- А почему бы и нет? - спросил Кэллехер.
      - Как она нас достала, - сказал Гэллегер. - Выдадим ее им.
      - Я придерживаюсь такого же мнения, - сказал Маккормик.
      - Вы командир, - сказал Мэт Диллон. - Значит, выставляем ее за дверь, и они ее забирают.
      - Есть возражения, - произнес ОТРурки.
      - Какие?
      - Нет, ничего.
      Все посмотрели на ОТРурки.
      - Выкладывай.
      Он замялся.
      - Так вот, будет очень плохо, если она сможет что-нибудь про нас рассказать.
      - Какие сведения она может сообщить? Она даже не знает, сколько нас.
      - Мэт, я имел в виду совсем не это.
      - Выкладывай.
      Он покраснел.
      - Она была девушкой. Так вот, будет плохо, если с ней произойдут какие-нибудь изменения...
      - Что ты несешь? - спросил Гэллегер. - Ничего не понимаю.
      - Это же так просто, - вмешался Диллон. - Если вы все по ней прошлись, то это плохо скажется на общем деле. Британцы будут вне себя от ярости и уничтожат всех наших товарищей, попавших в плен.
      - Я был с ней корректен, - сказал Гэллегер.
      - Да и я тоже, - сказал Корни Кэллехер.
      - Да и я тоже, - сказал Крис Кэллинен.
      - Значит, выставляем ее за дверь и подыхаем как герои, - объявил Диллон. Я приведу ее.
      Он сорвался с места и побежал на второй этаж.
      - Маккормик, а ты чего молчишь? - спросил Кэллехер.
      - Давайте ее отпустим, - ответил Маккормик как-то рассеянно и растянуто.
      - А Кэффри! - вдруг воскликнул Кэллинен. - Он там с ней один на один.
      ОТРурки побледнел.
      - Ах да... Кэффри... Кэффри...
      Так он и хрюкал, этот студент медицинского колледжа. Руки его дрожали.
      Кэллехер хлопнул его по спине:
      - А чего, девчонка она пригожая!
      ОТРурки попытался свести свои эмоции на нет с помощью осмысленного дыхательного упражнения, показанного ему великим поэтом Йейтсом. В качестве приложения он прочел три раза Ave Maria.
      - В странную переделку попала эта девчонка, - продолжал Кэллехер. Допустим, мы бы вели себя нехорошо, не как безупречные и приличные герои, представляешь, ей бы довелось много чего увидеть. Увидеть, это только так говорится, ну сам понимаешь.
      Лишь еще после двукратного Ave Maria и одного Во славу Иосифа в качестве дополнительного приложения ОТРурки пересилил себя и выговорил:
      - Есть такие люди, которые не имеют права говорить о женщинах.
      - Я, по крайней мере, трупы не разделываю, - сказал Кэллехер.
      - Только давайте не говорить об этих ужасах, - воскликнул Гэллегер.
      - Заткнитесь, - сказал Маккормик.
      Они снова замолчали.
      - Британцы, наверное, ждут не дождутся, - елейно заметил Кэллинен.
      Ему не ответили.
      - Джон Маккормик, - сказал чуть погодя Кэллехер (до этого не было произнесено ни слова), - Джон Маккормик, похоже, ты чувствуешь себя не в своей тарелке. Я знаю, что ты не можешь дрейфить. Тогда в чем же дело?
      Ларри ОТРурки посмотрел на Маккормика:
      - И правда, у тебя странный вид.
      Он был рад, что Кэллехер оставил его в покое.
      - Ну странный, - сказал Маккормик. - Ну и что дальше?
      ОТРурки с ужасом посмотрел на командира. Он знал не хуже Кэллехера, что Маккормик не дрейфит. Из-за чего же так странно перекосило его физиономию? А из-за того же, из-за чего скривило и его собственную, оТруркиевскую, рожу: все дело в той малышке, что наверху. Он перевел взгляд с Джона на Кэллинена. Но глаза Криса были безоблачно-чистыми и небесно-голубыми. Ларри ужаснулся еще раз: он сам, наверное, выглядел еще страннее, чем Маккормик. А этот педрила Кэллехер продолжал над ними измываться. Что же все-таки происходило? И что же все-таки произошло? Ларри еще раз пристально вгляделся в лицо Кэллинена: оно ничего не выражало. Затем он снова посмотрел на Кэллехера и заметил, что тот внезапно потерял интерес к происходящему. Тут Маккормик посмотрел на часы и сказал:
      - У нас осталось не больше двух минут для того, чтобы дать ответ.
      - Для того, чтобы выдворить англичанку, - сказал Гэллегер.
      На лестнице показался Диллон.
      - Ее там нет. Наверное, смылась.
      XLII
      Британские полномочные представители удалились и скрылись за штабелями норвежских пиломатериалов. Мятежники вновь забаррикадировались. Было около полудня.
      - Мы могли бы перекусить, - сказал Гэллегер.
      Диллон и Кэллинен принесли ящик с консервами и печенье. Все уселись и принялись жевать в полной тишине, как люди, оказавшиеся вдруг героями и принимающие отныне обыденность существования лишь в ее самых экстремально обыденных проявлениях, таких, как утоление жажды и голода, мочеиспускание и испражнение, напрочь отказываясь от полного игривых двусмысленностей словесного самовыражения. Если бы первым заговорил Маккормик, он сказал бы: "Что вы на меня так смотрите, вы ведь даже не знаете, вы ведь даже не понимаете, что произошло"; ОТРурки сказал бы: "Дева Мария, что с ней могло произойти? Как это глупо, но я, по-моему, влюбился"; Гэллегер сказал бы: "За час до смерти тушенка кажется уже не такой вкусной, как неделю назад. Приходится себя поддерживать для того, чтобы умереть"; Кэллехер сказал бы: "Впервые женщина заинтересовала меня до такой степени. Ну и хорошо, что она смылась. Так нам будет проще стать настоящими героями"; Кэллинен сказал бы: "Вот настоящие товарищи. Они делают вид, будто не знают, что со мной произошло", но первым заговорил Диллон, который сказал:
      - Они нас перебьют, как крыс.
      - Как героев, - возразил Кэллехер. - Пусть по-крысиному, но мы им здорово досадили, этим британцам.
      - Настоящими героями становятся, если вокруг настоящие товарищи, - сказал Кэллинен.
      - А рядом вкусная тушенка, - добавил Гэллегер, хлопая себя по ноге.
      - Интересно, куда она могла деться? - прошептал ОТРурки.
      - Загадочно все это, - очень серьезно заключил Маккормик.
      Бутылка виски пошла по кругу.
      - А как же Кэффри? - спросил Гэллегер.
      - Отнеси ему поесть и выпить, - торжественно приказал Маккормик.
      - Лучше скажи ему, чтобы спустился, - вмешался ОТРурки. - В ожидании последнего и решительного боя он, может быть, объяснил бы нам, как англичанка смылась у него из-под носа.
      - А чем он там занимается? - спросил Кэллинен без особого интереса.
      Диллон в шестой раз принялся рассказывать:
      - Он стоял на посту у окна справа от стола, ко мне он не повернулся. Только сказал: "Англичанка? Не знаю". Я искал в других комнатах. Никого.
      - Это все? - добавил Кэллехер.
      - Может быть, она вернулась в туалет? - подсказал Гэллегер.
      - Как же мы о нем не подумали?! - воскликнул Маккормик.
      Они вскочили все разом (за исключением Кэллинена, который стоял на посту) и встали по стойке "смирно".
      - Не все сразу, - сказал Маккормик и посмотрел на Гэллегера.
      - Есть, командир.
      Гэллегер сделал несколько шагов и остановился.
      - Неловко получается. Как я туда войду?
      - Постарайся незаметно открыть дверь, - посоветовал ему Маккормик. Только не стучи, это будет некорректно.
      - Дверь-то мы высадили, - сказал ОТРурки. - И засов выбили.
      - Так что? - неуверенно спросил Гэллегер.
      - Пойду я, - заявил Диллон. - Я женщин не боюсь, в туалете или еще где. А ты отнесешь Кэффри паек. Ему одному, наверное, там скучно.
      - И сразу же назад, - сказал Маккормик.
      - Я подожду, когда он вернется, - решил Гэллегер.
      Затем он опять о чем-то задумался и выдал еще одно соображение:
      - Может быть, она улизнула через сад Академии?
      - Ты шутишь? - ответил ОТРурки. - Это невозможно.
      - А британцы не могли подойти с той стороны? - спросил Кэллехер.
      - Это невозможно, - повторил ОТРурки.
      - Это почему же? - снова спросил Кэллехер.
      - Потому что они слишком медлительны. Они подойдут с той стороны не раньше чем через неделю.
      - Через неделю все будет уже кончено.
      Бутылка виски пошла по второму кругу.
      Появился Диллон.
      - Мне не повезло, - сказал он. - В сортире ее нет.
      Гэллегер стал собирать для Кэффри паек: виски, печенье и тушенка.
      XLIII
      Когда "Яростный" проходил мимо товарной станции Южной и Западной железной дороги, Маунткэттен сказал второму помощнику:
      - Красивый город Дублин: доки, газовый завод, товарные поезда, загрязненная речушка.
      - Вот все это мы как раз обстреливать и не будем.
      - Не думаю, что почтовое отделение на набережной Эден представляет из себя архитектурный шедевр.
      - Странное совпадение: невеста Картрайта служила именно там.
      - Похоже, это его расстраивает.
      - Никто его не заставляет бомбить свою зазнобу.
      - Нет, но он сделает это. Ради короля.
      При упоминании этой особы они встали по стойке "смирно" и на несколько секунд замерли. Судно, провожаемое взглядами толпящихся на набережной военных, гражданских и путешествующих, высаженных по причине железнодорожной неисправности, проходило перед вокзалом Северная Стена.
      XLIV
      Гэллегер открыл ногой дверь. Кэффри повернул голову и сказал ему:
      - Поставь все на стол и проваливай.
      - Хорошо, Сиси, - пролепетал Гэллегер.
      Он поставил все на стол и замер, не в силах отвести взор от Кэффри. Тот уже успел забыть о Гэллегере и вернулся к прерванному занятию. Занятие оказалось распластанной на столе девушкой с растрепанными волосами, задранной до пупа юбкой и вяло свисающими ногами. Гэллегер перевел взгляд со своего озабоченного соотечественника на выглядывающую из-под него часть женского тела, а именно длинную белую ляжку, на которой четко вырисовывалась линия подвязки. Ее обладательницей могла быть только она, почтовая барышня, обнаружившаяся столь неожиданно, сколь горизонтально.
      - Ты все еще здесь? - прорычал Кэффри.
      Он был явно недоволен. Гэллегер вздрогнул. Он пролепетал: "Нет-нет, я уже ухожу" - и попятился назад, не спуская глаз с гладкой молочной кожи молодой британки. А другая девчонка, та, которую подстрелили накануне и труп которой проплывал сейчас где-нибудь около Сэндимаута, внезапно подумал Гэллегер... Все-таки какие красивые ножки у всех этих девчушек из почтового отделения на набережной Эден. А эта подвязка, тень которой, узкая, подвижная, казалось, служила лишь для того, чтобы представить эту плоть более яркой, более нежной...
      Перед тем как закрыть дверь, Гэллегер попытался вобрать в себя последним взглядом всю эту красоту и смежил веки, чтобы удержать изображение.
      - Я мог бы принести что-нибудь поесть и для нее? - робко спросил он.
      Кэффри выругался.
      Гэллегер закрыл дверь.
      На экране своего внутреннего кинематографа он продолжал рассматривать сочные фосфоресцирующие формы англичанки и дополняющие их детали одежды: спущенные чулки, подвязки, высоко задранное платье. Он опять вспомнил о девушке, погибшей на тротуаре, и принялся судорожно молиться, дабы побороть искушение. Не мог же он уступить соблазну, удовлетворяя свою глубоко личную похоть. Он пришел сюда для того, чтобы освободить свою Ирландию, а не для того, чтобы взбалтывать свою спинномозговую жидкость. Прочитав двадцать раз Ave Maria и столько же раз Во славу Иосифа, он почувствовал, как спадает мышечно-поясничное напряжение. Только тогда он начал спускаться по лестнице.
      - Странный у тебя видок, - заметил Диллон.
      - Заткнитесь! - яростно прошептал стоящий на посту Кэллинен.
      Его так и трясло от возбуждения.
      - Все! Он уже здесь! Он уже здесь! Королевский флот!
      XLV
      "Яростный" бросил якорь в нескольких ярдах от моста ОТКоннела, вниз по течению. Командор Картрайт приказал подготовить корабельные орудия к огнеметности, но воспользоваться готовностью явно не спешил; от одной этой мысли его коробило. Не то чтобы он отказывался давить папских республиканских мятежников, но ведь это почтовое отделение, совершенно уродливое, грязное и мрачное по своему функциональному и почти дорическому архитектурному решению, напоминало ему о привлекательной личности его невесты, мисс Герти Гердл, на которой он должен был (и искренне желал) жениться в самое ближайшее время, дабы свершить вместе с ней несколько подозрительную и даже странную в глазах целомудренного молодого человека акцию, чьи оккультные перипетии переводят девичество из состояния нетронутого в состояние растроганное.
      Картрайт, стало быть, проявлял нерешительность. Матросы ожидали его приказаний. Внезапно полдюжины из них растянулись на палубе, а еще двое перевалились за борт и плюхнулись окровавленными головами в Лиффи. Они забыли про осторожность. А Кэллехер терпеть больше не мог; ему надоело разглядывать эти беспечные фигурки. Его пулемет работал отменно.
      XLVI
      Первый снаряд шлепнулся на газон в саду Академии. Он разорвался, осыпав травой и перегноем античноподобные гипсовые статуи, украшенные гигантскими виноградными листьями из цинка.
      Второй снаряд угодил туда же. Несколько листьев опало.
      Третий накрыл и уничтожил группу британских солдат на Лауер Эбби-стрит.
      Четвертый снес голову Кэффри.
      XLVII
      Еще несколько секунд тело продолжало ритмично дергаться, совсем как туловище самца богомола, верхняя часть которого сжирается самкой, а нижняя по-прежнему упрямо совокупляется.
      При первом пушечном выстреле Герти закрыла глаза. Открыв их - а какой-либо определенной причины для этого не было, ну разве что интерес к происходящим вне ее событиям, интерес, возникший, без всякого сомнения, сразу же после резкого удовлетворения желания, - и свесив голову, она заметила отсеченную голову Кэффри, которая лежала около ротангового кресла. Поскольку события внутри нее еще происходили, она сразу не поняла, в чем дело. Но подобие обезглавленного манекена, по-прежнему лежащее на ней, в конце концов поникло, обмякло и придавило ее. Ударила сильная струя крови. Герти закричала и оттолкнула от себя то, что осталось от Кэффри. Оставшееся от Кэффри бесцеремонно рухнуло на паркет, совсем как кукла, изувеченная жестоким ребенком. Герти, уже стоя, с ужасом оценивала создавшуюся ситуацию. "Одним меньше", - промелькнуло у нее в голове. Под довольно сильным впечатлением от кончины исковерканного снарядом Кэффри и в некотором замешательстве она отступила к окну, содрогаясь от посмертных почестей, окропленная снаружи, увлажненная внутри.
      Она была глубоко взволнована. На первом этаже мятежники упрямо отстреливались. Пятый снаряд снова разорвался в саду Академии. Герти отвлеклась от созерцания расчлененного тела - зрелище поразительное - и заметила британское военное судно, у которого дымилось больше из трубы, чем из пушек. Она поняла, что это "Яростный", и еле заметно улыбнулась: обращаться к ней за разъяснениями по этому поводу было просто некому. Шестой снаряд пробил крышу соседнего здания и нанес ему значительный ущерб. Осколки, обломки кирпичей разлетались во все стороны. Герти чуть-чуть испугалась. Отошла от окна, перешагнула через труп, вышла из комнаты и очутилась на лестничной площадке. Внизу, в темноте, прикованные к амбразурам мятежники от души поливали матросов с "Яростного".
      XLVIII
      Абсолютной уверенности в том, что это она, не было; это было даже маловероятно. Среди них могла вполне оказаться какая-нибудь фанатичная амазонка и республиканка, и если это так, то порядочно ли бомбить женщину? Командор Картрайт начал задумчиво подкручивать свои усы после того, как Маунткэттен обрисовал ему обстановку: шесть матросов убито, двадцать пять ранено; что касается положительных результатов обстрела, то они были незначительны. Картрайт приказал прекратить огонь и отправить радиограмму, чтобы известить генерала Максвелла о присутствии женщины среди мятежников на набережной Эден и запросить дальнейших указаний.
      XLIX
      - Антракт, - объявил Кэллехер.
      - Они успокоились, - сказал Маккормик.
      - Непонятно, с чего бы это, - сказал Мэт Диллон.
      - А нам передышка, - сказал Кэллинен. - Это нас немного взбодрит.
      Кэллехер засуетился вокруг своего пулемета.
      - А Кэффри? - спросил ОТРурки.
      - Мне кажется, наверху здорово бабахнуло, - сказал Мэт Диллон.
      - Дева Мария, Дева Мария, - зашептал Гэллегер, хватаясь руками за голову.
      - Что с тобой?
      Гэллегер, дрожа, как охотничья собака, жалобно заскулил.
      Кэллехер, оставив свой "максим", похлопал его по спине.
      - Ну что, старина, - участливо спросил он, - расклеился?
      - Расскажи нам о Кэффри, - произнес Маккормик.
      - Я же вам сказал, что там здорово бабахнуло, - объявил Диллон. - Пойду посмотрю.
      Он пошел. Занеся ногу над первой ступенькой, он поднял голову и увидел Герти, которая наблюдала за ними и слушала, что они говорят. Стояла она прямо, смотрела неподвижно; ее смятое платье было окровавлено. Мэт Диллон очень испугался. Во рту у него все слиплось. Он с трудом произнес: "Она не убежала", остальные повернулись и посмотрели на нее. Гэллегер перестал плакать.
      Она пошевелилась и начала спускаться по лестнице.
      Диллон медленно отошел к сбившимся в кучку товарищам.
      Она подошла к ним. Села.
      И очень мягко сказала:
      - Я бы поела омаров.
      L
      Она уселась перед ними и начала медленно есть. Доела и протянула Гэллегеру пустую консервную банку; тот принялся ее (консервную банку) задумчиво ощупывать. ОТРурки налил ей стаканчик виски, который она сразу же осушила.
      - Вы прятались? - спросил Маккормик.
      - Это допрос? - спросила Герти.
      Она вернула ОТРурки пустой стаканчик.
      - Он мертв, - сказала она. - Его голова - здесь (она махнула рукой), а тело - там (она махнула рукой в другую сторону). Какой ужас, - добавила она из приличия. - Снаряд разрушил часть стены. Я бы выпила еще стаканчик виски.
      ОТРурки налил ей полный стаканчик виски, который она сразу же осушила.
      - Вы прятались? - снова спросил Маккормик.
      - Но Кэффри не мог не знать, - встревожился Диллон. - Он что, соврал? Где же вы были?
      - Бедный Кэффри, - сказал Гэллегер и снова запричитал: - Бедный Кэффри!
      - У него спросите, - ответила Герти и кивнула в сторону Гэллегера.
      - Когда ты относил паек для Кэффри, ты ее видел?
      - Какой ужас, Дева Мария! Какой ужас!
      Маккормик бросил на Герти внезапно и неимоверно встревоженный взгляд.
      - Что вы с ним сделали? Что вы нам рассказываете про какой-то там снаряд? Вы его убили? Вы его убили?
      - Сходите и посмотрите.
      Выглядела она очень спокойной, очень спокойной. Повстанцы держались от нее на расстоянии. Дежуривший у амбразуры Кэллинен постоянно оборачивался и смотрел на нее с удивлением. Она улыбнулась ему. После чего он уткнулся в бойницу и уже больше не оборачивался.
      - Почему вы улыбаетесь? - спросил Маккормик.
      Но она уже больше не улыбалась.
      - Схожу посмотрю, - сказал Мэт Диллон.
      Этот никогда не упускал возможности куда-нибудь сходить.
      - Там крови по колено, - предупредила его Герти. - Какой ужас, - добавила она из приличия.
      - Дева Мария! Дева Мария! - причитал Гэллегер.
      Маккормик и ОТРурки его обматерили и как следует встряхнули. Гэллегер успокоился. Повернувшись спиной к Герти, он взял свою винтовку и подобрался к одному из забаррикадированных окон: на борту "Яростного", казалось, ничего не происходило.
      - Как называется корабль, который нас обстреливает?
      Все отметили нас, но ни один из караульных ей не ответил. ОТРурки сообщил ей, что речь идет о "Яростном", и затем спросил:
      - Почему вы спрашиваете?
      - У каждого корабля свое название.
      "Она не очень любезна по отношению ко мне", - подумал он.
      - Если, - продолжал Маккормик, - если, как бы это сказать, если вы невиновны в смерти Кэффри и Кэффри действительно мертв, мы сдадимся британцам.
      Кэллинен и Гэллегер вздрогнули, повернулись и посмотрели на ОТРурки; тот даже не понял почему.
      Герти сделала вид, что раздумывает, и ответила:
      - Я не хочу.
      - Так, значит, вы прятались? - в очередной раз спросил Маккормик, который никак не мог отвязаться от этой мысли.
      - Да, - ответила она и сразу же добавила: - Кэффри знал об этом.
      Гэллегер и Кэллинен отвели от нее взгляд и вернулись к наблюдению за по-прежнему спокойным "Яростным".
      Маккормик чувствовал себя все более и более неловко.
      - Кэффри, ах Кэффри, ах да! - недовольно пробурчал он и замолчал, посмотрев пугливо на Герти; он страшно боялся, что она может решиться внезапно и публично возобновить свои действия, неприличные до невообразимости, если не сказать до невероятности; действия, в греховности которых невозможно даже исповедоваться, ибо в катехизисе об этом не упоминается; впрочем, Маккормик не особенно хорошо себе представлял, в чем женщины способны исповедаться перед священником; он поймал на себе взгляд Герти, но ничего в нем прочесть не смог; командира бросило в дрожь. Он снова забурчал, но уже совершенно бессвязно: "Ах да, Кэффри... Кэффри...", потом вдруг решился. "Нужно принять решение", решил он и повел себя по-командирски решительно. Не дожидаясь, пока подчиненные отреагируют на его решение о принятии решения, он вскочил, схватил Герти за руку, подвел опешившую девушку к одному из маленьких кабинетов (именно к тому, в котором Гэллегер и Кэллехер складировали труп привратника), подтолкнул ее и запер за ней дверь на два оборота ключа, который почувствовал на себе всю решимость командирской хватки.
      Маккормик вернулся к товарищам и произнес следующее:
      - Дорогие друзья и товарищи, так продолжаться больше не может. Я говорю не о британцах, они нас поимеют, это уж точно, нам крышка, нечего хорохориться, хотя напоследок мы им здорово всыплем, проявим геройство, настоящее геройство, черт бы нас побрал, что касается геройства, то мы им покажем геройство, это уж точно, но вот что касается девчонки, то это никуда не годится, и чего она вздумала прятаться в туалете, когда разразилась битва, и теперь от нее не отвяжешься, что ей нужно, непонятно, но совершенно очевидно и однозначно, что она что-то задумывает, да что там задумывает - обдумывает! А может, уже все обдумала. Нет. Нет. Нет. Пока эта паршивка с нами, все шиворот-навыворот, нужно принять решение, решение совершенно очевидное и совершенно однозначное, черт побери, и это еще не все, нужно объясниться насчет нее, нужно сказать всю правду насчет нее. Вот что я думаю: я здесь командир, и я принимаю решение: прежде всего принять какое-нибудь решение как командир, а здесь командир - я, а после этого или скорее перед этим сказать всю правду о том, что касается по поводу насчет этой особы женского пола, которую я только что затворил в маленьком кабинете.
      После выступления воцарилась гробовая или даже загробная тишина. Такая запредельная, что даже дежурившим у амбразур стало не по себе.
      Кэллинен повернулся и объявил:
      - На "Яростном" по-прежнему все тихо.
      Десятую долю секунды спустя Гэллегер повернулся и объявил:
      - На "Яростном" по-прежнему все тихо.
      Тут возникло явление интерференции, совсем как на лекции по физике, при сравнении скорости света и звука.
      Но присутствующим было утробно наплевать на интерференции. Они переваривали то, что им выдал Маккормик. Смысл произнесенной речи запал караульным так глубоко в душу, что они забросили свою амбразуродозорную деятельность с пренеприятнейшим риском быть вероломно и коварно атакованными подлыми британцами.
      Кэллехер потерся животом о дуло "максима" и оборвал затянувшуюся паузу следующим обращением:
      - Коли ты командир, то продолжай дальше и начинай сначала говорить правду по поводу насчет личности, которую ты только что затворил и которая принадлежит к противоположному нам полу.
      - Лады, - сказал Джон Маккормик.
      Он засунул руку в распах рубахи и зачесал волосатое пузо.
      Затем сконфуженно замер.
      - Кстати, - сказал Кэллехер, - что там делает Диллон? Что-то его долго нет.
      LI
      Увидев плавающую в луже крови и на значительном расстоянии от тела голову Кэффри, портной с Мальборо-стрит Мэт Диллон упал в обморок.
      LII
      Маккормик кашлянул, перестал чесать живот и сказал:
      - Друзья мои, товарищи, эта девушка не должна была находиться здесь, это точно. Мы бы вернули ее британцам, как это следовало бы. Но она спряталась. Зачем? Нам это неизвестно. Она не захотела объясниться по этому поводу, значит, нам остается лишь предполагать, в чем тут дело. Короче.
      - Да, короче, - сказал Кэллехер, - все, что ты пока рассказываешь, не больше чем треп.
      - Короче, - с бычьим уперством продолжал Маккормик, - как заметил в одной из предыдущих глав Ларри, если мы ее вернем британцам, недопустимо, чтобы она смогла рассказать про нас что-нибудь нехорошее. Наоборот, для общего дела необходимо, чтобы она признала наш героизм и непорочность наших нравов...
      Кэллехер пожал плечами.
      - Значит, недопустимо, чтобы она смогла про нас что-нибудь рассказать. Значит, недопустимо, чтобы что-нибудь произошло. Только что вы все сказали, что были с ней корректны. Все, кроме Кэффри, которого здесь не было, Ларри, который задал вопрос, и...
      - И тебя, - сказал Кэллехер.
      - Да, и меня. Так вот я, я не говорил, что был с ней корректен, потому что если бы я это сказал, то это было бы неправдой. Я был с ней некорректен.
      Ошарашенный Ларри посмотрел на Маккормика как на что-то уникальное и невообразимо чудовищное. Он подумал, что тот спятил. Ведь Ларри не отходил от него ни на минуту. Как это могло произойти?
      - Или скорее, если уж говорить начистоту, это она была со мной некорректна.
      Теперь, когда не оставалось никаких сомнений в сумасшествии Маккормика, Ларри задумался о проблеме практического свойства: чтобы их маленький отряд смог покрыть себя немеркнущей славой в эти последние оставшиеся им часы, необходим настоящий командир, а не мифоман, да еще предположительно опасный. Теперь это место придется занять ему, ОТРурки. Но как может пройти передача полномочий? Это его серьезно беспокоило. Трое остальных с большим вниманием ожидали продолжения рассказа.
      - Но только никаких доказательств нет, - продолжал Маккормик. - Это такое дело, что подробно и не расскажешь. Я еще никогда такого не видел. Что произошло, то произошло. Но, повторяю вам, следов нет. А в таком случае можно выдать ее британцам. Насчет того, о чем я вам рассказываю, она распространяться не будет.
      - Ты слишком торопишься, - сказал Гэллегер, - я так ничего и не понял. Но в твоей запутанной исповеди нет никакой необходимости. Если она захочет, то пусть распространяется. Потому что доказательство существует абсолютно точно. Один из нас ее изнасиловал.
      - Какой ужас! - вскричал Ларри, мгновенно забыв о своих недавних амбициях.
      - И кто же это? - ватно спросил Кэллинен.
      - Кэффри, - парчово возвестил Гэллегер. - Святой Патрик, прими его душу!
      - Этот неуч! - вискозно воскликнул будущий врач ОТРурки.
      - О черт! - коверкотно заключил Джон Маккормик.
      - Кэффри, - повторил Кэллинен. - Кэффри? Кэффри? Кэффри? Кэффри? Кэффри? Кэффри? Кэффри? Как это Кэффри? Как это Кэффри? Ведь это я ее изнасиловал.
      Он упал на колени и начал неистово размахивать руками. Пот с него лил градом.
      - Это я ее изнасиловал! Это я ее изнасиловал!
      Все замолчали, даже Гэллегер.
      - Это я ее изнасиловал! Это я ее изнасиловал!
      Рукомахание прекратилось, и совершенно обессиленный Кэллинен замер.
      - Это я ее изнасиловал! - повторил он снова, но уже не с таким воодушевлением.
      - Или скорее, - добавил он, вытирая лицо своим красивым зеленым платком с золотыми арфами, - или скорее она мною овладела.
      Он обхватил себя за плечи, низко опустил голову, припал к коленям сидящего Маккормика и стал жаловаться.
      - Товарищи, - ныл он, - друзья мои, это она мною овладела. Моя порядочность была застигнута врасплох; я - жертва. Моя маленькая Мод, моя маленькая Мод, моя дорогая невеста, прости меня. Я по-прежнему предан тебе душой, англичанка заполучила только мое тело. Я сохранил верность и чистоту внутри, а скверна осталась снаружи.
      - Что за глупости, - завопил Гэллегер, - я же видел Кэффри.
      Он похлопал Кэллинена по спине.
      - Ты выдумываешь черт знает что, старина, тебе это приснилось, никогда ты на нее не залезал, на эту барышню с почты. Ты просто не в себе. Клянусь тебе, ее изнасиловал Кэффри. Да еще как!
      - Замолчи, - прошептал Ларри ОТРурки, и выражение его лица изменилось. Ведь в эти самые минуты, - продолжал он, - умерший поднимается в чистилище, чтобы избавиться от своего сладострастия в лоне Святого Патрика, и мы должны быть безупречны.
      Кэллинен уже не плакал; он внимательно слушал краткое повествование уроженца Инниски. Кэллинен убедительно попросил его уточнить, когда именно тот увидел блудящего Кэффри, и тот ответил, что это было, когда он понес Кэффри его паек (или lunch). Маккормик заметил, что это могло произойти только тогда. А Кэллинен закричал:
      - Так вот, я - эта кошка!
      И добавил:
      - А что касается кошки, то это было раньше, поскольку это было на рассвете.
      Он вскочил и заметался по комнате.
      - Ну? Вы вспоминаете кошку? Как сказал мне Кэффри, вы поверили, что это была кошка. И он же посоветовал мне сказать вам, что это была действительно кошка. Так вот, мяукающая кошка - это Герти, которой я доставлял ощущения. Потому что именно я поимел ее непорочность, я в этом уверен, вот. Вот доказательство.
      И он помахал своим большим зеленым платком с золотыми арфами, испачканным кровью.
      Ларри ОТРурки отвел взгляд, чтобы не видеть доказательство. Он предавался неимоверно трудной умственной гимнастике, чтобы выглядеть внешне спокойным и никак не проявлять эмоции, которые терзали его страшным образом. Ему казалось, что он попал в ад. Ему хотелось по-детски расплакаться; но роль заместителя командира повстанческого отряда на закате провалившегося мятежа удерживала его от детских слез. Он пытался молиться, но это не помогало. Тогда он стал повторять про себя лекцию по остеологии, чтобы отвлечься. А Кэллинен к тому времени раззадорился не на шутку: