– Благодарение Господу! Я избавлен от тягостных объяснений! – Отец нетвёрдым шагом устремился через холл в направлении лестницы. Несмотря на хвалу Всевышнему, я нисколько не сомневалась, что восторгается папа в первую очередь собственной персоной. – Если бы я не смекнул, что к чему, и не послушался твоего совета, дражайшая моя Жизель, как мог бы сделать на моём месте менее смышленый человек, – распинался он, – то наверняка выплыл бы неприглядный факт воровства. И эти назойливые люди пронюхали бы, что Харриет похитили! Нет, я не мог допустить, чтобы кто-то, пусть даже неведомые мне маленькие человечки, мучился бессонницей, гадая, а вернётся ли Харриет к тому, кто боготворит её.
      Похоже, всё обстоит не так уж и плохо, если папа не намерен немедленно ввергнуть себя геенну огненную. Более того, позу отца, который привалился к перилам, с полным правом можно было назвать беззаботной. Руки скрещены на груди, нога за ногу… Впрочем, вряд ли передышка окажется продолжительной. Действие бренди скоро закончится, и папу вновь охватит уныние. Но даже крошечный шажок навстречу жизни и надежде полезен.
      Я помогла папе добраться до спальни. Чемодан валялся на полу рядом с гардеробом, из-под стула выглядывали мыски туфель. Но во всём остальном комната казалась нежилой. Что ж, глупо рассчитывать, что папа освоится за один день. Зато и присутствия Харриет больше не ощущается!
      Или всё же… Не запах ли её духов остался на папиной рубашке, висящей на спинке кровати? Или мне просто чудится этот аромат летних сумерек? Нет, Харриет всё-таки присутствовала здесь. Я её чувствовала. Значит ли это, что любовь и вправду объединила их с папой?
      Чушь! Я сердито взбила подушку. То, что любовная интрижка закончилась трагически, ещё не превращает её в истории Ромео и Джульетты. Папа с грохотом рухнул мимо кровати. И что-то иное, помимо раздражения, придало мне сил взгромоздить его на постель. Это был голос мамы, отчётливо звучавший в моей голове: «День выдался долгим, милая, и у тебя не было времени как следует всё обдумать. Не удивительно, что ты сердишься. Почему бы тебе не проветриться?»
      Чья-то рука мягко коснулась моего плеча. Я подпрыгнула, не сдержав вопля, и обернулась. Это была всего лишь открытая дверь.
      – Ты что-то сказала, Жизель? – сонно пробормотал папа.
      – Нет, просто решила поорать.
      – А, ну тогда хорошо!
      Как же, дождёшься от него сочувствия. Я вздохнула и подоткнула плед. Но в душе моей застряла обида. Так Харриет работала в Оклендсе? Интересно, это тот же самый Оклендс, где недавно лечилась тётушка Лулу? Какое-то смутно воспоминание мелькнуло и тут же исчезло. Папа рассказывал, как они с Харриет проводили время… Воспоминание вертелось словно головастик, скользкое и неуловимое. Ну и ладно, решила я и тут же вспомнила всё с предельно чёткостью. Харриет говорила папе о тётушке, которая, по её мнению, живёт в Читтертон-Феллс или где-то неподалёку, и что по мужу фамилия этой тётушки – Оклендс. Или так назывался её дом… Если папин рассказ точен, воспоминания Харриет не отличались правдивостью.
      С кровати вновь донеслось бормотание. Я прислушалась.
      – Очень странные маленькие человечки…
      – Кто?
      – Родственники Харриет.
      – Да, весьма своеобразные.
      Я принялась стягивать с него ботинки.
      Может, вспоминая о своей тётке, Харриет думала о том времени, когда работала в Оклендсе? Да и вообще, существует ли в природе эта тётка? Или Харриет выдумала её в следующий миг после того, как папа поведал, что я живу в Читтертон-Феллс? А Оклендс упомянула, дабы расцветить рассказ вкраплениями правды…
      – Как их зовут, Жизель?
      – Кого, папа?
      – Этих назойливых людей, что приходили за Харриет.
      – Хопперы. Сирил, Дорис и Эдит.
      – Мне стоит большого труда, Жизель поверить, будто эти Хоббиты – если тебе втемяшилось в голову так их называть – имеют родственное отношение, пусть даже и отдалённое, к моей дивной и божественной Харриет.
      Может, и не имеют. Может, на самом деле они её сообщники! Впервые я прямо и честно подумала о том, что Харриет вполне сознательно втянула папу в какую-то грязную историю.
      Отец закрыл глаза. Я поставила ботинки под стул, наклонилась, поцеловала его в щёку и выскользнула из комнаты. Пусть хорошенько выспится. Возможно, к тому времени, когда папа проснётся, урна снова будет в Мерлин-корте.
      Я задержалась в холле, чтобы позвонить. Трубку сняли после первого же гудка. Если голос Мамули и звучал устало, то это была довольная усталость. Я и без слов знала, что близнецы висят у неё на юбках, а на руках она держит малютку Розу. Папуля занят ужином, сообщила свекровь. Сосиски второй вечер подряд, но на этот раз с жареным картофелем и печёной фасолью. Она уже приготовила пудинг с патокой и теперь собирается открыть большую банку горчицы. Тут трубку выхватил Тэм. Он видел пять кошек на стене, когда гулял с Папулей, а Эбби плохо себя ведёт. Теперь трубка перекочевала к его сестре. Объяснив, почему она выкинула из окна куклу, моя дочь, задыхаясь от восторга, поведала, что дедушка заплёл ей косички и собирается завтра купить розовые ленточки. А сейчас она должна идти играть. Но со мной хочет поговорить Роза…
      Я обнаружила Бена на кухне. Без лишних слов он сунул мне чашку с блюдцем. Я всегда знала, что в трудную минуту могу рассчитывать на своего ненаглядного. А вот общества Фредди и тётушки Лулу я вовсе не жаждала. У моего драгоценного кузена имеется собственное жилище, а в Мерлин-корте полно вещей, которые можно стащить. Например, мою жуткую фотографию со стены.
      – Привет, Элли! – Фредди повернулся ко мне со скорбным лицом. – У тебя не найдётся места в холодильнике для мамули?
      Я посмотрела на Бена. Согнав Тобиаса с кресла-качалки, он сел и сообщил:
      – Фредди с тётей Лулу поссорились.
      – Они не могли бы заниматься этим где-нибудь в другом месте?
      – Не очень гостеприимно, милочка. – Тётушка с наслаждением впилась в сандвич с языком. – К твоему сведению, ссоры без зрителей не приносят никакого удовольствия. К тому же я люблю поболтать.
      – Да? Так поболтайте с Фредди.
      – С Фредди? Ха! Мой сын жуткий болтун. Ему бы только языком трепать. А я люблю, когда меня слушают. У Фредди же в одно ухо влетает, а в другое вылетает. – Тётушка Лулу облизнулась. – Вкусно. Ты должен дать мне рецепт, Бен.
      – О, Элли ты бы только послушала мамулю! Она несёт полную чушь в расчёте на то, что я сочту её законченной тупицей и отстану со своими поучениями. – Казалось, Фредди готов задушить себя собственной косицей. – Но этот номер не пройдёт, мамуля! Ты больше не будешь принимать приглашения незнакомых людей, не станешь разъезжать на чужих машинах и прекратишь разглагольствовать о том, как приятно быть клептоманкой.
      Тётя Лулу грустно посмотрела на отпрыска:
      – Иногда кажется, что в роддоме мне всучили не того ребёнка.
      – Правда? – На лице кузена мелькнул проблеск надежды. – Давай, мамуля, вспомни! Может, я и в самом деле не твой сын? Ты отправилась в больницу, якобы удалить гланды, там я попался тебе на глаза, и ты не долго думая, умыкнула меня, пока доктор любезничал с медсестричкой…
      – Вряд ли. – Тётя Лулу поджала губки. – Нет, дорогой, так быть не могло. Я рожала тебя дома. Кстати, до сих пор не знаю, для чего нужны те щипцы, которые я во время родов стащила у акушерки.
      – Как насчёт ужина? – Бен сладко потянулся.
      – Фредди с тётей Лулу отказываются! Да и я пока тоже. Лучше прогуляюсь до домика священника, – может, мистер Эмблфорт вернулся.
      – А почему нельзя позвонить?
      – Заодно подышу свежим воздухом.
      – Я с тобой.
      – Лучше останься дома, на тот случай, если проснётся папа.
      – Так и быть, провожу кузиночку, – встрял Фредди.
      – Не надо. – Мне действительно хотелось побыть одной и поразмышлять.
      – Надо, – решительно возразил Бен.
      И спорить я с ним была не вправе, поскольку сама вбила в его голову мысль, что вокруг Читтертон-Феллс плетутся дьявольские интриги, а злодеи пометили нашу деревушку на своих картах. И отныне там, где раньше была безобидная географическая точка, чернеет жирная клякса всемирного зла. Да и Фредди не мешает пройтись, чтобы унять раздражение по поводу тётушки Лулу.
      Раздражение – слишком сильное слово. Я прекрасно знала, что Фредди любит свою мать, несмотря на её причуды, и готов ради неё на всё, если, конечно, тётушка Лулу не потребует остричь косицу, сбрить бородёнку или поселиться под отчим кровом. А значит, теперь все мы в одной лодке. Мой отец больше не был незнакомцем, который вчера вечером вошёл в дверь. Казалось, папа вернулся много лет назад, и я вновь поняла, что любовь – это сложное чувство.
      – Тебе следовало надеть куртку, – брюзгливо заметил Фредди, когда мы вышли из ворот и повернули в сторону дома священника.
      День угасал, неторопливо переходя в сумерки. Со стороны моря дул свежий ветер, деревья нервно подрагивали ветвями, словно тоже чувствуя надвигающуюся угрозу.
      – У меня тёплый кардиган, – соврала я.
      – Нечего мне тут заливать! – Фредди искоса посмотрел на меня. – Ты так и трясёшься.
      – Кстати, твой наряд тоже не назовёшь всепогодным. – Я со значением глянула на протёртую на локтях фуфайку и рваные джинсы.
      Фредди ухмыльнулся:
      – Люблю, когда одежда хорошо проветривается. Кроме того, если бы я нацепил приличную куртку и, боже упаси, галстук, Рут могла бы неправильно истолковать наш визит.
      – Мол, я решила выступить в качестве сводни и сосватать тебя?
      – Нечего насмехаться, Элли! Говорю тебе, эта нахальная девица на полном серьёзе хочет меня заарканить.
      – И кто в этом виноват? – ехидно вопросила я. – Такие очаровашки, как ты, мой милый кузен, должны сознавать свою ответственность перед бедными влюбчивыми девушками.
      – Иногда я чувствую себя куском свинины в эпоху всеобщего дефицита, – тяжко вздохнул он.
      – Тогда ты должен любезничать только с мусульманками и вегетарианками.
      Несколько мгновений Фредди молчал, потом признался:
      – Честно говоря, Элли, думаю, что на моём месте любой мужчина давно дошёл бы до ручки.
      – Неужели Рут беременна от викария?
      – Если бы! Она до смерти боится, что её скоро погонят устраиваться на работу.
      – Рут же печатает рукописи священника.
      – Ну да, но вряд ли это можно назвать работой в том смысле, какой в него вкладывает большинство людей. И в минуту слабости бедняжка призналась…
      – Не думаю, что мне нужно об этом знать, – строго сказала я. К тому времени мы уже пересекли Боярышников переулок и теперь приближались к ограде церкви Святого Ансельма.
      – … после того как я опустился на колени, обливаясь слезами над её безжизненным телом.
      – В роли Кларабеллы?
      – Самое неприятное, что я слишком хороший актёр! – Фредди удручённо покачал головой. – Но вернёмся к трудностям Рут. Викарий близок к завершению двенадцатого тома жизнеописания святого Этельворта и вовсю намекает, что если последняя глава получится такой, как он надеется, то останется написать лишь заключительное слово. После чего они вытурят Рут из уютного гнёздышка. Похоже, викарий и его жёнушка вбили себе в головы идиотскую мысль, будто Рут спит и видит, как бы поскорее выйти в свет и сделать себе имя компьютерной вёрсткой.
      – А на самом деле она домоседка и ненавидит компьютеры?
      – Ну да, а в наши дни найдётся не так уж много викариев и прочих неженатых типов в соломенных шляпах, которые проводят дни за игрой в гольф. Поэтому бедолаге Рут приходится из кожи лезть вон, чтобы ухватить стоящую дичь. – Фредди не слишком убедительно изобразил самодовольную ухмылку. – И что это значит для меня?
      – Что ты умчишься прочь, поджав хвост?
      Фредди остановился как вкопанный.
      – Даже самому лучшему мужчине никогда не стать героем для своей кузины! Так что, дорогая Элли, дальше давай греби сама, я пересижу вон в тех кусточках.
      – Как тебе угодно. – Я милостиво взмахнула рукой и поднялась на крыльцо.
      Фредди быстро юркнул за раскидистую ель. Будет только справедливо, сердито подумала я, если хлынет дождь и это ловелас подхватит пневмонию. Впрочем, нет, тётушка Лулу тогда начнёт квохтать у постели страдальца и навеки осядет в Мерлин-корте, а из нашего дома постепенно исчезнут все вещи.
      Внезапно окрестности огласил жуткий вой. Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель пулей вылетело косматое чёрное существо, настоящий пришелец из ночного кошмара, и скрылось в вечерней мгле.
      – Противный пёс! – проблеял жалобный голос.
      В глубине дома шевельнулась какая-то тень. Я испуганно отступила, решив, что вот-вот подвергнусь нападению очередного чудища, но тут дверь приоткрылась пошире и на меня уставилось женское лицо.
      – Мы встречались, но, возможно, вы меня не запомнили. Я Элли Хаскелл.
      По уверениям Фредди, Рут была рябой и косой, и, надо сказать, он не слишком покривил душой, ибо матушка природа не была чересчур щедра к этой бедной девушке. Передо мной стояло белесое создание с выцветшими глазами, начисто лишёнными ресниц.
      – Он не скоро появится. – Она с шумом захлопнула за мной дверь.
      – Как жаль!
      – Этот глупый пёс носится кругами как сумасшедший, пока не отыщет жертву, которую можно загнать на дерево.
      – Так вы говорите о собаке! – Моё облегчение было столь огромно, что в приступе великодушия я даже пожалела Фредди, который, наверное, забрался на самую макушку ёлки, спасаясь от собаки Баскервилей. – Я решила, что вы имеете в виду викария.
      – Значит, вы пришли повидать дядю Дунстана?
      – Он дома?
      – Нет, дядя Дунстан большую часть дня где-то бродит, а тётя Кэтлин после репетиции отправилась в клуб садоводов. Вы сказали, что вас зовут Элли? – Бледное лицо Рут немного оживилось. – Миссис Поттер рассказала, что дядя Дунстан уехал на вашей машине. Я встретила её, когда выгуливала Блэкки. Если хотите, можете подождать. – Она глянула на часы. – Трудно сказать, когда вернётся дядя, но тётя наверняка скоро появится.
      Я колебалась.
      – Пожалуй, подожду минут десять.
      – Тогда прошу вас, пройдёмте в кабинет. – Рут распахнула дверь слева от нас. – Гостиная служит для чаепитий и приёмов церковных шишек. Полагаю, вы обратили внимание, что у тётушки на всё есть строгие правила. Мне кажется, только это позволяет ей не терять рассудок, выйдя замуж за такого человека, как дядя Дунстан. Да вы, наверное, и сами прекрасно знаете, что такое жить с человеком, который немножко не в себе.
      – Что вы подразумеваете? – Я наткнулась на кожаное кресло.
      Рут захлопала белесыми ресничками:
      – Тётушка рассказала, как ваш отец набросился на неё вчера, выкрикивая что-то о любовном напитке и сердечных ранах. Она так испугалась, что от страха даже запрыгнула на колени к дяде Дунстану, чего никогда в жизни себе не позволяла.
      – Кэтлин вам об этом рассказала?
      – Да.
      – А вы кому-нибудь говорили?
      Теперь я столкнулась с письменным столом, на пол полетели листки бумаги и ручка.
      – Только миссис Поттер. Она так охотно делится всем, что видела и слышала, что невольно чувствуешь себя обязанным рассказать что-то взамен. И я точно помню, что миссис Поттер первой назвала мне ваше имя. Вроде бы она видела, как ваших детей увозила в машине какая-то пожилая пара. Она ещё подивилась, в какую такую даль увозят бедных деток.
      – Почему бы вам не сказать ей при встрече, что мне пришлось отправить их концлагерь, поскольку они не поддаются дрессировке и до сих пор не удалось отучить их грызть мебель?
      Очень надеюсь, что это прозвучало весело и непринуждённо.
      – Ах, я ничегошеньки не смыслю в детях! – вздохнула Рут. – И вероятно, никогда уже не начну их понимать. Проведу жизнь в какой-нибудь конторе с жёсткими стульями, где за дверью стоит автомат с газированной водой. Но лучше уж так, чем, подобно леди Гризуолд, выйти замуж за отвратительного старикашку шестидесяти пяти лет.
      – Мне кажется, вы ошибаетесь насчёт его возраста! – Я спихнула со стола очередную порцию бумажек. – Мы сегодня виделись с сэром Каспером, и на вид ему по меньшей мере девяносто.
      – Нет-нет! – Рут затрясла головой. – Я знакома с Сарой, которая работает в Старом Аббатстве горничной, и она сказала мне, что ему шестьдесят пять. А выглядит он так, потому что всю жизнь дымил как паровоз.
      – Странно…
      – Да-да, всю жизнь смолил сигареты без фильтра.
      – Даже в этом случае…
      Перед глазами всплыло мертвенно-бледное лицо сэра Каспера. Я вспомнила его нетвёрдую походку и костыли.
      – От шестидесяти до восьмидесяти штук в день!
      – Тогда его портрет следует помещать на сигаретных пачках.
      – Сара говорит, что мать застукала сэра Каспера с папиросой, когда тому было девять лет от роду, и заставила его весь день стоять на коленях в часовне, вымаливая прощение. Мать его светлости была очень, очень религиозной женщиной. – Лицо Рут даже разрумянилось. – Она была немкой и до конца своих дней так и не привыкла к Англии. Покойная её светлость ужасно страдала вдали от родины. Так говорит Нэд, дед Сары. Он до сих пор работает садовником в Старом Аббатстве. Вот ему-то действительно за восемьдесят.
      – Рут, а вы случайно не знаете, откуда именно была родом её светлость?
      – Мать сэра Каспера? – Узенький лоб прорезала морщинка, белесые бровки изогнулись запятыми. – Знаю, а как же! У меня ведь прекрасная память. Тётя Кэтлин взяла меня на роль Кларабеллы вовсе не потому, что я её племянница, и не потому, что мне подходит амплуа униженных женщин. Тётушка знает, что мне достаточно прочитать текст и я запомню всё слово в слово. А мать сэра Каспера родом из маленького городка на юге Германии под названием Шенбрунн.

      В холле нас с Фредди встретил Бен.
      – Что случилось? – Кузен нетерпеливо приплясывал на каменном полу. – Мамаша скрылась со старинными напольными часами?
      – Не говори глупостей! – отрезала я. – Ты же видишь, часы на месте.
      – И даже леди Гризуолд не заявила в полицию, что ты спёрла её «хонду»?
      Бен взял меня за руку:
      – Твой отец довёл себя до полного изнеможения, вот и всё. Четверть часа назад Морли спустился из своей комнаты. Я спросил, как он себя чувствует, и Морли тотчас принялся за старое. Начал стенать, сетовать на судьбу и обзывать себя ничтожным червем, которого надо поскорее бросить на съедение птицам. А потом замолчал и уткнулся лицом в колени. Так до сих пор и сидит.
      – Там? – Я мотнула головой в сторону гостиной.
      – Да. С ним тётя Лулу.
      – Класс! – Фредди остервенело дёрнул себя за бородёнку. – Да мамуля в два счёта обчистит карманы старины Морли, похлопывая при этом по руке и приговаривая: «Поплачьте, голубчик, поплачьте, и вы почувствуете, словно у вас гора упала с плеч».
      Я решительно распахнула дверь гостиной. Отец примостился на маленьком детском стульчике, явно не соответствовавшем его размерам, а франтоватый галстук-бабочка трогательно дисгармонировал с его красными глазами и слезами, градом катившимися по щекам.
      – А, вот и ты, Жизель! – Он взмахнул носовым платком, словно подавая сигнал к отходу поезда, местечко под колёсами которого облюбовала Анна Каренина. – Хорошо, что ты вышла подышать свежим воздухом. Хотя, возможно, мои страдания были бы не столь ужасны, если бы ты сидела рядом и утешала меня добрым словом.
      – Морли такой молодец! – Тётушка Лулу перестала носиться вокруг папы и посмотрела на нас незамутнённым младенческим взором. – Изо всех сил стараюсь его подбодрить. Но, боюсь, слегка переборщила. Сначала он внимательно слушал мой рассказ о чудесных деньках в Оклендсе, но стоило мне упомянуть, что когда-то там работала Харриет, как он разрыдался в три ручья.
      Папа застонал, и стульчик под ним жалобно пискнул.
      – Я так мало знал о моей чудесной, несравненной Харриет!
      – Да, тут ты попал в самую точку, – не сдержалась я.
      – Харриет скрывала свой свет под спудом!
      – Замечательное библейское свойство! – Фредди не обращал внимания на моё перекосившееся лицо. – Давайте, дядя Морли, расскажите нам, с чего вы опять скисли? Ну, старина, мы слушаем.
      Бен вложил в руку отца стакан с бренди:
      – А мы-то думали, что вам сегодня лучше.
      – Я её подвёл! О…
      – Чушь, папа! Полная чушь! – Я опустилась на колени рядом с отцом и похлопала его по колену. – Не твоя вина, что мистер Эмблфорт настолько рассеян. Да он не узнает свою машину, даже если она его переедет.
      – Мне следовало броситься за ним в погоню, следовало выследить его как бешеную собаку! Презренный церковный пёс! Похититель праха! Я должен был загнать его в угол и разделаться с ним голыми руками! Сразиться с ним как мужчина с мужчиной, втоптать его в землю!
      – Замечательная метафора, – согласилась я, – но как бы ты бросился в погоню? На его полудохлом велосипеде? Да-да, я помню, что леди Гризуолд одолжила нам свою «хонду», однако к тому времени мистер Эмблфорт мог умчаться в соседнее графство или даже перенестись в одиннадцатое столетие к святому Этельворту. И в полицию мы тоже не могли заявить, папа. Ведь тогда викария наверняка бы арестовали.