Общее направление французской линии мысли таково: кастрационная тревога не является первичной детерминантой в переориентации с матери на отца у маленьких девочек, а скорее вторичным усложнением, укрепляющим первичный запрет или вытеснение вагинальной генитальности под влиянием имплицитного отрицающего отношения матери. Интенсивность кастрационной тревоги у женщин во многом зависит от трехступенчатого смещения догенитальной агрессии: это первоначальная проекция на мать, подкрепляющаяся эдиповой конкуренцией с ней, которая затем ложится на отца. У девочек зависть к пенису главным образом отражает усиление эдиповых конфликтов под воздействием смещения догенитальной агрессии и догенитальной зависти к пенису.
      Шассге-Смиржель (1974), придерживаясь теории Хорни (1967), предполагает, что фантазии маленьких мальчиков по поводу фаллической матери не только успокаивают или служат отрицанием женских гениталий как продукта кастрации, но также отвлекают от представления о вагине взрослой женщины, которая доказывала бы неадекватность его маленьких гениталий.
      Из всех этих исследований различных стадий развития следует, что маленьким девочкам и мальчикам необходимо пройти свой собственный путь для идентификации с взрослой генитальностью. Для мальчиков идентификация с отцом означает, что он преодолел свою догенитальную зависть к женщинам, проекцию этой зависти в виде примитивного страха перед женщиной (Кернберг, 1974) и свой страх неадекватности для женских гениталий. Французским авторам Дон Жуан представляется стоящим на середине пути между запретом сексуального влечения к женщинам, представляющим собой эдипову мать, с одной стороны, и идентификацией с отцом и отцовским пенисом во взрослых сексуальных отношениях с женщиной – с другой: Дон Жуан, по предположению Брауншвейга и Фейна, утверждает генитальность отцовской зрелости.
      Я не думаю, что синдром Дон Жуана у мужчин имеет единственную этиологию. Так же как промискуитет у женщин, причины которого могут колебаться от тяжелой нарциссической патологии до относительно легкой мазохистически или истерически детерминированной патологии, существует континуум мужского промискуитета. Промискуитет нарциссической личности – гораздо более нарушенный тип Дон Жуана, чем инфантильный, зависимый, бунтующий, но в то же время женственный, описанный французскими авторами.
      Я полагаю, что следующим шагом к нормальной сексуальной идентификации мальчика с отцом является конфликтная идентификация с примитивной, контролирующей и садистической мужской фигурой, которая представляет фантазийного ревнивого и строгого отца в раннем эдиповом периоде. Окончательное преодоление эдипова комплекса у мужчин характеризуется идентификацией с “великодушным” отцом, который больше не подавляет сына своими жесткими законами. Способность наслаждаться взрослением сына, не подвергая его наказаниям ритуала инициации, отражающим бессознательную зависть к нему, означает, что отец преодолел свои собственные эдиповы запреты. Практический смысл этих положений заключается в том, что очень важным источником нестабильности в любовных отношениях взрослых мужчин является неполная идентификация с отцовской функцией, с разными возможными фиксациями.
      Недостаток непосредственной стимуляции генитального эротизма в ранних отношениях с матерью и, кроме того, конфликты матери по поводу ценности ее собственных гениталий и женских функций, подавляют психосексуальное развитие маленьких девочек, которое затем вторично усиливается развитием зависти к пенису и вытеснением сексуальной конкуренции с эдиповой матерью. Однако обесценивание матерью мужчин и гениталий ее маленького сына может радикально влиять на сексуальное восприятие и конфликты ее детей обоих полов.
      Французские авторы убеждены, что гениталии маленьких девочек являются приватными, в отличие от социально одобряемого “выставления на всеобщее обозрение” гениталий маленьких мальчиков и гордости мальчика за свой пенис; девочка же остается наедине с собой в своем сексуальном развитии. Ее тайная бессознательная надежда осуществляется в “повороте” от матери к отцу и в интуитивной жажде отцовского пениса, который, проникая в вагину, в конце концов заново утвердит ее представление о вагинальной генитальности и женской сексуальности в целом. Брауншвейг и Фейн предполагают, что, поскольку путь женского сексуального развития одинокий и более закрытый, он требует большей отваги по сравнению с путем мальчиков, чьи мужские гениталии стимулируются по разным причинам обоими родителями. У взрослых женщин обычно больше смелости и способностей для гетеросексуальных обязательств, чем у взрослых мужчин – возможно, потому, что маленькие девочки должны сменить свой первый эротический объект с матери на отца и, таким образом, перейти от догенитального к генитальному развитию раньше, решительнее и в одиночестве.
      Альтман (1977), в другом контексте, указывал на то, что смена объекта у женщин – в противоположность постоянству первого объекта у мужчин – может быть причиной больших сложностей, которые возникают у мужчин, вступающих в стабильные любовные отношения. Мужчины склонны к бесконечным поискам идеальной матери и к воссозданию догенитальных и генитальных страхов и конфликтов в своих отношениях с женщинами, что определяет их предрасположенность избегать глубоких, доверительных отношений. Женщины, уже отказавшись от своего первого объекта, более способны вверить себя мужчине, который хочет установить всесторонние генитальные и “отцовские” отношения с ними. Кроме того, решающим фактором женской способности проявлять преданность и доверие может выступать их постоянный уход за младшими и их защита, включающие биологические и психосоциальные детерминанты, в основном идентификацию с материнскими функциями, и связанные с этим сублиматорные ценности Супер-Эго (Блюм, 1976).
      Несмотря на различия путей формирования способности к эротическому желанию и сексуальной любви, мужчины и женщины получают опыт из одного и того же источника – эдиповой ситуации, являющейся основным организатором и для всех индивидуумов, и для всех областей взаимодействия пары.
      Я согласен с идеей Дэвида (1971) о том, что стремление к недоступному и запрещенному эдипову объекту, дающее энергию сексуальному развитию, является ключевым компонентом сексуальной страсти и любовных отношений. В этой связи эдипова констелляция может рассматриваться как постоянная черта человеческих отношений. Очень важно подчеркнуть, что невротические “решения” эдиповых конфликтов должны быть дифференцированы от их нормальных проявлений.
      Нарушение границ исторически сложившихся сексуальных запретов любящим индивидуумом может быть названо активной реконструкцией его или ее истории эдиповых отношений, включая защитные и креативные фантазии, которые преобразуют повторение в новое. Преодоление социальных и сексуальных границ трансформирует бессознательные фантазии в реальные субъективные переживания; реципрокно активизируя мир внутренних объектных отношений, пара возвращается к эдипову мифу как социальной структуре (Эрлоу, 1974).
      У обоих полов эдиповы стремления, необходимость преодолеть фантазии эдиповых запретов и удовлетворить свое любопытство о мистических отношениях родителей стимулируют сексуальную страсть. Исходя из уже упомянутых соображений, можно предположить, что женщины, в утверждении своей женской сексуальности, раньше преодолевают конечное препятствие идентификации с эдиповой матерью путем смены эротического объекта с матери на отца. Мужчины должны пересечь последнюю границу идентификации с эдиповым отцом в своей способности установить сексуальные отношения с любимой женщиной и взять на себя функции отцовства и “великодушия”. Клинические исследования показывают, что мужчины испытывают чувство вины, решив прекратить отношения с женщиной, в то время как женщины обычно чувствуют себя свободно, давая понять мужчине, что не любят его. Это различие, возможно, говорит о том, насколько сильно чувство вины, которое так часто проявляется в отношениях с женщинами, преобладает над агрессией по отношению к матери (из личной беседы с Эдит Якобсон). А у женщин бессознательное чувство вины, идущее из догенитальных и генитальных фантазийных материнских запретов вагинальной генитальности, требует полного эротического генитального утверждения в сексуальных отношениях с мужчиной. Сгущение предвестников садистического Супер-Эго, связанных с интроекцией примитивных доэдиповых материнских образов и с поздними запретными аспектами эдиповой матери, может быть одним из факторов, приводящих к высокой частоте генитального запрета у женщин. Это также является важнейшим элементом того, что обычно обозначают как “женский мазохизм”.
      Сейчас многими ставится под вопрос утверждение ранних психоаналитических теорий о врожденной предрасположенности к мазохизму у женщин. Возникает понимание того, что существуют различные психологические и социальные факторы, влияющие на развитие мазохистических тенденций и сексуальных запретов. Персон (1974) и Блюм (1976), изучив соответствующую литературу, подчеркивали, что женский мазохизм формируется в процессе развития и имеет психосоциальные детерминанты. Блюм приходит к выводу, что не существует никаких доказательств того, что женщины более предрасположены получать удовольствие через боль, чем мужчины. Он полагает, что ранние идентификации девочек и объектные отношения определяют установление дальнейшей сексуальной идентичности, принятие женской роли и материнского поведения: мазохизм является скорее дезадаптивным разрешением женской функции.
      Столлер (1974) предполагал, что из-за первоначального слияния с матерью чувство женственности больше укрепляется в женщинах, чем чувство мужественности у мужчин. Мужчины вследствие их первоначального слияния с матерью – женщиной – могут быть более склонны к бисексуальности и развитию перверсий.
      Я заметил, что при детальном анализе женских догенитальных и генитальных источников зависти к пенису и отвращения к своим собственным гениталиям постоянно сталкиваешься с ранними способностями к получению полного удовольствия от вагинального эротизма, полного подкрепления ценности своего собственного тела наряду со способностью относиться к мужским гениталиям с любовью и без зависти. Я не думаю, что нормальная женская сексуальность подразумевает необходимость или способность отказаться от пениса как самого ценного вида гениталий; по-моему, существуют доказательства того, что страх мужчины перед женскими гениталиями не только вторичен по отношению к эдиповой кастрационной тревоге в наиболее тяжелых случаях, но и имеет глубокие догенитальные корни. Подводя итог, можно сказать, что и для мужчин, и для женщин преодоление страха и зависти к противоположному полу является опытом преодоления запретов сексуальности.
      Если смотреть шире, то переживание парой полного генитального удовольствия может послужить причиной возможного радикального изменения – отказа от подчинения доминирующим культурным конвенциям, ритуальным запретам и предубеждениям, которые воздвигают препятствия на пути к зрелой генитальности. Такая степень сексуальной свободы в сочетании с заключительной стадией преодоления эдиповых запретов может отражать основные потенциальные возможности для получения сексуального удовольствия в любовных отношениях и усиливать страстность, создавая чудо сексуальных тайн, разделяемое парой и освобождающее ее от окружающей социальной группы. С точки зрения развития, элементы секретности и противопоставления социуму, характерные для сексуальной страсти, берут начало в эдиповой констелляции как главном организаторе человеческой сексуальности.
      С социокультурной точки зрения, отношение сексуальной любви к социальным нормативам всегда неоднозначно, и “гармония” любви с социальными нормами легко разрушается, превращаясь в повседневную обыденность. В то же время сексуальная свобода пары в любви не может быть так легко переведена в социальные нормы, и попытки “свободной сексуальной любви” на базе широкого образования и “культурных изменений” обычно завершаются конвенционализированной механизацией секса. Я считаю, что такое противостояние между парой и группой неизбежно; Брауншвейг и Фейн (1971) достаточно скрупулезно исследовали этот вопрос.
      Трагическая неспособность идентифицироваться с отцовскими функциями, так что все любовные отношения оказываются обречены на неудачу, несмотря на “примат гениталий”, а также рационализация такой неудачи в терминах мифа о доминировании мужской культуры описаны в книге “Les Jeunes Filles” (“Девушки”) Анри де Монтерлана (1936). От имени своего молодого героя (или антигероя) Пьера Косталя автор негодует, что, находясь под давлением желания, мужчины и женщины обречены на вечное взаимное непонимание. Для женщин, говорит он, любовь начинается с сексуального удовлетворения, в то время как для мужчин любовь заканчивается сексом; женщина создана для одного мужчины, но мужчина создан для жизни и для всех женщин. Тщеславие – доминанта страсти у мужчин, в то время как сила чувства любви к мужчине является важным источником счастья для женщин. Счастье женщины составляет мужчина, но для мужчины счастье заключено в нем самом. Сексуальный акт окружен опасностями, запретами, фрустрациями и отвратительной физиологией.
      Легко отбросить описание Монтерланом скучающего эстета, гордого, старомодного, жестокого и саморазрушительного Косталя, как продукта патриархальной идеологии; но при этом мы упустим глубокие корни остроты желаний и страха и ненависти к женщинам, которые лежат за такой рационализацией.
      Основная патология, вторгающаяся в стабильные, полностью удовлетворительные отношения с представителем противоположного пола, представлена патологией нарциссизма, с одной стороны, и неспособностью разрешить эдиповы конфликты с полной генитальной идентификацией с родительской фигурой того же пола – с другой. Патология нарциссизма проявляется приблизительно одинаково у мужчин и женщин. Патология, корни которой кроются главным образом в эдиповых конфликтах, различна у мужчин и женщин. У женщин неразрешенные эдиповы конфликты наиболее часто проявляются в различных мазохистических паттернах, таких как постоянная привязанность к мужчинам, не удовлетворяющим их, и невозможность получать удовольствие или поддерживать отношения с мужчиной, который потенциально мог бы полностью их удовлетворить. Мужчины также привязываются к неудовлетворяющим женщинам, но культурально они более свободны разорвать такие отношения. Женская система ценностей, их забота и чувство ответственности по отношению к детям могут привести к усилению мазохистских тенденций. Однако истинное Эго-идеал и материнская забота не имеют мазохистских целей (Блюм, 1976) у “обычных преданных матерей”.
      У мужчин превалирующая патология в любовных отношениях, происходящая из эдиповых конфликтов, принимает форму страха и чувства небезопасности наедине с женщинами и защитных реакций против этой небезопасности в виде реактивности или проецируемой враждебности по отношению к женщинам. Это связано с догенитальной враждебностью и чувством вины по отношению к фигуре матери. Догенитальные конфликты, а особенно конфликты, связанные с догенитальной агрессией, усиливаются и плотно смыкаются с генитальными конфликтами. У женщин такое смыкание обычно появляется в обострении конфликтов вокруг зависти к пенису; орально детерминированная зависть к догенитальной матери замещается на идеализацию гениталий отца и его пениса и на эдипову конкуренцию с матерью. У мужчин догенитальная агрессия, страх женщин и зависть к ним усугубляют эдиповы страхи и чувство неполноценности по отношению к ним: догенитальная зависть к матери усиливает эдипово детерминированное чувство небезопасности мужчин по отношению к идеализируемым женщинам.
      Универсальная природа эдиповой констелляции приводит к новому проявлению эдиповых конфликтов на разных стадиях отношений, так что психосоциальные обстоятельства могут иногда вызывать, а иногда защищать пару от реактивации невротического проявления эдиповых конфликтов. Например, то, что женщина полностью посвящает себя интересам мужа, может быть адаптивным выражением ее Я-идеала, но может также и адаптивно компенсировать ее мазохистические тенденции, связанные с бессознательной виной за то, что она заняла место эдиповой матери. Когда муж более не зависит от нее и их экономические и социальные отношения больше не требуют гарантии ее “жертвы”, бессознательное чувство вины, отражающее неразрешенные эдиповы конфликты, может больше не компенсироваться. Приводятся в движение разнообразные конфликты – возможно, ее бессознательная потребность разрушить отношения из чувства вины или неразрешенный комплекс зависти к пенису и связанное с этим негодование по поводу мужских успехов. Или, к примеру, неудачи, постигшие мужчину на работе, декомпенсируют его прежние источники нарциссического самоутверждения, которые оберегали его от эдиповой неуверенности по отношению к женщинам и патологического соперничества с мужчинами, что приводит к регрессии к сексуальным запретам и противоречивой зависимости от жены, что является поздним воссозданием его эдиповых конфликтов и их невротического разрешения.
      Социальное, культурное и профессиональное развитие и успех женщин в западном обществе могут послужить угрозой традиционной, культурно-нормативной и подкрепленной защите мужчин от их эдиповой неуверенности и страхов и зависти к женщинам. Изменяющаяся реальность конфронтирует обоих участников и создает потенциальную возможность реактивации сознательной и бессознательной зависти, ревности и ненависти, что опасно увеличивает агрессивные компоненты в любовных отношениях.
      Эта социокультурная размерность в бессознательных конфликтах пары тонко и драматично проиллюстрирована в ряде кинокартин Эрика Ромера о любви и браке, особенно в фильме “My Night at Maude’s” (“Ночь у Мод”) (Ромер, 1969; Меллен, 1973). Жан-Луи – конвенциональный молодой человек, интеллигентный и сензитивный, но застенчивый и убежденный католик – не осмеливается вступить в отношения с Мод – состоящей в разводе, оживленной, профессионально активной, глубоко эмоциональной и сложной. Он предпочитает остаться “верным” идеализируемой, довольно скучной, скрытной и подчиняемой католической девушке, на которой решил жениться. Он человек долга и постоянства, но в глубине души боится предаться полнокровным, хотя и не вполне ясным отношениям с женщиной, равной себе. И Мод со всем ее обаянием, талантом и способностью к самовыражению, оказывается не в силах понять, что Жан-Луи не даст ей ничего из-за боязни и неспособности сделать это. Отвергнув Вайдала, друга Жан-Луи, который действительно ее любит, она вступает в еще более неудовлетворительный брак с другим мужчиной. Их трагедия состоит в потере возможностей – противоположности потенциальному счастью и стабильным любовным отношениям или браку, при котором оба партнера могут преодолеть бессознательно детерминированную опасность для их отношений.

ВЛЮБЛЕННОСТЬ И СОЗДАНИЕ ПАРЫ

ЗРЕЛАЯ СЕКСУАЛЬНАЯ ЛЮБОВЬ И СЕКСУАЛЬНАЯ ПАРА