Невин тихонько рассмеялся.

– Я настоял на том, чтобы Даннин переехал жить ко мне в брох, поскольку он – мой брат, независимо от того, что думает по этому поводу наш отец, – продолжал Глин. – Понемногу брат рассказал мне, через какой ад прошел. Как над ним издевались и насмехались, дразнили сыном посудомойки. Его заставляли быть благодарным за каждый жалкий кусок, который он съедал. И таким образом, добрый волшебник, своим детским умом я начал постигать тайны правления. Я дал торжественную клятву великому Белу, что никогда не поставлю свою волю и собственные желания выше всего остального, как делал мой отец. Одной этой причины достаточно, чтобы объяснить мое отношение к Даннину. Он сделал мне подарок, который стоит дороже сотни лошадей. Но кроме этого Даннин – единственный человек при дворе, который любит меня таким, как я есть, а не ради влияния или земель, которые может получить от меня. Я кажусь тебе дураком, раз меня беспокоят такие вещи?

– Мой сеньор не дурак. Мой сеньор – один из самых здравомыслящих людей, которых я когда-либо встречал, и чтобы вы не считали это просто лестью, позвольте мне добавить, что здравомыслие – это проклятие в сумасшедшие времена, подобные нашим.

– Правда? – Король отвернулся, скрывая удивление. – Должно быть, ты прав. Ну, благодарю тебя, господин хороший, за совет. Если дела позволят, то в один из ближайших дней я зайду к тебе в садик, чтобы взглянуть, как там все растет.

Вместо того, чтобы возвращаться к грядкам, Невин отправился в свои покои. У него было беспокойно на сердце. Собирается ли Глин править, как единственный король в Дэверри? Невин надеялся, что таков его вирд. Однако он знал, что будущее закрыто для него.

Невин запер дверь, чтобы никто его не побеспокоил, встал в центре своей небольшой комнатки и представил, что у него в правой руке находится меч из голубого огня. Мастер двеомера медленно выстраивал образ, пока тот не начал жить независимо от его воли и от того, куда он обратит свое внимание. Только после этого старик воспользовался мечом – провел вокруг себя круг из голубого огня, мысленно представляя языки пламени, пока они тоже не ожили сами по себе.

Отложив меч, Невин уселся в центре круга взметнувшихся вверх языков мерцающего голубого пламени и построил перед собой ментальный образ огненной золотой шестиконечной звезды – символ центра и равновесия всех вещей и источник истинного царствования и королевского сана. Разбудив Королей Эфира, Невин уставился в шестиугольник, который сформировался в центре переплетенных треугольников. Этой фигурой он пользовался для дальновидения – подобно тому, как неумелые специалисты по двеомеру используют камень или зеркало.

Видения были туманными, едва сформировавшимися. Они то соединялись, то разрывались, как облака на сильном ветру. В конце концов они исчезли так быстро, что Невин ничего не смог из них узнать о вирде Глина. Даже во Внутренних Землях (то есть на астральной плоскости), течения были беспокойными, силы – разбалансированными, свет – затененным.

Для каждого людского королевства имеется соответствие на высшем астрале. Именно эта часть астрала и является истинным источником событий, происходящих с королевством во Внешних Землях – в физическом мире. Точно так же, как у любого человека есть тайная бессмертная душа, которая определяет то, что этот человек называет своей «волей» или «удачей». Простой народ Дэверри видел войны, которые разжигались честолюбивыми и властолюбивыми людьми; сами эти властолюбцы почитали именно себя ответственными за свои действия; однако Невин видел правду. Распри претендентов на трон представляли собою только симптомы кризиса, подобно тому, как жар – лишь симптом болезни, сама по себе неприятная вещь, но не настоящий убийца. В глубинах Внутренних Земель вышли из-под контроля темные силы Несбалансированной Смерти, погружая мир в хаос, и нашлось только несколько воинов, которые служили Свету, чтобы противопоставить себя им. Хотя Невин был только скромным слугой этих Великих, у него имелась своя задача, небольшая часть общего плана, своя война, которую он должен вести в королевстве. Ведь лихорадка в конце концов может убить больного, если не сбивать температуру и позволить болезни развиваться, как ей вздумается.

При этом не следует думать о силах Несбалансированной Смерти как о некоей «армии зла», ведомой сущностями с узнаваемой душой. Напротив, это силы, такие же естественные, как дождь. Просто в данном случае они вышли из-под контроля – подобно тому, как река во время наводнения выходит из берегов и затопляет фермы и города, сметая все у себя на пути. У каждого человека в королевстве имеется в душе доля хаоса – слабость, жадность, мелкая гордость, надменность. Этой греховной, хаотической части самого себя можно либо отказать, либо сдаться. Если питать в себе хаос, то он становится источником нечистой энергии, которая истекает к соответствующему темному месту во Внутренних Землях. Вот что происходило с Дэверри в это беспокойное время. Силы хаоса разливались, как река во время половодья.

Насколько активным может быть вмешательство Невина в события физической плоскости? Он попросту не знал этого. Работа двеомера – тонкая вещь: медленное внутреннее воздействие через образы и влияния. Невин боялся действовать, пока время не станет идеально подходящим. Неправильное действие, даже произведенное с правильной целью, приведет к еще одной победе Хаосу и Тьме. Тем не менее у него болело сердце от необходимости ждать, пассивно наблюдая за смертями, болезнями, страданиями и нищетой, которые войны распространяли по королевству. Самым худшим из всего было знать, что имеются мастера черного двеомера, которые сейчас злорадствуют, видя страдания, и поглощают силу, высвобождаемую приливом хаоса, для своих недобрых целей. Время расплаты придет, напомнил себе Невин. В конце мира их ожидает тьма, их удел – проклятие в конце времен.

Но как слуга Невин не мог послать их во тьму внешнюю до того, как настанет их время. Это было в его власти не больше, чем провидение будущего. Невину не дано узнать, станет ли Глин когда-нибудь править мирным королевством в дане Дэверри.

Со вздохом Невин прервал свои бесплодные медитации и снял звезду и круг. Затем подошел к окну и выглянул наружу. Воины спешили через двор к большому залу – настал час ужина. Увидев, как они смеются и шутят, Невин ощутил себя виноватым. Это чувство ударило его, как нож. Из-за его старой ошибки война вызрела в недрах королевства. По крайней мере, Невин так это видел.

Очень давно, когда он был в этом королевстве принцем, у него имелся выбор между женитьбой на Бранвен из клана Сокола и отказом от возлюбленной – ради того, чтобы полностью посвятить себя ремеслу. Самое ужасное заключалось в том, что женитьба вовсе не отменяла его занятий двеомером. Просто процесс шел бы медленнее – ведь ему пришлось бы уделять время жене и детям. Невин решил обмануть судьбу и предпринял неловкую, неумелую попытку взять лучшее из обоих вариантов. И это послужило причиной смерти трех человек – самой Бранвен, ее брата Герранта, который любил ее с кровосмесительной, нечестивой страстью, и лорда Блейна из клана Вепря, честного поклонника, которому не повезло столкнуться с безумием Герранта.

Если бы только он женился на Бранвен, укорял себя Невин, у них родились бы наследники! Это могло бы предотвратить гражданскую войну, поскольку в таком случае их права на трон не вызывали бы споров. Возможно. Возможно. Невин предупредил себя: ни один человек не может знать правды об этом.

С другой стороны, нынешняя проблема с Вепрями связана с его ошибкой более тесно. Получив земли Соколов в качестве возмещения за смерть Блейна, Вепри раздулись от гордости и стали очень наглыми. Именно по их настоянию гвербрет Кантрейя предъявил претензии на трон, которых у него никогда не было. Невин наблюдал за всеми этими событиями с безопасного расстояния. Двеомер оставлял его в живых, но не в награду – скорее, в наказание, пока он наконец не сможет исправить свои давние ошибки.

И теперь все действующие лица той древней трагедии собрались здесь, в Керморе. Нынешним вечером за ужином Невин обвел взглядом зал и отметил их всех – Блейн сидел вместе со всеми воинами клана Волка и именовался Рикином, их капитаном; Геррант расположился по левую руку от Глина, как его брат; на левой щеке Бранвен выделялась синяя татуировка поклявшейся Луне воительницы. Их жизни все еще переплетены в тугой узор, и судьба Гвенивер в этой жизни причиняла Невину наиболее сильную боль.

Невин сидел за обеденным столом вместе с писарем и его женой, старшим конюхом – также с супругой, двумя помощниками камерария и вдовцом, начальником склада вооружений, Исгеррином. В тот вечер Исгеррин заметил, что Невин во время трапезы наблюдает за леди Гвенивер, и упомянул о том, что недавно Даннин водил ее на склад, чтобы ей подобрали кольчугу.

– К счастью, я сохранил кольчугу, которую носил сам Даннин подростком, до того, как вырос окончательно, – продолжал Исгеррин. – Конечно, ее можно бы разобрать и увеличить, но это была такая хорошая работа, что я оставил ее для кого-нибудь из молодых принцев. И вот теперь она пришлась очень кстати.

– В самом деле! А что подумал лорд Даннин насчет того, что госпожа Гвенивер станет носить его старые доспехи?

– Странно, но он был доволен. Сказал что-то насчет того, что это знак.

«Несомненно, – подумал Невин. – Будь он проклят!»

Трапеза закончилась, и Невин уже собрался покинуть зал, но вдруг заметил, как Даннин направляется к столу Гвенивер и усаживается рядом с ней. На какое-то время Невин – как бы случайно – задержался возле возвышения для знатных господ, чтобы подслушать, о чем пойдет разговор, но Даннин только задавал Гвенивер невинный вопрос о кольчуге.

– О, боги, – проговорила она со смехом. – Мои плечи горят огнем после того, как я ее носила! Она вероятно весит целых два стоуна.

– Да, примерно столько, – согласился Даннин. – Но продолжай ее носить каждую проклятую минуту, пока можешь вытерпеть. Мне очень не хочется терять воина с твоим боевым духом, который погибнет просто из-за отсутствия доспехов.

С пьяной улыбкой через стол перегнулся молодой лорд Олдак – здоровенный, тучный молодой блондин, который, к тому же, был слишком высокого мнения о себе.

– Воина? – переспросил он. – Послушай, Даннин, никак у тебя что-то с глазами?

– Мои глаза видят синюю татуировку у нее на лице. А для любого, кто находится под моим командованием, она – воин.

– Конечно это все так, – Олдак вытер промокшие от меда усы тыльной стороной ладони. – Но послушай, Гвен, нельзя же отрицать, что ты – аппетитная девка, и ни один мужчина не в состоянии об этом забыть.

Быстро и резко, как вылетающий из укрытия тетерев, Даннин вскочил, метнулся через стол и схватил Олдака за рубашку. Покатились и пролились кубки, заорали люди, а Даннин выволок лягающегося и вопящего лорда через стол. Последним рывком он сбросил Олдака под ноги Гвенивер.

– Извиняйся! – рявкнул Даннин. – Никто не будет называть леди и жрицу так, как назвал ее ты.

Зал погрузился в тишину, все собравшиеся наблюдали за происходящим. Олдак хватал ртом воздух. Потом он с трудом поднялся на колени.

– Нижайшие извинения, – выдавил Олдак. – Никогда больше я вас так не назову, ваше святейшество. Прошу вашу Богиню простить меня.

– Ты – дурак, – сказала Гвенивер. – Но твои извинения приняты.

Олдак встал, поправил залитую медом рубашку и повернулся к Даннину.

– Пусть Богиня простит мне мое неуважение к Ее служительнице, – сказал он. – Но вот что касается тебя, ублюдок…

Когда Даннин опустил руку на рукоять меча, остальные присутствующие стали подниматься со своих мест.

– Лорд желает официально бросить мне вызов? – голос Даннина звучал мягко, как у горничной.

Пойманный в ловушку, Олдак бросил взгляд в одну сторону, в другую. Его губы беззвучно шевелились, пока он обдумывал выбор между погибшей честью и неизбежной смертью. Даннин, улыбаясь, ждал. За столом для почетных гостей встал король.

– Достаточно! – крикнул Глин. – Пусть вас обоих изъест оспа за драку у меня в зале! Данно, вернись сюда и сядь! Олдак, позже я желаю поговорить с тобой в своих покоях.

Олдак сильно покраснел, развернулся и выбежал. Даннин опустил голову, как наказанная гончая, и вернулся за стол брата, где и сел, опустив плечи.

Уходя, Невин думал о Герранте, как всегда в моменты слабости. Казалось, Даннин намеревался и впредь с честью относиться к Гвенивер, не обращая внимания на свою глубоко похороненную страсть, которая постоянно пыталась прорваться наружу. «Хорошо бы этому парню побольше душевных сил, – подумал Невин. – Может, он избавится от наваждения в этой жизни.» И тем не менее с этой мыслью опять пришел холодок двеомера, который предупредительно пробежал у Невина по спине. Здесь таилась некая опасность, причем такая, о которой Невин не знал.

Одним весенним днем Гвенивер вернулась в Храм Луны во главе небольшой армии. Солнце садилось, омывая высокие стены золотистым светом. Она оставила мужчин у подножия горы и вместе с Гветмаром отправилась вверх. Ворота чуть-чуть приоткрылись, и в щелочке показалось лицо Липиллы.

– О, это ты, Гвен! – воскликнула привратница. – Когда мы увидели армию, то подумали, что это жуткие Вепри или кто-нибудь вроде них.

– Это не они. Мы приехали за Макки. Я обещала ей замужество – и привезла к ней жениха.

– Отлично! Бедная малышка так страдает и скучает. Заходи, заходи. Я очень рада тебя видеть.

Макла выбежала навстречу сестре и с радостным плачем бросилась в ее объятия.

– Я так беспокоилась! Я думала, что ты мертва, – рыдала она.

– Ну, вот я здесь. А теперь соберись, Макки. Я привела тебе мужа. Отныне все будет хорошо. Тебя ждет большая свадьба при королевском дворе.

Макла завизжала от радости, затем смущенно прикрыла рот руками.

– Поэтому собирай вещи, пока я переговорю с Арддой, – продолжала Гвенивер. – Лорд Гветмар ждет тебя.

– Гветмар? Но он такой невзрачный!

– Значит, тебе не нужно будет беспокоиться, что он станет бегать за твоими служанками и плодить незаконнорожденных детей. Послушай, ты, маленькая идиотка, он – единственный человек при дворе, который готов жениться на тебе потому, что любит тебя, а не ради твоего приданого, поэтому лучше начинай подсчитывать его добродетели. В любом случае, после того, как он задует свечу, ты не увидишь его лица.

Макла застонала вслух, но тем не менее побежала к себе в спальню – за вещами. Только тогда Гвенивер заметила мать, которая стояла в толпе женщин, наблюдавших за встречей сестер. Долиан скрестила руки на груди, словно обхватывала собственную печаль, ее глаза были наполнены слезами. Когда Гвенивер подошла к ней и обняла ее, мать отвернулась.

– Ты договорилась о хорошем браке для своей сестры, – проговорила Долиан дрожащим голосом. – Я горжусь тобой.

– Спасибо, мама. Ты в порядке?

– Настолько, насколько может быть в порядке мать, увидев свое дитя в таком виде. Гвен, Гвен, прошу тебя, останься здесь, в храме!

– Не могу, мама. Я – единственная честь, которая осталась у нашего клана.

– Честь? О, теперь так выглядит наша честь? Ты – такая же, как твой отец, как все твои братья. Вы все говорили о чести, доводя меня до безумия. Вам приносит удовлетворение не честь, а бойня. – Внезапно она тряхнула головой, и слова полились бурным потоком: – Их никогда не волновало, что я любила их; о, это не играло даже половины той роли, какую играла их проклятая честь! Они хотели сражаться, им нужно было обескровливать свой клан и делать все, чтобы принести горе королевству! Гвен, как ты можешь так поступать со мной? Как ты можешь отправиться на войну?

– Я должна это сделать, мама. У тебя есть Макки. Ты скоро вернешься на наши земли, как вдова погибшего лорда.

– Куда я вернусь? – выплюнула слова Долиан. – К сожженному дому и разграбленным землям? И только ради чести? Гвен, пожалуйста, не уезжай! – Она разрыдалась в голос.

Гвенивер онемела. Она не могла даже пошевелиться. Женщины бросились к Долиан, обняли ее и быстро увели прочь, постоянно оглядывалась, чтобы бросить гневный взгляд на неблагодарную дочь. Когда Гвенивер выбежала сквозь ворота, то слышала долгий высокий плач-завывание Долиан – так с причитаниями оплакивают покойника. «Я для нее уже мертва», – подумала она. Погребальный плач не умолкал, он отчетливо звучал в вечернем воздухе, а затем резко прекратился, словно другие женщины утащили Долиан внутрь.

– Что случилось? – крикнул Гветмар, когда Гвенивер снова вышла за ворота. – Кто умер?

– Нет, никто не умер, нет, нет. Все в порядке. Макки вскоре выйдет. – Гвенивер отвернулась, отыскивая взглядом Рикина среди сопровождавших ее людей. – Клянусь демонами, как я рада вернуться в Кермор!

Но где бы ни находился сейчас Рикин, она не могла его найти, зато увидела Даннина, который небрежно развалился в седле среди королевских конников. Вскоре она отправится на войну под его командованием. Гвенивер подумала, что Богиня прислала ей великолепного учителя в искусстве смерти.

У Невина-травника было несколько учеников. Самой способной оказалась девушка по имени Гавра, высокая и стройная, с волосами цвета воронова крыла и карими глазами. Она была дочерью владельца гостиницы в Керморе и привыкла к тяжелой работе. Кроме того, ей очень хотелось завоевать себе в жизни более высокое положение. За те два года, которые Гавра обучалась у Невина, изучая разнообразные травы и способы их применения, девушка добилась превосходных результатов. Поэтому Невин позволял ей помогать ему каждый день после полудня, когда лечил слуг, которые находились ниже внимания придворных лекарей. Умная и наблюдательная Гавра, кроме того, неплохо лавировала среди дворцовых интриг. Через два дня после возвращения Даннина и Гвенивер ученица принесла Невину интересную новость.

– Сегодня меня остановил лорд Олдак, хотел поговорить, – заметила Гавра.

– Правда? Он снова набивался к тебе в ухажеры?

– Он вел себя очень вежливо, но мне кажется, у него на уме что-то нечестивое. Учитель, вы поговорите с ним? Проклятье, я не хочу оскорблять ни одного господина благородного происхождения – потом беды не оберешься. Но вот чего мне не хочется – это родить от него ублюдка. Мне вообще не нужен незаконнорожденный ребенок – от любого мужчины.

– В таком случае я поговорю с ним. Ты – под моей защитой, как если бы была моей дочерью, и я, черт побери, пойду к самому королю, если потребуется.

– Спасибо, учитель, спасибо. Но меня беспокоили не только его пьяные улыбки. У него хватило нахальства оскорбить леди Гвенивер. Я считаю, что она изумительна. Я ни от кого не желаю слушать подобные слова… то, что он болтал о ней.

– А что именно он сказал?

– О, он скорее намекал – на разные вещи. На то, как леди Гвенивер и лорд Даннин проводят столько времени на тренировочном поле.

Невин тихо зашипел.

– В большей степени эти слова были направлены против лорда Даннина, а не леди Гвенивер, – продолжала Гавра. – Олдак просто спросил меня, не нахожу ли я странным, что лорд с такой готовностью принялся обучать леди Гвенивер своему любимому занятию. Почему-то это меня рассердило. Я ответила, что простая служанка, вроде меня, вообще не вправе рассуждать о делах лорда. После этого я пошла прочь.

– Хорошая девочка. Как я вижу, мне придется поговорить с Олдаком сразу о нескольких делах. Если до ушей Гвенивер дойдет, что Олдак ее оскорблял, он может внезапно умереть.

– У меня не будет болеть сердце, если он отправится в Другие Земли, – сердито сказала Гавра.

На следующий день Гвенивер и Даннин неожиданно явились к Невину на послеполуденный прием. Гавра только что закончила накладывать мазь на поцарапанную руку помощника сокольничего, когда эти двое зашли, гремя и позвякивая доспехами. Даннин держал у щеки окровавленную ткань.

– Не займетесь ли капитаном, травники? – спросила Гвенивер. – Он слишком смущен, чтобы отправиться к дворцовому лекарю.

– Если бы я мог назвать жрицу сукой, то назвал бы, – пробормотал Даннин сквозь тряпку.

Гвенивер рассмеялась. Из глубокого пореза на щеке капитана текла кровь.

– Мы пользовались тупыми мечами, – объяснила Гвенивер. – Но порезаться можно и тупым лезвием, а Даннин отказался надеть шлем на время урока.

– Глупость, – сказал Даннин. – Моя глупость, я имею в виду. Никогда не думал, что она сможет ко мне приблизиться.

– Правда? – заметил Невин. – Кажется, у госпожи больше таланта к этому делу, чем мы могли бы подумать.

Даннин улыбнулся ему так нагло, что Невин испытал искушение промыть ему порезы самым крепким настоем гамамелиса, который у него имелся. Но проявив гуманность, использовал теплую воду, усиленно напоминая себе, что Даннин – это не Геррант. Пусть у его души тот же корень, личность выросла в другой цветок. Кроме того, у Даннина есть основания для наглости – основания, которых никогда не было у Герранта. И тем не менее всякий раз, когда холодные глаза капитана смотрели в сторону Гвенивер, Невин приходил в ярость. Когда Даннин ушел, Невин позволил себе вздохнуть, размышляя о глупой гордости мужчин, которые в состоянии хранить в себе обиду сто тридцать лет.

Гвенивер задержалась, с любопытством рассматривая травы и настои с мазями, а также лениво болтая с Гаврой. Ученица ни словом не обмолвилась о неуважительных речах лорда Олдака.

Хотя казалось, что сама госпожа их не замечает, вслед за ней по комнате ходили Дикие. Временами они робко тянули ее за рукав, словно просили взглянуть на них. По какой-то причине, не вполне внятной Невину, Дикие всегда узнавали человека, наделенного силой двеомера. Маленькие существа находили это поразительным. Наконец они исчезли, разочарованно качая головами.

Невин внезапно задумался, не натолкнулась ли Гвенивер на свои скрытые таланты к двеомеру и не использует ли их в служении своей Богине. При этой мысли он похолодел от страха. Вероятно, он не совсем сумел скрыть свои чувства, и они отразились на его лице.

– Что-то не так, добрый травник? – спросила Гвенивер.

– О, ничего, ничего. Я просто прикидывал, когда вы отправитесь на кампанию.

– Скоро, после свадьбы Макки. Мы собираемся патрулировать границу с Элдисом. Может, даже не увидим никаких сражений. По крайней мере мне так уверяет лорд Даннин. Поэтому не стоит беспокоиться, господин хороший.

Когда она улыбнулась, он снова ощутил страх, сжимающий его сердце, но просто кивнул и больше ничего не сказал.

Свадьбу праздновали целый день, устраивали потешные бои и лошадиные забеги, танцевали, слушали бардов. К вечеру те немногие, кто все еще оставались сравнительно трезвыми, объелись так, что заснули где сидели.

Прежде чем Гветмару и Макле будет дозволено удалиться в свою спальню на первую брачную ночь, осталась последняя формальность. Глин вызвал молодоженов, Гвенивер и нескольких свидетелей к себе в покои, чтобы присутствовать при подписании брачного контракта. Хотя обычно король не имел никакого отношения к подобным делам, наследование великого клана по женской линии было важным делом. Гвенивер очень удивилась, увидев среди свидетелей Невина. Другими выступали Даннин, Ивир и Саддар.

Писарь короля прочитал постановление, которое превращало Гветмара в главу клана Волка и передавало ему приданое Маклы на условиях, что он будет править, как Волк, преданный этому клану.

Вначале на пергаменте расписался Гветмар, затем Гвенивер – это было ее последнее деяние в качестве главы клана Волка. После этого поставили подписи Даннин и другие свидетели.

– Дело сделано, – объявил Глин. – Гветмар из клана Волка, мы разрешаем тебе покинуть нас и отвести свою невесту в ваши покои.

Начались поклоны, поздравления, церемонные рукопожатия, и после этой суматохи молодожены и советники покинули королевские покои. Глин жестом приказал Невину и Гвенивер остаться с ним и Даннином. Паж принес эль в серебряных кружках, после чего незаметно ушел.

– Ну, ваше святейшество, – заговорил король, – я сдержал мое обещание относительно имени Волка. Искренне надеюсь, что ваш отец и братья услышат об этом в Других Землях.

– Полностью разделяю эту надежду, сеньор. Нижайше благодарю вас. Я очень польщена вашей щедростью к тем, кто настолько ниже вас.

– Мне трудно думать о жрице, как о той, кто ниже меня.

– Господин очень благочестив и Богиня наградит его за это, – Гвенивер поклонилась. – Я действуют по приказам моего короля, независимо от моего сана.

– Или по моему приказу – после того, как мы выступим в поход, – вставил Даннин. – Не сомневаюсь, что госпожа помнит об этом.

Они все повернулись, чтобы посмотреть на него, в глазах Глина застыло холодное предупреждение. Даннин был откровенно пьян, его лицо раскраснелось от меда, рот обвис.

– Я руководствуюсь повелениями моей Богини во всем, – Гвенивер говорила ледяным тоном. – Верю, что лорд Даннин не забудет об этом.

– О, послушай, – Даннин замолчал, чтобы глотнуть эля. Глоток оказался явно лишним. – Все, чего я хочу – это сохранить тебе жизнь. Так я желаю послужить твоей Богине. Таким вот образом. Ты же не сможешь отправлять свои важные обряды после собственной смерти, не так ли? Кроме того, ты, черт побери, слишком ценна, чтобы тебя потерять… за здорово живешь. Все знают, что твое присутствие здесь – хороший знак.

Глин хотел было заговорить, но Невин опередил его.

– Лорд совершенно прав, – вмешался старик. – Но ему лучше бы тщательнее формулировать выражения, когда он разговаривает с одной из святых женщин.

– А какое тебе до этого дело, старый хрыч?

– Данно! – рявкнул король.

– Мои извинения, – Даннин обратил затуманенный взор на Гвенивер. – И ты тоже извини. Я просто… хотел предупредить тебя. Я знаю, ты считаешь себя воином, но…

– Считаю? По-твоему, я просто «считаю себя воином»? – Гвенивер вскочила на ноги. – Богиня отметила меня и послала сражаться, поэтому не думай, что тебе удастся удержать меня!

– Правда? Ну, это мы еще посмотрим. Я готов спорить с самим демоном, чтобы бороться за дело своего брата, и если придется, то поспорю и с твоей Богиней.

– Даннин, попридержи язык, – вставил Невин. – Ты не понимаешь, что несешь.

Даннин побагровел от ярости. Король попытался схватить его за руку, но слишком поздно: с проклятием Даннин бросил кубок с элем прямо в голову Невина. Старик выкрикнул одно непонятное слово. Кубок остановился в воздухе, словно его схватила невидимая рука. Эль разлился по полу. Гвенивер почувствовала, как кровь отхлынула у нее от лица, и оно стало холодным, как зимний снег.

Невидимая рука поставила кубок на пол, перевернув вверх дном. Даннин уставился на него, попытался что-то сказать, затем его затрясло. От испуга он почти протрезвел. А Глин рассмеялся.

– Когда мой брат придет в себя, Невин, он извинится, – сказал король.

– Нет необходимости, сеньор. Пьяный человек не может полностью отвечать за свои ошибки. Мои извинения, сеньор, за грязь на ковре. Видите ли, духи не очень хорошо понимают мирские дела, поэтому им даже не пришло в головы поймать проклятую штуку нужной стороной вверх.

«Духи? – подумала Гвенивер. – Боги, вероятно комната полна их, если Невин владеет двеомером!» Она с беспокойством осмотрелась, но никого не заметила. Бормоча что-то о паже, которого нужно бы позвать, Даннин поднялся и выскочил вон из комнаты.

– Есть множество способов заставить человека быть вежливым, – заметил король. – Госпожа, позвольте мне извиниться.

– Это не ваша вина, сеньор. Как говорит Невин, пьяный человек не совсем принадлежит себе.

Они задержались у короля всего на несколько минут, после чего поспешили покинуть его. Гвенивер предполагала, что позднее король скажет несколько резких слов своему брату.

Шагая по коридору рядом с Невином, Гвенивер дивилась: почему человек, обладающий такой могущественной силой, удовлетворяется столь скромным местом при дворе? Однако она была слишком напугана, чтобы прямо спросить его об этом.

– Ну, добрый волшебник, – произнесла она наконец, – как я понимаю, наш сеньор скоро станет королем всего Дэверри, коль скоро ему помогает такой великий человек, как вы.

– Я не стал бы на это чересчур рассчитывать.

Гвенивер остановилась и уставилась на него. Невин устало улыбнулся ей.

– Кто знает, что приготовили нам боги? – продолжал он. – У Богини, которой служишь ты, темное сердце. Возможно, Она отправила тебя сюда, чтобы осуществлять контроль над кровавым поражением.

– Может, и так, – Гвенивер сделалось дурно при этой мысли. – Буду молиться, чтобы вышло по-другому.

– И я тоже. Глин – хороший человек и великолепный король, но мне не дано увидеть, чем все это закончится. Госпожа, прошу тебя хранить мой двеомер в тайне от всех остальных.

– Как вам угодно. Впрочем, сомневаюсь, что кто-то поверит мне.

– Может, и нет, – он замолчал, внимательно рассматривая ее. – Надеюсь, что лорд Даннин действительно намерен хранить почтение к твоему сану.

– Так лучше для него. Уверяю вас, я не намерена нарушать свою клятву.

Невин выглядел удивленным, и она рассмеялась.

– Иногда жрице надлежит высказываться прямо и резко, – молвила Гвенивер. – Моя сестра может поведать вам о том, что я никогда не стеснялась в выражениях.

– Хорошо. Тогда позволь и мне говорить прямо. Мое сердце болит от того, что ты уезжаешь на войну. Я буду молиться, чтобы твоя Богиня защитила тебя.

Направляясь к своим покоям, Гвенивер чувствовала себя чрезвычайно польщенной тем, что человек, наделенный такой силой, беспокоится о ней.

Факелы горели ярким неровным светом. Армия собиралась во дворе. Рикин зевал после короткого ночного сна. Он обходил своих людей, раздавая приказы, чтобы заставить их шевелиться побыстрее. Груженные провизией телеги грохотали мимо, возничие щелкали длинными кнутами. Рикин улыбался. Он всегда мечтал об этом дне, когда отправится на войну капитаном – не простым конником. Его люди по одному подводили коней к желобу, чтобы животные напились. Рикин отыскал Камлуна. Тот держал за поводья не только своего коня, но и лошадь Дагвина.