Тяжелые личностные расстройства: стратегии психотерапии
ModernLib.Net / Психология / Кернберг Отто / Тяжелые личностные расстройства: стратегии психотерапии - Чтение
(стр. 21)
Автор:
|
Кернберг Отто |
Жанр:
|
Психология |
-
Читать книгу полностью
(994 Кб)
- Скачать в формате fb2
(394 Кб)
- Скачать в формате doc
(334 Кб)
- Скачать в формате txt
(326 Кб)
- Скачать в формате html
(398 Кб)
- Страницы:
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34
|
|
С помощью такого анализа можно также отличить реакции контрпереноса в узком смысле слова (активизацию бессознательных конфликтов аналитика в ответ на перенос пациента) от общей эмоциональной реакции аналитика на пациента. Мы знаем, что два этих типа реакций дополняют друг друга. Такое разграничение позволяет аналитику с большей легкостью исследовать моментальные изменения в его эмоциональных реакциях и фантазиях, касающихся установок пациента в данный момент, и его привычных установок; таким образом обогащается понимание вербального содержания общения пациента. Нужно ли особо подчеркивать, что, когда аналитик использует свои собственные эмоциональные реакции на пациента, это никоим образом не значит, что он ими делится с пациентом?
МЕТАПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ СООБРАЖЕНИЯ
Вернемся к рассмотрению экономических, динамических и структурных критериев Фенихеля, касающихся интерпретации сопротивления характера, прибавив интерпретацию интернализованных объектных отношений, которые выражаются через сопротивления характера. Рассматривая экономические критерии, я подчеркивал, что сначала необходимо интерпретировать материал, который доминирует в аффективной сфере. Одновременно я выражал сомнения относительно того, что близость к сознанию является столь значимым критерием, что на его основании можно было бы определить доминирование материала в сфере аффектов. Этими мыслями я руководствовался, рассматривая в своих работах сложности выбора основной – с экономической точки зрения – темы в ситуации, когда вербальное и невербальное поведение пациента противоречат друг другу. Относительно динамических критериев интерпретации я писал (1980, гл. 10), что в случаях глубокой регрессии переноса или же у подлежащих анализу пациентов с пограничной личностной организацией преобладание механизмов расщепления над механизмами вытеснения позволяет динамически противоположным компонентам интрапсихического конфликта появляться в сознании поочередно. Это значит, что доступность для сознания сама по себе не дает нам возможности понять, с какой стороной конфликта мы имеем дело: с защитой или с импульсом. Защита и импульс быстро сменяют друг друга как разные роли активизированных объектных отношений, что типично для частичных объектных отношений; импульсы конфликта входят в сознание, они скорее диссоциированы или отщеплены, чем вытеснены. Таким образом, сознательное и бессознательное не соответствуют поверхностному и глубокому, защите и содержанию. Но, хотя топографический подход к интерпретации (организация материала от поверхностного к глубокому) и не применим при исследовании пограничных структур личности, в каждый данный момент важно определить, какое защитное Эго-состояние с каким “импульсивным” состоянием борется. Одним словом, как экономические, так и динамические критерии, сформулированные Фенихелем, вполне надежны. Это подводит нас к вопросу о структурном аспекте интерпретации сопротивлений характера при разных степенях тяжести психопатологии. Взгляд на интерпретацию сопротивлений характера со структурной точки зрения имеет отношение к организации доминирующих интернализованных объектных отношений, активизирующихся в переносе в контексте конкретной черты характера или специфического паттерна. Когда мы диагностируем “единицы” интернализованных объектных отношений, мы диагностируем подструктуры трехчастной структуры. Фактически, мы применяем структурную перспективу там, где трехчастная структура еще (или уже) не действует. Установка пациента, как ранее упоминалось, отражает проявление Я-репрезентации, аффективными отношениями связанной с объект-репрезентацией, или же проявление объект-репрезентации (с которой пациент в данный момент идентифицируется), связанной аффективными отношениями с Я-репрезентацией (спроецированной на аналитика). В первую очередь надо принимать во внимание то, в какой степени Я– и объект-репрезентации укоренены в Эго или Супер-Эго пациента, отражают ли они достаточно цельные концепции, ценности и эмоциональные склонности Эго и Супер-Эго или же наоборот – диссоциированы или отщеплены от других репрезентаций Я и объектов. Частичные объектные отношения более непоследовательны, причудливы и фантастичны, чем цельные объектные отношения. Последние в большей мере отражают обычный опыт детства, который, хотя и подвергается вытеснению, интегрирован в Эго и Супер-Эго ребенка. Когда мы пытаемся понять структурный аспект патологических черт характера в переносе, возникает один важный вопрос. Какой конфликт выражают активизирующиеся объектные отношения: внутрисистемный или межсистемный? И если это межсистемный конфликт, каким структурам соответствуют репрезентации Я и объекта? Или какое объектное отношение соответствует защите, а какое – импульсу конфликта и к каким структурам то и другое относится? При внутрисистемном конфликте отщепленные интернализованные объектные отношения на первый взгляд кажутся отделенными друг от друга, но они недифференцированные по своей природе. Кроме того, они интенсивные, но неопределенные и всегда в значительной степени фантастичные и нереалистичные. Их надо перевести в доступные пониманию аффективные переживания здесь-и-теперь; фантазия, воплощенная в них, где они поочередно принимают на себя роль то защиты, то импульса, должна быть прояснена в терминах того, какое отщепленное объектное отношение в данный момент выполняет защитную функцию против другого (импульса). Внимательное отношение к обмену Я– и объект-репрезентациями с аналитиком – к чередованию комплементарных ролей в переносе – должно быть интегрировано с интерпретацией этих проявлений конфликта. Для этой задачи аналитик должен достаточно быстро с помощью воображения находить логику в интеракциях, которые на первый взгляд кажутся хаотичными. Если аналитик систематически обращает внимание на чувства пациента, возникающие под влиянием Я-репрезентации или какой-то конкретной активизирующейся объект-репрезентации, это позволяет пациенту с тяжелой патологией характера, которому показан психоанализ, достичь большей интеграции и научиться чувствовать эмпатию к себе и к объектам, что способствует превращению частичных объектных отношений в целостные. В приведенной выше клинической иллюстрации мистер Т. постепенно осознал, как он идентифицируется с садистическим образом матери и со своим Я-образом обиженного и фрустрированного ребенка. Это привело к осознанию и в конечном итоге к принятию и интеграции противоречивых тенденций в самом себе – к интеграции любви и ненависти, а также образов Я, ранее спроецированных на женщин, в которых он воспринимал себя и эксплуататором, и презираемым человеком. Когда в терапии возникает регрессивный перенос, наблюдающее Эго пациента временно устраняется. Для аналитика важно иметь четкое представление о том, как бы “нормальная” личность отреагировала при данных обстоятельствах на его интерпретацию. Эта гипотетическая “нормальная” личность обычно представлена в сотрудничестве наблюдающего Эго пациента с аналитиком. Но, возможно, такого сотрудничества совсем нет – временно оно может исчезнуть у любого пациента, а у пациента с тяжелой патологией характера оно стойко отсутствует. Поэтому при работе с тяжелыми случаями особенно важно, чтобы аналитик представлял “нормальную” часть, дополняющую регрессивное поведение пациента в данный момент. Это означает, что аналитик должен “расщепить” самого себя. Одна его часть, “переживающая”, сопровождает пациента в его регрессии и превращает его поведение в конструкцию бессознательной фантазии, которая таким образом проигрывается. Другая его часть, “отстраненная”, сохраняет объективность в те моменты, когда быть объективным чрезвычайно трудно. Для того чтобы сохранить в своем сознании границы между фантазией и реальностью, аналитик должен переносить как примитивные фантазии и эмоции, так и несоответствие между пониманием происходящего и тем уровнем, на котором возможен подход к пациенту. Аналитик должен сочетать четкие убеждения с гибкостью. Систематический анализ характера может привести к парадоксальной ситуации. Некоторым пациентам становится легче говорить о прошлом, чем о бессознательных аспектах своего отношения к аналитику в данный момент. Сам аналитик может начать сомневаться, не слишком ли он пренебрегает исследованием прошлого, делая акцент на настоящем. Другие пациенты могут “проскочить” в реальное прошлое и устанавливают связи между осознанным настоящим и тем, в чем они видят глубочайшие уровни конфликтов прошлого. Например, они “легко” связывают конфликты настоящего с “тревогой кастрации”, но при этом конкретные и мучительные аспекты детства отсутствуют в их материале. Тщательная проработка сопротивлений характера, постоянное внимание к тому, как меняется у пациента не только отношение к аналитической ситуации (оно свидетельствует о подлинном изменении паттернов переноса), но и его отношение к своему прошлому (показатель проработки паттернов переноса), – все это критерии подлинности психоаналитической работы, отличающейся от механического перевода проблем настоящего на язык ригидных мифов пациента о своем прошлом.
14. Я, ЭГО, АФФЕКТЫ И ВЛЕЧЕНИЯ
ЭГО И Я
ВОПРОСЫ ТЕРМИНОЛОГИИ
Обзор психоаналитической литературы, касающейся теорий Эго и концепций Я, показывает, что в этой сфере существует нечеткость терминологии. Так, термины
Эго (ego)и
Я (self)иногда могут заменять друг друга, иногда же четко отграничиваются один от другого, а порой обладают двойным смыслом. Возможно, это связано с тем, как пользовался этими словами Фрейд, с тем, как Стрейчи перевел их на английский, а также с последующей историей применения этих терминов. В своих работах Фрейд использовал немецкое
Ich,“Я”, для обозначения Эго – и как психической структуры, и как психической действующей силы, а также для обозначения более личного, субъективного Я, связанного с переживаниями. Другими словами, Фрейд никогда не отделял представление о том, что мы понимаем как действующую силу, то есть представление о системном Эго, от представления о переживающем Я. Использование слова
Ichлишало термин ясности и четкости, но оставляло его значение открытым. Как я полагаю, именно эта двусмысленность слова
Ichзаставила Стрейчи пойти на компромисс, в результате оно было переведено как “Эго”, безличное слово, соответствующее структурной теории Фрейда (1923), но малопригодное для обозначения личного, субъективного
Я. Можно привести бесчисленные примеры из работ, написанных до 1923 года, в которых
Ichобозначает субъективные переживания и самооценку, – что Рапапорт мог бы скептически назвать “антропо-морфизацией” концепции Эго. Эта особенность (и я в этом вижу скорее ее сильную сторону, чем недостаток) концепции
Ich уФрейда сохраняется во всех его работах. Наиболее ярким примером, полагаю, является его высказывание в книге “Неудовлетворенность культурой” (1930а), которое в
“Standort Edition”,верном немецкому оригиналу, переводится так: “В обычных условиях нет ничего, в чем мы были бы столь же уверены, как в ощущении своего Я, нашего собственного Эго”. В немецкой версии сказано: (1930b): “Normalerweise ist uns nichts gesicherter als das Gef?hl unseres Selbst, unseres eigenen Ichs”. Тут открыто ставится знак равенства между Я и Эго! Я полагаю, что использование Стрейчи слова “Эго” для перевода
Ichповлияло на наше понимание мыслей Фрейда. Я согласен с Лапланшем и Понталисом (Laplanche et Pontalis, 1973), которые считают, что Фрейд всегда сохранял двойной смысл, внутреннее напряжение своей концепции
Ich,чтобы выразить этим как системное качество Эго, так и тот факт, что, являясь частью системы, Эго представляет собой средоточие сознания и, значит, осознания самого себя, своего личного Я. Другой род сложностей при употреблении
Явозникает тогда, когда это слово используют, чтобы описать взаимодействие одного человека с другим или с “объектом”. Вот как делал это Гартман (Hartmann) в 1950 году:
“На самом деле, когда мы употребляем термин “нарциссизм”, мы как бы соединяем две противоположности. Одна из них имеет отношение к Я (к собственной личности человека), которое противостоит объекту, другая – к Эго (как психической системе), которое противостоит другим подструктурам личности. Тем не менее, объектному катексису противоположен не Эго-катексис, но катексис к своей собственной личности, то есть Я-катексис. Говоря о Я-катексисе, мы не уточняем, относится ли он к Ид, Эго или Супер-Эго
. Такая формулировка предполагает, что “нарциссизм” на самом деле присущ всем трем психическим системам; но в любом случае он противоположен объектному катексису. Так что для большей ясности следовало бы определить нарциссизм как либидинальный катексис не к Эго, но к Я. (Было бы также ценно рассматривать термин Я-репрезентация как противоположность объект-репрезентации.)”
Гартман обозначил различия некоторых понятий, что, как мы увидим, способствовало развитию идей Якобсон (Jacobson, 1964), оказавших огромное влияние на Эго-психологию: отличие Я как личности от интрапсихических репрезентаций личности или Я-репрезентаций – и это третий термин, нуждающийся в уточнении. Якобсон (1964), размышляя над проблемами терминологической путаницы, писала: “Они связаны с двусмысленностью в использовании термина Эго, то есть с тем, что нет четкого разграничения между Эго, представляющим структурную психическую систему; Я, определение которому дано мною выше; и Я-репрезентациями. Гартман (1950)... предлагает обозначать последним термином (по аналогии с объект-репрезентацией) бессознательные, предсознательные и сознательные эндопсихические репрезентации телесного и психического Я в системе Эго. Я многие годы пользовалась этой концепцией, поскольку она незаменима при исследовании психотических расстройств”. Якобсон, в согласии с Гартманом, определяет Я как то, что “относится ко всей личности человека в целом, включая в себя тело и части тела, а также психическую организацию и ее части... “Я” есть добавочный термин, описывающий личность как субъект, в отличие от окружающего мира объектов” (1964). Мне кажется, что Гартман, пытаясь спасти термин
Эгоот вложенной в него Фрейдом двусмысленности, обеднил его. Как и Стрейчи, он хотел сделать концепцию Эго последовательной. И определив “Я” как то, что противоположно объекту, Гартман, таким образом, устранил “Я” из метапсихологии. Определение
Яв “Словаре психоаналитических терминов и понятий” (Moore and Fine, 1968) подтверждает эту мысль. Вот как там определяют Я: “Вся личность человека в реальности, включая его тело и психическую организацию; “собственная личность”, противоположная “другим личностям” и объектам, находящимся вне Я. “Я” есть понятие здравого смысла; его клинические и метапсихологические аспекты называют словами “Я-образ”, “Я-репрезентация” и т. д. См. также Эго, идентичность, нарциссизм”. Называя Я понятием “здравого смысла”, его успешно устраняют из психоаналитического мышления. Как я полагаю, произведенное Гартманом фатальное отделение концепции Эго от Я, а также отделение Я от Я-репрезентации создало проблему в историческом развитии психоаналитической теории; это искусственное разделение структурного, субъективного и описательного аспектов функций Эго. Такое разграничение создало лишние сложности для понимания взаимосвязей между “безличными” функциями Эго, субъективными переживаниями и структурой характера. Так, например, попытки Якобсон (1964) создать метапсихологию переживаний Я осложнялись тем, что она на каждом шагу ощущала необходимость обозначать различия между функциями Эго и функциями Я, между аффективными Я– и объект-репрезентациями – и диффузной активацией аффектов. В связи
сэтим я намереваюсь отказаться в данном обсуждении от использования концепции Я как понятия, противоположного объекту. Такая концепция Я ведет к “психосоциальному” или межличностному взгляду, в котором психоанализ смешивается с социологией, последнее можно найти, например, в некоторых работах Эриксона. Замена топографической модели психики структурной моделью привела Фрейда к поиску корней Эго в Ид, из которого Эго образовалось, и заставило разрабатывать идею о том, что Эго зависит от аппаратов восприятия и сознания. Эго стало аппаратом регуляции и адаптации к реальности, параллельно выполняющим защитные функции и ищущим компромиссные решения для конфликтов Ид, Супер-Эго и внешней реальности. Глядя на Эго со структурной точки зрения, Фрейд стал меньше внимания уделять таким функциям Эго, как самоосознание, самоощущение и регуляция самооценки. Возможно, он на время стал представлять себе эти функции большей частью в понятиях межсистемных конфликтов. Тем не менее в концепции происхождения Эго Фрейд сохранил неясность, и не случайно и теории объектных отношений, и современная Эго-психология первоначально возникли из его идей о структуре Эго. Часто цитируемое высказывание из “Я и Оно” (1923) все еще актуально:
“Если мы нуждаемся в сексуальном объекте и нам приходится отказаться от него, наступает нередко изменение
Я (Эго),которое, как и в случае меланхолии, следует описать как внедрение объекта в
Я (Эго);ближайшие подробности этого замещения нам еще неизвестны. Может быть, с помощью такой интроекции (вкладывания), которая является как бы регрессией к механизму оральной фазы,
Я (Эго)облегчает и делает возможным отказ от объекта. Может быть, это отождествление есть вообще условие, при котором
Оно (Ид)отказывается от своих объектов. Во всяком случае, процесс этот, особенно в ранних стадиях развития, наблюдается очень часто; он дает нам возможность предположить, что характер
Я (Эго)является осадком отвергнутых привязанностей к объекту, что он содержит историю этих выборов объекта”
.
Эти мысли находятся в соответствии со статьей Фрейда “О нарциссизме” (1914) и его представлениями о том, что Супер-Эго также происходит из интернализации родительских объектов. Якобсон ради сохранения концепции “Я” разработала концепцию Я-репрезентаций. Ей эта концепция кажется необходимой для понимания психозов, я же нахожу, что она необходима для понимания невротической, пограничной и нарциссической патологии, а также процессов нормального развития. Когда Я, связанное с личностью, понимается как психосоциальное единство, единство поведения и взаимодействия, я предлагаю заменить слово “Я” словом “характер”. Характер есть проявление различных конфигураций нормальных и ненормальных структур Эго, выражающееся в повторяющихся паттернах поведения. Конечно, защиты характера включают в себя символическое выражение Я– и объект-репрезентаций, и потому они связаны также и с Я-репрезентациями, но, по моему мнению, термины
защита характера, образование характераи
структура характераболее точны и более ценны с клинической точки зрения, чем термин
Я,когда мы относим их к личности. Я бы предложил оставить слово
Ядля обозначения общей совокупности Я-репрезентаций, тесно связанных с общей совокупностью объект-репрезентаций. Другими словами, я предлагаю понимать под Я интрапсихическую структуру, которая происходит из Эго и неотъемлемо связана с Эго. Такая концепция Я близка к представлениям Фрейда, косвенно подчеркивавшего, что Я и Эго взаимосвязаны и их невозможно разделить: Либидинальные инвестиции Я, определенные таким образом, связаны с либидинально-инвестированными репрезентациями значимых других, а либидинальное отношение к своей личности соответствует либидинальному отношению к другим (внешним объектам). Все эти отношения взаимосвязаны и усиливают друг друга.
ВОПРОСЫ РАЗВИТИЯ
На мой взгляд, структурная теория, отраженная, в частности, в работах Якобсон (1964) и Малер (Mahler, 1979), содержит разностороннюю и интеллектуально разработанную концепцию Я в развитии, продолжающую идеи Фрейда о двойственности
Ich. Две точки зрения Фрейда (1923) на происхождение Эго разрабатывались последователями и постепенно вошли в современные психоаналитические представления о раннем развитии. Первая – это идея о том, что Эго отделяется от Ид, или же от недифференцированной Эго-Ид матрицы, кристаллизуясь вокруг системы восприятия-осознания. Вторая – его предположение, что Эго образуется в результате интернализации репрезентаций инвестированных инстинктами объектов. Что восприятие и сознание ребенка должны активизироваться особенно сильно при взаимодействии с матерью и что развивающиеся, инвестированные инстинктами связи с ней оставляют следы на детском поле сознания Эго, – с такими достаточно широкими утверждениями согласятся представители самых полярных школ психоанализа. Различия между разными психоаналитическими подходами начинаются с нескольких вопросов, непосредственно связанных с представлениями о происхождении Я (новое определение Я дано мною выше). Во-первых, можем ли мы представить себе, что ребенок способен с самого начала своей жизни отличать себя от матери? Мелани Кляйн (1964) и ее последователь Сегал (Segal, 1979), так же как и Фэйрбейрн (Fairbairn, 1954) из Британской Средней Группы, явно отвечают на этот вопрос положительно, в то время как Якобсон, Малер, я и Винникотт (1958, 1965) в этом сомневаются, предполагая существование начальной стадии развития ребенка, на которой тот не дифференцирует себя от матери. Если предположить, что изначально ребенок какое-то время не дифференцирует себя от матери, то присущи ли такому состоянию “чисто нарциссические” первичные, окрашенные всемогуществом Я-репрезентации или же недифференцированные Я-объект-репрезентации? Этот на первый взгляд чисто теоретический вопрос является критически важным, с моей точки зрения, для создания современных представлений о метапсихологии нарциссизма. Якобсон (1964) предлагала сузить смысл термина
первичный нарциссизми относить его лишь к недифференцированной стадии развития; по ее представлениям, это стадия недифференцированного катексиса влечений “первичного психофизиологического Я”, которому свойственны лишь колебания то усиливающегося, то спадающего напряжения. В то же время для нее психофизиологическое Я было чисто описательным предметом, не связанным с метапсихологическими представлениями. По мнению Якобсон, происхождение Эго тесно связано с изначально смешанными Я-образами и образами объектов – что я называю первоначально недифференцированной Я-объект-репрезентацией. Она полагала, что это связано с “вторичным нарциссизмом” (согласно терминологии Фрейда). Мне думается, ее ответ на этот вопрос совпадает с ответом современной Эго-психологии: инстинкт, в частности либидо, изначально направляется на (инвестируется в) недифференцированную Я-объект-репрезентацию. Лишь позднее постепенное отделение Я от объекта приводит к тому, что дифференцируется и направление (инвестиция) либидо (и агрессии). Когда устанавливается дифференциация Я-репрезёнтаций и репрезентаций объекта, тогда дифференцируются и либидинальные инвестиции Я– и объект-репрезентаций. Когда происходит дифференциация Я и объекта, отношение к (инвестиция в) внешнему объекту воспринимается как продолжение отношения к его более ранней недифференцированной версии. Теперь и объект-репрезентации, и внешние объекты инвестируются и одновременно усиливают друг друга. Такие представления, отличающиеся от прежних представлений психоанализа, согласно которым младенец достаточно долго живет в психологической изоляции от человеческого окружения, поддерживаются наблюдениями за поведением младенцев и тем фактом, что у них на удивление рано появляются дифференцированные реакции на те стимулы среды, в которых проявляется взаимодействие с ними матери. Теории Якобсон решают, как я полагаю, вопрос о происхождении инвестиций инстинкта, направленного на Я и на объекты, – вопрос о том, предшествует ли нарциссизм объектным отношениям или же то и другое появляется одновременно. Кроме того, в ее представлениях структурная организация внутри Эго связана с интернализацией репрезентаций Я и объекта, которые становятся первичными организующими подструктурами. С этой точки зрения можно описать метаморфозы Я– и объект-репрезентаций: множественные, противоречивые, изначально неинтегрированные репрезентации постепенно соединяются в цельную Я-концепцию и в концепции объектов. Якобсон создала теоретическую платформу, с которой понятнее становятся взгляды Малер (1979) на аутистический и симбиотический психозы детства и на нормальную и ненормальную стадию сепарации-индивидуации. Малер приводит как непосредственные наблюдения, так и психоаналитические данные, на основе которых можно проследить стадии развития, постулированные Якобсон. Тем не менее Якобсон отнесла стадию “первичного нарциссизма” к ранней гипотетической фазе диффузной разрядки, направленной на “психофизиологическое Я”, и это оставляет в тени вопрос о происхождении и развитии влечений, направленных на Я-репрезентацию и объект-репрезентации. Представления Якобсон о влечениях, направленных на Я и объект, основаны на предпосылке, что либидо и агрессия имеют различную природу. Есть еще один вопрос, касающийся развития Эго и Я: происходит ли Я единственно из блаженного состояния смешения с матерью и соответствующих этому состоянию недифференцированных Я-объект-репрезентаций или же оно происходит из интеграции таких состояний с другими, в которых Я– и объект-репрезентации смешиваются под влиянием мучительных, пугающих, фрустрирующих или даже катастрофических переживаний? Этот вопрос чрезвычайно важен, потому что разные ответы на него задают совершенно разные схемы развития. Возможно, все психоаналитики, занимавшиеся этим вопросом, согласятся с тем утверждением, что удовлетворяющие блаженные состояния образуют сердцевину самоощущения Эго или ощущения своего Я. Некоторые теоретики доходят до утверждения, что вся интегрированная Я-концепция целиком строится на основе этих ранних переживаний единства, создающих завершенное, интегрированное, нормальное Я. Согласно такой точке зрения, нормальное Я есть отражение блаженного смешения Я-объект-репрезентации. Следовательно, фрустрации и порождаемая ими агрессия представляют собой не часть первоначального Я, но часть переживаний “не-Я”, внешнюю угрозу для Я, не связанную с Я как нечто внутренне ему присущее. Хотя Кохут не описывает свои концепции раннего развития, его теория (Kohut, 1971, 1972, 1977) представляет именно такую точку зрения. В метапсихологии такой взгляд позволяет исключить агрессию из теории развития Эго и Я. Альтернативная концепция утверждает, что Я развивается также и в моменты фрустрации, при боли или травматических переживаниях. Такие переживания предопределяют создание смешанных Я-объект-репрезентаций под знаком фрустрации и боли. Эти психические репрезентации инвестированы агрессией. Позднее они станут пугающими, агрессивными и обесценивающими переживаниями Я и пугающими, агрессивными и садистическими объект-репрезентациями. Такой ход развития приводит к появлению различных противоречивых репрезентаций Я и объекта, которые предъявляют большие требования к ребенку на стадии сепарации-индивидуации. Эти психические репрезентации объясняют появляющуюся в процессе развития патологическую фиксацию на подфазе “раппрошмент” (Mahler, 1971), когда дифференцированные, но еще не интегрированные Я-репрезентации и противоречивые репрезентации значимых объектов проявляются в синдроме диффузной идентичности. Нормальная же интеграция противоречивых Я– и объект-репрезентаций характеризует переход от стадии сепарации-индивидуации к “постоянству объекта”. Такая концепция развития Я с его либидо и агрессией объединяет Якобсон, Малер и меня, а также Фэйрбейрна и Кляйн; модель развития Винникотта в этом отношении представляется неясной. Поскольку в кляйнианском подходе проблема дифференциации Я и объекта остается практически неисследованной (за исключением частичного углубления в этот вопрос в статье Бика [Bick, 1968]), трудно установить соответствие между идеями Якобсон, Малер и моими собственными – и концепциями развития Кляйн и ее последователей. Гипотеза Фэйрбейрна (1954) о существовании от рождения “первоначального” Эго создает новые проблемы, касающиеся хронологии развития. Концепция происхождения Я-репрезентаций и ощущения своего Я под влиянием инвестированных как либидо, так и агрессией, состояний смешения, приводит нас к концепции Я, развивающегося вследствие интеграции этих противоречивых Я-репрезентаций и интеграции соответствующих им производных либидо и агрессии. Моя модель рассматривает Я как инвестированное либидинальными и агрессивными производными влечений, интегрированных в контексте интеграции отдельных Я-репрезентаций. Такая модель разрешает вопрос о том, как соотносятся образование психической структуры, развитие Я и развитие инстинкта. Она также объясняет концепцию нейтрализации влечений (Hartmann, 1955). Таким образом, Я есть структура Эго, происходящая из Я-репрезентаций, закладывающихся на недифференцированной симбиотической фазе в контексте взаимоотношений младенца и матери под влиянием переживаний как удовлетворения, так и фрустрации. Одновременно с этим система восприятия и осознания включается в функции Эго, такие как развитие контроля над восприятием, произвольные движения, создание аффективных воспоминаний и система предсознательного. Я как психическая структура происходит из Я-репрезентаций, инвестированных как либидо, так и агрессией. Кратко говоря, Я есть функция и структура Эго, которая постепенно возникает из интеграции отдельных Я-репрезентаций и становится надструктурой, вбирающей в себя другие функции Эго – такие как память и когнитивные структуры. Таким образом, оно приобретает двойственные характерные черты концепции
IchФрейда.
МОТИВАЦИОННЫЕ СИЛЫ: ВЛЕЧЕНИЯ, АФФЕКТЫ И ОБЪЕКТНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
Я думаю, не случайно противоречия концепции Я в психоанализе тесно связаны с противоречиями в теории инстинктов, особенно в вопросах о природе агрессии и ее роли в раннем развитии. Как открытие Фрейдом детской сексуальности некогда принесло психоанализу репутацию дисциплины с нездоровым и чрезмерным интересом к сексуальности, так и дуалистическая теория инстинкта Фрейда порождает сильную культурную реакцию, направленную против концепции агрессии как одного из основных инстинктов.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34
|
|