Автор предупреждает, что все события романа вымышлены, а всякое сходство его героев с реально существовавшими или существующими лицами является случайным.

Поль Кенни

Глава I

Около трех часов утра погасли последние огни в номерах отеля «Риц». Лишь в холле и в коридорах осталось слабое освещение, достаточное, чтобы указать дорогу возможному позднему гостю.

Кроме ночного дежурного и коридорного, весь персонал гостиницы лег спать. Во всяком случае, так должно быть в столь поздний час.

Неожиданно дверь одной из служебных комнат бесшумно открылась и метрдотель Халид Рашир, такой же безупречный в своем черном фраке, как если бы он собирался на работу, углубился в коридор размеренным и неслышным шагом.

Не воспользовавшись лифтом, он спустился по лестнице на второй этаж, пересек пустую гостиную и, внимательно осмотревшись, вошел в один из отдельных кабинетов. Оказавшись в темной комнате, Халид Рашир вынул из кармана фонарик, зажег его и прикрепил к лацкану фрака.

Света фонарика было достаточно для той небольшой работы, которая ему предстояла. Овальный стол, окруженный шестью уютными креслами, занимал центр комнаты. Огромное зеркало в золоченой раме отражало этот ансамбль и роскошную люстру богемского хрусталя, висевшую над ним. Тяжелые шторы, спускаясь до полу, закрывали окна; у дальней стены стоял широкий диван, заваленный подушками. Резкий и стойкий запах царил в спертом воздухе этого места удовольствий.

Халид Рашир поднял за спинку одно из маленьких кресел и поставил его на стол. Затем гибким движением поднялся на него и встал на сиденье кресла, стараясь не задеть головой подвески люстры.

Несколько секунд он стоял неподвижно, затем, вытянув руки, стал осторожно вынимать мини-магнитофон, который был установлен в центре роскошного осветительного прибора. Его гибкие пальцы легко раскрыли застежки пластмассовой коробочки. Ловкими движениями он вынул записывающее устройство из сплетения хрустальных ветвей, листьев и розеток и сунул его в карман.

Халид встал на полированную поверхность стола и опустил кресло на ковер. Определив взглядом местонахождение двери, он выключил фонарик и направился к выходу. Именно в этот момент вспыхнул и уперся в него лучик света и приглушенный голос произнес:

— Подождите секунду. Поднимите руки и не двигайтесь.

Смертельный холод пронзил Халида, заледенил его затылок. Непобедимый рефлекс заставил его повернуться к источнику света, ослепившему его.

— А, это вы? — произнес голос с оттенком мрачного удовлетворения. — Отлично, теперь повернитесь.

Человек, должно быть, все время прятался за плотными драпировками. Стоя перед окном, он держал в одной руке фонарь, а в другой пистолет.

Халид подчинился. Глаза его уже привыкли к полутьме, и в зеркале он смог рассмотреть, что его противник одет в форму офицера иракской армии.

Он заранее знал, чем закончится эта встреча. Один из них не выйдет живым из этой комнаты.

С трудом метрдотель выговорил:

— Не убивайте меня. Моя смерть причинит вам массу неприятностей. Если вам нужен магнитофон, забирайте его.

Мужчина подошел к столу, положил на него включенный фонарь и тихо сказал:

— Разумеется, я его возьму. Но я совершенно не намерен вас убивать. Зачем вызывать скандал?

Халид знал, что его собеседник лжет. Офицер, может быть, и не собирался убивать его сразу, но все равно Халид был обречен, потому что он их видел, всех пятерых, и догадывался, зачем они собрались в этом отдельном кабинете. Как только он выйдет из «Рица», его убьют на первом же углу.

Иракский офицер вплотную приблизился к метрдотелю. Он взмахнул рукой, желая оглушить его рукояткой пистолета, но Халид не отрывал взгляда от зеркала и сумел вовремя уклониться от удара. Мертвой хваткой он обеими руками вцепился в запястье офицера и повалил его на ковер. Падая, тот выронил свой пистолет, который Халид ударом ноги загнал в угол комнаты. Между ними завязалась беспощадная борьба. Офицер был хорошо натренирован, но Халид великолепно владел всеми стилями рукопашного боя. Одинаково стараясь не шуметь, они обменивались жестокими ударами. Несколько оглушенный ударом в сонную артерию, Халид изо всех сил ударил коленом в низ живота противника. Тот, на мгновение парализованный резкой болью, расслаблявшей все мускулы, застонал. Метрдотель обрушил ребро ладони на адамово яблоко офицера. Затем, нагнувшись, он сжал горло, с безумным упорством вдавливая пальцы в гортань. Халид разжал руки, лишь когда противник совершенно обмяк. Залитый потом, он встал, запыхавшись. Горькое удовлетворение, которое доставила ему победа, мгновенно испарилось. Этот труп, который невозможно убрать, рано утром вызовет панику в отеле.

Халид вытер влажные руки платком, обмотал им пальцы, чтобы выключить фонарь, оставшийся на столе. Не заботясь ни о пистолете, ни о теле, лежащем на полу, он вышел, тщательно закрыл дверь и вытер ручку.

Он поспешно отряхнулся, поправил одежду, узел галстука, потом, прислушавшись, вернулся по возможности спокойным шагом на верхние этажи, не встретив ни единой живой души.

Войдя в свою комнату, он, не включая света, распахнул окно и вдохнул свежий ночной воздух. Под небом, усыпанным крупными звездами, Тигр лениво нес свои воды в нескольких десятках метров от «Рица», а вдали виднелись руины древней Ниневии. Халид с облегчением снял фрак. У него быстро созрел план, и его надо было выполнить во что бы то ни стало прежде, чем в кабинете обнаружат убитого офицера.

Метрдотель осмотрел магнитофон, чтобы убедиться, что он не пострадал. Внешне, во всяком случае, все было в порядке. Собираясь включить его, Халид выдвинул ящик ночного столика и взял оттуда шнур с наушниками и только тогда заметил, что фонарика, взятого из ящика полчаса назад, у него больше нет.

Он, должно быть, отцепился от лацкана во время схватки и теперь лежал, вне всякого сомнения, недалеко от тела иракского офицера.

Ошеломленный этим открытием, метрдотель поднялся. Он решил вернуть фонарик: на нем достаточно отпечатков, чтобы Халида повесили высоко и сразу. Снедаемый тревогой и проклиная свою забывчивость, он надел легкий шелковый халат и обмотал шею платком. Выйдя в коридор, он вновь углубился в лабиринты отеля. На лестничной площадке он услышал разговор коридорного с ночным дежурным и замер. И все же ему удалось добраться до гостиной на втором этаже. Как тень, он проник в отдельный кабинет и вздрогнул, оказавшись вблизи трупа. В полной темноте он сделал крюк, чтобы взять со стола оставленный фонарь, и включил его.

Луч света прошел по искаженному лицу мертвеца, обежал пол под столом и креслами и остановился на предмете, похожем на никелевую зажигалку. Халид жадно схватил его, затем выключил фонарь офицера и быстро вытер его полой халата, прежде чем положить возле тела. Он бросил последний взгляд на паркет, чтобы убедиться, что не потерял ничего другого.

Возвращение прошло спокойно. Вернувшись к себе, он рухнул на кровать и вытер лоб платком.

Теперь, немного успокоившись, он понимал, насколько легко отделался. Не только избавился от этого офицера, но и не был замечен во время своих ночных походов.

Ужин, на который собрались пятеро офицеров королевской армии, вероятно, имел особое значение, если один из них взял на себя труд проверить, не спрятаны ли в комнате микрофоны. Заметив магнитофон, он не тронул его, предпочитая взять его владельца с поличным.

Человек, спрятавшийся за шторой, действовал и говорил бы иначе, если бы встреча не была тайной. Он мог предупредить полицию, пока оставался на страже в кабинете, или же поставить на ноги весь отель во время схватки. Оставив свои размышления, Халид занялся магнитофоном. Он посмотрел на индикатор длины, перемотал назад. Аппарат остановился в тот момент, когда выключили люстру, то есть примерно через двадцать минут после ухода офицеров. Халид высчитал, что запись длится не менее полутора часов. Слишком долго. До рассвета он должен был закончить еще много дел и поэтому не мог прослушать разговор военных с начала до конца. Но нескольких фрагментов будет достаточно, чтобы выяснить, какова была цель этой встречи.

Вставив наушник в ухо, метрдотель сосредоточился. Несмотря на довольно сильный шумовой фон и постоянный звон вилок и ножей о тарелки, фразы, произнесенные присутствующими, были прекрасно слышны.

Наткнувшись на неизбежные в начале разговора банальности, Халид прокрутил пленку дальше. Через несколько секунд его интерес возрос настолько, что он закрыл ладонью ухо, оставшееся без наушника, чтобы ему ничто не мешало. Он весь превратился в слух. Эта пленка была, несомненно, самой большой удачей за всю его карьеру агента!

Халид очень хотел прослушать пленку до конца, но, к сожалению, у него не было на это времени. Два коротких включения в других местах пленки окончательно убедили его, что полученная информация бесценна.

Многие люди в Мосуле или Багдаде заплатили бы ему баснословные деньги за эту запись.

Вот только ее владелец имел большие шансы быть убитым, если представит свою добычу человеку, тоже замешанному в деле.

В конце концов Халид решил поскорее избавиться от этого взрывного отчета, незамедлительно доставив его по назначению.

Он вынул наушник, нажал на кнопку перемотки. Пока пленка вращалась, Халид взял из ящика комода листок бланка «Рица», какие дирекция предоставляла в распоряжение путешественников.

На белой странице он написал обычной авторучкой несколько строк, прося забронировать место на борту самолета БОАК, вылетающего из Багдада в Лондон в следующий вторник, и подписался: «Майор И. Дж. Льюис».

Затем на обороте он написал довольно длинное сообщение симпатическими чернилами. Это заняло более получаса.

Тем временем магнитофон автоматически остановился.

Оставив сушиться текст, Халид открыл кассетник, извлек из него плоскую катушку с лентой, размером примерно с рулончик серпантина, положил ее вместе с запасной чистой лентой в картонную коробку и завернул в бумагу. Он обвязал сверток веревкой и приклеил этикетку, на которой написал: «Образец, без цены. Получатель: м-ль Марта Ланже, до востребования, Багдад». Затем, сложив письмо, он вложил его в конверт, который адресовал в «Левант Эйр-Транспорт К0», отдел бронирования, эр Рашид-стрит, Багдад.

Он посмотрел на часы — было уже двадцать пять минут пятого. Начинался рассвет, небо на востоке посветлело.

Борясь с усталостью, Халид собрал все вещи, от которых должен был избавиться на случай возможного обыска: пузырек с симпатическими чернилами, бутылку проявителя, пистолет «маузер» калибра шесть тридцать пять, карманный магнитофон с наушником, записную книжку, содержащую необходимые элементы кодирования шифрованных текстов, и необычно маленький фотоаппарат.

Кроме шифрблокнота, который разорвал на мелкие кусочки и спустил в унитаз, он все сложил в коробку от обуви и завернул ее в старую газету.

Халид сменил черные брюки с лампасами на другие, из серой фланели, поменял рубашку, тщательно почистил фрак, чтобы уничтожить следы борьбы, повесил его на вешалку. Затем, надев легкий пиджак, взял деньги, чистый носовой платок и бумажник. В четверть шестого, с письмом во внутреннем кармане пиджака и двумя свертками в руках, он вышел из своей комнаты и на этот раз воспользовался лифтом, предназначенным для персонала.

Кабина спустилась в подсобку. Служебная дверь, закрытая изнутри на засов, выходила на улочку, еще совершенно пустую в этот ранний час.

Халид спокойно вышел из отеля. Он был свободен до полудня, и дирекцию совершенно не заботили его приходы и уходы. Так что он решил создать себе алиби и не присутствовать, когда начнется уборка гостиных второго этажа.

Если впоследствии его будут допрашивать, он сможет утверждать — и доказать, — что его не было в «Рице» в момент, когда произошло убийство.

Через день, ближе к вечеру, европейка — служащая отдела бронирования «Левант Эйр-Транспорт К0», проинформированная неким майором Льюисом, подошла к окошку Центрального почтамта в Багдаде. Она предъявила удостоверение личности, на которое служащий даже не взглянул. Он посмотрел на привлекательную молодую женщину — француженка, сразу видно, — подмигнул черным глазом и сказал по-английски:

— Еще один небольшой подарок для вас. Ваши пассажиры не скупятся.

Марта Ланже весело засмеялась, положив голые руки на стойку.

— Это не щедрость, это страх, — сказала она с хитрой миной. — Это чтобы не получить места сзади! Представляете физиономию директора, если бы я разрешила им адресовать свои презенты в офис компании?

Она фыркнула. Иракский служащий улыбнулся, открыв два ряда безупречных зубов. Он передал молодой женщине маленький сверток, пришедший из Мосула. Надпись «образец, без цены» окончательно развеселила его.

— Признайтесь, что это стоит дороже, ваше… «без цены».

— Я надеюсь, — ответила Марта Ланже. Повернувшись на каблуках, она ушла грациозной походкой со своим свертком в руках.

Служащий собрал мелочь только тогда, когда изящные бедра европейки окончательно исчезли из поля зрения.

Глава II

Было пять часов утра. Караван из двадцати четырех верблюдов, тяжело груженных ящиками, шедший от сирийско-иракской границы, медленно продвигался по пустыне, вдали от традиционных троп.

Впереди, в трех или четырех километрах от каравана, арабы, сидевшие на верблюдах, бдительно вглядывались в горизонт.

А в десяти километрах к югу начальник патруля охраны нефтепровода «Ирак Петролеум компани», рыжий англичанин атлетического сложения по фамилии Келли, наблюдал в сильный бинокль за медленным продвижением каравана и ехавших впереди разведчиков.

Лежа на животе за вершиной песчаного холма, крепко упершись локтями в землю, Келли рассказывал своему помощнику о том, что видел в бинокль. У подножия холма шесть человек группы готовили чай на портативных нагревателях и болтали, куря сигареты.

— Ставлю десять акций компании против билета вещевой лотереи, что эти прохвосты — контрабандисты, — прошептал Келли, не отрываясь от бинокля.

Ван Каст, его помощник, невозмутимый голландец с красным лицом, спокойно сказал:

— Пока они не интересуются трубой, это нас не касается.

— У меня такое впечатление, что трубопровод интересует их меньше всего. Их дорога скорее отходит от него. Если я не ошибаюсь, они уйдут в направлении Аны. Тогда почему они не пошли по тропе, а?

— Может быть, потому, что они разгрузятся до Аны? — предположил ван Каст.

Собственно, так же думал и сам Келли. Тяжело груженные верблюды, пройдя уже километров тридцать от границы, не могли бы пройти этот путь дважды, не останавливаясь по дороге. Кроме того, их погонщики, которые, казалось, так старались пройти незаметно, не стали бы увеличивать риск быть обнаруженными, позволив себе одну или две остановки среди дня.

Келли, закончив наблюдение, повесил бинокль на грудь и сел рядом с ван Кастой. Он закурил сигарету и выпустил длинный столб дыма.

— Это не наше дело, — продолжил он, — но мне было бы любопытно узнать, что эти типы тут таскают.

— Девок, — весело предположил ван Каст, которого уже раздражало долгое воздержание в пустыне.

— В ящиках? — англичанин был шокирован.

Затем, увидев веселую искорку в глазах голландца, понял, что тот шутит.

— Вы ошиблись, — заключил он, неодобрительно качая головой. — Нет, на мой взгляд, я бы скорее сказал…

Он замолчал, пристально глядя на ван Каста, с лица которого мгновенно исчезла улыбка. Ветер донес до них щелчки выстрелов. Люди из группы охраны также услышали их и смотрели на двух европейцев с удивлением и тревогой.

— Не двигайтесь, — бросил им Келли, метнувшись к своему наблюдательному посту, где ван Каст присоединился к нему. Вдали продолжали трещать выстрелы. Двое мужчин, вглядываясь в пустынное пространство, быстро установили причину перестрелки.

— Они стреляют из автоматов? — растерялся Келли. — Они наверняка наткнулись на отряд полиции из форта Эн Нагиве.

— Да, их явно перехватили, — подтвердил ван Каст, различивший черные точки, мчавшиеся с востока навстречу каравану. Предупрежденный очередями своих разведчиков, караван остановился. В несколько секунд верблюды образовали широкий круг и легли на песок.

— Дьявол! — буркнул Келли. — Они не намерены отступать. Это превращается в настоящее сражение.

— Вам не кажется, что нам следовало бы оказать помощь полицейским? — спросил ван Каст, зная, что отношения ИПК и властей только улучшатся от акции такого рода.

— Нам платят за то, чтобы мы охраняли и ремонтировали нефтепровод, — возразил Келли резким тоном, — а не за то, чтобы мы играли в ковбоев при всякой перестрелке, возникающей в районе.

Голландец не настаивал. Разведчики спешились и активно обстреливали нападающих, из которых несколько человек уже лежали на земле.

Явно удивленные силой сопротивления, оставшиеся в живых полицейские последовали примеру своих противников и укрылись за верблюдами. Их рация, должно быть, во всю силу вызывала подмогу. За первой схваткой последовала некоторая передышка.

Келли, относившийся к происходящему как к футбольному матчу, принялся комментировать события.

— Проходимцы выиграли первый тур, но, если они не воспользуются этим, чтобы поскорее смыться, им в спину ударит целая рота.

— Точно, — убежденно подтвердил ван Каст. — И меньше чем через час.

Установилась тишина. Люди из группы охраны покинули свои джипы и улеглись возле начальства, чтобы посмотреть на спектакль. Они увидели укрепленный лагерь, образованный осажденным караваном.

Келли взглянул на часы: пять часов тридцать минут. В любом случае, даже если эта стычка и не касалась ИПК, он должен сделать свой доклад. Любой инцидент в радиусе пятидесяти километров от насосной станции Т-1 должен быть отмечен.

Ван Каст легонько толкнул локтем англичанина, приглашая продолжить наблюдение.

— Они переходят в атаку, — объявил он. — Они поняли, что имеют преимущество, но не сохранят его долго.

Действительно, яростные очереди снова разорвали тишину пустыни. Маленькие фонтанчики песка указывали места падения пуль. Контрабандисты, пришедшие из Сирии, казалось, решили расчистить путь и перебить полицейских, преграждавших им дорогу.

— Ну и ну! — произнес в замешательстве Келли. — Неужели они воображают, что если они перестреляют полицейских, то дальше путь будет свободен? В таком случае они жалкие идиоты. Смотрите, — продолжал он, удивленный, что его прогноз осуществляется так быстро. — Подкрепление уже идет, там, с севера, чуть восточнее лагеря, но намного дальше.

Крутя большим пальцем колесико настройки, ван Каст вскоре увидел двигающуюся колонну, на которую указывал англичанин.

— Им конец, — возликовал он. — Но это подразделение не относится к полиции, это, должно быть, батальон регулярной армии. Этим типам не повезло!

Непонятно было, заметили ли контрабандисты подход войскового подразделения или нет, но они продолжали свою атаку. Что же касается полицейских, то, получив второе дыхание от подхода неожиданной поддержки, они яростно сопротивлялись и расходовали боеприпасы не считая.

Колонна иракской армии быстро приближалась к месту боя. Цепочка грузовиков с пехотой перевалила через дюны, исчезая на мгновение в низинах и появляясь секунду спустя еще ближе к укрепленному лагерю. Теперь сирийцы не могли уже не видеть ее, но они по-прежнему сосредоточивали огонь своих автоматов на позициях, удерживаемых полицейскими.

— Они идут на самоубийство, — предсказал ван Каст. — Их единственный шанс на спасение — бросить оружие и сдаться.

— Если только у них нет гаубиц и они не пустят их в ход, — возбужденно заметил Келли. — Время открыть два или три ящика, собрать орудия и… Если они не сматываются сейчас, значит, считают, что могут выиграть матч.

— Да? — пробурчал голландец. — Но тогда это явный пограничный конфликт, и дело может иметь серьезные последствия.

Келли согласился. Оторвавшись от бинокля, он подозвал одного из своих людей и велел ему установить радиосвязь с насосной станцией.

— Скажите, что мы вернемся чуть позже, что происходит нечто, что мы хотим увидеть, но у нас все хорошо. Никаких уточнений, понятно?

Тот кивнул и пошел к передатчику, установленному в одном из джипов.

Пока он передавал сообщение, ситуация быстро развивалась. Военные грузовики, не изменив маршрут, описывали широкий вираж с явной целью укрепить сначала тылы полицейских и высадить солдат под прикрытием их огня. Все произошло очень быстро: пехотинцы спрыгнули на землю, даже не дожидаясь, пока грузовики остановятся, и сразу начали стрелять.

Окаменевшие Келли и ван Каст увидели, как сирийцы, перестав стрелять, выходили из своего укрытия. Полицейские, сражавшиеся с ними, все до одного были убиты выстрелами в спину. Сражение закончилось: контрабандисты и солдаты обнимались, плясали, подбрасывая в воздух свои автоматы в знак радости.

Келли, не веривший своим глазам, выругался. С примерным хладнокровием ван Каст сказал ему:

— Мое мнение, что это нечто, чего лучше не видеть.

Келли опустил бинокль, задумчиво потер щеку, посмотрел на своего помощника, потом на остальных членов группы.

— Не… — рявкнул он. — Все слышали, что сказал мой заместитель? Так вот, это и мое мнение. Мы только что присутствовали, не желая того, при невероятно грязном деле. Убийство двенадцати полицейских при деятельном участии королевской армии — это тайна, которая может стоить вам жизни, если вы ее разболтаете в Киркуке, Мосуле или Багдаде во время одной из ваших увольнительных. Так что закройте ваши рты ради вашей же безопасности. А теперь мы замрем, пока все кончится: если нас заметят, то с нами разделаются, как с полицейскими.

Ошеломленные люди кивнули. По приказу ван Каста они накрыли джипы маскировочным брезентом, используемым обычно во время песчаных бурь, и легли в тень машин. Вернувшись на свой наблюдательный пост, Келли и ван Каст продолжали вполголоса переговариваться.

— Мне не нравится, что придется сделать этот доклад, — озабоченно сказал англичанин. — Это может навлечь на нас неприятности. Почему в этой проклятой стране мы должны заниматься чем-то кроме нефти?

— Потому что здесь все прямо или косвенно касается нефти, — невозмутимо ответил ван Каст.

Солнце начинало припекать. Однако возле каравана развернулась бурная деятельность. Грузовики подъехали к верблюдам, с которых люди снимали ящики и переносили на руках в военные грузовики.

Перегрузка длилась не больше получаса. Потом караван отправился в направлении границы, теперь уже без разведчиков. А армейские машины выстроились в цепочку и, подняв большой столб пыли, уехали на север.

Только трупы людей и верблюдов, убитых во время боя, остались на земле; солнце и песок очень быстро превратят их в маленькие кучки костей, не поддающихся опознанию.

Когда оба каравана скрылись за горизонтом, Келли дал сигнал трогаться в путь.

— Что-то неладно в Иракском королевстве, — процедил он сквозь зубы, обращаясь к ван Касту. — Однажды это свалится на нас, вот увидите.

В три часа дня оператор радиотелеграфной станции, собирающей сообщения с насосных станций, скважин и нефтеочистных сооружений, получил длинную радиотелеграмму с Т-1. Оператор расшифровал ее, напечатал на машинке открытый текст и направился к начальству.

Феликс Лемуан, бывший радист торгового флота, был уроженцем Тулона. Все пять лет войны он мотался по морям, и наконец ему предложили стабильное, очень хорошо оплачиваемое место на Ближнем Востоке.

Он согласился с тем большим энтузиазмом, что его подбодрил один сдержанный господин лет шестидесяти, большой любитель курить трубки. Он с большим тактом воззвал к его патриотическим чувствам, пообещал поддержку его кандидатуры на высоком уровне, если Лемуан в свою очередь возьмет на себя обязательство поставлять сведения в «специальную» службу МИДа. Такая дополнительная работа, выполняемая со здравым смыслом, приносила дополнительное вознаграждение, непредусмотренное в контракте с ИПК.

Среднего роста, коренастый, Лемуан излучал хорошее настроение и беззаботность, но когда он ознакомился с содержанием доклада, отправленного Келли, лицо его омрачилось. Он еще два раза перечитал текст, пока печатал его, потом положил в конверт, а конверт — в медный цилиндр, который отправил в пневматическую трубу.

В пять часов, закончив работу, он уступил свое кресло коллеге-британцу. Он медленно вернулся пешком в жилой квартал Арафа, где, как и все работники компании, имел квартиру с кондиционером, обустроенную с большим комфортом.

Едва войдя в свою квартиру в одном из многоэтажных домов, спрятавшихся в островке зелени, он сел к секретеру и вынул из ящика писчую бумагу нежно-голубого цвета.

То, что он написал чернилами на лицевой стороне, начиналось с «Моя дорогая», а заканчивалось одной из тех фраз, какие женщины перечитывают раз пять и какие побуждают их сохранять письмо.

На обороте симпатическими чернилами Лемуан написал:

«Считаю нужным сообщить вам, что сегодня на рассвете в десяти километрах к северо-западу от станции Т-1 группа наблюдения под руководством техника-англичанина стала свидетелем следующих фактов…»

На всей территории, по которой тянулся нефтепровод, не происходило ничего, о чем бы Лемуан не знал, но ему впервые представился случай отправить такой важный рапорт. В большинстве случаев речь шла всего лишь о попытках диверсий в непосредственной близости от сирийской границы.

Закончив свое письмо, он вложил его в конверт, на котором написал адрес: «Мисс М. Ланже, „Зиа-отель“, эр Рашид-стрит, Багдад».

Он вышел из дома, чтобы отправить его с ближайшей почтой.

Марта Ланже получила письмо вечером следующего дня, когда брала ключ в отеле, вернувшись из авиакомпании, где работала. Она знала, что все письма содержат скрытый текст, но не читала его и даже не знала, как его проявить. В некотором смысле ей нравилось, что все обстоит именно так. Роль «почтового ящика», по ее представлениям, была достаточно опасной.

Иногда она спрашивала себя, почему осталась в Багдаде вместо того, чтобы вернуться во Францию после невероятного приключения, бросившего ее из Дамаска в Иорданию, а оттуда в Ирак… Но ей не надо было долго размышлять, чтобы признать, что она без возражений уступила доводам странного человека, о котором сохранила — как ни парадоксально — нежные воспоминания и которого знала под именем Франсис Коплан. В то время, соглашаясь, она думала, что сохраняет шанс увидеть его вновь. Но прошло больше года, а он так и не вернулся в Багдад.

Она решила передать письмо по назначению после ужина. Это было несложно, но чувство, что она выполняет секретную миссию, постоянно давило на ее настроение и взвинчивало нервы.

В восемь часов вечера, незадолго до темноты, она вышла из отеля. Сто раз она говорила себе, что если за ней следом идут, то не по той причине, которой она боялась, но все напрасно. Ей приходилось подавлять постоянное желание обернуться и посмотреть назад.

Европейка, гуляющая одна по центральной улице Багдада, неизбежно обращала на себя внимание. Да и ее платье, элегантное и изящное, притягивало к себе взгляды. Однажды тип из посольства объяснил ей совершенно серьезно: «Понимаете… Вы должны быть так заметны, так привлекать всеобщее внимание, чтобы никому не приходила мысль вас заподозрить…»

Прокладывая себе путь в толпе, заполнившей вечернюю улицу, Марта Ланже дошла до швейцарской чайной — единственного заведения в Багдаде, куда европейка могла спокойно зайти поесть пирожных.

Большую часть посетителей составляли американки и англичанки. Молодая женщина выбрала маленький столик в углу салона, и вскоре к ней подошел гарсон, готовый принять заказ.

Это был белый мужчина неопределенной национальности с открытым и приветливым лицом. Повернувшись спиной к остальным клиенткам, он незаметно подмигнул Марте.

— Китайский чай и несколько птифуров, — сказала она. Он поклонился и ушел.

Марта погрузилась в изучение карточки, имевшей несколько отделений. Когда она отложила ее, письмо было внутри. Гарсон принес заказанное, небрежно забрал карточку и отправился к другому столу. Пять минут спустя он закрылся в телефонной кабине чайной и стал набирать номер.

Глава III

Официально Роже Фабиани был заместителем директора отделения Французского банка в Багдаде. Он был дельным сотрудником, но в основном его жизнь была посвящена работе другого рода.

Ему было тридцать четыре года, он был черноволосый, смуглый, среднего роста. Худощавость скрывала его удивительную физическую силу, а вдумчивое лицо — нервозный темперамент. Он считался мирным и уравновешенным человеком. Роже Фабиани открыто поддерживал дружеские отношения с Эктором д'Эпенуа, экономическим советником посольства Франции. Они часто появлялись вместе в обществе, ужинали в «Регент-паласе» или в «Семирамиде», посещали кабаре «Абдула» и от случая к случаю казино.

В тот вечер они спокойно беседовали в гостиной Фабиани за стаканом виски.

— У тебя случайно нет причины поехать в Мосул? — осведомился Фабиани, озабоченно глядя на собеседника.

— В принципе мог бы найти… А почему ты спросил?

Эктор д'Эпенуа имел вид пресыщенного отпрыска богатой семьи, привыкшего к жизни космополита. У него были изящные аристократические руки, и когда он свободно говорил с собеседником, он часто соединял кончики пальцев, и этот жест выдавал его непринужденность и раскованность.

— Я тебе рассказывал о записи, присланной четыре дня назад Халидом Раширом, — продолжал вполголоса Фабиани. — Так еще Лемуан прислал мне вчера довольно странный рапорт. Я бы не удивился, если бы существовала прямая взаимосвязь между совещанием в «Рице», в Мосуле, и стычкой, увиденной служащими ИПК на сирийской границе.

Эктор д'Эпенуа поднял брови и постучал кончиками пальцев друг о друга.

— Возможно, но при чем здесь поездка в Мосул? Фабиани наклонился вперед, уперся локтями в колени, раздавил в хрустальный пепельнице сигарету, выкуренную едва до половины.

— Халид, бесспорно, прислал нам информацию первостепенной важности, но недостаточно точную, чтобы использовать ее. Кто были те офицеры, разговор которых записан на пленку? Кто председательствовал на собрании? Халид ничего об этом не пишет. Более того: ничего не объясняя, он мне заявляет, что прекращает свою деятельность в качестве агента на неопределенный срок, и просит больше не связываться с ним. Совершенно ясно, что он боится. А он не особо впечатлителен. Я бы хотел, чтобы ты поехал и посмотрел на месте, что случилось, и чтобы ты по возможности дополнил наши сведения об этих заговорщиках.

Д'Эпенуа согласно кивнул головой:

— Хорошо. Это ведь не первый признак нездоровья королевской армии, и это доказывает, что страна в двух шагах от революции. Во дворце как будто ничего не замечают.

Фабиани живо спросил:

— Ты встречался с Тариком?

— Сегодня днем. Король и регент готовятся к поездке в Стамбул, принцессы веселятся, а премьер-министр очень легкомысленно воспринимает эти маленькие проявления народного недовольства.

Фабиани нетерпеливо махнул рукой и заговорил более сухим тоном:

— Все трещит по швам, и, кажется, никто не хочет принимать это всерьез, ни здесь, ни в Париже. Мои сведения Старика не интересуют; он не отвечает мне, словно умер. Но на этот раз я хочу вывести его из спячки. Я соберу конкретные доказательства, что катастрофа буквально на пороге, и пусть он снабдит нас точными инструкциями на случай, если разразится революция.

После некоторого размышления д'Эпенуа произнес:

— Возможно, это не так уж неизбежно, как ты полагаешь. Посол внимательно следит за ситуацией, но он считает, что это всего лишь «легкое оживление панарабизма, поддерживаемое элементами извне».

— Что ты говоришь, — саркастически заметил Фабиани. — Мне бы хотелось сообщить ему, что планируется убийство королевской семьи, и увидеть его морду при этом. И на этот раз я пройму его. Я рассчитываю на твою помощь, Эктор. Когда ты выяснишь все подробности у Халида и узнаешь о причинах его поведения, на обратном пути ты остановишься в Киркуке. Там ты должен увидеться с Лемуаном. В его сообщении не указано главное: полк и дивизия, которым принадлежит то подразделение мотопехоты, что участвовало в уничтожении полицейского отряда в пустыне.

— Черт! Ты хочешь собрать настоящее обвинительное досье?

— Я хочу довести расследование до конца, распутать нити этих интриг, выяснить, чего мне ждать. Мы здесь именно для этого, представь себе. Имеем ли мы дело с иракской революцией или это просто какое-то движение, подстрекаемое Египтом, чтобы еще раз прервать поставки нефти в Европу? Или это козни русских? Мы должны узнать это, старина, и быстро. Времени мало.

Д'Эпенуа ответил не сразу.

— Твоя цель похвальна, но слишком амбициозна. В Ираке у нашей организации нет почти никаких возможностей.

— Ну и что же, — отрезал Фабиани, — значит, каждому из нас придется вылезти из кожи. Хватит дремать. Эта страна была сравнительно спокойным уголком, но котел начинает закипать. Позавчера Лавирон сообщил мне из Басры, что докеры прошли там по улицам, вопя: «Долой колониализм!» и «Нури-саида — к стенке!» Полиция их разогнала, замела нескольких заводил, и этим все кончилось. Пресса не говорит об этом ни слова, так же, кстати, как и о кровавом эпизоде близ границы. Это показывает, что охвачена вся территория, и если мы хотим сохранить наши позиции на Среднем Востоке, нам давно пора понять, откуда дует ветер.

Они замолчали, и в гостиной установилась тяжелая тишина. Эктор д'Эпенуа достал новую сигарету.

— Да, — неохотно согласился он, — времена, когда мы могли ограничиваться ролью пассивных наблюдателей, возможно, прошли. Это действительно жаль, потому что я обожаю покой.

И после долгого вздоха сожаления он добавил:

— Договорились: я выеду в Мосул на машине завтра, около полудня.

На своей бледно-голубой «ДС» со значком дипломатического корпуса Эктор д'Эпенуа покрыл четыреста пятьдесят километров месопотамской пустыни, отделяющих столицу от Мосула, за шесть часов.

На окраине Мосула было построено несколько новых кварталов, но центр его был невероятно ветхим. Извилистые, запутанные улочки, застроенные старыми кирпичными домами с деревянными балконами, множество минаретов и башен, свидетельствующих о прошлом величии города. Этот муравейник разрезает пополам единственная прямая улица. Сто двадцать тысяч человек проживают на правом берегу Тигра: смешанное население состоит из курдов, турок, арабов, есть тут и колония белых.

Проезжая по городу с пересохшим горлом, Эктор д'Эпенуа бросил завистливый взгляд на «Рест-хауз», лучший отель Мосула, но продолжил путь до отеля «Риц».

Как только его машина остановилась, к ней бросились носильщик и портье.

Д'Эпенуа вошел в холл, раздумывая, чего же ему хочется больше: выпить в баре стаканчик или принять прохладный душ. Выбрав душ, он пошел к отделу регистрации, чтобы взять номер с ванной. Он решил подняться туда немедленно и попросил, чтобы ему как можно быстрее подали виски с содовой..

Через два часа свежевыбритый, одетый в легкий элегантный костюм светло-серого цвета, д'Эпенуа спустился в ресторан, где, как завсегдатай, указал метрдотелю Халиду столик, расположенный возле широких окон, откуда открывался вид на Тигр и далекие склоны гор Курдистана.

Халид чуть заметно вздрогнул, узнав француза. Однако, подавая путешественнику меню, он сохранил профессиональную невозмутимость.

Д'Эпенуа быстро просмотрел карту. Делая вид, что советуется с метрдотелем по поводу одного из блюд, он прошептал:

— Мне надо с вами поговорить… Где и когда?

Принимая его игру, Халид склонился над столом и, указывая кончиком карандаша на фирменное блюдо, ответил очень тихо:

— После ужина возвращайтесь к себе в номер… Могу вас уверить, сэр, что этот цыпленок с пряностями очень вкусный. С ним подаются яблоки по-английски, и он не очень наперчен.

— Отлично, — согласился д'Эпенуа более громким голосом. — Прибавьте к нему полбутылки розового анжуйского. А для начала салат из огурцов.

Халид записал, поклонился и пошел передать заказ одному из официантов.

За едой д'Эпенуа отгородился от всего зала ежедневной газетой на английском языке: «The Iraqi Times». Закончив ужин и выпив кофе, он вышел из ресторана и поднялся в свой номер.

Он сел в кресло и настроился на долгое ожидание, потому что Халид мог освободиться только довольно поздно. Но прошло едва десять минут, как в дверь тихонько постучали.

Он открыл и увидел на пороге Халида.

— Простите, сэр, — произнес тот, — вы забыли на столе записную книжку.

Говоря это, он прикрыл глаза. Его рука протягивала д'Эпенуа сложенную записку.

— А? Спасибо. Вы очень любезны, — сказал француз, беря квадратик бумаги.

Метрдотель снова поклонился и ушел по коридору, а д'Эпенуа, заинтригованный, закрыл дверь и сел в кресло.

Текст записки был лаконичен: «Встреча здесь невозможна: везде микрофоны. Снимите номер в „Рест-хаузе“. Я приду туда после полуночи».

Д'Эпенуа машинально разорвал записку на мелкие кусочки; он задумчиво бросил обрывки в отверстие стока воды в ванне и пустил немного воды.

Идея снять номер в «Рест-хаузе» на три часа ему не улыбалась. Менять в этот час гостиницу не хотелось. И то и другое могло показаться странным, а среди персонала отелей всегда есть как минимум один осведомитель.

После недолгого раздумья д'Эпенуа нашел более приемлемое решение.

Он спустился в бар, спокойно выпил там два стакана вина, потом вышел из «Рица» с явным намерением немного прогуляться, прежде чем лечь в постель.

Он прошелся по Ниневех-стрит, постоял на мосту, соединяющем берега Тигра, потом, незадолго до полуночи, пошел обратно к отелю. Однако вместо того, чтобы направиться к центральному входу, он обошел здание и стал бесцельно ходить по улочке, куда выходили двери гостиничных служб. Когда минут двадцать спустя Халид вышел из служебной двери, д'Эпенуа позволил ему уйти вперед; он мог это сделать, зная, куда направляется метрдотель.

Однако через несколько минут Халид попросту оторвался от д'Эпенуа. Впрочем, тот шел за метрдотелем с единственной целью убедиться, не идет ли кто за ним.

Довольный, убедившись, что никакого хвоста нет, он ускорил шаг на Фарук-стрит.

Он был уверен, что Халид из предосторожности выберет самый сложный путь, и знал, что быстрее него дойдет до «Рест-хауза».

Но наконец и Халид появился на аль Садик-стрит. Д'Эпенуа перехватил его в тот момент, когда он выходил на площадь.

Иракец от неожиданности отступил немного назад. Он, впрочем, тотчас же узнал француза, но выражение недовольства на его лице осталось.

— Вы не должны были подходить ко мне среди улицы, — упрекнул он.

— Еще менее удобно встречаться в номере «Рест-хауза», на глазах служащих, — возразил д'Эпенуа ровным тоном. — Что не ладится, Халид?

Метрдотель свернул на проспект, идущий к британскому консульству.

— Я бы предпочел, чтобы вы не приходили ко мне, — без лишних слов заявил он. — Я ведь писал, чтобы со мной не восстанавливали связь в течение некоторого времени.

— Знаю. Но того, что вы нам сообщили, недостаточно. Без дополнительной информации эти сведения теряют значительную часть своей ценности. И потом, почему вы вдруг решили сжечь все мосты?

Халид внимательно огляделся и потом глухо произнес:

— Мне пришлось убить человека, чтобы отправить вам эту запись. Одного из офицеров, присутствовавших на собрании.

Д'Эпенуа помрачнел. Его пальцы задвигались в карманах.

— Грязная история, — сказал он. — Что произошло?

— Это случилось, когда я пошел забирать магнитофон. Они заметили его, и один из них ждал меня. Позже, когда я слушал отрывки записи, я понял, что мое положение может стать невыносимым, и я все выбросил в реку.

— Хм… понимаю, почему в вашем рапорте были пробелы. Вы хотели убрать все до того, как обнаружат тело?

— Да. Самое большее, чего я боялся, не полицейского расследования, а того, что сделают коллеги того типа, которого я устранил. Исчезновение магнитофона подвергает их ужасной опасности, и главное — оно висит угрозой над заговором, который они готовят.

— Боже мой! — воскликнул д'Эпенуа, мгновенно вспотев. — Значит, заговорщики знают, что их слова были записаны и пленка куда-то уплыла? Но это же катастрофа.

— Они одержимые! — подтвердил Халид вполголоса. — Под предлогом помощи полиции и желания отомстить за товарища они ведут свое расследование. Один из них уже трижды допрашивал меня. Инспектора тоже. Но у меня алиби, которое устоит перед всеми атаками: считается, что япровел всю ночь в одном закрытом доме, где меня видели пять женщин.

Идя вперед, д'Эпенуа размышлял. Изменит ли планы мятежных офицеров эта катастрофическая для них утечка?

Вполне вероятно, но это также сужало возможности использования записи. Однако ее познавательное значение сохранилось.

— Могли бы вы назвать мне имена, звания и части офицеров, замешанных в это дело? — спросил он после некоторого раздумья.

— Имя убитого — да, я узнал его от самих следователей: это был капитан Салех Джафар из 2-го артиллерийского полка, расквартированного в Мосуле. Что касается остальных, я не могу вам сказать ничего, кроме званий: был полковник пехоты, полковник ВВС, бригадный генерал с эмблемой механизированной бригады и капитан королевской гвардии. Возраст — от двадцати пяти до тридцати пяти лет.

Д'Эпенуа отпечатал эти сведения в своей памяти, потом спросил:

— Какой номер части полковника?

— Номер 52… Один из полков, которые король отправил а Иорданию на помощь своему кузену в период напряженности прошлым летом.

Д'Эпенуа знал, что целая иракская дивизия стояла в Аммане многие месяцы. Присутствие этого полковника в Мосуле было бы загадочным, если бы его цели не были объяснены встречей в «Рице».

— Халид, вы оказали нам неоценимую услугу, — серьезно заключил д'Эпенуа. — Возможно, вы вставили в колеса палку, которая изменит весь ход событий. За шесть лет эта страна превратилась в огромную стройку благодаря крупным инвестициям Организации экономического развития[1], и она становится современной страной. Нельзя, чтобы это было уничтожено честолюбием горстки экзальтированных военных… Франция, во всяком случае, постарается не допустить, чтобы Ирак превратился в руины.

— Я в этом никогда не сомневался, — уверил Халид, и в первый раз тонкая улыбка осветила его напряженное лицо.

Д'Эпенуа прошептал:

— Я уеду завтра утром, отныне, в силу обстоятельств, вы освобождены от всех обязательств по отношению к нам. Но если дела станут плохи, вы можете обратиться к нам: мы предоставим вам надежное убежище. Вы возобновите контакт, когда сочтете нужным.

Глава IV

На следующий день, ранним утром, Эктор д'Эпенуа выехал из Мосула. Через Эрбиль путь до Киркука был длиннее, чем по прямой, но дорога была намного лучше.

В пути он еще раз обдумал признания Халида Рашира.

Он попытался представить себе, что могут предпринять эти офицеры, чтобы выяснить, кто убил капитана Салеха Джафара, и заполучить компрометирующую запись.

Если бы они рассуждали логично, они должны были бы прийти к выводу, что человек, установивший магнитофон, заранее знал, что собрание состоится и в каком именно кабинете; затем — что установить аппарат и изъять его мог только человек, имеющий отношение к отелю. Значит, их подозрение неизбежно должно обратиться именно на метрдотеля. Положение его было самым критическим.

Эктор д'Эпенуа много раз смотрел в зеркало заднего обзора, но не заметил, однако, ни малейшего облачка пыли, которое внушило бы ему опасения, что его преследуют.

К девяти часам утра он доехал до промышленного центра, застроенного буровыми вышками, нефтеочистными сооружениями и огромными алюминиевыми резервуарами.

Возле этих сооружений старый маленький Киркук, построенный на холме, оставался почти незаметным. В воздухе стоял сильный запах сырой нефти, словно вывеска штаб-квартиры «Ирак Петролеум компани».

Оставив машину на одной из улиц жилого квартала Арафа, д'Эпенуа пешком отправился на почту.

Из телефонной кабины он позвонил в квартиру Феликса Лемуана. Там ему никто не ответил, и он набрал номер Технического центра. Сначала его соединили с радиоузлом, и наконец к аппарату подошел Лемуан.

— Добрый день, — сказал д'Эпенуа по-французски. — Я проезжал мимо и хотел пообедать вместе с вами.

Он не назвался, поскольку фразы-пароля, произнесенной им, было достаточно, чтобы Лемуан понял, кто ему звонит.

— О! Какой приятный сюрприз! — сказал тулонец веселым тоном. — Приходите через час в ресторан ИПК. Вы будете здесь вечером?

— Вряд ли.

— Жаль. Ну что же, посидите в холодке до моего прихода.

— Хорошо. До скорого!

Д'Эпенуа положил трубку. Последние слова Лемуана означали, что его квартира свободна, что никакой докучливый человек не придет и, следовательно, путь свободен.

Подавляющее большинство обитателей многоэтажек было на работе. Д'Эпенуа не торопясь дошел до дома, где жил Лемуан, открыл дверь своим ключом и вошел в квартиру.

Разумеется, о том, чтобы появиться вместе в ресторане ИПК, не могло быть и речи. О серьезных вещах надо было поговорить в уютной трехкомнатной квартире, где термометр показывал на десять градусов меньше, чем снаружи.

Лемуан пришел в десять минут первого. Он горячо пожал руку гостя и нахмурился, увидев, что тот даже не налил себе аперитива.

— Мать честная! — возмущенно воскликнул он. — Вы торчите здесь уже два часа и ничего не выпили?

— Я думал, — сказал д'Эпенуа, который на самом деле немного поспал.

Лемуан быстро вынул из бара бутылку, из холодильника лед, а с кухни принес графин с водой.

Приступая к священному обряду приготовления аперитива, он спросил д'Эпенуа:

— Вас привел сюда мой последний рапорт? Собеседник ответил кивком головы и взял стакан, протянутый ему радистом.

— У вас нет никаких подробностей об этой бойне? — поинтересовался он.

Лемуан отрицательно покачал головой.

— Ничего… А ведь я пытался. Келли — этот англичанин, присутствовавший при стычке и сообщивший о ней, — был вызван дирекцией. Вероятно, его допрашивали, но об этой встрече ничего не известно. В Киркуке персонал ничего не знает о деле. Да, кажется, и остальная часть населения тоже. Келли провел с нами два дня, и я пытался его расспросить. В конце концов, я радист и в курсе всех сообщений, и мое любопытство было абсолютно естественным и законным. Ничего! Келли нем как рыба.

— Наверное, ему приказали, — предположил д'Эпенуа. — ИПК не хочет вмешиваться во внутренние дела страны и не собирается предавать огласке свою информацию.

— И потом, это случилось в трехстах восьмидесяти километрах отсюда, — добавил Лемуан. — В пустыне… Как, по-вашему, могли распространиться слухи?

Д'Эпенуа сделал глоток.

— Полагаю, ваш рапорт не повторяет дословно текста Келли? Вы уверены, что не пропустили каких-то деталей?

Лицо Лемуана выразило искреннюю озабоченность.

— Не думаю, чтобы я забыл хоть что-нибудь, заслуживающее внимания.

— Келли не говорил, к какому полку принадлежал батальон мотопехоты?

Радист наморщил лоб.

— Нет, точно нет. Да и не мог бы… С десяти километров, даже с отличным биноклем, он не смог бы увидеть номера грузовиков. Для этого потребовался бы телескоп с Мон Паломара!

— Кроме полицейских, на месте не осталось других трупов?

— Контрабандистов, может быть, но солдат — точно нет, если вы хотите знать именно это.

Они замолчали. Потом д'Эпенуа продолжил:

— Ладно. Подведем итоги: нелегальный ввоз партии оружия осуществлялся при участии батальона регулярной армии. Этот батальон, снабженный, что называется, автономным вооружением, должен был просто перевезти ящики к настоящему получателю. Куда он уехал после стычки?

— По словам Келли, в северном направлении, — ответил Лемуан.

— И куда?

— Никуда.

Радист встал, положил сигарету и принес карту двухмиллионного масштаба, составленную географической службой Свободных французских сил Леванта во время последней войны.

Он разложил ее на серванте и пригласил д'Эпенуа взглянуть на нее.

— Смотрите… К северу от места боя — Евфрат. Перейти его вброд невозможно, а на другой стороне плато Джезирех, пустыня без городов, без оазисов, без дорог. Пустота.

Д'Эпенуа, изучавший карту, почесал затылок.

— Нет, нет, колонна не могла пойти сюда, — согласился он. — Значит, она должна была повернуть вскоре после ухода с места боя.

Он задумался.

— Полицейские, убитые в перестрелке, были из форта Эн Нагиве. Они наверняка успели вызвать подкрепление, прежде чем их перебили. Могло это подкрепление встретиться с моторизованным подразделением?

— Конечно, — признал Лемуан, — но тогда нетрудно себе представить, что было дальше: военные рассказали, что обратили в бегство группу сирийских контрабандистов, уничтожившую патруль.

— Согласен. Но полицейский участок Аны, от которого зависит форт, должен все знать о передвижениях этого подразделения. Должно быть известно, о каком батальоне идет речь.

— Попробуйте получить у них дополнительную информацию по телефону, — предложил Лемуан с легкой иронией.

Д'Эпенуа оставил карту и снова сел в кресло.

— Мой дорогой друг, вы недооцениваете нашу службу информации, — заявил он серьезно. — Мы не купаемся в золоте, но система «Д» и дипломатия возмещают нехватку денег. Я заскочу в Ану.

Радист вытаращил глаза.

— Могу я спросить, зачем вам понадобились точные сведения об этом батальоне?

— Он состоит из шайки убийц, и это достаточная причина, — высокомерно произнес д'Эпенуа. — Кроме того, эти солдаты — предатели, а всякий признак разложения в иракской армии заслуживает нашего самого пристального внимания. Будьте спокойны, Интеллидженс Сервис тоже занимается этим делом. Готов биться об заклад, что их агенты уже все знают. К сожалению, наши британские союзники очень любят выглядеть одиноким рыцарем на Ближнем и Среднем Востоке. Мы должны разбираться сами, и мы это сделаем.

Помолчав, Лемуан спросил:

— Будут приказы для меня?

— Да. Не сосредоточивайтесь исключительно на том, что происходит в пустыне. Следите также за перемещением войск через Киркук, сообщайте о признаках недовольства среди местного населения: лозунги на стенах, листовки, забастовки и так далее.

— Вы считаете, что становится жарко? — удивленно спросил Лемуан. — В районе все спокойно.

— Спокойствие, которое предвещает бурю, — сказал Эктор д'Эпенуа, вновь беря свой стакан и подставляя его под луч света, идущий из окна. — Ладно, посмотрим… А сейчас окажите мне одну услугу: вы не могли бы обычным путем отправить сообщение о моем приезде сюда и о том, что я вернусь в Багдад только после того, как заеду в Ану?

— Конечно, — согласился Лемуан. — Я напишу прямо сейчас, чтобы сообщение ушло сегодня с дневной почтой. Где вы собираетесь обедать?

— На вокзале.

— Я могу приготовить кое-что, — предложил радист. — Вам здесь будет удобнее, и вы ведь не собираетесь отправляться в путь среди дня.

Д'Эпенуа не возражал.

— Охотно соглашаюсь… с условием, что вы не лишите себя обеда. Отправляйтесь, как обычно, в ресторан ИПК.

Д'Эпенуа выехал из Киркука около пяти часов. Промышленный город был настоящей печкой, и Эктор получал большое удовольствие от быстрой езды с опущенными стеклами.

Ему надо было проехать триста километров по плохой дороге, то слишком каменистой, то засыпанной песком, и он предусмотрительно взял с собой бидон воды и две канистры бензина.

Сделав короткую остановку на насосной станции К-2, на перекрестке с железнодорожной линией Мосул — Багдад, он продолжил свой путь через пустыню.

В восемь часов он приехал наконец в Ану, большой поселок, который растянулся на несколько километров вдоль реки. В центре его неизбежная мечеть и полицейский участок символизировали две власти — религиозную и светскую.

Машина миновала оба здания, пересекла поселок и вскоре въехала в прекрасную пальмовую рощу.

Д'Эпенуа остановился возле бараков, стоявших в два ряда и кокетливо выкрашенных в разные цвета. Над ними на вершине мачты развевался иракский флаг: три горизонтальные полосы — черная, белая, зеленая — с двумя семи-конечными белыми звездами.

Д'Эпенуа оставил свою машину на большой стоянке перед въездом в лагерь и направился к первому бараку. Кругом было пусто: никто не ходил по аллеям, в воротах не было охранника. Постучав в дверь с надписью «Правление» и не получив ответа, он догадался, что сотрудники или уже ушли домой, или в общем зале, отведенном под столовую.

Он обошел вокруг первый барак и услышал музыку, которая доносилась издали.

Пойдя на эти звуки, он легко нашел центр отдыха персонала. Увидев дверь с табличкой «Пигаль'с бар», он бесцеремонно распахнул ее.

Четыре колонки вопили на полную мощность рок-н-ролл; загорелые мужчины в шортах, босые, толпились у игральных автоматов; другие сидели за круглыми столами, спорили и смеялись, пили пиво, курили.

Появление чужака словно по волшебству несколько уменьшило гомон; у кого-то хватило ума приглушить проигрыватель.

Один из отдыхающих встал из-за стола, подошел к гостю и представился:

— Джеймс Фрэнд. Я управляющий. Добро пожаловать, сэр.

— Д'Эпенуа, — сказал француз, пожимая ему руку. — Атташе посольства Франции в Багдаде. Совершаю ознакомительную поездку.

— Well-well-well, — радостно произнес англичанин. — Проходите. Чем могу быть полезен?

Услышав должность гостя, к ним подошли и остальные.

Фрэнд поочередно называл их имена, и д'Эпенуа обменялся по меньшей мере пятнадцатью рукопожатиями с инженерами, мастерами и техниками, в большинстве британцами, были здесь также три или четыре иракца и один немец.

Ему сразу же сообщили, что его соотечественник, инженер, работает в исследовательском отделе. Эктор д'Эпенуа это знал. Поэтому-то и приехал. Выпив два стакана пива, он попросил Фрэнда проводить его к единственному в лагере французу.

Инженер был сильно удивлен визитом атташе из Багдада. Они никогда не встречались, никогда не поддерживали никаких отношений.

— Жак Морто, — представился инженер (его мужественное лицо выражало при этом смесь удовольствия и смущения). — Я не подобающе одет, чтобы принять вас…

На нем были только трусы да сандалии, ладонями он пытался пригладить растрепавшиеся кудрявые волосы.

— Это я прошу у вас прощения, что побеспокоил в этот час, — сказал д'Эпенуа, садясь в кресло, предложенное хозяином.

Дипломат начал не очень связный разговор, на первый взгляд поверхностный, но дающий ему возможность оценить своего собеседника.

Его интересовало, как ведутся работы, мотивы, побудившие Морто покинуть Францию, чтобы работать в Ираке, его планы на будущее.

Через полчаса д'Эпенуа заговорил о главном.

— Вы не видели дня четыре назад небольшую колонну иракских солдат, приехавших из пустыни? — спросил он довольно равнодушно, стряхивая пепел с сигареты.

Удивленный Морто поднял глаза.

— Я знаю, что прошла небольшая группа, но ничего не видел, — заявил он с некоторой сдержанностью.

Это была нормальная реакция человека, чувствующего, что разговор переходит на скользкую почву. Д'Эпенуа решил играть в открытую.

— Послушайте, — сказал он, соединяя пальцы рук в своем привычном жесте, — по причинам, которые яне имею права разглашать, но в высших интересах Франции, мне необходимо собрать максимум сведений о драме, которая произошла в двадцати четырех километрах отсюда. Никто, кроме вас, не должен знать, что я интересуюсь этим случаем. В него замешано подразделение, о котором я говорю: мне нужно знать, куда оно проследовало.

Несколько секунд Морто молчал. Он смотрел на д'Эпенуа, как будто тот на его глазах превратился в бретера, вооруженного шпагой.

— Вы действительно атташе посольства? — спросил он наконец осторожно.

Д'Эпенуа улыбнулся открытой улыбкой. Он достал из кармана бумажник и вынул из него удостоверение, подтверждающее, что он принадлежит к дипломатическому корпусу.

— Вот мои верительные грамоты… Успокойтесь, я правда чиновник с Ке д'Орсей. Однако это задание несколько выходит за рамки моих обычных обязанностей. Зная, что вы живете в этом районе — ваша карточка в моем списке, что само собой разумеется, — я подумал, что вы можете помочь мне разрешить эту проблему и что ваше чувство Долга заставит вас сделать это добросовестно.

Голос его стал жестче, он смотрел прямо в глаза Морто. Инженер опустил глаза и почесал ухо.

— Я в вашем распоряжении, разумеется, — медленно произнес он без всякого энтузиазма. — Но я абсолютно ничего не знаю об этой… драме, на которую вы намекаете. Насколько мне известно, не произошло ничего необычного.

— Я вам охотно верю. Об этом знает очень мало людей, и в их интересах — молчать. Ключ к загадке — этот батальон мотопехоты. Вы говорите, что недавно через Ану проехала колонна?

— М-м… Да. Это не секрет. Ее видели мои коллеги, сначала на правом берегу реки, потом в Ане, там она стояла несколько часов возле полицейского участка.

Эктор д'Эпенуа почувствовал легкое покалывание в затылке. Несомненно, речь шла о подразделении, перевозившем оружие: в Ане оно задержалось, чтобы дать местной полиции подробные объяснения.

— Браво, — прошептал он. — Нам остается лишь узнать номер полка и куда оно направлялось.

Глава V

На следующий день, чтобы оправдать свой приезд в лагерь, д'Эпенуа пошел поговорить с директором, иракцем лет пятидесяти, крайне любезным, затем, с Джеймсом Фрэндом, пошел посмотреть на ведущиеся работы.

Строилась небольшая плотина на реке, в месте, где цепочка скал уже разрезала ее течение. Ирригационные каналы должны были сделать плодородными несколько десятков гектаров земли выше по течению.

Прогуливаясь, Эктор д'Эпенуа заметил, что крутые скалы начинаются недалеко от южного берега и уходят к горизонту.

— Как интересно, — заметил он. — Пустыня выше, чем берег Евфрата?

— Да, — ответил Фрэнд, указывая рукой на большие пространства, расстилавшиеся перед ними. — Мы здесь во впадине между плато Джезирех и Сирийской пустыней. Вполне вероятно, что в прошлом река была намного шире и ее русло изменилось.

Прищурившись от яркого солнечного света, д'Эпенуа заговорил опять:

— Эта стена кажется неприступной. Мог бы караван, идущий из пустыни, спуститься к Ане?

— О нет! Ему пришлось бы выйти к реке в месте, где склон менее крутой, в тридцати километрах к западу. Но ни один караван и не ходит этой дорогой; одни идут по тропе, вдоль противоположного берега, другие по той, что идет вдоль нефтепровода. Обе они соединяются, в Сирии в Абу Кемале, а с иракской стороны в Хадите.

Итак, д'Эпенуа реконструировал маршрут, пройденный грузовиками. Выехав в северном направлении, они, достигнув реки, свернули налево, поскольку не могли бы прямо въехать в Ану из-за этого крутого склона, закрывающего подступы к местечку.

Сменив тему разговора, он сказал своему чичероне:

— События, потрясающие арабский мир, не отзываются здесь?

— Что вы хотите сказать? — осведомился Фрэнд, подведя своего собеседника к работающему экскаватору.

— Ну как же! Вы не замечали передвижения войск? Ана, в конце концов, недалеко от границы.

Джеймс Фрэнд беззаботно махнул рукой.

— Мы редко видим военные колонны. Охрану территории обеспечивает главным образом полиция. Тут как-то подразделение 52-го пехотного полка проследовало через Ану, но это ничего не значит.

Д'Эпенуа, рассчитывающий получить эти сведения после терпеливого расследования и видя, что его желание осуществилось так неожиданно, почувствовал легкий шок.

В глазах англичанина он заметил непонятный блеск: Фрэнд смотрел на него с неопределенной улыбкой на губах. В какую-то долю секунды д'Эпенуа почувствовал, что его гид более проницателен, чем кажется, и специально сообщил ему информацию, которую он искал.

Однако он предпочел не уточнять это и не ответил на замаскированное приглашение. Его лицо осталось равнодушным.

— Вы делаете здесь более важное дело, чем дипломаты, — заявил он, окидывая стройку взглядом. — Нам следовало бы взяться за это раньше.

— Никогда не поздно, — прошептал англичанин.

На следующий день д'Эпенуа простился с Морто, Фрэндом и директором лагеря. Он получил на строительстве различные статистические данные, бюджетные расчеты и графики, но самой ценной его добычей была одна цифра, простой номер.

Около девяти часов он выехал из лагеря. Держа среднюю скорость девяносто километров в час, несмотря на остановку в Хаббанийе с полудня до трех часов, он достиг столицы в конце дня.

Прежде чем поехать к себе домой, д'Эпенуа заскочил в посольство. С точки зрения административной ничего нового — патрон отдыхает в своей резиденции Казимейн.

Спеша доложить Фабиани о результатах своей поездки, он позвонил ему по телефону в банк, даже не заходя в ванную.

— А! Наконец-то! — недовольно сказал Фабиани. — Делаешь крюки, чтобы посетить руины Ниневии, или что?

Этот холодный прием ошеломил атташе. Однако он стерпел неуместность вопроса.

— Когда я могу тебя увидеть? — спросил он терпеливым тоном.

— Не уходи, я сейчас… Ты дома?

— Да, собирался немного привести себя в порядок.

— Ладно. Буду через полчаса.

— Куда-нибудь пойдем или нет?

— Пока не знаю.

На том конце провода положили трубку. Д'Эпенуа, почесывая затылок, пошел в ванную. Какая муха укусила Фабиани?

Дипломат надевал легкий шелковый халат, когда прозвучал звонок. Слуга пошел открыть дверь, а д'Эпенуа прошел в гостиную и подкатил маленький бар к низкому столику между двумя креслами.

Фабиани вошел в комнату и рассеянно пожал другу руку.

— Я ждал тебя самое позднее позавчера вечером, — пробурчал он, садясь в кресло. — Почему ты задержался?

Подняв брови, д'Эпенуа заметил:

— А ты разве не получил сообщение от Лемуана? Я просил его предупредить тебя, что заеду в Ану.

Фабиани удивленно наморщил лоб.

— А? Впервые слышу. Фельдман не подавал признаков жизни.

Д'Эпенуа стал разливать виски. С озабоченным видом он сказал:

— Странно. Лемуан добросовестный человек, и я уверен, что он отправил тебе письмо. Может быть, Марта не отнесла его в чайную сразу после получения?

— Должна была принести. Я ей намылю голову. В такой период, как этот, связь должна быть быстрой. Ну, короче, как твоя поездка?

— Очень интересно, — ответил д'Эпенуа, в свою очередь садясь в кресло, открывая ящичек с сигаретами и протягивая его Фабиани. — Первое: Халид в неприятном положении. Я даже не спрашиваю, не должен ли я был отдать ему официальный приказ исчезнуть.

Поскольку глава организации смотрел на него вопросительно, он продолжил рассказ о своей встрече с метрдотелем.

Он рассказал, как тот был вынужден совершить убийство, перечислил офицеров, чьи голоса были записаны, подчеркнул факт, что полковник принадлежит к части, расквартированной в Иордании.

Однако самое лучшее он оставил на конец:

— А вот полный букет: моторизованное подразделение, что погрузило ящики в окрестностях Т-1, входит в этот же полк. И оно прошло через Ану, хотя считается, что стоит в Аммане!

От пристального внимания, с которым Фабиани слушал рассказ д'Эпенуа, черты его лица заострились. Он положил подбородок на кулаки.

— Ладно, — заключил он твердым голосом, — подведем итоги: пять офицеров различных родов войск в Мосуле разрабатывают в общих чертах заговор, направленный против короля и правительства. Один из этих офицеров представляет дивизию, посланную в Иорданию. Король ее не отзывал: об этом узнал бы весь мир. Однако один ее батальон свободно передвигается по эту сторону границы и охраняет груз оружия, вероятно предназначенного для революционной организации. Вот что означают кусочки головоломки, когда их собираешь.

Д'Эпенуа согласно кивнул. Фабиани имел дар анализа, восхищавший его.

— Этого вполне достаточно, чтобы составить мой следующий рапорт Старику, — продолжал тот. — Теперь наша задача совершенно ясна: надо узнать, что это за организация собирает оружие, кем она финансируется и вдохновляется; находится ли она под влиянием военных или же, наоборот, управляет ими.

Услышав эту программу, д'Эпенуа почувствовал себя ужасно усталым. Он одним глотком выпил содержимое своего стакана.

— Ну и планы у тебя, — произнес он со скептической гримасой, берясь за бутылку, чтобы налить себе еще. — С какого конца ты собираешься взяться за такую работу, которую не осилит сама государственная полиция?

— Достаточно разыскать одного офицера из бывших в «Рице», — отрезал Фабиани, — и заставить его говорить. Халид может нам в этом помочь: он их видел, и они все еще преследуют его. Мы имеем запись как средство шантажа. Дашь на дашь: возвращение катушки в обмен на информацию, или мы отправляем их на виселицу.

У д'Эпенуа перехватило дыхание. Внимательно глядя на Фабиани, он медленно выговорил:

— А… кто займется этой работой?

— Ты, — категорически заявил Фабиани. — Ты же дипломат, верно?

На следующий день, когда д'Эпенуа вновь выехал в Мосул, Фабиани решил выяснить, почему письмо, отправленное Лемуаном, до сих пор не пришло к нему.

Он не мог простить никакой небрежности и хотел знать, виновна ли в этом Марта Ланже или Макс Фельдман, официант из чайной.

С работы он позвонил в «Левант Эйр-Транспорт», офис которой находился в какой-то сотне метров. Спросив отдел бронирования и услышав женский голос, он сразу понял, что это не Марта.

— Мисс Ланже, пожалуйста… По личному делу.

— Мисс Ланже отсутствует со вчерашнего дня, сэр, — очень любезно ответила служащая.

— Спасибо, — сказал Фабиани, — простите.

Он положил трубку. Две вертикальные морщины прорезали его лоб.

Снова взявшись за аппарат, он набрал номер отеля «Зиа».

— Могли бы вы соединить меня с мисс Ланже, номер двадцать три? — спросил он телефонистку.

Послышались щелчки, затем урчание, потом пять секунд спустя снова голос телефонистки:

— Никто не отвечает, сэр. Дама, должно быть, отсутствует… Подождите, пожалуйста, я позвоню в бар и ресторан.

Прижав трубку к уху, Фабиани нервно черкал карандашом свой блокнот.

Прошла добрая минута.

— Нет, мисс Ланже сейчас нет в отеле, — сообщила телефонистка. — Следует ли ей сообщить о вашем звонке, когда она вернется?

— Нет, спасибо. Я перезвоню.

Фабиани положил трубку. Что бы это значило? Марта не имела права уходить в отпуск, не предупредив его. До сих пор она выполняла этот приказ.

Охваченный легким беспокойством, Фабиани постарался сосредоточиться на своей работе.

Через полчаса он не выдержал и еще раз схватился за телефонный аппарат. Он набрал номер швейцарской чайной и попросил позвать официанта Макса.

Кассирша ему ответила, что Макс сегодня на работу не вышел и ей неизвестно, болен он или отсутствие вызвано другой причиной: он ей ничего не говорил.

Теперь Фабиани по-настоящему волновался. Он попытался убедить себя в том, что у Марты и Макса любовная связь, что может случиться в разведсети, где мужчины и женщины работают вместе.

Он будет вынужден сурово наказать их. Успех работы не может зависеть от любовной интрижки.

Но мало-помалу он пришел к желанию, чтобы исчезновение двух его агентов не имело другой, более важной причины.

До самого закрытия банка он ломал голову, пытаясь объяснить себе правдоподобным и не очень тревожным образом одновременное исчезновение двух своих сотрудников.

Уже выведенный из себя пассивностью, которая была навязана ему его ролью руководителя организации, озабоченный опасной миссией, порученной им д'Эпенуа, Фабиани просто не мог вынести перспективу запереться в своей квартире и ждать развития событий. Оставив машину у тротуара возле банка, он прошел по эр Рашид-стрит до отеля «Зиа», вошел в холл.

Он обошел его, разглядывая людей, сидящих в креслах, как будто кого-то искал, потом прошелся недалеко от стойки портье и воспользовался этим, чтобы бросить взгляд на ячейки с ключами.

В ячейке номера двадцать три было письмо, а также ключ.

Фабиани вышел еще более раздосадованный, чем раньше.

Письмо было наверняка от Лемуана, единственного, посылавшего депеши в отель: Халид свои отправлял в «Левант Эйр-Транспорт», а Лавирон — до востребования. По словам д'Эпенуа, это письмо должно было прийти в Багдад двумя днями раньше.

То, что оно до сих пор лежало в ячейке, показывало, что Марта исчезла в тот момент, когда вышла позавчера из офиса авиакомпании. Если бы она появилась в отеле после работы, она бы забрала письмо.

Первое, что надо было сделать — предупредить д'Эпенуа, затем Лемуана и Лавирона, дать им запасные адреса.

Он прошел до телеграфа, который находился на той же самой улице, и подумал, что можно прожить в Багдаде целые годы, не удаляясь от этой артерии: все важные учреждения были сконцентрированы здесь, за редким-редким исключением.

Он составил телеграмму на французском:

М. ИСЧЕЗЛА. ЧЕРЕЗ Б.Н.И. ЮРИДИЧЕСКИЙ.

Несмотря на лаконичность, д'Эпенуа поймет сообщение: он сам и Халид должны впредь посылать свои письма тайнописью в юридический отдел банка, почту которого читает Фабиани.

Для Лемуана и Лавирона это было не так срочно. Он предупредит их обычным способом: приказом на обороте корешка их счета в конверте банка.

Фабиани испытывал сильное желание сходить домой к Максу Фельдману, но не мог этого сделать.

Если действительно гарсон из чайной и Марта арестованы — гипотеза, стоившая любой другой, — было бы ошибкой открыто проявлять интерес к кому-нибудь из них.

В тот момент, когда в Багдаде Фабиани наконец решил вернуться к себе домой, Эктор д'Эпенуа входил в отель «Риц» в Мосуле. Гораздо охотнее он спрыгнул бы с парашютом в район, полный кобр…

Ему не очень-то хотелось возвращаться в этот обветшалый дворец и подвергнуться бдительной слежке, особенно после обещания, данного Халиду.

По дороге он составил план, по крайней мере первую часть: контакт с Халидом. Ему надо было быть очень осторожным: не засветить и не разозлить иракца.

Как и в предыдущий приезд, он спустился в ресторан во время ужина. Метрдотель, встретивший его, был не Халид, и это первое нарушение его планов показалось ему дурным предзнаменованием.

Д'Эпенуа равнодушно поел, сожалея, что осуществление его планов отодвигается на двадцать четыре часа. И вдруг неожиданно его поразила мысль: не оставил ли Халид отель вообще.

Он покинул зал, полный посетителей, и направился к выходу из гостиницы.

В дверях к нему подошел грум и подал на подносе телеграмму.

Д'Эпенуа дал ему чаевые, разорвал ленточку.

Новость, сообщенная ему Фабиани, заставила его нахмуриться. Марта исчезла… Что это значило?

Атташе сунул телеграмму в карман. Он вышел на улицу, чтобы отправиться на Новый почтамт, единственное место, кроме вокзала, где есть телефон-автомат.

Он заперся в кабине, набрал номер «Рица» и произнес по-арабски:

— Я бы хотел поговорить с метрдотелем Халидом.

— Сожалею, но его нет.

— Во сколько он будет завтра?

— Вы не сможете найти его здесь, — холодно сообщил служащий. — Он покинул отель, ничего не сказав, четыре дня назад, и дирекция сообщит ему об увольнении, если он появится.

— О? — произнес пораженный д'Эпенуа. — Отлично, благодарю вас.

Он повесил трубку, вышел из кабины, закурил сигарету в холле почтамта.

Если бы Халид был арестован полицией, служащий «Рица» выражался бы иначе. Из этого можно было бы заключить, что метрдотель в конце концов счел более разумным смыться или же был похищен заговорщиками, чего боялся д'Эпенуа.

Но как бы то ни было, тактика, разработанная Фабиани, рушилась. Растерявшись, атташе посольства ходил по залу. Наконец он решил, что прежде всего необходимо известить руководителя организации.

Он адресовал телеграмму прямо домой Фабиани. Текст гласил:

X. Р. ТОЖЕ ИСЧЕЗ. ЖДУ ИНСТРУКЦИЙ.

Он отдал телеграмму в окошко, заплатил сумму, названную телеграфистом.

Когда он вышел из здания почтамта, начало темнеть. От нечего делать он пошел к Алеппо-стрит, намереваясь погулять по берегу Тигра. Напротив общественного парка двое мужчин схватили его за руки, приставили к спине пистолет.

— Садитесь в машину, — приказал один из них на английском, не повышая голоса.

Он показал на длинный черный «кадиллак», остановившийся в двух шагах. Д'Эпенуа словно парализованный смотрел на напавших.

Это были офицеры иракской армии.

Глава VI

Фабиани писал Лавирону в Басру, когда разносчик принес ему телеграмму от Эктора д'Эпенуа. Информация подействовала на него как холодный душ. Он тотчас связал это с исчезновением Марты и Фельдмана, но после некоторого размышления решил, что эти три факта не обязательно имеют общую причину. У Халида, во всяком случае, были личные причины, более чем уважительные, чтобы уйти в подполье.

Однако не следовало и отвергать возможности связи между исчезновениями этих трех агентов.

Рассчитывать на худшее всегда разумно, и Фабиани пришел к выводу, что его организация провалилась. В этом случае угроза нависла непосредственно над ним. И над д'Эпенуа тоже, и, послав д'Эпенуа в Мосул, он, может быть, бросил его в пасть волку.

Сняв трубку телефона, Фабиани позвонил на телеграф. Телеграмма, которую он дал, состояла из единственного слова: «Когда?» Ответ был оплачен, чтобы указать получателю, что он должен ответить немедленно.

Теперь только одно из двух: или д'Эпенуа ответит, уточнив, в какой момент Халид исчез, или не ответит, и значит — тоже попал в ловушку.

Фабиани разорвал инструкции, которые начал писать для Лавирона, и немедленно начал приготовления к уходу из дома.

Он сложил вещи в чемодан, вынул из тайника секретные документы, сунул в карман «маб» калибра семь шестьдесят пять, моментально сложил во второй чемодан все, что относилось к его тайной деятельности, и включил защитное устройство замка. Если этот чемодан попадет в чужие руки и его попытаются открыть, он вспыхнет и все его содержимое испепелится.

Фабиани решил ждать ответа от Эктора д'Эпенуа три часа. Конечно, множество различных причин может продлить этот срок, но Фабиани не хотел задерживаться здесь, когда над его головой, возможно, собирались тучи.

Было одиннадцать часов десять минут. Самое большее через час пятьдесят он оставит этот дом. Поднявшись на второй этаж, он поочередно выглянул из окон, выходивших на разные стороны. Движения по Мансур-стрит почти не было. Ни одна машина не стояла напротив. Только один или два огонька горели в соседних домах да слабо доносился шум далеких густонаселенных кварталов. Осматривая окрестности, он обдумывал свое дальнейшее поведение.

Он мог выбрать между надежным укрытием, расположенным в квартале эль Харк на северной окраине города, и убежищем в Басре, где у него были некоторые связи.

Без четверти час Фабиани потерял надежду увидеть разносчика телеграмм. Судьба атташе посольства начала беспокоить его так же, как и судьба трех остальных пропавших, и впервые Фабиани почувствовал настоящую тревогу.

Он уже собирался прекратить свое наблюдение, когда лимузин американской марки остановился недалеко от его дома. Он сразу насторожился. Трое мужчин в штатском, одетые по-европейски, вышли из машины и тихо закрыли дверцы. Двое из них пошли по направлению к дому Фабиани.

Проскочив широкими шагами комнату, Фабиани торопливо спустился по лестнице. Из темного холла он пошел по коридору, ведущему прямо в гараж. По пути он подхватил оба чемодана и сунул один под мышку, чтобы открыть дверь.

Он не знал, хотят ли его похитить, арестовать или убить, но не желал ни сражаться, ни попадать в руки к этим субъектам, от чьего бы имени они ни действовали.

Он бесшумно положил чемоданы между сиденьями, вставил ключ зажигания в дополнительное противоугонное устройство. Затем открыл двери в задней части гаража и вскочил в машину. Мотор заработал с четверти оборота.

С ревом, внезапно разорвавшим тишину ночи, «пежо» выскочил из гаража задним ходом, с выключенными фарами.

Его водитель — одна рука на руле, голова повернута назад — вел машину очень уверенно. Он проскочил выложенную плитками дорожку, багажником разнес на куски легкий деревянный заборчик и выскочил на другую улицу под прямым углом. Затем «пежо» с воем понесся вперед, свернув, чтобы выехать на проспект, ведущий к Кинг Фейсал-бридж.

Какими бы быстрыми ни были неизвестные, вышедшие из лимузина, они потеряли несколько секунд. Фабиани уже проезжал по мосту через Тигр на скорости сто километров в час, когда они еще спрашивали себя, откуда он выехал.

На другом конце моста он резко затормозил, чтобы повернуть на эр Рашид-стрит, по счастью свободную от верблюдов, ослов и такси, усложняющих движение по ней днем.

То и дело поглядывая в зеркало заднего обзора, он быстро убедился, что оторвался от своих преследователей, если, конечно, они предприняли погоню. Фабиани выругался, чтобы снять напряжение. Он чуть не попался!

Проезжая по улице, где все сияло от световой рекламы, Фабиани предпочел свернуть на Амин-стрит, гораздо менее освещенную. Он выбрал направление к Северному багдадскому вокзалу, чтобы дальше выехать на шоссе на Казимейн.

Собственно говоря, лучше всего было бы затаиться в самой столице. Если вдруг типы, которые пришли к нему, были из полиции, они распространят описание его и его машины.

Если он поедет в Басру, его могут схватить по дороге.

Около часу ночи он въехал в парк роскошной виллы. Она считалась собственностью французского бизнесмена, который, правда, очень редко приезжал сюда. И тому были свои причины.

Фабиани знал, где в доме найти документы упомянутого промышленника, ибо этим человеком был он сам.

Поставив машину в гараж, Фабиани вынул из нее вещи и вошел в пустой дом. Стальные ставни закрывали все окна, в холле стоял спертый запах, тяжелый и стойкий. Фабиани направился сразу в подвал.

За помещением для стирки и погребом открывался уголок, где лежали штук двадцать канистр от бензина. Поставив чемоданы на пол, он подошел к их стопе, нажал на ржавую шляпку гвоздя, косо вбитого в стену.

В стене открылся вход. Фабиани вновь поднял свои чемоданы и, пригнувшись, вошел в него. Он включил свет, потом нажатием на контакт поставил на место каменный блок.

Наконец он мог успокоиться: здесь он был в такой же безопасности, как в бронированной комнате Французского банка.

В помещении было очень мило: толстый ковер на полу, письменный стол, три кресла, книжный шкаф, лампа, распространявшая уютный свет, шкаф с банками консервов и несколькими бутылками хорошего вина, мягкий диван, покрытый тигровой шкурой. Что же касается предмета, который можно было бы принять за обычный платяной шкаф, то он скрывал превосходный передатчик, настроенный на частоту сто пятьдесят мегагерц, и собрание различного оружия от зажигательного карандаша до автомата.

Фабиани опустился в одно из кресел, закурил сигарету. Ситуация была скверной: агенты исчезли, связь оборвалась, сам он вынужден занять оборону, о судьбе Лемуана и Лавирона ничего не известно. И это как раз в тот момент, когда готовились большие потрясения.

Фабиани вспомнил, что произошло два года назад: тоже исчезли несколько агентов СВДКР[2]. Их так и не нашли.

Он встал, подошел к платяному шкафу, опустил одну стенку и подключил передатчик к сети.

С помощью кода он зашифровал сообщение Старику:

РАСПОЛАГАЮ ДОКАЗАТЕЛЬСТВАМИ ШИРОКОГО ЗАГОВОРА, НАПРАВЛЕННОГО СВЕРЖЕНИЕ МОНАРХИИ. ПОЛИТИЧЕСКИЕ УБЕЖДЕНИЯ РУКОВОДИТЕЛЕЙ ДВИЖЕНИЯ ПОКА НЕЯСНЫ. ОРГАНИЗАЦИЯ УНИЧТОЖЕНА. ПРИШЛИТЕ FX-18. FL-42-384.

Последняя цифра указывала посвященным, из какого места послан радиосигнал. Это был в некотором роде адрес; одновременно она показывала, что Фабиани пришлось оставить свое обычное жилище и работу в банке.

Пять минут спустя телевизионная антенна, поднятая на мачте крыши виллы, послала серию из шести сигналов, длиною в пять секунд каждый. Они должны были включить селекторы автоматического поста прослушивания, установленного в одном стенном шкафу посольства.

Возле приемника катушка начала разматывать бумажную ленту шириной в сантиметр, на которую перо густыми чернилами в точности записывало буквы морзянки, посылаемые телеграфным ключом Фабиани в шести километрах от него.

Во Франции, в прелестной деревушке, господствовавшей над великолепной панорамой полей, пастбищ и лесов, Франсис Коплан с сигаретой, прилипшей в углу рта, красил в бледно-зеленый цвет решетчатые ставни скромного дома, купленного им прошлым летом.

Взобравшись на самую верхнюю ступеньку приставной лестницы, он спокойно водил кистью по старому дубу, пострадавшему от непогоды, когда тонкий голосок совсем молоденькой девушки оторвал его от творческой работы.

— Месье Франсис! Телеграмма!

Коплан медленно повернул голову; со своего неустойчивого пьедестала он окинул почтальоншу взглядом, полным упрека, покорности и злобы.

Он испустил глубочайший вздох, выплюнул окурок на землю и опустил кисть в ведро с краской.

С досадой спустившись со своей лестницы, он вытер руки о синий рабочий халат, получил квадратик зеленоватой бумаги и пробурчал слова благодарности.

Очевидно, покой, в котором он жил десять дней, не мог более продолжаться. Ему даже не надо было распечатывать телеграмму, чтобы узнать, что пора собирать чемодан. Однако он все же раскрыл ее и прочел единственное слово, написанное посреди листа. Вопреки его ожиданиям, это не было «Приезжайте».

С лаконичностью, характерной для него, Старик заменил этот обычный приказ словом «Багдад». Это означало то же самое, но сразу же давало Франсису представление о том, что его ждет.

Название города халифов не пробуждало в памяти Коплана слишком приятных воспоминаний. Он знал его вонючие рынки, старые кварталы, выпотрошенные бульдозерами, вековую грязь, полное отсутствие поэзии в новых улицах. Он охотно отдал бы весь фальшивый блеск Востока, чтобы провести еще несколько дней в своем домике на этой прекрасной земле.

Опустив плечи, он поднялся по ступенькам крыльца, бросив расстроенный взгляд на недокрашенную ставню.

Если бы он не знал, что его вызов в Париж продиктован чрезвычайными обстоятельствами — Старик поклялся оставить его в покое на три недели, — он бы закончил свою работу, но…

Час спустя за рулем автомобиля с откидным верхом он вымещал свое плохое настроение на акселераторе, уже между Бовуаром и Мамером.

Подъезжая к Парижу, он проскочил Западное шоссе так, как будто хотел во что бы то ни стало расплавить подшипники. Через два часа после того, как он оставил свою счастливую гавань, он развязно вошел в кабинет Старика, не скрывая недовольства.

Старик поспешил выложить в качестве извинения причины вызова.

— Фабиани в беде… Вы его помните? Он помогал вам в прошлый раз в Багдаде. В его секторе паршиво. Ирак накануне государственного переворота.

Старик был неплохим психологом: все, что могло задеть душу его подчиненного, было вложено в эту ясную и мобилизующую преамбулу.

— Фабиани? — воскликнул Коплан. — Конечно, я его помню… Он в беде?

— Он вызывает вас. Но если вы хотите, я могу послать кого-нибудь другого.

— Что случилось?

Старик открыл ящик, достал из него авиабилет и протянул Коплану. Затем он передал ему паспорт, открытый на странице, проштампованной иракской визой.

— Можете отправляться сегодня же вечером, — произнес он чуть слышно. — Фабиани лучше всех может ввести вас в курс. Сейчас он скрывается на вилле, расположенной на северо-западной окраине города, по дороге на Казимейн. Она называется «Шахерезада». Там вы с ним и встретитесь. Вот дубликат ключа. Но прежде чем войти, нажмите на звонок и дайте букву «X» азбукой морзе, иначе Фабиани может вас прикончить.

Он развел руками, как бы показывая, что на этом его роль оканчивается.

Коплан, который счел эти инструкции неполными, спросил:

— Но… каковы задачи? Старик съежился в своем кресле.

— Не будучи сам в курсе происходящего, — ответил он, — я вынужден предоставить вам широкую инициативу. В общем, избегайте прямого вмешательства во внутренние дела этой страны. Постарайтесь спасти попавших в беду агентов и восстановить сеть, если это еще возможно.

Он кашлянул, чтобы прочистить горло, и продолжил менее уверенным тоном:

— В случае необходимости старайтесь защитить наши интересы от… хм… третьей стороны, от ловцов рыбы в мутной воде, желающих уничтожить наше влияние на Среднем Востоке.

Когда Старик изъяснялся намеками, припирать его к стене было бессмысленно. Под страхом вызвать его неудовольствие агенты были вынуждены сами угадывать его мысль и правильно ее интерпретировать. Обычно эти ораторские увертки имели целью дать некоторые директивы.

Коплан в общих чертах понял, что хотел сказать его начальник, и даже не спросил, не это ли стало, несмотря на внешние признаки, последним доводом, решившим его отправку в Багдад. Даже больше, чем взывание о помощи.

— В случае заварухи толпа может круто взяться за всех граждан западных стран, — заметил Коплан. — Что тогда: дать выпустить себе кишки или отступать к Анкаре?

На губах Старика появилась улыбка.

— Предоставляю выбор вам, — сказал он елейным голосом.

После промежуточной посадки в Риме и смены самолета в Бейруте Коплан наконец прибыл в Багдад. Вылетев из Орли поздно вечером, он приземлился в иракской столице утром следующего дня.

Как только он вышел из самолета, его сразу охватила липкая и пыльная жара, в ноздри ударили зловонные запахи, которыми так богат Восток.

В такси Коплан вспомнил о своей предыдущей миссии в Ираке: «Регент-палас», ночной клуб «Тамерлан»… Клодин Серве.

Что же стало с этой парижанкой, которую он немного выдрессировал и о которой сохранил воспоминания, одновременно нежные и забавные?

Он решил поехать на виллу «Шахерезада» только с наступлением ночи.

Чтобы убить время, он положил чемодан в камеру хранения на Северном вокзале, потом погулял по городу, купил номер «Iraqi Times», чтобы окунуться в обстановку.

В десять часов вечера он доехал на такси до предместья эль Харк и пешком отправился на поиски виллы «Шахерезада». Он без труда нашел ее, свернул на аллею, ведущую к входной двери. Его указательный палец просигналил электрическим звонком букву «X».

Владение выглядело необитаемым, но он подождал не менее трех минут, прежде чем открылась дверь. Голос прошептал:

— FX-18?

— Он самый, — ответил Коплан, делая шаг вперед. Фабиани сунул пистолет в карман, потом его руки втянули Коплана внутрь дома.

Глава VII

В подземном убежище Коплан внимательно выслушал долгий рассказ Фабиани. После скрупулезного отчета о происшедших за две недели событиях тот добавил:

— После бегства сюда я все же захотел проверить, не стал ли я жертвой серии совпадений. Я звонил в посольство, в Технический центр Киркука, в консульство в Басре. Лемуан и Лавирон остались невредимы, с ними ничего не произошло; контакт восстановлен, но д'Эпенуа действительно исчез. Посольство по моей просьбе связалось с «Рицем» в Мосуле: его багаж и машина по-прежнему там, но самого его не нашли. Вот каково наше положение.

Коплан, обдумав то, что сообщил ему Фабиани, сказал:

— Ты руководитель, ответственный за организацию. Чего конкретно ты ждешь от меня?

Фабиани покрутил печатку, которую носил на пальце левой руки, и бросил на Коплана взгляд, полный смущения.

— Прежде всего я хотел с тобой посоветоваться. Вот уже месяц я заваливаю Старика сообщениями одно тревожнее другого, а он и ухом не ведет. Что он сказал тебе перед отъездом?

Коплан изобразил съежившегося Старика и, имитируя его голос, сказал:

— «Я предоставляю вам широкую инициативу… Не вмешивайтесь во внутренние дела страны… Пострайтесь защитить наши позиции…» и так далее. Один ветер: ничего точного, ничего конкретного.

— Ему как будто действительно на это плевать, а? Знает, что у меня такие трудности, и это все, что он находит сказать!

Коплан пожал широкими плечами и философски заметил:

— Чего жаловаться? По крайней мере, у нас не будут связаны руки.

Фабиани успокоился.

— Ты прав. Но что ты мне посоветуешь? Некоторое время они молчали. Глядя в пустоту, Коплан курил короткими затяжками. Наконец он произнес:

— Твоя первая мысль кажется мне удачной, и надо за нее ухватиться. Если нам удастся захватить одного из этих мятежников офицеров, у нас будет шанс решить обе проблемы разом: выяснить, кто настоящие зачинщики революции, и, если наши коллеги живы, узнать, где их держат.

— Но как установить, кто они? Полковники, капитаны, их полно! Халид — единственный, кто мог бы опознать и указать их, — не может нам помочь! У меня нет их имен, а они все соответствуют описанию: среднего роста, волосы черные, нос с горбинкой, кожа смуглая и так далее. Кроме того, вряд ли они вес еще в Мосуле; я даже убежден в обратном, поскольку эта запись должна была нагнать на них жуткого страху.

Коплан дружески улыбнулся:

— У тебя профессиональная болезнь, Фабиани. Ты жертва конспирации, в которой плаваешь с самого назначения в Багдад.

Пораженный Фабиани внимательно смотрел на Франсиса, который вроде бы и не считал положение трагическим.

— Что ты хочешь этим сказать? — буркнул Фабиани, наморщив лоб.

— Что ты считаешь трудность непреодолимой только потому, что не можешь с ней справиться методами в стиле Второго бюро…

Фабиани все еще ничего не понимал.

— Ты можешь говорить яснее?

— Д'Эпенуа…

Поскольку Фабиани прищурил глаза, не отвечая, Коплан продолжил:

— Атташе посольства не может исчезнуть, понимаешь? Дипломатический представитель Франции должен действовать, тормошить иракскую полицию. Бьюсь об заклад, он это уже сделал. Нам надо этим воспользоваться.

— Как?

— Недели две назад в «Рице» был убит офицер, — сказал Коплан. — Кто знает участников банкета? Кто знает, где они? Полиция.

— Не вижу связи.

— Мы ее создадим. Ты должен, конечно, оставаться в своем погребе: тебя разыскивают. Меня — нет. Я не засвечен, у меня свободны руки. Я могу разгуливать днем; от меня даже попахивает святостью после той истории двухлетней давности; сколько козырей можно использовать! Что ты об этом думаешь?

Фабиани почувствовал, что наилучшим выходом будет целиком положиться на своего друга. Этот крепкий и флегматичный парень все схватывал моментально и немедленно решал, как надо действовать.

— Разбирайся, — устало произнес Фабиани.

Вечером следующего дня на машине с багдадским номером Коплан въехал в Мосул.

Он снял номер в «Рест-хаузе», переоделся, поужинал, потом, несмотря на поздний час, вновь сел за руль, чтобы съездить в центральный полицейский участок.

Предъявив часовому карточку, на двух языках удостоверявшую, что он «начальник службы безопасности посольства Франции», он по-английски попросил, чтобы его принял начальник бригады криминальной полиции.

Его с почтением проводили на третий этаж и ввели в нужный кабинет.

Начальник бригады был немолодой человек, одетый по-европейски, в очках. Он встал, чтобы протянуть Коплану руку.

— Я вас ждал, — заявил он на безупречном английском. — Сегодня мне звонили из Багдадского управления. Поверьте, что мы не щадим сил для раскрытия этого дела.

Коплан слегка поклонился, сел в предложенное ему кресло и ответил уверенным тоном:

— Месье Эктор д'Эпенуа человек способный, имеющий большое будущее. Версия об умышленном побеге-абсолютно исключена. Могу я узнать, каковы результаты начала вашего расследования?

Начальник бригады криминальной полиции ответил с сожалением:

— Немногое. Поужинав в «Рице», ваш соотечественник покинул отель в двадцать часов десять минут: это свидетельство грума, передавшего телеграмму в тот момент, когда он выходил из гостиницы. Это позволило нам восстановить первую часть его маршрута: мы сходили на Новый почтамт, чтобы узнать, не отправлял ли он ответ на эту телеграмму, и действительно, многие служащие заметили его в холле. Он казался нерешительным; он должен был покинуть почтамт около двадцати одного пятнадцати. Телеграмма отправлена им за несколько минут до того. Его след теряется на эспланаде…

Коплан покачал головой и потер щеку. Нет нужды осведомляться, были ли использованы все обычные методы: опрос шоферов такси, хозяев ночных заведений, допросы постовых полицейских и патрульных… Принимая во внимание личность пропавшего, все это, конечно, было сделано, и сделано тщательно.

— Вы уверены, что он не возвращался в отель ночью? — поинтересовался Коплан.

Его вопрос, казалось, удивил офицера.

— Не могу этого утверждать категорически, — произнес он после паузы. — Но одно точно: он не спал в своей постели. Почему вы меня об этом спросили?

— Потому что отель «Риц» мне кажется местом странных событий…Разве не убили там недавно офицера?

Улыбка растянула тонкие губы иракца.

— О, понимаю. Вы думаете о политическом покушении? О проявлениях враждебности к режиму и гражданам стран Запада?

— Согласитесь, что это не исключено. Я даже не вижу никакого другого реального мотива. Эктор д'Эпенуа наверняка мог возбудить зависть к себе или желание отомстить. И я не думаю, что обычный грабитель стал бы прятать труп.

Начальник бригады устремил на собеседника проницательный взгляд.

— Вы считаете, что между двумя этими фактами может существовать связь?

— Я ничего не знаю, я ищу. Насколько мне известно, вы еще не арестовали совершившего первое убийство?

— Нет.

После некоторого молчания офицер продолжил:

— Тот, кого мы считали подозреваемым номер один, уплыл у нас сквозь пальцы. Я выписал ордер на его арест, но он исчез, не оставив следов. Поэтому я не думаю, что есть что-то общее.

— Есть, — уверил Коплан. — Эктор д'Эпенуа был другом погибшего — капитана Салеха Джафара.

Он произнес эту невероятную ложь с совершенно безмятежным лицом. Полицейский смотрел на него, вытаращив глаза.

— Что?

— Да. Это изменит вашу точку зрения?

Озабоченный чиновник взял из ящика стола листок бумаги, написал на нем несколько слов, потом вновь посмотрел на Коплана.

— Это, несомненно, новый факт, — признал он, — но я не уверен, что это облегчит нам поиски.

— Но ваша помощь могла бы облегчить мои. Тон Коплана стал более конфиденциальным.

— Мне поручено проверить, не было ли в жизни Эктора д'Эпенуа какой-то тайны. Исчезнувший дипломат — это инцидент, который может иметь серьезные последствия. Вы понимаете, что я хочу сказать?

Иракец согласился. Малейшего сомнения в лояльности атташе достаточно, чтобы ввергнуть в транс руководителей любого посольства.

— Моя поддержка вам обеспечена, — пообещал он. — Интересы наших стран совпадают. Что вы хотите узнать?

— Я хотел бы встретиться с друзьями капитана Джафара, с теми, в чьем обществе он находился незадолго до своей смерти.

Крючок был заброшен. С невинным взором Коплан ожидал, клюнет рыба или нет.

Начальник бригады снял очки, медленно протер стекла маленьким кусочком замши.

В принципе у него не было никаких оснований хранить в тайне имена офицеров, отмечающих новое назначение одного из них в кабинете «Рица», хотя он и не видел, чем это может помочь гостю.

— Не все они сейчас в Мосуле, — сказал офицер полиции, надевая очки, — но, думаю, я смогу сказать вам, где их можно найти. Заходите ко мне завтра утром. Я подготовлю вам список с сегодняшним местом службы каждого.

Из четырех участников двое служили в Мосуле: бригадный генерал Абдул Мухтар и полковник ВВС Мунир Аллави.

Первый был приписан к штабу Северного военного округа и проживал на вилле, расположенной на юго-западе города. Второй жил в казармах у аэродрома, севернее Тигра.

Что же касается двух остальных, полковника 52-го пехотного полка и капитана королевской гвардии, то один из них был «где-то в Ираке», другой — во дворце в Багдаде.

Коплан решил продолжать игру, так хорошо начавшуюся.

Снова сославшись на свою должность в посольстве, он открыто попросил встречи с генералом Мухтаром. Ему было очень важно изучить его сложение, внешность, повадки. Предлогом, придуманным им, была дружба, якобы существовавшая между капитаном Джафаром и д'Эпенуа.

Генерал, красивый тридцатилетний мужчина, великолепно носивший свою светло-бежевую форму, был неприятно удивлен, узнав о знакомстве между иракским офицером и французским дипломатом.

Коплан задал ему один или два формальных вопроса, потом ушел.

С этого момента он не мог терять ни минуты. Поскольку генерал замешан в заговоре, он непременно проследит за французом, пришедшим расспросить о таком неприятном факте, как исчезновение Эктора д'Эпенуа.

Вскоре после этой встречи Коплан уложил чемодан в багажник и выехал из Мосула по дороге на Эрбиль. Он доехал до этого местечка, поужинал там и до одиннадцати часов вечера слонялся по улицам, а затем не спеша поехал обратно в Мосул.

Он вернулся в начале ночи. Избегая оживленных мест, Коплан подъехал к дому генерала Мухтара. Там проживало никак не менее четырех человек: генерал, его адъютант, шофер и слуга.

Оставив машину, Коплан стал ходить по кварталу. После полуночи уличное освещение погасло, но звезды отбрасывали голубоватый свет на белые камни домов. Проспект был совершенно пуст.

Хорошенько взвесив свои шансы, Коплан позвонил в дверь виллы.

Через несколько минут зажегся свет. Стрельчатая дверь открылась, и слуга в феске выглянул»хтараясь рассмотреть ночного гостя.

Коплан сказал ему повелительным тоном на английском:

— Мне нужно видеть генерала Мухтара… Срочно.

— Я… Э-э… С кем имею честь? — спросил слуга едва понятно.

— Передайте ему это, — сказал Коплан, держа в пальцах конверт с визитной карточкой.

На обороте карточки он заранее написал: «Встреча была бы полезна нам обоим. Снаружи меня ждут телохранители».

Слуга взял конверт, поклонился и впустил европейца. Коплан вошел в роскошный холл, стены и пол которого были покрыты коврами. Медная лампа великолепной работы висела в центре комнаты, освещая пуфы и низкий стол. В доме стояла полная тишина.

Слуга неслышно удалился, и Коплан остался один. План должен был сработать. Мухтар знал, что заслуживает виселицы и что если королевская полиция его не арестовала, то только потому, что ей не отдали запись. Пока не отдали…

Коплан очень боялся услышать пистолетный выстрел, который означал бы самоубийство генерала. Эта возможность терзала его нервы все десять минут ожидания. Вдруг появился Абдул Мухтар. Он был в парадной форме, чуть более бледный, чем обычно. Однако он посмотрел на Коплана достаточно высокомерно.

— Что означает ваш… странный поступок? — осведомился он, не протянув гостю руки.

— Это означает, что, если вы дорожите своей головой, вы спокойно поедете сейчас вместе со мной в Багдад, — ответил Коплан спокойным голосом. — Предупредите своих людей, что будете отсутствовать двадцать четыре часа.

— Но… — уперся генерал, не привыкший к такому обращению, — кто позволил вам так говорить со мной…

— Ужин в «Рице», — сказал Коплан, словно вбивал гвоздь. — Однако вы ошиблись, видя во мне врага. Я бы мог вас утопить, если бы имел такое намерение. Ваша личная безопасность теперь зависит от быстроты, с какой вы последуете за мной. Да или нет?

Щеку генерала дергал нервный тик. Несколько минут он раздумывал, опустив голову, заложив руки за спину. Коплан не сводил с него острый взгляд.

— Хорошо! — вдруг решил генерал. — Я поеду с вами. Позвольте мне сходить…

— Нет, — отрезал Коплан. — Вызовите сюда вашего слугу и передайте ему ваши инструкции. Он их выполнит. Пусть он принесет вашу фуражку. Предупреждаю, я понимаю по-арабски.

Побежденный, генерал подчинился. Через десять минут он вышел из дома вместе с Копланом.

Не говоря ни слова, оба сразу прошли к машине Франсиса, сели на передние сиденья.

Коплан поехал напрямик по Атгир-стрит и мимо крепостных стен, чтобы выехать на шоссе на Багдад.

За мостом через Тигр, при выезде из города, он убедился, что его преследуют.

Глава VIII

Километров через десять Коплан выбросил окурок в окно и внезапно сказал своему пассажиру:

— Я остановлюсь. Вам лучше посоветовать вашим друзьям прекратить преследование.

Мухтар повернул к нему лицо, на котором ясно читался страх.

— Моим друзьям? — удивленно повторил он. — Но: невозможно! Даю вам слово…

Его искренность была очевидна, а страх явно не был признаком скрытой радости, которую он испытал бы, если в следующей сзади машине были бы его сообщники. Он говорил прерывающимся голосом:

— Я думал, это ваши телохранители.

— Они должны были отстать при выезде из Мосула, если все пройдет хорошо, — соврал Коплан.

Он нажал на акселератор, и машина рванулась вперед.

Поглядев в зеркало заднего обзора, Коплан понял, что началась гонка на скорости. Огни второй машины сохраняли ту же яркость, несмотря на то что Франсис увеличивал скорость.

Генерал, полуобернувшись на сиденье, не переставал следить за фарами, которые были на расстоянии в семьсот или восемьсот метров и медленно, но верно приближались.

— Вы не были под наблюдением полиции? — спросил Коплан, придавив педаль к полу…

— Я… Я не думаю, — сказал Мухтар хриплым голосом.

— Однако, — заметил Франсис, — мне кажется, что нам на хвост села полиция.

Он подумал, что начальник бригады криминальной полиции, заинтригованный недавним разговором, вполне мог приставить к нему детектива. Но потом он отказался от этой мысли: два часа назад, выезжая в Эрбиль в первый раз, он не заметил никакой слежки.

Иракский генерал рядом с ним уже не мог усидеть на месте.

— Они приближаются, — сообщил он. — Что будем делать?

Как раз в этот момент Коплан пытался придумать правдоподобную историю на случай, если у них потребуют объяснения по поводу их поездки в Багдад.

— Вы генерал, и вы не должны давать отчет, — быстро сказал он. — Вас срочно вызвали в столицу: поскольку я туда ехал, я предложил отвезти вас туда. Доработайте эту версию, если можете, но не отступайте от нее: я боюсь допроса меньше, чем вы.

Однако, если их видели вместе, план Франсиса провалится.

Машина преследователей неумолимо приближалась. У нее, должно быть, был более мощный двигатель, и в данных условиях это преимущество было решающим.

Коплан слегка отпустил акселератор. Если неприятности неизбежны, лучше встретить их немедленно.

Стрелка опустилась до ста десяти. Огни машины преследователей увеличивались.

— Не тормозите! — закричал генерал, сжавшись. — Они нас догонят меньше чем через две минуты!

— У вас есть способ уклониться от их общества? — сыронизировал Коплан. — Сожалею, но эта машина не вертолет.

На долю секунды он понадеялся, что ошибся; может быть, за ним ехал всего лишь сумасшедший водитель, жаждущий подвигов на дороге, чудак, желавший только обогнать его.

В тот момент, когда расстояние было не больше пятидесяти метров, свет фар мощной машины пошел в сторону, показывая, что она готовится к обгону.

Коплан собрался затормозить на случай, если она резко вильнет вправо, чтобы вынудить его остановиться. Мухтар был смертельно бледен: как завороженный, он не сводил глаз с догонявшей их машины.

Расстояние, разделявшее их, еще сократилось: вскоре оба автомобиля ехали бок о бок. Из окон высунулись два автомата и нацелились на Мухтара и Коплана.

Тот, втянув голову в плечи, резко затормозил, и разрыв между машинами сильно увеличился. Автомобиль преследователей оказался впереди; он свернул вправо, чтобы перерезать путь Коплану. Короткая очередь разорвала воздух.

Так как ни одна пуля не попала ни в корпус, ни в лобовое стекло, Коплан решил, что это предупреждение, и, свернув на обочину, остановился.

Эти типы доказали ему, что имеют оружие и не колеблясь воспользуются им. Его семь шестьдесят пять ничем не мог быть полезен в диалоге с их автоматами.

Он остался за рулем, ожидая продолжения.

Из «крайслера» вышли три человека в штатском, с автоматами.

Их физиономиии отражали холодную решимость. Они подбежали и окружили перед машины: один встал в трех метрах от радиатора, двое — у дверей.

Тот, который стоял со стороны Коплана, крикнул на плохом английском:

— Выходите, мистер! И поднимите руки!

Генерал Мухтар высокомерно окликнул на арабском человека, державшего его под прицелом. Коплан не знал, что он сказал, как не понял и ответ человека с автоматом, сухой и повелительный. Он вышел из машины.

После быстрого обмена несколькими словами иракский генерал также решил выйти.

Обоих пригласили сесть в «крайслер». Один из троих нападавших сел в машину Франсиса.

Машина развернулась.

Коплан и генерал, разделенные охранником, сидели сзади.

На переднем сиденье, на коленях, чтобы быть к ним лицом, стоял тип лет тридцати, с энергичным лицом, тот, кто приказал Коплану выходить из машины. Он убрал свой автомат и теперь держал пистолет маленького калибра. Генерал внезапно взорвался:

— Это безобразное злоупотребление властью! Я не подчиняюсь гражданским властям! Вы совершили акт бандитизма, и это вам дорого обойдется! Приказываю немедленно отпустить нас.

Тот, к кому он обращался, ничуть не напуганный, возразил спокойным голосом по-английски, чтобы европеец мог понять:

— Предположите, что мы работаем на Верховное армейское командование, генерал. Когда вам грозит трибунал, очень неудобно отдавать приказы. Кому бы то ни было.

Забившись в угол, Коплан спрашивал себя, в чьи же руки он попал. К обычной полиции, к агентам контрразведки или к революционерам, подозревающим генерала в связи с западной разведслужбой.

Собственно, все эти гипотезы стоили одна другой: каждая означала провал его попытки.

«Крайслер» несся по городу. Он проехал старую Ниневию, пересек Тигр, свернул на проспект, идущий вдоль крепостных укреплений.

Две минуты спустя Коплан понял, что его везут к дому генерала.

Но примерно в тридцати метрах от виллы машина свернула в сторону и остановилась перед другим домом — современным бунгало квадратной формы.

Пленных ввели в дом и разделили.

Когда генерала Мухтара уводили, Коплана пригласили подняться по лестнице. Охранник ввел его в комнату, оборудованную под кабинет, с окнами, наглухо закрытыми зелеными драпировками.

Толстый мужчина в домашнем халате сидел за столом, держа в пальцах длинную сигарету. Он внимательно рассмотрел вошедших. На незнакомом гортанном языке охранник изложил обстоятельства поимки беглецов.

Коплана, захотевшего взять свою пачку сигарет, крепко схватили. Он пожал плечами и проговорил:

— Сигарета…

Охранник обыскал его, нашел пачку, открыл и разрешил Коплану взять одну штуку. Толстый тип поудобнее устроился в кресле, когда его помощник закончил свой рапорт. Повернувшись к Коплану своим жирным лицом с сине-зелеными глазами и двойным подбородком, он спросил по-английски хорошо поставленным голосом:

— Кто вы?

— Коплан, начальник службы безопасности посольства Франции. С кем имею честь?

— Куда вы везли генерала Мухтара?

— В Багдад.

— Зачем?

— Нам обоим надо было туда съездить. Это преступление?

Мужчина посмотрел на кончик своей сигареты и спросил по-французски:

— Каковы ваши отношения с этим военным? Коплан внутренне весь подобрался.

— Я отказываюсь вам отвечать, пока вы не сообщите мне, каковы ваши функции. Я прикрыт дипломатическим иммунитетом, не забывайте это.

Рот толстяка растянула двусмысленная улыбка.

— Я в этом не особенно уверен, — прошептал он. — Скажите, Мухтар поехал с вами добровольно или под действием силы?

Коплан молчал.

По приказу начальника один из охранников вынул из кармана Франсиса бумажник и положил его на стол.

Хозяин кабинета принялся просматривать документы европейца. Зажав длинную сигарету во рту, он слегка поморщился, изучая карточку с фотографией, которую Коплану выдали в посольстве. Потом он положил все на место.

— Вы вынудили нас к действиям, которых мы хотели бы избежать, — заявил он. — Я приказал преследовать вас только потому, что мы подозревали, что вы хотите похитить генерала.

Франсис остался нем и непроницаем, но его мозг работал с невероятной быстротой.

Кто сидел перед ним? Чиновник, борющийся с заговорами, или настоящий противник?

Одно только ясно: за домом генерала день и ночь следили из этого бунгало.

— Я задержу вас на некоторое время, — вновь заговорил толстяк, совершенно расслабившись. — Мне очень жаль, но поступить иначе я не могу. Кстати, так будет лучше и для вас, потому что все будут думать, что вы похитили Мухтара.

Коплан никак не мог выбрать линию поведения. Чего добивается от него этот человек?

— Я расследую обстоятельства исчезновения французского гражданина, не больше, — пробурчал Коплан. — Принимая во внимание, что произошло со мной, я почти уверен, что он побывал здесь до меня.

— Вы ошибаетесь, — твердо уверил мужчина. — Мы не держим ни одного француза. О ком идет речь?

— Об атташе посольства по имени Эктор д'Эпенуа.

— И вы рассчитывали что-то узнать у Мухтара? — насмешливо спросил толстяк.

Коплан молчал.

Незнакомец поднес сигарету к губам, затянулся, задумчиво посмотрел на пленника.

— Отлично, — решительно сказал он. — Я буду лучше знать, какова ваша роль, когда выслушаю генерала.

Он сделал знак двум охранникам. Те вывели Коплана из комнаты и проводили на третий этаж, где заперли в мансарде без окон. Голая электрическая лампочка без абажура освещала суровую обстановку: кровать, умывальник, стол из некрашеного дерева, табурет. Настоящая камера.

Коплан сел на край кровати, упершись локтями в колени, и задумался. В Багдаде у Фабиани появится дополнительный повод для беспокойства.

Было три часа ночи, тишина была такой, что казалось, что дом пуст.

Примерно через полчаса щелчок замка прервал его размышления. В дверях появился человек с пистолетом в руке.

— Пойдемте.

Коплан спустился на второй этаж и вновь оказался в кабинете.

Толстяк по-прежнему сидел в кресле, в свете лампы были хорошо видны его висящие щеки.

— Мухтар только что дал вам отличную рекомендацию; кажется, вы действительно хотели его похитить?

Коплан не пошевелился. Он увидел, что его охранник вышел из комнаты.

— Вы свободны, мистер Коплан, — объявил странный человек. — Только одно условие: ваше слово, что вы никому ничего не скажете о своем приключении.

— Так не пойдет, — возразил Коплан, качая головой. Теперь он понял, вернее, почти понял.

Сидевший напротив толстяк посмотрел без удивления, даже с некоторой доброжелательностью.

— Нет, — продолжал Коплан. — Вы перехватили у меня ценную добычу и думаете, что я уйду, говоря вам спасибо? Об этом речи быть не может. Я хочу поговорить с генералом наедине, если он еще в состоянии перенести беседу.

Рот странного типа расплылся в лягушечей улыбке.

— Вам будет очень мешать мое присутствие? — поинтересовался он.

— Не очень, — ответил Коплан. — Но почему вы так упорствуете и не хотите сказать, что принадлежите к турецкой разведке?

— В нашей профессии, мистер Коплан, никогда не размахивают визитными карточками.

— Согласен, но быстро рассуждают. Отпуская меня, вы действуете как союзник. Продолжим сотрудничество.

Мужчина встал, оттолкнул кресло. Он был выше, чем можно было подумать, видя его сидящим.

— Я сомневаюсь, что вы можете предложить мне что-то важное, мистер Коплан, — прошептал он, обходя стол. — Мы очень хорошо информированы обо всем, что происходит в этой стране. И снабжаем сведениями некоторых наших союзников по Атлантическому пакту, кстати, не получая взамен поддержки, на которую могли бы рассчитывать.

Его тяжелые веки прикрыли глаза. Он оперся о стол, встав напротив француза и добавил с ноткой горечи:

— Мы проповедуем в пустыне, как говорят у вас. Если бы Ирак попал в руки коммунистов, Турция была бы обречена: в мою страну смогут вторгнуться через северную и южную границы. Для нас это вопрос жизни. В настоящее время эта страна — наш союзник. Но останется ли она союзником, если произойдет государственный переворот? Мы хотим сорвать готовящийся здесь заговор. Не знаю, та же цель у вас или нет.

Коплан нахмурил брови.

— Я не в курсе намерений моего правительства. Мужчина уклончиво махнул рукой.

— Здесь, увы, никто не показывает свои намерения. Кроме Объединенной Арабской Республики: она открыто заявляет, что хочет прогнать с тронов обоих хашимитских королей[3], расширить границы арабского блока. Многие признаки показывают, что это произойдет в очень близком будущем.

— Мы в очень невыгодном положении, чтобы помешать развитию событий, мы, скорее, ушли в оборону. Вот почему я хотел захватить генерала: кроме информации, которую он мог бы дать, он также — ценный заложник.

В глазах турка промелькнул интерес.

— Мы разделим добычу, — заключил он. — Вы должны мне это, после того как нарушили мои планы.

Глава IX

Вскоре Коплан узнал, как зовут хозяина: Ариф Тархан, но вряд ли это было настоящее имя, скорее — псевдоним.

Пока один из агентов ходил за генералом, Тархан объяснил:

— Наши добрые отношения с Ираком не дают нам возможность, кроме исключительных случаев, переходить к прямым действиям. Но если дела и дальше будут ухудшаться, мы, конечно, не сможем сидеть сложа руки. Наш премьер-министр отправил в Королевский дворец в Багдад секретную ноту, чтобы предупредить, что в стране зреет заговор. К сожалению, наше предупреждение не приняли всерьез.

— Да, — согласился Франсис, — бывают времена, когда всеобщее ослепление просто удивительно. Но я не жду информации, чтобы перейти к прямым действиям, и у меня есть на то важные причины: четверо наших агентов в самом деле пропали, а пятый едва избежал ареста.

В этот момент могучий турок, сложенный, как несгораемый шкаф, привел генерала.

Тархан, обменявшись с Фрэнсисом многозначительным взглядом, сказал ему:

— Ведите допрос, как вам угодно. Коплан обратился к Мухтару по-английски.

— Запись встречи в «Рице» по-прежнему у нас, — начал он. — Если мы передадим ее государственной полиции, вас отправят на виселицу, и вас, и трех ваших коллег. Отвечайте мне честно, если не хотите, чтобы мы это сделали. Где содержатся метрдотель и мой соотечественник д'Эпенуа?

Генерал облизал кончиком языка сухие губы.

— Если вы используете этот документ, — проговорил он глухим голосом, — д'Эпенуа и остальные ваши агенты будут казнены: они должны были стать разменной монетой, но руководитель вашей сети сбежал, когда мы пытались войти с ним в контакт.

Коплан встал перед ним, уперев руки в бока.

— Я вас спрашиваю не об этом. Я хочу знать, где они. Мухтар стиснул зубы. Он рассеянно крутил пуговицу на своем мундире.

— Отвечайте, — спокойно посоветовал Тархан. — Они в военной тюрьме или в доме, расположенном возле Атгир-стрит?

Генерал растерянно посмотрел на турецкого агента.

— Я… Я не знаю, — пробормотал он.

В глубине души Коплан облегченно вздохнул. Эктор д'Эпенуа и его коллеги были живы, а это главное.

— Постарайтесь быть более разговорчивым, — сказал Франсис, подходя к генералу. — Куда их отвезли после похищения?

Было ясно, что дальнейший допрос будет сопровождаться зуботычинами, и хотя Мухтар встретил бы смерть достойно, перспектива быть избитым, как заурядный жулик, его возмущала.

— Я действительно не знаю, — с негодованием запротестовал он. — Это не мой участок. Я просто должен был знать, что их взяли. Деталями занимался кто-то другой.

— Кто?

Генерал промолчал.

Коплан повернулся к Тархану.

— Я применю технический метод?

Толстый турок вынул из ящичка длинную сигарету.

— Возможно, это не так уж обязательно… Если он назовет имя, вам придется искать этого человека, допросить его. Большая потеря времени… На мой взгляд, ваши друзья могут быть заключены только в одном из мест, о которых я уже говорил. В любом случае их следы надо искать в центре заговорщиков в Мосуле. Я уже давно подумываю, не стоит ли сделать туда вылазку.

Он закурил сигарету, посмотрел на часы.

— Без двадцати четыре, — сказал он по-французски. — Надо ковать железо пока горячо, как говорят у вас. Съездим?

Коплан чуть не бросился ему на шею.

— Еще бы! Нельзя терять ни минуты. Если вдруг разразится революция, мои коллеги уже не будут иметь никакой ценности как заложники и их перебьют.

Турок согласился:

— Этого я и боюсь. Хасан!

Из соседней комнаты появился человек; это был руководитель группы, перехватившей Коплана. Тархан о чем-то заговорил с ним. Генерала снова увели в камеру.

Началось бесконечное хождение туда-сюда, и Коплан подумал: сколько же агентов собралось в этом штабе. Шесть или семь, самое маленькое.

Когда приказы были розданы и началась подготовка, турок сказал Коплану:

— Центр, о котором я говорил, это дом, находящийся в лабиринте улочек старого города. Квартал густонаселенный, и мы должны действовать тихо.

— Как вы это узнали?

— Следя за адъютантом генерала… Типы, замеченные нашей группой в Багдаде, часто приходят туда.

Наконец Хасан доложил, что все готово, и Тархан перевел это на французский для Коплана. Все трое спустились, сели в «крайслер», переднее сиденье которого уже занимали два турка.

Машина бесшумно выехала из гаража, поехала к стадиону, проследовала вдоль него по кругу до большого перекрестка. Свернув затем на Атгир-стрит, она остановилась через несколько минут на этой новой улице, проложенной на границе запутанного сплетения узких улиц, переулков и крытых переходов.

Прежде чем выйти из «крайслера», Тархан распределил обязанности. Один оставался за рулем, Хасан и колосс Тефвик должны были взломать входную дверь и войти в дом, когда начальник и француз, стоящие поблизости, подойдут к ним.

Несмотря на свою толщину, Тархан передвигался легко и бесшумно. Когда Хасан и его помощник ушли вперед, он увлек Коплана на дорожку, разделенную посередине вонючей канавой.

— Это не дальше пятидесяти метров, — сказал он тихо.

Они бесшумно двигались по извилистой улочке, с обеих сторон которой стояли мрачные дома с прогнившими дверями, обитыми полосками железа.

Тархан остановился на повороте, недалеко от нужного дома. Он смутно различал силуэты двух своих подчиненных, которые сверлили дверь, чтобы затем отодвинуть внутренний засов. Турки, должно быть, приобрели большую сноровку в искусстве взламывания дверей в арабских домах. Коплан, стоя всего в нескольких метрах, внимательно прислушивался и не услышал ничего, кроме щелчка пальцами Хасана. Это указывало, что путь свободен.

Тархан и Франсис приблизились. Тот, кого звали Тефвик, молча убрал инструменты и кувшинчик с маслом: дверь была открыта.

Трое мужчин с Хасаном во главе вошли в дом. Пятно света пробежало по коридору впереди. Первая их цель: обезвредить возможных жильцов.

Осмотр двух комнат на первом этаже ничего не дал. Тархан знаком дал понять двум своим спутникам, что он остается внизу, и начал обыск этой части дома.

Коплан и Хасан начали подниматься по ветхой лестнице, которая громко заскрипела.

Внутренняя архитектура дома сбивала с толку: второй этаж казался намного больше первого. Бесконечные проемы открывали доступ в просторные комнаты, убранные по-восточному.

Коплан жестом предложил Хасану войти в квартиру через разные арки; турок согласился и исчез.

Франсис включил фонарик, прежде чем перейти на другую сторону площадки.

Он увидел своего рода гостиную с ковром, подушками и низким столом, гонг. Через арку он вошел в следующую комнату и тотчас выключил фонарик.

Его взгляд привлек человек, завернувшийся в одеяло и спящий прямо на полу. Ударом дубинки Коплан отправил неизвестного в еще более глубокий сон.

Неожиданно второй круг синего света пробежал по ковру, освещая Коплана и его жертву. Это был Хасан, подошедший с другой стороны. Поняв, что произошло, он шепнул:

— Хорошо. Я не встретил никого… Поднимаемся.

Вернувшись на лестничную площадку, они вместе поднялись на верхний этаж.

Коплан начал испытывать легкое беспокойство. Если дом охраняет всего один человек, к тому же не слишком бдительный, вряд ли здесь держат д'Эпенуа и Халида. Этот дом был похож на что угодно, кроме убежища революционеров.

На третьем этаже картина была немного другая: здесь комнаты имели двери. На вид они не были заперты. Хасан толкнул одну, и тотчас где-то далеко затрезвонил колокольчик.

Коплан быстро закрыл дверь. Звон прекратился. Все произошло так быстро, что они не поняли, откуда он раздавался.

Хасан и Коплан в нерешительности переглянулись. Если они выдали себя, то лучше продолжить, но быстро, и воспользоваться неожиданностью.

Они распахнули дверь, которая вела в комнату с большим столом из некрашеного дерева, вокруг которого стояли стулья, книжным шкафом, пишущей машинкой. Звонок теперь трещал не переставая. Они закрыли дверь, звон прекратился.

Напротив — спальня с железной кроватью, пустая.

Дальше — европейская гостиная, но в стиле тысяча девятьсот десятых годов, с пурпурными бархатными креслами, тяжелым столом красного дерева и большим овальным зеркалом.

Топот босых ног остановил Коплана и Хасана как раз в тот момент, когда они собрались покинуть комнату. На площадке вспыхнул свет.

Прижавшись к стене, они пытались угадать, откуда начнется атака.

Неясные голоса выдавали близость бегущих людей. Было ясно, что эти люди пришли с террасы и попали сюда через дверь, которая заставляла звонить колокольчик.

Коплан и Хасан переглянулись. Из жалкой гостиной не было другого выхода. Каждый из них вооружился массивным стулом, ожидая вторжения.

С силой распахнулась дверь, и два араба с кривыми кинжалами заглянули в комнату.

Хасан швырнул стул. Вылетев из темноты, снаряд хлестнул двух нападающих по ногам.

Те упали, громко закричав от боли. Стул Коплана обрушился им на головы и заставил замолчать. Но их сообщники, парализованные на какую-то долю секунды, бросились в атаку.

Коплан рукой отвел нож, нацеленный ему в грудь, и ударил своего противника ногой в живот. Хасан схватил одного из нападавших за руки, резко притянул к себе и ударил головой прямо в лицо. Схватив под руки ошеломленного противника, он использовал его в качестве тарана против третьего типа, который еще не успел перейти в атаку. Коплан тоже бросился на этого, последнего. Вырвав у него нож, Коплан взвалил его себе на спину и бросил на двоих арабов с переломанными ногами.

Тяжело дыша, он огляделся, но не увидел никого, кроме Хасана, стоящего посреди лежащих тел.

— Больше нет? — хрипло сказал он.

— Поставки прекращены, — ответил турок.

Они справились с пятью громилами, слишком уверенными в своих кинжалах. Двое лежали без сознания, один катался по полу, держась руками за живот, еще двое валялись без сил, морщась, разъяренные, но не решаясь шевелиться.

— Следите за ними, — сказал Хасан, доставая пистолет. — Я посмотрю, откуда они пришли.

Он ушел по ступенькам, ведущим на террасу.

Коплан осмотрел поле боя. Потом, взяв дубинку, он резким движением оглушил человека, ударенного в живот, и на всякий случай долбанул четвертого. Последнего, оставшегося в сознании, он предупредил:

— Ну ты, лежи спокойно, а то… вжик!

Он изобразил, как перерезает горло. Если иракец и не понимал по-французски, этот жест был совершенно ясен. Он выкатил глаза и прижался к стене.

Коплан подобрал кинжалы, отбросил их подальше.

Вдруг он услышал неясный шум внизу дома. Тефвик у входной двери? Или Тархан тоже схватился с нападающими?

Проклиная арабские дома, полные секретных ходов и замаскированных переходов, он не решался спуститься, пока не вернулся Хасан. Если тот ходил по террасам, он мог далеко уйти.

Склонившись над перилами, Коплан пытался понять, что означают хрипы, удары и хруст, доносившиеся до него. У него сосало под ложечкой.

Наконец появился Хасан.

— Я заблокировал люк наверху, — сказал он. — Все они жили в мансарде соседнего дома.

— Оставайтесь здесь, — отвечал Франсис. — Я думаю, что схватка продолжается.

Он вспомнил о спящем, возможно недостаточно оглушенном, который мог напасть на Тархана, и спустился, перепрыгивая через несколько ступенек.

Когда он ворвался в комнату, где остался толстый турок, он от неожиданности вытаращил глаза. Тархан и Тефвик стояли над телами четырех арабов, лежащих в разных позах посреди помещения.

— Откуда вылезли эти? — осведомился Франсис. Тархан поднял глаза.

— Трое вылезли из подвала, четвертый пришел с улицы. Вы тоже слышали этот звон?

— Я даже считаю, что его вызвали мы, — сказал Коплан. — Я думаю, что типы живут рядом. Они примчались моментально, как только у них прозвучал сигнал. Эта коробка — настоящая мышеловка.

— Вам наверху пришлось подраться?

— Пятеро пришли по крыше. Сейчас блокирован люк.

— Ну ладно, надеюсь, это все, — проговорил Тархан с поразительным спокойствием. — В каком-то смысле это хороший знак, что дом так старательно охраняют: в нем должно быть немало интересного.

— Было бы хорошо, если бы в нем были мои коллеги, — сказал Франсис. — Я оставил одного из этих типов, чтобы допросить. Вы позволите?

Он повернулся, тяжело поднялся наверх. Хасан спросил его:

— Что случилось?

— Одновременная атака сверху и снизу. Исход тот же, что и здесь… Слушайте, спросите у этого парня, есть ли тут заключенные.

Хасан схватил указанного человека за волосы и заставил встать. Он задал ему вопрос на арабском.

Тот ответил резкими гортанными звуками и энергичными знаками отрицания.

— Он утверждает, что нет, — перевел Хасан, — что, если я его немного побью?

— Давайте. Я могу вам помочь, если хотите.

В следующую секунду он понял, что это не нужно.

Хасан стиснул пальцы пленника и одновременно сунул свою руку под подбородок; он стал бить его голову о перегородку, и эта операция длилась секунд пятнадцать, так что Франсис боялся увидеть источник информации совершенно выведенным из строя.

— У них крепкие головы, — успокоил его турок. — Точь-в-точь как у нас.

Он мстительно повторил свой вопрос, Шатаясь, схватившись обеими руками за раненую ногу, араб что-то простонал в ответ.

— Был всего один… и его перевели в Багдад — сказал Хасан Коплану.

— Белый или мусульманин?

После обмена репликами Хасан сообщил ему:

— Кажется, белый.

Значит, если этот тип не врал, д'Эпенуа в Мосуле больше не было. А Халид, метрдотель, куда он делся?

Коплан попытался это узнать, но араб только кричал, что он ничего не знает.

Подавленный, Коплан положил конец допросу.

— Оставьте, — сказал он Хасану. — Мы свяжем всех этих типов и обыщем дом. Возможно, мы найдем интересный документ.

Чтобы облегчить себе задачу, Хасан обрушил удар дубинки на голову последнего уцелевшего, потом помог Коплану развязать веревки, стягивавшие раненых, и привязал их одного к другому, запястье к лодыжке.

Когда все было кончено, они спустились по лестнице, подобрали спящего, по-прежнему неподвижного, унесли его на первый этаж. Тефвик, ворча, связывал вторую партию арабов.

— Где шеф? — спросил Хасан.

— В погребе.

— Как туда пройти?

Тефвику не пришлось ответить, потому что Тархан насвистывал вызов.

Коплан и Хасан заметили открытую дверь, откуда шел звук, прошли в нее, спустились по каменным ступеням винтовой лестницы.

Затем они прошли через первый сводчатый погреб, занятый ящиками, связками листовок, стойками для винтовок, и попали во второе помещение, чем-то напоминающее то, где временно жил Фабиани: настоящий радиоузел с коротковолновым передатчиком, шкаф с документами, кушетки.

Но Тархан был еще дальше, в довольно большом помещении, совершенно пустом. Турок стоял на коленях и разглядывал что-то на полу.

Коплан и Хасан приблизились и увидели труп мужчины с перерезанным горлом.

Глава X

— Кто это? — прошептал Хасан, наклонившись над трупом.

Тархан пожал плечами.

— При нем нет документов. Ничего, что позволило бы его опознать.

Коплан тоже посмотрел в лицо убитого, искаженное ужасной гримасой. Это, очевидно, был иракец. Полицейский, может быть.

— Политический противник, которого они ликвидировали? — предположил Тархан. — Этого несчастного, должно быть, казнили вчера, во второй половине дня, если судить по степени его окоченения. Смерть наступила примерно часов двенадцать назад.

Он тяжело поднялся.

— Для него уже ничего нельзя сделать. Поспешим собрать все, что может быть интересно. Меньше чем через час рассветет.

Коплан вывернул окровавленный воротничок мертвого и проверил, есть ли на рубашке инициалы. Ничего. Он прошел в соседнее помещение, где турки уже принялись за работу, собирая бумаги, лежавшие в шкафу.

Не видя другого, что можно обыскать, Коплан подошел к радиопередатчику. Он отметил, что шкала приема установлена на частоту двадцати четырех мегагерц, и стал осматривать, нет ли в комнате тайника, сейфа, спрятанного в стене или за отодвигающимися панно.

Пока он простукивал стены, прислушиваясь к звуку, он вспомнил, что сигнал тревоги раздался, когда они открывали дверь на третьем этаже. Не означало ли это, что главные документы лежат наверху?

Он поделился своей мыслью с турками, и те согласились с ним, тем более что они не нашли до сих пор ничего интересного.

Проходя через арсенал, они захватили несколько листовок, бросили взгляд на оружие и закрытые ящики. Оружие было с британскими клеймами, что заставило вздрогнуть Хасана и Франсиса.

— Неудивительно, — буркнул Тархан. — Большая часть вооружения в этой стране была поставлена англичанами. Эти винтовки, несомненно, были похищены из военного арсенала.

Закрытые ящики пришли из Болгарии.

Трое мужчин поднялись. Тефвик по-прежнему охранял коридор. Раненые, привязанные один к другому, начинали шевелиться.

— Постарайтесь узнать, кто тот мертвый, которого мы нашли в подвале, — сказал Тархан своему подчиненному. — Один из этих типов должен знать.

Деревянная лестница заскрипела под его ногами. Коплан и Хасан пошли следом за ним.

Наверху, в комнате, оборудованной под зал заседаний, они приступили к детальному обыску. Мебель, пол, стены и потолок были осмотрены методично и быстро.

Вдруг Хасан сказал:

— Не ищите больше. Вот тайник.

Он только что нашел в полу, под ковром, маленький люк и извлек на свет разноцветные папки. Коплан и Тархан осмотрели то, что он складывал возле себя: шкатулку с висячим замком, три пистолета, обоймы.

Хорошенько ощупав углубление, чтобы убедиться, что оно полностью опустело, Хасан встал и отряхнулся.

— Они не слишком трудились, чтобы спрятать свои документы, — заметил он. — Рассчитывали на систему сигнализации, по-видимому.

— Уходим, — скомандовал Тархан, стараясь оценить добычу. — Хасан, у вас есть пара зажигательных карандашей?

— Конечно.

— Установите один на восемь минут и бросьте на кровать, там. Потом еще один на ковер на втором этаже. Если полиция приедет, она заберет этих субъектов. Если нет…

Он беззаботно махнул рукой, прежде чем взяться за перила.

Коплан с несколькими досье под мышкой последовал за ним.

Эта вылазка, несомненно, окажется результативной и сообщит немало интересного о готовящемся восстании. Но где его коллеги?

Через несколько секунд он покинул дом вместе с тремя турками. Улочка была такой же спокойной и тихой, как час назад.

Небо светлело. Купола мечетей становились нежно-розовыми. Только в стороне Атгир-стрит небо было затянуто облаком черного дыма.

Сидя вместе с Копланом в своем кабинете, Тархан начал разбирать захваченные документы. Они были написаны по-арабски, и французский агент, дрожа от нетерпения, должен был ждать некоторое время, пока Тархан сообщит ему, что там написано.

Тархан несколько раз удовлетворенно пощелкал языком, и это еще усилило любопытство Коплана, который спрашивал себя, все ли скажет ему турок.

Не выдержав, он нарушил молчание:

— Ну что? Никакого намека о моих соотечественниках? Тархан хотел ответить, но в дверь постучали. Вошел Тефвик.

— Простите, патрон… Я забыл вам сказать. Мертвец в погребе — это некий Халид Рашир…

Коплан понял имя.

— Что? — рявкнул он. — Халид Рашир! Один из наших агентов! Что сказал Тефвик?

— Что человек с перерезанным горлом — это он, — сказал Тархан, помрачнев.

— Они его убили, — прошептал Коплан. — Это не стыкуется с тем, что утверждает Мухтар. И сделали они это вчера.

Он остановился, посмотрел Тархана.

— Если им больше не нужны заложники, значит, революция вот-вот начнется и они уверены, что возьмут верх, — заключил он. — Господи! Остальные тоже в смертельной опасности!

Турок отпустил Тефвика, потом сказал:

— Его могли убить по особой причине, как предателя, за сотрудничество с западной разведкой, например. Это не обязательно означает, что других ваших агентов ждет та же участь.

— Однако этого можно опасаться. Надо действовать быстро, Тархан. В этих бумагах есть указания? Хоть какая-нибудь нить?

— Пока нет, — ответил Тархан. — Это детальные инструкции для дня «Д»: выступление толпы и армии, перечисление стратегических пунктов, которые надо занять в городе, список лиц, подлежащих уничтожению в самом начале бунта, перечень домов для разграбления, место, где должно произойти соединение с батальоном пятьдесят второго пехотного полка и так далее. Но я не вижу никакого адреса, никаких сведений о местонахождении других станций и главного штаба.

Коплан настаивал:

— Ни одного упоминания о месте в Багдаде? Тархан медленно покачал головой:

— Нет даже ни одного имени. Если довериться моему профессиональному опыту, все это разработано египетскими подстрекателями. Это точное повторение того, что произошло в Сирии. Кроме того, некоторые выражения, использованные в текстах, типично египетские. Я бы не удивился, если бы в этой шкатулке лежали деньги того же происхождения.

Он похлопал по запертому ящичку.

— Сбейте замок, — предложил Коплан.

С помощью медной линейки он помог турку сорвать скобы. Дерево хрустнуло, одна из застежек раскрылась. Крышку подняли: под ней лежали стянутые резинками пачки банковских билетов, подтверждая предположения Тархана.

— Вот видите, — сказал он, извлекая их, чтобы осмотреть шкатулку до конца. — Фунты… тысячи фунтов… Каир не скупится на расходы.

Разочарованный Коплан бросил пачку на стол.

— Нам остается только один способ: генерал Мухтар. Он должен знать командный пункт революционеров.

— Он предпочтет быть изрубленным на куски, чем открыть эту тайну.

— Посмотрим… Вы не прикажете привести его? Турок нажал кнопку звонка на углу своего стола, приказал своему агенту разбудить пленного и доставить его.

Часто мигая, генерал вошел в прокуренный кабинет с по-прежнему задернутыми шторами.

Коплан, сунув руки в карманы, бросил на него косой взгляд.

— Если я правильно понял, вы мне сказали, что пытались начать переговоры с руководителем французской сети в Багдаде?

— Верно.

— Как вы смогли установить его личность?

— Нам ее открыл д'Эпенуа.

Коплан вздрогнул. Наморщив лоб, он недоверчиво повторил:

— Д'Эпенуа?

— Да, — вновь подтвердил генерал с двусмысленной улыбкой, игравшей на его полных семитских губах.

Коплан слишком хорошо знал применяющиеся при допросах методы, чтобы удивиться сверх меры. Однако новость его неприятно поразила.

— Д'Эпенуа? — продолжал он. — Как вы его засекли?

— Благодаря метрдотелю из «Рица».

— Во время их встречи?

— Нет, после. Когда мы похитили Халида, мы, разумеется, допросили его с пристрастием. Он не смог назвать нам своего шефа, но объяснил, как обеспечивалась связь. Он описал нам д'Эпенуа, не сообщив, впрочем, его настоящего имени, которое он, может быть, и не знал. Мы рассчитывали, что результатом исчезновения Халида будет приезд в «Риц» человека, осуществляющего связь с Багдадом.

Коплан подумал, что события, хоть и пошли не так, как рассчитывали заговорщики, все же послужили их замыслам.

Д'Эпенуа вернулся в Мосул скрепя сердце и только по особой просьбе Фабиани, даже не догадываясь, что Халида похитили.

Озабоченный Коплан машинально взял длинную турецкую сигарету из ящичка Тархана, закурил ее.

— Если бы я хотел обменять наше молчание по поводу этой ленты и возвращение вам свободы на свободу моих коллег, к кому мне следовало бы обратиться?

Генерал опустил голову, чтобы лучше обдумать ответ. Вопрос ставил его в сложное положение. Конечно, его друзья хотели вести переговоры, но сохраняя инициативу. Назвать имя — значит предать этого человека.

Он поднял черные глаза на Коплана.

— Я ваш пленник и не могу вам советовать, — выговорил он. — Я не думаю, что это даст положительный результат. Слишком поздно. Теперь, когда мы удерживаем заложников, вы уже не можете использовать эту запись. Остается только ждать. События положат конец этой ситуации.

Это было верно, но Мухтар не сказал, кто, в конце концов, последняя инстанция, которая решает судьбу захваченных агентов.

Коплан и Тархан обменялись озабоченными взглядами. Дипломатия не дала желаемых результатов.

— Отлично, — сухо заключил Коплан, — Движущие причины вашей революции, возможно, заслуживают уважения; если бы мы хотели быть информированы о ваших действиях, то не для того, чтобы им мешать, а чтобы понять. Раз вы мне в этом мешаете, я вернусь в Багдад, пойду в управление государственной полиции и посоветую там прослушать эфир на частоте двадцати четырех мегагерц. Когда пеленгатор засечет передатчик, мы несомненно освободим наших товарищей.

Он повернулся спиной к генералу и сказал Тархану:

— Я покидаю вас. Он может идти досыпать после того, как оказал огромную услугу своему делу.

Турок был ошарашен почти так же, как генерал. У этого чертова француза были светлые мысли, приводящие в замешательство своей простотой.

Отекшее лицо Тархана прояснилось.

— Удачи! — пожелал он. — Вы можете добраться до Багдада к полудню. Вам зальют полный бак.

— Подождите, — внезапно взмолился Мухтар, с лихорадочно блестящими глазами хватая Франсиса за руку. — Не делайте этого! Вы спровоцируете страшную бойню!

— Вы тоже! То, что вы выпускаете кишки друг другу, мне безразлично; но как только вы касаетесь волоска одного из моих соотечественников, я не согласен.

Он освободился резким движением, а Мухтар опять заговорил прерывающимся голосом:

— Послушайте. Я дам вам пропуск, подписанный моей рукой. Вы сможете освободить ваших друзей, беспрепятственно покинуть страну. Вам заплатят целое состояние… но поклянитесь мне, что откажетесь от своего плана!

Коплан невозмутимо раздавил окурок о пачку египетских фунтов.

— Деньги меня не интересуют. И я никогда не даю клятв. Вам придется рискнуть.

Генерал сомневался недолго.

— Дайте мне ручку, — лихорадочно попросил он. — Я вам доверяю.

Тархан подтолкнул к нему листок бумаги и авторучку.

Он был доволен, что Коплан добился своего. Сам же он все слышал, но не вмешивался. Он не взял на себя никаких обязательств по отношению к кому бы то ни было. И если француз откажется от программы, которой угрожал Мухтару, турецкой разведке ничто не мешает осуществить ее.

Коплан угадал мысли Тархана и, стоя за спиной генерала, подмигнул турку.

Мухтар закончил послание специальным знаком и протянул Коплану.

— С этой бумагой идите в Багдад на Мансур-стрит, дом семьдесят два. Это как раз недалеко от посольства Франции. Спросите полковника Зелли. Договариваться будете с ним.

Коплан взял листок, покрытый арабскими буквами, и передал его Тархану:

— Что он тут написал?

Турок пробежал записку глазами и возвратил ее:

— «Податель сего достоин самого глубокого уважения. Соблаговолите выполнить его просьбу и помогать ему при всех обстоятельствах». Подпись: «М-3».

Коплан кивнул и сложил бумагу вчетверо.

Мосульские пожарные все еще тушили огонь, возникший в старом квартале, возле Атгир-стрит, когда Коплан проехал местечко Эрбиль.

В два часа дня, в ужасную жару, он въехал в столицу.

На вилле «Шахерезада» предупрежденный электрическим звонком Фабиани выскочил в холл, поспешил ему навстречу.

— Ну что? Возвращаешься несолоно хлебавши? А тип, которого ты должен был притащить?

Франсис ответил:

— Мне не пришлось тащить его сюда, представь себе. Я там получил все, что мы надеялись вытянуть из него здесь.

— И ты отпустил его?

— Не совсем. Но предложи мне сначала выпить.

Его оптимистический вид несколько успокоил Фабиани, который после его отъезда ужасно волновался.

Укрывшись в подземном тайнике, друзья принялись за «Шуэпс тоник», сдобренный дозой джина, и несколько минут Коплан наслаждался настоящим покоем.

— У меня достаточно материала, чтобы ты смог отправить Старику роман с продолжением, — объявил он, положив руки на подлокотники своего кресла, а ноги на стол.

— Хорошо, а ребята?

— Я надеюсь, мы вытащим их из передряги. Сегодня вечером или завтра. И я, в общем, догадываюсь: Халид заложил Марту и Эктора, девчонка сдала Фельдмана, а д'Эпенуа назвал тебя.

Фабиани откинулся назад, неприятно пораженный.

— Что ты тут рассказываешь?

— Правду. Я понимаю, что это может показаться странным, но это так.

Коплан рассказал о своих приключениях в Мосуле. Он сообщил, как генерал и он сам попали в руки турецких агентов, дал отчет о своем сотрудничестве с ними и об их совместной экспедиции на тайную базу в старом квартале.

— Кстати, — напомнил он, — тебе следовало бы держать приемник постоянно включенным на двадцать четыре мегагерца. Главный штаб должен рассылать приказы на этой частоте, и ты, вероятно, услышишь пароль для всеобщего восстания.

Фабиани перебил его:

— Кстати о радио. Лемуан мне вчера передал, что подразделения иорданской дивизии замечены на этой стороне границы людьми ИПК. Эта дивизия, кажется, движется к столице. А Лавирон сообщает мне, что подпольный передатчик в районе Басры уже три или четыре дня передает подстрекательские речи против правительства. Что скажешь?

Коплан задумался, потом прошептал:

— Инструкция типов в Мосуле предписывает им осуществить соединение с батальоном 52-го пехотного полка. Это прозрачно, как горная вода: вся дивизия в руках мятежников. Она составляет главную силу восстания и его ударный отряд.

Помолчав, он продолжил:

— Да, следи за этой частотой волн, она сообщит тебе больше, чем десять агентов. А возвращаясь к нашим пропавшим товарищам: у меня есть все основания считать, что они живы, кроме Халида. Когда мы освободим наших товарищей…

Фраза осталась незаконченной. Коплан глубоко задумался.

— Ну? — подтолкнул его Фабиани.

— …мы постараемся выяснить странное поведение твоего друга д'Эпенуа.

Глава XI

Фабиани и Коплан поговорили еще некоторое время, потом замолчали.

Хорошенько подкрепившись, Коплан лег немного поспать. Фабиани пришлось его сильно потрясти, чтобы разбудить и убедить пойти принять душ.

Чтобы окончательно привести Коплана в чувство, он сказал:

— Я поймал передачу на двадцати четырех мегагерцах. Оператор без конца вызывает пост с позывными ИРК-5, но не получает ответа.

— Даю голову на отсечение, что это их отделение в Мосуле! — бросил Франсис, отправляясь в ванную. — Главное, не теряй ни одного слова.

Он вернулся через двадцать пять минут с влажными волосами, гладкими щеками и просветленным взглядом.

— Налей мне скотча, — попросил он, закуривая сигарету, но, рассеянно взглянув на часы, вздрогнул.

— Восемь часов! Черт возьми, мне надо немедленно увидеться с полковником Зелли.

За их спинами динамик, встроенный в платяной шкаф, не передавал ничего, кроме посторонних шумов и атмосферных помех. Фабиани протянул Коплану стакан виски.

— Если все пойдет хорошо, что ты собираешься делать с нашими коллегами?

Франсис отпил глоток, поднял левую руку:

— Э! Не так быстро… Предположи на минуту, что в записке бравого генерала есть подвох и этот подвох и меня отправит во тьму. Что тогда?

Глаза Фабиани округлились.

— Ты думаешь, что он…

— Поставь себя на его место. Если он об этом не подумал, он дурак. Признайся, что случай удобный: если я в свою очередь исчезну вслед за другими, он выигрывает несколько дней, дает своим друзьям дополнительного заложника: хорошее дело, разве нет?

Фабиани смутился. Ясно, что в безобидном и лояльном письме Мухтара могло быть какое-то слово, имеющее особый смысл, который невозможно понять непосвященному. И с этого момента абсолютно все ставилось под вопрос.

— Как будешь выкручиваться? — недовольно спросил он.

Коплан допил виски, вновь взялся за сигарету.

— Есть только один способ проверить — сходить туда. И смотреть в оба. Если я не подам признаков жизни в три часа ночи, считай, что дела пошли плохо. Запомни адрес: полковник Зелли, Мансур-стрит, семьдесят два.

Фабиани со вздохом согласился.

— Не хочешь запастись какой-нибудь маленькой пушечкой? Мой арсенал полон.

— Слушай, — сказал Коплан. — В наши времена делают отличные штуки для парней, которые совершают неосторожные поступки.

Франсис оставил свою машину на перпендикулярной Мансур-стрит улице, ближайшей к дому полковника Зелли.

Идя по этому недавно проложенному проспекту, где многоэтажные дома стояли на большом расстоянии друг от друга, а пустырей было больше, чем домов, Коплан был во власти весьма противоречивых чувств. С одной стороны, фантастическая надежда спасти всех, с другой — серьезное опасение возможности ловушки. Неприятно…

Дом семьдесят два был современной многоквартирной пятиэтажкой, напоминающей некоторые гостиницы на Лазурном берегу. Большая дверь из кованого железа, одна из створок которой была открыта, вела в холл, где начиналась каменная лестница, поднимающаяся вокруг шахты двух лифтов.

Фамилии, написанные возле кнопок переговорного устройства, указали Коплану, что полковник Зелли живет в левом крыле, на третьем этаже. В общем, этот буржуазный дом имел самый успокаивающий вид.

Коплан поднялся, постоял перед входной дверью в квартиру офицера. Маленькое окошко с железными украшениями в форме шахматной доски находилось на уровне лица.

Нажав на кнопку звонка, Коплан стал ждать. Окошко открылось, и на него уставилась пара угольно-черных глаз.

— Полковник Зелли, please? — сказал Франсис, не понимая, какого пола его наблюдатель.

Он показал визитную карточку.

Дверь открылась. Слуга в длинном платье, тюрбане, с кинжалом за поясом поклонился и сказал на плохом английском:

— Полковник нет здесь. Ушел. Коплан скрыл свое разочарование.

— Куда? — спросил он, убирая карточку в карман пиджака.

Мимика араба была очень выразительна.

— Нет знать.

— Он в Багдаде или в отъезде? Слуга воздел руки ладонями кверху.

— Он вернется сегодня вечером или завтра? — настаивал Франсис. — Я должен его увидеть, это очень важно!

— Полковник ничего не говорить.

— Он взял чемодан?

— No.

Молчание. В отчаянии Коплан предположил:

— Он не в казарме?

Слуга с сомнением поморщился.

Поняв, что ничего не добьется, Коплан отступил.

— Я вернусь завтра, — сказал он.

Араб опять отвесил поклон, закрыл дверь.

Разозленный этой идиотской потерей времени, Коплан вышел из дома.

Возвращаясь к машине медленным шагом, он раздумывал, как бы ему отыскать офицера.

Все способы показались ему такими сомнительными, что он наконец выбрал самый простой и самый надежный: дождаться возвращения полковника домой.

Франсис проехал по проспекту в оба конца на маленькой скорости, ища уличного продавца газет или книжный магазин. Он купил у газетчика номер «Iraqi Times»,3aTCM остановился недалеко от дома.

Опустился вечер, количество повозок, верблюдов и машин уменьшилось. Скоро даже прохожие стали редкими. Город был спокоен. Заметив дату газеты — тринадцатое июля, — Коплан вспомнил об украшенных флагами улицах Парижа и о параде, который состоится завтра на Елисейских полях.

К двум часам ночи он устал по-настоящему. Зелли не было, как ветчины на тарелке мусульманина. А поскольку он обещал Фабиани связаться с ним до трех часов, ему следовало бы сразу отправляться на виллу «Шахерезада».

В конце Мансуд-стрит он свернул направо, на другом берегу Тигра он поехал по эр Рашид-стрит.

Проезжая по главной артерии Багдада, Коплан почувствовал, что город не такой, как в другие дни. Но пусть его черт поберет, если он понимает, в чем разница.

Эта стало ясно, только когда он проехал Исламский музей. Ни на этом перекрестке, ни на площадях не было постовых полицейских.

Само по себе это не было, в конце концов, таким уж удивительным. Возможно, около двух часов происходила пересмена. Или число постов было сокращено на период отпусков?

Коплан проехал через Северные ворота, чтобы выехать на Казимейнское шоссе. Справа, возле Северного вокзала, он увидел группу темных силуэтов, перегораживающих улицу. Солдаты.

Это мгновенное видение не заставило его изменить свой маршрут. Он продолжал ехать прямо к предместью эль Харк, но через километр был вынужден прижаться к правой обочине, потому что навстречу ему ехала колонна грузовиков. Потом прошли бронемашины. Движение это замыкал джип.

Сдвинув брови, Коплан нажал акселератор, как только колонна освободила дорогу. Через шесть минут он приехал на виллу.

На этот раз, несмотря на условный звонок, Фабиани не появился, и Коплан тотчас спустился в подземное убежище.

При его появлении Фабиани, сидевший перед платяным шкафом, повернул к нему озабоченное лицо. Он не удивился, увидев Коплана одного. Его внимание сосредоточилось на словах, которые вылетали, перебиваемые посторонними шумами, из коротковолнового приемника.

— Полковника не увидел, — лаконично объявил Франсис, предчувствуя, что дело принимает плохой оборот.

Фабиани наконец вышел из оцепенения.

— Не удивительно, — проронил он. — Я думаю, что жребий брошен. Подпольный передатчик шлет на высокой скорости сообщения каждой станции. Час «Ч» близок.

Коплан подошел к аппарату.

— Проезжая мимо вокзала, я видел войска, которые преграждают к нему путь, — сказал он вполголоса. — А потом я встретился с бронетехникой, входившей в Багдад. Государственный переворот наверняка начнется этой ночью. Самая большая невезуха, какую только можно себе представить. Они могли бы подождать еще один день!

Фабиани посмотрел на него, совершенно ошарашенный.

— Что будем делать? — разозлился он. — Если начнется мятеж, европейцы, которые высунут нос, будут растерзаны, можешь быть уверен! Тебе надо бы послушать, что они говорят, их радиомуэдзины.

Лицо Коплана стало суровым, опустив глаза, он размышлял.

— По-настоящему заварушка разразится через два или три часа; ранним утром, по всей видимости Д'Эпенуа, Марта, Фельдман будут убиты, как только мятежники почувствуют первые признаки победы, и их тела будут выброшены на улицу, чтобы все поверили, что их растерзала толпа. Если мы хотим спасти их, надо это сделать сейчас!

Фабиани смотрел на него в крайнем изумлении.

— Но как? — воскликнул он. — Мы даже не знаем, где они!:

— Единственный способ это узнать — засечь передатчик. С помощью еще существующих властей. Я предупрежу государственную полицию, что зачинщики мятежа используют волну двадцать четыре мегагерца. Где находится эта организация?

Фабиани резко пожал плечами.

— Ты сумасшедший!

— У меня есть шанс приехать туда раньше их. Где это?

Его решимость была абсолютной, и Фабиани понял, что ничто не может свернуть его с пути, который он себе наметил.

— Ты не сможешь ничего сделать, только погибнешь без пользы, — возразил, однако, Фабиани. — А потом, черт побери, мне надоело торчать в этом погребе! Если ты выйдешь наружу, я пойду с тобой.

— Хорошо, — согласился Коплан. — Одевайся, уходим. «…Широкая инициатива…» — сказал Старик. Ну что же, сейчас момент показать ему, что эти слова не были обращены к глухому.

Через десять минут Коплан и Фабиани покинули виллу. Фабиани вел машину.

В предместье эль Харк друзья не заметили ничего необычного. Но вокзал действительно охранялся армейским подразделением, и это внушило Франсису странную мысль.

— Представь себе, что правительство наконец узнало, что готовится. В конце концов, отряд, который окружает вокзал, и встреченное мною танковое подразделение могут быть воинскими частями, верными королю. Если эти солдаты на позициях, чтобы сорвать восстание, мы играем наверняка.

— Не строй иллюзий. Оцепенение дворца и доверчивость премьер-министра вечны. Что же касается армии, она прогнила до мозга костей. А ты знаешь, чего опасаюсь я? Что мы приедем в управление полиции, а легавые тоже на стороне мятежа!

— Я об этом думал, — сказал Коплан с обычным спокойствием. — В этом случае бумага генерала Мухтара сыграет решающую роль: или она нас спасет, или окончательно погубит, в зависимости от ее подлинного или двойного смысла.

Проезжая по эр Рашид-стрит, Фабиани бросил на него косой взгляд.

— Ладно, старина, — пробурчал он.

В центре столицы все спало. Только вывески продолжали расточать свои разноцветные огни да редкие такси развозили по домам задержавшихся в ночных клубах. Ни военных грузовиков, ни вооруженных патрулей.

— А ты говорил об осадном положении! — сыронизировал Фабиани.

Он остановился на некотором расстоянии от административного здания, поставил машину на ручной тормоз.

На первый взгляд подступы к зданию были пусты. Как и обычно, большая лампа, закрытая в фонарь из кованого железа, горела над входной дверью. Полицейский, сунувший пальцы за пояс, обеспечивал обычную охрану без особого рвения.

— Он нас пошлет подальше, — сказал Фабиани, охваченный порывом пессимизма. — Этим парням хочется спать.

— Разбудим, — сказал Коплан, готовый выйти из машины. — Но не забывай, что все пойдет, как с полковником Зелли: я предпочитаю, чтобы ты ждал здесь…ну, скажем, час?

Фабиани насупился.

— Опять… — пробурчал он.

— Поменяемся ролями, если хочешь, — любезно предложил Коплан. — Ты говоришь по-арабски. Я передам тебе записку, подписанную Мухтаром, и ты пойдешь обсудить дело.

— Это мне нравится больше. Давай бумагу.

Коплан достал из внутреннего кармана бумажник, вынул из него записку.

— Вот. Используй ее только, если после твоей речи тебя пошлют.

— Разумеется, — ответил Фабиани.

Он открыл дверцу и заколебался. Из здания вышел человек, спустился по ступенькам, пошел к машине.

Не двигаясь, французы ждали, сами не понимая почему, пока он уйдет.

Коплан, внимательно наблюдавший за спешащим человеком, выругался, когда тот проходил мимо. Это был Хасан.

Коплан окликнул его.

Турок, несмотря на крепкие нервы, не смог удержать руку, скользнувшую под полу пиджака. Потом он в свою очередь узнал Коплана и остановился.

— Ставлю десять тысяч долларов против одного, что ваш визит в это учреждение делает мой собственный излишним, — сказал Франсис конфиденциальным тоном.

Озадаченный Фабиани, не снимая руки с ручки двери, пытался разглядеть лицо незнакомца.

Хасан решительно открыл дверцу и сел на заднее сиденье. Он улыбнулся, и в темноте блеснули два ряда великолепных зубов.

— Вы выиграли ваше пари, — заявил он. — Я поджег фитиль. Это было нелегко… Я убеждал их часа четыре. Полицейские не хотели мне верить, разумеется, но, когда они услышали, что передают на волне двадцать четыре мегагерца, они просто позеленели.

Коплан представил ему Фабиани, потом спросил:

— Они установили место передатчика?

— Да, — сказал Хасан. — Они его знают уже ровно двадцать минут. Это магазинчик радиотоваров на Гази-стрит.

— Когда они собираются его атаковать?

— Надо подготовиться, собрать людей… Незадолго до рассвета, я полагаю.

Коплан и Фабиани обменялись озабоченным взглядом. Ни турок, ни полицейские, видимо, не догадывались, что путч близок, что войска мятежников уже занимают стратегические пункты на окраинах.

Франсис рассказал обо всем Хасану; лицо турка вытянулось.

— Но это очень важно, то, что вы мне говорите, — воскликнул он. — Надо ввести в курс начальника, не теряя ни секунды! Вы пойдете со мной?

Оба француза кивнули одновременно. Поскольку государственная полиция оказалась верной правительству, они могли пойти туда вместе.

Все трое вышли из машины и пошли к дверям Управления. Часовой задал им для проформы какой-то вопрос, и Хасан успокоил его одной фразой.

Другой сотрудник проводил их в кабинет начальника багдадской тайной полиции.

Этот чиновник с искаженным лицом землистого цвета ждал, о какой еще катастрофе сообщат ему Хасан и эти два европейца.

Хасан на арабском рассказал ему о последних новостях.

Полицейский поднес обе руки ко лбу, смертельно побледнел.

— Это безумие! — проблеял он. — Дальше некуда! Иностранцы сообщают мне, начальнику полиции, о движении войск в Багдаде! Я прикажу поставить сотню виселиц для этих бестолочей. Свиньи!

Он бы добавил еще и другие ругательства, если бы голос его не перехватило от ярости. Наконец он снял трубку телефона, чтобы известить министра внутренних дел и начальника службы безопасности дворца, набрал дрожащим пальцем первый номер.

Гудка не было. Линии были отключены.

Глава XII

— Это конец, — проговорил чиновник бесцветным голосом.

Мысли помчались в его голове с сумасшедшей скоростью. Народ ненавидел тайную полицию, и он это знал. В случае бунта он и его люди будут растерзаны. А если революционеры перейдут в наступление, управление полиции станет одной из первых целей. Рассредоточение. Спасение в рассредоточении.

Он яростно швырнул трубку на рычаг.

— Я отправлю курьеров, — решил он в приливе хладнокровия. — Потом прикажу начать эвакуацию. Господа, единственное, что я могу, это дать вам совет: немедленно возвращайтесь по домам и не выходите оттуда.

Он уже надавил ладонью на ряд кнопок звонков, не обращая более внимания на собеседников. Коплан, подойдя вплотную, оперся о стол.

— А этот дом на Гази-стрит? — заорал он. — Вы позволите им безостановочно посылать приказы, которых ждут мятежники в Багдаде и других городах Ирака?

Ошеломленный, начальник пролепетал:

— Но… у меня нет больше времени этим заниматься! У меня нет сил, чтобы захватить этот дом. Мне понадобилась бы поддержка батальона полиции, вооруженного до зубов. Телефоны не ра…

— Вы убежите с поля боя? Не погасив очаг, распространяющий пожар?

В коридоре захлопали двери, звонок тревоги звучал на всех этажах. В кабинет вихрем ворвался человек и обратился к начальнику в таком возбуждении, что Хасан и Фабиани его не поняли.

Начальник резко встал, бросил два слова подчиненному, который тут же убежал. Затем он сказал Коплану:

— Слишком поздно. Мои люди, осуществляющие охрану домов министров, возвращаются один за другим. Вокруг резиденций встают солдаты. Теперь оставьте меня, я занят.

Это было сказано тоном, не допускавшим возражений.

Коплан хмуро сказал спутникам:

— Пошли, будем выкручиваться по-другому.

Они повернулись, пошли по коридору, спустились на улицу.

Внешне все еще ничего не происходило. Никакой шум мотора не нарушал ночной покой, никакой ропот не слышался из серого тумана, предшествующего рассвету.

Все трое мужчин сели в машину, которую повел Коплан. Он резко взял с места и направился к эр Рашид-стрит.

— Где вас высадить, Хасан? — спросил он. Опершись локтями на спинку переднего сиденья, турок ответил:

— Я рассчитывал вернуться в Мосул. Моя машина осталась у ночного заведения на Абу Навас-стрит. Но я могу остаться с вами. Поскольку у меня есть документы иракского гражданина, я ничего не боюсь. А что собираетесь делать вы?

Этот же вопрос задавал себе и Фабиани.

Судя по развитию событий, им оставалось только вернуться на виллу «Шахерезада» и ждать конца беспорядков. Все пропало.

Внимательно вглядываясь в малейшую подозрительную деталь на проспекте, по которому ехала машина, Коплан, помолчав, сказал:

— Вы можете быть нам полезны, Хасан, но я вас ни о чем не прошу. Это — на ваш страх и риск. Все-таки то, что я хочу предпринять, может представлять некоторый интерес для вашей службы, и я думаю, Тархан согласился бы.

— Хорошо, — сказал турок. — Вы все еще хотите освободить ваших соотечественников?

— Да. Я не могу оставить их на произвол судьбы. То, что произойдет, это государственный переворот, превосходно организованный, проработанный и руководимый армией: все подтверждает это. Толпа спит, вы сами прекрасно видите. Она примет участие только на второй стадии восстания, когда главное будет сделано. И это оставляет нам шанс. Хорошенько послушайте меня оба.

Четырнадцатого июля, в шесть часов утра, во дворце Рихаб молодой король Фейсал готовился отбыть на самолете в Турцию в обществе своего дяди, бывшего регента Абдул Иллаха.

Вся королевская семья в радостном возбуждении готовилась провожать их на аэродром. Старый церемониймейстер ходил из одного зала в другой, чтобы проверить все еще раз.

Одетая с иголочки королевская гвардия ожидала приказа выйти в большой двор, чтобы отсалютовать. Слуги укладывали багаж в три сверкающих лимузина. Королевский автомобиль и автомобили свиты уже стояли в парке полукругом, готовые тронуться с места, чтобы принять августейший кортеж внизу, у лестницы.

Глухой рокот послышался на улице, сначала очень слабый, но довольно быстро усилился, стал ближе и вдруг прекратился.

Ни король, ни его близкие не обратили внимания на этот гул моторов, зная, что эскорт до аэродрома должен включать несколько грузовиков с пехотой и что агенты службы безопасности на тяжелых мотоциклах должны окружать машины.

Однако командующий королевской гвардией удивился, услышав эти звуки, странно напоминавшие гул движения танков. Насколько ему было известно, участие танковой роты не предусматривалось.

Он вышел из кабинета, прошел под арками парадного двора, глядя в сторону ворот. Перед воротами стояли три бронеавтомобиля. На них сидели офицеры в полевой форме с автоматами наперевес.

Все более удивляясь, командующий направился к ним, чтобы потребовать объяснений и попросить освободить выезд из дворца.

При его приближении один из офицеров спрыгнул с бронемашины. Прежде чем командующий успел открыть рот, он сказал ему сдержанным тоном:

— Прикажите церемониймейстеру вывести королевскую семью. Быстро.

Его указательный палец многозначительно поглаживал спусковой крючок автомата. Офицер гвардии побледнел.

— Я… Вы… — забормотал он. Офицер в полевой форме перебил его:

— Я сказал: быстро. А нет, мы пойдем сами. Офицеры спрыгнули с трех бронемашин и окружили своего коллегу. Их лица были угрожающими.

— Это… Хорошо.

Командующий не мог сказать ничего больше.

Он повернулся, пересек двор, залитый солнцем. Ему захотелось крикнуть, позвать на помощь, но он знал, что никогда не сможет отдать своим людям приказ стрелять в офицеров иракской армии.

Как сомнамбула, он поднялся по ступеням широкой лестницы.

Тем временем вокруг собрались любопытные. Танки, ряд машин во дворе, бронемашины, остановившиеся перед величественными воротами, несомненно, обещали интересный спектакль.

Офицеры в полевой форме пошли вперед. Шоферы и слуги инстинктивно почувствовали опасность, и страх приковал их к месту.

Долгие секунды тянулась мертвая тишина. Офицеры как раз достигли лестницы, когда появился адъютант короля. Его связали и оглушили прежде, чем он успел сделать хоть одно движение.

Нападающие продолжили свое движение внутри дворца. Они остановились шеренгой, когда по шуму разговора поняли, что подходят король и его семья.

Свита с регентом во главе спустилась по величественной лестнице в огромный салон.

Абдул Иллах вдруг увидел офицеров, вооруженных автоматами. Он тотчас догадался, что их ждет, и выхватил свой револьвер, но молодой король, его тетка и две принцессы ничего не понимали.

Длинная очередь разорвала воздух. Без единого крика регент, король и их спутницы закружились на месте, попадали лицом вперед, забрызгав своей кровью огромные вазы, стоящие по обеим сторонам большой лестницы.

Грубый звук выстрелов разрушил оцепенение толпы. Раздались громкие крики любопытных, и они, словно с цепи сорвавшись бросились к дворцу. В салонах второго этажа еще звучали выстрелы, а бунтовщики рванулись грабить помещения и убивать придворных, сановников и слуг королевского дома.

Труп Абдул Иллаха, поднятый как трофей, был вынесен из дворца под хор оскорблений.

Королевская гвардия, бросая оружие, браталась с солдатами танковой роты.

Вскоре из дворца выскочил офицер, держа автомат над головой, словно знамя. Толпа встретила его с восторгом. Мятежники запели гимн, приветствуя приход республики. Словно по бикфордову шнуру новость пронеслась из одного конца Багдада в другой.

И тогда в дело вступили хорошо обученные коммандос в штатском.

Согласно подробно разработанным планам, одни из них возбуждали народ, другие осуществляли конкретные цели, намеченные заранее: убийство некоторых иракских и иностранных граждан, разгром посольств некоторых западных стран и многих правительственных зданий, в которых содержались секретные документы наивысшей важности.

Получасом раньше этих событий машина с Копланом, Фабиани и Хасаном стояла на перекрестке шоссе Карада и Гази-стрит.

Вокруг было пусто. Автобусы не ходили. Мужчины разговаривали, куря сигареты, и изо всех сил старались умерить свое нетерпение.

Далекие выстрелы заставили их насторожиться.

— Начинается, — произнес Фабиани. — Кажется, это из королевского дворца.

— Я в этом уверен, — сказал Коплан. — Вот увидишь: революционеры осуществят пункт за пунктом программу, которую мы узнали из записи в «Рице». Там начиналось с уничтожения королевской семьи: вот оно.

Хасан, сжав губы, глядя в одну точку, внимательно слушал. Фабиани заметил:

— Тогда не будем терять время. Нам надо использовать короткий интервал между реальным захватом власти и военным бунтом, который якобы отдаст ее им.

Коплан повернул ключ зажигания, завел мотор.

Машина поднялась по Гази-стрит, остановилась метрах в тридцати от радиомагазина.

Франсис взглянул на часы: шесть двадцать пять. Стрельба почти прекратилась, но то там, то тут еще щелкали пистолетные выстрелы.

Несколько минут ожидания показались им вечностью. Наконец гражданский грузовик выехал из боковой улочки и остановился перед магазином.

Коплан тронул Фабиани за локоть.

Едва грузовик остановился, сидевшие в нем люди выпрыгнули один за другим и побежали в магазинчик. Они были слишком заняты, чтобы обращать внимание на машину, стоящую неподалеку.

Через некоторое время несколько типов, вооруженные карабинами, вышли из соседнего дома и залезли в грузовик, тогда как приехавшие, нагруженные пачками листовок, винтовками и другим оружием, совершали свои рейды между машиной и домом.

— Как в Мосуле, — заметил Хасан еле слышно. Погрузка длилась недолго: все было хорошо организовано, тщательно просчитано по минутам.

Как только в кузов вскочил последний, грузовик отъехал, увозя команду агентов-провокаторов и опытных убийц.

Когда он уехал в направлении Амин-стрит, Коплан открыл дверцу.

— Пошли.

В сопровождении двух друзей он быстрым шагом пошел к радиомагазину.

Дверь была открыта. В выставочном зале, занятом портативными радиоприемниками, комбинированными аппаратами и проигрывателями, они никого не увидели и продолжили свои поиски дальше. За стойкой, украшенной подставкой для хранения пластинок, открывалась задняя дверь. Им надо было только отодвинуть бархатный занавес, чтобы войти в нее.

Человек лет пятидесяти, безобидного вида, довольно хрупкого сложения быстро поднял голову, обвел подозрительным взглядом незваных гостей.

Согласно сценарию, разработанному Копланом, Хасан заговорил на арабском:

— Мы пришли от генерала Мухтара или, если вам так больше нравится, от М-3… Мы не можем встретиться с полковником Зелли со вчерашнего вечера. Мы ищем троих людей, которых арестовали по ошибке: они должны быть отпущены на свободу.

Коммерсант, захваченный врасплох, ответил осторожно:

— Я не понимаю, что вы хотите сказать.

— Нет? — презрительно спросил Хасан. — Может быть, здесь есть кто-нибудь, кто лучше осведомлен? Диктор, ведущий передачи, например. Проведите нас к нему.

Он вполне естественно подошел к хозяину магазина.

— Вашу карточку? — попросил тот.

Шла ли речь об обычной визитной карточке или о карточке члена революционной группировки?

Засомневавшись, Хасан выбрал самое оперативное решение. Он направил свой кулак со всей скоростью в лицо торговца.

Оглушенный мужчина свалился на пол и больше не шевелился. Турок, однако, на всякий случай стукнул его рукояткой пистолета по голове.

— Он попытался меня поймать, — объяснил он своим спутникам. — Пришлось заткнуть ему рот. Продолжаем.

Фабиани сделал знак подождать, вернулся в магазин, закрыл входную дверь и запер ее на засов. Коплан одобрительно подмигнул ему.

Они втроем прошли в другую комнату, она была оборудована под салон. Через боковую дверь они вышли на лестничную клетку.

— Начнем снизу, — прошептал Коплан. — Возможно, здесь все расположено так же, как в Мосуле.

Турок согласился. Открыв дверь, он повел французов в подвал.

Электрическая лампочка освещала ступени. Где-то внизу раздавались голоса.

Хасан решительно пошел к месту, откуда, как казалось, они доносились, Коплан и Фабиани сзади, на некотором расстоянии от него, готовые выстрелить через карман, если турку будет угрожать опасность.

Они прошли через пустой погреб, где валялись пустые ящики, подошли к железной двери. Она поддалась с отвратительным скрипом, и внезапно перед Хасаном оказались двое мужчин в рубашках цвета хаки с портупеями и пистолетами.

Страшно удивившись, обитатели подземного помещения внимательно посмотрели на вошедших. Хасан невозмутимо пересказал им ту же басню, что и владельцу магазина. Коплан и Фабиани молча встали у него по бокам.

Турок играл комедию с большим талантом, если судить по озабоченным лицам его слушателей.

Они ни на секунду не усомнились в его словах. Кроме узкого круга посвященных, никто не знал об этом логове, которое так долго бросало вызов полиции.

Когда Хасан окончил свою речь, они переглянулись и почесали затылки.

— Мы здесь только со вчерашнего дня, — объяснил один из них. — Вам надо подняться на третий этаж. Начальник, несомненно, сможет вам объяснить.

— Спасибо, — сказал Хасан.

Он повернулся, как будто для того чтобы уйти, и его спутники набросились на типов в хаки.

Коплан прямым ударил первого в челюсть. Фабиани согнул второго пополам хуком в живот. С пистолетом в руке, Хасан ожидал благоприятного момента, чтобы оглушить наиболее сильного из двух арабов.

Тот, с кем дрался Коплан, отступил, размахивая руками, к противоположной стене, рухнул на колени, потом стал клониться к полу и наконец вяло свалился на него. Более упорный, противник Фабиани схватился за рукоятку пистолета, чтобы отнять его. Коплан сжал ему запястье, вывернул, перехватил падающее оружие на лету и, не выпуская субъекта, саданул его по башке. Тип покатился на пол.

— Хорошая работа, — оценил Хасан, несколько разочарованный, что не смог вмешаться.

С лестницы донесся грубый голос:

— Что там происходит? Хамид! Али!

Эхо еще разносилось, когда тяжелые, но быстрые шаги послышались в соседнем подвале. Коплан и Фабиани прижались к стене возле дверного проема. Хасан повернулся к двери.

— Они дерутся, — пожаловался он, показывая на помещение сзади себя. — Нашли время…

Он первым атаковал колосса с бычьей шеей, который с искаженной мордой готовился вцепиться ему в плечо. Ребро ладони сухо ударило араба по выступающей сонной артерии, а удар левой разбил ему лицо.

Потрясенный амбал выпятил грудь, размахивая своим огромным кулаком, но опоздание на какую-то долю секунды дорого обошлось ему: турок успел дважды ударить его ногой в солнечное сплетение.

Выскочив из своего убежища, Коплан и Фабиани успели как раз вовремя, чтобы увидеть, как гигант, отброшенный к стене, с силой ударился о нее. С трогательным единодушием они метнулись вперед с целью помешать ему упасть и добить ударом рукоятки пистолета по темени. Затем они предоставили типа его судьбе и дали упасть на цементный пол.

— Я бы хотел, чтобы у нас хватило времени сделать еще кое-что, — вздохнул Коплан. — Что вам рассказали эти два субъекта?

— Что нам надо подняться на третий этаж, — сказал Фабиани.

Коплан обвел глазами помещение вокруг себя.

— Я этого очень хочу, — сказал он, — но сначала я хочу найти дверь в соседний дом.

Глава XIII

Обыск в подвале показал, что он служил только складом оружия: взрывчатка, гранаты, ящики с патронами были сложены у стены. Но ни один из трех друзей не нашел никакой двери, ведущей в соседний дом.

Фабиани с тревогой посмотрел на часы.

— Поднимемся, — настойчиво потребовал он. — Время идет.

Коплан отказался от осмотра стен. Хасан подтащил неподвижное тело своего мощного противника к двум другим типам, лежавшим без сознания.

Выйдя из подвала, он закрыл железную дверь, заблокировал доской, уперев ее под задвижку, а другой конец поставив наискось в углубление в полу.

Они поднялись на первый этаж, потом — на второй и третий. Там комнаты были расположены точно так же. Хасан наугад открыл одну дверь с такой непринужденностью, как будто был у себя дома.

Заглянув внутрь, он увидел пустую столовую. Она сообщалась с другой комнатой, откуда долетал шум разговора.

Турок вошел в нее.

Три араба, элегантно одетые по-европейски, удивленно и холодно посмотрели на него. Сидя вокруг заваленного бумагами стола с двумя телефонами, они слегка вздрогнули, заметив за спиной незваного гостя Коплана и Фабиани.

Не дав им времени на раздумье, Хасан уверенно начал свой монолог.

Один из людей, с благородной внешностью, тонкими черными усиками над верхней губой, осведомился немного презрительным тоном:

— О чем идет речь? И кто вы такие?

— Упомянутые пленные — французские граждане, двое мужчин и женщина. Эти господа — сотрудники посольства Франции. А я — личный друг генерала Абдула Мухтара. Мы приехали из Мосула. Кстати, вот записка, данная мне генералом для полковника Зелли, к несчастью, неуловимого.

Он извлек бумагу, протянул ее своему собеседнику.

Пока тот читал текст, Коплан и Фабиани чувствовали, как у них пробежали по коже мурашки. Не сыграл ли с ними Мухтар злую шутку? Сейчас они это узнают.

Двое других обитателей таинственной комнаты не переставали бросать враждебные взгляды. Они ужасно злились, что их отрывают от работы в решающий момент.

Человек с усиками вернул записку Хасану.

— В данный момент я не могу заниматься этим делом, — презрительно заявил он. — Более важные вещи поглощают все мое внимание. Приходите завтра, когда положение укрепится.

Раздосадованный Хасан перевел эти слова Коплану. Тот произнес:

— Спросите его, живы ли они. Хасан задал вопрос.

Араб показался оскорбленным.

— Никого из наших пленных не казнят без приказа.

Его губы так и остались приоткрытыми, потому что посреди стола отчаянно замигала красная лампочка. Его помощники, увидев сигнал, изменились в лице.

Хасан, Коплан и Фабиани моментально поняли, что дело оборачивается плохо. С ошеломляющей быстротой они выхватили свои пистолеты.

— Не двигаться, — произнес Хасан, делая шаг назад. — Где эти французы?

Арабы с отвращением подняли руки, уставившись на направленные на них пистолеты, но ни один из них не ответил.

— Повторите вопрос, Хасан, — сказал Коплан. — Если никто не ответит, я стреляю.

Турок повторил, добавив угрозу.

Дверь напротив распахнулась от удара ногой. Стоя сбоку, тип, частично скрытый притолокой, наставил ствол автомата, приказывая своим соотечественникам пригнуться.

Пули выбили куски дерева и по меньшей мере одна настигла цель, потому что человек согнулся пополам, выронив оружие. Другая пуля ударила его уже в падении.

Усатый араб бросился в ноги Хасану. Ему удалось лишить турка равновесия и свалить его на пол. Коплан ударил носком ботинка по ребрам этого шутника, чтобы перебить ему дыхание. Два выстрела раздались почти одновременно. Один из сидевших за столом вытащил револьвер и выстрелил, целясь в Коплана, но Фабиани влепил ему пулю прямо в грудь.

— Спасибо, — торопливо произнес Коплан, почувствовавший, что пуля прошла возле уха.

Одновременно он бросился к напавшему на Хасана, схватил его за лодыжку, чтобы вывернуть ступню. Хасан, пытаясь подняться, сумел ударить своего противника в лицо. Сталь пистолета разбила арабу физиономию, и он страшно закричал от боли.

Третий бандит, находившийся под прицелом Фабиани, не шевелился. На его лбу выступили крупные капли пота.

Хасан вскочил на ноги: то, что Франсис захватил ноги нападавшего, совершенно парализовало того; он был прижат к полу так же надежно, как грузом в двести кило.

— Заставьте его говорить, — процедил Коплан сквозь зубы, обращаясь к турку.

Пока Хасан продолжил допрос человека, ногти которого царапали пол, Коплан усилил давление, грозя сломать ногу и совершенно изуродовать ее, если он будет продолжать молчать.

— В мансарде… в соседнем доме, — выговорил смертельно бледный араб.

После этих слов Коплан освободил его, поднял, как мешок, и поставил на ноги.

— Проводи нас, — рявкнул он, толкая его вперед так красноречиво, что переводчик не потребовался.

Фабиани приказал самому робкому из банды подняться и тоже пойти с ними. Но как только мужчина встал перед ним, он безжалостно оглушил его.

— Мертвый груз нам не нужен, — проворчал он, перешагивая через тело.

Группа прошла помещение подпольной радиостанции. На столе стоял передатчик японского производства, лампы горели, микрофон был включен.

Коплан, выругавшись, бросился к блоку питания, выключил контакт.

Хасан, не растерявшись, разбил микрофон рукояткой пистолета, вырвал из передатчика провод, соединявшийся с антенной, затем, схватив аппарат обеими руками, с силой швырнул его на пол.

Коплан пинком поторопил пленника. Тот неохотно подошел к шкафу. На самом деле это был проход в соседний дом.

Четверо мужчин ступили на лестницу, по которой араб начал подниматься, несмотря на боль в лодыжке. Пистолет, приставленный к спине, убеждал его не канителиться и не пытаться ускользнуть.

Хасан замыкал шествие, глядя назад, готовый стрелять в первую же голову, которая появится.

На последней площадке араб остановился и указал пальцем на закрытую дверь. Фабиани распахнул ее. Охранник с револьвером в руке смотрел прямо ему в глаза. Француз выстрелил, отправив его на пол без пустых разглагольствований.

Затем, войдя в комнату, он отодвинул огромный засов, потянул дверь на себя, она открылась.

Д'Эпенуа, Марта Ланже и Макс Фельдман смотрели на него выпученными глазами. Бледные, похудевшие, возбужденные, они были очень испуганы, ведь из них только д'Эпенуа знал руководителя организации в лицо.

Фабиани произнес:

— Целоваться будем после. Пора сматываться. Вы идете или остаетесь здесь?

Ошеломленные узники потратили еще секунду, чтобы возвратить своим мускулам способность двигаться. Потом они поспешили к открытой двери.

У Коплана округлились глаза, когда молодая женщина прошла мимо, не обратив на него внимания.

— Клодин? — проговорил он, изумленный.

Она обернулась, вдруг узнала его, поднесла руку ко рту.

— Ты? — выдохнула она и упала ему на руки, почти потеряв сознание.

— Ну, шевелитесь! — закричал Фабиани, чьи нервы были сжаты в комок. — Надо быстро уйти из этого дома!

Коплан отстранил Клодин и осторожно повел ее к лестнице.

Хасан взял на себя заботу об арабе, заставляя его спускаться первым.

— Даю тебе совет, — шепнул он ему. — Выбирай самую надежную дорогу, а если нам придется прокладывать путь револьверами, я пристрелю тебя первым.

Подойдя к месту, где два дома соединялись, пленник на мгновение заколебался. Рисковать своей шкурой в данных обстоятельствах он не собирался и искренне спрашивал себя, какой из двух путей более надежен. Думая о торговце, который подал сигнал тревоги, и его помощниках, возможно невредимых в подвале, он выбрал дом, в котором находился, и продолжил спускаться по той же лестнице.

Никто не помешал им.

Перед дверью, ведущей на улицу, Хасан прямым ударом, настолько же сильным, насколько и неожиданным, отправил араба в нокаут, и он, взмахнув руками тяжело упал на плиты пола.

Коплан остановил Фабиани, уже готового выйти.

— Подожди. Мы не знаем, что делается на улицах.

Он вынул из кармана пистолет, взятый у охранника, убитого Фабиани, отдал его Фельдману. Затем протянул д'Эпенуа свой собственный пистолет калибра семь шестьдесят пять. Наконец, он вытащил из кармана гранату величиной с мяч для гольфа и подкинул ее на ладони.

— Все мы сядем в мой «мерседес», он стоит в тридцати метрах отсюда. Действовать надо быстро. Любой, кто попытается преградить нам путь, должен быть ликвидирован: о переговорах не может быть и речи.

По общему одобрению своих товарищей он открыл дверь, бросил взгляд в одну сторону, в другую.

Толпа на противоположной стороне тротуара наблюдала за фасадом радиомагазина. Зеваки смотрели главным образом на окна третьего этажа, откуда несколько минут назад донеслись выстрелы.

Коплан сообщил друзьям:

— Любопытные толпятся на той стороне улицы. Будет лучше уходить двумя группами. Хасан, Клодин и Фабиани первыми, потом Фельдман, Эктор и я, с интервалом в две минуты. Идите спокойно, как будто ничего не слышали. Подразумевается, что мы не знаем, что это революция…

Турок, молодая женщина и Фабиани вышли на улицу, неторопливо направились к машине, делая вид, что разговаривают.

В приоткрытую дверь Коплан наблюдал за собравшимися иракцами.

На ладони у него была граната, мизинец просунут в запальное кольцо. Два или три пешехода скользнули равнодушным взглядом по удаляющемуся трио, потом опять стали глазеть по сторонам.

Инцидент, заинтересовавший их, не был единичным. Взрывы, короткие перестрелки вспыхивали в городе в течение получаса, и многие люди еще не понимали, что происходит.

Нигде не было ни одного полицейского, не было никаких манифестаций.

Подмигнув, Коплан дал понять д'Эпенуа и Фельдману, что пришла их очередь. Они вышли, держа руки в карманах, жестко контролируя себя, чтобы не идти слишком быстро.

Они дошли до «мерседеса», с трудом уместились в нем: Клодин между Франсисом и Хасаном на переднем сиденье, трое остальных сзади. Лимузин тронулся с места.

Коплан, опасавшийся ехать по центру, поднялся на умеренной скорости по Гази-стрит к Северному вокзалу.

Было семь часов десять минут. Прохожих становилось все больше.

Было видно, как они спорят, собираясь группами на углах улиц.

Словно по волшебству на стенах появились гневные надписи; земля была устлана листовками.

Им навстречу попалась машина, в которой молодые офицеры стоя размахивали фуражками, распевали во все горло. Чуть дальше шла группа разъяренных людей. Когда они заметили в «мерседесе» европейцев, они стали выкрикивать ругательства, размахивая кулаками.

В двухстах метрах от вокзала оратор, взобравшийся на крышу грузовика, что-то проповедовал сотне людей; неистово вопя, он потрясал обеими руками, чтобы победить апатию слушателей.

Коплану пришлось притормозить, чтобы проехать через толпу. Послышались ругательства, люди с искаженными от ярости лицами окружили «мерседес» и начали его преследовать. Хасан через открытое окно проорал им приказ очистить дорогу и поднял свой пистолет. Иракцы быстро расступились, думая, что имеют дело с членом революционного комитета.

Возле вокзала горело какое-то здание. На пожар глазела многочисленная толпа, состоящая в основном из молодых проходимцев.

Но солдаты обеспечивали порядок, и автомобиль проехал без трудностей.

Далее дорога была спокойной. Коплан свернул направо, чтобы выехать на Казимейнское шоссе.

Испытывая облегчение, он нажал на акселератор.

В подвале виллы «Шахерезада» беглецы и их спасатели начали с того, что проглотили добрую порцию виски.

Им надо было слишком много рассказать, они еще находились под влиянием событий, чтобы начинать серьезный разговор.

Коплан подошел к Клодин, не сводившей с него глаз.

— Я не знал, что Марта Ланже — это ты, — сказал он ей. — Если бы знал, я бы так не лез из кожи.

Он довольно улыбался.

Она была поражена и расстроена. Но он тут же добавил:

— Я бы тебе сказал, что ты способна выкрутиться сама. Ты нисколько не потеряла своего шарма.

Она грустно улыбнулась, тряхнула светлыми локонами:

— С фанатиками шарм не проходит. Все эти парни были наглыми до предела. Для них я была не женщина, а фишка, винтик… Козырь.

Он подошел к ней:

— С тобой плохо обращались?

— Нет… Бесконечные допросы. Самое маленькое полдюжины за четыре или пять дней.

— Как они тебя похитили?

— Классический прием. Двое мужчин, назвавшихся инспекторами полиции, встретили меня у выхода из конторы, попросили следовать за ними. Я не чувствовала себя белой как снег, ты же понимаешь… Я села в их машину без возражений.

Оставив Хасана, д'Эпенуа и Фельдмана, Фабиани нарушил их тет-а-тет.

— Может, мне позвонить в посольство, узнать, не сломали ли у них чего? — предложил он.

Д'Эпенуа, услышавший вопрос, отставил стакан и сказал в тишине:

— Думаю, в этом нет необходимости, Фабиани.

Глава XIV

Руководитель организации и Коплан повернулись к атташе. Тот, очень бледный, вновь заговорил хриплым голосом:

— Да, я знаю, между нами есть недоговоренность, чтобы не сказать больше. Я даже спрашиваю себя, не хотел ли… месье (кивком головы он указал на Коплана) меня проверить, дав заряженный пистолет.

Он вытащил оружие из кармана, бросил его на диван.

Пораженные, Фельдман и Клодин смотрели на своего товарища по заключению, ничего не понимая в его поведении.

Неподвижные Фабиани и Коплан молчали.

Д'Эпенуа мрачно заговорил, глядя на виски, дрожащее в его стакане на высоте лица.

— Я догадываюсь о ваших рассуждениях. Рассуждениях логичных и безупречных. Если Фабиани провалился, значит, выдал его я. Это правда. Я открыл его имя, указал адрес. Непростительная ошибка, по золотым правилам разведки караемая смертью.

И как будто чтобы опередить вопрос, он добавил:

— Нет, я действовал не под пыткой. Я заговорил добровольно.

Собеседники, включая Хасана, образовали вокруг него кружок. Коплан, оставив Клодин, медленно сел на диван.

— Вот что произошло, — продолжил д'Эпенуа более твердым голосом, оставляя виски нетронутым. — В Мосуле, в вечер моего приезда, два иракских офицера приставили мне к спине пистолеты и заставили сесть в машину… Полчаса спустя они доставили меня в какой-то дом, подвели к человеку с благородной внешностью, сказавшему мне примерно следующее: «От некоего Халида Рашира мы знаем, что французские спецслужбы владеют магнитофонной записью, крайне опасной для некоторых офицеров. Мы хотим воспрепятствовать передаче ее властям, временно управляющим еще страной. Значит, вы устроите нам встречу с вашим начальником». Я, разумеется, наотрез отказываюсь. Как будто ожидая такого ответа, он показывает мне то, что держал в рукаве, но прежде говорит: «Халид и вы сами изъяты из оборота. Марта Ланже в заключении в Багдаде, Макс Фельдман тоже. Ваша сеть уже разорвана. Я мог бы принудить вас говорить, убивая одного за другим ваших коллег, например. Но такие методы мне противны, и я хочу обратиться к вашему здравому смыслу…»

Коплан закурил сигарету, не сводя глаз с Эктора д'Эпенуа. Эта история интересовала его в высшей степени, по причине, о которой не задумывались ни Фабиани, ни сам д'Эпенуа.

Хасан, не желавший упускать ни единого случая, чтобы поучиться, тихо сидел в углу комнаты. А Клодин смотрела на Коплана.

Атташе посольства, отпив глоток виски, продолжил свой рассказ:

— Поскольку я никак не реагировал на его слова, тот человек мне сказал: «Я не могу открыть некоторые факты, неизвестные вам, которые, несомненно, изменят ваше мнение. Наша революция не стремится ни разорвать отношения с западными странами, ни повредить их интересам. Она направлена против бездарной клики продажных политиканов, ненавистных народу, но защищаемых королем. Наше дело победит, это бесспорно. Однако при одном условии: если не будет вооруженной интервенции иностранной державы, которая придет на помощь существующему режиму. Вот почему мы установили сверхсекретные контакты с некоторыми правительствами. В частности с французским».

Фабиани поискал глазами Коплана, но тот этого не заметил. Он буквально пил слова Эктора.

— Нечего вам говорить, — продолжал тот, обводя взглядом своих слушателей, — что эта новость повергла меня в шок. Но продолжение удивило меня еще больше. Мой собеседник, улыбаясь моему изумлению, закончил так: «Мы получили заверения в обмен на наши собственные обязательства, что ничего не будет предпринято для срыва наших планов. Это было обещание, а не гарантия. Так что факт, что вы сделали эту запись, был плохим предзнаменованием. Мы решили соблюдать секретный договор, взяв несколько заложников, в данном случае агентов, действующих на нашей территории в пользу Франции. Элементарная предосторожность, не продиктованная никакой враждебностью. Мы просто хотим подержать вас под замком в критический период, предшествующий государственному перевороту. Я бы даже сказал, что эта мера обеспечивает безопасность вам всем. Вот почему я прошу вас, в интересах как вашей, так и моей страны, дать нам возможность войти в контакт с вашим шефом. Теперь, если вы хотите посмотреть фотокопию документа, подписанного в Париже, вот она…»

Д'Эпенуа замолчал, положил руки на подлокотники своего кресла.

— Так вот, поверите вы мне или нет, но, ознакомившись с текстом, я испугался, как бы Фабиани ни сделал ужасный промах и, не имея соответствующих инструкций, невольно не испортил наши отношения с будущим иракским правительством. Вот почему я назвал его имя и адрес.

Когда он закончил, в комнате установилась тишина.

Фабиани обуревали смешанные чувства. Он с облегчением узнал, что если д'Эпенуа его предал, то по своей воле и с благой целью. Однако в его объяснениях была неувязка.

— Я не оспариваю ничего из рассказанного тобой, — сдержанно заметил он, — но Коплан и я выяснили, что все трое были пленниками египетской организации.

Д'Эпенуа согласно кивнул.

— Это правда. Заговорщики, по всей очевидности, получили значительную поддержку из Египта. Не безвозмездно… Они обещали выдать для допросов всех американских и европейских разведчиков, каких они смогут выявить. Некий полковник Зелли передал нас руководителям египетской группы, получив твердые заверения, что нас не подвергнут пыткам. Они должны были вернуть нас после того, как переворот совершится.

Хасан вспомнил, что в тот момент, когда на третьем этаже магазина замигала красная лампочка, усатый действительно говорил о возвращении пленников.

Турок кашлянул, подошел к группе.

— Извините меня, — сказал он. — Все это меня не касается, но я хочу сказать, что слова этого типа, который вел нас в мансарду, подтверждают это обязательство вернуть заключенных иракцам. Я пришел к выводу, что именно по этой причине он и не хотел, чтобы мы их освободили.

Теперь для Коплана и Фабиани все увязалось.

Сам генерал Мухтар, очевидно, не знал о тайных контактах, установленных главным руководителем мятежа, иначе он упомянул бы о них во время встречи с Франсисом на вилле в Мосуле. Что же касается Халида Рашира, то этим офицерам с их экзальтированным патриотизмом он должен был казаться настоящим предателем на жалованье иностранцев.

Коплан рассеял напряженность, которую чувствовали все.

— Вы совершили одну ошибку, д'Эпенуа, — произнес он чистым голосом. — Считая, что у меня была задняя мысль, когда я отдал вам мой пистолет, вы ошиблись. Я продолжал вам доверять, потому что, если бы вы действительно предали, вы сдали бы Лемуана и Лавирона. А этих двух информаторов — собственно, они столпы организации — ни разу никто не потревожил.

— Я надеялся, что кто-нибудь это поймет, — произнес д'Эпенуа.

Потом он добавил с легким сарказмом:

— Фабиани, например. Тот возмутился.

— Я никогда не думал, что ты раскололся! — возмущенно запротестовал он. — Я ни черта не понимал и…

— Не ори, — вмешался повеселевший Коплан. — Если кто и заслужил, чтобы ему хорошенько намылили голову, это…

Фабиани, предвидя второй выпад в свой адрес, возразил, красный как рак:

— Это не я! Я выкручивался как мог!

— Разумеется, — согласился Франсис с примиряющим спокойствием. — Так вот, эта головомойка по праву заслужена… Стариком.

Четыре агента остались с открытыми ртами.

— Ну да! — продолжил Коплан очень непринужденно. — Он намеренно оставил нас в тумане. Вы не находите это странным? Первое: при получении тревожных рапортов Фабиани он молчит как мертвый. Второе: он посылает меня сюда с самыми расплывчатыми инструкциями. Смотрите… Разве это нормальное поведение для руководителя разведки? Он должен был хвататься за телефон, удвоить или утроить наши силы в Ираке, дать приказы, призванные или сорвать планы мятежников, или содействовать им, в зависимости от целей нашей политики. А он не шевелится! Почему?

При всеобщем молчании Коплан ответил на свой собственный вопрос, ударяя кулаком по колену:

— Потому что он не был официально информирован о тайных контактах, имевших место между набережной д'Орсей и главарями заговора. Но старый лис отлично знает, как держаться: у него повсюду информаторы. Поскольку считается, что ему ничего не известно, он играет свою роль… зная, что наши усилия ни к чему не ведут, что игра сыграна заранее и что, кроме всего прочего, нам не угрожают особые опасности. Если вы видите лучшее объяснение его поведения, давайте, я вас слушаю.

Никто и на четверть секунды не подумал сформулировать более удовлетворительное объяснение макиавеллиевских действий Старика.

Факт, что они живы и здоровы, и что единственная опасность, которой они подвергались, была создана Копланом и Фабиани, желавшими спасти своих коллег от видимой опасности.

Единственный, кому не слишком понравились эти маневры высокой политики, был Хасан. Для турка, в отличие от французов эта революция была тяжелым ударом. Она означала поворот, новую ориентацию, от которой, возможно, пострадает его страна.

Хасан не сожалел о помощи, оказанной союзникам, но не разделял их оптимизма.

Коплан подошел и пожал ему руку.

— Спасибо, Хасан. Ваша помощь была огромной, и мы вам многим обязаны. Я угадываю в вас некоторую горечь после того, что здесь сказано; у вас должно быть чувство, что наша страна вела с вашей нечестную игру. Но подумайте: подобная партия, может быть, развернулась за кулисами в Анкаре без вашего ведения, как та, в Париже, без нашего. В конце концов, кто поставит на нужную лошадь?

Турок, раздвинув губы в улыбке, уклончиво махнул рукой.

— Мы, — сказал он философски, включая всех своих собеседников в одно братство, — мы здесь, чтобы действовать, а не понимать.

Он обменялся быстрыми рукопожатиями с французами, попросил Фабиани указать ему дорогу.

— Отличный парень, — сказал д'Эпенуа, когда тот вышел из комнаты. — Где вы его нашли?

— На дороге из Мосула в Эрбиль, — сказал Коплан. — В руках у него был автомат, и он хотел отбить у меня одного генерала, который знал, где вы.

В конце дня, когда они восстановили силы, отдохнули, Фабиани включил радио. Он настроил приемник на волну частоты «Радио-Багдад», чтобы послушать последние новости.

Станция без конца передавала официальные сообщения и военные марши. Через полчаса Фабиани все узнал.

— Дело в шляпе, — резюмировал он для своих товарищей. — Королевская семья была уничтожена в самом начале. Премьер-министр, схваченный толпой, когда пытался бежать, растерзан. Даже говорят, что его труп был посажен на кол, а затем выставлен в общественном месте. Убиты некоторые полицейские. Войска и полиция скопом присоединились к восстанию; сформировано новое правительство.

Д'Эпенуа серьезно покачал головой.

— Население примкнет к победителю, как обычно, — предположил он. — Оно не было враждебно королю, но желало смерти его окружению. А потом, я действительно считаю, что новые хозяева Ирака имеют конструктивную, миролюбивую программу.

Фабиани усмехнулся:

— Поговорим об этом через год.

Коплан, развалившийся в кресле, сказал равнодушно:

— Слушайте, может, займемся нашими мелкими личными проблемами? На тот случай если вы забыли, напоминаю, что на Гази-стрит мы пристрелили трех типов, а оглушили шесть, в том числе одного с очень благородной внешностью. А потом, все мы провалились. Сомневаюсь, что в этих условиях нам предоставят выездную визу, есть секретное соглашение или нет.

Это разъяснение охладило головы обитателей виллы. Две морщины появились на лбу Фабиани.

— Тридцати шести путей нет, — заметил он. — Надо тихо смотаться при первом же затишье.

Коплан поднялся, взял с серванта пачку сигарет, попутно подмигнув Клодин, сидевшей на диване.

— Что бы ни говорили, а самый здоровый воздух в Париже, — уверил он, возвращаясь на место. — Маленькое лечение доставило бы нам большую пользу, и я думаю, что не захожу слишком далеко, предполагая, что Старик охотно выдаст нам медицинскую справку. Турецкая граница в пятистах километрах отсюда: это расстояние можно преодолеть в одну ночь. С хорошим гримом, новыми паспортами, слепленными в посольстве, и на двух старых тачках, которые можно бросить в песках, мы сможем перейти на турецкую территорию, избежав иракского контроля на дороге. Что вы об этом думаете?

Фабиани и д'Эпенуа молча кивнули, а скромный Фельдман, такой же незаметный, как в своей чайной, примкнул к большинству.

Народное ликование бушевало на улицах Багдада.

Отдельные группы манифестантов громили западные предприятия и избивали европейцев. Тем временем гораздо менее шумные группы грабили архивы в посольстве Великобритании и в других зданиях, где хранились комбинированные планы обороны Турции, Пакистана и Ирана, так же как и досье, относящиеся к подпольной антикоммунистической борьбе.

Все это должны были тем же вечером отправить на военном самолете в Египет.

Во время событий в Ираке посольству Франции не нанесено никакого ущерба. Имущество и здоровье французских граждан не пострадали.

(Из газет)

1

Малоизвестный факт: семьдесят процентов иракских доходов от нефти направлялись на модернизацию страны, так же как значительные английские и американские инвестиции. Капиталовложения за два года достигали пятисот миллионов фунтов стерлингов. Большинство подрядов передавалось европейским фирмам (примеч. авт.).

2

Служба внешней документации и контрразведки — спецслужба (разведка), подчиняющаяся Министерству обороны Франции (примеч. перев.).

3

Короля Фейсала Иракского и короля Хусейна Иорданского (примеч. авт.).