Глава VI

Фабиани писал Лавирону в Басру, когда разносчик принес ему телеграмму от Эктора д'Эпенуа. Информация подействовала на него как холодный душ. Он тотчас связал это с исчезновением Марты и Фельдмана, но после некоторого размышления решил, что эти три факта не обязательно имеют общую причину. У Халида, во всяком случае, были личные причины, более чем уважительные, чтобы уйти в подполье.

Однако не следовало и отвергать возможности связи между исчезновениями этих трех агентов.

Рассчитывать на худшее всегда разумно, и Фабиани пришел к выводу, что его организация провалилась. В этом случае угроза нависла непосредственно над ним. И над д'Эпенуа тоже, и, послав д'Эпенуа в Мосул, он, может быть, бросил его в пасть волку.

Сняв трубку телефона, Фабиани позвонил на телеграф. Телеграмма, которую он дал, состояла из единственного слова: «Когда?» Ответ был оплачен, чтобы указать получателю, что он должен ответить немедленно.

Теперь только одно из двух: или д'Эпенуа ответит, уточнив, в какой момент Халид исчез, или не ответит, и значит — тоже попал в ловушку.

Фабиани разорвал инструкции, которые начал писать для Лавирона, и немедленно начал приготовления к уходу из дома.

Он сложил вещи в чемодан, вынул из тайника секретные документы, сунул в карман «маб» калибра семь шестьдесят пять, моментально сложил во второй чемодан все, что относилось к его тайной деятельности, и включил защитное устройство замка. Если этот чемодан попадет в чужие руки и его попытаются открыть, он вспыхнет и все его содержимое испепелится.

Фабиани решил ждать ответа от Эктора д'Эпенуа три часа. Конечно, множество различных причин может продлить этот срок, но Фабиани не хотел задерживаться здесь, когда над его головой, возможно, собирались тучи.

Было одиннадцать часов десять минут. Самое большее через час пятьдесят он оставит этот дом. Поднявшись на второй этаж, он поочередно выглянул из окон, выходивших на разные стороны. Движения по Мансур-стрит почти не было. Ни одна машина не стояла напротив. Только один или два огонька горели в соседних домах да слабо доносился шум далеких густонаселенных кварталов. Осматривая окрестности, он обдумывал свое дальнейшее поведение.

Он мог выбрать между надежным укрытием, расположенным в квартале эль Харк на северной окраине города, и убежищем в Басре, где у него были некоторые связи.

Без четверти час Фабиани потерял надежду увидеть разносчика телеграмм. Судьба атташе посольства начала беспокоить его так же, как и судьба трех остальных пропавших, и впервые Фабиани почувствовал настоящую тревогу.

Он уже собирался прекратить свое наблюдение, когда лимузин американской марки остановился недалеко от его дома. Он сразу насторожился. Трое мужчин в штатском, одетые по-европейски, вышли из машины и тихо закрыли дверцы. Двое из них пошли по направлению к дому Фабиани.

Проскочив широкими шагами комнату, Фабиани торопливо спустился по лестнице. Из темного холла он пошел по коридору, ведущему прямо в гараж. По пути он подхватил оба чемодана и сунул один под мышку, чтобы открыть дверь.

Он не знал, хотят ли его похитить, арестовать или убить, но не желал ни сражаться, ни попадать в руки к этим субъектам, от чьего бы имени они ни действовали.

Он бесшумно положил чемоданы между сиденьями, вставил ключ зажигания в дополнительное противоугонное устройство. Затем открыл двери в задней части гаража и вскочил в машину. Мотор заработал с четверти оборота.

С ревом, внезапно разорвавшим тишину ночи, «пежо» выскочил из гаража задним ходом, с выключенными фарами.

Его водитель — одна рука на руле, голова повернута назад — вел машину очень уверенно. Он проскочил выложенную плитками дорожку, багажником разнес на куски легкий деревянный заборчик и выскочил на другую улицу под прямым углом. Затем «пежо» с воем понесся вперед, свернув, чтобы выехать на проспект, ведущий к Кинг Фейсал-бридж.

Какими бы быстрыми ни были неизвестные, вышедшие из лимузина, они потеряли несколько секунд. Фабиани уже проезжал по мосту через Тигр на скорости сто километров в час, когда они еще спрашивали себя, откуда он выехал.

На другом конце моста он резко затормозил, чтобы повернуть на эр Рашид-стрит, по счастью свободную от верблюдов, ослов и такси, усложняющих движение по ней днем.

То и дело поглядывая в зеркало заднего обзора, он быстро убедился, что оторвался от своих преследователей, если, конечно, они предприняли погоню. Фабиани выругался, чтобы снять напряжение. Он чуть не попался!

Проезжая по улице, где все сияло от световой рекламы, Фабиани предпочел свернуть на Амин-стрит, гораздо менее освещенную. Он выбрал направление к Северному багдадскому вокзалу, чтобы дальше выехать на шоссе на Казимейн.

Собственно говоря, лучше всего было бы затаиться в самой столице. Если вдруг типы, которые пришли к нему, были из полиции, они распространят описание его и его машины.

Если он поедет в Басру, его могут схватить по дороге.

Около часу ночи он въехал в парк роскошной виллы. Она считалась собственностью французского бизнесмена, который, правда, очень редко приезжал сюда. И тому были свои причины.

Фабиани знал, где в доме найти документы упомянутого промышленника, ибо этим человеком был он сам.

Поставив машину в гараж, Фабиани вынул из нее вещи и вошел в пустой дом. Стальные ставни закрывали все окна, в холле стоял спертый запах, тяжелый и стойкий. Фабиани направился сразу в подвал.

За помещением для стирки и погребом открывался уголок, где лежали штук двадцать канистр от бензина. Поставив чемоданы на пол, он подошел к их стопе, нажал на ржавую шляпку гвоздя, косо вбитого в стену.

В стене открылся вход. Фабиани вновь поднял свои чемоданы и, пригнувшись, вошел в него. Он включил свет, потом нажатием на контакт поставил на место каменный блок.

Наконец он мог успокоиться: здесь он был в такой же безопасности, как в бронированной комнате Французского банка.

В помещении было очень мило: толстый ковер на полу, письменный стол, три кресла, книжный шкаф, лампа, распространявшая уютный свет, шкаф с банками консервов и несколькими бутылками хорошего вина, мягкий диван, покрытый тигровой шкурой. Что же касается предмета, который можно было бы принять за обычный платяной шкаф, то он скрывал превосходный передатчик, настроенный на частоту сто пятьдесят мегагерц, и собрание различного оружия от зажигательного карандаша до автомата.

Фабиани опустился в одно из кресел, закурил сигарету. Ситуация была скверной: агенты исчезли, связь оборвалась, сам он вынужден занять оборону, о судьбе Лемуана и Лавирона ничего не известно. И это как раз в тот момент, когда готовились большие потрясения.

Фабиани вспомнил, что произошло два года назад: тоже исчезли несколько агентов СВДКР[2]. Их так и не нашли.

Он встал, подошел к платяному шкафу, опустил одну стенку и подключил передатчик к сети.

С помощью кода он зашифровал сообщение Старику:

РАСПОЛАГАЮ ДОКАЗАТЕЛЬСТВАМИ ШИРОКОГО ЗАГОВОРА, НАПРАВЛЕННОГО СВЕРЖЕНИЕ МОНАРХИИ. ПОЛИТИЧЕСКИЕ УБЕЖДЕНИЯ РУКОВОДИТЕЛЕЙ ДВИЖЕНИЯ ПОКА НЕЯСНЫ. ОРГАНИЗАЦИЯ УНИЧТОЖЕНА. ПРИШЛИТЕ FX-18. FL-42-384.

Последняя цифра указывала посвященным, из какого места послан радиосигнал. Это был в некотором роде адрес; одновременно она показывала, что Фабиани пришлось оставить свое обычное жилище и работу в банке.

Пять минут спустя телевизионная антенна, поднятая на мачте крыши виллы, послала серию из шести сигналов, длиною в пять секунд каждый. Они должны были включить селекторы автоматического поста прослушивания, установленного в одном стенном шкафу посольства.

Возле приемника катушка начала разматывать бумажную ленту шириной в сантиметр, на которую перо густыми чернилами в точности записывало буквы морзянки, посылаемые телеграфным ключом Фабиани в шести километрах от него.

Во Франции, в прелестной деревушке, господствовавшей над великолепной панорамой полей, пастбищ и лесов, Франсис Коплан с сигаретой, прилипшей в углу рта, красил в бледно-зеленый цвет решетчатые ставни скромного дома, купленного им прошлым летом.

Взобравшись на самую верхнюю ступеньку приставной лестницы, он спокойно водил кистью по старому дубу, пострадавшему от непогоды, когда тонкий голосок совсем молоденькой девушки оторвал его от творческой работы.

— Месье Франсис! Телеграмма!

Коплан медленно повернул голову; со своего неустойчивого пьедестала он окинул почтальоншу взглядом, полным упрека, покорности и злобы.

Он испустил глубочайший вздох, выплюнул окурок на землю и опустил кисть в ведро с краской.

С досадой спустившись со своей лестницы, он вытер руки о синий рабочий халат, получил квадратик зеленоватой бумаги и пробурчал слова благодарности.

Очевидно, покой, в котором он жил десять дней, не мог более продолжаться. Ему даже не надо было распечатывать телеграмму, чтобы узнать, что пора собирать чемодан. Однако он все же раскрыл ее и прочел единственное слово, написанное посреди листа. Вопреки его ожиданиям, это не было «Приезжайте».

С лаконичностью, характерной для него, Старик заменил этот обычный приказ словом «Багдад». Это означало то же самое, но сразу же давало Франсису представление о том, что его ждет.

Название города халифов не пробуждало в памяти Коплана слишком приятных воспоминаний. Он знал его вонючие рынки, старые кварталы, выпотрошенные бульдозерами, вековую грязь, полное отсутствие поэзии в новых улицах. Он охотно отдал бы весь фальшивый блеск Востока, чтобы провести еще несколько дней в своем домике на этой прекрасной земле.

Опустив плечи, он поднялся по ступенькам крыльца, бросив расстроенный взгляд на недокрашенную ставню.

Если бы он не знал, что его вызов в Париж продиктован чрезвычайными обстоятельствами — Старик поклялся оставить его в покое на три недели, — он бы закончил свою работу, но…

Час спустя за рулем автомобиля с откидным верхом он вымещал свое плохое настроение на акселераторе, уже между Бовуаром и Мамером.

Подъезжая к Парижу, он проскочил Западное шоссе так, как будто хотел во что бы то ни стало расплавить подшипники. Через два часа после того, как он оставил свою счастливую гавань, он развязно вошел в кабинет Старика, не скрывая недовольства.

Старик поспешил выложить в качестве извинения причины вызова.

— Фабиани в беде… Вы его помните? Он помогал вам в прошлый раз в Багдаде. В его секторе паршиво. Ирак накануне государственного переворота.

Старик был неплохим психологом: все, что могло задеть душу его подчиненного, было вложено в эту ясную и мобилизующую преамбулу.

— Фабиани? — воскликнул Коплан. — Конечно, я его помню… Он в беде?

— Он вызывает вас. Но если вы хотите, я могу послать кого-нибудь другого.

— Что случилось?

Старик открыл ящик, достал из него авиабилет и протянул Коплану. Затем он передал ему паспорт, открытый на странице, проштампованной иракской визой.

— Можете отправляться сегодня же вечером, — произнес он чуть слышно. — Фабиани лучше всех может ввести вас в курс. Сейчас он скрывается на вилле, расположенной на северо-западной окраине города, по дороге на Казимейн. Она называется «Шахерезада». Там вы с ним и встретитесь. Вот дубликат ключа. Но прежде чем войти, нажмите на звонок и дайте букву «X» азбукой морзе, иначе Фабиани может вас прикончить.

Он развел руками, как бы показывая, что на этом его роль оканчивается.

Коплан, который счел эти инструкции неполными, спросил:

— Но… каковы задачи? Старик съежился в своем кресле.

— Не будучи сам в курсе происходящего, — ответил он, — я вынужден предоставить вам широкую инициативу. В общем, избегайте прямого вмешательства во внутренние дела этой страны. Постарайтесь спасти попавших в беду агентов и восстановить сеть, если это еще возможно.

Он кашлянул, чтобы прочистить горло, и продолжил менее уверенным тоном:

— В случае необходимости старайтесь защитить наши интересы от… хм… третьей стороны, от ловцов рыбы в мутной воде, желающих уничтожить наше влияние на Среднем Востоке.

Когда Старик изъяснялся намеками, припирать его к стене было бессмысленно. Под страхом вызвать его неудовольствие агенты были вынуждены сами угадывать его мысль и правильно ее интерпретировать. Обычно эти ораторские увертки имели целью дать некоторые директивы.

Коплан в общих чертах понял, что хотел сказать его начальник, и даже не спросил, не это ли стало, несмотря на внешние признаки, последним доводом, решившим его отправку в Багдад. Даже больше, чем взывание о помощи.

— В случае заварухи толпа может круто взяться за всех граждан западных стран, — заметил Коплан. — Что тогда: дать выпустить себе кишки или отступать к Анкаре?

На губах Старика появилась улыбка.

— Предоставляю выбор вам, — сказал он елейным голосом.

После промежуточной посадки в Риме и смены самолета в Бейруте Коплан наконец прибыл в Багдад. Вылетев из Орли поздно вечером, он приземлился в иракской столице утром следующего дня.

Как только он вышел из самолета, его сразу охватила липкая и пыльная жара, в ноздри ударили зловонные запахи, которыми так богат Восток.

В такси Коплан вспомнил о своей предыдущей миссии в Ираке: «Регент-палас», ночной клуб «Тамерлан»… Клодин Серве.

Что же стало с этой парижанкой, которую он немного выдрессировал и о которой сохранил воспоминания, одновременно нежные и забавные?

Он решил поехать на виллу «Шахерезада» только с наступлением ночи.

Чтобы убить время, он положил чемодан в камеру хранения на Северном вокзале, потом погулял по городу, купил номер «Iraqi Times», чтобы окунуться в обстановку.

В десять часов вечера он доехал на такси до предместья эль Харк и пешком отправился на поиски виллы «Шахерезада». Он без труда нашел ее, свернул на аллею, ведущую к входной двери. Его указательный палец просигналил электрическим звонком букву «X».

Владение выглядело необитаемым, но он подождал не менее трех минут, прежде чем открылась дверь. Голос прошептал:

— FX-18?

— Он самый, — ответил Коплан, делая шаг вперед. Фабиани сунул пистолет в карман, потом его руки втянули Коплана внутрь дома.

Глава VII

В подземном убежище Коплан внимательно выслушал долгий рассказ Фабиани. После скрупулезного отчета о происшедших за две недели событиях тот добавил:

— После бегства сюда я все же захотел проверить, не стал ли я жертвой серии совпадений. Я звонил в посольство, в Технический центр Киркука, в консульство в Басре. Лемуан и Лавирон остались невредимы, с ними ничего не произошло; контакт восстановлен, но д'Эпенуа действительно исчез. Посольство по моей просьбе связалось с «Рицем» в Мосуле: его багаж и машина по-прежнему там, но самого его не нашли. Вот каково наше положение.

Коплан, обдумав то, что сообщил ему Фабиани, сказал:

— Ты руководитель, ответственный за организацию. Чего конкретно ты ждешь от меня?

Фабиани покрутил печатку, которую носил на пальце левой руки, и бросил на Коплана взгляд, полный смущения.

— Прежде всего я хотел с тобой посоветоваться. Вот уже месяц я заваливаю Старика сообщениями одно тревожнее другого, а он и ухом не ведет. Что он сказал тебе перед отъездом?

Коплан изобразил съежившегося Старика и, имитируя его голос, сказал:

— «Я предоставляю вам широкую инициативу… Не вмешивайтесь во внутренние дела страны… Пострайтесь защитить наши позиции…» и так далее. Один ветер: ничего точного, ничего конкретного.

— Ему как будто действительно на это плевать, а? Знает, что у меня такие трудности, и это все, что он находит сказать!

Коплан пожал широкими плечами и философски заметил:

— Чего жаловаться? По крайней мере, у нас не будут связаны руки.

Фабиани успокоился.

— Ты прав. Но что ты мне посоветуешь? Некоторое время они молчали. Глядя в пустоту, Коплан курил короткими затяжками. Наконец он произнес:

— Твоя первая мысль кажется мне удачной, и надо за нее ухватиться. Если нам удастся захватить одного из этих мятежников офицеров, у нас будет шанс решить обе проблемы разом: выяснить, кто настоящие зачинщики революции, и, если наши коллеги живы, узнать, где их держат.

— Но как установить, кто они? Полковники, капитаны, их полно! Халид — единственный, кто мог бы опознать и указать их, — не может нам помочь! У меня нет их имен, а они все соответствуют описанию: среднего роста, волосы черные, нос с горбинкой, кожа смуглая и так далее. Кроме того, вряд ли они вес еще в Мосуле; я даже убежден в обратном, поскольку эта запись должна была нагнать на них жуткого страху.

Коплан дружески улыбнулся:

— У тебя профессиональная болезнь, Фабиани. Ты жертва конспирации, в которой плаваешь с самого назначения в Багдад.

Пораженный Фабиани внимательно смотрел на Франсиса, который вроде бы и не считал положение трагическим.

— Что ты хочешь этим сказать? — буркнул Фабиани, наморщив лоб.

— Что ты считаешь трудность непреодолимой только потому, что не можешь с ней справиться методами в стиле Второго бюро…

Фабиани все еще ничего не понимал.

— Ты можешь говорить яснее?

— Д'Эпенуа…

Поскольку Фабиани прищурил глаза, не отвечая, Коплан продолжил:

— Атташе посольства не может исчезнуть, понимаешь? Дипломатический представитель Франции должен действовать, тормошить иракскую полицию. Бьюсь об заклад, он это уже сделал. Нам надо этим воспользоваться.

— Как?

— Недели две назад в «Рице» был убит офицер, — сказал Коплан. — Кто знает участников банкета? Кто знает, где они? Полиция.

— Не вижу связи.

— Мы ее создадим. Ты должен, конечно, оставаться в своем погребе: тебя разыскивают. Меня — нет. Я не засвечен, у меня свободны руки. Я могу разгуливать днем; от меня даже попахивает святостью после той истории двухлетней давности; сколько козырей можно использовать! Что ты об этом думаешь?