Спали они на соломенных тюфяках, как попало разбросанных на сухих местах в центре комнаты. У Нета, как и полагалось хозяину, кровать стояла у очага. Среди разбросанных в беспорядке тюфяков стояло также два стола, скамейки, кожаные ведра для собирания капающей с потолка воды, одно элегантное кресло с вырезанным изображением герба, которым являлся Волк. Поставив в конюшню лошадей, Перрен зашел в зал, где увидел своего кузена сидящим в кресле, с вытянутыми на соседний стол ногами.

– Хвала богам, – с улыбкой приветствовал его Нет, – ты появился подобно знамению, кузен. Возьми себе пива. Открытая бочка стоит у второго очага.

Так как их матери были родными сестрами, кузены были очень похожи. У обоих были огненно-рыжие волосы, оба были веснушчатые, с ярко-голубыми глазами, но, в то время, как Нет был красивым парнем, то, говоря о Перрене, наиболее подходящим выражением было бы «ни то, ни се».

Наполнив кружку, Перрен подсел к столу около Нета. На другом конце стола пили пиво и играли в кости воины Нета.

– Так почему я явился как знамение?

– Ты явился как раз вовремя, чтобы отправиться со мной на войну. – Нет сказал это с такой радостной улыбкой, как будто предлагал Перрену роскошный подарок. – На западе у меня есть союзник, тиэрин Граймен, ты ведь кажется, встречал его? – он просит о помощи. Я предполагал послать ему двенадцать человек, но у меня в наличии только десять, так что мне надо где-нибудь наскрести еще двух воинов. Идем со мной, кузен? Это будет хорошее развлечение, а я сэкономлю благодаря тебе расходы на серебряный клинок.

Перрен безнадежно вздохнул. На протяжении долгого времени Нет кормил его, а кроме того, лорду полагалось с радостью встретить приглашение идти на войну. Он выдавил из себя улыбку:

– О, с радостью, а по какому случаю война?

– Будь я проклят, если знаю. Я только сегодня получил известие.

– У тебя есть лишний щит?

– Разумеется. О, боги, Перро, не хочешь ли ты сказать, что ездишь без щита?

– Как видишь, он занимает слишком много места на седле.

– Клянусь, тебе следовало бы родиться дровосеком!

Перрен задумчиво поскреб подбородок, раздумывая над этим предложением.

– Я это так, к слову, – торопливо сказал Нет. – Надеюсь, что вскоре мне подвернется серебряный клинок. Их всегда полно в Кергони. В любом случае, подождем пару дней, а потом отправимся в путь, даже если не будет хватать одного человека. Лучше приехать не в полном составе, чем явиться, когда битва будет закончена.

Боги видно решили, что раз уж лорду Нету суждено отправиться на войну, то надо, чтобы он сделал это немедленно. На следующее утро, незадолго до завтрака, неторопливо зашел огородник и объявил, что у ворот ожидает серебряный клинок. – С ним также и женщина, – добавил он, – мне чертовски жаль ее родственников.

– Она хорошенькая? – спросил Нет.

– Весьма.

Нет и Перрен расплылись в улыбке.

– Великолепно! – сказал Нет, – приведи их сюда, понял?

Через несколько минут вошли серебряный клинок и женщина, оба они были грязные с дороги, женщина была одета в мужскую одежду, на поясе у нее также были меч и серебряный клинок. Хотя ее светлые волосы были коротко, как у юноши, подстрижены, она была не просто хорошенькая, но прелестная, с огромными голубыми глазами и маленьким ротиком.

– Доброе утро, милорды, – изысканно поклонился серебряный клинок. – Я Родри из Абервина, я слышал в вашей деревне, что вы нанимаете людей вроде меня.

– Да, это так, – сказал Нет. – Я не могу предложить вам больше одного серебряного в неделю, но если вы хорошо проявите себя в сражении, я предоставлю вам и вашей девушке приют на всю зиму.

Родри глянул на потолок, где сквозь длинные щели проглядывали солнечные лучи, затем на пол, где на заплесневелой соломе спали собаки Нета.

– Зима еще не скоро, милорд, мы к этому времени уедем.

– Ну, ладно, торопливо сказал Нет, я буду платить по два серебряных, это все, что в моих силах, военные трофеи тоже в вашем распоряжении.

– Договорились. Ваша светлость известна своей щедростью.

Ради Джил Нет выделил серебряному клинку комнату, вместо обычного соломенного тюфяка в большом зале. Хотя стены, плетенные из прутьев, были грязными, но в комнате была дверь. Вместо того, чтобы сесть на солому на полу, Джилл взобралась на неустойчивый деревянный сундук и наблюдала оттуда за тем, как Родри чистит свою кольчугу. Свет свечи падал на его нахмуренные брови, он энергично счищал старой тряпкой ржавчину с колец кольчуги.

– О чем ты думаешь? – спросила Джил.

– О старой поговорке: «бедный, как лорд Кергонеи».

– Лорд Нет удивительно соответствует этой поговорке, не правда ли? Что, мы и вправду собираемся остаться здесь на все лето, да еще и на зиму?

– Разумеется, нет. Я скорее буду спать на обочине дороги. Ты уверена, что когда я уеду, тебе будет здесь спокойно?

– О, несомненно собачья конура может быть довольно удобной, когда в ней нет собак. Как ты думаешь, сколько времени продлится война?

– Война? – он с усмешкой поднял голову. – Это слишком громко сказано, любовь моя. Если союзники Нета похожи на него, то несомненно, будет много крика, небольшая стычка, этим и закончится «война».

– Буду надеяться, что ты прав. Я чувствую приближение опасности.

Улыбка Родри угасла, он отложил в сторону кольчугу. – Что-то большее, чем этот твой Двуумер?

– Совершенно верно, но это не совсем опасность, вызванная битвой, я даже не совсем уверена, что именно я чувствую, прости меня. Я ничего больше не могу сказать.

– Хотелось бы, чтобы ты ошиблась. – Он замолчал, надолго опустив взгляд на солому на полу. – Я… ах, пропади оно все пропадом, давай забудем об этом!

– Я знаю, о чем ты думаешь. Я не вижу твоей смерти. О, боги, а если бы я когда-нибудь и увидела это, не думаешь же ты, что умоляла бы тебя не идти на войну?

– А какой в этом смысл? Когда настанет мое время, я с таким же успехом могу умереть от лихорадки, или упасть с лошади, как и пасть от меча. Позволь мне просить тебя о милости, любовь моя. Если ты когда-нибудь увидишь мою смерть, не говори мне об этом.

– Не скажу, обещаю тебе.

Благодарно кивнув ей в ответ, Родри поднялся на ноги, потянулся и посмотрел вниз на блестевшую в свете свечи кольчугу. Он был так прекрасен, что Джил почувствовала, как на глаза у нее наворачиваются слезы; он вынужден рисковать жизнью из-за мелких междоусобных войн таких людей, как лорд Нет. Как это она делал всегда в ночь, перед тем, как Родри отправиться на войну, она гадала, увидит ли она его вновь живым?

– Давай отдохнем, любовь моя, – сказал Родри, а то мне уже не скоро доведется лежать с тобой в постели.

Лежа на его руке, Джил ощутила все нарастающее ощущение боли, которое становилось ближе и ближе к чувству страха. Она крепко сжала его в своих объятиях, он целовал ее и эти поцелуи изгоняли из нее этот страх.

Рано утром был произведен небрежный смотр войска. Джил стояла на обочине дороги и наблюдала как воины выстраиваются в беспорядочную линию позади двух лордов. В конце шеренги четверо воинов, в том числе и Родри, вели нагруженных провизией вьючных лошадей, так как у Нета не было собственной повозки, запряженной волами и он не мог одолжить ее у фермеров, как он это обычно делал. Когда, казалось, шеренга была уже выстроена, кто-то завопил, что что-то забыли и стремительно бросился назад в дом, потом в конюшню. В последний момент Нет обнаружил, что у Перрена нет шлема. В конюшню, которая одновременно служила и складом оружия, был послан слуга.

Перрен стоял и невозмутимо потирал себе шею, пока Нет почем зря ругал его, называя дровосеком и кое чем похуже. Джил перехватила взгляд Родри, он вздохнул и возвел глаза к небесам, призывая в свидетели странности Перрена богов. Джил никогда не доводилось видеть благородного лорда, подобного Перрену, она не знала, что ей делать, то ли плакать, то ли смеяться над ним. Высокий, но худой, с узкими плечами, длинными руками и непропорционально тяжелыми кистями, хотя лицо его нельзя было назвать уродливым, у него были огромные глаза, тонкий рот, приплюснутый нос, ходил он с грацией цапли.

Когда слуга принес заржавленный шлем, Нет объявил, что если кто-нибудь еще что-либо забыл, то будь оно проклято, они обойдутся и так. Джил в последний раз поцеловала Родри, затем побежала к воротам, чтобы еще помахать на прощание войску. Беспорядочной шеренгой они рысью спустились с холма и исчезли вдали за брызгами грязи. Молясь про себя за безопасность своего любимого, Джил пошла назад к форту и долгому утомительному ожиданию новостей.

Небольшие владения тиэрина Граймена находились в трех днях езды на восток от Форта Нет. Узкая дорога петляла среди остроконечных гор и низкорослых сосен. Местность в большинстве своем была необитаемой, только в десяти милях от форта тиэрина войско подошло к небольшой деревне, одной из трех, находящихся в вассальной зависимости у Греймена. Когда воины поили у деревенского родника лошадей, Перрен заметил испуганно наблюдавшие за ними глаза жителей. Война в Кергонее была подобна буре, срывающей с крыш домов соломенные крыши.

До форта Греймена они добрались к вечеру. Он был расположен на невысоком холме, возвышающемся среди обширного плоского пастбища, окаймленного деревьями. Большие ворота были распахнуты, во дворе было полно народу и лошадей. Как только воины Нета спешились, к их полному замешательству, к ним тут же подбежали помощники конюха и увели их лошадей. Тиэрин вышел лично поприветствовать подкрепление. Это был седой темноволосый мужчина, под полотняной рубахой у него выпирали крепкие мускулы.

– Искренне рад видеть тебя, Нет, – сказал он, – не хватало как раз твоих двенадцати человек к тому, количеству войска, что мы собирали.

За уверенным голосом тиэрина Перрен уловил скрытую тревогу, и для этого, как выяснилось позже на военном совете в большом зале, были основания. Даже с Нетом и тремя другими союзниками у Греймена было всего две сотни человек. Тиэрин Натрек выставлял вместе со своими союзниками против него триста человек. Спор был из-за двух квадратных миль пограничных земель между их владениями, но вражда давно уже переросла эти пределы. Хотя Греймен хотел представить вопрос на суд верховного короля, Натрек несколько недель назад отказался от этого предложения. В результате стычки между двумя конными патрулями был убит единственный сын Натрека.

– В результате он жаждет моей крови, – завершил свой рассказ Греймен. Я ободрал всю округу, чтобы снабдить провизией форт. Никогда не знаешь, что придет в голову человеку, ставшему на путь кровной мести.

Остальные лорды глубокомысленно закивали в ответ, а Перрен искренне пожалел о том, что он не родился дровосеком. Кровавая месть может длиться годами, а он, связанный законами чести, ради Нета должен будет участвовать в этой войне.

После еды лорд собрал вокруг стола совет, разложив грубую карту западной Кергонеи. Стоя над картой, они пили, спорили, кричали друг на друга, в то время как Перрен лишь молча слушал все происходящее. Он был членом совета лишь благодаря своему происхождению; так как у него не было никакого войска, он не имел права голоса при принятии решений. Он оставался, пока лорды принимали план Нета, состоящий во внезапной атаке на врага, а потом тихонько улизнул. Он взял у пажа фонарь со свечой и отправился в конюшню. Найдя там своего серого в яблоках, он повесил фонарь на гвоздь на стене и сел на ясли. Серый склонил голову к груди Перрена и тихонько захрапел. Перрен нежно поскреб его за ушами.

– Да, дружище, неизвестно, увижу ли я зиму, дела и в самом деле обстоят таким образом.

Счастливый, что не надо задумываться о таких вещах, как будущее, серый покусывал его рубаху.

– По крайней мере, тебе не грозит эта опасность, хоть это радует.

Если бы в Дэвери, битвы велись бы верхом на лошадях, то никакие чувства чести или долга не заставили бы Перрена идти на войну, но так как в этой бедной провинции лошади были слишком большой ценностью, чтобы посылать их на бойню войны, то в битвах они не участвовали. Но даже зная, что его другу не угрожает опасность, при мысли о предстоящей битве у Перрена защемило сердце. Каждый раз, когда он был вынужден идти на войну, Перрена мучил вопрос, не трус ли он. Несомненно, что каждый лорд в провинции посчитал бы его таковым, если бы им довелось узнать о его истинных чувствах по поводу чести и воинской славы, которые значили для Перрена гораздо меньше, чем ловля рыбы в горных речках или сидение на лугу и наблюдение за пасущимися оленями. В такие минуты его преследовала пословица: «Что может быть у человека дороже чести?» Перрен никогда не говорил вслух о своих сомнениях, даже Нету, самое первое чего он не понимал – почему он должен идти на войну и убивать людей, которых никогда до этого не видел.

– Ах, ладно, дружище, моя вэйр придет, когда это будет суждено, я думаю. Интересно, а у лошадей есть вэйр? Жаль, что ты не умеешь разговаривать. Мы могли бы великолепно поболтать на эту тему, правда?

Неожиданно Перрен услышал, как тишину нарушил звук открываемой двери. В свете фонаря сверкнул серебряный кинжал, к стойлу быстрыми шагами подошел Родри.

– О, это вы, милорд. Капитан тиэрина поручил мне присматривать за конюшнями, я услышал внутри какой-то разговор. – Родри удивленно огляделся вокруг, – здесь есть еще кто-нибудь?

– А… видите ли, я просто разговаривал с моей лошадью.

В глазах Родри промелькнула скрытая насмешка, Перрен привык к этому.

– Понятно. Милорд, позвольте вас спросить, мы завтра идем в атаку?

– Да. Планируется атака с фланга, чтобы нанести неожиданный удар.

Родри искренне улыбнулся, услышав эту новость. Он был красивым, сильным мужчиной и стремился в бой. Он был как раз таким человеком, на которого хотел бы походить Перрен, но как раз такие люди обычно презирали его. Перрен не был уверен, завидует ли он серебряному клинку или ненавидит его. И то, и другое вместе, – решил он позже.

Утром перед рассветом армия собралась во дворе, в свете фонарей блестели доспехи. Люди были молчаливы, лорд угрюм, лошади беспокойно перебирали ногами, вздергивая головы при каждом отблеске шлема или меча. Как обычно, воины Нета последними заняли свое место в строю, они кричали друг на друга, перебранивались из-за пустяков, вроде того, кто с кем стоит. Заняв свое место позади кузена, Перрен увидел Родри, который улыбался сам себе, как будто пожирал глазами прекрасную женщину.

– Нам надо пересечь деревню, – сказал Нет, – тебе предстоит пойти в разведку, Перро.

– Не сомневаюсь. Клянусь, никому из вас не найти дорогу среди деревьев в горах. – И в лесорубах есть своя польза.

В ответ Перрен лишь пожал плечами. Нетерпеливость лошадей наводила его на мысль, не ожидает ли их впереди несчастье: иногда животные могут сказать об этом, это Перрен знал по собственному опыту.

Наконец Греймен подул в серебряную трубу. Когда рассвет посеребрил небо, открылись ворота. Первым с высоко поднятым в руке мечом, выехал тиэрин, вслед за ним, стуча копытами, следовал его личный отряд, шеренга в четыре ряда змеилась вниз по холму. Неожиданно Перрен услышал далекий боевой клич, как будто кто-то спешил встретить Греймена прямо под стенами. Ближайшие к воротам люди в ярости закричали; зазвучали трубы, зовущие к бою. Натрек приготовил свой собственный сюрприз.

Началась толчея, крики, суматоха, люди поспешно слезали с лошадей, хватали шлемы и щиты и стремительно бежали из форта. Перрен слез с лошади, в последний раз похлопал своего серого:

– Прощай, дружище и молись Эпоне, чтобы мы снова встретились.

Попрощавшись с лошадью, Перрен побежал вслед за Нетом через ворота форта. Битва развернулась на середине холма, яростный водоворот ощетинившихся мечами и пиками воинов Натрека вперемешку с лошадьми без всадников рвались наверх, в то время как Гремен со своими людьми пытался оттеснить их назад. В стоящей столбом пыли Перрен почти что сразу потерял из виду Нета. Тут справа его атаковал плотный парень с сине-желтой вражеской эмблемой. Перрен выбросил вперед щит, отразил удар, затем отпрянул назад и нанес противнику сильный удар в бедро, тот, чертыхаясь, споткнулся. Перрен, в свою очередь, был тяжело ранен в правую руку. Размахивая мечом, противник ретировался. Преследуя его, Перрен увидел, что вражеский поток откатился назад к подножию холма. С воинственными криками люди Греймена устремились за ними.

– Нам следовало бы закрепиться на этой высоте, – подумал Перрен.

Но было уже слишком поздно, а кроме того, никто не подчинился бы его приказу, если бы даже Перрен и отдал его.

Внизу на равнине битва превратилась в беспорядочную драку столпившихся в тесноте людей. Перрен рванулся к ближайшему от него противнику, но в этот момент неожиданно услышал смех, радостный гогот, переходящий временами в вой, он перекрывал треск и звон мечей, ударяющихся о щиты и кольчуги. Это звучало так жутко, что Перрен на мгновение остановился, глядя в сторону, откуда доносился этот смех и стараясь определить его источник. Это любопытство спасло ему жизнь. Оглянувшись, он увидал, что прямо на него бегут три человека, у всех были желто-голубые щиты. Закричав от ужаса, Перрен взметнул щит и меч, и как раз вовремя, в ту же секунду на него обрушилось два удара, которые он успел парировать.

Если третий противник вел себя как при поединке, то двое остальных быстро приближались к нему как грязные убийцы. Отчаянно увертываясь и парируя удары, Перрен вновь услышал смех, пронзительный, завывающий, сейчас он был даже громче, пока вдруг справа одного из его врагов неожиданно атаковал Родри и двумя ударами с плеча убил его. Задыхаясь, Перрен изо всех сил размахнулся мечом на другого желто-голубого, но промахнулся, и, оступившись, чуть не упал. Стараясь удержать равновесие, он увидал, как его противник упал, пронзенный в спину сквозь соединения его кольчуги. Родри выдернул из раны меч, с которого брызгами полетели капли крови.

– Спасибо, серебряный клинок, – выдохнул Перрен.

В ответ Родри лишь рассмеялся, глаза его при этом так дико блестели, что Перрен испугался, что сейчас он бросится на него.

Крича что было мочи, подбежали пятеро воинов Нета и увлекли Перрена и Родри к гуще сражающихся, в центре которой находился сам Греймен. Несмотря на то, что Перрен старался держаться, сплошной строй был разрушен и вовлечен в общий водоворот, в то время, как началось сказываться численное преимущество войска Натрека.

Перрена оттолкнули двое союзников и он оказался отрезанным от остальных, ему показалось, что он видит впереди Нета, и Перрен побежал следом за ним, но когда бегущий впереди парень повернул и поднял щит с изображением красного желудя, оказалось, что это противник. Проклиная все на свете, Перрен атаковал его, но тут что-то ударило его сзади.

Его словно обожгло пламя, потом жгучая боль распространилась на плечи, пальцы, сжимающие рукоятку меча ослабли, у него закружилась голова, но он сумел подставить щит под очередной удар. Он попытался занести меч, но пальцы его разжались и выпустили клинок. Он почувствовал как по руке течет кровь и стекает в латунную рукавицу.

Враг продолжал теснить его, Перрен размахнулся щитом, как оружием и, продолжая размахивать им, уклонялся от ударов, земля качалась у него под ногами, позади тоже были враги.

С криком отчаяния Перрен бросился с выставленным вперед щитом на таран стоящего перед ним противника. Застигнутый врасплох этим самоубийственным маневром, воин поскользнулся и упал на спину. Испуганный Перрен упал вместе со щитом на него сверху, придавив его с размаху всей своей тяжестью. Голова соперника резко откинулась назад и он затих, то ли мертвый, то ли всего лишь оглушенный.

Перрен кое-как поднялся, без зазрения совести бросил свой щит и побежал в сторону форта, до которого было всего несколько ярдов. Но неожиданно он понял, что битва проиграна, что поле битвы принадлежит врагу, что остатки его товарищей бегут к воротам прямо перед рядами желто-голубых щитов. Он упал на колени и смотрел, как захлопываются ворота. Мимо бежали перекликаясь враги.

– Они собираются сидеть в осаде – ублюдки – заходите с тыла!

Никто не обращал внимания на полумертвого воина, тяжело сидящего на земле. Тут Перрену пришло в голову, что без щита в этой суматохе никто не признает в нем врага. У него ужасно кружилась голова, шатаясь, он поднялся на ноги, левой рукой схватил меч с ближайшего трупа, и побежал за остальными, крича:

– Заходите с тыла! Несмотря на то, что Нет презирал Греймена, он очутился в этой ловушке в форте, в полуголодной осаде, без всякой надежды, что кто-то поможет снять эту осаду. Греймен собрал на эту битву всех своих союзников.

В этой пыли и суматохе хитрость сработала хорошо. Перрен держался с остальными примерно ярдов двадцать, затем откатился назад и побежал к деревьям, растущим на краю поля. Если кто-то и видел, как он бежит туда, то не было времени его преследовать. Среди сосен находились аккуратно привязанные лошади Натрека, с ними было всего несколько слуг. Перрен напал на ближайшего конюха, который без сопротивления моментально сорвался с места и побежал. Одним взмахом Перрен перерезал веревку, отшвырнул меч и схватился за поводья великолепного гнедого жеребца. – Хорошая лошадка, пожалуйста, помоги мне.

Гнедой терпеливо ждал, пока Перрен взбирался в седло. Держась в тени деревьев, Перрен направился подальше от поля битвы. Хотя каждый шаг лошади отдавался жгучей болью в правой руке и весь мир кружился у него перед глазами, он, до крови закусив нижнюю губу продолжал ехать. Ему было необходимо сообщить обо всем Беноику, это было единственное, о чем он позволял себе думать. Выехав на дорогу, Перрен пустил лошадь галопом. Галоп, рысь, галоп, рысь – вперед и вперед – мысль о том, что в Спейбруне он сможет получить помощь, придавала ему силы, хотя временами он сомневался, доберется ли он живым до деревни; кровь на руке высохла, свежая не появлялась.

Незадолго до полудня Перрен достиг вершины последнего перед Спейбруном холма и остановил лошадь.

Он долго смотрел вниз на покрытое раскаленной золой и обуглившимися бревнами пространство, над которыми плавали клубы дыма. Легкий ветерок принес вместе с запахом дыма другой тошнотворный запах, очень напоминающий запах горелой свинины; некоторые жители не успели убежать.

– О, боги, по-моему наш Натрек, мстит слишком сурово.

Жеребец захрапел и вскинул голову, испуганный запахом гари. Перрен тронул с места лошадь, объехал руины и повернул назад в сосновый лес. Несмотря на то, что был не в состоянии ни поднять руку, ни шевельнуть пальцами, он собирался попытаться добраться до форта Нета. Пробираясь дикими тропами, он мог сократить путь миль на пятьдесят. Заехав вглубь леса, Перрен снова остановился и подумал о форте, он отчетливо видел его в мыслях, вспоминал те теплые, безопасные времена, когда он наслаждался там компанией Нета.

Отогнав от себя эти мысли, он снова двинулся в путь, держа курс прямо на форт. Каждый раз теряя основную тропу, он испытывал глубокое беспокойство, что-то наподобие страха или тревоги кололо его. Как только он повернул в правильном направлении, беспокойство исчезло. Хотя Перрен не мог понять, как это произошло, но он вышел на дорогу, которая должна была привести его к тому месту, которое он в прошлом мысленно не раз считал своим домом. Перрен продолжал пробираться через лес, пока не село солнце. Затем он слез с лошади и несколько миль вел ее за собой; он спотыкался и с трудом заставлял себя идти. Вскоре они вышли к небольшой речке. Он ослабил левой рукой удила лошади, казалось, это заняло у него вечность. Наконец, лошадь смогла напиться.

– Прости, дружище, но овса нет.

Лес медленно кружился вокруг него в золотом тумане. Перрен сел на землю, и тут же упал.

Остатки армии подобно овцам, застигнутых снежным бураном, сбились в большом зале. Девяносто из них находились в удовлетворительном состоянии, человек двадцать было тяжело ранено. Родри сидел на полу с семерыми оставшимися в живых воинами Нета. Они молча смотрели на стоящий поперек зала почетный стол, за которым, голова к голове, пригнувшись к столу, скрытно держали совет Греймен и его союзники. Перепуганные служанки, еле переставляя ноги, двигались между воинами и раздавали им скудные порции водянистого пива. У очага, предназначенного для слуг сидел юный паж и рыдая спрашивал, доведется ли ему когда-нибудь еще увидеть свою мать. Наконец Нет кончил совещаться и прихрамывая, подошел к своим людям. Он скорее соскользнул по стене, чем сел на набросанную на полу солому.

– Вам следовало бы лечь, милорд, – сказал Родри.

– Эта проклятая рана не так уж и тяжела. – Нет положил руку на бедро, как бы стараясь прикрыть окровавленную повязку.

– Простите, милорд.

– Как и вы меня. Всем нам надо следить за собой.

Остальные молча кивнули, глядя кто в пол, кто в пространство, но все избегали смотреть друг на друга.

– Провизии у нас хватит на хороших семь недель, – продолжал лорд. – А если мы начнем есть лошадей, то и на дольше.

– Есть какие-нибудь надежды на переговоры? – спросил Родри.

– Надежды всегда есть. Завтра Греймен пошлет вестника.

Родри наблюдал за переговорами с расстояния, с крепостного вала, встав на рассвете на дозорную вахту. Он увидал, что люди Натрека очистили поле боя от трупов, обнажив израненную, залитую кровью землю, занимавшую пространство ярдов в триста. Дальше виднелись палатки и лошади осаждающих. Вокруг форта рысью проскакал конный патруль. По грубым прикидкам Родри у Натрека по меньшей мере сто тридцать человек.

Примерно через час после рассвета ворота распахнулись и наружу выскользнул камергер, в руках у него был длинный посох обвитый красными лентами. К нему подскакал патруль, прямо в седлах совершили полупоклон и эскортировали его к лагерю. Родри оперся о крепостной вал и ждал. Когда мимо с карканьем пролетели вороны, Родри позавидовал их крыльям.

Хотя вестник вернулся примерно через полчаса, Родри был вынужден ждать новостей, пока не освободился от вахты. Он спустился со стены по лестнице и поспешил в большой зал, где в зловещем молчании ели воины. Хотя остальных лордов в зале не было, Нет ел вместе со своими людьми. Родри сел за стол и потянулся в корзинку за толстым ломтем хлеба, вопросительно глядя при этом на лорда.

– Натрек не пошел на переговоры, – тихо сказал Нет. – Он предложил Греймену, что если мы сдадимся без боя, он пощадит женщин и детей. В противном случае, он разрушит форт до основания и уничтожит в нем все живое.

Родри тихо выругался, остальные лишь молча кивнули.

– Этот Натрек жестокий человек, – продолжал Нет, и он поклялся кровно отомстить.

– Ну, а если мы сдадимся, он что, повесит каждого мужчину в форте?

– Совершенно верно, серебряный клинок.

Родри отложил хлеб в сторону… У него мелькнула мысль, что лучше было бы сделать вылазку, умереть в бою, умереть достойно, чем раскачиваться в петле как конокрадам, но здесь, в форте, находилась жена тиэрина, ее служанки, его дочери и маленький сын.

– Ах, ну и ладно, – сказал Родри, – лучше умереть от веревки, чем от лихорадки. Говорят, что это лишь одна конвульсия, и конец.

– Несмотря на то, что ты серебряный клинок, ты порядочный малый, Родри из Абверена. Я могу лишь надеяться, что мои благородные союзники поступят столь же благородно.

– Послушайте, милорд! Не думаете же вы, что у них будут по этому поводу споры?

– Да. Ладно, черт побери, мы протянем еще некоторое время, пока окончательно что-то предпримем. Ублюдок может подождать несколько дней, пока будет смаковать свою никчемную победу.

– А почему ему не подождать, пока мы не умрем от голода?

– А что, если он изменит свои условия?

Перрен очнулся от солнечного света, лучи которого словно золотые копья, коснулись его затуманенных глаз. Перрен сел и вскрикнул от пульсирующей боли, пронзившей его руку. Он на четвереньках подполз к речке и напился, черпая воду левой рукой. Оглядевшись вокруг, он понял, что его лошадь ушла. Он с трудом поднялся на ноги, ступил несколько шагов и понял, что ему ни за что не пройти двадцать миль, отделявших его от форта. Он прошел еще несколько ярдов и продолжал идти дальше, едва переставляя ноги, у него вдруг появилось очень странное ощущение, какой-то настороженный трепет, уверенность, что где-то поблизости находится если не его, то какая-нибудь другая лошадь. Подчиняясь этому ощущению, не обращая внимания на мысли, что все равно он не сможет прямо сейчас направиться в форт, он пробирался между деревьями, пока наконец, не увидел впереди брезжущий свет, который означал, что за деревьями находится горный луг. Желание увидеть лошадь было настолько сильным, что он позабыв обо всем на свете ринулся вперед и ударился раненой рукой о дерево. Взвыв от боли, он услыхал в ответ прямо перед собой ржание. На этот раз осторожнее, он поспешил из лесу на небольшую, поросшую травой долину, на которой пасся гнедой жеребец, поводья его тянулись по траве. Шатаясь, Перрен взобрался в седло, лошадь подняла голову и ткнулась мордой в его руку.

– Давай снимем уздечку, дружище, а то если я умру по дороге, ты погибнешь от голода, запутавшись поводьями за кусты или еще что-нибудь.

Снять уздечку одной левой рукой стоило большого труда, но в конце концов, Перрен справился с этой задачей. Склонившись, чтобы не упасть, на жеребца, Перрен порылся в седельном вьюке и нашел там запасную рубашку бывшего хозяина и ломоть молодой оленины. С помощью зубов и левой руки он кое-как разорвал рубаху на полосы и соорудил перевязь для раненой руки. Затем поел на ходу оленины, управляя лошадью с помощью колен.

Всю вторую половину дня он медленно продвигался вперед, лавируя между разросшимися деревьями, взбираясь на горы и спускаясь вниз, пока сумерки не покрыли оставшиеся десять миль. Найдя очередной луг, Перрен дал возможность лошади попастись, позавидовав ей при этом, что она может набить желудок травой, в то время, как у него самого сводило желудок от голода. Несмотря на то, что он рассчитывал отдохнуть совсем немного, Перрен уснул, как только коснулся земли.

Когда он проснулся, луг освещала луна. Рядом, опустив голову, спал гнедой. Ночь была неправдоподобно тихой; ни крика совы, ни пения сверчков. Перрен сел, удивленный этой тишиной. У края луга кто-то стоял. Чертыхнувшись, он поднялся на ноги, мысленно сожалея о брошенном на поле боя мече. Стоявший сделал шаг вперед, он был очень высоким, или это только казалось в лунном свете? Казалось, он источал бледный свет, ощутимый, как вода, стекающая с его обнаженных рук, мерцающая на золотом обруче на шее, блестящая на развесистых, похожих на оленьи рогах, хотя из-под них на Перрена смотрели вполне человеческие глаза. Перрен зарыдал от неистовой радости: – Каран, – прошептал он. – Мой самый главный бог.