– Этот конец лучше, чем мог быть, – сказал Карадок. – Овайн получит своих маленьких цыплят, если они так уж нравятся ему, но тем не менее, я не хочу слышать никаких насмешек над Браноиком по этому поводу, понятно?

Серебряные клинки пробормотали, что они согласны, добродушно смеясь, толпа разошлась. Браноик остался на улице; он чувствовал себя таким униженным, что ему казалось, что он никогда не сможет посмотреть никому в глаза. Мэтен схватил его за руку и помог подняться.

– А теперь, послушай, парень. Я еще не встречал человека, который мог бы в кровь разбить Овайну нос.

– Не надо утешать меня.

– А я не утешаю. Если ты смог устоять, чтобы Овайн не швырнул тебя о булыжник, то ты одержал своего рода победу.

Это было сказано так искренне, что Браноику стало стыдно. Он оперся о Мэтена и спотыкаясь и пошатываясь пошел вместе с ним в казарму. На полпути их остановил старик, о котором Мэтен говорил, что это советник принца. Невин поднял вверх фонарь, который он нес, и вгляделся в окровавленное лицо Браноика.

– Я пришлю Каудера в казарму. Этому парню надо наложить пару стежков под глазом. Проследи, чтобы он лег, Мэто.

– О, держу пари, что этой ночью он не собирается танцевать!

Браноик попытался улыбнуться и небрежно махнуть рукой, но рот его искривился от боли. Неожиданно Невин посмотрел ему глаза, и этот взгляд пронзил Браноика как копье, проникая в самую душу. В смятенном состоянии, в котором он находился, юноша почувствовал вдруг, как будто он пытался всю жизнь найти этого человека, найти по какой-то причине, которую он должен знать, которую ему необходимо вспомнить. Затем это чувство исчезло, все поглотила подступившая тошнота.

– Его сейчас стошнит, – спокойно сказал Невин. – Все в порядке, выдай все наружу.

Браноик упал на колени и у него началась рвота, живот у него пылал от кулаков Овайна. Никогда за всю свою жизнь он не чувствовал себя таким униженным, ему было невыносимо, что Невин видит его в таком состоянии, но когда рвота кончилась и он поднял голову, чтобы извиниться, старик уже ушел.

Невин вернулся в свою комнату, разжег, махнув рукой, камин и, сев в удобное кресло, принялся думать о светловолосом молодом элдифце, которого Карадок подобрал на дороге как бездомную собаку. Невин узнал его, как только увидел, или, вернее, он совершенно точно знал, что должен узнать эту душу, проглядывающую сквозь васильково-синие глаза. К сожалению, он не мог вспомнить, кем был Браноик в прежних жизнях. Тогда, как Мэтен с первой минуты расположился к этому парню, Овайн возненавидел его с первого взгляда, и, кажется, это чувство было у них взаимным. Логически, вытекало, что в прошлой жизни Браноик мог быть преданным воином войска Гвенивера, до сих пор продолжая испытывать неприязнь к человеку, который пытался похитить священную жрицу. Так как Невин никогда не обращал особого внимания на войско, было естественно, что он не помнил его воинов. С другой стороны, он испытывал такое сильное прикосновение Двуумера при виде этого юноши, что наверняка тот был кем-то более важным, чем воином Гвена или Рикена.

– Может быть это ее зять? – подумал вслух Невин. – Но как же его все-таки звали? Ах, я и этого не могу вспомнить! Должно быть я старею.

На протяжении нескольких дней мысли Невина неотрывно кружились над вопросом, кем же все-таки был в прежней жизни Браноик, мысли эти были подобны терьеру перед клеткой с крысой: собачка рычала, лязгала перед клеткой зубами, но достать крысу из клетки не могла. Тем не менее Невин решил, что появление этого юноши было знамением своего рода, это было настоящее знамение, а не фальшивое, украшенное театральным блеском, вроде тех, что организовал он вместе с жрецами, чтобы подготовить приход короля.

Люди, которым он верил в прошлой жизни приходили к нему несколько раз, чтобы помочь принести мир в королевство.

Вскоре он получил зловещие известия, приковавшие его внимание. Спустя несколько недель он послал в храм Белл в Хендере за двумя важными трудами, посвященных общим законам Дэвери. Вернувшийся посланник привез с собой также письмо от Даннера, верховного жреца Кермора, письмо было запечатано двойной печатью и написано на древнем языке Отечества, который понимали лишь немногие.

«Король Глен смертельно болен, – писал Даннер. – Все вокруг шепчут об отравлении, хотя я в этом сомневаюсь. Королевский хирург поставил диагноз «застой печени», но ведь, и в самом деле, не секрет, что король позволял себе мед в чрезмерных количествах, и даже вступив в довольно преклонный возраст, он продолжал пить. Тем не менее, я счел необходимым информировать вас об этих слухах, так как мы не можем допустить, чтобы говорили, что истинный король отравляет своих соперников. Любой присланный вами совет будет принят с благодарностью, но, во имя всего святого, пишите только на древнем языке».

Читая письмо, Невин громко выругался одновременно на древнем и современном языках. Даннер был абсолютно прав; никто не поверит, что Марен истинный король, если они подумают, что ради достижения своей цели пользовался ядом. Вся вина за отравление, если оно и в самом деле имело место, должна падать на других претендентов в Форте Дэвери, или скорее, на многочисленных фаворитов из клана Боар, окружавших восьмидесятилетнего короля. Тут Невин вспомнил Каудера, и он от всей души поблагодарил Властителя Света, что он дал в его руки необходимое для борьбы оружие. Он был свидетелем обстоятельств, повлекших за собой смерть последнего короля, и не было никакого сомнения по поводу того, какие именно эти обстоятельства. С мрачной улыбкой Невин подошел к письменному столу и немедля написал ответ Даннеру.

Написав письмо и тщательно запечатав, на тот случай, чтобы никто посторонний не смог прочесть его, он еще долго сидел за столом и размышлял о происходящем. Хотя казалось, что король умирал по естественной причине, от болезни, не было сомнений, что отравление стало обычным делом в растерзанных королевствах. Кто готовил эти яды? Что, если это были последователи темного Двуумера, выжидающих свой час, чтобы погрузить страну в еще больший хаос? Знают ли они о Марене? Его проняла холодная дрожь, – глупец, – клял он себя, заносчивый болван, ты думал, что в состоянии удержать такой секрет от профессиональных ищеек, вынюхивающих чужие тайны! – Ему надо было убедиться, что его подозрения имеют под собой основание, а если это так, то простая магия, скриинг, посредством пламени будет бесполезна.

Он запер дверь лег на кровать, скрестив на груди руки. Первым делом он успокоил дыхание, затем призвал Тело Света, предварительно мысленно увидев в своем сознании светящееся человеческое очертание, после чего начал вливать в него свою волю, покаместь человеческая фигура не стала существовать самостоятельно, став рядом с Невином в его комнате. Он перевел свое сознание в подсознание, услышал щелчок и полетел по воздуху, видя свое неподвижное тело. Выскользнув сквозь окно, он устремился ввысь пока внизу под ним не раскинулся весь форт, черный мертвый выступ в пульсирующем серебряном тумане стихийной силы, поднимающейся из озера. Хотя туман представлял для него определенные трудности, ему приходилось бороться с некоторыми поистине опасными потоками, он все же был рад ему, так как из-за тумана было действительно трудно проникнуть в форт с помощью скриинга. Озеро превращало форт в неприступную крепость.

Тщательно маневрируя, Невин освободился от ауры озера и полетел над спящей сельской местностью, мрачной, красно-коричневой сейчас, когда осень лишила жизненной силы покрывающую ее растительность. Роясь вокруг него, Невина сопровождали дикий народец, в их нормальном внешнем виде, они были прекрасны, постоянно меняющиеся прозрачные создания цветного света. Примерно в пяти милях от форта он получил первое предупреждение о зле, когда спириты вдруг остановились, задрожали, а затем исчезли в серебряной вспышке света. Невин остановился и подождал, паря над лесистой местностью, плохо скрытый их угасающим сиянием. Никто из спиритов не вернулся. Кто бы это не был, он слишком испугал их. Невин начал подниматься выше, пока голубой свет не стал таким густым, как туман, он даже кружился в водовороте и плыл, скрывая раскинувшийся внизу ландшафт. Невин мысленно представил себе свет, исходящий от кончиков его пальцев, свет появился, он был быстро меняющийся, непостоянный, приобретающий ту форму, которую Невин мысленно придавал ему. Сияющими световыми линиями он нарисовал перед собой огромный сигил, магический рисунок, заграждения. Так как он был виден на большом расстоянии, то это была хорошая приманка, чтобы привлечь внимание, путешествующего в эфире этой ночью любого другого путешественника.

Долгое время он ждал, подобно охотнику, караулящему около западни, пока, наконец, не увидал далеко от себя в голубом тумане другое человеческое очертание Тела Света. Он нарисовал другой сигил, на этот раз приветственный и дружественный и был вознагражден, увидев как его попутчик остановился, как вкопанный, затем развернулся и быстро полетел прочь. Невин инстинктивно бросился было за ним, но тот был уже слишком далеко. Невин не имел понятия, насколько силен его враг, и даже был ли он один. Но в одном Невин был уверен – это был враг. Каждый слуга Света ответил бы на это приветствие Сигил подобным приветствием и пошел бы к нему навстречу.

Чтобы безрассудно не рисковать, Невин вернулся в форт и в свое физическое тело. Потянувшись, он сел на кровати и посмотрел в пламя камина.

– Плохие новости, боюсь, что кто-то шпионит за нами.

В тревоге вспыхнули спириты огня, посылая дождь искр в дымоход.

– Если увидите что-нибудь хоть немного необычное, скажите мне.

Светящиеся в пламени камина саламандры согласно кивнули в ответ.

Невин поднялся, взял теплый плащ и вышел из комнаты. Он пошел по спиральной лестнице вверх, на последний этаж брока, где находился люк, ведущий на крышу. Быстро оглядевшись вокруг и убедившись, что нигде поблизости не видно слуг, которые могли бы увидеть эксцентричное поведение советника принца, он поднял люк и вскарабкался на крышу. Он выбрал странное место для сторожевого поста.

Сначала он поднял руки и привязал силу Священного Света, стоящего за всеми богами. Ее видимый знак пришел к нему в виде сияющего копья, пронзившего его с головы до ног. Отдавая дань уважения, какое-то время Невин стоял неподвижно, затем широко раскинул руки, так что поперек его груди пролег луч света. Пока он стоял так, свет разрастался, придавая ему силу, затем медленно начал угасать сам по себе. Когда свет исчез окончательно, Невин опустил руки и визуализировал меч сияющего света в своей правой руке. Когда изображение стало существовать помимо его воли, самостоятельно, Невин обошел по кругу крышу и нарисовал в небе с помощью меча огромное золотое кольцо света. Когда кольцо осело на землю, оно раскинулось вширь, образуя вокруг всего форта пылающую стену. Невин трижды повторял это действие, пока стена не стала самостоятельно существовать в эфирной плоскости.

На определенном расстоянии друг от друга Невин расставил печати в виде горящих синим огнем пятиконечных звезд. Поставив печати с четырех сторон, он принялся расширять свет, пока он вместо кольца не стал полушарием, нависающим над фортом в виде купола. Невин поставил еще две последних печати в зените и в надире, затем начал удалять силу астрального меча, пока тот не исчез. В знак того, что работа завершена, он три раза топнул ногой по крыше. Купол, между тем, оставался видимым, но видимым лишь для тех, кто обладал видением Двуумера. Хотя ему было необходимо обновлять печати пять раз в день, всякий раз, когда изменялось направление астрального потока, все, находящиеся внутри этого купола были защищены от зла и любопытных взглядов.

Плотно завернувшись в плащ, так как воздух был уже морозным, Невин подошел к стене и посмотрел вниз. Там кто-то ходил, и то, как он это делал, было подозрительным: сделав несколько шагов, он остановился, осторожно оглядывался вокруг и снова медленно шел вперед. Думая лишь о шпионах, Невин поспешно покинул крышу и так стремительно ринулся вниз по лестнице, что едва несколько раз чуть не пришел конец его физическому существованию. Когда он выбежал во двор, таинственной фигуры уже нигде не было видно. Бормоча что-то себе под нос, Невин собрал дикий народец, среди которых был крупный, покрытый крапинками гном, который видел крадущуюся фигуру. Гном повел Невина вокруг главного брока, по направлению к конюшням. Он не проявил никаких признаков страха, что привело Невина к мысли, что он чрезмерно драматизирует события, считая, что шпион темного Двуумера находится непосредственно в форте. Он убедился в этом, когда увидел свою добычу. Это был Браноик. Даже в темноте Невин сразу же узнал его по огромным размерам и осанке.

– Добрый вечер, юноша, дышишь воздухом?

– В некотором смысле, господин советник. Я… а… Мне кажется что я видел огонь.

– О, боги! Где?

– Да, но, как видите, я ошибся, – смущенно сказал Браноик. – Я чертовски рад, что не поднял тревогу. Должно быть, мне просто приснился дурной сон.

– В самом деле? Расскажи мне о нем.

– Ладно, видите ли, так как я новый человек в отряде, мне досталась кровать, стоящая на самом сквозняке. Мне снилось, что я не сплю и смотрю в окно, стены дома горели ярким пламенем. Я собрался было поднять тревогу, но вспомнил, что в этом форте стены каменные, а не деревянный частокол или тому подобное. Сразу же после этого, я должно быть, проснулся, но продолжал лежать, обдумывая увиденное, оно не давало мне покоя. Я схватил башмаки и вышел наружу, чтобы посмотреть, в чем дело. И тут я понял, что это был сон, но сон, насланный дьяволом, он был удивительно явственный, добрый господин.

Невин был совершенно ошеломлен. Очевидно, этот неуклюжий парень был отмечен Двуумером, и в своем полусне он видел, как Невин запечатывал стены. Еще ни разу за всю его долгую жизнь судьба не посылала Невину человека, обладающего таким даром.

«Но кто же он, черт побери, такой?» – раздраженно подумал Невин.

– Скажи мне, а ты часто видишь подобные сны?

– Да нет, только иногда. Я думаю, что мне никогда раньше не снились сны про огонь, но временами мне снятся такие реальные сны, что я готов поклясться, что все это происходит в действительности. Время от времени… – он не закончил.

– Время от времени каким-то образом получается так, что твои сны становятся явью?

Схватив ртом воздух, Браноик резко отшатнулся. – С вашего позволения, – заикаясь сказал он, – я лучше пойду, становится холодно.

Он развернулся и побежал прочь от человека, раскрывшего его тайну.

– Молодой болван! – подумал Невин, но подумал он так с любовью. Ему необходимо будет еще поговорить с Браноиком, не имеет значения кто он – и тут он увидел то, что было у него прямо под носом, но чего он не видел, а увидев, захотел, чтобы этого не было.

– Этого не может быть! Властелин Вэйр не мог так поступить со мной!

А почему бы и нет?

И он вспомнил последнее воплощение Брангвен, когда как Гвенивер она мечтала стать лучшим воином во всем Дэвери. И в этой жизни Властелин Вэйр дал ей такое тело, чтобы она смогла осуществить свою мечту, или так он надеялся, что таким образом она успокоится. В то время, как каждая душа является корнем одной полярности, которое выражается в поле физического тела, каждая душа тратит часть своего жизненного времени в теле противоположного пола, с тем, чтобы иметь более полное представление о разновидностях жизни. Невин попросту отказывался верить, что такое время пришло и для Брангвен, его любимой, нежной, маленькой Гвенни, как он до сих пор мысленно называл ее. Все, что он знал, это то, что ее вэйр до сих пор не пересекалась с ним непосредственно. По неизвестной причине она вернулась к нему не такой, как он знал ее, а как Браноик из Белглеафа.

Идя назад через темный, пустынный двор, Невин чувствовал себя больным от усталости. В том, какое тело выбрала ее душа, он видел мрачное послание для себя. В глубине души он надеялся, что она снова сможет полюбить его, что у них будут теплые, человеческие взаимоотношения, а не просто холодная дисциплина ученика по отношению к учителю. Очевидно, такая любовь была запретна; он увидел в Браноике предупреждение, что должен учить Двуумеру внутреннюю душу и забыть о внешней форме и эмоциях. Несмотря на боль в сердце, он принимал волю Великих Богов, точно так же, как он принимал ее много раз и раньше на протяжении всей своей долгой жизни, с тех пор, как он опрометчиво дал клятву.

И в конце концов, перед ним стояла такая важная задача, что его собственные чувства, даже его собственная вэйр казались Невину несущественными. Думая о предстоящей битве, он откладывал в сторону свои печали и пламенеющие в сердце надежды. Впереди ожидает опасность и великие беды, но со временем снова восторжествует Свет в разбитом королевстве.

На следующий день утро было прохладным, но солнечным. Мэтен пошел прогуляться по берегу озера, он нашел теплое местечко под прикрытием безлистой ивы и сел настраивать свою арфу. Она никогда не была дорогим инструментом, а сейчас, после того, как долгие годы путешествовала позади седла своего хозяина, арфа была вся в выбоинах и царапинах, но звучала она лучше всякой другой арфы в королевстве. Несмотря на то, что многие барды знатных лордов предлагали ему за нее золото. Мэтен готов был скорее потерять ногу, чем свой инструмент, и, хотя те же барды умоляли Мэтена раскрыть свой секрет, он никогда не соглашался. В конце концов, разве они поверили бы ему, скажи он правду, что арфу зачаровывают для него спириты, дикий народец? Мэтен часто видел, как они касаются инструмента, поглаживая арфу, как любимого кота, и каждый раз после этого она звучала как обновленная, проникая в самую душу.

И сейчас, как только он коснулся струн, из воздуха, из воды появились сильфиды, феи и гномы, они окружили человека, которого считали своим собственным бардом.

– Наверное, настало время сочинить песню о принце Марене. Я полагаю, что вы тоже считаете его истинным королем. Я видел, как вы ехали с ним на его седле и толпились вокруг него в зале дворца.

Они кивнули ему в ответ, при этом у них был такой торжественный вид, какого Мэтен никогда не видел у них ранее, пока эту торжественность не нарушила ундина, которая не могла долго стоять на месте. Капая иллюзорной водой, она вытянулась и изо всех сил ущипнула гнома. Он шлепнул ее в ответ, затеялась драка, они лягались и тузили друг друга пока Мэтен не завопил, чтобы они тут же прекратили это безобразие. Они надулись и сели друг от друга как можно дальше.

– Так-то будет лучше. Наверное, сначала я спою про Дилли Блинд. Согласны?

Кивая и улыбаясь, они продвинулись поближе. За долгие годы Мэтен переработал простую народную песню о Дилли Блинд и диком народце в что-то наподобие эпической поэмы с продолжением, добавляя постепенно все новые и новые детали и приключения. Он обучил этой шуточной саге бардов, в данных которых были дети знатных родителей и скоро уже половина Элдифа распевала новую песню. В такие минуты, как теперь, когда все войны казались очень далекими, Мэтену было забавно думать, что эта детская песенка переживет его, переходя от барда к барду, а он к этому времени будет уже давно лежать в своей воинской могиле.

Когда песня была спета, на это ушло хороших двадцать минут, большинство дикого народца ускользнуло, но некоторые задержались. Среди них была его голубая фея, сидевшая рядом с ним, в то время, как Мэтен глядел на водную рябь поверхности озера, молчаливая арфа лежала у него на коленях. Мэтен вспомнил другое озеро в Кантрэйе, с того времени, как он, мучаясь от жажды, ехал умирать, прошло десять лет. Он подумал, что тогда было такое же время дня, потому что солнце точно также золотило водную поверхность раскинувшегося перед ним Друлока. Мэтен мысленно видел камыши и белую цаплю, ощущал ту же пылающую жажду и боль, отвратительное жужжание мух и черное отчаяние.

– Но это стоило того, – заметил он фее. – В конечном итоге, это привело к встрече с Невином.

Фея кивнула Мэтену в ответ и нежно похлопала его по колену. Мэтен улыбнулся, думая о том, что ждет его впереди. Не было не малейшего сомнения, что Невин нашел человека, рожденного быть королем всего Дэвери. Он верил всем сердцем и душой, что молодой принц избран богами, чтобы воссоединить королевство. Скоро он и остальные серебряные клинки пойдут за Мареном, когда он отправится требовать то, что принадлежит ему от рождения. Единственное, что хотел знать Мэтен – когда придет это время. Когда за озером угас солнечный свет и подул холодный, ночной ветер, Мэтену показалось, что вся его жизнь привела к этой точке, когда он, Карадок, Овайн и все остальные люди отряда, были, как натянутая тетива в ряду лучников, были готовы к бою. Скоро поступит приказ выступать. – Скоро, – сказал он себе, – теперь, в самом деле, скоро.

Мэтен вскочил на ноги и громко закричал, этот радостный, бесстрашный крик зазвенел на все озеро, до самого солнечного заката. Струны арфы тихо звенели в ответ, дрожа на ветру. Улыбаясь самому себе, Мэтен забросил арфу через плечо и зашагал в форт, светящийся теплыми огнями в сгущающейся ночи.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ЛЕТО, 1065

Властители уерд не вылепливают человеческую жизнь так тщательно, как делает это мастер, изготавливающий из глины чаши, придавая каждой из них форму, соответствующую ее назначению. В приливах и отливах рождения и смерти происходят странные течения, водовороты, вихри, большинство из которых не подвластно силе Великих Богов.

«Тайная книга Кадвалона Друида».

1

Со двора в большой зал доносился приятный шум дождя. В кресле у камина дремала над своим шитьем тетушка Гверна. Время от времени она поднимала взгляд и покорно отвечала на очередной риторический вопрос своего мужа: «совершенно верно». Беноик, тиэрин Прен Кладана, дядя Перрена был не в настроении. Он сидел выпрямившись в кресле, держа в одной руке кружку с пивом, а второй выразительно похлопывал по подлокотнику стула. Беноик был уже почти седой, но все еще по молодому сильный и мускулистый, он также по-прежнему был сильным фехтовальщиком.

– Это все эти паршивые пикинеры, – бушевал он. – Сражение – это не драка простонародья. Они годятся только на то, чтобы сопровождать подводы, и ни на что больше. Упрямство – то же, что богохульство, скажу я вам.

– Совершенно верно, – послушно поддакнул Перрен.

– Ха! Все дело в том, что большая часть этой несчастной страны превращена в мясорубку. На юге возвышаются такие же руины, как и здесь. Неудивительно, что королевство уже не то, что было.

Пока Беноик успокаивал свои чувства длинным глотком пива, Перрен пытался разгадать связь между человеком, ловко посылающим копье, сидя на лошади, и хорошими манерами королевского двора.

– Вы, нынешняя молодежь! – продолжал дядя. – Если бы вы участвовали в таких боях, в каких побывал я, будучи в вашем возрасте, вы бы поняли, что значит жить сейчас в Кергонеи. Посмотри на себя, парень, как ты шатаешься без гроша в кармане. О, боги! Тебе следовало бы поступить в войско и стараться выслужиться до капитана!

– Послушай, Перро, – вмешалась Гверна, – мы всегда рады видеть тебя за своим столом.

– Конечно же это так, женщина! – огрызнулся Беноик. – Дело не в этом. Он сам должен что-то предпринять, чтобы добиться чего-то, вот в чем дело! Я не знаю, парень, что с тобой, а с твоим окаянным кузеном Нетом дела обстоят еще хуже! Для тебя, по крайней мере, есть некоторые извиняющие обстоятельства.

– О, благодарю вас.

– Но Нет владеет фортом и поместьем, а он единственно чем занимается, так это охотится целыми днями!

– Но послушай, дорогой, – снова примирительно сказала Гвена, – и Нет, и Перро еще слишком молоды.

– Им обоим уже по двадцать! Вполне достаточно, чтобы жениться и остепениться.

– Но послушайте, дядя, как же я могу жениться, если у меня даже нету дома, куда бы я мог привести свою жену?

– Вот это я как раз и имел в виду, когда говорил, что у тебя есть извиняющие обстоятельства.

Перрен слабо улыбнулся. Хотя он принадлежал к северной ветви древнего объединенного рода Волков и, таким образом, обладал титулом лорда, он был также и пятым сыном в семье, владеющей незначительным количеством земли, а это означало, что он был лишь обладателем титула и многочисленных родственников, вынужденных неохотно оказывать ему гостеприимство, когда он стучался в их ворота.

– Ты увидишь Нета, когда уедешь от нас? – спросил Беноик.

– Да, я думаю, завтра.

– Ну так скажи ему, что я хочу услышать о его женитьбе, и скоро.

На следующее утро Перрен встал с рассветом и пошел в конюшню задолго до того, как в форте проснулись. Он вывел своего серого в яблоках жеребца, лошадь была хорошая, Западной верховой породы, и принялся одевать на нее седло. Для путешествий у него было с собой удивительное количество снаряжения: две переметные сумы, скатанное одеяло, маленький железный чайник, а на луке седла, где многие лорды возили свой щит, у него был привязан топор, который при случае можно было метать. Когда Перрен упаковал все свои пожитки, пришел Беноик.

– О, боги, ты похож на коробейника! Почему ты не возьмешь вьючную лошадь, если собираешься путешествовать таким образом?

– О, это хорошая идея.

– Фыркнув, Беноик опустил руку на шею лошади и потрепал ее по загривку. – Великолепное создание. Откуда такой молокосос как ты мог наскрести монет на такую лошадь?

– Да, знаете ли… – Перрену надо было что-то срочно придумать, – выиграл в кости.

– Стоило догадаться! О, боги, ты и твой ублюдок кузен раньше срока отправите меня в Мир Иной!

Покинув форт, Перрен отправился по дороге, ведущей на запад в поисках вьючной лошади. Вокруг него раскинулись владения Беноика, поля, покрытые бледно-зелеными всходами молодого ячменя. Кое-где фермеры сгоняли с посевов ворон, которые с негодующим карканьем, хлопая крыльями, взлетали в воздух. Вскоре на смену полям пришли каменистые невысокие горы, темные от покрывающих их сосен. Перрен свернул на пересекающую дорогу грязную тропу и продолжал свой путь среди широко раскинувшихся деревьев. Раз он находился в дикой стране, у него не было необходимости в дорогах, чтобы найти свой путь.

Вскоре после полудня он достиг своей цели, горного луга, раскинувшегося в длинной долине, принадлежавшей некому лорду Нертену, одному из вассалов его дядюшки, человеку, которого Перрен особенно не любил. В высокой траве мирно паслись двадцать голов лошадей, стадо охранял сильный гнедой жеребец, хороших шестнадцать ладоней в высоту. Когда Перрен направился к табуну, жеребец норовисто захрапел, остальные лошади вскинули головы, готовые каждую секунду сорваться с места. Перрен принялся тихонько уговаривать жеребца, он едва ли не мурлыкал, стараясь говорить как можно ласковее. Наконец, лошадь расслабилась и позволила Перрену погладить ее по шее. Увидя это, остальные лошади снова начали щипать траву.

– Мне очень надо одолжить одного из твоих друзей, – сказал Перрен, – я надеюсь, ты не будешь возражать, я буду очень хорошо заботиться о нем.

Как бы в знак согласия, жеребец махнул головой и неторопливо поскакал прочь. Перрен выбрал гнедого жеребчика и, похлопывая его по шее, принялся пальцами расчесывать ему гриву.

– Ты ведь не будешь тосковать по своему жирному лорду? Идем со мной смотреть мир.

Гнедой повернул к нему голову, Перрен улыбнулся ему своей особенной улыбкой, которая словно бы шла из глубины его сердца; после такой улыбки он чувствовал внутри какой-то холод, как будто вместе с этой улыбкой из него выходила часть его тепла.

Он еще немного похлопал лошадь и медленно пошел в сторону, гнедой как привязанный пошел следом за ним. Перрен не понимал сам, почему после того, как он немного поговорит наедине с лошадью, животное следовало за ним без всяких веревок и уздечек. Этот трюк приносил пользу. Когда у него кончались деньги, Перрен попросту брал лошадь у какого-нибудь хозяина, которого он не любил и продавал ее одному из мошенников-торговцев, которых он знал. Благодаря его благородной крови, никому и в голову не приходило, что он один из самых отъявленных конокрадов в северных провинциях. Он часто крал лошадь у какого-нибудь своего родственника, а потом через неделю возвращал ее, вызывая у потерпевших бурю эмоций, выражавшихся сначала в восторженном удивлении, а потом признательности. От подобных налетов были избавлены только Беноик и Нет.

Этой ночью Перрен удобно устроился на ночевку вместе с двумя своими лошадьми на лесной поляне, но на следующий день ему надо было или возвращаться на дорогу или продолжать путь по крутым горам. Едва он добрался до проселочной дороги, как начался дождь. Несмотря на это, Перрен продолжал свой путь, пока дорогу окончательно не развезло и лошадям стало трудно идти. Он свернул с дороги в лес и слез с лошади. Найдя надежное укрытие под кронами сосен, он скорчился между лошадьми, ожидая, когда стихнет дождь. Приятного, конечно, было мало, одежда прилипла к телу, в ботинки натекла вода, но Перрен не обращал на это внимания; точно также не обращает внимания на дождь лесной олень, когда утоляет голод молодыми побегами. Если бы кто-нибудь спросил у Перрена, о чем он думал на протяжении этих двух часов, он затруднился бы ответить. Он попросту ни о чем не думал: просто дождь, запах сосны, лоснящиеся от дождя стволы деревьев и бледно-зеленый папоротник. Каждый звук о чем-нибудь говорил: поспешно прячущаяся в дупло белка, где-то вдалеке осторожно пробирается через лес олень, журчит совсем рядом ручей. Наконец дождь прекратился. Пока Перрен добрался до форта Нета, он успел окончательно высохнуть. Он и позабыл, что его застигла буря.

Форт стоял на грязном пригорке за разрушенной каменной стеной и ржавыми воротами, они дьявольски скрипели, когда Перрен открывал их. Вместо брока у Нета был круглый дом с протекающей по краям крышей и двумя отчаянно дымившими очагами. Хотя здесь, как это обычно бывало, над конюшнями располагались казармы, крыша и здесь была в таком плачевном состоянии, что Нет попросту переместил своих десятерых воинов в полукруглую комнату в своем доме, которая служила большим залом.