– Не желаете, чтобы вам погадала настоящая цыганка?
      Стоял ветреный осенний день, сыпал мелкий моросящий дождичек. Купив в банке дорожные чеки, я быстро пересекала Рыночную площадь нашей деревушки Читтертон-Феллс. Едва я благополучно избежала столкновения со словоохотливой миссис Поттер из местного общества «Домашний Очаг» (мне было отлично известно, что почтенная дама умирает от желания посудачить о новом викарии и его супруге), как меня поманила плотная особа в грязноватом пальто табачного цвета. Она сидела на одной из каменных скамеек под ратушной башней с часами. Проклиная своё воспитание, я послушно откликнулась на зов.
      – У вас на личике написана удача, молодая леди.
      – В самом деле?
      – И на очень хорошеньком личике.
      Она откинула прядь нечёсаных волос, швырнула на булыжники окурок и смачно раздавила его каблуком.
      – Спасибо.
      С лестью цыганка определённо перебрала. Правда, в своё новом твидовом костюме лилового цвета я выглядела совсем недурно (во всяком случае, тешила себя этой мыслью), но к тридцати двум годам уже смирилась с тем, что глаза у меня унылого серого цвета и вряд ли станут отливать небесной синью, когда я достигну зрелых лет. По поводу своего удручающе массивного телосложения я тоже давно перестала испытывать страдания, как и из-за непослушных волос, которые, вместо того чтобы завиваться прелестными локонами, торчат во все стороны непокорными прядями. Волосы всегда доставляли мне кучу хлопот – их приходится усмирять таким количеством заколок, что детекторы металла в аэропортах сходят с ума.
      Стрелки на ратушных часах показывали почти пять. Близился вечер, и я не ощущала ни малейшего желания терять время, выслушивая сладкие речи, которыми меня пытались склонить позолотить ручку. Может, если бы гадалка проявила профессионализм и выудила из складок пёстрых юбок магический кристалл, чувства мои были бы несколько иными.
      – Я вижу красивого темноволосого мужчину и большое счастье.
      – Очень приятно.
      Вокруг кипела повседневная жизнь. Двери старинных зданий открывались и закрывались. Пешеходы деловито сновали по площади. Мамаши с колясками, младенцы, делающие первые шаги, пожилые пары с хозяйственными сумками и гогочущие группки подростков. Возле ратуши упоённо бренчало на гитарах волосатое трио, горланя «Люси, Люси, Люси». У моих ног суетились голуби, явно норовя нагадить на туфли, а я стояла с таким видом, словно мне некуда спешить, и смотрела, как особа в грязном пальто извлекает из кармана мятую пачку сигарет и закуривает. Последние два дня я провела в беготне, и теперь было бы неплохо завалиться на диван и как следует отдохнуть. Но вся беда в том, что я никогда не могла устоять, когда мне начинали заливать о моём счастье.
      Женщина бросила спичку и, прищурившись, посмотрела на меня сквозь дым.
      – Не надо бояться, дорогуша. Я не скажу вам ничего плохого. У вас на лице написана удача. Вы доживёте до девяноста трёх лет и ни разу не заболеете.
      Ну уж нет, не такая я доверчивая дурочка, чтобы выслушивать подобный бред. Покачав головой, я отвернулась, но гадалка ухватила меня за рукав и жалобно зачастила:
      – Свою долю несчастий вы уже исчерпали.
      Я покосилась на неё. Неплохо бы ей помыть голову, а также пришить пуговицы.
      – Вы потеряли мать, не так ли, леди? Когда вам было всего шестнадцать.
      Вообще-то мне тогда было семнадцать, но по спине у меня пробежал холодок.
      – Это стало для вас настоящим потрясением. Ведь бедняжка никогда не болела. Я вижу, как она падает с крутой лестницы. Никто не думал, что она умрёт, но она сильно ударилась головой и…
      – У неё образовался тромб.
      Слова дались мне с трудом. Боль воспоминания смешалась с пьянящим страхом. «Зачарованная» – так можно описать моё состояние. Остановилось не только время, даже голуби вместе с прохожими замерли на месте. Клеветники утверждают, будто все экстрасенсы – прожжённые мошенники. Дескать, всё, что они умеют – это быстро составлять мнение о клиенте. Но как эта женщина, настоящая она цыганка или нет, узнала о моей матери? По моей походке? Или по тому, как я размахиваю сумочкой?
      Пока я размышляла, незнакомка скороговоркой тараторила всякие глупости. О том, что октябрь нынче выдался на редкость тёплым и сухим, а в Читтертон-Феллс полно прекрасных магазинов.
      – К тому же так приятно жить в месте, где тебя обдувает свежий морской ветер. – Она выбросила очередной окурок. – Хотите, чтобы я взглянула на вашу ладонь?
      – Сколько это будет стоить?
      – Десять фунтов, милочка.
      Я едва не присвистнула. Вот тебе и «позолотите ручку». Впрочем, здесь я могла снабдить её необходимыми сведениями. Лиловый костюм был чистым разорением, да и сумочка была далеко не дешёвой, поскольку досталась мне от кузины Ванессы, которая подарила её в необъяснимом припадке щедрости.
      – Цыгане, как и все остальные, должны поспевать за инфляцией. – Глаза женщины сузились, но ничего угрожающего в её взгляде не было, в уголках притаились смешинки. – Увидите, моя работа стоит того. Может, рассказать вам об отце? Вы с ним редко видитесь, не так ли? – Она поддалась вперёд, будто хотела вобрать в себя моё беззвучное восклицание. – И вы тревожитесь за него, правда?
      Мои пальцы сами собой щёлкнули латунной застёжкой сумочки, нырнули в кошелёк. В одном из кармашков для кредитных карточек хранилась маленькая фотография отца. Этот снимок был сделан незадолго до того, как папа оставил на каминной полке записку, что угнал мой трёхскоростной велосипед и канул в неизвестность, предоставив мне самой заботиться о себе в возрасте семнадцати с половиной лет.
      Женщина взяла десятифунтовую банкноту, безразлично сунула её в карман пальто и лишь после этого коснулась моей руки.
      – Мне следовало запросить двадцать, – брюзгливо сказала она, водя жёлтым от табака пальцем по моей ладони.
      – Что, слишком мелкий почерк?
      – Мы, никак, шутим? – Губы её дёрнулись, но в улыбке или от раздражения, сказать было трудно. – Я имела в виду, что вам предстоит пережить множество событий. И так дёшево я взяла с вас лишь потому, что у старой цыганки есть сердце, и потому, леди, что мне понравилось ваше лицо. Так, у вас есть муж.
      – Да. Вы, наверное, заметили обручальное кольцо.
      – Как я уже говорила, он красив и у него тёмные волосы. У вас есть большой прекрасный дом с видом на море и изрядная сумма денег, так что вам не нужно в страхе просыпаться по ночам и лихорадочно соображать, где бы достать очередную банку чёрной икры. А ещё у вас есть дети. – Она повернула руку, чтобы получше рассмотреть её. – Два очаровательных малыша. Мальчик и девочка. Я бы не удивилась, окажись они близнецами. Близнецы приносят удачу.
      У меня закружилась голова.
      – По-моему, я вижу ещё одного ребёнка. Девочку. Она младше остальных. Хотя я не вполне понимаю, какое она имеет отношение к вам.
      – Это Роза! Дочь моей кузины. Роза воспитывается у нас с младенчества, с двух месяцев. Её мать – манекенщица и много времени проводит за границей.
      – Не каждая женщина способна быть матерью. Всякие люди встречаются, не так ли? А она уверена, что её малышка в надёжных руках.
      Почти поверив, что цыганка – самая настоящая, я чуть было не спросила, удастся ли нам с Беном оставить Розу у себя и воспитать как свою дочь. Но в последнее мгновение испугалась, что она ответит «нет».
      – Вы собирались рассказать о моём отце, – напомнила я.
      – Не торопите события. – Она выпустила мою руку и закурила очередную сигарету. – Сейчас к этому подойдём, дорогуша. В вашей жизни он отсутствует уже много лет, не так ли? Если не считать писем.
      – Которые пишу в основном я. – Мне не удалось скрыть горечь. – Хорошо, если он время от времени присылает открытки, последняя пришла почти год назад.
      – И всё-таки он ваш самый близкий родственник. – Цыганка стряхнула пепел на голову особо назойливого голубя. – Мой вам совет, леди, – не держите на него зла. Он по-своему любит вас, а в последнее время старик переживает не лучшие времена. Совсем скоро он появится на пороге вашего дома, это так же верно, как и то, что я здесь сижу. Он будет горько плакать и умолять вас простить его.
      – В самом деле?
      – И будь я проклята, если вы прогоните его. Своего собственного родителя.
      Она сидела, попыхивая сигаретой, и смотрела мимо меня, словно выискивая очередного клиента. Когда странная особа вновь заговорила, голос её был равнодушен, как будто она утратила ко мне интерес и просто отрабатывала свою десятку, обратившись к испытанному – хотя не обязательно правдивому – трёпу. Дескать, на меня совершенно неожиданно свалятся деньги и предстоит дальняя дорога.
      – Вот это верно! – Ко мне вернулся разум. – Дорога действительно предстоит. Надо пойти домой и собрать вещи. Завтра утром мы с мужем отправляемся во Францию.
      Тревожный блеск, внезапно появившийся в её глазах, возможно, был поддельным, но я замерла. Избавившись от сигареты, цыганка вновь схватила мою руку, но тут же оттолкнула её, словно обожглась.
      – Послушайте старую цыганку, – прохрипела она. – Не надо уезжать! Ваша судьба против этого. Никогда не стоит поворачиваться к ней спиной, если хотите, чтобы вам сопутствовала удача. Вот! – Она оторвала от своего пальто тусклую пуговицу и протянула мне. – Это будет вашим талисманом. Волшебством от настоящей цыганки. Но оно не сработает, если вы уедете из дома.
      Я поблагодарила её и спрятала пуговицу в сумочку. Какая чушь! Бен произнёс бы немало неприятных слов, объяви я ему, что мы не едем во Францию, поскольку так присоветовала одна цыганка.
      По пути домой я опустила стёкла машины, чтобы ветерок освежил мне голову. Какая странная встреча. Эта женщина сделала несколько удачных догадок о моей семейной жизни, но я не позволю себе поверить, будто она и в самом деле ясновидящая.
      Короткий октябрьский день перешёл в ещё более короткие сумерки, но хуже от этого не стало. Воздух был таким свежим, как первый кусочек сочного яблока. Листья, которые покрывали продуваемую ветрами Скалистую дорогу, совсем не походили на намокшие и осклизлые кукурузные хлопья, как это часто бывает осенью. Нет, напротив, они были жёсткими и хрустящими, словно их только что высыпали из коробки. Более того, на небе не осталось ни облачка – до тех пор, пока по нему не пронеслась тёмная туча. Но и эта туча вскоре превратилась в стаю птиц, спешащих на зимний курорт. Как обычно, в хвосте плелась какая-то самая неповоротливая и ленивая.
      Поторопись, пернатая, что ж ты без толку машешь крыльями, безмозглое создание! Совсем как я. Вечно не успеваю и потому суечусь. Сегодняшний день не исключение. Даже несмотря на квалифицированную помощь миссис Мэллой, которая прибывала в Мерлин-корт трижды в неделю якобы для того, чтобы слегка прибраться, в доме всегда находилась куча дел. А уж сборы в дорогу превращали нашу жизнь в самый настоящий бедлам.
      В этом году мы остались без нашего любимого Джонаса, старик тихо умер во сне, с улыбкой на губах… Я вздохнула. Прошло уже несколько месяцев после его смерти, но я всё ещё никак не могла привыкнуть, что Джонаса больше нет.
      Бен косил траву и подстригал кусты, но с цветами он обращаться не умел, да и времени на это не было. С недавних пор он переоборудовал свой роскошный ресторан «Абигайль» в демократическое кафе, где по утрам подавали кофе с пирожными, днём лишь лёгкие обеды, а ближе к вечеру – чай, но мой ненаглядный был не только преданным отцом, он ещё трудился над новой кулинарной книгой. Я же после долгих неудачных попыток устроиться на постоянную работу в качестве дизайнера интерьеров получила-таки выгодный заказ на переоборудование родового поместья лорда и леди Гризуолд. Словом, забот у нас был полон рот.
      Именно потому, что мы всё время вертелись как белки в колесе, Бен уговорил меня сбагрить наших деток его родителям, а самим смотаться во Францию. Мы уже несколько лет не отдыхали и никуда не выезжали. И я не могла допустить, чтобы дурное предчувствие какой-то незнакомой особы цыганистой наружности лишило меня возможности понежиться в объятиях Бена между походами в Лувр, а не между походами в туалет с детьми, которые всегда точно знают, в каком месте нас прервать. Сегодня утром Мамуля с Папулей увезли близнецов. У меня разрывалось сердце, когда я с ними прощалась. Но я знала, что в Тоттенхеме, в маленькой квартирке над лавкой зеленщика, их будут холит и лелеять, а также безбожно баловать.
      Скалистая дорога сделала очередной поворот, отсюда до нашего дома было уже рукой подать. Но мне пришлось остановиться у церкви Святого Ансельма. Кэтлин Эмблфорт, жена нашего нового викария, попросила одолжить ей серебряное блюдо с крышкой в виде купола. Эта штуковина требовалась для сцены в душещипательной мелодраме. Пьесу написала она сама, без какой-либо помощи со стороны старика Шекспира, и теперь сама же ставила (насколько я слышала) с решительностью овчарки, сгоняющей своих бестолковых подопечных в загон для стрижки. Кэтлин была приятной женщиной, и я испытывала к ней симпатию.
      Непросто совладать с самомнением таких людей, как мой драгоценный кузен Фредди или мисс Рокси Мэллой, которая спала и видела свой триумф в любительской постановке перед тридцатью зрителями, ёрзающими на жёстких деревянных стульях. А кроме того, в спектакле принимала участие сама леди Гризуолд, любезно согласившись играть главную роль Бастинды Стилуотерс. Прежде чем охмурить лорда Каспера, её светлость была профессиональной актрисой. Не шибко избалованная славой. В Читтертон-Феллс нашлось лишь два человека, без особой уверенности вспомнивших, что когда-то слышали её имя. Но всё равно, должно быть, не очень-то приятно давать указания профессионалу.
      Через минуту я преисполнилась ещё большим сочувствием к Кэтлин Эмблфорт. Поставив машину на гравийной площадке между церковью и домиком священника, я разглядела среди накренившихся надгробий церковного кладбища светловолосую и длинноногую Венеру, дочь моей подружки Фриззи Таффер.
      – Эй, привет! – окликнула я девушку, зажав под мышкой блюдо и возвращаясь к дверце машины, чтобы её запереть.
      – А, это вы, миссис Хаскелл! Простите, но мне некогда, опаздываю на репетицию.
      – Фредди говорит, что у тебя отлично получается. – Когда-то Венера ступила на дорожку, ведущую вокруг церкви Святого Ансельма к церковному залу, и теперь мечтала сделать артистическую карьеру. – Твоим родителям есть чем гордиться.
      – Лучше бы мне дали главную роль, – сказала она, тряхнув пышными волосам. – Со стороны мисси Эмблфорт глупо утверждать, что я слишком юна для роли Бастинды. Я пыталась доказать, что я стара душой, но с ней бесполезно спорить. Честно говоря, меня пугает, что всю жизнь предстоит играть одни и те же роли.
      – В самом деле?
      – Ну вы же знаете, что я играла в школьном спектакле служанку, и сейчас мне снова досталась горничная. Только на этот раз у меня меньше текста, хотя именно я начинаю кричать, найдя тело майора Викториуса. Хотите, покажу?
      И Венера заголосила так, что я чуть не выронила блюдо. Фриззи говорила, что её старшенькая прекрасно освоила искусство фальшивых слёз, но, должна сказать, я испытала потрясение, когда из глаз Венеры, продолжавшей беззаботно улыбаться, вдруг хлынули настоящие фонтаны.
      – Да, это несомненный дар, – неуверенно сказала я.
      – Мне следовало вбежать в зал и сказать всем, что вы до смерти меня напугали. – Она потрясла головой, обдав меня брызгами. – Но я не стану этого делать, потому что я не такая уж злобная гадина, какой меня вечно изображает мамочка.
      И Венера поспешила дальше. Через несколько секунд и я вслед за ней прошла в церковный зал, где Кэтлин Эмблфорт вышагивала по сцене с текстом пьесы в одной руке и свистком в другой. Даже со спины она выглядела очень решительной женщиной. Человеком, упрямо отдающим предпочтение старомодным юбкам, удобным разношенным кофтам и дешёвым шляпкам.
      – Нет, нет, полковник Лестер-Смит, – увещевала она джентльмена средних лет, стоявшего как истукан у рампы. – Вы не можете стоять, после того как вас застрелят. Вы должны упасть с громким стуком. Итак, если вам угодно, попробуем ещё раз. И будьте так любезны, не говорите больше о том, что ваш костюм помнётся, когда вас положат в сундук. Я уже сто раз советовала приходить на репетицию в старой одежде.
      – А это и есть старый костюм, миссис Эмблфорт. – Голос полковника звучал несколько раздражённо. Он был из тех людей, кто глубоко верит, что долг перед собственной внешностью идёт сразу же за долгом перед Господом и Отечеством. О полковнике говорили, что о его брючные стрелки можно порезаться. Пушинка на рукаве была для Лестер-Смита посягательством на всё святое. Но, очевидно, и его поразил зуд лицедейства. Возможно, он лелеял надежду произвести впечатление на Клариссу Уитком, которая с недавних пор завоевала его холостяцкое сердце. Что ж, придётся ему принести жертву. Полковник расправил плечи и вышел на середину сцены со словами, что он готов повторить.
      – Вот и хорошо! А теперь… – миссис Эмблфорт скатала текст пьесы в бумажную дубинку, – где эта несносная девчонка?
      – Я здесь! – Голос Венеры, выскочившей из-за моей спины и резво взбежавшей по ступеням, звучал на удивление покорно. – Простите за опоздание, но я встретилась с миссис Хаскелл и она меня заболтала.
      Мне захотелось швырнуть в неё серебряным блюдом.
      Жена священника обернулась и поспешила в мою сторону, бросив через плечо:
      – У тебя, Венера, всегда найдётся оправдание. Если бы до премьеры не оставалось всего несколько дней, возможно, пришлось бы подумать о твоей замене. И пожалуйста, не забывай, что не надо так вопить. Разумеется, я помню о своих словах, что твой голос должен долетать до самых дальних рядов, но мне вовсе не улыбается, чтобы в супермаркете в пяти милях отсюда слетали с полок банки. А теперь вы с полковником Лестер-Смитом можете отойти к заднику и ещё раз повторить текст, как и все остальные присутствующие. А я на пять минут отвлекусь. Ох уж эти молодые девицы! – Миссис Эмблфорт покачала головой и заговорщически улыбнулась мне. – Очень утомляет всё время демонстрировать им, кто здесь главный. Я рада, что моя племянница Рут уже миновала эту стадию. Вам понравится, как она играет. Рут замечательно выглядит в любовных сценах с вашим кузеном Фредди. Вот только он почему-то именно в этих местах какой-то скованный. Зажатый, если вы понимаете, что я имею в виду. А полковник, как вы можете догадаться, так ведёт себя от занавеса до занавеса. Оживет, только когда его убивают. Всё время приходится напоминать себе, что это всего лишь любительская постановка. Но то, что в спектакле участвует леди Гризуолд, должно оправдать ожидания публики. Не хотите посмотреть на её игру? Застрелив полковника в пятый раз, она взяла перерыв.
      – Не могу, – быстро сказала я. – Зашла только для того, чтобы отдать блюдо и пожелать вам удачной премьеры.
      – Так жаль, что вы и ваш прекрасный муж не принимаете участия в спектакле.
      – Да-да, жаль, очень жаль, – солгала я. Как ни прискорбно, по части актёрских способностей у меня большие проблемы.
      – Вы не могли бы отложить отъезд на неделю-другую?
      – Боюсь, что нет.
      – Ваш кузен Фредди, наверное, будет разочарован, но всё равно очень любезно с вашей стороны одолжить такую прекрасную вещицу. – Жена викария, она же измученный режиссёр, пристроила моё серебряное подношение на столе, стоявшем посреди зала. – Но раз уж вы здесь, может, останетесь хотя бы на пять минуток? Даже аудитория из одного человека оказывает одушевляющее влияние на актёров.
      К счастью, мне не пришлось отвечать, так как со сцены донёсся голос:
      – Если вы готовы, миссис Эмблфорт, то я тоже. – И леди Гризуолд выплыла на сцену из-за кулис, точнее, из каморки, где обитали швабры, щётки и допотопный пылесос.
      Мне с трудом верилось, что её светлость существует в том же мире, что и эта домашняя утварь. Ей было около тридцати пяти лет, и она обладала классически красивыми чертами лица, тёмными волосами и каким-то неуловимых благородством. А фигура была такая, что большинство мужчин охотно пали бы замертво к её ногам, даже не утруждая леди необходимостью в них стрелять. Интересно, мой драгоценный кузен Фредди и её целует во время спектакля? А если да, помнит ли он о том, что в реальной жизни она замужем за лордом?
      Кэтлин Эмблфорт упорхнула от меня, на ходу бормоча слова благодарности за блюдо и выражая надежду, что мы с мужем хорошо отдохнём. Пора было уходить, но мне вдруг и в самом деле стало жаль, что не могу остаться и посмотреть выступление леди Гризуолд в главной роли. До сих пор я видела её светлость всего несколько раз и даже не рассчитывала на более близкое знакомство. А потому несказанно удивилась, когда она позвонила и спросила, не возьмусь ли я кое-что переделать в Старом Аббатстве. Спустя неделю я высказала ей свои соображения, но особых надежд не питала. Однако её светлость сама связалась со мной и сообщила, что мои идеи ей очень понравились и что она предпочла меня лондонским оформителям. Когда первая эйфория прошла, я поняла, что мне надо бы получше узнать свою великосветскую клиентку. Качество работы в решающей степени зависит от твоего понимания клиента. И вот теперь, выходя из церковного зала, я услышала, как её светлость произносит на сцене гортанным шёпотом, от которого, казалось, в помещении померк свет:
      – В моей жизни почему-то всегда так забавно получается, что если кто-то не исполняет в точности мои желания, он в конечном счёте оказывается мёртвым.
      Медленно повернувшись, я увидела, что она обращается к Венере, которая, исполняя роль горничной, присела в дрожащем книксене и, пятясь, скрылась за кулисами. Я поёжилась и быстро вышла на улицу, в сгущающиеся сумерки, говоря себе, что дурные предчувствия вызваны чушью, которую несла цыганка.
      Вскоре я уже тормозила у ворот нашего дома, открытых со стороны Скалистой дороги. Мерлин-корт был построен на рубеже столетий по прихоти некоего дальнего родственника по линии моей матери. Каким же, наверное, замечательным человеком был этот Юстас Грантэм, думала я незнамо в какой раз, проезжая мимо строения, которое когда-то служило домиком сторожа, а ныне стало логовом моего кузена Фредди. Мерлин-корт – воплощённый в жизнь сказочный замок с башенками, рвом с водой и даже миниатюрной опускной решёткой. К тому времени, когда я впервые попала сюда в детстве, дом успел прийти в плачевное состояние. Но когда явился мой прекрасный принц (хотя и не на белом коне), мы переехали в Мерлин-корт и энергично принялись удалять разрушительные следы времени. Нам так повезло, Бену и мне, с нашим обожаемыми здоровыми детишками и с этим чудесным домом, в котором мы их воспитывали. Если бы мне, чтобы не сглазить, велели всю оставшуюся жизнь ходить со скрещёнными пальцами, я бы с удовольствием так и поступила. Но это не значит, что я подвержена предрассудкам. Вовсе нет. И в доказательство свободомыслия я принялась мечтать о своём первом обеде во Франции. С чего лучше начать, с мусса из спаржи или супа из омаров? А может, с того и другого?
      И лишь загнав машину в старую конюшню, которую мы использовали как гараж, я заметила во внутреннем дворике ещё один автомобиль, древний обшарпанный драндулет. Может, этот реликт принадлежит преподобному Дунстану Эмблфорту? Он обещал нанести нам визит, а его жена со смехом предупредила нас, чтобы не особенно удивлялись, если он заявится посреди ночи. Судя по всему, наш новый викарий был воплощением классического типа рассеянного священника. Да и чего ждать от человека, который сутки напролёт корпит над рукописью одиннадцатого тома «Жизни святого Этельворта». Но сейчас викарий появился, по моему разумению, в самый подходящий час.
      Проходя по мостику надо рвом, я почувствовала, как моё настроение быстро улучшается. Несомненно, визит духовного лица компенсирует неприятные пророчества цыганки. Будучи приверженцем Высокой церкви, викарий даже может предложить пройти на конюшню и окропить машину святой водой, так, на всякий случай. Я уже начала подниматься по каменным ступеням, когда входная дверь отворилась и на крыльцо вышел Бен. Мой ненаглядный из тех счастливцев, кто хорошо выглядит при любом освещении, но фиолетовые тени, отбрасываемые сумеречным светом, отточили его лицо до совершенства, а с линией подбородка сотворили просто чудеса. Даже в мятых вельветовых штанах и драном тёмно-синем свитере он заставлял замирать моё сердце.
      – Элли, – сказал Бен, ероша тонкими смуглыми пальцами чёрные кудри, – у нас гость.
      – Знаю.
      Я оглянулась на чужую машину, и ветер взлохматил мне волосы.
      – Мужчина.
      – Догадываюсь.
      Как уже неоднократно бывало, я поразилась, что в сине-зелёных глазах моего мужа мелькают золотистые огоньки.
      – Но это не просто мужчина, Элли.
      – Ты прав как никогда.
      Я поняла, к чему он клонит. Преподобный Эмблфорт, будучи нашим новым священником и наивысшим авторитетом по святому Этельворту, заслуживал того, чтобы в его первое посещение Мерлин-корта мистер и миссис Хаскелл приняли его вместе.
      – Прости, что задержалась, милый. Когда я спросила о дорожных чеках, этот свинья кассир повёл себя так, словно у выхода меня поджидает машина с сообщниками. Он вызвал управляющего, который начал с апломбом твердить, что на нашем счету перерасход в тысячу фунтов. Оказалось, что он неправильно надел бифокальные очки и принял плюс за минус. Правда, к тому времени, когда он это признал, я была готова огреть его сумочкой.
      – Наш гость в гостиной.
      Бен взял меня за руку и провёл в холл.
      – Надеюсь, ты угостил его чаем.
      – Разумеется, а в придачу ещё и приличным куском шоколадного торта. – Муж притянул меня к себе и поцеловал в щёку. – В конце концов, любимая, к нам не каждый день является, словно из небытия, твой давно пропавший отец.

      Когда мы с Беном поселились в Мерлин-корте, освещение холла состояло из тусклых газовых ламп, которые придавали призрачное выражение изъеденным молью лисьим мордам, скалившимся со стен. Витражное стекло в окне на лестничной площадке заросло паутиной. Дом был пропитан запахом затхлости, а плинтусы изъедены мышиными норами. Не удивительно, что комплекты рыцарских доспехов по обе стороны от входной двери выглядели так, словно с ужасом ждали, какое ещё несчастье обрушится на эту обитель.
      Ныне лисьи головы исчезли – их давным-давно отправили на благотворительный базар, но продать не удалось даже после того, как цена снизила до шиллинга за штуку. Теперь в доме стоял слабый, но вдохновляющий запах политуры. На трёхногом столе напротив лестницы красовалась медная ваза с осенними листьями, а холод каменных плит был надёжно изолирован турецким ковром.
      – Может, он плод моего воображения? – прошептала я, оглядывая холл.
      – Твой отец?
      Я нервно кивнула, прижимая руки к лилово-твидовой груди.
      – Если и так, то это довольно крупный плод. – Бен умудрился сохранить весёлый вид, что вряд ли далось ему легко, поскольку ещё сегодня утром мой ненаглядный супруг, несмотря на свою любовь к деткам, заключил меня в объятия, едва они уехали, и провозгласил: «Наконец одни!»
      – Что ты имеешь в виду под словом «крупный»? – вопросила я.
      – Ну… дородный. Что весьма неплохо. Было бы гораздо хуже, если бы мой тесть выглядел измождённым и оголодавшим побирушкой.
      – Но пап всегда был довольно худощав.
      – А ты когда-нибудь видела его сбоку?
      – Сейчас не время для шуток! – рявкнула я, хотя поклялась не повышать голос во время нашего благословенного отдыха. – Меня просто интересует, действительно ли это мой отец. С учётом предсказания цыганки совпадение слишком уж невероятное.
      – Какой ещё цыганки? – Бен вздёрнул соболиную бровь.
      – Той самой, что не советовала нам ехать во Францию. Ну теперь-то с поездкой всё ясно, не можем же мы удрать, предоставив папочку самому себе.
      – Может, он заглянул на денёк?
      – С таким количеством вещей?!
      Я потеряла дар речи, когда между доспехами увидела перевязанный бечёвкой чемодан размером с матросский сундук.
      Многие годы, томясь от одиночества, я мечтала получить письмо от родного отца, где он умолял бы меня приехать к нему в Каир или в Катманду. Но его краткие весточки ясно дали мне понять, что папочка предпочитает шататься по миру без лишних оков, – бродяга, удаляющийся на верблюде вслед заходящему солнцу. Это позабавило бы только мою мать. Она была такой чудной. И папа её обожал. Может, после её смерти я не поняла его неистового горя?..
      Слёзы застилали мне глаза, когда я бегом пересекла холл. Так много потеряно времени! Так много нужно сказать!
      Распахнув дверь, я закричала: «Дорогой папочка!» – а затем чуть не задохнулась от изумления. Предостережение Бена не вполне подготовило меня к виду бочкообразного создания, которое пыталось выбраться из кресла. Господи, неужели это действительно самозванец, заявившийся к нам с какой-то недоброй целью? Мошенник в мятом бежевом пиджаке и синем галстуке-бабочке в белый горошек. Папа никогда не носил галстуков-бабочек, да и бежевых пиджаков, если на то пошло. Я помнила, что он питал слабость к курткам в аскетичном стиле Джавахарлала Неру. Но, приглядевшись, уловила отдалённое сходство с моим отцом, которого я когда-то знала. Да, это он, но только в новом воплощении. Волосы поредели, ещё больше обнажив и без того выпуклый череп, некогда пронзительно синие глаза потускнели, а губы потолстели (в нашей семье мы всегда начинаем полнеть именно с этой части тела), зато голос остался прежним. Глубокий и звучный. Мама любила повторять, что отец мог бы прочесть даже прейскурант, а слушатели сгорали бы от желания подсунуть ему другой.
      – Жизель! – Ему наконец удалось подняться, и теперь он глядел на меня поверх римского носа. – Блудный отец возвращается, дорогое моё дитя. Увы, ты видишь перед собой жалкие остатки сломленного судьбой человека, но не будем говорить обо мне. – Он прошёлся по персидскому ковру лёгкой, почти танцующей походкой, которая часто встречается у тучных людей, но в лице не было и намёка на оптимизм. – Возвращение домой всегда радостное событие, Жизель. Пусть же так оно и будет! Как приятно видеть, что ты совсем не изменилась.
      Мне показалось бестактностью обращать его внимание, что я скинула треть веса.
      – Что случилось? – спросила я, припадая к необъятной груди. – Закончились денежки, которые ты унаследовал от дедушки? И теперь ты вынужден искать работу?
      – Хуже, гораздо хуже! – Папочка опустился на диван. Мебель отозвалась жалобным стоном.
      – Ты не заболел? – Торопясь сесть напротив, я столкнулась с сервировочным столиком, на котором выстроилась батарея бутылок.
      – Дух добр, плоть же немощна, – продекламировал родитель, выразительно всплескивая руками, затем прикрыл глаза и откинулся на подушки. – Но ты не должна жалеть меня, любимая дщерь моя. Я прошу лишь об одном – позволь мне на краткий миг вернуться в лоно своей семьи. Испытать радость встречи с твоими детьми. Сколько их у тебя? Пять? Или шесть?
      – Папа, с тех пор как я тебе писала в прошлом месяце, у меня больше не было помёта.
      – Я не успел получить это письмо.
      – Так вот, у меня есть только близнецы, которым уже почти четыре, и малютка Роза. Ей восемь месяцев. На самом деле это дочь Ванессы, хотя мы с Беном любим её, как родную.
      – Ванесса?
      – Ванесса Фитцджеральд.
      – Мне эта фамилия ни о чём не говорит.
      – Как же так?! – Наверняка мой голос звучал одновременно и встревоженно, и раздражённо. – Это же девичья фамилия мамы!
      – Правда? – Отец апатично пожал плечами.
      – Ванесса – дочь дяди Уиндома.
      – Уинстона?
      – Уиндома. Мамин старший брат. Ты не можешь его не помнить. Он заработал кучу денег игрой на бирже – это, видимо, эвфемизм для каких-то махинаций. А когда он всё потерял, то они с тётушкой Астрид и Ванессой целый невыносимый месяц жили у нас.
      – И тогда я уехал из дома, Жизель?
      – Нет, папа.
      На мгновение я впала в панику, но затем вскочила, суетливо сорвала с кресла плед и заботливо укутала отцу ноги. Глаза его тотчас закрылись. Велев ему отдыхать, я выскользнула в холл, где Бен общался с телефонной трубкой.
      – Звонил родителям, – пояснил он, поймав мой взгляд. – Поговорил с Папулей. Мамуля накрывала на стол. Наверное, колбаски и пюре. Она знает, что Эбби и Тэм без ума от пюре с колбасками. А на десерт, думаю, желе и торт с заварным кремом.
      – Ага, красное желе. В форме кошки. Перед отъездом Папуля сказал, что оно уже дожидается их в холодильнике. – Мой вздох ураганом пронёсся по холлу.
      – Скучаешь?
      – Странное ощущение, когда их нет, – услышала я свой голос. – Но твои родители от детей без ума.
      – Элли, что случилось? – В минуты тревоги глаза Бена наливаются морской зеленью.
      Я вытащила из бронзовой вазы на трёхногом столике хризантему и яростно сломала ей стебель.
      – После отсутствия длительностью почти в половину моей жизни появляется единственный оставшийся в живых родитель и ведёт себя весьма странным образом. Ты мог бы заметить это и сам, если бы не бросил меня…
      – Но, дорогая… – начал Бен благоразумно-рассудительным тоном, который любую жену заставил бы обезглавить ещё один цветок, – я не хотел мешать, вам ведь надо было поговорить после столь долгой разлуки. Меня не было всего несколько минут.
      – А кажется, что несколько часов. – С безутешным видом я взгромоздилась на трёхногий стол, едва не спихнув вазу. – С бедным папочкой что-то не так. Что-то очень серьёзное. Он в глубоком унынии, поминутно обзывает себя пропащим человеком и, похоже, ничего не помнит.
      – Возможно, ты права и это самозванец.
      – Нет, будь он мошенником, наверняка вызубрил бы нашу семейную историю до десятого колена и без запинки смог бы назвать все имена и даты вплоть до норманнского завоевания. А он не только не может вспомнить дядю Уиндома, которого называл несносным пустозвоном, – голос мой осёкся, когда я лишала хризантему последнего лепестка, – он путается даже в том, что касается мамы.
      – Наверное, всё дело в разнице во времени. – Бен решительно стащил меня со стола. – Когда мы вернулись из Америки, я не мог вспомнить, сколько у меня ног.
      – Так он из Америки?
      – Понятия не имею. Пойдём. Вместе выясним, что случилось, если вообще что-то случилось, и сколько времени он намерен здесь провести.
      – Твоя Мамуля прожила у нас довольно долго.
      – Но тогда единственная неприятность заключалась, как раз в её присутствии.
      Бен открыл дверь в гостиную, и мы заглянули внутрь, словно пара шкодливых ребятишек. Наша гостиная – это длинная, узкая комната, обставленная изящной мебелью в стиле королевы Анны. Эту мебель, когда мы переехали в Мерлин-корт, я спасла от забвения на чердаке. Над камином висел портрет Абигайль Грантэм – хозяйки этого дома в начале века. Лампы сияли мягким янтарным светом, разгоняя фиолетовые тени, которые окна в частом переплёте отбрасывали на стены цвета слоновой кости. Бросалось в глаза, что дом – в полной власти детей. По всему дивану разбросаны детские книжки, из-под покрывала шезлонга выглядывал игрушечный грузовик Тэма, на столе Эбби забыла свой кукольный домик, а в углу замерла колыбель из резного ореха – ложе маленькой Розы. Но моего отца не радовала уютная обстановка комнаты. Глаза его были широко открыты, но совершенно безжизненны.
      – Ну как, удалось тебе вздремнуть, папа? – бодро осведомилась я, наклоняясь, чтобы поправить сползший плед.
      – Увы, любимое порождение моих чресл, сон уже давно покинул меня.
      – Мы это исправим. Горячее молоко вечерком и, быть может, тихая спокойная музыка.
      Я похлопала его по плечу, отец скривился от боли.
      – Что у тебя там?
      – Ничего такого, что могло бы свести меня в могилу. – По тону можно было решить, что он об это бесконечно сожалеет. – Просто потянул мышцу.
      – Каким образом?
      – Спускался на эскалаторе и на мгновение поставил чемодан, чтобы размять руку, когда сзади ко мне подошли двое парней, и один из них, толстый верзила, меня толкнул.
      – Какой ужас.
      – В этом суетливом мире часто случаются подобные происшествия. – В голосе папы звучало благородное смирение. – А второй тип, ростом поменьше, коренастый, вместо того чтобы помочь, попытался схватить чемодан. Вот тогда-то я и потянул плечо, пытаясь вцепиться в перила. Но ему пришлось ещё хуже.
      – Кому?
      – Тому, кто меня толкнул. Я промахнулся мимо перил и ухватился за его руку. Видимо, он потерял равновесие, потому что ни с того ни с сего вдруг кубарем полетел вниз, колотя головой по ступенькам.
      – Он не пострадал?
      Отец вздохнул.
      – Нисколько. Когда я доехал до конца эскалатора, он уже преспокойно прыгал на одной ноге.
      – Не хочешь принять пару таблеток аспирина? Это уменьшит боль.
      – Нет на земле лекарства, которое способно исцелить мои страдания.
      – А почему бы нам не выпить бренди? – Бен подтолкнул меня к столику с напитками и под незатейливое звяканье графинов и стаканов прошептал: – У него явная склонность к театральности. Только не воспринимай это как критику. Для тестя это замечательная черта.
      – В которой нет ничего удивительного, – прошипела я в ответ. – Папочка всегда таким был. Однажды он ехал в лифте с Лоуренсом Оливье, и это очень сильно на него повлияло.
      Осознав, что слабая рука отца не в силах удержать бокал с бренди, Бен подложил под локоть подушку.
      – Вот так! Ваше здоровье! – сказал он, осторожно чокаясь с неожиданно обретённым тестем. – За ваш приезд и наше знакомство, папа. Или мне лучше называть вас Морли?
      – Лучше Морли, Ден.
      – Бен.
      – Да? А я всегда считал, что ты Деннис.
      – У меня ужасный почерк, – поспешила сказать я, и Бен быстро согласился:
      – Отвратительный!
      – Звучное библейское имя.
      С печальным видом отец сделал большой глоток бренди.
      – Какое? – Судя по всему, Бен тоже начал тревожиться.
      – Бенджамин.
      – Вообще-то его полное имя Бентли, – уточнила я. – Его назвали в честь машины богатого родственника. Мамуля Бена откровенно призналась мне, что тем самым она рассчитывала на упоминание в завещании. Но этого не случилось. Что, впрочем, не имеет значения, поскольку нам неслыханно повезло – дядюшка Мерлин завещал нам этот дом.
      – Кто-кто?
      – Ещё один родственник с маминой стороны.
      – А-а!
      – Папа, – осторожно начала я, подхватывая бокал с бренди, готовый перевернуться ему на колени, – ты ведь помнишь маму?
      Отец встрепенулся и недоумённо посмотрел на меня:
      – Конечно. Замечательная женщина, соль земли. У неё были чудесные волосы соломенного цвета.
      – Рыжие.
      – Пусть так. Ах, воспоминания, какая от них мучительная сладость! Но нет смысла горевать. Время слепо движется вперёд, и я должен жить настоящим. – Он устало перевёл себя в вертикальное положение. – Настала пора познакомить вас с Харриет.
      – С кем?
      – С той, кто придаёт невыразимую муку каждому мгновению, когда я бодрствую.
      – Папа, ради бога, перестань говорить так, словно ты играешь роль в любительской постановке. – Хорошенько встряхнуть его мне помешало лишь то обстоятельство, что мои руки отчаянно дрожали. – Кто такая Харриет? И где она? – Я поспешно выглянула в окно, но разглядела лишь сплошную темень. – Ты оставил её в машине?
      – Она в моём чемодане, что стоит в холле, Жизель. – Пока отец короткими рывками поднимался на ноги, лицо его сияло, словно солнечный диск, пробудившийся после долгой суровой зимы. – Может, дорогой Воксхолл соблаговолит налить мне ещё, пока я буду за ней ходить?
      – Забавный мужик твой отец, – буркнул Бен.

      – Забавный? Убийца-потрошитель – забавный? Что скажут соседи? – прошептала я.
      У меня подгибались колени, пришлось даже схватиться за дверную ручку, чтобы не соскользнуть по двери, которую отец, выходя из комнаты, закрыл с таким видом, будто собирался окликнуть первую подвернувшуюся повозку для осуждённых на казнь. – Знаешь, я часто видела в фильмах, как в комнатушке убогого пансиона изверг с обходительными манерами кромсает на куски несчастную женщину и складывает её в чемодан.
      – А впоследствии благоразумно забывает свою поклажу на каком-нибудь лондонском вокзале.
      – Не удивительно, что у него такой чемоданище.
      – У твоего отца нет постоянного места жительства, Элли. Вот, дорогая. – Голос Бена доносился сразу со всех сторон. – Глотни ещё бренди, чтобы успокоить нервы.
      – А я его ещё и не пила.
      – Тем более должно помочь.
      – Что ж, не будем забывать, что для отца это ещё в новинку. – Я отпила из стакана, который Бен поднёс к моим губам, чувствуя себя почти такой же набожной, как если бы в ясное и безмятежное воскресное утро причащалась в церкви Святого Ансельма. Затем пересекла комнату, чтобы рухнуть на стул и с силой пнуть ногой подушечку. – По крайней мере, мы должны надеяться, что бедняжка Харриет была первой.
      – Элли, у тебя разыгралось воображение.
      – А ты бы предпочёл, чтобы я спокойно вязала?!
      – Вообще-то нет. – То, как Бен содрогнулся, можно было почувствовать даже на другом конце комнаты. – Ты связала мне самый замечательный в мире свитер. Достаточно натянуть один рукав, и можно смело забыть дома жгут для остановки кровотечения. Но я предпочёл бы, чтобы ты занималась тем, что тебе нравится.
      – Например, мечтала о том, как оформлю фамильный дом лорда Гризуолд? Об этом забудь. Заказ пропал, не начавшись. Когда пойдут слухи о расчленённой Харриет, мне и ногой не позволят ступить на освящённую землю, где некогда стоял монастырь.
      – Элли, ты же не веришь во всю эту чушь, которую несёшь.
      – Ну, – уклончиво ответила я, – может, действительно несколько смело утверждать, что папа искромсал её на отдельные части и засунул в чемодан. Он никогда не мог даже яйцо разбить без посторонней помощи.
      – Вот так-то лучше.
      – Скорее всего, Харриет лежит одним целым куском под подарками для детей.
      – Дорогая!
      – Он усыпил её хлороформом, прежде чем закрыть крышку и запереть замок. Да не смотри ты на меня так, – запротестовала я, стараясь не глядеть Бену в глаза. – Тело вряд ли там поместится. Но тогда кто это – Харриет?
      – Может, фотографии?
      – Другой женщины? Не моей матери?!
      – Или любимый попугайчик твоего отца.
      – Папа никогда не питал особой любви к животным. Хотя если учесть, как он изменился во всём остальном… – Сердце подпрыгнуло в груди, как, впрочем, и всё остальное, и вскоре я обнаружила, что семеню к двери. – Ну конечно! Харриет – это какая-нибудь милая зверушка. Разлучённая с любимым хозяином в соответствии с законами о карантине. Наверное, кошечка или чудесная маленькая собачка. И самое главное, что милый папа сейчас один в пустом холле, вероятно убитый горем. Мы должны пойти к нему.
      – Он просил нас этого не делать, но… неважно. Он уже здесь.
      В знак поддержки Бен стиснул мои плечи. Мой дородный отец, вновь заметно уменьшив комнату в размерах, героически держался прямо, но его мясистые щёки обвисли. Дрожащими руками он прижимал к груди холщовую хозяйственную сумку, пухлые губы распластались в тоскливой улыбке.
      – Спасибо вам, мой дорогой, что позволили открыть чемодан в благословенном одиночестве. Хотя вряд ли нужно говорить, что я никогда не бываю совсем один. Та, которой больше нет рядом со мной в земном обличье, всё-таки ежесекундно парит где-то рядом. Это незримое присутствие более реально, чем звёзды и луна, светящиеся сейчас на небе, более утешительно для моей исстрадавшейся души, чем…
      – Да, папа. – Я подвела его к дивану, и Бен помог ему сесть. – Ты должен рассказать нам, что случилось, и дать возможность помочь тебе.
      – Благослови тебя Господь, Жизель. – Он оторвал руку от сумки и смахнул с уголка глаза изрядную порцию слёз. – Ты всегда была дочерью, каких мало. Я часто, точно больше одного раза, говорил Харриет о тебе.
      – У вас есть её фотография, Морли? – Бен старательно изображал жгучий интерес. Примерно тем же тоном он просит Эбби и Тэма позволить ему взглянуть, что они рисовали в детском саду. Но отец вовсе не бросился рыться в сумке.
      – Увы, – выдавил он, задыхаясь от рыданий, – единственный образ моего дорогого ангела хранится в моём разбитом сердце.
      – Тогда что ты хочешь нам показать? – Я понемногу начинала терять терпение.
      – Кого же ещё, как не мою прекрасную Харриет?
      – Во плоти? – Я рухнула в шезлонг. – Всю целиком? Или просто один пальчик? Крошечный мизинчик…
      Я с ужасом оглянулась на Бена. Выражение его лица сомнений не оставляло. Ему было тоже ясно, что моему отцу срочно требуется помощь. К сожалению, ни один опытный психиатр не вырос чудесным образом из-под земли, чтобы произнести безжалостный диагноз, хотя на мгновение, увидев, что окно чуточку приоткрылось, я решила, что нам несказанно повезло.
      К несчастью, я тут же узнала длинную ногу и изношенный ботинок моего драгоценного кузена Фредди. Мгновение спустя и все остальные его части: редкая бородёнка, хвостик на голове и серьга в виде черепа с перекрещенными костями – перебрались через подоконник. Под мышкой Фредди сжимал недовольного Тобиаса, моего кота.
      – Этот дом – рай для грабителей, окно даже не было закрыто на задвижку, – заявил Фредди с обычной для него неуместной весёлостью. – Только что вернулся с репетиции и принюхивался в надежде учуять бодрящий запах жареного ягнёнка под мятным соусом или хотя бы гренок с сыром, которые только что поставили на огонь, когда увидел Тобиаса. Бедолага с нечастным видом сидел под сиренью. И тогда мне в голову пришла ужасная мысль. Неужели вы, два мечтательных влюблённых голубка, отвалили сегодня вечером вместо завтрашнего утра? Словно я не заслуживал прощального поцелуя. Я, ваш любимый Фредди, такой неприспособленный к жизни! Однако, коль скоро вы ещё здесь, я принимаю любезное приглашение пообедать, если только вы не настроены всерьёз остаться наедине, раз уж удалось сбагрить детей. А потом, пока Бен будет мыть посуду, я смогу повторить свою роль. Ну как, Элли?
      Тут Фредди заметил сидящего на диване отца и от неожиданности выпустил Тобиаса.
      – Так вот чем вы занимаетесь за моей спиной, – плаксиво произнёс он. – По счастью, роль Реджинальда придала мне уверенности в себе, а то бы я весь вечер рыдал в платок от обиды. Принимаете гостей, а меня даже не подумали позвать.
      – Заткни фонтан! – Моё раздражение усугублялось тем, что надо было поймать Тобиаса, пока он не запустил свои когти в новенький лиловый твид. – Ты же помнишь моего отца.
      – Которого? – Никто не смог бы сыграть полную тупость лучше Фредди.
      – Моего единственного отца.
      – Надо же, какой поворот, прямо как в романе. – Он задумчиво посмотрел на папу, который сидел как истукан, словно его отключили кнопкой «пауза». – А я-то думал, что вы гоняете верблюдов по Сахаре или плывёте на каноэ по Нилу. Вы были для меня чем-то вроде героя с тех самых пор, как мой папаша выразил надежду, что я не стану лоботрясом вроде Морли. Прямо-таки мифическая фигура. – Фредди засеменил ко мне подобно гигантской долгоножке и, добросовестно понизив голос, прошептал: – Разве твой родитель не был тоньше раз в пять?
      – Вот твоя выпивка. – Бен сунул ему в руки бокал.
      – Спасибо, дружище, преогромное спасибо!
      – Фредди не надолго, – холодно сказала я. – Он только что вспомнил, что ему срочно надо бежать домой крахмалить своё нижнее бельё.
      – Ну что у вас за дочь! – Мой толстокожий кузен подошёл к дивану и лучезарно улыбнулся, глядя в тусклые папины глаза. – Рад снова с вами встретиться, Морли, старина! За наши будущие дружеские вечеринки!
      – А ты кто таков?
      – Сын маминой сестры Лулу, – угрюмо ответила я. – Фредди был экспериментальным образцом, но после него тётушка Лулу больше не решилась заводить детей.
      – Мы с Элли потому так привязаны друг к другу, – пояснил мой кузен, изо всех сил изображая задушевность, – что являемся единственными детьми.
      И это было чистой правдой. Мы с ним очень близки, несмотря на то, что мне каждый день хочется прибить его сковородкой, чтобы мокрого места не осталось. Фредди ради меня готов почти на всё, как и я ради него, но тем не менее сейчас мне совсем не улыбалось, чтобы он присутствовал при излияниях отца. А может, папа уже закрыл тему Харриет? Честно говоря, я не знала, что хуже. Но как бы там ни было, семейных посиделок я вовсе не жаждала.
      – Оставайся на месте, мой мальчик, не вздумай убегать! – Папа наконец вышел из транса. – Увы, из-за своего удручённого состояния я не могу сказать: больше народу – больше веселья. Но считаю, что общество родственников может придать мне некое подобие мужества, чтобы справиться с беспросветной пустотой, царящей в моей истерзанной душе. До твоего появления я собирал крохи храбрости, чтобы посвятить Жизель и… её замечательного супруга в те трагические и жестокие обстоятельства, что заставили меня вернуться в Англию.
      – Он всегда так говорит? – раздался над ухом сценический шёпот Фредди.
      – Папа, ты собирался нас с кем-то познакомить?
      – С той, что переполняет моё сердце печалью и радостью. – Отец склонил голову, прежде чем благоговейно достать из сумки какой-то предмет и положить его на кофейный столик. – Возлюбленная моя Харриет, познакомься со своей новой семьёй!
      Воцарилось гробовое молчание.
      – Это глиняный горшок, – услужливо сообщил Фредди, не обращаясь ни к кому конкретно.
      Это действительно был довольно уродливый горшок с крышкой.
      – Это не горшок. – Отец нежно коснулся его поверхности. – Это урна.
      – Ах, вот оно что! – Фредди артистически изогнул бровь в тщетной попытке изобразить задумчивость.
      – И в ней содержится?.. – спросила я, уже зная ответ.
      – Всё, что осталось от любви и света моей жизни.
      – Так вот кто такая Харриет…
      Я было встала, но снова опустилась в кресло. Не стоит поддаваться ребяческому порыву швырнуть эту дурацкую урну отцу в голову. Если даже она не разобьётся, её содержимое рассыплется по всей гостиной, и завтра Рокси Мэллой съест меня живьём, обвиняя в умышленно производстве пыли. Нет, лучше вести себя как взрослый человек и считать, что мне ещё повезло. Может, эта ситуация и отвратительна, но ничего преступного в ней нет. Никакого убийства, никаких расчленённых трупов, ни даже нарушения таможенных правил. Ибо я не сомневалась, что папа тщательно заполнил декларацию. Хотя бы для того, чтобы не потерять самообладания, когда его спросят, сам ли он укладывал чемодан и может ли поручиться, что с этого момента не оставлял его без присмотра.
      Обретя голос, я продолжила:
      – Очень надеюсь, что бедная Харриет не умерла мучительной смертью от какой-нибудь редкой тропической болезни, лекарство от которой найдут только на следующей неделе.
      Говоря это, я избегала смотреть на Бена, но чувствовала на себе его пристальный взгляд.
      – Мы с Харриет познакомились не в тропиках. – Папа сложил холщовую сумку так, словно это был государственный флаг, и бережно положил её на диван рядом с собой. – Она вошла в мою жизнь в чудесный сентябрьский день. Увы, я тогда не догадывался, как скоро лишусь моего ангела.
      Устроив поудобнее на диване своё грузное тело, отец начал рассказ.

      – Это случилось в Шенбрунне, маленьком городке, что на юге Германии. Я сидел за столиком в пивной, порекомендованной мне хозяйкой пансиона, фрау Грундман. Это было типичное сельское заведение, где снаружи на окнах стояли ящики с цветами, а у двери, греясь в лучах заходящего солнышка, дремала собака. Человек, который днём, возможно, пас коз, теперь самозабвенно играл на аккордеоне. Розовощёкая официантка с длинной косой только что поставила глиняную кружку пшеничного пива, когда вошла ОНА…
      О, какое это было небесное существо! Все головы разом повернулись в её сторону. Все глаза, включая мои, пристально наблюдали, как она идёт по пивной, огибая сколоченные из досок столы. Развевающееся платье оттенка увядшей сирени идеально шло к её женственной фигуре и чудесно оттеняло волосы цвета платины. И вот когда она собиралась проскользнуть мимо меня, я сам не заметил, как оказался на ногах. Впервые в жизни я пожалел, что не знаю ни слова по-немецки.
      – Sprechen Sie английский?
      Голос мой заглушил аккордеон. Или, может, то человек взял заслуженный перерыв, чтобы глотнуть пива.
      – Слава богу! – У неё был замечательно тёплый гортанный смех. – Голос проклятой родины. Сегодня мой день рождения, и я, словно глупое дитя, весь день тоскую по тому, что надоело мне до чёртиков, когда уезжала из Англии. Вы здесь отдыхаете? Или приехали на международный конкурс певцов йодлем (Йодль – горловое пение, распространённое в Южной Германии и Австрии)? – Говоря это, она присела напротив и положила на стол свою белую сумочку. – А ваша жена где-то поблизости? – Она проказливо улыбнулась. – Успокойтесь. Обещаю быстро ретироваться, если она появится из туалета с горящими глазами и с половой тряпкой в руках.
      – К сожалению, я вдовец, – услышал я свой дребезжащий от волнения голос.
      – А, один из этих бедняжек. – Выражение её лица стало из насмешливого нежным и грустным. – Какой мужественный поступок – поехать за границу, когда вы ещё не оправились от скорби.
      – Она… моя жена скончалась много лет назад.
      – Тогда, наверное, самое худшее уже позади? На такого красивого мужчину женщины должны бросаться со всех сторон где угодно, даже в Шенбрунне.
      – На самом деле это совсем не так. Я веду уединённый образ жизни.
      – Только не сегодня! – Она игриво похлопала по столику. – Сегодня вы угостите меня пивом по случаю моего дня рождения. Так что садитесь, мистер…
      – Саймонс.
      Я осторожно опустился на свой стул, который, казалось, норовил выскользнуть из-под меня.
      – А меня зовут миссис Браун. Но давайте забудем обо всех этих условностях. Я Харриет. Похоже на имя няньки времён королевы Виктории, не так ли?
      Она рассмеялась и потянулась за моим стаканом.
      – Харриет! – Само звучание этого имени наполнило мою душу музыкой. – Никакое другое имя не было бы достойно вас.
      – Как вы любезны! – Не отрывая глаз от моего лица, она пальчиком поманила розовощёкую официантку. – Но вы не торопитесь раскрывать своё, дорогой мистер Саймонс. Неужели оно настолько никуда не годится? Позвольте, я угадаю… – Она склонила набок платиновую головку и пригвоздила меня шаловливой улыбкой. – Горацио? Элджинон? Пепегрин?
      – Морли.
      – Чудесно!
      – Вам оно не кажется несколько чопорным?
      – Ничуть. Значительное и очень солидное имя, но есть в нём и что-то игривое.
      – Вы очень добры.
      Я прочистил горло и заелозил на стуле. В раскрытую дверь струился запах олеандра, а на небе неожиданно взошла луна, словно чья-то невидимая рука пустила её из пращи.
      – Я чувствую, что вы романтик, Морли.
      – П-правда?
      – О да! – Смех её был таким же легким и пенистым, как и пиво, стекавшее по бокам глиняной кружки, которую поставила на стол официантка. – Я хорошо разбираюсь в людях, дорогой Морли. Это один из моих талантов. Но давайте поговорим о вас и вашей жизни, наверняка полной удивительных приключений.
      – Да, я довольно много путешествовал.
      – Расскажите же!
      Харриет наклонилась вперёд и обхватила мои пальцы, вцепившиеся в запотевшую кружку. Знойный экзотический запах её духов напомнил мне раскалённое солнце над дикими красными цветами в оазисе посреди пустыни. Я сам не заметил, как поведал ей о своих путешествия по Сахаре. О своей встрече с шейхом Абу эль-Пуккаби и о том, что только самым любимым его жёнам было дозволено пользоваться маслом из тех самых красных цветов, чтобы готовить из него… некие лосьоны, которые нужны только тёмной-претёмной ночью. Затем я рассказал ей о времени, проведённом в австралийском буше, о пребывании на Амазонке, о путешествии по Непалу и о праздном лете на Гавайях.
      – Мне нравятся такие, как вы! Неукротимые и беззаботные.
      Харриет приступила ко второй кружке пива и вытерла пенные усы, которые она перед этим отрастила, что ничуть не уменьшило её очарования.
      – После смерти жены меня ничто больше не удерживало в квартире на Сент-Джонс-Вуд.
      – У вас нет детей?
      – Дочь Жизель. В то время она оканчивала школу и жаждала идти по жизни своим путём. Было бы преступлением обременять её безутешным вдовцом. Я собрал небольшой чемодан, опорожнил копилку на каминной полке и послал дочурке воздушный поцелуй через замочную скважину её спальни. Это было мукой для любящего отца, но, как оказалось, в жизни всё к лучшему. Теперь она замужем, у неё то ли один, то ли двое детей, и живёт она в деревушке под названием Чит… и что-то там такое.
      – Какая очаровательная хозяйственность.
      – Феллс.
      – Что?
      – Читтертон-Феллс, – объяснил я.
      – В самом деле? – Харриет сделала большой глоток пива. – Мне кажется, что моя тётка живёт в местечке с похожим названием. Мы с ней редко видимся по причине глупой семейной ссоры, зовут её Матильда Оклендс. По-моему, именно так звучит фамилия её мужа… Помню, как однажды в детстве приезжала к ней. В девонскую деревню неподалёку от Долиша.
      – Жизель вряд ли живёт там. – Я ощутил, как на меня накатилась волна грусти от того, что потерялась пусть и тонкая, но всё же ниточка с прошлым Харриет. – Она живёт на побережье, а не в Девоне. Дом её построен на рубеже веков и стоит на утёсе рядом с церковью.
      Харриет задумчиво смотрела, как я допиваю свою кружку. Затем она рассмеялась.
      – Вспомнила! Это дом назывался «Оклендс». А фамилия мужа тёти Матильды – Долиш, и живут они на окраине Кембриджа. Вот что делает с людьми возраст: сначала тебя покидает память, а затем и всё остальное. Совсем скоро я буду вынуждена подкрашивать волосы. – Она провела рукой по блестящим платиновым волнам, озорно улыбнулась и изогнула прелестную бровь.
      – Мне трудно поверить, что вам хотя бы на день больше тридцати пяти, – заверил я с пылкой искренностью.
      – Значит, вы слишком долго просидели в пустыне, общаясь лишь с кокосами. – Ей пришлось повысить голос, так как аккордеонист направился к нам, наигрывая «Счастливого бродягу». По счастью, старый пёс, лежавший у двери, внезапно пробудился и с утробным рыком набросился на ноги музыканта, и тот быстро ретировался в дальний угол. – Я люблю, Морли, когда мне говорят комплименты, – грустно продолжала Харриет, – но я вовсе не пустоголовая блондинка. И если вы надеетесь льстивыми речами затащить меня в постель, то я скажу auf Wiedersehen.
      Она потянулась к сумочке.
      – Но я… я ни в коем случае не хотел обидеть вас. – Мой стул с грохотом упал, больно ударив по ноге, но я не спускал глаз с её лица. – Умоляю вас, поверьте, я вовсе не из таких.
      – Возможно… – Она снова села, наблюдая, как я поднимаю стул. – Но женщине нелегко путешествовать в одиночку. Ты почти физически чувствуешь одиночество и хватаешься за каждую возможность дружеской беседы, особенно когда встречаешь соотечественника. Но когда тебе пятьдесят семь, для тебя уже не существует такого понятия, как излишняя осторожность. – К ней внезапно вернулась улыбка. – Давайте, теперь можете мне сказать, что я не выгляжу хотя бы на день старше сорока девяти.
      Мне хотелось сказать ей, что она прекрасна в любом возрасте, но я ограничился словами:
      – Надеюсь, мы сможем узнать друг друга ближе, Харриет.
      – Не будьте таким смиренным, Морли. – Она шлёпнула меня сумочкой. – Почему бы нам не уйти отсюда? Сегодня прекрасный вечер для прогулки.
      Так начались наши слишком недолгие отношения с женщиной, которой суждено было стать светом моей жизни. Это была первая из наших прогулок по улицам Шенбрунна. Мы бродили по извилистым дорожкам парка между клумбами и кустарниками, вдоль берега маленькой речки, которая журчала под мостиками из желтовато-коричневого камня. По словам Харриет, меж валунов прятались тролли, замышляя недоброе. Было в ней что-то эксцентричное, какая-то удивительная беспечность, тем более примечательная, что она приехала в Германию поправить здоровье. Харриет мужественно не вдавалась в подробности своей болезни, только раз упомянула, что дело быстро пошло на поправку благодаря заботе старых друзей, которые пригласили пожить у них столько, сколько она пожелает. Они обитали на Глатцерштрассе, в крошечном городке Летцинне, неподалёку от Шенбрунна.
      Харриет не приглашала меня к себе. Она объяснила, что её друзья предпочитают уединение и ей очень не хотелось бы злоупотреблять их великодушием. Рассказала о престарелой экономке, которая, помимо уборки и стирки, ещё и восхитительно готовит. Харриет утверждала, что её никогда в жизни так не баловали.
      – В этом доме всё идёт как по маслу, – как-то сказала она, когда мы сидели в кафе с клетчатыми скатертями на столах и цветочными горшками на стенах. – Он как небо и земля отличается от моей квартирки в Уимблдоне. Там мне приходилось самой убирать и мыть полы, если я не хотела дожидаться четверга, когда заявлялась миссис Грин. Ты же знаешь, как нелегко найти в Англии хорошую домработницу. Хотя, может, и не знаешь, ты же мужчина и давно не казал носу на родину. Но поверь мне, Морли, было бы глупостью и подлой неблагодарностью жаловаться на жизнь с Анной и Инго.
      – Милая, жалобы – это не для тебя. – Мы далеко продвинулись с того первого вечера в пивной, когда она испугалась, не вынашиваю ли я планы пошлой интрижки. Мы провели вместе много счастливых дней и ночей. – Ты никогда не говоришь о своей болезни.
      – Тише! – Она наклонилась вперёд, дразняще обнажив свои божественные округлости, от которых моя душа неизменно начинала петь. – Ты обещал больше не заговаривать об этом. Нет, меня это не расстраивает, мой нежный исполин. – Она легко прижала палец к моим губам. – Но я хочу оставить это в прошлом. Если бы ты встретил меня два месяца назад, ты бы головы не повернул, а если и повернул, то вскочил бы на первого попавшегося верблюда и ускакал назад в пустыню.
      – Вздор! – Голос мой охрип от волнения.
      – Дорогой, я знаю, что мы не встречали в Шенбрунне верблюдов, но это не значит, что их здесь нет. Просто во время наших прогулок мы не сводим глаз друг с друга.
      – Я не верблюдов имел в виду, и ты это знаешь. – Мне пришлось схватиться за края стола, чтобы сдержать дрожь. Её духи, смешавшись с ароматом свежемолотого кофе и горячего сливового пирога, кружили мне голову. Такого я не испытывал даже в палатке Абу эль-Пуккаби, когда амбре исходило от дымящегося чайника с редкими благовониями и специями в руках одной из его младших жён. – Я хотел сказать, моя Харриет… – С трудом я составлял слова из комка, застрявшего в горле. – Я бы любил тебя, даже если бы от тебя остались только кожа да кости, впалые глаза и лысый череп.
      – Это серьёзное заявление.
      Она поднесла было руки к платиновым волосам, но уронила их, так и не прикоснувшись, а её глаза, когда золотисто-карие, а порой почти чёрные, но неизменно прекрасные, наполнились слезами.
      – Проклятье. Меня следует выволочь на улицу и отстегать кнутом за то, что я заставил тебя плакать.
      В попытке обнять Харриет за плечи я угодил одним локтём в сливовый пирог, а другим в чашку с кофе и вынужден был довольствоваться её запястьем. Человек за соседним столиком, худощавый господин с карикатурно большими усами, поспешно взял газету, но я чувствовал, что он подслушивает, и испытал непривычное для меня желание встать и хорошенько врезать ему. Есть в жизни священные моменты, которые нельзя осквернять вульгарным любопытством. В Англии, разумеется, это не имело бы значения, потому что нас воспитали в презрении к иностранным языкам.
      – О, Морли! – Если Харриет и слышала, как шелестит газетный лист, поскольку уши господина за соседним столиком встали торчком, то она этого не показала. – Я плачу, потому что счастлива. – Она поправила чашку и отскребла пирог от моего локтя. – Но чувствую себя виноватой, что ничем не могу отплатить за твоё… – она понизила голос до шёпота, – чудесное гостеприимство в пансионе фрау Грундман. Такая прекрасная женщина. Такая благородная, в своих ситцевых платьях, как и её сестра, экономка священника церкви в Летцинне. И она с такой готовностью поверила, что я твоя сестра. Не стучит постоянно в дверь с предложением чашечки чая и не маячит в холле, чтобы посмотреть, в котором часу я уехала. Кстати, об отъезде, дорогой мой, когда ты намерен сказать Шенбрунну «прощай»?
      – А как долго ты намерена здесь оставаться, Харриет?
      – До октября или ноября. У меня нет причин спешить с возвращением. Инго с Анной настаивают, чтобы я оставалась до… – Мгновение Харриет неподвижно смотрела прямо перед собой. – До того, пока окончательно их не объем.
      – Но ты же выздоровела? – Человек за газетой не мог меня слышать. Я сам едва себя слышал.
      – Полностью. На этот счёт не может быть ни малейшей тревоги. Мне так сказала цыганка. Она называла себя настоящей цыганкой, в отличие, видимо, от тех, кто видел табор лишь во время недельного праздника в Скегнессе. Несколько недель назад, как раз перед встречей с тобой, она подошла ко мне в парке, где я сидела на скамейке.
      – Она предсказала моё появление в твоей жизни?
      – Она сказала мне, что я встречу замечательного человека, который станет моей судьбой.
      – А о свадебных колокольчиках она не упоминала?
      Передо мной забрезжила надежда.
      – Она рассказала, что я вышла замуж в тридцать лет, что у меня не было детей и что мой бывший муж в конце концов оставил меня ради более молодой женщины. Она также поведала о моём неплохом финансовом положении, что является правдой. Муженёк не стал уговаривать меня забрать всё его имущество, но оставил кое-какие ценные бумаги, которые позволяют мне сравнительно безбедно существовать. Но хватит о нём. Мир праху…
      – Он умер?
      – А я тебе не говорила? – Харриет пожала плечами. – Это действительно очень грустная история. Мой бывший скончался во время медового месяца со своей куколкой. Это случилось на каком-то курорте, и доктор объявил, что покойный, должно быть, перенапрягся при игре в сквош.
      – А цыганка сказала ещё что-нибудь про будущее?
      – Обычный вздор, что надо бояться воды и следить, чтобы не перебежала дорогу чёрная коша. Ничего такого, что может вызвать тревогу.
      И я по непростительной глупости с ней согласился…

      – Мне почему-то кажется, что у сказки плохой конец. – Это Фредди нарушил гнетущее молчание, которое опустилось на комнату, словно кипа старых отсыревших газет.
      – Вероятно, тебе кое-что намекает на это… – Я многозначительно глянула в сторону глиняного горшка, где хранилась женщина, заставившая отца забыть о моей матери.
      – Прошу прощения, я не подумал.
      Фредди склонил голову, словно ребёнок, которому воспитательница в детском саду выговаривает за то, что принёс лягушку. Вид у него был нелепый: двухметровый верзила с бородкой, серьгой в ухе и косицей на затылке, да ещё эта плаксивая мина на физиономии. В это мгновение я ни к кому не испытывал особо тёплых чувств, даже к своему ненаглядному. Бен суетился над моим отцом, словно Флоренс Найтингейл, только вместо медицинского саквояжика у него в руке был графин с бренди. Должно быть, всему виной мой метаболизм. Да и действительно, кто сказал, что уровень доброты в человеке не может падать вместе с количеством сахара в крови? Угостить меня шоколадным батончиком никто не догадался, а если на то пошло, я весь день почти ничего не ела. Я так была занята проводами наших деток, что успела проглотить на завтрак лишь микроскопический огрызок тоста. Обед тоже затерялся меж сборами вещей и сменой постельного белья, чтобы последнее было свежим к нашему возвращению с отдыха, который теперь не состоится.
      – Думаю, папе нужно что-нибудь поесть, прежде чем он попытается закончить рассказ о Харриет.
      Я встала и огляделась по сторонам, словно пыталась вспомнить, куда в последний раз засунула кухню.
      – Нет-нет! Я вряд ли смогу проглотить хотя бы кусочек.
      – Но вы должны, – увещевала небритая мисс Найтингейл, размахивая стаканом с животворным бренди. – Вряд ли вас хорошо покормили в самолёте.
      – Два орешка и полстакана апельсинового сока.
      – Боже! – Казалось, Фредди сейчас разрыдается. – Да вы, наверное, килограммов пять потеряли, пока добрались до Лондона.
      – Может, я смогу заставить себя съесть пару яиц. – Отец героическим усилием занял полувыпрямленное положение. – И чуть-чуть, буквально капельку, голландского соуса. На слегка поджаренном, но не пересушенном хлебце, если вас не затруднит.
      – А несколько ломтиков бекона ты впихнуть в себя не сможешь? – сварливо спросила я.
      – Если это доставит тебе удовольствие, Жизель. – Глаза его снова закрылись, и Фредди прошептал, что побудет с папой, пока мы с Беном станем суетиться на кухне.
      Точнее, он прошипел, что мне надо дать выход своим эмоциям и от души погромыхать посудой, оставив зазубрины на милых сердцу Бена кастрюлях и уронив пару бутылок молока. Фредди всегда видел меня насквозь. Мой драгоценный кузен утверждает, что у него есть преимущество перед другими – он как следует порылся в моих девичьих дневниках. С другой стороны, Бен тоже не без недостатков – он всегда предпочитал считать меня приятным человеком, до тех пор пока неопровержимые свидетельства не говорили об обратном.
      – Это разбивает твоё сердце? – сказал он, открывая холодильник и доставая оттуда упаковку с яйцами, два лимона и пучок спаржи.
      – Что «это»? – Я обогнула его и выудила пластиковую упаковку бекона и бутылку молока.
      – Мысль о том, что человек в возрасте твоего отца потерял голову из-за любви, чтобы в последнюю минуту лишиться её по прихоти безжалостной судьбы.
      – Ужасно!
      Кухня была моим любимым пристанищем. После переезда в Мерлин-корт мы её обновили, отделали мрамором столешницы, установили современное оборудование, но сохранили старинный камин, дабы она не потеряла своего очарования. Но сегодня кухня не смогла оказать умиротворяющего действия на мою растревоженную душу.
      – Что-то не слышно в твоём голосе особого сочувствия.
      – Возможно, потому, что я думаю о маме.
      – Дорогая, я всё прекрасно понимаю, но не могла же ты надеяться, что отец проведёт остаток жизни в трауре.
      Бен склонился над раковиной, нарезая спаржу с пугающим проворством. Мой кот Тобиас, приняв барабанную дробь ножа за выстрелы, возвещающие о начале третьей мировой войны, взлетел на верх буфета, откуда неодобрительно уставился на меня.
      – Тебе, Бен, хорошо говорить – твои Папуля с Мамулей живы и здоровы.
      Я извлекла из холодильника сыр и помидоры для сандвичей и принялась кое-как кромсать хлеб. Фредди не умрёт, если бутерброды выйдут слегка кривоватыми. Он рад любой еде. Сунув в рот корку, я гневно взглянула на спину мужа, который прекратил издеваться над спаржей и теперь засовывал её в кастрюльку. Я знала, что он не любит, когда ему мешают колдовать над плитой, особенно если речь идёт о голландском соусе, но в меня словно бес вселился.
      – Не то чтобы я завидую тебе…
      – Возможно, после недели, проведённой в компании наших отпрысков, Мамуля с Папулей перестанут являть образец счастливой старости.
      – А вот моя мама наверняка была бы без ума от Розы и близнецов.
      – Не сомневаюсь. – Бен отложил в сторону поварёшку и обнял меня. – Её смерть была трагедией, но, уверен, она не хотела бы, чтобы твой отец провёл остаток жизни, оплакивая утрату.
      – Она была нежным и любящим созданием!
      – Вспомни, что Харриет тоже мертва.
      – Это не оправдывает её наглые шашни с моим отцом.
      – Но это ведь не она, а он говорил о свадебных колокольчиках.
      – Небось решила, что заарканила богатого повесу.
      Я высвободилась из объятий мужа.
      – Если Харриет была записной интриганкой, то должна была сообразить, что твой отец живёт в дешёвых пансионах вовсе не по причине экстравагантности.
      Слёзы щипали мне глаза.
      – Бен! Весь последний час я изо всех сил старалась забыть ужасные слова отца.
      – Какие? – Бен покосился на спаржу, недовольно булькавшую в кастрюле.
      – Он сказал, что мама была солью земли.
      – Весьма лестная характеристика.
      – Правда? – Слёзы проворными бусинами катились по моему носу. – Тогда я с ужасом думаю, что ты станешь говорить обо мне после моей трагической смерти.
      – Элли! – На лице Бена были написаны замешательство и раздражение.
      – По-моему, именно так отзываются о заплесневелых секретаршах, которые за сорок лет не сделали ни одной ошибки.
      Возмутительно, если приходится объяснять очевидное. Мою мать можно было назвать кем угодно, только не солью земли. Она совершенно ничего не смыслила в практических вопросах. Мамочка не могла открыть консервную банку, не заглянув в инструкцию и поваренную книгу. Она думала, что выражение «заправить кровать» означает какой-то сложный монтаж, для которого у неё нет необходимых инструментов. И мама ровным счётом ничего не понимала в деньгах. Наверное, она свято верила, что денежки растут на деревьях. Но зато во всём остальном разбиралась прекрасно. Она никогда не пилила отца и никогда не требовала, чтобы он нашёл себе работу. Она делала чудесных кукол и рисовала на стенах фантастических зверушек. Мама считала, что лучшее место для жизни – это мир книг. Она обожала Моцарта и «Битлз». И её ничуть не беспокоили причуды других. Даже когда клептомания тётушки Лулу, родительницы Фредди, переходила все границы, мама лишь улыбалась. Она говорила, что если уж тётушке Лулу непременно надо воровать, то пусть она крадёт у родственников, которые не станут сажать её в каталажку. Надо ведь помнить о малыше Фредди и дядюшке Морисе, пусть он и полное ничтожество.
      У моих ног приземлился пушистый комок. Тобиас, несмотря на все свои выкрутасы, отлично знал, когда я больше всего в нём нуждаюсь. Детям плакаться нельзя. У мужей могут быть вещи поважнее, например голландский соус. Но коты созданы для того, чтобы в самую горькую минуту уткнуться в их шерсть лицом.
      Бен вытер слёзы с моей щеки и пихнул в рот кусочек сыра. Я чувствовала себя использованным носовым платком.
      – Спасибо.
      – Элли, ты всегда говорила, что твой отец обожал твою мать.
      – Я и впрямь так считала, но теперь думаю, что никогда его не знала. Тебе не показалось, что в этой любовной истории, случившейся на исходе лета, кроется нечто большее?
      – В каком смысле?
      – Что моего отца вовлекли в какую-то зловещую историю?
      – И как это ты пришла к столь необычному выводу? – Бен выглядел обеспокоенным.
      – У тебя что, соус свернулся? – сдержанно осведомилась я.
      – Нет, дорогая, это кровь у меня от тебя сворачивается.
      – Да? Так-то ты доверяешь моей интуиции.
      Я раздражённо отшвырнула ни в чём не повинного Тобиаса. Тот, ясное дело, оскорбился и нырнул под стол. Движимая раскаянием, я налила в блюдце молока, поставила ему под нос и предприняла героическую попытку взять себя в руки. Как можно рассчитывать на то, чтобы Бен понял причину моего беспокойства, когда я сама в ней не уверена?
      – Мне не понравилось, что папа упомянул о цыганке.
      – О той, что гадала Харриет? Обычный цыганский вздор. – Бен выдавил в соус лимонный сок и плотоядно улыбнулся. – Вода и чёрные кошки! Могла бы придумать что-нибудь пооригинальнее.
      – Та цыганка сказала ещё кое-что и, по словам Харриет, попала в самую точку.
      – Каждый из нас способен на удачные догадки.
      Именно это я твердила себе сегодня днём на Рыночной площади. Образ цыганки был так ярок, что мне на миг почудилось, будто я смотрю в её тёмно-карие глаза, вдыхаю дым её сигареты. Я вновь накинулась на хлеб.
      – И та женщина сказала Харриет, что она самая настоящая цыганка.
      – Ну и что?
      Бен покончил с голландским соусом и теперь глазел на кастрюлю со спаржей, выжидая момент, чтобы снять её с огня. Прошло несколько томительных мгновений, прежде чем он опять заговорил. И голос его звучал до отвращения беззаботно.
      – Наверное, эта гадалка входит в цыганский профсоюз, который требует от своих членов уведомлять клиентов, что те имеют дело не с каким-то дешёвым сбродом, а с настоящими профессионалами.
      – Ну, я не сказала бы, что это было дёшево.
      – Откуда ты знаешь?
      – Сегодня я тоже беседовала с цыганкой. – Отодвинув тарелку с сандвичами, я поставила локти на стол и подпёрла ладонями подбородок. – Именно об этом всё время и порываюсь тебе рассказать. Цыганка с нашей Рыночной площади так и заявила: «Я настоящая цыганка». Точь-в-точь как в рассказе отца. И она многое сообщила абсолютно верно: о смерти мамы, о том, сколько у меня детей, даже упомянула о третьем, который не имеет прямого отношения к нашей семье. И сколько я ни пытаюсь уверить себя, что это всего лишь совпадение, мне не удаётся.
      – Значит, она получила сведения от кого-то, кто хорошо тебя знает.
      – Так я и решила. К тому же встретила по дороге миссис Портер. А уж она любительница посудачить. Правда, мне кажется, что я никогда не рассказывала ей о папе, но она могла услышать о нём от кого-нибудь ещё. Например, от Фредди. Я пару раз видела, как он подносил ей сумки с продуктами. Но ведь моя цыганка предсказала приезд папы в Мерлин-корт. Стоило мне с ней поговорить, как он материализовался в нашем доме. Что ты обо всём этом думаешь?
      – Подожди-ка, подожди-ка. – По блеску в сине-зелёных глазах Бена я поняла, что он совершенно забыл о яйцах. – Пусть твоя цыганка и в самом деле профессионалка высочайшего класса, но чего ты взяла, что и с Харриет разговаривала тоже она?
      – Ну, так далеко я не захожу. Скорее считаю, что эти две гадалки могут находиться в сговоре.
      – Нет, это явная натяжка, Элли. Вспомни, цыганки объявились в разных странах. Да и какой может быть мотив?
      – Если бы знала, то сама бы зарабатывала на жизнь предсказаниями. Но ты не находишь такое совпадение по меньшей мере странным? И это ещё не всё! – Я налила себе большой стакан молока. – Стоило мне упомянуть, что мы с тобой завтра отправляемся во Францию, как моя цыганка тут же сменила курс и перестала пророчить мне грядущее счастье и долгие годы. Она недвусмысленно заявила, что, если мы отправимся в путешествие, может случиться нечто ужасное. Ох, Бен, по дороге домой я никак не могла избавиться от какой-то неясной тревоги. Решила ничего не рассказывать тебе, чтобы ты не поднял меня на смех, но тут объявился папочка и… А что, если беда грозит нашим детям? Мы укатим во Францию, а они…
      Залпом осушив стакан, я со стуком поставила его в раковину. Бен медлил с ответом, ероша свои чёрные кудри.
      – Так ты думаешь, что цыганка не только обладает талантом ясновидения, но ещё и пыталась запугать тебя?
      – А ты так не считаешь?
      – На мой взгляд, это слишком далеко идущий вывод.
      – Пусть так. Мой отец встречает в Германии женщину. Женщину, о которой он не знает ничего, кроме того, что она сама ему сообщила. Она даже не даёт ему познакомиться с людьми, у которых остановилась. А в скором времени папа возвращается в Англию и оказывается на пороге нашего дома с её прахом под мышкой.
      – Элли, не подозреваешь же ты, что её убили?
      – У меня нет оснований что-либо подозревать, но не мешало бы узнать, как умерла эта самая Харриет.
      – Тогда нам лучше вернуться в гостиную, прихватив яйца для твоего отца. Почему бы тебе не поболтать с ним, а я тут быстренько управлюсь с готовкой?
      Мой благодарный поцелуй на щеке Бена прервал телефонный звонок. Поспешив в холл, я сняла трубку, ожидая услышать голос свекрови с известием, что близнецы хотят пожелать мамочке спокойной ночи.
      – Алло? – Голос напоминал свист выходящего из воздушного шарика воздуха. – Это правильный номер?
      – А какой вам нужен?
      – Номер, где можно найти Морли Саймонса. – Голос превратился в тихий неразборчивый шёпот. Тётушка Астрид, родительница моей омерзительно прекрасной кузины Ванессы, утверждает, что с помощью тихого детского голоска проще всего управлять ситуацией, поскольку слушатель пребывает в напряжении, пытаясь разобрать слова.
      – Вы не могли бы говорить громче?
      – Он уже приехал? – Голос повысился на десятую долю децибела.
      – Да. – Я подавила желание крикнуть.
      – Тогда передайте ему, что я со своими сёстрами приеду завтра.
      – И как вас представить?
      – Просто скажите мистеру Саймонсу, что это родственники Харриет. Мы приедем за ней, как он и просил в своём письме. – Я расслышала в трубке приглушённые голоса, потом раздался сдавленный писк, словно кто-то ущипнул говорящего за задницу. – И будьте так добры, вставьте ему в петлицу красную розу, чтобы мы могли его узнать.
      Ага, среди других мужчин крупного телосложения, толпящихся в Мерлин-корте, словно это вокзал Ватерлоо… В телефонной трубке зазвучали короткие гудки, а я осталась стоять с разинутым ртом, спрашивая себя, что за безумие вторглось в мою жизнь.

      Про своего отца я могла твёрдо сказать лишь одно: он не из тех невыносимых субъектов, что истерично требуют еды, а когда им вручают поднос, прикрытый чистой льняной салфеткой, с розой в маленькой вазочке, капризно объявляют, что они слишком устали и не в состоянии проглотить ни кусочка. Нет, папочка в считанные минуты уничтожил все яйца, дымящуюся спаржу и целую груду поджаренного бекона. Фредди, которому пришлось довольствоваться сандвичами с сыром и помидорами, жалостливо шевелил носом, втягивая ароматы яств, которые ему не достались. Надо сказать, мой кузен вёл себя вполне прилично и всего лишь шесть раз заметил, что чувствует себя маленькой сироткой Анни из ближайшего приюта.
      Я не стала рассказывать папе о телефонном звонке, пока он не подчистил всё до последнего яичного желтка и Бен не отнёс поднос на безопасное расстояние. Откровенного говоря, я побаивалась, что, услышав новость, папочка упадёт в обморок и диван превратится в носилки. Но он на удивление героически перенёс предстоящую разлуку с Харриет. Правда, шумно вздохнул и на мгновение погрузил лицо льняную салфетку, но стойко воздержался от того, чтобы устроить сцену из викторианской мелодрамы.
      – Моя возлюбленная пожелала бы, чтобы я проявил мужество. – Папа произнёс эти слова с ласкающим слух достоинством.
      – Хотите кусочек сандвича? – любезно предложил Фредди.
      Римский нос отца дёрнулся то ли от отвращения, то ли по причине слабости плоти (и немалой, надо сказать, плоти). Как бы то ни было, он справился с собой и отклонил предложение.
      – А теперь я хотел бы уединиться в своей спальне. Мне всё равно, Жизель, пусть это будет тесная каморка в углу чердака, где через разбитые стёкла хлещут дождевые струи, а в углах напоминанием о близкой смерти притаилась затхлость.
      – Боюсь, у нас не найдётся столь живописной комнаты.
      – Может, вы с Беном отдадите дядюшке Морли свою? – Фредди всегда был щедрым хозяином в чужом доме.
      – Нет-нет! Не хочу и слышать об этом, – торопливо пробормотал папа. – Вряд ли дорогой Бенсон пожелает спать со мной. У меня есть привычка загребать под себя все простыни. По крайней мере, так говорила твоя мать, Жизель. – Упоминание о маме прозвучало очень трогательно, но я не успела умилиться, так как папа не замедлил испортить впечатление: – Разумеется, Харриет никогда не жаловалась.
      Эта наглая Харриет была святой ещё до того, как отправилась навстречу трубному гласу, с отвращением подумала я, наблюдая, как Бен помогает папе встать. Хотя для этой работы больше подошла бы пара подъёмных кранов. Хорошо бы Фредди убраться к себе в коттедж. Вместо этого мой тактичный кузен замер в дверях гостиной с таким видом, словно ему не давали покоя лавры Харриет и он тоже рассчитывал на канонизацию.
      – Всё, что мне нужно, это кровать, – бубнил папочка тоном человека, слышавшего, как Ворон шепчет своё «никогда». – Ни обои, ни пузырьки с одеколоном на туалетном столике мне не требуются.
      – А ночной колпак тебе не нужен? – спросила я, поглядывая на бренди.
      Он покачал головой, как будто собирался вот-вот покинуть этот бренный мир.
      – Разве что Фредди будет так любезен отнести наверх графин и бокал.
      – С удовольствием, дорогой дядюшка! – Отзывчивый малый наконец отлепился от дверного косяка.
      – Я и сама могу поухаживать за тобой.
      – Но я надеялся, что ты принесёшь Харриет. – Папа посмотрел на меня со страдальческой мольбой. – Как бы мне ни хотелось самому выполнить сию почтенную обязанность, боюсь, эти слабые руки слишком сильно дрожат. К трагедии добавилось бы неслыханное надругательство, если бы я рассыпал мою бедную возлюбленную на лестнице.
      – Здравая мысль, старина… то есть дядя, – встрял святой Фредерик. – Вам ещё предстоит познакомиться с нашей грозной миссис Мэллой, но могу сразу сказать, что лишняя возня с пылесосом ей не понравится.
      – Харриет отнесу я, – пресёк наши препирательства Бен, решительно направляясь к кофейному столику.
      – А почему бы не оставить её здесь? – прошипела я, когда он проходил мимо. – Можешь называть меня ханжой, но мне не нравится, что папа будет ночевать вместе с урной под подушкой.
      – Дорогая, – ответил Бен одними губами, – детей здесь нет, так что это не может никого шокировать. Если твоему отцу так будет лучше, кто мы такие, чтобы его судить? Кроме того, они ведь не в первый раз будут спать вместе.
      Ох уж эти мужчины! Я отвернулась от Бена, прежде чем он успел поделиться со мной соображением, что отец когда-то занимался сексом и с моей матерью. Ведь за версту видно, что я предпочитаю оставить Харриет ночевать там, где она сейчас и пребывает, – на каминной полке в гостиной. Может, это и суеверие, может, глупость, но я чуяла, что за урной кроется что-то дурное. И хотя я была слегка рассержена на папочку, мне вовсе не хотелось, чтобы ночью он подвергался колдовским чарам. Я всё никак не могла выбросить из головы проницательных цыганок. А вдруг Харриет при жизни до смерти боялась воды и обожала чёрных кошек?..
      Папиного чемодана в холле не оказалось, но эта маленькая загадка разъяснилась, когда Фредди во всех подробностях поведал нам, как он, умирая от усердия, волок его наверх. Взбираясь по лестнице церемониальным шагом, приличествующим трауру, я размышляла над вопросом, как бы выведать у папы, не случилось ли в Шенбрунне какой-нибудь неприятности… конечно, помимо смерти Харриет.
      День выдался тяжёлый, и мысли мои расползались в разных направлениях. То я рисовала картины из шпионских романов. То представляла наёмного убийцу, которому отвергнутый любовник или бывший муж заплатил за убийство Харриет. Может, она связалась с папой потому, что чувствовала себя в большей безопасности, когда рядом мужчина? А что, если – я чуть не споткнулась на последней ступеньке – эти негодяи теперь охотятся за папой, потому что он, сам того не подозревая, знает что-то этакое? Мне вдруг вспомнился человек, который толкнул отца на эскалаторе. И как его спутник подхватил чемодан отца. Можете сколько угодно уверять, будто я окончательно спятила! Но ведь в жизни всякое бывает… Разве моя мама не погибла, упав с лестницы над железнодорожными путями? Так что папа вполне мог, сам того не ведая, впутаться в какую-нибудь опасную историю.
      Гулкий стук вернул меня к действительности. Это Бен споткнулся о чемодан, оставленный кузеном посреди лестничной площадки, которую мы несколько возвышенно называли галереей. На «галерее» настаивала миссис Мэллой. Наверное, мечтая, что её портрет когда-нибудь украсит стену и публика с путеводителями в руках станет перегибаться через бархатные канаты, тщетно надеясь проникнуть в тайну загадочной улыбки. А вот в тревожном вопле моего папы не было ровным счётом ничего загадочного – споткнувшись, Бен едва не выронил уродливый глиняный горшок, громко именуемый погребальной урной.
      – Ух ты! – Фредди мотнул головой, едва не заехав мне в глаз своей косицей. К счастью, графин с бренди в его руках не шелохнулся.
      – Не самое удачное место для чемодана, – пробурчала я.
      – А где я должен был его поставить, милая кузина? – обиженно вопросил он.
      – Например, у двери в комнату.
      – Но я понятия не имею, какие апартаменты вы отвели дядюшке Морли.
      – Вы что, до утра там собираетесь пререкаться?
      Голос Бена звучал невероятно устало, и только тут до меня дошло, что для него это тоже был не самый лучший день. Он ждал поездки во Францию, даже больше, чем я. И вот в мгновение ока пришлось смириться с тем, что весёлый Париж сделал ручкой, а наше жилище превратилось в подобие морга.
      Открыв ближайшую дверь, я сказала:
      – Думаю, папа может устроиться здесь. Кровать застелена, а из окна открывается чудесный вид на море.
      Последнее замечание было на редкость глупым. Отец находился в безутешном состоянии, и не стоит поощрять его свести счёты с жизнью, выкинувшись со второго этажа. После смерти мамы он поговаривал о самоубийстве, но решил повременить и сбросить несколько фунтов, дабы мне не пришлось тратиться на большой гроб, хотя прежние размеры моего заботливого родителя не превышали и пятой части его нынешних. К счастью, мрачные думы быстро оставили тогда папу. Вероятно, не последнюю роль сыграло замечание тётушки Лулу, которая глубокомысленно сказала, что, должно быть, моя мама сейчас вовсю устраивает карьеру на том свете и не стоит ей мешать. Тётя Лулу, может, и была полной кретинкой, но на неё иногда находили минуты озарения. Воспоминание о том, что папа тяжело переживал мамину кончину, немного приободрило меня.
      Мы вошли в комнату, выдержанную в бежевых тонах. Обстановка была совершенно нейтральной, я бы даже сказала безвредной, но папа, словно рассерженный медведь в клетке, тут же принялся рыскать между кроватью и туалетным столиком, не сводя глаз с Бена, прижимавшего к животу глиняную кринку с прахом несравненной Харриет.
      – В чём дело, дядюшка Морли? – Фредди водрузил поднос с графином на сундук, который служил столом, и, бесцеремонно оттолкнув меня, шлёпнулся в единственное кресло.
      – Харриет эта комната не понравилась бы. – Папа недовольно причмокнул.
      – Это почему же?
      Меня так и подмывало сказать, что отныне Харриет несколько ограничена в своих претензиях, но, поскольку среди нас находился глиняный горшок, я воздержалась от грубостей.
      – Ей не понравилась бы эта картина с лисьей охотой.
      – Неужели у Харриет начисто отсутствовал инстинкт убийцы?
      – Харриет была хрупким цветком жизни! Она ненавидела насилие! – Глаза отца яростно сверкнула. – Помню, как однажды вечером мы сидели в той самой пивнушке, где впервые встретились, и Харриет тихо прошептала, что не любит причинять людям физические страдания. Я тогда слегка подивился, она ведь и мыши не могла обидеть, не то что человека.
      Папа отобрал у Бена горшок и принялся нежно поглаживать его шершавые бока. Несколько минут мы молча глазели на него, не решаясь вернуть на землю. Но вот он поставил урну на тумбочку и некоторое время с нежностью созерцал её, после чего послал горшку воздушный поцелуй.
      – Приятных снов, любимая.
      С этими словами папа рухнул на кровать и обессилено смежил веки.
      – Не перестарайся с бренди, Бентвик, – слабо проговорил он.
      – Ни в коем случае.
      Бен занялся бренди, а я сунула нос в шкаф, дабы убедиться, что там нет никаких скелетов. Из коридора деликатное верещание – это дал о себе знать телефон в нашей спальне. На этот раз уж точно Мамуля с Папулей спешат доложить о наших детках. Скорее всего, отпрыски давным-давно крепко спят, но моё материнское сердце забилось быстрее. А вдруг Роза подавилась соской? Или Эбби надела на голову кастрюлю? Или Тэм выпрыгнул из окна со скатертью в качестве парашюта?..
      Телефон перестал звонить.
      – Наверное, Фредди взял трубку.
      – Да, но… – я направилась к двери.
      – Элли, успокойся, если что-нибудь важное, он тотчас прискачет сюда.
      – А тем временем, – папа поудобнее устроился на подушках и с жертвенным видом, словно микстуру, глотнул бренди, – я продолжу душераздирающий рассказ о моих последних днях с Харриет.
      – Да-да, папочка, но чуть позже.
      Я качалась, словно маятник, между кроватью и дверью, когда на пороге с мрачным видом вырос Фредди:
      – Это папаша.
      – Дядя Морис?
      – Насколько я знаю, у меня нет другого папаши.
      – И что он хочет? – Бен взирал на моего кузена и своего друга с неподдельной тревогой.
      – Можно мне глоток бренди? – Фредди слепо пошарил рукой в воздухе и сомнамбулой побрёл к комоду. – Полагаю, у меня хватит мужества с этим справиться, но это будет нелегко. – Голос его дрогнул. – В самых скупых словах… с моей мамашей дела обстоят прескверно.
      – Она умирает?! – Бен нервно сунул ему графин.
      – Бедная тётя Лулу! – прошептала я.
      – Вовсе нет. – Фредди дотащился до кровати и рухнул на папины ноги. – Хотя, если судить по голосу папаши, он предпочёл бы видеть её при последнем издыхании. И должен сказать, что на этот раз мамаша действительно дошла до ручки. – Вытащив из графина пробку, он судорожно потянул носом. – Она спуталась с дурной компанией. С крупными магазинными ворами, подделывателями документов, даже с парочкой грабителей поездов.
      – Где она с ними познакомилась? – спросили мы с Беном в один голос.
      – В исправительном центре, где недавно проходила лечение.
      – Тётушка Лулу – клептоманка, – сообщила я папе, который возился на кровати, пытаясь освободить ноги.
      – Таковы уж нынешние времена. Каждая женщина стремится сделать карьеру.
      – Вряд ли дядя Морис мог ожидать, что тётушка Лулу в шестьдесят лет вдруг утихомирится и заинтересуется техникой макраме или садоводством.
      – Это была папашина идея – отправить её в Оклендс. – По вполне понятным причинам в голосе Фредди не чувствовалось радости. – А сегодня вечером он застукал в гостиной сеанс групповой терапии. Видимо, такие сборища являются обязательным условием выписки чокнутых после лечения в психушки.
      – Ну и что? – Бен пожал плечами. – С какой стати твой отец взбеленился?
      – Вот и я его о том же спросил. – Фредди ещё раз вдохнул запах бренди. – Так папаша выложил как на духу: оказывается, матушка и её банда обсуждали ограбление местного отделения банка «Ллойдс» – о «Барклиз» или «Мидленд» не могло быть и речи, поскольку некоторые из этой братии имеют там счета, и моральные соображения, видимо, не позволяют им воровать свои собственные денежки.
      Папа содрогнулся. Меня несколько удивило, что он не сделал попытку заткнуть глиняному горшку уши.
      – Всё дело в том, – мужественно продолжал Фредди, – что это отчасти и моя вина. Если бы я был хорошим сыном, а не полным олухом, мамаша, наверное, довольствовалась бы консервированием фруктов и игрой в бридж. Так что теперь настало время расплаты. Завтра папаша привезёт её в Мерлин-корт. Прикуёт к себе наручниками – и вперёд. Поживёт у меня, взаперти, на хлебе и воде, пока я не вобью в её голову немного здравого смысла. Я даже рассчитываю сводить её в церковь. – Мой несчастный кузен посмотрел на меня затравленными глазами. – Элли, я не знаю, как смогу это выдержать. С этим новым священником, который без конца распинается о своём любимом святом Этельворте… или как там его звали? И с его жёнушкой. Она, правда, дала мне главную роль в пьесе. Но если я начну каждый раз появляться в церкви к открытию, она вообразит, что я вознамерился жениться на её рябой племяннице Рут. А мне эту девицу даже ради искусства целовать противно.
      Я всем сердцем сочувствовала Фредди, хотя и для себя приберегла немного жалости. Тётушка Лулу, помимо ловкости рук, обладала талантом сбегать из любой кутузки с искусностью Гудини. А если так, то, значит, она целыми днями станет торчать в Мерлин-корте. Подумать только, завтра утром мы с Беном должны были уехать во Францию! Я уже собиралась сказать Фредди, что нет худа без добра, когда отец разродился завершающей главой «Жизни с Харриет».

      – Будь моя воля, – нежно сказал я ей, – я бы сделал так, чтобы всю оставшуюся жизнь над твоей головой светило солнце. Но поскольку Господь не уполномочил меня заведовать погодой, ты должна сказать, самая лучшая из всех Харриет на свете, что я могу сделать, дабы твоё счастье стало полным…
      – Дорогой, ты можешь купить мне ещё пива.
      Она подалась вперёд и одарила меня одной из самых озорных своих улыбок. Стоял солнечный ветреный день. На ней было платье, которое чудесно оттеняло золотистый загар. Мы сидели в нашей излюбленной пивнушке. Старый пёс лежал в дверях, нежась на солнышке. Воздух был напоен одуряющим ароматом олеандра. И ни одна из посетительниц, что сидели за другими столиками, не казалась мне такой женственной, как моя милая Харриет.
      Я подозвал официантку, ту саму девушку с косичкой, что обслуживала нас в первый раз. Теперь мы были ей хорошо знакомы, и она всегда с улыбкой встречала verlieben (Влюблённых), как она нас называла. Через несколько минут официантка вернулась с наполненной до краёв кружкой и поставила пиво перед Харриет.
      – У вас такие счастливые лица, что мне самой хочется смеяться. – Она стояла, вытирая руки о белый фартук и глядя на нас довольными глазами, словно ребёнок, которому вручили подарок. – Я часто говорю моему Альберту: «У нас должна быть такая же старость. Наши сердца должны биться сильнее, а в головах должны петь птицы».
      Девушка улыбнулась и отошла. Харриет, заметив моё нахмурившееся лицо, рассмеялась:
      – Дорогой Морли, я знаю, ты считаешь меня чуть ли не младенцем, но суть в том, что я по меньшей мере женщина средних лет. Для такой юной девушки я и впрямь глубокая старух. Возможно, мне пора кое-что предпринять. Например, испробовать новые тени для век.
      – Не надо ничего менять! – Сердце моё забилось от прилива чувств.
      – Какая неистовость! – воскликнула Харриет, отшатываясь в притворном ужасе.
      – Только потому, что я без ума от тебя.
      – Знаю. – Карие глаза Харриет стали почти чёрными. – И искренне верю, что ты сделаешь для меня всё на свете.
      – Я преподнесу тебе луну на тарелке, усеянной звёздами.
      – На самом деле я хочу, – произнесла она, уткнувшись в пивную пену, – чтобы ты дал мне обещание.
      – Всё, что угодно, дорогая!
      – Это должна быть торжественная клятва.
      – Непременно!
      – Даже не зная, о чём я тебя прошу?
      – Я желаю лишь одного… Моё самое горячее желание, моя обожаемая, чтобы этой клятвой я оказал себе великую честь и взял тебя в жёны.
      – Морли, мы уже обсуждали этот вопрос. Мне казалось, ты понял, что я не могу выйти за тебя замуж. Не сейчас… до тех пор, пока я не удостоверюсь, что болезнь не вернётся. Я знаю, что это неразумно, но страх не отступает в ту же минуту, когда тебе говорят, что ты здоров. Может, через несколько месяцев, когда я по-настоящему в это поверю. Сердцем… – Харриет прижала руку к груди. – Сердцем я поверю в слова врачей. Будто я ходячее чудо, которому назначено жить вечно. А в этих краях, – на её устах вновь появилась озорная улыбка, – склонны верить в чудеса. Это часть здешней культуры, такая же, как эдельвейсы, яблочный пирог и древние старики. Но если со мной что-то случится, обещай, Морли, что ты отвезёшь меня… то есть мой прах… назад в Англию.
      – Ангел мой!
      – Дорогой, не перебивай меня. – Она помолчала, нервно кусая губы. – Я никогда не считала себя сентиментальной, но ведь мне никогда ещё не доводилось быть так близко к смерти.
      Харриет заплакала, её лицо исказилось, стало почти неузнаваемым. Мне вдруг показалось, что я теряю её, теряю навсегда, и понадобятся все мои силы, чтобы оттащить возлюбленную души моей от края адской бездны.
      – Харриет, клянусь выполнить твою просьбу.
      – Спасибо, Морли, спасибо.
      – Но с тобой ничего не случится.
      – Нет-нет, конечно, не случится. Просто я женщина, вот и всё. – Она символически пригубила пиво и встала. – Давай пройдёмся, дорогой. И ты расскажешь мне о своей семье. В конце концов, если когда-нибудь я познакомлюсь с твоими родственниками, мне следует знать о них побольше.
      – Ты не можешь им не понравиться.
      Я положил на стол деньги и теперь смотрел на Харриет глазами, полными слёз.
      – Твоя дочь может обидеться.
      – Почему? У Жизель своя жизнь.
      – Она может не смириться с мыслью, что место её матери заняла какая-то незнакомка.
      Харриет взяла меня под руку, и мы вышли на улицу, вдоль которой расположились Fachwerkh?user, очаровательные немецкие домики с высокими фронтонами и разноцветными витражами. Для прохожих мы, вероятно, выглядели идеальной, счастливой парой. У меня вдруг словно крылья выросли. Я буквально пустился вскачь. Поразительное проворство для человека моей комплекции.
      – Любимая, – вскричал я, восторженно взирая на точеный профиль Харриет, – могу я воспринимать эти глупые тревоги как знак того, что ты когда-нибудь, быть может даже в самом недалёком будущем, смилостивишься и выйдешь за меня замуж?
      – Дорогой Морли! – Она остановилась посреди мостовой, положила руки на мои плечи и посмотрела на меня потемневшими от подступающих слёз глазами. – Как бы я хотела, чтобы так оно и было! Чтобы мы с тобой вместе шли по жизни, нежась под солнечными лучами или скрываясь под одним зонтом, когда судьба насылает на нас дождь. Тогда сбудется то, на что я никогда не позволяла себе надеяться. Я всегда считала, что мечты сбываются только у других, у честных, благородных, трудолюбивых людей, заслуживших награду своим безупречным поведением.
      – Что за глупости! – Сказал я, целуя её на глазах у всех зевак. – Никто не заслуживает счастья больше тебя, дорогая Харриет.
      Она глубоко вздохнула и тихонько рассмеялась.
      – Думаю, мне действительно стоит выйти за тебя. Может, тогда ты поймёшь, что не стоит поддаваться чарам платиновых блондинок, любящих пешие прогулки.
      Взяв под руку, она потащила меня по улице. Собрав всю свою волю, я сумел совладать со странным желанием поторопить её в этом вопросе. Наслаждайся моментом, Морли, сказал я себе, когда мы пришли на наше любимое место на берегу реки, где тенистыми группками росли ели, а между камней – сказочные красно-белые мухоморы. Разумеется, я думал о том, что нас впереди ждёт немало безмятежных дней, бледно-жёлтых рассветов и вечеров, полных звёздного очарования.
      – Но не завтра, – сказала Харриет, когда мы прислонились к поросшему мхом стволу плакучей ивы, наблюдая, как выводок уток во главе с величественной мамашей вошёл в тёмно-коричневые воды и поплыл под маленьких каменный мост. – Завтра я не смогу увидеться с тобой, так как у меня назначена встреча, и я не знаю, когда освобожусь.
      – С врачом?
      Птица, которая последние пять минут пела нам серенаду, смолкла на середине трели, и солнце скрылось за тучей, хотя ещё мгновение назад никаких туч не было.
      – Нет, дорогой. Это тайна, и я тебе больше о ней ничего не скажу. Ну, не надо! – Она нежно провела пальцем по моему лицу. – Это хорошая тайна. По крайней мере, я надеюсь, что она тебе понравится. А сейчас, мне кажется, хлынет дождь.
      Прежде чем я успел открыть рот, тишину разорвали гулкие раскаты грома. Плакучая ива закачалась, словно веер в руках готовой упасть в обморок дебютантки. Небо налилось свинцом, и не успели мы даже подумать о зонтике, как на нас обрушились потоки воды. И хотя нам удалось сразу же поймать такси, в пансион мы прибыли в плачевном состоянии.
      Фрау Грундман, самая радушная из всех хозяек, проворно принесла нам по чашке ароматного какао. Протянув Харриет махровый халат, она посоветовала ей принять горячую ванну. Более того, старушка была столь любезна, что предложила ей положить одежду в сушилку. Я не сомневался, что мой промокший ангел подхватит смертельную простуду. Когда я сказал Харриет об этом, она лишь беззаботно рассмеялась и обозвала меня глупышкой. Но, вернувшись из кухни с пузырьком аспирина, я с ужасом обнаружил, что глаза у Харриет уже покраснели. Естественно, я велел ей немедленно лечь в постель. Я расписывал ей достоинства стёганого одеяла. Я наполнил грелку из чайника, которым пользовался для утреннего чая. Я даже предложил ей почитать из «Оксфордского сборника английской поэзии», пока она будет засыпать. Её любимым стихотворением было «К Алтее из темницы», где говорится о каменных стенах, железных решётках и так далее. Харриет всегда нравился тот пафос, который придавал каждому звучному слогу мой рокочущий на грани слёз голос. Но в этот раз ничего не вышло. Мне не удалось порадовать её нетленными шедеврами Ричарда Лавлейса ((1618–1657) – английский поэт. «К Алтее из темницы» – самое знаменитое его стихотворение).
      Моя обожаемая настояла на том, что ей лучше вернуться в Летцинн, на Глатцерштрассе. Она обещала своим друзьям, чья фамилия Фелькель, что проведёт вечер с ними. Харриет в последнее время так мало их видела, а завтра она весь день будет отсутствовать. Вновь это упоминание о сюрпризе, который она для меня приберегла. Но теперь у меня не было никакого желания вдаваться в подробности, все мои мысли занимала её простуда. Как я только её ни умолял, чтобы она приняла ванну, которую столь предусмотрительно предложила добрая хозяйка, всё впустую. Харриет согласилась лишь допить какао.
      Дождь прекратился, но в любую минуту мог полить с новой силой. И хотя у меня с собой был зонтик, я чувствовал, что не в силах оградить возлюбленную от стихии или, если хотите, от судьбы. Мы медленно дошли до угла, надеясь и одновременно страшась, что рядом остановится такси.
      – Дорогой, не надо так расстраиваться. – Харриет взяла меня под руку. Мимо пронеслась машина, обдав нас фонтанами брызг. – Обещаю, что не подхвачу воспаления лёгких. Честное слово, мне не хотелось причинять фрау Грундман лишние хлопоты, а у себя в Летцинне я могу сколько угодно нежиться в ванне, не опасаясь извести всю горячую воду.
      – Как я могу не беспокоиться, зная, что ты насквозь промокла.
      – Морли, ты так и сам заболеешь от тревоги за меня. – Харриет замахала руками, призывая такси, показавшееся вдалеке.
      Автомобиль затормозил, и, прежде чем я успел что-то предпринять, Харриет уже забралась в машину и опустила стекло. Всего на пару дюймов, чтобы я не мог разглядеть её лицо.
      – До свидания, дорогой. Это было чудесно от начала до конца. Я хочу сказать, что сегодня был прекрасный день. А теперь поторопись обратно к фрау Грундман, и пусть она даст тебе ещё какао.
      – Харриет! – Я забарабанил по стеклу, но такси сорвалось с места и быстро растворилось в вечернем сумраке.
      Дождевые струи яростно хлестнули меня по лицу, я уныло раскрыл зонт и побрёл в своей пансион.
      Весь остаток вечера меня не покидало дурное настроение. Перед сном я выпил стакан самодельного перечного шнапса, приготовленного фрау Грундман, а наутро проснулся, по-прежнему чувствуя себя не в своей тарелке. Я взглянул на солнечные дорожки, прочерченные на полу, и душа моя преисполнилась ещё большего уныния, ибо что такое солнечный свет без Харриет? Позвонить, надо ей позвонить!
      Но у её хозяев, этих самых Фелькелей, не было телефона. Харриет объяснила, что это одна из причуд – мелкий пустячок в сравнении с их безмерной щедростью. Ближе к полудню я заставил себя совершить небольшой моцион и по пути заглянул в пару кондитерских. Сочный изюм в сочетании с ванильными хлопьями немного взбодрил меня. Я даже завернул в близлежащий кинотеатр, где посмотрел американский фильм, после которого проникся гордостью за своё сугубо британское происхождение. На этой высокой ноте я вернулся в пансион и лишь совсем чуть-чуть расстроился, когда добрейшая фрау сообщила, что Харриет ещё не звонила. Ведь моя любимая говорила, что она, возможно, будет занята почти весь день. Призвав на помощь терпение, я вяло запихнул в себя обед, состоящий из свиной ножки с квашеной капустой и клёцками. Репертуар фрау Грундман не отличался разнообразием, но готовила она превосходно и никогда не скупилась на добавку. В это время в пансионе гостила ещё только одна пара. Японцы. И всё же после еды я задержался в столовой, чтобы выпить стакан вишнёвой наливки и перекинуться парой дружеских слов с соседями. Похоже, обитатели далёких островов к моим усилиям отнеслись благожелательно, даже если они и не поняли ни слова. Жаль, ибо я рассказывал про мою единственную дочь, что проживает в Читтертон-Феллс, очаровательной английской деревушке. Я даже выразил надежду, что милые японцы непременно нанесут ей продолжительный визит, если случайно окажутся в тех краях.
      К себе в комнату я вернулся немного приободрившимся. Но по мере того как сумерки сменялись ночной мглой, на сердце становилось всё тяжелее. Возможно, часть ответственности за это лежит на клёцках. Но как же я томился без Харриет! От напряжённого ожидания телефонного звонка у меня заболели уши. В конце концов я погрузился в беспокойный сон, однако каждые два часа подпрыгивал на кровати, уверенный, что рядом надрывается телефон, но всё было тихо и спокойно, как в могиле.
      И вот наступил рассвет, а с ним возродилась и надежда. Я сказал себе, что веду себя как последний глупец. Должно быть, Харриет вернулась в Летцинн очень поздно и постеснялась тревожить меня в неурочный час. Скоро она будет рядом со мной, услаждая мой слух подробностями вчерашнего дня. А когда наступило позднее утро и Харриет так и не появилась, я убедил себя, что она ещё спит.
      После полудня я принялся беспокойно расхаживать по комнате. К вечеру же находился в таком смятении, что ругался последними словами на платяной шкаф и не мог даже думать о еде, хотя фрау Грундман умоляла меня отведать кусочек венского шницеля. Проведя бессонную ночь, на следующий день я слёг. Время превратилось в безбрежное море, по которому я плыл в полной безнадёжности, если не считать слабых барахтаний.
      Из состояния прострации меня вывел стук в дверь. Но это была моя любезная хозяйка, а вовсе не та, которую я мечтал вновь сжать в своих объятиях.
      – Так не пойдёт, герр Саймонс. – Фрау Грундман стояла надо мной, со слезами на глазах. – Вам надо взять себя в руки, опустить ноги на пол и надеть брюки. А затем вы отправитесь в Летцинн, найдёте Глатцерштрассе и повидаетесь с теми людьми, у которых живёт ваша подруга.
      – Я там никогда не был. Эти люди любят уединение, и Харриет считала своим долго не нарушать их покой.
      – Значит, будете ходить взад вперёд по этой улице, пока не найдёте нужный дом.
      – У меня была такая мысль. Но на это может уйти несколько дней. Как я понял, Глатцерштрассе очень длинная, а Харриет ни разу не упоминала номера дома.
      – И потому вы останетесь здесь и будете смотреть в потолок?
      Я уже готов был согласиться, что в её словах есть смысл, когда зазвонил телефон и фрау Грундман засеменила вниз к старомодному аппарату в холле. Сердце моё вновь забилось, на сей раз в ритме звонков. Наверное, это дочь хозяйки, сказал я себе. Или кто-то интересуется ценами на комнаты. Несмотря на эти разумные объяснения, я приподнялся на подушках и даже спустил одну ногу с кровати, когда в дверях снова возникла фрау Грундман.
      – Герр Саймонс! – Она не могла унять одышки.
      – Да, фрау Грундман? – это всё, что я смог выдавить.
      – Звонили от герра Фелькеля.
      Я словно окаменел.
      – Герр Фелькель просит вас немедленно приехать. Глатцерштрассе, 84. У него был очень расстроенный голос.
      – Что он ещё сказал?! – Я откинул одеяло, и фрау Грундман, стыдливо отведя взгляд, попятилась к двери. – Он что-нибудь сказал о Харриет?
      – Ничего. Он даже не произнёс её имени.
      В горле у меня забулькало сдавленное рыдание.
      – Одевайтесь, герр Саймонс. Всё обернётся к лучшему, вот увидите.
      – Да, – прошептал я потерянно, – да.
      Когда дверь за фрау Грундман закрылась, я попытался взять себя в руки и справиться с волнением. Бесконечное ожидание подошло к концу. Возможно, дело обстояло не столь печально, как рисовало моё воспалённое воображение. Я найду Харриет слегка приболевшей, бедняжка простудилась, промокнув под дождём, и слегла. Но она помнит обо мне! А может, всему виной её старая хворь. Что ж, придётся свыкнуться с мыслью, что отныне я буду при ней сиделкой. Харриет не могла умереть, нет!
      Плохо помню, как я оделся и покинул владения фрау Грундман. Были ли на мне носки, не говоря уже о шнурках, когда я сел в такси? Не знаю. Я не мог бы описать, куда мы мчались и сколько времени длилась поездка. Очнулся я, лишь очутившись напротив высокого узкого дома с желтовато-белой входной дверью и железным ограждением на уровне подвальных окон. На мой стук появилась какая-то старуха в чёрном одеянии служанки и, не спрашивая, кто я такой, сделала знак войти. Её глаза с тяжёлыми веками были такими же мрачными и отталкивающими, как и холл, в котором мы очутились. Стены, оклеенные обоями тёмно-красного цвета с проблесками позолоты, и резная лестница производили почти гнетущее впечатление, а из тёмного угла выглядывало чучело медведя. Старуха открыла левую дверь, ткнула узловатым пальцем, пробормотала что-то нечленораздельное и исчезла.
      Комната выглядела гораздо веселее, чем холл. И всё же у меня перехватило дыхание. Стены были обиты чёрным дубом; узкое окно задрапировано тяжёлым пыльным плюшем. В пепельницах громоздились окурки, а камин выглядел так, словно его не чистили годами. Над каминной полкой висел совершенно жуткий портрет кота. И, клянусь, животное это издохло задолго до того, как его усадили позировать художнику. Бедная моя Харриет! Таковы были мои мысли, когда позади раздались шаги. Я обернулся и увидел невысокого мужчину с неприятным лисьим лицом, облачённого в чёрную костюмную пару, бордовую жилетку и шёлковый галстук поверх щёгольской рубашки.
      – Мистер Саймонс, полагаю? – В его немецком акценте чувствовались лёгкие интонации кокни. – Меня зовут Инго Фелькель. Моя экономка, фрейлейн Стоппе, сообщила мне о вашем приходе. Прошу вас принять извинения моей жены, что она не смогла встретить вас. Анна по своей природе склонна к одиночеству, а сейчас она никого не в состоянии видеть. Хорошо, что вы прибыли так быстро. Но, конечно, вас волнует наша дорогая Харриет.
      – Она? – Я силился говорить ровным голосом.
      – Мертва. – Герр Фелькель произнёс это слово так, словно назвал день недели.
      – О боже! – Я едва не рухнул на какой-то предмет мебели.
      – Мне жаль, что не было способа сообщить вам эту весть более тактично. Могу я предложить вам выпить, мистер Саймонс?
      Я энергично затряс головой:
      – Нет!
      – Тогда прошу вас сесть. – Он вдруг оказался рядом со мной, и я обнаружил, что меня не слишком деликатно опускают на диван. – Вы, без сомнения, хотите знать, как это случилось.
      – Харриет претило рассказывать о своей болезни, – простонал я из глубины подушек, набитых конским волосом. – Но в последние дни она была настроена оптимистично. Уверяла, мол, есть все основания полагать, что она полностью вылечилась.
      – Верно, мистер Саймонс.
      Он вложил мне в руку стакан с хересом.
      – Значит, доктора ошибались или лгали?
      – Ни то ни другое. Когда произошло несчастье, Харриет находилась на пути к окончательному выздоровлению.
      – Именно этого я и боялся! – Херес выплеснулся мне на брюки. – Её свела в могилу простуда, которую она подхватила под дождём в тот день во время нашей прогулки…
      – Милейший, вы ошибаетесь. – Герр Фелькель нависал надо мной, сверля красноватыми глазками. – Харриет погибла в автокатастрофе. Машина, на которой она ехала в Трир, упала в Мозель, небольшую речку неподалёку от Летцинна. Это одна из тех трагедий, что порой происходят в жизни. Ужасная, непредвиденная случайность.

      Оранжево-розовая ночная рубашка на кровати выглядела неуместно оптимистично. Это была чудесная вещица с вышивкой, кружевами и глубоким вырезом. Обычно я в таких игривых одеяниях не сплю. Я купила её на прошлой неделе под влиянием блаженной мысли о предстоящем вояже во Францию. Днём, перед тем как отправиться в Читтертон-Феллс, я собиралась спрятать рубашку в чемодан, но потом решила, что не стоит откладывать начало нашего медового месяца до следующей ночи. А потому спрыснула ткань своими лучшими духами и разложила на кровати, рисуя в воображении, как этот наряд будет выглядеть, когда лунный свет посеребрит его складки. Теперь же я обречённо скомкала рубашку, запихнула в верхний ящик туалетного столика и влезла в старенькую фланелевую пижаму с отложным воротником. Когда в спальню вошёл Бен с кружкой горячего молока, я сидела на кровати, мрачно сверля взглядом стену. Бен сунул мне кружку, сбросил халат и устроился рядом.
      – Это лучше шампанского.
      Я с наслаждением сделала глоток и улыбнулась. Пижама моего ненаглядного была того же бордового цвета, что и бархатные шторы, а волосы на фоне белой наволочки выглядели чёрными как смоль. Эгоистичная сторона моей натуры тут же пожелала, чтобы отец никогда не появлялся в Мерлин-корте со своей Харриет. Хотя бы подождал, когда мы вернёмся с отдыха, посвежевшие и весёлые.
      – Интересно, какая она была на самом деле? – Я поставила пустую чашку на тумбочку.
      – Твой отец нарисовал довольно подробный портрет.
      – Он рассказал нам о своём впечатлении и о том, что сказала ему Харриет.
      – А ничего другого он и не мог сделать.
      – Знаю. – Я посмотрела, как Бен выключил лампу, проделала то же самое со своей, откинулась на подушки и уставилась в тёмный потолок. – Меня по-прежнему беспокоят эти цыганки. Та, что в Германии, посоветовала Харриет остерегаться воды.
      – Они всегда талдычат про воду или огонь.
      – Машина упала в реку.
      – Время от времени происходят несчастные случаи.
      – Если только это действительно был несчастный случай.
      Я привстала и дала подушке увесистую оплеуху.
      – Но почему должно быть иначе? Видимость была плохая, а дороги Харриет, судя по всему, не знала. Да к тому же думала лишь о сюрпризе, который приготовила для дорогого Морли. Возможно, Харриет размышляла, куда они отправятся вместе. Фелькель сказал твоему отцу, что его подруга приложила немало усилий, чтобы отыскать большой американский автомобиль с откидным верхом. Ведь твой отец упомянул, что всегда мечтал посидеть за рулём такой машины.
      Сквозь занавески проник лунный свет.
      – Может, драндулет был таким старым, что у него то и дело отваливались колёса, – отозвалась я. – Или же Харриет занималась каким-то незаконным бизнесом, и нечистоплотные конкуренты взяли и спихнули её с дороги.
      – Элли!
      – Просто мне ужасно не понравился герр Фелькель с его лисьим лицом. Тебе не кажется подозрительным, что в том доме не было телефона? И милые люди, – добавила я, когда пушистое тело Тобиаса примостилось у наших ног, – не вешают над каминами картин с мёртвыми котами.
      – И какой же это незаконный бизнес? – Бен зевнул.
      – Откуда мне знать? Хотя… Папа упомянул какую-то оранжерею. Он ещё назвал это ограблением. Помнишь?
      – Это могли быть мальчишки, Элли. Разбили окна и вытоптали цветы.
      – Наверное, ты прав.
      Я повернулась на бок и сунула ладонь под щёку. Но глаза не закрыла. Когда подкрался сон, подкралась и картина того, как машина Харриет слетает с покрытой туманом дороги и опрокидывается в Мозель. Сколько времени она оставалась без сознания? Насколько энергично пыталась высвободиться? Мелькнула ли в её голове ложная надежда, когда ей показалось, что сможет открыть дверь? Думала ли Харриет о моём отце в свои последние секунды? Нет, хватит!
      – Что сказал Фредди, когда ты встретился с ним на улице? – спросила я, подскакивая на кровати.
      – Он не поддерживает твою вздорную теорию, если ты это имела в виду, – страдальчески простонал Бен.
      – Нет у меня никакой теории!
      – Тогда скажем так – Фредди распинается о заговоре с целью убийства только в связи со своей ролью в пьесе. Твой кузен попросил меня выкроить часок-другой, чтобы прослушать его декламацию. Я же посоветовал ему пойти домой и лежать не смыкая глаз в ожидании визита его родительницы. Пришлось даже пообещать не запирать на засов входную дверь на тот случай, если его ночью вдруг охватит страх и он решит вернуться сюда со своим любимым плюшевым мишкой. Фредди обиделся и отвалил.
      – Какой ты добрый.
      – Спасибо, родная. А теперь, не сочти меня любителем портить настроение, но я прижмусь к тебе и буду думать, как чудесно мы могли бы провести время, если бы по соседству не находился твой бедный отец, которому только и остаётся, что сжимать в объятиях урну.
      – Ну и кто тут проявляет склонность к мелодраме?
      Я придвинулась ближе и взъерошила его волосы. Какая же я дурочка. Нам нечего бояться – Мерлин-корт построен в старые добрые времена и имеет стены в несколько футов толщиной. С этой мыслью я закрыла глаза. Разве в сложившихся обстоятельствах подобает предаваться романтическим отношениям? Нравится нам это или нет, но наш дом отныне обитель скорби. Хотя бы до тех пор, пока родственники Харриет не заберут её останки.
      Прошло немало времени и я уже устала считать овец, когда Бен наконец заснул. Я глянула на подсвеченный циферблат часов, полежала с закрытыми глазами и вновь посмотрела на часы. Почти полночь. Должно быть, я грезила наяву, потому что мне вдруг показалось, будто дом куда-то смещается, а я падаю в клубящуюся мглу. Резко приподнявшись на локтях, я сделала несколько глубоких вдохов. Сердце отчаянно колотилось. Я выскользнула из кровати, нащупала халат и, прихватив пустую чашку, вышла из комнаты.
      Спускаясь по лестнице, я заметила, что Бен действительно не запер на засов входную дверь. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что даже на ключ не закрыл. Его обещание Фредди я всерьёз не приняла и теперь решила, что он просто забыл. Бен часто бывает небрежен во время вечернего обхода, проверяя, закрыты ли двери и окна. Именно поэтому Фредди считает, что Мерлин-корт – рай для грабителей. Покачав головой, я исправила оплошность мужа. Из-под кухонной двери пробивался свет. Да, сегодняшний вечер нас всех измотал, подумала я, наливая молоко в кастрюльку, которую Бен оставил рядом с раковиной. А ещё он оставил банку с какао и открытый пакет с печеньем. А может, это папа спустился в поисках ночного колпака?
      Решив, что лучше сидеть на диване, чем на жёстком кухонном стуле, я положила на тарелку пару кусочков печенья, поставила чашку с молоком и вышла в холл. Странно, но в гостиной тоже горел свет. Ожидая увидеть своего родителя, я повернула ручку. И тут же поняла, что мне следовало бы покрепче держать тарелку со съестным.
      До сих пор мне ни разу не доводилось видеть преподобного Дунстана Эмблфорта в каком-либо ином одеянии, кроме рясы и сутаны, но даже в мешковатых штанах и линялом свитере он выглядел как священник. Этот человек одной ногой прочно укоренился в девятнадцатом столетии, а другой попирал тропу, ведущую в небесное царство. Его седые волосы всегда стояли торчком, словно нашего нового викария то и дело застигали врасплох. Ложное впечатление. В первую же нашу встречу у меня сложилось убеждение, что, если бы церковный органист вдруг спустился с галереи на парашюте, мистер Эмблфорт лишь невозмутимо объявил бы следующий псалом.
      Само собой разумеется, преподобный ничуть не смутился, обнаружив перед собой мою скромную персону.
      – А, это вы, дорогая. – Он любезно, хотя и несколько рассеянно, улыбнулся. – А я тут размышляю над значением тонзуры в монашеской жизни. Как ты, наверное, знаешь, блаженный Этельворт выступал против тонзуры и даже в 1031 году повздорил по этому поводу с Ватиканом. Удивляюсь, как это епископ не дал ему ботинком под зад (преподобный негромко хихикнул), или, точнее, сандалией, и не приказал ему с первым же кораблём вернуться в родные места, которые ныне зовутся Германией.
      – Простите, – пробормотала я растерянно.
      – Можно понять, дорогая, почему гильдия цирюльников отказала признать Этельворта святым.
      – Как вы очутились здесь?
      – Однако у меня нет сомнений, что парикмахеры валом повалили к раке с его мощами, когда повсюду разнеслась весть о чудесах этого человека. В глазах всех мужчин он настоящий святой.
      Взгляд мистера Эмблфорта блуждал в тех временах, когда власяница была последним писком моды. Я понимала, что он вот-вот окончательно ускользнёт от меня. Но не смогла придумать ничего умнее, кроме как кашлянуть.
      – Да-да, что такое, Кэтлин, дорогая? – прошептал преподобный словно во сне.
      – Кэтлин?! – воскликнула я возмущённо.
      Викарий уставился на меня с совершенно оторопелым видом.
      – Боже мой! – Голос его звучал несколько смущённо. – Вы не моя жена.
      – Разумеется, нет, я Элли Хаскелл.
      – Точно. – Он встал со стула и учтиво протянул руку. – Очень мило, что вы заглянули поговорить. Садитесь и облегчите душу. Не сомневайтесь, милое дитя, что никакие ваши слова не шокируют меня. Думайте обо мне только как об исповеднике. Священнику всякое приходится выслушивать. Вы не первая заблудшая душа, которая обращается ко мне за советом. И даже не первая, кто запустил руку в фонд помощи священниками, лишённым сана.
      – Куда, куда?!
      Я прислонилась к спинке кресла.
      Мистер Эмблфорт наградил меня очередным изумлённым взглядом.
      – Как, вы сказали, вас зовут?
      – Элли Хаскелл.
      – А-а. Боюсь, я думал об Эдит Хаббел. Дама из моего прежнего прихода. Знаете, порой мысли ускользают в прошлое…
      Так, надо остановить преподобного, пока его мысли не добрались до Средних веков.
      – Боюсь, вы немного перепутали. Видите ли…
      Меня перебил бой часов.
      – Может быть, вы пришли по поводу девочек-скаутов? – с надеждой предположил викарий. – В таком случае вам лучше встретиться с моей женой. Кэтлин до сих пор хранит форму и будет рада видеть вас в нашем доме.
      – Но это не ваш дом.
      – Правда?
      Мистер Эмблфорт огляделся с видом человека, оттаивающего после пятидесяти лет анабиоза. Взгляд его упал на портрет Абигайль над каминной полкой, пробежался по бирюзово-розовому ковру, по креслам в стиле эпохи королевы Анны. Когда ему на глаза попались жёлтые китайские вазы, на лбу викария проступила недоумённая складка.
      – Это Мерлин-корт…
      Продолжить мне не дал звонок в дверь. Кого ещё принесла нелёгкая?! Поспешно извинившись, я устремилась в холл выяснять, кто же ещё считает, что мы никогда не ложимся спать. Дверь распахнулась как раз в тот момент, когда наш посетитель, точнее, посетительница снова собиралась поднять трезвон. Я отступила на шаг, и гостья вошла в холл с видом начальника экспедиции к Северному полюсу. Доспехи у дверей вздрогнули, словно ожидая приказа двинуться навстречу полярным медведям.
      Кэтлин Эмблфорт, иначе говоря супруга священника, несомненно, взяла жизнь за горло в ту самую минуту, когда вылезла из чрева. В сравнении с её безудержной энергией любой средний человек выглядел так, словно он нуждается в немедленном переливании крови. Когда она приехала в Читтертон-Феллс, то в одиночку разгрузила грузовик, пока два здоровяка распивали чаи. За какой-то час Кэтлин распихала по местам мебель, повесила картины и выстроила на полках безделушки. После чего усадила мужа на стул в его кабинете, напекла кучу лепёшек с сыром и перекопала большую часть сада.
      Об это мне поведала миссис Рокси Мэллой, моя домработница, и тут же прозрачно намекнула, что она гораздо охотнее заглядывала бы в Мерлин-корт, если бы накануне её визита я устраивала генеральную уборку. Ещё большей поклонницей миссис Эмблфорт она стала после того, как прошла прослушивание и получила в пьесе роль без слов. Рокси даже назначили запасной на роль главной героини. Единственная её претензия состояла в том, что у жены нашего нового викария отсутствует вкус. Сказано это было в тот момент, когда сама миссис Мэллой вырядилась в платье из пурпурного бархата с более глубоким декольте, чем Марианская впадина. Но надо признаться, что и Кэтлин питала пристрастие к шляпкам с таким количеством фруктов на полях, что они обеспечили бы недельную потребность многодетного семейства в витамине C. На сей раз шляпка отсутствовала, из-под твидового пальто выглядывала розовая ночнушка, над каждым ухом висело по гигантской бигуди, а на босых ногах болтались растоптанные башмаки.
      – Прошу прощения, что подняла вас в столь неурочный час. – Кэтлин закрыла входную дверь и огляделась с таким видом, словно её одолевало неистребимое желание привести всё в порядок. – Но дело в том, дорогая Элли, что мой Дунстан опять куда-то пропал. Я оставила его в кабинете, а сама отправилась на кухню печь бисквиты для «Домашнего Очага», а когда вернулась, он исчез. Поначалу я не волновалась, так как Дунстан часто выходит на прогулку, чтобы привести в порядок мысли о святом Этельворте. Но прошло не меньше двух часов, а его всё не было. И тогда я сказала Рут: «Судя по всему, твой дядюшка Дунстан опять зашёл не в тот дом. А ближайший к нам – это Мерлин-корт».
      – Он в гостиной, – сообщила я.
      – Вот глупенький! – Миссис Эмблфорт с нежностью покачала головой. – В прежнем приходе соседи привыкли к подобным визитам. Они даже оставляли для него банку с какао.
      – Боюсь, сегодня ему пришлось порыться в кладовке.
      – Наверное, это был для него тяжёлый удар! Дунстан не привык заботиться о себе. Тем более что мы с Рут всегда приглядываем за ним. О, она замечательная девушка! Милая Рут печатает для него и проповеди, и рукописи. Хорошо, что она живёт с нами, но мы её вовсе не держим на привязи. Да и подходящих мужчин вокруг полным-полно. Возьмём, к примеру, вашего кузена Фредерика… Впрочем, я отвлеклась. Кстати, о Фредди. Он замечательно справляется со своей ролью в пьесе. Ох, это одна из лучших моих пьес. И нам очень повезло, что леди Гризуолд согласилась принять участие. Вы знаете, что до замужества она играла на сцене?
      – Да, я об этом слышала.
      – Так что повезло не только Дунстану, – миссис Эмблфорт наконец нашла картину, которую надо поправить, – в том, что мы переехали сюда. Полагаю, вы понимаете, что он стремился к этому потому, что хотел оказаться рядом со святым Этельвортом. – Обернувшись как раз вовремя, чтобы успеть заметить моё замешательство, Кэтлин продолжала: – Руины того монастыря, который святой Этельворт основал в 1014 году, находятся на земле Гризуолдов. Вы должны простить меня, дорогая. Когда живёшь с таким человеком, как Дунстан, волей-неволей становишься занудой.
      Она передвинула вазу с цветами и строевым шагом устремилась к зеркалу, явно намереваясь протереть его до блеска.
      – Я знала о руинах, но почему-то думала, что в монастыре жили бенедиктинцы.
      – Только не вздумайте сказать об этом Дунстану, а то он может выйти из транса и убить вас. – Миссис Эмблфорт ещё раз нежно улыбнулась и, взяв меня под руку, повела к гостиной. Её рассеянный супруг, к моему великому облегчению, пребывал в полном забытьи, мерно покачивая чашку с какао на коленях.
      – Дорогуша! Он действительно немного помешался на почве своего героя одиннадцатого века. Но у каждого свои заскоки, не так ли?
      Прежде чем я успела ответить, сверху спустился папа. На нём была ночная рубашка в сине-белую полоску. Раскинув руки, он двинулся прямо на Кэтлин. Глядя на супругу викария остекленевшим взором, папочка прогрохотал:
      – Прочь, дыхание смерти, приди в мои объятия, самый изысканных из цветов страсти!
      О, это было незабываемое зрелище, от которого я получила громадное удовольствие. Неукротимая и бесстрашная миссис Эмблфорт взвизгнула, ринулась в гостиную и шлёпнулась на колени своего почтенного мужа, начисто позабыв о чашке с какао.

      И вот, ясным октябрьским утром я стояла у решётчатого окна в маленьком замке на берегу моря, наблюдая, как по ступенькам во внутренний дворик спускается темноволосый мужчина. Он был воплощением моей мечты: красивый, остроумный, очаровательный и, что самое лучшее, влюблённый в такую обыденную и повседневную особу, как я. Отрадную картину портило лишь одно обстоятельство. Черноволосый красавец должен был сейчас укладывать чемоданы в машину для поездки во Францию. А вместо этого он собирался закатить в стойло папину колымагу, пока торговец рыбой, приезжавший к нам по вторникам, не врезался в неё.
      – Ты эгоистичная и злобная корова, вот ты кто! – Женский голос за моей спиной с жестоким наслаждением чеканил каждый слог. – К тебе испытывают не любовь, а жалость! Кому ты нужна в этом доме?! Он согласился поехать с тобой за границу лишь из врождённого благородства!
      Я судорожно ухватилась за штору, а голос продолжал обволакивать меня. Теперь в нём звучала жалость:
      – Всякий раз, когда он входит в дверь, я жду, что ты наконец опомнишься и поймёшь, в чём твой долг. Пожелай ему счастья с женщиной, которая больше подходит человеку такой мужественной красоты, и позволь идти своим путём.
      Ещё пару секунд я стояла словно парализованная, но когда набралась сил обернуться, то увидела миссис Мэллой, уютно расположившуюся на диване. Она склонилась над кипой листков, потряхивая иссиня-чёрными волосами, у корней которых предательски проступала седина.
      – Полагаю, ты понимаешь меня, Кларабелла! – провыла Рокси, взмахивая руками. Лампа на столике испуганно качнулась.
      Кларабелла! Боже… Я-то давным-давно сократила своё имя до Элли, но, как, к несчастью, вспомнил мой отец полный вариант – Жизель. Что-что, а это миссис Мэллой знала. Честно говоря, Рокси мало что обо мне не знала, поскольку регулярно наведывалась в Мерлин-корт с того самого дня, когда прибыла подавать закуски в день моей свадьбы. Она великодушно согласилась придать шика этому дому. Между нами существовала негласная договоренность: в Мерлин-корте заправляет Рокси. Но даже если бы она не ошиблась в моём имени, я всё равно бы поняла: происходит что-то неладное. Миссис Мэллой никогда не была ранней пташкой, а ведь ещё нет и девяти. С утра пораньше Рокси заявлялась только в тех случаях, если торопилась сообщить о чьей-нибудь смерти. Желательно насильственной.
      Я коснулась её руки:
      – Миссис Мэллой!
      – Прочь от меня, презренная выскочка! – Отшвырнув листки, Рокси вскочила на ноги. Весьма рискованное упражнение, если учесть высоту её шпилек и внушительную фигуру нашей домоправительницы, напоминавшую песочные часы. – Немедленно принеси мне чашку кофе! И помни: без молока, сахара и мышьяка!
      Я уже подумывала, не позвонить ли доктору или какому-нибудь профессионалу по части изгнания бесов, когда Рокси встрепенулась. Причмокнув густо накрашенными губами, она вышла из транса, явно вызванного более крепким, чем чай, напитком, и сосредоточилась на моём лице.
      – А, это вы, миссис Х. Меня чуть сердечный приступ не хватил. Нельзя же так подкрадываться. Если бы мы были в Америке, непременно подала бы на вас в суд. – Она прищурилась, чтобы лучше видеть. – Кто бы мог подумать, что вы уже вернулись из Парижа!
      – Я не возвращалась.
      – Вы уверены?
      Миссис Мэллой рухнула обратно на диван и прижала руку к груди, затянутой чёрной тафтой. Рокси всегда одевалась словно на светский раут. Если б многочисленные стекляшки, которыми она была увешана, оказались настоящими бриллиантами, то большую часть жизни ей пришлось бы проводить в банковском сейфе.
      – Что же, видимо, придётся поверить вам на слово, хотя я могла бы поклясться на целой кипе Библий, что вы говорили мне, будто отваливаете сегодня на рассвете. Помнится, вы и попрощались со мной по меньшей мере три раза. Неужто стряслось землетрясение, если вы по-прежнему здесь торчите?
      Рокси удивлённо покрутила головой, и тут, будто в подтверждение её слов, раздался грохот. Картины на стенах дружно качнулись.
      – Это мой отец спускается.
      – Ваш… кто?! – вопросила миссис Мэллой таким тоном, словно я сделала покупку, не спросясь её совета.
      – Он нежданно-негаданно приехал вчера вечером.
      – Так вот почему вы не отчалили во Францию. – Несколько секунд она молчала, обдумывая новость. – А как он выглядит? Эдакий неотёсанный женоненавистник?
      – Вы читаете слишком много любовных романов, миссис Мэллой.
      – Вообще не читаю! По крайней мере последние две недели. – Рокси собрала разбросанные листки. – Но я знаю, о чём вы думаете, миссис Х. Мы с вашим папашей вряд ли годимся друг для друга. Он наверняка вдвое старше меня, а я не из тех, кто любит толкать перед собой инвалидную коляску, как это делает леди Гризуолд, даже ради жизни в каком-нибудь роскошном особняке. А кроме того, – взгляд её посуровел, – моему сыну Джорджу не пошёл на пользу брак с представительницей вашей семейки. Подлая Ванесса обошлась с беднягой как последняя мерзавка! До сих пор не могу поверить, что малютка Роза – не его ребёнок. Да ещё и бросила бедную малышку. Удивляюсь, как только я после всего этого не пристрастилась к джину.
      Заключительные слова были сказаны таким тоном, будто Рокси вынуждена поглощать джин по предписанию врача, и никак иначе.
      – Да, вам пришлось нелегко. – Я опустилась на колени и выудила из-под дивана последний листок. – Но можете не беспокоиться, папа не станет досаждать вам. Раз уж мы с Беном остались дома, то присмотрим за ним. К тому же его сердце уже занято.
      Миссис Мэллой тут же ощетинилась:
      – В этом мире не сыскать такой женщины, которую я не смогу выпихнуть с дистанции, если захочу!
      Я не стала говорить, что в данном случае женщины действительно не сыскать в этом мире.
      – Удивляюсь, как вы не заметили меня, – сказала я, устраиваясь на другом диване.
      – К вашему сведению, миссис Х., я разучивала роль, а творчество целиком поглощает человека. Эта пьеска миссис Эмблфорт настоящий шедевр, скажу я вам!
      – Вы так напугали меня своими словами! У вас здорово получилось. Великолепная игра.
      Рокси попыталась изобразить безразличие, но тщетно, румянец удовольствия проступил даже сквозь три слоя косметики.
      – Не стану отрицать, я всегда хотела выступать на сцене. Моя старушка мать часто говорила, что из меня выйдет новая Ширли Темпл.
      Миссис Мэллой картинно пристроила листки на коленях, обтянутых чёрными ажурными колготками.
      – Зато теперь вы покорите Читтертон-Феллс! – восторженно воскликнула я, отлично помня, что ей досталась роль без слов, которая сводилась к мимолётному появлению в сцене похорон. Впрочем, Рокси могла с большим воодушевлением высморкаться в кружевной платочек и припасть к гробу, но вряд ли такая сцена произведёт фурор.
      – Надо быть во всеоружии, когда являешься дублёром на роль Бастинды Стилуотерс. Это роль целой жизни, миссис Х.! Только представьте меня в день премьеры. Я стою за кулисами, и вот за две минуты до поднятия занавеса кто-то надевает на меня костюм Бастинды и выталкивает на сцену. – Миссис Мэллой снова впала транс. – Выясняется, что леди Гризуолд не пришла! Бедняжка! У неё в машине кончился бензин, и она застряла за много миль от Читтертон-Феллс. В кино такое случается сплошь и рядом.
      – Правда? – Я выказала приличествующее удивление. Словно ниоткуда мне на колени приземлился Тобиас и, не мешкая, запустил когти в мои ноги. После чего недобрым взглядом посмотрел на миссис Мэллой. Они никогда не питали особой любви друг к другу, поскольку каждый считал себя в доме главным. – А затем её светлость может подвернуть лодыжку, бродя по окрестным болотам в поисках телефона, – дала я волю фантазии. – И тогда вы сумеете сыграть во всех трёх представлениях. Не сомневаюсь, что у леди Гризуолд есть телефон в машине, но не будем позволять таким мелочам портить прекрасную мечту.
      – Что будет, то будет. – Миссис Мэллой философски вздохнула. – По крайней мере, вы с мистером Хаскеллом посмотрите спектакль, если только не передумаете и не отчалите во Францию в последний момент. – Она осуждающе хмыкнула. – С вашей стороны будет очень подло, если вы всё-таки смотаетесь к лягушатникам. О себе я скромно умолчу, но Фредди мог бы рассчитывать на ваши аплодисменты.
      – Мы наметили поездку ещё до того, как он сообщил, что его пригласили на прослушивание и дали роль. А потом предложили уехать на неделю позже, но Фредди и слышать не хотел. Объявил, что мы с Беном были бы только помехой, мол, от восторга поминутно вскакивали бы с мест, перекрывая обзор притаившимся сзади искателям талантов.
      Миссис Мэллой, судя по её виду, такая возможность в голову не приходила, а я тем временем искренне надеялась, что люди, которые придут на спектакль, не ожидают увидеть там Эндрю Ллойда Уэбера. К сожалению, я не смогла изгнать образ трёх сестёр Ричардс, которые истязали детей, заставляя их играть гаммы. Или образ мистера Бриггса, который писал обзоры местных новостей для еженедельной газеты.
      – Людям нравятся лёгкие комедии, – с надеждой сказала я.
      – Что?! – Подведённые брови миссис Мэллой оскорблено взлетели вверх. – С чего это вы втемяшили в голову, будто наша пьеса вызывает взрывы вульгарного гогота? Это высокая трагедия. Которую можно поставить вровень разве что с «Гамлетом». Только написана на нормальном английском, и в ней не скачут по сцене мужики в трико. Разве Фредди не рассказал вам сюжет?
      – Лишь отчасти.
      – Чего и ждать от мужчин! – Рокси презрительно глянула на Тобиаса, который, естественно, не преминул обидеться и гордо удалиться в другой конец комнаты. – Что ж, придётся выложить вам всё от начала до конца, миссис Х., хотя у меня и без того забот хватает. Речь идёт о трёхактной пьесе. А ведь надо ещё сегодня пропылесосить! – Тяжкий вздох давал понять, что на это потребуется несколько недель. – Занавес поднимается, и мы видим за маленьким письменным столом Бастинду Стилуотерс, пишущую письмо майору Викториусу. В этом письме она шантажирует его.
      – А откуда об этом узнаю зрители?
      – Ну… есть такая штука, когда бормочут себе под нос. Её ещё старикашка Гамлет изобрёл.
      – Монолог.
      – Любите вы похвастаться образованностью, миссис Х.! Могли бы и не перебивать. Ну так вот, эта самая Бастинда только что переехала в маленькую приморскую деревушку под названием Чаффертон-Теллс и успела достать всех соседей тем, что превратила своё родовое имение в птицеферму. Но Бастинде на соседей глубоко начхать. Она привыкла правдами или неправдами получать то, что хочет. И чего удивляться, раз дамочку зовут Бастинда. Вот вас бы так назвали, тоже небось злобствовали бы целыми днями. А в майора она вцепилась мёртвой хваткой, так как знает, что некий Реджинальд Бабни – это его побочный сын. Но затем она втрескалась в красавчика Реджи и попыталась расстроить его брак с Кларабеллой. После чего уже майор стал шантажировать её, и Бастинда вынуждена была кокнуть его. Но майор оказался ушлым малым и оставил письмо в посудине, которую привёз из Индии. В финальной сцене Кларабелла размахивает пистолетом, угрожая убить Реджи, но попадает в сосуд. Осколки разлетаются по всей каминной полке. И в ту минуту, когда Кларабелла направляет пистолет на себя и нажимает на спусковой крючок, появляется инспектор Оллрайт. В финале Реджи рыдает над бездыханным телом возлюбленной, заливая слезами письмо своего папаши.
      – Человек, бросивший невесту ради злодейки, заслуживает страданий.
      Сюжет пьесы не вызвал у меня приступа сентиментальности.
      Миссис Мэллой хранила олимпийское спокойствие.
      – Зрителям дают понять, что, как только опустится занавес, Реджи проявит твёрдость духа и застрелится. Как истинный британец. Нельзя отбрасывать достижения старой школы и всё такое.
      – А что происходит с Бастиндой?
      – Бастинда собирается выпрыгнуть из окна, но в последний миг священник удерживает её. Добрая душа обещает, что, выйдя из тюрьмы, преступница сможет замолить свои грехи, печатая на машинке его книгу о жизни святого Катберта.
      – Похоже, миссис Эмблфорт многое почерпнула из жизни для своей пьесы.
      – Всё великое искусство отчасти автобиографично, – изрекла миссис Мэллой с апломбом старшеклассника, которого только что приняли в Кембридж.
      Всё это, конечно, жутко интересно, но сейчас меня больше волновало совсем другое.
      – Миссис Мэллой, я, кажется, упомянула, что папа по уши влюблён, но не сказала, что он привёз свою возлюбленную в Мерлин-корт.
      – Ну! – Рокси вскочила на ноги. – Надеюсь, дамочка не будет задирать нос и рассчитывать, что ей станут прислуживать.
      – Она не из таких.
      – Все они так говорят.
      – Увы, эта ничего не говорит.
      – Что, голос потеряла? – Миссис Мэллой усиленно старалась не выдать свой интерес. – Или просто чокнутая?
      – Вряд ли её можно назвать чокнутой. Она мертва.
      – Мертва?! И она здесь, у вас дома? Ну, знаете!!! – Втянув в себя воздух, Рокси отчеканила: – Да будет вам известно, миссис Х., я не работаю там, где позволяют себе разбрасывать куда ни попадя мертвецов. Перво-наперво, это запрещено правилами АДРЧФ – это Ассоциация Домработниц Читтертон-Феллс.
      – Харриет вовсе не лежит на папиной постели. Её прах покоится в урне, которая похожа на самый обычный глиняный горшок. Я не думаю, что папа осмелится надолго выпустить урну из виду, и всё-таки нужно было вас предупредить.
      – На тот случай, если я перепутаю её с банкой растворимого кофе? – Миссис Мэллой всегда обладала редкой сообразительностью.
      – А кроме того, – вздохнула я, – есть ещё тётушка Лулу.
      – Лулу? Мамаша Фредди, что ли? А с ней-то что стряслось?
      – Ничего. Просто она приезжает сегодня и некоторое время поживёт в коттедже Фредди. И разумеется, тётушка Лулу не преминёт заглянуть к нам. Я ведь рассказывала, что она лечится от клептомании, так что будет совсем некстати, если она вдруг вздумает умыкнуть Харриет. Во-первых, папа придёт в ярость. А во-вторых, родственники Харриет должны сегодня приехать за прахом усопшей.
      – То есть вы хотите, чтобы я присмотрела за старушенцией?
      – Была бы вам ужасно признательна, миссис Мэллой.
      – Ладно уж, такова, видать, моя судьба. Скоро придётся запрятать в шкаф все свои платья от Диора и подтирать за старыми калошами. Но пока давайте-ка поподробнее об этой Харриет. – Рокси ободряюще похлопала меня по плечу. – Где ваш папаша с ней встретился?
      – В Германии.
      – А как звучит её фамилия?
      – Браун. – Я задумалась. – Самая обыденная фамилия после «Смит». Не сомневаюсь, папа с большой охотой расскажет вам историю своей любви. Думаю, ему понадобится ещё не раз выговориться. Вчера произошло событие, которое по-настоящему взволновало его. Папа спустился в холл, когда в доме находились преподобный Эмблфорт с женой. Он шёл как лунатик и выглядел несколько жутковато. А уж когда бросился к миссис Эмблфорт, приняв её за Харриет… Я очень надеюсь, что они сохранят это в тайне. А вы будете держать язык за зубами, миссис Мэллой?
      Женщина, которую я долго считала своей правой рукой, сурово глянула на меня из-под неоновых век.
      – Полагаю, это дурная шутка, миссис Х. Вам ведь прекрасно известно, что профессиональная этика запрещает мне говорить кому бы то ни было о том, что происходит в Мерлин-корте. Конечно, если не считать ближайших друзей и случайных собеседников в очереди на автобусной остановке.
      – Я просто не хочу, чтобы пошёл слух, будто мой отец повредился рассудком.
      Всё это время я беспокойно сновала по комнате, но теперь остановилась у окна, наблюдая за такси, неспешно катившим по подъездной дорожке. Автомобиль затормозил и высадил трёх пассажиров.
      – Похоже, родственники Харриет приехали! – бросила я через плечо миссис Мэллой и вылетела из гостиной.
      Если она и сказала что-то в ответ, то я не расслышала, так как сломя голову пронеслась через холл и чуть ли не кубарем скатилась с крыльца. Может, прошлой ночью я дала волю воображению и в истории с Харриет нет ничего иного, кроме грустного короткого романа? Как бы то ни было, я испытывала несказанное облегчение от того, что дело близится к развязке. Приглашу этих людей на чашку чая, мы с Беном выразим соболезнования, папа произнесёт прочувствованную речь, а потом гости, подхватив урну под мышку, удалятся прочь. И мы их больше никогда не увидим. Пусть кому-то это и покажется жестоким, но я радовалась не только тому, что с нашего дома наконец-то снимется траурная пелена. Я искренне верила, что папа придёт в себя гораздо быстрее, если его избавить от останков Харриет.
      К сожалению, благие намерения дочерей зачастую разбиваются вдребезги. Когда я добралась до пассажиров такси, с ними уже беседовал Бен. Мне понадобилось всего мгновение, чтобы классифицировать гостей как одного мужчину и двух женщин, но они странным образом походили на русских матрёшек, что вставляются одна в другую. Низенькие, кругленькие, с блестящими чёрными волосами и глазами-бусинками. И ещё незнакомцы слегка пошатывались. Возможно, потому, что были закутаны в куртки, больше подходящие для свирепой сибирской зимы. А может, потому, что были расстроены.
      Бен выдвинул меня вперёд:
      – Элли, это Хопперы, родственники Харриет. Я сказал, что твоего отца здесь нет.
      – Как нет?! – Внезапно мне показалось, что моё лицо тоже сделали на игрушечной фабрике. – Я ведь слышала, как несколько минут назад он спустился в холл!
      – А я только что видел, как он умчался на мотоцикле в компании Фредди.
      – Они сказали, куда отправляются?
      – Нет, но твой отец прокричал, что урну он забрал с собой.
      – Боже! Что, если они просыплют?..
      Наверное, неразумно было высказывать столь кощунственное предположение в присутствии Хопперов. Все трое тревожно округлили рты.
      – Уверен, Фредди будет осторожен и не станет прыгать по кочкам, изображая дикого мустанга. Плохо другое – мы не знаем, когда они вернутся.
      Бену гораздо лучше удавалось сдерживать свой темперамент, чем мне удерживать волосы, которые ветер упрямо пытался сорвать с моей головы.
      – Очень жаль. Почему бы вам не зайти в дом и не подождать?
      – Прошу вас, – поддакнул Бен. – Если вы ещё не завтракали, я с удовольствием приготовлю для вас пару сытных блюд. А если повезёт, мой тесть вернётся прежде, чем мы покончим с тостами и вареньем.
      Ответом нам были три изумлённых взгляда. Затем Хопперы сгрудились в кучу и принялись совещаться. Головы их слились в один чёрный шар. Да нас донёсся шёпот, перемежаемый тоненьким сопением и фырканьем. Они всё шушукались и шушукались. Казалось, это будет длиться вечно, но наконец гости вновь разделились на отдельные существа.
      – Мы приедем попозже, – сказал мужчина.
      – Сегодня во второй половине дня, – добавил один женский голос.
      – После трёх, – пропищал другой.
      – Не годится, чтоб такси ждало так долго.
      Мужчина согнул пальцы в красных митенках. Вероятно, это бы сигнал спутницам. И не успели мы с Беном вымолвить и слова, как вся троица проворно забралась в машину.
      – Папа поступил как… – Я замолчала и поёжилась, моя старенькая кофта вовсе не предназначалась для сибирских морозов. – Он нарочно укатил!
      – Да, думаю, твой отец вряд ли оказался на мотоцикле Фредди случайно.
      – Я хотела сказать, что он специально тянет время, не желая расставаться с урной.
      – Если быть до конца справедливыми, Элли, твой отец не так уж и виноват. Хопперы могли бы поточнее сообщить, когда их ждать. Ничего не стоило либо назначить час, либо позвонить утром. Видимо, они очень расстроены и не в состоянии ясно мыслить. Наверное, для них это было тяжёлым ударом. Мне показалось, что они не слишком сообразительны. Как ты считаешь?
      – Никак не считаю. И пусть я выгляжу жуткой эгоисткой, но мне хотелось бы поскорее забыть о Харриет и отправиться во Францию. Но, разумеется, я не могу просто так бросить отца.
      – Да. Ни сегодня, ни завтра мы никуда не уедем. Но через пару дней старина Морли наверняка приободрится и почувствует себя как дома. – Мы остановились на мостике, перекинутом через декоративный ров. Бен развернул меня лицом к себе. – К тому же мы ведь не бросаем его одного, дорогая. Всегда под боком будет Фредди.
      – Фредди хватит проблем с тётушкой Лулу и с ролью в пьесе.
      – Верно, но…
      Прежде чем Бен смог договорить, послышался оглушительный рёв и на подъездную дорожку влетел мотоцикл. В небо с недовольным карканьем взметнулись вороны. Через несколько мгновений, когда ветер унёс последние всхлипы ревущего двигателя, на землю с трудом спустился мой отец и нетвёрдой походкой двинулся к нам. Глаза его был крепко зажмурены. Он проследовал по мостику мимо нас. Я проводила его испуганным взглядом, не решившись окликнуть, – считается, что лунатиков опасно будить, когда они разгуливают, грезя наяву. Бена, видимо, посетили сходные опасения, он лишь шёпотом заметил, что папа слегка позеленел.
      – А вот и мы, в целости и сохранности! – весело прокричал Фредди. – Наверное, перед глазами дяди Морли промелькнула вся его жизнь, когда я закладывал виражи по Скалистой дороге. Думаю, он не рассчитывал, что я стану катать его по окрестностям, пока родственники Харриет уберутся, несолоно хлебавши?
      – Они уже уехали. С пустыми руками. Где урна? – отозвался Бен.
      – В комнате дядюшки Морли. Он наврал, будто забрал её с собой, чтобы кто-нибудь из вас не сбагрил Харриет за его спиной.
      – Какой же ты, Фредди, предатель! Надеюсь, твоя мать проживёт у тебя несколько месяцев и за это время украдёт всё до последней тарелки.
      Я могла бы многое ещё сказать, но тут на крыльцо выплыла миссис Мэллой и чопорно сообщила, что звонит леди Гризуолд и хочет поговорить со мной.
      – Наверное, по поводу оформления её дома, – сказала я.
      – Только об этом и думаете. О себе и своей карьере. – Миссис Мэллой проследовала за мной в холл. – А я вся на нервах – вдруг её светлость звонит сообщить, что сломала ногу?! И попросить вас как-нибудь помягче подготовить меня к тому, что роль Бастинды Стилуотерс придётся играть мне. Риск увидеть своё имя в отблесках голливудских огней может кого угодно свести в могилу, знаете ли!

      Возможно, миссис Мэллой так и продолжала бы стоять над душой, прислушиваясь к моим попыткам поговорить с леди Гризуолд, если бы по лестнице не спустился отец. Лицо его приобрело нормальный оттенок, он нёс урну с величественностью архиепископа Кентерберийского, готовящегося помазать монарха на трон. Я удивлённо посмотрела на Рокси. Моя верная помощница готова была вот-вот хлопнуться на колени, чего, надо заметить, с ней не случалось даже в церкви.
      – Если бы я знала, что у вас такой папаша, миссис Х., – её шёпот этом отдавался от потолка, – я бы работала на вас бесплатно. Разумеется, теперь уже поздно, потому что вы решили ступить на тропу подлости. Но отец не отвечает за грехи дочери.
      Сделав этот прощальный выпад, Рокси величественно прошествовала по каменному полу к кухонной двери и открыла её с видом одного из подручных святого Петра, отворяющего жемчужные врата. Отступив в сторону и склонив чёрно-белую голову, миссис Мэллой впустила папу в святилище.
      Я опомнилась и быстро проговорила в трубку:
      – Прошу прощения, леди Гризуолд. Не расслышала, что вы сказали?
      – Я спрашиваю, когда вы отправляетесь во Францию?
      У неё был голос женщины, осознающей свою красоту. Не составляло никакого труда представить, как она стоит в просторном холле Старого Аббатства, а мягкий свет, льющийся из витражных окон, доводит её прекрасные черты до средневекового совершенства. Я тут же пожалела о своём затрапезном наряде. Старая юбка, блузка в полоску и вытянувшаяся кофта не годятся для общества с ангелами.
      – Мы собирались сегодня, но неожиданно появился мой отец. Поэтому поездка отменяется. – Я критически оглядела себя в зеркале и поправила волосы, едва не опрокинув бронзовую вазу с осенними листьями. – Съездим во Францию как-нибудь в другой раз.
      – Не сомневаюсь, что вы рады приезду отца.
      Голос леди Гризуолд стал тише, я прижала трубку к уху.
      – О да! Папа – это личность.
      – Вы непременно должны привести его к нам. Например, сегодня утром, если сможете выкроить время. Мне не терпится показать вам журналы, о которых мы говорили. «Прекрасный дом», помните? Я нашла там снимки комнат, которые мне понравились. Тимотия – вы ведь знаете кузину моего мужа? – сложила их в старый сундук. Она и в лучшие времена была немного рассеянна. В результате я несколько дней рылась по всему дому в поисках этих журналов.
      – Очень неприятно, когда что-то теряешь, – согласилась я. – В котором часу вы хотите, чтобы я пришла?
      – Как насчёт половины двенадцатого? А потом вы можете остаться на обед. Наша кухарка всегда готовит что-нибудь особенное, когда у нас гости.
      – Спасибо, леди Гризуолд. Уверена, папе приятно будет получить от вас приглашение, даже если он решит остаться дома.
      – Постарайтесь его убедить. Я велю кухарке приготовить лишнюю порцию.
      – Очень любезно с вашей стороны.
      – А если он не придёт, мы разделим его долю!
      Нежный смех леди Гризуолд прозвучал слегка театрально. Трубку я повесила со смешанными чувствами. У меня не было особого желания работать по готовым образцам, тем более из иллюстрированных журналов. Я предпочитаю сначала ощутить атмосферу дома, который предстоит оформить, а потом проникнуться вкусами владельца.
      Как бы между прочим я спросила себя, а не перерастут ли наши отношения с леди Гризуолд в подобие дружбы? Наступит ли такой день, когда она попросит звать её Филлис? Почему-то я в этом сомневалась, хотя и не подозревала её светлость в снобизме. Скорее, у меня сложилось ощущение, что леди Гризуолд – из тех женщин, что при всём изяществе манер, предпочитают держаться от людей подальше. Быть может, она просто чересчур застенчива. В защитных механизмах я знала толк. Вот только, к сожалению, щит, которым ты прикрываешься, зачастую оказывается из стекла и рассыпается на мелкие кусочки, когда наносят удар с неожиданной стороны.
      Зато миссис Мэллой была из тех женщин, кто знает, как уклоняться от копий и стрел злодейки-судьбы. Она носила доспехи в виде платьев из тафты и многослойной косметики с неукротимой доблестью Генриха V, готовящегося разбить французов при Азенкуре. Когда я вошла на кухню, она сидела за столом напротив отца. Бен стоял у плиты и жарил яичницу с беконом, словно играл эпизодическую роль в пьесе.
      – Так вы говорите, что ваша Харриет не была немкой?
      Миссис М. с таким благоговением подлила папе апельсинового сока, будто, пролив хотя бы одну каплю, она совершит непростительное святотатство и её навеки отлучат от церкви.
      – О, Харриет была настоящей английской розой!
      Папа посмотрел на урну, стоявшую перед его тарелкой, и любовно погладил её шершавый глиняный бок. Интересно, отчего у этого сосуда до странности неправильные формы?
      – Из Лондона, вы говорите?
      Стакан с соком торжественно приземлился рядом с урной.
      – Харриет жила в Лондоне, когда была замужем. Но ей больше нравилось за городом.
      – Как и моему третьему муженьку.
      Миссис Мэллой ясно давала понять, что у них с папой много общего.
      – А как он умер? – заинтересовался папа.
      – Да он и не умер. Жив-живёхонек. Свалил к четвёртой жене.
      – А! – Папа вновь погрузился во мрак.
      – Харриет – такое прекрасное имя. Если бы у меня была дочь, я бы назвала её именно так. Я часто говорила об этом миссис Х.
      Моя славная помощница по хозяйству не обратила на меня ни малейшего внимания. Я молча присоединилась к Бену.
      – В самом деле? – Папа вновь оживился.
      – А Браун – такая чудесная фамилия!
      – Не самая подходящая для столь изысканной женщины, как Харриет.
      – Ну, если на то пошло, как и этот горшок, куда её высыпали. – В любезности миссис Мэллой не откажешь. Правда, она тут же спохватилась: – Но, возможно, для вас эта посудина имеет какую-то иную ценность.
      – Урну выбрали друзья Харриет, супруги Фелькель.
      В папиных голубых глазах мелькнуло беспокойство. Словно он впервые увидел, что это обычный сосуд, а не продолжение земного существования Харриет.
      – Вы думаете, он не очень подходит? – воззвал он к авторитету миссис Мэллой.
      – Никоим образом.
      – А что в нём не так?
      – Начнём с того, что, по, вашим словам, Харриет была платиновой блондинкой? А серая глина совершенно не годится для блондинок. – Послушать миссис Мэллой, так она целыми днями якшается с Ив Сен-Лораном и Версаче. – А кроме того, форма горшка какая-то уродливая.
      Папа поджал мясистые губы:
      – У Харриет была великолепная фигура.
      – Тогда для неё нужно что-то с изящными линиями, а не эти нелепые бугристости. Не хочу корчить из себя знатока, – внезапно заскромничала миссис Мэллой, – но я точно помню: когда у меня увели третьего мужа…
      – Что сделали?
      От моего удивлённого возгласа Бена едва не облился кипящим маслом. Однако реакция Рокси и отца оказалась ещё более выразительной. Пап остолбенел, а миссис Мэллой сочувственно похлопала его по руке и с непередаваемым сожалением в голосе сказала:
      – Вашим родственничкам это свойственно. Прокрадываться втихомолку на кухню, словно они здесь всем распоряжаются. И подслушивать чужие разговоры. Но, видимо, это та цена, которую приходится платить за завтрак. Хоть детишки сегодня не путаются под ногами. Я, конечно, не могу сказать о них ничего дурного, ни об одном из троицы. – На лице Рокси расцвела блаженная улыбка, и я поняла, что она думает о Розе, которая была бы её внучкой, если б моя кузина Ванесса не наставила рога её сыну Джорджу. – Жизнь временами бывает просто отвратительна!
      – Так что вы хотели сказать о своём третьем муже? – напомнила я, пока Бен перекладывал яичницу на тарелку. – Как это его у вас увели?
      – Пришли двое полицейских и увели. Ввалились во время ужина и даже не дали Альфи (или это был Берти?) доесть колбаску в тесте. Вот что бывает, когда транжиришь деньги на свиную колбасу, хотя говяжья ничем не хуже. Именно это я себе тогда и сказала. – Рокси покачала головой, досадуя на превратности жизни. – Эти гады в форме обвинили его в торговле краденым. Но скажите мне, сколько дурачок мог напродавать, если не заработал себе на велосипед, не говоря уж о машине! Разумеется, теперь, когда я оглядываюсь назад, некоторые его подарки выглядят немного странными. Детская коляска на мой пятидесятый день рождения, форма стюардессы к очередной годовщине нашей свадьбы, парикмахерское корытце на Рождество. Но мужчины ведь понятия не имеют, что надо покупать, верно?
      – У меня хватает ума ничего не покупать для кухни. – Бен как-то рассеянно улыбнулся мне, свалил на тарелку несколько ломтиков бекона, пару кусочков подрумяненного хлеба и большую ложку обжаренных грибов.
      – А Альфи… или Берти… угодил в тюрьму? – спросила я, ставя перед миссис Мэллой тарелку.
      – Вспомнила! Это был Джерри. – Она взялась за нож и вилку. – И к вашему сведению, миссис Х., каталажки он избежал. Его адвокат попросил присяжных взглянуть на своего подзащитного и спросить себя, может ли у такого человека хватить ума, чтобы отпарить почтовую марку, после того как на неё поставили штамп. Чтобы вскипятить чайник, нужно осуществить мыслительный процесс, а некоторые люди просто на такое не способны. Он назвал Джерри самым большим простофилей, с которым ему когда-либо приходилось сталкиваться.
      – Ужасно, когда тебя обманывают, – пробормотал отец, окунув свой аристократический римский нос в апельсиновый сок.
      – Я вот к чему упомянула о Джерри, – продолжала распинаться Рокси. – Когда он помер, его жена – та, на которой он женился после того, как наши жизненные пути разошлись как в море корабли, – взяла и кремировала его. Сказала, что это гигиенично и всё такое. Глупая корова! Это же всё равно что оставить тело в гостиной, а самой усесться в мягкое кресло и смотреть телевизор. Она просто не хотела тратиться на нормальные похороны. Как я и ожидала, она купила урну на распродаже. Мне ничего не оставалось, как преодолеть наши разногласия и приобрести сосуд, достойный моего бывшего мужа. Эта была ваза из толстой латуни. Надеюсь, что теперь всякий раз, когда эта мерзавка поднимает взгляд на каминную полку, она благодарит Рокси Мэллой за то, что не позволила ей приобрести репутацию первой скряги на свете.
      – А я не вижу ничего плохого в урне Харриет.
      – Да окажись я в подобной посудине, только гордился бы. – Бен принялся жарить очередную яичницу.
      – Почему бы вам не рассказать моему отцу о пьесе, – предложила я миссис Мэллой. – Вдруг это поможет ему отвлечься от грустных мыслей?
      Честно говоря, меня не покидало чувство, будто у нас в доме поселилось привидение. Час за часом присутствие Харриет становилось всё ощутимее. Ещё немного, и придётся отвести ей место за столом, а входя в ванную, вдыхать аромат её духов. Олеандр, подумалось мне, скорее всего, это будет олеандр. Я открыла окно, чтобы впустить свежий воздух, и колючий ветер пахнул в лицо влажной землёй и хризантемами. Пряный запах траурных осенних цветов привёл меня в чувство. Сегодня во второй половине дня приедут родственники Харриет. Они заберут урну. А папа, исполнив обещание, продолжит жить. Возможно, он даже встретит кого-нибудь ещё. Какую-нибудь милую и разумную женщину. И звать её будут Агнес или Мэри. Она станет готовить ему здоровую пищу и напоминать про шерстяной шарф в плохую погоду.
      Заняв место за столом, я ещё раз попросила миссис Мэллой рассказать отцу о пьесе.
      – Думаю, вряд ли это его развеселит. – Бен со скрипом пододвинул стул ко мне поближе и уселся. – Боюсь, после этого он уже никогда в жизни не притронется к цыплятам. А именно сейчас это было бы совершенно некстати, потому что сегодня я проснулся среди ночи с готовым рецептом в голове. Там было всё, вплоть до четверти чайной ложки розмарина. Я даже придумал название блюду. Цыплёнок а-ля Мария-Антуанетта.
      – Роскошное название! – Я с ещё большим рвением принялась ковыряться в яичнице с беконом.
      – И к утру вдохновение меня не оставило!
      – Мне не терпится прочесть этот рецепт, когда ты перенесёшь его на бумагу.
      – Наверное, толчком послужила мысль о том, что мы не едем во Францию.
      – Как говорится, нет худа без добра.
      – Для украшения я, пожалуй, воспользуюсь крошками от кекса «Мадейра». – Бен отправился за кофейником. – Приправлю апельсиновой цедрой и свеженатёртым имбирем. А во время жарки буду поливать цыплёнка кунжутовым маслом. – Бен вновь сел и проткнул кусочек бекона. – Дорогая, ты не сочтёшь меня эгоистом, если после завтрака я запрусь в кабинете? Хочу поколдовать над рецептом, пока он не выветрился у меня из головы.
      – Ты просто должен так поступить.
      Сказать ему, что собираюсь ненадолго в Старое Аббатство, я не успела – меня отвлёк голос миссис Мэллой. Она всё-таки вняла моим словам и теперь пичкала папу подробностями пьесы.
      – На данный момент, мистер Саймонс, у меня нет крупной роли. Но я выжала из неё всё, что можно было выжать. И я буду играть Бастинду Стилуотерс, если с леди Гризуолд до премьеры что-нибудь случится. Так что остаётся лишь надеяться, не так ли? Надеяться, что с её светлостью не стрясётся никакой неприятности, – благочестиво добавила Рокси. – Разумеется, я нахожусь в более зрелом возрасте, чем её светлость. Хотя многие это вряд ли заметят. Мне всегда дают лет на двадцать меньше. И как говорит миссис Эмблфорт, мы с её светлостью обе темноволосые и потрясающе красивые женщины. В нас есть какой-то налёт тайны, а зрители от этого просто балдеют. Миссис Эмблфорт выбрала меня в качестве дублёрши, когда услышала, как отлично я подражаю кошачьему мяуканью. Я всю душу вкладываю в это мяуканье. Хотите послушать? – И, прежде чем папа успел ответить, кухню огласили пронзительные звуки. Тобиас немедленно высунул нос из кладовки, чтобы засвидетельствовать своё отвращение. – Понимаете, кот знает, что Бастинда отравила Кларабеллу, как до этого и майора Викториуса. И теперь пытается запихнуть её в тот же сундук, где спрятала его. Но у неё возникают сложности…
      – Неудивительно. – Бен налил ещё кофе. – Судя по вашему рассказу, Кларабелла не из тех женщин, которые согласятся вне брака находиться с мужчиной в одном сундуке.
      – Сложность не в этом, мистер Х. – Миссис Мэллой сурово посмотрела на него. – И не в том, что сундук маловат для двоих. В своё время в этот сундук сложили всю домашнюю утварь, когда Бастинда переезжала в Чаффертон-Теллс. Но с крышкой что-то случилось, и каждый раз она с грохотом падает вниз, стоит её приподнять. Поэтому Бастинде пришлось запихнуть Кларабеллу в шкаф. Однако, как оказалось, – Рокси гипнотизировала папу взглядом, – та вовсе не умерла! Большую часть отравленного молока Кларабелла налила в блюдце кошке.
      – Бедная кошка, – вздохнула я.
      Моя реплика была демонстративно проигнорирована.
      – Во всяком случае, в последней сцене Кларабелла вновь оказывается живой.
      Рокси не успела добавить, что это была лишь короткая отсрочка, поскольку под занавес несчастная возлюбленная красавца Реджи всё же решила застрелиться. Отец перебил её самым что ни на есть траурным голосом:
      – Как бы мне хотелось, чтобы это случилось с моей Харриет. Сжать её вновь в своих объятиях! Увы, я даже не знаю, как набраться мужества, чтобы перенести расставание с ней, когда настанет этот ужасный час. Не ослабеют ли мои руки, когда я буду вынужден отдать её священные останки? – Он салфеткой промокнул слёзы, которые градом катились по толстым щёкам. – Как, спрашиваю я вас, дожить мне до трёх часов?! Ведь именно тогда вернутся её родственники?
      Он поднял глаза на Бена. Тот кивнул.
      – Ты можешь отправиться со мной в Старое Аббатство, – предложила я. – Леди Гризуолд – моя новая клиентка. Она только что звонила и просила меня заехать, если мне будет удобно, а когда я упомянула о твоём приезде, настойчиво посоветовала взять тебя с собой. Нас пригласили на обед. У них с сэром Каспером есть кухарка, так что вполне можно рассчитывать на что-нибудь весьма изысканное.
      Папа облизнулся. Я было обрадовалась, что ему пришлась по душе эта идея, но в следующий миг он обхватил руками урну и покачал головой:
      – Ты хорошая дочь, Жизель! Всё время стремишься облегчить отцу его ношу, но в своём нынешнем состоянии я вряд ли буду приятен этим важным господам. Лучше уж я останусь здесь с Бентвиком и проведу последние ужасные часы в беседах с твоим супругом.
      – Не возражаю!
      Бен произнёс это так весело, словно цыплёнок а-ля Мария-Антуанетта волновал его меньше всего. Не глядя на меня, он покорно сложил руки на коленях, приготовившись к долгому испытанию. Почитаемый нашим викарием святой Этельворт в подмётки не годится моему ненаглядному. Тут на выручку нам, равно как и своим ногам, пришла миссис Мэллой.
      – Зачем же вам отвлекаться от своей кулинарной книги, мистер Х.? Ваш тесть посидит со мной, пока я буду вытирать пыль. Такая участливая душа, как я, жаждет побольше услышать о его неприятностях.
      – Это очень любезно с вашей стороны, миссис Мэллой, – благодарно произнесла я. – Но ведь неизвестно, как долго меня не будет. Не хотелось бы торопиться, чтобы у леди Гризуолд не создавалось впечатление, будто у меня на уме одна только работа.
      – Ты хочешь сказать, что мы можем вернуться, когда будет далеко за полдень? – Папа снова оживился. – Как неудачно получится, если родственники Харриет приедут слишком рано и им придётся дожидаться нашего возвращения. Но они, конечно, поймут, что мне нужно было уехать, чтобы сменить обстановку. Они всегда могут приехать в другой день.
      – Но, папа, ты же не хочешь, чтобы они снова тебя не застали. – Увидев, что именно этого он и хочет, я вздохнула. – Давай договоримся так. Если родственники Харриет приедут, когда мы ещё будем в Старом Аббатстве, Бен позвонит. Леди Гризуолд, конечно же, войдёт в наше положение, а на возвращение нам потребуется не больше десяти минут.
      – Тогда отправляйтесь! Желаю хорошо повеселиться!
      По тому, с каким грохотом миссис Мэллой собирала посуду и швыряла тарелки в мойку, было ясно, что я нагло расстроила её планы. Папа, заметив огорчение Рокси, рассыпался в благодарностях, но я знала, о чём он думает. Как слушательница миссис Мэллой обладала принципиальным недостатком. Ей нравился звук собственного голоса. На каждые три слова, что папа сказал бы о Харриет, она наверняка выдаст шестнадцать о своём дебюте. Но Рокси была слишком великодушна, чтобы дать волю раздражению.
      – В таком случае, – попросила она, тут же смягчившись, – пусть урна находится при мне, пока я буду здесь пылесосить.
      Папа, разумеется, едва не грохнулся в обморок, но сумел-таки взять себя в руки и пробормотал, что Харриет он заберёт с собой. Добавив, что леди Гризуолд, несомненно, не станет возражать против ещё одного места за столом или, лучше сказать, на столе.
      – Может, и будет, – не удержалась я, а Бен поспешно отвернулся к раковине и начал увлечённо орудовать губкой. – Папа, давай всё-таки оставим урну здесь, а?
      – Жизель, я тебе удивляюсь. Харриет так любила светские визиты.
      – Знаю, но…
      – И когда я думаю, как она радовалась, торопясь ко мне со своим сюрпризом, сердце моё снова и снова разрывается на части.
      Бормоча, что надо бы отыскать галстук поприличнее, отец покинул кухню.
      – Ох и люблю я, когда плачут взрослые мужики! – мечтательно протянула миссис Мэллой. – Не правда ли, начинаешь надеяться, что не все они бесчувственные скоты, которых интересует только одно – вовремя ли будет подан воскресный обед и успеют ли они встретиться со своими приятелями в пивной. А здесь чувствительность и сексуальность вместе. Такое в наши дни не часто случается.
      – Мой отец? Сексуальный? – Я уставилась на неё во все глаза.
      – Почему нет? – поинтересовался Бен, по-прежнему стоя к нам спиной. Плечи его подозрительно тряслись. – После шестидесяти я собираюсь стать крайне соблазнительным.
      – Я понимаю, почему Харриет втюрилась в вашего папашу, миссис Х., – вздохнула Рокси, с неохотой ковыляя к чулану, где хранились вёдра и швабры. – Просто все глаза готова прорыдать при мысли, что им не суждена была счастливая совместная жизнь. Если бы не это, взяла бы себя в руки и сама подвалила к нему.
      Полчаса спустя, когда мы выехали за ворота Мерлин-корта, её томный голос всё ещё звучал у меня в ушах. На коленях у папы покоилась холщовая сумка. Дело вовсе не в том, что я считаю, будто мужчина за шестьдесят не может быть привлекателен. Совершенно не исключено, что со временем какая-нибудь женщина могла бы полюбить отца, но полагать, будто мой родитель заставляет неистово биться женские сердца, – это уж явный перебор!
      Небо было затянуто серыми облаками. Скалистая дорога петляла между обрывом над морем и утёсами, поросшими кустарником, и мне пришлось сосредоточиться на её изгибах и поворотах. Лишь в самых опасных местах попадались металлические ограждения. Но несмотря на это, я продолжала думать о Харриет. Действительно ли я услышала об этой женщине нечто такое, что оправдывало мою неприязнь к ней? Или всему виной лишь дочерняя ревность? Почему её внезапная любовь к отцу кажется мне подозрительной?
      За всю дорогу папа не проронил ни слова. Но как только мы завернули за кирпичную стену, он испуганно вскрикнул и судорожно прижал к себе сумку с урной. Впереди, виляя из стороны в сторону, катил велосипедист. Я успела разглядеть округлую чёрную фигуру и развевающиеся седые волосы, прежде чем вывернула руль влево, чиркнула о кирпичную стену и почувствовала, как автомобиль юзом ползёт в сторону обрыва.

      К тому времени, когда мне удалось благополучно вырулить на обочину, у папы вновь пропало желание жить и он завёл разговор о том, что было бы в высшей степени уместно встретить свой конец так же, как и его любимая Харриет. По счастью, я не могла оторвать рук от руля, а то бы вряд ли сумела совладать с искушением задушить собственного родителя. Меня всю трясло, зубы выбивали барабанную дробь, им вторили колени.
      – Послушай, папа, – прохрипела я, с силой вдавив педаль тормоза (машина, разумеется, тут же заглохла). – Меня что-то не особенно тянет на тот свет. Может, рай и приятное место, но мне туда пока не хочется. Там нет ни Бена, ни детей. Поэтому, если не возражаешь, я лучше буду наслаждаться этой отсрочкой, чем сожалеть, что не оказалась в мокрой могиле.
      – Прости, Жизель. – Папа мрачно заглянул мне в глаза. – Для меня очень важно, чтобы ты продолжила своё существование. А раз так, я должен попытаться меньше предаваться горю и больше считаться с твоими чувствами. Постараюсь выглядеть весёлым и жизнерадостным. – В голосе его слышались решимость и жертвенность. – Харриет тоже этого бы хотела.
      – Надеюсь, её не очень огорчит, что мы всё-таки спаслись? – Без особой симпатии я покосилась на холщовую сумку, которую папа прижимал к себе так, словно это был младенец, ещё не отнятый от груди. – Постарайся, если это тебя не затруднит, хоть изредка думать о живых.
      Ответить он не успел, потому что в машину просунулась голова. Человек был так же стар, как и его велосипед.
      – Какие-то неполадки с машиной? – добродушно осведомился он. – Правда, боюсь, от меня большого проку не будет. Но я не мог проехать мимо и не предложить вас хотя бы своего благословения.
      – Ужасно любезно с вашей стороны, мистер Эмблфорт. – Я выдавила улыбку и воздержалась от замечания, что мы с папой едва не погибли под колёсами велосипеда. У викария было такое безмятежное выражение лица, что вернуть его с небес на землю мог только совершенно бездушный эгоист. – Очень надеюсь, что на вас с Кэтлин не сказалась беспокойная ночь.
      Мистер Эмблфорт удивился:
      – А какую ночь вы имеете в виду?
      – Прошлую, – вздохнула я, пожалев, что подняла эту тему, и уже собралась представить папу, как викарий обрадовано затряс головой:
      – Ах, да-да! Очень любезно было с вашей стороны пригласить меня на вечер камерной музыки. Для священника такие встречи особо важны, поскольку они позволяют лучше познакомиться с жизнью прихожан. Моя жена, – мистер Эмблфорт предпринял похвальное усилие вернуться в современность, – питает особую слабость к контрабасу. Или я путаю его с компостом? Ах, компост! Кэтлин всегда так увлечённо трудится в саду. Она выиграла множество призов со своими нарциссами. Или с ноготками… Да-да, уверен, это были настурции! Какой счастливый дар – тяга к земле и цветам. Помните, что Господь наш Иисус сказал о полевых лилиях? Или это были…
      Я воспользовалась паузой, дабы сообщить викарию, что мы с мужем будем рады, если в какой-нибудь из ближайших вечеров они с женой придут к нам на ужин. А папа, напустив на себя самый траурный вид, перегнулся через меня и выставил в окно руку.
      – Морли Саймонс, не из вашего прихода.
      – Овца из другой отары, – пробормотал мистер Эмблфорт.
      – Вообще-то я никогда не рвался в церковь, викарий, – брюзгливо продолжал папа. – Но наступает время, когда привлекательность загробной жизни становится неоспоримой. Великое упущение с моей стороны, что я хотя бы изредка не сидел по воскресеньям на церковной скамье.
      – И последние могут стать первыми, сын мой, надо лишь вовремя замолить грехи.
      Эта идея и прежде казалась мне слегка несправедливой, а теперь, когда я не знала, куда засунуть своё раздражение, хотелось только одного: чтобы эти двое отправились в ближайшую пивную и помолились там за кружечкой-другой. Тогда я смогу в одиночку и без помех нырнуть в ворота Старого Аббатства и встретиться наконец со своей аристократической клиенткой.
      – Возможно, при случае я выберусь в церковь и посмотрю, как вы работаете, викарий, – произнёс отец. – Дух мой нуждается в бальзаме утешения, а за предоставление этой услуги вам, как известно, и платят. Моя дражайшая дочь Жизель, наверное, уже рассказывала о трагической потере, которую я недавно понёс…
      Услышав звук приближающейся машины, я настоятельно посоветовала мистеру Эмблфорту отойти к обочине. Он послушался, хотя определённо не испытывал страха и трепета ни за себя, ни за велосипед. Когда мимо нас со свистом пронеслись один за другим два автомобиля, викарий благоразумно предложил продолжить путь к Старому Аббатству, где он намеревался отдохнуть среди монастырских развалин и пообщаться с духом святого Этельворта.
      – Мы тоже туда направляемся. Только не к развалинам, а в дом их светлостей. У меня назначена встреча с леди Гризуолд.
      – А-а, – протянул мистер Эмблфорт, – помню-помню, очаровательная юная женщина. Такая жалость, что Бог не наградил её и сэра Каспера потомством. Трудно отделаться от мысли, что легенда говорит правду.
      И на этой пикантной подробности он нажал на педали.
      – Надо же, какой странный тип, – заметил папа и покрепче обхватил драгоценную торбу.
      Наш автомобиль не спеша последовал за священником.
      Через несколько мгновений мы очутились на широкой подъездной дорожке, впереди виднелся дом. Построенный в правление Георга II, особняк на первый взгляд казался нарисованным рукой ребёнка. Его красота состояла в необычности линий и удивительной точности пропорций. Со временем кирпич приобрёл желтоватый оттенок, а крыша стала серой; там, где на неё падала тень, она казалась сиреневой. Я порадовалась, что «викторианцы» не испортили это чудесное здание гигантскими уродливыми пристройками, и едва снова не наехала на велосипед мистера Эмблфорта, валявшийся прямо на дорожке. Надавив на тормоза, после чего двигатель заглох второй раз за это утро, я посмотрела направо и увидела развалины монастыря Святого Этельворта.
      Такие места более эффектно выглядят ночью, когда лунный свет серебрит нагромождения разрушенных стен и выступающие остатки каменных лестниц. Но даже днём руины производили впечатление. Викарий сидел под остатками готического свода. Я покосилась на папу. Вид у него был далеко не радостный. И я его понимала. Подобное путешествие, должно быть, не слишком понравилось бедняжке Харриет. Удивительно, как она до сих пор не открыла крышку! Я уже собиралась выйти из машины и прислонить велосипед к дереву, когда из-за кустов вынырнул человек.
      В руках он держал садовые ножницы. Глядя на пожелтевшее морщинистое лицо, я решила, что ему по меньшей мере девяносто. Согбенная спина, наверное, уже добрый десяток лет не позволяла ему видеть небо, но маленькие глазки были пытливыми, как у ребёнка. Да и походка оказалась на редкость бодрая – передвигался старичок вприпрыжку.
      – Добрый день, миссис. – Он облокотился о капот машины и оказался со мной нос к носу. – Пришли поболтать с леди Гризуолд о том, как приукрасить это старое местечко?
      – Совершенно верно. Я Элли Хаскелл.
      – Ну да, кто же ещё! – Блестящие глазки пытливо изучали моё лицо. – А я давненько уж вас поджидаю. Не сочтите за наглость, но мне хотелось бы посоветовать вам не особливо куролесить в доме. Понимаете, это может до добра не довести. Я работаю здесь с тех пор, когда был не выше вон того пня, и знаю, о чём говорю.
      – Сэр Каспер расстроен тем, что леди Гризуолд хочет по-новому всё оформить?
      – Он-то нет, старый хозяин полностью за. Всё сделает ради милой улыбки её светлости. Да уж ладно, хозяин, как говорится, барин. А вот егосердить нельзя!
      Старик поёжился и посмотрел в сторону развалин, где по-прежнему восседал мистер Эмблфорт.
      – Викария? – Я удивлённо вздрогнула и случайно пихнула локтем папу, который доселе не обращал никакого внимания на разговор. – Какое он имеет отношение к переустройству Старого Аббатства?
      – Никакого.
      – Тогда не понимаю.
      – Я вам толкую о старине Ворти. Он построил этот старый монастырь, от которого не осталось ничего, кроме груды камней.
      – А, так вы говорите о святом Этельворте?
      – Ну, если называть его по всей чести. – Старик забавно подпрыгнул, чуть не проткнув себе подбородок острием секатора. – Я же вырос в этих местах и потому думаю о нём так же, как о моём дяде Нэде, в честь которого меня назвали. Любовь пополам со страхом, если вы меня понимаете. Делай всё, чтобы потрафить старине Ворти, и тогда он не причинит тебе вреда.
      – А какой вред он мог бы причинить? – Я поймала себя на том, что дрожу точно так же, как и тогда, на Рыночной площади, во время разговора с цыганкой.
      – Всё началось ещё в те времена, когда здесь стоял старый дом, – задумчиво ответил Нэд. – Его построили, когда Генрих VIII ни с того ни с сего прогнал монахов. Во времена Елизаветы хозяйке дома, запамятовал её имя, как-то ночью в часовне было видение. К ней явился святой, и, говорят, она дала ему торжественную клятву, а он пообещал, что род Гризуолдов всегда будет обитать в Старом Аббатстве. Но отец сэра Каспера – сэр Уолтер – взял да и нарушил слово. И старый Ворти тут же дал понять, что он не из тех, кому можно натянуть нос.
      – Сегодня, когда мы встретили по пути мистера Эмблфорта, он выразил сожаление, что Господь не подарил сэру Касперу и леди Гризуолд детей. Неужели вы думаете, будто причина в том, что сэр Уолтер когда-то рассердил святого Этельворта?
      Я выжидательно смотрела на Нэда. Папа хранил безмятежное спокойствие. Позже я сообразила, что он радовался затянувшемуся визиту и надеялся, что родственники Харриет уедут, так и не дождавшись нас.
      – У первой жены сэра Каспера тоже не было детей, хотя, по слухам, ради этого она надорвала сердце и здоровье. – Нэд возвёл глаза к небу.
      – А что та дама пообещала святому Этельворту? – спросила я.
      Старик то ли плохо расслышал, то ли сознательно уклонился от ответа.
      – Мамаша сэра Уолтера. Она была немкой, и, как говорят, у неё вдруг взыграла кровь.
      – Но какое всё это, – попыталась я зайти с другой стороны, – имеет отношение к намерениям леди Гризуолд переустроить дом?
      – Старина Ворти и так уже рассержен, но может ещё больше разозлиться. Он не любит перемен. – Нэд отошёл от машины, сложил пальцы в трубочку наподобие бинокля и посмотрел в сторону дома. – Каждый раз, когда её светлость что-то переставляет, картину там или вазу какую, этот предмет возвращается на старое место. Всегда посреди ночи. И делает это не сэр Каспер, так как желание леди Гризуолд – для него закон. И кузина хозяина, мисс Финчпек, тоже на такие шутки не способна. Бедняжка собственной тени боится. Кстати, по-моему, это она стоит на ступенях и смотрит в нашу сторону. Так что я лучше не буду вас больше задерживать.
      – Было интересно с вами побеседовать, Нэд.
      – Похоже, дождь начинается. – Старик вытер лоб. – Когда пойдёте в дом, оставьте ключи в машине, и я загоню её в гараж. Велосипед священника тоже туда поставлю. Хотя дальше ему ржаветь всё равно некуда.
      Оттащив многострадальное транспортное средство к краю дорожки, он смотрел, как я неуверенно трогаюсь с места. Машина пару раз дёрнулась, и холщовая сумка недовольно подпрыгнула на отцовских коленях.
      Мы въехали во внутренний дворик. Два каменных льва несли стражу у подножия величественной лестницы, которая вела к парадной двери. Рядом с ней стояла худощавая седая женщина с лейкой в руках.
      – Торжественная встреча? – пробормотал отец, выбираясь из машины.
      Ветер свирепо накинулся на нас, сухие листья стервятниками кружили над нашими головами. Я поёжилась, ощутив, как за шиворот проникла ледяная капля. Мой наряд явно не годился для ненастья. Скорей бы оказаться внутри и получить чашку горячего чая или кофе. Правда, как бы чай не встал поперёк горла, если с нами будет урна. Я вовсе не жаждала общества праха незабвенной Харриет. Быть может, моё мрачное настроение объяснялось шоком, который я испытала, едва не слетев с обрыва. А возможно, дело в том, что я просто не отличаюсь широтой взглядов. Но в одном я не сомневалась: сидеть напротив отца и любоваться, как он баюкает этот образец гончарного искусства, у меня не было ни малейшего желания.
      – Папа, тебе придётся оставить Харриет в машине.
      – Дорогая Жизель, я не в силах это сделать. – Он посмотрел на меня так, словно на моей голове было больше змей, чем у Медузы-горгоны. – Моя возлюбленная боялась замкнутого пространства. Она как-то мне об этом сказала.
      – Сейчас все эти страхи для неё позади. – Родительское неодобрение лишило меня твёрдости духа. – Это деловой визит, и, мне кажется, было бы неправильно отвлекать леди Гризуолд от обсуждения наших планов. Да-да, знаю, – добавила я, увидев, что папа собирается запротестовать. – Я действительно говорила, что ты можешь взять с собой урну. Вероятно, это нечестно с моей стороны, но я передумала. Попробуй поставить себя на моё место.
      – Очень хорошо. – Отец с шумом втянул воздух и раздулся до ещё более гигантских размеров. – Тогда я останусь с Харриет в машине.
      – Замечательно! – сказала я, теряя остатки терпения. – Тогда придётся скомкать обсуждение, и создастся впечатление, что меня не интересует работа, которая выпадает раз в жизни. После чего леди Гризуолд ещё подумает, стоит ли ей связываться с такой капризной особой. Хороший же из тебя отец!
      Мои нервы всё ещё были на взводе после недавнего шока, а рассказ старика Нэда о видениях и нарушенной клятве оставил в душе странное ощущение, будто по пятам за нами следуют призраки. А тут ещё Харриет в своём горшке… Впрочем, это не оправдание для грубости. Я тут же устыдилась. Если папе хочется, пусть остаётся в машине. Но он открыл дверцу и аккуратно поставил холщовую сумку на сиденье водителя.
      – Ты совершенно права, Жизель. – Жалкая улыбка придала его лицу ещё более горестное выражение. – Тебе нужно думать о своей карьере, как это принято у современных женщин. Её светлость вправе сполна получить за свои деньги, даже если мне придётся просидеть у неё до вечера. Понимаю твои опасения. Увидев мою скорбную ношу, она наверняка захочет поскорее выставить нас из дома.
      – Спасибо, папа, спасибо!
      Я повернулась к лестнице. Седая дама неторопливо спускалась к нам по каменным ступеням. После того как я представилась, она поставила лейку у наших ног и зябко стянула кардиган на худосочной груди.
      – Совершенно верно, оформители. Меня зовут Тимотия Финчпек. Я кузина сэра Каспера. Я проведу вас к её светлости. Меня это не затруднит. – У неё был тихий тоненький голосок, а лицо не выражало ровным счётом ничего. – Я собиралась сходить к бочке и принести воды. Моя мать всегда говорила, что нельзя мыть голову водой из обычного крана. В водопроводной воде слишком много химии. Но я не предполагала, что на улице такой холод, вот и стояла, раздумывая, не вернуться ли за пальто.
      И сколько бы она ещё так раздумывала, не появись мы с папой? Пройдя за Тимотией в дом, мы проследовали через квадратный холл мимо портретов предков, развешанных на стенах, ступили на роскошный ковёр, устилавший паркетный пол, миновали изящную балюстраду, поднимавшуюся к полукруглой галерее. И оказались в уютной гостиной. От пола до потолка она была обшита сосновыми панелями золотисто-янтарного цвета. Камин, в котором пламя весело лизало большое полено, представлял собой простое каменное сооружение, на каминной полке выстроились незатейливые оловянные кружки и подсвечники. Тёмно-зелёный диван и обтянутые ситцем кресла так и манили присесть, маленькие столики, казалось, только и ждали, когда на них появятся чашки с блюдцами и корзинка с вязанием. Длинные и узкие окна были задрапированы рыжеватыми бархатными шторами. В двух застеклённых угловых шкафчиках виднелись декоративные пивные кружки и серебряные кубки за победы в скачках. Я стояла, впитывая атмосферу комнаты и спрашивая себя, можно ли здесь хоть что-то изменить без риска навлечь гнев призраков.
      Включив пару настольных ламп, Тимотия Финчпек жестом пригласила нас поближе к огню.
      – Это любимая комната первой жены сэра Каспера. Нынешняя леди Гризуолд использует её в качестве личной гостиной, хотя, думается, она бы предпочла ту, что находится в задней части дома, подальше от снующих людей. Но, по-моему, вы здесь уже бывали, миссис Хаскелл, хотя я не помню, по какому случаю.
      – Да, пару дней назад, – отозвалась я, опускаясь в кресло, – но не в этой комнате. Мы с леди Гризуолд беседовали в библиотеке.
      – Наверное, я тогда слегла с простудой, – сообщила мисс Финчпек гундосым шёпотом. – У меня очень слабая грудь. Как говорила мама, это всё потому, что я родилась в ужасный туман и сырость проникла в мои лёгкие ещё до того, как я сделала первый вдох.
      – Тяжело, когда имеешь слабое здоровье, – подхватил отец, втягивая живот в тщетной попытке не выглядеть бесстыдным здоровяком. – Увы, каждый вынужден играть теми картами, какие сдаёт нам жизнь. А вы, дорогая, должны утешаться тем, что порой и чахлая роза способна цвести дольше своих сестёр.
      – Остаётся уповать на это. – Более тоскливого вида, чем у миссис Финчпек, и придумать было трудно. – Я делаю всё, что могу: каждый день изнуряю себя зарядкой, принимаю тонизирующие средства и витамины, чтобы исправить то, чем меня наделила природа. Что вы думаете о библиотеке, миссис Хаскелл?
      Выцветшие глаза безучастно скользнули в мою сторону.
      – Чудесная комната. Никогда не видела столько книг в кожаных переплётах!
      – Некоторые из них попали сюда ещё из старого дома.
      – Из того самого, что построили, когда Генрих VIII даровал эту землю вашему роду? А чем ваши предки заслужили монаршую благосклонность?
      Горя желанием прослушать урок истории, я и представить не могла, что в моём интересе есть что-то непристойное, но миссис Финчпек всю передёрнуло, словно чопорную гувернантку, которую хозяин дома зажал в углу.
      – Меня этот вопрос никогда не занимал, миссис Хаскелл. Мой отец крайне неодобрительно относился к женщинам, интересующимся политикой. Пусть он и умер много лет назад, я осталась верна его убеждениям. А теперь, с вашего разрешения, я приведу её светлость.
      Она исчезла, словно кучка пыли, сметённая рукой опытной горничной, и нам с отцом не осталось ничего иного, как смотреть друг на друга.
      – Слава богу, что вы с мамой позволили мне всё решать за себя самой.
      Великодушно махнув рукой, папа задрал ноги на пуфик, который до этого казался лишь пустым украшением.
      – Дорогая моя девочка, понимаю, что ты должна нервничать, глядя на мои страдания. Возможно, я не слишком успешно скрываю свою тоску. Но всё же полагаю, что занудой я не был. А эта бедная мисс Финчпенни…
      – Финчпек.
      – Какая грустная маленькая женщина! Очень-очень грустная. – Папа смаковал эти слова. – И как это можно терпеть её день за днём? Словно туман, который никогда не рассеивается.
      – Да, она выглядит слегка подавленной, – поспешно согласилась я, пока он не добавил, что Харриет была неудержимым потоком солнечного света.
      – Твоя мать тоже всегда мыла голову дождевой водой. – Папа улыбнулся, и я почувствовала, что между нами словно открылась дверь.
      Послышался неясный шум, и в комнату вошла леди Гризуолд. Это был эффектный выход – с непередаваемой грацией к нам направлялась самая прекрасная женщина на свете. У меня мелькнула мысль, что у Тимотии Финчпек есть все основания относиться к ней с затаённой злобой бедной родственницы, обречённой всю жизнь провести в тени вместе с остальными призраками Старого Аббатства.

      Даже папа, верный памяти Харриет, не мог скрыть восхищения. Вскочив на ноги, он во все глаза смотрел, как леди Гризуолд пожимает мне руку. Движения её были удивительно грациозны, а улыбка на редкость пленительна. Правда, я села на место со смутным ощущением, что атласно-гладкие чёрные волосы и тёмные глаза хозяйки меня несколько разочаровали. Ей следовало быть холодной блондинкой в синем или цвета морской волны платье, а не в этой ржаво-коричневой юбке и чёрной водолазке, перепоясанной тонкой золотой цепочкой, которая, если не считать обручального кольца, была единственным украшением.
      Её светлость тем временем обратилась к папе:
      – Очень мило, что ваша дочь сумела привести вас. – Голос у неё был мелодичным, но не слишком выразительным.
      – Морли Саймонс к вашим услугам. Крайне любезно с вашей стороны, что вы не возражаете против моего вторжения, ваша светлость. – Отец склонился над рукой леди Гризуолд так низко, как позволял его объёмистый живот.
      – Прошу вас, зовите меня Филлис. До вашей дочери, вероятно, уже дошли слухи, что я вовсе не родилась аристократкой. – Она расположилась на диване, чинно скрестив ноги, и подождала, пока мы с папой вновь устроимся в креслах. – Мой отец был почтальоном, а мама работала в прачечной. И хотя я всегда стремилась к более обеспеченной жизни, но всё-таки не забыла о своём происхождении, как можно было ожидать. – Её светлость не добавила: «Так и передайте этим сплетницам», однако было очевидно, что именно это она имела в виду.
      – Нам повезло, что вы живёте в наших краях. – Я разглаживала складки на юбке, спрашивая себя, осознаёт ли она, что люди в её присутствии чувствуют себя помятыми уродцами. – Кэтлин Эмблфорт счастлива, что вы принимаете участие в её постановке.
      – Она вкладывает душу в спектакль. – Леди Гризуолд поправила диванные подушки. – Это совсем неплохой фарс для любительской сцены. Конечно, изначально, как водится, юмор там и не предполагается, но у вашего кузена Фредди настоящий дар комика. Отличный выбор на роль героя, который не видит за деревьями леса. По счастью, миссис Эмблфорт стоически восприняла открытие, что публика на её спектакле рыдать не будет. Полагаю, она умеет приспосабливаться в любой области жизни. А что ещё остаётся делать, будучи замужем за столь странным человек, одержимым святым Этельвортом? Я ничуть не удивлюсь, если он сейчас сидит как истукан среди монастырских руин. Надеюсь, это всё же не так…
      – Уважаемая леди, не стоит обманывать себя. – В папином голосе, исходившем из глубин кресла, слышалась радость человека, сообщающего дурную весть, которая никоим образом его не касается. – Мы с Жизель встретили священника перед вашими воротами. Он катил на обшарпанном велосипеде, из-за него мы чуть не слетели с обрыва.
      – Да, Скалистая дорога очень коварна. Странно, что несчастные случаи достаточно редки. – Лицо леди Гризуолд осталось невозмутимым, на нём не отражалось ничего, кроме светской вежливости. – Но вряд ли происшествие настолько расстроило мистера Эмблфорта, что он решил вернуться. Он целыми днями просиживает рядом с нашим домом. Думаю, скоро он начнёт колотить в дверь и просить, чтобы ему в сотый раз показали часовню. Сэр Каспер шарахается от него как от чумы.
      – У преподобного вошло в привычку бродить по вашему поместью? – Папа покачал головой и скривил губы, словно чудачества совершенно чужды его натуре.
      – Я среди ночи видела его из своего окна. А бедняжка Тимми однажды позвонила в полицию, решив, что в сад забрался грабитель. Вы познакомились с кузиной моего мужа?
      Я кивнула:
      – Мисс Финчпек впустила нас в дом.
      – Да, конечно. Но я подумала, что вы могли принять её за экономку; люди часто допускают такую ошибку. Тимми прожила здесь большую часть жизни. Куда ещё было ей податься? А поскольку первая жена Каспера не возражала против её присутствия, то и мне пришлось приспособиться. – Всё это было сказано совершенно равнодушно. – Я попросила Тимми принести журналы, о которых мы с вами разговаривали, Элли. Вы не возражаете, если я так вас буду называть?
      – Разумеется, нет. Мне не терпится узнать, что вы задумали.
      – Иметь такую замечательную дочь с такой замечательной профессией! Остаётся только надуться от гордости! – Возможно, папа просто молол вздор, чтобы поддержать разговор, но сердце моё было тронуто, а глаза леди Гризуолд оживились.
      – Должно быть, ваш приезд очень обрадовал и Элли, и всю её семью. Вы приехали издалека?
      – Из Южной Германии, из деревушки Шенбрунн.
      Отец ещё глубже погрузился в кресло, умудрившись прямо на глазах постареть лет на десять. Правда, от рыданий он, к счастью, воздержался.
      – Мне кажется, я где-то слышала это название… – Леди Гризуолд подалась вперёд, подперев подбородок тонкими длинными пальцами.
      – Ближайший город – Летцинн.
      – А Шенбрунн – живописное место?
      – Самое прекрасное в мире!
      Картинным жестом папа извлёк из кармана белоснежный платок. Я поймала себя на нелепой мысли: а стирала ли ему фрау Грундман, пока он жил в её пансионе?
      – Летцинн, вы сказали. – Казалось, её светлость впала в задумчивость. – Возможно, я где-то читала о нём. Там нет церкви? Католической, которая построена после Второй мировой войны? Там ещё знаменитый то ли неф, то ли витражи…
      – Увы, до сих пор я редко бывал в церкви. – Папа с такой энергичностью орудовал платком, что на другом конце комнаты заколыхались шторы. – Но теперь мои глаза обращены к небесам и я буду более ревностно соблюдать все церковные ритуалы.
      Я затаила дыхание, ожидая, что сейчас он начнёт разглагольствовать о своей недавней потере, но её светлость заговорила прежде, чем папа успел произнести имя Харриет.
      – Это не там в недавнем прошлом был скандал, который попал в газеты? Священник скрылся с церковными деньгами и прямиком отправился в Монте-Карло, играть в рулетку? Или это случилось где-то в другом месте?
      – Ты не слышал про эту историю, папа?
      – Какую? – Судя по далёкому голосу, папа, наверное, витал под самым потолком, но через пару секунд он уже вернулся обратно и сфокусировал взгляд на леди Гризуолд. – Что с одной из церквей Летцинна связано какое-то неприглядное событие? Мы об этом говорим? Надеюсь, это не имеет отношения к церковному хору мальчиков? И речь не идёт о скабрезных надписях на фресках? Моя возлюбленная Харриет была бы глубоко потрясена. Она благоговела перед древностями.
      – Папа, леди Гризуолд… Филлис говорит о краже.
      – Возможно, пропали вовсе не деньги. – Её светлость пристально посмотрела на папу. – Возможно, это чаша или старинная статуэтка. Я сам не очень религиозна, но, живя здесь, на древней монастырской земле, невозможно не интересоваться церковными вопросами. Однако если вы не слышали ни о чём подобном, значит, я, видимо, что-то перепутала. Тем не менее название Летцинн засело у меня в голове.
      И прежде чем папа ответить, добавила:
      – Морли, а кто эта Харриет, о которой вы упомянули?
      – Богиня всех земных наслаждений! Бриллиант чистейшей воды! Цветок, который не смогли бы вывести лучшие садоводы мира! Простите меня, дражайшая Филлис, но я теряю самообладание, когда говорю о ней.
      «Зато никогда не теряешь слов», – сердито подумала я. Нехорошо с моей стороны. Но справедливости ради надо заметить, что я-то пришла сюда по делу, а папа, если случайно не подавится платком, будет битый час изливать потоки слёз. Пока он шумно сглатывал, пытаясь справиться с судорожными рыданиями, я поспешила конспективно изложить суть дела:
      – Отец встретился с Харриет в Шенбрунне, и они полюбили друг друга. Но случилась трагедия, и Харриет погибла в дорожной катастрофе. Вчера вечером папа приехал в Мерлин-корт вместе с прахом своей возлюбленной. Исполняя печальный долг, он должен сегодня днём передать урну родственникам погибшей.
      – Нет никаких сомнений, что моя жизнь закончилась вместе со смертью моей обожаемой возлюбленной! – не унимался отец, и трудно было найти возможность заткнуть ему рот, не представ в чужих глазах бесчувственной тварью.
      Но – о чудо! – её светлости удалось прервать его рыдания.
      – Её прах у вас дома?
      Интересно, это она поддерживает разговор? Или леди Гризуолд настолько брезглива, что сама мысль о прахе представляется ей отталкивающей?
      – Сейчас нет, – быстро ответил папа, прежде чем я успела вставить хоть слово. – Прах моей ненаглядной Харриет покоится на переднем сиденье машины Жизель.
      – Такая аккуратная маленькая урночка с очень, очень плотно пригнанной крышкой, – услышала я свой судорожный писк.
      – Харриет часто говорила о том, что очень любит езду на автомобиле! – Папины глаза подёрнулись дымкой воспоминаний. Но я знала, что пройдёт всего несколько секунд и он вспомнит, как именно она встретила свою смерть. И мы в подробностях услышим историю о трагической поездке Харриет в Трир.
      К счастью, дверь отворилась и в комнату серой тенью скользнула Тимотия Финчпек с пачкой журналов в руках.
      – Прошу прощения, Филлис, за задержку, я никак не могла найти журналы.
      Её едва слышный шёпот вызвал во мне желание приобрести слуховой аппарат, но леди Гризуолд и головы не повернула.
      – Хорошо, Тимми. И не надо стоять с видом мухи, которую вот-вот прихлопнут.
      – Они оказались вовсе не в твоей спальне, как ты сказала.
      Во взгляде мисс Финчпек мелькнул вызов. Но слабая искра не смогла побороть вселенскую тоску. Глаза Тимотии выглядели столь же унылыми, как и болотная обивка дивана. Дождь за окном полил сильнее, раскат грома засвидетельствовал, что морось может быстро перерасти в настоящую бурю.
      – Пришлось обыскать весь дом, Филлис, прежде чем я нашла их в твоей ванной под полотенцами, – сказала Тимотия, протягивая журналы.
      – Не стоило себя так утруждать, – последовал холодный ответ.
      Но по виду леди Гризуолд было понятно, что мисс Финчпек никогда бы не решилась войти в гостиную с пустыми руками. То ли из упрямства, то ли из страха показаться полной дурочкой, Тимотия выполнила поручение. Я сочувствовал бедняжке всем сердцем. Что за ужасная жизнь! И почему леди Гризуолд позволяет себе так разговаривать с ней? Хотя, не исключено, у её светлости имелись свои соображения. Может, она считала, что мисс Финчпек, вместо того, чтобы похоронить себя в Старом Аббатстве, изображая то ли призрака, то ли мученицу времён Реформации, могла бы устроить свою жизнь, сделать карьеру или выйти замуж. Но даже в этом случае существует такая вещь, как доброта. Я перевела взгляд на отца и ощутила острый приступ вины. Когда вернёмся домой, пусть разговаривает о Харриет столько, сколько пожелает. А уж впаду я в исступление или нет, не суть важно. Мама согласилась бы со мной.
      – Но, Тимми, здесь же не все! – Леди Гризуолд оторвалась от журналов. – Не хватает того, что я особенно хотела показать миссис Хаскелл, с фотографиями библиотеки одного особняка в Нью-Йорке. Там такие замечательные металлические стулья, обитые модными тканями. Ты уверен, что не выронила его по дороге?
      – Здесь все журналы, что я нашла, Филлис. – Миссис Финчпек внезапно распрямилась. – Честно говоря, я не понимаю, почему ты решила изменить оформление библиотеки. Если тебе так уж хочется, почему бы просто не поставить на полки несколько новых книг? При разумном подборе облик комнаты не нарушится. Предыдущие поколения Гризуолдов душу вложили в этот дом!
      – Вот именно. – Её светлость изящно поднялась. – Каждое из поколений вносило изменения в обстановку дома, и я тоже собираюсь это сделать. Ничего страшного не произойдёт! При небольшом везении этот фамильный особняк когда-нибудь достанется тебе, дорогая моя Тимми, и ты сможешь здесь всё переделать так, как тебе заблагорассудится. – Одарив нас с папой обольстительно-очаровательной улыбкой, Филлис сказала, что сама поищет журнал. – А пока меня не будет, Тимми, пожалуйста, позвони Саре и распорядись принести пирог, который испекла к обеду миссис Джонсон. Миссис Хаскелл и её отец ожидают сегодня гостей, а потому я предлагаю не терять времени на условности и закусить прямо здесь.
      Папа с готовностью вскочил:
      – Весьма любезно с вашей стороны, но не хотелось бы мешать заведённому порядку. Дома остался муж Жизель, делать ему нечего, так что он охотно займётся гостями до нашего возвращения. Кроме того, – добавил отец, источая великодушие, – будучи поваром по профессии, Бентвик лишь порадуется возможности обойтись сандвичами с огурцами и чашкой чая.
      – А мы бы с удовольствием пообедали с вами, – вмешалась я.
      – Я скоро вернусь. – И леди Гризуолд плотно закрыла за собой дверь.
      Мисс Финчпек слегка дёрнула плечом – то ли от облегчения, то ли от раздражения, – подошла к вышитому шнурку, висевшему между двумя пейзажами, показавшимися мне подлинными Констеблями, и потянула за него. Раздался лёгкий звон, после чего в комнате воцарилась тишина, лишь потрескивали дрова в камине, да дождь выбивал дробь за окнами. Папа снова опустился в кресло, поудобнее пристроил ноги на пуфике. Со стороны казалось, будто этот грузный человек только и ждёт, что его отправят на бальзамирование. Человек, которого, если смотреть правде в глаза, я едва знала. Невзирая на это, я вдруг поняла, что лишь мой отец придаёт уют комнате, которая совсем недавно казалась мне столь привлекательной.
      – Моя мать, тётка сэра Каспера, – мисс Финчпек чуть повысила голос, чтобы перекрыть шум дождя, – привила мне чувство долга по отношению к этому дому. Она твёрдо верила: нарушить сей долг – всё равно что предать Бога и Британию.
      Маленькие тусклые глаза встретились с моими, и я невольно поёжилась, подумав, что на улице под ледяным дождём и то, наверное, теплее, чем под этим безжизненным взглядом. Каково, должно быть, сэру Касперу – при жене, в которой не больше живости, чем у манекена, и кузине, у которой затемнение в лёгких?
      – Это не значит, что я критикую леди Гризуолд. – Голос Тимотии вновь стих до шёпота. – Ей не твердили с детства об опасностях, которые ждут всякого, кто начнёт менять то, что освящено традициями. И она ещё не поняла, что этот дом не любит красивых женщин.
      – Вот как! – только и смогла я вымолвить.
      Отец лишь выразительно покосился на меня.
      – Мать сэра Каспера была красива, и она воспользовалась властью своей красоты, чтобы убедить бедного дядю Уолли нарушить святой долг. – Мисс Финчпек подошла к диванчику у окна. – Мне не следовало всего этого говорить, но я вынуждена обратиться к вам, миссис Хаскелл. Убедите её светлость не менять убранство Старого Аббатства, особенно сейчас, когда у сэра Каспера появилась надежда исправить нанесённый вред.
      Я вспомнила слова старика Нэда. Он тоже упоминал о нарушенной клятве. Кроме того, Нэд сказал, что не верит, будто это мисс Финчпек возвращает ночами на место передвинутую леди Гризуолд мебель. Наверное, старик ошибается. Я подозревала, что под внешней робостью Тимотии Финчпек скрывается железная воля. Меня так и подмывало, хотя я знала, что это бесполезно, спросить, каким образом отец сэра Каспера нарушил слово и как сэр Каспер собирается поправить дело. Наверняка Тимотия сочтёт это нескромным любопытством, – собственно, так оно и есть. Возможно, она уже пожалела, что завела этот разговор.
      – Я никогда не стремлюсь к переменам ради перемен. Для меня главное – вкусы и желания клиента.
      Прозвучало это словно цитата из учебника, но в душе я прекрасно понимала эту странную женщину. Как и Тимотия, я верила, что дома подобны людям. Если одеть дом в одежды, которые ему не идут, то он будет очень несчастен и людям будет плохо в нём жить. Но так далеко, как Тимми, я не заходила: она считала, что дом способен мстить своим обитателям. В следующий миг моя уверенность пошатнулась. Оглушительный удар грома тряхнул здание, словно мешок с костями.
      Дверь отворилась, и в комнату энергично ворвалась кудрявая девушка в чёрном платье и белом фартуке. Это было первое весёлое лицо, которое я увидела с тех пор, как покинула Мерлин-корт. Казалось, минула целая вечность.
      – Привет!
      Девушка остановилась в центре комнаты, уперев руки в бёдра, и оглядела нас с отцом, словно мы были участниками игры, а она должна решить, кто из нас сидит на стуле с надписью «Приз».
      – Привет, – отозвались мы хором.
      Девушка весело улыбнулась, явно одобрив нас, и повернулась к мисс Финчпек, которая к тому времени взялась за вязание и теперь молча позвякивала спицами.
      – Звонили, мисс? Просто так? Или вам что-то нужно?
      – Леди Гризуолд хотела бы, чтобы обед подали сюда, Сара.
      – А вы что скажете?
      – Подайте обед сюда, Сара.
      – Пора бы вам, голубушка, научиться выражаться яснее.
      Девушка резво подскочила к Тимми, подняла с пола клубок шерсти, прицельно швырнула его на колени мисс Финчпек и, прежде чем выбежать из комнаты, ни много ни мало… похлопала её по голове.
      Мы с отцом обменялись потрясёнными взглядами.
      – Сару надо бы подучить, – едва слышно прошелестел голос, – но сейчас так трудно найти прислугу, а она сама захотела работать здесь из-за своего деда. Кроме того, Сара очень любит этот старый дом. Фактически Нэд и воспитал её. Поэтому она здесь живёт с детских лет.
      – О, детство! Меня утомляют даже мысли о тех временах.
      С этими словами папа поудобнее переложил ноги на пуфике.
      Дверь вновь отворилась, и вплыла леди Гризуолд. Её тёмные волосы блестели ещё больше, а лицо выглядело ещё более свежим. Или это была лишь видимость, поскольку молодость и красота её светлости разительно контрастировали с внешностью человека, топтавшегося за спиной Филлис.
      Разумеется, я знала, что сэр Каспер значительно старше жены. Но и только. В моём воображении он рисовался благородным стариком импозантной наружности. А как же иначе, ведь это так романтично – богатый и титулованный вдовец, женившийся по любви на красивой женщине. По крайней мере, хотелось верить, что по любви.
      Вошедший в комнату оригинал разочаровывал. Ко мне ковылял старик, опиравшийся сразу на две трости. Его лицо напоминало плохо подогнанную маску из желтоватой резины, на сморщенном черепе торчало несколько пучков седых волос, глаза заменяли слезящиеся щёлочки, а губ и вовсе не было. Такое лицо мог придумать специалист по гриму, чтобы пугать детей. Привстав, чтобы пожать бесплотную руку, с большим трудом отлепившуюся от трости, я не могла не задать себе неизбежный вопрос: зачем Филлис Гризуолд, у которой, наверное, не было недостатка в ухажёрах, вышла замуж за этого безобразного старика? Из-за его баснословного богатства? Или (если не думать о людях плохо) потому, что он замечательный человек? Любящий и понимающий, остроумный собеседник и азартный партнёр по игре в триктрак… Ладонь сэра Каспера походила на кусок льда, а голос напоминал свистящий хрип.
      – Рад приветствовать вас в Старом Аббатстве, миссис Хаскелл. – Его светлость обращался к моим туфлям. Казалось, он не заметил ни отца, ни мисс Финчпек. – Моя милая жена утверждает, что у вас репутация превосходного оформителя… или как там называются люди, которые подбирают новые шторы и прочую ерунду, что так нравится женщинам? Я сказал, чтобы она не жалела денег, если речь идёт о хозяйских покоях. К сожалению, пока, – сэр Каспер поднял голову и зашипел мне прямо в лицо, – мы с её светлостью занимаем разные спальни, но скоро это изменится!
      Он издал сдавленный смешок и так вцепился в мою руку, что я машинально отшатнулась. Безгубый рот зашевелился, воспалённые глаза заслезились ещё сильнее.
      – Мы поговорим об этом за обедом, Каспер! – произнесла её светлость из-за его спины.
      – Нет-нет, моя дорогая! Я должен воспользоваться моментом. – Он смахнул тростью несколько журналов. – Необходимо дать понять этой молодой женщине, что я хочу превратить комнату в розово-белую фантазию, где кровать освещается сказочными огоньками и повсюду висят зеркала. Там должны быть балдахины, оборки и бархатные покрывала.
      – О том же мечтал и я, рисуя наш с Харриет медовый месяц! – пророкотал отец, но никто не обратил на него внимания.
      – Каспер, ты не должен себя утомлять. – Её светлость приблизилась к мужу на расстояние вытянутой руки. – Теперь, когда ты познакомился с миссис Хаскелл, почему бы тебе не отдохнуть?
      – Отдых! – Старик откинул лысый резиновый череп и издал скрипучий смешок. – Отдых – это для дряхлых стариков, а я чувствую, как ко мне возвращается молодость. Разве я не встал с каталки впервые за последние несколько месяцев? Разве не избавился от дрожи, которая так долго беспокоила меня? Тимотия, – обратился он к мисс Финчпек, не повернув головы, – разве не стоит перед тобой тот полный сил человек, которым я был прежде, пока годы не обтрепали меня?!
      – Ты выглядишь поразительно здоровым, дорогой Каспер, – донёсся голос откуда-то из мрака.
      – Да! После доброго обеда я даже смогу выбросить одну из этих тростей!
      – Но среди дня ты не ешь ничего, кроме пустого бульона, и непременно у себя в комнате. – От голоса леди Гризуолд веяло таким холодом, что я пожалела, что на мне нет пальто. Её светлость повернулась ко мне: – Я так и не смогла найти журнал, который хотела вам показать, но непременно отыщу в другой раз. Насколько я поняла, вы с отцом ждёте гостей, так что не буду вас задерживать.
      – Да, – еле выдавила я как раз в тот момент, когда Сара вкатила столик с аппетитным пирогом; поджаристый и пышный, он занимал почётное место среди блюд с фруктами и маринованными овощами. Некоторое утешение я нашла лишь в страдальческом взгляде отца.
      Он думал о своём желудке, а не о Харриет.

      Есть вещи, которые не должны происходить с человеком на пустой желудок. Выйдя из особняка их светлостей, я обнаружила, что моей машины нет. Она исчезла. Растворилась. Если уж соблюдать точность, на ней укатил викарий. Папа, разумеется, пришёл в ярость, оттого что Харриет уехала без него. Повинуясь чувству долга, я предложила своему родителю воспользоваться велосипедом мистера Эмблфорта, обрекая себя на пешую прогулку. Может, это и нехорошо, но я рассчитывала хотя бы на какую-то благодарность. Нет нужды говорить, что я её не дождалась. Бедняга Нэд стоял с таким видом, словно его сейчас уволокут и засадят в колодки. Он трижды повторил, что, как и обещал, отогнал машину в гараж.
      – Она стояла вот на этом самом месте! – Старик ткнул узловатым пальцем в довольно широкое пространство между двумя автомобилями, стареньким «роллс-ройсом» и новой «хондой». – Я аккуратно заехал, точно говорю. А потом притащил велосипед священника и прислонил его, как видите, к стене у самой двери, чтобы ему не пришлось лазить по всему гаражу. Не надо заканчивать Оксфорд, чтобы заметить, какой он рассеянный. Совсем заработался. В последнее время преподобный частенько заглядывает сюда, сидит себе среди развалин, будто птица на яйцах, и всякий раз, когда подворачивается случай, пытается поговорить с сэром Каспером о старом Ворти. Я совершенно остолбенел, когда десять минут назад, выглянув из оранжереи, увидел, что этот тип, если можно так назвать господина, стоящего каждое воскресенье на кафедре, мчится по дорожке, словно за ним гонится сам Люцифер.
      – Я не заметила никакой оранжереи.
      – Она там, с другой стороны дома. – Узловатый палец указал куда-то влево. – Её построила леди Гризуолд, то есть мамаша сэра Каспера. Очень она увлекалась цветами. Большинство клумб – это её работа, как и прудики. Неудивительно, что кое-что передалось сыну. По утрам сэр Каспер, пока не стал совсем плох, частенько захаживал в оранжерею.
      – Уважаемый! – Папа раздулся до угрожающих размеров. – Не хотелось бы создавать впечатление, что меня не радует ваша беседа, однако вынужден поставить вас в известность, что жажду услышать, каким образом вы собираетесь вернуть автомобиль моей дочери и его бесценный груз.
      – Не сомневаюсь, что Нэд как раз подходит к этому вопросу, – сказала я. Ветер, задувавший в ворота гаража, то и дело обдавал меня брызгами дождя. – Он проводит нас к телефону, и я позвоню викарию. Отсюда до домика священника не очень далеко, так что, возможно, мистер Эмблфорт уже сидит в своей гостиной и пьёт чай.
      – И тогда он сможет вернуться за вами! – Морщинистое лицо Нэда расплылось в счастливой улыбке.
      – Я бы предпочла, чтобы это была миссис Эмблфорт.
      – Да-да, мэм, вы правы.
      Старик нырнул под ливень.
      – Разве в дом нет входа через гараж?
      Я с сомнением посмотрела на папу. Он мало походил на человека, который наслаждался жизнью в соломенных хижинах или пересекал раскалённую пустыню на блохастых верблюдах. Хотя, возможно, размеренная жизнь в пансионе у фрау Грундман отбила у него вкус к непритязательной жизни.
      – Если вы пойдёте вот туда и свернёте за угол, обогнув испорченную водосточную трубу, то в два счёта окажетесь в сухом месте!
      Нэд рассекал воду, словно горбун из «Собора Парижской Богоматери», а мы с папой печально хлюпали за ним. Я столкнулась с бочкой, возможно той самой, где мисс Финчпек мыла голову. Но не успела я нагнуться, чтобы потереть ушибленную лодыжку, как Нэд распахнул дверь и мы вошли в узкий беленый коридор с зелёным линолеумом на полу. Впереди виднелся арочный проход. Он вывел нас к устланной красным ковром площадке, в одном конце которой находилась лестница. У стены стоял тёмный трёхногий стол, а на крашеных дверях имелись эмалированные таблички. На ближайшей табличке значилось: Экономка. Нэд быстро миновал эту дверь и подошёл к следующей, чуть приоткрытой. Он хотел было отворить её пошире, но внезапно отпрянул назад и приложил палец к губам.
      – Тсс! Там мистер Джарроу, он как раз звонит, – прошептал старик, оттесняя нас к стене, где мы сгрудились, словно полицейские, готовые выхватить пистолеты и разрядить их в грабителей. – Иногда он сама любезность. Но по большей части зол как чёрт.
      – А кто это? – прошипела я.
      – Секретарь сэра Каспера! Сказать по правде, ему в этом году досталось. Он только что вернулся из Колчестера, где целый месяц ухаживал за больной мамашей. А если верить нашей кухарке, более ворчливой и капризной гарпии на свете не найти. Так что лучше уж залезть в клетку к голодному тигру, чем соваться сейчас к мистеру Джарроу, так я думаю. Нет уж, мне пока жить не надоело.
      Голос Нэда затих. Я не смогла удержаться от искушения и вытянула шею, пытаясь заглянуть в кабинет. К сожалению, судьба не наделила меня жирафьей шеей, поэтому пришлось избрать другой путь: я тихонько продвинулась на несколько шажков и сунула нос (вот уж с чем у меня никогда не возникало ни малейших трудностей) за косяк двери.
      Моим глазам предстала комната, более всего похожая на кабинет. На кабинет, где люди занимаются скучной работой, а не сидят, задрав ноги на стол, наслаждаясь запахом кожи и блеском красного дерева. Там имелся письменный стол, ряд карточек, несколько корзин для бумаг, электрическая пишущая машинка, которая в сравнении с компьютером напротив выглядела старой покинутой женой, и, разумеется, телефон. У аппарата, прижимая к уху трубку, стоял худощавый человек среднего роста в сером костюме со светло-синим галстуком. Но в первую очередь в глаза бросались усы, которые были непомерно велики для его узкого костистого лица. Казалось, усы достались человеку по ошибке и в любую минуту явится их настоящий хозяин и потребует свою собственность обратно.
      Если мистер Джарроу и заметил, что я на него таращусь во все глаза, то виду не подал. Он продолжал говорить твёрдым и в то же время умиротворяющим голосом, который так ценится в секретарской профессии:
      – Я, безусловно, передам сэру Касперу, что дело повлекло за собой непредвиденные осложнения, которые позволяют вам надеяться на более щедрую компенсацию за выполненную работу. Таким образом, у него будет время обдумать свой ответ до встречи с вами. Которая назначена на… Да, совершенно верно, сегодня вечером я…
      Мистер Джарроу посмотрел на календарь, лежавший перед ним на столе. Поскольку мой отец избрал именно это мгновение, чтобы наступить мне на ногу, то следующее, что я услышала, был звук положенной на место телефонной трубки. Прежде чем я успела прийти в себя и шагнуть в кабинет, стойка с картотекой отъехала в сторону и рядом с секретарём, откуда ни возьмись, очутилась леди Гризуолд.
      – Я слушала по параллельному телефону, – сообщила она.
      – Если вы решили подслушивать в своём собственном доме, ваша светлость, – выразительно ответил мистер Джарроу, – это ваше право.
      – Неужели? В конце концов, это дело касается и меня.
      – Да, и даже преимущественно вас.
      Хозяйка дома и наёмный служащий. Она – изящная и красивая великосветская дама с тёмными глазами и атласно-гладкими волосами. Он – человек, на котором бы не задержался взгляд, если бы не дурацкие усы. Но именно её светлость беспокойно металась по комнате, её рыжая юбка была единственным ярким пятном в тусклом помещении.
      – Мы ведь сможем прийти с вами к какому-то соглашению, Джон? – На мгновение остановившись, её светлость схватила карандаш и принялась ожесточённо вертеть его. – Я уже устала вставлять палки в колёса и сегодня утром даже подумывала перейти к прямым действиям. К чёрту мой гороскоп! Эта дрянь утверждает, что удача вот-вот оставит меня. Но вы, конечно, должны понять, что я чувствую…
      – Вам не следовало выходить за него замуж. – Мистер Джарроу принялся перекладывать бумаги на столе.
      – В то время он представлялся идеальной кандидатурой. Уж вы-то должны знать, кто я такая и что мне требуется от мужа.
      – Вы получили богатство и титул в придачу.
      – А также отдельную спальню после чудовищно долгого медового месяца.
      – И вы полагаете, что я вас пожалею?
      За окном вовсю хлестал дождь, создавая жутковатый аккомпанемент к разыгрывающейся перед нами сцене. Папа успел подобраться ближе и теперь сопел мне в затылок, всё сильнее и сильнее наваливаясь на меня. Ещё мгновение, и мы растянемся на полу, на потеху зрителям. Но прежде чем мы успели проявить семейную солидарность, совместно оказавшись в нелепом положении, из-за наших спин выскочил Нэд и громко откашлялся в грязный платок. Возвестив таким образом, что её светлости и мистеру Джарроу не суждено продолжить тет-а-тет, старик запихнул тряпицу в карман штанов и решительно переступил порог.
      – Доброе утро, ваша светлость, доброе утро! – Один из своих подскоков Нэд умудрился превратить в поклон.
      – Вообще-то уже за полдень, – перебил его секретарь, глянув на круглые настенные часы.
      – Значит, так оно и есть, мистер Джарроу, так оно и есть! Полдень так полдень. Я отниму всего лишь несколько минуток вашего драгоценного времени и драгоценного времени её светлости. Мы тут пришли… я и вот эти двое, ну да, – он знаком подозвал нас, – спросить, не будете ли вы так любезны позволить им воспользоваться телефоном. Видите ли, произошло недоразумение. Викарий настолько помешался на старом Ворти, что укатил на их автомобиле.
      – Тогда понятно, – не слишком радушно сказала леди Гризуолд.
      – Что понятно, ваша светлость? – Нэд ожесточённо почесал голову.
      – Почему они до сих пор здесь.
      – Ну да, ну да, в том-то всё и дело.
      – Похоже на плохую пьесу, – пробормотала я.
      – Только не говорите этого миссис Эмблфорт, а то она допишет ещё одну сцену. А мне совсем не хочется учить новый текст. – Леди Гризуолд издала мелодичный смешок, в котором начисто отсутствовала весёлость, и протянула мне телефонную трубку. – Вы знаете номер священника?
      Я кивнула и быстро закрутила диск. Увы. Послушав длинные гудки, я повесила трубку и констатировала то, что и так всем было ясно:
      – Никто не отвечает.
      – Досадно. – Мистер Джарроу умело изобразил сожаление.
      – Дело не только в этом, сэр! – На середину сцены выдвинулся папа. Его сверкающие глаза и решительные движения наводили на мысли о развевающемся плаще и шпаге, которая со стальным лязгом вот-вот выскочит из ножен. – Это печальное, очень печальное происшествие! Оно ввергло меня в пучину страдания и боли… – Папа осёкся как раз в тот момент, когда его голос возвысился настолько, что, казалось, мой родитель сейчас разразится арией, естественно на итальянском, и будет вытягивать ноты до посинения. – Мы с вами нигде не встречались?
      – Насколько мне известно, нет, мистер…
      – Саймонс. Морли Саймонс.
      – Сожалею, но ни ваше имя, ни ваша наружность мне не знакомы.
      – Вы, случаем, не были недавно в Германии?
      – Нет, если только я не страдаю лунатизмом. – Огромные усы дрогнули, знаменуя попытку мистера Джарроу изобразить небрежную улыбку. – У меня действительно есть кузен, очень похожий на меня. И он довольно много путешествует. Возможно, вы наткнулись на него, но это было бы невероятным совпадением. Однако полагаю, такие чудеса время от времени случаются.
      Пока папа морщил лоб, а я собиралась с духом, чтобы попросить вызвать такси, в кабинет вошёл сэр Каспер. Обе трости были при нём. Но вместо того чтобы на них опираться, он держал их под мышками. Хотя нельзя сказать, что его светлость крепко стоял на своих тоненьких ножках, – вообще-то сэр Каспер передвигался скорее бочком, и его шаги напоминали скользящую походку пожилого артиста балета, который на старости лет решил изобразить, как он танцевал в «Лебедином озере». Неужели от пары стаканов красного вина кровь заиграла в его аристократических жилах? Или сэра Каспера навестил доктор и сообщил приятную новость, что, вопреки всем показаниям, его светлость всё ещё жив?
      – Филлис, дорогая! – Глаза на сморщенном лице увлажнились. Сэр Каспер поспешно, хотя и несколько опрометчиво, устремился к жене. – Я тебя везде ищу! – В его дрожащем голосе слышалась неподдельная страсть. – В этот славный день мы должны быть в саду, вдыхать аромат роз!
      – Идёт дождь, Каспер, – заметила леди Гризуолд, глядя куда-то в потолок.
      – Тем лучше для того безумства, что я замыслил! – Его светлость шаловливо хихикнул. – Сначала мы поиграем в прятки среди деревьев, а когда я тебя поймаю, мы высушим друг друга поцелуями!
      – Ты не должен пропускать дневной сон, Каспер.
      – О, сегодня я обойдусь и без отдыха, милая моя Филлис!
      – Полагаю, её светлость предлагает вам, – вмешался мистер Джарроу тихим, вкрадчивым голосом, – поберечь силы, поскольку будет очень жаль, если вы расхвораетесь как раз тогда, когда налицо все признаки выздоровления.
      – Но что плохого в том, что у меня игривое настроение? – обиженно протянул сэр Каспер.
      – Сэр, у вас вполне объяснимый прилив сил, вы предвкушаете эффект от чудодейственного лекарства, которое совсем скоро поступит в ваше распоряжение. – Секретарь опустил глаза, но я успела перехватить злобный взгляд, брошенный на её светлость. – Но не стоит торопить события. Если вы по ошибке примете психологический подъём за свершившееся чудо, то последствия могут оказаться необратимы.
      Ничего не могу сказать о реакции папы и Нэда, поскольку они находились вне поля моего зрения, но я была сбита с толку. Что тут происходит? Однако придумать мало-мальски путного объяснения я не успела, поскольку сэр Каспер покачнулся и повалился на меня.
      – Возможно, вы правы, Джарроу, – проблеял он из моих объятий. – Я должен постараться быть терпеливым. Тем слаще будет награда, моя нежная Филлис!
      Внезапно его светлость как-то неприятно обмяк. Колени у меня подкосились, я привалилась к стене. Почему-то никто не спешил мне на помощь. Отец, Нэд, леди Гризуолд и мистер Джарроу не сдвинулись с места, словно раздумывая, какие действия в такой ситуации лучше всего соответствуют этикету. Кому именно следует сделать первый шаг? Зависит ли ответ от того, жив сэр Каспер или мёртв? Я уже была готова уронить его светлость, когда он всхрапнул и пошевелился. Все вышли из оцепенения, и мистер Джарроу наконец пришёл мне на выручку.
      Я постаралась оказаться как можно дальше от сэра Каспера и бочком протиснулась к столу. Мой растерянный взгляд упёрся в еженедельник. Это было что-то вроде записной книжки, на раскрытой странице значились сегодняшняя дата и день недели. Я невольно пробежала глазами записи. Странно, но никаких упоминаний о встрече, которую назначил сэр Каспер, там не было. Но, разговаривая по телефону, мистер Джарроу внимательно смотрел в еженедельник. Меня разобрало любопытство. Прекрасно сознавая, что поступаю дурно, я всё же не удержалась и внимательно перечитала записи, сделанные каллиграфическим почерком. Помимо ничего не значащих мелочей в углу страницы имелась крошечная пометка. Я прищурилась, пытаясь разобрать буквы. М. будут Д. 9.Или это семёрка?
      Тут меня бесцеремонно отпихнули в сторону, и я оказалась рядом с Нэдом, который суетился подле сэра Каспера и мистера Джарроу. Его светлость походил на утопающего, упорно стремящегося затащить под воду спасателя. Папа благоразумно подпирал стенку в отдалении. Он встретился со мной взглядом, и надо быть совсем тупицей, чтобы не понять мольбу, светившуюся в его глазах. Отцу не терпелось вырваться из этого странного дома и отправиться на поиски драгоценной урны. По счастью, леди Гризуолд тоже не жаждала нашего общества. Она достала из ящика несколько связок ключей, отобрала одну из них и вложила мне в руку.
      – Возьмите мою машину, не «роллс-ройс», а другую. И можете сегодня её не возвращать. Потерплю до завтра. Нет-нет, я не могу позволить, чтобы вы дожидались такси, – настойчиво возразила она в ответ на мой протестующий возглас и добавила, подталкивая нас с папой к двери: – Ступайте, Элли. Желаю вам счастливо провести остаток дня. А теперь прошу меня извинить, я должна помочь Нэду и мистеру Джарроу.
      – Разумеется.
      – И надеюсь, вы не придадите большого значения болтовне моего мужа. – Её светлость нервно теребила золотистый поясок, стягивавший её чёрный свитер. – Бедняжка заговаривается на почве старческого слабоумия. Иногда мужу лучше, иногда хуже, а сегодня выдался не самый удачный день. Если бы сэр Каспер был простым человеком, его бы уже несколько месяцев назад отправили в приют. К счастью, у нас есть возможность ухаживать за ним дома.
      – Наверное, это нелегко, – пробормотала я.
      – Чрезвычайно грустно! – нетерпеливо подхватил папа.
      Воцарилось молчание, и я, не мешкая, устремилась к «хонде». Мы даже не взглянули друг на друга, пока торопливо шагали к гаражу. Дождь прекратился, и меж серых облаков кое-где проглядывали клочки синевы.
      Чтобы развернуть машину во внутреннем дворике, понадобилось несколько минут крайней сосредоточенности, но у меня не было никакого желания возвращаться с сообщением, что я угодила в аварию, даже не добравшись до подъездной дорожки. Мне почему-то казалось, что леди Гризуолд не обрадуется нашему очередному появлению. Судя по всему, ей пришлось не по душе, что я стала свидетельницей трогательного шутовства её престарелого мужа. А в этом мире полным-полно умелых дизайнеров, хотя, возможно, и не в Читтертон-Феллс. Жители нашей деревушки склонны считать, что кардинальные перемены в доме сводятся к тому, чтобы перевесить картину с одной стены на другую.
      С черепашьей скоростью я выбралась через открытые ворота и, даже выехав на дорогу, продолжала двигаться с величайшей осторожностью, пока не миновала место, едва не ставшее нашей могилой. Мне уже начинало казаться, что с тех пор прошла вечность. В голову лезли мысли о Бене, который после приличествующего периода скорби по поводу утраты супруги как ни в чём не бывало продолжал жить прежней жизнью. А вдруг я войду в свой дом и обнаружу, что он женат на пронырливой адвокатше, которая помогла ему признать меня юридически почившей в бозе? Новая жена выкинет все мои платья, так как они будут слишком велики для неё и недостаточно роскошны. Зато приберёт к рукам все остальные стороны моей жизни, включая детей, которые уже вернулись от Папули с Мамулей. Им осторожно сообщат, что мама уехала далеко-далеко, но если они будут хорошо вести себя и вовремя ложиться спать, то, быть может, мамочка когда-нибудь и вернётся.
      – Горе ждёт этого несчастного служителя культа, когда я доберусь до него! Ты слушаешь меня, Жизель?! – Папа впихнул свой трубный голос прямо в середину моих грустных размышлений. – Если бы я не был воспитанным человеком, то схватил бы этого червяка за шкирку и впечатал его жалкий нос в ближайшую стену. А так придётся ограничиться устной выволочкой, которой он век не забудет. Пусть только попробует повредить эту благословенную урну, и я его… я.
      Папа задохнулся от негодования.
      – Уверена, ты получишь Харриет назад в целости и сохранности.
      Я вывернула руль, стараясь не поцарапать машину о колючую живую изгородь, которая местами вылезала на шоссе. Надеюсь, в моём голосе слышалось больше уверенности, чем я испытывала на самом деле. Такой рассеянный человек, как мистер Эмблфорт, мог даже не заметить холщовую сумку на переднем сиденье автомобиля. Да он вообще, наверное, не обратил внимания, что управляет автомобилем, а не велосипедом. Оставшись без присмотра, сумка запросто могла свалиться на пол, а содержимое рассыпаться по всему салону.
      – Дорогая моя дочь Жизель! – Папа повысил голос. – Я питаю глубокую надежду, что, прежде чем ехать в Мерлин-корт, ты отправишься к дому священника, и не с такой микроскопической скоростью. Тогда мы успеем схватить этого типа, пока он не скрылся в неизвестном направлении, чтоб ему пусто было! И если он немедленно не выдаст нам урну целой и невредимой, я пущу в ход угрозы и пообещаю написать жалобу епископу!
      – Но мы же только что звонили, и у викария никто не ответил, – возразила я. – Нам нужно поскорее попасть домой, поскольку родственники Харриет, должно быть, уже приехали.
      – Скажи на милость, как я объясню этим людям исчезновение Харриет?!
      Папин взгляд едва не прожёг мою щёку. Рассчитывая хотя бы ненадолго отвлечь его от этой темы, я зачастила:
      – Может, это сейчас и не слишком уместно, но давай поговорим о мистере Джарроу. Ты по-прежнему думаешь, что уже когда-то встречался с ним?
      – Увы! – воскликнул папа, возводя глаза к крыше машины, – у меня не было настроения предаваться размышлениям на эту тему.
      – Ну а я вот предалась. Помнится, ты упоминал, что во время одной из твоих встреч с Харриет за соседним столиком сидел человек с газетой или книгой, у которого были непомерно большие усы. Это случайно не он?
      – У меня такое чувство, будто я видел его в аэропорту.
      – В аэропорту? В каком? В Германии или в Хитроу?
      – И там, и там. Помню, как люди то и дело выплывали передо мной, а их лица, казалось, увеличивались словно крупные планы на экране в кинотеатре. Охваченный нестерпимой мукой, я удивлялся, что другие ещё собираются куда-то ехать, словно на небесах по-прежнему есть Бог и с миром ничего не случилось.
      – Старик Нэд сказал, что мистер Джарроу ездил в Колчестер ухаживать за старухой матерью, – напомнила я.
      – Жизель, у меня нет настроения напрягать мозги из-за какого-то там мистера Джарроу. Пока Харриет не вернётся ко мне, я буду пребывать на грани отчаяния. Умоляю, отвези меня к священнику.
      – Ты прав, – покаянно ответила я. – Так и поступим. И если в доме викария никого не окажется, заглянем в церковный зал, – возможно, Кэтлин Эмблфорт проводит там репетицию. До премьеры осталось всего ничего, поэтому она, наверное, днюет и ночует на сцене.
      Ясное дело, я молилась о том, чтобы мой автомобиль стоял на видном месте перед церковью Святого Ансельма с ключами в замке зажигания. Тогда бы мы спокойно украли его и не стали доносить Кэтлин об очередной выходке её мужа. Миссис Эмблфорт и так слишком часто попадает в неприятные положения. Но нам, увы, не повезло. Бесплодно побарабанив в дверь, мы с папой потрусили в церковный зал, чтобы оставить на сверкающем чистотой полу столько следов, сколько служители Скотленд-Ярда отродясь не видывали. Как и в прошлый раз, Кэтлин, казалось, не заметила, что сзади к ней кто-то подкрадывается. Её глаза были прикованы к сцене. На этот раз её племянница Рут, долговязая и нескладная девица, увлечённо душила моего кузена Фредди.
      – Великолепно! Просто великолепно! – воскликнула Кэтлин. – Наконец мы видим нежную страсть, которая связывает Кларабеллу и Реджинальда, несмотря на безжалостные попытки Бастинды разлучить их. Давайте не спеша повторим поцелуй. И на этот раз, Фредди, не прерывайся до тех пор, пока инспектор Оллрайт не похлопает тебя по плечу и не скажет: «Если позволите, сэр, я хотел бы выяснить, почему из-под крышки вон того сундука свисает человеческая рука».
      К этому моменту лицо моего кузена приняло угрожающе синюшный оттенок. От потери сознания Фредди спас папа, огласив стены церковного зала громким кашлем. Кэтлин резко обернулась.
      – Как мило!
      Судя по её тону и выражению лица, особого восторга она не испытывала. Впрочем, мы ведь прервали режиссёрский процесс. Кроме того, у Кэтлин, вероятно, ещё не выветрились воспоминания, как вчера ночью папа набросился на неё. Но она себя пересилила.
      – Даже небольшое количество зрителей даёт актёрам возможность осознать, что на премьере, выглянув из-за кулис, они увидят полный зал. Помогает, знаете ли, снять мандраж. Занимайте любые места! – любезно предложила она, махнув текстом пьесы в сторону рядов с откидными креслами.
      – Мы бы с удовольствием остались посмотреть, – соврала я, – но заглянули совсем по другой причине.
      – Произошло нечто ужасное… – начал папа.
      – Боже! – Глаза Кэтлин вновь обратились в сторону сцены. – Кларабелла, может, тебе лучше обнимать Реджи за плечи, а не за горло? А вы, Фредди, помните – нужно, чтобы в ваших глазах таилась мечтательность.
      – Дело в том, – упорно бубнила я своё, – что мистер Эмблфорт уехал в моей машине.
      – И увёз с собой Харриет!
      От папиного гневного завывания в воздухе закружились осенние листья, занесённые с улицы.
      – Так не годится!
      Наконец-то Кэтлин полностью переключила внимание на нас! Но я тут же поняла, что ошиблась. Миссис Эмблфорт обращалась вовсе не ко мне, а к маленькому гномоподобному человечку. Держа в руках гигантскую лупу, он на цыпочках прохаживался у самой рампы, словно боялся ненароком наступить на Фредди, всё-таки рухнувшего на пол со сдавленным хрипом.
      – Инспектор Оллрайт, не надо скакать так, словно вы ловите сачком бабочек. Вы прибыли по официальному делу, вы удручены подозрениями, что ваш старый друг майор Викториус умер не своей смертью, но в то же время терзаетесь душевным конфликтом. Ведь Реджи и Кларабелла всегда были щедры и часто жертвовали немалые суммы в фонд помощи полицейским вдовам. Один неверный шаг в расследовании – и вас засадят вязать одеяла и чехлы для грелок к ежегодному благотворительному базару. Вот так! А теперь я хочу увидеть нахмуренные брови, решительно стиснутые губы, упрямую челюсть, а также умный, но одновременно почтительный взгляд. Вот! Вот так, молодец!
      Боже! Я с ужасом смотрела на Тома Эльфуса. Похоже, бедняга был бы не прочь променять свою артистическую карьеру на судьбу официанта, вынужденного целыми днями опустошать пепельницы и подтирать пролитое пиво в ближайшем баре. Я знала Тома Эльфуса по обществу «Домашний Очаг». Его крошечный рост и по-детски оттопыренные уши неизменно пробуждали во мне инстинкт защитницы. В любое другое время я бы, наверное, вскочила на сцену, схватила Тома под мышку и увезла домой, где он мог бы лечь с грелкой в постель, но сейчас мне в затылок раскалённым циклоном дышал отец. Я покорно бродила по пятам за Кэтлин, снова и снова пытаясь рассказать про угнанную машину и на все лады намекая, что хотела бы получить автомобиль обратно. И чем раньше, тем лучше.
      – Немедленно! – взревел папа, потеряв терпение.
      – Да, конечно, конечно, получите вы свою машину, получите! Поистине это неслыханное поведение со стороны Дунстана. Как бы я ни хотела заверить вас, что мой муж опытный водитель, но когда он думает о святом Этельворте, то представляет настоящую угрозу на дороге. – Кэтлин покачала головой. – И всё же не будем терять оптимизма! Может, у Дунстана кончится бензин. Это иногда приводит его в чувство. Особенно если время близится к чаю. Бедный ягнёночек до беспамятства любит мои лепёшки с сыром.
      – На свете есть только одно место для виновного в столь гнусном преступлении – петля! – Я испуганно вздрогнула, решив, что это папа перешёл-таки в наступление, но голос принадлежал Тому Эльфусу. – Не покидайте места преступления, – увещевал он Реджи-Фредди, который жалобно проныл, что торопится домой к любимой мамочке.
      – К мамочке? – удивилась Рут-Кларабелла. – А когда её вставили в пьесу?
      – Я говорю о своей настоящей матери. – Фредди встал с пола и отряхнулся. – Старушка собиралась нагрянуть с визитом, так что мне следует поторопиться.
      – Нет-нет-нет! Ещё хотя бы четверть часа! – запротестовала Кэтлин. – Мы и так лишены общества леди Гризуолд, а без неё репетиция не может быть полноценной. Какая жалость, что она сегодня не пришла. Правда, Рокси Мэллой могла бы использовать шанс и порепетировать вместо её светлости, но и Рокси, как назло, нет! – Миссис Эмблфорт испустила тяжёлый вздох. – А ведь ещё не пройдена сцена с горничной! Как на всё выкроить время, ума не приложу. Каждый раз приходится дожидаться, когда Венера вернётся из школы. Что за неорганизованные у меня актёры! Просто ужас.
      Она свернула в трубочку текст пьесы и в сердцах треснула им по спинке стула.
      Испугавшись, что могу угодить под следующий удар, я на цыпочках приблизилась к Кэтлин и робко попросила позвонить, как только мистер Эмблфорт объявится. После чего вытолкала упирающегося отца из церковного зала. Откуда-то сзади донёсся голос, моливший нас не уходить. Как оказалось, это Кларабелла в кульминационной сцене с Реджи заклинала своего возлюбленного не отдаваться смертельным объятиям Бастинды Стилуотерс.
      – Мы сделали всё, что могли, – сказала я папе, когда мы вновь уселись в «хонду».
      Он ответил ледяным молчанием. Мало того, и до конца пути отец не проронил ни слова. До Мерлин-корта оставались сущие пустяки, когда впереди на подъездной дорожке мелькнул автомобиль. Машина была мне незнакома, и я решила, что это снова родственники Харриет.
      Из окошка высунулась голова со взбитыми светлыми кудряшками. Тётушка Лулу! Родительница Фредди. Гостья вовсе не походила на женщину, которую разгневанный муж отправил в ссылку. Лицо её так и сияло, на губах играла шкодливая улыбка школьницы, исполненной решимости напроказить по полной программе.

      Судя по фотографиям, в детстве тётушка Лулу была очень хорошенькой девочкой, да и в пятьдесят с лишним она всё ещё смахивала на Ширли Темпл. Но это вовсе не означало, что время было не властно над матерью Фредди. В присутствии дяди Мориса тётушка Лулу всегда выглядела слегка подавленной, даже ямочки на щеках и по-детски большие глаза не могли скрыть её растерянности. Но сегодня в гостиную Мерлин-корта она вошла в сопровождении не дяди Мориса, а совершенно незнакомого мне мужчины. Пребывая в самом что ни на есть словоохотливом настроении, тётя Лулу мельтешила вокруг кофейного столика, только что не отбивая чечётку.
      – Элли, дорогуша моя, разве не замечательно, что мистер Прайс подвёз меня от станции? Мы ехали одним поездом, хотя и в разных вагонах. – Сказано это было звонким голоском пай-девочки, которая знает, как себя вести, даже вдалеке от придирчивого материнского ока. – Он слышал, как я спрашивала кондуктора, можно ли раздобыть такси. На своих коротеньких ножках я бы ни за что не дошла до Мерлин-корта! Да ты знаешь, Элли, как я люблю рассказывать о своей жизни всем встречным-поперечным, разумеется, когда поблизости нет Мориса с его вечными придирками. Но мистер Прайс был очень-очень любезен. Он с готовностью предложил подвезти меня в своей чудесной машине.
      – Спасибо за заботу, – улыбнулась я грузному джентльмену.
      В полосатом костюме и круглых очках он до жути напоминал напыщенного дядюшку Мориса.
      – Мне не составило труда. – Даже голос его оказался похож на голос тётушкиного мужа.
      – Разве что чуть-чуть, – хихикнула тётя Лулу. – Мистер Прайс не мог вспомнить, как выглядит его машина, поскольку взял её напрокат, и потому пришлось дёргать все дверцы подряд, пока не обнаружилась открытая. Единственное, что он помнил, – машина была не заперта. Всю поездку в Лондон бедняжка изнывал от беспокойства, как бы машину не угнали. А потом ещё и ключ зажигания стал капризничать. Бедный мистер Прайс измучился с маленькой такой отвёрточкой. Помню, как-то раз Фредди на Рождество подарили набор юного слесаря, где была точь-в-точь такая же. Правда, Фредди тогда закатил грандиозный скандал, потому что хотел трубочку, из которой можно плеваться, а она, как назло, досталась Морису.
      – Не стоило связываться с конторой, где предлагают машины по дешёвке. – Мистер Прайс снял очки и протёр стёкла носовым платком. – Как часто напоминает мне моя супруга, в этом мире мы получаем столько, сколько платим.
      – У вас есть жена? – Тётушка Лулу вмиг перестала отбивать чечётку.
      – Она инвалид, и уже много лет.
      – Как это грустно, – сказала я.
      – Именно из-за Марты я вчера вечером и поехал в Лондон. – Мистер Прайс сложил платок и сунул его в нагрудный карман. – Когда с ней случаются припадки, мне часто приходится прерывать деловые встречи и возвращаться домой.
      – А чем вы занимаетесь?
      Мне казалось разумным проявить интерес.
      – Зубочистками.
      – Как забавно! – Тётя Лулу опёрлась о подлокотник кресла и кокетливо подобрала юбку, обнажив пухлые коленки. – У меня до сих пор сохранилась такая розовая штучка в виде утки. Мне её подарили лет в пять. Я держу её в шкатулке у себя в спальне вместе с остальными своими сокровищами. Ничто лучше зубочистки не будит воспоминания о давнем прошлом.
      – Я поставляю зубочистки в гостиницы, где их предлагают постояльцам в качестве бесплатного приза. – Мистер Прайс прошествовал к окну, выглянул на улицу, после чего вернулся к дивану. – А с недавних пор я перешёл на маленькие дорожные наборы.
      – Вроде того, которым он воспользовался в машине.
      Глаза тётушки Лулу расширились от восхищения.
      – Отдыхающим он придётся очень кстати, – заметила я.
      – Мэри тоже так считает.
      – Мэри?
      – Моя жена.
      – Я думала, её зовут Мартой.
      – Так оно и есть. – Мистер Прайс снова полез в карман за платком. – Мэри – это ласковое имя. Знаете, супруги часто играют друг с другом в детские игры. Всё это, конечно, очень глупо и со стороны выглядит сущей бессмыслицей.
      – Нет, это замечательно! – Тётя Лулу уселась на подлокотник кресла и принялась беззаботно болтать короткими ножками. – Единственная игра, в которую играет Морис, – это гольф по телевизору. А ласковое имя у него для меня – Кретинка.
      – Как насчёт того, чтобы выпить, мистер Прайс? – предложила я. – Или вы за рулём не пьёте?
      Теперь он смотрел на меня с куда меньшим энтузиазмом, и я с горечью подумала, что сегодня мне не суждено поддерживать в людях хорошее настроение. Но вот мистер Прайс улыбнулся. Такая аккуратная, хорошо пригнанная улыбка.
      – Разве что совсем чуть-чуть. Джин, если можно.
      – С тоником?
      – Плесните немножко.
      – А вы? – спросила я тётушку Лулу.
      – Не сейчас, спасибо, Элли, дорогуша моя.
      – Из меня не самый лучший бармен, – извинилась я. – У мужа получается гораздо лучше, но он понёс чемодан тёти Лулу в домик Фредди, её сына.
      – А мою сумочку он тоже прихватил? – встрепенулась тётушка.
      – Думаю, нет. Наверное, Бен оставил её в холле.
      – Да? Тогда пойду заберу её! Я из тех глупых женщин, – тётушка переливчато хохотнула, – которые не могут надолго расставаться со своей сумочкой. Обычно не отпускаю её от себя ни на шаг. Но от радости встречи с тобой и Беном, а ещё больше от потрясения при виде твоего отца после стольких лет забыла про всё на свете.
      В этом вся тётушка Лулу! Она с лёгким сердцем путает свой карман с чужим, но при этом живёт в вечном страхе, что у неё украдут нос или ухо.
      – Я только на минутку, – прочирикала она, кокетливо стреляя глазами в сторону мистера Прайса.
      Тут одно из двустворчатых окон открылось и на подоконник опустилась чья-то длинная нога, а мгновение спустя в комнату забрались и все прочие части тела Фредди. Однако, заметив родительницу, он передумал и попытался удалиться тем же путём.
      – А ну стой! – приказала я.
      – Привет, мамуля. – Фредди являл собой кошмарный сон всякой матери: сбившаяся набок косица, серьга в виде черепа и драные джинсы. – Как добралась, старушка? Нажралась, надеюсь, в вагоне-ресторане? У меня-то особо угощаться нечем. А где папаша?
      – В последнюю минуту он решил не ехать. Морис сказал, что его секретарша жалуется, будто он в последнее время слишком часто отлучается. Небось расплакалась, бедняжка, и начала голосить, что жизнь в конторе без него не имеет смысла. Ты же знаешь, сынок, твой отец не выносит, когда юные девушки плачут в его объятиях. – В голосе тёти Лулу не было и следа сарказма. Но, Фредди, дорогой, ты должен позволить мне познакомить тебя с милым мистером Прайсом. Этот замечательный джентльмен подобрал меня на станции. И мы чудесно провели время.
      – Привет!
      Мой кузен без особого восторга посмотрел на толстяка Прайса.
      – Фредди родился, когда я едва-едва вышла из школьного возраста, мистер Прайс. – Тётя Лулу ещё раз хихикнула. – Правда, он крупный мальчик для четырнадцати лет?
      – Уверен, вы можете им гордиться.
      – Когда я была беременна, мы с его отцом не сомневались, что у нас будет девочка. Даже выбрали имя – Фредерика. Поэтому, когда родился мальчик, нам пришлось напрячь мозги, чтобы подобрать мужской эквивалент.
      Фредди перевёл взгляд на жёлтые китайские вазы, стоящие на каминной полке.
      – Элли, как ты думаешь, если я что-нибудь грохну, что-нибудь очень дорогое и легко бьющееся, она поведёт себя как нормальная мать и выставит меня из комнаты?
      – Как насчёт джина с тоником?.. – Я бросилась к мистеру Прайсу, расплёскивая выпивку.
      С минуты на минуту появятся Бен с папой, и, хотя ещё довольно рано, можно устроить вечерний коктейль и открыть пару банок с орешками.
      – Разве это не восхитительно со стороны Морли? – восторженно пропела тётя Лулу за моей спиной. Вернулся домой после стольких лет странствий по далёким краям.
      Мистер Прайс осторожно пригубил джин.
      – Из-за работы?
      – Вообще-то нет, – буркнула я.
      – Милый Морли сделал успешную карьеру бездельника. Надо отдать ему должное. – В голосе тётушки Лулу чувствовалось искреннее восхищение. – В конце концов, в наши дни мало кто из мужчин может этим похвастаться. И нельзя утверждать, что его рента так уж велика. По крайней мере, так говорит Морис. Он всегда считал, что у Морли есть и другие источники доходов. Но, по-моему, он просто завидует. Твой отец, Элли, всегда обладал потрясающим талантом ничегонеделания.
      – Он надолго приехал? – спросил мистер Прайс, направляясь к диванчику у окна, но вовремя обнаружил, что там уже во весь свой немалый рост вытянулся Фредди и явно не намерен уступать место.
      – Об этом не было речи, – холодно ответила я.
      – Дядя Морли здесь по печальному поводу.
      Очевидно, кузен, несмотря на полулетаргическое состояние, считал святым долгом выложить историю моего отца постороннему, которому до этого нет никакого дела.
      – Некая Харриет Браун, женщина, в которую дядя Морли втрескался по уши, погибла в автокатастрофе.
      – У нас в стране вождение машины сродни подлинному кошмару.
      Мистер Прайс скорбно покачал головой, и Фредди поспешил внести ясность:
      – Катастрофа произошла в Германии. И бедный дядюшка Морли взвалил на себя пренеприятнейшую обязанность доставить прах покойной в Англию, её семье.
      – Передайте вашему отцу мои глубочайшие соболезнования. Я и сам живу в ежедневном страхе, что с моей Мэри-Мартой что-нибудь случится. – Мистер Прайс смотрел в свой стакан так, словно заглядывал в бездну. – Естественно, время от времени поднимается вопрос о том, как её похоронить, и она говорит, что предпочла бы кремацию. Мэри верит, что для меня будет некоторым утешением, если я рассею её прах в кустах. И думаю, она права. Мне трудно себе представить, как ваш отец… – будущий вдовец перевёл взгляд на меня, – ваш бедный отец справился с собой, когда расставался с прахом своей подруги. Ему удалось сохранить самообладание?
      Меня так и подмывало спросить: не слишком ли вы любопытны, дорогой мистер Прайс? Но Фредди, который по-прежнему возлежал на диване с закрытыми глазами, успел опередить меня:
      – Дядя Морли ещё не выполнил свой скорбный долг. Родственники незабвенной Харриет будут здесь с минуты на минуту. Но есть маленькая загвоздка. Кто-то свистнул урну.
      – Это не я! – заголосила тётя Лулу.
      Я изумлённо смотрела на Фредди.
      – Тебе миссис Эмблфорт рассказала?
      – Да, когда я удирал из церковного зала. Эта её рябая племянница вечно лезет с предложениями порепетировать поцелуйчики в свободное время. И нахально пристаёт с вопросом, не стоит ли её дяде Дунстану объявить в воскресенье о предстоящей помолвке.
      Во время этих душераздирающих признаний мистер Прайс глазел в потолок, но как только Фредди вновь обмяк на диване, перевёл взгляд на меня. Его очки плотоядно блеснули.
      – Наверное, ваш отец вне себя. Он знает, кто украл урну?
      – Её не украли, – сухо ответила я. – Произошла досадная ошибка. Я уверена, что человек, который ненароком забрал урну, скоро её вернёт.
      – И кто этот человек?
      – Я предпочла бы не отвечать, мистер Прайс.
      Должно быть, мне не удалось сдержать раздражения, поскольку он покраснел. Но с другой стороны, я ведь и не нагрубила.
      – Знаете, я думаю, мне надо идти.
      Мистер Прайс залпом проглотил остатки джина с тоником и поставил стакан.
      – Вы действительно так торопитесь? – Тётушка Лулу надула губки. Моя мама не раз говорила, что женщина после достижения определённого возраста ни в коем случае не должна этого делать, дабы не выглядеть посмешищем. – А я-то надеялась, что вы останетесь на чай, мистер Прайс. Бен, муж Элли, профессиональный кулинар, и Фредди ему помогает, поэтому, думаю, на пару они состряпают что-нибудь сногсшибательное!
      Её невинный взгляд намекал, что она и сама могла бы состряпать что-нибудь не менее сногсшибательное. Но мистер Прайс, голова которого была, видимо, занята мыслями о больной жене, начал прощаться.
      Именно в эту минуту в гостиную вошёл Бен. Мой единственный и неповторимый муж, в своём тёмно-синем свитере выглядевший невероятно соблазнительным и восхитительно домашним, держал поднос, на котором вечно звенели чашки, молочник, сахарница и чайник. В манерах мистера Прайса произошла чудесная метаморфоза. Он распрямился, даже лицо его изменилось, стало строже, на нём вдруг проступило выражение достоинства и одновременно почтительности.
      – Позвольте помочь вам, сэр!
      Скользнув вперёд, мистер Прайс аккуратно принял поднос из рук Бена и торжественно, словно водружая корону на монаршую голову, поставил на столик. Ловким движением выровнял чашки, на мгновение приоткрыл крышку чайника, выпустив ароматный парок, и сказал:
      – Если это всё, сэр, с вашего позволения я оставлю вас и вашу семью наслаждаться дневным чаем.
      – Спасибо.
      Чёрные брови Бена изумлённо поползли вверх, а я растерянно захлопала ресницами. Прежде чем мы успели опомниться, мистер Прайс бесшумно пересёк комнату и исчез за дверью.
      – Надо его проводить! – воскликнула я, приходя в себя, и, потянув мужа за рукав свитера, устремилась в холл.
      Но было уже поздно. Мы лишь успели углядеть, как закрылась входная дверь. После чего уставились друг на друга с видом людей, которых добрые марсиане только что вернули на землю. Мгновение спустя послышался шум мотора и скрип гравия под колёсами автомобиля.
      – Кто это такой?
      – Некий мистер Прайс, он подвёз тётю Лулу от станции.
      – Это я слышал, но что ещё тебе о нём известно?
      – Мистер Прайс продаёт зубочистки.
      – Это он тебе сказал?
      – А зачем ему лгать?
      – Не знаю. – Бен выдернул из бронзовой вазы веточку и принялся срывать с неё листья, точь-в-точь повторяя мои действия накануне. – Но судя по тому, как он подхватил поднос с чаем… Наверняка ты подумала то же, что и я, Элли.
      – Что?
      – Что этот человек профессиональный дворецкий.
      – Д-да, и в самом деле… у него навыки дворецкого. И как я сразу не поняла? Но он мог сменить профессию. Кстати, где папа?
      – Наверху, у себя в комнате. Он очень расстроился из-за исчезновения урны. Пропажа этой злосчастной штуковины вполне способна довести его до паранойи. Твой отец сказал, что узнал этого человека.
      – Мистера Прайса?
      – Морли считает, что это один из тех людей на эскалаторе в метро.
      – Тот, что его толкнул?..
      – Нет, другой, тот, что подхватил чемодан.
      – Уж не мерещится ли ему? – Я поёжилась. – Мистер Джарроу, секретарь сэра Каспера, тоже показался ему знакомым. Но что, если папа прав? Тётушка Лулу выболтала, что мистер Прайс не мог найти машину на стоянке у станции. По его словам, он взял автомобиль напрокат и начисто забыл, как тот выглядит. И ему пришлось искать машину с открытой дверцей. Дескать, он помнил, что оставил её незапертой. А потом, поскольку ключ не подошёл, завёл двигатель маленькой отвёрткой. Всё это довольно странно.
      – И ты проглотила эту чушь, не моргнув глазом?
      – Нет… По-моему, я тогда привстала. Хотя это вполне может быть правдой. Знаешь, Бен, после знакомства с нашим новым викарием я стала спокойнее относиться ко всяким странностям. Возможно, у меня и возникли бы подозрения, если… – хорошая жена обязана уметь возлагать вину на того, кто всегда находится под рукой, – если бы ты убедительно не доказал вчера, что у меня разыгралось воображение.
      – Но тогда ты несла сущий вздор по поводу цыганок!
      – Вовсе не вздор, и по-прежнему утверждаю, что цыганки имеют какое-то отношение ко всем этим необычным происшествиям. Но, дорогой, давай не будем ссориться из-за пустяков. – Я уселась на нижнюю ступеньку. – Если мы сочтём, что появление на сцене мистера Прайса – слишком уж странное совпадение, то надо поскорее вытянуть из папы, во что он влип.
      – И какую роль играла Харриет, перед тем как погибнуть.
      Бен прошёлся передо мной. Я с надеждой смотрела на него.
      – Ох, Бен, как было бы замечательно, окажись это и впрямь вздором! Тогда б мы с чистой совестью передали Харриет её родне, а папа зажил бы без лишней нервотрёпки. Но мне почему-то кажется, что всё не так просто.
      Я уже собиралась сказать, что последние несколько недель мистер Джарроу отсутствовал, предположительно укатив в Колчестер, а в Старом Аббатстве царит на редкость гнетущая атмосфера… но тут в дверь зазвонили. Родственники Харриет! Как теперь выкручиваться?!

      – Бен, разрешаю тебе открыть дверь. Хорошая жена не должна хапать себе все неприятные дела.
      Из гостиной выскочил Фредди.
      – Элли, небось злишься на меня? – В глазах кузена застыла скорбь. – Что распустил язык с этим Прайсом.
      – Меня твои откровения не впечатлили.
      – Это всё из-за мамаши. Голову уже сломал, думая, как бы вывести её на путь истинный, вот и молол что ни попадя.
      – Прости, дорогой Фредди, но сейчас я не могу взять тебя на ручки и побаюкать. Нужно поберечь силы, чтобы справиться с родственниками Харриет, когда они впадут в истерику.
      – Это они? – Фредди проследил взглядом за Беном, который обречённой походкой двинулся к дверям.
      – Есть у меня такое неприятное подозрение.
      Я подхватила кузена под локоть и заспешила прочь из холла.
      – Хорошо ещё, что детей нет и моя мамаша не сможет умыкнуть их в ридикюле.
      – Справедливо замечено, – согласилась я, заталкивая Фредди обратно в гостиную, но он вырвался, шмыгнул за дверь и через секунду показался с сумочкой тёти Лулу, коричневым ридикюлем совершенно безобидного вида. Там и поместится разве что губная помада да пакетик с леденцами. По крайней мере, я так подумала.
      – Собственно, за сумочкой я и вышел! – прошипел Фредди. – Мамуля сама бы её принесла, но мне не хотелось, чтобы она прервала ваш с Беном задушевный разговор.
      К кузену вернулось хорошее настроение, он бросил на меня хитрый взгляд, явно замышляя какую-то каверзу. Но как это ни печально, его настроение меня совершенно не интересовало. Мы вошли в гостиную и закрыли дверь.
      Я навострила уши, прислушиваясь к голосам в холле. Вот что-то говорит Бен, слов не разобрать. А вот невнятное женское бормотание, затем вступил мужской голос. Единственное, в чём я не сомневалась, – Кэтлин Эмблфорт среди гостей не было. Она из тех людей, кто в любом разговоре не станет довольствоваться пассивной ролью. Да и голос её всегда звучал громко и отчётливо – даже здесь, за толстой дубовой дверью, я наверняка разобрала бы каждое слово. Чего нельзя сказать о муже Кэтлин. Викарий всегда говорил настолько тихо, словно не хотел мешать своим собственным мыслям. А уж когда священник уносился мыслями в одиннадцатое столетие, голос его становился совсем неслышным. Может быть, это преподобный в сопровождении своей племянницы Рут пришёл вернуть нашу машину и извиниться за причинённые неудобства?
      Я очень надеялась, что так оно и есть, ибо сгорала от любопытства. Мне не терпелось заглянуть в эту урну и ознакомиться с её содержимым, прежде чем прибудут родственники Харриет. Часы на каминной полке тикали, словно готовая взорваться бомба. Я вздрогнула, когда в дюйме от меня раздался тоненький голосок тётушки Лулу:
      – Фредди, почему у тебя в руках моя сумочка?
      – Потому что я пообещал принести её тебе, мамуля.
      У моего кузена стал ещё более шкодливый вид.
      – Дай-ка её мне! – Мамаша ни в чём ему не уступала. – Если кто-то войдёт и увидит дамскую сумочку у тебя в руках, то вполне может принять тебя за трансвестита, и тогда твой отец сживёт меня со свету. Элли, вели своему противному кузену отдать мне сумочку.
      – О господи! – Я шагнула к Фредди, чтобы забрать у него ридикюль, но он ловко увернулся, мазнув меня по щеке косицей. Череп в его ухе издевательски подпрыгнул.
      – А что ты там прячешь?
      Размахивая сумочкой, Фредди набросился на свою девочку-мать. Тётушка Лулу проворно спряталась за креслами с высокими спинками и опять капризно надула губки.
      – Ничего!
      – Я тебе не верю. – Фредди швырнул сумочку на диван. – Неужели думаешь, я не знаю, что у тебя на уме? Похоже, пребывание в Оклендсе тебя ничему не научило, мамуля.
      – А вот тут, дорогуша, ты не прав. – С мечтательной улыбкой тётушка Лулу разгладила обшлага своего розового свитерка. – Это был неоценимый опыт в смысле образования, клиника оказала возбуждающее действие на мою душу и развила мой разум. Честное слово, дорогой, я не знаю, как отблагодарить твоего отца за то, что он сплавил меня в это заведение!
      Дальнейшим проявлениям восторга помешал Бен, войдя в комнату вместе с родственниками Харриет, которые сгрудились за его спиной.
      – Вот ты где, дорогая. – Он улыбнулся мне так, словно внезапно увидел, как я выгребаю на каноэ вверх по бурной реке. – Хопперы снова здесь, и им не терпится увидеться с твоим отцом.
      Бен посторонился, пропуская вперёд уже знакомую троицу. Мужчину и двух женщин.
      – Очень жаль, что вам пришлось приехать во второй раз. – Я вздохнула и двинулась им навстречу.
      Бен представил присутствующих, призвав на помощь всю свою обходительность и очарование. Деревянные Хопперы составляли резкий контраст с моим ненаглядным. Настоящие куклы, крашеные русские куклы без рук и ног, которые вкладываются одна в другую. Как же они называются… Ах да, матрёшки. Правда, как у Сирила (так звали мужчину), так и у его спутниц Эдит и Дорис все конечности были на месте, но держались гости так напряжённо, что казалось, будто каждый вырезан из цельного куска дерева. У всех троих были прямые чёрные волосы, одинаково постриженные под горшок, и ничего не выражающие круглые птичьи глаза-пуговки.
      – Прошу вас, присаживайтесь.
      Стараясь не обращать внимания на ухмылку Фредди, я неловко взмахнула рукой, чувствуя себя такой же деревянной матрёшкой.
      – Да-да, будьте как дома! – Тётушка Лулу выскочила из-за кресел и вприпрыжку устремилась к дивану, где лежала её сумочка. – Почему бы вам не сесть рядом со мной, Эдит, дорогуша?
      Вообще-то обращалась тётя Лулу к Дорис. По крайней мере, мне так показалось, но это не имело никакого значения. Женщина в красной блузке поверх чёрной юбки покорно села на диван, примостив у ног сумку, точную копию ридикюля моей тётушки. Женщина в жёлтой блузке и чёрной юбке (которую для себя я определила как Эдит) и Сирил, в ярко-синей рубашке и чёрных брюках, заняли соседние кресла.
      – Ну вот и отлично! Все в сборе! – Фредди хлопнул меня по плечу, рассчитывая, видимо, оказать тем самым моральную поддержку, в которой я отчаянно нуждалась, но добился лишь того, что у меня подогнулись колени. Голос кузена был неестественно-весёлым, поэтому ничего удивительного, что его мать пришла к ошибочным и, на её взгляд, отвратительным выводам.
      – Кто эти Хопперы? – театрально прошептала тётушка Лулу, выкатив глаза от ужаса и вжавшись в сиденье дивана с таким видом, словно собиралась перекреститься.
      – Они пришли встретиться с отцом, – спокойно ответила я. – Им предстоит выполнить тяжёлую обязанность, и мы, конечно, не желаем усугублять их страдания.
      – Ты хочешь, чтобы мы с мамулей вас покинули? – Фредди предложил это с напористостью человека, зазывающего на «Титаник».
      Учитывая неловкость положения из-за пропавшей урны, я ничего не имела против того, чтобы Фредди с тётей Лулу время от времени нас отвлекали.
      – Вы не возражаете, если моя тётя и кузен останутся? – спросила я гостей.
      – Нет, я не возражаю, – проскрипел Сирил. – Ты возражаешь, Эдит?
      – Нет, я не возражаю, – отозвалась жёлтая блузка и передала эстафету красной блузке: – А ты, Дорис?
      – Нет, я не возражаю, если ты не возражаешь, Эдит.
      Все свои реплики Хопперы произнесли, ни разу не пошевелив губами, одинаковыми деревянными голосами. Я никогда не могла избавиться от мысли, что было бы хорошо собрать их друг в дружку и бросить в ящик с игрушками.
      – Привести дядю Морли? – прошептал Фредди мне на ухо.
      – Этого не избежать, – пробормотала я в ответ. – Папа должен быть здесь. Попробуй подкрепить его стаканчиком бренди; графин, наверное, у него в комнате.
      – Бегу!
      Кузен вылетел за дверь, впустив Тобиаса. Хвост моего кота был поднят трубой, словно Тобиас говорил: «Только попробуйте мяукнуть на меня не тем тоном». Мы с Беном разом бросились к нему, якобы для того, чтобы схватить и как следует потискать. И под прикрытием всеобщего минутного замешательства я чуть слышно спросила:
      – Ты сказал им, что Харриет у нас нет?!
      Бен ответил, уткнувшись в кошачью шерсть:
      – Я подумал, что лучше сначала дать им понять, что мы честные люди, так сказать соль земли. – Он покаянно заглянул мне в глаза. – Прости, Элли, знаю, что ты терпеть не можешь этого выражения.
      Несколько секунд я пыталась сообразить, что он имеет в виду. А-а, ну да, папа вчера обозвал маму «солью земли». Странно, но никакого раздражения не было и в помине. Слишком многое произошло с той минуты, когда папа объявился на пороге Мерлин-корта. За это время я успела понять, что мой отец – милый и уютный старик, на которого невозможно всерьёз сердиться.
      – Не сомневаюсь, муж уже принёс вам свои соболезнования, и мне хотелось бы присоединиться к ним, – забормотала я, обращаясь к Хопперам. – Искренне сожалею о вашей потере и сочувствую. – Я присела на диван рядом с тётей Лулу, которая нежно прижимала к груди свою сумочку. – Простите за бесцеремонность, но в каком родстве вы состояли с Харриет?
      Русские матрёшки помалкивали, таращась на меня круглыми блестящими глазами. У них что, языки отнялись?
      – Она была нашей кузиной, – наконец ответил Сирил.
      – Верно, нашей кузиной, – подхватила матрёшка в красной блузке.
      – Нашей любимой кузиной, – поддакнула её сестрица в жёлтой.
      – Наши гости состоят в прямом родстве, – пояснил Бен, – брат и две сестры.
      – Вы издалека?
      – Остановились в пансионе «На утёсе».
      Сирил так и сверлил меня взглядом.
      – Ты знаешь, где это, Элли. – Бен прислонился к каминной полке, Тобиас пушистым боа устроился на его плече. – Пансион миссис Блум.
      – Да, на повороте дороги перед самым Старым Аббатством. Миссис Блум – сестра миссис Поттер.
      Я чувствовала, что превращаюсь в попугая. Ещё немного, и на затылке вырастет пёстрый хохолок.
      – Неужели? – Бен приподнял брови, изображая интерес.
      – Вас подвёз кто-то из жильцов миссис Блум?
      – Мы взяли такси. Как и сегодня утром.
      С этими словами Эдит опустила взгляд на свои чёрные башмаки из лакированной кожи, вероятно залюбовавшись шнурками. Точно такие же ботинки красовались на ногах Дорис и Сирила.
      – Какая жалость, что вам не попался милый мистер Прайс! – Рядом со мной раздалось жеманное хихиканье.
      Хопперы дружно уставились на тётушку Лулу, но поскольку их лица по-прежнему ничего не выражали, невозможно было сказать, озадачила ли их реплика.
      – Мистер Прайс – коммивояжёр, он подвёз тётю Лулу от станции.
      Я поплотнее запахнула верблюжью кофту, моля, чтобы скорее появились Фредди с папой. Меня должно было бы удивить, что Хопперы сами не спросили о нём, но к этому времени уже стало понятно, что в нашей мучительной беседе они не способны на какую бы то ни было инициативу. Или же намеренно хранили сдержанность. Действительно ли Сирил не понял вопроса, когда я спросила, откуда они приехали? Или эти Хопперы не желают сообщать, где живут, из опасения, что папа напросится к ним в сожители, чтобы быть поближе к Харриет? Если так, то в их действиях есть смысл, но мне почему-то не верилось в столь простое объяснение. Откуда мы можем знать, что деревянная троица – те, за кого себя выдают? Скорбящие родственники Харриет, желающие исполнить последнюю волю покойной.
      – Мистер Прайс – такой замечательный человек! – Тётя Лулу расцвела в мечтательной улыбке. – Он так умело вскрыл свой собственный автомобиль. Как бы мне хотелось, чтобы мои друзья в Оклендсе познакомились с ним. Морис никогда не мог понять поэзии истинной дружбы. Какое это удовольствие – находиться в кругу людей, столь же увлечённых, как и ты, делиться с ними своими секретами, анализировать, решать сложные задачки… Не понимаю, почему Морис не ужасается при мысли, что мог жениться на одной из этих дурочек, помешанных на бридже. Да мы все прекрасно знаем, какая гадость этот бридж и какими злобными бывают его апологеты. Всю жизнь будут пилить тебя за то, что в один четверг 1954 года у миссис такой-то ты сбросил не ту карту и окончательно испортил и без того отвратительный обед. Ну нет, слава богу, что я ненавижу бридж!
      Какое счастье, что Фредди не слышит этого наглого панегирика пороку. Если и есть на свете матери, которые нуждаются в наставлениях собственных отпрысков, то тётушка Лулу – первая из них. Я опомнилась и поспешила взять на себя роль хозяйки дома:
      – Отец сейчас спустится. Чаю или, быть может, хереса?
      Я почему-то не могла представить, как Хопперы попивают мартини, хотя час был в самый раз для коктейлей.
      – Нет, спасибо, – отказался Сирил.
      – Нет, спасибо, – отказалась Эдит.
      – Нет, спасибо, – отказалась Дорис.
      Так я скоро точно превращусь в попугая!
      – Тогда как насчёт того, чтобы перекусить? – Бен отважно выдвинулся в центр комнаты и спустил Тобиаса на пол. – На кухне найдутся сандвичи и свежий бисквит.
      – Мы никогда не едим в неурочное время, – На этот раз Эдит заговорила первой.
      – Никогда, – подтвердил Сирил.
      – Никогда, никогда! – припечатала Дорис.
      Папа, где же ты?! Помнится, когда я была маленькой, ты умел появляться в самый нужный момент. Ты даже отрывался от любимой книги, вероятно от Льва Толстого, чтобы посидеть у моей кроватки в грозу. Почему же сейчас ты не спешишь мне на помощь? К действительности меня вернул Тобиас, вспрыгнувший на колени.
      Сирил разглагольствовал о мороженом:
      – В наших обеденных привычках есть только одно исключение. В жаркие дни мы иногда балуем себя небольшим ванильным рожком.
      Впервые в его глазах мелькнуло какое-то выражение. Может, именно своей несдержанностью он спровоцировал сестёр пуститься в расспросы? Дорис и Эдит с невесть откуда взявшимся энтузиазмом накинулись на тётушку Лулу.
      – Оклендс, – сказала Дорис.
      – Вы о нём говорили, – напомнила Эдит.
      – Да, говорила. – На щеках тётушка заиграли очаровательные ямочки. – А как же иначе – я так замечательно провела там время. Это почти то же самое, что отправиться на конференцию по обмену опытом. Мой скромный разум получил мощную подпитку в виде новых идей. А ещё я там валялась в постели сколько душа пожелает. И спать ложилась сама, без понуканий Мориса. В Оклендсе мыслят очень современно.
      – Харриет находилась там одно время, – сообщила Дорис.
      – Много лет назад, – добавила Эдит.
      – Она там лечилась? – Тётушка Лулу подалась вперёд.
      – Нет, – отрезал Сирил и одарил каждую из сестёр пристальным взглядом.
      – Она была… терапевтом? – В голосе тётушки поубавилось энтузиазма.
      – Харриет работала в буфете. Так ведь, Эдит?
      – Да, Дорис, и помогала с уборкой. Харриет говорила, что это тяжёлая работа, но стоящая, так как там она многому научилась.
      – Например, – вмешался Сирил, – заправлять кровать.
      Воцарилось недолгое молчание.
      – Харриет – замечательный человек… была. – На этот раз первой заговорила Эдит, и неожиданно я увидела на её лице проблеск какого-то чувства. – Мы выросли вместе, на одной улице. Мы жили в неспокойном районе, и Харриет всегда заботилась о нас. Не позволяла чужим мальчишкам насмехаться над нами. И мы никогда не позволяли, чтобы о ней дурно отзывались. Правда, Дорис?
      – Никогда.
      – Харриет была очень умной. Она так здорово умела считать. И всегда пользовалась популярностью. Её даже приглашали играть в школьных спектаклях. А ещё…
      Казалось, Эдит будет говорить до тех пор, пока кто-нибудь не вытащит из неё батарейки. У меня возникло чувство, что Сирилу тоже не терпится помолоть языком. Словно все трое до смерти боятся, что мы перехватим инициативу и начнём расспрашивать их. Но что они могут скрывать?
      Тут дверь отворилась и в гостиную прошествовал папа, сопровождаемый Фредди. Всякое оживление вмиг покинуло Хопперов.
      – Это родственники Харриет?
      Отец, похоже, внял предложению Фредди отведать бренди. Покачнувшись, он ткнул пальцем в Хопперов и заплетающимся шагом направился к ним. По дороге папа едва не сбил столик с лампой. Тобиас благоразумно спрыгнул с моих коленей и удалился за портьеры.
      – Да, Морли, – пришёл на выручку Бен, выдернув с папиного пути кофейный столик. – Это кузен Харриет, Сирил Хоппер, и её кузины – Эдит и Дорис Хоппер. Мы с Элли ждали вас, чтобы вы сами поведали им об урне с прахом.
      – Вы предоставляете мне это сделать?
      Папа, не обратив внимания на протянутые матрёшечные руки, прошествовал обратно к Фредди. Моего кузена он использовал в качестве фонарного столба, привалившись к нему с обиженным видом. Честно говоря, я бы на его месте тоже обиделась.
      – Что сделать? – с интересом спросила тётушка Лулу.
      – Объяснить… – Я огляделась по сторонам, словно рассчитывая, что где-то тут в углу завалялись подходящие случаю слова. – Объяснить, что в настоящее время папа не может передать вам прах Харриет. Потому что… потому что… не может. – Лучшего объяснения я придумать не сумела.
      Деревянные Хопперы выглядели так, словно готовы были вот-вот ожить, подобно Пиноккио.
      – Всё это очень неприятно. – Бен отцепил папу от Фредди, подвёл его к нам и опустил в ближайшее кресло. – Но я должен сказать правду. (Подобные слова чаще всего означают, что после них последует всё, что угодно, кроме правды.) Морли находится в столь эмоциональном состоянии, что мы боимся, как бы он совсем не расклеился, если придётся отдать урну сегодня.
      – Но мы должны её получить. Харриет наша… – Эдит неожиданно всхлипнула.
      – Харриет наша кузина, – закончил за неё Сирил.
      – Наша любимая кузина, – внесла свой вклад Дорис.
      – После смерти, как и при жизни! – патетически завершил её брат.
      – Понимаю ваши чувства, но мой тесть был глубоко влюблён в Харриет, и её трагическая смерть разбила его сердце. – Бен сжал папино плечо, и я поняла, что он предостерегает, дабы тот воздержался открывать рот. – Вам достаточно лишь взглянуть на Морли, чтобы понять, сколь чувствительна у него натура.
      – А по-моему, Морли просто пьян! – Тётушка Лулу соскочила с дивана и на цыпочках подкралась к папе, чтобы с лукавой улыбкой разглядеть его повнимательней.
      – Что за глупости, мамуля! – Фредди одарил родительницу таким свирепым взглядом, что та испуганной мышкой ретировалась обратно на диван. – Я лишь влил в старину Морли капельку бренди, чтобы успокоить его. Стоило мне обмолвиться, что Хопперы хотят забрать урну, как Морли пришёл в неистовство и попытался выкинуть меня из окна. Что мне оставалось делать? Бренди – отличное успокоительное, врачи всегда его прописывают. Я почти полчаса потратил, гоняясь за ним с бутылкой, и не хочу, чтобы кто-то, тем более моя собственная мать, подвергал себя риску.
      – Здравая мысль.
      Бен всем телом навалился на папины плечи.
      – Не люблю насилие! – Сирил поспешно отступил к сёстрам.
      – Сирила в детстве часто били мальчишки, – объяснила Дорис.
      Эдит кивнула деревянной головой.
      – И тогда выходила Харриет и била мальчишек!
      – Будет ужасно, если отец и в самом деле начнёт буйствовать, а нам придётся вызывать полицию…
      Мой взгляд, брошенный на отца, молил: «Только посмей что-нибудь сказать».
      – Ужасно, ужасно! Харриет меньше всего хотела бы этого, – пробормотал Сирил срывающимся голосом.
      Я решила подбодрить Хопперов, которые потихоньку отступали к двери.
      – Уверена, завтра утром папе станет лучше. Хорошо, что вы остановились неподалёку от Мерлин-корта. Вы ведь не собирались вернуться домой уже сегодня вечером?
      – Нет, только завтра.
      Интересно, сказал это кто-то один или все трое?
      – Тогда почему бы нам не отложить этот вопрос до утра? А завтра либо я, либо мой муж доставим к вам урну. И папа может вас навестить, чтобы поболтать о Харриет. Если, конечно, к нему вернётся рассудок. А сейчас, раз вам действительно пора, я с удовольствием отвезу вас в пансион.
      Напрасная любезность – Хопперы хором прокричали, что они заказали такси как раз на это время, а потому лучше пойдут к воротам. По выражению их одинаковых лиц было совершенно ясно, что они предпочли бы больше никогда не встречаться с нашим семейством. Наблюдая, как Хопперы бочком исчезают в дверях, я весело думала о том, уж не спрашивают ли эти бедняги себя, к каким таким чудовищам попала их ненаглядная Харриет.

      – Благодарение Господу! Я избавлен от тягостных объяснений! – Отец нетвёрдым шагом устремился через холл в направлении лестницы. Несмотря на хвалу Всевышнему, я нисколько не сомневалась, что восторгается папа в первую очередь собственной персоной. – Если бы я не смекнул, что к чему, и не послушался твоего совета, дражайшая моя Жизель, как мог бы сделать на моём месте менее смышленый человек, – распинался он, – то наверняка выплыл бы неприглядный факт воровства. И эти назойливые люди пронюхали бы, что Харриет похитили! Нет, я не мог допустить, чтобы кто-то, пусть даже неведомые мне маленькие человечки, мучился бессонницей, гадая, а вернётся ли Харриет к тому, кто боготворит её.
      Похоже, всё обстоит не так уж и плохо, если папа не намерен немедленно ввергнуть себя геенну огненную. Более того, позу отца, который привалился к перилам, с полным правом можно было назвать беззаботной. Руки скрещены на груди, нога за ногу… Впрочем, вряд ли передышка окажется продолжительной. Действие бренди скоро закончится, и папу вновь охватит уныние. Но даже крошечный шажок навстречу жизни и надежде полезен.
      Я помогла папе добраться до спальни. Чемодан валялся на полу рядом с гардеробом, из-под стула выглядывали мыски туфель. Но во всём остальном комната казалась нежилой. Что ж, глупо рассчитывать, что папа освоится за один день. Зато и присутствия Харриет больше не ощущается!
      Или всё же… Не запах ли её духов остался на папиной рубашке, висящей на спинке кровати? Или мне просто чудится этот аромат летних сумерек? Нет, Харриет всё-таки присутствовала здесь. Я её чувствовала. Значит ли это, что любовь и вправду объединила их с папой?
      Чушь! Я сердито взбила подушку. То, что любовная интрижка закончилась трагически, ещё не превращает её в истории Ромео и Джульетты. Папа с грохотом рухнул мимо кровати. И что-то иное, помимо раздражения, придало мне сил взгромоздить его на постель. Это был голос мамы, отчётливо звучавший в моей голове: «День выдался долгим, милая, и у тебя не было времени как следует всё обдумать. Не удивительно, что ты сердишься. Почему бы тебе не проветриться?»
      Чья-то рука мягко коснулась моего плеча. Я подпрыгнула, не сдержав вопля, и обернулась. Это была всего лишь открытая дверь.
      – Ты что-то сказала, Жизель? – сонно пробормотал папа.
      – Нет, просто решила поорать.
      – А, ну тогда хорошо!
      Как же, дождёшься от него сочувствия. Я вздохнула и подоткнула плед. Но в душе моей застряла обида. Так Харриет работала в Оклендсе? Интересно, это тот же самый Оклендс, где недавно лечилась тётушка Лулу? Какое-то смутно воспоминание мелькнуло и тут же исчезло. Папа рассказывал, как они с Харриет проводили время… Воспоминание вертелось словно головастик, скользкое и неуловимое. Ну и ладно, решила я и тут же вспомнила всё с предельно чёткостью. Харриет говорила папе о тётушке, которая, по её мнению, живёт в Читтертон-Феллс или где-то неподалёку, и что по мужу фамилия этой тётушки – Оклендс. Или так назывался её дом… Если папин рассказ точен, воспоминания Харриет не отличались правдивостью.
      С кровати вновь донеслось бормотание. Я прислушалась.
      – Очень странные маленькие человечки…
      – Кто?
      – Родственники Харриет.
      – Да, весьма своеобразные.
      Я принялась стягивать с него ботинки.
      Может, вспоминая о своей тётке, Харриет думала о том времени, когда работала в Оклендсе? Да и вообще, существует ли в природе эта тётка? Или Харриет выдумала её в следующий миг после того, как папа поведал, что я живу в Читтертон-Феллс? А Оклендс упомянула, дабы расцветить рассказ вкраплениями правды…
      – Как их зовут, Жизель?
      – Кого, папа?
      – Этих назойливых людей, что приходили за Харриет.
      – Хопперы. Сирил, Дорис и Эдит.
      – Мне стоит большого труда, Жизель поверить, будто эти Хоббиты – если тебе втемяшилось в голову так их называть – имеют родственное отношение, пусть даже и отдалённое, к моей дивной и божественной Харриет.
      Может, и не имеют. Может, на самом деле они её сообщники! Впервые я прямо и честно подумала о том, что Харриет вполне сознательно втянула папу в какую-то грязную историю.
      Отец закрыл глаза. Я поставила ботинки под стул, наклонилась, поцеловала его в щёку и выскользнула из комнаты. Пусть хорошенько выспится. Возможно, к тому времени, когда папа проснётся, урна снова будет в Мерлин-корте.
      Я задержалась в холле, чтобы позвонить. Трубку сняли после первого же гудка. Если голос Мамули и звучал устало, то это была довольная усталость. Я и без слов знала, что близнецы висят у неё на юбках, а на руках она держит малютку Розу. Папуля занят ужином, сообщила свекровь. Сосиски второй вечер подряд, но на этот раз с жареным картофелем и печёной фасолью. Она уже приготовила пудинг с патокой и теперь собирается открыть большую банку горчицы. Тут трубку выхватил Тэм. Он видел пять кошек на стене, когда гулял с Папулей, а Эбби плохо себя ведёт. Теперь трубка перекочевала к его сестре. Объяснив, почему она выкинула из окна куклу, моя дочь, задыхаясь от восторга, поведала, что дедушка заплёл ей косички и собирается завтра купить розовые ленточки. А сейчас она должна идти играть. Но со мной хочет поговорить Роза…
      Я обнаружила Бена на кухне. Без лишних слов он сунул мне чашку с блюдцем. Я всегда знала, что в трудную минуту могу рассчитывать на своего ненаглядного. А вот общества Фредди и тётушки Лулу я вовсе не жаждала. У моего драгоценного кузена имеется собственное жилище, а в Мерлин-корте полно вещей, которые можно стащить. Например, мою жуткую фотографию со стены.
      – Привет, Элли! – Фредди повернулся ко мне со скорбным лицом. – У тебя не найдётся места в холодильнике для мамули?
      Я посмотрела на Бена. Согнав Тобиаса с кресла-качалки, он сел и сообщил:
      – Фредди с тётей Лулу поссорились.
      – Они не могли бы заниматься этим где-нибудь в другом месте?
      – Не очень гостеприимно, милочка. – Тётушка с наслаждением впилась в сандвич с языком. – К твоему сведению, ссоры без зрителей не приносят никакого удовольствия. К тому же я люблю поболтать.
      – Да? Так поболтайте с Фредди.
      – С Фредди? Ха! Мой сын жуткий болтун. Ему бы только языком трепать. А я люблю, когда меня слушают. У Фредди же в одно ухо влетает, а в другое вылетает. – Тётушка Лулу облизнулась. – Вкусно. Ты должен дать мне рецепт, Бен.
      – О, Элли ты бы только послушала мамулю! Она несёт полную чушь в расчёте на то, что я сочту её законченной тупицей и отстану со своими поучениями. – Казалось, Фредди готов задушить себя собственной косицей. – Но этот номер не пройдёт, мамуля! Ты больше не будешь принимать приглашения незнакомых людей, не станешь разъезжать на чужих машинах и прекратишь разглагольствовать о том, как приятно быть клептоманкой.
      Тётя Лулу грустно посмотрела на отпрыска:
      – Иногда кажется, что в роддоме мне всучили не того ребёнка.
      – Правда? – На лице кузена мелькнул проблеск надежды. – Давай, мамуля, вспомни! Может, я и в самом деле не твой сын? Ты отправилась в больницу, якобы удалить гланды, там я попался тебе на глаза, и ты не долго думая, умыкнула меня, пока доктор любезничал с медсестричкой…
      – Вряд ли. – Тётя Лулу поджала губки. – Нет, дорогой, так быть не могло. Я рожала тебя дома. Кстати, до сих пор не знаю, для чего нужны те щипцы, которые я во время родов стащила у акушерки.
      – Как насчёт ужина? – Бен сладко потянулся.
      – Фредди с тётей Лулу отказываются! Да и я пока тоже. Лучше прогуляюсь до домика священника, – может, мистер Эмблфорт вернулся.
      – А почему нельзя позвонить?
      – Заодно подышу свежим воздухом.
      – Я с тобой.
      – Лучше останься дома, на тот случай, если проснётся папа.
      – Так и быть, провожу кузиночку, – встрял Фредди.
      – Не надо. – Мне действительно хотелось побыть одной и поразмышлять.
      – Надо, – решительно возразил Бен.
      И спорить я с ним была не вправе, поскольку сама вбила в его голову мысль, что вокруг Читтертон-Феллс плетутся дьявольские интриги, а злодеи пометили нашу деревушку на своих картах. И отныне там, где раньше была безобидная географическая точка, чернеет жирная клякса всемирного зла. Да и Фредди не мешает пройтись, чтобы унять раздражение по поводу тётушки Лулу.
      Раздражение – слишком сильное слово. Я прекрасно знала, что Фредди любит свою мать, несмотря на её причуды, и готов ради неё на всё, если, конечно, тётушка Лулу не потребует остричь косицу, сбрить бородёнку или поселиться под отчим кровом. А значит, теперь все мы в одной лодке. Мой отец больше не был незнакомцем, который вчера вечером вошёл в дверь. Казалось, папа вернулся много лет назад, и я вновь поняла, что любовь – это сложное чувство.
      – Тебе следовало надеть куртку, – брюзгливо заметил Фредди, когда мы вышли из ворот и повернули в сторону дома священника.
      День угасал, неторопливо переходя в сумерки. Со стороны моря дул свежий ветер, деревья нервно подрагивали ветвями, словно тоже чувствуя надвигающуюся угрозу.
      – У меня тёплый кардиган, – соврала я.
      – Нечего мне тут заливать! – Фредди искоса посмотрел на меня. – Ты так и трясёшься.
      – Кстати, твой наряд тоже не назовёшь всепогодным. – Я со значением глянула на протёртую на локтях фуфайку и рваные джинсы.
      Фредди ухмыльнулся:
      – Люблю, когда одежда хорошо проветривается. Кроме того, если бы я нацепил приличную куртку и, боже упаси, галстук, Рут могла бы неправильно истолковать наш визит.
      – Мол, я решила выступить в качестве сводни и сосватать тебя?
      – Нечего насмехаться, Элли! Говорю тебе, эта нахальная девица на полном серьёзе хочет меня заарканить.
      – И кто в этом виноват? – ехидно вопросила я. – Такие очаровашки, как ты, мой милый кузен, должны сознавать свою ответственность перед бедными влюбчивыми девушками.
      – Иногда я чувствую себя куском свинины в эпоху всеобщего дефицита, – тяжко вздохнул он.
      – Тогда ты должен любезничать только с мусульманками и вегетарианками.
      Несколько мгновений Фредди молчал, потом признался:
      – Честно говоря, Элли, думаю, что на моём месте любой мужчина давно дошёл бы до ручки.
      – Неужели Рут беременна от викария?
      – Если бы! Она до смерти боится, что её скоро погонят устраиваться на работу.
      – Рут же печатает рукописи священника.
      – Ну да, но вряд ли это можно назвать работой в том смысле, какой в него вкладывает большинство людей. И в минуту слабости бедняжка призналась…
      – Не думаю, что мне нужно об этом знать, – строго сказала я. К тому времени мы уже пересекли Боярышников переулок и теперь приближались к ограде церкви Святого Ансельма.
      – … после того как я опустился на колени, обливаясь слезами над её безжизненным телом.
      – В роли Кларабеллы?
      – Самое неприятное, что я слишком хороший актёр! – Фредди удручённо покачал головой. – Но вернёмся к трудностям Рут. Викарий близок к завершению двенадцатого тома жизнеописания святого Этельворта и вовсю намекает, что если последняя глава получится такой, как он надеется, то останется написать лишь заключительное слово. После чего они вытурят Рут из уютного гнёздышка. Похоже, викарий и его жёнушка вбили себе в головы идиотскую мысль, будто Рут спит и видит, как бы поскорее выйти в свет и сделать себе имя компьютерной вёрсткой.
      – А на самом деле она домоседка и ненавидит компьютеры?
      – Ну да, а в наши дни найдётся не так уж много викариев и прочих неженатых типов в соломенных шляпах, которые проводят дни за игрой в гольф. Поэтому бедолаге Рут приходится из кожи лезть вон, чтобы ухватить стоящую дичь. – Фредди не слишком убедительно изобразил самодовольную ухмылку. – И что это значит для меня?
      – Что ты умчишься прочь, поджав хвост?
      Фредди остановился как вкопанный.
      – Даже самому лучшему мужчине никогда не стать героем для своей кузины! Так что, дорогая Элли, дальше давай греби сама, я пересижу вон в тех кусточках.
      – Как тебе угодно. – Я милостиво взмахнула рукой и поднялась на крыльцо.
      Фредди быстро юркнул за раскидистую ель. Будет только справедливо, сердито подумала я, если хлынет дождь и это ловелас подхватит пневмонию. Впрочем, нет, тётушка Лулу тогда начнёт квохтать у постели страдальца и навеки осядет в Мерлин-корте, а из нашего дома постепенно исчезнут все вещи.
      Внезапно окрестности огласил жуткий вой. Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель пулей вылетело косматое чёрное существо, настоящий пришелец из ночного кошмара, и скрылось в вечерней мгле.
      – Противный пёс! – проблеял жалобный голос.
      В глубине дома шевельнулась какая-то тень. Я испуганно отступила, решив, что вот-вот подвергнусь нападению очередного чудища, но тут дверь приоткрылась пошире и на меня уставилось женское лицо.
      – Мы встречались, но, возможно, вы меня не запомнили. Я Элли Хаскелл.
      По уверениям Фредди, Рут была рябой и косой, и, надо сказать, он не слишком покривил душой, ибо матушка природа не была чересчур щедра к этой бедной девушке. Передо мной стояло белесое создание с выцветшими глазами, начисто лишёнными ресниц.
      – Он не скоро появится. – Она с шумом захлопнула за мной дверь.
      – Как жаль!
      – Этот глупый пёс носится кругами как сумасшедший, пока не отыщет жертву, которую можно загнать на дерево.
      – Так вы говорите о собаке! – Моё облегчение было столь огромно, что в приступе великодушия я даже пожалела Фредди, который, наверное, забрался на самую макушку ёлки, спасаясь от собаки Баскервилей. – Я решила, что вы имеете в виду викария.
      – Значит, вы пришли повидать дядю Дунстана?
      – Он дома?
      – Нет, дядя Дунстан большую часть дня где-то бродит, а тётя Кэтлин после репетиции отправилась в клуб садоводов. Вы сказали, что вас зовут Элли? – Бледное лицо Рут немного оживилось. – Миссис Поттер рассказала, что дядя Дунстан уехал на вашей машине. Я встретила её, когда выгуливала Блэкки. Если хотите, можете подождать. – Она глянула на часы. – Трудно сказать, когда вернётся дядя, но тётя наверняка скоро появится.
      Я колебалась.
      – Пожалуй, подожду минут десять.
      – Тогда прошу вас, пройдёмте в кабинет. – Рут распахнула дверь слева от нас. – Гостиная служит для чаепитий и приёмов церковных шишек. Полагаю, вы обратили внимание, что у тётушки на всё есть строгие правила. Мне кажется, только это позволяет ей не терять рассудок, выйдя замуж за такого человека, как дядя Дунстан. Да вы, наверное, и сами прекрасно знаете, что такое жить с человеком, который немножко не в себе.
      – Что вы подразумеваете? – Я наткнулась на кожаное кресло.
      Рут захлопала белесыми ресничками:
      – Тётушка рассказала, как ваш отец набросился на неё вчера, выкрикивая что-то о любовном напитке и сердечных ранах. Она так испугалась, что от страха даже запрыгнула на колени к дяде Дунстану, чего никогда в жизни себе не позволяла.
      – Кэтлин вам об этом рассказала?
      – Да.
      – А вы кому-нибудь говорили?
      Теперь я столкнулась с письменным столом, на пол полетели листки бумаги и ручка.
      – Только миссис Поттер. Она так охотно делится всем, что видела и слышала, что невольно чувствуешь себя обязанным рассказать что-то взамен. И я точно помню, что миссис Поттер первой назвала мне ваше имя. Вроде бы она видела, как ваших детей увозила в машине какая-то пожилая пара. Она ещё подивилась, в какую такую даль увозят бедных деток.
      – Почему бы вам не сказать ей при встрече, что мне пришлось отправить их концлагерь, поскольку они не поддаются дрессировке и до сих пор не удалось отучить их грызть мебель?
      Очень надеюсь, что это прозвучало весело и непринуждённо.
      – Ах, я ничегошеньки не смыслю в детях! – вздохнула Рут. – И вероятно, никогда уже не начну их понимать. Проведу жизнь в какой-нибудь конторе с жёсткими стульями, где за дверью стоит автомат с газированной водой. Но лучше уж так, чем, подобно леди Гризуолд, выйти замуж за отвратительного старикашку шестидесяти пяти лет.
      – Мне кажется, вы ошибаетесь насчёт его возраста! – Я спихнула со стола очередную порцию бумажек. – Мы сегодня виделись с сэром Каспером, и на вид ему по меньшей мере девяносто.
      – Нет-нет! – Рут затрясла головой. – Я знакома с Сарой, которая работает в Старом Аббатстве горничной, и она сказала мне, что ему шестьдесят пять. А выглядит он так, потому что всю жизнь дымил как паровоз.
      – Странно…
      – Да-да, всю жизнь смолил сигареты без фильтра.
      – Даже в этом случае…
      Перед глазами всплыло мертвенно-бледное лицо сэра Каспера. Я вспомнила его нетвёрдую походку и костыли.
      – От шестидесяти до восьмидесяти штук в день!
      – Тогда его портрет следует помещать на сигаретных пачках.
      – Сара говорит, что мать застукала сэра Каспера с папиросой, когда тому было девять лет от роду, и заставила его весь день стоять на коленях в часовне, вымаливая прощение. Мать его светлости была очень, очень религиозной женщиной. – Лицо Рут даже разрумянилось. – Она была немкой и до конца своих дней так и не привыкла к Англии. Покойная её светлость ужасно страдала вдали от родины. Так говорит Нэд, дед Сары. Он до сих пор работает садовником в Старом Аббатстве. Вот ему-то действительно за восемьдесят.
      – Рут, а вы случайно не знаете, откуда именно была родом её светлость?
      – Мать сэра Каспера? – Узенький лоб прорезала морщинка, белесые бровки изогнулись запятыми. – Знаю, а как же! У меня ведь прекрасная память. Тётя Кэтлин взяла меня на роль Кларабеллы вовсе не потому, что я её племянница, и не потому, что мне подходит амплуа униженных женщин. Тётушка знает, что мне достаточно прочитать текст и я запомню всё слово в слово. А мать сэра Каспера родом из маленького городка на юге Германии под названием Шенбрунн.

      В холле нас с Фредди встретил Бен.
      – Что случилось? – Кузен нетерпеливо приплясывал на каменном полу. – Мамаша скрылась со старинными напольными часами?
      – Не говори глупостей! – отрезала я. – Ты же видишь, часы на месте.
      – И даже леди Гризуолд не заявила в полицию, что ты спёрла её «хонду»?
      Бен взял меня за руку:
      – Твой отец довёл себя до полного изнеможения, вот и всё. Четверть часа назад Морли спустился из своей комнаты. Я спросил, как он себя чувствует, и Морли тотчас принялся за старое. Начал стенать, сетовать на судьбу и обзывать себя ничтожным червем, которого надо поскорее бросить на съедение птицам. А потом замолчал и уткнулся лицом в колени. Так до сих пор и сидит.
      – Там? – Я мотнула головой в сторону гостиной.
      – Да. С ним тётя Лулу.
      – Класс! – Фредди остервенело дёрнул себя за бородёнку. – Да мамуля в два счёта обчистит карманы старины Морли, похлопывая при этом по руке и приговаривая: «Поплачьте, голубчик, поплачьте, и вы почувствуете, словно у вас гора упала с плеч».
      Я решительно распахнула дверь гостиной. Отец примостился на маленьком детском стульчике, явно не соответствовавшем его размерам, а франтоватый галстук-бабочка трогательно дисгармонировал с его красными глазами и слезами, градом катившимися по щекам.
      – А, вот и ты, Жизель! – Он взмахнул носовым платком, словно подавая сигнал к отходу поезда, местечко под колёсами которого облюбовала Анна Каренина. – Хорошо, что ты вышла подышать свежим воздухом. Хотя, возможно, мои страдания были бы не столь ужасны, если бы ты сидела рядом и утешала меня добрым словом.
      – Морли такой молодец! – Тётушка Лулу перестала носиться вокруг папы и посмотрела на нас незамутнённым младенческим взором. – Изо всех сил стараюсь его подбодрить. Но, боюсь, слегка переборщила. Сначала он внимательно слушал мой рассказ о чудесных деньках в Оклендсе, но стоило мне упомянуть, что когда-то там работала Харриет, как он разрыдался в три ручья.
      Папа застонал, и стульчик под ним жалобно пискнул.
      – Я так мало знал о моей чудесной, несравненной Харриет!
      – Да, тут ты попал в самую точку, – не сдержалась я.
      – Харриет скрывала свой свет под спудом!
      – Замечательное библейское свойство! – Фредди не обращал внимания на моё перекосившееся лицо. – Давайте, дядя Морли, расскажите нам, с чего вы опять скисли? Ну, старина, мы слушаем.
      Бен вложил в руку отца стакан с бренди:
      – А мы-то думали, что вам сегодня лучше.
      – Я её подвёл! О…
      – Чушь, папа! Полная чушь! – Я опустилась на колени рядом с отцом и похлопала его по колену. – Не твоя вина, что мистер Эмблфорт настолько рассеян. Да он не узнает свою машину, даже если она его переедет.
      – Мне следовало броситься за ним в погоню, следовало выследить его как бешеную собаку! Презренный церковный пёс! Похититель праха! Я должен был загнать его в угол и разделаться с ним голыми руками! Сразиться с ним как мужчина с мужчиной, втоптать его в землю!
      – Замечательная метафора, – согласилась я, – но как бы ты бросился в погоню? На его полудохлом велосипеде? Да-да, я помню, что леди Гризуолд одолжила нам свою «хонду», однако к тому времени мистер Эмблфорт мог умчаться в соседнее графство или даже перенестись в одиннадцатое столетие к святому Этельворту. И в полицию мы тоже не могли заявить, папа. Ведь тогда викария наверняка бы арестовали.
      – Пожалуйста, Элли! – Тётушка Лулу испуганно заткнула уши. – Ты же знаешь, дорогуша, что у меня жуткая аллергия на это противное слово!
      – Элли права, дядя Морли! Зачем отдавать викария на растерзание полиции? Он чокнутый, а не разбойник с большой дороги. И даже не воришка. – Фредди покосился на родительницу.
      – Боюсь, я не смог выразиться достаточно ясно. – Папа заткнул платок за ворот рубашки словно слюнявчик и отпил бренди. – Неприкрытая правда состоит в том, что я разрываюсь между тревогой за судьбу урны, которой незаконно завладел преподобный Эмблфорт, и облегчением от того, что таким образом он помешал мне передать её в руки Хоппитсов.
      – А теперь, похоже, викарий пустился в бега. – У тётушки Лулу озорно дрогнули губы.
      Фредди хмуро посмотрел на неё:
      – Перестань молоть чепуху, мамуля.
      – Мальчик мой, нельзя же быть таким наивным и думать хорошо обо всех подряд без разбору.
      – Ушам своим не верю! – Мой кузен с силой дёрнул за череп в ухе. – А кто тут строил глазки этому прощелыге Прайсу, а? Человеку, который, вероятно, не кто иной, как заурядный автомобильный вор? Мамуля, неужели ты и впрямь полагаешь, будто кто-то купился бы на эту историю с ключом?
      – Дорогой, разумеется, я сразу поняла, что мистер Прайс отнюдь не эталон честности. – Тётушка попыталась скрыть довольную улыбку. – Потому-то я и нашла его столь очаровательным! Тем более что он так мило показал свою полную несостоятельность в искусстве воровства и прохиндейства. Да этот наивный человек даже в имени собственной жены путался. Полагаю, либо он новичок в преступном мире, либо его вынудили ступить на криминальную дорожку. – Она мечтательно вздохнула. – Ах, как это романтично! Да и вообще, это ж пустяковое дело… – Тётя Лулу скосила глаза на Фредди и замолчала.
      – Папа, Бен говорит, ты узнал в мистере Прайсе – если, конечно, это его настоящее имя – одного из тех типов на эскалаторе. – Я отобрала у отца стакан с бренди.
      – Я так сказал? – он покачал головой и скорбно уставился в пространство.
      – А ещё ты спросил мистера Джарроу, секретаря сэра Каспера, не бывал ли он в последнее время в Германии.
      – Правда?
      – А что, если это тот самый человек, которого ты видел в кафе? Помнишь, ты ещё обратил на него внимание? – не унималась я. – Как-то раз за вами с Харриет наблюдал человек с ненормально большими усами. Он делал вид, будто увлечённо читает газету, а сам украдкой следил за вами.
      – Ну, раз ты так говоришь, Жизель…
      Я встретилась взглядом с Беном и поняла, о чём он думает. Как ни печально, но верить папе на слово нельзя, воспоминания путаются в его голове.
      – Что ты имела в виду, говоря про пустяковое дело? – Фредди, по-наполеоновски сложил на груди руки, жёг родительницу взглядом.
      – А-а… не помню.
      Тётя Лулу засуетилась, поправила ворот папиного пиджака, подобрала упавшую книжку.
      – Помнишь, мамуля, ещё как помнишь.
      – Фредди, дорогуша, ты ведь наверняка рассердишься. Но если ты настаиваешь, милый, я тебе покажу. – Тётя Лулу обвела нас заговорщицким взглядом и вороватым жестом выудила из-под диванной подушки сумочку. – Это действительно было парой пустяков. – Она щёлкнула застёжкой. – В Оклендсе я научилась стольким замечательным приёмам, тем самым, что отличаю профессионала от любителя. Но должна признаться… – она послала нам с Беном простодушный взгляд, – что я ощутила удивительно приятную дрожь, когда незаметно забралась в карман мистера Прайса. Он заводил машину отвёрткой и ничего не заметил! Удивительно…
      – И впрямь удивительно, – проворчала я.
      – Элли, дорогая. – Тётушка наконец раскрыла сумку. – Я вовсе не боялась, что мистер Прайс заметит и поведёт себя невежливо. Я многому научилась на наших ночных занятиях в Оклендсе. Меня поразило содержимое его кармана.
      – Мамуля! – Фредди попятился и врезался в меня.
      Я выронила стакан, и часть бренди растеклась по ковру неприятной коричневой лужицей.
      – Прости, дорогой! Я не сразу поняла, что направила его на тебя. – Тётя Лулу опустила глаза на пистолет, который держала в руке. – Милая вещица, не правда ли? Такая блестящая, аккуратная… В самый раз для кармана или сумочки. Но, возможно, в чемодане у мистера Прайса имелся ещё один, побольше.
      – Так. Похоже, веселье у нас нарастает. – Бен ошеломлённо обвёл всех взглядом. – Только огнестрельного оружия нам не хватало.
      – Полагаю, следует немедленно отнести его в полицейский участок, – подхватила я, зачарованно глядя, как тётушка Лулу любовно поглаживает никелированный корпус пистолета.
      Фредди нагнулся и, словно слепой, нашарил на полу стакан с остатками бренди.
      – Но тогда мамуле придётся признаться, что она слямзила эту штуковину. Вряд ли в участке её за это погладят по головке. А если полиция схватит мистера Прайса, он может отомстить мамуле, попытавшись выдать её за свою сообщницу. Да ему вообще ничего не стоит объявить, будто у них уже сто лет как интрижка, но недавно они поссорились, вот мамуля и решила ему свинью подсунуть. Может, в полиции и отнесутся к ней снисходительно, но, честно говоря, – кузен умоляюще посмотрел на меня, – не хочется рисковать.
      Бен отобрал у него стакан, поставил на столик и проговорил:
      – Эх, если бы только у нас была эта проклятая урна! Тогда мы смогли бы выяснить, какую роль играет Харриет во всех этих странностях.
      Я ожидала, что отец выйдет из ступора, дабы ответить на столь богохульное упоминание о Харриет, однако он продолжал хранить подозрительную неподвижность.
      – Да, а я хотела бы побольше узнать о Хопперах.
      – Что именно, Элли? – с готовностью отозвалась тётушка Лулу.
      – То, что вам удалось извлечь из сумочки то ли Дорис, то ли Эдит.
      – Так ты всё же заметила? – Лицо маленькой девочки погрустнело.
      – Нет, но от меня не укрылось, как похожи ваша сумочка и та, что оказалась неподалёку от вас. А ещё я подумала, что этот свитер не только очень красив, но и весьма удобен для воровства благодаря широким рукавам и плотно обхватывающим обшлагам.
      Бен вздёрнул бровь, а Фредди простонал:
      – Так устроена эта проклятая жизнь, дружище! Мужчины потому не годятся в детективы, что ничего не смыслят в женской одежде.
      Тем временем тётушка Лулу вновь нырнула в свою сумочку.
      – Вот! Не так много, но это всё, что там имелось, помимо кошелька с мелочью. А его я брать не собиралась. – Она лучилась гордостью. – Возможно, у Хопперов не было с собой других денег.
      На небольшой фотографии, которую протягивала мне тётушка Лулу, была изображена привлекательная женщина средних лет с платиновыми волосам. Кроме снимка тётушка украла ещё и пуговицу.
      Я подошла к папе и протянула ему снимок:
      – Это Харриет?
      – Мой ангел! – Он явно имел в виду не меня, когда вцепился в фотографию, как в спасательный круг. – Где, где ты взяла её, Жизель?
      – У Хопперов, – уклончиво ответила я.
      – Какая щедрость с их стороны! Какая неслыханная щедрость! Можешь представить, Харриет ни разу не позволила мне сфотографировать её и не подарила ни одного снимка!
      – Да, думаю, что с лёгкостью могу это представить. Папа, мне кажется, настала пора непредвзято взглянуть на твои отношения с Харриет. Ты должен спросить себя, почему эта женщина наотрез отказалась назвать тебе точный адрес, где жили Фелькели. И почему она ни разу не позволила тебе навестить её там. Подумать только, мол, у этих людей нет телефона! Кто в такое поверит? В наше время телефоны есть везде! И даже пара законченных чудаков непременно установила бы телефон, если бы у них поселился человек, приехавший лечиться. На тот случай, если их гостье срочно потребуется врач.
      – На что ты намекаешь, Жизель?
      Папа выдохнул моё имя так, словно читал обвинительное заключение, и вздёрнул голову, нацелив свой римский нос точно мне в лоб.
      – Морли, – Бен переместился к нам поближе, – не понимаю, эта мысль должна показаться вам невыносимой, но что, если Харриет подошла к вашему столику с вполне определённой целью? Что, если ей просто требовался честный, ничем не запятнанный человек, дабы тайно провезти в Англию что-то незаконное?
      – Да, – подхватила я, – возможно, она сама давно уже была на подозрении у властей и не хотела рисковать.
      В папиных глазах застыла мука. Как было бы хорошо, если бы рядом сейчас оказалась мама, она нашла бы верные слова. Роль моей мамы сыграл Фредди. Он дружески сжал папино плечо.
      – Вы должны признать, дядя Морли, что от этой истории за милю несёт тухлятиной. Сначала нападение на ваш багаж на эскалаторе, затем таинственный мистер Прайс, неведомо откуда возникший в Читтертон-Феллс. Ко всему прочему, как выяснилось, он ещё был и вооружён. Правда, ума не приложу, как он связан с Хопперами.
      – А ещё есть мистер Джарроу, – напомнила я.
      Папины щёки превратились в багровые воздушные шары, губы затряслись от еле сдерживаемой ярости.
      – Как вы смеете!!! Как вы смеете поливать грязью мою дивную, мою чистую Харриет! Она никогда, слышите вы, никогда не сказала ни о ком худого слова! А тобой, Жизель, она просто восхищалась! Ты ей так понравилась, что она даже попросила оставить ей на память тот снимок, что ты мне прислала. Подлая предательница! Мало тебе моих страданий, ты ещё норовишь вонзить в моё сердце ядовитый кинжал…
      Последние слова я решила пропустить мимо ушей.
      – Что это было за фото, папа?
      – То, на котором ты с Бентвиком и детьми.
      – Пусть так, но при этом она ведь не подарила тебе своей фотографии.
      Во что бы то ни стало надо достучаться до его рассудка.
      – Я вот что хочу сказать, Элли, – лицо тётушки Лулу раскраснелось от возбуждения, – ты вправду считаешь, что Морли вовлекли в контрабандные делишки? Здорово! И что это за контрабанда? Неужели та урна с прахом, о которой вы целый день говорите? Как интересно. Неужели она такая ценная?
      – Это обычный глиняный горшок, на редкость уродливый и неприглядный. Не обижайтесь, дядя Морли, старина, но посудина и впрямь жуткая.
      – Ой, вы знаете, до каких безумств иногда доходят люди! – Тётя Лулу послала нам умудрённую улыбку. – Некоторые могут отдать целое состояние за Рембрандта, чтобы запрятать потом картину в сейф. А в Оклендсе я встретила одного милого господина, который рассказал, что однажды ему заплатили астрономическую сумму, чтобы он украл обычную чайную чашку. Потому что она была дорога заказчику как память.
      А может, дело не в самой урне, а в её содержимом? Я села на скамеечку подле папы. Фредди посмотрел на меня сверху вниз.
      – Чёрт! Жду не дождусь, когда смогу сунуть нос в этот растреклятый горшок! Так ты считаешь, Элли, что заказчик живёт в здешних краях?
      – Вполне возможно, если исходить из того, что Харриет вцепилась в папу, узнав о его дочери, живущей в Читтертон-Феллс. Возможно, она из тех странных женщин, что верят в добрые предзнаменования. А ведь она упоминала цыганку!
      Я разжала пальцы и увидела, что всё ещё сжимаю в кулаке пуговицу, которую вместе с фотографией вручила мне тётушка Лулу. Коричневая пуговица, аккуратно срезанная с чьего-то пальто. Странно. И та цыганка, что встретилась на Рыночной площади, тоже оторвала пуговицу и велела мне хранить её как талисман.
      Отец медленно поднялся со своего детского стульчика. Он был не просто разъярён – я бы ничуть не удивилась, если бы он вдруг издал рёв, от которого мог обрушиться потолок, а вместе с ним и крыша Мерлин-корта.
      – Больше ни минуты я не останусь в этой комнате, где столь гнусно поносят ту, что была самым чудесным, самым восхитительным существом на свете! Ту, которая превратилась в память!
      Он оттолкнул меня, так что я свалилась со скамеечки, схватил диванную подушку, швырнул её в направлении тётушки Лулу и с оглушительным топотом устремился к дверям.
      – Но, папа! – Я неуклюже встала на ноги, отвергнув помощь Бена, и бросилась за ним. – А что, если Харриет – это не только память?! Что, если она ЖИВА?!

      – Когда ты пришла к мысли, что Харриет жива? – спросил Фредди, как только дверь гостиной закрылась за папиной спиной.
      – Увы, я шла к ней дольше, чем следовало. – Я едва не плакала. – Всё, абсолютно всё я сделала неправильно! Теперь папа наверняка думает, что он один в целом свете и все его предали, а родная дочь – коварная и подлая интриганка. Он ведь прекрасно знает, что я невзлюбила Харриет в тот самый миг, когда впервые услышала это имя. К тому же я вовсе не уверена, что мной руководят благородные мотивы. Может, я из тех злобных и мстительных созданий, которые спят и видят, как бы наказать своих родителей.
      Фредди обнял меня и пощекотал лицо куцей бородёнкой.
      – Поднимусь-ка я к твоему папаше, кузиночка. От тебя сейчас проку мало. Наверняка примешься молить о прощении, возьмёшь все свои слова обратно, и всё покатится по-старому.
      – На этот раз мой мальчик прав, Элли. – Из-за спины вынырнула тётушка Лулу. – Они с Морли потолкуют по-мужски, а ты лучше излей душу нам с Беном. Если только, – в голосе её звучали нотки жертвенности, – если только не хочешь, чтобы я приготовила перекусить.
      – Спасибо, тётя Лулу. Вы настоящая спасительница. – Бен подоткнул её к кухонной двери. – В холодильнике найдёте курицу с канадским рисом. Надо только развернуть алюминиевую фольгу и поставить на полчаса в духовку. А если надумаете приготовить что-нибудь из овощей, то в кладовке есть салат и помидоры.
      – Ты уверен, что не хочешь, чтобы я ещё и хлеб испекла?
      Тётушка Лулу оскорблено повела плечами и поплелась в кухню. В любое другое время я бы непременно пожалела её, равно как и кухонную дверь, которой она хлопнула в сердцах.
      – Знаешь, дорогая, а мы ведь ещё не потеряли шанс смотаться во Францию.
      Бен уткнулся мне в волосы, я чувствовала, что он улыбается.
      – До чего ж утомительно быть взрослой. – Я неохотно отстранилась. – Как хорошо, наверное, быть тётушкой Лулу. Ребёнком в женском обличье.
      – Ага, а ты, Элли, несёшь ответственность за все неприятности, что случаются в этом грешном мире, будь то война в Афганистане или ураган над Ла-Маншем.
      – Неправда. Но в случае с папой я и в самом деле напортачила.
      – Он всё равно испытает боль, когда нос к носу столкнётся с правдой.
      – Ты хочешь сказать, что больше не сомневаешься?! И по-твоему, мой бедный папа угодил в ловко расставленные сети?
      Бен сунул руки в карманы джинсов и качнулся на пятках.
      – Называй это дедукцией или же просто старой доброй мужской интуицией, но я уверен, что несравненная Харриет одурачила доверчивого Морли. Пока я, разумеется, до конца ещё не понял, какую ему уготовили роль, но совершенно ясно, что скромный мистер Прайс предложил подвезти тётушку Лулу только потому, что услышал: она направляется в Мерлин-корт. И именно наш дом был его целью. Мистер Прайс хотел удостовериться, по-прежнему ли урна находится у твоего отца.
      – Постой-ка, постой-ка, – перебила я, внезапно ощутив прилив уверенности. – Не означает ли визит мистера Прайса, что кто-то сомневается, сдержит ли папа данное Харриет обещание и передаст ли её прах Хопперам?
      – Похоже на то, дорогая моя мисс Марпл.
      – Даже если так, то зачем столь настойчиво наводить нас на нехорошие подозрения? Не разумнее ли сначала связаться с Хопперами и выяснить у них положение вещей?
      – Разумеется. – Бен устроился рядом со мной на диване. – Но сдаётся мне, что мистер Прайс отнёсся к заданию спустя рукава. Появился в Читтертон-Феллс на день позже, чем нужно. Ведь твой отец приехал вчера. Может, Прайсу пришлось вернуться в штаб-квартиру злодеев, потому что он забыл пистолет? Ещё одна его глупость состояла в том, что он, вероятно, решил, будто твой отец не признает в нём человека с эскалатора. Достаточно, мол, переодеться и нацепить тёмные очки. Знаешь, однажды, когда я ещё трудился в лондонском ресторане, у меня состоялся разговор с одним инспектором из Скотленд-Ярда. Он тогда сказал: «Может, мы в Ярде и не все Шерлоки Холмсы, но большинство поединков с преступниками мы определённо выигрываем».
      – Возможно, всё дело в психологическом факторе.
      Я вздрогнула от боя часов, огласившего гостиную. Мне послышалось или в самом деле с улицы донёсся шум двигателя?
      – Что ты имеешь в виду, Элли?
      – Ну… – я тряхнула головой, отгоняя слуховые наваждения, – если ты угадал настоящую профессию мистера Прайса, то, возможно, он считает себя невидимкой. Разве не является признаком хорошего дворецкого умение оставаться незаметным? Быть всего лишь голосом, сообщающим хозяину о гостях, и руками, несущими поднос с чаем… А если тот, второй человек с эскалатора, был начальником, то мистер Прайс с полным правом мог считать, что он на работе, а следовательно, его никто не видит и не слышит.
      – Угу, а теперь предположим, что этот «начальник» после падения на эскалаторе получил такие повреждения, что вынужден валяться в постели. И боится сказать, что сорвал операцию и не смог отобрать у твоего отца чемодан. То есть попросту всё пустил коту под хвост. Что ему остаётся делать? Лишь одно. Велеть своему дворецкому завязать с полировкой серебра и на всех парах нестись в Мерлин-корт.
      – Именно! В этом случае объясняется опоздание мистера Прайса. Вполне возможно, его босс даже провёл какое-то время без сознания. Уж что-что, а толкаться папа умеет! Сама сегодня в этом убедилась. – Я уютно устроилась на самой лучшей из подушек – на плече своего мужа. – Но даже если мы правы относительно таинственного мистера Прайса, всё равно остаётся одна логическая неувязка. Зачем вырывать у папы чемодан, когда Харриет всё устроила так, что он сам передаст урну Хопперам?
      – А вдруг это совсем другие злодеи? – Бен послал мне печальную улыбку. – Может, мы имеем дело с соперничающими бандами, которые стремятся завладеть одни и тем же золотым горшком?
      – Глиняным горшком, – поправила я.
      – Или его содержимым.
      – Как бы то ни было, Харриет боялась перевозить его сама из опасения, что полиция опознает её. Зато папа мог без происшествий доставить загадочный груз из Германии в Англию. Даже его желание всем и каждому рассказывать о несравненной Харриет было лишь на руку мошенникам. Кому придёт в голову обыскивать пожилого человека, без умолку разглагольствующего о том, как прекрасна и восхитительна была его стареющая возлюбленная? Да любой таможенник поспешит вытолкать такого пассажира поскорей.
      – Нет, Элли, если мы и дальше будем пытаться притянуть одно к другому, то у нас ничего не получится. – Бен вскочил и прошёлся по комнате. – По-моему, лучше сосредоточиться на том, как убедить твоего отца, что Харриет на самом деле жива.
      – Значит, ты мне веришь?! – Я бы непременно пустилась в пляс, если бы меня не удержал диван, возомнивший вдруг, что имеет на меня какие-то права.
      – Разве это не очевидно?
      – Мне нравится, когда ты позволяешь себе намёки на мою сообразительность!
      – А я признателен тебе, когда ты не спрашиваешь, почему я такой тупой, раз сразу не догадался, что к чему. Полагаю, ты не предлагаешь в приступе взаимного восхищения переместиться в спальню? – Бен по-мефистофельски изогнул бровь. – Это было бы несправедливо по отношению к бедной тётушке Лулу. После того как она взяла на себя тяжкий труд достать кастрюлю из холодильника и поставить её на духовку.
      – Ну уж дудки! На это можешь не рассчитывать, – рассмеялась я. – Тётя Лулу наверняка сунула кастрюлю в стиральную машину.
      – Значит, вместо запечённой курицы с рисом полакомимся куриным супом с мылом. Но вернёмся к Харриет, – Бен вновь принялся расхаживать по комнате. – Твой отец ведь лишь со слов герра Фелькеля знает, что Харриет погибла в автомобильной катастрофе. Поскольку старину Морли поставили в известность не сразу, ему не довелось запечатлеть на её челе прощальный поцелуй, так? Харриет, как мы с тобой знаем, кремировали без лишней волокиты. Кроме того, бесконечными разговорами о своей таинственной болезни она как следует настроила твоего отца, и он готов бы поверить в её трагическую скоропостижную кончину. Но если бы смерть наступила в результате болезни, Морли вполне мог бы прорваться к врачу и потребовать у него объяснений. А так все концы в воду, точнее, в пропасть.
      – Да, несчастный случай – гораздо удобнее. – Меня прошиб озноб, словно в гостиной вдруг грянули холода. – Папа был сражён горем, так что с ним не возникло никаких проблем. А сообщить, будто Харриет торопилась, желая сделать ему сюрприз, – это вообще сильный ход. Мощный удар по чувствам, превративший несчастного папу в зомби с одной-единственной мыслью, прочно застрявшей у него в голове: отвезти урну в Англию и передать её Хопперам.
      – Возможно, Харриет и герр Фелькель были не только сообщниками, но и любовниками, а фрау Фелькель вовсе не существует в природе. Её отсутствие вызывает подозрение, не так ли? А пожилая экономка? Не была ли она соучастницей? – Бен вернулся к дивану со стаканом в руках. – Оказывается, я всё ещё пью бренди. – Он наклонился, чтобы меня поцеловать. – Но и тебе, похоже, не мешает немного взбодриться.
      – Бренди? – Я послушно пригубила. – Знаешь, я всё думаю о пуговице…
      – О пуговице?
      – Да, о пуговице. Той, что тётушка Лулу слямзила из сумочки то ли Дорис, то ли Эдит.
      Поставив стакан на столик, я встала и быстро вышла из комнаты. Пересекла холл и открыла шкаф под лестницей, где обычно держу свою сумочку. Несколько мгновений спустя я вернулась и протянула Бену две пуговицы.
      – Тебе они не кажутся похожими?
      Он наклонился и внимательно осмотрел их.
      – Кажутся.
      – Ты не думаешь, что они имеют одно происхождение? – напирала я.
      – Если ты спрашиваешь, Элли, кажется ли мне, что они срезаны с одного и того же предмета одежды, то мой ответ остаётся прежним. Кажется.
      – Так вот, одну из них я получила от цыганки, которая привязалась ко мне вчера на Рыночной площади.
      – И зачем, скажи на милость, она это сделала?
      – Цыганка сорвала пуговицу со своего пальто и сказала, чтобы я хранила её как талисман. Думаю, она хотела внушить мне, что было бы непростительной ошибкой уехать сейчас во Францию. Возможно, она испугалась, что, увидев убитого горем папу, мы можем уговорить его отправиться вместе с нами, а это отсрочило бы передачу урны.
      – Ну хорошо, предположим, что так оно всё и было. Но как, по-твоему, у Хопперов оказалась другая пуговица?
      – От Харриет.
      – Так ты думаешь, что твоя цыганка не кто иная, как несравненная Харриет собственной персоной?
      – Всё сходится, не правда ли? Харриет опережает папу и заявляется в Читтертон-Феллс на полдня раньше. Встретив меня на площади, она понимает, кто перед ней, – ведь у неё есть моя фотография, – и тут же в голове её созревает план. Она заговаривает со мной то ли из желания проверить, столь же я доверчива, как и мой отец, то ли из обычной стервозности – с целью сыграть со мной злую шутку.
      – А эта цыганка похожа на фото Харриет, которое тётя Лулу украла у Хопперов?
      – Не знаю… – Я вертела в руках пуговицы. – Честно говоря, не успела как следует рассмотреть снимок, а теперь он у папы в комнате. Да и вообще, я, например, никогда не похожа на свои фотографии. К тому же волосы и одежда разительно меняют внешность. Харриет была платиновой блондинкой, хотя это мог быть парик, и я не сомневаюсь, что каждый раз перед встречей с папой она тщательно накладывала косметику. А у цыганки волосы были грязными и косматыми, да и цвет лица оставлял желать лучшего. – И вдруг я отчётливо вспомнила её лицо. – Но у неё действительно были карие глаза! Как и у Харриет. И вот ещё что. Всё время, пока цыганка разговаривала со мной, она нещадно дымила сигаретой.
      – Морли вроде бы не упоминал, что Харриет курила.
      – Нет, не упоминал.
      Я сунула пуговицы в карман. Бен растерянно потёр лоб:
      – Чего-то я не понимаю.
      – А ты вспомни, что папа говорил о мрачной комнате в доме герра Фелькеля.
      Зелёные глаза Бена сузились.
      – Неужто тот мёртвый котяра на портрете скончался от пассивного курения?
      – Так и знала, что ты всё забыл! – Я самодовольно улыбнулась. – Просто я очень ярко представляю то, что связано с комнатами, интерьерами, обстановкой. Когда кто-то описывает комнату, я словно переношусь в неё. Громоздкая угрюмая мебель, деревянный резной потолок, всё такое унылое, мрачное… а ещё в комнате пахнет застарелым пеплом из камина и окурками, сигаретными окурками, которыми набита пепельница. – Я содрогнулась. – Ужасно. А эта обманщица Харриет возвращалась после вечера, проведённого с моим бедным, опьянённым любовью папой, и смолила одну сигарету за другой, со злорадством рассказывая своему настоящему любовнику, как продвигается дело.
      В холле зазвонил телефон, но не успел Бен открыть дверь, как звонки смолкли. Кто-то взял трубку. Как ни странно, я не впала в панику из страха, что с кем-нибудь из детей случилось несчастье. По крайней мере в этом отношении я постепенно училась смотреть на вещи трезво. Может, свёкру со свекровью и за семьдесят, но они ещё достаточно энергичны, чтобы не задремать в мягком кресле, когда Тэм с Эбби задумывают какую-нибудь шалость.
      Внезапно дверь гостиной распахнулась и с порога на нас уставилась миссис Мэллой. Лицо её было перекошено от ярости. А я-то наивно полагала, что Рокси давным-давно ушла.
      – Хорошенькое дело! Оказывается, вы оба торчите здесь, и никто не удосужился оторвать свой зад, чтобы снять трубку. Я тут наверху истязаю себя, разучиваю роль, а вы, значит, прохлаждаетесь! Нет, ну надо же! Только я, уловив аромат подгорающего цыплёнка, собиралась проглотить кусочек-другой, вместе со стаканчиком джина разумеется, как тут это мерзкое динь-динь-динь! Весь кайф перешибло. А в холле, как назло, ни единой живой души, некому сказать: дорогая миссис Мэллой, вы уж идите своей дорогой на кухню и не трудитесь снимать телефонную трубку…
      – Кто это был? – спросила я.
      – А-а, теперь вам, значит, интересно! – Миссис Мэллой просеменила на высоченных шпильках к креслу и с размаху плюхнулась в него. – И ни слова о том, что стряслось с моим бедным лицом, а к вашему сведению, я только что пережила глубочайшее потрясение. – Мы с Беном одновременно открыли рты, но Рокси нас опередила: – Некоторые люди чувствительнее других, миссис Хаскелл, и, будучи именно таковой, я сейчас развалюсь на мелкие кусочки, если кто-нибудь немедленно не даст мне выпить.
      – Дай ей бутылку джина, стакан не обязательно, – сказала я Бену.
      – И не подумаю! – воспротивился он. – Миссис Мэллой, соберитесь с духом и расскажите нам об этом телефонном звонке.
      – А что, мне нравится этот властный тон. Очень, оч-чень забирает. – Рокси мечтательно улыбнулась, но тут же снова нахмурилась. – Ну если вам наплевать на моё самочувствие и вы любой ценой намерены вытянуть из меня информацию, то так уж и быть, скажу. Звонила миссис Поттер, которая только что имела беседу со своей противной сестрицей, миссис Блум, что заправляет пансионом. Помните? Тем самым, что недалеко от Старого Аббатства. Так вот, произошёл ужасный несчастный случай. Настоящая катастрофа! Со Скалистой дороги упала машина. Прямо с обрыва, на прибрежные камни. И это вовсе не из тех аварий, когда люди отделываются синяком и вывихнутой челюстью. – В глазах Рокси читался искренний ужас. – Это ж настоящая жуть! Вы только не подумайте, будто мне не жалко того, кто ехал в этой машине. Но, миссис Х., а что, если это была леди Гризуолд?! Ведь тогда мне придётся играть роль Бастинды Стилуотерс на ВСЕХ представлениях. Должно быть, я заболеваю. Да, да, так оно и есть. Неужели это приступ актёрского мандража?
      Бедная Рокси Мэллой! Ей было не суждено насладиться нашим сочувствием, ибо с улицы донёсся леденящий душу крик.

      Дверь распахнулась, и Бен втащил в холл незнакомку.
      – Элли, это фрау Грундман, и ей срочно требуется стакан бренди.
      Последние несколько минут я носилась по холлу, изнывая от страшного предчувствия. Бен же, велев мне оставаться в доме, отправился на улицу.
      – Сейчас принесу, – сказала я, двигаясь как заржавевший робот. – Отведи её в гостиную.
      – Так она сказала вашему муженьку, кто такая и откуда явилась? – прошептала мне на ухо миссис Мэллой.
      – По-моему, это хозяйка пансиона в Германии, где останавливался мой отец. Вы не могли бы сходить на кухню и спасти от кремации курицу? На тётушку Лулу у меня мало надежды. Похоже, у нас к обеду гостья.
      – Вот так всегда, миссис Х. Как только начинается самое интересное, меня отправляют прочь!
      – О господи! – Я бросилась в гостиную, к столику с бутылками. Как назло, все стаканы выглядели так, словно ими пользовался целый отряд бойскаутов. – Вы можете, как обычно, подслушивать у замочной скважины. И, если желаете, делать записи.
      – Просто у меня есть собственная гордость, миссис Х.!
      – Теперь это так называется?
      – Хорошо, если уж вам так неймётся, то надену белый фартучек! – Миссис Мэллой вздёрнула подбородок, рискуя ободрать нос о потолок. – И буду чинно разгуливать по комнате, держа блюдо с бутербродиками. Вроде так полагается в приличных домах, когда хозяин и хозяйка принимают гостей?
      – Во всяком случает, в приличных домах гостей не принято пугать, нависая над ними всем скопом в стремлении не пропустить ни слова.
      – Ладно уж, так и быть, подчинюсь, – пробурчала Рокси. – Хотя порой встречаются на редкость толстокожие люди! Впрочем, не всем же быть такими чувствительными, как мы с вами. – Последние слова свидетельствовали, что обида забыта и мы вновь стали друзьями. – Эти иностранцы – диковинные существа. Обижаются, когда никто и не думал говорить ничего обидного. Конечно, удар по черепушке – это на любом языке удар по черепушке. Никаким красивым иностранным словом этого не замаскируешь. Но я бы не сказала по виду этой вашей немецкой фру, что она серьёзно ранена. С другой стороны, мы ведь с вами не хирурги, миссис Х…
      – Не хирурги, но ещё минута, и они вам понадобятся!
      Эти слова успели слететь с моих губ прежде, чем я опомнилась. Рокси дёрнула плечом, обтянутым чёрной тафтой, и вихляющей походкой двинулась к двери.
      На пороге её едва не сбил Бен, который почти волок на себе фрау Грундман. Я поспешно кинулась им навстречу и вложила в руку бывшей папиной хозяйки стакан с бренди.
      – Пожалуйста, садитесь! Что случилось, Бен?!
      – Фрау Грундман заметила человека, прятавшегося в кустах. – Бен усадил гостью на диван. – Ей показалось, что он собирается наброситься на неё, и от страха она вскрикнула.
      – Во всю силу моих лёгких, чтобы его испугай. – Фрау Грундман дёрнула головой в мою сторону. – Но сейчас мне казаться, что я поступай глюпо. Герр Хаскелл говорить мне, что у вас дома проживай ваш кузен.
      Я удивлённо посмотрела на неё:
      – Вообще-то Фредди и вправду живёт в коттедже у ворот, но с какой стати в столь поздний час ему шнырять по саду? Если, конечно, он не гоняется за Тобиасом – наш кот любит на ночь глядя удрать из дома. Правда, – я нахмурилась, – есть ещё мой отец.
      – Герр Саймонс я бы узнавай! – Фрау Грундман приложилась к стакану. Именно такой я себе её и представляла: полная невысокая женщина с блекло-голубыми глазами и седыми волосам. А вот цвету её лица могла бы позавидовать и молоденькая девушка. Когда она улыбалась, казалось, что лицо так и лучится светом. – Ваш фаттер очень великий, он бы не поместиться в кустах. О, герр Саймонс такой приятный человек. Жалко, что его сердце треснуть. Он так любить свою Харриет Браун, которая так быстро умирай.
      Я вздохнула и села рядом с ней.
      – Да, вы правы, а я сегодня расстроила его. Папа поднялся к себе в комнату, но потом, возможно, решил погулять по саду, чтобы немного развеяться.
      – Ага! – фыркнул Бен. – Или напугать тебя, чтобы ты подумала, будто он ушёл. Вы правы, фрау Грундман, Морли – достойный во всех отношениях человек, но у него есть некоторая тяга к театральности.
      – О, именно это придавай ему очарование и смягчать женские сердца. Герр Саймонс – большой плюшевый мишка, которому нужно постоянно напоминать, что он самый сильный и самый храбрый среди других плюшевых мишек. – Фрау Грундман просияла. – Когда он первый раз приходить в мой дом, я хотеть повязать ему на шею бантик. Когда мы знакомиться немного ближе, я говорить ему, что он быть неотразим с галстуком-бабочкой. Все другие мужчины выглядят с ними смешными. И подарить ему бело-синюю бабочку, она принадлежать моему мужу, который умер много лет назад. И мистер Саймонс так радоваться, так радоваться!
      – А я-то думала, что галстуки-бабочки – это дело рук Харриет.
      – Это для неё, для своей Харриет он хотеть стать красивым мужчиной. Но думаю, ему нравиться, когда я давать ему советы. Хорошо, что мы стать друзьями, ведь когда наступить плохие дни, герру Саймонсу требоваться поддержка. Когда он уехать в Англию, я никак не выкидывать из своей головы беспокойство. А что, если его дочка, о которой он столько рассказывать, не сидеть дома? Вот я и поспешить вслед за герром Саймонсом, чтобы убедиться: с ним всё в порядке, он дома, со своими родными. Адрес я иметь. Он написан в гостевой книге. Я привезти герру Саймонсу банку с квашеной капустой, которую он так любить. Я положить её в сумку, с которой ходить в магазин. И когда я услышать шум, я оглядываться и видеть человека… вот я и думать: сумкой по голове его бах-бах.
      – А сумка не холщовая? – быстро спросила я.
      – Простите… – Фрау Грундман недоумённо воззрилась на меня. – Я не знать это слово.
      – Ну… такая… из тряпки!
      Бен встрепенулся:
      – Точно! Именно из тряпки! Понимаю, на что ты намекаешь, Элли. Твой отец привёз урну точно в такой же сумке.
      – И сегодня утром, когда мы отправились в Старое Аббатство, урна была в той же холщовой сумке! Так что если в кустах прятался мистер Прайс, то, увидев фрау Грундман с холщовой сумкой, он мог прийти к неверным выводам: будто это фрау Грундман по ошибке похитила сумку с урной, а теперь, опомнившись, решила вернуть. Представляешь, если бы он схватил сумку и обнаружил в ней банку с квашеной капустой!
      – Но он же не видел сумки твоего отца, – возразил Бен.
      – Мы этого не знаем. Папа мог в самолёте держать сумку на коленях, а в чемодан положить уже в Хитроу. Честно говоря, я уверена, что он так и поступил.
      – А за ним по пятам следовали мистер Прайс и его сообщник…
      Бен сунул руки в карманы джинсов и прошёлся перед нами – верный признак напряжённых раздумий. Я спохватилась, что мы совершенно забыли о фрау Грундман.
      – Простите, очень невежливо с нашей стороны разговаривать, словно вас здесь нет. Знаете, с момента приезда моего отца начали происходить довольно странные вещи. Бог ведает, что могло бы случиться, если бы вы не заметили этого человека и не напугали его своим криком. Он ведь и впрямь мог напасть на вас. Нужно позвонить в полицию. Или ты уже туда сообщил, Бен?
      – Прости, – он поморщился, – совершенно вылетело из головы, хотелось поскорее привести в чувство нашу гостью.
      Фрау Грундман аккуратно поставила стакан на столик и расправила юбку.
      – Я не пострадать и не волноваться. Наверное, я всё же сделать ошибку, и в кустах не бывать никакого человека. Я просто устать после дороги. А ещё я беспокоиться, что прийти не в тот дом. Водитель автобуса не совсем понимать мой английский. Я говорить быстро-быстро, когда начинать нервничай. Он понимай, что я говорить «Мерлин-корт»? Полиция не будет обратить внимания на мой рассказ, и я только буду всех сильно-сильно тревожить. Лучше, фрау Хаскелл, не звонить им.
      – Ну, не знаю… – Я посмотрела на Бена.
      – Это очень-очень расстраивать вашего замечательного отца. – Лицо фрау Грундман вдруг разрумянилось. – И я не хотеть приносить ему ещё больше беспокойства.
      Единственная ли это причина её нежелания вызывать полицию? – спросила я себя, наблюдая за гостьей.
      – Если так, фрау Грундман, то мы, конечно, поступим, как вы хотите.
      Сомнения не покидали меня, и я решила прощупать почву.
      – Прекрасно понимаю, что вы сейчас чувствуете. – Я дружески улыбнулась немке. – Я и сама часто спрашиваю себя, не даю ли своему воображению слишком много воли. Вот и на сей раз меня грызёт беспокойство, не нафантазировала ли я всё? Милая фрау Грундман, признаюсь вам как на духу: мне показалось очень подозрительным, что Харриет погибла вскоре после того, как взяла с папы обещание доставить её прах в Англию. Возможно, это и в самом деле совпадение, и только. Правда, потом на папу напали какие-то люди. На эскалаторе в аэропорту Хитроу они попытались вырвать у него чемодан. Но ведь и это может быть случайностью. А затем произошло ещё одно совпадение. Человек, который хотел украсть чемодан, вдруг объявился в наших краях. Прибыл в Мерлин-корт с оружием в руках… Ну, не совсем, конечно, в руках… – Я на мгновение замялась. – Моя тётя взяла пистолет без ведома хозяина. Этот человек вызвался подвезти тётю Лулу от станции до нашего дома.
      Я была уверена, что фрау Грундман посмотрит на меня как на сумасшедшую, но на её лице был написан лишь живейший интерес:
      – А зачем ваша тётя взять пистолет?
      – Она клептоманка, – сообщил Бен.
      – Это грустно. Знаете, у одной дамы, которая часто приезжать в мой пансион, такая же проблема. Правда, меня это не беспокоить. Я прятать все-все серебряные солонки и все-все серебряные ложки. Но семья этой дамы пробовать всё, чтобы вылечить: психиатры, таблетки, душ Шарко… Да-да, это такая болезнь, я знать. Но ваша тётя очень-очень вовремя красть пистолет у этого герра…
      – Он сказал, что его зовут Прайс.
      – А зачем он приходить к вам домой?
      – Мы можем только догадываться, но полагаем, что он как-то связан с соперничающей бандой, которая хочет заполучить то, что находится в урне вместо праха Харриет.
      – А, так вот что вы решать! Вот что вы думать!
      Фрау Грундман выглядела не на шутку заинтересованной. Кроме того, мне показалось, что она испытывает облегчение. Может, хозяйка пансиона собиралась поделиться своими подозрениями и поведать нам, что Харриет на самом деле вовсе не была влюблена в папу? Но боялась, что её слова воспримут как злопыхательство ревнивой мегеры? Пока я раздумывала, как бы поделикатнее прояснить этот вопрос, фрау Грундман снова заговорила:
      – Да-да, было бы очень-очень умно вывозить георгины таким способом. Полиция не слишком интересоваться этим преступлением. Я читать о нём в газетах, там писать, что полиция наводить справки. Nat?rlich, я вовсе не говорить, будто они ничего не делать и сидеть сложа руки, но ведь для полиции важнее всякие убийства. А для герра Краузе, который держать теплицу, всё по-другому. Ему нет дела до убийств. Он всегда жить ради цветов. И георгины – это самая большая его любовь. Герр Краузе не самый приятный человек; он очень жадный и очень-очень грубый. Я слышать об этом от многих у нас в Летцинне. Все о нём знать, потому что герр Краузе очень-очень богатеть и жить в доме, который годится даже герцогу. Кроме того, поговаривать, будто герр Краузе убивать свою жену, сталкивать её с лестницы, головой вниз плюх-плюх. За то, что бедная фрау Краузе приготовить невкусный обед, а еда не понравиться мужу. Герр Краузе целыми днями кричать: «Не класть так много перец в гуляш, тупица Эльжбетта!» Фрау Краузе из Венгрии, там любить перец. Конечно, я не верю, что герр Краузе её убивать за перец, но он пойти на всё, чтобы возвращать свои георгины!
      – Что, даже подослать наёмного убийцу может? – Мой голос дрогнул.
      – Да-да, конечно, – отмахнулась фрау Грундман и расцвела в улыбке. – Герр Краузе иметь много-много денег и купить всё, что хотеть.
      – Может, всё-таки стоит позвонить в полицию?
      Бен так энергично метался по гостиной, словно хотел протереть ковёр до дыр. Его чувства можно было понять. Я и сама многое дала бы, чтобы очутиться в компании доброжелательного инспектора и поведать ему обо всех странностях последних двух дней. Пусть наши обвинения и не подкреплены уликами, но ведь подозрения тоже кое-чего стоят…
      – Ты и сам знаешь, Бен, что полиция словам не верит, – услышала я собственный голос. – Хорошо хоть фрау Грундман не считает нас выжившими из ума. Или это простая вежливость?
      Я с тревогой заглянула в её приятное открытое лицо.
      – Ах, я тоже так волноваться! – Взгляд светло-голубых глаз странным образом успокаивал. – Но и я не знать, не делать ли из мухи слона. Должна сказать, что фрау Харриет Браун не нравиться мне с самого первого взгляда. Я страшно расстраиваться за герра Саймонса, что ему достаться такая несимпатичная женщина. Моя сестра Хильда работает у отца Бергдоффа, что читать проповеди в нашей церкви. Nat?rlich, я бежать к ней и рассказывать о фрау Харриет. Но по дороге спрашивать себя, а вдруг она не нравиться мне только потому, что её любить герр Саймонс. Я ведь достаточно стара, чтобы понимать собственное сердце. Вот я и говорить себе: Урсула, дорогая, ты встречать замечательного человека, который заставлять тебя улыбаться, так? А ведь ты не улыбаться со смерти твоего Хайко. Но герр Саймонс даже не смотреть на тебя, так? Вот ты и злиться! Зачем мучить себя дурными подозрениями?
      – А Харриет была красивой?
      – Нет-нет, не очень. – Фрау Грундман на мгновение задумалась. – У неё были светлые волосы, такие серебристые, и много-много косметики. Вот и казаться, что она красива. А кроме того, она иметь прекрасную фигуру. У нас с ней один размер, но она очень-очень женственная, тонкая талия, бюст… Не удивительно, что фрау Харриет не представлять ничего особенного. Но постепенно она стала нравиться мне. Она была мила со мной. Всегда тепло здороваться, когда приходить в мой пансион. Всегда с улыбкой благодарить. И я больше не считать, что у неё неприятное лицо. Возможно, я даже смотреть на неё другими глазами. А может, это всё любовь преображать её. В этом я уверена: она действительно любила вашего отца, фрау Хаскелл.
      – Пожалуйста, зовите меня Элли.
      – Хорошее имя. – Она одарила меня той улыбкой, которой я обычно успокаиваю детей. – А вы должны звать меня Урсула.
      – А я Бен. Так вы говорите, что тоже забеспокоились после отъезда мистера Саймонса? Но почему? Неужели и вы столкнулись с какими-то странностями?
      Фрау Грундман кивнула:
      – Да-да! На следующий день после того, как герр Саймонс сообщать мне ужасную весть о гибели фрау Харриет, я находить золотую серьгу с сапфиром, которую она ронять на лестнице. Она ещё страшно расстраиваться, когда потерять. Вот я и подумать, что не надо ничего говорить герру Саймонсу. Зачем ему лишние страдания? Он посмотреть на серьгу фрау Харриет и плакать ещё больше. Герр Саймонс и так убиваться. Я взять серьгу и ехать к друзьям фрау Харриет, тем, что жить на Глатцерштрассе. К фрау и герр Фелькель. Пусть они положить серьгу рядом с другой и дарить кому-то на добрую память. Я подниматься на крыльцо и звонить, но никто не отвечать. Я удивляться и уходить, а мне навстречу женщина с маленькой девочкой. Она спрашивать, кого я желать. И что же выясняется? Женщина говорить, что я, наверное, ошибаться адресом. Этот дом стоять пустой уже больше года.
      Бен на мгновение притормозил, но тут же снова принялся сновать туда-сюда.
      – Может, вы и в самом деле ошиблись адресом?
      Фрау энергично потрясла головой:
      – Нет-нет, это не быть возможным! Это тот же номер, который я записать и дать герру Саймонсу в тот день, когда звонить герр Фелькель и просить приехать Глатцерштрассе. Ах да, совсем из головы вылетать! Я ведь заглядывать в окошко. И в комнате висеть картина, очень-очень страшная картина. Такой длинный кот-мертвец. Nat?rlich! Я страшно испугаться. Только сумасшедший рисовать мёртвых животных. А та женщина с девочкой рассказывать, что в доме раньше жить чучело. Ой, нет! Не чучело, а человек, который делать чучело. Да-да, он ещё умер, когда ему исполняться сто лет и один год. Никто не захотеть купить этот дом, потому что там жить призраки разных зверей. Люди бояться привидения и не желать жить в таком страшном доме.
      Я порадовалась, что в гостиной нет Тобиаса и он не узнал, что с ним может стрястись, когда придёт его срок. В остальном же поводов для радости не было. Харриет и герр Фелькель не настолько глупы, чтобы давать настоящий адрес. Итак, для встречи с папой герр Фелькель воспользовался заброшенным домом. Возможно, он и сам никогда прежде не бывал там. Я вспомнила об экономке, старой женщине в чёрном, которая открыла дверь. Какова её роль в этой жестокой комедии? Скорее всего, герр Фелькель взял ключ у агента по торговле недвижимостью и проник в дом совершенно законно.
      – Если это был заговор, – подал голос Бен, – то Харриет сейчас должна быть жива. По крайней мере, к такому выводу пришли мы с Элли. А вы что думаете, Урсула?
      – Урсула наверняка хочет встретиться с папой.
      – Но он, наверное, уже спать. – Фрау Грундман привстала и умоляюще посмотрела на меня. – Если позволите, я приходить завтра утром. Я заказала комнату в пансионе рядом со станцией. Очень приятный и чистый, как мне кажется. Поэтому, если вы позволить мне вызвать такси, я думаю, это будет лучше автобуса, которые, как я замечать, редко ходить по вечерам.
      Я вопросительно глянула на Бена. Он кивнул:
      – Мы будем очень рады, если вы остановитесь у нас. В Мерлин-корт полно пустующих комнат. А я с удовольствием схожу за вашим чемоданом.
      Фрау Грундман неуверенно улыбнулась:
      – Он в саду. Я уронить его на дорожке, когда увидать того человека в кустах. Но я правда не быть вам в тягость? – На лице немецкой гостьи были написаны радость и сомнение. – Я возвращаться в Германию лишь через три дня. У вас ведь есть дети. Ваш отец часто рассказывать мне о них. Правда, он путает их возраст. Но это ничего, это случаться даже с лучшими из мужчин. Как-то я дразнить его плохой памятью, и тогда герр Саймонс читать мне вслух ваше письмо, милая фрау Элли. О вашем младенце и чудесных близнецах. О, мы с сестрой Хильдой тоже близнецы! Мы должны часто видеть друг друга, и я каждую неделю ходить в её церковь.
      Я силилась понять, откуда у меня такое странное чувство. Словно в глубине сознания бултыхается туманное воспоминание, пытаясь выбраться наружу. Мои мучения прервал Фредди, который ворвался в гостиную с перекошенным лицом. Косица его сбилась набок, а из бороды, похоже, кто-то выдернул изрядный клок. Не обратив ни малейшего внимания на фрау Грундман, Фредди кинулся прямо ко мне и истерично проорал:
      – Элли, твой отец пропал!!!
      – Что значит «пропал»?
      – Именно пропал! Растворился, исчез, испарился! Я, как и обещал, проводил Морли до его комнаты. Вёл себя как последний придурок, на все лады стараясь развеселить твоего папашу. Разве что козлом не прыгал. Как же, станет он веселиться! Единственное, что Морли уяснил: я с тобой полностью солидарен в отношении старушки Харриет. Мозги-то у него только на неё и направлены. Да и я, чего уж там, чувств скрывать не умею. Словом, Морли рявкнул, чтобы я проваливал. Разорался, хоть святых выноси.
      – Фредди! – во всё горло завопил Бен. – Что было дальше?
      Мой кузен недовольно посмотрел на него:
      – «Что, что». Спустился я на кухню закинуться бутербродом-другим, а там вовсю родительница моя шурует. Ну и попытался втолковать мамуле, что еду обычно готовят, а не кремируют. И тут услышал какой-то шум за окном. Мне ещё показалось, что заводят машину, но значения этому не придал…
      Так ведь и мне показалось то же самое!
      – Фредди!
      – Через полчасика я снова поднялся наверх – убедиться, что с дядей Морли всё в порядке. И что же? В комнате пусто! Тут-то до меня и дошло, что ничего мне не показалось – кто-то и в самом деле заводил машину. И этот «кто-то» – твой папаша, кузиночка. Рванул я в гараж и драндулета, разумеется, не обнаружил. Старикан сбежал!
      Из фрау Грундман словно выпустили воздух. Мои внутренности превратились в желе и мелко-мелко тряслись в ожидании ужасной новости.
      – Элли… – Казалось, Фредди сейчас заплачет. – Боюсь, Морли подался в Старое Аббатство. На случай, если у викария случится очередной припадок и он отправится туда, чтобы полюбоваться руинами монастыря в лунном свете. И это ещё не всё… Миссис Мэллой… она… Рокси сказала, что на повороте произошла жуткая авария!
      – Знаю, – прошептали мои онемевшие губы.
      Череп в ухе Фредди подпрыгнул в такт его словам:
      – Последние пятнадцать минут я висел на телефоне, обзванивая всех в округе, кто только пришёл мне на ум, но не смог получить никаких сведений. Одна всезнающая миссис Поттер говорит, что услышала новость от своей сестры, миссис Блум. А той сообщил какой-то юнец, который вскарабкался на скалу, откуда более-менее хорошо видно искорёженный автомобиль. Коричневого цвета! А драндулет тоже коричневый! – С этими словами Фредди кинулся мне на грудь. – Думаю, тебе понадобится всё твоё мужество, кузина!

      – Папин арендованный драндулет отродясь не был коричневым! – снова и снова твердила я. – Он непритязательного серого цвета.
      – Синего, дорогая, – настаивал Бен.
      – Ну ладно, может быть, сине-серый, – уступила я наконец, – но никак не коричневый!
      – Вы оба не готовы посмотреть правде в глаза! – Фредди взирал на нас скорее с жалостью, чем с осуждением. – Я вас понимаю, меня тоже убивает одна лишь мысль о том, что дорогой дядя Морли рухнул с высоты, прямо в объятия смерти. Можно только гадать, промелькнула ли перед его глазами вся жизнь и звал ли он маму. Но машина, на которой он приехал, точно была коричневой. Красно-коричневой, если уж быть точным.
      – Это была ржав-чи-на!!! – Недюжинным усилием воли я удержалась, не сорвалась на безобразный крик, не вцепилась в космы Фредди и даже не обозвала его последним кретином.
      – Самое лучшее слово для этой арендованной развалины – пегая. – Бен взял меня за руку. – Но каков бы ни был цвет, не слишком ли мы полагаемся на сообщения, полученные из вторых или из третьих рук? Друзья, мы впадаем в панику, и совершенно – я нисколько в этом не сомневаюсь, – совершенно безосновательно. Но что теперь рвать на себе волосы?..
      – Золотые слова, мистер Х. – В комнату вплыла миссис Мэллой. – Если вы облысеете, никому лучше не станет. А то ещё найдутся такие, кто будет утверждать, что вы просто пытаетесь привлечь к себе внимание, разбрасываясь волосами направо и налево. А я бы таких сплетней не потерпела, поскольку давно уже решила, что вы на голову выше большинства мерзавцев, именующих себя мужчинами. Что нам сейчас нужно – это капелька здравого смысла. А этот продукт, знаете ли, не стоит хранить в посуде с плотно закрытой крышкой, приберегая для особого случая. С какой стати вы боитесь пользоваться теми крупицами мозгов, что даровал нам Бог, а?! – Она сурово оглядела нас. – Даже если предположить, что мистер Саймонс действительно проезжал мимо того места, где случилась авария, то с тем же успехом он может сейчас сидеть в каком-нибудь тёплом местечке и наслаждаться жизнью. Например, в пивнушке.
      – Да-да! Так очень может быть! – Урсула походила на человека, который с помощью соломинки пытается выгрести из Ниагарского водопада. – Ваш паб – так ведь это называется, да? – ваш паб может напоминать герру Саймонсу ту пивную в Шенбрунне, где он впервые встречать фрау Харриет Браун. Да-да, это добрая мысль. Я считать, мы должны бежать туда и видеть герра Саймонса живым!
      – Присоединяюсь к Урсуле! – Бен попытался улыбнуться. – Морли с пинтой пива в одной руке и фотографией своей ненаглядной Харриет в другой! Прекрасное зрелище.
      – Честно говоря, мне даже в голову не пришло позвонить в «Тёмную лошадку», – признался Фредди.
      – А вдруг папа…
      Договорить я не успела, так как в дверях появилась тётя Лулу. Точнее, на пороге стояла маленькая девочка, которую взрослые оставили без присмотра на полчаса, и она успела побывать в камине, а затем изваляться в муке. Хотя, возможно, такое впечатление создавалось потому, что после тяжких трудов на кухне тётушка слишком небрежно напудрила свой аккуратный носик.
      – Обед готов! – пропищала она сердито. – Если эта птица была ещё жива, когда угодила в кастрюлю, то теперь она точно сдохла. Я приготовила белый соус с симпатичными комками, которым можно полить горошек. Хотела угостить твоего милого котика, Элли, но он оказался таким невоспитанным, что напал на меня. Пришлось спрятаться в кладовке. Я бы там так и сидела, если бы меня не спас дорогой Морли.
      – Дядя Морли вернулся?! Он здесь! Он жив!!!
      В приступе ликования Фредди перепрыгнул через диван, сначала туда, потом обратно.
      – Не надо так скакать, дорогуша, – ласково пожурила его родительница. – Ты уже большой мальчик, и, если прыгнешь мне на ручки, я тебя не удержу. К тому же я так устала, просто с ног валюсь.
      – Мы очень бояться, что герр Саймонс умирать в аварии!
      Урсула всё ещё дрожала, но на щеках её снова играл очаровательный румянец, а глаза подозрительно блестели.
      – Тётушка Лулу, познакомьтесь, это фрау Грундман. Когда папа был в Германии, он останавливался в её пансионе, и теперь Урсула проведёт у нас несколько дней. Правда, замечательно?
      Тут я заметила разъярённый взгляд миссис Мэллой, тот самый взгляд, который недвусмысленно давал понять: Рокси крайне недовольна тем, что не получили её одобрения. Когда мы гуськом вышли в холл и направились на кухню, на встречу с папой и подгоревшей курицей, миссис Мэллой оттащила меня в сторону и, кривя лиловые губы, зашипела:
      – Я ничего не имею против этой женщины, упаси господь! В конечном счёте, не всем на этом свете суждено быть англичанами. Да и нелёгкое это, наверное, дело – всю свою жизнь говорить на тарабарском языке. Выглядит она вполне пристойно, хотя, строго между нами, если дамочка рассчитывает захомутать вашего папашу, ей следует выкрасить волосы и хорошенько накрутить на бигуди. А заявилась она именно за этим, и ежу ясно. И чтобы вы чего дурного не подумали, миссис Х., – с вас-то станется! – сразу говорю: вставлять ей палки в колёса не собираюсь. Хотя, конечно, мне это раз плюнуть, чего-чего, а сексуальной привлекательности мне не занимать. И куда только смотрят мужчины. Остолопы!
      – Тогда какие сложности?
      – Я не позволю, чтобы ради неё меня выставляли из собственной комнаты!
      – И в мыслях этого не было!
      С тех пор как у нас поселилась маленькая Роза, миссис Мэллой время от времени ночевала в Мерлин-корте, и у неё имелась своя комната.
      – Ха, ничуть не удивлюсь, если такая мысль у вас всё же появится, миссис Х. Комнатка-то – высший класс, вид на море и всё такое. А теперь, когда я как следует занялась её дизайном, каждый почтёт за счастье провести там ночку-другую. И ясно как божий день, что вы навострились произвести на эту фрау Грундман хорошее впечатление, на тот случай, ежели вдруг породнитесь. Так что учтите: комната только через мой труп!
      Мне так и хотелось сказать, что, возможно, Урсула ненавидит фарфоровых пуделей и Элвиса Пресли, портретами которого были обклеены стены. Я пребывала в полном смятении. Интересно, за кого меня принимает Рокси? Неужели она считает, что я выставлю её из дома ради совершенно незнакомой женщины?!
      – О вашем переезде не может быть и речи, миссис Мэллой, – холодно сказала я.
      Несколько секунд Рокси внимательно изучала моё лицо.
      – В таком случае можете поселить фрау Грундман в башне.
      – Она не Анна Болейн (Анна Болейн – вторая жена Генриха VIII. В 1536 г. Она была казнена в одной из башен лондонского Тауэра за супружескую измену.).
      Сущая глупость. Спальня в башне была очаровательной. Именно там ночевали свёкор со свекровью, когда навещали нас. Из галереи в неё вела короткая лестница, там даже имелась отдельная ванная, под которую мы переделали альков. Единственная причина, почему я не поселила там папу, заключалась в его размерах. В этой комнате он выглядел бы как упитанная мышь, угодившая в круглую мышеловку.
      – Иногда меня удивляет, отчего это мы так мало болтаем с вами? – Тон миссис Мэллой ясно свидетельствовал: она протягивает оливковую ветвь. – Для раздражения всегда можно найти причину, правда ведь? Вот и я слегка переутомилась, разучивая пьесу. Зато теперь могу повторить слово в слово хоть задом наперёд. Да и вам приходится несладко. Вся эта суета с родителем, а теперь ещё и ужасная авария! – Рокси содрогнулась. – Меня не оставляет чувство, что на Мерлин-корт опустилась мрачная тень.
      Прежде чем я успела пробормотать что-то успокаивающее, из кухни вышел Бен. Он объяснил, что хочет поискать в саду чемодан Урсулы. На улице он долго задерживаться не собирается, поскольку обед, состряпанный наспех, как альтернатива курице с рисом, будет вот-вот готов. Чувствуя себя жалкой пародией на хорошую жену, я поплелась на кухню. За спиной дробно постукивала каблуками миссис Мэллой.
      Фредди стоял, прислонившись к шкафчику, словно швабра, которую забыли специально для того, чтобы, наступив, получить удар по лбу. За столом сидёла тётя Лулу, нетерпеливо постукивая ложкой, а Урсула увлечённо сыпала перец в кастрюлю, стоящую на плите.
      У камина топтался папа. В его присутствии все предметы на кухне казались карликовыми. Папин нос раскраснелся, рот был приоткрыт, а голубые глаза разве что не вылезали из орбит. На меня он даже не посмотрел. Как будто ничего примечательного не произошло: я вернулась из школы, устало волоча ранец, а папа просто оказался дома. Мой отец никогда не походил на других отцов. В детстве я любила его, не задумываясь над тем, хорош он или плох, просто любила, и всё, как любят дети. И понадобилось много времени, чтобы осознать: мой папа отнюдь не идеален. Только теперь, когда страх, засевший внутри тугой пружиной, вдруг исчез, я поняла, что мне нет дела до папиных недостатков. Мир устроен так, как устроен. Святые носят имя Этельворт и обитают в монастырях одиннадцатого столетия, а дети не обращают внимания на недостатки своих родителей. Они знают, что их отцы могут совершать глупости, но от этого вовсе не становятся хуже. И неудачи иногда важнее побед. Главное – уверенность, что рядом всегда есть тот, кто поддержит тебя, если ты соберёшься свалиться с каната вниз головой.
      Я не бросилась к папе и не стала признаваться в любви к нему, не стала изливаться в своих чувствах, словно сбежавшее молоко. По тому, как он держался, можно было с уверенностью сказать, что он не простил мне нападок на его возлюбленную Харриет.
      – Кузиночка! А я тут говорю старине Морли, как жаль, что его не было, когда приехала фрау Грундман.
      – Тем более что Урсула испытала ужасное потрясение и ей позарез требовалось крепкое мужское плечо, на котором можно всласть поплакаться. Или хотя бы человек, у которого в кармане найдутся леденцы от кашля, чтобы смягчить её бедное горло, которое она надорвала своим криком.
      Эту тираду выдала миссис Мэллой, давая понять, что немало минут провела, приникнув ухом к замочной скважине.
      – О чём идёт речь? – Папа распрямился, в его остекленевшем взгляде мелькнул проблеск удивления.
      – Ничего страшного не случаться! – Урсула принялась разливать суп в глиняные миски. – Это хорошо, что вы не слышать моих глупых криков и не считать меня глупой женщиной. А то вы больше не верить, что я принести вам хорошую кислую капусту.
      – Фрау Грундман видела, как в кустах прятался какой-то человек, – начала я, но папа и не думал слушать.
      – Неужели вы проделали такой путь, чтобы привезти мне квашеной капусты, фрау Грундман?
      – Не только. – Половник повис в руке Урсулы, суп капал на стол. – Я беспокоиться за вас, герр Саймонс. Вы такой грустный-грустный, когда покидать мой дом. Я хотеть убедиться, что ваши дела ходить лучше, когда вы доехать до Англии.
      – Но брать на себя такой труд! – Папа гневно нахмурился. – В этом не было никакой необходимости, и, честно говоря, это большая глупость с вашей стороны, фрау Грундман.
      – Вряд ли фрау Грундман предполагала, что на неё из кустов набросится человек, – логично возразил Фредди.
      – Ну, я не знаю! – весело защебетала тётя Лулу. – Жизнь полна маленьких неожиданностей. И в кустах можно найти массу интересного. Вот однажды…
      – А я ничего никогда не нахожу! – Разочарование миссис Мэллой было очевидным. – И со мной вообще не случается ничего интересного. Если, правда не считать того случая с молочником, когда я не смогла заплатить ему, так как здорово проигралась в лото, и была вынуждена притвориться, будто меня нет дома.
      – Есть какие-нибудь мысли, кто это был? – Фредди хищно повёл носом в сторону кастрюльки с супом.
      – При чём тут мысли! – возмутилась Рокси. – Он мне уже лет двадцать молоко носит.
      – Кажется, Фредди имеет в виду человека в кустах, – вмешалась я. – И если я что-нибудь понимаю в этой жизни, то это был мистер Прайс.
      – Кто?!
      К счастью, прежде чем я пустилась в путаные объяснения, папа зарокотал, обращаясь к фрау Грундман:
      – С вашей стороны было чрезвычайно неразумно отправляться в столь дальний путь, дражайшая фрау Грундман! Вы ведь не закалённая всеми ветрами путешественница! Вы привыкли вести тихую, спокойную жизнь в Шенбрунне, не отваживаясь наведываться дальше Летцинна. Да и эти ваши поездки вряд ли можно назвать опасными, ибо вы проводите время с вашей сестрой в доме священника. При мысли о том, что вы храбро шагнули навстречу ужасам лондонской подземки, рискуя быть затоптанной безумной толпой или сдавленной дверями поезда, следующего из Эпсома, сердце моё трепещет! Трепещет и разрывается на части!!! И всё же я счастлив лицезреть вас, дражайшая фрау Грундман, целой и невредимой.
      – Я кое-что вспомнила! – вмешалась я. – С того момента, как вы упомянули, что ваша сестра Хильда служит экономкой у священника, мне что-то не давало покоя. Какая-то туманная мысль… Я никак не могла ухватить её. За сегодняшний день столько всего произошло, немудрено, что голова кругом пошла. И вот вспомнила наконец-то! Такая незначительная мелочь… Пока папа спал, я отправилась к домику викария, чтобы поговорить с преподобным Эмблфортом, но не застала его. Племянница священника предложила мне подождать в его кабинете. Викарий так и не вернулся, я уже собралась уходить и случайно заметила на полу карандаш. Должно быть, упал со стола. Ну вот, я подняла карандаш, положила его на стол, и тут мне в глаза попался конверт… И там стоял адрес. Знаете какой?! Преподобному Бергдоффу, церковь Христа, Летцинн!
      – Не напоминай мне об этом негодяе в обличье священника! – взревел папа.
      – Но вы никогда не встречаться с преподобным Бергдоффом, герр Хаскелл, – испуганно пролепетала Урсула.
      – Я говорю о местном мошеннике, проклятом Эмблфорте! – Если папа и понизил голос, то этого никто не заметил. – Сначала разглагольствует об этом своём святом Этельворте, а в следующее мгновение крадёт машину моей прекрасной дочери Жизель! Можете себе представить, фрау Грундман, какую бесценную сущность, какое несравненное сокровище увёз с собой этот маньяк, этот злыдень рода человеческого?!
      Урсула покосилась на меня и кивнула.
      – О, фрау Грундман, вы не поверите! Он украл мою несравненную, мою прекрасную Харриет! Она была в точно такой же холщовой сумке, как и та, в которой вы привезли квашеную капусту!
      Урсула сдержанно произнесла:
      – Это я давать герру Саймонсу сумку.
      – Замечательная сумка! Такая крепкая, такая прочная! Я положил в неё урну с прахом моей бедной возлюбленной и только потом засунул в чемодан. Нет нужды говорить, фрау Грундман, что я понятия не имел, что вы используете такие сумки для низменной квашеной капусты! – Папа поморщился. – Но я слишком хорошо знаю вас, чтобы решить, будто вы хотели унизить мою Харриет. Вернёмся, однако, к этому исчадию ада, к зловредному викарию! Когда я удалился сегодня вечером к себе в комнату, – папа обратил в мою сторону мрачный взгляд, – меня охватила такая ярость, что я был не в силах долее сдерживать себя. А потому выбрался из дома, сел в машину и помчался искать негодяя. Однако, увы, у ворот повернул налево, а не направо. Долго я плутал по здешним весям, пока не набрёл на одинокий дом. Отчаянно барабанил в закрытую дверь, но тщетно. В мечтах мне грезилось, как мой кулак врезается в наглую физиономию этого воришки, этого прахокрада! Но, в конце концов поняв, что викарий сбежал навеки, с болью в сердце вернулся я сюда, в этот дом.
      – Мы беспокоились о вас, старина дядя Морли. – Фредди расцвёл в радушной улыбке.
      – Очень, очень беспокоились, – жизнерадостно подтвердила тётя Лулу, пританцовывая на месте.
      – Ужасно беспокоились. – Мне подумалось, что мы напоминаем троицу Хопперов. – Видишь ли, папа, пока тебя не было, до нас дошло известие, что на дороге рядом со Старым Аббатством случилась авария и кто-то погиб. И, судя по всему, это произошло как раз там, где мы с тобой утром чуть не слетели с обрыва!
      – И ты подумала, что это я?
      Я смогла лишь кивнуть.
      – Но я здесь, целый и невредимый, бедная моя дочь Жизель.
      Отец наконец посмотрел на меня. По его тону можно было решить, будто я, пятилетняя, лежу в своей кроватке, очнувшись от жуткого кошмара, а он караулит своё дитя, отпугивая злобных драконов, которые норовят куснуть меня за пятку.
      Тут на кухню вошёл Бен, и Фредди на пару с миссис Мэллой затеяли суету, оделяя всех мисками с супом.
      – А ты ещё не знаешь, чей это был автомобиль? – вопросил папа.
      – Нет, – покачала я головой.
      И тут же возникло ещё одно воспоминание, на этот раз без проволочек. Перед глазами отчётливо стояла картинка…
      Мы с папой и старым садовником Нэдом прячемся за дверью кабинета мистера Джарроу. Секретарь разговаривает по телефону. Вот он упомянул о некоей договоренности между его собеседником и сэром Каспером о встрече. С кем он беседовал? С кем собирался встречаться немощный сэр Каспер?
      Вопросы множились как тараканы. В голове гудело. Мы все были слишком утомлены. Нам требовалось поскорее поесть и лечь спать. Судя по всему, остальные придерживались того же мнения.
      Мы скучковались вокруг стола и принялись греметь ложками, развлекая друг друга разговорами о погоде и природе и старательно избегая тревожных тем.
      Фредди с миссис Мэллой мужественно воздержались от упоминания о пьесе, так как тогда бы всплыло имя миссис Эмблфорт, а значит, и её вороватого мужа-викария. Тётушка Лулу принесла жертву и не попыталась положить себе в карман головку сахара. Папа улыбнулся Урсуле, и мне показалось, что её присутствие действительно благотворно сказывается на нём. Суп был превосходным, как и салат, сыр и хрустящий хлеб. Поразительно, как хорошая пища способна улучшить расположение духа.
      Но сюрпризы ещё не закончились. В ванной я заметила пропажу серебряной пудреницы, которую Бен подарил мне на день рождения. Тяжело вздохнув, я вошла в спальню.
      – Элли, – сказал Бен, озабоченно морща лоб, – мне очень понравилась Урсула, и тебе вроде бы тоже. Но не следует ли нам пораскинуть мозгами и спросить себя, а не стоит ли за появлением этой милой женщины в Мерлин-корте нечто большее, чем кажется на первый взгляд?..

      Проснулась я поздно: всю ночь промаялась кошмарами и забылась лишь под утро. В жутких снах за мной гналась фрау Грундман, то и дело превращаясь в Харриет. Потрясая банкой с квашеной капустой, Урсула-Харриет со зловещей улыбкой теснила меня к обрыву. Мистер Прайс бежал следом и криками подбадривал фрау Грундман.
      Виноват, естественно, был Бен. Своим вопросом он поселил в моей душе смятение и породил в сознании целый ворох дурных мыслей об этой милой женщине. Я пробудилась с твёрдым намерением как следует отыграться на ненаглядном, но его уже и след простыл. А к тому времени, когда я вышла из ванной, моё раздражение смыло в канализацию вместе с мыльной пеной. С мужьями вечно так. Если ты не отловишь своего супружника, когда в тебе всё клокочет, то можешь ставить крест на скандале – начинаешь вспоминать, какую чудесную яичницу он готовит, какие оладьи печёт…
      Бен обнаружился в холле и выглядел ещё более соблазнительным, чем обычно: смоляные брови сдвинуты, а глаза отливали изумрудной зеленью – хотя это верный признак, что мой муж чем-то недоволен.
      – Прошу прощения. – Я виновато посмотрела на старинные часы, которые нахально показывали двадцать минут одиннадцатого. – Похоже, сегодняшнее утро ускользнуло от меня.
      – Это не единственная вещь, которая от тебя ускользнула, Элли.
      – Да?..
      – Почему бы тебе не присесть?
      Бен нежно взял меня под руку и отконвоировал в гостиную. Эта комната обычно наполняла мою душу умиротворением. Солнце мягко ласкало камчатные диваны, переливчатый лазурный ковёр, жёлтые китайские вазы на каминной полке… Но сейчас атмосфера гостиной показалась мне словно напоённой тревогой. Портрет Абигайль над камином, похоже, был готов выслушать плохие новости, а штора у полуоткрытого окна беспокойно шевелилась.
      – Бен, что произошло?
      Я села, и тут же раздался протестующий вопль. Пришлось вскочить и извиниться перед Тобиасом, который соскочил с дивана и царственной поступью удалился прочь. Ладно, кот жив-здоров. А остальные?..
      – Сначала выпей кофе.
      Бен подтянул к дивану столик, на котором стоял поднос с кофейником и чашками, а также подставка для тостов и повидло.
      – Час назад объявился викарий.
      Бен залпом проглотил сок и покрутил стакан, словно раздумывая, не запустить ли им в зеркало над камином. Возможно, не будь стакан подарен его Мамулей, он именно так бы и поступил. Вместо этого Бен быстро, словно стакан жёг ему руки, поставил его обратно на стол.
      – А что в этом плохого? – удивилась я, наблюдая, как моя рука, хищно тянется к тостам. – Если только… – у меня по спине пробежал холодок, и рука замерла на полпути, – если только мистер Эмблфорт не потерял нашу машину на вершине горы Синай или в Тибете. Бен, неужели урна исчезла? И мы так никогда и не узнаем, что в ней было?!
      – Нет, машину он вернул.
      – Тебе придётся начать сначала.
      Я быстро схватила тост и сунула его в рот, пока дурные новости окончательно не отбили аппетит. Заслышав чавканье, в дверь просунулся Тобиас.
      – Я вышел поискать этого несносного кота, Элли. – Тобиас презрительно фыркнул. – Мерзавец вопил под окном как резаный, пока я варил кофе. Мне осточертело слушать его арии, и я отправился задать ему хорошую трёпку, но тут мимо ворот просвистела наша машина. Кот, конечно же, тотчас вылетел у меня из головы, и я понёсся вдогонку за автомобилем. По счастью, он вскоре притормозил и дал задний ход. За рулём сидел викарий. Он был очень любезен, предложил меня подбросить и спросил, как бы половчее добраться до Мерлин-корта. Минут десять я пытался ему втолковать, что Мерлин-корт находится аккурат перед его носом, а сам он беседует с его обитателем. Когда же до мистера Эмблфорта наконец дошло, он рассыпался в благодарностях за то, что мы одолжили ему машину. Я сел за руль и покатил домой. Настроение было лучше некуда. Ведь всё складывалось превосходно: машина не пострадала, а холщовая сумка мирно покоилась на переднем сиденье. Словом, я уже мечтал, как завалюсь на кухню и начну колдовать над…
      – Ты был великолепен! – с чувством произнесла я. Надо было принимать меры, поскольку в этом мире не только женщины любят поговорить. Бен, например, способен целую вечность повествовать о каком-нибудь блюде, которое можно приготовить и уничтожить за вдвое меньшее время.
      Мой ненаглядный с силой дёрнул себя за чёрные кудри. Я испуганно ойкнула: если так будет продолжаться, что же от них останется…
      – Элли, я не только представил этого человека Тобиасу, который соизволил спуститься с дерева. Я даже пригласил мистера Эмблфорта на чашку кофе, решив, что он, должно быть, смущён из-за беспокойства, которое причинил. На месте викария любой человек пришёл бы в экстаз, узнав, что на него не держат зла, но любезный мистер Эмблфорт понятия не имел, что едва не угодил на первые полосы газет в качестве наглядного примера, как низко может пасть служитель церкви. Он и не ведал, что угнал чужую машину, украл чужой прах и доставил всем кучу треволнений. А к нам его преподобие заглянул из простой любезности, поболтать о том о сём.
      – Кто-нибудь к тому времени уже встал?
      – Нет.
      – Что ты сделал с урной?
      – Поставил на кухонный шкаф.
      – А мистер Эмблфорт что-нибудь о ней сказал?
      – Он спросил, где мы покупаем кошачьи консервы в такой симпатичной упаковке. А затем пустился разглагольствовать о котах и кошечках. Он, мол, без ума от котяток, а вот его жёнушка их терпеть не может, потому что однажды соседская кошка съела все фикусы у них на окошке. И бедная супруга заняла на конкурсе фикусов лишь позорное четвёртое место. Я ошеломлённо слушал весь этот бред, не зная, что и сказать.
      – По крайней мере, ты получил от него хоть какие-то сведения.
      Я сунула в рот очередной тост. Тобиас осуждающе мяукнул.
      – В следующие полчаса мистер Эмблфорт не сказал ничего вразумительного. Как только я вручил ему чашку с кофе, он замолчал и уткнулся носом в книгу, которую достал из кармана. Как ни старался я возобновить разговор, викарий и не думал замечать моё присутствие. Всё, что мне удалось из него вытянуть, это загадочную фразу: «Очень мило, дорогая, ты должна как можно чаще делать такую причёску».
      – Да, наш викарий определённо очень странный человек.
      – Честно говоря, я готов был убить его! Он всё сидел, и сидел, и сидел. И шелестел страницами, а я приплясывал вокруг, ожидая, что в любую минуту может спуститься твой отец и тогда уж точно не избежать смертоубийства.
      Бен без сил прислонился к книжной полке.
      – Он совсем тебя не замечал?
      – Дорогая, с тем же успехом я мог быть невидимкой. Призраком, который недостаточно убедительно вопит и стенает. На все лады я говорил, шептал и кричал, что его заждалась супруга, что ему пора, что у меня дела и всё такое. Как об стенку горох. Я уже собирался опуститься на колени и вознести Господу молитву с просьбой удалить своего служащего из нашего дома, как внезапно мистер Эмблфорт подскочил и, всё так же не отрывая глаз от книги, забормотал: «Я согрешил, дорогая. Всему виной гордыня. Я стремился к тому, чтобы вернуть ему славу, и при этом нарушил самое святое».
      – Бедняжка! – Я поёжилась, порадовавшись про себя, что мирно спала, когда на кухне разворачивались столь душераздирающие события. – Он не спросил, не знаешь ли ты, куда подевалась его любимая власяница?
      – Нет. Очевидно, Господь услышал мои молитвы, потому что викарий совершил круг по кухне и выскочил в сад, пробормотав – мол, прогуляется. Я и слова вымолвить не успел, как он испарился.
      – Так это же замечательно, Бен! В чём же тогда дело? Он что, снова уехал на нашей машине?
      Не успел Бен ответить, как из холла донеслась трель дверного звонка. Мой ненаглядный как ошпаренный выскочил из гостиной, а я, воровато оглянувшись, накинулась на остатки тостов. Недовольное мяуканье Тобиаса я оставила без внимания: похоже, день грядёт тяжёлый, так что надо хорошенько подкрепиться. Но насладиться пищей мне не довелось. Бен вернулся, когда я запустила ложку в вазочку с повидлом. Он вёл Кэтлин Эмблфорт.
      Забыв о повидле, я ошарашено уставилась на гостью. Посмотреть было на что: наряд супруги викария способен был поразить кого угодно. Мятая зелёная юбка волочилась по полу, древний салоп был застёгнут не на те пуговицы, из-под него выглядывали алые кружева. А огромные связки фруктов готовы были вот-вот свалиться с шляпки, и неудивительно, поскольку миссис Эмблфорт энергично трясла головой.
      Она кинулась ко мне, раскинув руки:
      – Элли, дорогая! Простите меня! Вчера вечером я вернулась домой очень поздно, но Дунстана не застала. Я просидела почти всю ночь, дожидаясь его. Но он так и не появился. Наконец я заснула, совершенно измождённая, и проснулась совсем недавно. Быстренько оделась и бросилась в Мерлин-корт. Боюсь, я слишком увлеклась репетицией и совершенно забыла о прискорбном поведение Дунстана. Не знаю, что и сказать…
      – Мистер Эмблфорт уже побывал здесь, – сообщила я.
      – Он вернул машину?
      – Она уже в конюшне, которую мы используем под гараж, – ответил Бен.
      – Какое облегчение! – Кэтлин рухнула в кресло. – Бедный Дунстан, он всё время попадает в неприятные положения. Наверное, перед тем как уехать на вашей машине, он сидел среди монастырских руин в Старом Аббатстве и читал свою любимую книгу. Ту самую, что написал почти сорок лет назад, когда решил посвятить себя исследованию жизни святого Этельворта. С тех пор у него в голове одна лишь наука! Когда мой муж погружается в размышления о влиянии Этельворта на современное общество, он теряет всякую связь с земной жизнью.
      – Но машину, похоже, он при этом водить способен, – саркастически заметил Бен.
      – В такие моменты Дунстан действует автоматически! – Кэтлин всплеснула руками, и с головы у неё упало яблоко. – Больше всего меня беспокоит другое. Зная, что вы собираетесь в поездку по Франции, я боялась, что вы оставили в машине свои чемоданы. А увидев их, Дунстан мог вообразить, что совершает паломничество к развалинам какой-нибудь из гробниц святого Этельворта. Одна из них находится в Шропшире, а другая в Кенте. В Средние века мужчины толпами стекались к этим святыням.
      – Ах да, помнится, вы говорили, что Этельворт особо почитался именно мужчинами, – пробормотала я, зачарованно наблюдая за увесистой грушей, явно созревшей для того, чтобы последовать за яблоком.
      Кэтлин кивнула, и груша весело запрыгала по полу.
      – Этельворт был покровителем тех мужчин, от которых если говорить без обиняков, было мало толку в спальне.
      – А сегодня его заменили таблетки. – Бен едва сдерживал улыбку. – Интересно, можно ли это назвать прогрессом.
      – Я часто размышляла, – продолжала Кэтлин, – признавались ли эти несчастные своим жёнам в те стародавние времена, что они отправляются на поиски высшего чуда. Или же они спасали свою мужскую гордость, уверяя, будто спешат на рыцарский турнир?..
      – Похоже, мы лишь чудом получили назад свой автомобиль, – сварливо заметила я.
      Кэтлин покачала головой, но на этот раз со шляпки ничего не упало.
      – Вы не представляете, какое я испытываю облегчение. В последний раз что-то в этом роде случилось с машиной церковного служки в нашем старом приходе. Милый, глупый Дунстан! В тот раз он отсутствовал целую неделю. Всё это время он провёл в университетской библиотеке, вот только не помню, в Ноттингеме или Бристоле, и просмотрел там всё собрание рукописей с рисунками, но, к сожалению, в них не было ни единого упоминания о святом Этельворте.
      Мы с Беном переглянулись. Что на это можно было сказать? Кэтлин встала и наступила на Тобиаса, который увлечённо охотился за вишенками, скатившимися с головного убора нашей гостьи.
      – Наверное, вы подумали, что мой муж уже переступил ту черту, которая отделяет безобидного чудака от сумасшедшего. – Она подобрала упавшее яблоко и задумчиво потёрла его о рукав. – Но всё-таки, Элли, вы должны понимать меня лучше прочих. Ведь ваш отец… Не сомневаюсь, что он столь же замечательный человек, как и мой Дунстан, но, с точки зрения большинства людей, ведёт себя несколько странно.
      Я не нашлась, что ответить, вместо меня это сделал Бен:
      – Мистер Хаскелл вернулся в Англию лишь вчера, он понёс тяжёлую утрату.
      – О, прошу прощения. – Кэтлин собралась было надкусить восковое яблоко, но в последний момент передумала и рассеянно сунула его в карман. – Можете мне поверить, отныне я непременно стану поминать мистера Хаскелла и всю вашу славную семью в своих молитвах. Жизнь иногда бывает трудной, не так ли? Дунстан так долго мечтал получить этот приход. Бродить по аллеям, где некогда гулял святой Этельворт. Жить неподалёку от руин этого монастыря – таково его представление о рае на земле. Но боюсь, этот переезд не пошёл ему на пользу. Сэр Каспер не ответил ни на одно из его писем. А Дунстан так надеялся хоть одним глазком ещё раз увидеть часовню Старого Аббатства. Много лет назад он бывал в этих краях и отец сэра Каспера показал ему часовню, но Дунстан мечтает освежить память, чтобы составить примечания для двенадцатого тома.
      – О, не сомневаемся, ваш супруг внёс значительный вклад в науку!
      Улыбка сбежала с лица Бена, и я испугалась, что он вот-вот снова вцепится в свои волосы.
      – Обозреватель «Церковных ведомостей» назвал труд Дунстана монументальным.
      Кэтлин аккуратно перешагнула через Тобиаса, который терпеливо ждал, когда со шляпки упадёт виноградина.
      – Это о многом говорит.
      Я не смогла придать своему голосу восторженных интонаций. Трудно испытывать всепоглощающий интерес к чужому мужу, когда тебя жжёт желание узнать, что творится с твоим собственным. Что же произошло? Машина в гараже, урана на кухонном шкафчике… Неужели пропало что-то ещё?.. А что, если… Неприятное подозрение закралось мне в душу. Я опустила голову, чтобы ненароком не прочесть в глазах Бена подтверждение своей догадки.
      – Милому Дунстану всегда требовалась нянька, так что, можно сказать, нам нечаянно повезло, что у нас нет детей. – Кэтлин с грустной нежностью улыбнулась. – Выдающихся людей нужно баловать больше, чем кого бы то ни было. Они слишком заняты возвышенными мыслями, поэтому кто-то должен думать за них о приземлённом. А я бессовестно бросила бедняжку на произвол судьбы. Всему виной моя пьеса. Ведь на такую серьёзную постановку, как предстоящий спектакль, я ещё не решалась.
      – Пьесу, без сомнения, ждёт большой успех, – скупо отозвался Бен.
      Я с надеждой взглянула на Кэтлин: может, она всё же собирается покинуть нас?
      – Спасибо, Элли, что одолжили серебряное блюдо. Вы не возражаете, если миссис Поттер, она у нас декоратор и бутафор, заглянет к вам, если нам понадобится что-нибудь ещё?
      – Разумеется, разумеется.
      – У вас случайно нет такой хитроумной зажигалки в форме пистолета?
      – Увы, мы не курим.
      – Я просто подумала, вдруг завалялась где. Много лет назад такие зажигалки были в моде. Теперь это, можно сказать, антиквариат, а ваш дом такой старинный. Мне удалось договориться о настоящем пистолете, но только для самого спектакля. На генеральную репетицию нам его не дадут. Я потому спрашиваю, – Кэтлин лучезарно улыбнулась, – что у вас, как у профессионального дизайнера, в загашнике полно всяких необычных вещичек. Какой-нибудь нелепой мебелишки… – Она махнула рукой в сторону моего любимого бюро. – Мы очень благодарны вам за помощь в постановке пьесы. Фредди, наверное, уже сказал, что генеральная репетиция состоится завтра днём.
      – Замечательно! – воскликнула я, покосившись на Бена.
      Он хранил угрюмое молчание, явно опасаясь, что миссис Эмблфорт решила до начала этой самой репетиции нас не покидать.
      – Надеюсь, что утром Дунстан проведёт поминальную службу по жертве вчерашней аварии. – Кэтлин неуверенно взялась за дверную ручку. – Рут рассказала мне об этом ужасном происшествии, когда я выбегала из дома. Ей позвонила наша добрейшая миссис Поттер и поведала, что погибла неизвестная дама. Но кем бы ни была несчастная, не следует забывать, что все мы едины во Христе.
      – Совершенно справедливо, – нарушил Бен обет молчания.
      – А вы знаете, что племянник миссис Поттер – полицейский? – Кэтлин наконец соблаговолила выйти в холл. – Он холостяк и, судя по всему, жаждет остепениться. Поэтому можете звать меня старухой, сующей нос не в свои дела, – она застенчиво хихикнула, – но я всё время думаю, как бы свести их с Рут. Правда, девочка сейчас по уши влюблена в вашего кузена Фредди, но вы уж простите, Элли, мне кажется, он ей не пара. Слишком много в нём вольнодумства и вообще… – Она неопределённо помахала рукой.
      Я промолчала, решив не говорить, что Фредди был бы на седьмом небе от счастья, если бы ему не позволили жениться на Рут.
      – Как бы я не любила девочку, всё же Рут нуждается в крепкой мужской руке. За её кроткой внешностью скрывается своенравный и упрямый характер. У меня есть подозрение, что иногда Рут вместо прогулки привязывает собаку к дереву, а сама отправляется в бар. Мы с её дядей не против того, чтобы она развлекалась. Но на следующее утро её обычно не добудишься. А такая распущенность недопустима, если Рут хочет найти работу. А она этого хочет: я ведь знаю, что все юные девушки спят и видят, как бы поскорее улизнуть в Лондон и зажить самостоятельной жизнью. Но если ей суждено стать женой полицейского…
      Кэтлин вышла за дверь, продолжая трещать без умолку. Наконец я смогла задать Бену терзавший меня вопрос:
      – Урна опять пропала?
      – Боюсь, что так.
      – Но каким образом?
      – Помнишь, Элли, я сказал тебе, что оставил её в кухне?
      – Ну да, на шкафчике.
      – Верно…
      Бен схватился за голову и застонал.
      – Я проводил викария, а когда вернулся, нашёл в кухне твоего отца, тётушку Лулу и фрау Грундман. Все трое сидели за столом, пили кофе и о чём-то непринуждённо болтали. Морли выглядел вполне сносно, я порадовался за него и тихонько улизнул в кабинет. Через полчаса я снова заглянул на кухню. Твоего отца и тётушки Лулу уже не было. Фрау Грундман сообщила, что «фрау Лулу ходить к Фредди готовить завтрак».
      – Очень правдоподобно! А куда, по словам Урсулы, делся папа?
      – Отправился в пансион «На утёсе», чтобы передать урну Хопперам.
      – И она не попыталась его остановить?
      – Фрау Грундман предложила составить ему компанию, но твой родитель отказался.
      – Ох, Бен! И он до сих пор не вернулся… Что, если эти русские куклы вдруг ожили и расправились с бедным папой, пока мы болтали с Кэтлин? А мёртвые, как известно, молчат.
      – Кто это сказал? Шекспир?
      – Сейчас не время для плоских острот.
      – Элли. – От этого рассудительного голоса даже самая правильная жена полезла бы на стенку. Я заскрежетала зубами. – Элли, если бы я хоть на минуту подумал, что твой отец в опасности, я бы не стал наблюдать, как Кэтлин Эмблфорт разбрасывает фрукты по нашей гостиной. Меня грызёт совсем другое – получается, что мы так и не узнаем, что же было в этой треклятой урне!
      – Вот что, Бен! Необходимо забрать урну назад! А заодно и спасти папу. Ты случайно не помнишь, куда мы положили пистолет мистера Прайса?

      К старинной гостинице, которая теперь называлась пансион «На утёсе», мы с Беном подъехали с интервалом в несколько секунд. Ехать решили порознь, поскольку всё равно надо было вернуть леди Гризуолд её «хонду», а на двух машинах преследовать злодеев проще. Низкие серые облака и пронизывающий ветер усиливали тревогу. Дрожа всем телом, я выбралась из машины и огляделась. Пёстрое великолепие осени исчезло, казалось, за одну ночь. На кустарниках поблёскивали искры инея. Бен присоединился ко мне, и, взявшись за руки, мы захрустели по гравиевой дорожке. У самого крыльца стоял папин драндулет.
      – По-моему, всё не так плохо, Элли. Твой отец ещё здесь.
      – Да, но цел ли он…
      – Разумеется, цел! – Бен забарабанил дверным молоточком. – Даже если Хопперы задумали недоброе, вряд ли они решатся на злодейство прямо в пансионе.
      – Ну да, в общей гостиной, возможно, и постесняются, но папу ведь так легко заманить в укромное местечко и там уже без помех расправиться. Хопперы намекнут, что у них огромная коллекция акварелей несравненной Харриет, и бедный папа с готовностью поспешит куда угодно, как агнец на заклание. А потом Хопперы пулей вылетят из пансиона и скроют в неизвестном направлении, прихватив с собой проклятую урну.
      – Будет тебе, Элли, зачем давать волю воображению.
      – Как зачем? Ведь папа…
      – Наверняка единственная неприятность Морли сейчас в том, что ему приходится пить растворимый кофе и грызть окаменевшее печенье. И подаёт всё это миссис Блум. А если эта дама хоть капельку похожа на свою сестрицу миссис Поттер, то она ни за что на свете не уйдёт из гостиной, дабы не упустить ничего интересного.
      – Они совсем не похожи, – буркнула я в ответ. – Миссис Блум – нелюдимая и замкнутая особа. Возможно, потому, что живёт в доме, некогда слывшем притоном контрабандистов.
      Я понимала, что завелась настолько, что сам святой Этельворт мог бы потерять терпение, но остановиться не могла. Напряжённое ожидание, когда же наконец откроется дверь, выводило меня из себя. Даже Бен согласился, что прошла уже целая вечность и миссис Блум могла бы быть порасторопнее. Только я открыла рот, чтобы предложить выбить дверь, как раздался скрип петель и мы нос к носу очутились с миссис Блум. Это была высокая, тощая и костистая дама. Её лицо могло испугать даже самого отчаянного смельчака, который, беззаботно насвистывая, прогуливается по кладбищу в ночь на Хэллоуин.
      – Мистер и миссис Хаскелл? Входите! (Гул пылесоса, подавившегося крупным мусором, звучит, по-моему, гораздо приятнее её голоса.) А я всё гадала, когда же вы наконец объявитесь. Вытрите ноги о коврик! Ни к чему тащить сюда всю грязь с улицы. Вот так!
      Мы с Беном послушно заскребли ногами о видавший виды коврик. Миссис Блум с треском захлопнула дверь и проследовала в холл. Неровный пол из сосновых досок скрипел при каждом шаге, сквозь слабый запах плесени угадывался деревянный аромат бочонков с бренди. Воображение услужливо нарисовало, как тёмной ночью контрабандисты вкатывают бочонки в дом, освещая дорогу керосиновыми лампами. Но я не стала поддаваться очарованию древности.
      – А почему… Так вы нас ждали? – спросила я спину миссис Блум.
      – Вам разве не передали? – Хозяйка свернула в узенький коридорчик, освещаемый крошечной тусклой лампочкой.
      – Что не передали?
      – Мои слова. Я ведь беседовала с этой вашей миссис Мэллой.
      – Мы её не видели. – Моё сердце колотилось так, будто под дверями гостиницы собралась вся королевская рать и требует её впустить. – Что вы хотели сообщить нам, миссис Блум?
      – Мистер Саймонс появился здесь около часа назад. Стоило мне открыть дверь, и он буквально ввалился в дом. Ваш отец едва держался на ногах и не мог связать двух слов. Сколько я ни принюхивалась, но запаха спиртного так и не почувствовала, и тем не менее ваш родитель, миссис Хаскелл, был пьян! – Всё это миссис Блум выпалила на одном дыхании. – Повинуясь христианскому долгу, я отвела мистера Саймонса в заднюю комнату, чтобы он не попался на глаза моим постояльцам. Не хватало только объяснять, что я вовсе не якшаюсь с запойными пьяницами. У меня как-никак приличное заведение. Словом, я уложила вашего отца на диван, а сама отправилась звонить в Мерлин-корт. Когда же вернулась, мистер Саймонс принялся бормотать, что прибыл встретиться с семейством Хопперов, которые живут в моём пансионе. Разумеется, я не стала тревожить этих почтенных людей. Постояльцам прежде всего требуются тишина и покой, а не компания забубённых пьянчужек! Так и знайте, миссис Хаскелл!
      Она распахнула дверь, и тут подал голос Бен.
      – Мой тесть вовсе не пьяница, миссис Блум, – сердито сказал он. – Я уверен, что вы просто ошиблись.
      – Не пьяница, говорите? А нос у него как у пьяницы! – Скорбное лицо миссис Блум ясно давало понять, что красный нос – верный признак алкоголизма. – У моего дяди был такой же, и вовсе не потому, что он поливал томатным соусом яичницу с беконом.
      – Сегодня холодно, – натянуто ответила я. – Полагаю, что мой нос тоже покраснел.
      – Всему виной бренди! В конце концов выпивка свела дядю Джорджа в могилу.
      Сказать, как мало общего между её покойным дядей и моим отцом, я не успела, поскольку внезапно вспомнила, что с тех пор, как папа объявился в Мерлин-корте, мы регулярно вливали ему в глотку бренди. Взгляд Бена ясно говорил, что он думает о том же. Пришлось проглотить возражения и следом за миссис Блум войти в маленькую и тёмную комнатёнку.
      На окнах висели дырявые пыльные шторы из красного бархата, мебель вся как на подбор была колченогая и кривобокая, из дивана во все стороны торчали пружины.
      Между пружин торчали папины ноги.
      – Оставляю вас с этой заблудшей душой! – Миссис Блум повернулась, чтобы уйти, но тут вспомнила о своём христианском долге. – Наверное, надо бы угостить вас кофе. Растворимым. Мне некогда рассусоливать, надо ещё как следует прибраться.
      Благодарили мы с Беном уже закрытую дверь. Опомнившись, я бросилась к папе, опустилась на колени и ласково погладила руку, свисавшую с дивана. Что же с ним? Миссис Блум, эта добрая душа, не сочла нужным послать за доктором. Значит, с папой всё в порядке… Какая чушь! Хозяйка пансиона поставила диагноз, припомнив своего дядюшку Джорджа, ей даже в голову не пришло, что, быть может, папа не пьян, а болен…
      – Где я? – Папа открыл один глаз как раз тогда, когда я решила, что он находится в коме, из которой уже не выйдет.
      – В пансионе «На утёсе», – прошептала я тихо.
      – А что я здесь делаю?
      – Вы приехали повидать Хопперов, – сказал Бен, выглядывая у меня из-за спины.
      – Никогда о таких не слышал, – пробормотал папа.
      У него амнезия!
      – Это родственники Харриет. – Я едва сдерживала слёзы. – Ты собирался отдать им урну.
      Папа попытался привстать, поморщился и вновь опустился на диван. Несколько мгновений он лежал совершенно неподвижно, затем ресницы его дрогнули и он с усилием открыл глаза. Во взгляде читалось смутное узнавание.
      – О, дочь моя Жизель! Память мучительными и неспешными волнами возвращается ко мне. Наверное, в том вороватом священнике всё-таки взыграла совесть, и он вернул урну. Я нашёл её на кухне, на шкафчике… Помню, как вошла Лулу и фрау Грундман, а после этого… – голос его дрогнул, – всё исчезает в тумане.
      – Это дело времени. Память непременно вернётся старина!
      – Проклятая моя голова! – простонал отец. – Болит так, словно по ней какой-то негодяй колотил железным прутом. – Он поднял руку и тут же без сил уронил её, веки его медленно смежились. Я испугалась, что он снова впадёт в забытье, но папа вдруг дёрнулся и широко распахнул глаза. – Помню… Помню, как свет пронзает сплошную мглу. Я был в машине, а потом… а потом куда-то переместился… Да… Стоял и собирался с духом, чтобы выполнить обещание, данное Харриет, когда сзади послышался хруст гравия… кто-то приближался… Я повернулся, перед глазами мелькнуло знакомое лицо… темнота, дальше одна темнота…
      Я склонилась над ним:
      – Папа, милый папа, у тебя на голове сбоку шишка размером с яйцо!
      – Кого вы увидели, Морли? – Бен решил не отклоняться от сути.
      – Ценю твой интерес, дражайший Бентвик. Это был тот самый человек… Тот, что накинулся на меня в аэропорту, а затем появился у вас дома…
      – Мистер Прайс, – процедила я сквозь зубы. – Думаю, теперь нам всем понятно, что вчера именно мистер Прайс предпринял неудачную попытку похитить у фрау Грундман её сумку с капустой. А сегодня утром он тебя подкараулил! – Ярость боролась в моей душе со страхом. – Полагаю, на этот раз, папа, он получил урну.
      – Нет, дочь моя Жизель. По крайней мере в этом отношении я могу тебя успокоить. Возможно, ты будешь рада узнать, что несчастный негодяй не завладел драгоценным сосудом.
      – Правда?! Замечательно! Так его кто-то напугал? А где урна?
      – В Мерлин-корте.
      – Ты забыл взять её с собой?
      – Нет. – Папа скосил на меня глаза. – Я не страдаю прискорбной рассеянностью вашего нечестивого викария. Вчера… да, вчера я беседовал с Лулу и фрау Грундман. Я сказал им, что урну выбрал герр Фелькель. И как бы неприятно мне не было критиковать этого человека, считаю, худшего выбора он сделать не мог. Моя Харриет, моя прекрасная Харриет и этот, с позволения сказать, горшок! Дамы были так тронуты моей страстной речью, что невольно прослезились. И Лулу, добрая и щедрая душа, предложила выход… Как я мог считать эту женщину неумной?.. В её кармане случайно обнаружилась очаровательная серебряная коробочка, Лулу предполагает, что это пудреница. Сначала она хотела подарить её тебе, Жизель, в знак благодарности за гостеприимство.
      – Весьма любезно с её стороны.
      Сейчас не время пускаться в дискуссию и нравственном облике милой тётушки Лулу.
      – Твоя сдержанность удивляет меня, дражайшая Жизель. Чуткая Лулу великодушно сказала, что, на её взгляд, серебряная шкатулка – наилучшее вместилище для праха Харриет, она не сомневалась, что ты с ней в этом согласишься. Её щедрость глубоко тронула меня. Как и деликатность фрау Грундман. Милая моя хозяйка сказала, что не в силах смотреть на мои страдания и мне вряд ли стоит самому пересыпать останки несравненной Харриет. Фрау Грундман объявила, что почтёт за честь выполнить эту печальную миссию вместо меня.
      – Но, Морли, разве вы не видите, что на этот раз плохие парни победили? – Бен внимательно вгляделся в папино лицо. – Нет, конечно, не увидите, вас же ударили по голове. Им нужна была не урна, а её содержимое!
      Папа закрыл глаза, и две слезинки медленно скатились по щекам.
      – Каким бы я ни был глупцом, но именно этот удар по голове и открыл мне правоту Жизель о природе моих отношений с Харриет. Как бы сильно я ни любил Харриет, какими бы скорбными ни были мои чувства, должен признать, что обстоятельства в лице мистера Прайса свидетельствуют: меня обманом вовлекли в сомнительное с точки зрения закона предприятие. И всё же пусть Харриет лицемерила, чтобы использовать меня, но я не могу не испытывать радости. Она жива! Жива! Это слово музыкой отдаётся в моём истерзанном сердце.
      Прежде чем я успела хоть как-то утешить бедного папу, в комнату вошла миссис Блум. В руках она держала поднос с кофейными чашками и тарелкой печенья, которое, судя по виду, пережило не одну мировую войну.
      – Как я погляжу, вам лучше, мистер Саймонс, – проскрипела миссис Блум с весельем старухи с косой, заглянувшей на огонёк. – Только что мистер Хоппер спросил, не было ли от вас звонка. Я сообщила ему, что вы здесь, и он выразил живейшую готовность навестить вас. Так что мистер Хоппер с сёстрами сейчас прибудут. Если, конечно, вы готовы их принять.
      Миссис Блум не добавила, что субъект в состоянии глубокого похмелья не имеет права на общение с достойными представителями рода человеческого. Она сунула этому субъекту кофе, и осуждение чувствовалось в каждом шуршании её юбки.
      – Мне кажется, моего тестя следует отправить в больницу, – сказал Бен. – У него на голове большая шишка.
      – Мой дядя Джордж, когда напивался, очень любил падать. И без шишек, к вашему сведению, не обходилось. Возмездие за грех, мистер Хаскелл! Вот что это такое – возмездие за грех! А вы что ж, думали, будто Господь ничего не видит и не слышит?!
      С этими словами миссис Блум покинула комнату, оставив нас с Беном изумлённо смотреть друг на друга. Я машинально хлебнула кофе и снова повернулась к папе. Слабым голосом он попросил никому не рассказывать, что на него напали. Ему не хотелось выслушивать вопросы, на которые у него нет ответов.
      Через несколько минут в дверь постучали и в комнатку проникли Хопперы. Сегодня на Сириле были те же чёрные брюки, а на Эдит и Дорис те же чёрные юбки, зато свитера на всех троих оказались одинаковые – красные. Маленькие толстые человечки из кошмара. Я бы ничуть не удивилась, выяснись, что у них на троих один разум. Но понимаю ли я что-нибудь в людях? Вот фрау Грундман понравилась мне с первого взгляда, и куда это привело меня или, точнее, папу?
      Ни слова не говоря, Хопперы расположились на деревянной скамье, стоявшей напротив дивана. Сложили на коленях пухлые короткопалые ручки, чёрные блестящие глаза-бусины уставились на папу. Я с неприязнью подумала, что Хопперы, должно быть, покрыли свои глазки лаком, дабы они гармонировали с прилизанными волосами.
      – Вы привезли урну? – спросил Сирил безжизненным голосом.
      – Да, урну, – сказала Дорис.
      – Урну Харриет, – сказала Эдит.
      – Мистер Саймонс привёз её. – Бен заговорил прежде, чем папа успел открыть рот. – Но, к сожалению для него и для всех вас, на него напали и урну похитили. Мы хотим знать почему. Иными словами, что вы можете рассказать об урне? Нам известно, что никакой Харриет там не было.
      Три русские куклы дружно моргнули. Переглянулись. В унисон вдохнули и выдохнули, и Сирил наконец заговорил:
      – Мы ничего не знаем.
      – Харриет попросила нас лишь забрать урну, – добавила Дорис.
      – И не болтать слишком много, чтобы не проговориться, – внесла свою лепту Эдит.
      – Но вы же только что сказали, что ничего не знаете, – ехидно заметила я.
      – Ничего о том, что на самом деле находится в урне и кому она предназначена, мы не знаем. – На лице Сирила промелькнул едва заметный проблеск разума. – Харриет не хотела, чтобы мы сказали что-то такое, что могло бы отличаться от того, что она говорила мистеру Саймонсу. Она не желала, чтобы мистер Саймонс нашёл её, если вдруг поймёт, что Харриет одурачила его.
      – Харриет сказала нам, что знает, как смешивать правду с выдумкой. – Эдит опустила лакированную голову. – Но для этого нужно много практиковаться, а мы не умеем так выдумывать, как Харриет. Нам не следовало упоминать, что она работала в Оклендсе. Именно там, слушая рассказы пациентов о хитрых и удачливых преступниках, она решила заняться этим делом.
      – Это случилось после того, как её оставил муж, – подхватила эстафету Дорис. – Ей нужны были деньги, чтобы ухаживать за нами. Мы очень нуждались в заботе. Мы не всегда выглядели так, как сейчас. Каждый из нас перенёс по нескольку операций. Сирила часто били в детстве, а надо мной и Эдит постоянно смеялись.
      – Значит, Харриет действительно ваша кузина? – Я сжала папину руку.
      – Конечно, – ответил Сирил.
      – Это дело должно было стать последним, – тускло проговорила Эдит. – Мы с Харриет собирались поселиться в Девоне, купить там домик, денег не хватало, но после этой операции мы набрали бы нужную сумму. В детстве мы однажды побывали в Долише, это городок в Девоне, и с тех пор мечтаем поселиться там.
      – А кто такие герр Фелькель и его жена? Какое они имеют отношение ко всей этой истории? – спросил Бен.
      Я оглянулась на папу – он находился в полубессознательном состоянии.
      – Фелькель? – Лицо Дорис ничего не выражало. Две другие чёрные головы склонились к ней, а она закивала так, словно, чтобы её остановить, требовалось дёрнуть за верёвочку. – Теперь я понимаю, о ком вы говорите. Это не настоящее имя. Они каждый раз его меняют. Они иногда работают вместе. Мужчина, женщина и старуха-мать. Харриет их недолюбливала. Этот человек постоянно стремился втянуть её в крупное дело, а она хотела всего лишь получать честную плату за нечестную работу. Так это называла Харриет. Но на этот раз всё обстояло совсем иначе, дело в том, что ей нравился мистер Саймонс. Больше чем нравился.
      – Харриет влюбилась в вас. – Сирил посмотрел на папу, и глаза его вдруг перестали быть лакированными бусинами, они светились сочувствием.
      – Она не хотела влюбляться, – вздохнула Эдит.
      Дорис согласно кивнула:
      – Да, не хотела, но сердце её оказалось разбито.
      – Зачем вы всё это говорите? – слабым голосом прошептал папа.
      – Потому что теперь это уже не имеет значения. – Голос Сирила треснул. – Ещё вчера мы решили, что случилось что-то нехорошее. Харриет не приехала за урной, как собиралась. А она всегда была очень пунктуальна. Позже мы узнали об аварии и поняли, почему Харриет не появилась. Даже не стали расспрашивать миссис Блум, какого цвета разбившаяся машина и кто погиб, мужчина или женщина… Мы уже не сомневались, что наша Харриет мертва.

      – Мертва! Разве я не знал об этом с самого начала? – Папа вышел из оцепенения, словно раненый лев, которому наступили на хвост. – Разве в душе моей не поселилась печаль?! Я знал, всегда знал, что моя любимая, моя несравненная Харриет безвозвратно исчезла, ушла… Я знал, что она никогда больше не вернётся!
      – Папа, мне кажется, тебе лучше полежать в тишине и покое, а мы побеседуем с Хопперами в другой комнате.
      Я попыталась погладить папу по руке, но он отшатнулся и свирепо зарычал. Никогда не думала, что у него столько зубов.
      – Должно быть, вам трудно осознать всё это. – Бен предусмотрительно отодвинулся подальше от папиных зубов. – Вас жестоко обманули, Морли. Вероятно, не многие оказывались в вашем положении – дважды пережить смерть любимой. Но так уж получилось, старина. В Германии не было никакой аварии. Герр Фелькель вам попросту солгал, и вашу встречу разыграли как по нотам. Представление с прахом несчастной Харриет – это уловка, чтобы заставить вас привезти урну в Англию. Только лишь сейчас она мертва и…
      – Меня охватывает ужасное подозрение, Бентвик. – Папин рык потряс балки старой гостиницы. – Ужасное подозрение! Уж не в сговоре ли вы с этими жалкими представителями человеческого рода?! Вы и моя лживая дщерь! – Он соскочил с дивана и кинулся к Хопперам. Дружно пискнув, они нырнули под скамейку. – Бог знает, может, вы думаете, будто действуете в моих интересах?! – ревел он, ломая руки. – Да-да! Так оно и есть! Вы решили опорочить мою бедную Харриет, чтобы я быстрее оправился от утраты. Но говорю вам – никакие слова не смогут поколебать мою веру в её божественность и никакие наветы не затмят память о днях, проведённых с ней, ангелом небесным!
      – Мы же сказали, что она вас любила, – пролепетала из-под скамейки Эдит.
      – Да-да, любила, – поддержал Сирил.
      – Любила, любила, – добавила Дорис.
      Они несмело выбрались наружу и рядком уселись на скамейку. Должно быть, выражение их немигающих чёрных глаз проняло-таки папу, ибо он закрыл лицо ладонями и заплакал. Громко, навзрыд, безысходно, словно не рассчитывал на надежду и утешение ни на этом свете, ни на том. Моё сердце готово было разорваться от жалости и любви.
      Душераздирающую сцену нарушила миссис Блум. Она разъярённо ворвалась в комнату и объявила, что мы тревожим остальных постояльцев.
      – Думаю, вам лучше уйти, мистер и миссис Хаскелл! И заберите с собой этого пьянчужку! Пансион «На утёсе» – уважаемая и респектабельная гостиница, негоже, чтобы здесь творились оргии. Я не позволю запятнать репутацию моего заведения, слышите, не позволю! Вчера утром заявилась одна оборванка, мол, комнату ей подавай. Как же, разбежались! Да я такую на порог не пущу. Так что прошу прекратить безобразия и удалиться!
      – Не стоит так волноваться, уважаемая, – холодно сказал Бен, беря папу за руку.
      Пробормотав слова прощания, я последовала по знакомому узенькому коридору-лабиринту, миновала мрачный холл и с облегчением вышла на улицу. Какой чистый воздух! И ветер… Вдруг он поможет вернуть румянец на папины щёки?..
      По дороге к автостоянке папа потребовал, чтобы мы пренебрегли здравым смыслом и не тащили его к врачу осматривать шишку на голове. После непродолжительных споров было решено, что Бен отвезёт папу домой и позвонит нашему семейному доктору. Я же тем временем отправлюсь в Старое Аббатство, верну «хонду» законным хозяевам, а до Мерлин-корта доберусь на такси.
      У меня сжалось от боли сердце, когда я увидела, какие у папы несчастные глаза. Бен помог ему сесть на пассажирское сиденье, и папа безучастно уставился в окно. Это было совсем иное горе, нежели мы видели прежде, более глубокое, менее показное. Глядя на эту опустошённость, я испугалась, что пройдёт немало времени, прежде чем отец оправится настолько, чтобы публично демонстрировать свои чувства. Не впал ли он в такое же состояние, когда прошло первое потрясение от смерти мамы? Не бродил ли он с тех пор по пустыне своей души, пока не встретил Харриет?
      По дороге к Старому Аббатству я с сожалением размышляла о том, что всё могло бы сложиться совсем иначе, папа и Харриет, вполне возможно, составили бы совсем неплохую пару и встретили осень своей жизни под надёжным прикрытием любви.
      Встряхнувшись, я постаралась переключиться на что-нибудь другое. Например, на пистолет мистера Прайса. Предлагая Бену захватить его с собой, я говорила вполне серьёзно. Чтобы научиться из него стрелять, мне требовалось для начала ознакомиться с инструкцией, да и Бен, полагаю, тоже не силён в огнестрельном оружии. А если нас застукают с пистолетом? Тогда неприятностей не миновать, ведь мало того, что оружие не зарегистрированное, так оно ещё и краденое – тётя Лулу постаралась на славу.
      Будь дома дети, мы с Беном немедленно спрятали бы пистолет в надёжном месте и хорошенько обдумали, как избавиться от него, не привлекая внимания к тётушке Лулу, которая прискорбным образом почитала этот пугач чем-то вроде приза за выигрышный лотерейный билет. Теперь же я никак не могла вспомнить, куда мы его засунули. Вроде бы валялся на кофейном столике в гостиной, но сегодня утром пистолета там не было. Я бы наверняка его заметила между повидлом и подставкой для тостов. Или не заметила бы? Наша беспечность была воистину преступна: ведь попадись пистолет на глаза папе, может произойти катастрофа… А в его нынешнем состоянии он способен на самую большую глупость. Честно говоря, не верилось, что папа попытается убить себя, но трагедии обычно происходят как раз тогда, когда меньше всего этого ждёшь.
      Вот и Старое Аббатство. Краешком глаза поглядывая на обрыв, я представила, как машина, потеряв управление, падает на прибрежные скалы. Подобные игры с воображением настроения, разумеется, не повысили, и в ворота я свернула, пребывая в беспросветной тоске.
      Развалины монастыря Святого Этельворта, холодные и таинственные в этот пасмурный день, навевали мысли о возмездии за грехи, столь милые сердцу миссис Блум. Какая горькая ирония в том, что настоящая гибель Харриет в точности повторила её притворную кончину в Германии. Быть может, глядя на извилистую Скалистую дорогу, она припомнила историю, которую они сочинили на пару с герром Фелькелем, и отвлеклась? Или Харриет просто ехала слишком быстро, торопясь заполучить урну, которую Хопперы благополучно забрали бы у папы, если бы не нечаянное вмешательство мистера Эмблфорта?
      Но если Харриет торопилась, не значит ли это, что у неё была назначена ещё одна встреча? Встреча с заказчиком… Беспринципным человеком, которому наплевать на закон и человеческие чувства… Кто он, этот таинственный незнакомец, скрывающийся за кулисами? Мистер Прайс? Это он нанял Харриет? Если так, то не подстроена ли её гибель? Что, если Харриет убили, дабы замести все следы ограбления? А если не мистер Прайс, тогда кто? Кто предпочитает держаться в тени?.. Кто столь же безнравственен, как и мерзкая Бастинда Стилуотерс из пьесы миссис Эмблфорт?
      Я свернула на подъездную дорожку и снова поразилась красоте и величественности старинного георгианского особняка, чистоте его линий, выдержанности стиля. Казалось, дом этот, столь совершенный и прекрасный, скорее творение Господа, чем рук человеческих. Поставив «хонду» рядом со старой конюшней, которая теперь служила гаражом, я положила ключи в карман куртки, двинулась к крыльцу и наткнулась на старика Нэда. Он шагал навстречу, сжимая охапку бронзово-жёлтых хризантем.
      – Доброе утро, миссис Хаскелл! – Нэд, по своему обыкновению, смешно подпрыгнул и улыбнулся, отчего его лицо сморщилось ещё больше. – Вернули карету её светлости в целости и сохранности? Если, конечно, не считать отсутствия лошади. – Он издал короткий смешок и поманил меня узловатым пальцем. – Заходите в дом. Я несу эти цветы в часовню. Прежняя хозяйка сама меняла цветы в вазе на алтаре, но нынешняя её светлость поручила это мне. А мисс Финчпек боится выходить на улицу по причине слабой груди. Она ещё расскажет вам, что при рождении её в лёгкие проник туман и с тех пор она едва жива.
      Мисс Финчпек говорила несколько иные слова. Но я кивнула и сказала, что приехала только для того, чтобы вернуть машину. Если леди Гризуолд занята, я передам ключи через него, как и извинения за задержку.
      – Хозяйка вовсе не занята. Ей просто плохо.
      – О господи! – Налетевший колючий ветер вцепился в мои волосы, явно вознамерившись снять с меня скальп. – Надеюсь, ничего серьёзного?
      – А-а, нога. – Нэд снова подпрыгнул, и я подумала, не последовать ли его примеру: всё теплее, чем столбом стоять на месте. – Растянула вчера вечером. Меня не было, когда это случилось, я в доме не ночую, но кухарка рассказала, что произошло это, когда леди Гризуолд пыталась поднять по лестнице сэра Каспера. С хозяином приключился очередной припадок. И мистера Джарроу по какой-то причине рядом не оказалось, так что хозяйке пришлось самой справляться. Правда, когда леди Гризуолд начала вопить, секретарь мигом примчался. Кухарка тоже выскочила на лестницу, посмотреть, что за напасть случилась, они подоспели одновременно с мистером Джарроу. Он отнёс сэра Каспера на кровать, а она помогла её светлости добраться до дивана в библиотеке.
      – Мне очень жаль. Надеюсь, леди Гризуолд быстро поправится. – Я достала ключи от машины. – Лучше отдам их вам, Нэд, и не стану её тревожить понапрасну.
      – Да, может, она и рада видеть новое лицо. Скучно-то небось валяться целыми днями. Мисс Финчпек даже в лучшие временя нельзя было назвать приятной собеседницей. Не подумайте, я не хочу сказать что дурное. Она, конечно, прирождённая леди, я понимаю. Все эти истории о предках и отрубленных головах, над таким грешно смеяться, но мисс Финчпек не ахти как разговорчива, это уж кто угодно подтвердит. И ещё я слышал от кухарки, что мисс Финчпек предложила помочь леди Гризуолд выучить текст роли. Не то чтобы в помощи есть нужда, её светлость-то была настоящей актрисулькой, до того как выскочила за нашего сэра Каспера. Но сейчас про роль можно забыть, с её-то ногой она с дивана встать не может, не то что козлицей по сцене скакать. Во всяком случае, на завтрашнюю репетицию её светлость точно не пойдёт.
      И Нэд разразился дребезжащим смешком. Я же подумала о миссис Мэллой. Вот и настал звёздный час нашей Рокси.
      – Спектакль много потеряет без её светлости.
      – Ещё как потеряет! Моя внучка Сара, та, что работает здесь горничной, закадычная подружка викариевой племянницы. Хотя сразу и не подумаешь, ведь они такие разные. Рут из тех девиц, которых надо учить, как следует веселиться, а моя Сара всегда готова посмеяться да поозорничать. Она ещё ребёнком такие фокусы откалывала! Да и сейчас горазда. Удивительно, как это у меня на голове ещё остались волосы. Ох, миссис Хаскелл, заболтал я вас совсем. Пойдёмте-ка в дом! Вот старый дурак, вы, видать, окоченели совсем, а я тут соловьём разливаюсь. Её светлость, может, вы и не повидаете, но чайку-то горячего точно хлебнёте да согреетесь.
      Я уже собиралась отказаться, когда вспомнила, что всё равно нужно вызвать такси. И пока буду дожидаться, чашка чая мне определённо не помешает. Обогнув дом, мы подошли к боковому входу, тому самому, откуда можно было проникнуть в кабинет мистера Джарроу. Длинный коридор, уходящий дальше, вёл к кухне и подсобным помещениям.
      На кухне краснолицая толстуха в белоснежном переднике энергично месила тесто. Это была миссис Джонсон, та самая суперкухарка, чей восхитительный пирог мне вчера так и не удалось отведать. Если бы леди Гризуолд не спровадила меня после проказ своего аристократического супруга, то я наверняка бы по достоинству оценила мастерство миссис Джонсон, а так… Но прошлого не вернёшь, и сейчас мне оставалось только сообщить кухарке, что я хотела бы вызвать такси.
      Миссис Джонсон всплеснула белыми от муки руками:
      – Конечно, конечно! Правда, ждать придётся никак не меньше получаса. У них всегда много вызовов, но они всё-таки приезжают в отличие от прочих. Почему бы вам не взглянуть на часовню, миссис Хаскелл? Нэд вам всё покажет. В наших краях этот дом единственный, при котором есть часовня. Даже в Помрой-холле её нет. А потом угоститесь чашечкой чая, я как раз всё приготовлю к вашему возвращению.
      Поблагодарив добрую женщину, я выразила надежду, что она составит мне компанию за чаем. Мы с Нэдом вышли через другую дверь и оказались в коридоре, который вёл в холл. А вот и та прелестная комната, где мы с папой накануне беседовали с леди Гризуолд…
      Я невольно замедлила шаг. Из-за неплотно прикрытой двери доносился голос Тимотии Финчпек. Странно… Голос звучал отчётливо и громко, а ведь вчера приходилось прислушиваться, чтобы разобрать слова Тимми. Куда подевался шёпот застигнутой врасплох гувернантки? Сегодня робости как не бывало, голос мисс Финчпек звучал уверенно и властно:
      – Вы убийца! Не пытайтесь это отрицать. Я следила за вами и видела, как всё произошло. Я думала, что вы просто хотите с ним встретиться, но, похоже, я заблуждалась! Вам нет нужды тревожиться. Я никому ничего не расскажу, достаточно того, что вы знаете, что я знаю.
      Нэд фыркнул мне в самое ухо:
      – Это, должно быть, мисс Финчпек. Наверное, повторяет текст роли. Наша мышка воображает, будто её пригласят на замену её светлости.
      – На роль Бастинды Стилуотерс хватает претендентов, – прошептала я, приходя в себя.
      Если бы рядом не было Нэда, я бы непременно приоткрыла дверь и заглянула в комнату, чтобы выяснить, кто там ещё находится помимо Тимотии Финчпек. Уж больно правдоподобно звучал монолог из пьесы миссис Эмблфорт. Сердце никак не желало успокаиваться. Не заметив моего испуга, Нэд свернул под лестницу, и мы оказались в коридоре, который разветвлялся надвое. Старик нырнул вправо и через мгновение уже открывал арочную дубовую дверь.
      Часовня была крошечной, но выглядела верхом изящества; резные камни, витражи и украшенная кафедра проповедника напомнили мне собор, только размером с кукольный домик. Здесь ощущался типичный для старых церквей затхлый запах, но для меня это лишь добавляло очарования.
      Нэд стоял рядом, держа в руках охапку хризантем.
      – Я говорил вам, миссис, – каждое его слово отдавалось эхом, – о том, что камни для этих стен были взяты из монастыря старины Ворти?
      Я неуверенно кивнула.
      – Вы тут посмотрите, а я пока выкину старые цветы из вазы на алтаре и поставлю свежие. Это делают со времён матери сэра Каспера, хотя…
      Старик покачал головой и засеменил по проходу, предоставив мне рассматривать библейские фигуры, непринуждённо развалившиеся на скоплениях облаков, словно это какой-то небесный банкет. Полюбовавшись росписями, я медленно двинулась по церкви, то и дело останавливаясь, чтобы рассмотреть каменного ангела или горгулью. Нэд закончил возиться с цветами и спросил:
      – Не хотите взглянуть, где он раньше был, миссис Хаскелл?
      – Кто?
      – Старина Ворти.
      Совершенно сбитая с толку, я забралась на каменное возвышение и встала рядом с Нэдом. Прямо перед нами находился алтарь.
      – Вы имеете в виду, что святой Этельворт любил стоять вон на этом самом месте? Но алтарь ведь не могли перенести из монастыря в нетронутом виде.
      – Нет, я говорю о нынешнем старине Ворти. Сейчас, прочищу мозги и вспомню, как это называется… – Нэд выразительно поскрёб в затылке. – А-а, кажется, вспомнил… Мощи! Святые мощи. Их хранили вот здесь, – старик похлопал по каменному корытцу. – Можно сказать, многие века. А старина Ворти ещё в елизаветинские времена пообещал хозяйке дома, что Старое Аббатство не будет знать проблем с наследниками, пока он остаётся в поместье. Но мамаша сэра Каспера наплевала на старую легенду. Её воспитали католичкой, а католики ведь просто помешаны на мощах, и так получилось, что её светлость происходила из того самого городка, в котором некогда родился старина Ворти. У него ещё забавное такое название… как же… впрочем, все иностранные города называются на один лад.
      – Случайно не Летцинн? – шёпотом спросила я, чувствуя, как каменный пол уходит из-под ног.
      – Вот-вот, похоже. А мамаша сэра Каспера, старая её светлость, вбила себе в голову, что дряхлые кости надо вернуть на родину бедняги Ворти. В ту церковь, которая, как говорят, построена на том месте, где когда-то стоял отчий дом Ворти. И ей удалось убедить своего супружника отправить мощи за границу. Правда, сначала она всё-таки родила ему наследника, а потом ещё и дочку – мамашу нашей мисс Тимотии. Возможно, его светлость считал, что легенда – это всего лишь легенда. Но когда пришло время сэру Касперу исполнить долг и продолжить род Гризуолдов, не тут-то было. Детская и по сей день пуста. На первую жену он ещё мог грешить, но когда и со второй ничего не вышло, то пришлось призадуматься. Конечно, сэр Каспер уже далеко не мальчик, но ведь в его возрасте у многих есть порох в пороховницах. Но и новая жена не спешит разродиться наследником. Словом, ещё немного, и род Гризуолдов иссякнет. Когда сэр Каспер скончается, дом перейдёт к мисс Финчпек. А уж после неё здесь обоснуются чужаки. Старое Аббатство достанется незнамо кому. – Нэд собрал в охапку увядшие цветы. – В легенде о старине Ворти есть ещё одна часть. – Он откашлялся. – В ней говорится, что святой Этельворт способен творить чудеса для тех мужчин, которые не могут выполнить свой долг, если вы понимаете, что я имею в виду, миссис Хаскелл. И думается мне, сэр Каспер ох как надеется на такое чудо.
      Я тупо смотрела на хризантемы перед корытцем. Не удивительно, что миссис Джонсон считает, что в Старом Аббатстве всё идёт наперекосяк. Дом просто пропитан тревогой. Ещё бы…
      Сэр Каспер потерял душевное равновесие, и есть от чего. Он нанял Харриет, чтобы доставить в Англию мощи святого Этельворта. Бедный аристократ надеялся таким образом умилостивить святого и вернуть себе мужскую силу… Но, увы, авантюра с переправкой древнего праха потерпела фиаско. Если предположить, что именно с Харриет должен был встретиться сэр Каспер, то нетрудно представить, в какое отчаяние он впал, когда вместо урны прибыло известие о том, что неподалёку произошла автокатастрофа. Вряд ли хозяин Старого Аббатства надеялся, что урна уцелела.
      А что же её светлость?.. Я вспомнила, как настойчиво она зазывала папу. Теперь всё встало на свои места. На самом деле леди Гризуолд не было никакого дела до моего отца, её интересовала урна с мощами святого Этельворта! Она то и дело пыталась разговорить папу о его жизни в Германии… Ну да! А стоило папе упомянуть, что урна с прахом осталась в машине, как леди Гризуолд поспешила выйти из комнаты, якобы поискать журнал, который куда-то задевала нерадивая мисс Финчпек. Я ещё обратила внимание, что она вернулась разрумянившаяся, а волосы отливали атласным блеском… Так, может, они были попросту влажными?! Ведь тогда шёл дождь…
      Сэр Каспер так и вовсе вёл себя чрезвычайно странно. Трудно представить, что человек столь преклонного возраста вдруг обрёл юношескую прыть. Неужели даже краткосрочное пребывание урны с мощами в поместье так сказалось на состоянии его светлости?! Невероятно…
      А что, если леди Гризуолд вовсе не обрадовалась известию о возвращении праха святого Этельворта? Быть может, она вовсе не жаждала обзавестись наследником и сама мысль о физической близости с сэром Каспером ей отвратительна… А замуж за него вышла именно потому, что его светлость не способен на упражнения, к которым её холодная натура испытывает глубочайшее омерзение…
      От этих мыслей у меня голова шла кругом.
      Не влюблена ли леди Гризуолд в мистера Джарроу? Я вспомнила саркастический тон, каким он отвечал её светлости. А вдруг мистер Джарроу ненавидит леди Гризуолд за то, что она отвергла его, но не отпустила от себя. Или же, напротив, испытывает извращённое наслаждение, наблюдая, как к его возлюбленной пристаёт противный старикашка?..
      Ответов не было, одни вопросы.
      Мистера Джарроу в Шенбрунн вполне мог послать сэр Каспер. Секретарь должен был последить за Харриет и удостовериться, что она не халтурит и не подсунет вместо мощей святого Этельворта фальшивку…
      А Тимотия Финчпек? Какова её роль? Радуется ли она тому, что чудо не состоится и наследнику не суждено появиться на свет? Ведь теперь перед ней открывается перспектива когда-нибудь стать полноправной хозяйкой Старого Аббатства.
      Я поёжилась, то ли от холода, царившего в часовне, то ли от ужаса.
      Теперь мне было совершенно ясно, что мы слышали вовсе не монолог Бастинды Стилуотерс. Нет, Тимотия отнюдь не репетировала! И вчера вечером за воротами Старого Аббатства кто-то намеренно подстроил аварию. Кто-то, кто сейчас лежал с растянутой ногой, имитируя неспособность двигаться. А мисс Финчпек, вероятно, оказалась свидетельницей и поменялась с леди Гризуолд ролями. Теперь Тимотия диктовала правила игры.
      – Ох, опять заболтался я, миссис Хаскелл! Но ведь Старое Аббатство – это вся моя жизнь, с того самого дня, как я сделал первый шаг.
      Нэд осторожно спрыгнул на каминные плиты и двинулся к выходу. Я вышла из столбняка и поспешила следом, но не успели мы дойти до середины прохода, как в дверь просунулась голова миссис Джонсон. Кухарка сообщила, что такси уже стоит у входной двери.
      С таким же успехом она могла сказать, что меня ждёт космический корабль, готовый перенести мою скромную особу на Марс. Всю дорогу домой я чувствовала себя сбитой с толку и раздумывала, есть ли в моих догадках хоть крупица правды.
      Сразу за мостиком через ров я наткнулась на миссис Мэллой. В шубке из искусственного меха «под леопард», на высоченных шпильках, Рокси шествовала навстречу, на локте у неё болталась огромная сумка.
      – Я ухожу домой! – объявила миссис Мэллой, поджав пурпурные губы. – Только что звонила миссис Поттер и сказала, что леди Гризуолд сломала обе ноги и руку. Мне необходимо немного помедитировать перед грядущим успехом. Надеюсь, я благополучно проживу остаток дня и завтрашнее утро. Потом будет генеральная репетиция, а затем… Аж дух захватывает, миссис Х.! Кстати, приходил доктор, осмотрел мистера Саймонса, а мне посоветовал принять таблетки от нервов. Мол, успокоюсь и засну. Как же, так я и стану спать, когда меня ждёт признание толпы! – Рокси подозрительно прищурилась: – А что это вы всё молчите, миссис Х., а? Да, докторишка сказал, что ваш папаша – симулянт, нет у него ничего серьёзного, но всё-таки предложил осмотреть его в больнице, на всякий случай, так что мистер Саймонс с вашим муженьком укатили. Мистер Х. просил передать, чтобы вы не беспокоились, если они задержаться, в больнице всегда полно желающих полечиться. Фредди со своей мамашей у себя в коттедже, и весь дом в вашем распоряжении, если не считать фрау Грубман.
      – Грундман, – машинально поправила я, но Рокси уже неслась к воротам.
      Урсула дожидалась меня в холле. Выглядела она испуганной и несчастной.
      – Мне очень надо разговор с вами.
      – По поводу того, что вы поддержали решение отца доставить «останки Харриет» семейству Хоппер?
      Я стянула куртку и швырнула её вместе с сумочкой на вешалку.
      – И это тоже, но сначала я разговаривать про другое.
      – Почему бы нам не пройти в комнату и не присесть? – сказала я и, не дожидаясь ответа, направилась в гостиную.
      Фрау Грундман уселась в кресло у камина, сама я устроилась напротив. Часы на каминной полке, казалось, тикали громче обычного, словно им не терпелось услышать, когда одна из нас заговорит.
      – Всё, что я сказать вам вчера вечером, – правда. – Урсула смотрела мне в глаза. – О том, что я хотела знать, что с герром Саймонсом всё в порядке, и о своём визите на Глатцерштрассе. Но есть кое-что ещё, что я вам не говорить. Я пообещала своей сестре Хильде, что не буду об этом рассказывать. Она не так уверена, что герр Саймонс – хороший человек, хотя я долго убеждать её. Хильда думать, что герр Саймонс может быть сообщником Харриет. Я говорить, что это не так, но она отвечать: «Урсула, ты не можешь думать ясно. Ты влюблена в этого человека. То же самое было, когда был жив твой Хайко; ты не видеть, что он пить слишком много шнапса».
      – Вы совсем сбили меня с толку, – растерянно пробормотала я.
      – Тогда я лучше объяснять. Хильда очень расстроена. Я говорить вам вчера вечером, что она работать экономкой у отца Бергдоффа в церкви Христа в Летцинне.
      – Да. – Я наконец-то начала понимать.
      – Он добрый человек, хороший священник. И однажды отец Бергдофф приходить к моей сестре очень обеспокоенный. Он сказать: «Хильда, мощи святого были украдены из церкви. Вы знаете, что я не верить, будто кусок кости или высушенной плоти – это признаки святости. Для меня более реально то, что невидимо. Но наша церковь по воскресеньям всегда полна народа. Женщины, конечно, всё равно придут, но многие мужчины приходить, когда им нужно чудо святого Этельворта. Хильда, мне неважно, почему они приходить, главное, что они приходить. Если я скажу, что мощи исчезать, кто-то оставаться дома. Поэтому я скажу, что раку отправили в чистку». Так говорить отец Бергдофф моей сестре Хильде.
      – Куда отправили?! – Я чуть не сползла с дивана.
      – Наверное, я употребить неправильно слово? – фрау Грундман растерянно развела руками.
      – Да нет, правильно, просто я не подумала… Ну разумеется! Именно поэтому урна выглядела такой безобразной. Раку замазали чистящей глиной, а поскольку сосуды для мощей часто бывают весьма причудливой формы, этим и объясняются все эти наросты и выпуклости. Миссис Мэллой сказала, что она похожа на игрушку, вылепленную ребёнком в детском саду. Бог мой! Да ей же, наверное, цены нет!
      – Так оно и есть. – Лицо Урсулы немного порозовело и теперь больше походило на лицо живого человека. – Там когда-то быть мощи другого святого. Но такие вещи со временем теряться. Так говорить Хильда. Рака много лет находиться в церкви Христа, пока святой Этельворт не возвращаться на место своего рождения. Отец Бергдофф не хотеть извещать полицию, так как тогда известие о краже попадать в газеты. А отец Бергдофф не хотеть, чтобы люди перестать ходить на мессу. Он всегда прежде всего заботиться о душах своих людей. Именно поэтому я так расстроиться вчера вечером, когда вы говорить о том, чтобы позвонить ему. Я должна сдержать слово перед ним. Когда я сказать Хильде о пустом доме на Глатцерштрассе, мы решить, что начинать понимать. И когда мы говорить с отцом Бергдоффом, он повелеть мне ехать и всё выяснять, но не подвергать свою жизнь опасности и не допускать, чтобы церковь Христа попадать в газеты.
      – Но я всё равно не понимаю, что произошло сегодня утром.
      – Это просто. – Фрау Грундман слабо улыбнулась. – Герр Саймонс очень хотеть выполнить обещание, которое он давать Харриет, но его смущать, что урна уродлива. У вашей тёти Лулу, у неё оказаться в кармане пудреница; я сказать, что положу в неё прах. А на самом деле я положить в неё пепел из камина и оставлять в гостиной.
      – О, Урсула!.. А где же рака?
      – Я поставить её на полку в кабинете вашего красивого супруга Бена, где она спрятана за книгами. Старые книги, там никто не находить.
      – Так давайте же заберём её!
      И мы, словно взволнованные школьницы, бегом кинулись в кабинет.
      Спустя десять минут, когда мы сняли с полки все книги, от нашей радости не осталось и следа. Урна с прахом, она же рака с мощами, бесследно исчезла. А вскоре выяснилось, что исчез и пистолет мистера Прайса, который Бен тоже спрятал между книгами. Точнее, за книгой «Как обезопасить ваш дом», в первой главе которой говорилось, насколько важно запирать двери и окна даже тогда, когда вы находитесь дома. Разумеется, мы и не думали ничего запирать. Я горестно вспомнила о том, как недавно заметила, что шторы на окнах в гостиной колышутся от ветра. Но к чему теперь себя корить? Тем более что нужно поберечь силы для новой встречи с этим отвратительным мистером Прайсом!

      – Угадай, что у нас теперь пропало? – Лёжа на кровати, я взирала на Бена с выражением крайней безнадёжности.
      – Мне даже страшно представить. Но по крайней мере точно не твой отец. Я только что к нему заглянул. Морли, похоже, спит.
      – Это хорошо. Должно быть, он ужасно устал после столь суматошного дня. Лучше бы папа излил свои чувства, но он наотрез отказался говорить о повторной кончине бедной Харриет. Впрочем, нет ничего удивительного, что он не проявил интереса к моему рассказу о мумифицированном пальце святого Этельворта, хранившемся в урне. Да и известие о мистере Прайсе, который охотился за ракой, его тоже не тронуло. Какое отношение подобные мелочи могут иметь к нему? Сегодня утром папа потерял всё, что у него осталось. Женщину, которую любил, и веру в неё. Но как долго он ещё будет оставаться в этом состоянии? Нельзя же питаться святым духом. А что, если он никогда не оправится? Что, если остаток жизни папа проведёт в больнице, год за годом пялясь невидящим взглядом в окно?..
      – Элли, по-моему, если кто и сходит с ума, так это ты.
      – Ну, спасибо, – поблагодарила я потолок.
      – Я лишь хочу сказать, дорогая, что ты переутомилась и испытала слишком сильное потрясение.
      – Вот тут ты попал в точку.
      Я приподнялась и запустила руки в волосы, чтобы освободить их от шпилек. Моя шевелюра напоминала воронье гнездо, пережившее лёгкий смерч. День выдался и в самом деле жутким.
      – Последний удар судьба нанесла мне четверть часа назад. Приняв ванну, я вошла в спальню и обнаружила, что кто-то стащил мою розовую ночнушку. Ту самую, что я купила для поездки во Францию и решила упаковать в самый последний момент. Одного взгляда на это полупрозрачное совершенство было достаточно, чтобы почувствовать себя парижанкой.
      – Так вот что пропало.
      Бен не казался особенно огорчённым. Он-то сам был в роскошной бордовой пижаме: штаны с отворотами, рукава на пуговицах. Конечно, не его вина, что мне пришлось довольствоваться выцветшей фланелью, хотя я так надеялась в конце утомительного дня понежиться в кружевной парижской роскоши. Но неужели Бен обязательно должен выглядеть в спальне этаким джентльменом, который сейчас насладится последней сигарой, после чего, словно ниоткуда, возникнет лакей и уложит его в постель?
      Я вздохнула.
      – Наверное, тётушка Лулу решила принарядиться.
      – Но твоя ночная рубашка ей велика.
      – Верное замечание, хотя и не очень-то деликатное.
      – Элли!
      – Прости. Я знаю, что со мной трудно.
      Я подошла к зеркалу и в сердцах шлёпнула на лицо ночной крем, будто украшал подгоревший торт.
      – Размер её не волнует. Мы оба прекрасно знаем, что тётушка Лулу ворует всё, что плохо лежит, вовсе не потому, что забыла дома свои пожитки. Нет, моя драгоценная родственница сгорает от желания поиграть в шаловливую девочку, которая обожает строить козни взрослым.
      – Ты всё ещё сердишься на неё из-за серебряной пудреницы.
      Бен обнял меня сзади и прижался подбородком к аварийному вороньему гнезду.
      – Ещё как сержусь! Красивая была пудреница, более того, ты подарил мне её на годовщину нашей свадьбы. Тётушка Лулу получила бы по заслугам, если, копаясь у нас в доме, обнаружила бы в пудренице мерзкий высохший палец святого Этельворта. Наверняка решила бы, что это кусок Харриет, который почему-то не превратился в пепел; может, хоть это её остепенит. А теперь чёртов мистер Прайс заполучил и прах, и бесценную раку, а бедная фрау Грундман вернётся домой ни с чем.
      Я втёрла последнюю порцию ночного крема и закрыла баночку крышкой.
      – Знаешь, мы не можем с уверенностью утверждать, что в дом проник именно мистер Прайс. – Бен отошёл от меня. – Мы зациклились на этом человеке только потому, что он пытался вчера пробраться в дом.
      – И у него был пистолет, – заметила я.
      – Знаю. – Бен лёг на кровать и заложил руки за голову. – Но давай не будем забывать, что мы имеем дело с целой шайкой подозрительных личностей. Возьмём, например, леди Гризуолд. Ты не считаешь, что её светлость пойдёт на всё, чтобы помешать сэру Касперу испытать свою веру в чудо и забраться ночью к ней в постель?
      – Да, но леди Гризуолд повредила ногу.
      – Или делает вид, что повредила.
      – У меня постоянно стоит перед глазами картина, как её светлость сталкивает машину с обрыва.
      – А утром она вполне могла подослать к нам мистера Джарроу.
      – Не исключено. – Я перетянула волосы резинкой, нырнула под одеяло и прижалась к Бену. – Ты знаешь, мне пришло в голову, что враждебность, с которой мистер Джарроу относится к леди Гризуолд, – всего лишь обратная сторона влюблённости. А на самом деле он мечтает услужить ей, и любая просьба, пусть даже криминального толка, вызывает у мистера Джарроу приступ ликования. А может, им руководит сугубо меркантильный мотив – угождать во всём своему работодателю в надежде со временем получить солидную долю наследства. Он вполне мог забраться к нам и похитить раку по просьбе сэра Каспера, а вовсе не леди Гризуолд. И давай не забывать о мисс Финчпек, хотя мне трудно представить, как Тимотия влезает в окно нашей гостиной.
      – Если бы мы обратились в полицию, возможно, всё и выяснили бы.
      Бен потёр глаза.
      – Мы ведь уже обсудили этот вопрос, дорогой. Мы не можем обратиться в полицию по той же причине, по которой Хопперы никак не могут решить, стоит ли им идти в участок и сообщать, что упавшая с обрыва машина принадлежит их кузине Харриет. Они боятся, что их привлекут как соучастников. А я боюсь за папу, если он откровенно признается, что контрабандой доставил из Германии бесценный антиквариат. Откуда нам знать, сочтёт ли его полиция пешкой в чужой игре? Тем более сейчас, когда в Читтертон-Феллс произошёл подозрительный несчастный случай. Кроме того, не забывай, что папа не в состоянии вернуть похищенную ценность. Она ведь исчезла! Что подумает полиция? Да они вообще способны заподозрить папу в том, что он подстроил аварию. Поссорился с сообщницей и решил убрать её. И если уж на то пошло, даже у нас нет стопроцентной уверенности, что папа не выходил из дома. А ещё есть миссис Эмблфорт.
      – Она-то тут при чём?
      – Кэтлин может счесть своим моральным долгом поведать полиции о поведении папы в ту ночь, когда она пришла сюда в поисках мужа. Очевидно, она нашла его очень странным, если уж рассказала об этом своей племяннице Рут.
      – На мой взгляд, пора бы ей привыкнуть к странному поведению мужчин после стольких лет замужества. Твой отец и вполовину не такой сумасшедший, как его преподобие.
      – Да, но мы все склонны закрывать глаза на недостатки наших супругов.
      – Спасибо на добром слове, Элли.
      – Я имею в виду, что эксцентричность, которая придаёт очарование родному мужу, выглядит совершенно иначе, если замечаешь её у незнакомца. Тут от страха впору залезть на стену. Думаю, Кэтлин Эмблфорт до смерти испугалась, что папа изнасилует её прямо у меня на глазах. Вряд ли она питает к нему добрые чувства. По тому, как Кэтлин пытается подыскать мужа для Рут, у меня сложилось впечатление, что у неё несколько старомодные представления о браке: мол, женщинам брак требуется исключительно для респектабельности, а мужчинам нужно, чтобы кто-то о них заботился.
      – Я вот о чём думаю, – пробормотал Бен сонным голосом.
      – О чём?
      – Может, это вовсе не тётя Лулу?
      – Что – не тётя Лулу?
      Он силился открыть глаза, но его речь становилась всё невнятнее.
      – Я хочу сказать, может, это не она взяла твою ночную рубашку. Что, если твоя ночнушка мирно висит в шкафу?
      – Нет. Я везде посмотрела. Обшарила все углы! Выпотрошила туалетный столик и гардероб! Очень любезно с твоей стороны, что ты стремишься отвести от моей родственницы подозрения, но её поведение переходит все границы. Я люблю тётушку Лулу, но ведь это она свистнула пудреницу и только из сострадания к пае рассталась со своей добычей. В отличие от Фредди, который по-настоящему расстроился. Честно говоря, я думаю, он готов связаться со своим адвокатом и оформить опекунство. Я попросила его не торопиться, вдруг произойдёт какое-то событие, способное привести тётушку в чувство…
      Приглушённый храп сообщил, что я разговариваю сама с собой. И как это водится у женщин, тотчас обвинила себя в том, что не смогла удержать внимание мужа. Даже на краю пропасти я останусь занудой!.. Но не всем же рождаться такими обворожительными, как Харриет Браун.
      Я как можно красноречивее повернулась на бок и даже пару раз ткнула подушку, получив в ответ лишь нечленораздельное сонное бормотание. Ничего не оставалось, как попытаться заснуть. Выключив ночник, я закрыла глаза.
      Сон не шёл. Интересно, были ли Харриет и герр Фелькель любовниками и возражала ли против этого фрау Фелькель? Или их связывало лишь давнее деловое партнёрство? Сплочённая бригада воров, промышляющая заказами богачей, которые желают пополнить свою коллекцию очередной ценностью… Действительно ли у Харриет впервые проявился интерес к такого рода деятельности, когда она работала в клинике Оклендса и подслушала, как «выздоравливающие» мошенники делятся своими профессиональными приёмами? Неужели Харриет и в самом деле решила, что это наилучший способ без радикулита и отложения солей обеспечить себя и любимых кузенов Хопперов? Сэр Каспер вряд ли узнал её имя в агентстве по трудоустройству, но он светский человек, точнее, был им когда-то, и вполне мог наткнуться на знакомого, который слышал про мошенника, готового за кругленькую сумму похитить хоть Тадж-Махал. Да ещё доставить в праздничной упаковке с бантиком.
      Нет, это невозможно, так мне никогда не заснуть! Я осторожно выбралась из постели, нашарила тапочки и на цыпочках прокралась к двери. На стуле валялся халат Бена. Сграбастав его, я выскользнула в коридор.
      У лестницы я притормозила, чтобы накинуть халат и подпоясаться. А то бы наверняка поставила жирную точку в сегодняшнем дне, споткнувшись и свернув себе шею. И моё бездыханное тело добавило бы головной боли полиции. Я непроизвольно оглянулась на дверь в комнату отца. Она была слегка приоткрыта. Должно быть, Бен забыл притворить.
      Даже в мыслях не держа, что папы в кровати нет, я шагнула к двери, одним глазком заглянула в щелку и онемела. Одеяло было откинуто, одежда, висевшая на стуле, исчезла. Так же как и туфли, стоявшие рядом с кроватью. Какая-то сила потянула меня к окну. И зачем только понадобилось селить его в комнате с чудесным видом?! А также с чудесным обрывом, который начинается сразу за подоконником… Может, шум прибоя позвал его во сне? Или нежный, манящий голос призвал утопить свои печали раз и навсегда?..
      Дрожащей рукой я отдёрнула шторы. Луна сидела на ветвях старого дерева, словно разжиревшая ночная птица. А на дорожке стоял мой бедный отец.
      Не помню, как я преодолела лестницу и выскочила за дверь, но уже через минуту, ухватив папу за руку, я волокла его куда-то в темноту. Опомнившись, я замедлила шаг. В воздухе стояла промозглая сырость, но я не ощущала холод. Чувство невыразимого облегчения согревало получше, чем одеяло или свитер.
      – Я проснулся и больше не смог заснуть, Жизель.
      – Понимаю, папа.
      Может, предложить ему вернуться в дом и выпить чего-нибудь горячего?
      – Вот я и вышел на улицу поговорить с твоей матерью…
      – Поговорил?
      – Многие годы я часто так делал. Выходил на прогулку и представлял себе, как она идёт рядом, взяв меня под руку, так же, как ты сейчас. Я не часто говорил о ней. Поначалу это было слишком больно, а потом я обнаружил, что предпочитаю не делить её с другими. Конечно, это эгоистично с моей стороны, но я всегда был человеком, который в первую очередь думает о себе. Вспомни, как я поступил с тобой, скрывшись из дома, когда тебе было всего семнадцать.
      – В отличие от многих других родителей ты не хотел, чтобы я шла вместе с тобой по трясине отчаяния.
      – Можно и так на это взглянуть.
      Папа немного приободрился.
      – На прошлое всегда надо смотреть сквозь розовые очки.
      Мы дошли до домика Фредди и повернули назад.
      – Кто тебе это сказал, Жизель?
      – Ты. Много раз говорил, когда я была маленькой.
      – Я был молодым глупцом. – Папино лицо, освещённое призрачным сиянием луны, выражало безмерную скорбь. – А теперь стал старым глупцом. Как мог я так слепо и так болезненно любить Харриет?
      – Ты увидел в ней что-то хорошее. Что-то такое, что не сумели уничтожить ни Фелькели, ни преступная жизнь. Так сказала бы моя мама.
      Он жалобно посмотрел на меня:
      – Откуда ты знаешь?
      – Потому что я тоже часто с ней разговариваю.
      Я потянулась к отцу и поцеловала в щёку. А когда мы свернули на дорожку к дому, нас встретил ласковый свет, струившийся из кухонного окна. Фрау Грундман занимала свою бессонницу тем, что готовила на завтрак блюдо по рецепту Бена из его ещё не написанной книги.
      Очутившись в постели, я закрыла глаза с надеждой, что все привидения, забредшие в наш сад, тоже угомонились и с лёгким сердцем отправились спать.

      Вечером следующего дня в церкви Святого Ансельма яблоку негде было упасть. В вечерней службе в память о недавней жертве автомобильной катастрофы пожелал участвовать почти весь приход.
      Обитатели Мерлин-корта прибыли за каких-то две минуты до назначенного времени и вынуждены были приткнуться кто куда смог. Папа, которому требовалось как минимум два места, несколько раз прошёлся взад и вперёд по проходу, прежде чем углядел свободный кусочек скамейки. Громовым голосом, от которого задрожали стропила, он объявил, что это никуда не годится, когда человек впервые за двадцать лет заходит в церковь и не может найти, где бы пристроиться. И я вовсе не съёжилась от смущения, нет, напротив, я была горда за папу. Ведь у него были все основания полагать, что женщина, погибшая в катастрофе, – не кто иная, как его возлюбленная, но вместо того, чтобы предаваться отчаянию, он покрикивает на окружающих.
      Но вот наконец публика расселась, и тут же все головы дружно повернулись в сторону дверей. Каталку леди Гризуолд толкала по проходу улыбчивая Сара, внучка старика Нэда. Девушка так и лучилась здоровьем и нахальством. Впрочем, куда уж нахальнее, чем появиться в церкви её светлости?! Если, конечно, это она убила Харриет…
      Полночи я лежала без сна, в третий или четвёртый раз перебирая все обстоятельства загадочной истории. Неужели эта красивая женщина позапрошлой ночью выскользнула за ворота Старого Аббатства, чтобы перехватить Харриет, прежде чем та вручит урну сэру Касперу? И как её светлость повредила ногу: во время борьбы с Харриет на дороге или когда сталкивала машину с обрыва? И что она сделала с Харриет? Треснула её камнем по голове?.. И почему леди Гризуолд прибыла в инвалидной коляске, а не на костылях? Не играет ли она на публику, чтобы вызвать сочувствие?
      На время мысленно отодвинув её светлость в сторонку, я рассмотрела остальных подозреваемых. Кто же убийца?!
      Ночью меня даже посетила безумная мысль, уж не замешана ли в деле смешливая Сара… А что? Порхает себе по дому с метёлкой для пыли, хихикает да мотает на ус, что к чему. А потом – раз, и сообщила своей закадычной подружке Рут о грядущем прибытии мощей. И дурнушка Рут, испугавшись, что эпоха святого Этельворта вот-вот завершится, а её отправят трудиться секретаршей, решила принять меры. Вскочила на велосипед и рванула к обрыву подстерегать курьера со святыми мощами. Когда же Харриет остановилась, девушка невинным голоском объяснила, что, мол, прогуливала собаку, да та взяла и сбежала… Но даже в три часа ночи подобная гипотеза показалась мне несколько натянутой.
      Кто имел самый серьёзный мотив противиться возвращению снятых мощей, так это мисс Финчпек. Эта унылая особа вряд ли мечтает, чтобы в Старом Аббатстве завёлся наследник. Я, конечно, сознавала, что Тимотия вполне могла намеренно продекламировать вчерашний зловещий монолог, дабы ввести нас с Нэдом в заблуждение. Возможно, мисс Финчпек понадеялась, что если услышат, как она обвиняет кого-то в убийстве, то её тут же вычеркнут из списка подозреваемых. Вот только как быть с впечатлением, которое на меня произвела сестра сэра Каспера? Ведь наверняка долг перед семьёй для неё превыше всего. И какую бы неприязнь или даже ненависть мисс Финчпек ни испытывала к нынешней леди Гризуолд, она не станет тревожить покой своих высокочтимых предков.
      Оставался ещё мистер Джарроу. Этот человек с неестественно огромными усами мог замыслить похищение урны, после того как понял, что это на самом деле рака, за которую можно выручить неплохие деньги. Хотя, возможно, он действовал из любви к леди Гризуолд…
      Я пошевелила онемевшей ногой и переключилась на мистера Эмблфорта. Викарий питал почти маниакальное пристрастие к святому Этельворту. На его столе лежало письмо от отца Бергдоффа. Возможно, они много лет вели переписку по поводу святого, и не исключено, что даже стали друзьями. А если так, то немецкий священник наверняка сообщил английскому собрату об исчезновении раки с мощами.
      Последним, хотя, разумеется, отнюдь не самым маловероятным подозреваемым в моём списке числился безликий мистер Прайс. Может, несмотря на все усилия отца Бергдоффа, весть о краже раки всё-таки просочилась в криминальную среду? Кто такой мистер Прайс? Вор-профессионал? Или наёмный киллер? И не убил ли он Харриет, чтобы наконец добраться до бесценной раки?
      В чувство меня привели звуки органа. Я встряхнулась и обнаружила, что один из подозреваемых, мистер Эмблфорт, неторопливо вышагивает к кафедре. Викарий занял своё место и заговорил:
      – Дорогие друзья…
      Его седые волосы стояли дыбом, а взгляд, после некоторых колебаний, остановился, словно муха, которую уже неоднократно прихлопывали, на черноволосой голове её светлости.
      – Дорогие друзья… Сегодня я стою перед вами, смиренно склоняясь перед тем уважением, которое мне оказали этой щедрой наградой. Я бесконечно тронут вашим великодушным признанием моих усилий, направленных на возрождение интереса к святому Этельворту. Я знаю, что есть множество более достойных соискателей, которым вы могли бы оказать эту честь. И тем не менее я горд за то, что стало делом моей жизни и доставило мне неописуемое удовольствие. Однако я сознаю, что временами пренебрегал своими обязанностями – перед своей женой Кэтлин и перед прихожанами. И сегодня я принял решение уйти с поста летописца земного существования святого Этельворта и сосредоточиться на обязанностях мужа и священнослужителя. Аминь. – Мистер Эмблфорт проворно соскочил с кафедры и чуть ли не вприпрыжку умчался прочь.
      На том поминальная служба по жертве автокатастрофы завершилась. Недоумённо переглядываясь, прихожане потянулись к выходу. В полудюжине голов впереди меня маячил Фредди, рядышком весело подпрыгивали светлые кудряшки – тётя Лулу тоже почтила церковь своим присутствием. А вот и Бен, его точеный профиль мелькнул сбоку. С другой стороны я углядела фрау Грундман, за которой плёлся папа. А где Рокси? Что с ней? Уж она-то никогда не пропускала воскресных проповедей, а сегодняшний день особенный… Может, наша доблестная миссис Мэллой слегла с приступом сценического мандража? Не стоит ли выслать за Рокси «скорую помощь», чтобы доставить её к церковному залу, где через полчаса должна начаться репетиция?..
      Часть прихожан, раскрыв зонты, разбрелись по прилегающим к церкви переулкам, но многие двинулись к пристройке, где располагался церковный зал. Стандартное современное строение лепилось к старинной церкви с таким видом, будто его могли в любую минуту попросить отсюда.
      Прошло уже несколько лет с тех пор, как при церкви Святого Ансельма в последний раз ставили спектакль. Поэтому нет ничего удивительного, что многие жители Читтертон-Феллс воспользовались возможностью спрятаться от дождя именно в церковном зале, где вскоре должна была начаться генеральная репетиция завтрашнего спектакля. До поднятия занавеса ещё оставалось около получаса, так что было время посудачить и перемыть косточки соседям.
      Я перехватила взгляд Кэтлин Эмблфорт, которая суетилась внизу, проверяя светильники рампы. Странно, но, похоже, Кэтлин вовсе не рада скоплению публики. От Фредди и миссис Мэллой я знала, что на генеральную репетицию принято зазывать родственников и друзей, дабы актёры почувствовали аудиторию. Казалось, чем больше публики на репетиции, тем меньше будут волноваться актёры на премьере… Впрочем, нет, у нас же не Лондон, и те, кто посмотрит спектакль сегодня, вряд ли с готовностью выложат денежки завтра, а значит, выручка от представления окажется меньше… Если, конечно, пьеса не поразит воображение зрителей настолько, что им захочется прийти ещё раз. Но по поникшему перу на шляпке Кэтлин чувствовалось, что она не питает больших надежд на грандиозный успех своего творения.
      Я принялась выискивать знакомые лица. Вот Наяда Шельмус, Мэрилин Монро нашей деревушки. А вон Фриззи Таффер, гордая родительница юной Венеры, которая играет в спектакле горничную. Рядом Кларисса Уитком, милая дама, недавно обручившаяся с полковником Лестер-Смитом. Кстати, Лестер-Смит играет майора Викториуса. Кларисса держала на поводке норфолкского терьера. Я уже собралась пересечь зал, чтобы поболтать со знакомыми, как кто-то робко похлопал меня по плечу. Обернувшись, я обнаружила перед собой троицу Хопперов, выстроившихся по росту.
      – Мы должны были прийти ради Харриет, – сказал Сирил.
      – Ради дорогой Харриет, – сказала Дорис.
      – Нашей самой дорогой Харриет, – сказала Эдит.
      – Мы думали, что священник помолится за неё, – начал новый круг Сирил.
      – Было бы хорошо, если б он хотя бы упомянул её имя.
      Вид у Дорис был такой, словно по её румяным щекам вот-вот покатятся маленькие деревянные бусинки-слёзки. Я поспешила объяснить, что жертва катастрофы ещё официально не опознана.
      – Вы разве не известили полицию, что это машина вашей кузины?
      Но ответить они не успели, так как появился Бен, сунул мне в руки стакан лимонада и оттащил в сторону, кинув многозначительный взгляд на Хопперов. Те не отставали ни на шаг.
      – Элли, я только что говорил с полковником Лестер-Смитом. Он разжился информацией из нашего вездесущего источника. Миссис Поттер утверждает, что на месте аварии найдено ещё одно тело, на этот раз мужское. Предполагают, что мужчина сумел выбраться через разбитое окошко, но затем скончался от тяжёлых травм. Его обнаружили вчера вечером, неподалёку от места падения автомобиля.
      – Мужчина! – На моём лице отразилось точно такое же недоумение, как и на лицах Хопперов. – Но кто это может быть?!
      – Видишь ли, это всего лишь безумная догадка. – Бен отобрал у меня стакан с лимонадом, пока я его не уронила, – но я подумываю о герре Фелькеле.
      – Не такая уж безумная. Герр Фелькель после встречи с моим отцом вовсе не исчез с лица… – я замолчала.
      К нам с рассеянным видом приближалась Кэтлин Эмблфорт. Сейчас она более чем когда-либо походила на хрестоматийный вариант жены приходского священника. Скромный твидовый костюм и незатейливая шляпка из коричневого фетра с одиноким пером. Никаких фруктов и никаких халатов, всё благопристойно и респектабельно.
      – Вот вы где, Элли. – Её кривую улыбку трудно было назвать лучезарной. – Вас-то я и ищу. – Кэтлин не обращала никакого внимания на Бена и Хопперов. – Вы ничего не слышали о миссис Мэллой?
      – Нет. – Краем глаза я видала, как тётушка Лулу разговаривает с полной дамой в верблюжьем пальто. Дама кого-то напоминала, но пришлось переключиться на Кэтлин. – А что случилось? Разве миссис Мэллой ещё не пришла?
      Кэтлин уныло покачала головой:
      – Последние пятнадцать минут я только и делаю, что пытаюсь до неё дозвониться.
      – Возможно, она отправилась в Мерлин-корт, чтобы побыть немного в тишине. Если хотите, я могу туда позвонить.
      – Вы так добры, Элли! Настоящий ангел. Миссис Поттер не устаёт повторят всем и каждому, с какой охотой вы помогли нам с реквизитом.
      – Правда?
      – Она до сих пор не может прийти в себя от того, что ей разрешили покопаться у вас дома и взять всё, что она пожелает. Разумеется, вещи будут возвращены в целости и сохранности! Миссис Мэллой была так любезна, что передала миссис Поттер ваши слова, и…
      Я тоже не могла прийти в себя, но разбираться с собственными чувствами было недосуг. Казалось, Кэтлин Эмблфорт вот-вот упадёт с рыданиями в мои объятия. Да и что тут удивительного? Сначала более чем странная проповедь супруга, а теперь ещё и треволнения из-за пропавшей Рокси Мэллой. Её гордость будет жестоко уязвлена, если генеральная репетиция с треском провалится.
      Кое-как успокоив Кэтлин, я вышла в вестибюль, где имелся телефон, и уже собиралась снять трубку, когда дверь отворилась. Моё сердце радостно подпрыгнуло. Ну конечно же, это Рокси!
      Но я ошиблась. На сей раз кресло-каталку леди Гризуолд толкал мистер Джарроу. Пришлось пробормотать сочувственные слова по поводу травмированной ноги её светлости.
      – Боюсь, это не самая серьёзная моя неприятность. – Она, как всегда, была холодна, но любезна. – Оказалось, что я повредила ещё и спину. Возможно, придётся сделать операцию. Боль не утихала до вчерашнего дня. Вероятно, вы уже слышали, как это случилось. И Нэд, и Сара на редкость болтливы.
      – Нэд действительно сказал мне, что вы пытались помочь сэру Касперу подняться по лестнице, когда ему стало плохо. – Я помешкала, потом спросила: – Вашему мужу лучше?
      – Доктора не питают особой надежды. Говорят, что он протянет самое большее несколько недель, от силы месяцев.
      Таким же тоном её светлость могла сказать, что вряд ли распогодится ко второй половине дня. Я выразила сожаления и надежду, что хотя бы у неё дела скоро пойдут на поправку. После чего мистер Джарроу качнул в мою сторону жутковатыми усами и вкатил леди Гризуолд в зал.
      Набрать номер Мерлин-корта я опять не успела – кто-то коснулся моего плеча.
      – Как насчёт того, чтобы вам погадала настоящая цыганка?
      Голос был тем же самым, как и лицо. Разве что губы сейчас накрашены, да веки подведены зелёными тенями. Всё то же верблюжье пальто… правда, волосы казались более ухоженными.
      – Меня ваши россказни совершенно не интересуют!
      Я удивилась твёрдости своего голоса.
      – А зря, мадам, потому что я припасла для вас очень важное предсказание. Если вы не уговорите отца отдать урну, вас ждёт нечто похуже, чем чёрные кошки и разбитые зеркала.
      – Она называется ракой.
      – Именно. – Цыганка достала из кармана пачку сигарет, спички и закурила. – Не правда ли, очень удачно, что мы друг друга понимаем?
      – А кому мой отец должен её передать?
      Меня всю трясло, но внешне я сохраняла спокойствие.
      – Мне, конечно, мадам, кому же ещё.
      Она бросила спичку на пол и выпустила дым мне в лицо.
      – Вам? А кто вы?
      – У меня много имён. По одному на каждый день недели.
      – И одно из них Харриет?
      – Милое имя, не так ли? – Её улыбка выглядела искренней. – Мне кажется, оно подходит к платиновым волосам, платьям из синего шёлка и сапфировым серёжкам. Но ни к чему забивать себе голову всякой ерундой. Не сомневаюсь, что у вас в последнее время было по горло забот с вашим папочкой, который льёт слёзы всюду, где только можно, и с утра до ночи распинается по поводу своей великой любви! Ну да ладно, меня это не касается. Но советую проявить благоразумие и быть наготове, когда я вновь свяжусь с вами. А это случится скоро, очень скоро. И помните, если вздумаете хитрить и откажетесь играть по моим правилам, то пострадает отнюдь не вы. Пострадает ваш смазливый муженёк или кто-нибудь из ваших восхитительных деток. А пока может спокойно сидеть и смотреть спектакль. И не вздумайте даже пикнуть! Иначе пожалеете, ох как пожалеете! Я это вижу в своём магическом кристалле.
      Прежде чем я успела разомкнуть онемевшие губы, дверь вновь отворилась и вплыла миссис Мэллой. Цокая каблуками-кинжалами, она устремилась ко мне. Я опомнилась и перевела взгляд на псевдоцыганку, но та уже исчезла. В дверях, ведущих в зал, мелькнуло коричневое верблюжье пальто.
      – Кэтлин Эмблфорт боялась, что вы не придёте.
      – Это не причина выглядеть так, словно вы сейчас развалитесь на мелкие кусочки, миссис Х. Вы меня знаете, я профессионал всегда и во всём. Только покажите мне, где сцена, и Бастинда Стилуотерс явит вам свой ужасный лик прирождённой злодейки! – И Рокси изогнулась под совершенно немыслимым углом. – Пожелайте мне удачи!
      Она собралась было выйти в ту же дверь, в какую вошла, но, по счастью, в вестибюль выскочила Кэтлин и препроводила свою артистку в сторону сцены. Каким-то чудом я сумела добраться до кресел и сесть, прежде чем мне отказали ноги. Оцепенев от ужаса, я лихорадочно соображала, что же приготовила «цыганка» к этому представлению? И как она может быть Харриет? Ведь Харриет погибла в аварии!
      Занавес слегка раздвинулся, и на авансцену вышла Кэтлин, дабы объявить, что на репетиции антракта не предполагается. Занавес медленно поднялся, и зрителям предстала миссис Мэллой, которая сидела за письменным столом в моей пропавшей ночной рубашке.
      – И как прикажете написать письмо отравленным пером? – Рокси-Бастинда вскинула голову и с возмущением оглядела аудиторию. Речь её была невнятной, и даже я в своём потрясённом состоянии поняла, что миссис Мэллой не просто выпила, она напилась. – Взгляните, что мне дали! Ручку, – она гневно взмахнула ею, – в которой нет ни капли мышьяка или цианида! По-моему, этого достаточно, чтобы прийти в ярость. Как я говорю миссис Х. семь дней в неделю, если хотите, чтобы работа спорилась, надо иметь нормальные инструменты. Что это ещё за шум, а? Кто там дрыгается?
      Дрыгался Фредди, точнее, стучал в бутафорскую дверь. В следующий миг дверь отвалилась, и мой драгоценный кузен невозмутимо перешагнул через неё.
      – Приветствую, миссис Стилуотерс! – Его голос долетал до самых дальних могил на церковном кладбище. Фредди продолжал чеканить слоги так, словно каждый из них мог оказаться последним в его жизни: – Или мне дарована редкая привилегия обращаться к вам по имени?
      – Можешь называть меня как в голову взбредёт, только не мамашей.
      – Меня зовут Реджинальд Рейкхелл…
      – Да будет тебе! – фыркнула миссис Мэллой. – Ты Фредди Флеттс. И если бы я была твоей мамашей, то не посмотрела бы на твой рост и дала тебе хорошую затрещину, чтобы не врал людям, которые пришли тебя послушать. – Она вновь уставилась на зрителей: – Эй вы, не хотите подбодрить его смешками, а? Тухлые яйца-то захватили?
      На мгновение я даже позабыла о собственных бедах. Неужели спектакль ждёт грандиозный провал?!
      Но уже через секунду я вернулась к своим баранам, то бишь вопросам. Если Харриет не скончалась в результате аварии, как предполагают, по их уверениям, Хопперы, то что за женщина погибла? Можно ли по-прежнему считать, что собрат незнакомки по несчастью – это герр Фелькель? Где же Бен? А, вон он… Интересно, сколько ему понадобится времени, чтобы добраться до меня, когда опустят занавес? И что стряслось с Кэтлин Эмблфорт? Неужели её настолько впечатлило то, как миссис Мэллой переработала свою роль, что бедная авторша не в силах остановить репетицию?
      Начался второй акт, и моё внимание привлекли книги, выстроенные на бутафорской каминной полке. Где-то я их уже видела, например, вон ту, в сине-белой суперобложке. Ну да, видела… Это же кулинарная книга моего мужа, которую Бен написал вскоре после нашей свадьбы. Я тупо размышляла, как же книга перенеслась из кабинета Бена на сцену церковного зала. Догадка была сродни гениальному озарению. Миссис Поттер! Старая перечница конфисковала кулинарный шедевр моего супруга вместе с остальными книгами и бог его знает с чем ещё! Наверное, миссис Поттер нагрянула в Мерлин-корт за реквизитом, меня не застала, а Рокси Мэллой позволила ей шастать по всему дому и хватать что под руку подвернётся. Ладно, теперь уже ничего не попишешь. Вряд ли здесь есть какая-то связь с предсказаниями цыганки. Выполнит ли эта женщина свою ужасную угрозу?..
      Тем временем на сцене дело дошло до третьего акта. Я пребывала в полном оцепенении. По крайней мере, именно так полагала, пока не увидела, чтокрасуется на каминной полке рядом с книгами. По пьесе там должна была стоять индийская ваза, в которой находилось доказательство вины Бастинды Стилуотерс. Ваза досталась Реджинальду Рейкхеллу в наследство от майора Викториуса. Я приподнялась и тут вспомнила, что должно произойти дальше. Миссис Мэллой рассказывала, что Бастинда выудит откуда-то пистолет и расстреляет вазу! А та разлетится на мелкие кусочки. Но ведь из бутафорского пистолета нельзя никого и ничего расстрелять… А-а, понятно, должно быть, кто-то просто спихнёт вазу с полки…
      И в эту минуту миссис Мэллой, она же Бастинда Стилуотерс, направила на урну – и я едва не закричала от ужаса! – маленький, почти игрушечный пистолет мистера Прайса. Значит, миссис Поттер реквизировала не только книги! За книгами она обнаружила урну и решила, что мы спрятали посудину по причине её крайнего уродства, а потому не расстроимся, если этот безобразный горшок принесут в жертву святому искусству. Что касается оружия… Да разве не выспрашивала Кэтлин, не завалялась ли у нас зажигалка в форме пистолета?..
      Я открыла рот, но не смогла издать ни звука. Но этого и не требовалось. Своды церковного зала огласил сдвоенный яростный вопль. Я вышла из ступора и огляделась.
      Бесновались давешняя дама в верблюжьем пальто и мистер Прайс!
      Миссис Мэллой так испугалась их яростных криков, что непроизвольно взмахнула рукой с оружием, грохнул выстрел, и пистолет приземлился прямиком в руки моего отца.
      Быстренько поблагодарив Господа за то, что даровал моему папе таки длинные руки, я начала пробираться по ряду, наступая на чьи-то ноги. А папа был великолепен! Каждое его движение излучало уверенность. Он повернулся к негодяям. И на этот раз не стал изливать чувства. И даже не начал выкрикивать имя Харриет, хотя для этого имелись все основания, ведь Харриет собственной персоной огромными скачками неслась к сцене.
      Тут и Хопперы разом вскочили со своих мест.
      – Это жена герра Фелькеля! – крикнул Сирил, показывая на цыганку.
      – Это так! – Эдит кивнула деревянной головой.
      – Совершенно верно! – поддержала Дорис. – Я помню, как Харриет однажды приводила к нам фрау Фелькель и эта дама нам совсем не понравилась.
      – Она над нами смеялась! – согласился Сирил. – А сейчас она не смеётся, правда?

      – Тебе придётся рассказывать мне всё очень и очень внятно, Элли. Ночью я едва прилёг и теперь засыпаю на ходу.
      Было ясное утро. Фредди сидел у нас в кухне за столом, уплетая уже третий кусок восхитительного яблочно-ежевичного пирога, испечённого фрау Грундман. Он заслужил того, чтобы как следует ублажить свою ненасытную утробу. Ещё бы, кузен большую часть последних суток провёл выслушивая слёзные уверения своей вороватой родительницы, что, мол, до смерти испугавшись во время репетиции, она навсегда излечилась от клептомании.
      – Кем была та цыганка?
      – Анной Фелькель, – ответила я.
      – Жена герра Фелькеля?
      – Вдова. Герр Фелькель вместе со своей матерью погиб неподалёку от Старого Аббатства. Его тело нашли не сразу, каким-то непостижимым образом он умудрился вылезти из разбитой машины и забраться в грот, в нескольких ярдах в стороне от места аварии. Было темно, и, как мне кажется, спасатели решили, что вряд ли кто мог выжить после такого удара.
      – Погоди, погоди! – Фредди дёрнул себя за бородёнку – верный признак замешательства. – Ты говоришь, что в машине вместе с герром Фелькелем находилась его родственница?!
      – Совершенно верно. Экономкой, старухой в чёрном, о которой рассказывал пап, была мать герра Фелькеля. Эта она провела его в комнату с портретом мёртвого кота.
      – Но, кузиночка, ты ничего не путаешь?
      Я нахмурилась, и Фредди поспешил продолжить:
      – Мне казалось, что в катастрофе погибла Харриет!
      – Так думали Хопперы, потому что у Старого Аббатства разбилась её машина, но бедная Харриет к тому времени уже была мертва. Чета Фелькелей расправилась с ней ещё в Германии.
      – И когда ты всё это выяснила? – Фредди, чувствуя, что надо как следует подкрепиться, осушил свою чашку и проворно сцапал мою.
      – Вчера вечером, в полицейском участке, – подхватил Бен, помешивая какое-то варево в кастрюльке. Фрау Грундман поделилась с ним рецептом, и Бену не терпелось воплотить его в жизнь. Он пообещал Урсуле, что в случае успеха непременно включит рецепт в свою новую книгу. – Полисмены были очень обходительны с Морли, он ведь им здорово помог в церковном зале.
      – Инспектор сказал папе, что знавал людей, которые схлопотали двадцать лет за решёткой по собственной глупости. Правда, при этом он хитро улыбался. – Тут я тоже невольно улыбнулась. – А племянник миссис Поттер, тот, что служит в полиции, всё угощал нас чаем с булочками. Это всё-таки Читтертон-Феллс. Даже в полицейском участке люди ведут себя дружелюбно и непосредственно. Хотя не думаю, что фрау Фелькель здесь понравилось.
      – Есть в щёлканье наручников что-то такое, что разрушает чувство единения с другими, – прочавкал Фредди.
      – Тем не менее вряд ли кто-нибудь из нас пожалеет эту неприятную во всех отношениях даму.
      Бен перелил содержимое кастрюльки в форму для выпечки и обильно посыпал сверху промасленными хлебными крошками.
      – Полагаю, что именно ей принадлежали окурки, которыми, по словам отца, провоняла комната в тот день, когда герр Фелькель поведал ему о гибели Харриет. Помнится, он ещё сказал, что фрау Фелькель нездоровилось и она не смогла выйти к нему. – Я зябко поёжилась. – Бедная, бедная Харриет. Мне так жалко её… Когда сэр Каспер заказал ей кражу мощей святого Этельворта из церкви в Летцинне, он и понятия не имел, что они хранятся в раке. В Старом Аббатстве мощи держали в обычном деревянном ящичке. Харриет полагала, что тихонько стащит ящичек и сунет его в свою сумку, но выяснилось, что это невозможно. Рака оказалась слишком велика, и таможенники наверняка заинтересовались бы ею. Требовался человек с незапятнанной репутацией, который смог бы переправить мощи святого Этельворта в Англию. И такой человек нашёлся. Мало того, что на него никто не обратил бы внимания, так ещё и дочь его проживает в Читтертон-Феллс, по соседству со Старым Аббатством. Мой папа явился для Харриет настоящим даром судьбы.
      – Ага, очень удобно. Морли обливает горшок слезами, прячет в чемодан и доставляет его в нашу деревню, а остальное дело техники. Вот только всё оказалось не так-то просто, да, кузиночка?
      Фредди запихал в рот очередной ломоть пирога. Я вздохнула и продолжала:
      – Бедняжка Харриет! Хопперы сказали, что она устала от своего образа жизни. Харриет действительно была серьёзно больна, и это заставило её многое взглянуть по-другому. Герр Фелькель, узнав, что мощи хранятся в древней раке, потребовал взвинтить цену, но Харриет наотрез отказалась. Она обо всём договорилась с сэром Каспером и хотела сдержать слово. Но, несмотря на свою криминальную профессию, Харриет была очень наивна: она не учла реакции Фелькелей. А они ужасно разозлились и не пожелали удовлетвориться долей в пятьдесят тысяч фунтов: ведь раку можно было продать какому-нибудь не слишком чистоплотному коллекционеру за огромные деньги.
      – Да уж, эти Фелькели были поистине зловещей троицей, – отозвался Бен, усаживаясь за стол. – Судя по всему, главную скрипку играла старуха, но и остальные были ей под стать. Фелькели решили убить Харриет. Анна и Инго убедили её, что было бы неплохо проехаться по дороге, которую затем опишут безутешному Морли. На безлюдном участке машина остановилась, и кто-то из них ударил Харриет по голове. Затем бедную женщину усадили на водительское сиденье, а машину столкнули в реку.
      – Мне хочется думать, что всё произошло быстро и она не мучилась.
      Фредди ласково похлопал меня по плечу и спросил:
      – А что случилось потом?
      – Фелькели действовали по намеченному плану, – ответил Бен. – Полагаю, деловое чутьё подсказало им предложить раку по многократно возросшей цене сэру Касперу, а не стороннему покупателю, поскольку он, будучи заказчиком кражи, находился в уязвимом положении. Кроме того, человек, жаждущий чуда, вряд ли станет мелочиться. Наверное, Фелькели сочли очень умным ходом то, что они позволили Хопперам действовать так, как те условились с Харриет, и забрать урну у старины Морли. В конце концов, кто заподозрит этих простаков в каких-то дурных замыслах?
      – Так каким образом Фелькели, мать и сын, оказались в машине Харриет в тот вечер, когда произошла катастрофа?
      – Очень просто, забрали машину из гаража, – сказала я. – У них был ключ. Фелькели, вероятно, решили, что это безопаснее, чем брать напрокат, ведь тогда их смогут в случае чего легко опознать. Когда мы с папой находились в Старом Аббатстве, позвонила Анна Фелькель и в разговоре с мистером Джарроу договорилась о встрече. Сам мистер Джарроу, как мы и предполагали, действительно по поручению сэра Каспера ездил в Германию, чтобы проинспектировать Харриет. Но, предчувствуя, что сэр Каспер может заупрямиться и отказаться платить кругленькую сумму, Фелькели решили, что на встречу отправится и мамаша Инго, дама, судя по всему, крайне серьёзная. И если всё пройдёт хорошо, они договорятся о передаче урны. В то утро Анна Фелькель побывала в пансионе «На утёсе», дабы повидать Хопперов и посоветовать этим наивным человечкам, как себя вести во время визита в Мерлин-корт. Но она опоздала, Хопперы уже уехали к нам. Именно тогда фрау Фелькель потеряла пуговицу от своего пальто. Позже Дорис пуговицу подобрала и положила в сумочку, собираясь отдать миссис Блум на тот случай, если кто-то из постояльцев будет искать пропажу. Именно эта пуговица и повела меня по ложному пути. Поскольку она в точности совпадала с той, что дала мне цыганка якобы в качестве талисмана, я поспешила сделать вывод, что цыганка – это и есть Харриет.
      – Мне не совсем понятно, почему она заговорила с тобой тогда на площади.
      Бен налили всем чаю.
      – Думаю, это была всего лишь прихоть стервозной особы, – ответила я. Наверное, фрау Фелькель узнала меня по тому семейному фото, которое папа подарил Харриет. Вероятно, эта мысль посетила Анну под впечатлением от рассказа Харриет о встрече с цыганкой. Вот только фрау Фелькель не учла, что Харриет и папе рассказала об этом случае, и ей не пришло в голову, что мы можем насторожиться после такого совпадения. Хладнокровные убийцы, должно быть, обладают непомерным самомнением, которое временами их подводит. Вчера ночью я размышляла, почему Анна Фелькель так забеспокоилась, когда я сказала, что мы собираемся во Францию. Думаю, она испугалась, что, если мы уедем, папа остановится где-нибудь в другом месте и тогда придётся его разыскивать по всей Англии. К тому времени Фелькели наверняка убедились, что Сирил, Дорис и Эдит не из тех, кто способен быстро приспособиться к перемене плана.
      Фредди подался вперёд:
      – Меня терзает один жгучий вопрос. Авария той ночью была случайностью или это убийство?
      – Желая во что бы то ни стало спасти себя от судьбы, которую считала хуже смерти, леди Гризуолд вышла на дорогу, надеясь поговорить с Фелькелями раньше, чем они встретятся с сэром Каспером и мистером Джарроу. Она собиралась уговорить их отдать ей мощи, а драгоценную раку оставить себе, чтобы продать кому-нибудь другому. Когда её светлость внезапно возникла из темноты, машина резко вильнула к краю обрыва. Леди Гризуолд бросилась в другую сторону, упала, подвернула ногу и растянула спину. Мистер Джарроу видел, как она вышла за ворота, и украдкой поспешил за её светлостью. Он и перенёс её в дом. И тут на сцене появляется Тимотия Финчпек. Мисс Финчпек тоже подглядывала за её светлостью. Ей показалось, будто леди Гризуолд столкнула машину с обрыва, но полиция заверила Тимотию, что она выдаёт желаемое за действительно, поскольку тормозной след и прочие свидетельства однозначно указывают на несчастный случай.
      – Вот, собственно, и всё! – заключил Бен мой рассказ и посмотрел на часы.
      – Если не считать того, – напомнила я, – что леди Гризуолд наняла босса мистера Прайса вторично украсть урну. Мистер Прайс должен был похитить сосуд у Харриет и её сообщников, прежде чем они успеют передать урну в жаждущие руки сэра Каспера. Её светлость, возможно, и не верила в легенду о святом Этельворте, но она прекрасно сознавала, какой силой порой обладает самовнушение. Сэр Каспер, предчувствуя близость возвращения мощей старины Ворти, уже начал заигрывать с ней. У него явно наблюдался прилив сил, он даже поговаривал о том, чтобы украсить супружескую опочивальню китайскими фонариками. И это было лишь начало! Представляете, с каким ужасом леди Гризуолд ждала возвращения мощей? Должно быть, дни и ночи она представляла, что станется с её дряхлым супругом, когда святой Этельворт снова поселится в Старом Аббатстве.
      – Печально, когда мужем и женой движут противоположные стремления! – воскликнул Фредди, жадным взглядом шаря вокруг в поисках съестного. – Но эта история может послужить хорошим уроком, если мы только захотим ему внять. Каждый получает от жизни то, за что заплатил! Вот так вот! Полагаю, леди Гризуолд наняла мистера Прайса на денежки, предназначенные для ведения домашнего хозяйства. А этот остолоп взял и всё испортил.
      – Не нужно забывать, что мистер Прайс вовсе не профессиональный преступник, а дворецкий. Бен попал в саму точку. Мистер Прайс только-только ступил на преступную стезю, а с новичка и спрос невелик. А тут, как назло, его шеф получил производственную травму, пытаясь вырвать у папы чемодан. Совершенно неожиданно для себя мистер Прайс выдвинулся на первые роли и, конечно же, растерялся. Неудивительно, что он так неумело накинулся на фрау Грундман. А когда всё-таки дорвался до её холщовой сумки, то обнаружил там лишь банку с капустой. Должно быть, мистер Прайс вообразил, будто мы потешаемся над его непрофессионализмом, и решил потребовать объяснений. Вот он и отправился сначала в церковь на поминальную службу, а потом и в церковный зал, рассчитывая зажать папу где-нибудь в уголке и как следует проучить. Но не тут-то было! Наверное, бедняга на всю жизнь запомнит то потрясение, которое испытал, когда миссис Мэллой принялась размахивать его пистолетом.
      – Отчаяние редко сочетается со здравым смыслом, – добавил Бен. – Вот почему там оказалась и Анна Фелькель.
      – Из её трюка с переодеванием цыганкой можно сделать вывод, что фрау Фелькель – весьма импульсивная особа, склонная к импровизации. – Я встала и потянулась. – Вероятно, именно поэтому Инго не позволил ей поговорить с папой. А после того как герр Фелькель погиб в компании со своей мамочкой-каргой, не осталось никого, кто мог бы сдерживать Анну.
      – Представь только, что почувствовала эта несчастная, когда миссис Мэллой выстрелила и попала в раку! – хихикнул Фредди, выныривая из холодильника.
      – По счастью, от сосуда откололся лишь кусок глины. Будем надеяться, что отец Бергдофф вернёт её назад в целости и сохранности, после того как здешние власти покончат с формальностями.
      Фредди, нагрузившись увесистыми свёртками с едой, двинулся к двери. Мы с Беном помахали ему вслед.
      – Не рассчитывайте, что в ближайшем будущем станете часто наслаждаться моим обществом! – крикнул он уже с улицы. – У меня не будет ни единой свободной минутки! Надо приглядывать за мамулей и готовиться к спектаклям. Наверное, вы уже слышали, что роль Бастинды Стилуотерс перешла к миссис Поттер. Будучи нашим реквизитором, она торчала на всех репетициях и знает текст вдоль и поперёк.
      А как же миссис Мэллой? Неужели она так и не станет звездой? Впрочем, Рокси наверняка быстро утешится.
      – Увидимся на премьере! – Голос Фредди затих, а мы с Беном поспешили вернуться в дом.
      Несколько мгновений спустя из холла донеслись шаги. У ног отца и фрау Грундман, спустившихся сверху, стояли чемоданы.
      – Вы разве уже уезжаете? – воскликнула я.
      – А мы-то надеялись, что вы задержитесь. – Бен с беспокойством глядел на них. – Я как раз собирался поставить жаркое в духовку. Оно будет готово через каких-то сорок пять минут.
      Фрау Грундман кивнула.
      – Это я знать, но Морли… – она покраснела, – мистер Саймонс, он считать, что следует торопиться, если мы хотим поспевать на самолёт.
      – Урсула не может откладывать возвращение в свой пансион в Шенбрунне. – Папа откашлялся. – И должен сказать, что я хочу… Мне нужно встретиться лицом к лицу со своими воспоминаниями, дабы оставить их позади.
      – Мы будем скучать без вас.
      Я улыбнулась им. Бен наклонился и подхватил чемоданы.
      – Моя дорогая дочь Жизель! – Какое облегчение услышать, что отец вернулся к прежней манере изливать свои чувства. – Я сожалею о необходимости расстаться с тобой и Бентвиком после столь недолгого пребывания в вашем замке, но, если позволит милостивое проведение, мы вскоре встретимся вновь.
      – А вы обещает писать? – Взгляд Урсулы затуманился. – Я хочу знать всё о том, как ходить жизнь здесь, в Мерлин-корте, и есть ли какие-нибудь интересные известия из Старого Аббатства теперь, когда мощи возвращаться в маленькую часовню.
      – Очень любезно со стороны отца Бергдоффа, что он на это согласился, – сказал Бен. – Миссис Мэллой, будучи особой практичной до мозга костей, считает, что леди Гризуолд должна взять чудо в свои руки и прибегнуть к искусственному осеменению, пока сэр Каспер не отдал Богу душу.
      – Увы, сколь бы очарователен ни был наш разговор, мы не можем целый день стоять и прощаться.
      Папа поцеловал меня в щёку, смахнул с глаз слёзы и трубным голосом потребовал, чтобы я не выходила на улицу провожать. Поэтому я осталась стоять в дверях, а Бен пошёл с ними и уложил чемоданы в багажник драндулета…
      – Только не надо этого говорить, Элли, – взмолился он, вернувшись.
      –  Чтоговорить?
      – Что Урсула Грундман станет прекрасной женой твоему отцу.
      – Но она действительно будет прекрасной женой, – возразила я. – Она его любит! И она терпелива. Урсула готова ждать до тех пор, пока однажды утром папа не посмотрит на неё и не поймёт, что наконец встретил любовь своей жизни. Но должна сказать, что природу не изменишь и он наверняка время от времени будет доставлять ей неприятности и хлопоты.
      – И что в том плохого? – Бен привлёк меня к себе и нежно поцеловал. – Жизнь без неприятностей – это не жизнь.
      – Ты уверен?
      – Совершенно уверен.
      – Это хорошо, потому что если ты выглянешь в окно, то заметишь такси и двух мужчин азиатской наружности. У меня страшное подозрение, что это те самые японцы, с которыми папа целый вечер разговаривал в пансионе и которых пригласил пожить в Мерлин-корте столько, сколько они пожелают.
      Бен осторожно высунул нос в щёлочку между шторами и быстро отскочил.
      – Да, багажа у них прилично. Скорее, Элли! Мы должны спрятаться в кладовке на тот случай, если они решат обойти дом и заглянуть во все окна.
      – В этом нет необходимости. У нас достаточно времени, чтобы подняться наверх.
      – В кладовке уютнее, – твёрдо решил Бен и потащил меня за собой. – Там есть еда и питьё, так что мы сможем продержаться не один день. И потом, кладовка ничуть не хуже Парижа, если мы сумеем там оказаться наедине друг с другом…