…В полутемной церковке при редком и тихом сиянии разноцветных лампад смутно выделяется темное дерево иконостаса. Длинные ряды икон святых отделяют алтарь от храма, небо от земли. Это лики святых, в коих дивен Бог, это праздники церковные, святые события истории домостроительства нашего спасения. В рамке темного дерева вырисовываются отдельные образа, писанные умелою рукою московского и новгородского изографа, искусные миниатюры с мельчайшим кружевным узором строгановских мастеров, затаенные и прикровенные догматические богословствования на досках православного религиозного сознания. В угловатых линиях, изгибах спин и ног, наклонах голов, в разноцветных хитонах одежд, замысловатых контурах и компоновках символических икон — и все сие по строгим правилам и прописям «Иконописного Подлинника», по заветам великих Евангелиста Луки, Дионисия, Рублева и, — плоды постнических и молитвенных трудов бессмертных Ушаковых и Прокопиев Чириных, все они смотрят с высоты иконостаса на припадающих к ним, молитвенно и слезяще воздыхающих православных христиан.
      И среди всех этих темных ликов и склоненных фигур выделяется образ «большего в рожденных женами», того, кого святая Церковь особенно часто поминает и в своем богослужебном сознании называет Пустыннолюбной горлицей. И в живом ведении Церкви, в тайнах ее сознания, в том, что лишь приоткрыто в нашем литургическом богословии, в богослужебных книгах и ликах икон, вырисовывается этот образ, прекрасная картина жития величайшего Пророка. С иконостаса взирает худой, истощенный лик «пустынного гражданина», держащего в руках купель с Предвечным Словом, Коего он был глас. В ряду праздников, снова в сложных компоновках видны его Рождество, Крещение Спасово, Усекновение его честныя главы, все глубокие и святые события, полные догматического и нравственного значения для нас. Вверху иконостаса мерцает лампадка, чернеет темная синева купола, виден лишь строгий и великолепный лик Ветхого деньми, там в иконостасе снова предстоит склоненная фигура Крестителя, в одежде из верблюжьей шерсти со свитком: «Покайтеся!», стоит ошуюю Господа Спасителя, а одесную Его — Матерь Его. Это «Деисус». Напрашивается сравнение двух иконописных типов.
      На Голгофском холме Страждущий и умирающий Господь, за грехи людей униженный, оканчивающий Свой великий подвиг сострадания и искупления человечества, и по сторонам Креста Его — Матерь Его и любимый ученик, тот, кто провозгласил миру о воплощении Слова от Нее,

      «Слово плоть бысть»

      , и ныне Ее, страждущую, приемлющий — святой Иоанн Богослов, тайнозритель, девственник… И другой ныне — это Деисус. Точно чудесный трехстворчатый складень: Господь Славы, Спаситель мира и по сторонам Его опять же Матерь Его, нетрудно Его носившая, без истления Его родившая и в Успении прославленная и Предтеча Его, тоже уже во Царствии Славы, тоже девственник, тоже Иоанн… Тот Иоанн, из богословов, рекший первый о Боге Слове, сей еще во чреве Матери взыгравыйся от Духа Святаго и сим, еще будучи во чреве, исповедавший Бога Слова… Два Иоанна — две иконы… Два предстояния: в страдании и во славе — Голгофа и Деисус. Потому и зовется икона эта «Деисус», что являются здесь Богоматерь и Предтеча как молитвенные посредники перед Господом за нас в Царствии Славы. И там, на Голгофе, Пресвятая Матерь, изживающая всю глубину Своего горя у Креста страданий Сына, и здесь Царица Небесная, предстоящая за грехи всех людей у Престола Царя Славы. И знаменательно еще и то, что в день чудесного явления Божией Матери во Влахернской Церкви Цареграда, когда Пречистая честным Своим омофором покрыла предстоящих в храме — явилась Она св. Андрею в сопровождении сих двух Иоаннов: Предтечи и Богослова, Крестителя и Тайнозрителя.
 
      И «мы Крестителя, яко в рожденных женами больша, достойно чтуще, величаем»…
 

* * *

      Краткие рассказы евангелистов-синоптиков о рождении, житии и смерти Крестителя Господня дополнены и объяснены в наших богослужебных книгах. Многие места темные и непонятные приобретают в них особое толкование и освещение. И при знакомстве с литургическим материалом сего вопроса и ближайшем изучении святых икон Предтечевых вырисовывается четко и ясно его образ, чувствуется вся его необходимость и законченность в философской системе Православия, в домостроительстве нашего спасения.
      Прежде всего Предтеча Господень — центральное звено, связующее Ветхий и Новый Завет, лицо, стоящее на грани двух эпох, на рубеже двух культур, и посему особенно значительное и полное по своему содержанию. Нашим мысленным взорам представляется безотрадное, бесплодное, как пустыня, ветхозаветное прошлое человечества. Пять с половиной тысяч лет рабства греху, жизни без радости в ней, темная ночь, всецелое устремление к далекому Востоку, откуда должен воссиять Свет миру, должен зардеться рассвет и озарить исстрадавшееся человечество… По всем ожиданиям, приметам и чувствованиям это утро близко, оно должно вот-вот придти, ибо уже нету сил дышать и жить. Ночь тьмы объяла все, иго закона нестерпимо более, бремя греха уже совсем придавило к земле…
      Великая, увлекательная и жуткая история ветхозаветного Израиля, история всеобщего отступления от Бога, всеобщего богоборчества, осквернения, убиения пророков и праведников! Земля напоена кровью и слезами, и среди ужаса и тьмы только несколько людей, несколько праведников, живущих еще по вере отцов своих, ходящих перед Богом, не забывающих завета Его. Изгнания, проклятия, падения, пленения, войны, несчастия всего народа, как гнев Господень над ним. И все же средь этого всего остается еще надежда, не угасла еще вера в Грядущего, в Предсказанного, в ожидаемого Мессию, Царя Израилева, вера в настоящего, мудрого, славного Царя, Который освободит Свой народ, воссядет на престоле Соломоновом и восстановит былое величие славы его. Исполняются седмины Данииловы, приближается срок, предвозвещенный пророками. Израиль ждет своего Мессию. Он уже чувствует предрассветный холодок занимающейся зари освобождения от закона, он предчувствует уже первое свежее дыхание ветерка, веющего с гор, дыхание весны. Прилетают первые птицы и щебечут в еще обнаженных садах Иудеи. Зима лютая, холодная, мертвая кончается. Наше богослужение чутко воспринимает все это: «Яко горлицу, тя, весну истинную… предвозвещающую мирови… ублажаем присно». [ ]
       «Горлица пустыннолюбная яве возсия, божественную весну возвещающая, имже преста безбожия зима лютая, и Жениха друг искренний светло прииде Иоанн». [ ]
       «Горлицу тя, Пророче, краснейшу, разумевше, славим, провозвещающу сущим в мире божественную весну» [ ].
       «Видим был еси посреде стоя ветхаго же и новаго, овому убо Пророче, престати творя, оваго же свет являя». [ ]
      Такими прекрасными образами Церковь переживает появление этого величайшего в рожденных женами «вселенскаго Апостола» [ ] и «пророков главизну». [ ] Вся жизнь Предтечева, запечатленная нам в святом благовествовании, иконах и богослужебных книгах, проникнута глубоким таинственным смыслом; в каждом событии многое и значительное раскрывается. В самой личности его, в его появлении в истории нашего спасения, Церковь видит именно только что указанную живительную весну, первое дуновение оживляющего ветерка с полей, первое свежее дыхание новой жизни. Посему Церковь чтит и ублажает память святого Пророка прекрасными и живописными сравнениями, видя в нем воистину прекраснейшего вестника жизни:
       «Ластовица красная, славие [ ] честный, голубе предобрый, пустыннолюбная горлица, [ ] или «доброглаголивая ластвица», [ ] «славие благогласный, голубице златая». [ ] Поэтому-то и в богослужебном сознании Церкви память Предтечи Господня окружена такой особой любовью и почтением.
      Июньская Минея под 24-м числом содержит в себе много прекрасных молитвенных кринов, вплетенных руками византийских искусных мастеров в венец похвальный Иоанна Крестителя. День Рождества Предтечи Господня издавна причислялся к великим праздникам, и уже в V и VI веках праздновался наравне с такими церковными торжествами, как Рождество Христово, Пасха, Пятидесятница и Богоявление.
      В шестой месяц по зачатии заматоревшей во днех Елисаветы посылается Архангел Господень в град Назарет к Деве Чистой благовествовать Ей великую радость, и восста Сия, и торопится в горнюю страну, и входит в дом Захарии священника, встречается с Елисаветой. Встречаются две будущие матери: матерь рожденного в женах большего и Матерь рожденного от Девы; матерь будущего Пророка, его же отец уже стар, на склоне дней своих, и Матерь Того, Кого Она Отца не знает, ибо Отец Его Ветхий деньми родил Сего прежде времени без матери. Целование Елисаветы — снова древний иконописный колорит. Церковь поет:
       «Виждь Елисавет к Деве Марии глаголющу: что пришла еси ко мне Мати Господа моего; Ты Законодавца и аз законоположителя; Ты Слово и аз глас, проповедающ Царство Небесное…» [ ]
       «Елисавет зачат Предтечу благодати, Дева же роди Господа славы; целовастася обе матери, и младенец, взыграя, внутрь бо рабы хваляще Владыку…» [ ]
       «Бога Слова познал еси, яко Пророк в матерней утробе и сея язык употребив богословиши в темне чертозе, обожаем Светом Неприступным…» [ ]
       «Познал еси Предтече, Ему же поклонился еси прежде Рождества и пелен Твоих, Христа Жизнодавца, и взыграньми показал еси сего Господа твоего нарекл, взаим взем матерний язык к пению Христа Бога нашего…» [ ]
      Зачатие его и рождение окружено особым таинственным сиянием. Необычно зачатие заматоревшей материю от престарелого отца, необычно взыграние его во чреве, просветление Духом и обстановка наречения имени тоже вызывает удивление. И все сие нужно, всему подобает быть, ибо предуказывает ему в истории нашего спасения необычное место.
       «Божию Слову, хотящу от Девы родитися, Ангел от старческих чресл происходит, великий в рожденных женами и пророков превысший подобаше бо божественных вещей преславным быти началом кроме возраста исчадие и без семени зачатие…» [ ]
      Великим и единственным в истории человечества явлением воплощения, страдания, искупления, воскресения, преображения и вознесения должно воистину предходить сверхъестественное начало. В таинственом видении его Ангела, в немоте его, в неплодстве матери, в рождении Предтечевом, нежданном плодоносии рождшей, в отверстии языка Захарии, — во всем сем видит Церковь глубокий смысл, который приоткрывает нам в своих книгах. В течение мертвой лютой зимы, темной ночи неведения истины, в «законе сени и писаний»человечество тщетно ждало от закона избавления от гнетущего ига греха и проклятия. Грех был сильнее закона, закон же лишь слабое вспомогательное средство против греха и все же необходимый воспитатель, пестун (Гал. 3, 24) во Христа, подготовка, но, о какая тяжелая! Только предреченное пришествие Царства благодати, только глаголы вечной жизни могли освободить Израиля от преданности греху, закону, проклятию смерти. Закон бесплоден… Закон бессилен… Посему и Захария престарелый, услышав таинственное вещание посланца Горних Сил, должен был умолчать, ибо он прообразует собой самый ветхозаветный закон. Сам закон доживал свой век, ему надлежало умолкнуть перед грядущим и уже вот-вот близким пришествием Мессии Избавителя.
       «Молчание старчо, законного писания образ носит таин. Ибо пришедши благодати, Моисей [ ] умолча: подобаше по премудрости сокровищу явльшуся всем молчати… [ ]
      И подобно этому в заматорелости и неплодности Елисаветы богослужебное наше сознание видит неплодность и пустоту церкви ветхозаветной, оплодотворенной и оживленной лишь пришествием Христа Спасителя: «Елисавет прежде неплоды сущи, Христе, Церковь Твою проображаше, яже от язык, [ ] и рождши преславно паки показует многочадну, неплоды явльшуся иногда.» [ ]
      Ибо Церковь еще и так вещает: «Процвела есть пустыня яко крин, Господи, языческая неплодящая Церковь пришествием Твоим, Христе, в немже утвердися мое сердце…» [ ]
      Человечеству верующему, ожидающему тысячи лет обещанного избавления уже могло казаться, что его уже и не будет, что это избавление так и не придет. А вдруг? А если?… И колеблется уже вера некоторых, твердость убеждения слабеет. Усомнился и Захария, несмотря на свидетельство столь высокого собеседника, но как бы успокаивая его и утверждая его в вере, поет ему Церковь:
       «Старче, не не веруй, Бог бо обещавает, яко в старости родиши сына, егоже о рождестве мнози возрадуются, той бо приидет силой Илииною…» [ ] (Лк. 1, 17)
      И действительно:
       «Прииде бо воистинно, закону неплодствующу благодать…» [ ]
       «Сице явльшуся дати Отцу освобождение, Ему же и благовестися и родися глас Слова и Света Предтеча.» [ ]
      И как бы предчувствуется это избавление и обновление:
       «Елисавет радуешися и Захария вещает паки: оба убо обновляются по старости Иоанновым абие гласом и просвещаются». [ ]
      Умилительно взывает Церковь на утрени Рождества Предтечи на последней песни канона. Молитвенное наше устремление, следуя в богослужении за всей историей спасения человечества и следуя за Израилем от Чермного моря до дня Пришествия Света, доходит до воспоминания о Божией Матери, и после Ее возвышенного, но смиренного признания: «Величит душа Моя Господа», признания, обращенного к матери того, чью память мы собрались праздновать, особенно нам становится осмысленно и значительно ожидание престарелыми родителями сына, предвестника Искупителя:
       «Священниче, по старости бо сына, и по умервщлении удов рождаеши Предтечу…»
       «…се бо Елисавет вопиет: по старости сына и по умервщлении удов рождаю Предтечу…»
       «…се бо Елисавет сосцы питает, по старости сына и по умервщлении удов рождает Предтечу…»
       «Слава давшему неплодной по старости плод, старцу и пророку сына, готовяща ему люди совершенны божественного Предтечу…» [ ]
      Церковь зовет всех к радости, потому и «вся тварь светло твое рождение празднует» [ ] и «возрадовася Иордан преславно, и играет научаяся Иоанна слыша, от неплодна рождена чрева, море же ликует водными играньми.» [ ]
      В конце утрени, к моменту наибольшего молитвенного напряжения всей Церкви, четко звучит голос канонарха:
       «О, преславного чудесе, из престарелыя матере, Божия Слова проповедник Иоанн днесь произыти тщится, связанный язык яснейше рождеством глаголати являет…» [ ]
      Действительно, преславно и велико чудо рождества Иоаннова — знамение новых времен.
       «Закона и благодати посреди стоя, божественный Пророк, объявляеши всем яве, овому убо престатие, оному же просияние…» [ ]
      Значительное место Иоанново в икономии спасения. Он весь еще от закона, весь от Ветхого Завета, но им уже звучат сильные, мощные слова, ведущие к новому, от закона к благодати, от Моисея ко Христу, от отца его умолкнувшего Захарии к Тому, к Кому он идет, Которому уготовляет путь. Вслушайтесь в те поучения из Священного Писания, которые святая Церковь нам предлагает в сей день Иоаннова рождества. На вечерне чтутся три паримии Ветхого Завета. В первой (Быт. 15,15–17, 19; 18, 12–14; 21, 1–8) вспоминает Церковь ветхого деньми Авраама — отца верных, также ожидавшего до преклонной старости своей сына обетованного Богом, вспоминается неплодство Саррино, и в этом видится будущий прообраз Иоаннова рождения, видится неплодство греховного состояния Израиля. Во второй паримии (Суд. 13, 2–8; 13–14; 17–18; 21) снова указание на милость Господню, не оставляющую избранных Своих, снова повествуется о неплодстве жены Маноя, о посещении ее Ангелом, обетование сына и посвящение его Богу. В сем таинственном обетовании и посвящении многое прообразует будущее рождение Предтечи. Заповедывает Ангел Господень явившийся Маною и жене его не оскверняться в пище и питие, ибо «освящено Богу будет отроча из чрева даже до дня смерти его»… «От всех, ихже рекох жене твоей да сохранится елико исходят от винограда, да не яст и вина и сикера да не пиет»…Заповедывает Ангел рождающемуся отроку не есть ничего «нечистаго», и бритва не коснется его главы. И был сей разговор у жертвенника, когда хотел Маной принести в жертву козленка и хлебное приношение, и Ангел поднялся в пламени жертвенника и стал невидим. И при чудном зачатии Предтечевом сказал Ангел пораженному немотою Захарии о рождающемся Иоанне:

      «Будет бо велий пред Господом; и вина и секиры не имать пити и Духа Святаго исполнится еще из чрева матери своея»

      . (Лк. 1, 15).
 
      Строгие предписания назорейского закона окружают рождение Иоанново, но совершенно особый смысл приобретает личность Предтечева, когда сравним ветхозаветное сие поучение с апостолом, который чтется тогда на литургии (Рим. 13, 12 — 14, 5), в котором проясняется особая связь Нового и Ветхого Заветов, видится, сколь много еще Иоанн принадлежит ветхому. Сегодня новозаветная литургия, еще вчера ветхозаветная вечерня. Ему заповедуется не вкушать от плода лознаго, не пить вина, сикеры и остерегаться нечистой еды. Свобода же и широта всеобъемлющего Апостола Павла вещает римской общине христиан:

      «изнемогающаго же в вере приемлете, не в сомнение помышлений. Ов бо верует ясти, а изнемогаяй зелия да яст. Ядый не ядущаго да не укоряет, не ядый ядущаго да не осуждает. Бог бо его прият. Ты кто еси, судяй чуждему рабу… кийждо своею мыслею да извествуется»…

      (Рим. 14, 1–5). По толкованию этого места святыми отцами, силен тот, кто все ест, и силен не потому, что все ест, но потому, что верует, что всякое создание Божие добро и

      «ничтоже отметает».

      (1 Тим. 4, 4). А немощен тот, кто ест зелье, думая, что пища нас может поставить перед Богом (1 Кор. 8, 8). Есть ли грех в ядении или неядении, никто их вас решить не может. «Бог бо его прият», а в осуждении уже грех… Здесь, конечно, Апостол не уничтожает поста как аскетического упражнения и средства в борьбе со страстями, но лишь отнимает у пищи самой по себе какую-либо силу нас поставить в те или иные к Богу отношения. Тут так ясно видна всеобъемлющая свобода Православия, возможность соединения строгой аскезы со свободой, постничество с приятием пищи в простоте и веселии сердца. Самсону и Иоанну Предтече, как сынам закона, еще нужна внешняя формальность в законе. Не вера, не благодать все освящающая, а «мое»отношение к закону. Господу Иисусу, идущему вслед Крестителя и Его Апостолу святому Павлу уже не нужно это отношение к пище, к закону, такое отношение к посту. Ничто не погано, все свято, все уже освящено, ибо новая тварь радуется. Христос благословляет брак в Канне, благословляет угощения, трапезы этих простых людей, Он посещает эти скромные пиры и не постится и уже не придерживается формального закона, ибо

      «прейде сень законная благодати пришедшей»

      . И все поучение Апостола Павла к римлянам, проповедь веры и благодати, а не дел закона, все же нашло в себе первый проблеск, первое предчувствие в личности Предтечевой, звавшего к покаянию: «Покайтеся!» — «переменитесь»к вере в Грядущего. Потому и поет ему Церковь: «…и всем глаголал еси: ко Христу приступите верою и спасетеся»… [ ] Ибо

      «сия есть победа, победившая мир, вера наша»

      , как поучает нас святой Богослов, сын громов. (1 Ин. 5, 4). Только веруй и спасешься. В третьей паримии (составленной из глав 40, 41, 45, 48 пророка Исаии) пророк предупреждает и самое рождение Предтечи, как гласа, вопиющего в пустыне: «Возвеселися неплоды рождающая». Как всегда, ветхозаветное поучение не только украшает собой богослужение праздника, но еще придает ему особый, законченный вид…
 
      И мы, собравшиеся в церкви, — «Крестителя яко в рожденных женами больша достойно чтуще величаем»…
      Церковь величает св. Иоанна Крестителя в своих песнопениях как «пророков предел и начало апостолов, земного ангела и небесного человека.» [ ] Потому «пророков предел», что он воистину величайший из всех, больше Исаии и Иеремии, Давида и Моисея, Михея и Амоса и всех других, больше потому, что «пророков превышши явился еси, ибо сам видел Проповеданнаго». [ ] «Начало апостолов», ибо он уготовал пути Господу и первый воскликнул то слово, которым началось Христово учение. Первый призвал к покаянию: сей бо проповеда начаток нашего спасения, взыгравыйся во чреве и вопия в пустыне: «покайтеся!», Царев воин и Предтеча благодати, Агнца провозвещая и Спаса моля о душах наших. [ ] «Земнаго ангела»,ибо действительно пожил на земле бесплотным житием, ибо «всяку добродетель исполнил, всяку же злобу от сердца возненавидел, и стезю покаяния человеком показал». [ ] А таинственная Кассия-инокиня поет:
       «Чистоту бо конечно и целомудрие целовав, имяше убо по естеству, бежа же еже чрез естество, паче естества подвизався… [ ] и небесного человека», ибо был он «ангельскому и человеческому существу сопричастен. [ ] В образе Предтечевом мы, грешнии, имеем великий пример подражания, его личность для нас имеет особое нравственное значение. А в августе, в день Усекновения, Герман Патриарх поучает нас:
       «Что тя наречем, Пророче: ангела ли, апостола ли, или мученика. Ангела зане яко безплотен пожил еси; апостола яко научил еси языки; мученика же яко твоя глава за Христа усечеся…» [ ]
      Родился великий Пророк чудесным образом, над ним исполнились все предписания законные и

      «отроча же растяше и крепляшеся духом: и бе в пустынех до дне явления своего ко Израилю»

      (Лк. 1. 80). Удаляется он «от жизни мирской к жизни мировой», показует пример будущим Антониям и Пахомиям, «о мире молитву творя», [ ] о том мире, который носился в пучине грехов, жаждая избавления, милости, света освобождения. И действительно «девство утверждается и целомудрие торжествует, пустыня веселится и мир празднует рождеством твоим, Предтече…» [ ] Он должен идти пред Искупителем от греха согласно проречению Ангела (Лк. 1, 17). и «духом и силой Илииною путь Господень исправить.» [ ] По рождении своем приуготовляется он в пустынного гражданина, в Пророка всего человечества. Церковь называет его между прочим и так: «Захариино прозябение и пустыни доброе воспитание, покаяния проповедник, очищение согрешений» [ ], ибо… «днесь секира, исковавшись, посечение предлагает душам неплодия…» [ ]
 
      Церковь отмечает и строгое воспитание Предтечево и подготовку его к тяжелому подвигу его:
       «Из чрева матерня исполнился еси Святаго Духа, Предтече, и сикера и вина не пил еси якоже рече отцу твоему Ангел, тем же нареклся еси велик пред Богом». [ ]
       «Пустыня тебе гражданина непроходимая имяше, блаженне Предтече.» [ ]
       «Житию ангельскому поревновал еси на земле пророческое совершение, и Новаго Завета первомучениче…» [ ]
       «Еще жительствуя в телеси, житие безплотных показал еси…» [ ]
      Взгляните на икону Предтечеву и вспомните церковную песнь:
       «В пустынях ходя, власы вельбужи, покрываем, в ових убо яко светосиянно жил еси царски: в ових же яко царску обнося красоту над страстями воцарился еси…» [ ]
       «И бе в пустынех —повествует святый евангелист-врач, — «до дне явления своего ко Израилю»(Лк. 1, 80). А явление сие было воистину величественно и прекрасно. Вот каков он явился:
       «Небо одушевленное, добродетельми яко звездами украшенное, златосиянное и златозарное солнце, свещник благодати, сокровище Духа, Царствия великий проповедник, ветия богодухновенный, громогласный язык, труба великая, Предтеча да воспоестся.» [ ]
      Еще раз по милости и неизреченной любви Божьего Промышления о людях посылается Израилю Пророк, еще раз в пустынях Иорданских зазвучал мощный и властный глас, вопиющий подобно гласу меди, обличающий, бичующий заматорелое в грехах человечество, зовущий к новой жизни, к перемене.
      Больные и расслабленные, слепые и хромые, нечистые и одержимые слышат сей глас вопиющий. Израиль снова по милости Господней узрел забытый образ пророка. Человек, в верблюжью кожу оболченный, усменным поясом опоясанный, с лицом обветренным и загорелым, восстал на Иорданских берегах; и зовет, зовет Израиля, погибшие овцы Господни. Далеко раздается глас его, издалека видна высокая, строгая, худая фигура с развевающимися волосами, изможденными чертами лица, тонкими руками и проступающими ребрами. Таков он на иконе. Даже отверженным созданиям рода человеческого — прокаженным, последним из презираемых тварей, слышен его звенящий глас: «Покайтеся!»С какой верой обезумевший народ, потерявший было всякую веру, смотрит и на этого пророка. Может быть, этот?… А вдруг?… А что, если этот?… Ибо близки уже предреченные дни, в которые закончтся седмины Данииловы. С жадными умоляющими взорами, с горящими глазами встречают они его, следуют ему, веруют ему, покоряются, спускаются в быстрины Иордана, в прохладные воды речные, чтобы оставить там свои грехи, до греха Адама, смыть их в этой воде, веря этому гласу: «Покайтеся!», но не понимая и не зная, что значит:

      «Грядый по мне иже предо мною бысть»

      (Ин. 1, 27). И не знают, что оставленные ими в воде грехи их приемлет Другой, Который вслед за ними пойдет в эту воду, чтобы принять все грехи на Себя.
 
      Вспомните дивную, странную, особенную картину Иванова в Румянцевском музее в Москве, «Явление Христа народу». Вспомните фигуру Иоанна, вспомните жалкие, жадные, верующие глаза нищих, бедных, больных, угнетенных, грешных, идущих в воду.