Современная электронная библиотека ModernLib.Net

В диком краю (Дневник мирных приключений на Аляске)

ModernLib.Net / История / Кент Рокуэлл / В диком краю (Дневник мирных приключений на Аляске) - Чтение (стр. 7)
Автор: Кент Рокуэлл
Жанр: История

 

 


      Двадцать пятое января, суббота
      Отчаянный мороз. Таких продолжительных холодов я еще не испытывал. И вчера, и сегодня необыкновенно сильный ветер и в воздухе проносятся огромные массы снега. В доме у Олсона обе бочки с водой накрепко замерзли. Одну бочку так расперло, что дно треснуло, а сама она опрокинулась и покатилась по полу.
      Двадцать шестое января, воскресенье
      Полный работы день. Для разнообразия Рокуэлл лежит больной в постели. Небольшое расстройство желудка, но сейчас все уже в порядке.
      Срубил дерево и, воспользовавшись прекрасной погодой, распилил часть ствола длиной в пятнадцать футов. Сегодня было значительно теплее, чем в предыдущие дни, и к вечеру потепление удерживается. Ветра нет, а это всегда очень влияет на температуру в доме. Итак, если тихая и теплая погода простоит еще денек, мы увидим, готов ли Олсон наконец вернуться.
      ЗАМЕРЗШИЙ ВОДОПАД
      Двадцать восьмое января, вторник
      Читаю "Заратустру" (Книга "Так говорил Заратустра" пользовалась в то время значительной популярностью. Из текста видно, что Кента привлекала преимущественно внешняя эмоционально-образная сторона произведения, идеи которого он истолковывает по-своему. Его сверхчеловек рвется ввысь не для того, чтобы попирать себе подобных; у Кента это символ стремления каждого человека достигнуть высшего развития собственных духовных сил . Звучащим иногда индивидуалистическим ноткам можно найти объяснение в других местах дневника: художнику трудно дышать в атмосфере лихорадочной борьбы за наживу, бессмысленной жажды накопления, и "чернь", о которой говорит здесь Кент,- это люди, находящиеся в рабстве у ненавистного ему капиталистического общества.).
      "Пиши кровью и узнаешь, что кровь есть дух". Именно так написана эта книга. Прошлой ночью я нарисовал Заратустру. Он ведет за собой в ночной простор уродливейшего из людей, чтобы показать ему полную луну и серебряный водопад. Что за книга для иллюстратора! Переводчик говорит, что Заратустра таков, каким хотел быть сам Ницше, иными словами, его идеал. По-моему, идеал человека - это и есть сам человек. Каждый из нас в действительности таков, каким считает себя в глубине души. Наша самая прекрасная и нежно любимая мечта - это мы сами. Ведь что такое в представлении любого человека правильные, нормальные условия существования, как не те самые, которыми он в идеале хотел бы себя окружить? Человек вовсе не сумма противоречивых стремлений, скорее, напротив, существо идеально подходящее для какого-то определенного места. Олсон твердо убежден в этом.
      Что мне не нравится в Заратустре - это его любовь к пропаганде. В конце концов для чего заниматься чернью? Не увел ли Ницше соблазн изобразить своего героя в роли учителя от его подлинного идеала к историческому? Уделом великих себялюбцев всех времен неизбежно становится забвение. Человечеству угодно хранить в памяти только имена своих благодетелей, чистый же идеал - самому стать чем-то, ничуть не стараясь доказать это другим. И если все же окажется, что человечество движется вперед по другому пути, чем ты, о гордая душа,- ну что ж, пусть его идет.
      Двадцать девятое января, среда
      Аляска умеет быть холодной! В понедельник мороз побил все рекорды за зиму. Но во вторник нам уже казалось, что накануне было тепло. Прошлой ночью в нашей "маленькой крепкой избушке" был такой жуткий холод, что оставалось только смеяться. Непрерывно вплоть до десяти вечера, когда я решил лечь в постель, печь была накалена докрасна и огонь раздут в полную силу. И, несмотря на это, лед в ведрах достиг двухдюймовой толщины, хотя стояли они всего в десяти футах от печки и во время обеда в них никакого льда еще не было. В моей ручке на столе замерзли чернила, Рокуэлл потребовал в постель бутылку с горячей водой, лисий корм превратился в твердую массу, тесто мое тоже замерзло - вот, кажется, и все. Картошку и молоко я придвинул к самой печке. В двенадцать ночи остановились часы, а когда я готовил завтрак, они разогрелись и снова пошли. На ночь я поставил ведра с водой за печку, вплотную к ней, но к утру лед так и не растаял. Мы сжигаем в печке невероятное количество дров, по крайней мере три с половиной кубометра в неделю. Как дровосеки мы, пожалуй, зарабатываем по доллару в день. Сегодня опять срубили дерево и почти целиком распилили его. Пока нам удается восстанавливать запас на случай еще худшей погоды.
      Прошлой ночью перед заходом солнца залив представлял неописуемо драматическое зрелище. Пар поднимался с поверхности воды, погружая залив во тьму и скрывая в густом облаке все, кроме нескольких горных вершин. А там, в царстве горных пиков, ослепительно сверкало солнце и, пронизывая тонкие слои тумана, окрашивало их цветами пламени. Казалось, что над заливом яростно бушует пожар. Утром из-за тумана рассвет затянулся на несколько часов. Клубы тумана распространились по берегу и покрыли легкой изморозью деревья.
      Вчера мне пришлось отправиться на озеро и вырубить из льда мешок с рыбой для лисиц. Пока я шел к дому, то весь покрылся ледяной коркой, а рыба превратилась в камень. Сегодня я разрубил на куски эту ледяную глыбу и сварил лисий корм на неделю.
      Рокуэлл - молодчина, любой мороз ему нипочем. Сегодня он пилил совершенно наравне со мной. Он редко выходит теперь без своего коня, копья и меча и, обращаясь ко мне, всегда начинает со слова "милорд". Уверен, что сам Ланселот не мог бы вести себя более рыцарски. А теперь спать. Чуть теплее, чем вчера ночью, но я все-таки сижу съежившись у печки. Все неприятности от пронизывающего ветра,
      Тридцатое января, четверг
      Превосходный день был весь посвящен пилке дров. Мороз поменьше, и в нашей бухте почти нет ветра, хотя на поверхности залива видны барашки. После обеда пошел легкий снежок и продолжается до сих пор. Чтобы закрепить свое превосходство в поединке с морозом, мы взялись за дерево диаметром в двадцать восемь дюймов. Пришлось валить его в сторону, не совсем совпадающую с его естественным наклоном, и это был адский труд. Клин никак не входил в промерзший ствол, а когда его удалось вбить, то лежащая на нем масса дерева ничуть не поддавалась. Лишь после того как в течение часа я упорно колотил по нему тяжелой кувалдой, он наконец вошел до самой головки, и дерево рухнуло. Падение одного из этих чудищ - нам они кажутся гигантами - волнующее событие. Это дерево упало как раз так, как мы рассчитывали, вдоль узкой дороги, ведущей в лес. Валилось оно со скрипом и треском и, зацепив ветвями небольшое деревце, увлекло его с собой на землю. Потом мы с Рокуэллом распилили ствол на чурбаки и перетащили их к избушке на Олсоновых юконских санях. Теперь наша поленница радует глаз, да еще в доме запас на целый холодный день.
      Вчера, когда я ложился, Рокуэлл заговорил во сне, видимо переживая какое-то бурное приключение среди воображаемых дикарей. Я спросил, не холодно ли ему. "Нет, милорд",- пробормотал он, так и не проснувшись. Сегодня ели удачный ячменный суп: два бульонных кубика, ячменный отвар и лук, поджаренный на беконном сале. По мнению Рокуэлла, более вкусного супа у нас еще не было.
      Первое февраля, суббота
      Погода опять напоминает весеннюю. Вчера началась оттепель и продолжается сегодня, почти все время льет дождь. Поэтому сэр Ланселот и мое величество предпочли остаться в доме и заняться искусством. К концу сегодняшнего дня я как раз закончил второй рисунок. В течение месяца моя норма равнялась одному рисунку в день, но вчера вдохновение молчало. Зато какие новости! Вчера в залив вошел большой грузовой пароход, старый, подремонтированный. Он, конечно, везет и почту, и товары, и вернет наконец домой Олсона. Жаль, что это не обычный рейсовый пароход, тогда бы не было сомнений. Но возможно, что его зафрахтовали, чтобы разрядить обстановку. Что ж, ближайший ясный и тихий день все покажет.
      ОТШЕЛЬНИК
      Второе февраля, воскресенье
      Время к обеду. Только что Рокуэлл выскочил немного побегать и уже кричит, что потерял в снегу тапку и остался босиком. У нас перед домом словно вторая комната. По утрам мы непременно умываемся снегом и даже в самые лютые морозы, набрав в кружку воды, там же чистим зубы. Прежде чем вымыть кастрюли, мы обтираем их снегом, а воду после мытья посуды выплескиваем прямо с порога и обычно весь день снуем взад-вперед... Ерунда, будто люди простуживаются от перемены температуры. За всю зиму у нас ни разу не было насморка; мы даже не пользовались носовыми платками обходились рукавом. Человек не заболеет только оттого, что простынет. У меня было достаточно случаев убедиться в этом. Переменчивый климат тоже не причина для простуды, потому что трудно себе представить большее непостоянство погоды, чем зимой на Аляске. Простуда так же, как дурное настроение и скептицизм,- болезнь городской толпы.
      Вот и сейчас идет дождь, через минуту будет град, а затем снег. Временами и сегодня светило солнце, иногда дул ветер, а в основном было тихо. Все вместе представляло слишком ненадежную картину, чтобы мы могли ожидать Олсона. А теперь пора пожарить пирожки из кислого теста и пообедать. Для Рокуэлла еще ячменный суп - "мужская пища".
      Сегодня Рокуэлл спросил меня, как короли зарабатывают себе пропитание. Я объяснил, что они сами никак не зарабатывают, а просто у королей есть народ, который их кормит.
      - Как же так? - засмеялся он.-Они что же, обдуривают людей?
      Итак, для признания чьих-то привилегий, очевидно, требуется специальное обучение. Между прочим, с войной, должно быть, совсем покончено, и герои, силой доказав, что не в силе право (а, может, наоборот?!), уже сменили покрытые славой солдатские мундиры на менее почетные одежды труда.
      ЭКСТАЗ
      Третье февраля, понедельник
      Пошел второй месяц, как Олсон отсутствует. Сегодня большую часть дня бушевала буря, с утра сильный снегопад. Сквозь густую завесу до нас едва донесся гудок парохода. Похоже было, что он удалялся в сторону открытого моря. В четыре часа падал легкий снежок и при этом весело играли молнии и громыхал гром. Погода примерно такая: полчаса снег, потом дождь, затем полное затишье на несколько минут, и вдруг, точно лавина, огромные градины начинают барабанить по крыше. Но это продолжается секунды, внезапно свирепый порыв ветра обдает нас сосульками и снегом с окружающих деревьев, опять минуты тишины и покоя, и весь спектакль готов повториться сначала.
      Четвертое февраля, вторник
      Погода сегодня так переменчива, что мы до сих пор сомневаемся в намерениях Олсона. По прекрасному пушистому новому снегу спустились на лыжах к морю, чтобы хоть поглядеть на Сьюард. Залив лежал перед нами очень красивый, абсолютно спокойный, но нигде ни точечки. Масштабы здесь так колоссальны, что я плохо представляю себе, на каком расстоянии мы сможем разглядеть крохотную, прыгающую по волнам лодку, когда она наконец появится.
      Напилили сегодня массу дров, так что наша поленница сровнялась с крышей. Стремление все выше громоздить дровяную гору превращается у нас в манию. В тихую погоду мы заготавливаем дрова, чтобы обеспечить себя на время бури, а в бурную - чтобы поддерживать запас на случай еще более трудных дней. Сейчас погода тихая и приятная. Первого февраля Рокуэлл принес несколько веток. Ольха уже вся в почках, покрылись почками и красные прутья каких-то прелестных кустов.
      Время за полночь. Рисунок окончен, топка наполнена дровами, каша и бобы на своем месте, на печи; итак, спокойной ночи!
      Пятое февраля, среда
      Дивная метель весь день и вечер, и при этом тепло и тихо. Сегодня Рокуэлл в моем комбинезоне и варежках гулял почти без передышки. Он играет в тюленя и плавает в глубоком снегу. Мы с ним строим снеговой дом. Его внутренний диаметр сейчас около семи футов, и там необыкновенно уютно. Не сомневаюсь, что, когда кончим работу, Рокуэлл захочет и ночевать в этом доме. Над маленьким окном нашей избушки висит густая бахрома сосулек.
      По магазинным счетам, которые у меня все сохранились, я точно вычислил стоимость здешней жизни. Всего я закупил провизии на 114,82 доллара; то, что у нас еще осталось, стоит 19,10. Делим на сто пятьдесят дней, и получается, что ушло по шестьдесят четыре цента в день на двоих, или по тридцать два цента на человека, то есть каждая еда стоила нам немногим больше десяти центов. Учитывая теперешнюю дороговизну во всем мире, и особенно на далекой Аляске, можно считать, что мы живем очень разумно. В эти цифры вошли и затраты на рождественские роскошества.
      Седьмое февраля, пятница
      Вчера наконец СОЛНЦЕ! Сколько дней оно уже смотрит на нас, я не знаю, потому что небо все время скрыто облаками. В полдень солнце оказалось над нами и заглянуло прямо в мое окошко. Какое радостное зрелище после стольких серых месяцев! Вечером лучи заходящего солнца чуть-чуть не достигли нашего берега. А вчера, встав на рассвете, мы начали день купанием в снегу, как будто уже наступила весна. Вот это настоящая утренняя ванна. То же повторилось и сегодня. Мы выбегаем из дому, кидаемся с размаху в глубокий снег, растираем им все тело и мчимся назад под спасительную крышу к раскаленной печке. Ввел это безумство Рокуэлл, так что ему надо приписать и честь выдумки, и всю ответственность за последствия. Но его все равно не удержишь, а мне стыдно отставать от него. Оба эти дня холодные, ветреные, северные, но какие прекрасные! Рокуэлл с утра до вечера гуляет, барахтается в снегу, воображая себя то тюленем, то моржом. Этот мальчишка создан для северного климата. Вчера я опять варил гнилье для лисиц, сегодня стирал, а пилил и вчера, и сегодня. Сейчас половина первого, и я чувствую усталость.
      Восьмое февраля, суббота
      Расставил вокруг рисунки из своей серии "Безумный отшельник". По-моему, получилось очень здорово. А посреди них я, обросший бородой и волосами.
      Сегодня, когда буря чуть поутихла, мы сперва забросили в озеро новую порцию рыбы в мешке, а потом отправились на лыжах к восточному хребту. Там, в лесу, снег лежит плотным и толстым слоем. Ветер его даже не коснулся. Небольшие деревья под тяжестью снега согнулись пополам, как струи замерзшего фонтана. У некоторых деревьев высоко расположенные ветви опустились до земли, образовав вокруг ствола куполообразные беседки. Спуск с горы оказался настоящим удовольствием.
      Можно было скользить даже на наших ненаезженных лыжах. Потом Рокуэлл, промокший насквозь, разделся и голышом бегал по дому, играя в диких зверей. В половине седьмого мы оба вымылись горячей водой и снова окунулись в снег. Я начинаю получать удовольствие от снеговых ванн. Голубоглазый и румяный Рокуэлл после такого купания - образец здоровья и красоты.
      Десятое февраля, понедельник
      Вчера утром я купался в снегу, несмотря на метель, сегодня же ветер налетал с таким свирепым воем, что я не решился выскочить. А с часу дня продолжается самая тихая и теплая погода, какую только можно вообразить. В нашем домике стало еще уютнее. Снегу со стороны большого окна привалило столько, что закрыло его примерно на треть. Дневной свет словно проходит сквозь занавеску, зато вечером вдвойне светло от отраженного снегом огонька лампы. Повсюду намело большие сугробы. Прошлой ночью мелкая снежная пыль проникала в дом и сыпала в лицо, но это не мешало нам спать. Избушка стоит удачно: снежных наносов в нашем дворике совсем нет, лишь вокруг тянется снежный вал, в котором удобно купаться. Рокуэлл взялся за таблицу умножения. Он серьезный ученик и во время занятий погружается в них целиком.
      ГЛАВА Х
      ОЛСОН!
      Он вернулся вечером вчерашнего дня, одиннадцатого февраля, окруженный ослепительным блеском. О чудо его появления и всего, что он нам привез! Перед ужином мы с Рокуэллом сидели за картами. День, тихий и ясный, прошел, а Олсон все не возвращался. Мы были подавлены. Мысленно я уже перебрал все возможные причины его задержки. Ждать дольше, казалось, невыносимо. Мы сидели за дурацкими картами, а мысли наши были далеко. Вдруг из ночной тьмы донесся отчетливый звук гудка. Мы выбежали из дому и впились глазами во мрак. Наконец далеко на воде удалось различить движущееся черное пятно. О боже, в бухту входил катер! В каком неистовом возбуждении мы помчались к берегу! Вот они все ближе и ближе - мужские голоса, огонек в каюте, очертания приближающегося судна. Вот они уже прямо перед нами, вот бросили якорь.
      - Олсон, Олсон! - кричу я.- Это вы? Олсон!
      - Олсон на борту,- слышится в ответ.- Как живете? Как мальчик?
      Мы видим, как с судна спускают шлюпку, гребут к берегу. Приятно увидеть ладного молодого рыбака и пожать ему руку. Вновь и вновь шлюпка подвозит к берегу грузы, которые мы втаскиваем по длинной и скользкой полосе пляжа на сушу. Рокуэлл зажег лампу в избушке Олсона, подметает пол, растапливает печку.
      К концу выгрузки я сам подвожу шлюпку к катеру. Меня готовы "принять". Шлюпка ударяется о борт, и над нами на палубе, слегка покачиваясь, возвышается мощная фигура Олсона. Медвежьи объятия! Олсон прямо сияет, сияет и тает, подогретый радостью возвращения и горячительными напитками. А шкипер мне знаком! Как же, ведь это Хогг, тот славный англичанин, у которого мы однажды обедали на рыбачьей базе. Спустившись в каюту, среди жары и дыма готовящегося пиршества мы дружески распиваем бутылочку.
      О трезвенник, не толкуй мне ничего о твоих радостях! Я помню одну ночь: полуночный час, черная поверхность Ньюфаундлендского порта, мириады звезд над головой и на палубе развалившегося судна сборище полупьяных мужчин с израненными душами, произносящих жаркие слова прощания,- вспышка молнии, ударившей в серую равнину жизни, открыла им на миг страшную бездну. А теперь эта ночь в тихой темной бухточке залива Воскресения, окруженной безлюдными горами, дикой природой, эти крепкие люди, их буйные, вольные речи и крылатые пророческие видения, о боже! Мне кажется, трезвый взор, рассматривающий вещи при дневном свете, касается лишь бесцветной твердой поверхности, под которой скрыта истинная сущность жизни. Из жаркой каюты карабкаюсь по лесенке вверх, выше, выше, к вершинам мира. Ах, как освежает душу гуляющий на просторе холодный чистый ветер! Как близко над головой купол неба и звезды! Это не обыкновенный земной корабль, это палуба судна-метеора. Это я веду лунный корабль древних богов Севера.
      Гребу к берегу, чтобы забрать Рокуэлла, подтаскиваю повыше выгруженное добро, и мы вдвоем возвращаемся на судно ужинать. Капитан изо всех сил хлопочет вокруг мальчугана, заявляет, что он замечательный гребец и заткнет за пояс своего папку, хотя и тот молодчина - здоровый, крепкий парень. Добряк этот капитан. Вот он снова протягивает мне бутылку, и я пью. Батюшки, это уксус! Глубочайшие извинения, и отыскивается то, что надо.
      Мы едим, можно сказать, набиваемся до отказа! Наконец наша тройка, пожелав спокойной ночи капитану, гребет к берегу, Рокуэлл нагружен подаренными фруктами. Олсон, бедняга, так устал, что не в состоянии даже сдвинуть с места свой тяжелый груз, сложенный на берегу. Ну что ж, приходится поднатужиться мне, и мало-помалу все привезенное высокой горой нагромождается в избушке Олсона. На прощание еще чашка кофе со стариком, и, обменявшись короткими, но гневными речами по поводу войны, в гневе на человечество, заварившее такую кашу, мы расстаемся. Я отправляюсь домой, где уже спит Рокуэлл.
      С утра сегодня ледяная ванна. Затем, не завтракая, мы с Рокуэллом набрасываемся на письма и посылки. Какое все-таки замечательное рождество! Вся постель завалена подарками, на столе гора писем. Мы разбираем почту, пожирая ее глазами, точно голодные тигры, которые в экстазе от добычи сперва только лижут пищу. Все утро и большая половина дня у меня уходит на чтение писем. Вокруг стоит немытая посуда, поели наскоро, что попалось под руку. (Дальше в дневнике целых две страницы занимает перечень подарков: книги, да еще какие, целая полка! шерстяные вещи и туфли на меху, ноты для флейты, плум-пудинг, конфеты, шоколад, папиросы и так без конца.) И всего этого примерно в семь раз больше, чем у нас было когда-нибудь в жизни. Ах, когда живешь в глуши, по-настоящему любишь друзей, и они тоже тебя не забывают. Но лучше всего письма: таких теплых и нежных писем я никогда еще не получал.
      Четырнадцатое февраля, пятница
      Дни мчатся, как ветер. Вчера и сегодня такая теплынь! Вся жизнь проходит теперь вне дома. Сейчас, когда я это пишу, дверь открыта настежь и теплый влажный весенний воздух входит внутрь, вытесняя запах скипидара. Сегодня я загрунтовал восемь холстов, шесть из них уже натянуты на подрамники. Во второй половине дня я писал этюды, расположившись на северном краю побережья, совсем близко от замерзшего водопада - гигантского изумруда удивительной формы.
      Рокуэлл в превосходном настроении. Думаю, что расширение нашего меню после приезда Олсона будет ему очень полезно. В последнее время нам пришлось сократить потребление молока до одного бидона в два-три дня.
      Зато теперь можно приналечь на рыбу, которой у Олсона столько, что церемониться нечего. Олсон заставил меня принять пятидесятифунтовый мешок муки в награду за труды во время его полуторамесячного отсутствия. Боюсь, что будет нелегкой задачей всучить ему потом крупу, которую я беру у него взаймы. Какой контраст представляет эта щедрая страна с подлой атмосферой Ньюфаундленда!
      Семнадцатое февраля, понедельник
      Три дня! А что произошло за это время? В первый день я как будто бы натягивал холст на подрамники и занимался грунтовкой. Весь второй день напролет писал с натуры. Погода была совсем летняя, сквозь деревья, роняющие бриллиантовые капли, светило солнце. И сегодня, начав ранним утром, еще до завтрака, я писал по сию пору, до одиннадцати ночи. Решил через несколько дней ехать в Сьюард. Появилась необходимость поскорее вернуться в Нью-Йорк. Сегодня сказал об этом Рокуэллу, и с этой минуты глаза его почти не просыхают. Он допытывался у меня о причинах отъезда, и мы обсудили положение до мельчайших подробностей. Он не хочет в Нью-Йорк и даже не хочет жить за городом где-нибудь на Востоке. Там ведь не будет для купания ни океана под боком, ни этого теплого пруда. И довод, что в любом другом месте у него будет с кем играть, не пересиливает его привязанности к этому краю.
      Поглядели бы вы теперь на сэра Ланселота. Вся одежда стала ему мала, сильно износилась и висит на нем буквально клочьями. Штаны лопнули от колена до бедра, комбинезон, который он надевает сверху, в сплошных лохмотьях. На рубашке спереди уцелели только две пуговицы. Рукава, начиная от изодранных локтей, висят бахромой. На голове длинные космы. Спереди я их подрезал, чтобы не лезли в глаза. Но при этом щеки его ярче роз, у него красивые голубые глаза, красные губы, лицо всегда озарено жизнью.
      МОРСКИЕ ДУМЫ
      Итак, на все остальное можно было бы не обращать внимания, но Рокуэлл не таков. Однажды после долгого разглядывания неудачной фотографии, где он похож на идиота, Рокуэлл заявил:
      - Папа, я хотел бы в какой-нибудь день надеть парадный костюм и причесаться. Я хочу узнать, правда ли у меня такой вид, как на этой карточке.
      Рокуэллу нравится быть красивым, и наряжаться - для него истинное наслаждение. Но именно поэтому, да еще зная его природную аккуратность, я ничуть не забочусь о том, чтобы наряжать его. Он регулярно чистит зубы, и притом с охотой. По утрам мы поднимаемся вместе и делаем гимнастику по системе д-ра Сэрджента, энергично упражняясь, затем голышом выходим из дому. Период лязганья зубами давно позади. Какая бы ни была погода, мы спокойно выходим, ложимся в сугроб и глядим в небо, а потом быстро растираемся снегом. Это лучшая в мире ванна.
      Сегодня не то дождь, не то снег. На ровных участках земли слой снега в три фута. У наших окон он выше подоконника. В Сьюарде - не писал ли я уже об этом? - его так много, что не видно другой стороны улицы. Такого глубокого снега и таких морозов, как в это последнее похолодание, я еще не видел и не слыхал о них ни в одну зиму. Термометр показывал намного ниже нуля. Значит, мы таки испытали настоящую зиму, нас это очень радует.
      Восемнадцатое февраля, вторник
      Такая теплынь! Печка еле топится, а в доме жарко. Сегодня понемногу шел и дождь, и снег, а в общем день был очень приятный. Любой день мне кажется приятным, если спорится работа. Я исправил две непутевые картины, и теперь они в числе отборных. Вечером с запада появился пароход долгожданный "Кюрасао". Он, по-видимому, уже побывал здесь дня два или три назад и потом заходил в Селдовию. Он прополз по воде с невероятной медлительностью. Каких только старых калош не используют для обслуживания Аляски!
      ТЮРЕМНАЯ РЕШЕТКА
      Материнское отношение Рокуэлла ко всем вещам сегодня дошло до абсурда. Он подбросил в огонь два поленца после того, как я решил прекратить топку. Я вытащил их, когда они уже полыхали вовсю.
      - Не трогай! - закричал Рокуэлл совершенно серьезно.
      - Огонь обидится!
      Сегодня Рокуэлл разгреб снег вокруг лодки. Следующая задача - откопать ее, завтра нужно будет привести в порядок мотор. Мы должны найти дыру в баке для бензина и запаять ее, а затем заставить мотор работать. На такую-то работу и уходят впустую прекрасные дни.
      Рокуэлл любит каждую пядь на этом клочке земли. Только что он говорил о красоте озера, о его крутых лесистых берегах, чистом каменистом пляже, и о той открытой и ровной низинке, с которой мы спускаемся к воде. Он собирался летом проводить у озера все дни голышом, играя то в воде, то на берегу или плавая по озеру на каком-нибудь плоту или лодке. Да и я подумывал о том, чтобы поставить палатку где-нибудь во мшистой лощинке у озера и предоставить Рокуэллу возможность ночевать там одному, чтобы уже в детстве он познакомился с чудесами отшельнической жизни. Но ничего этого не будет!
      Девятнадцатое февраля, среда
      Дождь и буря. Но мы сегодня починили мотор и, как только прояснится, готовы отплыть в Сьюард. Над всем преобладает одна мысль, что пребывание на этом полюбившемся нам острове близится к концу. Чем же он так одинаково дорог сердцу мужчины под сорок лет и девятилетнему мальчику? Ведь наши жизненные кругозоры так далеки друг от друга. Может быть, Аляска как раз где-то на середине наших жизненных путей, и я, повернув назад из тесного мира, который, с тех пор как я хорошо узнал его, только отпугивает, встретил Рокуэлла, идущего от неведения вперед к этому самому миру. Если так, значит, мы лишь на какой-то момент сошлись в столь полном и абсолютном единении душ. Может быть, с этой минуты его привязанность к этому краю начнет проходить, а моя, оставаясь неудовлетворенной, затаится в глубине. Но мне кажется, дело обстоит иначе. Просто мы, случайно вырвавшись из толпы, свернув с избитой дороги, очутились лицом к лицу с огромным и непостижимым, с тем, что мы называем дикой природой, и нашли САМИХ СЕБЯ, ибо в этом и заключается главная суть природы. Она своего рода живое зеркало, в котором отражается все на свете. Но это "все" лишь вносится нашим воображением. Дикая природа такова, какой мы ее себе представляем.
      Вот где оказались мы двое. И если мы не содрогнулись перед открывшейся нам бездной, не убежали от одиночества, то лишь благодаря богатству, заключенному в наших собственных душах. Мы заполнили эту пустоту своей фантазией, согрели ее и дали ей язык и понимание. Из просторов дикого края мы создали мир ребенка и мир мужчины.
      Я не знаю ничего более прекрасного, чем эта безграничная вера Рокуэлла в подлинность здешнего рая. Развиваясь беспрепятственно, его фантазия зажгла своим огнем каждую деталь вокруг, так что теперь он часами может бродить по лесу, по берегу моря, вдоль озера в полном удовлетворении, потому что все это настоящая волшебная страна.
      Вот "Королевская дорога", "Тропа великанов", где находится смолистое "дерево десяти фунтов масла" и живут все великаны, с которыми приходится сражаться сэру Ланселоту. Дальше могила сорочонка с крестом, пещера выдры, чудесный замерзший водопад; здесь и странное дикое племя трипов, которые изредка наезжают в эти края охотиться на белых людей. Они снимают с белых кожу за то, что те убивают их любимых зверей.
      Тут же дождевые медведи и дикие кошкоеды - звери, которые будто бы живут в темном лесу и дружат с Рокуэллом. Каждое бревно и гнилой пень, сучковатые деревья с "маслом" и без "масла", каждый холмик и каждая тропинка, каждая скала и каждый ручеек - все это особые существа и вместе со сверхжизнерадостными козами, пестрыми сороками, милыми замарашками-воробьями, славными и добродетельными дикобразами, черными-пречерными воронами, величественным и благородным орлом, редкими пауками и еще более редкими мухами и чудесными гладкими и сильными выдрами, которые играют в снегу и катаются с гор, они составляют романтический мир, потрясший мальчика до самой глубины души. Жить здесь, собирать вокруг себя все больше и больше зверей и брать их под свою защиту, жить вечно или, если это невозможно, хотя бы до старости, до глубокой-глубокой старости, жениться, но только не на девушке из Сьюарда, а на какой-нибудь замечательной красавице - на индианке, вот на ком! - вырастить большую семью и здесь же умереть. Это теперешний идеал маленького Рокуэлла. И если мы, остальные члены семьи, хотим, чтобы он признавал нас, мы должны приехать к нему сюда, где он будет заботиться о нас с пышностью и достоинством патриарха.
      Двадцатое февраля, четверг
      Весь день мы провели на воздухе. Утром совершили очередное путешествие на мыс, разделяющий обе бухты. Это скалистый выступ с большим нагромождением валунов у основания, по которым приходится карабкаться. Они обычно мокрые и скользкие, что доставляет мало удовольствия. Тем не менее мы прекрасно обогнули мыс, после чего я установил холст и взялся за работу. Рокуэлл в это время лазил по всем углублениям и трещинам, изображая какого-то дикого зверя. Когда я кончил писать, поднялся ветер. Мне стоило больших трудов нести мокрый холст так, чтобы не попортить его. После обеда начал еще две картины с натуры. Над ними я буду работать до самого отъезда. Завтра, если позволит погода, отправимся в Сьюард. Лодка откопана из-под снега, вещи упакованы, мотор дрожит от нетерпения. Я что-то устал сегодня, и уже пора спать.
      Двадцать третье февраля, воскресенье
      В пятницу было тихо. Мы выехали с острова около одиннадцати, провозившись, как обычно, несколько часов с мотором. По дороге пришлось заехать к Хоггу на его рыболовную базу за черпаком, потому что лодка дала течь и набралось много воды. В доме ни души. Я стащил в сарае какую-то миску, и мы двинулись дальше. Солнце освещало вход в залив, в то время как остров, наш остров, был скрыт облаками. Ту же картину мы наблюдали позже из Сьюарда.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9