Пока он отсутствовал, Мэтен выполнял кое-какую работу в пещерах, когда уставал – спал. Однажды, серым, ветряным утром, Невин заметил, что будет отсутствовать дольше обычного, так как деревенские женщины нуждаются в его знахарской помощи. После того, как старик ушел, Мэтен подмел конюшню, сметя мусор в овраг, потом пошел отдохнуть перед тем как сгрести его на склон. Он подложил дров в камин и сел поближе к огню, чтобы прогнать холод с застуженной раны.

Впервые после битвы он почувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы петь, его с укоризной призывала заброшенная арфа. Когда он вынимал ее из кожаного мешка, словно вздохнув, зазвучали потревоженные струны. На арфах такого размера было только тридцать шесть струн, но Мэтен еще находился в таком состоянии, что казалось, что на их настрой ушла целая вечность. Он провел пальцами по струнам, проверяя звучание, затем с помощью крошечного колока<*3> из слоновой кости принялся регулировать натяжение струн, он добивался необходимого звучания, пока на лбу у него не выступил пот. Но этот признак слабости лишь раззадорил его, и он продолжал трудиться пока, наконец, арфа не зазвучала как следует. Мэтен вынужден был несколько минут отдохнуть, прежде чем смог играть на ней. Он извлек из инструмента несколько вибрирующих звуков, перебрал несколько струн… первые же звуки музыки, казалось, частично вернули ему силы, они эхом отдавались от огромных каменных стен комнаты. Это придавало сверхъестественный подтекст каждой ноте, извлекаемой из музыкального инструмента.

Неожиданно он почувствовал сзади себя Белую Леди, ту самую, которая приходит к каждому барду, в ком живет истинная песнь. Он ощутил в спине знакомый озноб, волосы зашевелились у него на голове. Несмотря на то, что он называл себя гертфином, ее присутствие и то вдохновение, которое она давала ему, говорило о том, что королевство потеряло настоящего барда, когда он решил стать рыцарем. Несмотря на то, что этим утром голос у него был слабым и одеревеневшим, он пел длинную балладу, отрывки лирических песнопений, которые только приходили ему на ум, музыка успокаивала его рану как знахарские припарки.

Вдруг Мэтен почувствовал, что он не один. Он поднял глаза, ожидая увидать в дверях Невина, но там никого не было. Оглянувшись вокруг, он тоже никого не увидел, лишь языки пламени в камине отбрасывали тени на каменные стены. Каждый раз, касаясь струн, он ощущал, что его слушают. Волосы поднялись у него на голове дыбом, когда Мэтен вспомнил рассказы Невина о спиритах. – Ты сумасшедший, – говорил он себе, – здесь никого нет. – Но он слишком часто выступал, чтобы ощущать присутствие аудитории. Пропев две строфы баллады, он почувствовал, что слушатели, кто бы они ни были, подались вперед, стараясь не пропустить ни слова. Когда он кончил петь и отставил арфу в сторону, он ощутил разочарование присутствующих.

– Ладно, кто вы не были, вы не можете быть злодеями, если вам нравятся хорошие песни.

Мэтену показалось, что он слышит за спиной хихиканье, но обернувшись, он не увидел ничего, кроме голой стены. Он поднялся на ноги и медленно, осторожно обошел комнату, заглядывая в каждый уголок и каждую щелочку – ничего. Но как только он сел, опять кто-то захихикал, на этот раз смеялись откровенно, совсем как ребенок, смеющийся над своей успешной выходкой. Мэтен схватился за арфу с единственной мыслью, чтобы с ней ничего не случилось, но когда он почувствовал, что его невидимая аудитория столпилась вокруг него в предвкушении новых песен, бард одержал в нем верх, он не смог отложить арфу в сторону, он не мог пренебречь слушателями, даже бесплотными. Когда он коснулся струн, он был уверен, что слышит вздох удовлетворения. Он запел первое, что пришло ему в голову, это были стансы о морском путешествии в Дэвери короля Брана и волшебном тумане, который в конце концов проглотил и его самого, и его флот. К тому времени, когда заколдованные корабли были наконец спасены и очутились в таинственной гавани на далеком севере, Мэтен был в полном изнеможении.

– Примите мои извинения, но я вынужден остановиться.

В ответ раздался вздох сожаления. Кто-то нежно коснулся его волос, так, как гладят собаку, кто-то худыми на ощупь пальцами подергал его за рукав. В камине ярко вспыхнуло пламя; вокруг него ощущался холодный, естественный коловорот воздуха. Мэтен содрогнулся и поднялся на ноги, но маленькие руки ухватились за его штанины. Беспорядочно звучали струны арфы, как будто кто-то пытался вырвать их. В каждом углу ожили тени, они кружились маленькими водоворотами, его лица касались чьи-то пальцы, его дергали за руки, щипали, теребили одежду, тянули за волосы во время всего этого продолжали звенеть струны и стоял ужасный шум.

– А, ну, прекратить! – закричал, появляясь в двери Невин. – Что за невоспитанность, так-то вы принимаете нашего гостя!

Маленькие пальцы исчезли. Мэтен чуть не расплакался от облегчения, когда с двумя седельными вьюками энергичными шагами в комнату вошел знахарь.

– Нет, в самом деле, отвратительное поведение, – продолжал Невин, обращаясь, казалось, в пустое пространство. – Если вы когда-нибудь повторите подобное, Мэтен никогда больше не сыграет вам на арфе.

Комната опустела. Невин положил седельные вьюки на стол и улыбнулся Мэтену. Тот трясущимися руками положил арфу и вытер рукавом пот с лица.

– Мне следовало предупредить тебя. Они любят музыку. Извини меня, юноша.

Мэтен пытался заговорить, но безуспешно, он тяжело опустился на скамью. За спиной у него раздался звук струны арфы. Невин бросил в ту сторону сердитый взгляд:

– Я сказал прекратить!

Появился и исчез легкий порыв ветра.

– Ты хотел меня о чем-то спросить, юноша?

– По правде сказать, я не решаюсь.

Старик негромко рассмеялся.

– Ладно, можешь не спрашивать, я и так отвечу тебе. Это было то, что люди называют «дикий народец». Они подобны невоспитанным детям, или щенкам, сплошная любознательность, никакой сознательности или правил поведения. К сожалению, они сами не понимали того, что могут нанести нам, смертным людям, вред.

– Я это вполне прочувствовал. – Мэтен посмотрел на своего благодетеля, и внезапно понял то, что было скрыто от него на протяжении всех этих дней. – Господин, наверное, вы знаете Двуумер.

– Да, это так. Тебя это поражает?

– Ужасно. Я никогда не думал, что это бывает в жизни, я думал, что это встречается только в моих балладах и рассказах.

– Многие люди считают меня выдумкой бардов, но мое ремесло достаточно реально.

Мэтен ошеломленно уставился на Невина, у него не укладывалось в голове, как этот старик мог выглядеть так чертовски обыденно. По доброму рассмеявшись, Невин отвернулся от Мэтена и принялся шарить в седельных мешках. – Я тут принес тебе немного вяленого мяса на ужин, юноша. Тебе необходимо восстанавливать потерянную кровь, деревенские жители поделились со мной кое-чем в качестве платы за лечение.

– Большое спасибо. А как вы думаете, когда я буду достаточно здоров, чтобы уехать отсюда?

– О, спириты настроили тебя на дорожный лад, не так ли?

– Не посчитайте меня неблагодарным, дорогой господин, – Мэтену было страшно неловко, – но я… а… да…

Невин снова рассмеялся.

– Не надо смущаться, юноша. Что касается раны, то она заживет задолго до того, как ты войдешь в норму. Видишь ли, ты скакал прямо в Мир Иной, а требуется немало времени, чтобы вернуться оттуда.

С этого дня дикий народец осмелел в отношении с Мэтеном, они были подобны собакам, которые, поняв, что хозяин относится к ним с любовью, осмелев, выскальзывают из-под стола. Каждый раз, беря в руки арфу, Мэтен ощущал их присутствие – в комнате чувствовалось оживление, слышалось слабое шарканье ног, легкие прикосновения к его рукам и волосам, слабое дыхание ветра, когда кто-то пролетал мимо. Всякий раз они щипали его или толпились вокруг, Мэтен попросту грозил им, что перестанет петь, угроза действовала безотказно, они сразу же начинали вести себя прилично.

Однажды, пытаясь безуспешно развести огонь в камине отсыревшими дровами, Мэтен почувствовал позади себя их присутствие. Когда он высек кремнем искру, они раздули ее в пламя. Машинально поблагодарив их, Мэтен осознал, что начинает воспринимать спиритов, как нечто само собой разумеющееся. Что же касается самого Невина, то, как ни изучал его Мэтен, он не мог обнаружить в нем никаких признаков необычной силы или необычных познаний за исключением того, что спириты подчинялись ему беспрекословно.

Немало времени проводил Мэтен и в думах о своем будущем. Так как он был воином мятежного лорда, то как только он попадет в руки тиэрина Девера, тот непременно его повесит. Единственным выходом был побег. Если ему удастся не попав в руки тиэрина добраться до Кантрэя и затем отдаться на милость гвербрета, он может быть помилован, так как он был кем-то вроде барда, а следовательно находился в соответствии с законом под особой защитой. Но к сожалению, надежда на помилование невелика, так как это будет зависеть от его вассалов, да и сам гвербрет Тибрен Боарский был суровым человеком. Его род, Боары Севера были связаны родственными узами с южными Боарами Моира, которые лет пятьдесят назад лестью выманили у короля Форта Дэвери гвербретство. Объединенные роды Боаров управляли огромным пространством северного королевства и, как говорили, обладали реальной властью за спиной марионеточного короля Святого Города. Не верится, что Тибрен простит недоучку-барда, возбудив этим недовольство своего верного тиэрина. Мэтен решил, что раз оказалось так, что он нашел приют вместе со спиритами, то он не станет полагаться на милость гвербрета, а останется в Брин Торейдеке до весны.

Когда Невин в следующий раз собрался в деревню, Мэтен решил поехать вместе с ним, он хотел сделать это ради тренировки – испытать себя и проветрить лошадь. День был прозрачно-морозным, в воздухе пахло снегом, поля были покрыты инеем. Мэтен был поражен тем, как быстро летит время за пределами холма, несколько оно отлично от его внутреннего ощущения времени.

Наконец они добрались до деревни, крытые соломой дома были разбросаны среди белых берез вдоль берега реки.

– Я лучше подожду вас здесь, – сказал Мэтен, – в то кто-нибудь из людей тиэрина еще заедет за чем-нибудь в деревню.

– Я не хочу оставлять тебя здесь на холоде. Здесь неподалеку есть ферма, я отведу тебя туда. Хозяева мои друзья, они приютят тебя без лишних расспросов.

Они направились по дорожке бегущей среди коричневого пастбища, и вскоре вышли к ферме – разбросанным строениям, огражденным кругом земляной стеной. Позади большого дома находился коровник, сараи и загон для белых и серых коз. В грязном дворе у двери дома клевали зерно цыплята. Отгоняя кур, навстречу им вышел, улыбаясь, плотный седеющий мужчина.

– Доброе утро, милорд. Чем могу быть вам полезен?

– О, всего лишь приюти на некоторое время моего друга, мой дорогой Баннек. Он очень болен, его бледное лицо говорит само за себя, ему необходимо немного отдохнуть, пока я буду в деревне.

– Мы можем выделить ему комнату с очагом. О, боги, ты, парень, ты и вправду белый, как этот иней на полях.

Баннек проводил Мэтена в большую треугольную комнату, служившую одновременно и кухней и столовой. В большом очаге маняще пылали деревянные чурбачки, напротив стояло два стола и три стула с высокими спинками, мебель, ферма выглядела богатой. Пол был устлан чистой соломой, стены свеже побелены. С потолка свисали гирлянды лука и чеснока, сетки с сушеной репой и яблоками, даа огромных окорока. У очага сидела девушка и штопала бригги.

– Кто это, па? – она подняла голову от работы.

– Друг Невина.

Она поспешно собрала свою работу и нырнула перед Мэтеном в реверансе. Девушка была хорошенькая, у нее были черные, цвета воронова крыла волосы и темные, спокойные глаза.

Мэтен поклонился ей в ответ.

– Простите меня, что обременяю вас, – сказал Мэтен, – но я не совсем хорошо себя чувствую и мне надо немного отдохнуть.

– Друзья Невина всегда желанные гости в нашем доме, – сказала девушка. – Садитесь, я принесу вам сейчас эля.

Мэтен снял плащ и сел как можно ближе к огню, только что рубашка не загоралась. Объявив, что ему надо вернуться к коровам, Баннек удалился. Девушка подала Мэтену высокую кружку темного коричневого пива, потом сев около него, снова принялась за свое шитье.

– Благодарю вас. – Мэтен приветственно поднял кружку. – Меня зовут Мэтен… а… да, просто Мэтен, этого достаточно.

– А меня Белиан. Вы давно знаете Невина?

– По правде говоря, нет.

Белиан бросила на него странный, преисполненный благоговейного страха взгляд, улыбнулась и занялась шитьем.

Прихлебывая пиво, Мэтен наблюдал, как тонкие пальчики проворно работают над грубой шерстяной тканью бригг Бенека, которые были слишком громоздки для этих ручек. Мэтен был удивлен, какое удовольствие испытывает он, сидя здесь в тепле, вместе с хорошенькой девушкой. Время от времени Белиан бросала на него нерешительный взгляд, как будто хотела спросить о чем-то, но не решалась.

– Милорд, – сказала она, наконец, – долго вы будете еще оставаться с Невином?

– Сказать откровенно, я еще не знаю, но почему вы называете меня лордом? Я такого же простого происхождения, как и вы.

– Да, но вы друг Невина.

Только сейчас Мэтен сообразил, что девушка наверняка знает, что старик связан с Двуумером.

– Послушайте, за кого вы меня принимаете? – У Мэтена было тревожное чувство, что притворяться знатоком Двуумера, не будучи им, опасно. – Я всего лишь рыцарь без войска. Невин был настолько добр, что спас мне жизнь, когда нашел меня раненым, вот и все. Но послушайте, пожалуйста, не говорите никому обо мне, ладно? Я человек вне закона.

– Я забуду ваше имя сразу же, как только вы уедете отсюда.

– Покорно благодарю вас, и еще раз примите мои извинения. Я не заслуживаю даже этого пива.

– О, замолчите, пожалуйста! Что мне за дело до этих отвратительных войн?

Подняв на девушку взгляд, Мэтен увидел ее сердитое лицо, губы были плотно сжаты, у них залегла горькая складка.

– Ничего, кроме беспокойства нам они не приносят. Забирают наших лошадей, вытаптывают поля, поднимают налоги – и все это во славу единственного и истинного короля, хотя каждый, у кого есть голова на плечах, знает, что сейчас у нас их два, мне наплевать на эти войны, меня не волнует, кто в них победит, только бы они оба не сели нам на шею. Если вы один из тех, кто не хочет умирать в этих войнах, то единственное, что я могу сказать, это то, что вы молодец.

– Мне никогда раньше не приходило такое в голову.

– Не сомневаюсь, раз вы были рыцарем.

– Видите ли, я не совсем дезертир…

Девушка в ответ лишь пожала плечами и вернулась к своему шитью. Мэтену было интересно, почему женщина ее возраста, ей было года двадцать два, или около этого, живет в доме своего отца. Может быть у нее не состоялась помолвка из-за войны? Ответ пришел сам собой, когда в этот момент один за другим в комнату вбежали двое ребятишек, одному было года четыре, второму лет семь. Они подрались из-за найденной на дороге монеты и с криком бросились к матери, чтобы та разрешила их спор. Белиан поцеловала каждого и сказала, чтобы они отдали монету дедушке, с этими словами она снова отослала их из комнаты.

– Так вы замужем? – спросил Мэтен.

– Была. Их отец утонул в реке два года назад. Он устанавливал ловушку для рыбы, но лед оказался слишком тонким.

– От всей души вам сочувствую. И вы вернулись в дом отца?

– Да. Па нужно было, чтобы кто-нибудь присматривал за домом, и он хорошо относится к моим ребятам. Это для меня важно.

– Рад слышать, что вы теперь счастливы.

– Счастлива? – Она на минуту задумалась. – Видите ли, я не часто задумываюсь о таких вещах, самое главное, чтобы моим мальчикам было хорошо.

За ее слабой улыбкой, Мэтен уловил одолевшее женщину одиночество. Он ощутил волнение в теле, в нем вспыхнуло желание, это был еще один признак того, что жизнь возвращалась к нему. Она посмотрела на него долгим взглядом, но по ее темным глазам нельзя было определить, о чем она думает.

– И что вы теперь будете делать? – спросила она, – уедете до снега?

– Невин не думает, что я буду в состоянии сделать это к этому времени, но рано или поздно, мне надо будет уехать. Мне это может стоить жизни. Если они поймают меня, то повесят.

– Да, так они делают.

Белиан внимательно посмотрела на него, затем резко встала, как будто ей в голову пришло неожиданное решение, и энергичными шагами вышла из комнаты через завершенную одеялом дверь, находящуюся в плетеной из прутьев стене. Мэтен уж приканчивал пиво, когда вернулась женщина. Она принесла рубашку и сев, бросила ее Мэтену на колена.

– Она принадлежала мужу, – сказала она, – для Па она слишком мала, а пока ребята вырастут, она сгниет. Возьмите ее. Вам нужна рубашка, на которой не было бы эмблемы лисы.

– О, боги, я и забыл об этом! Не удивительно, что вы посчитали меня дезертиром. Покорно благодарю вас.

Он разровнял рубашку, с восхищением разглядывая рукава, которые были украшены красивейшей вышивкой. По всей вероятности, это была свадебная рубашка ее мужа, потому что было непохоже, что у него была вторая подобная этой, но все равно было гораздо безопаснее носить эту рубашку, чем ту, которая была на нем, украшенная геральдической эмблемой его покойного хозяина.

– Хотите взять мою рубашку? Вы сможете сшить из нее блузы для мальчиков.

– Да, конечно. Спасибо.

Она смотрела на его шрам, опоясывающий бок, толстые рубцы ткани под мышкой и более тонкий вдоль ребер. Мэтен торопливо сунул голову в новую рубашку и натянул ее на себя.

– Вполне подходит. Вы слишком великодушны ко мне, я этого не заслуживаю.

– Это лучше, чем дать ей попросту сгнить. Я немало потрудилась над ней.

– Вы все еще тоскуете по мужу?

– Временами. – Она помолчала, размышляя о чем-то. – Да, я тоскую по нему. Он был хорошим человеком. Он никогда не бил меня и у нас всегда было достаточно еды. Когда у него было свободное время, он выстругивал для ребят маленьких лошадок и тележки, каждую весну у меня было новое платье.

Мэтен понял, что это была совершенно не та, бушующая страстями великолепная любовь, о которой пели в своих песнях барды, развлекая благородную публику. Он встречал множество женщин, подобных Белиан, женщин ферм, чья жизнь протекала среди озабоченных жизненными заботами людей, поглощенная в себя мужем и детьми. Так как они наравне с мужьями трудились для обеспечения своих семей пищей и кровом, то это придавало им уверенности в себе, они могли положиться на себя, в отличие от жен благородных лордов, которые зависели от прихоти своих мужей. Но все же Белиан была одинока, временами она тосковала по мужу. Мэтен ощущал зов своего тела, это чувство становилось все сильнее. Когда женщина улыбнулась, он улыбнулся ей в ответ.

Дверь с грохотом распахнулась, в сопровождении галдящих и смеющихся детей в комнату вошел Невин. Хотя старик непринужденно шутил с ребятишками, к Мэтену он подошел с мрачным выражением на лице.

– Ты был прав, что не пошел в деревню, юноша. Хорошо, что на тебе новая рубашка.

Белиан начала машинально сворачивать рубашку Мэтена, заворачивая эмблему лисы вовнутрь.

– Тиэрин Девер в Форте Бреноик, – продолжал Невин. – Он собирается передать земли своему сыну Ромелу, он передает ему также часть своего войска. Это значит, что люди знающие тебя в лицо, будут здесь вокруг на дорогах. Я думаю, нам надо сейчас же отправляться домой боковой дорогой.

В течение нескольких последующих дней Мэтен обдумывал возможность на свой страх и риск поехать окольными путями на ферму, чтобы повидать Белиан.

Когда он завел лошадь на усадьбу фермы, она казалась пустынной. Не было деревянного фургона, не выскочила даже собака, чтобы залаять на него. Пока он в изумлении стоял на месте, из амбара с деревянным ведром в руке вышла Белиан. Мэтену нравилась ее решительная, но грациозная походка.

– Па взял ребят с собой на базар, – сказала женщина. – У нас есть лишний сыр для продажи.

– Скоро они вернуться?

– Скорее всего, к заходу солнца. Я надеялась, что вы приедете сегодня.

Мэтен завел лошадь в хлев и привязал ее в стойле рядом с коровами, чтобы она не стояла во дворе на ветру и, что самое главное, чтобы ее не было видно с дороги. Зайдя в дом, он нашел Белиан подбрасывающей поленья в очаг. Женщина вытерла о передник руки и со скрытой улыбкой посмотрела на Мэтена.

– У меня в спальне холодно, Мэтти. Иди сядь у огня.

Они сели рядышком на чистую мягкую солому у очага. Когда он робко коснулся ее волос, женщина нетерпеливо положила ему руки на плечи. Когда он поцеловал ее, ее руки скользнули ему за шею, запрокинули его на себя…

В этот год зима медлила со своим приходом. Снегопад был только один раз, потом – лишь холод под ясным небом, мороз и ветер. Хотя солнце и растопило первый снег, на коричневых полях блестел иней. Мэтен проводил все дни, скрываясь в Брин Торейдике, по дорогам и в деревне рыскали люди лорда Ромела, они тренировали своих лошадей и прогуливались из форта. Мэтен допоздна спал, потом часами играл на арфе перед аудиторией дикого народца. Иногда присаживался послушать его пение, и Невин изредка делая при этом толковые замечания касательно пения или самих песен. Но большую часть времени старик проводил в глубине холма. Мэтен никогда не решался спросить его, что он там делает.

Однажды, когда Невин ушел по своим делам, Мэтен вспомнил песню о Дилли Блинде, самом хитром из всего дикого народца. Так как это была детская песенка, он не слышал ее уже многие годы, то он напел ее несколько раз, вставляя новые версии вместо забытых старых. Когда он наконец закончил, ему на какое-то мгновение показалось, что он видит, а может быть он и в самом деле видел, маленькие лица, маленькие глаза, пристально вглядывающиеся в него. Потом они также неожиданно, как и появились, исчезли. Позже, когда вернулся Невин, Мэтен рассказал о своем видении, если только это было видение, старику, тот был откровенно поражен.

– Если ты и в самом деле начал их видеть, юноша, упаси тебя бог рассказывать об этом людям. Ты всю жизнь не отделаешься от насмешек.

– О, я это прекрасно знаю. Я просто был озадачен. До этого у меня никогда не открывалось зрение.

– В самом деле? Это довольно странно, так как оно часто свойственно бардам. Но как бы там не было, юноша, ты несомненно приобрел это свойство от пребывания здесь. Это то же самое, как если бы ты положил меч около очага. Через некоторое время клинок станет горячим, хотя он и находился в самом пламени. То же самое происходит и с человеком, обладающим восприимчивым разумом, когда он не находится в центре сил Двуумера.

С легким содроганием Мэтен оглядел возвышающиеся каменные стены комнаты. – В центре силы? – подумал он, а ведь и в самом деле, сказал он себе, – ведь иногда ты это ощущаешь.

– Да, – сказал наконец вслух Мэтен, – но сюда меня привел случай.

– Возможно. Но со знатоками Двуумера ничего не происходит случайно, особенно в эти проклятые и тревожные времена.

– Я вижу, у вас болит душа из-за этих войн.

– Конечно болит, дурень! И если у тебя есть разум, то у тебя она должно болеть тоже!

– Хорошо, добрый господин. Но я никогда ничего не знал, кроме войны. Иногда я задаюсь вопросом, не могут ли оказаться рассказы о старых временах в королевстве просто прекрасной выдумкой, как то, о чем я пою в моих песнях – все это неправда.

– О, нет, эти истории довольно правдивы. Было время, когда человек мог мирно путешествовать по дорогам, фермеры могли безопасно собирать свой урожай, и если у человека был сын, он был уверен, что вырастит его и увидит, как он женится. Это были хорошие времена, и я постоянно молюсь, чтобы они вернулись.

У Мэтена внезапно появилось страстное желание узнать о той жизни. Раньше он хотел только славы и уважения, добытых в бою, он принимал войны как должное, считал, что так оно и должно быть, что так было всегда.

Выйдя позже на вершину холма, он увидел, что все покрыто снегом, который шел все утро. На мили вокруг под жемчужным серым небом все было покрыто мягкой белизной, как выгравированные на фоне горизонта высились деревья, уютно смотрелась далекая деревня, из труб домов поднимался в небо дымок. Он видел все это сотни раз, но сейчас все выглядело так прекрасно, что Мэтен подумал, видел ли он когда-нибудь все по-настоящему до того, как подъехал к воротам в Мир Иной.

Ночью, несмотря на погоду, Мэтен поехал встретиться с Белиан. Поначалу он опасался, что Баннек будет негодовать, когда узнает, что беглец ездит к его дочери, но тот воспринял это довольно беспристрастно. Совсем по-другому вышло с ее сыновьями. Младший считал его попросту помехой, а старший искренне возненавидел. Мэтен появлялся на ферме попозже, когда был уверен, что они уже спят. Белиан дала ему четко понять, что дети у нее на первом месте. – Вполне справедливо, – думал Мэтен, тем более что оба они знали, что весной он уедет. Но когда он держал ее в своих объятиях, весна казалась очень далекой.

Когда снег вошел в силу, стало трудно ездить к Белиан так часто, как это хотелось бы Мэтену. Однажды ночью, после недели снежных заносов, пробираясь через сугробы, он направился на ферму. Мэтен поставил лошадь в хлев. Затем он полез через окно в комнату Белиан, толкая в сторону промасленные шкуры и чертыхаясь, в то время как женщина смеялась над ним. Хотя у нее в комнате стояла глиняная печка, было ужасно холодно. Мэтен сорвал с себя плащ, сбросил башмаки, не раздеваясь нырнул в постель.

– У тебя в комнате холодно, как на ветряной дороге!

– Тогда двигайся ко мне поближе. Здесь хорошо и тепло.

Когда он обнял ее, Белиан жадно прильнула к нему, эта простая, откровенная страсть до сих пор приводила его в изумление. В отличие от других женщин, которые были у него раньше, она не знала застенчивости и кокетства. – А когда она должна была учиться этому кокетству? – подумал Мэтен, да это и ни капли не беспокоило его.

Позже, лежа в полудреме между сном и бодрствованием, Мэтен поймал себя на мысли, что он подумывает, не остаться ли ему здесь на весну. Баннек был бы рад дополнительным рабочим рукам на ферме; Белл будет рада иметь его каждую ночь в своей постели; мальчишки постепенно привыкнут к нему. Хотя Мэтен и не любит ее, но она ему нравится, так что всем было бы хорошо. И все же он не решался остаться. Впервые он ясно осознал, что он и в самом деле беглец. Каждый лорд в Кантрэе, узнав его, вернет его Деверу, чтобы тот его повесил. Мэтен собирался отправиться далеко на запад, уехать надо было подальше, чтобы найти лорда, который никогда не слышал ни о нем, ни о лорде Бреноике. Наиболее вероятно, что в конце концов он перейдет на одну из враждующих сторон этих бесконечных войн, поступит на службу к лорду в Керрморе или Элдифе. Мэтен поцелуем разбудил Белиан и еще раз обладал ею, он сделал это просто для того, чтобы отвлечься от мыслей о будущем.

Этой ночью был такой снегопад, что Мэтен рискнул остаться на ферме на всю ночь. Было приятно никуда не идти в ночь, а спать, обхватив рукой Белл. Он даже начал подумывать, не делать ли это почаще. Но выйдя утром из комнаты, он обнаружил на ферме соседей Баннека, они ели хлеб, запивали его пивом, беседуя о чем-то возле очага. Хотя эти люди были любезны с Мэтеном, он очутился под неприятным перекрестным огнем их взглядов; не было сомнений, что по деревне пойдут пересуды. Если они дойдут до ушей не того, кого надо, неприятностей не избежать. После этого случая он приезжал к Белиан только ночью и уезжал задолго до рассвета.

Несмотря на все предосторожности, однажды ночью Мэтен наткнулся на людей Ромела. Сразу после полуночи он возвращался через поля в Брин Торейдик. Дул холодный ветер, по небу стремительно неслись облака, время от времени закрывая полную луну. Холм был уже совсем рядом, на фоне неба смутно вырисовывалась поднимающаяся над лугом зазубренная вершина. Вдруг Мэтен услыхал как звякнула уздечка, в ночной тишине звук был отчетливо слышен. Потом послышалось фырканье лошадей; по мерзлой дороге застучали подковы. Поблизости была безлистная рощица, это было ненадежное укрытие, но лучшего сейчас было не найти. Мэтен направил лошадь к деревьям, с потревоженных веток посыпался снег, укрывая его капюшон и плащ. Притаившись, Мэтен принялся ждать. Он хотел было стремительно броситься по направлению к холму, но потом отказался от этой мысли. Если его схватят, он не хотел, чтобы Невин был повешен вместе с ним.

По дороге рысью скакали шесть всадников. Подскакав прямо к рощице, они остановились и стали описывать круги, споря, в какую сторону от перекрестка направляться дальше. Мэтен понял по их голосам, что они прилично выпили. Мэтен почти физически ощущал вокруг себя водоворот дикого народца, с присущим им любопытством они слушали нескончаемый спор на дороге. Вдруг лошадь Мэтена, непроизвольно вздрогнув от холода, переступила с ноги на ногу, звякнула уздечка. Один из всадников обернулся в седле и посмотрел прямо на Мэтена. Мэтен медленно тронул лошадь с места; он решил, что скорее сдастся, чем подвергнет Невина, а возможно и Белиан риску.

– Опасность, – прошептал он дикому народцу, – скажите Невину. Он почувствовал, как некоторые из спиритов стремительно помчались в сторону, но остальные столпились вокруг него – трепещущие маленькие существа присутствие которых ощущалось подобно порывам теплого ветра.

– Эй, ты! – закричал всадник, – выходи!

У Мэтена оборвалось сердце, он узнал Селена, одного из людей Девера, который хорошо его знал. С Селеном во главе, всадники рысью подскакали к Мэтену и окружили его полукругом, Мэтен оказался в ловушке. Так как ситуация все равно была безнадежная, Мэтен поехал навстречу им. В свете луны он увидал полное удивления лицо Селена.

– Мэтен! О, боги! – от неожиданности и испуга у него вырвалось нечто вроде шипения. – Столько времени прошло после Самейна!

Пронзительно, как пнутая ногой собака, завопил один из всадников. Остальные резко натянули поводья. Мэтен почувствовал, как дикий народец в панике заметался вокруг него, поднимая и трепля края его капюшона и плаща.

– Послушай, Мэтти, не трогай нас. Я всегда был твоим другом. Это наш лорд заставил нас поднять против вас меч. Мир с тобой в Ином Мире.

Когда Селен начал пятиться на нервно вздрагивающей лошади, Мэтена осенило: Селен был уверен, что он погиб вместе с остальным войском Бреноика, он думал, что сейчас перед ним находится не что иное, как дух Мэтена. Эта мысль заставила его громко рассмеяться. Это было как раз то, что нужно; весь отряд начал отступать назад, объятые ужасом, они не смели поднять на Мэтена глаза. Такое глубокое внимание не удавалось завоевать ни одному барду. Мэтен не смог побороть искушения, запрокинув голову, он завыл на одной длинной, жуткой ноте, посылая свой тренированный голос ввысь и вширь насколько только у него хватало сил. Всадники пронзительно завопили, и бросились врассыпную.