Дойбель, Корш и Беккер ждали меня в моем кабинете. Дойбель подробно объяснял младшим офицерам, как надо наносить кулаком удар «сигарета».

– Вот так, – поучал он. – А когда он разинет пасть, наносишь ему удар снизу. Открытую челюсть легко сломать.

– Приятно слышать, что следователи криминальной полиции не отстают от веяний времени, – произнес я, входя в комнату. – Полагаю, Дойбель, вы научились всему этому в добровольческом полку.

Тот улыбнулся.

– Вы читали отчет о моей учебе, комиссар?

– Я много чего читал, – ответил я и сел за свой стол.

– А я вот почти ничего не читаю.

– Это меня удивляет.

– Вы прочли книги этой женщины, комиссар? – поинтересовался Корш. – Исследования психики преступника?

– У нашего подопечного и изучать-то нечего, – сказал Дойбель. – Он просто придурок.

– Может быть, – согласился я, – но одними дубинками и кастетами мы его не поймаем. Вы должны забыть все свои привычные методы – удары «сигарета» и тому подобное. – Я неприязненно посмотрел на Дойбеля. – Такого убийцу трудно поймать, поскольку, вероятно, большую часть времени он ведет себя как обычный человек. А так как он не похож на преступника и мотивы его преступления не ясны, мы не можем рассчитывать на помощь осведомителей.

Криминальассистент Беккер, приданный нам на время расследования из 3-го отдела полиции нравов, покачал головой.

– Простите меня, комиссар, – возразил он. – Это не совсем так. Что касается сексуальных извращений, у нас есть несколько осведомителей. Они, конечно, не гомики, но время от времени сообщают ценную информацию.

– Это хорошо, – пробормотал Дойбель.

– Ну что ж, – сказал я, – давайте обратимся к ним. Но сначала я хочу обсудить с вами два аспекта этого дела. Первый – девушки исчезают, а затем их тела находят по всему городу. Значит, у убийцы есть машина. Второй аспект – насколько мне известно, нет никаких заявлений о том, что кто-то стал свидетелем похищения. Никто не заявлял, что видел, как какую-то девушку заталкивали в машину, а она при этом отбивалась и отчаянно кричала. Мне кажется, это свидетельствует о том, что они садились в машину убийцы по собственному желанию, что они не боялись. Вряд ли все они были знакомы с убийцей, но вполне возможно, его внешний вид вызывал у них доверие.

– Он может оказаться даже священником, – сказал Корш. – Или молодежным лидером.

– Или полицейским, – добавил я. – Вполне возможно, что он может быть кем-то из них. Или всеми тремя одновременно.

– Вы думаете, что он меняет свой облик? – спросил Корш.

Я пожал плечами.

– Думаю, не надо упускать из виду все три варианта. Корш, я хочу, чтобы вы проверили наши картотеки, не привлекался ли какой-нибудь полицейский, служитель церкви или обладатель водительских прав к уголовной ответственности за изнасилование.

Корш остолбенел.

– Я знаю, это большая работа, поэтому я переговорил с Лоббесом из руководства Крипо, и он собирается оказать нам некоторую помощь. – Я посмотрел на свои часы. – Криминальдиректор Мюллер ожидает вас в отделе ВС-1[6]через десять минут, поэтому вам пора идти.

– О девушке по фамилии Ханке нет никакой информации? – спросил я Дойбеля, когда Корш ушел.

– Мои люди обыскали все. Железнодорожные насыпи, парки, пустыри. Дважды протралили канал Тельтов. Больше мы ничего не можем сделать. – Он закурил и ухмыльнулся. – Она уже мертва. Все это знают.

– Я хочу, чтобы вы расспросили всех жителей в том районе, где она пропала. Поговорите с каждым, да, именно с каждым, включая школьных подруг девушки. Может быть, кто-нибудь что-то видел. Возьмите с собой несколько фотографий, это поможет людям вспомнить.

– Разрешите заметить, комиссар, – недовольно произнес он, – что такой черной работой занимаются ребята из полиции охраны общественного порядка.

– Эти дубы могут арестовывать пьяниц и мелких хулиганов, – сказал я. – А для такой работы нужны мозги. Это все.

Дойбель смял окурок в пепельнице с таким выражением, что я понял: он желал бы, чтобы вместо пепельницы там была моя физиономия, а потом с видимым нежеланием отправился выполнять мой приказ.

– Лучше не говорите ничего плохого об Орпо при Дойбеле, комиссар, – предупредил Беккер. – Он дружок Думми Далюега. Она оба служили в Штеттинском добровольческом полку, это – полувоенная организация бывших солдат, созданная после войны для того, чтобы уничтожить большевизм в Германии и защитить германские границы от вторжения поляков. Курт Думми Далюег возглавляет Орпо.

– Спасибо, я читал его личное дело.

– Когда-то он был хорошим полицейским. Но сейчас он просто отбывает свое дежурство и убегает домой. Эберхард Дойбель хочет от жизни только одного – дожить до пенсии и дождаться того момента, когда его дочь вырастет и выйдет замуж за управляющего местным банком.

– В Алексе таких много, – сказал я. – У вас ведь тоже есть дети, Беккер?

– У меня сын, комиссар, – произнес он с гордостью. – Норфрид. Ему скоро два.

– Норфрид? Истинно германское имя.

– Это все моя жена, комиссар. Она поклонница идей доктора Розенберга и очень хорошо разбирается во всех арийских тонкостях.

– А как она относится к тому, что вы работаете в полиции нравов?

– Мы не часто говорим с ней о моей работе. Для нее я просто полицейский.

– Тогда расскажите мне об этих осведомителях – сексуальных извращенцах.

– Когда я работал в отделе М-2 – надзор за публичными домами, – мы использовали только одного или двух осведомителей, – объяснил он. – Но отделение Майзингера, занимающееся гомосексуалистами, постоянно обращается к ним за помощью. Он целиком зависит от осведомителей. Несколько лет назад существовала организация гомосексуалистов под названием «Лига друзей», в которой было около тридцати тысяч членов. Так вот, Майзингер сумел достать список их всех и до сих пор время от времени обращается к кому-нибудь из этого списка за нужной ему информацией. У него также имеются конфискованные подписные листы на порнографические журналы и список издателей. Можно обратиться к кому-нибудь из них. Затем существует «чертово колесо» рейхсфюрера Гиммлера. Это электрический вращающийся каталог, в который внесены тысячи и тысячи имен, комиссар. Посмотрим, может быть, из этого что-то получится.

– Как у какой-нибудь цыганки-гадалки.

– Говорят, что Гиммлер – большой специалист по этим делам.

– А кто же за всем наблюдает? Куда разлетелись эти пташки после того, как бордели были закрыты?

– По массажным кабинетам. Если хочешь развлечься с девушкой, сначала подставь ей свою спину для растирания. Кун – это босс отдела М-2 – особо их не донимает. Может, спросим нескольких массажисток, не приходилось ли им в последнее время делать массаж какому-нибудь пижону?

– Думаю, лучше всего начать с массажных кабинетов.

– Нам потребуется ордер Е, то есть ордер, предъявляемый при розыске пропавших.

– Сходите и возьмите его, Беккер.

На лице Беккера, верзилы с маленькими невыразительными голубыми глазками, редкими соломенными волосами и вытянутым, как у собаки, носом, сияла вечная ухмылка. Лицо циника, что вполне соответствовало его натуре.

Посчитав, что трясти владельцев массажных кабинетов еще рано, мы решили нагрянуть сначала к торговцам порнухой, и прямо из Алекса отправились к Галлийским воротам.

Высокое серое здание «Венде-Хаус» находилось недалеко от городской железной дороги. Мы поднялись на верхний этаж, и Беккер, со своей неизменной ухмылкой на лице, пинком открыл одну из дверей.

Когда мы вошли в комнату, чопорный коротконогий толстяк с моноклем и усами, сидевший на стуле, поднял голову и нервно улыбнулся.

– А, господин Беккер! – произнес он. – Входите, входите. Вы привели с собой друга. Отлично.

В комнате было тесно и пахло затхлостью. Груда книг и журналов лежала вокруг письменного стола и шкафа. Я взял один журнал и начал его листать.

– Привет, Гельмут! – ухмыльнулся Беккер, беря другой. Перелистывая страницы, он удовлетворенно хмыкал.

– Помощь не нужна, господа? – спросил человек по имени Гельмут. – Если вы ищете что-нибудь особенное, скажите мне. Не стесняйтесь.

Он откинулся на стуле, достал из кармана своего замызганного серого жилета табакерку и открыл ее щелчком грязного большого пальца. Затем сунул щепотку табака в ноздрю, издавая при этом такие звуки, которые оскорбляли слух, так же как валявшиеся повсюду печатные издания оскорбляли глаз.

В журнале, который я просматривал, среди неприличных фотографий очень низкого качества мне попалась статья, написанная с таким расчетом, чтобы у мужчин при чтении отрывались пуговицы на ширинках. Если верить этой статье, молодые немецкие медсестры отдаются мужчинам бездумно, как обыкновенные бродячие кошки.

Беккер швырнул свой журнал на пол и поднял другой.

– "Брачная ночь девственницы", – прочел он.

– Это не в вашем вкусе, господин Беккер, – сказал Гельмут.

– А «История Дилдо»?

– Неплохо.

– А «Изнасилованная в подземке»?

– Вот это – то, что вам надо. Здесь есть фотографии девицы с самой сексуальной попкой, какую я когда-либо видел.

– А ты не так уж мало их повидал, правда, Гельмут?

Заглядывая Беккеру через плечо, пока тот внимательно разглядывал фотографии, человек скромно улыбался.

– Тот тип красоток, которые живут по соседству, правда?

Беккер фыркнул.

– Если ты живешь по соседству с собачьей будкой.

– О, очень остроумно, – засмеялся Гельмут и начал протирать свой монокль.

Неожиданно от его лысины, которую он безуспешно пытался скрыть, отделилась длинная и совершенно прямая прядь каштановых волос и, словно одеяло, свешивающееся с кровати, нелепо зависла над его прозрачным красным ухом.

– Мы ищем человека, который любит уродовать молодых девушек, – сказал я. – У вас есть какие-нибудь журналы, в которых публикуется то, что интересует людей с подобными извращениями?

Гельмут улыбнулся и грустно покачал головой.

– Нет, боюсь, что нет. Нас мало интересуют читатели с садистскими наклонностями. Мы предпочитаем, чтобы животными инстинктами и бичеванием занимались другие.

– Как бы не так! – насмешливо сказал Беккер.

Я подергал дверцу шкафа, но он был заперт.

– А что хранится здесь?

– Несколько документов. Коробка с мелочью. Бухгалтерские книги... Ничего такого, что могло бы вас заинтересовать.

– Откройте его.

– Правда, господа, здесь нет ничего интересного... – Слова замерли на его губах, когда он увидел в моей руке зажигалку. Я щелкнул зажигалкой и поднес пламя снизу к журналу, который читал. Он сгорел медленным синим пламенем.

– Беккер, сколько, по-вашему, стоит этот журнал?

– О, они очень дорогие, комиссар. Каждый стоит не менее десяти рейхсмарок.

– В этой крысиной норе этого добра наберется, пожалуй, на пару тысяч.

– Запросто. Жалко будет, если все это сгорит.

– Я надеюсь, все застраховано.

– Вы хотите посмотреть, что в шкафу? – спросил Гельмут. – Нужно было просто попросить. – Он протянул Беккеру ключ, а я выбросил тлеющие клочья журнала в проволочную корзину для бумаг.

В верхнем ящике лежала только коробка с мелочью, но в нижнем мы нашли еще одну стопку порнографических журналов. Беккер взял один и перевернул скромную обложку.

– "Жертвоприношение девственницы", – прочел он название не первой странице. – Посмотрите, комиссар.

Он показал мне несколько фотографий, на которых уродливый старикашка в старомодном неуклюжем парике сладострастно истязал девушку, по внешнему виду – старшеклассницу. Полосы от ударов его трости на ее голых ягодицах выглядели очень натурально.

– Это омерзительно, – сказал я.

– Вы не понимаете, я просто распространитель этих журналов, а не их издатель, – сказал Гельмут, сморкаясь в грязный носовой платок.

Одна фотография представляла особый интерес. На ней обнаженная девушка, связанная по рукам и ногам, лежала на алтаре, словно приготовленная для жертвоприношения. Из ее влагалища торчал огромных размеров огурец. Беккер в ярости взглянул на Гельмута.

– Но ты все знаешь! Кто это издает?

Гельмут ничего не ответил, тогда Беккер схватил его за горло и стал бить по лицу.

– Не бейте меня, прошу вас.

– Тебе, наверное, это нравится, ты, чертов извращенец! – рычал Беккер. Ярость его возрастала с каждым ударом. – Давай рассказывай все, а то попробуешь вот это. – Он выхватил короткую резиновую дубинку из кармана и ткнул ею Гельмута в лицо.

– Это Полица! – закричал Гельмут.

Беккер сдавил руками его лицо.

– Повтори!

– Теодор Полица. Он фотограф. Держит студию на Шифбауердам, рядом с Театром комедии. Он тот, кто вам нужен.

– Если ты нам наврал, Гельмут, – Беккер поводил дубинкой по щеке Гельмута, – мы вернемся сюда. И не только спалим всю твою порнуху, но и тебя самого. Надеюсь, ты это хорошо понял. – Он оттолкнул его от себя.

Гельмут приложил носовой платок к своим кровоточащим губам.

– Да, – сказал он, – я все понял.

Когда мы снова оказались на улице, я сплюнул в канаву.

– Во рту какой-то мерзкий привкус, тебе не кажется? Как я рад, что у меня нет дочери, правда рад.

Я хотел бы сказать, что согласен с ним, но это было бы неправдой.

Мы поехали в северном направлении.

Какие в этом городе общественные здания! Своими огромными размерами они напоминают серые гранитные скалы. Их строили такими большими, чтобы они внушали людям мысль о важности государства и незначительности человека в сравнении с ним. Эти дома демонстрировали, как росло и крепло дело национал-социализма. Трудно не испытывать благоговейного страха перед правительством, любым правительством, занимающим такие грандиозные здания. А эти длинные, прямые, широкие проспекты, соединяющие один район с другим! Казалось, они проложены только для того, чтобы по ним маршировали колонны солдат.

Быстро справившись с неприятными ощущениями в желудке, я попросил Беккера остановить машину у магазина на Фридрихштрассе, где продавались готовые мясные блюда, и купил себе и ему по тарелке чечевичной похлебки. Пристроившись у одной из маленьких стоек, мы наблюдали, как берлинские домохозяйки выстраивались в очередь за колбасой, кольца которой лежали на длинном мраморном прилавке, словно ржавые рессоры какого-то гигантского автомобиля, или свешивались с кафельных стен огромными связками, будто перезревшие бананы.

Хотя Беккер и был женат, он не потерял интереса к женщинам и все время, пока мы ели, отпускал замечания, находившиеся на грани приличия, по поводу почти каждой женщины, входившей в магазин. Кроме того, от моего внимания не ускользнуло, что он прихватил с собой несколько порнографических журналов. Беккер даже не пытался их прятать. Как это возможно? Бьешь человека по лицу, разбиваешь ему в кровь губы, угрожаешь резиновой дубинкой, называешь грязным подонком и тут же прихватываешь с собой несколько его грязных книжонок! Впрочем, для сотрудников Крипо это была обычная вещь.

Мы вернулись в машину.

– Вы не знаете, кто такой этот Полица? – спросил я.

– Я с ним встречался, – ответил он. – Что о нем сказать? Да так, дерьмо, прилипшее к вашему ботинку.

Старинное здание Театра комедии на Шифбауердам, увенчанное башней и украшенное гипсовыми тритонами, дельфинами и обнаженными нимфами, располагалось на северном берегу Шпрее. Студия Полицы находилась поблизости, в подвале.

Мы спустились вниз по лестнице на несколько ступенек и оказались в длинном проулке. У дверей в студию нам встретился мужчина, одетый в кремовую куртку, зеленые брюки и шелковый галстук лимонного цвета. В петлице торчала красная гвоздика. Чувствовалось, что он не жалеет времени и денег на свою внешность, но из-за полного отсутствия вкуса выглядел он как цыганская могила.

Одного взгляда на нас Полице было достаточно, чтобы понять: мы явились сюда не пылесосы продавать. Бегун он был никудышный – слишком тяжелая задница, чересчур короткие ноги и, очевидно, очень слабые легкие. Но к тому времени, когда мы сообразили, что произошло, он успел отбежать метров на десять.

– Вот сволочь! – выругался Беккер.

Голос разума, должно быть, подсказывал Полице, что, пытаясь убежать, он совершает большую глупость – мне и Беккеру ничего не стоило поймать его, – но страх, по-видимому, заглушал этот голос или делал его слишком хриплым, что вызывало у Полицы такую же неприязнь, как я и Беккер.

Но Беккер не слышал ни хриплого, ни какого другого голоса. Он заорал, чтобы Полица остановился, и бросился в погоню ровным и мощным бегом. Я пытался не отставать от него, но уже через несколько прыжков он намного опередил меня. Еще несколько секунд, и он бы поймал беглеца.

В следующее мгновение я увидел у него в руке пистолет, длинноствольный «парабеллум», и закричал, чтобы они оба остановились.

Полица почти сразу же застыл на месте. Он начал поднимать руки, как бы пытаясь защитить уши от грохота выстрела, и, поворачиваясь, рухнул на землю. Кровь и жижа обильно полились из входного отверстия в глазу или того, что от него осталось. Мы стояли над трупом Полицы.

– Что с тобой? – выговорил я, задыхаясь. – У тебя мозоли? Тебе что, ботинки жмут? Или ты думал, у тебя дыхалки не хватит? Послушай, Беккер, я на десять лет тебя старше, но догнал бы его даже в водолазном костюме.

Беккер вздохнул и замотал головой.

– Боже мой, извините, комиссар, – сказал он. – Я хотел слегка задеть его.

Он недоуменно посмотрел на свой пистолет, как будто не веря, что из него только что убили человека.

– Задеть? Куда ты целился, в мочку уха? Послушай, Беккер, когда хочешь ранить человека, если ты, конечно, не Билл из Буффало, целься в ноги, а не пытайся причесать его пулей. – Я растерянно огляделся, ожидая, что соберется толпа, но проулок был пуст. Я кивнул на его пистолет. – Что за пушка?

Беккер поднял свой пистолет.

– Артиллерийский «парабеллум».

– О, черт, ты слышал когда-нибудь о Женевской конвенции? Да им можно нефтяные скважины бурить.

Я велел ему позвонить и вызвать машину для перевозки трупов. Пока он отсутствовал, я осмотрел студию Полицы.

Смотреть было почти не на что. Набор непристойных снимков висел на просушке в фотолаборатории. Коллекция хлыстов, цепей, наручников и алтарь вместе со свечами – тот же, что и на фотографии девушки с огурцом. Несколько стопок журналов, какие я видел у Гельмута. Ничего указывающего на то, что Полица убил пятерых школьниц.

Выйдя из студии, я увидел, что Беккер вернулся в сопровождении сержанта полиции. Оба стояли и разглядывали труп Полицы, будто двое мальчишек, рассматривающих дохлую кошку в канаве, а сержант даже ткнул труп в бок носком сапога.

Я услышал, как полицейский произнес:

– Прямо в «окно». – Это было сказано почти с восхищением. – Никогда бы не подумал, что там столько желе.

– Ну и грязи тут, а? – сказал Беккер без особого энтузиазма.

Когда я подошел, они взглянули на меня.

– Машина выехала? – Беккер кивнул. – Хорошо. Свой рапорт можешь написать позже. – Я обратился к сержанту: – Пока не придет машина, останьтесь рядом с трупом, сержант.

Он вытянулся.

– Есть, комиссар.

Я повернулся к Беккеру:

– Ну что, налюбовался на свою работу?

– Комиссар... – протянул Беккер.

– Тогда пошли.

Мы вернулись к машине.

– Куда едем?

– Я бы хотел проверить парочку этих массажных салонов.

– Ивона Вылезинска – это то, что нам нужно. Она владелица нескольких заведений. С каждой девушки берет 25 процентов ее заработка. Скорее всего, она сейчас у себя, на Рихард-Вагнер-штрассе.

– Рихард-Вагнер-штрассе? – переспросил я. – Где, черт побери, это находится?

– Когда-то она называлась Зазенхаймерштрассе, ведет к Шпреештрассе. Ну, вы знаете, там, где Оперный театр.

– Что ж, нам еще повезло, что Гитлер обожает оперу, а не футбол.

Беккер ухмыльнулся. Похоже, перспектива посетить массажный салон улучшила его настроение.

– Можно задать вам личный вопрос, комиссар?

Я пожал плечами.

– Валяй. Если из этого что-нибудь получится. А может, мне придется запечатать свой ответ в конверт и отправить тебе по почте.

– Ну, так вот. Вы когда-нибудь спали с еврейкой?

Я посмотрел на него, пытаясь заглянуть ему в глаза, но он сосредоточенно смотрел на дорогу.

– Нет, пожалуй, нет. Но, уж конечно, не по расовым соображениям. Думаю, мне просто не попалась такая, которая захотела бы переспать со мной.

– То есть вы бы не отказались, будь у вас такая возможность?

Я снова пожал плечами.

– Да, пожалуй, не против. – Я ждал, что он скажет что-нибудь еще, но он молчал. Тогда я поинтересовался: – А вообще-то почему ты спросил? Беккер заулыбался.

– В этом массажном притоне, куда мы едем, есть одна евреечка, – заговорил он с энтузиазмом, – сногсшибательная девчонка! У нее щелка, как рот у морского угря – сплошная засасывающая мышца. Заглотит тебя, как мелкую рыбешку, и выплюнет через задницу. Лучшая сучка, которую я когда-либо трахал. – Он с сомнением покачал головой. – Не знаю, бывают ли бабы лучше спеленькой еврейки. До нее, пожалуй, далеко даже негритоске или китаянке.

– А я и не знал, что у тебя такие широкие взгляды на эти вещи, – удивился я. – Ты, оказывается, чертов космополит. Бог ты мой, готов поспорить, что ты даже читал Гёте.

Беккер загоготал. Он, похоже, совсем забыл о Полице.

– Еще одна вещь – насчет этой Ивоны, – сказал он. – Она не будет с нами разговаривать, пока мы слегка не расслабимся, ну, вы сами понимаете, о чем я говорю. Выпьем, отдохнем... Будем вести себя так, как будто нам некуда спешить. Потоку что, если мы будем держать себя как пара официальных зануд, она захлопнет ставни и начнет протирать зеркала в спальнях.

– Ну, сейчас много таких людей. Как я всегда говорю, люди и пальцем не пошевельнут у плиты, если поймут, что ты варишь бульон.

Ивона Вылезинска оказалась полькой с коротко остриженными, пахнущими макассаровым маслом волосами и соблазнительно глубоким декольте. Хотя была еще середина дня, на ней был пеньюар из тонкой прозрачной ткани персикового цвета, накинутый поверх тяжелой, такого же цвета атласной комбинации, и туфли на высоких каблуках. Она приветствовала Беккера так, как будто он принес известие о снижении арендной платы.

– Эмиль, дорогой, – проворковала она, – как давно ты у нас не был! Где ты скрывался?

– Я уже не в полиции нравов, – объяснил он, целуя ее в щеку.

– Какая жалость! Ты так хорошо, управлялся. – Она бросила на меня такой взгляд, словно я был чем-то, что могло запачкать дорогой ковер. – А кого это ты привел?

– Все в порядке, Ивона. Это – друг.

– А у твоего друга есть имя? И разве он не знает, что нужно снимать шляпу, когда входишь к даме?

Я снял шляпу.

– Бернхард Гюнтер, фрау Вылезинска, – представился я и пожал ей руку.

– Приятно познакомиться, дорогуша.

Ее томный голос с сильным акцентом, казалось, возникал где-то в глубине ее корсета, неясные очертания которого угадывались под ее комбинацией. Когда он достигал ее пухлого рта, то звучал соблазнительнее кошачьего мяуканья. Ее рот очень меня заинтересовал. Этот ротик, по-моему, способен поглотить обед из пяти блюд в ресторане Кемпински, не испортив при этом губной помады, а потом еще может попробовать, что я такое.

Она проводила нас в уютно обставленную гостиную, которая не смутила бы и потсдамского адвоката, и прошествовала к огромному подносу с напитками.

– Что будете пить, господа? У меня есть абсолютно все.

Беккер загоготал:

– Это уж точно.

Я натянуто улыбнулся. Беккер начинал меня откровенно раздражать. Я попросил налить мне шотландского виски; когда Ивона передавала мне стакан, ее холодные пальцы коснулись моих.

Она отхлебнула из своего стакана с таким видом, как будто глотала противное лекарство, и потянула меня к большому кожаному дивану. Беккер хихикнул и уселся в кресло около нас.

– А как поживает мой старый друг Артур Небе? – спросила она и, увидев мое удивление, добавила: – О да, Артур и я знаем друг друга много лет. С 1920 года, когда он начал работать в Крипо.

– Он почти не изменился, – ответил я.

– Попросите его зайти как-нибудь, – сказал она. – Он может повеселиться здесь совершенно бесплатно в любое время. Или просто сделать хороший массаж. Да, вот именно. Попросите его прийти на массаж. Я сама его сделаю. – Она громко засмеялась, довольная своей идеей, и зажгла сигарету.

– Непременно передам, – заверил я ее, сомневаясь про себя, скажу ли я ему вообще что-нибудь и действительно ли она хочет, чтобы я передал Небе ее приглашение.

– А ты, Эмиль? Может, тебе не с кем отдохнуть? Может, вы оба желаете сделать массаж, а?

Я было решил начать разговор о цели нашего визита, но увидел, что Беккер хлопает в ладоши и хихикает еще больше.

– Именно, – сказал он, – давайте немного расслабимся. Мы, такие хорошие и добрые парни. – Он многозначительно взглянул на меня. – Мы ведь не спешим, комиссар?

Я пожал плечами и покачал головой.

– Да нет, лишь бы не забыть, зачем мы сюда пришли, – напомнил я, стараясь, чтобы мои слова не прозвучали резонерски.

Ивона Вылезинска встала, нажала на звонок в стене за занавеской и фыркнула: – А почему бы и не позабыть обо всем? Большинство господ приходят сюда именно за этим – забыть о своих заботах.

Пока она стояла к нам спиной, Беккер скорчил недовольную гримасу и покачал головой. Я не совсем понял, что он хотел этим сказать.

Ивона положила ладонь мне на шею возле затылка и начала разминать ее пальцами, жесткими, как руки кузнеца.

– Вы слишком напряжены, Бернхард, – сказала она успокаивающим тоном.

– Не сомневаюсь. Посмотрели бы вы, в какой воз меня впрягли в Алексе. Не говоря о пассажирах, которых меня попросили отвезти. – Теперь наступил мой черед многозначительно посмотреть на Беккера. Затем я убрал пальцы Ивоны со своей шеи и миролюбиво поцеловал их. Они пахли больничным мылом, а в мире для возбуждения желания есть запахи и получше.

Девушки Ивоны медленно входили в комнату, шествуя, как кавалькада цирковых лошадей. На некоторых из них были одеты лишь комбинация и чулки, но большинство были совершенно голые. Они расположились вокруг Беккера и меня, закурили, стали наливать себе выпивку, как будто мы с ним – пустое место. Здесь было больше женской плоти, чем я видел за все последнее время, а, должен сказать, мой взгляд мог бы прожечь насквозь тело любой обычной женщины. Но эти девушки привыкли, что на них все пялятся, и оставались невозмутимыми под нашими похотливыми взглядами. Одна из них взяла стул, поставила передо мной и уселась на него верхом так, чтобы я мог хорошо рассмотреть ее гениталии, чего, как ей казалось, я желал. Она заерзала голыми ягодицами по стулу, чтобы побольше себя раскрыть.

Почти сразу Беккер вскочил и начал потирать руки, как заправский уличный торговец.

– Ну как? Здорово, а? – Беккер сгреб руками сразу двух девушек, при этом его лицо еще больше раскраснелось. Он окинул взглядом комнату и, не найдя той, кого искал, спросил: – Ивона, а где та миленькая еврейская детородная машина, что работала у тебя?

– Ты имеешь в виду Эстер? Видишь ли, ей пришлось уйти. – Мы ждали разъяснений, но не похоже было, чтобы Ивона собиралась что-нибудь добавить – из ее рта выходил только сигаретный дым.

– Плохо, – сказал Беккер, – я как раз рассказывал о ней моему другу. – Он пожал плечами. – Ну, ничего. Есть еще и другие, правда? – Игнорируя мой взгляд, он, опираясь, как пьяный, на двух массажисток, повернулся и направился по скрипучему коридору в одну из спален, оставив меня со всеми остальными.

– Ну, а кого вы предпочитаете, Бернхард? – Ивона щелкнула пальцами и подозвала одну из девушек. – Эта и Эстер очень похожи, – сказала она и повернула ее ко мне голым задом. Поглаживая ее ладонью, она добавила: – У нее два лишних позвонка, так что ее зад намного ниже талии. Очень красиво, вы не находите?

– Да, очень, – согласился я и похлопал ладонью по мраморно-холодному заду девушки. – Но, честно говоря, я старомоден. Предпочитаю, чтобы девушка принадлежала мне, а не моему кошельку.

Ивона улыбнулась.

– Да что вы! Никогда бы не подумала, что вы такой. – Она шлепнула девушку по заду, словно любимую собачонку. – Ну, пошла. Все вон.

Я смотрел, как они молча уходили из комнаты, и испытывал что-то вроде разочарования, что не мог последовать примеру Беккера. По-видимому, Ивана почувствовала раздвоенность моих ощущений.

– Вы не такой, как Эмиль. Его тянет к любой девушке, которая покажет ему свои ноготки. Я думаю, он трахнул бы даже кошку с переломанным хребтом. Вам нравится виски?

Я демонстративно проглотил свою выпивку и сказал:

– Очень.

– Хотите что-нибудь еще?

Я почувствовал, как она прижимается грудью к моей руке, и улыбнулся, заглянув за ее декольте. Потом зажег сигарету и посмотрел ей в глаза.

– Только не притворяйтесь разочарованной, если я скажу: все, что мне от вас нужно, это – кое-какая информация.

Она улыбнулась, перестала прижиматься и потянулась за своим стаканом.

– Какая информация?

– Я ищу мужчину и, прежде чем вы начнете отпускать шуточки по этому поводу, хочу вас предупредить: я ищу убийцу, и у него на счету уже четыре жертвы.

– Чем же я могу помочь? У меня бордель, а не частное сыскное агентство.

– С вашими девушками иногда обращаются грубо.

– Никто из наших клиентов не носит бархатных перчаток, Бернхард. Скажу вам больше: многие считают, что, раз они платят, значит, имеют право порвать на девушке белье.

– Это тип, который переходит все границы дозволенного, даже вашей профессией. Может быть, у одной из ваших девушек был такой клиент. Или они слышали о ком-нибудь.

– Расскажите побольше об этом убийце.

– Я знаю не много, – вздохнул я. – Мне неизвестно ни его имя, ни где он живет, ни откуда он, ни как он выглядит. Все, что я знаю, – это то, что ему нравится связывать школьниц.

– Многим мужчинам нравится связывать девушек, – сказала Ивона. – Не спрашивайте меня, какие ощущения они при этом испытывают. Есть и такие, которым нравится стегать девушек кнутом, хотя я этого не разрешаю. Таких свиней нужно изолировать от общества.