– Так это один из трех ваших студентов? – спросил я, вспомнив, о чем он говорил мне при нашем знакомстве.

– Со смущением должен признать, что так оно и есть.

– О, перестаньте. Мистер Скруп смущается за вас обоих.

– В Кембридже я был довольно скучным типом, – вздохнул Ньютон.– Скучным и бесчеловечным. Но с тех пор, как я вернулся в Лондон, я стал лучше. Работа на Монетном дворе расширила мои горизонты. И все же они не так широки, как горизонты мистера Скрупа. Как мне кажется, он вынужден иногда бывать в местах, где человек должен быть особенно осторожен.

– Что вы имеете в виду, сэр? – спросил я.

– Он носит шпагу, как большинство джентльменов. Но кроме того, прячет оружие в этой трости. Вот, посмотрите.

Ньютон показал мне, что внутри трости спрятан клинок в два или три фута длиной, а рукоять трости являлась заодно рукоятью короткой, но удобной рапиры. Я попробовал клинок большим пальцем.

– Острый, – заметил я.

– Человек не нуждается в подобных предосторожностях, если ему не грозит серьезная опасность, – продолжал гнуть свое Ньютон.

– Но разве не все ювелиры подвергаются опасности? – сказал я.– Им есть что терять, кроме собственной жизни. Кстати, меня удивляет, почему вы сами не носите шпагу.

– Возможно, вы правы и мне действительно следует носить шпагу, – проворчал Ньютон.– Но я сомневаюсь, что мне потребуется два клинка.

Мистер Скруп вернулся с четырьмя серебряными чашами и торжественно вручил их моему наставнику, добавив, что это дар Тринити-колледжу в лице Ньютона, который, несмотря на свою работу на Монетном дворе, остается профессором математики Кембриджа.

– Замечательная работа, – отметил Ньютон, с удовольствием рассматривая чаши.– Просто великолепная.

– Они лежали у меня в подвале несколько лет, – сказал Скруп.– Пришло время, чтобы их оценили по достоинству. Они сделаны древними греками, и их удалось найти на потерпевшем крушение испанском корабле. Это был наш общий проект с мистером Нилом.

– Директором Монетного двора? – уточнил Ньютон.

– Именно. Несколько лет назад нам удалось найти потерпевший крушение корабль «Nuestra Senora de la Concep– cion», на борту которого оказалось много золота и серебра. Эти чаши стали малой частью моей доли.

Ньютон продолжал с интересом изучать чаши.

– Чаши рассказывают историю Нектанеба, последнего царя Египта, который также был великим магом. О нем можно прочитать в истории Каллисфена14.

– Обязательно сделаю это при первой же возможности, – сказал Ньютон и торжественно поклонился.– Большое спасибо от имени Тринити-колледжа.

Скруп поклонился в ответ и удовлетворенно улыбнулся. Он налил нам подогретого вина из изящного серебряного кувшина, принесенного слугой, и мы наконец уселись вокруг стола. Вино позволило мне согреться: несмотря на ярко пылающий камин, украшенный двумя бронзовыми собаками, огромными, точно волкодавы, я промерз до костей после путешествия по реке.

– А теперь, сэр, прошу, расскажите, что привело вас ко мне.

– Насколько мне известно, вы были знакомы с мистером Джорджем Мейси.

– Да, конечно. Джордж вернулся?

– К сожалению, на сей счет до сих пор нет ясности, – ответил Ньютон, ловко избегая прямой лжи.– Не могли бы вы рассказать, при каких обстоятельствах познакомились с ним?

– Останки испанского корабля, в поиск которого мы с мистером Нилом вложили деньги, были доставлены в Дептфорд, и мы прибыли туда, чтобы осмотреть найденные в нем сокровища и получить свою долю. Но прежде мистер Нил как директор Монетного двора отделил королевскую долю. Мистер Мейси сопровождал мистера Нила и помогал ему выполнять официальные обязанности. Остается добавить, что это произошло несколько лет назад. Вскоре была организована вторая экспедиция с целью найти оставшиеся сокровища. Мистер Нил вложил в нее деньги, а я отказался, предпочтя использовать крупную сумму для развития собственного дела. Сам я не умею работать по металлу. Я не Бенвенуто Челлини. Я предпочитаю, чтобы работу делали за меня другие. Однако я рассчитывал на крупную прибыль. Так оно и вышло.

– Это мы и сами видим, – заметил Ньютон.

– К сожалению, вторая экспедиция успеха не принесла, и мистер Нил потерял деньги, а вину частично возложил на меня. Однако мистер Мейси и я остались друзьями.

Тут мистер Скруп с некоторой неловкостью посмотрел на меня, словно хотел сказать еще что-то. Ньютон, конечно же, это заметил.

– Вы можете говорить при мистере Эллисе, – сказал он.– Он пользуется моим полнейшим доверием, а как служащий Монетного двора дал клятву хранить тайну. Я готов за него поручиться.

Скруп кивнул.

– В таком случае скажу прямо: уже довольно давно я начал снабжать мистера Мейси информацией. Вы, конечно, понимаете, что по роду своей деятельности я постоянно сталкиваюсь с чеканщиками, фальшивомонетчиками и другими бесчестными типами, которые подрывают Великую перечеканку и тем самым ставят под удар процветание страны.

– Меня это тоже беспокоит больше всего, – заявил Ньютон.– Их светлости в казначействе ясно дали мне понять, что мы проиграем войну французам, если не сумеем прекратить деятельность фальшивомонетчиков. Вот почему я с таким усердием борюсь с ними. К сожалению, многие обыватели полагают, что я делаю это ради продвижения по службе. А я просто не хочу, чтобы моя страна потерпела поражение в войне и к власти в Англии пришли католики. Скруп кивнул.

– Что ж, сэр, я готов снабжать вас информацией, как мистера Мейси, если вы того желаете. Более того, я бы делал это с радостью, поскольку мы с беднягой Мейси очень сблизились.

– Я благодарен вам, сэр, – ответил Ньютон.– Но сейчас я хочу узнать, не приносил ли вам Мейси письмо, возможно написанное на иностранном языке, и не просил ли его перевести? Полагаю, он был взволнован.

– Да, такое письмо было, – признал Скруп.– И хотя с тех пор прошло шесть месяцев, я помню не только время его визита – тогда мы встретились в последний раз, – но и содержание письма, довольно короткого. Я связал его с исчезновением Мейси.

Скруп замолчал, задумавшись, и мой наставник попросил его вернуться к самому письму.

– Письмо не было адресовано Мейси, – продолжал Скруп.– Об этом он сказал мне сам. И оно было на французском. Кажется, в нем говорилось что-то вроде: «Приходите немедленно, мне грозит смертельная опасность». Мейси очень заинтересовался, потому что – я вам еще не рассказал этого – он нашел письмо на Монетном дворе и заподозрил, что напал на след заговора, направленного против Великой перечеканки. Однако больше он ничего мне не сказал. А я не стал спрашивать.

– Почему вы никому об этом не рассказали? – спросил Ньютон.

– Довольно долго после исчезновения Мейси ходили слухи, что он украл болванки гиней, – сказал Скруп.– Вот почему я не хотел привлекать внимания к своей особе и признавать, что был другом Джорджа. К тому же мне бы пришлось открыть, что я был его информатором. Мои отношения с Джорджем Мейси основывались на годах доверия.

– Однако вы были знакомы с мистером Нилом, – сказал Ньютон.– Разве вы не могли рассказать ему обо всем?

– Доктор Ньютон, я постараюсь быть с вами совершенно откровенным. Мистер Нил и я прекратили отношения. По правде говоря, я ему не верю. У него слишком много замыслов и проектов для человека, занимающего официальный пост. Он потерял интерес к потерпевшим катастрофу кораблям и колониям, но у него появились другие, не менее рискованные планы, которые вполне могут его скомпрометировать. Насколько мне известно, сейчас он занят организацией лотереи.

– Да, сэр, я тоже получил такие сведения, – устало кивнул Ньютон.– Но я благодарю вас за искренность.

– Быть откровенным с таким человеком, как вы, большая честь для меня. Я надеюсь, что мы еще встретимся и, быть может, мне вновь удастся вам помочь.

Когда мы уходили, Ньютон что-то сказал слуге Скрупа на неизвестном мне языке, и некоторое время они беседовали, как мне показалось, на древнееврейском. Наконец мы покинули дом Скрупа, и я вздохнул с облегчением, поскольку он показался мне ужасно напыщенным.

– Интересный человек этот Леджер Скруп, – заметил Ньютон, когда мы вновь оказались в экипаже.– Очень богатый и успешный, но уж слишком склонный к тайнам.

– Склонный к тайнам? Не понимаю, почему вы пришли к такому выводу, – признался я.– Мне он показался слишком самодовольным.

– Когда мы уходили, его бархатные туфли были испачканы в грязи, – сказал Ньютон.– Однако они были совершенно чистыми, когда он нас встретил. Дорога перед его домом вымощена и вычищена, значит, он спускался на задний двор. Вероятно, там находилось нечто, чего мне видеть не следовало. И он не пожалел испортить новые туфли.

– Он мог испачкать их, когда ходил за серебряными чашами, – возразил я.

– Послушайте, Эллис, вам пора начать больше доверять своим ушам и глазам. Он сам сказал, что принес чаши из подвала. Даже в подвалах Тауэра не так грязно.

– Но я не совсем понимаю, что это доказывает.

– Ничего не доказывает, – не стал спорить Ньютон.– Кроме того, что я уже говорил: несмотря на всю свою щедрость и кажущуюся откровенность, мистер Скруп носит две шпаги и ему есть что скрывать.

– Вы говорили с его слугой на древнееврейском? – спросил я.

– На наречии ладино, – ответил Ньютон.– Этот человек – из испанских евреев, принявших христианство. Испанские евреи сумели проникнуть в Англию под видом протестантов, спасающихся от преследований в Испании.

После чего он с видимым удовлетворением рассказал о том, сколько всего хорошего сделали евреи в Англии.

– Боже мой, сэр! – раздраженно воскликнул я, поскольку тогда еще верил, что евреи убили Христа.– Вы говорите так, словно одобряете евреев.

– Бог, которому мы поклоняемся, это Бог евреев, – сказал Ньютон.– А евреи являются отцами нашей церкви. Мы многое можем узнать, изучая еврейскую религию. Вот почему я не только одобряю евреев, но и восхищаюсь ими и отношусь к ним с уважением. Когда вы поступили ко мне на службу, мой дорогой Эллис, вы попросили меня всякий раз указывать на ваше невежество и являть мир таким, каким его понимаю я. Ненависть к евреям построена на лжи. Более того, я считаю, что существенная часть христианского учения основана на лжи и что библейские тексты искажены противниками Ария на Никейском соборе15 в четвертом веке. Именно оппоненты Ария способствовали продвижению ложного учения Афанасия Александрийского, утверждавшего, будто Сын и Отец единосущи, то есть имеют одно и то же тело, хотя ничего подобного в Библии нет. Как только мир избавится от ложных истин, евреев перестанут презирать.

– Но, сэр, – выдохнул я, опасаясь, что нас может услышать кучер, – вы ставите под сомнение Святую Троицу и божественность нашего Господа Иисуса Христа. Все это ересь для нашей церкви.

– А по моему мнению, почитание Христа – вот настоящая ересь. Иисус был лишь божественным посредником между Богом и людьми, и почитание его сродни идолопоклонству. Иисус стал наследником Бога не из-за исходной божественности, а из-за своей смерти, которая сделала его достойным почитания. Точно так же мы чтим Моисея, Илию, Соломона, Даниила и других еврейских пророков. Чтим, но не более того.

Ньютон был большим специалистом в теологии, и я знал, что он мог бы спорить с самим архиепископом Кентерберийским. И все же меня шокировали его верования, точнее, отсутствие оных. Взгляды Галилея, еретические в глазах Рима, были ничто по сравнению с убеждениями моего наставника, поскольку арианство Ньютона, как и католицизм, было исключено из Акта веротерпимости от 1689 года, который давал свободу для любой веры. Даже еврей пользовался большей религиозной свободой, чем приверженец арианства.

Мое удивление смягчилось доверием, которое оказал мне Ньютон. Я сразу сообразил, как обрадовались бы враги ученого, если бы его еретические взгляды стали достоянием общественности. Несомненно, он лишился бы всех своих привилегий. Не могу себе представить, чтобы общепризнанный еретик оставался профессором математики в Тринити. В любом случае он бы потерял свою должность на Монетном дворе. Возможно, его постигла бы и более страшная судьба. Прошло всего два года с тех пор, как восемнадцати летнего юношу повесили в Шотландии за отрицание Святой Троицы, несмотря на то что он отрекся от своих заблуждений и раскаялся. Разумеется, духовенство Эдинбурга да и все шотландцы являются самыми фанатичными противниками неверия в догматы Троицы. Но даже в Англии наказание за инакомыслие может быть жестоким.

Хотя английские гражданские законы не предусматривали наказания за ересь, богохульственный язык мог привести своего владельца к клеймению каленым железом, порке и позорному столбу. Так что подобные заявления Ньютона говорили о том, что он мне полностью доверяет. И это очень меня порадовало. Однако тогда я не мог предвидеть, как еретические взгляды Ньютона повлияют на мое христианское сознание.

Со Стрэнда мы вернулись в Уит, где Ньютон объяснил, что он намерен допросить Скотча Робина и Джона Хантера, чтобы получить необходимую информацию. Когда я спросил, почему бы нам не задать соответствующие вопросы Джону Бернингему, он ответил, что продолжает надеяться на миссис Бернингем. Как только мы прибыли в Уит, Ньютон потребовал, чтобы в дом старшего смотрителя доставили по очереди Скотча Робина и Джона Хантера из камер смертников, что располагаются в подземелье.

Скотч Робин оказался гнусного вида типом с рыжими волосами, лицом, похожим на злобный кулак, и жировиком на шее размером с яйцо ржанки. Глядя на него, я подумал, что ему самое место в тюрьме и вообще непонятно, каким образом ему удалось устроиться на Монетный двор.

– Ты подумал над тем, что я сказал тебе вчера вечером? – спросил у него Ньютон.

– Ну, подумал, – ответил Скотч Робин и с равнодушным видом закинул кандалы на плечи, так что руки повисли возле шеи, как у человека, которому плевать на свою судьбу.– Но я тут кое-кого поспрашивал. Времени-то у меня будет побольше, чем вы сказали. Похоже, тут по средам не вешают.

– Обычно по средам действительно не вешают, – согласился Ньютон, слегка покраснев.– Но не забывай, что твою казнь никак нельзя назвать обычной. Ведь закон требует, чтобы палач совершил над твоим телом ряд варварских операций. Отнесись к моим словам серьезно, Робин. Я занимаю пост мирового судьи в семи графствах Англии. Я дал клятву поддерживать закон и буду делать это даже на пороге ада. Я могу тебя заверить, что в моей власти предстать перед судьей сегодня днем и получить специальное распоряжение о твоей немедленной казни.

– Ради Христа, – отшатнулся от него Робин.– Неужели вы не знаете жалости?

– К подобным тебе – нет.

– В таком случае да поможет мне Бог.

– Он не поможет.

– И вы мне такое говорите?

– Он не пришел к Саулу, который был царем и Божьим помазанником. Почему же он должен помогать мерзавцу вроде тебя? Послушай, приятель, – сердито проговорил Ньютон, – я устал от твоего вранья. И пришел я сюда вовсе не затем, чтобы спорить с тобой на теологические темы. Либо ты начнешь говорить, либо будешь болтаться на виселице.

Робин на мгновение опустил голову, а затем выдавил из себя имя.

После этого Ньютон превратился в лютого дракона, когда к нему привели Джона Хантера, который заявил, что готов сотрудничать только при условии, что мой наставник попытается добиться полного прощения всех его прежних преступлений, а также выдаст ему двадцать пять гиней, чтобы он мог начать новую жизнь в Америке.

– Что? – насмешливо переспросил Ньютон.– Ты это серьезно? Все еще рассчитываешь получить прибыль от своих прошлых преступлений? У тебя совсем нет совести? Неужели я должен выполнять твои условия? Вы его слышали, мистер Эллис? Похоже, ему мало того, что я спасаю его от перелома шеи и пары мокрых штанов. Закон не вступает в торговлю с невежественными варварами вроде тебя. Могу только сказать, что если ты намерен сохранить свою жалкую жизнь, то должен как можно быстрее выдать мне информацию, поскольку я не намерен терять время попусту. А когда я тебя выслушаю – и если останусь доволен, – то завтра отправлю лордам-судьям петицию с просьбой о помиловании. Но если будешь упрямиться, даю тебе слово, послезавтра я собственноручно передам тебя в руки палача. После этих слов из Хантера словно выпустили весь воздух, и он, забыв о своем нахальстве, принялся колотить себя по лбу цепями. Затем он печально улыбнулся и сказал, что не имел в виду ничего плохого.

– Мне не нравится мрачный воздух камеры, – сказал он. – Простите меня, сэр. Я всего лишь пытался найти Иакова, точнее, лестницу, ведущую оттуда. Любой бы на моем месте так поступил. Но если я не сделаю того, что вам нужно, мне придется взобраться совсем по другой лестнице. Теперь я это понял. А на самом ее верху еще страшнее, еще хуже, чем в камере. Вот почему я сдаюсь. Я помогу поймать того, кто вам нужен. Он по-прежнему находится на Монетном дворе и готов воровать заготовки для гиней с не меньшим рвением, чем врач, выпускающий из пациента кровь. Хантер назвал некоего Даниеля Мерсера, гравера, которого мы с Ньютоном знали и считали честным человеком. Скотч Робин, и сам работавший гравером, также назвал его имя.

Я прочитал записанные мной показания и попросил Хантера и Робина подписать их, а затем узников вернули назад, в камеры смертников, потому что Ньютон рассчитывал в будущем получить у них еще какие-нибудь сведения.

– Теперь мы потребуем ордер на арест Дэниеля Мерсера? – спросил я, когда мы остались одни.

– Нет, разумеется, – ответил Ньютон и посмотрел мне в глаза своим особенным взглядом, устремленным в вечность.– Мы оставим его на свободе в надежде понаблюдать за орбитой этого тела, если можно так выразиться. Мы будем следить за ним, точнее, мистер Кеннеди будет следить, а потом мы решим, что означают его передвижения. Таким образом, данный вопрос станет для нас гораздо яснее, чем если бы мы отправили его сюда, где царит мрак. Мерсер может привести нас к тому, кто придумал этот план.

Мы вернулись в Тауэр и оставили записку мистеру Кеннеди, лучшему тайному агенту Ньютона, а затем немного прогулялись по Монетному двору, где царил такой оглушительный шум, словно шло сражение на поле боя. Довольно скоро Ньютон заметил, что к нам направляется директор Монетного двора Нил, и прокомментировал его появление как человек, увидевший тори, случайно забредшего в клуб вигов:

– Клянусь, это он. Можете меня повесить, если не он. Интересно, каким ветром его сюда занесло?

– Кого? – спросил я.

До сих пор мне не доводилось видеть мистера Нила, который официально отвечал за работу Монетного двора, но появлялся здесь так же редко, как снег летом.

– Это, Эллис, сам мистер Нил. Он носит титул управляющего работами, хотя на самом деле посчитал бы ужасным несчастьем, если бы ему пришлось работать. По правде говоря, я думаю, если бы дела Монетного двора мешали его удовольствиям и прожектам, он бы отказался от должности. Я уже говорил вам, что он передал управление в руки совета контролеров и старшего клерка.

Увидев нас, директор с самым дружелюбным видом помахал нам рукой и направился в нашу сторону. Пока он шел, Ньютон продолжал бушевать по поводу отсутствия у него трудолюбия и нежелания выполнять свои обязанности.

Я решил, что мистеру Нилу около шестидесяти. Это был довольно толстый, прекрасно одетый джентльмен в парике и шелковом камзоле, обильно усыпанном пудрой, в перчатках, отделанных кружевами с золотой нитью, в касторовой шляпе и плаще, подбитом мехом. Однако по манере разговора я понял, что он из разряда добродушных весельчаков, – именно с такими я любил проводить время в тавернах. Он, не смущаясь, тут же принялся яростно поносить лорда Лукаса, лорда-лейтенанта Тауэра, – единственное, в чем они с Ньютоном сходились во мнениях.

– Какая неожиданность, – сказал Ньютон и поклонился.– Что привело вас сюда, мистер Нил?

Мистера Нила сопровождал, правда на расстоянии, какой-то человек среднего роста, показавшийся мне знакомым. Это был мужчина лет сорока, с крючковатым носом, острым подбородком, серыми глазами и родинкой возле рта. Он носил дорогой парик, а на пальце у него красовалось кольцо с бриллиантом. И тем не менее он выглядел каким-то потрепанным и гораздо более грустным, чем, возможно, следовало.

Директор представил своего мрачного спутника, назвав его мистером Даниелем Дефо, и сказал, что решил сдать ему свой официальный дом на территории Тауэра.

– Но мне казалось, что дом уже сдан, – удивился Ньютон.– Мистеру Бэрри.

– Был сдан, это верно, – захихикал мистер Нил.– Однако мы с мистером Бэрри играли в карты, он спустил все свои деньги и уговорил меня взять в качестве ставки соглашение об аренде дома. Его он тоже проиграл. А я, как только заполучил соглашение в свои руки, продул его своему приятелю, вот этому.

Нил весело ухмыльнулся и поглядел на мистера Дефо, который молча ему кивнул.

– Мистер Дефо, перед вами знаменитый доктор Ньютон, великий ученый. Если вы поселитесь в доме, вы будете часто видеть его на территории Монетного двора. У него репутация человека, усерднее других исполняющего обязанности смотрителя.

– Усердие есть отец экономии, – заявил мистер Дефо и поклонился Ньютону.

– Надеюсь, вам будет очень удобно в новом доме, мистер Дефо, – сказал Ньютон.

– Здесь всегда так шумно? – спросил мистер Дефо.

Ньютон с удивленным видом огляделся по сторонам.

– Должен признаться, что я практически не замечаю никакого шума, если только кто-нибудь мне о нем не напомнит. Думаю, к шуму со временем привыкаешь.

В этот момент на внешней стене выстрелила пушка, и мистер Дефо испуганно подпрыгнул на месте. Ньютон улыбнулся:

– Боюсь, к стрельбе из пушек привыкнуть невозможно. В конце концов Нил и его спутник откланялись и ушли.

Ньютон с облегчением вздохнул и покачал головой.

– Я думал, что здесь шансы получше, чем в церковном приходе, – сказал он.– Но когда вокруг болтаются подобные типы, у которых карманы набиты фальшивыми игральными костями и легко полученными деньгами, я теряю эту уверенность. Вам не показалось, что мистер Дефо похож на настоящего жулика?

Я ответил, что в камерах смертников в Ньюгейте полно преступников, чьи лица производят более приятное впечатление, и что мистер Дефо, несомненно, составит прекрасную компанию мошенникам, уже имеющимся в Тауэре. И тут я вспомнил, где я его видел.

– По-моему, я уже встречал этого джентльмена, – сказал я.– Еще когда изучал закон. Он предстал перед судом за долги, и ему грозила долговая тюрьма. Я запомнил его только из-за необычных обстоятельств дела. Он придумал, как при помощи водолазного колокола поднять со дна моря затонувшие сокровища.

– Водолазного колокола?

– Да, сэр, устройства, которое позволяет человеку дышать под водой.

Ньютон был явно заинтересован.

– Я хочу побольше узнать про нашего нового соседа, – сказал он.– Выясните о нем все, что возможно. Мне совсем не нравится, что в таком месте поселился банкрот. Ну, хотя бы разнюхайте, враг он нам или друг.

Я улыбнулся, потому что Ньютон шутил крайне редко.

– Обязательно, наставник.

Мы прошли чуть дальше и около дома граверов увидели Ричарда Морриса, еще одного гравера. Ньютон немного поговорил с ним о самых разных вещах и словно бы невзначай поинтересовался здоровьем Даниеля Мерсера, чье имя назвали Скотч Робин и Джон Хантер.

– Думаю, с ним все в порядке, – ответил мистер Моррис.– Недавно умер его дядя в Америке. Но он оставил немного денег, и мне кажется, что Даниель не слишком горюет.

– Немного денег могут смягчить боль утраты, – согласился Ньютон.

Когда мы остались одни в нашем кабинете, Ньютон сказал:

– Очень удобно иметь в Америке дядюшку, который оставляет тебе наследство. Ведь ничто так не привлекает внимание, как увеличение расходов.

– Я тоже об этом подумал, – сказал я.

Затем мы отправились обедать, чему я очень обрадовался, и во время обеда разговаривали о делах Монетного двора, а также на религиозные темы, так как мне хотелось узнать, почему мой наставник сомневается в божественной сути Господа нашего. Я выразил удивление по поводу того, что человек, столько лет прослуживший преподавателем в Тринити-колледже – колледже Святой Троицы – не верит в учение, которое вдохновило создание этого самого колледяса. Услышав мои доводы, Ньютон замолчал, словно я обвинил его в лицемерии, и я обрадовался, когда к нам зашел его осведомитель с искусственным носом, мистер Кеннеди.

– Мистер Кеннеди, – обратился к нему Ньютон, – что вам известно про Даниеля Мерсера?

– Лишь то, что он гравер, которого я считал честным человеком. Я его видел и смогу узнать, но никогда с ним не разговаривал.

– Вы сказали, что считали его честным человеком?

– По правде говоря, только ваш вопрос побудил меня задуматься об этом, сэр. Я не видел и не слышал ничего такого, что заставило бы меня усомниться в его честности. Иначе я бы вам немедленно сообщил.

– Я знаю, что вы хороший человек, Кеннеди.– Ньютон положил на стол перед собой новенькую блестящую гинею.– Я бы хотел, чтобы вы кое-что для меня сделали – иными словами, последили за Даниелем Мерсером.

– Если это нужно для блага Монетного двора, сэр, – сказал Кеннеди и посмотрел на гинею.

Его ответ прозвучал так, словно он никогда не шпионил для нас, хотя он делал это множество раз и за гораздо меньшую плату.

– Да, нужно. Его имя назвали Скотч Робин и Джон Хантер, пребывающие сейчас в Ньюгейте.

– Понятно.– Кеннеди громко втянул в себя воздух и проверил, прямо ли сидит его металлический нос, который крепился веревкой, завязанной на затылке.– Они ведь могли попытаться спасти свою шкуру, назвав имя невинного человека.

– То, что такая мысль пришла вам в голову, мистер Кеннеди, делает вам честь. Но их допрашивали поодиночке, и я им не помогал.

– Ясно, – сказал мистер Кеннеди и взял гинею.

– Мерсер подозревается в краже болванок для изготовления гиней. Я хочу, чтобы вы мне сказали, правда это или нет. Кто действует вместе с ним. И как их найти.– Ньютон посмотрел на гинею, зажатую в грязной руке Кеннеди.– Вы получите еще одну такую же, если ваши показания можно будет использовать в суде.

– Спасибо, сэр.– Кеннеди положил гинею в карман и кивнул.– Я постараюсь.

После этого Кеннеди отправился в казначейство, а я вернулся домой и весь вечер записывал показания, полученные по нескольким другим делам. Закончив работу около полуночи, я поужинал и лег спать.

Примерно в три часа ночи меня разбудил Томас Холл, личный помощник мистера Нила, который предстал передо мной в исключительно взволнованном состоянии.

– Что случилось, мистер Холл? – спросил я.

– Мистер Эллис, произошло нечто ужасное. Мистера Кеннеди нашли мертвым при совершенно жутких обстоятельствах.

– Мистера Кеннеди? Мертвым? Где?

– В Львиной башне.

– Это несчастный случай?

– Не могу сказать, но мне кажется, вам следует вызвать доктора Ньютона.

Я привел себя в порядок и вместе с мистером Холлом направился в Львиную башню, находившуюся у западного входа в Тауэр и прежде известную как Барбикан. Ночь выдалась необыкновенно холодная, и я дрожал, кутаясь в плащ, а когда узнал, какая страшная судьба выпала мистеру Кеннеди – его растерзали львы из зверинца Тауэра, – меня затрясло еще сильнее. Под злобный рев хищников, которых только теперь удалось загнать в клетки пиками и алебардами, я вошел в Львиную башню, очень популярную среди посетителей Тауэра после Реставрации. Крыши в башне не было, а клетки располагались по периметру, оставляя свободное пространство для прогулок в центре большого двора. Именно там и находилось место кровавого преступления.

Крови было столько, что подошвы моих туфель сразу стали липкими. В углу лежал растерзанный труп мистера Кеннеди. Хотя его шея была разорвана, а изо рта торчал кляп, лицо осталось узнаваемым, если не считать отсутствия фальшивого носа, который валялся на земле неподалеку и блестел в лунном свете, словно кираса драгуна. Тело было сильно изуродовано: на животе остались следы ужасных когтей, так что кишки торчали наружу, и не хватало одной руки и части ноги, однако причина их исчезновения не составляла тайны. Несколько солдат гарнизона стояли с пиками в руках, а смотритель зверинца торопливо запирал клетки, куда уже вернулись все хищники.

Я узнал сержанта Роэна и попросил его, чтобы тело не трогали до появления моего наставника.

– Мистер Эллис, – прорычал сержант, – это дело гарнизона, а не Монетного двора. Львы не подпадают под вашу юрисдикцию, разве что в тех случаях, когда они оказываются на серебряных кронах.

– Вы правы, сержант. Однако убитый работал на Монетный двор, и его смерть может иметь прямое отношение к нашим делам.

Сержант Роэн кивнул. Свет факелов лишь частично озарял его лицо, оставляя рот в тени.

– Да, вполне возможно. Вопрос должен решить лорд Лукас. Если его удастся разбудить. Так что чем быстрее появится мистер Ньютон, тем лучше. Пусть они сами разбираются, как пара титанов, а мы будем держаться от них подальше, ладно?

Я кивнул.

– Настоящая бойня, верно? – продолжал сержант.– Я видел, как людей убивали штыком, как их разрывало на части ядром, как солдаты умирали от рубленых ран, но никогда не был свидетелем такой ужасной смерти. Теперь я совсем по-другому буду относиться к ранним христианским мученикам. Умереть за Христа, будучи растерзанным лютыми зверями, – настоящий подвиг.

– Истинная правда, – ответил я.

Но мне почему-то сразу представилось, что мог бы сказать мой наставник о ранних христианах, которых римляне подвергали таким мучениям на своих аренах. Неужели в его глазах это тоже была лишь ошибка с их стороны?

Оставив сержанта Роэна восхищаться мужеством христиан, я побежал на Тауэр-стрит, где рассчитывал нанять лошадь возле «Дельфина» или «Королевской головы», чтобы добраться до Джермин-стрит, – найти экипаж в ночное время я не надеялся.