сейчас совет старика. Но Невин был слишком далеко, да и вряд ли Мэтену доведется когда-либо встретиться с ним. Это не зависело от желания Мэтена.

Наконец они достигли великой реки Камен Ирейн, «железной дороги», как ее называли даже тогда из-за многочисленных барж с рудой, которые шли из Кергонеи и города Гаймера, в то время всего лишь большой деревни, окруженной вместо крепостных стен деревянным частоколом. Сразу же за воротами они нашли что-то вроде таверны, по существу, это был дом тавернщика, полукруглый пол разделяла плетеная перегородка, за которой находились столы, вдоль стены стояло несколько пивных бочек. За пару монет хозяин принес им ломоть сыра и буханку хлеба, положив еду на стол, он отправился за пивом. Подав им пиво, он ушел, оставив их совершенно одних. Мэтен обратил внимание, что в таверну вместе с ними не зашел никто из деревенских, он поделился своим наблюдением с Эйтханом.

– Они приняли нас за парочку бандитов. Ах, к дьяволу, Мэто, мы не можем продолжать бродить вот так по дорогам, а то можем и в самом деле превратиться в бродячих грабителей! Что мы будем делать?