- Вы убьете меня, да? Вы убьете меня? И вы сбросите меня в речку, как и мою коллегу, как сэра Теодора Дюрана, который меня так почтительно любил?
      По ее спине пробежала дрожь; она нервно, но достаточно крепко сжала то, что держала в руке.
      - Вы делаете мне больно, - прошептал Кэллинен.
      Он отстранился и отошел на один, потом на два, но не на три шага назад. Силуэт Герти вырисовывался в окне на фоне неба. Она не двигалась, ее лицо было обращено в сторону Лиффи. Нежный ночной бриз играл ее волосами. Вокруг головы сияли звезды.
      - Не стойте у окна, - сказал Кэллинен. - Британцы вас обстреляют, вы представляете из себя слишком хорошую мишень.
      Она повернулась к нему, силуэт исчез. Теперь они оба были погружены во мрак.
      - Так что, - сказала она, - вы намерены установить республику в этой стране?
      - Мы вам только что это объяснили.
      - И вы не боитесь?
      - Я солдат.
      - Вы не боитесь поражения?
      Он чувствовал, что она смотрит в его сторону. Она находилась в двух - не больше - шагах от него. Кэллинен начал медленно и очень тихо отходить назад. При этом он заговорил громче для того, чтобы она не догадалась об увеличивающемся между ними расстоянии:
      - Нет, нет, нет и еще раз нет.
      Он прибавлял громкости своему голосу с каждым шагом назад. Пока не уперся спиной в стену.
      - Вас победят, - возразила Герти. - Вас раздавят. Вас... вас...
      Кэллинен поднял и вскинул винтовку. Конец дула заблестел в темноте.
      - Что вы делаете? - спросила Герти.
      Он не ответил. Он попытался представить себе, что сейчас произойдет, но у него ничего не вышло; блестящее дуло неуверенно дрожало.
      - Вы сейчас меня убьете, - сказала Герти. - Но это решение вы приняли в одиночку.
      - Да, - прошептал Кэллинен.
      Он медленно опустил винтовку. Зря Маккормик оставил в живых эту сумасшедшую, но он, Кэллинен, не имел права ее пристрелить. Он поставил винтовку в угол. Поболтал свободными руками. Герти приближалась к нему, вытянув руки, на ощупь, в темноте. Она оказалась довольно высокой, поскольку ее пальцы уткнулись ему под мышки. Пиджак Кэллинена был расстегнут, а жилетку он не носил. Герти принялась тискать ему бока, постепенно спускаясь к талии. Руки Кэллинена обняли англичанку. Она залезла под пиджак, обняла его, прижалась к нему, лаская мускулистые лопатки. Затем одной рукой проследовала вдоль костлявого и узловатого позвоночника, а другой начала расстегивать рубашку. Ее ладони скользили по влажной коже ирландца, под ее пальцами перекатывалась грудь колесом. Она потерлась лицом о его плечо, пахнущее порохом, потом и табаком. Ее волосы, светлые и мягкие, щекотали лицо мятежника. А некоторые залезли даже в ноздри. Ему захотелось чихнуть. Он чихнул.
      - Ну и дурачина же ты, совсем как король Англии, - прошептала Герти.
      Кэллинен думал то же самое, так как, с одной стороны, он был невысокого мнения о британском монархе, а с другой - считал чудовищной провинностью и явной глупостью держать в своих объятиях англичанку - причину всех несчастий его нации и этого чертова мятежа-восстания. Без нее все было бы так просто в этом маленьком почтовом отделении. Стреляли бы по британцам, пиф-паф, шагали бы прямиком к славе и к пиву "Гиннес" или же в противном случае к героической смерти, и вот на тебе, эта дурочка, эта дуреха, эта дурища, эта бестолочь, эта паразитка, эта мымра заперлась в уборной в самый важный и трагический момент, и попала к ним в руки - по-другому и не скажешь, - и оказалась для них, инсургентов, обузой моральной, физически невыносимой и, может, даже спекулятрисной.
      Конечно же, он ощущал в себе и вздрагивания, и содрогания, и плотеподергивания, которые напоминали о его человеческой природе, слабой, плотской, греховной, но думать о долге и корректности, предписанной Маккормиком, он не переставал.
      Тем временем Герти изучала пуп ирландца. Сопоставляя чужие обсуждения живых торсов со своими личными впечатлениями от рассмотренных статуй, девушка не без оснований считала, что эта часть человеческого тела одинакова как у женщин, так и у мужчин. Однако она была не совсем в этом уверена; будучи влюбленной в свой собственный пупок и получая большое удовольствие от процесса засовывания в него мизинца и ковыряния последним, Герти расценивала подобное исключительно приятное занятие делом сугубо женским. Допуская наличие идентичного органа у мужчин, она сомневалась, впрочем довольно неотчетливо, что он может быть таким же глубоким и нежным.
      Герти была просто очарована; оказалось, что щекотать пупок Кэллинена так же приятно, как и щекотать свой собственный. Сам же Кэллинен, будучи холостяком, не очень хорошо разбирался в прелестях, предваряющих окончательный акт; ему доводилось иметь дело лишь с толстухами да стряпухами, которых он заваливал на сеновалах или же раскатывал на кабацких, еще не отмытых от всевозможных жиров столах. Посему он тяжело переносил затяжную девичью ласку и даже замысливал ответить на нее отнюдь не приличествующим в данной ситуации отказом. Но каким образом ответить, вопрошал он себя, находясь на волоске от. Он почувствовал угрызение совести, подумав о предпоследнем препятствии социальном статусе его Ифигении, затем о последнем - ее девственности. Но, предположив, что сия непорочность может оказаться только предположительной, он отбросил все сомнения и отдался безудержной половой деятельности, искусно подогреваемой провокациями юной почтовички.
      XXXI
      - Приготовиться к повороту! Травить справа! Задраить иллюминаторы! Замаскировать ют! Свернуть бом-брамсель!
      Отдав последние приказания, Картрайт спустился в кают-компанию, где Тэдди Маунткэттен и второй помощник меланхолически потягивали виски. Сурово осуждая республиканский мятеж с кельтским уклоном, капитан предпочел бы тем не менее безоговорочно сражаться с немцами в открытом море, чем бомбить гражданские дублинские постройки, каковые являлись, как ни крути, составной частью Британской империи.
      - Hello! - выдал Картрайт.
      - Hello! - выдал Маунткэттен.
      Картрайт налил себе очень много виски. Добавил очень мало содовой. Посмотрел на свет через прозрачное стекло, проследил мутным взглядом за пузырьками углекислого газа, которые...
      Усомнившись в химической природе этих пузырьков, он обратился к Маунткэттену:
      - Углекислый газ?
      И указал взглядом на воздушные шарики, поднимающиеся со дна стакана на поверхность жидкости.
      - Yes, - ответил Маунткэттен, который пришел в Navy Royale из Оксфордского колледжа.
      После получасового молчания Маунткэттен возобновил разговор:
      - Это не работа.
      Три четверти часа спустя Картрайт спросил:
      - Что именно?
      Поразмыслив какое-то время, Маунткэттен добавил:
      - Негодяи они, разумеется, эти ирландские республиканцы! И все же я бы лучше бомбил фрицев!
      Маунткэттен имел определенную склонность к болтовне, но тем не менее умел себя сдерживать; на этом он прервал свои рассуждения и дисциплинированно, то есть не проявляя эмоций, закурил трубку.
      Картрайт, опорожнив емкость, принялся думать о своей милой невесте Герти Гердл, барышне из почтового отделения, набережная Эден, город Дублин.
      XXXII
      Кэллинен тоже принялся думать о своей невесте. На какое-то мгновение ему даже померещилось, всего в нескольких сантиметрах от его искрящихся глаз, худенькое личико Мод, официантки из Шелбурна. Если все будет хорошо, то есть независимая национальная Республика будет установлена в Дублине, он женится осенью. На настоящей ирландке, славной и пригожей малышке Мод.
      Но все эти мысли не мешали Кэллинену совершать ужасное преступление. Впрочем, они приходили слишком поздно, эти мысли - идеал суженой верности. Слишком поздно. Слишком поздно. Британская девственница, распластанная на столе - болтающиеся ноги и задранные юбки, - охныкивала свою утраченную непорочность, чему Кэллинен искренне удивлялся, поскольку находил, что, в общем-то, сама напросилась. А может быть, она хныкала потому, что ей было больно; однако он старался делать это как можно безболезненнее. Сделав свое нехорошее дело, он замер на несколько секунд. Его руки продолжали исследовать тело девушки; ему показалось странным то, что под платьем почти ничего не было, а некоторые детали его даже поразили. Например, она не носила ни панталон, ни нижнего белья, ни кружев с ирландскими стежками. Единственная благовоспитанная девушка в Дублине, которая до такой степени презирала многоярусное дезабилье и прочие осложнения. Может быть, подумал Кэллинен, это какая-нибудь новая мода, занесенная из Парижа или Лондона.
      Это его сконфузило до невозможности. В паху припекало. Он дернулся раза три-четыре, и внезапно все закончилось.
      Он высвободился, ощущая неловкость. Почесал кончик носа. Вынул свой большой зеленый платок, украшенный по краям ирландскими арфами, и утерся. Он подумал, что с его стороны было бы вежливо оказать такую же услугу девушке. Герти уже не плакала и не шевелилась. Она чуть вздрогнула, когда он начал ее очень осторожно промокать. Затем он убрал платок в карман и застегнулся. Забрал винтовку, оставленную в углу, и на цыпочках вышел.
      Герти не плакала и не шевелилась. Ее ноги молочно белели в тусклых лучах восходящего солнца.
      XXXIII
      - Среди нас нашлись два мерзавца, - произнес Маккормик.
      Кэллинен огляделся.
      - Что за два мерзавца? - спросил он. - Почему два?
      - У тебя странный вид, - сказал ему ОТРурки.
      - А девчонка?
      - Я закрыл ее на ключ, - ответил Кэллинен.
      Он сел, поставил винтовку между ног, машинально протянул руку, взял бутылку виски и хлебнул как следует, после чего хлебнул еще раз, почти как следует.
      - Какие два мерзавца? - спросил он снова и огляделся.
      Восходило солнце. Как быстро пролетела ночь. И по-прежнему эта тишина, эта британская невозмутимость. Черт побери этих англичан, которые размусоливают наше восстание своими скрытыми лицемерными подвохами!
      Кэллинен чувствовал, как где-то в верхней части легких или в нижней части трахеи, короче, в зобу спирало от страха дыхание.
      Он огляделся, заметил Гэллегера и Кэффри, дремавших около груды пустых пивных бутылок и искореженных консервных банок.
      - Эти? - прошептал он.
      - Нет, - ответил Маккормик.
      - Почему ты покинул пост у двери англичанки? - спросил ОТРурки.
      - Я же сказал, что закрыл ее на ключ, - раздраженно ответил Кэллинен. Так что за два мерзавца? - спросил он снова. - Что за два мерзавца?
      - Мне кажется, что ты получил приказ сторожить девушку, - сказал ОТРурки.
      Кэллинен чуть не поправил его: "Она уже не девушка". Но вовремя удержался.
      - Может быть, хватит ей сидеть взаперти? - сказал Маккормик.
      - А если она будет подавать сигналы через окно? - заметил ОТРурки.
      - Да закрыть ее там, где она была сначала, - проворчал Кэффри.
      - Ладно, - сказал Кэллинен, - я пошел назад.
      - На одного человека меньше, - сказал Маккормик. - А здесь нам нужны будут все.
      - Пускай останется здесь, рядом с нами, - сказал Гэллегер. - Будем все за ней присматривать.
      - А это идея, - сказал Маккормик.
      Кэллинен очень быстро отреагировал (это даже нельзя назвать "отреагировал", так быстро это произошло): не дожидаясь реплики ОТРурки, он помчался за Герти. На пороге все же остановился и спросил:
      - Что за два мерзавца?
      Ответа он не услышал.
      XXXIV
      У Кэллинена не было полной уверенности в том, что один из мерзавцев не он сам. Но кто же другой? Кто же это и что же он мог такое сотворить? Нет, про него, Кэллинена, они ничего не могли знать. Правда, кто-то мог подслушивать под дверью. Если так, то Маккормик разорался бы не на шутку. Поскольку - если уж говорить о корректности - то, что сделал он, Кэллинен, было действительно некорректно. Хотя в этом была не только его вина.
      Подойдя к двери, он вынул из кармана ключ, но рука дрожала, и ключ заплясал вокруг скважины. У теряющего терпение Кэллинена пересохло во рту. Он прислонил винтовку к стене, нащупав левой рукой отверстие, всунул в него ключ и повернул ручку. Толкнул дверь, та медленно открылась. О своей винтовке он сразу же забыл.
      Солнце уже взошло, но все еще пряталось за крышами. Сочился слабый серорассеянный свет. Летели облака. Медленно краснели мансардами дома вокруг Тринити-колледжа. Герти, согнув ноги, лежала на столе, на котором ее оставил Кэллинен, и вроде бы спала. Оправленная юбка была опущена ниже колен. Коротко остриженные волосы лохматились отчасти на лбу, отчасти на сукне стола.
      Кэллинен приближался хоть и бесшумно, но - и явно сознательно - не совсем беззвучно. Девушка не шевелилась. Она дышала медленно, ровно. Кэллинен остановился, склонился над ней. Ее глаза были широко открыты.
      - Герти, - прошептал он.
      Она посмотрела на него. Инсургент не смог ничего прочесть в ее глазах.
      - Герти, - прошептал он снова.
      Она продолжала на него смотреть. Инсургент не мог ничего прочесть в ее глазах. Она не шевелилась. Он протянул к ней свои большие руки и взял ее за талию. Потом медленно передвинул руки к ее груди. Он так и знал: корсета она не носила. Эта особенность, в дополнение к ее необычно короткой стрижке, очень сильно смутила Кэллинена. Он почувствовал у нее под мышками полоски бюстгальтера: эта бельевая деталь сконфузила его окончательно. Все эти женские штучки показались ему чарующими и подозрительными одновременно. Так, значит, это и есть последняя мода, но как простая барышня с дублинской почты умудрялась следить за модой в разгар военных событий? Ведь все это зарождается где-то в Лондоне, может быть даже в Париже.
      - И о чем же ты задумался? - прошептала внезапно Герти.
      Она улыбалась ему ласково, немного насмешливо. Застигнутый врасплох Кэллинен отдернул руки и отпрянул, но Герти удержала его, сжав коленями, затем, скрестив ноги, притянула его к себе.
      - Возьми меня, - прошептала она.
      И добавила:
      - Продолжительно.
      XXXV
      - Значит, - сказал Кэллехер, - Маккормик разозлился? Как будто сейчас время думать о таких вещах.
      Диллон задумчиво чистил ногти, Кэллехер поглаживал свой "максим". Восходящее солнце заиграло на металлическом дуле.
      - Все по-прежнему тихо, - заметил Кэллехер. - Интересно, мы когда-нибудь начнем воевать?
      Диллон пожал плечами:
      - Нам крышка.
      И добавил:
      - Они дождутся, пока мы здесь раскиснем, а потом начнут размазывать нас по стенкам.
      И подытожил:
      - Нам крышка.
      Затем, сменив тему, заявил:
      - Маккормик явно переборщил.
      - Насчет чего? - спросил Кэллехер.
      - Насчет нас двоих.
      - Он нас в чем-то подозревает.
      - Как будто это его касается! Занимался бы девчонкой и оставил бы нас в покое. Но он, видишь ли, не решается, ну и вот, и пытается думать о чем-то другом.
      - Гэллегера так и трясло от нетерпения.
      Диллон пожал плечами.
      - Дурачок. Ничего они не сделают этой девчонке, они все такие кавалеры, ну, может быть, за исключением твоего Гэллегера. Но остальные ему не позволят. Конечно, это их изводит, но они ни за что не осмелятся. У них в руках она останется целой и невинной.
      - В наших руках она бы чувствовала себя еще целее.
      Диллон снова пожал плечами.
      - Скорее бы уж начали воевать, - вздохнул он, - хотя на самом деле я это дело не очень люблю. Видно, я действительно люблю свою Ирландию, чтобы заниматься подобными вещами. Да, скорее бы началось.
      Он встал и обнял своего товарища. Кэллехер оторвался от созерцания своего пулемета, на секунду полуобернулся и улыбнулся.
      XXXVI
      По радио передали сообщение командору Картрайту. "Яростный" должен будет встать перед Рингз Энд. Британская атака начнется в семь часов. В десять часов очередное сообщение укажет "Яростному" все еще занятые мятежниками стратегические объекты, которые ему следует обстрелять.
      - Если они к этому времени останутся, - заметил Маунткэттен, которому Картрайт передал приказ.
      - Все скоро закончится. Мы побережем снаряды для подводных лодок гуннов.
      - Хотелось бы верить, - сказал Маунткэттен.
      XXXVII
      - Что он там копается? - проворчал Маккормик. - Его все нет и нет.
      - А может, он ее трухает, - сказал окончательно проснувшийся Кэффри.
      - Ты хочешь сказать, что он ее трахает, - прокомментировал Гэллегер.
      Он громогласно хохотнул, хлопнув себя по коленке.
      - Заткнитесь, - сказал ОТРурки. - Подонки.
      - О! О! - отозвался Кэффри. - Ревнуешь?
      - Кэллинен на такое не способен, - сказал Маккормик. - Да и ничего не слышно. Если бы у него возникли недобрые намерения, она бы закричала.
      - А может, она и сама не прочь. Представь, что она сама предложила! сказал Кэффри Гэллегеру.
      Они оба засмеялись.
      ОТРурки встал.
      - Подонки. Подонки. Заткните свои похабные глотки.
      - Можно подумать, медики не похабничают. Ханжа. Ты, видно, этой ночью перемолился Святому Иосифу.
      - Хватит! - внезапно завопил Маккормик. - Мы здесь не для того, чтобы препираться. Не забывайте, что мы здесь для того, чтобы сражаться за независимость нашей страны и умереть без всякого сомнения.
      - А в это время, - заметил Кэффри, - Кэллинен не иначе как вставляет англичаночке за милую душу. Послушайте.
      Они замолчали и услышали серию коротких мяуканий, которые мало-по-малу перешли в длинные стенания, прерываемые неравными паузами.
      - Действительно, - прошептал Гэллегер.
      ОТРурки побледнел до позеленения.
      Вмешался Маккормик:
      - Да ладно вам, это кошка.
      ОТРурки, не желая расставаться с иллюзиями, поддержал:
      - Конечно же это кошка.
      Гэллегер, по-идиотски улыбаясь, повторил:
      - Ну да. Кошка. Или кот.
      Кэффри усмехнулся:
      - А девчонка небось дергает его за кончик... хвоста. Бедное животное. Пойду посмотрю.
      Он вышел из комнаты. Раздалась целая серия учащенных пронзительных стонов; воцарилась тишина, настороженная и поражающая. В эту минуту Кэффри подходил к двери. Винтовка Кэллинена одиноко стояла на посту. Кэффри вошел. Все уже закончилось. Кэллинен застегивал дрожащими пальцами штаны. Герти уже встала; она чуть ли не сияла от удовольствия. Пленница вызывающе посмотрела на Кэффри. Кэффри нашел ее красивой.
      Но не нашел, что сказать.
      Через несколько секунд - после приведения себя в порядок - Кэллинен спросил у него без малейшего намека на приветливость:
      - Ну?
      Кэффри ответил:
      - Ну?
      Герти с интересом следила за разговором. Кэллинен возобновил его довольно уместной репликой:
      - Ну?
      Кэффри по-прежнему не находил слов.
      - Ну?
      Кэллинен, чувствуя себя менее уверенно, сказал:
      - Ты ничего не видел.
      - Но было слышно.
      - Я обесчещен, - подавленно прошептал Кэллинен.
      - Они думают, что это кошка. Ты скажешь, что это была кошка.
      - А ты подтвердишь?
      Кэффри очень внимательно оглядел Герти. Она еще не успела отдышаться.
      - Конечно же это была кошка.
      Кэллинен вынул из кармана свой красивый зеленый платок, украшенный золотыми арфами, и вытер лицо.
      - Смотри, - сказал Кэффри, - а у тебя из носа кровь идет.
      XXXVIII
      - А вот и они, - сказал Гэллегер.
      ОТРурки не обернулся. В комнату в сопровождении Кэллинена и Кэффри вошла Герти.
      - Это была действительно кошка, - сказал Кэффри.
      - Черт возьми! - воскликнул Гэллегер. - Вот они! Вот они!
      Маккормик подбежал к одной из бойниц.
      - Мадемуазель, - сказал утихомирившийся ОТРурки, - мы вам объясняли, что ваше присутствие здесь подозрительно.
      - Они струячат по мосту, - крикнул Гэллегер.
      - Гады! Откуда их столько?! - отозвался Маккормик.
      - Мы приняли решение держать вас под постоянным коллективным наблюдением, - продолжал ОТРурки.
      - Стрелять будем? - спросил Гэллегер.
      Пулеметы, установленные британцами на деревянных штабелях, затрещали. Свинцовые струи ударили по фасаду почты. На первом этаже застрочил в ответ Кэллехер. Кэффри и Кэллинен побежали и встали рядом с Маккормиком и Гэллегером, стреляющими из бойниц.
      - Спрячьтесь под столом, - приказал ОТРурки, - и не шевелитесь.
      Герти послушно спряталась.
      ОТРурки запер дверь и сунул ключ в карман. Затем присоединился к товарищам.
      Похоже, британцы решили покончить с почтой. Они валили со всех сторон. Они, судя по всему, держали в своих руках ОТКоннел-стрит. Мятежникам с набережной Эден было видно, как по улице в сторону моста Митэл вели колонну пленников с поднятыми вверх руками.
      - Плохо дело, - сказал Кэффри.
      - Это наши товарищи из Центрального комитета, - заметил Маккормик. - Я вижу Тэдди Лэнарка и Шона Дромгура.
      - Телефон, - подсказал ему ОТРурки.
      Покинув свое место, Маккормик направился к столу директора сэра Теодора Дюрана, ныне покойника. Он увидел забившуюся под стол и зажмурившуюся от страха Герти. Стараясь не наступить на девушку, он сел в кресло, закрутил вертушку и снял трубку. Не опуская трубки, пользуясь затишьем между выстрелами - в эту минуту почему-то сильно запахло порохом, - он сказал:
      - Никто не отвечает.
      Его соратники продолжали щелкать британцев. Возможно, они даже не услышали вводную реплику командира.
      Не заметили они и того, что сразу после реплики командир вздрогнул. Они все так же тщательно целились и щелкали; британцы начинали постанывать. Передвижение по мосту, а равно как и вдоль набережных было им по-прежнему заказано под угрозой потерь, превышающих сорок пять процентов личного состава (что по военным меркам еще могло сойти за отличные показатели, хоть и с натяжкой). Тем не менее они продолжали отчаянно атаковать.
      - Кто это? - произнес чей-то мужской голос на другом конце провода.
      Маккормик опустил глаза. У него во рту внезапно пересохло.
      - By Jove! - произнес мужской голос. - Отвечайте!
      Легкий электрический разряд прошелся вдоль его позвоночника, пронизывая со все увеличивающейся частотой спинной мозг.
      Запинаясь, Маккормик ответил:
      - Это Маккормик.
      - Готов поспорить, что это еще один сучий выродок из повстанческих негодяев, - произнес голос.
      Маккормик не знал куда деться. Обескураживающее (по отношению к нему) поведение Герти, дополняющее это оскорбление, лишило его дара речи и пригвоздило к креслу заодно.
      - Что вы, что вы, - пробормотал он.
      - Вы еще не сдались, жалкие папские гунны?
      Маккормик тяжело засопел в трубку.
      - Что с вами такое?
      - Fi... fifi... fifinnegans wake, - промямлил Маккормик.
      - Чего? Чего? Что вы там несете?
      Но Маккормик был уже не в состоянии отвечать. Чтобы заглушить непроизвольный стон, он изо всех сил кусал телефонную трубку.
      - Вы издаете престранные звуки, - заметил голос на другом конце провода.
      И добавил участливо:
      - А вас случайно не ранили?
      Маккормик не ответил. Эбонит треснул.
      - Ой! - вскрикнул его собеседник. - Что с вами случилось?
      У Маккормика из рук выпала трубка, а изо рта вырвался протяжный хрип. До него отчетливо доносился далекий голос, который, шипя и гнусавя, предложил:
      - Мы предлагаем вам сдаться, немедленно сдаться.
      Затем кому-то доложил:
      - Не отвечает...
      А после очередной серии выстрелов предположил:
      - Может быть, его убили...
      Прикрыв веки, командир различал ОТРурки, Гэллегера, Кэффри и Кэллинена, которые старательно отстреливались. На него они не обращали внимания. Еще сильнее запахло порохом.
      Он опустил глаза и увидел Герти, которая, закончив дело и вытерев рот тыльной стороной ладони, снова забилась под стол.
      Он повесил трубку, встал, ощутив при этом дрожь в коленях, и произнес:
      - В той колонне были действительно наши товарищи из Центрального комитета.
      - Мы не сдадимся, - объявил ОТРурки.
      - Конечно нет, - подтвердил Маккормик.
      Слегка пошатываясь, он вернулся к своей винтовке и с первого выстрела уложил британца, который вздумал пройти по мосту ОТКоннела.
      XXXIX
      - Нам крышка, - прошептал Диллон.
      Кэллехер не отвечал. Он нежно поглаживал свой пулемет, медленно остывающий после последней атаки.
      Британцы собирались с новыми силами на штурм почты. Доносились лишь далекие и спорадические выстрелы.
      - Ну как ты? - спросил Диллон.
      Кэллехер ответил:
      - Никак.
      Он похлопал пулемет:
      - Мой маленький зверек.
      И добавил:
      - Если не в этот раз, то уж в следующий - точно.
      - Ну! - воскликнул Диллон. - За нашу родину я совсем не боюсь. Она будет существовать вечно, наша Эйр. Как и христианская эра. Я беспокоюсь за нас.
      - Да. Только между нами: скоро с этим будет покончено.
      - Ну и как ты?
      - Рано или поздно это должно было случиться.
      Диллон задумался.
      - Может быть, выкрутимся...
      - Нет, - сказал Кэллехер.
      - Нет? Думаешь, нет?
      - Нет. Думаю, нет.
      - Почему?
      - Погибнем все как один.
      - Ты так считаешь?
      - Но не сдадимся.
      Диллон хрустнул пальцами.
      - Корни, какой ты смелый.
      Кэллехер встал и в задумчивости сделал несколько шагов по комнате.
      - Интересно, что же все-таки произошло наверху?
      - Наверху? Они сражались, как и мы.
      - Я имел в виду девчонку.
      - На это мне наплевать, - сказал Диллон и, подняв голову, спросил: - Так тебя это беспокоит?
      Кэллехер не ответил.
      - Вертихвостка, - продолжал Диллон. - Как она нас достала. Наплачемся еще мы с ней. Со всеми женщинами так. Уж поверь мне, я-то их знаю. Ты еще слишком молод. А я за двадцать лет работы их хорошо изучил. Да, и еще. Мне будет жалко расставаться со своей работой, конечно не так, как с тобой. Все эти костюмы, я так все это любил. И платья, когда мода менялась. Да что там мода! А материал: шелк, кружева, гипюр с ирландским стежком...
      Он встал, взял Кэллехера за плечо, прижался к нему.
      - Знаешь, мне будет жалко с тобой расставаться.
      И добавил:
      - А ты на самом деле думаешь о той девице, что наверху?
      Кэллехер высвободился из объятий Диллона, не резко, но решительно. И молча. После чего они услышали добродушный голос Гэллегера:
      - Ну что, цыпочки, отношения выясняете? Каков ревнивец!
      - Я этого все-таки не понимаю, - добавил Кэллинен.
      - А вашего мнения никто не спрашивает, - ответил Диллон.
      - Ну! - ввернул Гэллегер. - В нашей ситуации приходится мириться. Ничего не поделаешь.
      - Мы пришли за ящиком с патронами и несколькими ящиками виски. Там еще осталось? - спросил Кэллинен.
      - Да, - ответил Кэллехер.
      - Как настроение? - спросил Кэллинен. - Боевое?
      - Нам крышка, нет?
      Это уже спросил Диллон.
      - Погибнем все до одного, - объявил Гэллегер с такой радостной легкостью, что у портного стало тяжело на сердце.
      - Что такое, Мэт? - спросил у него Кэллинен. - Ты же не струсишь, правда?
      - Вот еще.
      Гэллегер и Кэллинен обменялись взглядами, пожали плечами и отправились на импровизированный склад.
      - Все-таки здорово, что мы зафигачили трупняки в воду, - сказал Гэллегер. - С той самой минуты я себя чувствую так легко; никаких душевных заморочек.
      - Внимание! - воскликнул Кэллехер, который не отрывал глаз от амбразуры.
      Остальные сразу же заткнулись - тюкнулись на дно хрустальной, до звона, тишины.
      - Вон они! - продолжал Кэллехер. - С белым флагом. А сзади идет офицер...
      - Значит, британцы намерены сдаться? - спросил Гэллегер.
      XL
      Маунткэттен застал Картрайта склоненным над депешами.
      - Все складывается как нельзя лучше, - сказал командор. - По-моему, восстание захлебнулось. Все объекты, захваченные мятежниками, освобождены. Все или почти все. Я сейчас как раз делаю сверку. Мне кажется, что все. Фор Кортс, вокзал на Амьен-стрит, Главпочтамт, вокзал Вестланд Роу, гостиница "Грэшем", хирургический колледж, пивная "Гиннес", вокзал на Харкурт-стрит, гостиница "Шелбурн" - все это мы заняли. Что остается? Дом моряков? Занят, согласно телеграмме 303-В-71. Бани на Таунсенд-стрит? (Надо же!) Заняты, согласно телеграмме 727-G-43. И так далее. И так далее. Генерал Максвелл славно потрудился и разобрался в ситуации энергично, оперативно, решительно, почти не проявив медлительности, столь характерной для нашей армии.
      - Значит, нам не придется стрелять по ирландцам? Это хорошо. К чему зря переводить превосходные снаряды, которым не терпится упасть на гуннов?
      - Я знаю вашу точку зрения на этот счет.
      Вошел радист с новой телеграммой.
      - Минуту. Я заканчиваю сверку.
      Он закончил ее.
      - Осталось лишь почтовое отделение на набережной Эден, - сказал Картрайт.
      Он развернул телеграмму и прочел: "Приказываю бросить якорь у ОТКоннел-стрит".
      - Придется зря переводить снаряды, - сказал Маунткэттен.
      Командор Картрайт внезапно помрачнел.
      XLI
      Маккормик и ОТРурки вернулись. Кэллинен, Гэллегер, Диллон и Кэллехер, дождавшись их возвращения, вновь забаррикадировали дверь.
      - Ну? - спросил Диллон.
      - Конечно же, они требуют, чтобы мы сдались. Они говорят, что мы остались последними. Восстание подавлено.
      - Ложь, - сказал Гэллегер.
      - Нет, думаю, что это правда.
      - Я думал, что мы ни за что не сдадимся, - сказал Кэллехер.
      - А кто говорит о том, чтобы сдаваться? - сказал Маккормик.
      - Только не я, - сказал Кэллехер.
      - А на каких условиях? - спросил Диллон.
      - Ни на каких.
      - Значит, они нас расстреляют?
      - Если им вздумается.
      - За кого они нас принимают? - сказал Гэллегер.
      Все задумались над этим вопросом, отчего на некоторое время воцарилась тишина.
      - А как же англичанка? - спросил вдруг Кэллехер. - В любом случае придется от нее избавиться.
      - В любом случае, - заметил Ларри ОТРурки, - если нас начнут размазывать по стенкам прямо здесь, мы не можем втянуть ее в подобную переделку.