19

Снег слепил своей белизной, сияя под ярким солнечным светом, так что путникам приходилось щуриться, чтобы не разболелись глаза. Безоблачное небо поднималось над ними голубым куполом, покоившимся на вершинах гор, окружавших долину со всех сторон. Ривен примерно прикинул их высоту. Где-то двенадцать тысяч футов. Он жадно втянул в себя чистый, животворный горный воздух. Он знал эти горы. Он увидел их с другой стороны, но узнал их. Отсюда он различал вдали изгиб Квиллинского хребта, Сгарр-нан-Гиллеан, Сгарр-Алисдайр, Сгарр-на-Банахдиш… Все те горы, на которые он восходил когда-то, лежали сейчас перед ним. Восхождение будет нелегким делом. А если погода испортится вновь, то практически неосуществимым.

Он бросил взгляд на Джиннет. Свежий воздух вернул румянец ее щекам, глаза ее вновь заблестели. Крепкий ветер, сдувающий снег с вершин, теперь развевал ее волосы. Казалось, что в ней больше не было ничего чужого: ее лицо столь же знакомо ему, как свое. Он отвел взгляд.

Гномы проводили их вверх по бесконечной спиральной лестнице, что была вырублена в скале и вывела их наружу, на покрытую накидкой снега вершину, с которой открывался вид на северную оконечность хребта. Тормод сообщил, что Стэйр лежит на расстоянии одного дня пути, и что заклятие, которое гномы наложили когда-то на Алую гору, теперь снято. Ривен не спрашивал — как. У него было такое чувство, что в этом мире не одни они могли общаться на уровне магии.

Попрощавшись с путниками, гномы закрыли за ними каменную дверь и удалились в свое подземелье, не оставив после себя никакого следа, кроме чуть примятого снега в том месте, где была дверь.

Вот и все. Теперь рядом не было никого, с кем путники могли бы посоветоваться, никого, чья мудрость могла бы помочь им понять, что делать дальше. Теперь Ривену придется рассчитывать лишь на себя.

Конец уже близко.

— Надеюсь, ты знаешь дорогу, Байклин; — обратился он к Смуглолицему.

— В жизни ее не забуду, — ответил Байклин, — хоти я выходил не отсюда. Я шел низом, вдоль неглубокой долины, что лежит по другую сторону хребта. Но мне будет несложно сориентироваться.

Ривен поправил ремень рюкзака, что впился ему в плечо.

— Тогда пошли.

Гномы хорошо снарядили их. Дали теплую одежду, сшитую из шкур оленя, отороченную мехом, подозрительно напоминавшим шерсть исполинов. Ноги их были обуты в ботинки с железными шипами, — что-то вроде кошек, — у каждого имелись при себе трос и ледоруб. На долгом своем веку гномам пришлось пережить не одну зиму в горах, так что, надо отдать им должное, они знали толк в походном снаряжении, пусть даже Ратаган с Айсой и поглядывали на эту необычную для них экипировку с некоторым сомнением.

С трудом они продвигались вперед. Первым шел Байклин, потом — Ривен, за ним — Айса и Джиннет. Ратаган замыкал колонну. Они шли, проваливаясь по щиколотку в снег, шипы на ботинках цеплялись за лед, что таился под снежным покровом. Шли, опираясь на свои ледорубы, упрямо продвигаясь вперед, несмотря на порывистый ветер, что застилал слезами глаза и трепал волосы — свежий ветер, обрушившийся на горы, поднявший вихри сухого снега с вершин, так что россыпи белых крупинок кружились в воздухе и горы, казалось, курятся белым дымком, поднимающимся в ясное небо. Их дыхание замерзало у них на губах, окутывая изморозью бороды, брови и мех одежды. А ветер прощупывал каждый шов, каждую щель, просачиваясь под одежду. А что сейчас в Долах? — думал Ривен. Лежит ли там снег? Запорошило ли Талскер? Может быть, Мадра сейчас — именно в это мгновение — глядит из окна в доме Квиринуса, как пурга наметает сугробы, и думает о нем? А дома? Может быть, у их домика на берегу тоже сейчас выпал снег? Там снег был редкостью и выпадал лишь в отдельные морозные деньки посредине зимы, и они с Дженни радовались ему, словно дети, и взбирались на скалы, и неслись взапуски по сугробам до почты в Элголе — целых шесть миль. Они вваливались туда, все в снегу, продрогшие до костей и счастливые, как летние ласточки. То был один из тех дней, о которых потом можно сложить долгий-долгий рассказ, о которых потом вспоминаешь, сидя у разожженного очага, когда наступает вечер, огонь в камине особенно ярок и сухой плавник горит голубоватым пламенем среди пылающего торфа. Настоящая роскошь. Несметное богатство. Он был богачом и даже не знал об этом.

И вот он опять пришел в эти горы, только теперь они возвышались над ним, величественные, суровые и не умеющие прощать, — прекрасные и жестокие, как клинок меча. Теперь он достаточно знал для того, чтобы быть благодарным только за то, что это существует на свете. Они — эти горы — стоили того, чтобы вобрать их в себя и сохранить в сокровенных глубинах души горечь с радостью пополам.

Они шли весь день, медленно спускаясь по склону к тропе, которую знал Байклин. Они продвигались вперед, втыкая ледорубы в лед и вонзая шипы своих новых ботинок в смерзшийся снег, где — вырубая ступени, где — спускаясь на тросах, спотыкаясь, помогая друг другу и принимая помощь, в полном молчании. Джиннет помогали все. Они слишком много пережили вместе, понял Ривен, чтобы помнить сейчас о былом вероломстве или спорить о чем-либо. У них теперь общая дорога. И по ней нужно дойти до конца.

Они непрерывно спускались четыре часа и, наконец, добрались до тропы Байклина; хотя ноги у них так и гудели от напряжения, путники не стали задерживаться и тут же начали восхождение на хребет по узкой тропе. Поднявшись на гребень хребта, они пойдут уже по траверсу от одной вершины к другой. Ривен никак не мог избавиться от навязчивой мысли о том, где они будут спать этой ночью, если вдруг разразится буран. Небо по-прежнему оставалось безоблачным, однако у горизонта появились скопления туч, окутав вершины вуалью из серого тумана, да и ветер, кажется, поднимался. Даже теплая одежда, сшитая гномами, не спасала от его леденящих порывов.

Путники остановились, чтобы оглядеться; мощный порыв ветра буквально вдавил их в лед и снег, покрывавший скалы. Они прошли уже около трети пути. Еще пять-шесть тысяч футов — и они достигнут уровня вершин.

— Это ж сколько еще идти?! — воскликнул Ратаган, изучая взглядом громоздящиеся над ними вершины. И сам же себе ответил: — Долго еще и нудно.

— Мы должны подняться до темноты, — решительно проговорил Байклин. — Перейдем на ту сторону и поднимемся на подветренный склон, там можно будет разбить лагерь.

— И разжечь костер из снега, за неимением ничего другого, — отозвался гигант.

Байклин рассмеялся.

— Гномы уложили нам достаточно горючего камня, чтобы мы смогли отогреться, так что не нужно сильно отчаиваться.

Лицо Ратагана просветлело.

— Вот и славно. Меня, впрочем, и так уже греет мысль, что где-то там у меня припрятана бутыль доброго эля, призванная поднять настроение изнывающим от жажды и утомленным путникам.

— Так что у нас есть к чему стремиться, — сказал Байклин и сделал им знак продолжать восхождение.

Они поднимались по южному склону хребта, день постепенно сходил на нет, и морозная ночь надвигалась на горы. Небо потемнело, тучи закрыли вершины гор. Снег не блестел уже, но лишь тускло мерцал в догорающем свете дня. К тому времени, когда путники выбрались на гребень хребта, стало совсем темно. Ветер выл и свистел, разбиваясь о южный склон, как о стену. Они перебрались через острый гребень хребта, и Джиннет с Ривеном едва ли не кубарем покатились вниз по обледеневшему склону. Байклин тоже упал. Они шли в связке, и Айса с Ратаганом, точно две неколебимые скалы, остановили их беспорядочное падение. На этом склоне горы ветер тут же утих. Они ничего не могли разглядеть во мраке — только темные очертания фигур на пока еще светлом снеге. Снег вился в воздухе и, падая, заметал их следы. Байклин встал первым.

— Надо найти укрытие поприличнее. Здесь близко есть такое место. Вставайте.

Они поплелись следом за ним, снег налипал на ресницы, слепил глаза, так что и на расстоянии в несколько ярдов уже ничего нельзя было разглядеть. Однако через несколько минут по левую руку от них показалась группа исполинских скал — цельные каменные монолиты. Путники стали протискиваться между ними и, наконец, отыскали расселину со скальным карнизом, достаточно широкую для того, чтобы вместить их всех. Ривен уселся на корточки; для того чтобы вытянуть ноги, здесь просто не было места. Ветер шумел где-то вверху. Ратаган уже рылся в своем мешке, разыскивая трутницу, Байклин и Айса вытаскивали поленья и горючий камень из своих. Ривен с Джиннет готовили место для бивуака, однако еще с четверть часа им пришлось провести, дрожа от холода, пока Ратаган не добился того, чтобы трут разгорелся, и потом трясся над тоненьким язычком пламени, раздувая костер. И вот, наконец, он запылал. Пламя высветило их лица из снежной круговерти ночи, тепло костра немного облегчило боль в поджатых ногах Ривена, которые давно свело судорогой.

— На сколько у нас хватит топлива? — спросил он Байклина.

Тот поморщился.

— Ненадолго. На пару часов точно хватит, но не больше. Можно, конечно, разжечь костер и поменьше, тогда топлива хватит часа на четыре. Но нам необходимо тепло. Сейчас я подброшу побольше дров, а там уже видно будет, может, снег к тому времени перестанет.

Они сбились в кучу в неверном свете костра, снег укрывал им плечи. Это будет долгая ночь. А когда догорит огонь, она покажется бесконечной.

Они достали свои спальные мешки и забрались в них, укрывшись от снегопада под каменной стеной. Дым костра почти не уходил из расселины и ел глаза, но путники все равно теснились у костра.

Ривен задремал, уже притерпевшись к тому, что в скрюченные его ноги почти не поступает кровь. Он лежал в полудреме, в сознании его проносились туманные образы: Исполины и гномы, подземные залы и города за высокими стенами. Столько всего… Такое многообразие лиц и мест, и каждое он узнавал. Но среди них было и что-то еще. Возможно, другая глава этой долгой истории или лицо, которое ему еще предстоит увидеть. От этих сумбурных видений ему стало как-то не по себе. Ривен медленно всплыл на поверхность сна и очутился в неярком красном свете затухающего костра, ощутив холод снега, который лежал у него на лице и не таял. Было все так же темно и ветер свистел на вершинах скал, как и прежде. На какое-то время его охватила ненависть к этой чертовой погоде, горам и всему тому, из-за чего он оказался здесь. Что притащило его сюда.

Он посмотрел на своих друзей. Все они спали, даже Лиса. Байклин вызвался первым нести караул, но он теперь спал, примостившись рядом с Ратаганом. На исхудалом его лице застыло хмурое выражение, как будто даже во сне он осуждал себя за то, что так непростительно забыл о долге. Ривен прекрасно понимал, что у него просто не было больше сил. Ведь на плечах Байклина лежала ответственность за них: все они полностью зависели от его опыта и сноровки с того самого момента, как пришли в эти горы. Байклин их вел. Айса защищал. Ратаган веселил. Ривен же и Джиннет не делали ничего существенного для остальных — им еще предстояло исполнить свою часть работы.

Из всего этого выйдет какая-то история, думал Ривен. Если только будет кому ее рассказать.

Ему нелегко будет из этих людей, что были героями его книг, а теперь стали его друзьями, вновь сделать литературные персонажи. Хотя может случиться и так, что ему больше уже никогда не придется писать свои книги.

Костер, наконец, потух, последний отблеск его растворился в холодной тьме. Редкий снег тихо падал на путников, спящих в толстых спальных мешках из меховых шкур, которые им дали гномы. Медленно, но неотвратимо холод просачивался и сквозь них, и Ривен видел, как зябко ежились и дрожали во сне его спутники, чувствовал, как Джиннет прижимается к нему, ища тепла. Он не мог заснуть. Его охватило вдруг странное, тревожное чувство, что должно еще что-то случиться. Оно появлялось и прежде, например, до того, как они столкнулись с Джиннет и ее наемниками, но теперь ощущение это было острее, определеннее. Чем меньшее расстояние отделяло его от Алой Горы, тем сильнее одолевали его предчувствия. Как будто он уже вышел из этого мира и снова стал автором, слагающим его историю. Эта мысль опечалила Ривена. Он сроднился уже с этим миром — с Мингнишем — и некоторые из здешних связей пролегли глубже и крепче, чем даже те, что остались в том, другом мире, которому принадлежал он изначально. Он даже не был уверен, сможет ли так вот просто оставить их, пробудиться от сна. Если человеку больше нравится сон, чем реальная жизнь, разве должен он обязательно открывать глаза?

Что за вздор ты несешь?

Ривен улыбнулся нелепым своим размышлениям.

Вскоре проснулся Байклин. Ривен слышал, как он вполголоса бранил себя за то, что заснул на посту. Он потолкал каждого, чтобы удостовериться, что никто не замерз. Ратаган выругался и послал его куда подальше, чтобы он отвязался и дал человеку поспать. Лишь Джиннет, казалось, помедлила с ответом, словно смущенная чем-то, и Смуглолицему понадобилось еще некоторое время, чтобы проверить, что она в полном сознании.

Снег перестал. Ривен ощущал его вес сквозь спальный мешок. Место, где когда-то горел костер, совсем завалило снегом, но Ривену не было холодно. Складывалось впечатление, что под снегом ему стало теплее. У него озябло только лицо, и он несколько минут растирал щеки и нос, чтобы возвратить им чувствительность. Веки заиндевели, и Ривену пришлось протереть их краем спального мешка. В воздухе разливалось голубое сияние, предвещающее приближение зари. Байклин вышел уже из-за укрывавших их скал и осматривал предстоящий путь на сегодняшний день. Хотелось бы думать, что последний день. Сгарр Диг уже близко.

Они выбрались из спальных мешков и хорошенько вытрясли их. Пришлось откапывать занесенные снегом рюкзаки. Темные силуэты скал уже обретали четкие очертания — свет нарождающегося дня становился ярче, превращаясь из голубого в серо-белый. Они молча уложили спальные мешки, тишину лишь изредка нарушали кашель да чьи-нибудь ворчливые сетования на чертов холод и снег. У Ривена было такое чувство, будто мозг его заледенел, — настолько он ощущал себя безразличным и тупым. Внезапный радостный крик Ратагана вывел его из оцепенения. Гигант держал в руках бутыль и теперь с этакой лихорадочной бережностью вытаскивал из нее пробку. Потом пустил его по кругу.

— У меня идея. Это, думаю, несколько нас подбодрит.

Эль гномов. Ривен сделал два хороших глотка и почувствовал, как крепкое пиво обожгло его горло и согрело желудок. Дрожь прекратилась. Он стоял и наблюдал за тем, как на востоке медленно разливается бледный свет восходящего солнца. Лед в его мозгу растаял. Он улыбнулся Ратагану, передразнил хмурое выражение лица Байклина и кивнул Айсе, который казался удивительно молодым из-за того, что мороз разрумянил ему щеки, а черные волосы успели отрасти. Он долго смотрел на Джиннет, пока та не подняла удивленно брови и, забрав у него бутыль, не отпила из нее. Он знал, что это утро, когда он видит всех своих друзей, — его последнее утро в Мингнише. Осознание этого опечалило Ривена. Но он понимал, что так нужно. Не следует неуемно длить то, что заканчивается, даже самое лучшее. Нужно уметь прощаться. Этому его научила Дженни, а Мадра помогла в том убедиться. Вот что дал ему этот мир. И этого, быть может, достаточно. Он чувствовал себя как ребенок, которого силком уводят от витрины магазина игрушек. До этого момента у него как-то не было ни времени, ни случая, чтобы остановиться и оглядеться вокруг. Теперь же вокруг только горы, — смотри, не хочу — те самые горы, с которых все и началось. Круг замкнулся. Наконец-то Сказитель истории осознал полностью свою принадлежность к ней.

Сложив свои пожитки и наскоро проглотив холодный завтрак, они вновь надели рюкзаки и вышли вслед за Байклином в серое утро. Хотя теперь Ривен и сам знал дорогу. И, может быть, даже лучше, чем Байклин.

Они шли на уровне горных вершин и теперь могли заглянуть в глаза Гресхорна. Пик поднимался за пиком, утесы и скалы хребта вздымались к небу, где среди облаков стали теперь появляться голубые просветы. Солнечные лучи осветили их путь, снег засверкал на голых громадах гор, лишенных всякой растительности, их вершины вонзались в облака, как острия копий. У Ривена было такое чувство, словно они вступили в пределы иного царства — царства, где дела людей не принимались в расчет и не значили ничего. Казалось, здесь он был столь же ничтожным и неприметным, как какой-нибудь муравей. Однако он не осознавал реальности магии. На самом деле все обстояло иначе. В нем таилась сила, которая, раскройся она в полной мере, умалила бы величие даже этих гор.

Тропа, по которой им предстояло пройти, была открыта всем ветрам — зазубренная цепь следующих одна за другой вершин, что вздымались и опадали, как гигантские волны океана в шторм. Шаг путников замедлился, и вновь им пришлось связаться друг с другом тросом, прежде чем идти дальше, используя ледорубы для опоры. Были места, где обломки скал преграждали им путь, и им приходилось перепрыгивать с одного камня на другой. Кто-то — обычно Байклин — подстраховывал.

Небо прояснилось еще больше, ветер почти совсем стих. Стало жарко даже в их тяжелых одеждах, ладони в меховых рукавицах вспотели. Кругом не было слышно ни звука — только скрип снега под ногами да их собственное дыхание.

В полдень путники остановились, чтобы отдохнуть и перекусить; достали из мешков хлеб, фрукты и вяленое мясо, опорожнили фляжки и тут же набили их ледяной крошкой. На солнце снег ослепительно блестел, и Ривен вспомнил о своих темных очках, оставшихся в домике на берегу моря. Губы обветрели и растрескались. Он то и дело облизывал их, но от этого становилось еще хуже.

Вновь они двинулись в путь. Гномы подсчитали, что для того, чтобы дойти до Стэйра, им понадобится полтора дня, однако они продвигались медленнее, чем планировали. Каждый шаг по нехоженому снегу давался с трудом, рюкзаки тянули к земле. Все устали, вымотались до предела, даже Айса. Они ничего уже не могли — только тихонько плестись вслед за Байклином, что упрямо шагал во главе цепочки. Алая Гора была не только намного выше своего двойника на Скае, она была значительно выше, чем соседние вершины, ее пик высоко поднимался над хребтом, тогда как в мире Ривена он был отнюдь не самым высоким среди Квиллинских гор. Однако его очертания остались прежними; они были столь же знакомы ему, как и профиль Дженни.

День пролетел быстро. С тревогой Ривен заметил, что небо уже темнеет. Воздух был тих и недвижим. Ближе к вечеру белой бесшумной пеленой вновь пошел снег.

Путники остановились, пристально вглядываясь в даль. Они вышли к изгибу кряжа, по левую руку возвышался крутой угрюмый гранитный пик, огромная масса гладкого льда лежала в распадке, раскинувшись широко, словно белое заледеневшее озеро; справа за осыпью открывалась пропасть.

— У нас есть выбор, — проговорил Байклин в тишине. — Либо начать восхождение на пик по траверсу, либо перейти ледяное поле. Но, в любом случае, мы должны дойти до горы сегодня. Мы не можем больше останавливаться. На такой высоте нам не найти топлива для костра, и мы вряд ли выдержим здесь еще одну ночь. — Он ничего не сказал о том, что они будут делать после того, как доберутся до Алой горы, и как потом отыщут дорогу обратно в Джхаар.

— Ледник, — отрывисто бросил Ривен. — Становится слишком темно, чтобы начинать прямое восхождение.

— Я тоже так думаю, — сказал Байклин.

Они по-прежнему шли в связке: обогнули скалу и вышли на ледник, передвигаясь почти наощупь, точно процессия слепых. Ледник был наклонным, и они шли, опираясь на ледорубы, осторожно делая каждый шаг. Ледовое поле терялось где-то внизу, сползая через плечо горы.

Тяжелое дыхание, хруст фирна под ногами, покачивание рюкзака отдавались в ушах Ривена, все тело болело, но еще подчинялось его воле. Пелена снегопада поглотила все звуки вокруг, приглушая шаги и дыхание остальных. На горы опустилась почти сверхъестественная тишина, даже никогда не смолкающий шелест воздушных потоков, перемещающихся между вершинами и равниной, — и тот умолк.

В сгустившихся сумерках внезапно над ними раздался треск лопнувшего льда — оглушительный, словно выстрел. Осколки льда покатились к ним. Путники остановились. Пар дыхания замутил воздух перед глазами, застилая взор. Ривен вопросительно посмотрел на Байклина и увидел, что лицо его стало вдруг белым, как бумага.

— Что это?

— Не знаю. Продолжайте идти! Не останавливайтесь! — И трос, привязанный к поясу Ривена, натянулся, рывком увлекая его за собой. Он стал пристально всматриваться в темноту, но не мог разглядеть ничего, кроме нетронутой белизны ровной поверхности ледяного уклона. Выругавшись, он двинулся вперед.

Внезапно лед у него под ногами взорвался. Он заметил, как что-то серое, похожее на змею, вырвалось из-подо льда, словно струя гейзера, и ударило его в грудь; он упал и покатился вниз по склону. Перекувырнувшись, он ударился головой о торос и услышал, как лед треснул под ним. Трос врезался в него, точно стальная проволока, так что Ривен даже вскрикнул. Все пространство вокруг оглашали крики. Он висел, беспомощно раскачиваясь, точно пойманная паутиной муха. Трос натянулся, словно струна. Он отчаянно цеплялся за лед своим ледорубом, пытаясь остановить скольжение. Потом поднял глаза и увидел светло-серое змееподобное чудовище, нависшее над ним. Хриплый крик отчаяния пронзил воздух, отдавшись болью в его ушах.