Глава 16

Вторник, 18 октября

Да, это была она. Только у нее такие золотистые волосы и такие изящные ноги. Я наблюдал, как она, нагруженная пакетами и коробками, пыталась проскочить через вращающиеся двери «Ка-де-Ве». Она выглядела так, как будто в последнюю минуту забежала в магазин купить рождественские подарки. Пытаясь поймать такси, замахала рукой, уронила пакет, наклонилась, чтобы поднять его, а когда выпрямилась, то обнаружила, то таксист упустил ее из виду и уехал. Хотя мне непонятно, как можно потерять ее из виду. Хильдегард Штайнингер заметишь, даже если у тебя на голову надет мешок. Она выглядела так, словно полдня провела в косметическом кабинете.

Сидя за рулем, я услышал, как она выругалась, и, подрулив к обочине, опустил стекло.

– Вас подвезти?

– Нет, не надо, – сказала она так, будто я на светском приеме загнал ее в угол и она высматривает из-за моего плеча, не проходит ли мимо кто-нибудь поинтересней. Но никто не проходил, она спохватилась, что нужно улыбнуться, поспешно изобразила на лице приветливость и затем добавила: – Впрочем, если это вас не затруднит.

Я выскочил из машины, чтобы помочь ей уложить покупки – множество коробок со шляпками, туфлями, парфюмерией, нарядами от самого модного портного на Фридрихштрассе и продукты из знаменитого зала «Ка-де-Ве». По-видимому, она относилась к тому типу женщин, для которых, чековая книжка – панацея от всех бед. Хотя, впрочем, таких женщин очень много.

– Совсем не затруднит, – сказал я, глядя на ее ноги, пока она забиралась в машину. На мгновение мне удалось насладиться зрелищем краешков ее чулок с подвязками. Не смей смотреть, приказал я себе. Эта дамочка тебе не по карману. Кроме того, ее мысли заняты совсем другим – подходят ли туфли к сумочке и что случилось с пропавшей дочерью.

– Куда ехать? – поинтересовался я. – Домой?

Она вздохнула, как будто я предлагал отвезти ее в ночлежку Пальме на Фробельштрассе, но потом, храбро улыбнувшись, кивнула. Мы поехали на восток по направлению к Бюловштрассе.

– Боюсь, что у меня нет для вас ничего нового, – сказал я, придавая своему лицу серьезное выражение и стараясь думать о дороге, а не о ее бедрах.

– Я на это и не рассчитывала, – произнесла она без всякого выражения. – Ведь прошло уже почти четыре недели.

– Нужно надеяться на лучшее.

Еще один вздох, более нетерпеливый.

– Вы ее не найдете. Она мертва, не так ли? Почему просто не смириться с этим фактом?

– Для меня она жива, пока я не удостоверюсь в обратном, фрау Штайнингер.

Я повернул на юг по Потсдамерштрассе, и какое-то время мы молчали. Вдруг я заметил, что она трясет головой и дышит так, как будто ей пришлось подниматься по лестнице.

– Представляю, что вы обо мне думаете, комиссар, – сказала она. – У меня пропала дочь, возможно, ее убили, а я швыряю деньги, как будто ничего не произошло. Вы, наверное, думаете, что я бессердечная.

– Ничего подобного я не думаю, – поспешил возразить я и начал объяснять ей, что разные люди ведут себя в такой ситуации по-разному, что покупки помогают ей хоть на пару часов отвлечься от мыслей об исчезнувшей дочери, и все это совершенно нормально, и никто не будет ее ни в чем обвинять. Мне казалось, что я говорил очень убедительно, но когда мы подъехали к ее дому в Штеглице, Хильдегард Штайнингер плакала.

Я положил руку ей на плечо, легонько сжал его, чтобы успокоить ее, и сказал:

– Я предложил бы вам свой носовой платок, если бы мне не пришлось заворачивать в него бутерброды.

Она попыталась улыбнуться сквозь слезы.

– У меня есть платок. – Она вытащила из-под рукава кружевной квадратик. Затем взглянула на мой платок и рассмеялась: – Похоже, вы действительно заворачивали в него бутерброды.

Я помог ей отнести покупки наверх и подождал у двери, пока она искала ключ. Открыв дверь, она повернулась ко мне и благодарно улыбнулась.

– Спасибо за помощь, комиссар, – поблагодарила она. – Это было очень мило с вашей стороны.

– Пустяки, – сказал я, совсем так не думая.

Хотя бы пригласила на чашечку кофе, подумал я, вернувшись в свою машину. Разрешила подвезти себя и даже не предложила войти.

Но, впрочем, таких женщин много: для них мужчины существуют только для того, чтобы подвозить их на машинах, не получая даже на чай.

Стойкий запах духов «Байяди», оставшийся в машине, сыграл со мной злую шутку. Некоторые мужчины совершенно безразличны к женским духам, но для меня их запах – удар ниже пояса. За те двадцать минут, что я ехал до Алекса, мне показалось, что я, словно пылесос, всосал в себя весь аромат этой женщины до последней молекулы.

Я позвонил своему другу, который работал в рекламном агентстве «Дорланд». Алекса Зиверса я знал со времен войны.

– Алекс, вы все еще покупаете места для объявлений?

– Покупаем, поскольку это требует не больше одной извилины.

– Всегда приятно поговорить с человеком, который любит свою работу.

– К счастью, я гораздо больше люблю деньги.

Мы продолжали разговаривать в таком же духе еще минуты две, потом я спросил Алекса, нет ли у него сегодняшнего утреннего номера газеты «Беобахтер». Мне было интересно, есть ли там объявление Фогельмана.

– А в чем дело? – спросил он, – Не могу поверить, что даже люди твоей профессии в конце концов осознали, что живут в двадцатом веке.

– Это объявление появляется по крайней мере дважды в неделю уже в течение нескольких месяцев, – объяснил я. – Сколько бы это могло стоить?

– Для такого срока могла быть скидка. Послушай, я знаю кое-кого в редакции «Беобахтер». Может быть, мне удастся выяснить то, что тебя интересует.

– Я был бы тебе очень признателен.

– Может быть, ты хочешь сам дать объявление?

– К сожалению, Алекс, это относится к делу, которое я расследую.

– Понял. Шпионишь за конкурентами, да?

– Что-то в этом роде.

Остаток дня я провел, читая отчеты Гестапо о Штрейхере и его коллегах из редакции «Штюрмер»: о связи гауляйтера с Анни Зайц, о других его связях, которые он поддерживал втайне от своей жены Кунигунды; о связи его сына Лотара с английской девушкой благородного происхождения по имени Митфорд; о том, что редактор еженедельника «Штюрмер» Эрнст Химер – гомосексуалист; о незаконной деятельности карикатуриста из «Штюрмера» Филиппа Рупрехта после войны в Аргентине и о том, как в число сотрудников «Штюрмера» вошел человек по имени Фриц Бранд, на самом деле еврей по имени Йонас Волк.

Впечатляющее чтение, полное непристойных подробностей, без сомнения, вполне в стиле самого «Штюрмера», но, прочитав все эти документы, я не смог в них найти ничего, что помогло бы мне установить связь между Штрейхером и убийствами.

Зиверс позвонил около пяти часов и сообщил, что объявления, которые давал Фогельман, стоили ему ежемесячно что-то около трех или четырех сотен марок.

– И когда же он начал так тратиться?

– С начала июля. Только он совсем не тратится, Берни.

– Не говори мне, что его объявления публикуются бесплатно.

– Нет, его счета оплачивают другие.

– Да? И кто же?

– Это очень забавно, Берни. Можешь ли ты придумать причину, по которой «Издательство Ланге» стало бы оплачивать объявления частного сыщика?

– Ты в этом уверен?

– Абсолютно.

– Это очень интересно, Алекс. Я твой должник.

– Обещай мне, что, как только тебе придет в голову мысль опубликовать объявление, ты обратишься ко мне. Хорошо?

– Будь уверен.

Я положил трубку и открыл записную книжку-календарь. Прошла уже целая неделя с тех пор, как истекли тридцать дней, в течение которых фрау Гертруда Ланге платила мне как частному сыщику. Взглянув на часы, я подумал, что еще успею проскочить в западную часть Берлина до часа пик.

В особняке на Гербертштрассе вовсю работали художники, и служанка фрау Ланге, открывшая мне дверь, принялась громко возмущаться, что в доме нет покоя: кто-то постоянно приходит или уходит. Она сбилась с ног. Однако по ее виду это было незаметно. Она еще больше потолстела.

– Вам придется подождать в прихожей, а я пойду узнаю, сможет ли она вас принять. Здесь все переделывается. Учтите, ничего нельзя трогать.

Она вздрогнула, когда весь дом потряс грохот, словно упало что-то тяжелое, и, бормоча какие-то слова о людях в грязной спецодежде, разрушающих дом, отправилась искать свою хозяйку, а я остался топтаться в прихожей на мраморном полу.

По-видимому, ремонт в этом доме – обычное дело. Вероятно, они делали его каждый год – вместо весенней уборки. Я провел рукой по бронзовой коже лосося, изогнувшегося в прыжке в центре огромного круглого стола. Если бы он не был покрыт пылью, мои пальцы, наверное, смогли бы почувствовать, какая гладкая у него кожа. Повернувшись, я увидел; что Черный Котелок ввалилась в прихожую. Я скорчил недовольную мину. Она ответила мне тем же, а затем взглянула на мои ноги.

– Посмотрите, что ваши ботинки сделали с моим чистым полом! – Она указала на несколько черных отметин, оставленных моими подошвами. Я театрально разахался.

– А вдруг вам удастся убедить ее заменить еще и мрамор на полу?! – съязвил я. Можно было не сомневаться, что она выругалась про себя, прежде чем пригласила меня следовать за собой.

Мы прошли по коридору, стены которого были выкрашены двойным слоем краски очень мрачного оттенка, и оказались у двустворчатой двери, ведущей в кабинет-гостиную фрау Ланге. Ее подбородки и собака дожидались меня в том же шезлонге, только теперь он был обтянут тканью такой кричащей расцветки, что вам невольно хотелось положить туда какой-нибудь камень, чтобы сосредоточить на нем свой взгляд. Богатство не является гарантией хорошего вкуса, зато благодаря ему отсутствие вкуса сильнее бросается в глаза.

– У вас что, телефона нет? – пробасила фрау Ланге сквозь сигаретный дым, словно гудок парохода в тумане. Я услышал, как она хихикнула, добавив: – Мне кажется, вы когда-то были сборщиком налогов или кем-то в этом роде. – Затем, осознав, что она сморозила, фрау Ланге схватилась за один из своих свисающих подбородков. – О Боже, я ведь вам не заплатила, правда? – Она снова засмеялась и встала. – Ради Бога, простите меня.

– Не беспокойтесь, все в порядке, – сказал я, наблюдая, как она подошла к столу и вытащила чековую книжку.

– И даже не поблагодарила вас за то, что вы так быстро провернули это дело. Но зато я рассказала всем своим друзьям, какой вы хороший сыщик. – Она протянула мне чек. – Я добавила сюда небольшую сумму в качестве премии. Не могу вам сказать, какое я почувствовала облегчение, избавившись от этого ужасного человека. В своем письме, господин Гюнтер, вы пишете, что он, кажется, повесился. Избавил других от хлопот! Ха-ха-ха! – Она снова громко рассмеялась.

Мне она напоминала непрофессиональную актрису, которая слишком переигрывает, и потому ее поведение кажется искусственным. Зубы ее также были искусственными.

– Зависит от того, как на это посмотреть, – ответил я.

Я вовсе не собирался сообщать ей о своих подозрениях, что Гейдрих велел убить Клауса Херинга, чтобы добиться моего возвращения в Крипо. Клиенты не очень любят различные неувязки в деле. Да мне они и самому не нравятся.

Наконец она вспомнила, что расследование ее дела стоило Бруно Штальэкеру жизни. Она оборвала свой смех и, придав лицу серьезное выражение, принялась выражать соболезнования. В дело опять пошла чековая книжка. Сначала я хотел сказать что-нибудь возвышенное об опасностях, с которыми связана наша профессия, но потом вспомнил о вдове Бруно и не стал мешать фрау Ланге заполнять чек.

– Очень великодушно с вашей стороны. Я передам это его жене и членам семьи, – заверил я ее.

– Будьте так добры. И если я могу еще что-нибудь для них сделать, пожалуйста, сообщите мне.

Я пообещал.

– Прошу вас еще об одной услуге, господин Гюнтер, – обратилась она ко мне. – У вас осталось несколько писем, которые я вам передала. Мой сын спрашивает, нельзя ли их тоже вернуть ему.

– Да, конечно. Я совсем забыл.

Интересно, что означали ее слова? Что те письма, которые все еще лежали в папке у меня в кабинете, были единственными, которые сохранились? Или она имела в виду, что остальные письма уже у Рейнхарда Ланге? Как в таком случае они к нему попали? Я ведь не смог найти никаких писем в квартире Херинга. Куда они делись?

– Я вам сам их заброшу, – заметил я. – Слава Богу, что он вернул остальные письма.

– Замечательно, не правда ли? – спросила она.

Значит, так оно и было. Он все-таки заполучил их назад.

Я пошел к двери.

– Пожалуй, мне пора воспользоваться денежками, фрау Ланге. – Я помахал двумя чеками в воздухе, а затем убрал их в бумажник. – Спасибо за вашу щедрость.

– Не стоит благодарности.

Я нахмурился, как будто вспомнил о чем-то.

– Есть одна вещь, которая меня удивляет, – сказал я. – Как раз хотел вас об этом спросить. Почему ваше издательство заинтересовалось сыскным агентством Рольфа Фогельмана?

– Рольфа Фогельмана? – повторила она в некотором смущении.

– Да. Знаете, я совершенно случайно узнал, что «Издательство Ланге» оплачивает объявления, которые Рольф Фогельман публикует в газете с июля этого года. Мне просто интересно, почему вы обратились ко мне, хотя вам было бы удобнее воспользоваться его услугами?

Фрау Ланге прищурилась, обдумывая ответ, а затем покачала головой.

– Боюсь, я ничего об этом не знаю.

Я пожал плечами и позволил себе слегка улыбнуться.

– Ну что ж, как я уже говорил, это меня просто заинтриговало, не более того. Ничего особенного в этом нет. Вы подписываете все счета своего издательства, фрау Ланге? Я имею в виду, может быть, ваш сын по своей инициативе начал оплачивать эти объявления, не ставя вас в известность? Как тогда, когда он купил тот журнал, о котором вы мне говорили. Как же он называется? Ах да, «Урания».

Фрау Ланге была ошеломлена – ее лицо начало приобретать багровый оттенок. Прежде чем ответить, она сглотнула.

– Рейнхард имеет право подписывать счета на определенную сумму, которая, как предполагается, должна покрывать его расходы в качестве одного из директоров издательства. Тем не менее, я не в состоянии объяснить вам, с чем это связано, господин Гюнтер.

– Ну, может быть, ему надоела астрология? Может быть, он решил стать частным сыщиком? Хотя, по правде говоря, фрау Ланге, бывают времена, когда гороскоп помогает раскрыть правду не хуже, чем другие способы.

– Обещаю вам спросить Рейнхарда об этом, как только увижу его. Я у вас в долгу за вашу информацию. Не могли бы вы мне сказать, откуда она у вас?

– Информация? Простите, но я строго придерживаюсь правила никогда не разглашать свои источники. Надеюсь, вы понимаете.

Она отрывисто кивнула и пожелала мне доброго вечера. В прихожей Черный Котелок все еще пылала гневом по поводу запачканного пола.

– Знаете, что бы я вам посоветовал?

– Что? – сердито спросила она.

– Думаю, вам следует позвонить сыну фрау Ланге в редакцию его журнала. Может быть, он сообщит вам какое-нибудь магическое заклинание, от которого эти следы на полу исчезнут.

Глава 17

Пятница, 21 октября

Когда я впервые обратился с этим предложением к Хильдегард Штайнингер, она восприняла его, мягко говоря, без энтузиазма.

– Давайте назовем вещи своими именами. Вы хотите выдать себя за моего мужа?

– Вы правильно поняли.

– Во-первых, мой муж умер. А во-вторых, господин комиссар, вы на него совершенно не похожи.

– Во-первых, я полагаю, тот человек не знает, что настоящий господин Штайнингер умер, а во-вторых, я думаю, что он, так же как и я, понятия не имеет о том, как выглядел ваш муж.

– Ну хорошо, а кто такой этот Рольф Фогельман?

– При решении данной задачи нас интересует только схема действий, некий «общий знаменатель», если можно так выразиться. «Общим знаменателем» является тот факт, что к услугам Фогельмана, как выяснилось, прибегали родители двух других пропавших девушек.

– Двух других жертв, вы хотели сказать, – поправила она меня. – Я знаю, что исчезло еще несколько девушек, которые были найдены потом мертвыми. Об этих убийствах не прочитаешь в газетах, но о них все говорят.

– Да, двух других жертв, – согласился я.

– Но, конечно, это только совпадение. Послушайте, сознаюсь, что я и сама подумывала об этом: заплатить какому-нибудь детективу, чтобы он поискал мою дочь. В конце концов, вы ведь до сих пор не нашли и следа ее, правда?

– Да, правда. Но тут может быть нечто большее, чем просто совпадение. Как раз это я и хочу выяснить.

– Предположим, что мы к нему обратимся. И что это нам даст?

– Вполне возможно, он совсем не тот человек, который, нам нужен. Поэтому я не могу сказать, каков будет результат решения данного уравнения.

– Это дело кажется мне весьма сомнительным, – сказала она. – Я имею в виду, каким образом он связался с теми двумя семьями?

– А он с ними и не связывался. Они сами обратились к нему, увидев его объявление в газете.

– Не говорит ли это о том, что если он и является «общим знаменателем», то не по своей воле?

– Не знаю, может быть, он просто хочет, чтобы у других складывалось именно такое впечатление. И все-таки я хотел бы узнать о нём побольше, даже если потом это мне и не пригодится. – Она положила ногу на ногу и зажгла сигарету. – Вы поможете мне в этом деле?

– Сначала ответьте на один вопрос, комиссар. Только я хочу услышать от вас честный ответ. Я устала от недомолвок. Как по-вашему, Эммелин еще жива?

Я вздохнул и покачал головой.

– Думаю, что она мертва.

– Спасибо. – Мгновение мы оба молчали. – То, о чем вы меня просите, опасно?

– Нет, полагаю, что нет.

– Тогда я согласна.

И вот теперь мы сидим в приемной агентства Фогельмана на Нюрнбергерштрассе под пристальным взглядом его секретарши весьма почтенного вида. Хильдегард Штайнингер с блеском играла роль обеспокоенной жены. Она держала меня за руку и время от времени улыбалась мне улыбкой, какую обычно предназначают любимому мужу. Она даже надела свое обручальное кольцо. Впрочем, и я тоже. Непривычно чувствовать его у себя на пальце после стольких лет одинокой жизни. Оно стало мне немного мало, и, чтобы надеть его, пришлось даже намылить палец.

Слышно было, как за стеной играли на пианино.

– У нас через стенку – музыкальная школа, – объяснила секретарша Фогельмана. Она сочувственно улыбнулась и добавила: – Вам не придется ждать долго.

Через пять минут нас пригласили в кабинет Фогельмана.

По своему опыту я знаю, что в среде частных сыщиков наиболее распространены следующие недуги: плоскостопие, расширение вен, болезни позвоночника, алкоголизм и, прости меня, Господи, венерические заболевания, но ни одно из них, кроме, пожалуй, триппера, не должно отталкивать потенциального клиента. Однако есть заболевание, которое, хотя и считается незначительным, обязано тем не менее заставить клиента задуматься, если он его засечет, – это близорукость. Если вы собираетесь платить человеку пятьдесят марок в день за поиски вашей пропавшей бабушки, вы по крайней мере должны быть уверены, что тот, кого вы нанимаете, достаточно хорошо видит, чтобы найти хотя бы свою затерявшуюся запонку. Поэтому очки со стеклами толщиной с бутылочное стекло, которые носил Рольф Фогельман, могли насторожить его клиента.

С другой стороны, непривлекательность, вызванная каким-нибудь физическим недостатком, сама по себе не может быть препятствием для карьеры сыщика, поэтому Фогельман, неприглядный тип в целом, вполне мог добыть себе на жизнь какие-то крохи. Я сказал «крохи» – а я подбираю слова очень тщательно, – потому что Фогельман с шапкой непокорных рыжих вьющихся волос, широким носом, больше напоминающим клюв, и мощной плоской грудью был похож на нелепого петушка доисторической породы, явно обреченной на вымирание.

Подтянув брюки почти до подмышек, Фогельман вышел из-за стола и направился широким шагом бывшего полицейского, чтобы пожать нам руки. Он ставил свои большие ступни так, будто только что слез с велосипеда.

– Рольф Фогельман, рад познакомиться с вами обоими, – произнес он с сильным берлинским акцентом высоким, срывающимся голосом, словно ему не хватало дыхания.

– Штайнингер, – представился я. – А это моя жена, Хильдегард.

Он указал на два кресла, стоявших перед большим письменным столом, и, когда пошел вслед за нами по ковру, я услышал, как поскрипывают его ботинки. В кабинете было мало мебели. Стойка для шляп, столик на колесиках с напитками, длинный, весьма потертый диван и за ним – стол у стены с двумя лампами и несколькими стопками книг.

– Очень мило с вашей стороны, что вы нас так быстро приняли, – любезно сказала Хильдегард.

Фогельман сел и посмотрел на нас. Хотя он находился в метре от меня, я почувствовал запах прокисшего йогурта из его рта.

– Видите ли, когда ваш муж сообщил, что у вас пропала дочь, естественно, я понял, что дело не терпит отлагательств. – Он провел ладонью по листу своего блокнота и вытащил карандаш. – Какого числа она пропала?

– В четверг, двадцать второго сентября, – сказал я. – Она уехала в школу танцев в Потсдам. В тот вечер она ушла из дому – мы живем в Штеглице, – в половине восьмого. Занятия начинаются в восемь, но она там не появилась.

Хильдегард дотронулась до моей руки, и я успокаивающе сжал ее.

Фогельман кивнул.

– Уже почти месяц, – произнес он задумчиво. – А что полиция?

– Полиция? – с горечью произнес я. – Полиция ничего не делает. Мы ничего не знаем. В газетах ничего не прочитаешь. И тем не менее все вокруг говорят, что пропали и другие девушки одних лет с Эммелин. – Я сделал паузу. – И что они убиты.

– Да, дело обстоит именно так, – признал он, подтягивая узел своего дешевого шерстяного галстука. – Согласно официальной версии, прессе запрещено освещать эти исчезновения и убийства – полиция стремится избежать паники. Кроме того, полиция опасается, что это может подтолкнуть каких-нибудь придурков начать совершать похожие убийства. Но настоящая причина кроется в том, что полиция не хочет, чтобы все еще раз убедились в ее абсолютной неспособности поймать преступника.

Я почувствовал, как рука Хильдегард с силой сжала мою.

– Господин Фогельман, – сказала она, – труднее всего переносить неизвестность. Что с ней случилось? Если бы мы только знали, жива она или...

– Понимаю, фрау Штайнингер. – Он посмотрел на меня. – Следует ли расценивать ваши слова так, что вы хотите, чтобы я попытался найти ее?

– Пожалуйста, господин Фогельман, – попросил я. – Мы увидели ваше объявление в «Беобахтер», и, поверьте, вы – наша последняя надежда. Мы устали просто сидеть и ждать, что будет дальше. Правда, дорога"?

– Да-да, мы устали.

– У вас есть фотография дочери?

Хильдегард открыла сумочку и протянула ему такую же фотографию, какую она раньше отдала Дойбелю.

Фогельман довольно безразлично посмотрел на нее.

– Хорошенькая. Как она добиралась до Потсдама?

– Поездом.

– И вам кажется, что она пропала где-то по пути от Штеглица до танцевальной школы, верно?

Я кивнул.

– У нее были какие-нибудь проблемы дома?

– Нет, – твердо сказала Хильдегард.

– А в школе?

Мы оба покачали головой, и Фогельман записал что-то в своем блокноте.

– Она дружила с мальчиками?

Я искоса взглянул на Хильдегард.

– Не думаю. Я просмотрела вещи в ее комнате и не нашла ничего, указывающего на то, что она встречается с мальчиками, – сообщила она.

Фогельман мрачно кивнул и затем вдруг сильно закашлялся. Он извинился за приступ кашля, держа носовой платок у рта. Лицо его стало таким же красным, как и волосы.

– Прошло четыре недели с момента ее исчезновения, и вы, конечно, связались со всеми родственниками и переговорили с ее школьными подругами, чтобы убедиться, что она не живет у кого-нибудь из них? – Он вытер платком рот.

– Естественно, – сдержанно сказала Хильдегард.

– Мы искали ее повсюду, – подтвердил я. – Я проверил каждый метр ее пути и ничего не нашел.

Это была истинная правда.

– Как она была одета в тот день?

Хильдегард описала одежду Эммелин.

– У нее были деньги?

– Несколько марок. Ее сбережения остались нетронутыми.

– Ну что ж, я тут порасспрашиваю, может, удастся что-нибудь выяснить. Оставьте мне свой адрес.

Я продиктовал ему адрес и номер телефона. Закончив писать, он встал, страдальчески выгнул спину и прошелся по комнате, засунув руки глубоко в карманы, – удивительно похожий на неуклюжего школьника. Только теперь я догадался, что ему не больше сорока.

– Ждите от меня известий. Я свяжусь с вами через пару дней или, может быть, раньше, если мне удастся что-нибудь выяснить.

Мы встали, собираясь уходить.

– Как вы думаете, есть ли надежда, что она жива? – спросила Хильдегард.

Фогельман меланхолически пожал плечами.

– Должен признаться, что очень маленькая. Но я сделаю все возможное.

– А с чего вы начнете? – полюбопытствовал я.

Он снова подтянул узел своего галстука, при этом воротник его рубашки уперся в кадык. Я невольно задержал дыхание, когда он вновь обернулся ко мне.

– Ну, начну с того, что размножу фотографии вашей дочери, раздам их разным людям. Вы знаете, в нашем городе очень много беглецов. Есть дети, которых совсем не привлекает «Гитлерюгенд» и тому подобные вещи. Я начну действовать в этом направлении, господин Штайнингер. – Он положил руку мне на плечо и проводил нас до двери.

– Спасибо, – поблагодарила Хильдегард. – Вы очень добры, господин Фогельман.

Я улыбнулся и вежливо кивнул. Он наклонил голову, и в тот момент, когда я пропускал Хильдегард в дверь, я заметил, что он смотрит на ее ноги. Трудно упрекнуть его за это. В своем бежевом шерстяном болеро, фуляровой блузке в горошек и юбке из бургундской шерсти она выглядела так, как будто на нее ушла вся годовая сумма военных репараций. Мне было приятно выступать в роли ее мужа.

Я пожал руку Фогельману и догнал Хильдегард, думая о том, что если бы я на самом деле был ее мужем, то повез бы ее домой, чтобы раздеть и заняться любовью.

Пока мы выходили из агентства Фогельмана и шли по улице, я предавался грезам о любви в элегантном обрамлении из шелка и кружев. Сексуальная привлекательность Хильдегард складывалась из множества неуловимых нюансов, а не просто из упругой груди и ягодиц, которые рисовало мое разгоряченное воображение. Но я знал, что мои грезы о роли счастливого мужа абсолютно не соответствовали действительности: настоящий господин Штайнингер, будь он жив, без сомнения, отвез бы свою красавицу жену домой, и в мыслях не имея предложить ей что-нибудь более возбуждающее, чем чашечка горячего кофе, а потом отправился бы на службу в свой банк. Просто все дело в том, что человек, который просыпается по утрам один в своей постели, думает конечно же о женщине, а тот, кто просыпается рядом с женой, – о завтраке.

– Ну, и что вам дал этот визит? – спросила фрау Штайнингер, когда мы ехали в машине обратно в Штеглиц. – Я думаю, он на самом деле лучше, чем выглядит. И он отнесся к нам сочувственно. И уж конечно, он ничуть не хуже ваших людей, комиссар. Не могу понять, зачем нам это было нужно.

Она продолжала говорить в таком же духе еще минуту-другую, я не мешал ей.

– И вы считаете совершенно нормальным, что он не задал нам никаких совершенно очевидных вопросов? – удалось мне наконец вставить.

Она вздохнула:

– Например?

– Ни разу не упомянул, например, о вознаграждении за свои услуги.

– Осмелюсь предположить, если бы он подумал, что нам его услуги не по карману, он бы сказал об этом прямо. И кроме того, не думайте, что я буду оплачивать ваш маленький эксперимент.

Я успокоил ее – за все заплатит Крипо.

Увидев броский темно-желтый фургон, в котором продавали сигареты, я подъехал к нему и вышел из машины. Купил пару блоков и бросил один в «бардачок». Вытащил сигарету для нее, другую – для себя, дал прикурить ей, а потом закурил сам.

– И вам не показалось странным, что он не поинтересовался, сколько лет Эммелин, в какую она ходила школу, как звали ее учителя танцев, где я работаю и тому подобным?