— У меня в книге он… может менять свой облик, — сказал Ривен, тщательно подбирая слова.

Байклин кивнул.

— В вашем мире нет волшебства, но здесь, в Мингнише, его хватает.

— Он у меня был вервульфом, оборотнем. — Ривен покосился на двух волков, которые дремали за пределами круга света. По спине у него пробежали мурашки.

— Мертах может менять свой облик, у него много личин, — уступил Байклин. — Он человек, наделенный особым даром, как и его отец. А для нас это если не благо, то немалое преимущество.

Ривену вспомнилась сцена, которую он описал в своей книге: Мертах, обернувшийся седым огромным волком, рыщет по топям под полной луной, и любимцы его — волк и волчица — вместе с ним. Он потряс головой, отгоняя наваждение.

— Так не бывает, — пробормотал он себе под нос и вдруг вспомнил, как они с Дуди напились и он увидел в окне странный силуэт с заостренными ушами: кто-то глядел на них-из темноты.

Волшебный мир, мир древней магии, недоступный обычным людям… Все это… все эти беды. Зима, что вдруг настала и прошла. Чудовища с горных вершин. Это все началось только в прошлом году, после… после Сгарр Дига? — задумчиво спросил Ривен.

— Да.

— И ты думаешь, виноват в этом я?

Байклин ничего не ответил.

Утром они пошли дальше. Мертах с волками шагал впереди, следом за ними — Байклин, поддерживающий Ратагана, который тяжело опирался на свой топор и проявлял явные признаки раздражения. За ними — Ривен со своим новым кинжалом, заткнутым за пояс. Мирканы замыкали шествие.

Пейзаж постепенно менялся. Сначала они брели по заболоченной в низинах холмистой равнине, густо заросшей вереском; но уже очень скоро дорога пошла под уклон, и впереди открылась широкая панорама низины, сверкающей лентами ручьев и рек и испещренной темными пятнами лесов. Она простиралась в безбрежную синюю даль, и лишь далеко-далеко на севере угадывался силуэт горной цепи. Ривен смотрел во все глаза. Мингниш оказался гораздо обширнее и красивей, чем Ривен представлял себе, глядя на эту страну с того холма, где была Дверь. В небе носились жаворонки и коростели. Вереск почти исчез, трава стала густой и зеленой. Ривен как будто вошел в иллюстрацию книжки. Он так и не понял, тревожит это его или, наоборот, успокаивает.

Теперь он уже различал поля, золотисто-зеленые под солнцем, и оранжевые черепичные крыши домов, и струйки дыма. В верхней части долины светились осколками зеркала небольшие озера, а в тени крутых склонов лежали остатки снега.

— Раларт, — сказал Байклин, и в его голосе слышалась радость. — Сколько же времени миновало с тех пор, как глаза мои видели Раларт в последний раз!

— Никуда он не делся, стоит на месте, — пробурчал Ратаган. — А вот ушам твоим придется потерпеть. Варбутт, я думаю, скажет тебе пару ласковых, когда мы придем в Рорим.

— За все нужно платить.

Послышался топот копыт, и на гребне холма впереди показались два всадника. Куски дерна летели из-под копыт лошадей, словно перепуганные жаворонки. Всадники были в полном боевом облачении, стальные кольца кольчуг сверкали на солнце, бликами горели медные шлемы, конская сбруя позвякивала. Ривену подумалось вдруг, что он в жизни не видел такой красоты. Всадники подъехали к ним и, остановившись в каких-нибудь десяти футах, вскинули руки в приветственном жесте.

— С прибытием, Байклин! А что, Ратаган оступился и повредил ногу?

Байклин осклабился.

— Да уж! И, между прочим, на этот раз он был трезвым.

— Ах ты щенок, Данан! — прорычал Ратаган. — Пока твоя задница грела стул, мы доблестно бились с горными чудищами и привели с нами Сказителя с Острова Туманов.

Стражи вытаращили глаза.

— Вот это новость. Помощь вам не нужна? Может быть, лошади?

Байклин покачал головой.

— Сами дойдем, ноги, чай, не подведут. Даже у Ратагана. Лучше езжайте вперед и скажите там, в Рориме, что мы скоро будем.

Данан поднял руку в прощальном приветствии.

— Охотно. Сдается мне, Байклин, что моя сестра Мира будет очень рада увидеть тебя. — Всадники развернули коней и умчались прочь.

Прошел еще час. Они поднялись на вершину последнего из холмов, и их взорам предстала долина — Дол Раларта.

Кольцевая стена высотой в семь футов, сложенная из камней, не скрепленных раствором, змеилась по краю долины. В ней было несколько ворот, каждое — с высокой башенкой и сторожевым шатром. Ривен прикинул: стена опоясывала пространство площадью примерно в три квадратные мили. За стеной виднелись стада, пасущиеся на лугах, и скопления домов.

В самом центре огороженного пространства была еще одна каменная стена, — на крепостном валу, поросшем травой, — эта внутренняя стена была выше и толще, чем внешняя. Перед стеной располагался ров с водой, а за ней — большие строения из камня и бревен, крытые черепицей. Стояли они так тесно, что стены их соприкасались друг с другом, и Ривен разглядел флигели и закрытые переходы, соединяющие постройки. Самое высокое здание, высотой в три этажа, — Дворец, — было сложено из камня, и в его больших окнах играли солнечные зайчики, хотя даже в этом здании окна первого этажа больше походили на узкие бойницы, а двустворчатая входная дверь была-тяжела и крепка. За зданием возвышалась массивная квадратная башня с широкими окнами, откуда просматривался весь Рорим, а на шпиле ее реял синий флаг. Из полдюжины труб там и сям поднимался дымок. Сонное с виду местечко, только какой-то мужчина вел лошадей через двор за высоким домом.

— Варбутт наверняка наблюдает за нами, — сказал Байклин и помахал рукой в сторону Рорима.

— Пока в корчме у ратушной площади пенится пиво, пусть он хоть палец сосет у себя на ноге, мне дела нет, — сказал Ратаган. Он заметно устал, и теперь в его голосе явственно слышалась боль. Он тяжело опирался на Байклина, хмуря лоб.

— Что, хуже стало? — спросил его Байклин.

— Да уж не лучше, чернявый, но я все равно не могу допустить, чтобы меня ввели в наш Круг под руки, точно бабу на сносях, так что побереги мозоли и продолжим наш путь.

Данан ждал их у ворот во внешней стене. Он был в кольчуге, перетянутой синим кушаком, точно таким же, как у Ратагана. Упрямый гигант наконец согласился взобраться на лошадь, так что дорога от Круга до центра Рорима не заняла много времени.

Они перешли вброд речушку, берущую начало из городских ключей — вода в ней была чистая, точно роса, — и направились к воротам Рорима. Тяжелые створки их были открыты, но на стене выше ворот несли стражу воины, облаченные в кольчуги; наконечники копий грозно поблескивали на солнце. Все оружие свое путешественники сложили у сторожевой башни, хотя Ривен заметил, что мирканы оставили посохи при себе. Он отдал стражу свой кинжал и огляделся по сторонам.

Они вышли на площадь перед самым высоким из зданий Рорима, Дворцом правителя. Площадь устилала булыжная мостовая, а ближе к ее центру был колодец. У колодца толпились женщины в невзрачных, мышиного цвета платьях, набирая воду в деревянные ведра. Они тут же прервали свое занятие и воззрились на вновь прибывших, в особенности — на Ривена. В своей спортивно-прогулочной одежде с рюкзаком за плечами Ривен чувствовал себя здесь абсолютно не к месту. И, к бесконечному своему изумлению и досаде, он вдруг обнаружил, что стесняется своего лица, изборожденного шрамами. Вот это уж полный абсурд! Но, проклиная свою неожиданную стеснительность, он все равно отвернулся от этих пытливых взглядов.

Массивные двери Дворца беззвучно распахнулись, и на крыльцо вышли двое в сопровождении двух же мирканов. Один был в кольчуге, препоясанной синим кушаком, как у стражей, — широкоплечий, казалось, он едва прошел в дверь, — с золотистой бородой, закрывающей половину груди. Второй, седовласый и безбородый, был и ростом поменьше, и сложением полегче, с пронзительными, точно наэлектризованными, голубыми глазами. Одеяние его было самым простым: серый плащ и короткие штаны, но на шее сверкал золотой обруч. Мирканы, как и следовало ожидать, оказались братья-близнецы Орд и Юниш.

Крякнув от боли, Ратаган слез с коня и оперся на плечо Мертаха.

— Ну, здравствуй, отец, — сказал он.

Золотобородый сжал свой кушак обеими руками.

— Опять неприятности, да? Твоя матушка места себе уже не находит, испереживалась вся, Ратаган. И на этот раз, я смотрю, не без причины. — Он улыбнулся, едва ли не извиняясь, но Ратаган в ответ только сморщился.

Все вместе они вошли в дом. На Ривена, казалось, никто и внимания не обратил, но когда взгляд его встретился с проницательным взором седовласого, он поспешил отвести глаза в сторону.

— Варбутт ждет вас. Всех вас, — голос седого был сух, точно осенний лист. — Я могу осмотреть ваши раны и за разговором, ибо он с нетерпением ждет новостей. И особенно от тебя, Байклин.

Байклин вздохнул.

— Так я и думал, Гвилламон. Я слишком долго отсутствовал.

— Но ты исполнил ту миссию, ради которой ушел так надолго. — Это было утверждение, не вопрос.

— Да, — Байклин повел головой в сторону Ривена, и снова пронзительный взгляд голубых глаз задержался на нем на мгновение, прежде чем скользнуть мимо.

Они вошли в небольшой коридор: стены темного дерева, каменный пол. Здесь мирканы незаметно покинули их. Потом Гвилламон и отец Ратагана провели путешественников через двустворчатую дверь в большой зал с высоченным потолком в перекрестии массивных балок. Сквозь высокие окна лились лучи желтого света. В лучах света плясали пылинки, на стенах тускло мерцали древние клинки, золотистые нити поблескивали на гобеленах. Очаг не горел, и только в самом дальнем конце зала рядом с парой кресел с высокими спинками, похожих на троны, дымилась жаровня. В правом кресле неподвижно сидел человек. Когда вошедшие приблизились, — их шаги отдавались гулким эхом в громадном зале, — человек встал.

— Байклин. Мой сын вернулся.

Он был стар, очень стар, но его белые волосы были еще густы, а орлиный профиль не утратил выразительности. Он и вправду походил на орла, только немного взъерошенного, в период линьки.

— Отец. — Байклин обнял старика, и тот снова сел в кресло.

— Вижу я, с Ратаганом случилась беда. У вас, наверное, есть немало о чем рассказать. Гвилламон, не распорядишься ли, чтобы сюда принесли воду — умыться, еду и питье? Я бы позвал прислугу, но чем меньше будет ушей, тем лучше.

Гвилламон молча кивнул и скрылся за маленькой боковой дверью слева от кресел.

Воцарилось молчание. Оно нервировало Ривена, и он беспокойно переминался с ноги на ногу. Байклин между тем разбинтовывал ногу Ратагана. Мертах хмурился, уставившись в каменный пол, где, облегченно вздохнув и высунув языки, растянулись его волки.

Через пару минут слуги внесли в зал нагруженные с верхом подносы, а потом Гвилламон быстренько выпроводил их. Он низко поклонился Варбутту и уселся напротив честной компании на возвышении у незажженного очага. Каждому принесли таз с горячей водой, серебряный песок и большое мягкое полотенце. На подносах было холодное пиво в громадных кружках, мясо и хлеб, сыр, мед и яблоки. Путешественники умылись, соскребая грязь песком, и поели в полном молчании под пристальным взглядом Варбутта. Лицо, старика было абсолютно непроницаемым. Флейта с Барабаном громко хрустели мозговыми костями. Кроме этого хруста, в зале было так тихо, что Ривен слышал голоса снаружи, чей-то смех вдалеке и мычание коров. Ратаган отодвинул пустую кружку и вытер рукой рот.

— Уф, — сказал он. — Вот оно — лучшее из всех лекарств. И гораздо приятнее пиявок.

Гвилламон хохотнул, но Юдайн, отец Ратагана, даже не улыбнулся.

— Кто это сделал? — спросил он, указав взглядом на ногу сына.

Ратаган небрежно пожал плечами.

— Гогвульф, в Скаралльском лесу.

Двое старших мужчин переглянулись, но тут Варбутт поднял руку, не давая им заговорить.

— Всему свое время, — возгласил он вроде бы невозмутимым тоном, но глаза его вспыхнули.

И только когда рану Ратагана перебинтовали, Варбутт попросил Байклина рассказать ему подробно о его пребывании на Острове Туманов. Тот покосился на Ривена, самочувствие которого после умывания и пива заметно улучшилось, и начал рассказ.

— Мне сейчас кажется, что я отсутствовал целую вечность. Восемь месяцев миновало с тех пор, как мы с Мертахом отправились к Стэйру сквозь пургу и метели, что захватили наш край в самом разгаре лета. Восемь долгих месяцев… проведенных на странной, чужой земле. В незнакомом, неприятном мире, где все нам чуждо. Действовать приходилось на свой страх и риск. Были моменты, когда я всерьез начинал опасаться, — а не слишком ли умничает сын Варбутта и не повредит ли хитроумие его здоровью.

Он усмехнулся.

— Мертах сам расскажет обо всем, что случилось, начиная с того момента, как он отправился на юг в поисках Майкла Ривена и до нашей последней встречи в том мире, перед тем, как он шагнул через Дверь сюда. Все, что я знал тогда, это то, что я все еще нахожусь на Острове и что мне придется там оставаться, пока Сказитель Историй не вернется на север. Я знал, где он живет… я вообще многое узнал о нем за время общения с местными выпивохами. Остановился я в маленькой хижине, неподалеку от его дома, и ждал. Долго и терпеливо. У меня еще оставалось немного золота, мы с Мертахом меняли его на деньги того мира, но я в основном перебивался охотой, а иногда делал набеги на окрестные огороды, словно какой-нибудь дикий зверь или мелкий воришка. — Байклин умолк на мгновение и отпил пива.

— Я обнаружил другую Дверь, следуя по пятам за смуглой девушкой, с которой случайно столкнулся на Острове. Я видел, как она пропала, пройдя через Дверь. Она была не из того мира… в этом я уверен. Пугливая, дикая, как лань, она не позволила мне приблизиться. Я поначалу подумал, что она — из наших: вышла на Остров случайно и от испуга рехнулась, но было в ней что-то такое… непонятное, что ли. Она, похоже, что-то искала, — или, быть может, кого-то. У нее брови сходились на переносице.

Но что самое странное: вскоре я снова увидел ее. Сначала она пропала, но через несколько дней появилась опять. Я видел, как она бродит вокруг старого заброшенного поселения в долине, — местные называют его Гленбриттлом. За это время она никак не могла бы дойти от одной Двери в Мингнише до той, другой, так что она либо знала еще одну Дверь, либо могла проходить через Дверь в обе стороны, а не только в одну, как все мы. С того дня я ее больше не видел. Это было в последний раз.

А потом и Майкл Ривен вернулся, и я хитростью заманил его в Мингниш. И теперь вот он здесь… и, надеюсь, не слишком расстроен. — Байклин умолк и покосился на Ривена, но тот, казалось, не видит его.

Гленбриттл. Она была там, у своего старого дома, где мы встретились с ней впервые. Но там не осталось уже никого, кто мог бы узнать ее.

Гвилламон кивнул.

— Ты все сделал правильно, Байклин, если хотя бы половина того, на что вы с Мертахом намекали насчет этого человека, — правда. Но скажи нам: что приключилось, когда вы вернулись в Мингниш? Откуда у Юниша и Ратагана такие раны?

— Скажу я. И еще много чего скажу, — вдруг произнес Мертах. Голубые глаза его были зеркальным отражением глаз отца. — Две недели назад мы с Ратаганом в сопровождении Орда и Юниша выищи из Рорима навстречу Байклину. Сначала мы договаривались, что встретимся у самой Двери, но потом Байклин все-таки уговорил меня подождать его на расстоянии дня пути от Двери, чтобы Майкл Ривен успел слегка осмотреться до того, как встретится со всеми нами. Чтобы в голове у него не случилось какой мешанины. — Здесь он усмехнулся, бросив взгляд на Ривена, но тот только нахмурился.

— Видишь ли, для Ривена я незнакомец, и в то же время он меня знает. Ему уже Доводилось встречаться со мной, на юге, только тогда я был в облике тихопомешанного старика; я надел на себя эту личину, чтобы беспрепятственно проходить на территорию лечебницы, где он тогда обитал. Но Майкл Ривен знает меня и из другого источника… как, вероятно, он знает всех нас, как знает многое о Мингнише.

— Пока хватит об этом, — прервал его Гвилламон, и Мертах поклонился отцу.

— Об остальных приключениях моих в Ином Мире вы уже знаете, — сказал он. — Неприятное, должен заметить, место. Воздух там заражен, вода затхлая и безвкусная, сама земля скована варом и плитами камня. Над городами висят облака зловонного тумана, воды рек грязны. Не из тех это мест, где бы мне захотелось опять побывать. Мы с Флейтой и Барабаном… — волки приподняли головы и вопросительно уставились на хозяина. — Нам там туго пришлось, несмотря даже на то, что у меня с собой было золото. Даже за гостеприимство в том мире нужно платить, а к странникам там относятся с недоверием. Несколько раз я едва не попался тамошним стражам. Меня хотели посадить в темницу. Но я всякий раз менял облик и ускользал. Как я понял, в мире по ту сторону Двери нет волшебства. Однако те люди тоскуют о нем в своих сказаниях. Вот, вкратце, и все. — Мертах пожал плечами и отпил пива, подтолкнув локтем Ратагана, который, похоже, задремал.

Тот вздрогнул и пробудился.

— Как я понимаю, продолжать рассказ мне. — Он поморгал и с сожалением заглянул в свою пустую кружку. — Впрочем, кажется, почти все рассказано. Только вот надо заметить, что мы были правы, когда взяли с собой Орда и Юниша. По дороге к холмам нам не раз встречались зимние волки, но держались они поодаль. Видели мы и гриффешей, хотя их было немного. Крались за нами по снегу на первых вершинах. Половину их мы перебили, остальные убежали. Потом была оттепель, снег осел, идти стало легче. Знать бы наперед, взяли бы лошадей. В назначенном месте мы дождались Байклина, — в первый раз за всю свою жизнь бездельник явился более-менее вовремя, — и все вместе мы двинулись обратно на север… приятный путь при хорошей погоде… но в Скаралле на нас напал гогвульф. Мы ему дали выволочку, но он успел-таки тяпнуть меня и прокусить руку Юнишу. Все остальное вы знаете.

Юдайн покачал головой.

— Гогвульфы! Так близко к Раларту! Это уже что-то новое. И мне это не нравится. Нужно предупредить стражей.

— А здесь что-нибудь происходило, пока меня не было? — спросил Байклин и поглядел на отца, но тот ничего не ответил.

— Да ничего особенного, — небрежно проговорил Гвилламон. — Как Ратаган уже отметил, в Раларте появились гриффеши, так что стада теперь просто так не оставишь на выпасе. Пастухи и стражи с ног уже сбились. — Он взглянул на Юдайна, и тот тяжело вздохнул.

— Двадцать шесть стражей, восемь мирканов, большинство из которых охраняют сам Рорим… им просто физически невозможно уследить за всем Долом и за предгорьями вокруг. Мороз уничтожил посевы. Тепло пришло слишком поздно. На полях теперь нечего делать, так что мы пока учим людей обращаться с оружием. Данан следит за этим. Я собираюсь пополнить число стражей и даже дал Данану в помощь двух мирканов, Льюба и Друима, но результаты проявятся только к весне, не раньше. Хорошие воины не вырастают на грядках и не выскакивают из-под земли, в отличие от тварей, что рыщут в окрестностях Дола.

Едва он замолчал, заговорил Варбутт, обращаясь к Байклину.

— Пока тебя не было, дюжины наших людей полегли в схватках со злобными горными тварями, а стада их разбежались. Пастухи насмерть дрались с фермерами за земли Дола. Волки так обнаглели, что подходят к самим стенам Круга. Постепенно Рорим превращается в остров, отрезанный от остального мира. Если так пойдет дальше, через несколько месяцев будет голод. Ты нужен здесь, а не где-то там по ту сторону Двери.

Байклин вскипел:

— Значит, ты сомневаешься в том, что я занимался важным делом?

— Еще посмотрим, что это даст, — мягко ответил старик, бросив взгляд на Ривена.

Теперь уже Ривен с трудом сдерживал возмущение. Он буквально впился взглядом в старика, восседающего в кресле. До последнего момента он сидел молча и тихо, ошеломленный рассказами Байклина, Мертаха и Ратагана, теряясь в деталях, пытаясь хоть как-то осмыслить услышанное. И темный ужас медленно поднимался в нем по мере того, как ситуация прояснялась и Ривен начинал понимать, во что именно втянул его Байклин… и какая ему уготована роль во всем этом. А за нарастающим этим ужасом таилась согревающая душу надежда, что Дженни жива и что, скорее всего, она сейчас здесь, в Мингнише. Он едва справлялся с желанием немедленно встать и броситься прочь из этого зала, прочь из Рорима, — в предгорья, где бродят лютые хищные звери, — на поиски своей жены. Ему вдруг представились ее глаза, как она смотрела на него, тогда, в доме… глаза, в которых был только страх и еще — пустота. Он едва не взвыл от отчаяния.

И вот теперь этот старик, которого сам же Ривен и создал в своей книге высокомерным и самодовольным хранителем традиций Раларта, с таким неприкрытым презрением взирал на него.

— Какого черта! — возмутился он. — Что это вы о себе возомнили? Да кто вы такие, чтобы распоряжаться мной? Так вот запросто взяли и выдернули меня из моего мира, из моей жизни, затащили в какой-то этнографический парк, понавешали на уши мне лапши, ужасы всякие, смерть, разрушение… и при этом на ваших глазах меня едва не прикончил деревянный пес. Побойтесь Бога! Сидите тут вокруг и обсуждаете меня, словно меня здесь и нет. Но я здесь, если вы еще не догадались. Здесь, в вашем хваленом заколдованном мире. И если я, как предполагается, чем-то могу вам помочь, что ж, хорошо… но тогда уж, ради Христа, прекратите обращаться со мной как с малым ребенком, который в силу своей неразвитости не способен понять, что происходит. Я все это создал! — он запнулся.

— Я создал вас… — повторил он неуверенно.

Воцарилась тишина. Флейта с Барабаном навострили уши. Наконец, Варбутт нарушил молчание.

— Итак, — тон его оставался таким же мягким, — у него все-таки есть язык. Меня это радует. — Проницательные глаза старика поймали взгляд Ривена. — Если мы оскорбили тебя, то я искренне прошу нас простить. Боюсь, мы здесь, в Рориме Раларта, не привыкли к особым церемониям. Я вижу, что ты настоящий мужчина, пусть ты и не из Мингниша. Совет наш открыт для тебя; наш дом — твой дом.

Ривен молча кивнул — в знак согласия или благодарности.

— Но слова твои лишний раз подтвердили то, что Байклин с Мертахом уже говорили нам.

— И что же такого они говорили? — огрызнулся Ривен, так и не успокоившись до конца. Варбутт повел головой в сторону Байклина. Тот осушил свою кружку и промолвил с кривой усмешкой:

— Я опять буду сейчас говорить о тебе, словно тебя здесь нет, — после чего отвернулся от Ривена и начал, уставившись в пол и вертя в руках пустую кружку:

— Как мы все уже знаем, Ривен — Сказитель. В своем мире он пишет истории, им придуманные, на бумаге, чтобы люди потом могли их прочесть. В его мире так много людей, что там невозможно ходить по свету, как это делают наши Сказители, и рассказывать людям истории в обмен на еду или ночлег, или чтобы снискать благосклонность властителя. Он пишет их на бумаге, и уже так, на бумаге, они расходятся по свету, — ибо в том мире бумага дешевая и ее много, — так люди их и узнают, а он сам сидит дома и сочиняет истории.

Тут Байклин поднял голову и поглядел на отца.

— Мы с Мертахом прочли два тома его историй, и все они оказались про Мингниш. Он все описал так, как есть: Горы и Долы, море и города. Он знает про Снежных Исполинов и гриффешей, про стражей и мирканов. И про нас тоже знает. Мы все есть там, в его книгах. Там рассказано про то, как Мертах меняет свой облик, и про ратагановы пьяные дебоши… — Услышав это, гигант засмеялся.

— Но Ривен, хотя и писал про Мингниш, сам здесь не был ни разу. Все эти истории родились у него в голове. — Байклин вновь посерьезнел и покачал головой. — Но есть и еще кое-что. Мы все уже знаем, когда и как открылась та первая Дверь; и как это связано с известным событием из жизни Сказителя. И мы также знаем, что после этого стало с Мингнишем — холод и хищные горные твари. А теперь на минутку задумайтесь вот над чем. Была оттепель. Снег начал таять. Когда, Ратаган?

Бородатый гигант наморщил лоб.

— За два дня до того, как мы встретились в горах к югу от Скаралла. И растаял он как-то слишком уж быстро. Неестественно быстро. Так же, как и появился, — буквально за день.

Байклин угрюмо кивнул.

— Как раз тогда, когда мы с Ривеном покинули его дом на Острове и начали свой путь по берегу.

— Что ты хочешь этим сказать? — насторожился Ривен.

— Только вот что: когда ты покинул Тот дом, где вы жили с женой, и направился к нам, зима отступила от Мингниша… первая передышка, которую эта земля получила за восемь месяцев, с тех самых пор, как погибла твоя жена, там, на Острове. Это ты, Майкл Ривен, твое подсознание, твои переживания управляют судьбой нашего мира.

Все остальные взорвались криками протеста, даже Варбутт в негодовании сказал свое веское слово. Это обыкновенное совпадение, возражали они. Не может целый мир так зависеть от одного человека, тем более, что он этого и не подозревает. Наконец, Ривену надоело.

— А что с моей женой? — выкрикнул он в отчаянии, пытаясь перекрыть общий шум.

Все притихли.

— Она умерла. Я своими глазами видел. Она умерла. И вот теперь она бродит здесь, снова живая. Можешь ты объяснить это, Байклин!

Тот только руками развел.

— Не могу.

— Я не верю в привидения, — в ярости продолжил Ривен.

— А в волшебство ты веришь? — спросил Мертах каким-то странным тоном, и когда Ривен взглянул на него, он увидел, что глаза его невысокого худощавого провожатого стали вдруг ярко-желтыми и заблестели в сумрачном свете уходящего дня, который струился косыми лучами сквозь высокие окна.

— Хватит, — сказал Гвилламон. Он, кажется, раздражен. — Разговор наш, похоже, ходит по кругу, кусая собственный хвост.

— Верно замечено, — согласился Варбутт. Выглядел он усталым. В глубоких морщинах его лица собирались тени. Снаружи медленно догорал свет дня. С холмов на востоке уже спускалась ночь.

— Пусть мой сын и мои советники еще побудут со мной, — сказал Варбутт. — Остальные могут идти. Дворецкий проводит вас. Сегодня вы все будете спать здесь.

Они молча поднялись. Ривен чувствовал себя никому не нужным и вообще был не в своей тарелке; слова Байклина отдавались навязчивым эхом в его сознании. Мертах взял Ратагана под руку и помог ему выйти из зала. Ривен поплелся следом. Ему очень хотелось остаться, продолжить разговор и, может быть, выудить хоть какой-то смысл из всего этого безумия; но он здесь чужой. Посторонний. Не ему вмешиваться в их жизнь. И все-таки, если предположение Байклина верно, он, Ривен, убивает этот мир.