Раймон Кено
      С ними по-хорошему нельзя
      Ирландский роман Сэлли Мары
      Никогда не известно, что у людей на уме. Вот так всегда: знаешь кого-нибудь лет двадцать, а потом, к своему великому удивлению, узнаешь, что он что-то сочиняет. Во время своих посещений Ирландии в период с 1932 по 1939 год я неоднократно встречался с Сэлли Марой. Сначала это была обыкновенная девчушка, примечательная лишь тем, что ее угораздило родиться в пасхальный понедельник 1916 года. Затем я увидел ее в обществе поэта Падрека Бэгхола. Робкая и почти миловидная девушка очень рано вышла замуж за эйрландца (торговца скобяными товарами) из Корка, города весьма приятного.
      Вернувшись после семилетнего перерыва в Эйр, я получил из рук Падрека Бэгхола запечатанный пакет: это была рукопись романа, который мы представляем сегодня французским читателям. Сэлли Мара поручила мне перевести роман на французский язык, поскольку его публикация на родном языке представлялась невозможной. Сама Сэлли Мара умерла очень просто и очень безвестно от какой-то болезни еще в 1943 году.
      Прочитав (не без удивления) роман Сэлли Мары, я нанес визит ее супругу. Скобянщик из Корка, значительно пожирневший после смерти своей жены, сохранил о ней весьма смутные воспоминания; он совершенно не противился изданию этой книжки за пределами Эйра.
      Каждый оценит по-своему "С ними по-хорошему нельзя". Я не думаю, что следует искать политико-историческую направленность в бесцеремонной манере изложения событий: не совсем так, судя по всему, происходило дублинское восстание в пасхальный понедельник 1916 года.
      Ноябрь 1947 г.
      I
      - Боже, спаси короля! - закричал привратник, который прослужил тридцать шесть лет у некого лорда в Сассексе и оказался в один прекрасный день без работы, поскольку его хозяин исчез во время катастрофы "Титаника", не оставив ни наследников, ни стерлингов для содержания замка - "kasseul", как говорят по ту сторону канала Святого Георга. Вернувшись в страну своих кельтских предков, прислужник занял скромную должность в почтовом отделении на углу Сэквилл-стрит и набережной Эден.
      - Боже, спаси короля! - громко повторил он, будучи верным подданным английской короны.
      Служащий с ужасом взирал на то, как в почтовое отделение врываются семь вооруженных типов; он сразу же принял их за мятежных ирландских республиканцев.
      - Боже, спаси короля! - тихо прошептал он в третий раз.
      А прошептал он потому, что Корни Кэллехер, торопясь покончить с подобными верноподданническими проявлениями, всадил ему пулю между глаз. Из восьмого отверстия в черепе брызнули мозги, и тело прихвостня рухнуло на пол.
      Джон Маккормик наблюдал краем глаза за расправой. Необходимости в ней он не видел, но выяснять было некогда.
      Почтовые барышни раскудахтались не на шутку. Их было не меньше дюжины. На чистом английском или с ольстерским акцентом - поди разберись - они выражали явное недовольство по поводу того, что происходило вокруг.
      - Разгоните этот курятник! - гаркнул Маккормик.
      Гэллегер и Диллон принялись убеждать барышень, где словами, а где и жестами, в необходимости срочно покинуть помещение. Но одним надо было забрать свои дождевики, другим - найти свои сумочки; в их поведении чувствовалась некая растерянность.
      - Вот дуры! - крикнул Маккормик с лестницы. - А вы чего ждете? Гоните их к черту!
      Гэллегер схватил какую-то барышню и хлопнул ее по заднице.
      - Но будьте корректны! - добавил Маккормик.
      - Так мы никогда с ними не разберемся! - пробурчал Диллон, пытаясь увернуться от двух девиц, бегущих ему навстречу. Одна из них оттолкнула его, на бегу оглянулась и вдруг замерла.
      - О! Мистер Диллон! - заскулила она. - Вы, мистер Диллон! А еще такой порядочный человек! И с ружьем в руках против нашего короля! Вместо того чтобы закончить мое кружевное платье!
      Смутившийся Диллон почесал в затылке. Ему на помощь пришел Гэллегер; он пощекотал девушку под мышками и гаркнул ей в ухо:
      - Пошевеливайся, ты, курва!
      Девушка убежала.
      Маккормик в сопровождении Кэффри и Кэллинена побежал на второй этаж. Как только их не стало видно, Гэллегер поймал следующую барышню и звонко хлопнул ее по заднице. Девушка подпрыгнула.
      - Корректно! - проворчал он с негодованием. - Корректно!
      В этот момент ему под ногу подвернулась еще одна пара ягодиц; мощный пинок подкинул мадемуазель, которая когда-то сдавала экзамены и даже правильно отвечала на вопросы по мировой географии и открытиям Грэма Бэлла.
      - А ну давай! - орал Диллон, раздуваясь от мужества перед всей этой женственностью.
      Ситуация начинала проясняться; женский персонал суетливо устремлялся к выходу, а оттуда выскакивал на набережную Эден или Сэквилл-стрит.
      Два молодых телеграфиста ждали своей очереди, но их убеждать, как барышень, не стали; получив заурядные затрещины, они удалились, возмущенные подобной корректностью.
      На улице наблюдавшие выдворение зеваки столбенели. Раздалось несколько выстрелов. Толпа начала рассеиваться.
      - По-моему, освободили, - сказал Диллон и огляделся.
      Девственницы больше не мозолили ему глаза.
      II
      На втором этаже руководящие работники вопросов не задавали. Идею выдворения они восприняли восторженно, по лестнице скатывались поспешно, а на тротуар падали незамедлительно.
      Лишь директор выразил сопротивленческие поползновения. Звали его Теодор Дюран, происхождения он был французского. Но, несмотря на симпатию, которая издавна связывала французский и ирландский народы, начальник почтового отделения на набережной Эден был предан душой и телом (а также душами своих многочисленных подчиненных, хотя это ему не помогло, как мы увидим чуть дальше) британским идеалам и поддерживал ганноверскую корону. В эту минуту он пожалел, что не надел смокинг или хотя бы костюм. Он даже пытался дозвониться до своей супруги, чтобы попросить ее привезти подобающее одеяние, но жили они далеко, да и телефона у них at home не было. Таким образом, пришлось встречать этих республиканских самозванцев в простой куртке. Пусть в битве при Хартуме он и был одет в чесучу и грубый лен, но сейчас ему претило сражаться за короля в таком жалком наряде.
      Джон Маккормик вышиб дверь ударом ноги.
      - Боже, спаси короля! - заявил начальник почтового отделения, проявляя недюжинный героизм.
      Героизм, впрочем, не успел проявиться полностью, поскольку Джон Маккормик раскроил патриоту череп - вжик-вжик - пятью пулями, выпущенными патологоанатомически точно и цинично.
      Кэффри и Кэллинен оттащили труп в угол, Маккормик устроился в директорском кресле и закрутил телефонную вертушку.
      - Алло! Алло! - прокричал он в трубку.
      - Алло! Алло! - прокричали ему в ответ.
      Тогда Маккормик изрыгнул пароль:
      - Finnegans wake!
      - Finnegans wake! - отрыгнули ему на другом конце провода.
      - Это Маккормик. Мы заняли почтовое отделение на набережной Эден.
      - Отлично. Мы на Главпочтамте. Все в порядке. Британцы не реагируют. Зелено-бело-оранжевый флаг поднят.
      - Ура! - крикнул Маккормик.
      - Держитесь, если будут атаковать, хотя это маловероятно. Все в порядке. Finnegans wake!
      - Finnegans wake! - ответил Маккормик.
      На Главпочтамте повесили трубку. Маккормик сделал то же самое.
      Ларри ОТРурки вошел в кабинет. Он уже успел с присущей ему вежливостью склонить остальных чиновников - как теоретически, так и практически - к поспешной эвакуации. Все служащие были выдворены. Диллон, осмотрев помещение, это подтвердил. Теперь оставалось лишь запастись терпением и следить за тем, как будут разворачиваться события.
      Маккормик закурил трубку и предложил товарищам сигареты.
      Спустился Кэффри.
      III
      Кэллехер и Гэллегер с ружьями в руках стояли перед почтой. Зеваки держались на расстоянии и глазели. Сочувствующие, соблюдая такую же дистанцию, махали руками, шляпами, носовыми платками, выражая одобрение, а два инсургента время от времени потрясали ружьями в ответ. При этом особо пугливые прохожие отходили в сторону. Британцев в округе не наблюдалось.
      На набережной, около пришвартованного норвежского парусника, слонялись скандинавские матросы; они взирали на происходящее, но от комментариев воздерживались.
      Гэллегер спустился с крыльца и прошелся до угла Сэквилл-стрит. На мосту ОТКоннела не было ни души. На другой стороне реки, облепив как мухи белокаменную статую Уильяма Смита ОТБрайена, копошились любопытные; они тоже ждали.
      Воздав - про себя - почести великому заговорщику, Гэллегер повернулся спиной к водам Лиффи и стал обозревать Сэквилл-стрит. В непосредственной близости возвышался украшенный пятью десятками бронзовых ликов памятник ОТКоннелу, отпугивающий любопытных своей простреливаемостью; рядом стоял трамвай, освободившийся от пассажиров, кондукторов и вагоновожатых. Чуть дальше какой-то прохожий застыл перед статуей П. Мэтью. Гэллегера мало интересовали причины подобного поклонения; он мысленно осквернил, что, кстати, делал постоянно, даже натощак, память этого увековеченного поборника воздержания.
      Ирландский флаг развевался и над домом № 43 - штаб-квартирой Центрального комитета Национальной лиги, и над гостиницей "Метрополь", и над Главпочтамтом. Поодаль пятидесятиметровая колонна возносила в сырое небо каменного Нельсона.
      Прохожие, приезжие, любопытствующие, переживающие, праздношатающиеся не появлялись. Время от времени какой-нибудь инсургент или какие-нибудь инсургенты перебегали улицу с ружьем или револьвером в руках.
      Британцы по-прежнему безмолвствовали.
      Гэллегер улыбнулся и вернулся на свой пост.
      - Все в порядке? - спросил Кэллехер.
      - Стяг Эйра реет над ключевыми объектами ОТКоннел-стрит, - ответил Гэллегер.
      Разумеется, он никогда не называл эту улицу Сэквилл-стрит.
      - Finnegans wake! - закричали они в один голос, высоко потрясая оружием. Сочувствующие на другом берегу поддержали, зеваки отошли в сторонку.
      Кэффри стал закрывать окна.
      IV
      И все-таки, говорила себе Герти Гердл, и все-таки эти современные уборные так далеки от совершенства, эти водосливные устройства производят такой шум, о my God! ну прямо гул мятежной толпы, правда, я никогда не слышала гула мятежной толпы, нет, просто толпы, да, скопления людей, которые собираются и кричат, это водосливное устройство производит аналогичные звуки, этот непрекращающийся вой, это бульканье наполняющегося сливного бачка, когда же это прекратится? нет, до совершенства, конечно же, еще далеко, не хватает некоей конфиденциальности. Мне следует поправить прическу. Чтобы понравиться кому? хотелось бы мне знать. Мой дорогой суженый, командор Сидней Картрайт, и когда он еще приедет, чтобы полюбоваться на мою красивую гриву? Когда я смогу его увидеть, моего дорогого суженого? Когда? А пока, Господи всемилостивый, кому я могу нравиться? Опять эти люди, которые непонятно куда бегут. Господи всемилостивый, и зачем они бегут? Но я думала не об этом. Я думала о своих волосах. Две минуты назад все эти люди заходили, забегали, запрыгали. Все это началось только что. Вместе с шумом водосливного устройства прозвучало что-то. Что же? Что-то вроде... выстрела. Взрыва. Какая чушь. Самоубийство. Может быть, это господин Дюран покончил с собой. Он так меня любит. И так почтительно. Я же его не люблю. Ну вот, я почти привела в порядок свои волосы. Выстрел. Он покончил с собой из-за меня. Какая глупость. А эти люди все бегают. С ума они посходили. Господи всемилостивый. Какая я дура. Господи всемилостивый, Господи всемилостивый. Да, что-то взорвалось. Загорелось. Почему же они не кричат "Пожар!", если в доме пожар? Они не кричат "Пожар!". Это из-за слива воды я подумала о пожаре. Наверное, уже пора отсюда выходить. Мистер Кейн опять подумает, что я долго отсутствовала. Ох уж эта работа. Ах, они наконец-то перестали бегать. Наконец-то. Ох уж эта работа. Мистер Кейн со своими седыми волосами и розовой перхотью. Придется терпеть его еще какое-то время. Я никогда не видела ни восстания, ни революции. Здесь об этом поговаривают. Здесь об этом поговаривают. Здесь об этом поговаривают. Чем больше говорят о войне во Франции, тем прочнее мир здесь. Какая умиротворенность. Какое затишье. Они больше не бегают. А почему это они больше не бегают? Больше не. И меньше не. Вообще не. Пора выходить. Почему же я не выхожу? Почему же я не выхожу? Почему же? Ладно. Я сделала все, что мне надо было. Какая тишина. Итак, положи руку на дверную ручку-задвижку. Поверни ручку. Тихонько открой дверь. Почему тихонько? К чему все эти предосторожности? Господи всемилостивый, неужели я сошла с ума? Какая глупость. Я открываю дверь.
      V
      Открыв дверь, она увидела в коридоре какого-то мужчину с револьвером в руке. Он ее не заметил. Она быстро закрыла дверь и, прислонившись к раковине, схватилась за сердце, бьющееся изо всех сил о реберные прутья.
      VI
      - Я все обошел, - сообщил Ларри ОТРурки. - Ни души. Кэффри, Кэллехер и Гэллегер забаррикадировали весь первый этаж, кроме входной двери. Ее тоже можно завалить, если понадобится.
      - Бояться нам некого, - сказал Диллон.
      - И что это значит? - спросил Маккормик.
      - А то, что не понадобится ее заваливать.
      - Думаешь, англичане не объявятся?
      - Нет. Им сейчас не до этого. Дело в шляпе.
      - И что это значит? - спросил Маккормик.
      - А то, что они даже стрелять не будут, сразу объявят капитуляцию.
      - Брехня, - сказал Маккормик.
      ОТРурки пожал плечами:
      - Чего спорить. Увидим. А пока будем выполнять приказ.
      - Чего тут выполнять, - усмехнулся Диллон. - Сиди и жди.
      - Значит, будем ждать, - сказал ОТРурки.
      Маккормик кивнул в сторону трупа Теодора Дюрана.
      - Надо вынести его отсюда, а то будет здесь лежать и гнить.
      - Не успеет, - отозвался Диллон. - Сегодня же вечером отдадим его британцам, а они его похоронят. Вот так. Подарочек на прощанье.
      - Надо бы перенести его в другую комнату, - сказал Маккормик.
      Он посмотрел на труп и брезгливо поморщился, хотя винить было некого, чего уж тут.
      - А пускай ОТРурки разрежет его на кусочки, - предложил Диллон, - вынесем по частям и утопим в клозете.
      Маккормик ударил кулаком по столу; из подпрыгнувшей чернильницы брызнуло черным.
      - Черт побери! Изволь уважать мертвых!
      - И потом, он явно заблуждается насчет занятий медициной, - добавил ОТРурки, который в этом году заканчивал медицинский колледж.
      - Может быть, вы не кромсаете трупы?
      - Сейчас не время об этом рассуждать, - сказал Маккормик.
      - Самое время, и у нас его больше чем достаточно, - ответил Диллон. Больше чем достаточно, пока эти британцы не надумают сдаться. Самое время порассуждать. Объясни-ка мне, Ларри ОТРурки, в чем же я явно заблуждаюсь, утверждая, что ты способен разрезать этого чиновника на мелкие кусочки? Времени на объяснения у тебя, Ларри ОТРурки, хоть отбавляй, поговорим об этом, если все равно, о чем говорить, а заняться нам все равно больше нечем до тех пор, пока нам не объявят, что британцы покинули Дублин и вернулись к своим грозовым небесам, усеянным цеппелинами.
      - Грозен и не ровен час, - объявил Маккормик. - Диллон, сейчас не время впадать в глупый оптимизм.
      - Вот это правильно, - добавил ОТРурки.
      - Увидите сами, увидите. Британцы...
      - Диллон, здесь командую я. Заткнись.
      Маккормик, вынужденный скрепя сердце призвать к соблюдению дисциплины - а это залог успеха любого восстания, - нервно затеребил сургучную печать. Кэллинен, развалившись в кресле и не вынимая рук из карманов, высматривал на потолке мух и сокрушался: так высоко не доплюнешь. ОТРурки, переместившись к окну, разглядывал пустынную набережную и мост ОТКоннел с редко случающимися прохожими. Единственным объектом, проявляющим активность, оказался лихорадочно трясущийся норвежский парусник. ОТРурки это не понравилось. Он повернулся к Маккормику. Тот, наигравшись с сургучной печатью, зажатой между носом и верхней губой, и машинально разукрасив свое лицо коричневыми усами, вяло приказал Кэллинену:
      - Отнеси чиновника в соседнюю комнату. Диллон тебе поможет.
      Что они и выполнили.
      VII
      Не оставаться же мне здесь до скончания дней своих, говорила себе Герти. Боже милостивый, значит, это они, республиканские бандиты, разграбили нашу почту. Наверное, они уже ушли. Нет, по-моему, не ушли. Ушли все остальные. Все остальные, то есть наши. И выстрел все-таки действительно раздавался. Значит, это самый настоящий мятеж. Их революция. И этот мужчина с револьвером республиканец. Ирландский республиканец. Боже милостивый! Боже, спаси короля! А я здесь, у них в руках. Почти у них в руках, поскольку эта дверь отделяет меня от них, защищает меня от них. Дверь. Но ведь дверь можно вышибить. Они ее вышибут, и вот тогда я окажусь у них в руках. Одна. Одна. А сколько их там? И эта тишина. Неужели они вышибут дверь? Конечно же нет. Конечно же нет. Они не осмелятся. Это ДАМСКИЙ туалет. Ах, ах, ах. Они не осмелятся войти в ДАМСКИЙ туалет. Ах, ах, ах. И я останусь взаперти до тех пор, пока не придут британцы и меня не освободят. Если, конечно, среди мятежников нет женщин. Или хотя бы одной женщины, которая неизбежно придет сюда и попытается войти. И... и... и они вышибут дверь. Они вышибут дверь.
      VIII
      Гэллегер и Кэллехер перенесли труп привратника в маленький пустой кабинет и пошли проведать Кэффри, который по-прежнему стоял на посту перед дверью, выходящей на набережную Эден. Праздношатающиеся и сочувствующие исчезли. Какой-то велосипедист в цилиндре и рединготе проехал по мосту ОТКоннела; ему было лет двадцать пять. У статуи ОТКоннела он развернулся и поехал в сторону Тринити-колледжа.
      - Все спокойно, - сказал Гэллегер.
      - Спокойней не бывает, - добавил Кэффри.
      Кэллехер достал пачку сигарет, и они закурили, опершись на свои ружья.
      Перед ними готовился к отплытию норвежский парусник. Капитан суетился, помощник отдавал команды.
      - Викинги смываются, - сказал Кэффри. - Сдрейфили.
      - Правильно делают, - заметил Гэллегер. - Пускай проваливают вместе с британцами и прочими саксонцами.
      Тем временем матросы отдали швартовы; маленький парусник отчалил и стал медленно спускаться по Лиффи, держа курс в открытое море. Инсургенты помахали рукой на прощанье. Скандинавы ответили тем же.
      - Счастливого пути! - крикнул Кэллехер. - Счастливого пути.
      Маленький парусник плыл быстро. Вскоре он достиг излучины и скрылся из виду. Инсургенты продолжали молчать. Докурили они одновременно.
      - Странный мятеж, - вздохнул Кэффри. - Странный мятеж. Я даже не представлял себе, что все произойдет так просто.
      - Ты, может быть, считаешь, что все закончилось? - спросил Гэллегер.
      - А ты так не считаешь?
      Гэллегер и Кэллехер рассмеялись.
      - Думаешь, британцы возьмут и просто так уйдут?
      - Они всегда долго раскачиваются.
      - Может быть, и так.
      - А потом, занятые другой войной, они, может быть, не захотят ввязываться в эту, увидев, на что мы способны.
      Он прервал свою речь; автомобиль с открытым капотом и зелено-бело-оранжевым флажком подъехал на скорости и, скрипя тормозами, остановился у почты. Какой-то тип выскочил из машины и подбежал к ним.
      - Finnegans wake! - прокричал он.
      - Finnegans wake! - ответили они и угрожающе попятились на всякий случай.
      - Вы заняли это здание? - строго спросил тип.
      - Да.
      - Сколько вас?
      - Семь человек. Вы можете поговорить с нашим командиром, Джоном Маккормиком.
      Но командир, уже предупрежденный ОТРурки, сам подошел к окну.
      - Finnegans wake! - крикнул он.
      - Finnegans wake! - ответил тип. - Вы командир?
      - Я.
      - Какое у вас оружие?
      - Винтовки и револьверы.
      - Боеприпасы?
      - Все, что в карманах.
      - Продовольствие?
      - Нету.
      - Ладно. Идите сюда. Я дам вам пулемет и несколько ящиков боеприпасов и продовольствия.
      - Будем держать осаду? - спросил Кэффри.
      - Может быть. Выгружайте.
      Кэффри остался у дверей. Гэллегер и Кэллехер потащили скорострельный инструмент и ящики. Диллон и Кэллинен смотрели на них с интересом.
      - Вы знаете, куда нужно поставить пулемет? - спросил тип.
      - Знаем, - ответил Маккормик.
      Но тип не был в этом уверен.
      - Пулемет поставьте у этого окна на первом этаже и направьте его в сторону моста.
      IX
      Вот остановилась какая-то машина. Наверное, к ним кто-то приехал. Или же они сами уезжают. Кто они? Сколько их? Может быть, я их знаю? Не всех, конечно, нескольких. Или хотя бы одного из них. Одного-то уж наверняка. Среди всех этих мужчин, которых я видела здесь, в Дублине, в почтовом отделении на набережной Эден, не могло не быть республиканцев. Одного-то из них я смогла бы узнать. Нет. Женщины с ними нет. Это точно. Иначе она бы уже давно сюда пришла. Что бы произошло, если бы я смогла узнать одного их этих республиканцев? Вдруг оказалось бы, что он меня ненавидит. Что именно его я заставила долго ждать у окошечка. Что именно его я попросила переписать адрес, потому что он не очень хорошо знал английский. Потому что он откуда-нибудь из Коннемары. А среди них есть такие, которые хотят опять говорить по-ирландски. Как если бы сэр Дюран вздумал говорить по-французски. Сэр Дюран, что же с ним стало? Может быть, они взяли его в плен? Или убили? Может быть, поэтому раздался тот выстрел. Бедный сэр Дюран, который так меня любил. И так почтительно. Но, может быть, ему удалось спастись. Может быть, он оказался в числе тех, кому удалось убежать. Среди всей этой беготни я, может быть, слышала шум его шагов. Обычно он так важно вышагивает. А ему, может быть, пришлось бежать. Ах, ах, ах. Он - и вдруг бежит. Ах, ах, ах. Такой важный и так меня любил. А я по-прежнему так и сижу здесь взаперти.
      X
      - Место для него очень хорошее, - сказал тип. - Ваши люди умеют с ним обращаться?
      - Конечно, - ответил Маккормик, спустившийся вниз, чтобы посовещаться с приехавшим стратегом.
      Посовещавшись, они распростились, и машина уехала.
      - Ну как вам все это нравится? - спросил Маккормик.
      Они посмотрели на ящики с боевыми и съестными припасами.
      - Это радует, - сказал Кэллехер.
      - Так-то будет получше, - сказал Гэллегер.
      - Только выпивки не хватает, - сказал Кэффри.
      - Кстати, - вспомнил Маккормик, - а что стало с тем парнем, которого вы подпекли?
      - Мы отнесли его в маленький кабинет.
      - А ваш подопечный? - спросил Кэффри.
      - Он тоже в маленьком кабинете.
      - Если начнется заваруха, - заметил Кэллехер, - придется от них избавиться.
      - Я тоже так думаю, - согласился Маккормик.
      - Да бросить их в Лиффи, и все, - предложил Гэллегер.
      - Это будет некорректно, - произнес Маккормик.
      - Предположим, - сказал Гэллегер, - что британцы надумают нам ответить и нам придется здесь окопаться и сдерживать их, скажем, какое-то время.
      - Все это только предположения, - сказал Кэффри.
      - Так вот, - продолжал Гэллегер, - будет глупо сидеть здесь с двумя трупами на шее. Мы могли бы закинуть их в сад Изящных искусств. Ирландская Академия как раз за почтой.
      - Он думает только о том, чтобы закинуть трупы, - сказал Маккормик.
      - Пускай останутся здесь! - вскричал Кэффри. - Не будем же мы сидеть здесь целую неделю!
      - Он по-своему прав, - заметил Кэллехер.
      - Почему бы нам не поговорить о напитках, - осадил Кэффри. - Их-то нам здорово не хватает. Если прижмет, то от этой нехватки нам придется туго.
      - Он по-своему прав, - заметил Кэллехер.
      - Да, действительно, - согласился Маккормик. - Пусть двое из вас сходят за ящиком виски и двумя-тремя ящиками пива в ближайшую таверну на ОТКоннел-стрит.
      - А на какие шишиллинги? - спросил Кэффри.
      - Выпишите ордер на конфискацию.
      - Да лучше взять бабки прямо здесь, на почте, - возразил Кэффри.
      - Это будет некорректно, - осадил его Маккормик.
      - Да, лучше выписать ордер на конфискацию, - сказал Кэллехер.
      Маккормик вызвал Диллона и Кэллинена, чтобы те сменили Кэффри и Кэллехера на время конфискательной экспедиции.
      Диллон и Кэллинен восторженно замерли перед пулеметом.
      XI
      Кэффри и Кэллехер распахнули дверь таверны.
      - Эй, - крикнули они, так как в таверне не было ни души.
      Наполовину осушенные пивные кружки обтекали на столах, которых еще не коснулась бдительная тряпка. На полу топорщилось несколько табуреток, опрокинутых торопящимися клиентами.
      - Эй, - крикнули Кэффри и Кэллехер.
      Из-за стойки высунулась часть мужской головы. Мужчина явно побаивался. Сначала появилась челка, срезающая большую часть лба, затем маленькие усики, как у австрийского капрала.
      - Finnegans wake! - заорали Кэллехер и Кэффри.
      - What do you say? - спросил мужчина.
      - Finnegans wake! - завопили инсургенты.
      - О! Я, знаете ли, - сказал Смит (так звали мужчину из таверны), - я, знаете ли, политикой не занимаюсь. Боже, спаси короля, - добавил он сдуру и с испугу.
      - Вмочить ему? - предложил Кэффри.
      - Командир сказал, чтобы все было корректно, - удержал его Кэллехер.
      Он схватил бутылку и разбил ее о голову Смита; темный "Гиннес", стекая по кровосочащемуся лицу бармена, светлел и окрашивался в гранатовый "Стаут". Смит был жив, только слегка оглушен.
      - Дай нам ящик виски, - обратился к нему Кэффри, - и десять ящиков пива.
      - Мы выпишем тебе ордер на конфискацию, - добавил Кэллехер.
      Опираясь руками о стойку, контуженный Смит взирал мутным взглядом на стаут-гранатовую лужу, расплывающуюся по прилавку из красного дерева.
      - Пошевеливайся, предатель, - прикрикнул Кэффри и легонечко его стукнул.
      Бармен дернулся, растратив на это последние силы, и, брызжа кровью, рухнул на пол.
      - И без него обойдемся, - сказал Кэллехер. - Но ордер на конфискацию все-таки выпиши.
      - Выпишешь ты, - сказал Кэффри. - А я схожу за тачкой.
      - А почему я?
      - Не понял.
      - Почему я должен выписывать ордер на конфискацию?
      Кэффри почесал в затылке.
      - Потому что я не буду.
      - Почему не будешь?
      Кэффри почесал в затылке.
      - Да пошел ты!
      - Это не причина, - сказал Кэллехер.
      Вокруг головы бармена растекалась лужа крови, такая глубокая, что Кэффри увидел в ней, как в зеркале, свое отражение.
      После чего решил откровенно признаться:
      - Причина есть.
      - Скажи какая. Мы теряем время.
      - Я не умею писать.
      Кэллехер посмотрел на него свысока. Они были из разных групп и до этого совсем друг друга не знали. Уничижительно рассматриваемый Кэффри услышал сначала:
      - Какое убожество!
      А затем:
      - Надо было сразу так и сказать. Ладно, иди за тачкой, а я выпишу ордер на конфискацию.
      Кэффри посмотрел на бармена, который лежал и совсем не дышал; и даже кровью больше не брызгал.
      - Как ты думаешь, он скончался?
      - Иди за тачкой, - сказал Кэллехер.
      XII
      Что ж, я так и буду стоять здесь часами, говорила себе Герти, поглядывая на наручные часы и даже не зная, что обязана их изобретением Блезу Паскалю. Я здесь уже два с половиной часа. Как это утомительно. Я устала, устала, устала. Что ж, я так и буду стоять здесь часами. Все это время эти инсургенты шумели. Поднимались и спускались по лестнице. Похоже, таскали что-то тяжелое. Боже милостивый, может быть, они хотят взорвать почту. Надо спасаться. Спасаться. Нет. Они не взорвут почту. Что ж, я так и буду стоять здесь часами. Но не садиться же мне на этот стульчак. Какой ужас. Эти республиканцы. Вот как они унижают подданную Его Британского Величества. Фу! Здесь без гуннов не обошлось. Не садиться же мне на этот стульчак. Какой позор. Какое унижение. Но я так устала, так устала. О Боже милостивый, нет, я не могу, я не буду, я не сяду. Если у меня не будет уважительного для этого повода. Если у меня не будет законного на это основания. Так вот же оно, основание. Так вот же оно. Да. Теперь я могла бы сесть. Отдохнуть. Я так устала. Так устала.
      XIII
      Ящики виски, "Гиннеса" и пулеметные ленты были осторожно, но беспорядочно водворены в комнату по соседству с маленьким кабинетом, в котором временно находились два трупа британских служащих, пущенных в расход по случаю восстания.
      - Все тихо, - сказал Маккормик и поднялся на второй этаж.
      Кэллехер сидел в задумчивости перед пулеметом. Гэллегер и Кэффри - внизу, на крыльце; придерживая ногами ружья, они вели разные беседы.
      - На острове, где я родился, - рассказывал Гэллегер, - а он называется Инниски, очень почитают грозы и бури из-за кораблекрушений. После них мы бегаем по отмелям и собираем все, что выбрасывает море. Можно найти все что угодно. Хорошо живется на нашем маленьком острове Инниски.
      - Зачем же ты оттуда уехал? - спросил Кэффри.
      - Чтобы сражаться с англичанами. Но когда Ирландия будет свободной, я вернусь на Инниски.
      - Так ты возвращайся прямо сейчас, - сказал Кэффри, - к своим морским отбросам: вдруг тебе повезет?
      - Было б здорово. У нас в деревне для этого есть специальный камень.
      - Камень?
      - Да. Он укутан во фланелевую ткань, как младенец в пеленки. Бывает, что хорошая погода стоит очень долго, жрать нечего, хоть подыхай с голоду, тогда раскрывают камень, проносят его вокруг острова и обязательно вдоль прибрежных скал, и это срабатывает каждый раз: небо чернеет, корабли сбиваются с курса, и на следующий день можно собирать обломки, а среди них все остальное: консервы, астролябии, головки сыра, счетные линейки...
      - Нарочно не придумаешь,- прокомментировал Кэффри, - уж на что мы отсталые на нашем острове, но с твоим даже не сравнить. К счастью, все это скоро изменится.
      - Что значит отсталые?
      - Нет ни одной страны в мире, где бы по-прежнему поклонялись булыжникам. Разве что какие-нибудь дикари, язычники в Австралии или в Мексике.
      - Ты, может быть, хочешь сказать, что я дикарь?