со своей прекрасной итальянкой Джеми, но собирается бросить ее через пару дней и устроиться в цирк, здоровенный крепкий югослав-подросток, работавший в нью-йоркской галерее «Семь искусств», где собирались на чтения большие бородатые битники, и вот теперь будет цирк и вся его собственная эпопея «на дороге» – Это слишком, ведь уже в настоящую минуту он начинает парить нас рассказами о цирке – И вершина всего – сам Коди ждет нас, с ЕГО тысячей историй – Мы все соглашаемся, что за этим уже не угнаться, что мы взяты в окружение жизнью, что нам никогда не понять, поэтому мы сосредоточиваемся посредством отхлебывания виски из горла, и когда бутылка пустеет, я выбегаю из машины за следующей, точка.
 
      13
      Но по дороге к Коди мое безумие уже начало странным образом обнаруживаться, позже я отметил еще один знак беды: мне показалось, что в небе над Лос-Гатосом я вижу летающую тарелку – В пяти милях – Я посмотрел и увидел, как летит эта штука, и сказал об этом Дейву, он глянул туда и ответил:» А, это просто вершина радиомачты» – Это напомнило мне случай, когда я съел таблетку мескалина и принял за летающую тарелку самолет в небе (это странная история, и надо быть сумасшедшим, чтобы писать об этом).
      А вот и старина Коди, сидит на подоконнике в гостиной своего замечательного ранчо-дома, размышляя над какой-то проблемой, рядом с огнем камина, который разожгла его жена, зная, что я обожаю камины – Она тоже мой хороший друг – Дети спят в глубине дома, время около одиннадцати, и милый старина Коди вновь пожимает мою руку – Я не видел его несколько лет, поскольку два года он провел в тюрьме Сан-Квентин по идиотскому обвинению в хранении марихуаны – Однажды он добирался на работу на железную дорогу, уже опаздывал, а его водительские права были аннулированы за превышение скорости, и вдруг он видит: стоит тачка с двумя бородатыми битниками в голубой джинсе, попросил их подбросить до железнодорожной станции за пару косяков, они согласились и арестовали его – Оказались переодетыми полицейскими – И за это великое преступление он два года провел в Сан-Квентине, в одной камере с убийцей – Его работой было драить полы на хлопкопрядильной фабрике – Поэтому я ожидал увидеть его ожесточенным и безумным, но странным и изумительным образом он стал тише, лучезарнее, терпимее, мужественней и даже дружелюбней – И несмотря на то, что миновали дни наших с ним «дорожных» безумств, его лицо оставалось таким же строгим и страстным, а мускулы гибкими, словно он готов в путь в любую минуту – Но на самом деле мне нравится его дом (которым расплатилось страховое общество железной дороги, когда он сломал себе ногу, спасая от крушения товарный вагон), нравится даже его жена, хотя порой они дерутся, нравятся его дети, особенно младший Тимми Джон, отчасти названный и в мою честь – Бедный старый, милый старый Коди сидит за шахматной доской, мечтая немедленно вызвать кого-нибудь на турнир, но у нас есть только час, чтобы поговорить, прежде чем он отправится зарабатывать на пропитание для семьи, мча своего «Гуляку Нэша» по тихим пригородам Лос-Гатоса, подпрыгивая, заводя мотор и жалуясь только на то, что «Нэш» без пинка не заводится – И никаких горьких упреков обществу не услышишь от этого великого, идеального человека, который любит меня больше, чем я того заслуживаю, а я взрываюсь объяснить ему все, не столько даже Биг Сюр, сколько последние несколько лет, но среди всеобщего трепа нет ни малейшего шанса – И я вижу по глазам Коди, что он читает в моих глазах наше общее чувство сожаления о том, что в последнее время у нас не было возможности поговорить, как бывало разговаривали, колеся по Америке в старинные «дорожные» времена, слишком многие хотят теперь поговорить с нами и рассказать свои истории, нас окружили и силы не равны – Замкнулся круг на старых героях ночи – А он говорит:» Однако парни, давайте-ка подваливайте где-нибудь около часа, когда шеф свалит, посмoтрите, как я работаю, составите мне компанию, прежде чем ехать в Город» – Я вижу, что Дейв Вейн сразу в него влюбился, да и Стенли Попович, отправившийся в это путешествие только ради того, чтобы повидать легендарного «Дина Мориарти» – Так я назвал Коди в «На дороге» – Но о, мне больно видеть, что он потерял свою любимую работу на железной дороге после того, как там накопился стаж с 1948, и теперь он обречен на шиномонтаж и тоскливые проверочные визиты – И это все из-за двух косяков дикой травы, которая спокойненько произрастает в Техасе по воле Господа Бога –
      А над книжной полкой фото, где мы стоим с ним, взявшись за руки, давным-давно, на солнечной улице.
      Я спешу объяснить Коди, что произошло год назад, когда тюремный уполномоченный по делам религии пригласил меня прочитать в Сан-Квентине лекции на религиозную тему – Дейв Вейн должен был отвезти меня и ждать снаружи, пока я войду, наверное, пряча под пальто бодрящую с похмелья бутылку, здоровенные охранники проведут меня в учебную комнату тюрьмы, где будет сидеть не меньше сотни зеков, и, очевидно, Коди в первом ряду – А я начну с того, что сам однажды сидел и не имею права читать им тут лекции о религии – Но все они одинокие заключенные и им наплевать, о чем я говорю – Все уже было продумано, все мелочи, но вместо этого в то знаменательное утро я проснулся на полу мертвецки пьяный, уже полдень и слишком поздно, вот и Дейв Вейн тут же, «Вилли» ждет нас на улице, чтобы везти на лекцию, но поздно – Правда сейчас Коди говорит:» Да все в порядке, приятель, я же понимаю» – Хотя вместо меня это сделал наш друг Ирвинг, прочитал лекцию, но он более» общественник», чем я, и может все это делать, может пойти туда и читать свои безумные стихи, заставить тюремный двор гудеть от волнения, и все-таки, я думаю, ему не стоило делать этого после всего, что случилось, ведь как я уже сказал, выпендриваться по любому поводу кроме посещения тюрьмы, это О ЧЕМ-ТО ГОВОРИТ – И я сообщаю об этом Коди, который, решая шахматную задачу, отвечает:» Снова пьем, эй?» (если он что-нибудь и ненавидит, так это видеть меня пьяным).
      Мы помогаем ему протащить «Нэша» по улице, потом выпиваем и болтаем с Эвелин, красавицей блондинкой, которую хочет юный Рон Блейк, и даже Дейв Вейн ее хочет, но она думает совсем о другом и беспокоится о детях, которым утром в школу и танцкласс, и не может слова сказать, т. к. мы треплемся и орем, как придурки, чтобы произвести на нее впечатление, а все, что она хочет, это остаться со мной наедине и поговорить о Коди, о теперешнем его состоянии души.
      Которое включает и Билли Дабни, его женщину, которая грозилась отобрать его у Эвелин, о чем я еще расскажу.
      И вот мы направляемся по шоссе Сан-Хосе посмотреть, как работает Коди – Вот он, нацепив очки, словно Вулкан в кузнице, с огромной силой перебрасывает шины, годные на столб, «эту похуже» поверх той, трах, бабах, и все время читает длиннющую фантастическую лекцию по шиномонтажу, от которой в изумлении тает Дейв Вейн – («Господи, он может делать все это да еще объяснять, что он делает») – И в связи с этим я должен заметить, что Дейв теперь понимает, за что я всегда любил Коди – Ожидая увидеть желчного экс-зека, вместо этого он находит мученика «Американской ночи» в темных очках, который в два часа ночи своими забавными объяснениями заставляет приятелей смеяться от радости в мрачной шиномонтажной лавке, при этом в совершенстве выполняя работу, за которую ему платят – Бежит, срывает шины с колес, с грохотом бросает их на машины, включает шумные пары, но, перекрикивая их, продолжает лекцию, мчится стрелой, изгибается, бросается, летит, пока Дейв Вейн не сообщает, что сейчас умрет от смеха или расплачется тут же на месте.
      И вот мы возвращаемся в город, сразу отправляемся выпить в какую-то дикую меблирашку, и в финале я, как обычно, валяюсь пьяный на полу, а утром просыпаюсь, стеная вдали от чистой койки в Биг Сюре – Сойки теперь не будят меня, не журчит ручей, я вновь в беспокойном городе, я в западне.
 
      14
      Вместо этого звенят бутылки в гостиной, где заходится криком бедный Лекс Паскаль, это напоминает мне случай год назад, когда будущая жена Джерри Вагнера разозлилась на Лекса и запустила полной полугаллоновой бутылкой «Токая» через всю комнату, и попала ему прямо в глаз, а затем пароходом отправилась в Японию, чтоб пройти вместе с Джерри большую дзенскую свадебную церемонию, о которой писали все газеты, а старина Лекс остается с раной, которую я пытаюсь перевязать в ванной наверху, приговаривая: «Эй, кровь уже не течет, все будет в порядке, Лекс» – «Я тоже франко-канадского происхождения», заявляет он с гордостью, и когда мы с Дейвом и Джорджем Басо готовимся в обратный путь в Нью-Йорк, он в качестве прощального подарка награждает меня медалью Св. Христофора – Лекс это парень, которому не прозябать бы в этом сумасшедшем доме битников, а спрятаться бы где-нибудь на ранчо, сильный, красивый, полный безумной жажды женщин и вина и никогда не удовлетворяющийся ни тем, ни другим – А я под звон бутылок и «Торжественную мессу» Бетховена проваливаюсь в сон прямо на полу.
      Просыпаюсь на следующее утро, конечно стеная, но все-таки это замечательный день, ведь мы собираемся навестить бедного Джорджа Басо в туберкулезной лечебнице в долине – Дейв подбадривает меня, принося кофе или, дополнительно, вино – Я на полу у Бена Фагана, по-видимому разглагольствовал с ним до утра о буддизме – тоже буддист нашелся.
      Успеваю уже запутаться, как вдруг появляется Джой Розенберг, странный паренек из Орегона со здоровенной бородой и волосами, растущими от самой шеи, как у Рауля Кастро, однажды он стал чемпионом по прыжкам в высоту в спортивном лагере Калифорнийского университета, совершив несмотря на свои пять футов шесть дюймов роста невероятный скачок над перекладиной, установленной на высоте шесть футов девять дюймов; появляется и демонстрирует свою способность к прыжкам, пританцовывая на легких ножках – Странный атлет, решивший вместо этого вдруг стать неким битническим Иисусом, и на самом деле юные голубые глаза его излучают совершенную чистоту и искренность – Они так чисты, что не замечаешь уже ни сумасшедшего хайра, ни бороды, а еще он всегда носит потрепанную но странным образом элегантную одежду («Один из первых битников-денди», сказал мне чуть позже МакЛиар,» слышал о таких? Это новые странные подпольные битники, или как их там назвать, которые одеваются изящно, как денди, даже если это всего лишь джинсовый пиджак и яркие штаны, у них всегда странная красивейшая обувь, рубашки, или для промывки мозгов они могут надеть фантастические неглаженные штаны и драные кеды») – Джой одет в какую-то мягкую коричневую хламиду, типа туники или чего-то еще в этом же роде, а шуз напоминает спортивные туфли в стиле «Лас-Вегас» – В тот момент, когда он видит мои маленькие мятые голубые кеды, которые я надел в Биг Сюре, когда стер ноги, карабкаясь по скалам, он мечтает заполучить их, готов даже обменять свои стильные лас-вегасские спортивные туфли (светлая кожа, необработанная) на мои глупые маленькие тесноватые, но все же отличные кеды, которые я ношу, поскольку волдыри монтерейской трассы все еще дают о себе знать – И мы меняемся – Я спрашиваю о нем Дейва Вейна: Дейв говорит:» Он один из тех по-настоящему странных и милейших парней, которых я когда-либо знал, говорят, я слышал, он появился неделю назад, его спрашивали, чем он собирается заниматься, он не ответил, только улыбался – Он из тех, кто хочет докопаться до истины и просто смотреть и радоваться и не рассуждать об этом – Если кто-нибудь скажет ему: «Покатили в Нью-Йорк», он просто запрыгнет в кабину, не говоря ни слова – Что же касается странствий, видишь ли, со всей этой молодежью, нам, старой ебани, у него еще учиться и учиться, и вере тоже, а вера у него есть, по глазам вижу, он верит в каждую дорогу, по которой может отправиться с кем-либо, как и Исус, я думаю».
      Странно, но позднее в мечтах я воображал, что бреду в полях Арканзаса в поисках странной компании пилигримов, а Дейв Вейн сидит там и шепчет: «Ш-ш-ш, Он спит», «Он» имеется в виду Джой, и все его апостолы следуют за ним в походе на Нью-Йорк, после которого надеются перейти по воде на другой берег – Но конечно (даже в мечтах) я посмеиваюсь и не верю в это (это мои обычные дневные грезы), но утром, глядя в глаза Джоя Розенберга, я вдруг понимаю, ЭТО ОН, Исус, потому как каждый (согласно моим видениям), кто посмотрит в его глаза, уже убежден и обращен – И видение вырастает в долгий натянутый рассказ, где в конце концов разумная IBM машина пытается разрушить это «второе пришествие» и т. д. (но кроме того, уже в реальности, несколько месяцев спустя будучи уже дома, я выбросил его шуз в урну, чувствуя, что он приносит мне несчастье и жалея, что не сохранил свои голубые кеды с маленькими дырочками в районе большого пальца!).
      Итак, в любом случае мы берем с собой Джоя и Рона Блейка, который всегда следует за Дейвом, и отправляемся в лавку Монсанто, это наш обычный ритуал, а затем к «Майку» на углу, где в десять утра начинаем день с завтрака, выпивки и нескольких партий в бильярд на столах, стоящих вдоль бара – Джой выигрывает, этот странный, не виданный ранее игрок в бильярд с длинными библейскими волосами изгибается, чтобы проскользнуть кием сквозь чрезвычайно профессионально и компетентно сложенные пальцы и разбивает «дом» долгими прямыми атаками – В это же время три эти бедные изголодавшиеся подростка уминают и лопают все, что на столе! – Далеко не каждый день встречается пьяный романист, готовый с понтом промотать сотни долларов, они заказывают все подряд, спагетти, следом гигантские гамбургеры «Джумбо», следом мороженое, пирог и пудинги, у Дейва Вейна аппетит и так хорош, а он еще придвигает к тарелке «Манхеттен» и «Мартини» – Я же причитаю над моим старым фатальным двойным «Бурбоном» и имбирным пивом и через пару дней буду жалеть об этом.
      Все пьяницы знают, как развивается процесс: в первый день ты пьешь, и все нормально, на следующий день голова уже тяжелая, но это еще легко поправить, опохмелившись и закусив как следует, но ежели ты отказываешься от еды и движешься прямо к очередной вечерней пьянке и просыпаешься лишь для того, чтобы продолжить кутеж и продолжаешь то же самое на четвертые сутки, настанет день, когда алкоголь перестанет действовать, поскольку ты уже химически перегружен, и тебе надо проспаться, но спать ты уже не можешь, поскольку именно алкоголь усыплял тебя пять последних ночей, так и приходит абстиненция – Бессонница, потливость, дрожь, все возрастающее ощущение слабости, когда твои руки онемелы и бесполезны, кошмары (кошмары о смерти)… ну а позже все это еще усилится.
      Около полудня, превратившегося для меня к тому моменту в вершину золотого туманного нового дня, мы подбираем подружку Дейва, Роману Шварц, этакого большого румынского монстра красоты (я имею в виду ее огромные лиловые глаза и высокий рост, обширность, похожую на обширность спасательной летной куртки), Дейв шепчет мне на ухо :» Ты бы видел, как она разгуливает по «Восточному Дзенскому дому» в этих своих пурпурных штанах в качестве единственной одежды, там есть один женатый парень, который сходит с ума всякий раз, как она спускается в холл, но я его не виню, а ты? Она не пытается соблазнить его или еще кого, просто нудистка, она верит в нудизм и ей-богу намерена практиковать его! («Восточный Дзенский дом» это меблированные комнаты, там живут разные супружеские пары, одиночки и какие-то богемные семейства изучают субуд или что-то там такое, я там не был) – При всем том, что эта крупная красивая брюнетка по впечатлению может напомнить некую рабыню любви, она умна, начитана, пишет стихи, учится дзену, знает все на свете и на самом деле просто большая румынская еврейка, которая мечтает выйти замуж за хорошего трудягу парня и жить на ферме в долине, вот так –
      Туберкулезная больница в двух часах езды в направлении Трейси и долины Св. Хоакина, Дейв ведет прекрасно, Романа уселась между нами, и я вновь держу в руках бутылку, светит яркое прекрасное солнце Калифорнии, и сливовые сады проносятся мимо – Это так всегда весело ехать прекрасным солнечным днем в какое-нибудь интересное местечко с отличным водителем, и с бутылкой, и в черных очках, и с отличной беседой, как я уже сказал – Рон и Джой сидят по-турецки на заднем матрасе, как сидел бедняга Джордж Басо во время последней поездки из Фриско в Нью-Йорк.
      Но больше всего мне сразу полюбилось в этом японском парнишке то, что он рассказал мне в первую же ночь, когда я познакомился с ним на той сумасшедшей кухне дома на улице Буканан: с полуночи до шести утра медленно и методично он излагал мне свою версию жизни Будды начиная с детства и до самого конца – Теория Джорджа (у него было много теорий, и еще он проводил обучающие медитации с колоколами, действительно серьезный юный светский служитель японского буддизма, когда дело со словами не расходится) заключалась в том, что Будда не отказывался от любовных сношений с женой и наложницами гарема из-за отсутствия, дескать, интереса к сексу, напротив, он изучил высшие ступени искусства любви и эротики, очевидно в Индии того времени, где тогда создавались великие книги Кама-Сутры, книги, которые дают руководство к каждому действию, аспекту, подходу, мгновению, приему, поцелую, объятию, пылкому движению и причмокиванию любовного акта с другим человеческим существом «мужского или женского пола», утверждал Джордж:» Он знал все, что только можно знать о сексе, так что когда покинул мир удовольствий и стал лесным аскетом, все, конечно, знали, что ему на это совсем не наплевать – Это заставляло людей того времени относиться с огромным уважением к каждому его слову – И ведь он не был просто Казановой с парой фригидных связей за несколько лет, парень, он прошел весь путь, у него были министры, и особые евнухи, и особые женщины, учившие его любви, к нему приводили специальных девственниц, ему были знакомы все нюансы порочности и не-порочности и, как вы знаете, он же был еще отличным стрелком, наездником, он был в совершенстве обучен всем искусствам жизни по приказу отца, ведь его отец хотел быть уверен, что он НИКОГДА не покинет дворец – Они использовали все книжные уловки, чтобы вовлечь его в жизнь ради удовольствия и, как ты знаешь даже заставили его счастливо вступить в брак с прекрасной девушкой по имени Рахула, и еще у него был гарем, включавший юных танцовщиков и все, что описано в книгах», затем Джордж погружался в мельчайшие детали своего знания, типа:» Он знал, что фаллос берется рукой и вращательным движением вводится в вагину, но это был лишь один из нескольких вариантов, среди которых есть также возможность опустить девичьи бедра так, что видно, как вытягивается вульва, и фаллос вводится одним острым движением, словно жалит оса, или вульва обнажается поднятием бедер высоко вверх, так чтобы член вошел внезапным толчком прямо до основания, затем он мог, дразня, извлечь его, или сконцентрироваться на правой или левой стороне – А потом он знал все жесты, слова, выражения, что делать с цветком, чего не делать с цветком, как «пить» губы во всех вариантах поцелуя, или как пылко поцеловать, или нежно поцеловать, парень, он с самого начала был гениален"… и так далее, Джордж излагает мне все это до шести утра, когда я становлюсь уже одной из самых фантастических «Будда-чарит» о которых когда-либо слышал, включая собственно джорджевскую совершенную формулировку «Двенадцати нирдан», где Будда просто логически разъяснил все творение и ясно изложил, что есть что, под деревом Бо, цепь иллюзий – И во время путешествия в Нью-Йорк, где мы с Дейвом на передних сидениях говорили всю дорогу, бедняга Джордж просто сидел там на матрасе, большей частью молча, и только сказал нам, что отправился в эту поездку, чтобы выяснить, ОН путешествует в Нью-Йорк, или это МАШИНА («Вилли-джип») путешествует в Нью-Йорк, или это просто катят КОЛЕСА, или шины или что вообще – Дзенская задача своего рода – Так что когда я увидел элеваторы на оклахомской равнине, Джордж тихо сказал:» Ну, мне кажется, что элеватор ждет, чтобы дорога приблизилась к нему», или заявляет вдруг:» Пока вы тут парни трепались о том, как приготовить хороший «Перно Мартини», я видел белую лошадь, стоявшую в брошенном амбаре» – В Лас-Вегасе мы взяли комнату в хорошем мотеле и отправились сыграть в рулетку, в Сен-луисе мы ходили смотреть великие «танцующие животы» восточносентлуисских притонов, где три удивительнейшие девушки демонстрировали танец живота, улыбаясь именно нам, словно знали все о Джордже и его теориях насчет эрогенного Будды (там сидел еще некий монарх, глазеющий на «тнцуюшыхдэвушк», и все словно знали о Дейве Вейне, который когда бы ни увидел красавицу, говорил, облизываясь:» Юм-юм…»).
      А теперь вот Джордж с туберкулезом, и говорят даже, он может умереть – И это присовокупляется к мраку моего сознания, нагромождаются вдруг все эти штуки о СМЕРТИ – Но я не могу поверить, чтобы старый мастер дзена позволил своему телу умереть именно сейчас, хотя это и становится похожим на истину, когда мы, миновав лужайку, входим в палату с койками и видим, как он уныло сидит на краю постели, волосы свисают на брови, а раньше они были зачесаны назад – Он в больничной пижаме и смотрит на нас почти с неудовольствием ( но в больнице всем неприятны неожиданные визиты друзей или родственников) – Никто не хочет сюрпризов на больничной койке – Он вздыхает и выходит с нами на теплую лужайку, а выражение его лица говорит:» Ну, ах, вот вы приехали навестить меня, потому что я болен, но чего вы хотите от меня на самом деле?», как будто былой прошлогодний кураж юмора уступил теперь место глубокому, как бездна, японскому скептицизму, вроде того, какой у самурая в припадке суицидальной депрессии (удивляет меня своей жалкой унылой перепуганной смурью).
 
      15
      Я имею в виду, это было похоже на первое испуганное понимание, каково на самом деле быть японцем – Быть японцем и не верить больше в жизнь и быть унылым, как Бетховен, но и в унынии оставаться японцем, за всем этим уныние Басе, великий грозный взгляд Иссы или Шики, стоять на морозе, преклонив голову, словно главо-преклоненное-забытье всех старых лошадей японских долгих сумерек.
      Он сидит там на скамеечке, понуря голову, и когда Дейв спрашивает его:» Ну, ты скоро поправишься, Джордж», он просто отвечает «Не знаю» – На самом деле он имеет в виду:» Мне все равно» – И всегда такой теплый и обходительный в общении со мной, он теперь едва уделяет мне внимание – Он немного нервничает из-за остальных пациентов, военного образца ветеранов, увидят еще, что его навещает компания оборванных битников включая Джоя Розенберга, который скачет по лужайке, разглядывая цветы с радостной и искренней улыбкой – А маленький аккуратный Джордж, всего пять футов и пять дюймов роста, и сверх того всего несколько фунтов веса, и такой чистый, с нежными пушистыми волосами, как у ребенка, с нежными руками, он просто смотрит в землю – Его ответы похожи на стариковские (ему всего лишь тридцать) – «Я подозреваю, вся дхарма говорит о том, что все есть ничто, есть только слабость в моих костях», уступает он, и это заставляет меня лишь пожать плечами – (По дороге Дейв предупреждал нас подготовиться к тому, что Джордж так переменился) – Но я пытаюсь вернуться к прежнему ходу вещей:» Помнишь тех танцовщиц в Сен-Луисе?» – «Да, милая была шлюшка» (он отсылает к надушенному хлопчатобумажному лоскутку, который бросила нам в танце одна из девушек, мы позже повесили его на придорожном кресте, на месте несчастного случая, который мы вырвали из земли в один кроваво-красный закатный час в Аризоне, привязали этот надушенный прекрасный лоскут там, где находилась голова Христа, так чтоб заставить всех нюхать его, когда привезем в Нью-Йорк, а Джордж указал на то, как это красиво мы сделали подсознательно, поскольку чистый результат этого действия состоял в том, что все пижоны из Гринвич-виллидж, приходившие к нам, поднимали крест и склонялись к нему головами (носами)) – Но Джорджу уже все равно – И в любом случае пора отъезжать.
      Но ах, когда мы отчаливаем и машем ему на прощание, а он разворачивается, чтобы удалиться в больницу, я вытягиваюсь позади остальных и поворачиваюсь махнуть ему еще несколько раз – В конце концов я превращаю это в шутку, кивая из-за угла и высовываясь, чтобы помахать еще раз – Он кивает из-за куста и машет – Я мчусь к кусту и выглядываю – И вдруг мы превращаемся в двух безумных мудрецов, валяющих дурака на лужайке – В финале мы удаляемся все дальше и дальше, а он все ближе к двери, и мы делаем изысканные жесты вплоть до тех мелочей, когда, например, он ступает за дверь, а я жду, пока он высунет из-за нее палец – Тогда из-за своего угла я высовываю ботинок – Потом в щели появляется его глаз – А я ничего не показываю и кричу: «У-у» – Тогда он тоже ничего не показывает и ничего не говорит – И я прячусь за углом и ничего не делаю – И вдруг я выскакиваю, и ОН выскакивает, и мы принимаемся вновь махать и киваем на наши прятки – Потом я пускаюсь на хитрость, просто быстрым шагом ухожу, но вдруг разворачиваюсь и снова машу рукой – Он пятится и тоже машет – Чем дальше я удаляюсь, тоже задом наперед, тем активнее размахиваю – В конце концов мы уже так далеко друг от друга, за сотню ярдов, что игру продолжать невозможно, но мы все равно продолжаем – В конце концов я вижу печальное маленькое дзенское помахивание ручкой – Я высоко подпрыгиваю и вращаю обеими руками – Он делает то же – Он входит в больницу, но минутой позже высовывается, на этот раз из окна палаты! – Я показываю ему поросячий нос из-за дерева – И этому нет конца – Остальные уже давно в машине и недоумевают, что меня задерживает – Меня задерживает тот факт, что я знаю: Джордж поправится, и выживет, и станет учить людей веселой истине, и Джордж знает, что я знаю это, вот почему он играет со мной, волшебная игра радостной свободы, единственное, что собственно и означает дзен или в данном случае японскую душу, вот что я скажу, «И когда-нибудь я отправлюсь с Джорджем в Японию», обещаю я себе после нашего маленького прощального взмаха, поскольку слышу, как колокол собирает всех к ужину и вижу, как остальные пациенты спешат к своей еде, и, зная фантастический аппетит Джорджа, спрятанный в этом маленьком хрупком теле, не хочу его обламывать, и, несмотря на это он откалывает последний номер: Он выбрасывает в большую кадку стакан с водой, и больше я его не вижу.
      «Что бы это значило?», ломаю голову по дороге к машине.
 
      16
      В завершение этого сумасшедшего дня я сижу в три часа ночи в машине, которая несется со скоростью 100 миль в час по спящим улицам, холмам и портовым районам Сан-Франциско, Дейв с Романой ушли спать, а остальные напились, и этот сумасшедший сосед по меблирашке (богемный тип, но при этом трудяга, маляр, возвращается домой в больших грязных ботинках, у него еще ребенок, а жена умерла) – Я был у него на квартире и слушал оглушительно-громкого Стена Гетца на его «хай-фае» и меня угораздило заметить, что, по моим соображениям, Дейв Вейн и Коди Померей два величайших водителя в мире – «Что?», орет он, здоровый белокурый крепкий парень со странной застывшей улыбкой, «мужик, я однажды в гонках участвовал! Пойдем спустимся, я покажу тебе!» – Уже почти рассвет, мы срезаем Буканан и мчимся за угол на визжащих колесах, он разгоняется и свищет прямо на красный свет, так что слева взвизгивают чьи-то тормоза, на бешеной скорости он взлетает на холм, и когда мы оказываемся на вершине, я ожидаю, что он сделает небольшую паузу, чтобы осмотреться, но он мчится еще быстрее и практически слетает с холма, и мы плюхаемся на одну из стремительных улочек Сан-Франциско, ткнувшись рылом в воду Залива, а он еще жмет на газ! Со скоростью ста миль в час «сплавляемся» к основанию холма, где к счастью перекресток и зеленый свет, и мы проносимся, претерпев лишь один жуткий удар на пересечении дорог и еще один там, где начинается спуск – Въезжаем в портовый район и со свистом мчимся – Через минуту мы уже летим по скату Моста, и прежде чем я успеваю отхлебнуть из последней поздней бутылки, паркуемся дома на Буканан – Величайший водитель в мире, кто бы он ни был, и я больше никогда не видел его – Брюс какой-то, а может и нет – Вот это ралли.
 
      17
      Заканчиваю же я, пьяно стеная на полу, на этот раз возле матраса Дейва, забыв, что его даже нет дома.
      Но насколько я помню, в то утро случилась странная вещь: еще до того, как Коди позвонил из долины: я вновь чувствую себя беспомощно идиотски подавленным, вздыхаю при воспоминании о смерти Тайка и вспоминаю тот тянущийся пляж, а рядом с батареей в туалете лежит копия с босвелловского Джонсона, о котором мы так счастливо спорили сегодня в машине: открываю первую попавшуюся страницу, затем еще одну и начинаю читать с левого верхнего абзаца, и вдруг я вновь в бесконечно прекрасном мире: старый Док Джонсон и Боссвелл навещают замок в Шотландии, принадлежащий покойному другу по имени Рори Мор, пьют шерри у огромного камина, рассматривая висящий на стене портрет Рори, вот окно Рори, Джонсон вдруг говорит:» Сэр, вот что бы я сделал, чтобы иметь дело с мечом Рори Мора» (на портрете старый Рори стоит в шотландской накидке) « Я бы вошел к нему с кинжалом и с удовольствием вонзил его в него, как в животное», и смутно сквозь похмелье я понимаю, что если и был какой-нибудь способ выразить вдове Рори Мора свою печаль по поводу несчастных обстоятельств, приведших к его смерти, то только этот – Такой жалкий, иррациональный, и все-таки совершенный – Я бегом спускаюсь на кухню, где Дейв Вейн и другие уже чем-то завтракают, и начинаю им все это зачитывать – Джоунси подозрительно поглядывает на меня поверх своей трубки, ибо что это за литературщина в столь ранний час, но я вовсе не литературен – Я вновь вижу смерть, смерть Рори Мора, но реакция Джонсона на смерть идеальна, так идеальна, что я могу только желать, чтобы старина Джонсон сидел теперь на этой кухне – (На помощь! Я думаю.).
      Звонит Коди из Лос-Гатоса с известием, что потерял работу в шиномонтажной мастерской – «Потому что мы там вчера вечером были?» – «Нет-нет, вовсе не поэтому, ему пришлось уволить несколько человек, поскольку закладная обирает его до нитки и все такое, и какая-то герба пытается засудить его за подделку чека и все такое, короче, парни, мне придется искать другую работу, мне ведь нужно платить ренту и здесь все азе…., О старина, как насчет, ты не мог бы, я прошу или я не прошу, о миленький, Джек, ах, ссуди меня сотней долларов, а?» – «Ей-богу, Коди, я сейчас приеду и ПОДАРЮ тебе сотню долларов» – «Ты правда это сделаешь, слушай, да мне только в долг и достаточно, но если ты настаиваешь, хм» (ресницы в волнении хлопают по трубке, ведь он знает, что я в самом деле это сделаю) «ты, старина, любовь моя,