Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Иное царство

ModernLib.Net / Фэнтези / Керни Пол / Иное царство - Чтение (стр. 18)
Автор: Керни Пол
Жанр: Фэнтези

 

 


— Майкл! — окликнул он.

— Что? — тревожно буркнул Майкл.

— Что ты натворил со сбруей? Все валяется как попало, а прогулочное седло все исцарапано. И вот… — он взмахнул сумкой из сыромятной кожи, лоснящейся от жира и долгого употребления, в которой, как знал Майкл, лежали остатки зайца, пойманного в ином мире. От сумки несло тухлятиной.

— Может, ее там бросил бродяга, ну тот, что забрался в дом, — предположил Майкл.

— Может, бродяга, а может, чертов пещерный человек, — внезапно Муллан умолк и вытащил трубку изо рта. — Господи Боже, Майк! Что это с тобой приключилось?

— О чем ты?

— Твои глаза. У меня прямо мороз по коже прошел. Ты что, не спал ночью?

— Да ничего со мной нет! — в его голосе прозвучала злость.

Муллан поспешно отвел взгляд.

— Что-то тут не так… Ты ночью нигде не шлялся, а? Ничего не видел? — и вновь старые глаза впились в Майкла, хотя Муллан словно бы смущался. — Так с тобой ничего не случилось?

В его тоне была просьба довериться ему, и на мгновение Майкл готов был рассказать про все — про ужасы и чудеса, участником которых был. Но стоило заговорить о них, и он лишился бы шанса на нормальную жизнь в этом мире. Ничего с ним не случилось! Ничего он не видел! Он же еще мальчик!

— Мне в школу пора! — он отвернулся и зашагал по утренней дороге. Скоро в душном классе он будет пялиться в учебники, слышать, как подхихикивают другие ребята, чувствовать, как следит за ним учительница.

Как сейчас следит Муллан. Он спиной чувствовал недоуменный взгляд старика, но, не оглянувшись, вышел со двора.

Мимо пронесся автомобиль, и он подпрыгнул от ужаса, а его рука потянулась к рукоятке меча, который уже не висел у него на поясе.

Милый дом, родной мой дом, подумал он, и в этой мысли была непреходящая боль. Он заставил себя отогнать ее, отогнать видение бесконечных дней, которые ждут его впереди в этом месте, видение такой вот жизни. И он поплелся в школу, словно человек, всходящий на эшафот.



День за днем проходил как во сне.

Но ему не хватало Котт. Не хватало ее лица, быстрой усмешки, язвящих слов. Не хватало ее тела рядом с ним по ночам, радости соития с ней. Он лежал по ночам без сна в чересчур мягкой, чересчур теплой кровати. Он ждал, что она вот-вот постучит к нему в окно, и по меньшей мере раз в день спускался в речную низину, надеясь увидеть, как ее гибкая фигура плещется в воде, или услышать, как она поет за деревьями. Но низина была мертвой, пустой. Все миновало. Оставалась только нынешняя реальность, мир, в котором он родился, с его ритуалами, которые могут свести с ума.

Школа была отупляющим мучением, которое приходилось терпеть. Учительница, мисс Главер, ругала его за то, что он все пропускает мимо ушей, но стоило ему посмотреть ей в глаза, как она умолкала. Его оставили в покое. Другие дети избегали его, словно какое-то шестое чувство, исчезающее с возрастом, подсказывало им, что он для них не свой. Он вырос в молчаливого увальня и чувствовал себя хорошо только под открытым небом наедине с собой.



Когда ему исполнилось четырнадцать, он начал прогуливать школу, чтобы работать на дальних фермах. Сила не по возрасту и угрюмость сослужили ему хорошую службу. Он выглядел старше своих лет, а его глаза были безжалостными глазами дикаря. Заработки свои он копил, потому что не хотел ничего покупать, но какой-то смутный голос в нем твердил, что ему надо уехать подальше. Тут он слишком уж близко от Иного Места, слишком близко к древнему мосту, входу туда. Иногда он задумывался, не вернуться ли туда, и часами просиживал у реки, раздираемый сомнениями. Он ненавидел то, во что превратилась его жизнь, но в нем прочно укоренился страх и удерживал его. Нет, надо бежать от искушения.

И он сбежал из дома, когда ему не исполнилось и пятнадцати — ночевал в полях, пробавлялся случайной работой, но все время двигался на восток. Темными ночами его преследовали кошмары — волки, чудовища, искаженное лицо Котт, цепкие ветки деревьев. Он нигде долго не задерживался. И не чувствовал никаких сожалений, никакой тоски по прежней жизни, по родным, с которыми расстался. Душный ужас воспоминаний не оставлял для этого места.

Так он добрался до Белфаста и бродил по улицам в ошеломлении, словно первобытный человек. Как-то в темном проулке на него набросились двое. В руке одного блеснул нож. Когда он ушел оттуда, оба лежали в крови без сознания — его тело словно само отразило нападение. На деньги из их карманов он купил билет на теплоход и на следующее утро отправился в плавание, увидев море во второй раз в жизни.



Шли годы.

Он медленно двигался на юг через Англию, устраиваясь на работу то там, то тут, задерживался на какое-то время, а затем отправлялся дальше. Его не покидало ощущение, что он не должен оставаться на одном месте. Порой в сумерках ему казалось, что за ним следят, и если он был под открытом небом, то видел (или ему только казалось?) силуэты, мелькающие в ночи. В конце концов он возненавидел деревья и леса, возненавидел пустынность и все чаще задерживался в больших городах. Да и заработать там можно было больше.

Женщины… Иногда он видел лицо, и его влекло к нему — как бабочку влечет к огоньку свечи. Но утром лицо всегда оказывалось не тем, которое он хотел увидеть, и он тихонько уходил, оставляя ее досыпать. Длилось ли это ночь или целый месяц ночей, конец был всегда один, и он испытывал только отчаяние и растерянность. Вот тогда стопка успокаивала его, возвращала ясность зрения.

Но постепенно, чтобы проспать ночь, он начал пить все больше и больше. Зачастил по барам, стал завсегдатаем в полдесятке городов — крупный молчаливый мужчина у конца стойки. Ему тогда еще не исполнилось двадцати. Его могучее тело начало жиреть и обвисать, он утрачивал закаленность, хотя руки у него оставались могучими. И он стал охранником, вышибалой, профессиональным амбалом. Часто достаточно было его взгляда, чтобы драка прекратилась, но дважды его увольняли за излишнее применение силы, а один раз даже привлекли к суду, и тюрьмы он избежал только благодаря удаче и формальным зацепкам. Он смутно понимал, что его нравственные понятия не годились для этого мира, что его представления о добре и зле не совпадали с представлениями людей, окружавших его тут. Но бутылка все упрощала.

Насколько это было возможно, он поддерживал связь с родным краем. Там было неладно, движение за гражданские права боролось, чтобы выжить. Трут, ждущий искры, чтобы вспыхнуть.

На ферме семья трижды собиралась на похороны, и всякий раз машины и двуколки растягивались почти на милю. Как-то утром старика Пата Фея нашли мертвым среди лютиков на нижнем лугу: лошади тыкались мордами в его труп, а его губы застыли в улыбке. А вскоре сердце Агнес Фей остановилось, когда она качала воду в ведро, — прежде это было обязанностью Майкла.

И старик Муллан. Проводить его в последний путь собрались две общины, хотя и все больше отдалявшиеся друг от друга. Старики, чьи груди сверкали медалями, стояли рядом со стариками, которые когда-то с оружием в руках выступали против таких, как они. Больше это не имело значения.

Труп Муллана нашли в речной низине. Рядом валялась его погасшая трубка. Нашел его Шон, а потом выпил полбутылки виски, чтобы унять дрожь в пальцах. Лицо Муллана было искажено ужасом, глаза выпучены, губы оттянуты, открывая десны. Точно его напугали до смерти, говорил Шон.

И, унаследовав ферму, Шон начал с того, что вырубил деревья в низине. Она вообще никогда ему не нравилась. Он прокопал дренажные канавы к реке, вырубил и выжег подлесок, повалил дубы и ольху, росшие по берегам. Скоро там уже паслись овцы, пощипывая сочную траву.

Лошадей продали, и даже Рейчел всплакнула в тот день, когда увели Феликса и Плутона.

Но вскоре Шон перестал пускать овец в низину. Там, решил он, хозяйничала стая одичавших собак — одна за другой пропали три овцы. И он провел не одну ночь, сидя там с дробовиком на коленях. Иногда он вроде бы что-то слышал, замечал краем глаза какое-то движение. А один раз что-то большое и темное, разбрызгивая воду, перешло реку, и он так растерялся, что забыл про дробовик. После этого низина опустела и начала вновь зарастать медленно, но неумолимо.



Майкл получал известия о похоронах, и, хотя ему взгрустнулось, его горе, как ни странно, относилось не к ним, а к тому, что они знаменовали — концу жизненного уклада. Более старого, более близкого к земле и тому, что растет на ней. Теперь ему пришел конец, и стране предстояло быть поруганной новыми методами ведения сельского хозяйства и нескончаемой партизанской войной. Его дом, родной край, какими он их знал, скоро исчезнут навсегда.

Четырнадцать лет. Четырнадцать лет спустя после того утра, когда он и гнедая кобылка выплыли из ледяной утробы реки, он здесь, в Лондоне. Преждевременно состарившийся мужчина, бармен и сторож в одном лице, с кашлем курильщика и тридцатью лишними фунтами плоти. Проваленные глаза убийцы, нос боксера, синие узлы вен на толстых ручищах, красные прожилки пьяницы на носу и щеках. Мальчик, которым он был, и даже лесной житель, который охотился вместе с Котт, принадлежали другому веку, другому миру, и ни они, ни чудовища и чудеса, среди которых они жили, уже никогда не вернутся.

Так, во всяком случае, он думал.

21

Клэр спала, и вместе с ней дремал город. В комнате было жарко и душно, летняя ночь тяжело нависала над оранжевыми уличными фонарями.

Майкл прошлепал к окну, как часто делал по ночам, отодвинул штору и выглянул наружу.

Ничего.

И все-таки он чувствовал, что они следят за ним. Иногда ему казалось, что его чувства вновь обострились, что к нему возвращается былая настороженность и дарит ему еще пару глаз. Он ощущал невидимое.

По ночам, открывая наружную дверь, он иногда чувствовал запах перегноя, сладкую вонь тления и понимал, что они побывали тут.

Шум машин… где-то вдалеке. Улица в тошнотворном оранжевом свете фонарей, но повсюду тени.

Он знал об Ином Мире слишком много. Не потому ли они явились за ним? Или это месть, жажда крови того, кто ранил их возлюбленный лес?

Хотя по временам все это по-прежнему казалось сном. Ярко освещенные картины возвращались в его сознание из иной жизни, когда он был кем-то другим в немыслимом месте. Он бросил там Котт. А может быть, и Розу. Эта боль была достаточно реальной.

Разделить их ему не удавалось. С годами они сплавились воедино, превратились в одно мучительно прелестное лицо. А может быть, так и обстояло дело. Может быть, «поиски», которым он посвятил себя, с самого начала были нелепостью.

Может быть.

Майкл закурил сигарету и обернулся к девушке, спящей на кровати. Простыня соскользнула, и он увидел алмаз пота в ложбинке между ключицами. Он не открыл окна, несмотря на ее недоуменные протесты.

Нечестно впутывать эту девушку, эту дочь большого города в то, что надвигалось. Да, нечестно. Но, пожалуй, он спохватился слишком поздно. Его запах прилип к ней. Он пометил ее.

Клэр повернулась на узкой кровати, такой неудобной. Простыня соскользнула еще больше, открыв изгиб ее полного белого бедра и черную тень под ним. Ее тело было мягким и обильным, совсем не таким, как у Котт. Ни шрамов, ни ороговевших подошв, ни сломанных грязных ногтей.

И все же, когда он вспоминал сверкающую улыбку Котт, радость жизни в ее взгляде, в груди у него ширилась боль, и он закрывал горящие глаза.

Все еще. Даже теперь.

А как прошло время для нее там в Ином Месте? Быстро или медленно один год сменялся другим?

Он же видел ее здесь, в этой комнате…

Или его сознание гналось за собственными тенями?

«Безумие, — подумал он. — Я схожу с ума. Это был сон, а теперь я опять засыпаю и вновь переживаю его, сменив фон».

По улице, негромко напевая, неторопливо шли три молодых человека в очень веселом настроении. Он заметил, как они машинально обошли стороной затененный угол, и понял, что темнота там не пуста. Он угрюмо улыбнулся, протянул руку за новой сигаретой, но передумал.

Значит, они наконец добрались до него. Но что им нужно? Собираются уволочь его, как бы он ни вопил, назад в лес, точно какого-то современного Фауста?

Дикий Лес. В нем была своя красота, свои светлые минуты. Он вспомнил тихие ночи у костра, и Котт в его объятиях. Вспомнил великолепные утренние зори, пощипывающий морозец, пьянящий восторг охоты по первому снегу. Лицо Рингбона над костром, дружба с лисьими людьми.

Нет. Это дикое, жестокое место, и хорошо, что он оттуда выбрался.

Он вернулся в кровать к Клэр, она была горячей, мокрой от пота. Он откинул простыню, и она прильнула к нему. Пышнотелая девочка, с которой уютно лежать, трогательно доверчивая. Она его устраивала. Он же и сам далеко не Адонис. Ей не дано стрелять завтрак на бегу, отражать нападение гоблинов или прижигать раны.

Он улыбнулся темноте, вспоминая… Поросенок на вертеле… Или тот, первый день.

Называй меня Котт.

Глупое имя.

А ты глупый мальчишка.

Ему не хватало этого вызова, этой резкости. Но, наверное, он теперь уже не в том возрасте, чтобы они ему нравились.

Не в том возрасте? Ему же еще нет и тридцати.

С улицы донесся знакомый старый звук — он думал, что уже больше никогда его не услышит. Волчий вой.

— Господи! — сказал он тихо, высвободился из мягких рук Клэр и выглянул в окно. Улица стала темнее.

Погасли фонари.

Он заметил мелькающие тени на тротуаре. Издали доносился слабый шум ночного движения, но на соседних улицах царила лунная тишина.

— Черт… — он попятился, потом повернулся и подергал спящую девушку.

— Клэр, проснись! Проснись, Клэр!

Она продолжала спать. Он ухватил ее за плечи, глубоко вдавив пальцы в кожу, оставляя синяки, и приподнял. Ее голова безвольно упала набок.

— Клэр!

Он выпустил ее. Бесполезно. Бесполезно.

Наконец неизбежная минута подкралась к нему. Он знал, что все завершится здесь до утра. Все болтающиеся нити будут подвязаны.

Каким образом? Через его смерть?

Они подбираются к нему в этот самый миг. Клэр тут ни при чем, а потому они убрали ее в сон.

Во всяком случае, так он надеялся.

Его била дрожь? Куда делись его упорство, его упрямое мужество? Что подумал бы о нем Рингбон? Или Котт, если на то пошло?

Они подбираются к нему. Большой злой волк. Страшный бука. Они реальны. Он видел, как сказки бродят по ночам в лесу.

«Господи, смилуйся надо мной!»

Он начал одеваться с лихорадочной торопливостью, мысленно перебирая инструменты, какие могли найтись в квартире. Оружие! Ему нужно что-то, чтобы отбиваться. Жара в комнате сразу нагрела одежду, и его прошиб пот. Он нашарил в кармане побрякивающие ключи.

Кухня. Он выдвигал ящик за ящиком, а его глаза то и дело обращались на окно. Черт! Дверь… Он запер дверь? Конечно, да! Он кинулся к ней, поскользнулся и ударился о нее плечом. Цепочка на месте. Отлично.

Но, пока он проверял ее, волосы у него встали дыбом: свет, пробивавшийся с площадки под дверью, внезапно погас.

Они в доме.

Он пощелкал выключателями. Ничего. Значит, драться он будет в темноте.

Сознание его раздваивалось. С одной стороны, он хладнокровно искал оружие, прикидывал, как они поведут себя, оценивал уязвимость квартиры. С другой стороны, что-то в нем упорно отрицало происходящее. Волки не бродят по городским улицам. Дьявол не ездит верхом на коне.

Телефон! Позвонить в полицию, окружить себя людьми.

Конечно, не работает. Его лесная часть ничего другого и не ожидала. Извне ему помощи ждать нечего. Драться он будет один. Для того они и заколдовали Клэр.

Ему захотелось, чтобы здесь была Котт, чтобы она сражалась плечо к плечу с ним. Она вдохнула бы в него мужество.

В тишине он слышал удары своего сердца, его руки дрожали на ручке большого кухонного ножа.

«Я стал робким, — подумал он. — Слишком долго я пробыл в стороне от всего».

В лесу он жил со страхом все время, пока страх не превратился просто еще в одну телесную функцию. Страх тогда был помощником. Он помогал сосредоточиться.

А теперь он туманил сознание. Мешал соображать. Он вырвал палку из половой щетки и начал привязывать к ее концу еще один нож куском бельевой веревки. Ни креста, ни святой воды. Нечем отогнать зверей. Чтобы заградить им вход, требовалась вера, его дом в Ирландии был укреплен верой бесчисленных поколений. Но здесь не было истории, не было силы характера. Это здание, как и все остальные на улице, — всего лишь бетонные коробки, почти не затронутые заключенными в них жизнями.

Лесным чудищам не потребуется приглашения, чтобы переступить порог.

В дверь заскреблись, словно собака просила, чтобы ее впустили, но только заскреблась на высоте его головы. Послышалось глухое рычание, отозвавшееся звоном в ушах Майкла, и кто-то начал обнюхивать замок.

Топот других ног на площадке, и он различил постукивание и скрип когтей.

От тяжелого удара дверь задрожала. Майкл попятился в кухню, держа наперевес самодельное копье.

Вновь тишина, только жуткое сопение по ту сторону запертой двери. Поскрипывали половицы. Опять царапанье и стуки. Ему почудилось, что он слышит тяжелое дыхание. И тут в квартиру проник запах — гнилостный запах протухшего мяса, шкур, смрад перегноя и болот.

Порыв ветра принес этот запах из прихожей, и Майкл проглотил поднявшийся в горле тошнотный комок. Словно квартира была лишь иллюзией, а на самом деле он стоял в сыром лесу, где между деревьями повисло это зловоние мертвецкой.

Он закрыл глаза. Все обретало четкость. Сплетенные кроны гигантских деревьев вокруг, чмоканье гниющей листвы под ногами. Безмолвие сумерек, сгущающаяся тьма, движение теней в чаще. Ветер взъерошил его волосы.

Нет. Он здесь, в городе, и плитка кухонного пола холодит его босые ноги, хотя ручка щетки в его руке стала скользкой от пота.

Он здесь, в своем собственном мире, среди миллионов и миллионов людей. Десятки их спят в соседних квартирах. Но он знал, что они ничего не услышат.

Все звуки замерли, но он ощущал что-то грозное за дверью. Пригнувшись, он прошел из кухни в комнату и посмотрел в щель между шторами.

На миг, смеясь над ним, возникло дьявольское лицо. Он отшатнулся, потом снова осторожно выглянул наружу.

На оголенный зимой бесконечный балдахин из сплетенных древесных ветвей падал смутный свет блестевших в небе звезд.

Он отошел от окна. Обман зрения. Они играют с ним.

Из спальни донеслось приглушенное хихиканье, точно смеялся ребенок.

Он вбежал туда, выставив копье, увидел смятую постель, бледные очертания нагого тела Клэр… и черную паукообразную тварь, хихикающую над ним. Он закричал от ярости и ударил копьем, но тварь отпрыгнула и побежала через комнату. В руке-клешне была зажата прядь черных волос, и все еще звучал смех.

Рассмотреть что-нибудь было трудно. Он тыкал в углы, в валявшуюся на полу одежду. Снова раздался смех невидимой твари. Майкл дрожал от ярости и страха. Он нагнулся над Клэр и увидел, что часть ее черных кудрей отрезана. На ее веках лежали желуди, а между ногами была брошена багряная кисть рябины. Кровать усыпали гниющие листья и обломки веток с твердыми шариками незрелых зимних ягод. Он смахнул их на пол, потом снова встряхнул ее, но она продолжала ровно дышать в непробудном сне.

Новый сокрушительный удар по входной двери. Долгий нетерпеливый вой прямо за ней, щелканье зубов и визг. Они ждали чего-то и бесились.

Спальня выглядела пустой, тварь исчезла. Он поцеловал Клэр, почему-то чувствуя себя обманщиком, и прошаркал в прихожую.

На полу валялись листья, в подошвы ему вонзались сучки. В углах появились грибы и поганки. Пахло сыростью, температура все падала, и Майкл заметил, что его теплое дыхание расплывается облачками в зловонном воздухе. Откуда-то налетали порывы ветра, полные миазм, и к запашку тления примешивался привкус снега, дыхания черного времени года. Словно он был в дремучем лесу в зимнюю ночь.

Дрожа, он снова подошел к окну.

За ним по-прежнему расстилался лес, окутанный туманом, а над верхушками самых высоких деревьев плыла луна. На голых ветвях начинал посверкивать иней, и лунные лучи пронизали туманную дымку.

Майкл по колено провалился в лесной мусор, устлавший пол квартиры. Иное Место забрало его. Он застонал, и ему почудился за дверью ответный смех, точно звон серебряных колокольчиков. Но он ее не приоткрыл.

Почему? Почему они явились за ним? Неужто он причинил им и их лесу столько вреда, что им понадобилось начать охоту за ним, преследовать его через годы, и многие мили, и море? Почему?

Раздался оглушительный удар, треск расщепляющегося дерева, а затем дверь сорвалась с петель и гулко хлопнулась на пол. В передней раздались визг и вой. Майкл рванулся вперед. В дверях гостиной стояла длинноухая фигура со сверкающими зубами и глазами, горящими как два угля. Он изо всех сил ударил ее копьем и почувствовал, что нож соскользнул с деревянной палки. Однако железо в лезвии сделало свое дело, и зверь растянулся на полу.

А сзади — новые силуэты, и его затошнило от смрада. Он вытащил из-за пояса другой нож, и лезвие сверкнуло в лунном свете, разбитого на полоски щелями в шторах.

Еще одна большая голова высунулась над трупом первого волка, и теплая слюна обрызгала грудь Майкла. Он снова ударил, но промахнулся — зверь отпрыгнул в сторону, а его что-то ударило с невероятной силой, и он пролетел через комнату. Нож вырвался из его пальцев. В голове у него вспыхнул фейерверк, и он задохнулся. Что-то рвануло его рукав, разорвало материю, располосовало кожу. В его лицо впивался грубый мех, обдирая щеку. Животный жар, горячее дыхание облаком обволакивало его. В спину впились сучья, устилавшие пол.

И два глаза на расстоянии фута от его лица. Огромные янтарные круги были рассечены зрачками, черными, как смола. По желтой радужке змеились красные прожилки. Один раз они медленно моргнули. Майкл различал массивную морду в полосках лунного света, поблескивающую линию зубов.

Ужас придал ему силу. Он закричал, все его тело напряглось от нечеловеческого усилия, жилы у него на шее вздулись, почти лопаясь. Он вскинул руки с мощью, в которую вложил весь свой страх, и его кулаки ударили волка в горло. Что-то там поддалось, хрустнуло, и тяжелый зверь взлетел в воздух. В легкие Майкла ворвался воздух, и он вскочил на ноги с ловкостью старого охотника.

На него бросились другие волки, и он метнулся к окну — адреналин заставил разработать растренированные мышцы его ног. Он ударился о жалюзи, почувствовал, как ему в руки и в плечи впиваются зубы, а затем — осколки стекла, вызвав вспышку глубокой, холодной боли. Он ничего не весил, ему выворачивало желудок, а его уши звенели от бешеного воя нападавших, в котором слышались злоба, нетерпение и — и страх?

Вот и конец, подумал он и упал с улыбкой, успев о многом подумать в момент падения. Каким будет сокрушающий удар о бетонный тротуар?

Ветки хлестнули его по лицу, по телу, царапая и раня.

Лес. Он все еще тут.

Он ударился обо что-то твердое, неподатливое, о толстый сук, который вышиб из него дыхание, переломал ему ребра, точно сухие палочки, но его падение задержал лишь на секунду.

И опять. Теперь его хлестнули по лицу концы веток. И он продолжал падать от ветви к ветви, как шарик в игровом автомате, крича от боли в сломанных ребрах.

И последний устрашающий удар. Он лежит на спине, в его легких — ни глотка воздуха, а окружающие деревья вращаются калейдоскопом теней и лунного света.

Он напрягся и сумел вдохнуть столько воздуха, что его хватило на мучительный крик. Потом он задышал часто, осторожно, а ребра кололи его бока, как раскаленные добела кинжалы.

«Но я жив!»

Он, морщась, с трудом поднялся на ноги. Вокруг уходили вверх деревья, смутное сияние — лунный свет — озаряло их макушки на неимоверной высоте. А внизу его окутывал стигийский мрак. Земля у него под ногами влажно чмокала — грязь, мох, тысячелетиями накапливавшийся перегной. Стволы слабо светились — их облепляла фосфоресцирующая плесень. Тянуло сыростью, гнилью и тлением. И пробудились воспоминания. Он плотно зажмурил глаза. В них просочился мрак, и он уже не был совсем слепым.

Волчий Край!

Что-то зашевелилось в мокрой почве у его ног, и он отпрыгнул. От толчка зазубренные концы сломанных ребер заскрежетали друг о друга. Из раненой руки на землю капала кровь, но он этого почти не заметил.

Что-то вылезало из земли.

Он вспомнил, и его мозг утонул в белом ужасе. Лицо Неньяна, когда они разрывали его в клочья.

Два черных рога ушей, увенчивающие широкий череп. Из земли вырвалась черная морда. Могучие плечи под тяжелой головой — абсолютно черные, выпачканные в земле, воняющие истлевшими листьями и подпочвенной глиной.

Он бросился бежать.

У него хватило времени подумать: «Вот и все. Сейчас настанет конец, Я у последнего предела».

Тут он услышал жуткий вой зверя у себя за спиной, топот его ног по палой листве.

Он бежал, шатаясь, как пьяный, натыкаясь на стволы, спотыкаясь о корни, а по лбу его хлестали низкие ветки. Грудь у него вздымалась и хрипела, как дырявые мехи, а боль от переломов смешивалась с прохладной струей адреналина, творя коктейль энергии, высокооктановую панику. Тяжелое дыхание, побрякивание ключей в кармане — словно стонал и гремел цепями призрак.

Но и этого было мало. Он терял все больше крови, а каждый вздох отзывался мучительной агонией в разбитой грудной клетке. И он был в скверной физической форме — толстяк, который слишком много курил и пил и все время проводил то по одну сторону стойки, то по другую. Городская жизнь налила свинцом его тело, жерновом повисла на его груди.

«Я умру здесь, — подумал он. — Конец волшебной сказке».

Майкл! Сюда!

Как? Голос? Или ему почудилось?

Майкл!

Вот же она! Котт! Манит его к себе. Точно такая же, какой была много лет назад в лесу возле его дома. У него вырвался придушенный смех. Она опять его спасет. Все будет хорошо.

Удар сзади, и он упал ничком. В рот ему набился смрадный перегной, а над ухом раздалось скрипучее рычание, точно визг цепной пилы. Он покатился по лесному мусору. Зверь навалился на него, из его глаз бил зеленый свет. Черная пасть приблизилась, и он вздернул руку, чтобы отклонить ее. Словно липкое красное дерево, но бугрящееся мышцами. Его пальцы скользнули по гладкому горлу. Твердые, как камень, лапы скребли его грудь, рвали одежду, вырывали с мясом пуговицы, царапали кожу. Он завопил от боли и бешенства. У самого его лица щелкнули зубы, и он бил волчью морду кулаком, обдирая костяшки пальцев. Челюсти впились ему в предплечье, словно тиски с бритвенно острыми краями сокрушали его кости. Что-то металлически звякнуло. Из кармана выпали ключи.

Его ключи.

Свободной рукой он начал шарить в сырой земле и гнилых листьях. И ощутил под ладонью их твердость и холод. Привычным до нелепости движением он сжал в пальцах ключ от входной двери. Старый ключ от ветшающего викторианского кирпичного дома. Замки в нем ни разу не меняли.

Железный ключ.

Он всадил его в зеленый горящий глаз и увидел, как тот угас.

Хватка на его предплечье ослабела, зубы разомкнулись. Волк повалился набок со звуком, какой раздается, когда рубят сырое, полное соков дерево. Тяжесть соскользнула с его груди, и ему стало легче дышать.

Когда он посмотрел по сторонам, то увидел не зверя, а только остов, почти неразличимый в сумраке: точно скелет из веток, вместо мышц — свитки гниющей коры и что-то вроде черной поганки в деревянной грудной клетке. Затем он погрузился в лесную почву и исчез.

Майкл откинулся на спину. Его тело было сплошной ноющей раной, из него хлестала кровь, вязкими нитями свертываясь на листьях. Рука, которую укусил волк, онемела. Со страхом покосившись на нее, он увидел обрывки и клочки мышц над белеющей костью. Кисть свисала, как дохлый паук. Он не мог ею пошевелить. Кость осталась цела, но сухожилья и нервы были разорваны. Он отметил этот факт с какой-то странной отвлеченностью. Это не имело значения. Он же умрет здесь, уж это во всяком случае несомненно.

Но прежде надо было что-то сделать. Он же видел Котт. (Или это была Роза?) Вот почему ему необходимо встать, связать лохмотья рубашки и завернуть в них искалеченную руку.

Каждый неверный шаг давался с трудом. А впереди — лунный свет, легкое сияние за деревьями.

Позади — завывания. По его следу бежит их стая.

Будь бы у него Ульфберт! И силы, чтобы рубить им, добавил он про себя.

Чувства и сознание то покидали его, то возвращались, точно надувался красный воздушный шарик у него в мозгу. Мысли мешались, но боль очистила его сознание от паники и страха.

«Я умираю».

Но и это не имело значения. Единственное, что ему хотелось бы, это удовлетворить свое любопытство перед концом. И еще раз увидеть Котт. Может быть, это все-таки конец сказки, и он умрет в ее объятиях.

Он упал, слабо выругавшись, а потом вдруг обнаружил, что стоит на ногах. Кто-то помог ему? Его поддерживает чья-то рука?

Неважно. Идти стало легче. Он шел между деревьями, и вдруг все засияло в потоках серебряного света. Лес кончился, словно был ковром с ровными краями. Перед ним распахнулась равнина, уходящая к холмам. И прямо перед ним вставал, возвышаясь над своими собратьями, одинокий холм, увенчанный утесом, скалистые грани которого выглядели в лунном свете совсем черными. На вершине утеса поднималось здание, построенное так хитро, что невозможно было решить, где кончается природная скала и начинается кладка. Замок.

Он улыбнулся. Ну, конечно! Все, как должно быть.

Он вышел из леса, оставив его за собой в тот миг, когда на него бросились смертоносные тени. Они остановились под кровом деревьев, щелкая зубами, рыча, но не сделав ни шагу вперед. Майкл ухмыльнулся им.

— Пошли на …!

И заковылял на юг по залитой луной равнине к Замку Всадника.

22

Среди холмов было холодно. Лунный свет искрился на одетой инеем траве. Слой инея становился все толще и превратился в хрупкий снежный наст. Вскоре он уже по лодыжки проваливался в сыпучий снег, и мокрые ступни у него онемели. Он горстями сыпал снег в рот, пытаясь утолить жгучую жажду. От холода у него заломило зубы, запершило в горле. Глаза превратились в два горячих стеклянных шарика, вставленные в замерзающий череп, но он почти не испытывал боли. Наверное, шок, смутно подумалось ему.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19