Ловиан спускалась по лестнице с тяжелым сердцем, и у нее были для этого основания. Конечно, Донилла заслужила этот момент триумфа, реабилитации. После десяти лет бездетного замужества, ее первый муж оставил ее как бесплодную. Это было горькое унижение для любой женщины, но хуже всего была разбивающая сердце мысль, что она никогда не сможет иметь ребенка. Теперь у нее сын и каждый в Элдифе знает, что она не бесплодна.

Но к сожалению, ее маленький триумф имел важные политические последствия, которые, как кажется, ее второй муж мучительно осознавал. Гареф был мужчиной среднего возраста, от первого брака у него уже было двое сыновей и дочь; в его светлых волосах и усах явственно проглядывала седина. Он искренне обрадовался принесенной Ловиан новости, взорвался смехом и завопил, что его отряд сыновей пополнился. Но радостное выражение тут же пропало с его лица.

– Простите, ваша светлость, – сказал он, – это чисто мужское проявление радости.

– Не надо передо мной извиняться, кузен, – устало сказала Ловиан, – также, как и перед Риисом, хотя я и советовала вам какое-то время побыть подальше от Абервина.

– Я и в самом деле собирался так сделать.

Сложность ситуации состояла в том, что гвербрет Риис был первым мужем Дониллы, тем самым, который опозорил ее как бесплодную, так как у него не было наследника, которому он мог бы передать управление огромного хана, территории, одной из наиболее важных во всем королевстве. Если он умрет бездетным, что казалось сейчас наиболее вероятным, в Элдифе может вспыхнуть открытая война, так как многочисленные кланы начнут претендовать на выдвижение своих кандидатов на должность гвербрета. Хотя Ловиан любила своего кузена и его жену, она находилась здесь с целью засвидетельствовать рождение ребенка, так как в этом событии был политический подтекст. Так как она стала тиэрином Форта Гвербина со многими вассалами и обширными владениями, то была очень занята и ей было слишком дорого время, чтобы она могла позволить себе разъезжать по своим владениям в качестве повивальной бабки для жен ее вассалов. Но ей необходимо было собственными глазами убедиться в том, что Донилла в самом деле родила ребенка.

– Ты думаешь, что Риис усыновит сына? – спросил Гареф.

– Я больше не имею понятия ни о чем, что собирается делать Риис, несмотря на то, что это мой первенец. В любом случае усыновленный наследник имеет мало шансов в Совете Выборщиков. Наиболее разумным для него было бы вернуть из ссылки Родри.

Гареф вопросительно изогнул бровь.

– Я еще не потеряла на это надежды, – отрывисто бросила Ловиан, – но я не понимаю твой скептицизм.

В зал вошел Невин. Он был высоким, с копной белых волос, лицо его было испещрено морщинами как старая джутовая мешочная ткань, но в походке его чувствовалась сила. Энергичным шагом он подошел к Гарефу и слегка поклонился. Когда он объявил лорду, что он может навестить леди, тот вспыхнул до корней волос; он любил свою молодую жену почти что безумной любовью. Невин принял от пажа высокую кружку эля и сел рядом с Ловиан.

– Да, – заметил он, – для первых родов в ее возрасте они прошли замечательно. Зная вас, могу представить себе, что вы вне себя от радости.

– Совершенно верно. Я всегда любил ее. Хотя один мужчина по-скотски бросил ее.

Невин тонко усмехнулся, глядя на Ловиан, и отхлебнул изрядный глоток эля.

– Завтра я уезжаю, – сказал он. – Отправляюсь в Форт Дэвери. Мой племянник служит сейчас при дворе короля, я смогу узнать придворные сплетни.

– Племянник, в самом деле! Тем не менее, я рада, что он там. А то я начинаю уже думать, что единственная наша надежда, это вернуть осужденного Риисом на высылку сеньора.

– Гвербреты уже поднимали мятеж против такого вмешательства в их дела. Ты думаешь, Риис хочет этого?

– Я не знаю. У меня сердце разрывается при мысли, что Элдиф может быть ввергнут в войну только потому, что мои сыновья рассорились по пустякам!

– Война еще не началась, и я пойду на все, лишь бы этого не случилось.

Но он выглядел до того утомленным, что Ловиан испугалась. Хотя он был самым могущественным знатоком Двуумера в королевстве, он все же продолжал оставаться всего лишь человеком. Кроме того, он был вовлечен в политические интриги, что, правда, может быть ей это только казалось, оказывало влияние на его магическое призвание.

– Ну, хорошо, – сказала наконец Ловиан. – По крайней мере, ребенок родился под хорошим знаком. Говорят, что в первый весенний день рождаются счастливые юноши.

– Да, есть такое поверье, и будем надеяться, что эта весна отмечена хорошим знаком и для всех нас.

По тому, с каким рассеянным видом Невин произнес это, Ловиан поняла, что он сильно сомневается, что слова его сбудутся. Она хотела, но не решалась задать Невину еще один вопрос, она боялась, что услышит в его ответе страшащую ее правду. Пока она колебалась, послышались шаги. Вошедший юноша выглядел крайне сконфуженным.

– Ваше сиятельство, у ворот знатный лорд. Могу я спросить вас, как мне поступить, или мне следует найти лорда Гарефа?

– Можешь спросить меня, потому что у меня чин выше. Если бы мы были с лордом Гарефом в одном чине, то тебе следовало бы найти его. Ну, а теперь говори, что это за знатный лорд?

– Талис из Белглеафа, ваше сиятельство. Он говорит очень странные вещи. Он спрашивает, будет ли он желанным гостем в форте, который должен принадлежать ему.

Сидевший рядом с Ловиан Невин тихо выругался.

– О, боги! – слабым голосом проговорила Ловиан. – И надо было ему появиться прямо сейчас! Ладно, юноша, беги и скажи ему, что он и в самом деле желанный гость в форте Браслин. Скажи ему именно это и ни слова больше.

Как только паж вышел, Невин повернулся к Ловиан, насмешливо изогнув бровь.

– Все это снова ведет к войне с Лослейном, – сказал Ловиан безнадежно усталым голосом. – Сестра Талиса была женой Корбина. Она вернулась к брату еще до начала войны, потому что присутствие в форте Лослейна сводило ее с ума, и, честно говоря, я не могу винить ее за это. Но потом, после того как Корбин был убит, я захватила эти земли, потому что она оставила своего мужа. Все мои подданные взроптали бы, если бы я не сделала этого. Я предложила ей в качестве компенсации деньги и лошадей, но Талис отказался позволить ей пойти на такое соглашение.

Ловиан прервала свое объяснение, потому что объект ее рассказа, широко шагая, вошел в этот момент в зал. Он сбросил с себя плащ, снял перчатки. Талис был крупным мужчиной лет сорока, в его седых волосах еще проглядывали светлые пряди, зеленые глаза его были проницательные и умные. Швырнув пажу плащ, он подошел к тиэрину и отвесил ей глубокий поклон. Его вежливая улыбка ничего не выражала.

– Не ожидала увидеть вас здесь, лорд, – сказала Ловиан.

– Я пришел, чтобы поздравить Гарефа с рождением ребенка. Паж сказал мне, что это парень.

– Да, и здоровый парень.

– Следовательно, Форт Браслин получил еще одного наследника, не так ли?

Талис помолчал, принимая от служанки кружку с элем, затем продолжал:

– Возможно, это божье свидетельство справедливости.

Ловиан со всех сторон обдумывала вызов Талиса. Если бы она была мужчиной, и, таким образом, имела возможность драться на дуэлях, то она могла вызвать его на поединок, но так как она была женщиной, то вместо нее это мог сделать капитан ее воинов Каллен Керморский, который, без сомнения, был лучшим фехтовальщиком в Дэвери. Но казалось несправедливым посылать Талиса на верную смерть за несколько обидных замечаний.

– Я предпочитаю не обращать внимания на ваши выпады, милорд, – сказала Ловиан ледяным тоном. – Если вы чувствуете себя обиженным, вы можете изложить обстоятельства дела гвербрету и я по его требованию встану перед судом.

– Так случилось, ваша светлость, что гвербрет – ваш сын.

– Да, так оно и есть, но я всегда учила его справедливости и беспристрастности.

При этих словах Талис неожиданно опустил глаза, и лицо его залила краска стыда. В словесной дуэли удар Ловиан первым достиг цели.

– Я удивлена тому, что вы пришли сюда лишь затем, чтобы сыпать соль на старые раны, – сказала она.

– Все дело в том, что настал великий момент для решения вопроса о гвербретстве, не так ли? Вы забыли, ваша светлость, что я член Совета Выборщиков.

Ловиан и в самом деле забыла этот факт и мысленно проклинала себя за этот просчет. Талис отхлебнул эль и улыбнулся Ловиан и Невину вежливой, невозмутимой улыбкой.

– Я надеялся прибыть вовремя, чтобы засвидетельствовать рождение ребенка, – наконец сказал он. – Насколько я понимаю, здесь нет других свидетелей, кроме домочадцев?

– Сама я и знахарь.

– И никто, миледи, не решится прекословить вам, на открытом суде, ни на официальной встрече. – Он улыбнулся все той же вежливой улыбкой.

– Мы должны воспринять это событие как факт, что леди Донилла не бесплодная, независимо от того, как считалось раньше.

Ловиан одарила его лучезарной улыбкой, хотя сердце ее переполнила ненависть.

– Совершенно верно, милорд. Я полагаю, что вы известите Совет об этой новости как можно скорее.

Талис уехал задолго до ужина, заметив при этом, что ему был оказан лучший прием из всех, которые ему оказывали по соседству. Это прозвучало с такой болью, с такой неподдельной обидой, что у Невина появилось ощущение, что он вышвыривает его из дворцового зала. Он сдержался только ради Ловиан. Вместо этого он развернулся и пошел наверх взглянуть на Дониллу, отдыхающую в своей кровати. Спеленатый ребенок лежал около нее. Через несколько минут к нему присоединилась Ловиан, по ней нельзя было сказать, что она не то, что разговаривала только что с Талисом, но даже что она слышала его имя. Она сказала несколько комплиментов молодой женщине. После этого Невин оставил Дониллу в сопровождении свиты, приставленной к Ловиан на время этого визита, последовал с ней в ее покои. Несмотря на простоту, они, по всей вероятности, были меблированы со всей роскошью, на которую был способен Форт Браслин; Ловиан заметила Невину, что ее кузен и его жена имели все основания быть благодарными ей за полученные в подарок земельные угодья.

– Хотя, как выясняется, этот подарок достаточно беспокойный, – сказал Невин. – Я не думал, что Талис так переживает.

– Он и половина лордов в тиэринане. Еще когда я отдавала его Гарефу, я знала, что будут волнения, но дело в том, что эти волнения происходили бы в любом случае. Ладно, я полагаю, что если бы я наделила этими землями тебя, то никто не посмел бы ворчать, но ты не захотел их, и в результате мы имеем что имеем.

– Да полно, Ловиан! Ты почти что заставила меня чувствовать себя виноватым.

– Мне нравится это твое «почти». Но действительно, когда бы сюзерен ни отдавал кому-нибудь земли, всегда будут ранены чьи-то чувства. Единственное, о чем я сожалею, это о том, что Талис – член Совета Выборщиков. О, боги, что за мерзости ожидают впереди! Теперь даже если жена Рииса родит ребенка, никто не поверит, что он – его отец.

– Да, ты права. Я…

Стукнув дверью, с громким хохотом в комнату влетел ребенок, ему было года два, следом за ним неслась няня. Девочка была худенькая для своих лет, на голове у нее была копна кудрявых, цвета вороньего крыла волос, фиолетовые, как у эльфа, глаза – это было потрясающе прекрасное дитя. Захлебываясь смехом, она бросилась на колени Ловиан.

– Бабуся, бабуся, я люблю тебя, бабуся!

– И я люблю тебя, Хот-лет, но ты непослушная девочка.

Хота изогнулась на коленях у бабушки и серьезно посмотрела на Невина. Фамильное сходство было поразительным.

– Я почти забыл о дочке Родри. Она конечно не унаследовала внешность от матери?

– Нет, кровь Мейлуэйт более сильная, а бедняжка Олуэн была одной из нежных блондинок. Внебрачный ребенок Родри в будущем может сыграть очень большую роль, поэтому я все время держу ее при себе, занимаясь, конечно, при этом ее воспитанием.

Ведя этот серьезный разговор, Ловиан, между тем, нежно поцеловала девочку в макушку и обернулась к няне:

– А теперь, госпожа Тевилла уведет тебя отсюда и напоит молоком. Скоро уже пора в постель моя девочка.

Несмотря на то, что Хода расхныкалась, умоляя не отсылать ее, а затем в конце концов расплакалась, Ловиан решительно сгребла ее с колен и передала няне, нерешительно стоящей у двери. Невин до этого не замечал ее, это была замечательная женщина лет тридцати, с темными волосами и глазами и почти суровыми чертами. Когда она удалилась со своей подопечной, Невин спросил у Ловиан:

– Кто она такая?

– Тевви? – переспросила Ловиан. – Очаровательная женщина, со стальной волей, что необходимо Хоте, в этом могу тебя уверить. Она вдова, у нее есть сын, которому… о, боги, я забыла, сколько ему лет, но он достаточно взрослый для того, чтобы Каллен обучал его военному делу. Ее муж был кузнецом в моем городе, но две зимы назад он неожиданно умер от лихорадки. Так как у нее нет родственников, священники рекомендовали ее мне, чтобы я приняла ее из милости, а мне как раз требовалась женщина для Хоти. Это дитя еще большее наказание, чем был ее отец. – Ловиан тяжело вздохнула и, так как они были одни и она могла быть откровенна, сказала:

– Я полагаю, что в ее венах течет кровь эльфов.

– Согласен с тобой, хотя Хота и не очень похожа на них.

– Не будем забывать, что она эльф на полную четверть. Не надо обманываться по поводу следа крови эльфов у Мейлуэйт.

– Да, это так, но в данном случае это не имеет значения. Я полагаю, что со временем, ты собираешься устроить ей хороший брак?

– Разумеется, я хочу выдать ее замуж за влиятельного человека, я собираюсь внушить ей, что не следует выходить замуж по собственному выбору. Если она научится управлять собственными эмоциями, она станет женщиной, с которой будут считаться в Элдифе, независимо от того, незаконорожденная она или нет.

Хотя Невин и соглашался с Ловиан, но это согласие скорее касалось неопределенных высказываний, чем конкретной картины будущего ребенка. Про себя он думал, что если когда-нибудь ее и приручат, то вряд ли смогут заставить все время жить в тесных рамках присущих женщинам благородного происхождения. Рано или поздно ее дикая кровь проявит себя.

До того как уехать из Форта Браслин, Невин при помощи скриинг повидал Родри и, убедившись, что с ним все в порядке, сказал об этом Ловиан. Выезжая из форта, ведя за собой навьюченного мула, Невин не мог отделаться от тяжелого предчувствия, которое было настолько же закономерным, как и предостережения Двуумера. Впереди лето, он вместе с теми, кто изучал Двуумер Света, то есть белую магию, одержали множество побед над последователями Двуумера Тьмы, черной магии. Они не только сорвали тщательно разработанный властителями тьмы заговор, но и уничтожили один из их основных источников дохода, ввоз в королевство опиума и различных ядов. Как всегда, темные силы будут пытаться отомстить и Невин напомнил себе, что надо быть в путешествии настороже. Конечно, план их мщения может быть рассчитан на годы, они попытаются сделать его таким хитрым и изощренным, чтобы его нельзя было обнаружить. Конечно, смогло быть и так, но, в то же время, предостережения Двуумера холодили ему спину. Властители тьмы были настолько грозными, что не колеблясь могли нанести ответный удар столь быстро, насколько это только возможно. Вопрос состоял лишь в том, откуда ожидать этот удар.

Помимо этого, еще один вопрос, светский, требовал самого пристального его внимания. Сан гвербрета давал слишком большое богатство, был слишком желанным, чтобы в случае нарушения порядка престолонаследия вокруг него не развернулась борьба. Хотя Невину была ненавистна сама мысль быть вовлеченным в междоусобную войну благородных кланов, он знал, что его обяжет сделать это долг по отношению к отмеченной Двуумером судьбе Родри, что в свою очередь накладывает на него обязательства по отношению к хану Родри и его невиновных подданных, которые предпочли мир войне, в отличие от людей благородного происхождения типа Талиса. Он сделает все, что в его силах, чтобы защитить Абервин. И хотя Ловиан скептически настроена по отношению к нему как к политику (а он был полностью уверен, что таково ее мнение о нем), он был вооружен для этой борьбы лучше, чем кто-либо другой в королевстве, чем самый мудрый член Высшего королевского совета.

– О, за это время я выучил несколько трюков, – подумал про себя Невин, – и наш Родри находился в самом центре этих событий, несмотря на то, что он всего лишь простой воин и изгой! Хотя это происходило добрых сто лет тому назад, он знал, что значит бороться за трон не просто гвербрета, а короля!

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ДЭВЕРИ И ПАЙДОН, 833—845.

1

Когда Дилли Блинд на речку пошел
Так просто, лишь прогуляться,
То встретил Керморского там короля,
Стирающего свое белье…

Старая песня эльфов.

Год 833-й. Слумар II, король Форта Дэвери, был тяжело ранен в бою. Второй сын Глина II, короля Кермора, родился мертворожденным. Мы восприняли это как дурные предзнаменования. Лишь позже мы поняли, что Бел с Его Мудростью готовил мир для Своего народа…

Святая летопись Лагхкарн.

Больше всего донимали мухи. Умирать вообще достаточно неприятно, но быть в это время покрытым толстым слоем мух – несправедливо и оскорбительно. Они роились и жужжали вокруг раны, пытаясь пить кровь. У него не было сил отогнать их. Рана была прямо под мышкой на правом боку, она была глубокая. Мэтен подумал, что если бы кто-нибудь согнал с него этих мух, то он смог бы выжить, но он был совершенно один среди диких холмов, он умирал. Он не видел никаких причин обманывать себя, он истекал кровью. Он ухватился левой рукой за верхушку седла и держал поднятой правую руку, так как рана пекла огнем при каждом прикосновении. Сквозь разбитую кольчугу сочилась кровь, огромные, блестящие сине-черные мухи все прибывали. Время от времени они кусали его лошадь, но та была настолько истощена, что была в состоянии в знак протеста лишь притопывать копытами.

Мэтен был последний из оставшихся в живых всадников военного отряда. Когда он умрет, враг одержит полную победу, казалось почетным отсрочить на некоторое время их победу, это казалось важным тогда, когда он медленно скакал сквозь золотистый осенний туман, чтобы оттянуть их победу на двадцать минут. Впереди, примерно на расстоянии одной мили, было озеро, его поверхность была покрыта золотой рябью, сияющей в лучах заходящего солнца. Вдоль берега росли березы, поднимающийся ветер трепал их ветви. Он хотел пить. Это было второе испытание после мух, что заставляло его страдать. Во рту пересохло, он едва был в состоянии ворочать языком. Его лошадь легкой иноходью настойчиво шла к воде. Не имело значения, что он умирает, только бы успеть перед смертью напиться воды.

Озеро приближалось. Он уже видел тростник, темные штрихи на фоне блестящей воды, и белую цаплю, стоящую на одной ноге на берегу. Затем что-то непонятное случилось с солнцем. Оно уже не находилось прямо перед ним, а раскачивалось из стороны в сторону, как будто это был фонарь в чьей-то руке. Небо было черное, как ночь, но солнце продолжалось раскачиваться взад и вперед, теперь оно уже раскачивалось шире, вверх, высоко вверх, яркое и горящее. Затем наступила темнота, запахло раздавленной травой, осталось только жужжание мух и жажда. Затем только темнота.

В темноте пылал фонарь. Поначалу Мэтен подумал, что это солнце, но этот свет был слишком малым, слишком ровным. Над ним склонилось лицо старика. На голове у него была пышная грива белых волос, светились холодные синие глаза.

– Рикен. – Голос был слабый, но настойчивый. – Рикки, посмотри на меня.

Хотя Мэтен никогда не слышал это странное имя, но он почему-то знал, что старик обращается к нему и попытался ответить. Но губы у него слишком пересохли, чтобы двигаться. Старик поднес к его губам золотую кружку с водой и помог ему напиться. Вода была сладкая и холодная. По крайней мере, я не умру от жажды, – подумал Мэтен. Затем его снова окружила темнота.

Когда он очнулся следующий раз, то понял, что уже не умирает. Он долго лежал совершенно неподвижно и все думал об одном: он не умирает. Он медленно огляделся вокруг, впервые заинтересовавшись, где же он находится. Он обнаружил, что лежит совершенно голый между двумя шерстяными одеялами на куче соломы. Свет от камина танцевал на каменных стенах огромной комнаты. Хотя рана по-прежнему болела, на ней была аккуратная повязка. Повернув голову, он увидел сидящего за грубым деревянным столом у домашнего очага старика, читающего переплетенную кожей книгу. Старик поднял от книги глаза и улыбнулся ему.

– Хочешь пить, юноша?

– Да, добрый господин.

Старик зачерпнул из деревянного ведра воды золотой кружкой, стал на колени и помог раненому напиться.

– Что с моей лошадью? – спросил Мэтен.

– Она в безопасности, у своего сена. – Старик положил на лоб Мэтена ладонь. – Лихорадка прошла. Хорошо.

Засыпая, Мэтен улыбнулся. На этот раз ему снилась его последняя битва, сон был такой явственный, что казалось, что он ощущает запах пыли и лошадиного пота. Его отряд выстроился на гребне холма, по ту сторону дороги их ожидал со своими людьми тиэрин Деввер – свыше сотни воинов против его тридцать семи, но тем не менее, они собирались предпринять безнадежную атаку. Мэтен знал, что лорд Бреноик смеялся, как сумасшедший, откинувшись в седле, ожидая эту их атаку. Им оставалось только умереть; они попали в ловушку и атака была единственным шансом спастись. Хотя он и знал, что глупо делать это сейчас, но он стал думать о матери. Он явственно видел ее образ, она стояла у двери их дома и протягивала ему руки. Затем прозвучал сигнал атаки, и все его мысли были заняты только этим. Вниз, по склону холма и вперед и вперед – к заходящим с флангов навстречу им воинами Девера, со всех сторон слышался лязг оружия и пронзительные крики. Во сне Мэтен вновь переживал все перипетии битвы, он наносил и парировал удары, задыхался от столба стоявшей пыли и с криком проснулся, когда его бок глубоко пронзил меч.

– Успокойся, юноша. – Около него стоял старик. – Сейчас все будет в порядке.

– Могу я выпить немного воды?

– Сколько хочешь.

После того, как Мэтен жадно напился воды, старик принес ему хлеба и молока в деревянной чашке. Так как у Мэтена еще слишком дрожали руки, для того, чтобы удержать ложку, старик накормил его сам. Никогда он еще не ел ничего более вкусного.

– Спасибо, – сказал Мэтен. – Хотя ничем не выразишь ту благодарность, которую я ощущаю за спасение моей жизни.

– Спасать жизни для меня дело привычное, я знахарь.

– Но в таком случае, не удача ли это для меня!

– Удача? – лукаво улыбнулся старик, – да, действительно, может быть и удача. Меня зовут Невин, между прочим, и это не шутка, меня в самом деле зовут Невин. Я что-то вроде отшельника, и это мой дом.

– А меня зовут Мэтен. Я участвовал в кавалерийской атаке лорда Бреноика. Теперь вы понимаете, что я беглец? Вы должны были оставить меня истекать кровью на том месте, где я упал.

– О, я достаточно наслышан об изгнании Бреноика, но решения тиэринов и им подобным мало что значат для меня. Будь я проклят, если я позволю человеку умереть, когда я в состоянии спасти его, и все лишь потому, что его лорд преступил закон.

Вздохнув, Мэтен отвернулся. Рядом, прислоненный к стене, стоял его щит, вблизи от него было аккуратно сложены остальные вещи, в том числе и уложенная в кожаный мешок небольшая арфа для исполнения баллад. При виде эмблемы лисы, которой были помечены все его вещи, на глаза Мэтена навернулись слезы. Весь его отряд, все друзья, с которыми он в течение восьми лет был неразлучен, погибли. И все из-за того, что лорд Бреноик домогался земель другого человека и потерпел в этой авантюре поражение.

– Тиэрин похоронил убитых? – шепотом спросил он старика.

– Да. Через несколько дней после того, как я принес тебя домой, я нашел поле битвы. Это была настоящая бойня, я был удивлен, что никому не удалось бежать.

– Я бежал как трус. Я был ранен во время атаки и знал, что умираю, но я хотел умереть в одиночестве, в каком-нибудь тихом месте. О, боги, мне и в голову не приходило, что кто-то может спасти меня!

– Несомненно, это была твоя вэйр, тебе было суждено жить.

– Значит, это была горькая судьба. Я все еще изгой, человек вне закона. Я потерял остатки своей чести, когда не погиб вместе с моим господином и моим отрядом.

Невин пытался его успокоить, но Мэтен едва ли слышал его. Несмотря на испытываемое им чувство стыда, в глубине души он был рад, что остался жив, и эта радость приносила ему дополнительный стыд.

Лишь через два дня Мэтен смог сесть, да и то, лишь опираясь о стену и борясь с головокружением. Постепенно к нему возвращались силы и он начал интересоваться комнатой, в которой он находился. По запаху сырости и отсутствию окон он мог предположить, что она находится под землей, но огромный очаг не дымил. Комната по своим размерам была под стать огромному камину – она была хороших пятьдесят футов в ширину, а потолок терялся высоко в тени. Вся стена, около которой стояла кровать, была покрыта примерно на высоте десяти футов от пола вырезанными барельефами, по всей видимости, они опоясывали когда-то всю комнату. Теперь же строгое геометрическое изображение кругов и треугольников неожиданно обрывалось, как будто кто-то их стер. Наконец, когда он уже достаточно окреп, чтобы самостоятельно есть, он спросил Невина, где они находятся.

– Внутри Брин Тодейрик. Весь этот холм продырявлен помещениями и тоннелями.

Мэтен чуть не выронил ложку. Так как форт лорда Бреноика находился всего лишь в пяти милях от этого холма, он много раз видел его, слышал и истории о нем, рассказывали, что он населен демонами и духами (спиритами), посылающими ночью голубой танцующий свет, а днем странные завывания и свист. Холм и в самом деле выглядел довольно необычно, он был подобен старому исполину, превратившемуся много веков назад в камень, поросшему травой и возвышающемуся теперь посреди плоского луга.

– Да, да, – усмехнулся ему Невин, – я обычный человек из плоти и крови, а не князь демонов или нечто подобное.

Мэтен попытался улыбнуться ему в ответ, но у него ничего не вышло.

– Я люблю быть в одиночестве, юноша, – продолжал Невин. – Разве мог я найти для этой цели лучшее место? Все боятся даже приближаться к этому холму.

– Да, я думаю, что это близко к истине. Но тогда выходит, что здесь нет никаких спиритов?

– О, здесь их множество, но они ходят своей дорогой, а я своей. Места хватает для всех.

Когда Мэтен понял, что старик говорит совершенно серьезно, у него так затряслись руки, что он вынужден был отставить в сторону чашку с ложкой.

– Я не обманываю тебя, – сказал Невин совершенно спокойно. – Ты найдешь здесь убежище на эту зиму, так как до весны ты будешь не в состоянии сесть на лошадь, и пусть тебя не волнуют здешние спириты, они совершенно безвредны. Все эти разговоры по поводу демонов – явное преувеличение. Здешний народ жаждет какого-то разнообразия в их жизни.

– Так они сейчас здесь? Пожалуйста, добрый господин, а как долго я нахожусь здесь?

– О, две недели. Ты долго лежал в лихорадке, в ране началось заражение. Когда я нашел тебя, вся рана была покрыта мухами.

Мэтен взял ложку и с угрюмым видом продолжал есть. Чем скорее он наберется сил, чтобы покинуть это населенное спиритами место, тем будет лучше.

По мере того, как заживала рана, Мэтен все на более и более продолжительное время стал вставать с постели. Хотя Невин выбросил его пропитанную кровью одежду, в седельном мешке у Мэтена была запасная рубашка, старик отдал ему пару своих бригг, свободных шерстяных штанов, которые пришлось ему как раз в пору. Первое, что сделал Мэтен встав с кровати – это развернул свою арфу и убедился, что она не повреждена. Правая рука у него была еще слишком слаба, чтобы играть, но он пробежал пальцами по расстроенным, плохо звучащим струнам, чтобы убедиться, что инструмент в порядке.

– Меня удивляет, что лорд Бреноик рискнул взять с собой в бой барда, – заметил Невин.

– Я скорее не бард, а гертфин, который обязан сражаться. Я знаю много песен, баллад и тому подобное, но я никогда не изучал трезвучия и другие профессиональные бардовские правила.

– А почему?

– Видите ли, мой отец был в военном отряде нашего лорда, когда его убили, мне было тринадцать лет, и лорд Бреноик предложил мне место в отряде. Я согласился, чтобы отомстить за смерть отца, а потом мне уже не предоставлялось случая учиться. Я поклялся всецело посвятить себя моему лорду.

– И ты никогда не раскаивался в этом?

– Я никогда не позволял себе чувства раскаяния. Это не приносит ничего, кроме печали, добрый господин.

Достаточно окрепнув, Мэтен начал обследовать странный дом старика – небольшой комплекс пещер и тоннелей. Помимо основной жилой комнаты было еще другое каменное помещение, которое старик превратил в конюшню для своих лошадей, здесь стояла лошадь Мэтена и хороший коричневый мул. Одна стена этой комнаты обвалилась, открыв вход в естественную пещеру, здесь был небольшой родник, вода из которого стекала потом по склону пещеры. Прямо за дверью конюшни был глубокий овраг, благодаря которому Брин Торейдик получил свое название «сломанного холма», это была длинная, прямая расщелина, перерезающая вершину. Выйдя впервые наружу, Мэтен обнаружил, что несмотря на яркое солнце, воздух холодный, он холодил рану, от чего она мучительно ныла. Он поспешил вернуться, решив, что старик был прав, когда говорил, что ему надо пересидеть здесь зиму. Так как у знахаря было много денег, это хорошо замаскированное обширное жилище, то Мэтен начал задаваться вопросом, не является ли он одним из эксцентричных дворян, убежавших от бушевавших в королевстве гражданских войн. Он был слишком благодарен старику, чтобы задать столь щекотливый вопрос, хотя по всему королевству было рассеяно множество аристократов, которые делали все возможное, чтобы избежать их обязательств перед различными гвербретами, претендующими на престол королей Дэвери. Невин обращался с ним подчеркнуто вежливо, временами был снисходителен, временами резок, создавалось впечатление, что он привык, чтобы ему подчинялись беспрекословно. Кроме того, он умел читать и писать, что редко встречалось среди обычных знахарей. Мэтен почувствовал, что старик очаровывает его.

Раз в несколько дней Невин брал лошадь и мула и отправлялся в соседнюю деревню, там он покупал свежую еду, нагружал мула запасами на зиму, сеном и зерном, или же сырами, сахаром, сухими фруктами и тому подобным.