Шанс Гидеона

Это напомнило Ким, что она должна передать сообщение Роберта Дункана, которое он получил по телефону.

— О Господи! — воскликнула миссис Фейбер, — это значит, снова неприятности с Ферн… Моя внучка, знаете ли. Посещала школу совместного обучения, и иногда с ней довольно трудно. Мальчики, знаете ли… Их была целая вереница!

А теперь, кажется, все серьезно.

— Вы имеете в виду, что она хочет выйти замуж? — спросила Ким.

Миссис Фейбер энергично закивала.

— Боюсь, весьма неподходящий молодой человек… Ни денег, ни происхождения. Вообще ничего! Мы скрываем это от Гидеона.

Ким поняла почему. «Брак — удел немногих», — говорил старший Фейбер. Он гордился, что у его племянницы хорошая голова. Он хотел, чтобы она сделала карьеру, а она собирается замуж… Что вполне понятно, если вам семнадцать и вы по уши влюблены! Миссис Фейбер тяжело вздохнула.

— Ох-ох-ох, — сказала она. — Нериссе придется очень нелегко! Неудивительно, что она вчера позвонила. Боб очень мил, что скрывает от Гидеона… Хотя, конечно, он знает, на что способен Гидеон. Может быть сейчас, когда он уехал, она позвонит мне. Нужно постараться придумать, как утешить ее.

Ким внимательно смотрела на хозяйку. Та казалась искренне обеспокоенной делами дочери, и впервые в серых глазах потухли веселые огоньки. Она откинулась в кресле и покручивала бриллиантовый солитер на мизинце левой руки, а часы на камине деликатно отсчитывали минуты, нарушая тишину, царившую в комнате. Затем суетливо вошла Траунсер, неся на подносе какое-то питье для хозяйки и кофе для Ким, и пожилая дама, случайно остановив взгляд на телевизоре, видимо, вернулась из далекого прошлого, куда ее унесли мысли. Она подалась вперед и вновь беззаботно защебетала:

— Я так люблю смотреть телевизор, а вы, дорогая? Особенно вестерны… Они такие захватывающие! И пьесы, где есть убийства! По-настоящему хорошее убийство меня приводит в восхищение!

Поймав взгляд Ким, Траунсер поинтересовалась, подать ли сливки и сахар к кофе. Ким машинально ответила «да», Траунсер выразительно тряхнула головой и удалилась.

Следующие полчаса миссис Фейбер болтала о пьесах, книгах, светской хронике, которую она никогда не пропускала, затем задала несколько несвязных вопросов Ким о ее жизни и образовании, а когда услышала, что ее секретарша дочь Люсьена Ловатт, то пришла в восторг.

— Ах, дорогая, я когда-то следила за его успехами с высочайшим интересом, — призналась она. — Нет лучшего зрелища, чем мужчина на лошади… Я люблю и лошадей, но мужчина на лошади — нечто особое. Однажды мне сделал предложение самый красивый мужчина из всех, кого я знала в моей жизни, когда мы оба ехали верхом в маленькой роще, надвигались сумерки, мы выехали на широкое поле… Я никогда не забуду этого!

Хозяйку начало клонить ко сну, и Ким мягко спросила:

— А мистер Фейбер, ваш муж, ездил верхом?

В ответ раздался звонкий смех.

— Нет, дорогая, он выглядел бы очень смешно на лошади. Он был несколько крепок, знаете ли, и коренаст… Я любила его. По-настоящему любила!

Тут внимание Ким привлекло нечто среднее между астматической одышкой и ворчанием, звук доносился буквально из-под ее стула. Ким наклонилась. Из корзинки, стоявшей прямо под сиденьем, вылез маленький старый мопс и возмущенно посмотрел на нее близорукими глазками. Это была Джессика с дурным характером, о которой говорил Гидеон Фейбер. Однако она не стала цапать за пальцы Ким, когда та попыталась завязать с ней дружбу.

Миссис Фейбер, которую уже одолевал сон, пробормотала:

— Вы ведь не откажетесь иногда погулять с Джессикой? Если она не выходит регулярно на прогулку, ее мучают ужасные запоры.

Ким сунула блокнот под мышку, опустила карандаши в карман и бесшумно, на цыпочках, вышла из комнаты. Так закончилось ее первое утро на новой работе.

Глава ШЕСТАЯ

В этот день Ким больше не видела хозяйку, потому что после ленча ей сообщили, что миссис Фейбер собирается днем отдохнуть, а вечером, вероятно, она не захочет никого принимать.

Чтобы убить время, Ким взяла собак на прогулку. Когда Джессика устала, что произошло очень быстро, она понесла ее под мышкой, а Макензи рвался вперед, кидаясь во все грязные лужи и делая короткие пробежки по мокрым полям в погоне за неуловимыми зайцами и воображаемыми грызунами, так что потом его пришлось тщательно отмывать и обсушивать. Бутс, которая поначалу собиралась было составить им компанию, предпочла, в конце концов, не покидать свою теплую корзинку, и Ким, прежде чем уйти, присела рядом с ней на корточках, ласково погладила собаку и прошептала ей на ухо несколько сочувственных слов.

Когда Ким вернулась с прогулки с разгоряченными щеками, она уже не сомневалась, что полюбит места вокруг Мертон-Холла. Местность здесь идеально подходила для прогулок — безлюдная, но прекрасная в своей открытости; пустоши, вторгшиеся сюда, были полны чарующих красок зимним днем. Когда солнце начало клониться к заходу, казалось, за багровые холмы вдалеке опускается огненный шар и его беспощадный свет отражается во множестве ручьев. Когда Ким повернула к дому, в бледнеющей голубизне неба появились первые звездочки, а сумерки наполнились влажным дразнящим запахом папоротника. Ким не хотелось заходить в дом, но его тепло приятно манило. В библиотеке уже был разожжен камин и приготовлен поднос с чаем.

Оказалось, она нагуляла аппетит, позволивший ей весьма основательно уменьшить горку оладьев, поданных на подогретом блюде, а затем переключиться на хлеб с маслом и кекс. Справиться с последним помог Макензи, да и Джессика непрестанно подвывала, клянча кусочки. Что касается Бутс, то она громко прохрапела все чаепитие.

На следующее утро миссис Фейбер послала за Ким. На этот раз она объявила, что много думала о своих мемуарах. Но когда Ким открыла блокнот и приготовилась писать, мысли автора разлетелись, а воспоминания стали несколько туманны. Миссис Фейбер поговорила немного о своем детстве, вспомнила родителей и их пристрастие к балам… Но все это звучало очень несвязно, и предложения оставались незаконченными. Например, вспоминая свой первый бал и описывая свое тогдашнее платье, расшитое серебряными цветочками, она вдруг заметила, что на Ким хорошо сшитое темно-голубое шерстяное платье с белой отделкой на воротнике и манжетах, и тут же принялась расхваливать наряд секретарши, утверждая, что он ей очень к лицу.

— Вы такая хорошенькая, что мы просто обязаны устроить в вашу честь бал, — неопределенно объявила она. — Вы могли бы надеть мое бирюзовое колье и браслеты… они очень подошли бы к вашим волосам.

— Благодарю вас, миссис Фейбер, — ответила Ким, — но я здесь для того, чтобы помочь вам с вашей книгой… Не забыли?

— Да, конечно, конечно, — слегка нетерпеливо отмахнулась она. — У вас уже, несомненно, был первый бал?.. Ваши родители постарались сделать его чудесным? Я всегда полагала, что для девушки так важно…

— Мои родители умерли, — тихо напомнила Ким.

— Ах да, конечно… Бедное дитя! Вашим отцом был тот красивый капитан — Люсьен Ловатт, не так ли? А знаете ли, — захихикала она, прикрывшись кружевным носовым платком, — одно время я была в него по уши влюблена! Да, в самом деле!.. Такой интересный, ладный мужчина, к тому же всегда ездил на белой лошади. Или на серой…

— На черной, — поправила Ким. — Он называл ее Черный Дьявол и выступал на ней много лет.

— В самом деле? Ну разве это не любопытно? — лично ей эта мысль показалась явно любопытной, потому что она откинулась в кресле и принялась подробно рассуждать о черной лошади капитана Ловатт, а намерение продолжить мемуары — или хотя бы начать работу — было временно забыто.

Траунсер принесла кофе, позже зазвонил телефон, и поднялась суматоха, потому что звонила Нерисса, которая собиралась приехать в Мертон-Холл, как только у нее появится возможность оставить семью.

— Я должна повидать тебя, мама… — Ким ясно слышала взволнованный голос, так как миссис Фейбер держала трубку подальше от уха, и несчастья Нериссы разносились по комнате с такой настойчивостью и четкостью, словно она сама здесь находилась. — Я должна повидать тебя и обсудить все вопросы… Филип ничего не понимает. Впрочем, и не хочет понимать! А сейчас произошло нечто такое, что необходимо пресечь в корне, чтобы в будущем всем нам не сожалеть!

— Боже мой! — отозвалась ее мать. — Как это плохо!.. Прямо не знаю, что тебе посоветовать. К тому же Гидеон будет дома.

— Я не желаю видеть Гидеона!

— Боюсь, тебе придется повидаться с ним, если он будет здесь! Иногда его посещают совершенно блестящие идеи! Возможно, он тебе что-то посоветует…

— Ни за что! — твердо и бескомпромиссно произнесла Нерисса. — Меня не интересуют советы Гидеона. Он слишком часто давал их в прошлом…

— Но он так любит этого ребенка. И никогда не посоветует ей ничего дурного.

— А если Гидеон решит, что, поддержав девочку, он сможет со мной рассчитаться, то так и сделает… Не сомневаюсь. — Голос Нериссы неприятно резал слух. — Я знаю, что говорю, мама.

Миссис Фейбер вздохнула и согнала Джессику с колен, словно вес мопса в сочетании с проблемой дочери, от которой, видимо, ей не удастся отмахнуться, был слишком для нее тяжел. В любом случае конец недели будет безнадежно испорчен.

— Что ж, дорогая, приезжай пораньше в пятницу, а Гидеон, возможно, вернется домой только в субботу, ближе к вечеру, так что ты сможешь уехать в город дневным поездом. Но я бы не стала рассчитывать на то, что тебе удастся избежать встречи с ним. В конце концов, он здесь хозяин…

— Он везде стремится быть хозяином, — колко прокомментировала Нерисса. А затем поспешно добавила: — Ладно, пока, мама. Сегодня мы ждем гостя к обеду — какой-то важный деловой коллега Филипа. Все должно быть безукоризненно, и мне предстоит еще многое приготовить.

Она повесила трубку, а миссис Фейбер все сидела и смотрела на телефон, который так внезапно замолчал, затем покачала головой.

— Бедняжка Нерисса! — сказала она, — Как бы мне хотелось ей помочь, но я не очень хорошо разбираюсь в подобных делах. По правде говоря, я плохо знакома с сегодняшними порядками. В мое время все было бы, конечно, просто… Заперли бы девушку в комнате и продержали на хлебе и воде несколько дней. Ну, может быть, не совсем на хлебе и воде, но лишили бы ее всех вкусных вещей и не позволили бы иметь никакой свободы.

— Но отчего? — спросила Ким, слегка потрясенная. — Что она такого совершила, чтобы запирать ее в комнате?

Миссис Фейбер вновь покачала головой.

— Влюбилась в неподходящего молодого человека. Кажется, я уже упоминала об этом, а он, видимо, совершенно никуда негодная партия… Студент, будущий художник, почти без всяких средств, чтобы содержать жену. Ферн что-то говорила о студии в Париже, которую им предоставит их друг, если они поженятся… Кроме того, Ферн полагает, что сможет зарабатывать деньги уроками английского или что-то в этом роде. Какая-то чепуха!

— Но отчего же? Если они любят друг друга…

Миссис Фейбер жалостливо улыбнулась.

— Дорогая моя девочка, разве вы никогда не слышали о том, что когда в дверь стучится бедность, любовь вылетает в окно? Все это никуда не годится… Дочь Нериссы — редкая красавица, уверяю вас! — и вдруг собралась выйти замуж, не считаясь с чувствами родителей.

— Но ведь ее отец не возражает…

— Ее отец довольно глуп, его занимает только бизнес. Я бы предпочла другого мужа для Нериссы, но в то время это казалось хорошим выходом… Все эти вечные ссоры с Гидеоном так действовали мне на нервы! У Нериссы были свои собственные деньги, конечно. Возможно, она вложила большую часть в бизнес Филипа, но сумма была довольно значительна.

— Значит, они могли бы что-то сделать для молодой пары… помочь им стать на ноги! — под влиянием порыва предположила Ким. — А вдруг он окажется хорошим художником, и вы еще будете гордиться им в один прекрасный день! По крайней мере, ваша внучка выходит замуж… или хочет выйти замуж… потому что она любит молодого человека, а не из-за семейных раздоров…

Ким замолчала, поняв, что, возможно, была не слишком осторожна, а миссис Фейбер в своем кресле, казалось, окаменела.

— Мисс Ловатт, — произнесла она тоном, в котором безошибочно угадывался упрек, — моей внучке только семнадцать, родители имеют право запрещать дочери все, что угодно до тех пор, пока ей не исполнится двадцать один. По линии моей семьи такое поведение никогда не было бы одобрено, и среди множества лиц, породнившихся с нами, которыми мы можем гордиться, были политики, судья Верховного суда, который женился на моей сестре и увез ее в Бомбей, воины и создатели империи, а также члены титулованных семей, но никогда не было ни одного художника, потому что люди этого сорта почти всегда выходцы из низов и не более вхожи в наш круг, чем люди, связанные со сценой. Даже поэт, проникший в семью, вызвал бы немалое неудовольствие, хотя, естественно, мы все восхищаемся произведениями Киплинга и Теннисона и, конечно, дорогого мистера Браунинга.

Ким сдалась, а когда узнала, что ее услуги в этот день больше не понадобятся, отправилась на очередную прогулку, во время которой встретила Роберта Дункана, возвращавшегося домой за рулем фургона. Ему захотелось подвезти ее, и он уже собрался отправить ее собак в кузов к своим собственным — черному красавцу Лабрадору и терьеру по кличке Киппс, но Ким предпочла пройтись, кроме того, она сомневалась, что Джессика поладит с Киппсом, даже если она не спустит собаку с колен, поэтому пришлось отказаться от предложения, и у Дункана был разочарованный вид.

— Как-нибудь в другой раз, — сказал он. — Я мог бы покатать вас, когда вы оставите собак дома. Мы выпили бы где-нибудь чаю… — при этой мысли его лицо оживилось, — или даже пообедали. Когда у вас выходной?

Ким пришлось признаться, что этот вопрос она еще не выяснила.

— Вам положен выходной раз в неделю. Нельзя же быть все время на побегушках у этой старушенции.

Ким расхохоталась.

— С тех пор, как я приехала в Мертон-Холл, я ни разу и полдня не проработала. Миссис Фейбер часто заводит разговор о своих мемуарах, но, видимо, она не способна сосредоточиться, чтобы начать работу. Или, возможно, она вообще не привыкла концентрировать свое внимание на чем-либо…

— Кроме себя, — добавил Боб, поджав губы. — Ей это очень хорошо удается, вы заметили?

— Мне кажется, это происходит оттого, что она предоставлена самой себе. Сын не слишком много уделяет ей времени.

— А дочь так просто удрала. Вы, кажется, еще не видели Нериссу? Вам станет ее немного жаль, когда вы с ней познакомитесь.

— Сейчас у нее неприятности с дочкой…

— С Ферн? — невозмутимо спросил он. — Характером она в отца, а внешность у нее от матери. Для Гидеона она свет в окошке.

— В самом деле? — неожиданно заинтересовалась Ким. — Не знала этого.

Но во время разговора с мистером Фейбером она поняла, что он очень гордится своей племянницей.

Послышался стук копыт по хорошо укатанной дороге, и к ним подъехала всадница на великолепном чалом скакуне. Ким показалось, что у нее не особенно привлекательная внешность, но всадница была, безусловно, молода и в седле держалась превосходно. А еще она была одета по всем правилам для верховой езды — котелок и безукоризненный шарф, хотя собиралась только дать поразмяться лошади, а вовсе не участвовать в охоте.

— Привет, — слегка протяжно сказала незнакомка, подъезжая к ним ближе.

Темные глаза с интересом осмотрели Ким, это были, безусловно, очень заметные глаза. В них как будто светились крошечные зеленоватые огоньки. Очень умеренная косметика в основном подчеркивала глаза, и казалось, они действительно притягивают к себе, как магнит. У нее была хорошая кожа, строго поджатые губы, отличная фигура.

— Добрый день, миссис Флеминг, — приветствовал ее Дункан. — Вы знакомы с мисс Ловатт?

— Нет. — Миссис Флеминг кивнула девушке с высоты. — Хотя, конечно же, слышала о вас. Новости в Мертоне расходятся молниеносно. Вы здесь, чтобы помочь миссис Фейбер облегчить ее душу… мемуары, кажется? Надеюсь, вы не умрете от скуки к тому времени, как доберетесь до последней главы.

— Думаю, что нет, — ответила Ким. Интуиция подсказывала быть очень осторожной с этой женщиной, чей взгляд ей совсем не понравился. — Как бы там ни было, я здесь выполняю работу.

— Конечно, — согласилась миссис Флеминг. — А работа — это работа, не правда ли? Хорошо, если за нее прилично платят, и плохо, если нет. Миссис Фейбер может себе позволить быть щедрой, поэтому я не дала бы ей скупиться в отношении вас.

— Меня совершенно удовлетворяет договоренность, которая была достигнута перед моим отъездом из Лондона, — натянуто сказала Ким.

Тонкие брови всадницы приподнялись дугой.

— О, так вы, оказывается, приехали из Лондона? Наверное, будете скучать по магазинам и ярким огням?

— Думаю, что нет.

Миссис Флеминг повернулась к Бобу Дункану.

— Кстати, Боб, ты должен заглянуть ко мне как-нибудь на коктейль. Мне не нравится, когда друзья забывают обо мне. Хватит того, что Гидеон возвращается к вам только на выходные, но ведь ты всегда здесь. Обязательно приезжай в Фэллоу-филд. Как насчет завтрашнего вечера?

— Буду очень рад, — ответил Боб.

— Превосходно. Жду тебя около шести.

Она повернула лошадь и помахала Ким рукой в перчатке.

— До свидания, мисс Ловатт. Не перетруждайтесь на работе!

Прозвучала ли в последнем шутливом пожелании насмешливая нотка, легкая колкость? Ким раздумывала над этим, глядя вслед удалявшейся всаднице. Миссис Флеминг красиво держалась в седле — прямо, расправив плечи, котелок был сдвинут на бок ровно настолько, насколько нужно, — звон копыт по скованной морозцем деревенской дороге отдавался высокомерным эхом, заставлявшим Ким отчего-то хмуриться.

Боб улыбнулся ей, и она тут же позабыла о всяком высокомерии.

— Моника — что надо… Моника Флеминг. Она дружит с Гидеоном, и они вдвоем… владеют практически всем Мертоном и еще большим куском окрестностей, — сказал он. — Она живет в поместье Фэллоу-филд, в четырех милях отсюда. Нет необходимости говорить, что она вдова.

«И дружит с Гидеоном», мысленно повторила Ким. Что ж, к ней это не имеет никакого отношения!

Начало темнеть, и она решила повернуть к дому. Попрощалась с Дунканом, который с сожалением глядел ей вслед, и переступила порог Мертон-Холла, как раз когда Пиблз, дворецкий, разводил огонь в каминах, задернув на окнах длинные бархатные шторы. Так же, как накануне, Ким выпила чаю в библиотеке в компании собак.

То, что жизнь здесь оказалась несколько одинокой, ее, в сущности, не огорчало. Разве что хотелось начать отрабатывать свой хлеб, а то до сих пор она не заслужила даже символических денег.

Все здесь дышало простотой, удобством и невероятной роскошью. Невероятной для того, кто живет в двухкомнатной квартирке в одном из малопривлекательных районов Лондона.

Глава СЕДЬМАЯ

Прошло еще два дня, похожих друг на друга, и наступила пятница — день, когда ожидался приезд миссис Филип Хансуорт.

Утром миссис Фейбер положила начало своим мемуарам. Она сумела подобрать материал, достаточный для хорошего вступления, и по мере того, как история развивалась, Ким по-настоящему ею увлеклась.

Маленькая девочка в огромном доме делит детскую на четвертом этаже со своей старшей сестрой, которая в конце концов выходит замуж за судью Верховного суда. Жизнь яркая, какая бывает только в книгах или мечтах, дни протекают в бесконечном неспешном параде детей, собак, пони, нянь, горничных, карет, подкатывающих по аллее, и гостей, заполняющих огромные комнаты смехом и весельем с рассвета дотемна.

Ни один из этих людей, видимо, не знал, что такое зубная боль или приступ невралгии, или переедание, которое, должно быть, встречалось не так уж редко в то время, когда трапезы были такими обильными, или падение и вывихнутая лодыжка, или даже шишка на голове. В той жизни не было места неприятностям, никто никогда не терял самообладания, и не было ни одного несчастливого человека.

Все равно, что оглянуться назад в длинном розовом коридоре и увидеть позади себя одни лишь дружественные лица.

В то утро они так хорошо поработали, что даже добрались до свадьбы миссис Фейбер и медового месяца, который молодая пара восхитительно провела в специально оборудованном домике, который составлял часть отцовского подарка к свадьбе.

Домик назывался «Шанс Гидеона», и именно в нем родился Гидеон Фейбер.

Миссис Фейбер рассказывала свою историю.

— Отец купил этот домик, потому что он находился в одной из наших деревень и всегда нравился мне, с самого детства. С ним была связана весьма романтическая история. Гидеон был разбойником, а его девушка служила в этом доме горничной. Однажды ночью, удирая от погони после нападения на дилижанс, Гидеон свернул к домику, в котором был тайник, надеясь, что там он будет в безопасности, но, к несчастью для него, его схватили, прежде чем он достиг ворот. После казни — а беднягу казнили — домик стали называть «Шанс Гидеона».

— А вам не было грустно, когда вы там жили? — спросила Ким.

— Вовсе нет! Атмосфера там была очень приятная, к тому же горничная получила этот домик в наследство от своей хозяйки, она обзавелась большой семьей и была очень счастлива… вместе с мужем, конечно! В конце концов разбойник знал, на что он идет, не так ли? Его все равно обязательно поймали бы, и он шел на этот риск… довольно весело, я уверена. У него был приятный романчик, который мог бы продлиться и чуть дольше, если бы ему повезло. У него был шанс, но он не сумел им воспользоваться. А ведь иметь шанс — это уже очень много.

Да, наверное, — согласилась Ким, хотя не совсем понимала ход мыслей собеседницы. — А когда там родился ваш сын, вы были очень счастливы?

— Очень.

— А вам не показалось, что вы дали ему несчастливое имя? Гидеон?

— Разумеется, нет. Я надеялась, что у сына будет столько же огня и задора, сколько у того разбойника… хотя, естественно, я не желала ему такой судьбы. И я надеялась, что когда он влюбится в молодую женщину, его избранница с той же готовностью протянет ему руку помощи, как та маленькая горничная, которая, должно быть, немало потрудилась, чтобы обмануть свою хозяйку. Ведь ее тоже могли бросить в тюрьму за попытку спрятать беглеца.

На этот раз Ким согласно кивнула.

— Наверное она его любила.

— Конечно. А любовь — это самое важное в жизни… только мой Гидеон в это не верит, — с легким сожалением добавила миссис Фейбер.

Ким внимательно взглянула на хозяйку, и вдруг спросила себя, много ли известно миссис Фейбер о Монике Флеминг. А что, если Моника Флеминг и есть та молодая женщина, в которую нынешний Гидеон мог влюбиться? А может, уже влюбился?

— И этот дом все еще принадлежит вам? — спросила она, прежде чем снова приготовилась писать.

Миссис Фейбер кивнула.

— В настоящий момент он сдан в аренду, но скоро должен освободиться. Придется подыскать другого съемщика.

Нерисса приехала около трех часов дня, успев на поезд, который отправлялся из Лондона ранним утром. На вокзал была послана машина, и когда Ким впервые увидела дочь своей хозяйки, та как раз выбиралась из автомобиля, разглядывая окна фасада Мертон-Холла. Она очень напоминала Гидеона элегантностью, ростом и грациозной осанкой, а так как миссис Фейбер была необычайно миниатюрной, должно быть статью они пошли в отца или в какого-нибудь другого своего родственника. По портрету над камином в столовой, разумеется, нельзя было судить ни о росте, ни об элегантности изображенного. Однако если не считать, что брат и сестра были одинаково сложены, в остальном они совершенно не походили друг на друга. Волосы миссис Хансуорт, спрятанные под шляпкой, видимо, были темные — такие, как у Ким. А когда новую секретаршу впервые представили хозяйской дочери, Ким обнаружила, что у той удивительно красивые карие глаза, которые то и дело вспыхивали, словно их обладательница с трудом владела собой. Миссис Хансуорт обменялась вялым рукопожатием с Ким, на которую произвели впечатление норковое манто и отлично сшитый костюм под ним. Сняв шляпу, миссис Хансуорт открыла красивую прическу, придававшую ей царственный вид. Большой квадратный изумруд, сверкавший у нее на среднем пальце, был под стать изумрудным клипсам.

Эта женщина явно тратила много денег на одежду и внешний вид, в чем, несомненно, сказывалось влияние ее матери, с которой она ласково поздоровалась, но особого энтузиазма не было проявлено ни с той, ни с другой стороны. Ким, находившаяся в эту минуту в комнате, решила, что миссис Фейбер заранее собиралась с силами, чтобы поприветствовать дочь. И для этого она пожертвовала своим дневным сном.

— Очень надеюсь, что Гидеон не вернется до завтрашнего утра. До ужаса не хочется столкнуться с ним именно теперь, — Объявила его сестра, когда в комнату суетливо вошла Траунсер с чайным подносом в руках и поставила его перед Ким, чтобы та исполняла роль хозяйки. Миссис Хансуорт, пристрастившись к курению, редко выпускала из рук мундштук с дымящейся сигаретой, вот и теперь она вынула из большой крокодиловой сумочки платиновый портсигар и наполнила комнату сладковатым дымом, перебившим запах мускуса и амбры, исходивший от штор и подушек.

— Гидеон никогда не приезжает по пятницам, и о твоем визите он ничего не знает, — попыталась успокоить дочь миссис Фейбер.

— Очень надеюсь! — сказала Нерисса и стряхнула пепел в тонкую фарфоровую чашку, никак не предназначенную служить пепельницей. — Кстати, а эта Флеминг все еще живет в Фэллоу-филде? — поинтересовалась она. — Одно время мне казалось, она подцепит Гидеона, но видимо, он гораздо осторожнее, чем я предполагала. Или, возможно, она в последнее время ослабила натиск… одним словом, стала осмотрительней.

— Боюсь, что ничего о ней не знаю, — ответила миссис Фейбер так, словно этот предмет не представлял для нее никакого интереса. — У Гидеона есть какие-то друзья, — туманно продолжила она, — но я с ними незнакома.

— Но эта особа, я уверена, хотела стать ему больше чем другом. — Нерисса послала матери многозначительный взгляд. — Если тебя так мало заботят интересы Гидеона, в один прекрасный день тебе навяжут невестку, не спросив твоего согласия.

Миссис Фейбер пожала плечами в тонком кашемировом кардигане.

— А разве Гидеону не все равно, одобрю я его выбор или нет? — спросила она, и Ким впервые услышала в ее голосе холодок.

Нерисса отвечала, скосив глаза на кончик сигареты:

— Не знаю. Когда-то я думала, что ты пользуешься некоторым влиянием на него… по крайней мере, в пору его детства. Он всегда вел себя, как твоя любимая собачка, пока не вырос. Затем, признаю, он огрубел и стал тем Гидеоном, каким мы его знаем сегодня. Но чудеса иногда случаются, и влияние другой женщины, возможно, снова смягчит его.

Миссис Фейбер заговорила с непривычной резкостью.

— Но он не смеет жениться на вдове! — объявила она, словно ей никогда не приходило в голову, что он может так поступить. — Если он женится, то только на молодой… на ком-то, чье общество мне будет приятно! Я буду настаивать!

Нерисса глухо рассмеялась.

— И ты полагаешь, что твоя настойчивость может как-то повлиять на Гидеона, мама?

— Не знаю, но я хочу надеяться… В конце концов, я его мать. — Она бросила умоляющий взгляд в сторону Ким. — Было время, когда я много думала о жене Гидеона и даже отложила для нее свои сапфиры, — призналась она. — Я надеялась, что она окажется очень хорошенькой и миниатюрной, и будет любить красивые вещи… Мои бриллианты получит жена Чарлза, потому что она чуть колючая и твердая, как бриллиант. А тебе, Нерисса, достанутся изумруды… потому что ты их очень любишь. Но так как Гидеон старший из моих детей, то право выбора остается за его женой.

— Тогда не допусти, мама, чтобы она выбрала изумруды. — Но Ким поняла, что это было произнесено ради шутки.

Миссис Хансуорт пребывала в уверенности, что когда придет время, ее любимые камни окажутся у нее, полагая не без причин, что брат никогда не женится. А затем она тоже бросила на Ким чуть задумчивый взгляд, полный внезапного интереса. — Вы уже видели моего брата, мисс Ловатт? Насколько я знаю, вы здесь всего несколько дней, но наверняка уже познакомились. Надеюсь, его манеры не расстроили вас? Если он обращался с вами, как с младшей горничной, то в этом не было ничего личного. Можете поверить мне на слово.

Ким пробормотала несколько слов о том, что ей не на что жаловаться — мистер Фейбер не вышел за рамки поведения, принятого при приеме на службу, а затем воспользовалась возможностью и вышла из комнаты, оставив мать и дочь наедине. В конце концов, Нерисса приехала из Лондона обсудить с матерью срочное дело, а секретарь вряд ли должна при этом присутствовать. Хотя, если судить по тому, как Нерисса обсуждала при постороннем человеке своего брата, она не стала бы возражать.

Внизу, в освещенном холле, расхаживала экономка, проверяя, все ли в порядке и нет ли где хоть одной пылинки. Она то и дело выговаривала горничным за все, что считала промахом с их стороны, ее бдительное око не допускало и намека на запущенность в Мертон-Холле. Она и Пиблз вели дела во всем доме, независимо от того, находился ли хозяин в отъезде, или нет… Как всегда все было безукоризненно подготовлено к его возвращению, будь то через несколько дней или недель. А если неожиданно приезжали гости, то разместить их не составляло никакого труда. Комнаты постоянно проветривались, а кровати были застелены и готовы принять довольно частых гостей.

Когда Ким спустилась, экономка причитала над завядшим цветком, обнаруженным в вазе, и Ким с сочувствием подумала о девушке, которую теперь из-за этого вызовут на ковер. Она сама поймала на себе несколько критических взглядов, когда приехала из Лондона, но за прошедшие два дня экономка по отношению к ней несколько оттаяла. Ким решила, что, возможно, сыграл свою роль хороший отзыв миссис Фейбер о новой секретарше.

— К обеду приедет мистер Фейбер, — сообщила экономка, когда Ким присоединилась к ней возле роскошного камина, в котором потрескивали поленья. — Он только что звонил.