– Ах, ты справедливо убил этого ублюдка, серебряный клинок, – сказал Беноик.

– Да, это так, но все же тяжело смотреть в глаза человеку, родственнику которого ты принес его вэйр.

Взбираясь на лошадь, чтобы ехать назад в лагерь, Родри почувствовал, что за ним наблюдают. Развернувшись в седле, он огляделся вокруг, но все были заняты своим делом, садились на лошадей.

– Здесь некому смотреть на меня, разве что Эйгвек издали посылает мне злобный взгляд, – подумал Родри.

Но еще некоторое время спустя, чувство, что за ним наблюдают, упорно не покидало Родри. Во время долгого пути в форт Греймена у него то и дело возникало ощущение, что кто-то по неизвестной причине следит за ним.

– Я чертовски рад видеть, что рука у тебя уже не на перевязи, – сказал Нет.

– Я рад этому не меньше, – ответил Перрен.

Он взял кожаный мячик, плотно набитый соломой, и принялся сжимать его пальцами больной руки, тренируя ее. Скоро он уже сможет свободно ею действовать, но пока она порядочно болела, и он решил еще несколько дней пощадить ее. Нет мерил шагами небольшую спальню и, нахмурившись, обеспокоенно смотрел на Перрена. – С ней будет все в порядке? – спросил он.

– Еще не знаю. Но я никогда не отличался искусством владения мечом, так что, думаю, это не отразится на моем умении.

– Да, с войной покончено, если ты это имеешь в виду. Эйгвек не может причинить большего беспокойства.

– Так наш дядюшка отбывает?

– Нет. Ему доставляет удовольствие задирать Греймена и донимать его своими разговорами. Но я знаю, что тебе невыносимо сидеть взаперти в таком форте, как этот. Если хочешь, можешь тотчас уезжать.

– Спасибо, но я останусь. Только, если… о… а… ну, если что-нибудь случится…

– Даже если снова разгорится сражение, ты из-за своей руки не сможешь присоединится к нам.

– Я это знаю, дело не в этом.

– А в чем?

– О… а… э… Джил.

– Что? Ты сошел с ума! Родри изрежет тебя на кусочки, я не думаю, что обидел тебя, сказав это, так как он легко может сделать это и со мной.

– Какой смысл откровенно напрашиваться на драку?

– Никакого. Также, как и нет никакого смысла, чтобы каждое утро всходило солнце, но оно почему-то всходит.

Нет смотрел на Перрена с таким видом, словно тот тонул.

– Клянусь, я смогу увести от него Джил! – сказал Перрен.

– Разумеется. Это как раз то, что меня больше всего волнует. Боги, я никогда не встречал мужчину, пользующегося таким успехом у девушек. Ну, и тем не менее, как ты собираешься это сделать?

– Надо только улыбаться им и расхваливать их. Джил такая же женщина, как и остальные, не надо придумывать ничего нового.

– В самом деле? У меня почему-то это не срабатывало.

– О, ты просто неправильно улыбался. Надо просто… ну… а… немного больше тепла в улыбке, это легкий прием.

– Ты должен был рассказать мне об этом, но послушай, если ты готовишь эти силки для Джил, ты скорее поймаешь в них волка.

– Волк будет сопровождать моего любимого кузена в Кергонеи.

– Я не могу этого сделать, это бесчестно!

– А как насчет того, что я из-за тебя все это время лгал нашему дядюшке? Это тоже было бесчестно.

– Да, это так. Тебе так хочется провести ночь в постели Джил?

– Никогда в моей жизни я не жаждал ничего больше, чем это.

– Будь ты проклят, ублюдок! Ну, ладно. Мы отправимся куда-нибудь вместе с Родри.

– Спасибо тебе, кузен.

Им предстояло долгое ожидание, пока курьер преодолеет две сотни миль до Форта Дэвери. Хотя он мог оплатить проезд на одной из многих барж, перевозящих руду в Камен Ерейн, он отправился в обратную сторону. Конечно, в других частях были местные гвербреты, к которым можно было обратиться с апелляцией, но это не относилось к Кергонеи. Многочисленные гвербреты, которые когда-то правили в Кергонеи, вели между собой такие беспрерывные войны, что король Марек Второй в 962 году упразднил это звание. После кровавого восстания 984 года его сын, Кассел Второй, издал декрет об упразднении местного управления. С этого времени короли лично принимали присягу на верность каждого лорда Кергонеи и выступали судьями в различных возникающих между ними спорах.

На протяжении ожидания Перрен неотступно следил за Джил, но только издали, подкарауливая редкие минуты, когда она была без Родри. Ему было трудно уличить момент, чтобы остаться с ней наедине, так как Джил всячески избегала его. Так как она была первой женщиной, не поддавшейся его странному очарованию, это одновременно и изумляло и подзадоривало Перрена. Но наконец у него появился шанс. Перед заходом солнца десятого дня вернулся курьер Греймена, он принес весть, что король милостиво согласился рассудить их королевским судом. Фактически герольд и судебный советник следовали буквально за ним.

– Великолепно! – воскликнул Беноик. – Послушайте, Греймен, вам надо выслать им навстречу почетный караул.

– Я как раз это собирался сказать. Я буду весьма признателен, если кто-либо из моих благородных союзников возьмет на себя эту миссию.

Перрен выразительно посмотрел на Нета. Тяжело вздохнув, тот сказал:

– Я с радостью возьмусь за это, ваша светлость, у меня осталось семь человек, да еще серебряный клинок. Я думаю, этого будет достаточно для почетного эскорта?

– Вполне. Если отряд будет слишком большим, Эйгвек может воспринять это как запугивание. Примите мою благодарность, лорд Нет.

Нет бросил на Перрена сердитый взгляд, лицо его было при этом таким кислым, как будто Бардек предложил ему откусить от лимона. Перрен лишь улыбнулся ему в ответ.

– Да, любовь моя, на рассвете мы выезжаем, – объявил Родри.

Джил похолодела от страха.

– Послушай, что случилось, что ты так дрожишь, нам не угрожает ни малейшая опасность.

– Я знаю, – с трудом произнесла Джил, – просто мы так часто расстаемся.

– Я знаю, но мне много заплатили за битву и, кроме того, я получил награду от тиэрина Греймена, так что после окончания этого найма мы сможем на некоторое время пожить в приличном постоялом дворе.

Джил кивнула ему в ответ и отвернулась; ей хотелось рассказать Родри истинную причину своего страха, почему она не хотела, чтобы он покидал форт, но правда означала бы кровопролитие. Хотя она с радостью увидела бы, как Родри убил бы этого Перрена, но его родственники из мести тоже убьют его. Родри обнял Джил и притянул ее к себе.

– Я скоро вернусь, любовь моя.

– Я надеюсь на это. – Она потянулась к нему и поцеловала. – Родди, о Родди, я люблю тебя больше своей жизни!

Вышло так, что отряд отправился в путь спустя хороший час после восхода солнца, так как Нет и его люди никогда не могли собраться должным образом, просто и спокойно двинуться в путь было выше их сил. Когда они, наконец, двинулись, Джил долго стояла в воротах и глядела им вслед, всем сердцем желая быть вместе с ними, она чувствовала как предупреждающий холодок Двуумера снова окутывает ее. Обернувшись, она увидела, что Перрен наблюдает за ней. Она стремительно прошла мимо него, не сказав даже «доброе утро» и поспешила в спасительную компанию леди Каммы и ее служанки. На протяжении всего дня Джил старательно избегала Перрена, а на ночь замкнула свою дверь изнутри.

Тем не менее, на следующее утро Перрен застал ее одну. Джил пошла в конюшню поухаживать за Утренней Зарей, так как она никогда не полагалась на помощников конюхов, которые довольно неряшливо ходили за лошадьми. Она как раз вела лошадь назад к вычищенному стойлу, когда прогулочным шагом к ней подошел Перрен.

– Доброе утро, – сказал он, – я думаю проехаться верхом, не хотите составить мне компанию?

– Не хочу, милорд.

– Пожалуйста, не называйте меня все время лордом.

Он снова улыбнулся своей чарующей улыбкой, обвивающей ее сердце.

– Я люблю вас, Джилл.

– У меня нет времени, оставьте меня!

Отступив назад, она очутилась около двери конюшни. Перрен снова улыбнулся и коснулся ее щеки, ее обдало жаром от этого прикосновения. – Знаток Двуумера, – подумала Джилл, – это, должно быть, Двуумер.

Перрен поцеловал ее, Джилл с ужасом почувствовала, что слабеет, что этот тощий, полоумный, неописуемый человек заставляет ее предать Родри.

– Мы можем поехать на луг, – шептал Перрен, – там на открытом воздухе прекрасно.

Его слова, очень рациональные, разрушили чары. Джилл с такой силой оттолкнула его, что он едва не упал.

– Оставьте меня в покое! Можете любить меня сколько угодно, но я принадлежу Родри!

Когда Джилл вернулась в большой зал, ее испуг превратился в ненависть, ее охватила слепая ярость от беспомощности; она, которая могла постоять за себя перед кем угодно на долгих дорогах, которыми ей довелось пройти, была сейчас совершенно беспомощна. Если бы она могла убить Перрена и безнаказанно ускользнуть, она бы это сделала. На протяжении целого дня, видя как он все время пытается подкрасться к ней, ее ярость все возрастала. Наконец, перед вечером, она заметила, что Перри вышел из зала. Слуга сказал, что пошел в постель, так как его беспокоит рана. – Очень хорошо, – подумала Джилл, – пусть бы она огнем у него горела!

Она сидела в зале, прихлебывая пиво из высокой кружки и едва ли слышала, о чем говорят вокруг. Она думала о том, что необходимо что-то предпринять в отношении Перрена, вдруг она поняла, к кому ей следует обратиться за помощью – конечно же к Невину! Наверняка, он все поймет и скажет, что ей делать. Она взяла подсвечник со свечей и пошла к себе в комнату. С помощью пламени свечи она сможет войти в контакт с Невином, где бы он в это время не находился.

Она зашла в комнату, поставила подсвечник и закрыла дверь. Обернувшись, она увидела Перрена, тихонько сидевшего в углу. Он сидел так тихо, что погруженная в мысли о Двуумере, она могла и не заметить его.

Когда она гневно подошла к нему, Перрен улыбнулся, но это была обычная торжествующая улыбка.

– Вон! Пошел вон сию минуту! Или я вытряхну из тебя душу!

– Что за грубые речи, любовь моя?

– Не смей называть меня так!

– Джилл, пожалуйста, – он одарил ее одной из своих чарующих улыбок. – Позволь мне сегодня остаться с тобой.

– Не позволю. – Но она услышала колебание в своем голосе.

Не переставая улыбаться, Перрен подошел к ней. Джилл почувствовала смятение, мысли ее путались, язык не повиновался ей, она попробовала двинуться и зашаталась. Перрен обхватил ее за плечи и поцеловал. Губы его были теплые и влекущие и она мимо воли ответила на поцелуй. Тело Джилл не повиновалось ей, не владела собой как река, вышедшая из берегов. Когда он снова обнял ее и поцеловал, Джилл подумала, а любила ли она по-настоящему до этого, или же была подобна молодой девушке, которая флиртует, не зная даже, что она предлагает.

– Ты знаешь, что хочешь, чтобы я остался, – шептал Перрен. – Я уйду рано. Никто ничего не заметит.

Джилл заставила себя подумать о Родри и этого оказалось достаточно, чтобы она с силой оттолкнула от себя Перрена, но он схватил ее за запястья и опять притянул к себе. Хотя она пыталась сопротивляться, ноги ее, казалось, стали свинцовыми, руки совершенно расслабились. Продолжая улыбаться своей чарующей улыбкой, Перрен притянул ее и поцеловал. В ее одурманенном рассудке мелькнула мысль, что Родри никогда ничего не узнает. От своей капитуляции она получала такое же удовольствие, как и от его ласк. Путь до кровати показался им слишком длинным, когда они легли, она вся дрожала. Но Перрен не спешил, он целовал ее, ласкал, постепенно раздевая, потом принялся ласкать все ее тело. Когда, наконец, его терпение истощилось, он страстно набросился на нее, и эта страсть была пугающей. Она могла покоряться собственным чувствам, которые несли ее куда им было угодно.

Когда все было кончено, она лежала на его руке, прильнув к нему, бледное пламя свечи причудливыми тенями плясало на стене. Каменные стены казались живыми, тени ритмично увеличивались и сокращались и, казалось, стены дышали. Пламя само по себе рассыпалось и ярко вспыхнуло, как будто отблески одного большого огня запылали на стеклянных осколках. Если бы Перрен не поцеловал ее снова, Джилл испугалась бы, но его умелые ласки слишком поглотили ее, чтобы она еще на что-нибудь обращала внимание. Когда они кончили, она уснула у него на руках.

Через несколько часов Джилл внезапно проснулась. Перрен спал рядом. В подсвечнике оплывал огарок свечи. На мгновение она пришла в замешательство, не понимая, что делает здесь Перрен, но тут же вспомнила и чуть не разрыдалась от стыда. Как она могла предать своего Родри? Как она могла заниматься любовью с человеком, которого ненавидит? Джилл села и разбудила Перрена.

– Уходи, – сказала она, – я никогда больше не желаю тебя видеть!

Он лишь улыбнулся и потянулся к ней, но тут снова вспыхнула свеча последним танцующим пламенем. Красный глаз в сплошной темноте, фитиль медленно угас. В темноте Джилл была свободна от его улыбки, она вскочила прежде, чем он успел схватить ее.

– Пошел вон, или я найду свой меч и изрублю тебя на кусочки!

Он без слов поднялся и принялся шарить вокруг себя в поисках одежды. Джилл оперлась о стену, так как комната, казалось, кружилась вокруг нее. Каждый его шаг или шорох казались неестественно громкими, как будто этот шум десятикратным эхом отзывался в стенах комнаты. Наконец, он оделся.

– Я и вправду люблю тебя, – сказал он смиренно. – Я не собирался просто позабавиться с тобой, чтобы потом бросить.

– Пошел вон! Сейчас же пошел вон!

С драматическим вздохом он выскользнул за дверь, закрыв за собой дверь. Джилл упала на постель, сжала в руках подушку и, уткнувшись в нее лицом, разрыдалась, она плакала, пока не уснула. Когда она проснулась, густой, как мед, солнечный свет наполнял комнату. Она продолжала лежать, удивляясь этому удивительному свету. Вогнутый оловянный подсвечник сиял как лучшее серебро, и даже серые каменные стены комнаты, казалось, пульсировали этим великолепным светом. Оделась она с некоторым трудом, так как платье ее было испрещено пятнами и выдернутыми нитками, как хорошее рукоделие. Подойдя к окну, Джилл подумала, что она еще никогда не видела такого хорошего солнечного дня, небо было ярким, как сапфир. Внизу во дворе помощники конюхов чистили лошадей, и стук копыт о булыжник казался колокольным перезвоном. На подоконнике появился ее серый гном.

– Ты уже знаешь о моем позоре?

Гном бросил на нее непонимающий взгляд.

– Молодец. О, боги, я могла жить в мире с собой, но не сумела. Молю, чтобы Родри никогда не узнал об этом.

Озадаченное маленькое существо село на корточки и стало перебирать свои пальцы. Посмотрев на него, Джилл поняла, что его кожа не однообразно серая, как она всегда думала, а состояла из самых различных цветов, переходящих из одного в другой, что на расстоянии казалось просто серым цветом. Она была так увлечена своим открытием, что не услышала, как открылась дверь, уже не было слишком поздно. Она резко обернулась и увидела Перрена, в руках у него была охапка диких роз, он улыбаясь смотрел на нее.

– Я собрал это на лугу для тебя.

Джилл собралась было швырнуть эти розы прямо ему в лицо, но их цвет привлек ее внимание. Она вынуждена была взять их, чтобы рассмотреть поближе, более красивых роз она еще не встречала. Лепестки их были переливчато кровавого цвета, который, казалось постоянно перемещался и мерцал, серединки роз пылали золотом.

– Нам надо поговорить, – сказал Перрен, – и у нас мало времени. Нам надо составить план.

– Что? Какой еще план? Для чего?

– Не сможем же мы оставаться здесь, когда вернется Родри.

– Я никуда не собираюсь идти с тобой. Я не желаю больше видеть тебя в своей постели!

Но он улыбнулся, и на этот раз, после того, как они занимались любовью, чары этой улыбки подействовали на нее во сто крат сильнее. Несмотря на то, что ее мысли все больше путались, она понимала, что он чем-то привязывает ее к себе, что действует какая-то неведомая сила. Перрен обхватил ее за плечи и поцеловал, запах от раздавленных цветов волной поднялся между ними.

– Я так люблю тебя, – говорил Перрен, что никогда не отпущу. Идем со мной, любовь моя, идем со мной в горы. Мы будем там на свободе все долгое лето.

У Джилл мелькнула последняя связная мысль: он не был полоумным, он был настоящим сумасшедшим.

Отряд лорда Нета встретил герольда короля на полпути к форту. Родри ехал рядом с его светлостью, когда взобравшись на вершину невысокого холма, они увидали внизу на дороге королевских эмиссаров, все они были на белых лошадях, украшенных красными попонами и красными же сбруями с позолоченными пряжками. Во главе ехал герольд, в руках у него был жезл из полированного черного дерева с золотым наконечником и привязанными к нему атласными лентами. Позади него ехал более пожилой мужчина в длинной черной тунике и сером плаще – судебный советник, рядом с ним на белом пони ехал паж. Замыкали шествие четверо королевских воинов, одетых в пурпурные плащи, ножны у них были украшены золотом. Нет смотрел на них, открыв рот. – О, боги! – еле вымолвил он, – надо было заставить моих людей надеть чистые рубашки!

Два отряда встретились на дороге. Когда Нет назвал себя, герольд, светловолосый молодой человек с вытянутой верхней губой, которую он от гордости выпячивал еще больше, оглядел его с ног до головы, делал он это дольше, чем позволяла учтивость.

– Покорно благодарю за честь, ваше сиятельство, – наконец, проговорил он. – Меня радует, что тиэрин Греймен воспринимает нашу миссию с серьезными намерениями и печальным сердцем.

– Разумеется, так оно и есть, – ответил Нет, – в противном случае, зачем бы он в первую очередь посылал печальное известие?

Герольд позволил себе едва заметную холодную усмешку. Родри выехал вперед, отвесил в седле изящный полупоклон, он лично обратился к герольду:

– О, благородный голос короля, мы приветствуем вас и вверяем вам свои жизни как гарантию вашей безопасности.

Герольд поклонился, с видимым облегчением, что нашелся человек, знакомый с церемонией приветствия, даже несмотря на то, что это был всего лишь серебряный клинок.

– Нижайше благодарю, – ответил он на приветствие. – Кто вы такой?

– Человек, который любит нашего сеньора больше своей жизни.

– Тогда мы должны быть горды тем, что едем рядом с вами на нашем пути к справедливости.

– Все мы в этой стране верим в справедливость короля.

Родри должен был подсказать Нету как расположить его людей: его сиятельство едет рядом с герольдом, а его отряд – позади людей короля. Сам Родри выбрал для себя наиболее скромное место позади всех, но когда он ехал в конец шеренги, советник перехватил его взгляд и жестом указал следовать следом за собой.

– Итак, Родри Мейлуэйт, – сказал он, – ты все еще жив. Я скажу об этом матери вашей чести, когда следующий раз встречу ее при дворе.

– Я был бы весьма благодарен вам, добрый господин, но разве, я имел честь встречаться с вами раньше? Боюсь, что я не помню ваше имя.

– О, сомневаюсь, что ты когда-либо его знал. Меня зовут Канвелен, и я знаю твою матушку довольно хорошо. Он проницательно посмотрел на Родри. – Я в самом деле сердечно рад видеть тебя в полном здравии. Не сомневаюсь, что ты не знаешь новостей из Абервина.

– Нет, добрый господин, за исключением случайных обрывков, услышанных от путешественников.

– Ну, тогда слушай. Вторая жена твоего брата оказалась бесплодной, в то время, как его брошенная жена официально родила здорового сына.

Родри тихонько отборно выругался себе под нос, но советник лишь улыбнулся. В эту минуту Родри вспомнил всю свою жизнь, это было похоже на неожиданный восход солнца в ночном небе, когда ночь волшебным образом превращается в день. Когда умрет Риис, он сможет стать наследником Абервина; Родри позволил себе возродить в душе надежду, которую давно уже похоронил: его вернут из изгнания. Абервин был такой важный, огромной территорией – ханом, что король лично может вернуть его домой, после долгих лет странствий по дорогам страны.

– Я посоветовал бы тебе поостеречься, насколько это только возможно, – сказал Канвелен. – Как у тебя с деньгами?

– Пока есть.

– Хорошо. Значит ты можешь не спешить вербоваться.

– Я так и сделаю, добрый господин.

Хотя Родри не терпелось еще расспросить Канвелена, он знал, что придворная выучка не позволит старику продолжать отвечать на расспросы. Некоторое время они ехали молча. Затем советник повернулся к Родри:

– Кстати, с твоей маленькой дочерью все в порядке. Госпожа, твоя мать, все время держит ее около себя.

Родри был вынужден на мгновение напрячься, чтобы вспомнить о незаконнорожденном ребенке, которым он наградил девушку-простолюдинку. – Сколько лет прошло с того времени, – подумал он, – по всей вероятности, года три.

– Это очень любезно со стороны моей матушки, – поспешно сказал он. – И как ее назвали?

– Хота, в честь вашего отца.

– Я понял. Матушка всегда знала, как досадить Риису.

Советник позволил себе мимолетную усмешку.

Весь остаток пути Родри горел нетерпением сообщить новость Джилл. Если он правильно понял намек, скоро они снова будут в Элдифе, будут жить в комфорте и роскоши, как она этого всегда хотела. И на этот раз она будет не просто любовницей, он был уже не просто непослушным младшим сыном, которому требовалась строгая жена, чтобы держать его в узде; он был мужчиной, который им требовался, мужчиной, способным требовать. Он наградит ее титулом, землями и женится на ней, независимо от того, что подумают по этому поводу его матушка или король.

На закате великолепного солнечного дня герольд со своим эскортом подъехал к форту Греймена. Как только они миновали ворота, Родри принялся искать взглядом Джилл. Двор был полон всадников, выстроенных в относительном порядке, оба тиэрина стояли у двери брока, чтобы приветствовать знатных гостей. Родри был в смятении, нигде не было видно и следа Джилл, не пришла она встретить его и когда он отводил в конюшню лошадей – свою и Нета. Хотя он был довольно уязвлен этим, но все равно не придал особого значения случившемуся, подумав, что ее по какой-либо причине задержала леди Камма.

– Милорд, – спросил он вошедшего в конюшню Нета, – Джилл в большом зале?

– Нет. А Перрен здесь?

– Нет, его здесь нет. А что, он не со всеми остальными знатными людьми?

У Нета вокруг рта проступила бледность.

– О, черт побери! – прорычал Нет. – Он не мог этого сделать, паршивая маленькая проныра!

– Милорд, что все это значит?

– Я еще не знаю. Идемте со мной.

Родри шел за ним по пятам, в то время как Нет искал в большом зале Камму. Наконец он нашел ее, отдающую распоряжения служанкам, по поводу праздничного обеда. Нет схватил ее за руку, но при виде Родри у нее перехватило дыхание.

– О, боги! Но все равно, рано или поздно, вам надо об этом сказать. Нет, если мне когда-нибудь попадет в руки это негодное создание, ваш кузен, я изобью его до синяков!

– Я буду держать его, пока вы будете делать это. Что с Джилл?

Камма по-матерински положила ладонь на руку Родри, ее большие темные глаза были полны искреннего сочувствия.

– Родри, ваша Джилл ушла. Я только могу догадываться, что ушла она вместе с Перреном, потому что он исчез меньше чем через час после нее. Я от всей души сочувствую вам.

Родри молча открыл рот и снова закрыл его, затем схватился за рукоятку меча с такой силой, что кожаная обшивка врезалась в его ладонь. Нет стоял бледный, как смерть.

– Ты знал что-нибудь? – прорычал Родри.

– О, э… а… нет, правда. Я считал, о боги! Я знал, что он мечтает о вашей девушке, но я никогда не предполагал такого!

Огромным усилием воли Родри сдержал себя, посчитав, что будет неблагородно, убить его перед леди. Камма слегка потрясла его за руку.

– Ну послушайте, – сказала она, – кому могло прийти в голову, что Джилл сможет оставить такого мужчину, как вы, ради такого, как Перрен?

Родри отпустил рукоятку меча.

– Послушайте, – обратился Нет к леди, – а мой дядюшка знает об этом? Я не могу поверить, чтобы он позволил Перрену совершить такой бесчестный поступок.

– А почему ты думаешь, что твой проклятый кузен ускользнул как ласка? Беноик со своими людьми погнался за ним, но Перрен убежал через лес. Они не нашли его след.

Нет начал было что-то говорить ей, потом просто посмотрел на Родри. Они находились в ужасном положении, и оба знали это.

– Эй, вы там! – послышался голос Беноика, – что все это значит?

Тиэрин энергичными шагами подошел к ним и, подбоченившись, стал между Родри и Нетом.

– Как я понял, Родри узнал правду?

– Да, – ответила Камма.

– Хм! Ну, тогда слушайте. Нет, твой паршивый кузен поступил дурно, и ты знаешь это также хорошо, как и я. С другой стороны, серебряный клинок, она не твоя законная жена, так что ты не имеешь права убить его. Избить до сине-фиолетового цвета – это бесспорно, но убить – нет. Можешь ты мне поклясться, что ты не изувечишь и не убьешь его? Если да, то ты уедешь отсюда с моим благословением и дополнительной суммой денег, если нет, то не уедешь отсюда вовсе.

Родри оглядел холм, заполненный вооруженными людьми.

– Будь благоразумен, парень, – продолжал Беноик, – я чертовски хорошо знаю, что первая мысль в такой ситуации – пролить кровь. Но спроси себя сам: если ты перережешь своей Джилл горло, не будешь ли ты не больше, чем через пять минут после этого, рыдать над ней?

– Да, ваша светлость, так оно и будет.

– Ладно, я стыжусь за своего племянника, он опозорил свой род. Хочешь ты вернуть ее, или нет? Если нет, я плачу тебе за невесту, так, как если бы она была твоей женой. Если да, то дай мне клятву и уезжай с моей поддержкой.

Перед лицом спокойной, справедливой рассудочности гнев Родри исчез. На его место пришло холодное осознание факта, который едва не заставлял его рыдать: Джилл больше не любила его.

– Ладно, ваша светлость, можете считать меня глупцом, но я хочу ее вернуть. Мне надо кое-что сказать ей, и клянусь всеми богами, я найду ее, если даже буду искать все лето.

– Это удача, – сказал Меррек.

– В некотором смысле, – ответил Гвин. – Теперь нам не придется возиться с девушкой, но Родри собрался искать ее, а не направиться в нужном нам направлении.

– В самом деле? Пошевели мозгами. Как я убедился, этот Перрен знает лес как свои пять пальцев. Что может знать о лесе такой человек как Родри? Когда он был лордом, у него были леса, он имел лесничих и егерей, а как серебряному клинку ему больше знакомы дороги.

Он улыбнулся. – Я поговорю по этому поводу с Бритеном посредством огня, но думаю, что мы найдем достаточно хорошую приманку, чтобы выманить нашу птичку на морское побережье. Мы подбросим на его пути путеводную нить.

2

На протяжении всего долгого лета Эбани Саломондериэл ездил по всему Дэвери в поисках своего брата, но делал он это не спеша, петляя по дорогам, так как народец никогда и нигде не спешил и, несмотря на свою человеческую кровь, он рос среди эльфов. Буквально вначале пути, едва перейдя границу Элдифа, он встретил хорошенькую девушку, которая занимала его больше, чем песни; Эбани провел с ней в Кернметене несколько приятных недель. Затем, когда он был уже в Пайдоне, знатный лорд хорошо заплатил ему за то, чтобы он развлекал гостей на свадьбе его дочери – пиршество длилось семь дней. После этого Эбани продолжал путешествие по Дэвери, все время держа путь на север, к Кергонеи, изредка задерживаясь в интересных городах на несколько дней. Прибегнув к помощи магии, скриинг, он увидел, что Родри находится в осаде, после чего он максимально увеличил скорость передвижения, но, в очередной раз прибегнув к скриинг и увидев, что осада снята, он решил, что его брат еще долго будет в абсолютной безопасности, Эбани опять принялся попусту тратить время, задержавшись с девушкой, честно ждавшей его с прошлого лета. Он решил, что было бы крайне неблагородно с его стороны сразу же бросить ее после того, как она так долго ждала его.

Таким образом, к тому времени, когда Родри эскортировал герольда и советника ясным солнечным днем, Эбани находился в сотне миль южнее форта Греймена. В этот день он остановился на отдых рано, разбив лагерь у небольшой речки. Он спутал ноги лошади на лугу и пошел к воде, чтобы с помощью скриинг через нее увидеть Родри. Он увидел брата в тот момент, когда Камма сообщала ему ужасную новость. Накал страстей был таким сильным, что Эбани мог не физически слышать, но ощущать, о чем говорят. Казалось, что он стоял рядом с братом, когда Беноик взял дело в свои руки. Затем внезапно изображение пропало, изгнанное взрывом его чувств. Эбани вскочил на ноги и громко выругался.

– О, боги! – От изумления, он даже затряс головой. – Кому бы это могло даже прийти в голову! Я не могу поверить, что Джилл могла бросить его, этого просто не может быть!

Снова встав на колени, он принялся пристально смотреть на покрытую пляшущими солнечными лучами воду, думая при этом о Джилл. В воде медленно появилось ее изображение, оно было странно колеблющееся и нечеткое. Она сидела на горном лугу и наблюдала за тем, как Перрен снимает путы с трех лошадей, в том числе с Утренней Зари. Первой мыслью Эбани было, что Джилл больна, так как она сидела очень тихо, неподвижно, рот у нее был безвольно опущен, как у слабоумной, подробнее было трудно рассмотреть, так как изображение было очень туманным. Откинув назад голову, Эбани отпустил изображение.

– Это выглядит весьма зловеще, странно, озадачивающе. Мне кажется, надо попытаться получить более четкое изображение.

Он громко позвал на языке эльфов дикий народец, перед ним материализовались четыре гнома и сильфида.

– Слушайте внимательно, маленькие братцы. Я даю вам задание, и если вы выполните его, я спою вам песню. Я хочу пойти спать, а вы останетесь здесь и следите, чтобы не появилась какая-нибудь опасность. Если какой-нибудь человек или животное подойдет ко мне, ущипните меня и разбудите.

Гномы с важным видом кивнули в ответ, в то время, как сильфида парила в воздухе. Эбани лег на спину, скрестил руки на груди и принялся замедлять дыхание, пока не почувствовал, что его тело тает в теплом солнечном воздухе. Он закрыл глаза и призвал свое тело света. В отличие от знающего Двуумер человека, использующего плотные голубоватые очертания, подобные очертанию собственного тела, мыслеформы эльфов больше походят на огромное мерцающее пламя с постоянно перемещающимся лицом выглядывающим из серебряного света. Когда он четко представил в своем изображении собственную фигуру, он перенес в нее свое сознание, поначалу лишь для того, чтобы посмотреть на свое лежащее тело, затем – оглядел голубоватый свет эфирного мира. Он услышал отрывистый звук, похожий на щелчок; он находился в эфирной плоскости и смотрел из мерцающего пламени на свое лежащее внизу тело, охраняемое диким народцем, он был соединен с собой длинным серебряным шнуром.