Он в упор уставился на меня своими бледно-голубыми глазами, но я не дрогнул и не отвел взгляда.

– Вы убили ее?

– Нет.

– Вы ее сбили?

– Машина была у Белински, а не у меня.

– Хотите сказать, что вы не участвовали в ее убийстве?

– Более того, я собирался ее предупредить.

Порошин кивнул:

– Да, у меня нет сомнений, вы говорите правду.

– Слава Богу.

– Вы правильно делаете, что благодарите его. Если бы я почувствовал ложь, не задумываясь, убил бы вас тоже.

– Тоже? – Я нахмурился. – А кто еще мертв? Белински?

– Да, погиб так, знаете, неудачно. Все из-за курения этой адской трубки. Вредная это привычка – курение. Вам надо бы бросить.

– Но каким образом?

– Это старый способ ЧК. Небольшое количество тетрила в мундштуке присоединяется к заряду, который находится в углублении трубки. Когда зажигается трубка, то загорается и запал. Очень просто, но и очень смертельно. Ему снесло голову. – Голос Порошина звучал почти равнодушно. – Понимаете? Интуиция подсказывала мне, что это не вы убили ее. Я просто хотел окончательно убедиться в этом.

– И теперь вы уверены?

– Уверен. Скажу больше: вы не только выйдете отсюда живым...

– А вы что, убили бы меня прямо здесь?

– Почему бы и нет? Вполне подходящее место, вы так не думаете?

– О да, весьма экзотическое. И что же вы собирались сделать? Перегрызть мне шею? Или заминировали один из гробов?

– Существует множество ядов, герр Гюнтер. – Он вытащил и показал на ладони маленький ножичек. – На лезвии тетродотоксин. Маленькая царапина – и бай-бай. – Он убрал нож в карман кителя и застенчиво пожал плечами. – Я собирался сказать вот что: советую вам сейчас отправиться в кафе «Моцарт», там вас кое-кто ждет.

Мой обескураженный взгляд, казалось, позабавил его.

– Не можете угадать? – спросил он радостно.

– Неужели моя жена? Вы вытащили ее из Берлина?

– Конечно, Она вряд ли смогла бы выбраться оттуда сама: Берлин окружен нашими танками.

– Кирстен сейчас ждет меня в кафе «Моцарт»? – недоверчиво переспросил я.

Он посмотрел на свои часы и кивнул:

– Уже пятнадцать минут. Вам лучше не испытывать судьбу. Столь привлекательная женщина – и одна в таком городе, как Вена? Надо быть осторожнее, такое уж трудное время.

– Вы полны сюрпризов, полковник, – сказал я ему. – Пять минут назад вы были готовы убить меня, а теперь говорите, что привезли мою жену из Берлина. С чего это подобное великодушие? Я не понимаю.

– Давайте считать это частью пустой выдумки коммунизма, вот и все. – Он щелкнул каблуками, как добрый пруссак. – До свидания, герр Гюнтер. Кто знает? Возможно, после этого берлинского дела мы вновь встретимся.

– Надеюсь, нет.

– Очень жаль. Человек ваших талантов... – Оборвав себя на полуслове, он повернулся и ушел.

Я вышел из императорской подземной часовни шагом легким, как у Лазаря. На Нойер-Маркт прибавилось людей, наблюдающих за странной террасой кафе без самого кафе. Тут я увидел наконец камеру и юпитеры и почти одновременно заметил Вилли Райхмана, маленького рыжеволосого директора киностудии «Зиверинг». Он говорил по-английски с человеком, держащим в руках мегафон. Это конечно же был тот английский фильм, о котором Вилли мне рассказывал. Тот, для которого требовались венские развалины. Фильм, в котором Лотте Хартман, по заслугам наградившей меня триппером, была дана роль.

Я остановился на минутку в надежде увидеть подружку Кенига, но она не показывалась. Я подумал, что она вряд ли уехала с ним из Вены и пропустила свою первую роль на экране.

В толпе рядом со мной переговаривались зеваки.

– Что они тут делают? – спросил один.

А другой ответил:

– Это, должно быть, кафе, кафе «Моцарт». – По толпе пробежал смех. – Очевидно, им здесь больше вид нравится. Это так называемая поэтическая вольность.

Человек с мегафоном попросил тишины, приказал включить камеры, и съемка началась. Двое мужчин – один из них так благоговейно держал книгу в руках, будто это икона, – пожали друг другу руки и сели за один из столиков.

Оставив толпу наблюдать за происходящим, я быстро пошел по направлению к настоящему кафе «Моцарт» и жене, которая ждала меня там.

Примечания