Для следующего уровня патологии Супер-Эго характерно то, что можно было бы кратко назвать отрицанием моральной ответственности за свои поступки. В отличие от предыдущей группы пациентов, в основном с пограничной личностной организацией, но без преобладания нарциссических черт, в данную группу входят пациенты с типичной нарциссической личностью, но без признаков антисоциального поведения в узком смысле слова и без откровенной лживости в переносе. У этих пациентов нет сознательной скрытности, систематического умалчивания или искажения информации. Для них характерно то, что они “невинно” выражают противоречия в своих переживаниях и поведении, разделенных перегородками взаимного отрицания, – что является проявлением работы механизмов расщепления, – и в результате они отрицают озабоченность, ответственность и чувство вины.
      Эти пациенты сознательно не лгут в обычном смысле слова. Их нечестность проявляется в том, что они отказываются нести ответственность за надежность своих чувств, намерений и поступков. Просто поразительно, как легко некоторые пациенты, которые обычно манипулируют, контролируют и эксплуатируют других (что отражено в их истории), способны повлиять на мысли терапевта, когда они в своей мягкой и естественной манере отказываются видеть свои обязанности и беспокоиться о себе или других. Очевидно, эти пациенты последовательны в своих мыслях, но непоследовательны в эмоциях, что защищает их от тревоги или вины и от идентификации с моральными ценностями. Мы можем наблюдать у них одновременно и использование расщепления для защиты, и абсолютно эгоцентричное поведение, какое можно видеть у ребенка до того, как у него произошла интеграция Супер-Эго. Кроме того, они в гораздо большей степени способны к глубоким объектным отношениям. Очень впечатляет, когда видишь как аналитик, общаясь с ними, начинает сомневаться в своих собственных ценностных суждениях и даже в обычном представлении об ответственности и вине. Одним словом, у этих пациентов есть необычайный талант разрушать систему ценностей аналитика, вступающего с ними в отношения. Вот типичный пример.
       Мисс V.Молодая женщина с нарциссической личностью без явных пограничных черт однажды сказала мужчине, что любит его и что он – единственный мужчина в ее жизни. Между ними начались интенсивные сексуальные взаимоотношения. Одновременно у нее были такого же рода отношения с другим мужчиной. Несколько дней спустя он сказала второму, что любит его и что он – единственный мужчина в ее жизни. Мисс V. открыто рассказывала об этом на сеансе.
      На мой вопрос, не видит ли она в этом конфликта, женщина ответила, что нет, поскольку мужчины между собой не знакомы. Убедившись в ее полной искренности, я спросил, нет ли тут конфликта для нее, поскольку она сказала двум мужчинам почти в один и тот же день, что любит их и что каждый – ее единственная любовь. Мисс V. очень трезво ответила, что была искренна с обоими: когда она это говорила второму, ее чувства совершенно изменились с того вечера, когда она уверяла в своей любви первого. Она считает, что всегда честна со своими мужчинами. Она добавила, что никогда не делает секрета из того, что чувства меняются и поэтому никому не может гарантировать, что будет “любить вечно”. Одной из главных ее жалоб было то, что мужчины не ценят ее честности и ведут себя с нею противоречиво. Сначала они принимают взаимоотношения, в которых она щедро любит и все отдает, ясно при том давая понять, что не может обещать им постоянства чувств и хочет сохранить свою свободу. А потом даже те мужчины, которые сначала хвалили ее за эти слова, начинают сильно злиться, когда она увлекается другим.
      Мисс V. не испытывала ревности, когда мужчины изменяли ей, напротив – чувствовала облегчение. Неспособность ревновать часто встречается у нарциссических пациентов. Очевидно, эта женщина страдала тяжелой патологией объектных отношений, она была не способна глубоко посвятить себя кому-либо или стать зависимой от другого. Но, в отличие от вышеупомянутых пациентов, она могла относиться адекватнее и даже стактом к людям, с которыми у нее не было глубокого эмоционального контакта; в своих социальных взаимоотношениях она была честной в обычном смысле слова. По отношению ко мне она в течение многих месяцев держалась явно на расстоянии, но ничего не скрывала и не придумывала. В конечном итоге мисс V. поняла, что у нее нет никакой надежды на любовь, которая защитит ее от глубокого страха разочарования и от ярости. Исследование этих ее особенностей в переносе открыло возможность перейти к исследованию патологии объектных отношений.
      Патология Супер-Эго у таких пациентов проявляется в отсутствии заботы, в неспособности ощущать моральные обязательства и вину, причем они с разоружающей логикой рационализируют свое поведение. Эго-синтонная природа их поведения, которое не является откровенно антисоциальным, усложняет работу терапевта в его стремлении помочь им осознать, что за этим отсутствием “моральных” проблем скрывается проблема. Такой пациент воспринимает любую “моральную” озабоченность аналитика как не только осуждение, но и наказание с оттенком садизма. В отличие от антисоциальной личности, которой присуща “честность” в разговорах об ее антисоциальных поступках, но без озабоченности или вины, мисс V. и подобные ей не эксплуатируют других открыто и не ведут себя антисоциально. Их неспособность устанавливать глубокие объектные отношения вредит им самим в не меньшей степени, чем их отношениям с другими людьми.
      Когда пациент проявляет нечестность в переносе и не способен принять моральную ответственность, это говорит о недостатке интеграции нормального Супер-Эго, об относительной недоступности обычной интернализации реалистичных родительских запретов и требований (третий уровень развития Супер-Эго). У этих пациентов существует диссоциация между спроецированными садистическими и идеализированными предшественниками Супер-Эго, что клинически выражается в антисоциальном поведении, которое пациент рационализирует в контексте параноидного переноса, проецируя на аналитика садистических предшественников Супер-Эго. Идеализированные предшественники Супер-Эго пациент может проецировать на аналитика или на другие объекты переноса, мазохистическое подчинение которым резко контрастирует с нечестностью параноидного переноса. В случае образования патологического грандиозного Я последнее вбирает в себя идеализированные предшественники Супер-Эго. Садистические же предшественники спроецированы на других, в чем и проявляются параноидные черты личности пациента. Несмотря на работу обесценивания и других примитивных механизмов защиты, которые вредят интернализованному миру объектных отношений, все эти пациенты способны на время установить идеализирующие объектные отношения, а иногда у них можно заметить рудименты более высокого уровня развития Супер-Эго, что проявляется в их способности соблюдать обычные социальные правила честности.
      Преобладание ранних садистических предшественников Супер-Эго во всех исследованных случаях нарушает интернализацию объектных отношений. Во внутреннем мире этих пациентов и, следовательно, в их межличностной реальности люди либо являются властными и жестокими, либо находятся под угрозой разрушения и эксплуатации со стороны других. Поскольку хорошие объектные отношения находятся под постоянной угрозой разрушения, пациент их обесценивает, предполагая, что они являются признаком слабости. Таким образом, примитивная патология Супер-Эго и патология интернализованных объектных отношений усиливают друг друга.
      Некоторым пациентам, находящимся на промежуточном уровне, присуще совершенно лживое, циничное и лицемерное общение, которое уничтожает всякие суждения, опирающиеся на сравнение хорошего и плохого объектов. Они отрицают смысл любой привязанности к объектам ради успешного продвижения в хаосе человеческих взаимоотношений. Состояние, которое можно назвать нечестностью “невинного наблюдателя”, заменяет опасную идентификацию с жестоким тираном.
      Когда пациент, постоянно проявляя нечестность, заражает ею ситуацию терапии, достигается защитная дегуманизация объектных отношений, и тогда уже нет опасности, что ненависть разрушит любовь или что ненависть вызовет грозное возмездие. Те же самые черты можно увидеть при менее глубоких нарушениях: они не так ярко выражены, зато их легче наблюдать у пациентов с умеренной патологией Супер-Эго, которые лишены чувства ответственности за свои поступки.
      В таких случаях успешно сформировавшиеся идеализированные предшественники Супер-Эго создают предпосылки для идеализации грандиозного Я и минимальной интеграции садистических и идеализированных предшественников Супер-Эго, так что пациент обладает ощущением социальной моральности. Но такие пациенты, фрагментируя всякое интенсивное эмоциональное взаимоотношение со значимыми другими, превращают свои объектные отношения в нечто бледное и нереальное. Для защиты от параноидных тенденций они устраняют всякую “угрозу”, которую несет в себе потребность в зависимости от других, а с нею вместе устраняют и всякие требования, запрещения, ожидания и стремления; устраняют и удовлетворение, и фрустрацию. Так они отказываются от человеческой близости.
      Парадоксальным образом пациент с нарциссической личностью, не способный к постоянной ответственности и заботе о других, но без признаков явной нечестности, представляет собой сочетание относительного отсутствия антисоциальных черт с выраженным отсутствием способности устанавливать глубокие объектные отношения.

      Следующий уровень патологии Супер-Эго можно наблюдать у большинства пациентов с пограничной личностной организацией, но лишь у тех, которым не свойственны описанные выше антисоциальные и нарциссические черты. Эти пациенты осознают свои сильные и противоречивые импульсы, не поддающиеся контролю. Они спонтанно выражают тревогу по поводу того, что в другом состоянии психики, противоположном теперешнему, они могут чувствовать и делать вещи, которые сейчас им бы показались неприемлемыми. Клиническим примером такого состояния может служить пациент, который страдает от диссоциированных суицидальных тенденций, но обеспокоен этим и ищет помощи, когда ощущает опасность такого импульса.
      Способность этих пациентов беспокоиться о себе и о других, способность переносить чувство вины и свою агрессию, которую они выражают любимым людям, – все это проявления как начальных стадий интернализации функций Супер-Эго, так и большей способности к эмоциональному контакту с другими. Оба эти признака благоприятны для прогноза. Патология Супер-Эго у таких пациентов является частью общей патологии пограничной организации личности. Она отражает преобладание примитивных механизмов защиты, тенденцию подвергать диссоциации и проецировать предшественники Супер-Эго в контексте общей активизации защитных механизмов расщепления.
      Внешне такие пациенты могут функционировать более хаотично, противоречиво и незрело (в том смысле, что в объектных отношениях они все время эмоционально неустойчивы), чем пациенты предшествующего уровня с нарциссической патологией. Но их жадная привязанность к людям, интенсивные, хотя и противоречивые контакты – все это говорит о том, что у них есть способность устанавливать объектные отношения. На этом уровне действуют как садистические, так и идеализированные предшественники Супер-Эго, и хотя функции Супер-Эго во многом диссоциированы, они более зрелые и соответствуют интернализации более реальных образов родителей на поздних эдиповых стадиях развития.

      Наконец, когда достигнут уровень развития, на котором возможна интеграция садистического и идеализированного предшественников Супер-Эго, что снижает проецирование примитивных предшественников Супер-Эго на эдиповы образы родителей, становится возможной и интернализация третьего уровня развития Супер-Эго. Интернализация и интеграция эдипова уровня функций Супер-Эго является предпосылкой для обычной патологии Супер-Эго у невротиков или вообще для нормального развития Супер-Эго. На этом уровне качество объектных отношений отражает интеграцию нормальной Я-концепции и интернализованных объект-репрезентаций. Отсутствие антисоциальных черт характера, индивидуализированная моральность, способность к глубоким объектным отношениям и отсутствие патологического нарциссизма свидетельствуют о наличии сильной, хотя бы отчасти абстрагированной, индивидуализированной и деперсонифицированной структуры Супер-Эго. При таких условиях антисоциальное поведение отражает специфические бессознательные фантазии о мазохистичном по своей природе подчинении садистическому, но хорошо интегрированному Супер-Эго, когда человек стремится искупить бессознательную вину, лишенную реальных оснований.
      Соответствующий уровень патологии Супер-Эго представляют пациенты с невротической организацией личности, у которых хорошо интегрированное, но чрезмерно жесткое Супер-Эго обладает садистическими свойствами. В таком случае бессознательная вина, возникающая под влиянием Супер-Эго, проявляется в подавлении Эго, в формировании симптомов и в вытеснении агрессивных или сексуальных импульсов – в контексте преобладания эдипова конфликта, относительно свободного от примеси доэдиповых тем. У большинства таких пациентов нет признаков какой-либо другой патологии Супер-Эго, кроме бессознательного преобладания инфантильной морали, связанной с фиксацией на эдиповых запретах и требованиях. Обычно этим пациентам не свойственны антисоциальные черты; они честны и обладают нравственными ценностями; кроме того, у них есть весь спектр нормальных интегрированных интернализованных объектных отношений. Нормальная интеграция Я-концепции замещает патологическую интеграцию грандиозного Я, свойственного нарциссической патологии характера.
      Но в некоторых случаях могут появляться отдельные формы антисоциального поведения вследствие отыгрывания вовне бессознательной вины. Это “преступники от вины” (Freud, 1916), которые составляют лишь незначительную часть всех пациентов с антисоциальным поведением. Пациентам с патологией Супер-Эго данного уровня не свойственны тяжелые регрессивные параноидные реакции в переносе, которые можно наблюдать у пациентов с антисоциальным поведением предшествующих уровней патологии Супер-Эго.
      Пациент, который заведовал исследовательской физической лабораторией, испытывал навязчивое желание фальсифицировать данные исследования, чтобы они соответствовали желанным результатам. Затем, поскольку чувствовал себя виноватым, он несколько раз повторил одни и те же эксперименты, чтобы убедить себя, что его фальсифицированные данные недостоверны! В одном случае, когда реальные данные эксперимента, как ему казалось, подтверждали сфабрикованные им результаты, он этому не поверил и снова и снова повторял опыты в течение достаточно долгого времени. Был риск, что об этом узнают, и тогда его профессиональная карьера была бы разрушена, что снизило бы продуктивность его деятельности. Бессознательное подчинение садистическому и ревнивому образу отца, который, как считал пациент, не мог терпеть его профессиональных успехов, и отыгрывание вовне как успеха, обозначающего бунт, так и нечестности, за которой скрывалось желание быть наказанным, – все это можно было проработать в длительном анализе. У этого пациента не было никаких других антисоциальных черт. Он страдал от локализованной патологии Супер-Эго на уровне развития интегрированного Супер-Эго в контексте невротической патологии характера.
      Из описания уровней патологии видно, что существует взаимосвязь между развитием Супер-Эго, нарциссической патологией, параноидными тенденциями, разрушением интернализованных объектных отношений и антисоциальным поведением.
      На нижнем уровне спектра качество объектных отношений и качество функций Супер-Эго практически совпадает, на средних уровнях патологии взаимоотношения между развитием Супер-Эго и качеством объектных отношений становятся сложнее и принимают разные формы. Кроме того, метаморфозы психопатологии на тяжелом конце спектра нарушений Супер-Эго заставляют предположить, что процессы развития и интеграции Супер-Эго растягиваются на гораздо более долгие сроки, чем предполагалось раньше. Значимое развитие Супер-Эго в норме и при патологии происходит на втором и третьем годах жизни, предшествуя интеграции эдипова и послеэдипова Супер-Эго и существенным образом влияя на этот процесс. Дальнейшее развитие Супер-Эго происходит и в подростковом возрасте и, предположительно, у взрослого.

КЛИНИЧЕСКИЕ ПРИЗНАКИ