– То же самое могу сказать и я, – сказал торговец сыром.

По дороге в замеченную раньше дешевую таверну Родри гадал, куда могли подеваться Джилл и Перрен. – Может они поехали на юг другой дорогой? Если это так, то ему надо отказаться от мысли плыть по реке, таким образом он сможет проплыть мимо них. Когда он ставил лошадь в конюшню, к нему подошел парень довольно невыразительной наружности с изогнутой спиной бродячего коробейника.

– Это ты тот серебряный клинок, который расспрашивал о лорде Перрене?

– Да, я. А тебе что за дело?

– Никакого, но я мог бы сообщить тебе кое-какую информацию за определенную плату.

Родри вынул из мешочка две серебряных монеты и зажал их между пальцами. Коробейник захихикал.

– Я иду с юго-востока. Останавливался на ночь в небольшом деревенском постоялом дворе, это в милях тридцати отсюда. Я пытался уснуть перед рассветом, когда услыхал, что в конном дворе кто-то кричит. Я высунул в окно голову и увидел Перрена, спорящего со светловолосой девушкой. Было похоже, что она оставляет его, а он кричал на нее, чтобы она не уходила.

Родри передал ему первую монету.

– Я не собираюсь искать никакого «невина», говорила она, – продолжал коробейник, – она сказала какую-то чертовски странную фразу, во всяком случае, это врезалось мне в память.

Так оно и было. Она сказала: где «невин»?

– Нет. Но она сказала его сиятельству, что если он попытается идти за ней в Кермор, она снесет ему башку серебряным клинком.

Засмеявшись, Родри отдал ему вторую серебряную монету и в дополнение вынул еще и третью.

– Спасибо, коробейник, это тебе за то, что потерял лишний час сна.

Когда Родри вышел из конюшни, Меррек тихонько засмеялся. Это была неплохая шутка, получить у серебряного клинка плату за фальшивую сплетню, которая может привести его к смерти.

Джилл неожиданно проснулась от лошадиного топота. Она села, удивляясь, почему она не пыталась убежать, пока не было Перрена. Теперь же было слишком поздно. Она встала, очень медленно, потому что земля, казалась, неустойчивой у нее под ногами, трава пружинила, как будто она шагала по огромному, набитому перьями, матрацу.

– Джилл! Не бойся! Спасение близко, хотя, по правде говоря, кто-то с большей охотой выступил бы в роли сияющего мстителя.

Джилл в испуге оглянулась и, открыв рот, пораженно смотрела, как на другой стороне поляны слезает с лошади всадник. На мгновение она подумала, что это Родри, но голос и светлые волосы были не его. Тут она вспомнила кто это.

– Саламандер! О, боги!

Неожиданно она разрыдалась, согнувшись вдвое и раскачиваясь из стороны в сторону, пока Саламандер не подбежал к ней и крепко не обхватил ее.

– Шш, шш, малышка. Все хорошо, по крайней мере, более или менее. Ты была околдована, но теперь это в прошлом.

Она перестала плакать и посмотрела на него.

– Это правда? Он знает Двуумер.

– Я не вполне в этом уверен, но ты была околдована хорошо и по-настоящему. Где он?

– Ворует у кого-то лошадь.

– Этот парень выглядит все более и более странным.

– Это слишком мягко сказано. Давай уйдем отсюда, пока он не вернулся.

– Нет, потому что мне надо сказать ему пару слов.

– Но он же знаток Двуумера!

Саламандер лениво улыбнулся. – Пришло время и тебе узнать правду. Я тоже знаю Двуумер.

Отскочив от Саламандера, Джилл изумленно на него посмотрела.

– А откуда, ты думаешь, я узнал, что ты околдована и как я вообще нашел тебя? Ладно, пошли. Давай уложим твое снаряжение на лошадь. Я хочу послать этого парня ко всем чертям, а потом мы отправимся в путь. Родри предусмотрительно выехал нам навстречу.

При упоминании имени Родри Джилл снова разрыдалась. Саламандер прижал ее к себе. – Ну, ну, малышка. Вспомни, ты же дочь воина! Позже будет достаточно времени для слез, когда мы уедем подальше отсюда. Мы найдем твоего Родри.

– О, боги! Я даже не знаю, захочет ли твой брат снова принять меня!

– Но… послушай! Как ты узнала?!

В его голосе прозвучал такой настойчивый вопрос, что она перестала плакать.

– Я… ладно, мне снился вещий сон. Я видела твоего отца.

– Боги! Если ты обладаешь такой силой, и этот парень до сих пор… ладно, по всей вероятности, он немного сильнее, чем я думал, но будь я проклят, если я уеду, не повидав его! Давай оденем седло на твою лошадь и ты мне все расскажешь.

Стараясь быть как можно более точной, Джилл рассказала ему о Перрене и событиях последних нескольких дней, но ей было трудно изложить все в определенном порядке или вспомнить сколько точно дней путешествовала она с Перреном. Иногда ей казалось, что это длилось годы, иногда – месяцы. Она была поражена, когда Саламандер сказал ей, что прошло, максимум две недели. По мере того, как он слушал, Саламандер все больше злился пока, наконец, взмахом руки не остановил ее сбивчивое повествование.

– Я слышал достаточно, малышка. Этот отвратительный подонок заслуживает того, чтобы его выпороли и повесили, во всяком случае, я так считаю. Я не знаю, вытерплю ли я до суда лордов.

– Не здесь. Все лорды его родственники.

– И, кроме того, кто мне поверит, если приду к ним и начну говорить о Двуумере? Ладно, для справедливого суда в королевстве есть и другие способы.

Посмотрев на него, Джилл увидала, что гнев, как призрачное пламя пылает на его лице, она отвела взгляд. Его вид натолкнул ее на мысль.

– Это тебя я видела, лежа на спине? Я видела в небе эльфа в серебряном пламени.

– Да, можно сказать, так. Но ты видела лишь… ладно… назовем это моим образом.

Джилл молча кивнула, эта мысль и воспоминание снова ускользали от нее. Ей было интересно, отчего Саламандер так зол на Перрена, казалось, что она должна знать ответ.

Саламандер как раз кончил привязывать позади седла ее скатанные постельные принадлежности, вдруг он склонил голову к плечу и прислушался. Это было за несколько минут до того, как Джилл услышала топот копыт. Ныряя и подпрыгивая среди деревьев, подъехал Перрен, ведя за собой двух жеребцов. Саламандер пошел ему навстречу, Перрен соскочил с лошади и пробежал оставшиеся несколько ярдов.

– Кто ты такой? – закричал Перрен. – Джилл, что ты делаешь?

Хотя она дрожала от страха и была не в состоянии вымолвить ни слова, ее оседланная и нагруженная лошадь были красноречивее всякого ответа. Когда Перрен бросился к ней, Саламандер встал между ними. Перрен замахнулся на него, сразу же весь дикий народец стаей налетел на него, их была хорошая сотня, они били, щипали его, пинали ногами; они были, как свора собак, налетевшая на кость. Перрен отчаянно кричал, слепо колотя руками врага, которого был не в состоянии видеть, наконец, он упал.

– Достаточно! – закричал Саламандер.

Дикий народец исчез, оставив дрожащего Перрена на земле.

– Славный потомок рода Волков, конокрад и похититель чужих жен, тебе больше подходит называться собакой!

Он выбросил вперед руку и нараспев едва слышно произнес несколько слов на языке эльфов. Неожиданно Джилл увидела как вокруг Перрена появилось серо-зеленое свечение – нет, он излучал облако света. От него исходили длинные дымящиеся усики, которые опутывали ее. Она вдруг сообразила, что сама стоит в таком же облаке, но оно было золотистого цвета.

– Ты видишь, лорд Перрен? Ты видишь, что ты делаешь?

Перрен переводил взгляд с себя на Саламандера и обратно, пока вдруг не застонал и не закрыл ладонями глаза. Гертхен сказал еще несколько слов на языке эльфов, и щелкнул пальцами. В его руках появился золотой меч, который, казалось, был сделан из плотного золотого воздуха. Он несколько раз взмахнул мечом, отсекая усики, связывающие Джилл с Перреном. Световые полосы рвались с треском, как веревки и с силой возвращались к нему. Перрен пронзительно закричал, но Джилл почувствовала, как к ней возвращается ее воля и разум, а вместе с этим ее наполняла дикая ненависть к человеку, который сломил ее, как дикую лошадь.

Саламандер снова заговорил нараспев, и сияющие облака, и меч – все исчезло. Перрен поднял голову.

– Не смотри на меня так, любовь моя, – прошептал он. – О, ради самого Керана, ты не покинешь меня?

– Конечно, я брошу тебя, ублюдок! Я никогда больше не желаю видеть тебя!

– Джилл, Джилл, молю тебя, не уходи! Я люблю тебя!

– Любишь? – Она почувствовала, как от ярости у нее перекосился рот. – Плевала я на твою любовь!

Рыдания Перрена звучали для нее музыкой. Саламандер хотел было пнуть Перрена ногой, но сдержался.

– Послушай, ты! – прорычал он, – прекрати воровать женщин и лошадей, иначе, я убью тебя! Ты слышишь меня?!

Перрен медленно поднялся на ноги и встал лицом с Гертхеном, он изо всех сил старался собрать остатки собственного достоинства. – Я не знаю, кто ты, – прошептал он, но я не собираюсь оставаться здесь, чтобы ты сыпал мне соль на раны. Я не могу остановить тебя, чтобы ты не уводил Джилл, так что уходи! Ты слышишь меня? Пошел вон! Он перешел на крик: – Пошли вон! Оба!

После этого он снова, рыдая, упал на колени.

– Прекрасно. – Саламандер обернулся к Джилл. – Давай оставим этого скулящего болвана, пусть боги сотворят над ним справедливый суд.

– С радостью.

Окруженные радостным водоворотом дикого народца, они сели на лошадей. Большой черный гном с пурпурными пятнами швырнул Саламандеру повод вьючной лошади и, когда они выехали на дорогу, исчез. Джилл резко оглянулась назад, чтобы в последний раз взглянуть на Перрена, он вытянулся на траве, все еще продолжая рыдать, его окружало раздувающееся море света, но у самых его плеч оно было серого цвета. Для Джилл не было приятнее картины, чем видеть его страдания.

Примерно милю они ехали молча, пока, наконец, не выехали из леса на грязную проселочную дорогу, которая вела к дороге на Кергонеи. Здесь Саламандер остановил лошадь и махнул Джилл, чтобы она сделала то же самое, затем повернулся в седле, чтобы посмотреть на нее. Она ответила ему безучастным взглядом.

– Как ты себя чувствуешь, Джилл?

– Изнуренной.

– Не удивительно, но скоро к тебе вернутся силы.

– Хорошо. Мир когда-нибудь станет прежним?

– Что? Что ты имеешь в виду?

– Ну… все вокруг… не подернуто дымкой, но все не так, как прежде, и эти краски… все такое яркое и сияющее… – Она заколебалась, не зная, как передать свои ощущения. – Видишь ли, ни у чего нет конца, определенных границ, все вместе сверкает и переливается. И еще нет ощущения времени, это кажется неправдоподобным, но так оно и есть.

– О, боги! Что этот неуклюжий деревенщина сделал с тобой?

– Я не знаю.

– Извини, Джилл, но это не риторический вопрос, это чертовски серьезно.

– Спасибо, я это чувствую по себе. Смогу я когда-нибудь видеть мир таким, какой он есть на самом деле?

– Ты имеешь в виду, будешь ли ты видеть его таким, к какому привыкла, потому что действительный мир, моя горлица, этот тот, который ты видишь сейчас. До этого ты видела лишь тусклый свет, смерть, темноту и обманчивую поверхность, как и большинство людей видят это.

– Но послушай! Эти краски, и то, как все движется…

– Вполне реально. Но, правда, крайне беспокойна. Боги очень добрые, моя горлица. Они дают возможность большинству людей видеть только то, что им необходимо видеть, а всю красоту прячут. Если бы они этого не сделали, то все мы погибли бы от голода, так как даже такое простое действие, как сорвать яблоко с ветви было бы чрезвычайно серьезным и угрожающим событием.

– Я не могу в это поверить.

– А тебе и нет необходимости. Вера не выносит никаких перемен, вера – это иллюзия и, по правде говоря, все эти люди, которых ты видишь, тоже – иллюзия, так как вселенная – не что иное, как стремительный поток сути абсолютной энергии.

– Это не может быть правдой.

– Это правда, но сейчас не время спорить о трудных для понимания вещах, уподобляясь двум мудрецам из Бардека. Этот ничтожный, лопоухий ублюдок навредил тебе больше, чем я опасался, Джилл. – Он сделал длинную, тревожную паузу. – Я не совсем уверен, что надо предпринять по этому поводу. К счастью, у нас есть уважаемый Невин.

– Саламандер, ты болтушка! Что мог мне сделать Перрен?

– Ладно, слушай, ты видела те линии света? Он занимался тем, что вливал в тебя жизненную силу, ее было больше, чем ты могла потребить. Каждый раз, когда вы ложились, он излучал огромное количество жизненной энергии. Она не такая плотная как вода, но плотнее мысли, может передаваться туда и обратно. Обычно, когда женщина и мужчина находятся вместе, каждый из них отдает и получает какое-то количество энергии, при этом соблюдается равновесие, хотя я сомневаюсь, что тебе это понятно.

– О нет, понятно. – В расстроенном сознании Джилл всплыли образы Сакрена и Аластера, знатоков Двуумера Тьмы, которые прошлым летом испортили ей жизнь, коснувшись ее. В какое-то мгновение ее чуть не стошнило. Когда она заговорила вновь, то это был только шепот: – Продолжай. Я должна понять.

– Ладно, слушай. С Перреном тоже что-то неладно. Он расточает энергию, как мед на празднестве у лорда. Расточает ее больше, чем может возместить. И вся эта необычайная энергия свободно текла в твое сознание, ты вольна была ее использовать по своему усмотрению, но так как ты не имела понятия, чего ты хочешь, а ее в тебе было уже предостаточно, она, как та же вода, находила первый же проток, куда она могла еще влиться, чтобы, как можно образно представить, тут же из реки перелиться в канаву. Ты не можешь лгать и говорить, что у тебя нет призвания к Двуумеру.

– Я не хотела! Я никогда не хотела ничего подобного!

– Конечно, не хотела, глупышка. Я совсем не это хотел сказать. Послушай, это, в самом деле, темные и опасные дела. И они – причина многих странных вещей. Никто, изучающий Двуумер Света, не будет так глупо и неосторожно заниматься тем, что, похоже, делает Перрен.

– Ты имеешь в виду, что он идет темной тропой?

– Нет, потому что этот бедный, слабый, неуклюжий идиот, очевидно, не может делать ничего подобного. Я не знаю, кем может быть лорд Перрен, птичка моя, но я знаю, что нам надо убраться от него подальше. Поехали. Нам надо добраться до безопасного места, и потому я спрошу у Невина, что он обо всем этом думает.

После того, как Джилл уехала, у Перрена хватило сил расседлать свою лошадь и отправить ее пастись. После этого он лег на одеяла и уснул. Он проснулся перед заходом солнца, но затем уснул снова и проспал всю ночь. Проснувшись утром, он перевернулся и машинально потянулся рукой к Джилл, но вспомнив, что она ушла от него, он снова разрыдался.

– Как она могла бросить меня? Я так любил ее!

Он заставил себя перестать плакать, сел и огляделся вокруг. Несмотря на долгий сон, он все еще чувствовал себя усталым, все тело болело, словно его побили. Вспомнив человека, который увел Джилл, он снова похолодел от страха. Двуумер. Кто еще мог показать ему необычное видение облаков света и золотого меча? «Смотри, что ты наделал, лорд Перрен!». Но ведь он ничего не делал, он просто любил ее. Что сделали таинственные веревки света с любовью? А еще она сказала, что ненавидит его. Он затряс головой, чтобы не заплакать снова.

Наконец, он заставил себя встать и начать собирать снаряжение. Он и так подвергал себя опасности, слишком долго оставаясь на этом месте. Хозяева похищенных жеребцов могли прийти сюда в поисках их. Собравшись, он задумался, в какую сторону ему ехать. Он не мог вернуться к Нету, страшась гнева Беноика. – Ты дважды болван, – говорил он себе, – первый раз – потому что украл чужую женщину, а второй – потому что потерял ее. Беноик будет еще долгие годы презирать его, это он знал наверняка. После восхитительного ощущения, что тебя кто-то любит и ты любишь тоже, он отказывался верить, что Джилл его никогда не любила, его жизнь расстилалась теперь перед ним как унылая, туманная дорога. Он опозорен навсегда. Он был не в состоянии заняться никакой серьезной работой – только всякой мелочью, например, скатать свои одеяла. Как только что-либо напоминало ему о Джилл, он начинал рыдать. Его серый в яблоках жеребец стоял рядом и тыкался ему в плечо, как будто прося его взбодриться.

– По крайней мере, ты любишь меня, ведь правда? – шепотом спросил Перрен. – Но понравиться лошади ничего не стоит.

Наконец, он был готов в путь – был оседлан его серый жеребец, нагружена вьючная лошадь, привязаны за поводья два новых жеребенка. Он сел в седло и долго неподвижно сидел в нем, глядя на место, с которым были связаны его последние воспоминания о Джилл. – Куда теперь направиться? Вопрос казался неразрешимым. Когда, наконец, его серый начал пританцовывать от нетерпения, он повернул на северо-запад. Неподалеку находился город под названием Лерен, где, как он знал, жил торговец, который мог купить у него жеребят, не задавая лишних вопросов. На протяжении всего дня он ехал медленно и слезы сопровождали его весь этот путь.

Если бы не серый гном, Родри немедленно отплыл бы на барже. Он явился к Родри рано утром, в то самое утро, когда Саламандер встретился с Джилл. Маленькое создание было в экстазе, он танцевал вокруг Родри и улыбался так широко, что демонстрировал все свои длинные остроконечные зубы.

– Ну, маленький братец, я вижу ты узнал, что Джилл оставила Перрена?

Гном кивнул в ответ и показал на юго-восток.

– Там сейчас находится Джилл?

Гном отрицательно затряс головой, затем изобразил неуклюжую походку Перрена.

– О! И как далеко наш дорогой лорд Перрен?

Гном пожал плечами и махнул рукой, как бы показывая, что не очень далеко.

С одной стороны, Родри хотел поскорее увидеть Джилл, но с другой – он испытывал непреодолимое желание отомстить. В конечном итоге, стремление к мести победило.

– Ну что ж, маленький братец, я седлаю свою лошадь, а ты указываешь мне путь.

Гном улыбнулся и затрясся от радости, показывая на юго-восток.

К вечеру Родри пришел в небольшую деревушку, это была кучка домов на вершине холма, вокруг нее даже не было пристойной стены. Так как в деревне не было таверны, жена кузнеца держала на кухне несколько бочек с пивом для томимых жаждой путешественников, но она отказалась принять в своем доме серебряный клинок. Тем не менее, она позволила ему купить кружку пива и выпить ее в грязном дворе, где рядом с небольшим свинарником рылись цыплята, а в свинарнике лежали два подсвинка. Хозяйка, дородная женщина с тонкими седыми волосами, упершись руками в бедра, неотрывно смотрела на него все время, пока он пил, будто опасаясь, что он украдет ее кружку. Родри вернул кружку с подчеркнутым поклоном. – Благодарю вас, прекрасная леди. Я не думаю, что через вашу деревню проезжает много путешественников?

– А вам зачем это знать?

– Я ищу своего друга, это высокий, худой парень с рыжими волосами.

– Вам тогда лучше поспешить к булочнику. Парень, похожий на того, кого вы описываете, пил у меня пиво не более получаса назад, он сказал, что ему надо купить хлеб.

– Что вы говорите! А с ним была девушка?

– Нет, с ним была только пара великолепных лошадей. Слишком много лошадей, если вы спросите у меня. Мне не понравилось, как он выглядит.

Следуя ее указаниям, Родри поспешил по извилистой улице. Добравшись до дома с большими глиняными печами на переднем дворе, он увидал серого жеребца Перрена, его вьючная лошадь и пара жеребят были привязаны поблизости. Он громко засмеялся смехом неистового воина и от всего сердца поблагодарил Великого Белла. Привязывая свою лошадь он увидел через открытую дверь Перрена, который протягивал деньги мужчине в фартуке. Широко шагая, Родри зашел вовнутрь. С руками, полными буханок хлеба, Перрен повернулся к двери. Увидев Родри, он сделал глотательное движение и в ужасе закричал.

– Ты, ублюдок, – прорычал Родри, – где моя жена?

– О… э… а… я не знаю.

Побледнев как мел, булочник принялся пятиться к двери. Не обращая на него внимания, Родри наступал на Перрена. Он схватил его за рубашку и швырнул на стену, удар был таким сильным, что из рук Перрена посыпался хлеб. Родри отшвырнул ногой буханки и снова ударил Перрена о стену.

– Где Джилл?

– Я не знаю, – хватая ртом воздух, ответил Перрен. – Она бросила меня. Клянусь тебе. Она оставила меня в пути.

– Я знаю это, болван! Где именно?

Перрен ухмыльнулся в ответ и Родри ударил его в солнечное сплетение. Перрен согнулся вдвое, задыхаясь, но Родри выпрямил его и ударил еще раз.

– Где она оставила тебя?

Полуслепой от заливавших его глаза слез, Перрен поднял голову. Родри влепил ему пощечину.

– Я знаю, что ты собираешься убить меня, – задыхаясь, сказал Перрен. – Мне нечего сказать тебе.

Родри не видел причин признаваться, что он поклялся не убивать его. Он схватил Перрена за плечи, приподнял и снова бросил о каменную стену.

– Где она? Если скажешь, будешь жить.

– Я не знаю, клянусь богами!

Родри собирался еще раз ударить его под ложечку, но тут услышал позади себя шум. Он оглянулся через плечо и увидел бледного булочника, рядом с ним стояли кузнец с железной болванкой в руках и еще двое мужчин с молотильными цепями наизготове.

– Что все это значит, серебряный клинок? Ты не имеешь права врываться в дом и убивать кого тебе заблагорассудится!

– Я не собираюсь никого убивать. Этот сукин сын, этот ублюдок, украл у меня жену, и теперь он не хочет сказать мне, где она находится.

Мужчины задумались, глядя друг на друга и на меч на боку Родри. Даже если у них четверых хорошие шансы против него одного, еще неизвестно, насколько искусно он обращается с мечом; благоразумие взяло верх.

– Ладно, – сказал кузнец, – в конце концов, это не наше дело, если он сунулся к твоей жене.

– Пусть только уйдут из моего дома, – жалобно сказал булочник.

– С радостью. Крысам не место в амбаре.

Родри вывернул Перрену правую руку за спину и толкнул его к выходу из булочной. Когда его жертва попыталась сопротивляться, он швырнул его и ударил о стену другого дома, Перрен вскрикнул.

– Где Джилл?

– Я не знаю, а если бы и знал, то не сказал бы!

Родри с такой силой ударил его в живот, что Перрена вырвало и он упал на колени. Родри поднял его, опять заломил ему руку за спину и повел его за булочную к большому каменному сараю. Он развернул Перрена лицом к стене, и швырнул о нее, затем развернул его и снова толкнул на стену. Перрен едва держался на ногах.

– В последний раз спрашиваю, где она?

Задыхаясь, Перрен слабой рукой вытер кровь, струящуюся у него из носа и рассеченной брови. Родри отстегнул пояс для меча и он упал на землю.

– Ну, давай, трус! Налетай на меня, если осмелишься! Перрен едва дышал и стонал. Родри с презрением посмотрел на него. – Ты подлый полукастрированный хряк!

Он прыгнул на Перрена, схватил его одной рукой, и, что было сил, принялся колотить его второй рукой. Удовольствие от того, что он бьет Перрена, наполняло его сознание, точно так полоса пламени мчится через лес, сметая все на своем пути. Неожиданно Родри вспомнил святую клятву, которую он дал Беноику. Он отпустил Перрена и прислонил его к стене.

К счастью, лорд еще дышал. Он взглянул на Родри мутными глазами, один из которых уже полностью заплыл, хватая воздух ртом, он попытался что-то сказать, но начал сползать по стене и рухнул на землю. Родри в последний раз пнул его ногой и повернулся к четырем мужчинам, которые стояли торжественно, как судьи. Рядом с ними, широко открыв от возбуждения глаза, стояли трое деревенских мальчишек. Неподалеку от них находился серый гном. Он хлопал в ладоши, улыбался и танцевал маленький победный танец.

Родри поднял свой пояс и надел его.

– Так что я не убил его?

Они закивали в знак согласия.

– А я не знал, что у серебряных клинков бывают жены, – сказал один из подростков.

– У меня есть. Позволь мне кое-что тебе сказать. Когда ты когда-либо еще встретишь серебряного клинка с женой, держи от нее подальше свои жалкие руки.

Не отрывая от Перрена взглядов, парни снова кивнули в ответ. Когда Родри пошел в их сторону, они отступили на порядочное расстояние и, пока он шел к своей лошади, они следовали за ним как почетный эскорт. Родри сел на лошадь и поехал прочь из деревни, держа путь на северо-запад, снова возвращаясь к реке. Руки у него были окровавлены, разбиты, но никогда еще боль не доставляла ему такое удовольствие. Когда деревня скрылась из виду, на луке его седла появился гном.

– Это была великолепная забава, не так ли, маленький братец?

Со злобной улыбкой на губах, гном согласно кивнул в ответ.

– А теперь я иду в правильном направлении? Джилл находится на пути к реке?

Гном снова согласно кивнул.

– Она направляется в Кермор?

Гном махнул рукой и неопределенно пожал плечами, давая понять, что он не уверен в этом. Родри пришло в голову, что названия местности ни о чем не говорят дикому народцу.

– Ладно, если она будет у реки, я, вполне определенно, перехвачу ее. Спасибо тебе, маленький братец. Теперь тебе лучше вернуться к Джилл и присматривать за ней.

С одной стороны, испытывая чувство сострадания, с другой – чувствуя, что он получил по заслугам, кузнец и булочник подняли Перрена и отнесли в коровник булочника, где положили его на кипу соломы. Перрен едва видел их, глаза у него почти совсем заплыли, грудь у него так болела, что он был уверен, что Родри сломал ему несколько ребер, нижняя губа была разбита и кровоточила. Жена булочника принесла миску с водой, дала ему напиться и обмыла ему лицо. – Мне сразу не понравился этот серебряный клинок. Ты и вправду увел его жену?

Перрен пробормотал что-то похожее на «да». – Ха. Я не знаю, почему эта девушка предпочла тебя ему, но девушки иногда бывают капризны. Да, парень, тебе следует остаться здесь на день-два, я поухаживаю за тобой, если ты дашь деньги за корм лошадей.

Перрен кивнул, и потерял сознание.

Раздраженный до гнева, Невин сидел в кресле и глядел на изображение Саламандерела среди раскаленных древесных углей жаровни. Гертхен казался откровенно смущенным.

– Но я не мог оставить Джилл с этим неуклюжим…

– Конечно не мог, болван! Дело не в этом. Дело в самом Перрене. Ты оставил смертельно больного человека…

– Который неоднократно насиловал женщину моего брата.

– Я знаю это и в ярости по этому поводу, но я пытаюсь втолковать тебе, что он смертельно болен.

– А какая будет потеря от того, что он умрет?

– Попридержи свой язык, болтливый эльф!

Изображение Саламандрела отпрянуло и побледнело. Невин глубоко вздохнул и взял себя в руки.

– Послушай, Эбани. Если Перрен будет продолжать действовать таким образом, он будет расходовать свою жизненную энергию, пока ее останется совсем мало. Затем он заболеет, скорее всего, чахоткой – и, как ты уже догадался, умрет. Но между тем он будет вредить другим женщинам, так как ничем не может себе помочь. Он, подобно больному чумой человеку, распространяет заразу, сам того не желая. Теперь ты понял?

– Да, я понял, простите меня, – сказал Саламандер. – Но что я мог сделать? Расколдовать его? Опутать его как одну из его лошадей и притащить с собой? Джилл не выносит даже его присутствия, и в ее состоянии…

– Да, здесь ты прав. Дай мне подумать… ближайший знаток Двуумера – это Литен из Кантрэйя. Он в состоянии найти нашего Перрена и завладеть им. Твоя первая забота – это Джилл. Свяжись с ее аурой и постепенно, постарайся обязательно сделать это, оттяни избыток этого магнетизма. Процесс должен длиться несколько дней, так как ты можешь сам поглотить его. О, послушай, потрать его. Можешь проделать с ним твои жалкие трюки, это может развлечь ее.

– Я сомневаюсь в этом, любое проявление Двуумера еще больше напугает ее.

– Наверное, ты прав. О, боги! В какие отвратительные неприятности вы нас впутали!

– Так оно и есть. Послушайте, в отношении Перрена есть еще одна странность. Когда я впервые увидел его, я заглянул ему в душу. У меня появилась мысль, что возможно, он связан с Джилл его вэйр или чем-нибудь подобным.

– Это в самом деле так?

– Я не могу сказать наверняка. Я не смог прочесть его душу.

Саламандер вдруг опечалился. – Да, я обязан владеть своими эмоциями, не позволять гневу и ярости брать надо мной верх. Я смотрел на него как не на человека, а на монстра.

– Тебе это говорил Валандарио, и я тоже, что знатоку Двуумера необходимо контролировать свои чувства. Теперь ты видишь, что мы имели в виду? О, боги!

– Мастер, примите мои самые нижайшие извинения. Теперь, когда я видел Перрена, я могу увидеть его посредством скриинг, где бы он не был, как только вам или Литену потребуется моя помощь.

– Я не сомневаюсь, что она понадобится. Его необходимо поймать.

– Вы правы. Я не подумал. Я думал только о нашей Джилл… такой сломленной, опозоренной. У меня щемит сердце при мысли о ней.

– У меня тоже. – Невин понял, что частично его гнев на Саламандрела был результатом переполнявшего его гнева по поводу всего происшедшего. – Я только хотел бы, чтобы я смог присоединиться к вам. Если вы поедете на юг, то, наверное, у меня это получится. Это зависит от того, как дальше пойдут дела.

– А кстати, где вы находитесь?

Невин улыбнулся. – Теперь пришла моя очередь извиняться. Я в форте гвербрета Абервина.

– О, боги! Я удивлен, что Риис позволил вам переступить его порог.

– О, я здесь не по его воле. Меня пригласила леди Ловиан в качестве официального советника. В последнее время она пытается воздействовать на Рииса, чтобы он вернул из изгнания Родри.

– Скорее рак свистнет.

– Не сомневаюсь. Но с другой стороны, Риис любит Абервин и он может сделать все, что в его силах, в конце концов, ради него.

Саламандер смотрел на это крайне скептически, Невин тяжело вздохнул, соглашаясь с ним. Упрямство было решающим моментом в вопросе чести знатного человека, и Риис, как все Мейлуэйты, никогда не предавал его.

Поговорив с Саламандером, Невин подошел к открытому окну и, облокотившись о подоконник, выглянул наружу. Его комната находилась на самом верху брока и с этой высоты он видел сады, лужайки, освещенные сотней крошечных масляных ламп, по которым совершали вечернюю прогулку придворные дамы. Пели менестрели, знатные люди танцевали среди мерцающих огней. До Невина доносился их смех, запыхавшееся дыхание, они кружились в танце, притопывая и прихлопывая в такт звукам арф и деревянных флейт. – Моя бедная Джилл, – подумал Невин, – будешь ли и ты когда-нибудь также счастлива, как эти люди?

Его душил гнев, холодная ярость на Перрена, Рииса, упрямцев, которые настаивали на своем, не обращая внимания на то, что это стоит другим.