Все богослужение дня Благовещения преисполнено двух моментов: радости о грядущем спасении и соединения тварного мира с горним, твари с Творцом, ибо в этом весь смысл празднуемого события.
«Бог человекам соединяется, да радуется тварь»,.. [
]
«Да веселятся Небеса и радуется земля, ибо, о чудесе, Бог в человецех»… [
]
Невместимый в ложеснах, Безлетный в лета»… «Сын Божий — Сын Девы бывает»… В нашем богослужении образ Божией Матери отображается со всей чистотой и ясностью вселенского, апостольского учения. Он чужд болезненной мистики средневековья, нездорового обожествления западной схоластики и преклонения перед Мадонной, неизбежно приведшего к
«догмату»непорочного зачатия и воздвигшего Божию Матерь на высоту, равную Богу и принадлежащую по достоинству только Ему. Мадонна, чуждая первородного греха, дерзостно названная
«перворожденной дщерью Бога», достойная не только молитвенного призывания, но и равного Богу поклонения могла явиться под влиянием только насыщенной атмосферы средневековой мистики. В таком случае получается: или Христос Спаситель нам чужд, неединоприроден по человечеству, если Он рожден от безгрешной Девы, или Сама Божия Матерь совершила задачу искупления, восстановила род людской, и тогда всуе пришел Спаситель. Впрочем, подобные рассуждения в наши дни вызывают попытки несколько неудачного подкрепления и редакционных поправок к новому догмату со стороны не только латинских догматистов. Само понятие и слово
«мистика»противно и чуждо православному религиозному сознанию, его здоровому, ровному, устремлению духа и совершенно исключается целомудренной любовью к Богу, без всяких вывертов, хлыстовства и надрыва. Православие совершенно не нуждается в ссылках и заступничестве всевозможных латинских и прочих западных авторитетов, к которым любят прибегать в наши дни.
В православном сознании живет образ Девы Матери, рожденной, как и все человеки, естественным путем от обычных людей, испытывавшей нападения различных искушений и подверженной общему закону первородного греха, но снискавшей у Бога благодать смирением, чистотой и любовью, предочищенной Духом Святым к приятию благовестия и к вмещению в Себя Невместимого. Божия Матерь так близка нам по рождению, по Своему образу, по жизни между людей, Она вышла из этой мирской, грешной, человеческой среды, Она одновременно и Божия Матерь и
Человек, что так сродняет нас с Ней, приближает Ее к нам, делает нашей близкой Ходатаицей, Заступницей, нам родной, нас понимающей и к нам снисходящей.
Таким понятным в Православии становится частое явление Царицы Небесной праведникам и в чудотворных иконах с такими для нас трогательными названиями: «Слово Плоть бысть», «Утоли моя печали», «Скоропослушница», «Умягчение злых сердец», «Всех скорбящих Радосте», «Нечаянная Радость» и многих-многих других. Так, по особому близок нам праздник Покрова Божией Матери.
В нашем православном богослужении удивительно изображен этот момент Благовещения; весь праздник полон такого глубокого понимания воплощения. Весь утренний канон представляет собой поразительный диалог между Архангелом, слетевшим в Назарет град, и Пречистой Девой, приемлющей радость Благовещения. Обыкновенно принято читать этот канон на два голоса ради большего уподобления этого диалога тому божественному разговору небожителя с Богородицей.
То, что Благовещение чаще всего совпадает с Великим постом, еще более способствует оттенению момента смирения, покаяния, греховности. Часто в этот канон вплетается великопостный трипеснец покаянного содержания, полный плача о грехе. Удивительная картина раскрывается в литургическом сознании того дня.
Ангел приносит на землю весть благую о том, что Дева снискала благодать у Бога и что Она бессеменно зачнет и родит Безлетнаго. И смиренно недоумевает Отроковица о сем чудесном явлении, о неизъяснимом образе рождения, ведь Она не знает мужа. В сколь нежных тонах и оттенках передается в этом божественном разговоре смущение Девическое, чистое и, с другой стороны, настоятельное от Ангела Ей увещание. Словами не передать этой чудесной беседы, не пересказать языком человеческим тех богодухновенных слов. На протяжении всего канона безплотный Посланец настаивает, а Дева смиренно недоумевает…
И вот, когда на восьмой песни воспевается Богу хвала во веки и когда в обычные непраздничные дни мы в песнях возвеличиваем Богородицу и Матерь Света, в этот момент на настоятельное увещание Архангела Гавриила, на обещание того, что Дух Святой найдет и осенит, отвечает Дева слова, преисполненные всякого смирения, кротости и любви:
«Являешися мне Истины вещатель, радости бо общия пришел еси благовестник! Душу убо очистих с телом и по глаголу твоему буди мне, да вселится Бог в Мя, к Немуже вопию с тобою: благословите вся дела Господня, и превозносите Его во веки»… [
] В этих словах — сильнейший довод против наших, «православных» богословов, тяготеющих к латинскому «непорочному зачатию». Интересно бы узнать, отчего считает себя очищенной Богородица, если Она уже ранее того была изъята из общего закона греха?
Этими словами канона окончен диалог. Отлетает Посланец высших Сил, и
«купно со словом архангеловым зачатся в чистой утробе Ея Сын и Слово Божие, благоволением и советом Отчим и содействием Святаго Духа» [
]
Тотчас же хор превозносит песнь ликования:
«Благовествуй, земле, радость велию, хвалите, небеса, Божию славу!» — и заливаются все колокола малиновым переливающимся, заливающимся, захлебывающимся от радости звоном, и песнословит вся церковь девятую песнь — ирмос и припев — и снова ликует хор:
«Благовествуй, земле, радость велию, хвалите, небеса, Божию славу!»
Звенят колокола, могучий благовест несется по стогнам градов, по полям, по лесам, по горам и рекам и действительно точно в сонном полузабытьи, дремала вся земля, и мучительно и томительно ожидал весь людской род этого момента смиренного признания Своего величия:
«се раба Господня, по глаголу твоему буди Ми»…
«Благовествуй, земле, радость велию!»… и радуется всякая тварь: ангельский собор и человеческий род… Вся земля, вся тварь, весь мир, все-все!.. Все преисполнено радости и без конца звучит этот припев то с одного, то с другого клироса, раздается в душе, в сердце, звучит в ушах, наполняет собой все.
«Благовествуй, земле, радость велию, хвалите, небеса, Божию славу!»…
Как все дивно продумано и скреплено воедино в нашем православном богослужении. Еще на вечерне, в полумраке мерцающих лампад, после обетования Грядущего Мессии, в пении
«Свете тихий», слышен из мрака веков и забытого далекого Ветхого Завета голос пророчества о Жене, от Которой родится Спас миру. Боясь смутить неутвержденность и слабое религиозное сознание Израиля, боясь его склонности к языческому заблуждению, робко, в неуверенных образах рисует бытописатель этот грядущий образ Девы. В аллегориях и символах является Ее образ. То это Лествица, то Врата, то Купина, то Дом Премудрости. И к исполнению времен, ко времени, предреченному для искупления, на протяжении всей всенощной благовествована эта радость спасения от Девы.
В блеске свечей и светильников, лампад, паникадил, в клубах благовонного кадильного дыма, в перезвонах колоколов, несущихся над всей землей, уже дышащей зачатком весенней жизни, льется это пение всего человечества, радость всего рода:
«Благовествуй, земле, радость велию, хвалите, небеса, Божию славу!».
И исполняется славы дом Господень, вся земля, весь мир.
«Благовествуй, земле, радость велию, хвалите, небеса, Божию славу!».
Это один из особенных моментов в жизни Пресвятой Девы. Та икона, на которую молился преподобный Серафим, — «Умиление», Божия Матерь, еще не зачавшая Предвечного, до Благовещения, написанная без звезд Приснодевства, являет собой соответствие этому смиренному ожиданию утреннего богослужения перед девятой песнью, этому еще молчаливому созерцанию. Церковь молчит. Мерно струится рокочущий голос чтеца, читающего канон, перерывается изредка столь знакомым пением ирмосов богородичного канона:
«Отверзу уста моя». Церковь в полумраке, свечи редко теплятся, лампады мерцают перед иконостасом. Все в напряженном ожидании, в какой-то натянутости. И вот после признания Богородицею Своего смирения, то есть после зачатия, как только Церковь это в своем богослужении осознала, тотчас же мощными ударами разливается малиновый звон, льется благовест над землей своими переливами, гамма насыщается благодатным многоцветием жизни. Загорается вся церковь огнями, и перекатывается, льется, переливается, звучит с клироса на клирос всецерковный восторг:
«Благовествуй, земле, радость велию, хвалите, небеса, Божию славу!»
Весна пришла, земля дышит, пар идет от полей, от чернозема, клейкий запах почек струится над деревьями. Вся земля благовествует, всякая березка и цветок участвует в общей радости всей твари. Благовещение — это праздник благословенной твари. В одном рождественском песнопении говорится о том, какие дары принесли Творцу, кто чем Его благодарил:
«Ангели — пение, небеса — звезду, волсви — дары, пастырие — чудо, земля — вертеп, пустыя — ясли, мы же(то есть люди, человечество) —
Матерь Деву». [
]
Она — венец твари. Она ближе всего к этой твари, и поэтому-то мы так близко чувствуем, воспринимаем Ее. Вспомним-ка, как наш народ относится к Ней, как близко и по-родственному переживает всякий богородичный праздник. Ведь сколько с историей Руси связано чудотворных икон Божией Матери. Богородичный монастырек, церковка во имя Ее.
Невольно вспоминается такая картина. Яркий день, душный нестерпимый жар висит и давит. Месяц не было дождя, все побурело и сохнет и чахнет. Овсяные колоски редкие, жидкие… Как камень пересохла земля. И решил «мир» служить молебен Владычице. На поле за деревней приготовился народ. Даль колеблется от жары и волной трепещет. Разноцветными кусками, точно шахматная доска, пестрят вдали деревенские земли: черный, сереющий пар, зеленые хлеба, яркая картошка. Все стоят и ждут. И вот где-то вдали послышалось пение. Идет старенький священник, а за ним в пестрой толпе мужиков и баб, две старые женщины в черных платках и темных поневах несут икону. Колышутся хоругви, кресты, иконы… «Владычица идет!..» «Царица Небесная!» Как близко в такие минуты ощущается соединение отринувшегося нашего естества с Богом, молитвами Матери Его. Как Она близка нам, земле, всей твари, которая радуется Ей. Молитвы и пение будто бы исходят из самой пересохшей земли, от этих чахлых овсов и пшеницы. От самой матери — земли — к Матери Божией.
Раз, помню, ехал вдвоем с одним старым крестьянином весенним, ранним днем. Снег уже сошел, и земля, после сна проснувшись, дышала, и пар клубами шел от нее, и все поля были точно дымом покрыты. Ехали мы молча и наблюдали это плодородное дыхание матери-земли. И вот, смотря на этот пар от земли, указал я старику. Он посмотрел этак умно, по-мужицки умно, и в пространство сказал:
«Да, земля, стало быть, матушка
родит. Господи, Царица Небесная, Владычица!»… и опять повторил с особым ударением: «земля-матушка родит!»
* * *
А на склоне лета, в августе, когда уже свезены хлеба и готовы, распаханы пары под посев, по-особенному радуется вся тварь и псаломски поет земля. Успение Богородицы. Завершение, венец Божией Матери, а с Нею — и всей твари. Завершение нашего спасения, ликование преображенного тела. Вникнем-ка в смысл праздника.
«Источник Жизни во гробе полагается»… [
] Умирает Матерь Безсмертного. Возможно ли? Вместимо ли? Понятно ли? Разумеет ли это гордый разум человеческий? Богородица сегодня
усыпает.
«Днесь бо небо простирает недра, приемля Рождшую всеми Невместимаго; и земля источник живый отдающи благословение, украшается благолепием. Ангелы лик составляют со апостолы, ужасно взирающе, от живота в живот преставляему, Рождшую Начальника Жизни. Вси поклонимся Ей молящеся: сроднаго присвоения не забуди, Владычице, верно празднующих всесвятое Твое Успение». [
] А вот Четьи-Минеи повествуют, что все деревья на Елеонской горе, где молилась Божия Матерь пред успением Своим, купно с Ней кланялись до земли, и слава Господня
«с небесе идяше». Даже бездушные дерева — и те благодарили с Нею Творца. И уснувшая Богородица
«Всесвятую душу Свою в пречистыя длани, Иже из Нея воплощся без семени, предает»… [
] В Себя приявшая без семени Рожденного, Ему же и Свою душу отдает.
На иконе Успения стоит в небесных облаках Спаситель, приемля Ее чистую душу в виде младенца. Венец Твари, лучшая из всех людей, Честнейшая небесных воинств, от земли к небу Лествица, ныне усыпает сном и отходит к Своему Творцу. Любовью Божией созданные, по своей гордости от Бога отринутые, из человеческого же тварного естества мы увидели спасение и приняли его. Мы дали рождшемуся Христу Его Матерь-Деву — лучший из всех даров земли, в день Ее успения получаем снова залог нашего вечного спасения. В Благовещении — как бы благословение твари, ибо Христос не погнушался воплотиться в человеческий, тварный облик, а ныне в Успении — окончательное утверждение, венец нашего спасения, обожение нашей человеческой природы, прообраз нашей будущей жизни во образ преображенного на Фаворе тела… В теле жили на земле, с ним же спасемся, в преображенном теле вкусим плоды вечной жизни, в преображенном теле будем славословить Бога. В Успении залог и нашего общего воскресения, ибо в Успении Божией Матери было и Ее воскресение, дабы оправдались слова Царя-псалмопевца:
«Воскресни, Господи, в покой Твой, Ты и кивот святыни Твоея»…(Пс. 131, 8).
Ангелы в этот день говорят один к другому:
«возмите врата ваша [
],
приимите Рождшую Творца». Ангелы славословеньми воспевают честное и святое Ее Тело. Ангелы бесплотные радуются о преображенной плоти, Рождшей плотью Творца.
На девятой песни канона, на которой воспевается Богородица, в этот день вместе с ликующим благовестом, тающем в августовском чистом воздухе полей, вместе с переливами колоколов ангелы воспевают Всечестную Деву и, восприняв Тело Ее, возносят на небеса к вознесенному Телу Сыну Ее и Богу. И песнь говорит, что ангельские воинства
«священными крылами, трепетом и радостью Тело Ея покрываху», [
] вознося его от земли в Небесные обители. Колокола льют свою медную песнь, а люди в церквах славословят:
«Ангелы, успение Пречистыя видевше, удивишася, како Дева восходит от земли на небо», — и снова колокол гудит и гудит, и свечечки мерцают перед иконой праздника. Народ стоит в церкви густо и тесно.
«Ангелы, успение Пречистыя видевше, удивишася…»Радуется земля. Отверсты врата в небо. Виден Сам Господь, приемлющий душу Богоматери, зрима и Она, Чистая, ангелами на небо возносимая. Успение есть воскресение. Завершено дело нашего спасения. Венчается плоть наша, венчается тварь.
Мы особенно остановились на этом моменте нашего литургического сознания, девятой песни канона и моменте приношения предлежащей Жертвы о Божией Матери, моменте завершения ветхозаветной истории, который сосредотачивается в конце канона. В течение всей вечерни и утрени проходит вся история человечества от творения мира и грехопадения, вплоть до момента славословия Того, Кто показал нам Свет, Кто Сам есть Свет. В каноне это постепенное нарастание события просматривается особенно ясно. Воспевается песнь освобожденного Израиля девицы Мариам после перехода через море, воспевается в прообразах Анны, Матери Самуила «языческая неплодящая церковь», воспеваются пророческие обетования Аввакума, Исаии, Ионы, трех отроков в пещи, Даниила, «мужа желаний» и, наконец, после их восторженной песни мы возвеличиваем в песнях Богородицу и Матерь Света и в девятой песни поем Ей славу. А в великие праздники венчается канон величаниями и припевами в Ее честь.
В колокольном звоне и блеске свечей, которые вновь возжигаются в этот момент [
], в кадильном дыму мы слышим эти восклицания:
«Ангелы, успение Пречистыя видевше, удивишася, како Дева восходит от земли на небо»… [
]
«Величай, душе моя, от земли на небо честное преставление Божия Матери»… [
]
«Благовествуй, земле, радость велию, хвалите, небеса, Божию славу»… [
]
«Величай, душе моя, преславное рождество Божия Матери»… [
]
«Ангелы вхождение Всечистыя зряще, удивишася: како со славою вниде во святая святых»…
«Ангелы, взыграйте со святыми, девы, сликовствуйте: Богоотроковица бо вниде во святая святых»… [
]
«Величай, душе моя, Честнейшую и Славнейшую горних воинств, Деву Пречистую Богородицу»… [
]
Переплетается в предрассветном утреннем воздухе, или в раннюю весну Благовещения, или летом на Успение, или в морозном холодке ноябрьского праздника Введения, переплетается гул колоколов с пением людей, а людское пение с пением ангелов.
* * *
На Божественной Литургии после таинственного преложения, после того, как Дух Святой сошел на Дары и совершил таинство, подобно тому, как когда-то сойдя на Деву Марию, содействовал воплощению, после момента, в который как бы повторяется воплощение, [
] особо значительно важно призывание имени Божией Матери и пение Ей особой песни «Достойно есть» или Задостойника.
«Твоя от Твоих, Тебе приносяще, о всех и за вся!»…
От тварного мира Творцу приносится жертва за весь тварный мир. И прежде всего вспоминается Честнейшая ангельских воинств, венец твари, и мы все поем:
«О Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь, слава Тебе!…»
Новая тварь радуется
Прославляя схождение Господне во ад и память неверующего ученика Его, Фомы Близнеца, Церковь на утрени поет этот светилен:
«Днесь весна благоухает и новая тварь радуется»
* * *
В начале всенощного бдения при каждении всего храма под умилительное пение предначинательного псалма воспоминается нами сотворение Богом вселенной. Как некогда Дух Божий носился над бездной, так и ныне в полумраке вечернего сияния лампад при еле освещенных ликах святых икон Божиих угодников возносится благовонный кадильный дым под темными, почти черными сводами храма.
С клироса раздается величественный поэтический рассказ о творении мира, рассказ, поэтичнее которого трудно представить. Все творение вселенной встает в нашей памяти и мы слышим повторяющееся утверждение псалмопевца:
«вся Премудростию сотворил еси»… В вечернем полумраке ежедневно повторяется дивный рассказ о шестодневе. Вспоминаются богомудрые и величественные слова святителя Василия Великого, Амвросия Медиоланского, встают в памяти характерные контуры старинных икон того же содержания — «шестоднев». Каждый вечер дано нам вспоминать об этом, удивляясь милости, величию и благости Творца.
«Яко возвеличишася дела Твоя, Господи… Вся Премудростию сотворил еси»
(Пс. 103, 24).
«И виде Бог, яко добро…»
(Быт. 1, 12).
Все добро, все красиво, все прекрасно и премудро, все, что вышло из рук Преблагого и Премудрого Творца. Именно в умиренной, тихой (после уличного шума) обстановке вечерни так особенно ощущается премудрость создания и совершенное блаженство Творца при виде созданного из любви Творения рук Своих. Бог в покое Своем созерцал неизреченную гармоничную красоту совершенного творения, не нарушаемого никаким злом, никакой порчей, ибо вся добро зело…
Земля, плывущая в лазурном мировом просторе среди стройного хоровода небесных светил, земля, купающаяся в золотых ручьях прекрасного, яркого солнца. Обширные водяные пространства, отражающие в себе лучи
незапятнанногоеще солнца, яркого, сияющего, огненного… Зеленая, бархатная трава, свежая зелень деревьев дышат и наслаждаются паром, исходящим от земли и орошающим лице ее (Быт. 2, 6). И
«животные малые с великими», и птицы в беспредельной лазури, летящие, и ныряющие, и кувыркающиеся, и высоко-высоко в небе парящий жаворонок, и рыбы в водах и под водою, и вся тварь видимая наслаждается прекрасным и премудрым устроением вселенной. Бог, по любви Своей создавший все это, будучи Сам Любовь, любит всю тварь, с любовью наблюдает ее в покое и блаженстве Своем,
любуетсяею, наслаждается ею, ибо
вся добро зелои вся Премудростию Он сотворил.
С высоты Своего великого Престола славы, седяй на Херувимех, Господь Вседержитель созерцает находящуюся под Ним вселенную. Это так реально выражено в Священном Писании прекрасным греческим словом
«сложение»мира или лучше
«бросание»мира; как будто Господь, творя мир,
бросилего в пространство.
Церковь Православная в своем богослужебном сознании всегда переживала это блаженное созерцание Богом прекрасной картины творения. Не только в дивных псалмах-апологиях Давида и песнопениях ветхозаветных, воспринятых нами, но и в молитвах святой Божественной Евхаристии вспоминает Церковь это созерцание прекрасного творения. В дивной молитве литургии Апостольских Постановлений, в молитвенных фрагментах II и III века, в уникальных по силе, величию поэтического чувства словах говорится об этом. В молитвенных переживаниях совершенств Божиих, подробно описывается и сотворенная красота мира с гражданином мира — человеком, который явлен украшением мира. Во всех древних молитвах этих литургий, в молитвах литургии святителя Василия Великого слышится это молитвенное переживание Церковью красот тварного бытия.
Тварь и ее состояние нашло себе верное отражение в Церкви и в Ее литургическом понимании и переживании. В живом сознании Церкви, в Ее молитвах, все сознается и все сплетается в стройную и гармоничную систему действенного православного мировоззрения.
Посему и падение Адамово и последовавшее изменение твари нашло себе выражение в нашем богослужебном понимании. Грехопадение человека — явление космическое, сопровождается и изменением всей твари. Грехопадение — не только внутренний сдвиг в человеке, не только нарушение его личной душевной гармонии, но и изменение всего стройного, гармонического облика вселенной, до некоторой степени искажение всего тварного. Богослужебный материал Триоди Постной отмечает эту космичность явления в неделю сырную, посвященную воспоминаниям Адамова падения:
«Солнце лучи скры, луна со звездами в кровь преложися, горы ужасошася, холми вострепеташа, егда Рай заключися. Исходя Адам, руками бия в лице, глаголаше: Милостиве, помилуй мя, падшаго». [
]
И с такой же силой и реальностью сострадание твари отображается при описании другого космического явления — искупления.
Это сострадание твари с момента падения длится и до днесь. Ибо по воле Создателя вся тварь вместе с человеком подпала закону тления, произошло внутреннее, органическое изменение ее. Наиболее ярко выражено это в учении святого Апостола Павла. Это измененное со дня падения состояние тварного мира выражено Апостолом (Рим. 8, 20–22) в словах о
совоздыхании и соболезнованиитвари
даже доныне. В толкованиях своих на послания Апостола Павла Затворник Вышинский Феофан видит в этом соболезновании твари ощущение болезни рождения: то есть что будущее состояние твари уже зачато и зреется в глубине самой твари, как плод во чреве матери; тварь это предчувствует и оттого-то состраждет и совоздыхает. [
]
Бог не отвергся земли, не возненавидел мира и не презрел твари. Даже в проклятии не было ненависти. Отверженная земля проклята Богом через человека, [
] но Господь не возненавидел, не отверг и не оставил твари. Он продолжал и далее премудрое промышление о ней. Он продолжал и дальше вести ее ко дню искупления и избавления. Земля проросла волчцы и терния, но Господь не отринул ее от Себя. Как в предвечном совете Божием во исполнение Божественной любви создался мир, как Господь любил прекрасный мир, Им созданный, так Он и дальше продолжал любить землю грешную и тварь падшую и измененную. Домостроительство Божие не преткнулось о момент падения, в совете Божием предусмотрено было и спасение мира и искупление от греха. Всенощная не кончается после предначинательного псалма закрытием царских дверей и ектенией, возвещающей и проображающей падение человека, закрытие райских врат и тленное, полное забот житие. После нее следует предречение о Тихом Свете с Востока и все ветхозаветное домостроительство от исхода из Египта вплоть до Марии Девы, до утреннего сияющего Света, до радостного утра Христова Пришествия.
Центральным моментом любви к твари и миру является воплощение Слова, ибо
«так возлюби Бог мир, яко и Сына Своего Единороднаго дал есть, да всяк веруяй в Онь, не погибнет, но имать живот вечный. Не посла Бог Сына Своего в мир да судит мирови, но да спасется Им мир». (Ин. 3, 16–17). Центральный момент православного богословия —
«Слово плоть бысть»(Ин. 1, 14). И в этой истине столько захватывающего, столько глубины и безграничных далей открывается для нашего религиозного сознания, ибо, как сказал Великий Афанасий:
«Бог вочеловечился, чтобы мы обожились». От воплощения Слова протянулась эта яркая, светлая нить: Воплощение, Воскресение, Преображение.
Православию чуждо гностическо-манихейское отвержение твари. Православие — религия аскетизма и преображенной плоти; наряду с аскетизмом, с чисто апостольской свободой духа уживается принятие твари, любовь к природе, красоте мироздания. Потому-то наши подвижники наиболее строгой жизни и аскетической напряженности уходили в дремучие леса и в единении с природой находили себе утешение и укрепление в своем подвижническом молитвенном делании. Природа, тварь была им близка и родна, была для них источником боговедения. Ее они не чурались, а в благоговейном ее созерцании умно приобщались Божественному Разуму. Человек мыслящий и живущий вблизи с природой не может быть атеистом. Атеизм (равно как и безвкусная теософия) есть бесплодная выдумка безумца (Пс. 13. I.) Отдельные ярко проявляющиеся в жизни последствия изменения твари, дикость привычек, озлобленность зверей сглаживались перед лицом людей святых. Герасим кормил льва, преподобный Серафим кормил медведя, преподобному Науму Охридскому медведь пахал вместо вола, и таких примеров немало в житийной литературе. И сам сорокадневный Пустынник
«бе в пустыни и бе со зверями и Ангели служаху Ему»
. (Мк. 1, 13).
Естественная жизнь природы во всех своих проявлениях близка Православию и освящена Церковью, ее молитвами, ее обрядами. История Церкви знает специальные соборы, которые создавались по вопросу о неумеренном, извращенном, сектантском аскетизме, как, например, III поместный Гангрский собор 340 года, чьи постановления признаны общеобязательными для всей Церкви, на основании которого еретическое гнушение мяса, вина, брака анафематствовано Церковью. [
] Целибат в основе своей чужд и противен Православию. Будучи колыбелью аскетизма и величайшего подвижничества, Православный Восток с редкой свободой совмещает брак духовенства, и, что замечательней всего, на I Вселенском Соборе в защиту брака духовенства встал святой Пафнутий, величайший подвижник своего времени. Вся жизнь благословлена Богом, природа освящена, ожидая в своем страдании и воздыхании своего конечного прославления.
* * *
Ветхозаветное человечество, оставшееся верным среди многих искушений, отступничеств и падений своему Богу, Творцу и Промыслителю, с любовью в простоте сердца принимало всю землю и природу, по повелению Божию приносило Ему начатки плодов земли, возносило Ему жертву от всего, что было самого ценного и дорогого, красивого и насущного в земледельческом быту, ибо Богу это
было приятно. От чистого сердца приносилась жертва. Господь принимал ее с любовью в воню благоухания. Золотая пшеница с плодородных, тучных полей и искрящиеся, темные, сочные грозди винограда, первенцы мужского рода от всякого скота — все неслось Богу. И из далеких аравийских пустынь, из финикийских портов, из сказочных сирийских городов неслись Богу в Его храм воскурения фимиама из душистых смол, ладана и смирны, ценнейшие плоды аравийские… И все сие с верою, любовью и страхом Божиим приносилось, и Бог принимал.
И когда царь Давид решил построить дом Богу, храм Иерусалимский, и передал святое сие и великое дело сыну своему Соломону, собрал он собрание и всем им объявил об этом и благословили все Господа, и тогда пред всем собранием он сказал:
«Благословен Ты, Господь Бог Израиля, отца нашего от века и до века. Твое, Господи, величие и могущество, и слава, и победа, и великолепие, и все, что на небе и на земле Твое; Твое, Господи, Царство и Ты превыше всего как владычествующий… И ныне, Боже наш, мы славословим Тебя и хвалим величественное имя Твое».
(I Пар. 29, 10–13).
И принес Давид Господу для храма Его все, что собрал и имел: тысячи талантов серебра офирского, и золота, и меди, и железа, и драгоценных, самоцветных камней и оникса — все это от чистого сердца принес царь-псалмопевец к Престолу Господню, принес в жертву всесожжения Господу и воскликнул:
«От Тебя все, от руки Твоей полученное мы отдали Тебе»
. (ст. 14).
Не напоминает ли это нам ежедневное нами слышимое:
«Твоя от Твоих Тебе приносяще»…
Наибольшее приближение Творца к твари произошло в момент воплощения, когда Слово стало плотью, Глагол Божий стал человеком, Божия Матерь собрала расстоявшееся естества,
«совокупила небесным отринувшееся естество нашего рода». [
] Тогда точно небо и земля соединились, точно стерлась кажущаяся нашим несовершенным очам тонкая линия горизонта. От момента рождения, встреченного землей лучшими ее дарами с богатейшего Востока и до дня погребения Его в земле, в новом гробе с ароматами — вся жизнь Его была беспредельной любовью к твари, в добровольно принятом облике раба.
Не мог Посланный ради спасения мира из любви к миру не любить его, не любить красот этого тварного мира, не любоваться этой природой, не наслаждаться ею.