Пролог

1804 год, Средиземное море, борт корабля

Между полоской ярко-зеленой листвы и искрящейся дугой лазурной воды лежал участок ослепительно белого песка. Прямо над головой стояло солнце – огненный шар, от которого поверхность воды дрожала испарениями, а деревья склонились к земле. Наверху время от времени чайка делала круг и, словно издевательские команды, выкрикивала что-то растянувшимся вдоль берега рядам вспотевших мужчин и артиллерийских орудий. Усталые взоры людей обращались к небу, и тогда раздавались громкие проклятия, ибо отсутствие обычно огромных стай падальщиков воспринималось как дурное предзнаменование.

Эверар Константин Фарроу пристально вгляделся в море поверх усыпанной песком каменной стены и бросил через плечо тихое предупреждение, прозвучавшее так же грозно, как и приближающийся гром:

– Время пришло, ребята. Он повернулся кормой к ветру и быстро приближается. Нагните головы и зарядите орудия. Запомните – никакое наказание для него за те страдания, через которые мы прошли по его вине, не может быть слишком жестоким.

Несколько красных, обожженных солнцем и ветром лиц повернулись к Эверару, но ни один голос ему не возразил. То, что говорил их командир, было справедливо, а он не из тех, кто легко сдается. Все утро пушка осажденных не смолкая отвечала бортовым орудиям военного корабля «Орел», затеявшего стрельбу, и оставила много отметин на дубовых палубах американского фрегата. Тем не менее любопытный, заглянув за оборонительные стены с бойницами, мог бы увидеть, что береговые военные укрепления сильно повреждены. Из пятидесяти восьми больших орудий, первоначально находившихся в распоряжении людей Фарроу, в рабочем состоянии теперь было около двадцати, а из команды в триста энергичных, сильных мужчин, пытавшихся отразить нападение с моря, в живых осталось не более ста тридцати. За линией обороны берег под пальмами был усеян телами погибших и умирающих, с ветвей деревьев свисали куски костей и мяса, а песок под ногами стал темно-красным от пролившейся крови.

– Он подходит, – тихо произнес Эверар, наблюдая, как корабль умело лег на курс, удачно воспользовавшись сильным порывом ветра.

В парусах корабля светились дыры, оснастка была порвана, в бортах зияли пробоины, и по меньшей мере одна из трех главных мачт треснула, отчего верхний рулевой парус стал теперь бесполезным, и все же «Орел» приближался. Несомненно, тот, кто стоял за его штурвалом, был знатоком морского дела.

В подзорную трубу Эверар разглядел моряков, карабкающихся вверх, чтобы по приказу капитана привязать боевые паруса. Он увидел на палубах блестящие черные пушки, демонстрировавшие железные жерла, и стоящую возле них оружейную команду. На корме, на мостике, собралась группа офицеров в форме, и их белые бриджи и темно-синие кители были безошибочно узнаваемы даже с такого расстояния. От внезапного блика света, отразившегося от меди, по коже Эверара побежали мурашки, ибо он осознал, что враг его видит так же хорошо, как и он его.

– Враг, – буркнул Эверар и с отвращением сплюнул. Как, черт возьми, военный корабль янки отыскал Змеиный остров? Безусловно, ни один из приближенных паши не предал бы их: цитадель Фарроу была выгодна правителю города Алжира как незаменимая военная сила для поддержки наступления на Триполи. Эверар полагал, что война за контроль над Средиземным морем приняла плохой оборот. Если янки смогли послать корабли для уничтожения береговых корсаров, значит, жизни брата Эверара, Дункану Фарроу, и двум его кораблям, «Ястребу» и «Дикому гусю», грозит опасность. – Корт! – громко крикнул Эверар, опустив подзорную трубу.

– Да, дядя? – отозвалось хрупкое существо, черты которого невозможно было разглядеть под слоем грязи и жирного пота.

– Мы готовы к стрельбе?

– Мы вполне можем держать их на расстоянии, – последовал уверенный ответ. – У нас полно снарядов и крупной картечи. Сигрем принес достаточно запалов, и теперь мы можем бросить сотню зажигалок, если негодяи будут следовать тем же курсом.

– Ах, Корт, сегодня твой отец гордился бы тобой, – усмехнулся Эверар и нежно похлопал подростка по плечу. На него глянули огромные блестящие изумрудные глаза, и изумительные белые зубы обнажились в улыбке, тронувшей сердце морского волка. – Я всегда считал, что ты сделаешь правильный поворот, если это потребуется, и часто говорил ему, что иметь такого ребенка – величайшее счастье в его безрадостной жизни.

Кортни Фарроу засияла от похвалы, зная, что ее дядя раздавал комплименты редко и только в том случае, если они были заслуженны. Ушибы и синяки на теле показались ей пустяками, кровоточащая рана на руке выше локтя стала скорее наградой, чем страданием, а его слова пробудилили в ней еще более горячее, чем всегда, желание самой уничтожить корабль янки, на котором теперь сворачивали паруса.

Дочь самого прославленного на всем побережье Северной Африки пирата была хрупкой и изящной, как молодая газель. У нее были дерзкие зеленые глаза отца, такие же, как у него, золотисто-каштановые волосы и такой же крутой ирландский характер. Почти десять лет она прожила среди корсаров и прекрасно умела обращаться с дымящейся пушкой, а потом могла жадно перебирать богатые шелка и атласы, конфискованные в качестве трофейного груза.

– Мы с ним справимся, правда, дядя? – сдержанно спросила она, и ее глаза вспыхнули ненавистью. – Мы сможем продержаться до возвращения отца?

– Продержаться? Ха! Мы прикончим зверюгу на его же передней палубе, вот так. Маффинз! Уиллард! Полке! Живо к орудиям, мальчики! Золотой соверен за каждый меткий выстрел, который вы сделаете, чтобы побыстрее разделаться с ним!

Слова едва успели слететь с его губ, как одобрительный гул прокатился вдоль берега и орудия, ожив, зарычали. Туча картечи размером с пулю для мушкета, лязгающие спутанные цепи, снаряды, раскаленные докрасна металлические шары и ревущие потоки гвоздей и разного рода метательных приспособлений с острыми как бритва краями – все это понеслось через шестьсот ярдов пенящейся синей воды. Ответ с «Орла» был незамедлительным и мощным. Его батарея по правому борту извергла огонь с обеих палуб, и через несколько мгновений силуэт фрегата скрылся в плывущих облаках белого дыма.

Капитан Уиллард Лич Дженнингс расхаживал по мостику «Орла», сцепив за спиной руки и выпятив грудь. Это был невысокого роста коренастый напыщенный мужчина с куполообразной головой и лихорадочным цветом лица, которое страдало от средиземноморского солнца. На лице выделялся высокий лоб, а под ним между пухлыми щеками с красными прожилками были посажены глаза, похожие на глазки хорька. Рядом с капитаном, тоже облаченный в безукоризненно белые бриджи и темно-синий морской китель, шагал второй лейтенант «Орла», Отис Фолуорт.

– Итак, мистер Фолуорт, – заговорил капитан, – я вижу, мистер Баллантайн находится в расцвете славы.

– Безусловно, сэр, – фыркнул младший офицер. – Он, очевидно, собирается сегодня одержать победу без посторонней помощи.

Офицер, о котором они говорили, первый лейтенант Адриан Баллантайн, стоял, расставив длинные ноги, чтобы сохранить равновесие на раскачивающейся палубе. Кителя на нем не было, а под расстегнутой до пояса рубашкой открывался широкий клин медно-каштановых волос. Его худое лицо было бронзовым от загара, а густые кудрявые волосы, когда-то каштановые, выгорели до бледно-золотого цвета от постоянного воздействия солнца и ветра. В уголках его глаз собрались морщинки – следствие того, что он часто прищурившись смотрел на высокие освещенные солнцем мачты и далекий горизонт, а на щеках и вокруг строгого непреклонного рта залегли глубокие складки – линии, начертанные опытом и хладнокровной рассудительностью. Он был ростом шесть футов, но благодаря широким мощным плечам и длинным упругим мускулистым ногам выглядел гораздо выше.

Он отдавал распоряжения своим орудийным расчетам, ориентируя длинные корабельные пушки на наиболее результативное направление огня и взмахивая рукой, а взгляд серо-стальных глаз был прикован к береговой линии.

Каждый раз, когда его рука опускалась, двенадцать восемнадцатифунтовых пушек выстреливали почти одновременно и бортовую батарею окутывали облака дыма с оранжевыми прожилками. «Орел» отчаянно кренился при отдаче, и орудийная команда, пользуясь случаем, немедленно бросалась тащить бортовые пушки на толстых подкладках для перезарядки. Раскрывались затворы, новые пороховые заряды закладывались на места, металлические ядра загонялись в жерла и зажимались, и старшины орудий один за другим поворачивали потные, в полосках копоти лица к лейтенанту Баллантайну и кричали:

– Готов!

Баллантайн законно гордился своей командой, которая, если постарается, могла выстрелить три раза за минуту. Цель была настолько близка и доступна, что даже оборонительное укрепление Змеиного острова, эта грозная твердыня, постепенно разрушалось. Нижний ярус орудий стрелял так же быстро и без промахов, как и верхний. Лейтенант громко похвалил группу голых по пояс, перепачканных сажей канониров, которые стреляли не переставая, хотя поручни и настил под ними разлетались в щепки, и про себя порадовался искусству старшего канонира Данби и рулевого Лотуса, строго державшего указанный курс. Матросы, на телах которых бугрились мускулы, работали с энтузиазмом, и «Орел» вел себя как хищник, по имени которого и был назван, и не было ни малейшего сомнения в том, что они выйдут победителями в этот день... Впрочем, как и в любой другой.

В одной из крохотных, плохо оштукатуренных лачуг, теснившихся в глубокой долине, скрытой от посторонних глаз песчаными дюнами, Миранда Гоулд испуганно отвела взгляд от тростниковой койки, на которой лежал раненый мужчина. Фигура Миранды привлекала взгляды мужчин своей необычностью, тонкая талия и при этом пышная грудь, унаследованная ею от кастильских предков. Волосы у нее были цвета воронова крыла, кожа теплого оливкового оттенка; длинные блестящие ресницы, обрамляющие янтарные миндалевидные глаза, скрывали вход в ее душу намного искуснее, чем это бывает у девушек в девятнадцать лет.

– Что вы думаете обо всем этом, Друдж? – хриплым шепотом спросила она. – Полагаете, мы сможем продержаться хотя бы день?

Правая нога Друджа вниз от колена была раздроблена, и он смог только бессильно прикрыть глаза, провести языком по сухим потрескавшимся губам и питать надежду, что его ложь прозвучит убедительно.

– Мы получили хороший шанс, госпожа Гоулд. Но лис за штурвалом не знает, как поворачивать назад. Он прекрасный стрелок, но плохой охотник. Он полагает, что, если будет продолжать вколачивать железо нам в глотки, мы задохнемся. Но он не знает Эверара, понимаете? Он не знает, что Эверар легко справится с удушьем, а затем выплюнет вдвое больше желчи с таким же неистовством, как и прежде.

– Если бы здесь был Дункан или Гаррет, – с горечью пробормотала она, – корабль никогда не подошел бы к берегу так близко. Будь прокляты их души! Будь прокляты они оба за то, что настояли на своем и отправились на помощь паше. Им следовало предоставить Караманли в одиночку разбираться со своими врагами, а самим остаться здесь, чтобы нас защитить.

Друдж чуть-чуть приоткрыл глаза. Он скорее отрезал бы свой язык, чем позволил бы высказать себе какие-нибудь дурные мысли в адрес Золотой Миранды, но всего неделю назад именно она, пылкая, верная любовница Дункана Фарроу, поддержала Гаррета Шо, капитана «Ястреба», когда тот потребовал, чтобы корабли Фарроу встретились с посланцами паши. На кон было поставлено десять тысяч тонн золота в слитках, а от корсаров всего-то требовалось провести флотилию из пяти судов с зерном мимо заградительных постов янки, а затем разгрузить их в осажденном голодающем Триполи. Легкая работа, потому что «Дикий гусь» и «Ястреб» были скользкими, как морские угри. Они и раньше так часто выходили из окружения, что для них это была просто детская игра.

Беспорядочные мысли Друджа вернулись в настоящее, когда от оглушительного залпа со стен лачуги посыпалась побелка.

Миранда закричала и упала на пол, когда вокруг нее стали падать камни и осколки ядер. Крыша начала оседать, и взвихренная земля и сухая трава полетели в оставшиеся без стекол окна. Обжигающий жар ворвался через зияющий дверной проем, и Миранда опять закричала, осознав, что артиллерийский снаряд упал рядом с ее домом и стены снаружи объяты пламенем. Воды не было, и не было мужчин, чтобы наполнить ведра, которые все держали под рукой именно на такой крайний случай. Миранда поползла к двери, глаза слепил едкий дым, а Легкие боролись за каждый обжигающий вдох.

– Пожалуйста!..

Она замерла, остановленная тихой просьбой Друджа. Из-за раненой ноги он не мог двигаться, но страх заставил его приподняться, опираясь на локти.

– Руку, детка! Дай мне руку, хорошая девочка. Руку – и я смогу отсюда уйти.

Миранда взглянула на дверь, находившуюся в четырех шагах, а потом на тростниковую койку – до нее было целых десять шагов.

– Я... я пришлю помощь, – пообещала она и поползла к двери.

– Времени нет, детка! Посмотри, стены в огне!

Деревянные опоры позади койки Друджа уже дымились, и языки пламени прорывались в щели между стеной и крышей.

– Только руку, чтобы я мог опереться, детка, – умолял он. – Или палку, на худой конец. Ручку метлы! Мушкет! Хоть что-нибудь!

– Я же сказала – сейчас пришлю помощь! – крикнула Миранда и, вскочив на ноги, рванулась к выходу. Она не выпрямлялась во весь рост, пока не оказалась в безопасном месте, а оглянувшись назад, шепотом похвалила себя за сообразительность. Три из четырех стен были охвачены огнем, и крыша уже пылала. Прошло две секунды – время, которое потребовалось бы ей, чтобы дойти до Друджа, – и строение рухнуло. Крыша провалилась внутрь, разбрасывая огненные искры, стены задрожали от воздушной волны, а затем тоже опрокинулись внутрь. Звук ломающегося дерева и камня почти заглушил отчаянный крик Друджа Макгрю, когда горящая потолочная балка разрубила его надвое.

Миранда с трудом сглотнула и, сделав несколько нетвердых шагов, благополучно попала в протянутые руки трех женщин, которые прибежали из соседних хижин.

– Миранда! Миранда! Что случилось?

– Снаряд, – всхлипнула она и, не сдерживаясь, разрыдалась. – Он разрушил хижину. Я звала на помощь, но никто не пришел, и тогда я попыталась сама поднять Друджа. Мне это почти удалось. Но когда он понял, что слишком поздно... он вытолкнул меня за дверь! Он спас меня! Он вытолкнул меня так, чтобы я не могла вернуться за ним, и поэтому он... он...

Женщинам не нужно было дослушивать до конца мрачную историю.

– Ну-ну, успокойся, девочка, – сочувственно проговорила самая старшая из них. – Ты сделала все, что могла, чтобы ему помочь. Никто не вправе требовать от тебя большего.

– Но я уверена, что могла бы его спасти. – Миранда подняла заплаканное лицо. – Если бы он получше старался, если бы я была хоть чуть-чуть сильнее...

– Я сказала, успокойся, – приказала женщина. – И вытри глаза. У нас нет времени плакать над тем, что могло бы быть и что должно было быть. Мы не можем оплакивать мертвых, когда есть живые, о которых нужно позаботиться.

После еще нескольких минут утешений три пожилые женщины торопливо вернулись к страшным ранам и увечьям, с которыми уже свыклись за много лет. Миранда смахнула слезы, блестевшие на лице, и стряхнула толстый слой пепла и сажи, покрывавший юбку из дамасского шелка. По привычке она поправила ворот тонкой хлопчатобумажной блузы, опустив его ниже, так что оголились плечи и соблазнительная грудь. Отбросив черные как смоль волосы, она взобралась на дюну, с которой можно было наблюдать за сражением. Миранда прищурилась, и в янтаре ее глаз вспыхнули черные искры гнева.

Перед ней расстилался изрытый воронками и выбоинами берег. Клубы дыма и песка висели над пальмами, как облако пепла над вулканом. Повсюду были видны бегущие люди: они несли порох и заряды к своим орудиям, ведра с водой к многочисленным очагам пожара, носилки, чтобы унести тела, в огромном количестве разбросанные по берегу и дюнам. Большинство раненых не могли одолеть даже невысокий холм; цепочка изуродованных, истекающих кровью тел лежала лицом вниз на горячем песке.

Острый взгляд Миранды быстро отыскал на берегу центр сражения. Она без труда разглядела Эверара Фарроу и медлительного гиганта Сигрема, а между ними легкую стремительную фигурку Кортни Фарроу.

Тигриные глаза сверкнули мстительной злобной радостью, когда хрупкую золотоволосую дочь Дункана Фарроу отбросило на груду безжизненных тел. Миранде доставила удовольствие мысль о муравьях и мухах, впивающихся в ненавистное лицо, о воронах и падальщиках, обгладывающих дочиста кости и оставляющих их отбеливаться под солнцем.

– Быть может, этот день все же принесет что-нибудь хорошее, – улыбаясь промурлыкала Миранда. – Сражайся, милая Кортни. И непременно сыграй главную роль, когда янки сойдут на берег.

Глава 1

Капитан Уиллард Дженнингс в сопровождении своих лейтенантов, Отиса Фолуорта и Адриана Баллантайна, сошел со шлюпки, доставившей их на берег с «Орла», и оглядел – с огромным удовлетворением – разрушения, причиненные пиратским укреплениям Змеиного острова.

– Должен сказать, великолепная работа, мистер Баллантайн, – кивнул Дженнингс, обегая взглядом руины, дымящиеся на берегу. – Передайте мою благодарность вашим канонирам за хорошую работу. И, я думаю, выдайте всем ром и... э-э... все остальное, что имеется в наших запасах для подобных случаев.

– Вяленая баранина, сэр, – сдержанно подсказал лейтенант Фолуорт, – если нам не удастся найти здесь свежего провианта.

– Конечно, конечно, мистер Фолуорт, постарайтесь найти его. Я назначаю вас старшим по приобретению любых продуктов, которые вы посчитаете пригодными для наших нужд.

– Да, сэр.

Капитан шел не останавливаясь, вертя головой на короткой шее и от души упиваясь своим триумфом. Лейтенант Баллантайн следовал в паре шагов позади с непроницаемым выражением лица и с таким напряжением во всем теле, как будто ему стоило неимоверных усилий соблюдать формальности. В отличие от капитана и Отиса Фолуорта Баллантайн не находил удовольствия в злорадстве по поводу опустошения, нанесенного его пушками. Ему не терпелось вернуться на корабль и оценить состояние собственной команды и оружия, но он прекрасно понимал, что Дженнингсу необходимо насладиться славой и люди заслужили бурную разрядку после столь близкого соприкосновения со смертью.

Тут вовсю развернулось мародерство, деревню тщательно прочесывали, кричащих женщин вытаскивали из укрытий и сгоняли в одно место для последующего отбора. Безумство среди матросов будет царствовать до ранних утренних часов, и даже потом ром будет течь из бочонков, которые люди припрятали на борту от назойливых интендантских глаз.

– Полагаю, нам сюда. – Дженнингс указал на сбившихся в кучу пленников, окруженных корабельной охраной. – Проклятие, и это все, за что мы сражались целых два дня?

Лейтенант Баллантайн окинул взглядом группу изнуренных, угрюмых людей, большинство из которых были ранены в рукопашном бою, и его удивило их количество. Немногим более полусотни человек подняли мрачные, полные ненависти лица при приближении трех офицеров.

Кортни Фарроу, сжавшись, стояла в середине группы рядом со своим дядей и Сигремом. Невысокого плотного капитана и худого надменного офицера она смерила презрительным взглядом, и только третий мужчина, высокий лейтенант, немного смягчил сердитый взгляд Кортни. За последние десять лет она видела всего с полдюжины светловолосых людей. Обитатели побережья Северной Африки были темнокожими, с темными волосами, никогда не выгоравшими на солнце до золотистого цвета. А глаза мужчины были цвета полированной стали, холодные и отрешенные, и все время находились в движении, разглядывая берег и (нет сомнений) оценивая размер предстоящей награды, причитающейся за сдачу пленников американскому суду. Такого человека Кортни легко могла возненавидеть и потому решила сосредоточиться на собственной враждебности.

Капитан Дженнингс остановился у глубокой воронки в песке и выпятил грудь, стараясь скрыть огромный живот.

– Кто у вас тут командует?

Ни единая пара глаз не моргнула, ни единая голова не повернулась – никто не желал выдавать своего вожака. В течение восьми месяцев американские военные силы активно занимались разжиганием войны, которая затянулась на три года; в течение восьми лет Средиземное море было рассадником пиратства; в течение восьми веков побережье Северной Африки было процветающим центром белого рабства. Корсары побережья Северной Африки слыли самыми жестокими, беспощадными и хитроумными из всех преступников, каких только можно было себе представить. И было непохоже, чтобы сейчас хотя бы один из них захотел стать предателем.

– Я хочу увидеть человека, который здесь командует! – рассвирепел капитан Дженнингс. – Я знаю, что его зовут Фарроу. Эверар Фарроу, брат Дункана Фарроу, который в настоящий момент болтается на нокрее нашего флагманского корабля «Конститьюшн», бросившего якорь у берега Гибралтара.

Уловив едва заметное движение в центре группы пленников, лейтенант Баллантайн отвел взгляд от «Орла». Раненый мужчина и мальчик сидели рядом, седая голова мужчины покоилась на коленях гиганта, напоминавшего откормленную гориллу. Раненый мужчина сжимал запястье мальчика, очевидно, призывая его молчать. Баллантайн предположил, что мужчине должно быть около пятидесяти лет, но точеные, резкие черты могли быть обманчивы. Тонкие, когда-то каштановые, а теперь седые волосы его были небрежно собраны в хвост, из-под разорванной одежды виднелась кожа, задубевшая на солнце, и твердое как камень тело, покрытое сеткой сухожилий и голубоватых вен. Несмотря на ужасную рану на груди, темно-зеленые глаза корсара оставались ясными и настороженными.

Лейтенант понял, что его тоже пристально изучают, и содрогнулся. Огромные зеленые глаза мальчика с жадностью всматривались в его черты и разглядывали каждую деталь формы – не из пустого любопытства, а следуя древнему правилу, требовавшему как следует изучить врага, – и зрачки изумрудных глаз светились внутренним огнем, подобного которому лейтенант никогда не видел. В остальном в мальчике не было ничего примечательного, он был худым и костлявым, а его сальные рыжеватые волосы были повязаны грязной синей косынкой. Мальчик, как и большинство остальных, был ранен, но не обращал внимания на кровь, стекавшую по его предплечью, и, по-видимому, больше заботился об удобстве других.

Наблюдения лейтенанта прервал капитан, еще раз потребовавший выдать ему вожака.

– Он лежит с разбитым черепом вон там, на берегу, – презрительно усмехнулся один из крайних в группе мужчин. – Теперь мы сами собой руководим, вот так.

– Идентификационные отметки? – взвизгнул капитан Дженнингс.

– Что?

– Как известно, – лицо капитана угрожающе покраснело, и он нетерпеливо похлопал себя по бедру тростью из слоновой кости, – у Эверара Фарроу на груди вытатуирована голова кабана. Если я пройдусь по берегу в этом пекле и выясню, что этот... этот человек с проломленным черепом... не столь красив, я прикажу выпотрошить негодяя, который дал мне ложную информацию.

Корсар отвернулся в притворной скуке, а его товарищи засыпали оскорблениями американских офицеров.

– С другой стороны... – Согнутым указательным пальцем капитан сделал знак одному из ближайших моряков, и тот мгновенно схватил храброго корсара и оттащил в сторону от остальных. – другой стороны, – капитан, – я мог бы приказать выпотрошить эту собаку, а потом потрошить по очереди всех вас, пока или не получу ответа, или вы все не умрете. Так вот, где Эверар Фарроу? Если он мертв, я хочу увидеть его тело. Если он жив и слышит меня, пусть узнает, что он честно предупрежден о смерти его соотечественников и вина, следовательно, ляжет на его плечи.

Капитан Дженнингс ждал целую минуту в накаленной тишине, а потом снова раздраженно похлопал себя по бедру тростью из слоновой кости. Наконец он посмотрел на моряков, окружавших теперь возбужденных и ругающихся корсаров, и коротко кивнул. Один из моряков шагнул назад, и его сабля блеснула в ярком свете солнца. Конец лезвия метнулся вниз с такой скоростью, что глаз не успел проследить за ним, и, разрезав надвое жилет вместе с рубашкой, оставил ярко-красную струйку крови, стекающую от горла пленника к его пупку. Проклятия прекратились, пленник в ужасе смотрел на свое рассеченное тело, но не успел отстраниться, как меч начал опускаться снова.

– Нет! Хватит!

Лейтенант Баллантайн быстро перевел взгляд на мужчину и мальчика – они поменялись ролями, и теперь мальчик удерживал мужчину, не давая ему встать.

– Нет, Корт, оставь меня. Я не стану причиной смерти многих честных людей, которых нанижут на меч ради удовольствия подлого янки. – Эверар повысил голос и с издевкой крикнул: – Эй, мерзавец, я Эверар Фарроу! Я тот, кого ты ищешь, и могу доказать это особой отметкой.

Капитан Дженнингс поднял вверх свою трость, чтобы остановить убийство.

– Докажи.

Эверар с трудом протянул руку, чтобы обнажить на своей груди огромное изображение оскалившейся морды кабана, едва различимое сквозь стекающую из груди кровь. Усилие дорого обошлось ему, он упал на руки гиганта, и румянец гнева покинул его щеки.

– Мистер Баллантайн, я требую, чтобы этого человека немедленно отправили на «Орел», – не скрывая злорадства, обратился капитан к лейтенанту. – Через два часа стемнеет, и я хочу, чтобы к тому времени с судом и казнью было покончено. Остальных негодяев закуйте в цепи и заприте в трюме «Орла». Мистер Раунтри, – подняв трость, он сделал знак сержанту, – я не желаю видеть на этом острове ни единого живого дерева и ни одной пальмы. Основательно прочешите остров и все, что не представляет ценности, уничтожьте!

– Да, сэр, – посторонился, пропуская капитана и следовавшего за ним по пятам лейтенанта Фолуорта.

Они приблизились к хорошо охраняемой группе пленных женщин и прошли бы мимо, просто взглянув на них с любопытством, если бы при их приближении черноволосая красавица не пошевелила пышной грудью так, чтобы ее заметили.

Дженнингс резко остановился И пристально посмотрел на нее.

Все остальные женщины были покрыты въевшейся в кожу грязью и копотью, их волосы были спутанными и сальными, рваная одежда прилипла к телу, а эту красотку, похоже, сражение вовсе не затронуло. Ее блузка была белоснежной и низко спущена на плечах, так что ткань грозила соскользнуть вниз и открыть соблазнительные пышные груди. Сквозь тонкий хлопок просвечивали темные соски, которые торчали под блузкой, как спелые ягоды. У нее была невероятно тонкая талия, а из-под подола юбки выглядывали стройные икры и изящные лодыжки.

Дженнингс перевел жадный взгляд на ее лицо и ощутил дрожь в пояснице при мысли о том, что такая красавица будет лежать под ним. А она действительно была редкой красавицей. Безукоризненного овала лица и обрамляющего его каскада волнистых черных волос уже было достаточно для того, чтобы у него во рту пересохло, а ладони вспотели.

– Ты, – прохрипел он, – поди сюда.

Миранда направилась к нему с кошачьей грацией, покачивая бедрами, словно отрабатывала упражнение в зеркальном зале. Она чувствовала провожающее ее презрение людей Эверара и похотливые взгляды американских матросов, толстого капитана и двух офицеров.

– Как твое имя? – спросил капитан.

Ее нежные ноздри затрепетали, и она, кивнув, позволила ему и Фолуорту заглянуть в вырез ее блузки, когда наклонилась вперед, чтобы осторожно потереть бедро.

– Ты ранена? – чувствуя, как у него сжалось горло, спросил Дженнингс.

– Царапина, и ничего больше.

– Как твое имя? – повторил он.

– Миранда, – тихо ответила она, и черные ресницы, опустившись, легли полумесяцами на щеки.

– Миранда, – повторил Дженнингс и решил, что имя ему понравилось, а потом, улыбнувшись, повернулся к Фолуорту: – По крайней мере похоже, что у нее одной из всех нет сифилиса. После того как пленных погрузят на судно, отведите ее в мою каюту.

– Да, сэр, – ответил Фолуорт. Его взгляд – как и взгляды почти всех остальных мужчин на берегу – был прикован к черноволосой красавице.

– Так что, сэр? – Дженнингс строго посмотрел на сержанта Раунтри, заметив отсутствие какой бы то ни было деятельности. – Чего вы ждете? Я уверен, что отдал вам распоряжение. Я хочу, чтобы с этим Фарроу было покончено до наступления ночи.

– Да, сэр! – отчеканил Раунтри. – Простите, сэр. – Он посмотрел вслед уходящим Дженнингсу и Фолуорту и едва слышно добавил: – И черт бы вас побрал, сэр.

– Осторожно, сержант, он может арестовать вас за такие слова.

Раунтри, испуганно обернувшись и увидев, что прямо за его спиной стоит лейтенант Баллантайн, густо покраснел и застыл в ожидании неизбежного выговора и вероятного ареста за нарушение субординации.

Но лейтенант равнодушно отвернулся и снова принялся рассматривать пленных. Поняв, что наказание откладывается, сержант приказал двум охранникам отделить Эверара Фарроу от остальных и вывести вперед. Услышав его распоряжение, Кортни вскочила на ноги, выхватила из складок одежды длинный шотландский кинжал и сжала его в кулаке, вытянув руку вперед.

– Не подходите к нему! – прошипела она бескровными губами. – Я кастрирую первого же подонка, который осмелится дотронуться до Эверара Фарроу!

– Нет! Не нужно, Корт! – простонал мужчина и потянулся к тонкой лодыжке. – Ты слышишь меня? Я сказал – нет! Благослови тебя Господь, но разве ты не понимаешь, что я в любом случае уже мертв? Прекрати, Корт! Я сказал – прекрати!

– Я не позволю им повесить вас как вора. Мы все умрем на этом острове, прежде чем я допущу такое.

Едва эта клятва слетела с губ Кортни, как девушка услышала звук скользящей стали по кожаным ножнам. Она повернулась, и ее встретила сабля Баллантайна. Кортни пробежала взглядом по блестящей стали, чеканному эфесу, твердой как камень руке и остановила его на невозмутимых серых глазах.

– Брось нож, мальчик, – тихо произнес лейтенант.

Сердце застучало у Кортни в груди, она была настолько зла, что в этот момент готова была умереть, прихватив с собой этого золотоволосого мерзавца. Искусным движением, которое Баллантайн едва заметил, она повернула кинжал так, что теперь он был готов к броску.

– Нет, Корт! – Эверар наклонился вперед, но кашель остановил его до того, как он смог дотянуться до девушки, и из раны на его груди послышался ужасающий звук булькающей крови.

Кортни отвела взгляд от американца, ее гнев остыл так же быстро, как и вскипел, и она опустилась на колени рядом с дядей, а кинжал упал, позабытый, на землю. Баллантайн немного расслабил руку, но на всякий случай продолжал держать саблю направленной на троицу – в основном на гиганта, который, похоже, был готов на все. Нагнувшись, Баллантайн поднял с песка кинжал и задумчиво попробовал пальцем его острое лезвие.

Склонившись над дядей, Кортни сжала его плечи, как будто хотела передать ему часть своей силы. Приступ кашля продолжался до тех пор, пока не стало казаться, что в растерзанной груди уже не осталось воздуха. Эверар прислонился головой к Сигрему, его глаза неестественно блестели, а испачканные кровью губы слабо зашевелились.

– Корт. Корт, ты слышишь меня?

– Я слышу вас, дядя, – всхлипнула Кортни. – О, пожалуйста... прошу вас, не умирайте. Вы – это все, что у меня осталось. Прошу вас...

– Прости, Корт, – прошептал он, – все правильно, но тут уж ничего не поделаешь. У меня внутри сплошная рана. Теперь тебе придется заботиться о том, чтобы род Фарроу не угас. – Его глаза потеплели, и он дрожащей рукой потянулся к ее щеке. – Боже, до чего мне хотелось увидеть, как ты взрослеешь, детка! Как я хотел увидеть тебя не среди этих варваров, а в прекрасном, достойном тебя доме. Именно этого хотели мы с твоим отцом и ради этого трудились. Поверь, ему никогда не нравилась такая жизнь, он вел ее только ради тебя. – Эверара снова охватил приступ кашля, и прошло несколько минут, прежде чем он смог продолжить: – Для тебя, Корт, есть земли – земли в Америке. И богатый большой дом со слугами, которые будут ухаживать за тобой. Обещай мне... – голос превратился в сухой скрежет, – обещай мне, что будешь жить, чтобы получить все это. Обещай мне, что твой отец и я умерли не на...

Кортни пришлось приложить ухо к его губам, чтобы услышать несколько последних хриплых слов: имя и место – это было то, что в данный момент ее нисколько не заботило. Слезы туманили ее взор, а горло сжималось от бессильной ярости. Подняв голову, она заметила слабую, гордую улыбку на лице дяди и яркий блеск в его взгляде, устремленном куда-то поверх ее плеча.

Оглянувшись, Кортни увидела, что светловолосый офицер убрал саблю в ножны и молча наблюдает за ними.

– Корт...

Она снова посмотрела на дядю, и ее грудь сдавило от наплыва эмоций. Из последних сил Эверар ухватился пальцами за грубую холщовую ткань ее рубашки и снова притянул Кортни к себе.

– Корт, есть еще кое-что... что тебе следует знать... тебе должен сообщить... Сигрем... Сигрем знает... – Эверар поднял взгляд к черноволосому гиганту. – И... и... о Господи... – Его рот растянулся в неподвижное «О», а измученное тело выгнулось вверх. Рука, державшая Кортни за рубашку, сжалась так, что разорвала шов на плече, а затем внезапно упала.

– Дядя? – прошептала Кортни. – Дядя Эверар?

Его глаза потускнели, и последний слабый стон вырвался из легких. Кортни долго смотрела на морщинистое лицо большими, полными ужаса глазами, а потом прижала к груди безжизненную голову, и горячие слезы закапали с ее ресниц, оставляя две светлые влажные полоски на грязных щеках. С подбородка слезы тонкой струйкой потекли на лоб Эверара и в складки его век, так что казалось, будто он тоже плачет.

Лейтенант Баллантайн опустился на одно колено и прижал пальцы к горлу мужчины. Не было никаких признаков жизни – ни пульса, ни даже слабого биения сердца. Лейтенант оглядел море враждебных лиц, а затем взглянул мимо корсаров на группу охранников.

– Я не допущу, чтобы кто-то узнал о твоем родстве с этим человеком, – тихо проговорил он. – Ты меня слышишь, мальчик? – Кортни не сделала ничего, чтобы дать понять, что осознала предупреждение янки, и он пояснил: – Капитан почувствует себя обманутым, когда услышит об этой смерти, так что тебе следует быть умным и не предлагать ему себя вместо него. – Поднявшись на ноги, Баллантайн, отдав несколько приказов охранникам, быстро направился вдоль берега к ожидавшим их шлюпкам.

Сержант дрожа подошел к плотному косматому гиганту. Покрытый дюжиной царапин, из которых текла кровь, пират стоял рядом с юношей, защищая его, и смотрел на подошедшего самыми черными, самыми огненными глазами из всех, которые Раунтри когда-либо видел. Его руки были толстыми, как ствол дерева, по мощности торса он мог соперничать с Улиссом, и его огромные кулаки сжимались и разжимались в молчаливом вызове. Остановившись, сержант нервно облизнул пересохшие губы.

Сигрем, Кортни и еще шесть человек были последними, кто ожидал на берегу отправки на корабль. Позади них поднимавшиеся облака черного дыма кружили над холмом, скрывавшим от глаз то, что еще осталось от деревни. Все хижины, навесы и изгороди были разбиты вдребезги и преданы огню, и никому на берегу не нужно было оборачиваться на деревушку, чтобы увидеть масштабы разрушения. Запасы пищи, припрятанные золотые и серебряные слитки, шелка, редкие драгоценные камни, так же как и небольшая гора бочек рома и дорогой мадеры, были отнесены на берег, и их окружали ухмыляющиеся нетерпеливые матросы, чья задача заключалась в том, чтобы рассортировать добычу и составить список трофеев, прежде чем переправить их на «Орел». Ухмылки и нетерпение распространялись и на группу съежившихся, напуганных женщин и детей, которых согнали в кучу на песчаной дюне. Они тоже ждали отправки на борт «Орла», и их судьба была однозначно написана на плотоядных лицах победителей.

Запах дыма и обуглившихся тел щекотал ноздри; из-за дюн раздавались единичные мушкетные выстрелы, а однажды сильный взрыв разорвал вечерний воздух, оповещая, что найден пороховой склад и остатки оружия уничтожены, и дюжины ярких огней лишили летний заход солнца его невозмутимой красоты.

– Мне приказано заковать вас в цепи, – объявил Раунтри, находя поддержку в двух мушкетах по обе стороны от себя. – Любой, кто станет сопротивляться, будет застрелен.

– Меня ты не закуешь в цепи, – прищурился Сигрем. – Я зубами перекусываю кости потолще, чем твои.

Молодой сержант с хмурым лицом побледнел, и цепи в его руках задрожали.

– В-вы получили мое последнее предупреждение, наручники... или свинцовая пуля.

– Нет никакого смысла умирать ради таких подонков, – тихо сказала Кортни и положила руку на локоть Сигрема, останавливая гневный рокот, поднимавшийся в горле корсара.

Она выступила вперед из-за закрывавшего ее Сигрема, нехотя направилась к моряку и, пристально глядя ему в глаза, протянула свои руки.

Раунтри слабо улыбнулся – одновременно благодарно и виновато, – застегивая тяжелые железные браслеты на ее тонких девичьих запястьях. Вес наручников и соединяющей их цепи потянул руки Кортни вниз, но она выдержала нагрузку и, с трудом подняв руки на уровень груди, твердо держала их так, пока завинчивали и запирали запор.

От следующей пары наручников Кортни отделяла железная цепь длиной в четыре фута, и она почувствовала, как сильно натянулась цепь, когда Сигрем шагнул вперед. Наручники оказались слишком малы для волосатых запястий, и понадобилось несколько минут, чтобы моряк придумал, как поставить Сигрема в связку. В конце концов пришлось скрутить два болта, но даже при этом браслеты врезались в руки Сигрема, однако он только ухмылялся, глядя сверху на Раунтри, и в его взгляде читалось обещание.

Остальные мужчины, которых вытащили вперед, принимали наручники со сжатыми кулаками и плотно стиснутыми зубами.

Когда узников повели по мелководью к ожидавшей их шлюпке, солнце уже опускалось за горизонт и небо окрасилось в пурпур и золото. Вода, перекатывающаяся через сланец, была удивительно чистой и темной, а еще дальше напоминала бархатное сиденье, на котором плавно покачивался стройный силуэт «Орла». Поврежденные рангоуты и оснастка уже были сняты, и при свете фонарей команда занималась ремонтом. Военные моряки, сняв свою форму, трудились наравне с простыми матросами, оттаскивая в сторону обломки и отмывая палубы от крови. Пушки сняли с лафетов, с помощью лебедки подняли вверх, а потом снова установили на место; разорванные брезентовые паруса расстелили на спардеке, и их починкой занялся специалист по парусам со своими умелыми подмастерьями.

«Орел» был торговым рейдером длиной в сто пятьдесят футов от носа до кормы, несущим арсенал из сорока орудий и команду из двухсот семидесяти пяти человек. Его три мачты возвышались над источниками искусственного освещения, и в лучах заходящего солнца оснастка искрилась, украшенная густым вечерним туманом.

Шлюпка царапнула о корпус фрегата, и вахтенному матросу бросили булинь. Взгляд огромных изумрудных глаз медленно поднялся вверх по выпуклой деревянной обшивке и остановился только тогда, когда добрался до пролома ниже уровня расположения орудий.

– Встать! – грубо скомандовал конвоир, подгоняя пленных прикладом мушкета. – А теперь пошевеливайтесь! Один поскользнется, и вам всем конец. Никто из нас не собирается прыгать за борт, чтобы вас спасать.

Сигрем наклонил голову, и маленький грязный пират, встав, схватился за первую ступеньку лестницы. Проворно двигаясь, несмотря на тяжелые цепи, он повел остальных семерых вверх вдоль выпуклого борта. Кортни была последней в связке и благодарила Бога за то, что Сигрем оказался впереди нее, чтобы принять вес ненатянутой цепи, потому что не была уверена, остались ли у нее в ногах силы, чтобы взобраться без его помощи.

Она прошла через открытый кормовой проход и спустилась на главную палубу. Все бросили работу, чтобы посмотреть, посмеяться и поиздеваться над последними пленными варварами. Многие испачкали повязки, чтобы продемонстрировать свое участие в сражении, а большинство указывали на кинжалы, которые носили привязанными к поясу, как будто готовы были продолжить бой. Вид этой команды, видимо, не чрезмерно измученной целым днем сражения, явился еще одним ударом для обитателей Змеиного острова. Если бы корсаров поддержал «Ястреб» или «Дикий гусь»! Тогда сейчас янки, несомненно, не стояли бы с таким самодовольным видом на своей палубе и не смотрели бы так пренебрежительно на людей, медленно проходящих перед ними.

Кортни почувствовала, что после шока, вызванного смертью дяди, ее снова охватила ненависть. Она смотрела на ровный ряд тел, вытянувшихся под брезентом, и знала, что скоро будет проведена пышная церемония похорон в море. Храбрецы Змеиного острова остались там, где упали, отданные горячему солнцу и мухам, беззащитные против крылатых и четвероногих падальщиков, которые в считанные дни обглодают их до костей. Она думала об Эвераре Фарроу, лежавшем вместе с другими погибшими на ярко-белом песке дюн.

«Янки заплатят за это! – ожесточенно поклялась Кортни, обводя взглядом шумящую палубу. – Все заплатят! Рано или поздно им придется рассчитаться за смерть Эверара и за смерть любого из тех, кто остался гнить на нашем острове».

Скрип снастей над головой заставил Кортни взглянуть вверх на рею и главный парус. Капитан сказал, что Дункана Фарроу повесили как раз на такой рее, но Кортни отказывалась этому верить. Красивый, смелый и дерзкий Дункан Фарроу умело и решительно командовал людьми Змеиного острова, и конкурирующие банды корсаров держались на почтительном расстоянии от него. Он не питал никаких чувств к правителю Алжира, его не интересовали мелочные ссоры между главой Триполи и странами, чьи торговые корабли он регулярно грабил и возвращал только за выкуп. Фарроу был вольный стрелок и, если, как случалось нередко, его цели совпадали с целями главы Триполи, пользовался покровительством паши, так же как паша в полной мере использовал репутацию «Ястреба» и «Дикого гуся». Кортни не верила, не могла поверить, что он мертв. Мысль, что Дункана Фарроу могли схватить эти откормленные, расфуфыренные янки, не доходила до ее сознания. Капитан просто выдумал это, чтобы заставить Эверара Фарроу выдать себя, и достиг своей цели. Но она, Кортни Фарроу, заставит их дорого заплатить за такое вероломство.

Взгляд серо-голубых глаз прокрался в сознание Кортни.

Он стоял на юте, упираясь руками в резные дубовые перила, и кроваво-красный закат освещал его высокую широкоплечую фигуру. Лейтенант слегка хмурился, словно уже довольно давно рассматривал ее и заподозрил, что с ней что-то не так.

По настоянию Эверара Кортни перебинтовала себе грудь, и теперь эта повязка врезалась в ее тело, не позволяя сделать глубокий вдох, который помог бы ей совладать со вскипавшим в сердце гневом. Она понимала, что ее единственный шанс выжить – и, возможно, убежать, – это оставаться неузнанной среди остальных заключенных. Если откроются ее пол и имя, она попадет в руки капитана «Орла», который утолит свою жажду мести, и в конечном итоге она разделит судьбу других женщин Змеиного острова. И Эверар, и Сигрем настаивали на этой хитрости, она была необходима для спасения Кортни. То, что этот лейтенант мог узнать о ее тайне, должно было бы заставить Кортни потупиться и не поднимать глаз, однако ее как магнитом тянуло к серой опасности: ирландский характер давал себя знать – нужно как следует изучить врага, показать, что у тебя нет страха и что ты не сомневаешься в своей победе.

Лейтенант Баллантайн почувствовал, как волна ненависти докатилась до него через открытую палубу из глубины глаз, ставших почти черными от напряжения. Кровь застучала у него в висках, и косточки пальцев, сжимавших поручни, побелели. У него возникло ощущение, что он смотрит на саму смерть – собственную смерть. Он не ошибся – это был вызов, а кроме того, у него появилось твердое убеждение, что ему еще не раз придется пожалеть, что сегодня днем он не воспользовался своей саблей.

Колдовство было разрушено грубой рукой охранника, толкнувшего Кортни в спину. Колонна пленников прошла по главной палубе к люку и по крутому узкому трапу спустилась вниз на два пролета, на пахнущую плесенью, непроветриваемую нижнюю палубу, расположенную ниже ватерлинии. Звуки раскачивающихся и волочащихся цепей заглохли в темноте, потом откуда-то сверху из узкого прохода раздалась громкая команда, и колонна снова двинулась в темноту.

На этой палубе, помимо всего прочего, помещались лазарет и каюта военно-морского врача. Кортни старалась не обращать внимания на крики и стоны раненых, но не могла не заметить в двух ярко освещенных комнатах, мимо которых они проходили, мужчин в белых фартуках, склонившихся над залитыми кровью столами. Она также не могла полностью игнорировать зловонные запахи прижигаемого мяса, кипящего дегтя и тошнотворно-сладкой камфары. Она увидела мужчину с воротником капеллана и в черном фартуке – одной рукой он подносил кружку с ромом к губам матроса, а другой крестил обрубок ампутированной ноги пациента.

– В этой партии есть еще раненые? – остановил пленных напряженный тихий голос.

– Не знаю, док, – пожал плечами конвоир и неопределенно помахал рукой. – Но, во всяком случае, это последние.

Доктор медленно пошел вдоль закованных в наручники пиратов, вглядываясь в конечности, лица и торсы людей, а подойдя к Сигрему, остановился и с благоговением задрал голову.

– Не думаю, что вы хотите, чтобы вам лечили эти царапины, верно?

– Проваливай! – оскалившись, рявкнул Сигрем.

– Не собираюсь. – Доктор скривил губы и собрался вернуться в свою маленькую приемную, когда заметил синюю косынку Кортни. Вытянув шею, он заглянул за спину Сигрема и увидел у подростка на плече опасную мокнущую рану.

– А ты, сынок? Позволишь мне взглянуть на твою рану?

– Проваливай! – в тон Сигрему прошипела Кортни. – Я выживу.

– Возможно. – Слегка прихрамывая, доктор прошел – мимо Сигрема, потирая покалеченную ногу. – А возможно, и нет, если будешь терять кровь с такой скоростью. – Руки доктора на ощупь пробрались под заскорузлую повязку, но Кортни ничего не сказала, а только прищурилась. – Так, – твердо объявил он, – я осмотрю этого, отсоедините его.

– Хотите, чтобы я подождал, док? – Охранник аккуратно отпер звено цепи, соединяющее Кортни с остальными.

– Думаете, мальчик может нанести мне вред? Или, быть может, вы полагаете, что он попытается прыгнуть с борта и доплыть до берега? Нет, капрал. – Доктор вздохнул, поняв, что его сарказм не дошел до солдата. – Оставьте мальчика и ключ и продолжайте свое дело. Когда закончу, отправлю его вниз.

– Да, – проворчал охранник, явно недовольный тоном, которым было сделано распоряжение.

– Пойдем, парень. – Доктор направился в свой кабинет. – Чем быстрее пойдешь, тем быстрее уйдешь.

Кортни обменялась взглядом с Сигремом, которого уводили по темному коридору, и осталась стоять в слабом свете, падавшем из кабинета. Она прислушивалась к удаляющемуся позвякиванию цепей до тех пор, пока уже ничего не было ни видно, ни слышно, и только тогда осторожно пошла на мерцающий свет фонаря и остановилась на пороге.

В дальнем конце комнаты доктор наливал чистую воду в потрескавшуюся эмалированную миску. Он был среднего роста, крепкого телосложения, с орлиным профилем, который смягчался кудрявыми стрижеными темно-каштановыми волосами. Доктор мог быть любого возраста: молодым человеком с лицом зрелого мужчины или вполне взрослым, обладающим приятными чертами. И только по глубоко посаженным карим глазам можно было предположить, что он, вероятно, еще не достиг тридцати лет, но был измучен постоянным видом страданий других.

– Входи, мальчик, – тихо произнес он, заметив Кортни. – Я не могу тратить на тебя целый день.

Кортни вошла в кабинет, с опаской поглядывая на многочисленные страшные щипцы и напильники, пилы и ножи, разложенные на длинной деревянной скамье. Ее взгляд метнулся к особо тонкому, острому как бритва ножу, который манил ее к себе с другой стороны стола.

– Я могу двигаться на редкость быстро, несмотря на хромоту, – тихо сообщил доктор, не отрывая взгляда от миски, которую наполнял водой.

Кортни выпустила воздух из легких, поняв предупреждение, и вдруг увидела, что они не одни в кабинете. Худой мальчик лет десяти-одиннадцати стоял у бака с кипящей водой и перемешивал испачканные тряпки и бинты, которые нужно было простерилизовать для повторного использования.

– Это Дики, – пояснил доктор Рутгер, представляя его. – Малыш Дики. Он помогает мне в работе. – Доктор улыбнулся мальчику и сделал руками несколько жестов. Мальчик проследил за движениями его рук и, кивнув, подошел и встал у стола с инструментами. – Он глухой, – пояснил доктор. – Корабль, на котором он плыл, взорвался, унеся с собой его семью, его имя и его слух. Мы выработали весьма примитивный способ общения. Примитивный, но успешный. Садись, я должен смыть несколько слоев грязи с твоей руки, чтобы увидеть, что нужно сделать. Как это случилось?

Кортни села на край стула и крепко сжала губы, а доктор, к ее досаде, улыбнулся.

– Значит, передо мной свирепый бывалый морской пират, да? Что ж, посмотрим... – Он закатал ей рукав до плеча и смыл запекшуюся кровь и грязь, а потом с трудом удалил кусок тряпки, которым она завязала рану, чтобы остановить кровотечение, и от этой процедуры Кортни побледнела. Потребовалось три куска ткани, чтобы полностью очистить раненое место, а потом еще сухой кусок, чтобы наложить его на свежую струйку крови, пока доктор решал, что делать дальше. – Думаю, это рана от осколка разорвавшегося снаряда. Похоже? – Изумрудные глаза встретили его взгляд. – В числе других моих качеств есть еще и то, что я на протяжении семи лет служил в военно-морском флоте. – Под пристальным взглядом Кортни его улыбка пропала, и он выпрямился. – Сколько тебе лет, сынок?

– Я вам не сын.

– Вполне справедливо. Но ведь у тебя есть имя?

– Корт, – помолчав, ответила она.

– Корт? Что ж, отлично. И сколько тебе лет, Корт?

– Вполне достаточно, чтобы перерезать вам горло от уха до уха и получить от этого удовольствие.

Доктор взглянул на нее, нисколько не испугавшись. Он чуть не рассмеялся над этой напускной храбростью, но вовремя остановил себя и жестом указал Дики, какие инструменты ему потребуются.

– Тогда, я надеюсь, ты достаточно взрослый, чтобы сидеть спокойно, пока я буду зашивать это?

Кортни покосилась на свою рану. Она не видела ее без покрова грязи и обрывка тряпки, но по боли и количеству крови, засохшей на руке, знала, что это был вовсе не маленький порез. Но при виде глубокой рваной борозды она почувствовала, как к горлу подступает тошнота, и быстро отвернулась.

– Боюсь, рана очень глубокая. Тебе повезло, что не задета артерия и кость, по-видимому, цела. – Доктор увидел, что Кортни закрыла глаза и с трудом сглотнула. – Можешь снять рубашку, пока мы не начали. Потом я найду тебе что-нибудь чистое из одежды.

– Нет! – быстро возразила она, и слабость ее мгновенно улетучилась. – Нет, я... – Кортни плотно сжала губы и отвернулась.

– Как хочешь, – пожал он плечами. – Хотя я не могу понять, почему отсутствие запаха может быть истолковано твоими товарищами как трусость. Вот, возьми это.

– Зачем? – Кортни хмуро посмотрела на деревянный брусок, который доктор ей протянул.

– Будешь держать его в кулаке и сжимать, – мягко ответил он. – Или, если захочешь, можешь кусать его, когда я начну. Даже у самых храбрых людей есть предел боли, которую они способны выдержать молча.

Кортни перевела взгляд с лица доктора на кусок дерева.

– Между прочим, меня зовут Мэтью. Мэтью Рутгер. Возможно, тебе доведется услышать, как меня ласково называют Ротгат[1], но не обращай на это внимания. Они отлично понимают, что их жалкие жизни зависят от моего мастерства. Поэтому они знают, когда стоит им проиграть в кости, какое бренди я люблю по вечерам и каких, женщин предпочитаю. Тебе поможет, если ты вдохнешь.

Кортни сделала вдох и крепко зажмурилась. Он говорил, чтобы отвлечь ее, чтобы она не обращала внимания на иголку с ниткой, вонзающуюся в ее тело, но это ему не удалось. Почувствовав, как у нее по лбу стекает пот, Кортни так сильно ухватилась за край стула, что ее руки задрожали, а пальцы свело судорогой.

– Я уже заканчиваю, – утешил ее доктор. – Еще два... один... готово!

Кортни громко выдохнула, и ее тело сотрясла дрожь. Ее рука отчаянно дрожала, и только через несколько минут у нее прояснилось зрение и в висках перестало стучать. Глухой мальчик коснулся ее плеча и протянул ей кружку рома.

– Выпей, – предложил Рутгер, – худшее уже позади.

Кортни взяла кружку и двумя жадными глотками проглотила крепкий напиток, который опустился в ее пустой желудок как пушечное ядро. Пока она старалась восстановить дыхание и способность мыслить, доктор закончил бинтовать ей руку.

– Лучше? – с улыбкой спросил он.

– Да, я... – Она запнулась, чувствуя, что, кроме них, в комнате теперь появился кто-то еще. Оглянувшись на дверь, Кортни увидела высокого светловолосого американского офицера, небрежно прислонившегося к косяку.

– А-а, – доктор проследил за ее взглядом, – лейтенант Баллантайн. – Это визит вежливости, или ты нуждаешься в моих услугах?

– Ни то ни другое. – Лейтенант сделал шаг вперед, и при его приближении Малыш Дики неожиданно испуганно попятился от стола. – Я просто шел в трюм посмотреть, удобно ли разместили наших гостей. Мальчик готов присоединиться к ним? – спросил он, кивком указав на Кортни.

– Я залатал ему руку, если ты это имеешь в виду, но не уверен, что готов отправить его в трюм.

– Он сражался так же яростно, как все они, – пожал плечами Баллантайн. – Мне кажется, он заслужил право разделить с ними награду.

– Адриан, ради Бога, он же еще ребенок!

– Разве мы все не были когда-то детьми?

– И посмотри, к чему ты пришел, – вздохнул Рутгер. – Быть может, дав ему хоть полшанса...

– Размягчился к старости, да, Мэтью? – У Баллантайна опустились уголки рта. – Или это просто желание приютить еще одного бездомного?

– Я не называю размягчением попытку дать мальчику шанс. Ты отлично знаешь, что случится с ним, если он проведет следующие два месяца запертым в трюме, как крыса.

– Чего ты от меня хочешь? – с легкой насмешкой спросил Баллантайн. – Чтобы я убедил капитана взять его в качестве слуги?

– Нет, – поморщившись, покачал головой доктор. – Но может быть, ты устроишь его на камбуз, или позволишь ему работать у мастера по парусам, или у плотника хотя бы в дневное время. Такое практиковали раньше и получали хорошие результаты.

Лейтенант пристально посмотрел на Малыша Дики, который безуспешно пытался спрятаться от него в темном углу, а затем, прищурившись, окинул равнодушным взглядом рваную рубашку Кортни.

– Твой... друг на берегу... это твоя единственная родня?

Изумруды ее глаз вспыхнули темным огнем невысказанного гнева: «Как будто вас это волнует, как будто кого-то из вас это волнует!»

– Отвечай, мальчик. У тебя есть еще кто-нибудь на этом корабле? Еще кто-нибудь из родственников?

– Нет. Вы, мерзавцы, хорошо сделали свою работу! – огрызнулась Кортни.

– Понятно. – У лейтенанта окаменело лицо. – Мэтью полагает, что ты заслуживаешь снисхождения. А что думаешь ты?

– Я думаю, – Кортни скупо улыбнулась, – что вы пара грязных подлых янки, и я застрелил бы вас обоих, будь у меня такая возможность.

Рутгер громко вздохнул, а Баллантайн молча смотрел на Кортни.

– Ты когда-нибудь пробовал вкус плетки, мальчик? – наконец спросил лейтенант.

В ответ Кортни только вызывающе вскинула подбородок.

– Я хочу предупредить, чтобы ты не испытывал мое терпение слишком долго, иначе испытаешь плетку на себе, – пригрозил он. – А теперь поблагодари доброго доктора за его заботу.

– Идите к чертям, янки!

Лейтенант неожиданно потянулся вперед и взялся за цепь, соединяющую запястья Кортни. Он крутил ее, чтобы укоротить слабину, и железные браслеты глубоко врезались в руки Кортни. Она потеряла равновесие и спаслась от падения только благодаря тому, что уперлась ладонями в грудь Баллантайна.

– Я сказал, поблагодари доктора! – прошипел Баллантайн, давая понять, что под холодной внешностью скрывается горячий нрав, и его глаза потемнели и наполнились яростью.

– Благодарю вас, доктор, – надменно бросила Кортни.

– Есть еще гуманные предложения, Мэтью? – подтолкнув ее к двери, усмехнулся Баллантайн.

Доктор отвернулся от лейтенанта, когда тот снова толкнул Кортни, на этот раз так сильно, что она ударилась раненым плечом о переборку в коридоре. Она подавила крик боли и, спотыкаясь, пошла впереди нетерпеливого американца по тускло освещенному проходу. Когда они добрались до самой дальней и темной части трюма, он грубо приказал ей остановиться.

Три бездельничающих охранника, мгновенно почувствовав дурное настроение лейтенанта, вскочили на ноги.

– Посадите этого мальчишку в клетку. Ему нужно несколько дней побыть в одиночестве, чтобы научиться себя вести.

– Да, сэр. – Один из караульных отдал честь и шагнул вперед. – А его браслеты?

– Оставьте их, – распорядился Баллантайн, глянув на вонзавшиеся в тело Кортни наручники. – Ему будет обо что поточить зубы.

С этими словами офицер развернулся и широкими шагами двинулся обратно по проходу. Кортни почувствовала, что ее потянули за рубашку, и услышала, как стражник буркнул, чтобы она следовала за ним. Слезы, настойчивые и непрошеные, обожгли ей глаза, и она про себя произнесла все, какие могла вспомнить, проклятия и заклинания. Пройдя через перекрытый вход в трюм и узнав выглядывающее из темноты хмурое лицо Сигрема, Кортни почувствовала некоторое облегчение. Когда же гигант понял, что ее не поместят в отсек к остальным заключенным, он изверг поток ругательств, и из темноты к его голосу мгновенно присоединился громкий хор проклятий.

Охранник выругался по шотландски и ударил палкой по железным прутьям, но шум только усилился, и несколько рук протянулось сквозь решетку, пытаясь схватить палку.

– Руки! – злобно бросил охранник и оттолкнул Кортни от загородки.

В дальнем углу трюма стояла низкая железная клетка. Три ее стороны были сделаны из ржавой решетки, а четвертая – из заплесневелых, покрытых слизью досок. Кортни почувствовала вонь и ощутила под подошвами ног дюймовый слой скопившихся отходов, а из-за стоящих неподалеку ящиков юркнуло что-то темное, покрытое шерстью. Никакого освещения здесь не было, лишь падал желтоватый свет от фонаря на караульном посту; сквозь обшивку судна доносились скрип, стук капель и чьи-то стоны. И в первый раз с начала атаки на Змеиный остров Кортни охватил страх.

– Нельзя поместить меня вместе с остальными? – прошептала она, повернувшись к крепкому охраннику.

– Ты же слышал приказ лейтенанта. А я не тот человек, чтобы идти против него. – Шотландец помедлил, глядя в блестящие глаза мальчика. – Ладно... я принесу ящик, чтобы ты мог сидеть. Держи ноги повыше и время от времени стучи цепями, чтобы отогнать крыс.

Дрожа, Кортни смотрела, как он вставил в замок большой железный ключ, повернул его и широко распахнул дверь клетки. Она еще раз взглянула на него и, почерпнув силы из сострадания, которое увидела в его глазах, медленно вошла в клетку.

Глава 2

Миранда Гоулд зевнула, потянулась, подставив золотистое тело потоку солнечного света, падавшего через открытую дверь каюты, и по привычке провела рукой по бедру, чтобы ощупать единственный синяк, полученный ею в битве за Змеиный остров. Он красовался на нижней части бедра, и она никак не могла припомнить, когда его получила – может быть, в хижине с Друджем? Во всяком случае, он значительно уменьшился за последние шесть дней и из огромного темно-лилового пятна превратился в светло-желтое.

Миранда была одна в огромной кровати под балдахином; шторы еще не были раздвинуты, и прозрачная сетка, защищающая от нашествия ночных жучков и москитов, свисала с балдахина на пол. Достаточно тонкая, чтобы позволить ей чувствовать прикосновение к телу нежного утреннего бриза, сетка одновременно была достаточно плотной, чтобы у Миранды создалось впечатление, будто она может видеть все, сама оставаясь невидимой. Дженнингс сидел за столом, и Миранде были видны его блестящая макушка, сосредоточенно наморщенный лоб и толстые короткие пальцы, сжимавшие перо, скребущее по страницам бортового журнала. Этот человек использовал часы и минуты своей жизни так, как будто они были самыми важными в мироздании, как будто по прошествии многих лет пыльные тома извлекут из какого-нибудь забытого подвала и отнесут наверх, чтобы все смотрели на них и восхищались.

Вздохнув, Миранда повернулась на бок, и ее взгляд последовал вдоль луча света к окну каюты. Капитанская каюта была не такой большой, как на «Ястребе» или «Диком гусе», но недостаток пространства компенсировался комфортом. Каюта капитана Уилларда Лича Дженнингса не отличалась спартантством. Резной дубовый стол украшала инкрустация из меди, кресла были обтянуты дорогим бархатом, под ногами лежал персидский ковер такой толщины, что в нем утопали ноги. На бесценной позолоченной тумбочке разместились фарфоровый умывальник и кувшин, а на ее нижней полке стоял ночной горшок из чистого золота. Два огромных восточных морских сундука из черного дерева были инкрустированы по бокам и на крышке стоящими драконами из слоновой кости; сквозь решетчатую дверцу буфета виднелись серебряные кубки и столовая посуда из тонкого фарфора; свечи на столе были вставлены в золотые подсвечники, и даже фонарь на потолке был медным, а не оловянным или жестяным.

«Ну конечно, – размышляла Миранда, – Дженнингс думает только о собственной выгоде и создании личного комфорта, этот напыщенный индюк пользуется своей властью и постоянно злоупотребляет ею». Миранде понадобилось Не более двух минут, чтобы оценить характер капитана и определить, что он принадлежит к тому типу людей, которые могут быть жестокими и безжалостными, когда не в духе, или покладистыми, как голодные щенки, когда события развиваются так, как им хочется, – тщеславный дурак и хвастун! С такими людьми у нее обычно ассоциировались французская форменная одежда и манеры, присущие юношам.

На мгновение янтарные глаза, смотревшие сквозь тонкую сетку, затуманились. Когда-то Миранда полагала, что с приходом в ее жизнь Дункана Фарроу отпадет необходимость в подобных играх. В возрасте девяти лет проданная испанскому маркизу, отданная в обмен на что-то голландцу, когда ей было двенадцать, в четырнадцать выигранная на дуэли, а потом похищенная французом и отправленная в бордель, Миранда рано выработала в себе способность к выживанию. К выживанию в стране с любым языком, криво усмехнулась она. И этот талант в большей степени, чем что-то иное, привлек к ней внимание Дункана Фарроу.

В шестнадцать лет на борту французского торгового судна она была всего лишь игрушкой капитана, но однажды их корабль «Триумф» был атакован и разбит «Диким гусем». Дункан Фарроу проявил не слишком большой интерес к очевидным прелестям Миранды, и как она ни старалась сделать его своим покровителем, добиться этого не смогла. И только бесцеремонно обругав его на четырех языках, она удостоилась его взгляда. Его собственные таланты, хотя и впечатляющие, ограничивались блестящей морской тактикой, смекалкой и фантастическим бесстрашием перед лицом опасности. У него была пачка захваченных документов, которые он не мог перевести, настоящая сокровищница расписаний движения судов и деклараций судовых грузов, в которой он не мог разобраться – пока не появилась Миранда. «Золотая Миранда» – шутливо окрестил он ее после того, как первый расшифрованный ею документ привел к драгоценному грузу из десяти сундуков с золотыми монетами.

Она провела много часов, тщательно вникая в бухгалтерские книги и декларации, и не меньше времени, когда изучала высокого загадочного ирландца, чья улыбка была такой же горячей, как и его нрав. Он был первым – и единственным – мужчиной из всех, с кем сталкивалась Миранда, кто абсолютно не поддавался на ее обольщение. Ром на него не действовал независимо от количества, как и провоцирующая одежда – или вообще отсутствие таковой. Нежные приглашения отклонялись, не столь нежные попытки раздразнить приводили его в дурное настроение и, что еще хуже, грозили закончиться применением силы. Однако из дюжины источников она слышала о его подвигах под простынями, и не было никаких обоснованных причин сомневаться в его мужских достоинствах, но он, похоже, не желал даже случайно дотрагиваться до Миранды.

После недели нарастающего раздражения, проведенной на Змеином острове, Миранде открылась причина его странного поведения: Кортни Фарроу, дочь Дункана, – его забота, его совесть.

Кортни и Миранда были одного возраста – им обеим исполнилось по шестнадцать лет, – одного роста и примерно одинакового телосложения, но кроме этого да еще способности отражать бесконечный мир эмоций в сверкающих глазах, у них не было ничего общего. В шестнадцать лет Миранда обладала лицом и телом, которые заставляли мужчин с восторгом поворачиваться ей вслед, тогда как Кортни состояла из одних только ног и глаз. Платье, которое она соглашалась надеть по особым случаям, висело на ее хрупких плечах как мешок; ее каштановые волосы отливали золотом, но были по-мальчишески коротко подстрижены рукой мясника; в ее облике не было ничего мягкого или миловидного, ничего, даже отдаленно наводящего на мысль, что в ней скрывается женщина. Миранде кто-то говорил, что в жилах Кортни течет кровь французских аристократов, но это явно проявлялось только в малокровии, которое быстро развивалось. Кортни каждый день теряла кровь в драках с мальчишками на острове от порезов и царапин, от ожогов и ран, от заноз при работе на оснастке отцовского корабля, а еще больше она теряла крови во время тренировок с мечом, кинжалом и револьвером.

Женщина и девочка возненавидели друг друга с первого взгляда. Миранда была чувственной и сластолюбивой. Поток черных волос и гордо выступающая пышная грудь не оставляли мужчин равнодушными. Она могла соблазнить мужчину одним только взглядом, восхитительно надутыми розовыми губками обещая ему удовольствия, которые не могло нарисовать даже самое богатое воображение, и громко говорила на безмолвном языке своего соблазнительного тела. Лишь Дункан Фарроу ускользнул от нее, и то только потому, что смотрел на нее как на дочь.

Принимая вызов, Миранда превратилась в пантеру, выслеживающую добычу. Она сосредоточилась на Дункане Фарроу с единственной целью – обречь его на поражение, несмотря на твердость позиций. Для атаки она выбрала его самое слабое звено – Кортни, предложив себя на роль заботливой опекунши. Миранда посоветовала Дункану убедить дочь научиться хотя бы основам женского поведения, а затем стала показывать девочке, как следует одеваться, как причесывать короткие волосы, которыми гордилась Кортни, чтобы они выглядели привлекательно, как носить корсет и как искусственно увеличить небольшую грудь, чтобы она плотно заполняла лиф платья.

Как и предвидела Миранда, Кортни восстала. Униженная, она набросилась с упреками на отца и его предполагаемую любовницу, вызвав у Дункана раздражение заявлением о том, что питает отвращение ко всему нежному и женственному. Дункан испугался, только теперь осознав то, что все остальные поняли уже давно, Миранда и Кортни были столь же непохожи, как ветер и море, – и в сердитом молчании отправился на «Дикого гуся», где его ждала Миранда с раскрытыми объятиями.

Миранда глубоко вздохнула и улыбнулась при воспоминании о том, как ее худой ирландец стоял неподвижно, словно скала, пока она неторопливо освобождала их обоих от одежды. Ее кожа светилась в затененной каюте, все изгибы подчеркивались, и зрелое тело было похоже на подношение из чистого золота. И какое открытие она сделала! Ее неподатливый любовник был словно выточен из красного дерева, отполирован до атлетического совершенства, и на его внушительной фигуре не было ни дюйма лишнего жира. Сила его железных рук могла соперничать с силой рук Сигрема, а ноги состояли лишь из сухожилий и мускулов. Его тело было отмечено сотней шрамов: часть из них были получены в юности в Ирландии, многие – во времена его наемной службы в Европе, а большинство – за годы, проведенные в грабежах торговых судов на Средиземном море. Неистовый в занятии любовью, он был способен довести ее до полного изнеможения и оставить удовлетворенной – настолько удовлетворенной, что ей, вероятно, было бы достаточно его как единственного любовника, несмотря на приводящую в бешенство его безумную любовь к дочери. Но, даже допустив Миранду в свою постель, он оставался холоден и равнодушен к ней, как будто она была только средством удовлетворения его физических потребностей. За десять минут до того, как уложить ее в постель, и через десять минут после этого он становился чужим – опасным незнакомцем со скверным характером, посторонним, скрывающимся за непроницаемой стеной сокровенных эмоций, куда имела доступ только Кортни.

Это унижало и сводило с ума, и Миранда не раз предпринимала попытки наказать его, отправляясь куда-нибудь в поисках внимания, которого страстно желала – однако не у него на глазах. Он был не из тех, кто прощает, и не из тех, кто сквозь пальцы смотрит на измену, но ей доставляло тайное удовольствие знать, что она обманула его, что она может оставить его, когда только пожелает.

А теперь у нее не было выбора. Дункан мертв, и она, Миранда – Золотая Миранда! – в который раз перешла в другие руки. Если бы она очень постаралась, то могла бы выдавить пару слезинок за помин души своего любовника – он не заслужил быть повешенным как собака, – но слезы были не в ее характере. Конечно, она часто проливала их, и всегда с пользой, но не могла вспомнить, когда в последний раз по-настоящему плакала. Она выживала и, более того, знала, как выжить с минимальными потерями, и в этом состояло еще одно резкое различие между мирами Миранды и Кортни Фарроу: одна томилась в шелках и атласах, другая должна была утверждать себя в зловонных тюремных камерах.

Сравнение позабавило Миранду, и она свернулась калачиком под прохладной шелковой простыней. Уголки ее губ растянулись в улыбке, когда она в десятый раз подумала о том, как Кортни Фарроу, избитую и истекающую кровью, бесчувственную и сломленную духом, тащат из сырого трюма и ведут под голодными, плотоядными взглядами команды. Это станет для нее концом, и Миранде очень хотелось бы посмотреть на это, но, конечно, после недели заточения маленькая сучка наверняка мертва.

Рассматривая носы своих начищенных сапог, лейтенант Адриан Баллантайн недовольно нахмурился, заметив пятнышко соли, которое проглядел один из юнг. Лейтенант был чисто выбрит, и после только что принятой ванны его влажные волосы отливали цветом полированной меди в мягком свете фонаря. Он сидел, небрежно закинув скрещенные ноги на угол письменного стола и сложив длинные тонкие пальцы щепоткой под нижней губой.

Баллантайн надел просторную рубашку и бриджи, решив, что еще слишком рано и в каюте слишком жарко, чтобы обременять себя плотной шерстяной курткой и форменным воротником, и белоснежная рубашка, расстегнутая у ворота, заметно контрастировала с темным загаром и густыми медно-каштановыми волосами на груди. Его лоб, сосредоточенно наморщенный, внезапно разгладился, когда он почувствовал едва различимые изменения в движении судна.

Летний шторм заставил их последние сорок восемь часов простоять на якоре в защищенном от ветра заливе, и таким образом они получили дополнительное время, чтобы залечить раны и провести необходимый ремонт парусов и оснастки. С первым утренним ветром они обогнули мыс Бланк, и, если погода продержится, через три дня бросят якорь в Гибралтаре.

– Да, кто там? – Услышав стук в дверь каюты, лейтенант, прищурившись, поднял голову.

– Раунтри, сэр.

Баллантайн не хотел впускать его, но потом вспомнил, что сержант был прислан по его просьбе.

– Входите, мистер Раунтри. – Вздохнув, Баллантайн убрал ноги со стола.

Каюта, расположенная в середине корабля, была небольшой и не имела окон. В достаточно комфортабельной для человека, ведущего спартанский образа жизни, каюте поместились койка, письменный стол и стул, книжный шкаф и небольшой шкаф для одежды, однако когда в каюту входили еще два человека, становилось очень тесно.

Как только сержант ввел в каюту жалкого оборванца, серо-голубые глаза лейтенанта расширились, а нос недовольно сморщился от омерзительного запаха, проникшего вместе с заключенным в его жилище.

– Господи, неужели нельзя было опрокинуть на него ведро воды, прежде чем вести сюда?

– Я так и сделал, сэр, – заверил его Раунтри, от отвращения тоже сморщив нос. – Но запах оказался очень сильным. Своеобразная флора, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Не могли бы вы пригласить ко мне доктора Рутгера? – Баллантайн смотрел на мальчишку, размышляя, разумно ли было поддаваться эмоциям. – У мальчика раны, их нужно осмотреть.

– Да, сэр. Что-нибудь еще?

Лейтенант задумался, размышляя, сыграла ли с ним шутку память или под складками грязной одежды мальчик действительно стал меньше ростом. Лицо его было серым от недостатка свежего воздуха, глаза провалились в глазницы, обведенные синими кругами.

– Когда заключенный последний раз ел?

– Будь я проклят, сэр, если знаю. Макдонадд говорит, что большую часть того, что они приносили, он бросал им в лицо.

– Вот как? Правда? – Опустив руки на стол, Адриан тихо побарабанил пальцами по дереву. – Спасибо, сержант. На данный момент это все.

– Да, сэр.

Когда дверь закрылась, Баллантайн пролистал стопку бумаг и аккуратно сложил их на углу стола. Он чувствовал, что пленник настороженно наблюдает за ним, следя за каждым его движением, и с трудом сдержал улыбку.

Но Кортни видела только его мрачное лицо и силу, которая исходила от его мускулов, когда он двигался. Она была сбита с толку неожиданным вызовом и не понимала, -что могло понадобиться от нее этому высокомерному, самодовольному янки. Глубоко в ее душе таился страх тюремного заключения в маленькой железной клетке и самый настоящий ужас, что ее отправят туда опять. Кортни всегда ненавидела тесное, замкнутое пространство, и клетка была одним из самых жестоких испытаний ее воли и выносливости. Она постоянно боролась с настойчивым желанием закричать, истерически разрыдаться, броситься на решетки и доски и умолять охранников дать ей хотя бы одно сухое одеяло, хотя бы один луч света, хотя бы один глоток свежего воздуха. Но она ничего этого не сделала, а сидела, молча сжавшись в темноте. И хотя ее щеки часто бывали мокрыми от слез, она не помнила, чтобы испытывала какое-нибудь чувство, кроме ненависти.

И сейчас ненависть мешала ей слышать и ясно мыслить. Глаза жгло от яркого света, мышцы сводило судорогой, кожу стянуло от грязи, пота и засохшей морской соли, и она болела от рубцов и ссадин, оставленных наручниками и твердыми решетками. Кортни потеряла синюю косынку, и ее волосы висели теперь сальными патлами, а отсыревшая одежда воняла плесенью.

Однако когда она в первый раз подняла взгляд и посмотрела на своего ненавистного врага, ее глаза были ясными и блестящими, и в их глубине горел зеленый огонь.

– Итак, мальчик, чему ты научился за последние семь суток, кроме как выбрасывать хорошую еду и наполнять вонью мою каюту?

Кортни пристально смотрела на него. Семь суток! В безвоздушной полутьме она потеряла представление о времени.

– Полагаю, ты не можешь ответить на прямой вопрос, – протянул Баллантайн. – Возможно, тебе нужна еще неделя одиночества, чтобы развязать язык?

– Нет, – к досаде Кортни, сорвалось с губ. – Нет, я... – Она умолкла, но самодовольная улыбка уже кривила его губы.

– Ты – что?

– Мне наплевать на то, что вы делаете, янки! – вызывающе огрызнулась она. – Но я отвечу на ваш вопрос: еда кишела личинками, а за запах благодарите собственное" гостеприимство.

– Ты привык к лучшим условиям жизни, да? – Баллантайн откинулся на спинку стула.

– Я привык жить как человек, а не как животное.

– Ты, мальчик, изъясняешься как образованный человек, – отметил лейтенант после продолжительной паузы. – Это означает, что ты не всегда был пиратом, так?

– Не понимаю, почему мое воспитание должно вас интересовать?

– Оно меня не интересует, – без колебаний ответил он. – На мой взгляд, Дункан Фарроу мог бы найти для своего сына занятие получше.

– Очень жаль, что у вашего отца не возникло" подобного желания. – Она прищурила изумрудные глаза и в награду получила изумленный взгляд.

По мнению Баллантайна, неделя в клетке могла бы деморализовать и мужчину вдвое старше этого оборвыша.

– Ты, мальчик, очевидно, собираешься испытать мое терпение, – слегка улыбнулся Баллантайн. – Неужели ты совсем не ценишь свою жизнь?

Кортни ничего не ответила, а зажав в кулаки тяжелые звенья цепи, посмотрела на него с таким отвращением, какое только могла выразить. Это не произвело эффекта, на который она надеялась, лейтенант просто посмотрел в полные ярости глаза, и его улыбка сменилась тихим смехом.

– Отлично, мальчик, ты доказал, каким свирепым можешь быть. Я поражен, это правда. И вопреки всякой логике даже готов предложить тебе способ помочь самому себе.

– Помочь себе? – подозрительно переспросила Кортни, которую разозлил его смех.

– Горячая еда, горячая ванна и, возможно, даже шанс заслужить место на камбузе, – ответил он, опершись ладонями о стол.

– В обмен на что?

– На небольшую информацию.

– Идите к черту!

– Твой отец прорвал блокаду Триполи, не так ли? Кортни сильнее сжала цепь, но ничего не ответила.

– Откуда он узнал, где и когда можно пройти мимо сторожевых постов?

Она с презрением отвернулась.

– Что он перевозил сквозь посты? Он собирался сразу вернуться на Змеиный остров? – Длинные пальцы снова беззвучно забарабанили по крышке стола. – Через два часа я должен заступить на вахту, мальчик, и до тех пор хотел бы получить ответ.

– От меня вы ничего не получите, янки! – отрезала она, но Баллантайн лишь снисходительно вздохнул.

– Тебя и твоего дядю не взяли в этот поход. Почему?

– Вы же умный, янки, так расскажите мне.

– Я бы предпочел, чтобы ты рассказал мне, – вкрадчиво произнес он, и Кортни обнаружила, что смотрит в ледяные серые глаза.

– Эверар был ранен в ногу, – быстро проговорила она, – и рана еще не совсем зажила.

– Корабли плавают и с ранеными людьми.

– Они плавают и с павлинами на мостике. – Кортни чуть было не пропустила удар.

– А ты? – спокойно спросил Баллантайн. – Почему тебя не взяли? Такой человек, как Фарроу... – Он пожал плечами. – Думаю, он бы гордился тем, что его сын сражается с ним рядом.

Кортни почувствовала, как горячая кровь прилила к ее щекам. Очень тонкий намек на то, что Дункан Фарроу не считал своего сына достойным сражаться с ним рядом, требовал резкого ответа, но Кортни отказалась заглотнуть приманку. Сын или дочь, она могла сражаться как любой воин, уверенно и искусно владея абордажной саблей и мушкетом. Годы жизни среди жестоких корсаров научили ее многому – в том числе беспрекословному подчинению приказам, полученным от отца. Он приказал ей и Эверару оставаться на Змеином острове по причинам, которые янки никогда от нее не узнают.

Поднявшись со стула, Баллантайн подошел к ночному столику, и Кортни напряглась, услышав тихое журчание воды, наливаемой из кувшина в жестяную кружку.

– Ты хочешь пить? – полуобернувшись, спросил он. – Или есть?

– Нет. – Глядя на прозрачную воду, льющуюся из кувшина, она провела языком по пересохшим губам.

– Вот, мальчик, возьми. – Улыбнувшись, он протянул ей кружку. – Пей, этим ты не нарушишь никаких ваших законов.

Каюта вдруг закачалась у нее под ногами, и, к собственному ужасу, Кортни почувствовала, что ее охватила дрожь. Она зажмурилась, чтобы избавиться от искушения, но когда открыла их, оно все еще было перед ней. Американец подошел ближе – он догадался о ее слабости и воспользуется этим, чтобы укротить ее, уговорить, а потом забросать вопросами.

– Мне ничего не нужно от вас, янки, – прохрипела Кортни. Во рту у нее было так сухо, что, когда она говорила, язык, казалось, царапал нёбо. – Я только хочу, чтобы со мной обращались так же, как и с другими заключенными.

– Но ты не такой, как другие заключенные, – многозначительно произнес Баллантайн. – Ты сын Дункана Фарроу и будешь удостоен особых почестей от капитана, если он узнает, что ты находишься на борту.

– Так почему вы не доложите ему? – прошептала она, стараясь не думать о вкусе воды, которую лейтенант все еще протягивал ей.

– Я не сказал ему, потому что он с одинаковым успехом может как повесить тебя на ближайшей нок-рее, так и доставить на суд властям.

– И это вас волнует? – с издевкой усмехнулась Кортни.

– Вовсе нет. – Он улыбнулся и сел на край письменного стола. – Во всяком случае, не так, как это будет волновать тебя.

– Я буду смотреть на это просто как на еще одну демонстрацию правосудия янки.

– Ваши люди получили такую форму правосудия, какую заслужили. – Горечь в ее голосе зацепила какую-то струнку в душе Баллантайна. – Пиратство, грабеж, белое рабство, убийства – вряд ли все это заслуживает снисхождения.

– Мой отец не убийца! – последовал возмущенный ответ. – Он не имеет никакого отношения к рабству и никогда не требовал выкупа за захваченную команду янки.

– А за французскую или испанскую?

– Он поступал с ними так же, как они поступали с нами. И я надеюсь, в ближайшем будущем вы тоже получите подобный урок.

– Но ты не отрицаешь пиратство как таковое – нападения на караваны судов и захват кораблей силой. – Баллантайну надоело держать кружку, и он поставил ее на стол. – Или, быть может, у вас есть способы правосудия и для таких случаев?

– Вы, янки, уже нашли такие способы, – сухо заметила Кортни. – Я уверена, вы называете их каперством.

– Ты, мальчик, слегка искажаешь истину.

– Неужели? Ваши торговые суда вооружены и открывают огонь по французским и испанским кораблям, разве не так? Они подстерегают грузы пряностей и сахара, идущие из Вест-Индии, а захваченных африканцев продают вам как рабов для работы на ваших хлопковых плантациях. Скажите мне, янки, как можно назвать этот справедливый порядок? – Кортни с удовольствием наблюдала, как яркая краска заливает лицо лейтенанта.

– У тебя характер твоего отца, мальчик, – пробормотал он после напряженного молчания. – Но пожалуй, достаточно. Скажу откровенно, моему хорошему настроению приходит конец. Мне нужны ответы, и я хочу получить их сейчас, или, помоги мне Господь, ты станешь вспоминать клетку как подарок.

– Вы не запугаете меня, янки. – Кортни расправила плечи. – И вы зря тратите слова, если думаете, что ваши угрозы заставят меня струсить.

– Нам уже многое известно о... занятиях твоего отца. – Скрестив на груди мускулистые руки, Баллантайн смотрел на Кортни холодным жестким взглядом. – Мы знаем, что Дункан Фарроу работал на Юсефа Караманли, пашу Триполи. Мы также знаем, что он вел дела с Райсом Магометом Раутом, правителем Алжира. Странное сочетание партнеров, потому что эти два деспота – заклятые враги.

– Это правда? – тихо спросила Кортни. – Я не знал.

– И ты не знал, что твой отец прорвал заслоны, которые надежно изолировали обоих арабов?

– Дела моего отца – это только его дела.

– Я делаю их своими.

– Тогда желаю вам удачи, – невозмутимо отозвалась Кортни. – Она вам очень понадобится.

– Корабли Дункана Фарроу уничтожены, его цитадель в руинах, его жизнь кончена. Игра проиграна. – Пристально всматриваясь в упрямо сжатые губы мальчика и серьезные зеленые глаза, Адриан чувствовал невысказанный вызов – только вызов, но не капитуляцию. – Тебе не остается ничего, кроме как позаботиться о собственной судьбе, и ничего не стоит на твоем пути к выживанию, кроме твоих глупых представлений о долге. Как я помню, последний приказ, который отдал тебе дядя, был – выжить любой ценой. Полагаю, последнее желание Дункана Фарроу было бы таким же. Если ты не хочешь сделать это ради себя, то по крайней мере сделай это ради них. – Это был жестокий удар, нанесенный с холодным расчетом, и Баллантайн стал противен самому себе за то, что был вынужден прибегать к подобным методам. Но мальчику следовало осознать, что теперь он остался один, что он нигде на этом корабле не найдет сочувствия. Меньше чем через три дня его высадят на берег в пограничной зоне Гибралтара – либо чтобы повесить, либо чтобы надолго заключить в тюрьму, – если он не предпримет что-нибудь такое, чтобы себя спасти. – Итак?

– Мой отец не умер, – хрипло прошептала Кортни. – Я отказываюсь вам верить. – Блестящие глаза с настолько расширившимися зрачками, что остался лишь тонкий зеленый ободок, приковали Баллантайна к месту.

– Твой отец и Гаррет Шо мертвы, – повторил он ледяным тоном.

– Нет.

– «Дикий гусь» уничтожен, как и «Ястреб». Караманли сдал их обоих. Кто-то предал Фарроу, и на американские патрульные корабли просочилась информация о том, где и когда их можно перехватить.

– Нет! – Кортни почувствовала, как непреодолимый страх стиснул ей грудь. – Вы лжете!

– Лгу? Тогда как мы узнали о Змеином острове? Как мы узнали об укреплениях твоего дяди и о количестве его защитников? Твоего отца нам кто-то выдал, мальчик, и если не Караманли, то один из близких людей Фарроу.

На его слова Кортни инстинктивно отреагировала как попавшее в западню животное. Едва заметным движением ее рука потянулась к поясу и выхватила остро отточенный нож, который она в первый же день стащила из кабинета доктора. Крепко сжимая нож посиневшими и распухшими пальцами, она резко взмахнула рукой.

Безграничное удивление Баллантайна замедлило его реакцию. Он увидел блеск летящей в него стали и на дюйм отклонился в сторону всего за секунду до того, как лезвие могло бы перерезать ему горло. Одной рукой он схватил руку Кортни, а другой толкнул ее в грудь, так что она, покачнувшись, отлетела к стене. Быстро вскочив на ноги, она повернулась к нему и пустила в ход ногти. Почувствовав, как с его головы содрали тонкие полоски кожи вместе с волосами, Адриан нанес Кортни в солнечное сплетение резкий сильный удар, от которого у нее из легких вырвался воздух, и она согнулась от боли.

В бешенстве пнув ногой нож, так что тот, вращаясь, отлетел на безопасное расстояние, Баллантайн запустил одну руку Кортни в волосы, чтобы удержать ее возле себя, а другой нанес ей по щекам несколько жгучих ударов.

Почти не видя ничего из-за жуткой боли, Кортни продолжала сражаться с ним, молотя его кулаками по лицу и груди. Выпустив ее волосы, Баллантайн крепко схватил ее за рубашку, но ткань порвалась, а пуговицы расстегнулись, когда Кортни начала вырываться. Неожиданное освобождение снова отбросило ее к стене. Поднимая руки, чтобы защитить лицо от удара о стену, Кортни нечаянно стукнула себя по виску тяжелой цепью, и от удара у нее закружилась голова.

И когда Баллантайн в два шага оказался рядом с ней и, схватив ее за остатки рубашки и прижав к стене, занес кулак для завершающего удара, у Кортни уже не осталось сил для сопротивления. Однако в самый последний момент что-то заставило Баллантайна взглянуть на грудь заключенного, и его кулак завис в воздухе. Голова девушки бессильно склонилась набок, и Баллантайн ощутил, как на его руку упала горячая слеза.

Он взглянул сначала на разорванную одежду у себя в руке, а затем на женскую грудь, осуждающе направленную на него. Баллантайн медленно опустил кулак и быстро отдернул руки, почувствовав себя так, словно держал раскаленный уголь. Он открыл рот, потом закрыл его и молча смотрел на Кортни.

Она отвернулась и неловкими, замедленными от боли и унижения движениями постаралась прикрыться. Баллантайн протянул к ней руку, но снова отдернул ее, услышав сдавленные рыдания и увидев, что Кортни села на пол, закрывая грудь, а потом прижала к зеленым глазам грязные кулачки, чтобы остановить слезы. К своему стыду, он увидел тонкую струйку крови, стекающую у нее из рассеченного подбородка, и появляющиеся на ее щеках красные отпечатки его ладони и кулака.

Если сначала от шока Баллантайн побледнел, то теперь его лицо болезненно потемнело. Он был оглушен, осознав, что ударил женщину – девушку, – которая на вид была совсем еще ребенком.

– Боже милостивый, – пробормотал он, – что за игру ты затеяла? Какого черта ты ничего не сказала, когда тебя доставили на борт?

– Зачем? – с горечью спросила Кортни. – Чтобы вы могли отправить меня вместе с остальными женщинами для лучшего применения? Я знаю, что готовилось для них на берегу. Я знаю, что с ними делают каждый день и каждую ночь. – Рыдания перехватили ей горло. – Во всяком случае, я обманывала вас семь дней и семь ночей, янки.

Лейтенант набрал воздуха, чтобы ответить, но возражение осталось невысказанным. Поскольку капитан корабля проявлял большой интерес к пленницам, команда не видела причин не следовать его примеру.

Вид девушки, съежившейся у стены, мучил Баллантайна. Он шагнул к ней, но остановился, когда Кортни отодвинулась, однако успел заметить под разорванной рубашкой блеск золотого медальона, висящего на плетеном кожаном ремешке. Это украшение и чудовищное несоответствие между нежной кожей груди и грубой черной железной цепью заставили его громко выругаться. Он подошел к письменному столу, резко выдвинул средний ящик, достал кольцо с ключами и вернулся туда, где, сжавшись, сидела Кортни.

– Вытяни руки, – приказал лейтенант. Она не пошевелилась, и он, снова выругавшись, потянул к себе одну сопротивляющуюся руку. – Я не собираюсь причинять тебе боль, – нетерпеливо проворчал он. – А теперь не дергайся, или, ей-богу...

Кортни поморщилась от хватки его пальцев, когда он поворачивал наручники, чтобы вставить ключ, но не отвела взгляда от лица Баллантайна даже тогда, когда были разомкнуты два железных браслета толщиной в дюйм.

– И кому только пришла идея сделать из тебя мальчика? И не пытайся играть со мной в кошки-мышки – поверь мне, я сейчас не в том настроении.

– Эверару, – буркнула Кортни. – Он считал, что так я буду в безопасности.

– В безопасности? В тюремном трюме?

– Там Сигрем. Он позаботился бы обо мне.

– Сигрем? Этот гигант?

Кортни кивнула и осторожно потерла содранную кожу на запястьях.

Адриан Баллантайн смотрел на нее, все еще не желая верить тому, что так ясно видели его глаза. Она говорила, как молодой головорез, была одета соответствующим образом и вела себя как мальчишка.

Кортни вытерла рукой слезы, размазав при этом по щекам грязь, и взглянула на внушительную фигуру американца, который не шевелился уже целую минуту. Увидев, где продолжает блуждать его взгляд, она почувствовала нарастающее беспокойство и постаралась плотнее стянуть на себе полы рваной рубашки.

– Сколько тебе лет? – От такого проявления стыдливости у Адриана в висках снова застучала кровь.

– Достаточно, – проворчала Кортни.

– Сколько?!

– Девятнадцать!

– Еще раз спрашиваю... – Баллантайн нахмурился и прищурил светлые глаза.

– Я родилась в январе 1785 года! – процедила она сквозь стиснутые зубы. – Если вы умеете считать, янки, то получается девятнадцать лет шесть месяцев и... и сколько-то дней.

– Ты выглядишь на десять лет моложе, – скептически скривил он губы. – У тебя есть имя?

– Фарроу.

– Имя! – холодно повторил он, пронзенный ее горящим взглядом.

– Корт. – И после долгого упрямого молчания она пояснила: – Сокращенное от Кортни. – Увидев недоверие, написанное на лице лейтенанта, она сжала кулаки. – Моя мать была француженкой, как вам, должно быть, известно. Придворной Людовика Шестнадцатого.

– Наверное, ей понравилась жизнь с превратившимся в изгнанника ирландским пиратом. – Баллантайн усмехнулся.

– У нее не было такой возможности, янки. – Хрупкие плечи Кортни съежились. – Она еще раньше познакомилась с мадам Гильотиной. А теперь, когда ваше любопытство удовлетворено...

– Сколько времени ты провела с отцом на Змеином острове?

– Тысячу лет, – без всякого выражения ответила она. – Какое это имеет значение?

Одиннадцать лет назад во Франции правил террор, и ножи сотен гильотин отрубили невероятное количество голов высшей аристократии. Если девочке каким-то образом удалось тайно убежать из страны и с тех пор водить компанию с корсарами, это во многом объясняет ее гнев и озлобленность.

Но это умозаключение не принесло Баллантайну облегчения, не умалило чувства вины, и когда он медленно подошел к стене каюты, его брови оставались хмуро насупленными. «И что же теперь прикажете с ней делать?» – спросил он себя. Разумеется, Баллантайн не мог отдать ее капитану и, конечно же, не мог отправить к остальным женщинам. Нельзя сказать, что его сильно заботило, что она будет изнасилована половиной команды: черт побери, возможно, именно это поможет ей понять, что ее мир рухнул навсегда.

Но в это он тоже не верил.

– И что же прикажешь теперь с тобой делать? – вслух спросил он и, запустив пальцы в густые светлые волосы, тихо выругался.

– Отправьте меня в трюм. Позвольте мне быть с людьми моего отца.

– Твой отец – он одобрял такой образ жизни?

– Он поддерживал меня. А что касается меня, то мне эта жизнь нравится.

– Но кровь, жестокость...

– Я была вскормлена на крови и жестокости, янки. Гильотина не делала снисхождения ни для кого, ни для тех, кто имел носовые платки с кружевами, ни для тех, кто падал в обморок от голода. – Кортни замолчала идержась за стену, попробовала встать на ноги. – Но меня нелегко испугать. И вы можете избивать меня, пока до крови не разобьете себе руки, янки, но больше не увидите моих слез.

– Ты не выдержишь и десяти дней, если я снова отправлю тебя в тот отвратительный трюм, – поверив ее словам, тихо произнес Баллантайн.

– До Гибралтара плыть меньше недели, – возразила она, глядя на него зелеными глазами. – Я слышала, как об этом говорил один из караульных.

– Норфолк гораздо дальше. И нужно пересечь бурный океан.

– Норфолк?

– Мне говорили, в тюрьмах более крепкие решетки.

– Петля есть петля, где бы ее ни затягивали, – откликнулась Кортни.

– Ты не увидишь ни тюрьмы, ни виселицы, если тебя забьют до смерти за несколько кусков пищи.

– Я же сказала вам, что там Сигрем, и...

– Он не может присматривать за тобой двадцать четыре часа в сутки. И не сможет защитить тебя от предателя.

– От предателя? – усмехнулась она его словам. – Среди людей моего отца нет предателей. Его люди пошли бы за ним в ад, если бы он попросил их об этом. И я поступила бы так же.

– Ад вполне может быть тем местом, куда ты попадешь, если будешь такой упрямой. Морской суд в Норфолке не знает снисхождения к пиратам – даже к их дочерям.

– Снисхождения? Меня, закованную в цепи, вы семь дней держали в железной клетке в компании крыс и насекомых. Вы угрожаете мне, бьете меня, а потом заявляете, что морской суд не будет снисходителен?! Ваше сострадание не имеет границ, янки. Могу я спросить, много ли у вас еще подобных мыслей?

Полы ее рубашки разошлись, и Баллантайн мгновенно забыл о теме разговора. По сравнению с упругой и вполне созревшей грудью ее побитое и исцарапанное тело казалось еще более жалким. На этот раз Кортни не торопилась прикрыться, она выдержала его взгляд с молчаливой покорностью и презрением.

– Теперь вы возьмете то, что хотите, янки? – ядовито поинтересовалась она. – Или вам необходимо утвердиться с помощью кулаков?

Баллантайн, не дрогнув, выдержал ее взгляд. Черт побери, она ожидала от него насилия и не сдавалась, она будет защищаться и зубами, и ногтями.

– Милая девочка, – чуть не рассмеялся он вслух, – я могу найти несколько более приятных способов подхватить сифилис, если мне этого захочется. К счастью, мне это пока не нужно. Однако я потребую от тебя добровольно воспользоваться мылом и водой, которые ты найдешь на умывальнике. – Подойдя к двери, он остановился, положив руку на щеколду. – Я скоро вернусь. Не могу гарантировать состояние твоей шкуры, если, вернувшись, обнаружу что-то лишнее. И это не угроза, это обещание.

После того как в замке повернулся ключ и звук шагов Баллантайна замер в коридоре, Кортни еще долго смотрела на дубовую дверь. Обхватив себя руками, она дрожала и не старалась сдержать поток обжигающих слез, капавших с ресниц и сбегавших по щекам. Мышцы ее живота стянулись в тугой узел, руки тряслись после бурной стычки, а мысли тревожно метались: «Куда он пошел? Я слишком яростно набросилась на него? Разозлила настолько, что он решил пойти к капитану? Конечно, он пойдет к капитану. Он янки, офицер и негодяй, а яркая форма и твердый характер обязывают к повиновению», – думала она.

Ощутив накатившую на нее волной тошноту, Кортни, пошатываясь подошла к письменному столу. Ее так сильно трясло, что ей пришлось подносить ко рту жестяную кружку, держа ее обеими руками. Но даже и тогда половина холодной воды потекла у нее по подбородку и пролилась на грудь. Вода была вкусной, такой вкусной, что Кортни с жадностью снова наполнила кружку и осушила ее, не переводя дыхания.

Она тихо ойкнула, когда холодная вода попала на открытые ссадины на ее запястьях, но, не обращая внимания на боль, принялась куском полотенца отмывать руки, шею, лицо, стараясь по возможности начисто стереть с себя память о клетке. Этот янки был не из тех людей, кто попусту растрачивает свое время или сострадание, и если он отправился за капитаном, ей следует быть готовой ко всему, что может произойти, когда он вернется.

Снова почувствовав тошноту, Кортни сделала вдох и наклонилась над умывальником. За последние несколько дней она не съела ничего, кроме засохшего сухаря, и быстро выпитая вода разбудила в ее желудке ложные надежды. Не зная, надолго ли ее оставили одну, Кортни заставила себя вымыть лицо мылом, а затем, сняв с груди бесполезные обрывки ткани, осторожно смыла грязь с синяков и ссадин. От переда ее рубашки мало что осталось, но ей удалось набросить на себя разорванные половины и завязать их на талии.

К тому времени как Кортни с этим покончила, у нее отчаянно кружилась голова от пульсирующей раны на руке. Рана напомнила ей о докторе, и при мысли о нем Кортни опустилась на колени и поискала под письменным столом нож, который отнял у нее Баллантайн.

Она уже разглядела его в полутьме и протянула к нему руку, но в это мгновение от страха у нее на затылке волосы встали дыбом. Быстро оглянувшись, Кортни увидела, что дверь открыта и на пороге стоит лейтенант со зловещим, как грозовая туча, лицом. Его жесткий взгляд остановился на ноже, а потом впился в глаза Кортни.

– Можешь попробовать его взять, – тихо произнес он, – но, откровенно говоря, ты создашь мне лишние трудности, если решишься на это. Однако я больше не буду столь доверчив. Только коснись ножа – и я разрублю тебя пополам.

Несколько долгих мгновений Кортни выдерживала его ледяной взгляд, а затем ее пальцы медленно отодвинулись от соблазна.

Войдя, Баллантайн со стуком захлопнул дверь. У него в висках бешено стучала кровь, а челюсти были крепко сжаты. Когда Кортни встала и повернулась к нему, его внимание привлекли тонкая талия, типично женские изгибы бедер и заметно выпирающая сквозь грубую ткань грудь.

– Вот, – буркнул лейтенант, вспомнив про узел, который держал под мышкой, и бросил его Кортни. – Сбрось свои лохмотья и надень это.

– Зачем?

– Затем, что я так сказал! – невозмутимо ответил он и, подойдя к столу, поднял с пола нож.

Кортни оглядела крошечную каюту, но не нашла места, где можно было бы укрыться от внимательных серых глаз.

– И до начала моей вахты, – хмуро уточнил лейтенант.

Пробормотав себе под нос крепкое ругательство и получив в ответ неодобрительный взгляд лейтенанта, Кортни выпрямилась, положила одежду на койку и, повернувшись спиной к янки, развязала узел на рубашке и сбросила ее с плеч. Затем грязные брюки упали к ее ногам, и перед Баллантайном на мгновение открылись стройные ноги и округлые ягодицы, сразу же исчезнувшие под торопливо натянутыми чистыми бриджами. А еще, пока Кортни встряхивала и натягивала через голову новую рубашку, у него было время заметить многочисленные лиловые синяки, усыпавшие ее кожу.

Бриджи были мешковатыми и спускались ниже колен, а домотканая рубашка достаточно широкой и бесформенной, чтобы скрыть ее фигуру – почти всю фигуру, потому что нельзя было скрыть девичью грудь и выступающие соски, касающиеся грубой ткани. Еще несколько мгновений Адриан задумчиво смотрел на нее, а затем подошел к шкафу и достал длинный широкий льняной шейный платок.

– Тебе нужно снова стать плоской, – сухо процедил он, протягивая ей платок. На этот раз, когда Кортни вновь повернулась к Баллантайну, он удовлетворенно кивнул и наградил ее легкой улыбкой. – Пойдем, – приказал он и взял цепь с расстегнутыми наручниками.

Испуганно отскочив к стене, Кортни затаила дыхание, пока не осознала, что лейтенант идет мимо нее и вовсе не собирается надевать железные браслеты ей на руки.

– Куда вы меня ведете? – заикаясь, спросила она.

– Проверить, выдержишь ли ты испытание, ирландка. А потом все будет зависеть от тебя.

Глава 3

Мэтью Рутгер тщательно мыл руки, а его мысли разрывались между загноившейся раной, которую он только что в третий раз вскрыл и вычистил, и необходимостью составить список медикаментов, которые нужно будет приобрести, когда «Орел» прибудет в Гибралтар, потому что многие порошки и мази были на исходе и требовали пополнения.

Ополоснув лицо водой, Рутгер начал яростно растирать его, надеясь таким образом хоть немного избавиться от усталости, угнетавшей его в последние дни. Обычный распорядок на судне уже почти восстановили, но госпитальный отсек все еще был до предела заполнен ранеными. За последние три дня доктор потерял пять пациентов – неплохой показатель, если учитывать жестокость сражения, происходившего на берегу, и все же их смерть не давала ему покоя.

Отслужив семь лет в военно-морском флоте, Мэтью стал мечтать о том, чтобы лечить обычные болезни вроде подагры или ангины. С него было достаточно раздробленных, окровавленных рук и ног, не поддающихся лечению. Он достаточно насмотрелся на крепких молодых парней, которых приносили вниз: глаза их были ослеплены вспышками пороха, а тела обожжены и страшно обезображены вражеской артиллерией.

Оседлая, подобающая джентльмену практика, от которой он отказался полжизни назад, казалась ему все более заманчивой. Его отец, как и дед, и прадед, был врачом, и если он, Мэтью Рутгер, хотел продолжить династию, скоро ему потребуются жена и сын.

Он опустил руку и непроизвольно погладил рубец на раненом левом колене. Были и другие памятки о его образе жизни – шрамы на спине и на ребрах, ожоги на теле, полученные при оказании помощи людям на палубах во время битвы. У него уже не было сил видеть эту жестокость, он слишком устал от нее – стал слишком гуманным, как говорил Адриан.

Вздохнув, доктор принялся мыть использованные инструменты, напоминая себе, что нужно взять у главного мастера по парусам еще ниток, а плотника попросить приделать новую рукоятку к пиле для костей, потому что когда он в последний раз пользовался ею, загнал занозу себе в ладонь. Щепка все еще была там и уже начинала жечь тело адским огнем.

«Медики – самые недисциплинированные больные, – грустно подумал Мэтью, – Да я и сам такой же».

Выбрав на столе иголку, доктор присел на край скамьи и повернул руку к фонарю. Заноза вошла в правую ладонь и полностью скрылась в распухшей руке. Ругая себя за неумение расторопно работать левой, Рутгер неожиданно услышал донесшийся с порога смех.

– Похоже, тебе может понадобиться небольшая помощь.

– Адриан, прости за задержку, но я должен был осмотреть пару наших людей. Отвратительное дело эти пороховые ожоги. Иногда они заживают сразу же, а иногда оказываются гораздо опаснее, чем кажется на первый взгляд, и... – Он резко оборвал себя на полуслове, увидев позади лейтенанта хрупкую фигурку, и приветливо улыбнулся, заметив чистую одежду и отсутствие наручников. – Привет, Корт. Как твоя рука?

Кортни ничего не ответила и постаралась спрятаться поглубже в тень.

– Сменил гнев на милость, Адриан? – спросил Рутгер.

– Давай просто скажем, что я размышляю над вариантами, – ответил Баллантайн, прислонившись к стене.

– Что ж, это неплохое начало, – усмехнулся доктор. – Корт, иди сюда, к свету, и дай мне взглянуть на твою руку. Рана жжет? Горит или кровоточит?

Кортни покачала головой, помня строгое наставление Баллантайна давать короткие ответы и не поднимать глаз, и, неохотно выйдя из тени, закатала рукав выше заскорузлой повязки. Показав на край скамьи, с которой только что встал, доктор начал разматывать бинт.

– Вытаскивать нитки совсем не так больно, как накладывать шов. – Он наклонился и напугал Кортни, понюхав совершенно зажившую рану. – Раз нет ни малейших признаков нагноения, вероятно, не должно быть и большого шрама.

Но улыбка не вернулась к доктору. Плотный веер ресниц скрывал глаза мальчика, но Мэтью почувствовал напряжение в своем пациенте, когда тот зажал пухлую нижнюю губу между рядами ровных белых зубов. Он взглянул на Адриана, но не смог прочесть, что таилось в глубине холодных серых глаз.

Нахмурившись, Рутгер принялся орудовать над стежками маленьким ножом и пинцетом. Почерневшая нитка довольно легко выдергивалась, оставляя крошечные капли ярко-красной крови. Сам шрам был неровным розовым рубцом на бледной коже, и, обследуя его, доктор заметил то, на что раньше не обратил внимания: детскую мягкость руки, отсутствие мускулов, которые должен иметь даже девяти-десятилетний мальчик.

– О-о! – Кортни отдернула руку в сторону от дрогнувшего ножа доктора.

– Прости, рука соскользнула. Все еще ненавидишь мир, да?

– Только некоторую его часть, – невозмутимо ответила она.

– Все могло быть хуже, ты понимаешь? – Улыбнувшись, Рутгер снова принялся разрезать и выдергивать нитку. – Намного хуже, чем оказаться под надзором лейтенанта Баллантайна. Обычно он бьет только туда, где не остаются следы.

Он мягко сделал ударение на слове «обычно» и выразительно посмотрел на рассеченный и припухший подбородок Кортни. Были и другие признаки того, что Адриану был брошен вызов: свежие красные отметины у парня на руках выше локтей и неуверенность, с какой он сел на скамью.

Мэтью прослужил с Адрианом шесть лет и знал, что за обманчиво сдержанными манерами скрываются железная воля и горячий, несдержанный нрав. Тот, кто был не способен почувствовать неуловимые предостерегающие сигналы, мог мило беседовать с мягким, любезным человеком, а в следующий момент получить словесную порку, сдирающую кожу до самых костей. Люди уважали Адриана, признавали лидером и беспрекословно ему подчинялись.

– Вот и все. – Мэтью выдернул пинцетом последний стежок. – Несколько дней тебе нужно будет беречь руку. Следи, чтобы рана была чистой и не... Черт! – Ручка ножа соскользнула и загнала занозу еще глубже в ладонь. – Могу я попросить тебя приложить свою твердую руку? Половина но-креи сидит у меня под кожей, и я не могу вытащить оттуда эту проклятую штуку.

– Пусть попробует Корт. – Баллантайн лениво взглянул на Кортни. – У него достаточно твердая рука. – При этом предложении выражение на лице Мэтью заметно изменилось, и Адриан рассмеялся низким горловым смехом – смех вообще редко раздавался в стенах больничного отсека. – Ведь это была твоя идея попробовать перевоспитать мальчишку – или ты участвуешь в добрых делах только на словах?

– Вот. – Мрачно взглянув на Кортни, Мэтт протянул ей иголку. – И ей-богу, если твоя рука соскользнет...

– Не знаю, хочется ли мне это делать, – покосившись на протянутую ладонь и застрявшую занозу, а потом на иголку, объявила Кортни.

– Делай, – тихо приказал Баллантайн. Взяв иголку, она взглянула на лейтенанта.

– Мне что-то не хочется любоваться на это, – отворачиваясь, пробормотал Мэтью. Его рука напряглась, когда он почувствовал, как холодные пальцы Кортни сомкнулись вокруг его запястья. Задержав дыхание, он ждал болезненного мстительного укола, а Кортни впервые слабо улыбнулась, зная, что получила великолепную возможность доставить американскому доктору несколько неприятных минут. Она невозмутимо смотрела на него огромными зелеными глазами, и Мэтью, выругавшись, повернулся к ней. – Ну? В чем дело? Я... – Посмотрев на ее руку, он увидел иголку с пресловутой деревянной щепкой на конце, а потом, взглянув на свою ладонь, разглядел капельку крови на месте занозы. – Будь я проклят, если я что-то почувствовал!

– Я же говорил, что у него твердая рука, – произнес нараспев Адриан. – Не желаешь ли побриться?

– Нет! Я хочу сказать... э-э... спасибо, не нужно. Но я... – Мэтью замолчал, пристально всматриваясь в лицо Кортни. Она на секунду расслабилась и сейчас открыто улыбалась смущенному доктору. Картина было поразительной: улыбка открыла мягкие красивые губы и привлекла внимание Мэтью к нежному румянцу на щеках, на которых никогда не было и не будет ни единого мужского волоска; длинная тонкая шея была слишком изящной, чтобы перейти в крепкие мускулистые плечи; вывод доктора подтвердился тем, что открывалось за расстегнутым воротом ее рубашки. Рот у Рутгера медленно открывался, пока элементы головоломки складывались вместе, как металлические опилки вокруг магнита. – Боже мой! – Он встретился взглядом с Адрианом, ища подтверждения своей догадке. – Он – девушка!

– Я и не надеялся, что ей удастся провести тебя во второй раз. – Громко вздохнув, лейтенант отошел от стены.

– Провести меня... О чем ты? Или ты хочешь сказать, что знал о том, что он... что она...

– Мое знакомство с мисс Фарроу произошло так же неожиданно, как и твое, – сухо сообщил он Рутгеру. – Около часа назад и гораздо тяжелее.

Доктор посмотрел на Кортни. Девушка, отойдя подальше, снова нахмурилась, а ее взгляд настороженно перебегал с одного янки на другого. Понадобилось несколько секунд напряженной тишины, чтобы ее имя дошло до сознания Мэтью.

– Фарроу? – потрясение выдохнул он. – Ты сказал – Фарроу?

– Да.

– А Дункан Фарроу и Эверар Фарроу?..

– Ее отец и дядя соответственно.

Для Мэтью это было уже слишком. Тяжело опустившись на ближайший стул, он снова окинул взглядом Кортни – ее темные бриджи, широкую рубашку и копну волнистых волос, а потом, посмотрев на розовый припухший шрам на руке под закатанным рукавом, подумал о том, какое лечение оказали ей его усталые руки в тот первый день.

– Боже мой, – недоверчиво бормотал он, поворачиваясь к Адриану. – Почему ты не сказал мне хоть что-нибудь? И что ты теперь собираешься с ней делать? Адриан... ты же не можешь отдать ее в руки Дженнингса. Он ведь... Он...

– Я слишком хорошо знаю, что он с ней сделает, – угрюмо перебил его Баллантайн. – Именно поэтому я и привел ее к тебе.

– Ко мне?

– Не люблю повторяться, но это была твоя идея.

– Моя идея? – Мэтью ошарашено оглядел одежду Кортни, и ему в голову пришла одна мысль. – Ты же не думаешь всерьез, что можно продолжать маскировать ее под мальчика?

– У тебя есть предложение получше? – вздохнув, спросил Баллантайн.

– Сейчас нет, но...

– У нас нет времени на размышления, – перебил его Адриан. – Но так как нет ничего необычного в том, чтобы заставлять юных пленных работать, есть шанс – очень малый, признаю, но все же есть, – что все может получиться. Естественно, она не должна попадаться на глаза корабельной команде.

– Естественно, – согласился Мэтью, словно не было в мире ничего проще, чем устроить это на корабле длиной сто пятьдесят и шириной двадцать пять футов, —И думаю, теперь ты собираешься сказать мне, что это место, – он обвел рукой кабинет, – для нее самое безопасное?

– Поверь, я думал над этим, – с усмешкой признал лейтенант. – Но, к сожалению, через твой кабинет постоянно проходит слишком много людей. Кому-нибудь может броситься в глаза что-то... необычное в ней. Нет... – Он сделал паузу, словно следующая мысль не доставляла ему особого удовольствия. – Боюсь, ей придется остаться при мне – в качестве личного камердинера. Таким образом, ей придется отчитываться только передо мной и не возникнет лишних вопросов – если они вообще возникнут.

– У меня их уже около сотни! – возмущенно заявила Кортни. Ее щеки покраснели от гнева, пока она слушала, как мужчины говорили о ней так, словно она была предметом мебели. – Вы могли бы спросить у меня, что я хочу делать!

Мужчины повернулись к ней, и именно голос Баллантайна разрезал воздух, как бесчувственный клинок:

– Что ты хочешь делать, не имеет абсолютно никакого отношения к тому, что ты будешь делать. Думаю, я ясно выразился?

– А если я откажусь? – Кортни уперла руки в бедра. – Если я во всю глотку закричу, кто я и кто держит меня отдельно от остальных заключенных? Клетка, которую вы так любезно превратили в мой дом на прошлой неделе, возможно, темная и душная, но звуки в нее проникают. Я слышала разговоры охранников. Я слышала, что капитан был бы рад получить повод избавиться от вас, лейтенант Янки. Защита дочери Дункана Фарроу – или, еще хуже, спасение ее ради собственной известности и славы, – возможно, даст ему столь необходимый предлог!

– Ты пытаешься меня шантажировать? – Глаза Баллантайна зловеще потемнели. – Человека, который охотнее выбросил бы тебя за борт, чем потратил силы на порку?

– Очень сомневаюсь, Янки, что вы сделаете что-либо подобное.

– Правда? – Адриан удивленно выгнул бровь. – А почему бы и нет?

Краем глаза Кортни заметила какое-то движение и увидела, что Рутгер предупреждающе качает головой. Она пристально посмотрела на лейтенанта – перед ней был пришедший в ярость человек. Боевая стойка, стиснутые челюсти и пульсирующая на виске жилка говорили о том, что он еле сдерживается. Мороз пробежал у Кортни по коже, но она не отвернулась. «Позволь врагу почувствовать твой страх – и ты погибла», – говорил Дункан Фарроу. Разумный совет – но что делать, если ты стоишь перед Адрианом Баллантайном и понимаешь, что его слова не пустые угрозы?

– Мисс Фарроу, – Мэтью осторожно кашлянул, – если вы будете кричать о том, кто вы такая, это, возможно, принесет лейтенанту – и мне – некоторые неприятности, согласен, но, думаю, все же не такие, как вам. Несмотря на все наши старания, команда срывает свое раздражение на любой женщине, доставленной на борт со Змеиного острова. Если матросы узнают, что на борту дочь человека, который в той или иной степени виноват в недавней гибели их товарищей... они выстроятся в очередь. Вы понимаете, о чем я говорю? Полагаю, вы не выдержите больше двух часов.

– А с такими, как вы, мне будет лучше? – Щеки Кортни стали густо-красными.

– Если вас беспокоит это... – Мэтью смущенно улыбнулся.

– Со своей стороны, – бесцеремонно перебил его Баллантайн, – могу повторить то, что сказал вам в каюте, только более доходчивыми словами. Я не настолько безумен, чтобы отправляться в какие-то омерзительные места в поисках мимолетных удовольствий. Я предпочитаю, чтобы мои проститутки предлагали мне ласки, а не запах помойки. Единственное, чего вам следует опасаться, – это прикосновения хлыста к вашему заду, что, по моим представлениям, нужно было сделать еще много лет назад. А что касается угроз, мисс, я не буду повторять их снова и не только брошу вас команде со своим благословением, но и удостоверюсь, что вы никогда больше не приблизитесь к людям вашего отца даже на расстояние в милю. Мы поняли друг друга?

Молча проглотив возмущение, Кортни смотрела мимо Баллантайна. С заметным трудом лейтенанту удалось взять себя в руки, и он снова обратился к Рутгеру:

– У меня уже три месяца нет слуги. Как мой личный камердинер, она будет оставаться одна, и не возникнет лишних вопросов. Питаться она может в одиночестве, а спать в маленьком чулане, смежном с моей каютой. Ей придется работать ради своего содержания – и, ей-богу, работать прилежно! Но если она будет аккуратна и если ей захочется остаться в живых и увидеть Гибралтар, – Баллантайн бросил взгляд на Кортни, – она справится с этой задачей.

– Она подняла интересный вопрос: как быть с Дженнингсом? Он непременно заметит ее.

– Дженнингс? – фыркнул Баллантайн. – Он уже неделю не выходит из каюты. Но даже если она попадется ему на глаза, он увидит только работящего парня, который изо всех сил старается заработать освобождение из тюремного трюма. Если повезет, они не подойдут друг к другу ближе чем на ширину корабля.

– А если нет? – настаивал Мэтью с возрастающим беспокойством. – Если не повезет и Дженнингс обнаружит...

– Тогда ни один из нас не войдет в историю – хотя в этом нет ничего удивительного.

– А Фолуорт? Он вынюхивает все вокруг тебя, как ищейка. Чего бы он только не дал, чтобы принести твою голову на блюде Дженнингсу!

– Предоставь мне самому разбираться с Фолуортом, – твердо заявил Адриан. – Он сует свой нос в такое количество навозных куч, что не составит труда направить его по ложному следу.

– Но... – Заметив холодный металлический блеск в глазах Адриана, Рутгер со вздохом закончил: – Что я должен сделать?

– Для начала ты можешь держать ее здесь во время моих вахтенных часов. Я не хочу, чтобы она без присмотра болталась по кораблю. Она давно мечтает об этом. Пусть она отскребает полы или столы. Поручи ей такую работу, чтобы ее никто не видел.

– Это довольно просто, – кивнул Мэтт. – Мне здесь всегда не хватает рук. Она может работать с Дики. Что-нибудь еще?

– Так как мне скоро заступать на дежурство, проследи, чтобы она что-нибудь поела, – направившись к двери, ответил Баллантайн. – И можешь познакомить ее с ванной. Понадобится неделя, чтобы из моей каюты выветрилось зловоние. – Криво ухмыльнувшись, он остановился на пороге и, вытащив из-за пояса нож, ловким движением метнул его в стол, так что тот на дюйм вошел в дерево и завибрировал. – И на твоем месте я бы тщательно следил за инструментами. У нее есть склонность коллекционировать блестящие предметы.

Как только дверь за Адрианом закрылась, Кортни и Рутгер одновременно выдохнули. В течение минуты они не отрываясь смотрели друг другу в глаза: ее были полны недоверия, его – мучительных сомнений.

Мэтт понимал, что Адриан Баллантайн, признает он это или нет, пошел на огромный риск и держать девушку в качестве своего слуги было чистым безумием. У Дженнингса повсюду на корабле были шпионы, и если хотя бы один из них узнает, если до капитана дойдет хоть малейший намек...

– Это самый плохой способ провести следующие несколько дней, – в конце концов заговорил доктор. – Я только надеюсь, что вы понимаете и это, и то, какая неприятность нам всем грозит, если вас узнают. – Кортни не удостоила его и словом, и он еще больше помрачнел. – Вам невероятно повезло, что первым обо всем узнал Адриан. Любой из дюжины других отвел бы вас к Дженнингсу, как жертвенного ягненка.

– Капитан далеко не великодушный принц. – Кортни потерла синяки на запястьях. – Но я не понимаю, почему нельзя просто отправить меня в трюм к остальным? Я ведь одна из них. Я принадлежу к ним. Я не прошу хорошего обращения или каких-то особых привилегий. И уж точно я не прошу вас рисковать ради меня жизнью. Я только хочу, чтобы меня поместили вместе с людьми моего отца и оставили в покое.

– Но вы должны понимать, почему это невозможно, – вздохнул Мэтью. – Вы были в клетке, видели условия в трюме...

– Видела, но видела и соратников своего отца. Я не могу оставаться здесь, в тепле и уюте, когда они там страдают. Если бы всю вашу команду избивали и морили голодом в вонючем тюремном трюме, вы могли бы думать о том, как спасти себя?

Мэтью нечего было ответить – конечно, она права. Сколько раз он подвергал себя опасности, не задумываясь о последствиях, не заботясь ни о чем, кроме благополучия своей команды. Его шрамы служили тому доказательством, как и шрамы Адриана. Изумрудные глаза жгли Рутгера, и он отвернулся.

– Пойдемте. К счастью, я распорядился, чтобы в моей каюте приготовили горячую ванну. И не могу не согласиться с лейтенантом Баллантайном: вам она нужна больше, чем мне. – И они направились к каюте доктора, располагавшейся на той же палубе возле кормы.

Они прошли мимо двух матросов, стоявших у трапа, ведущего наверх, но ни один из них, кажется, не заметил ничего заслуживающего внимания. Почтительно отдав честь доктору Рутгеру, они посторонились, чтобы дать им пройти по узкому коридору, а затем продолжили разговор, словно он и не прерывался. Сверху, с оружейной палубы, в коридор доносились шум и возбужденный смех – мужчины, недавно освободившиеся с дежурства, приветствовали тех, кто уже отдыхал с трубкой и кружкой эля; в воздухе смешались запахи морской воды, табака и пота людей.

Каюта доктора была меньше, чем у лейтенанта. Здесь стояли простая деревянная койка и книжный шкаф, одна из полок которого была откинута в виде стола, а все остальное свободное пространство занимала медная полуванна, наполненная теплой водой.

Полки шкафа были забиты медицинскими журналами с труднопроизносимыми названиями и страницами с загнутыми уголками; на столе стояли жестяная кружка с большим гусиным пером и чернильница без крышки на запятнанной чернилами промокательной бумаге; рядом с сальной свечой лежали заранее приготовленная длинная глиняная трубка и очки в проволочной оправе с квадратными стеклами, а на стул была свалена толстая стопка листов бумаги, исписанных наклонным почерком.

– Это, конечно, не дворец, – вздохнул Мэтью, заметив, что Кортни рассматривает каюту, – но меня вполне устраивает. Мыло и полотенце вы найдете в матросском сундуке, и там же лежит щетка для мытья. Я вернусь, скажем, через час и заново перебинтую вам руку.

Кортни крепко сжала кулаки, разрываясь между соблазном принять ванну и необходимостью скрывать свои слабости от этого янки, несмотря на его ласковые глаза и не менее ласковые слова. Непролитые слезы обожгли ей горло.

– Помните, несколько минут назад вы спросили, мог бы я думать о своем спасении, когда мои товарищи страдают?.. – Мэтью смущенно замолчал. – Так вот, пожалуй, не мог бы. Но я, наверное, подошел бы к этому по-другому. Оставаясь на свободе, я, вероятно, смог бы найти способ им помочь. Раздобыть дополнительно еду и воду... Я не говорю, что это очень легко или вообще возможно. Вероятно, даже произнося это, я в какой-то мере изменяю присяге, но... – Он заметил, что слезы исчезли из глаз Кортни и в ее взгляде внезапно вспыхнуло осознание того, что надежда, которую он в нее вселял, не была совсем уж несбыточной. – Но несколько раз в неделю я получаю доступ в трюм. Обычно находится мало желающих помочь мне в лечении узников, однако...

– Вы сделаете это? – прошептала Кортни, не веря своим ушам. – Вы позволите мне помочь им?

– Я врач, мисс Фарроу, а не солдат. Я мог бы случайно повернуться к ним спиной, но только при условии, что вы передадите лишь воду и пищу. И мне необходимо ваше обещание.

– И вы поверите обещанию дочери Дункана Фарроу? – Кортни была поражена. – Пирата, вора и убийцы?

– Я не думаю, что хотя бы один из этих эпитетов относится к вам, – усмехнулся Мэтью. – И да – я поверю слову дочери Дункана Фарроу, если буду уверен, что она его сдержит.

Удушающая паника, сжимавшая грудь Кортни, слегка отпустила ее, и она смогла почти нормально вздохнуть – в первый раз с тех пор, как ее доставили в каюту Баллантайна.

– Я даю вам это слово, доктор, – медленно произнесла она. – Я не буду пытаться организовать вооруженный мятеж.

Кивнув, Мэтью собрался уйти, но, словно вдруг вспомнив что-то, неловко добавил:

– И при условии, что вы никогда никому не расскажете об этом – даже лейтенанту Баллантайну.

– Ему, – она старалась говорить спокойно, – этому отъявленному мерзавцу, я не сказала бы даже, который час!

– Адриан хороший человек, – Рутгер поморщился, услышав, как легко грубость слетела с ее языка, – и его лучше иметь в союзниках. Вы должны быть благодарны ему за то, что он не припомнил вам обман и не бросил на растерзание волкам.

– Я так благодарна, что не могу дождаться, когда буду скрести ему пол и опорожнять ночной горшок, – язвительно отозвалась Кортни. – Что случилось с его последним слугой? Он умер от благодарности?

– Алан погиб в результате несчастного случая на палубе. – Мэтью побледнел так, словно получил пощечину. – Оборвался канат лебедки и ударил его по голове.

– Но... – Несколько секунд Кортни нервно вертела растрепанный конец веревки, служившей ей поясом. – Но если это случилось три месяца назад, почему никто не поспешил занять его место?

– Алан был братом лейтенанта. – У Мэтью опустились плечи, и он, тяжело вздохнув, произнес: – Адриан никому не позволял занять его место.

Глава 4

Миранда медленно провела пальцами по дубовому поручню, ощущая выбоины и царапины, портившие полированную поверхность, и, глубоко вдохнув свежий соленый воздух, жадно посмотрела на искрящиеся в солнечном свете зеленые волны. Дженнингс разрешил ей ежедневно совершать две короткие прогулки по палубе в сопровождении одного из младших офицеров. Большинство офицеров были молоды и испытывали благоговейный трепет перед ее юной красотой, а она забавлялась, прикидывая, сколько понадобится времени, чтобы они догадались пригласить ее к себе в каюту. Иногда достаточно было только тихо сказанного комплимента, понимающего взгляда или улыбки. А иногда приходилось прибегать к искусной игре жестов – провести пальчиком по шее, разгладить несуществующие морщинки на блузке или юбке. И все они неминуемо сдавались.

Чаще всего ее сопровождал второй лейтенант Отис Фолуорт. Он был среднего роста и телосложения и обладал не поддающимися описанию чертами лица, ассоциирующимися с образом задиристого клерка. Самым примечательным в нем были похожие на крылья две густые серебряные пряди на висках, прорезавшие жесткие агатово-черные волосы и вместе с ними собранные сзади в аккуратный хвост, выглядывающий из-под ободка форменной фуражки. Его мундир всегда был отутюжен с военной аккуратностью, ногти на руках отполированы и блестели, как и черные сапоги до колен, которые тяжело ступали на расстоянии требуемых двух шагов позади Миранды.

Фолуорту было достаточно от Миранды одной только улыбки, чтобы на его надменной верхней губе выступили капельки пота, от выгнутой брови у него пересыхало во рту и перехватывало дыхание, а при случайном соприкосновении рук он едва удерживался, чтобы не затащить ее в темный уголок. Она не позволяла ему ничего, кроме тайного завороженного взгляда на ее грудь и иногда пары случайных взглядов на округлое бедро во время подъема по трапу. Миранда хотела быть абсолютно уверена в выбранном ею союзнике и должна была убедиться, что всем кандидатам предоставлены равные шансы. По отрывистым приветствиям, которые Фолуорт получал от офицеров и матросов на палубе, было видно, что его не слишком любили, – очко в его пользу. Он пользовался расположением капитана – и это тоже было на руку Миранде. Она понимала, что его преданность зиждется на амбиции и жадности, а это делает его замкнутым человеком, – уже два очка в его пользу. До сих пор его единственным недостатком была чрезмерная возбудимость. Человек, у которого мозги между ног, не мог думать ни о чем другом, а Миранде нужны были гарантии, что ее союзник будет достаточно уравновешенным человеком, чтобы суметь организовать ее побег, достаточно хладнокровным, чтобы вести себя разумно, если потребует ситуация, и в то же время достаточно пылким, чтобы заслужить награду, которую она готова была ему даровать.

Янтарные глаза взглянули на офицера, по воле случая оказавшегося рядом с Мирандой. Адриан Баллантайн – от одного имени у нее по спине побежали мурашки. Золотоволосый, широкоплечий, с тонкой талией и узкими бедрами, он обладал таким количеством мускулов, которые заставляли женщину почувствовать его власть, а его сдержанность приводила к мысли, что он совершенно точно знает, как пользоваться своими мозгами, где бы они ни находились.

Пока что не было заметно, чтобы чары Миранды оказывали на него какое-нибудь действие, но она не торопилась переходить в наступление. Он, несомненно, замечал, как под порывом ветра тонкая хлопчатобумажная блузка прилипала к ее груди, а холодные серые глаза выражали определенный интерес каждый раз, когда шаль, соскальзывая с голых плеч, заставляла ворот блузки сползать на дюйм ниже. Не считая коротких появлений Баллантайна в каюте капитана с ежедневными рапортами, это был первый случай, когда Миранда получила возможность близко рассмотреть первого офицера корабля.

Когда они оказались в малолюдной части палубы, Миранда остановилась и оперлась руками о поручень.

– Мимо какой земли мы сейчас идем, лейтенант? Это еще Алжир?

– С полудня мы находимся в водах Марокко. – Адриан смотрел мимо проходящих матросов на пурпурную полосу, окаймлявшую горизонт.

– Марокко, – промурлыкала она и глубоко вздохнула, словно почувствовала пряный аромат базаров. – Когда-то я была в Касабланке... Конечно, при более приятных обстоятельствах и в более счастливые времена. Мой отец был богатым купцом из Мадрида и время от времени брал меня с собой в путешествия.

Адриан ничего не сказал, а, молча глядя на Миранду, раскурил тонкую черную сигару.

– Я не виню вас за то, что вы мне не верите. – Блеск исчез из янтарных глаз, и Миранда опустила голову. – Это было много лет назад, и я... я сама теперь сомневаюсь, было ли это вообще.

– У меня нет причин вам не верить. – Баллантайн с наслаждением выдохнул дым.

– Но обо мне удобнее думать как о проститутке. – Ее глаза вспыхнули и перехватили его взгляд прежде, чем он успел его отвести. – Разумеется, было бы трудно оправдать поведение вашего капитана, если знать, что я дочь испанского гранда!

– Гранда?

– Меня похитили во время путешествия из Мадрида в Кадис к жениху. Мы должны были обвенчаться в Кадисе, а потом отплыть в Мехико, где мой отец приготовил поместье мне в приданое. – На ее лице появилась печаль. – Однако на наш корабль напали, а меня схватили и привезли на Змеиный остров. Там меня били и угрожали продать в рабство, а в итоге заставили служить бандитам единственным способом, который они предоставляют женщинам.

– А отец и ваш жених? Неужели они не разыскивали вас и не пытались выкупить вашу свободу?

– Отец искал, и мой Мануэль искал тоже. Но, лейтенант, они святые, и разве могла я вернуться к ним... запятнанной? Я просила, я умоляла моих похитителей, а потом делала это... – Она вытянула изящную кисть, демонстрируя шрам, который заработала гораздо раньше, во время драки в таверне, – пока Дункан Фарроу не согласился послать письмо моему отцу, в котором сообщал, что я погибла во время нападения на наш корабль. В обмен я обещала быть... послушной. После этого ничто не имеет для меня значения.

Баллантайн заглянул в янтарные глаза, искусно и мягко увлекавшие его в свои глубины. Его дразнили зеленые и коричневые крапинки, хитро манили искорки чистого золота. «Боже мой, – подумал он, – сначала его дочь, а теперь еще и любовница. Дункану Фарроу следовало быть начеку с этими женщинами».

Миранда слегка нахмурилась, не заметив внезапно вспыхнувшего в его глазах блеска.

– По-вашему, справедливо, что все это произошло со мной только из-за того, что я обладаю соблазнительным телом? Я пыталась обезобразить себя, царапала лицо и вырывала волосы, морила себя голодом, пока от меня не оставались лишь кожа да кости... но все было напрасно. Видимо, я обречена доставлять удовольствие, ничего не получая взамен. Когда я надоем вашему капитану – а это, несомненно, случится, – он отдаст меня другому, и это будет бесчувственно, бесчеловечно.

Миранда чуть придвинулась, и ее рука замерла на поручне в дюйме от руки Баллантайна – достаточно близко, чтобы рыжие волоски на его кисти приподнялись от тепла. Не желая того, он был околдован. Что он сказал дочери Фарроу? Что он любит, когда женщины дарят ему ласку? Миранда Гоулд откровенно излучала страсть, подобно всем блистательным куртизанкам, однако страсть ее не зажигала глаз, самой глубины глаз там, где обитает душа. Такие же глаза блестят в сотне дешевых таверн, в тысяче тайных постелей, золото в них вполне может быть отражением блеска монеты. «Но все-таки что ей от меня нужно?» – подумал Баллантайн.

– Я хочу только доброты, лейтенант, – тихо произнесла она, и ответ на невысказанный вопрос вызвал улыбку на его губах. – Нежности, сочувствия... Все это я вижу в вас. – Кончиками пальцев она дотронулась до его руки и едва осязаемо скользнула к обшлагу кителя, а потом обратно к сильным смуглым пальцам. – Вы не похожи на других. В вас я чувствую... отзывчивость.

Баллантайн смотрел на соблазнительные красные губы, произносившие слова, и весьма заинтересованно наблюдал за тем, как Миранда использовала собственное тело, чтобы подчеркнуть значение своих слов. Она стояла так близко, что ткань ее блузки прижималась к его кителю, и если можно было чувствовать что-то сквозь толстый слой грубой шерсти, то Баллантайн мог поклясться, что ощущает, как ее упругая грудь выжигает свое предложение на его груди. В любом другом умонастроении он, возможно, поддался бы искушению, и не по какой-то серьезной причине, а просто для того, чтобы холодно и равнодушно снять с себя напряжение последних месяцев. Рогоносец Дженнингс не заставил бы его потерять сон, но сам Баллантайн пока еще не был готов идти на поводу у желаний плоти.

– За свою... э-э... отзывчивость, полагаю, я получу вознаграждение, которое, в свою очередь, будет оплачено взаимопониманием, к которому мы придем? А взаимопонимание, вероятно, означает, что я помогу вам тайно переправиться на берег, как только мы прибудем в Гибралтар?

Довольный румянец окрасил щеки Миранды, и она решила, что напрасно считала Баллантайна непохожим на других мужчин. Все мужчины такие глупые! Просто дети! Ими легко управлять и манипулировать, достаточно лишь прижаться к ним теплым телом.

– К сожалению, – проговорил Адриан с фальшивым вздохом, – я не слишком искусен в контрабанде. И меня, безусловно, не прельщает возможность предстать перед военным судом за пару шлепков и щипков в темноте под трапом. Боюсь, вы зря тратите время и напрасно рассказываете мне о своих несчастьях, мисс Гоулд, но я был бы счастлив узнать, у кого... э-э... более восприимчивое ухо".

Кастильская кровь Миранды мгновенно вскипела, рука дернулась назад, готовая нанести удар в надменную челюсть, но лейтенант до обидного легко поймал ее за запястье и опустил вниз.

– Ах, ах, не правда ли, нам бы не хотелось видеть, как я теряю доброту и отзывчивость? – У него на губах играла улыбка, бровь выгнулась дугой, а в серых глазах вспыхнул насмешливый блеск.

Миранда сжала кулаки, но ее великолепные длинные ногти прямо рвались наружу, чтобы соскоблить смех с его лица. Адриан тихо рассмеялся и обернулся, услышав приближающийся сзади стук сапог.

– А-а, мистер Фолуорт! А мы как раз говорили о вас.

– Обо мне? – Второй лейтенант остановился и перевел взгляд светло-карих глаз с Миранды на Баллантайна. Он стоял, заложив руки за спину и отставив в сторону правую ногу, чтобы продемонстрировать всю красоту сшитой на заказ формы. – Обо мне? – повторил он. – Не представляю, что именно.

Адриан отпустил руку Миранды, последний раз затянулся сигарой и бросил за борт непогашенный длинный окурок.

– Ну да, о вас. Отвлеченно, конечно, но, я уверен, мисс Гоулд будет счастлива удовлетворить ваше любопытство, если вам захочется сопровождать ее в оставшееся у нее для прогулки время. Но может быть, у вас есть более неотложные дела где-то в другом месте?

– О нет. – Фолуорт перевел дыхание. – Совсем нет.

– Это хорошо, потому что я собираюсь сократить свою прогулку. – Глядя на Миранду глазами, в которых все еще плясала насмешка, Баллантайн коротко поклонился. – Это мое дежурство, но я уверен, у вас не будет возражений.

– Никаких, – недовольно процедила она, – идите по своим делам.

Шутливо отсалютовав Фолуорту, Баллантайн покинул ют. Миранда проводила его горящим взглядом, а потом повернулась к Фолуорту, с откровенным любопытством наблюдавшему за ней. Но как подсказал Фолуорту быстрый взгляд вверх, он был не единственным любопытным на корабле. На соседних вантах, держась за канаты, болтались матросы, а выше, на реях, пересмеивались мужчины – их работа была прервана соблазнительной игрой ветра с одеждой Миранды.

– Ветер, кажется, принес холод, – пробормотал Фолуорт. Его лицо с мелкими чертами застыло, а щеки слегка порозовели. – Быть может, лучше спуститься вниз, в более защищенное место?

Миранда все еще со злостью смотрела на удаляющего Баллантайна, и Фолуорт, взяв ее за руку, решительно повел к люку. Как только они исчезли в темном провале трапа, наверху, на палубе, раздался взрыв непристойного смеха. Он вывел Миранду из состояния слепой ярости и усугубил раздражение, написанное на лице Фолуорта.

– Просто не обращайте на них внимания, – отрывисто посоветовал он. – Они воспитаны как обезьяны.

– Что? – Миранда остановилась так резко, что Фолуорт чуть не налетел на нее.

– О, под этим я не подразумевал ничего... Я хочу сказать, что не... Я не намекал... – мямлил он, опустив взгляд, чтобы не видеть выпирающие шарики ее сосков, коснувшиеся его кителя. Ноги отказались ему служить, и он не смог отодвинуться от нее даже на шаг.

Гордость Миранды была уязвлена насмешками Баллантайна. Она тряслась от гнева и мечтала о возмездии.

– Хорошо, что у него нашлись другие дела, – пробурчала она. – Я рада, что он ушел и оставил... нас одних.

Фолуорт облизнул губы и проклял пот, выступивший у него на ладонях. Быстро оглядевшись, он убедился, что вокруг никого нет. В коридоре они оказались одни, и всего в нескольких шагах находилась дверь в пустую кладовую. У него перехватило дыхание, когда Миранда, взяв его руки, направила их вверх по теплому хлопку и накрыла ими свои груди. Не осмеливаясь ни пошевелиться, ни вздохнуть, он почувствовал, как ее соски поднимаются у него под ладонями и становятся твердыми, словно крошечные пуговицы на дорогой ткани. Осознав, что сверху все еще доносится смех, Фолуорт решился наконец и втолкнул Миранду внутрь темной комнатушки. Она быстро сбросила шаль и потянула шнуровку блузки; он оказался не менее проворным и, отодвинув ткань, добрался до великолепной обнаженной груди.

Его стоны заглушало мягкое тело, которое он ласкал и целовал. От необычного сладкого мускусного запаха ее кожи кровь быстрее побежала по его жилам, а сердце так отчаянно начало стучать, что, казалось, готово было выскочить из груди. Фолуорт почувствовал, как ее пальцы ловко расстегнули нижнюю пуговицу его кителя и перешли к пуговице на поясе бриджей.

– Ч-что вы делаете?

– Вы хотите меня остановить?

– Кто-нибудь может пройти мимо. – Фолуорта бросило в дрожь, его тело напряглось, а лоб мгновенно покрылся испариной.

– Тогда ведите себя тихо, мой лейтенант, – хрипло промурлыкала Миранда и медленно опустилась перед ним на колени.

Он крепко зажмурился, стиснул зубы, пошатнулся, как пьяный, и погрузил пальцы в черные шелковые локоны, надеясь, что взрывы, которые он слышал и ощущал, происходят только у него в мозгу.

Лейтенант Баллантайн освободился с вахты без четырех минут восемь. Он остался на мостике, чтобы насладиться последним дюймом сигары и полюбоваться естественной красотой движения «Орла», купавшегося в красноватых лучах заходящего солнца. Паруса, сейчас казавшиеся розоватыми и бронзовыми на фоне неба и рассчитанные на постоянную скорость в четыре узла, были туго натянуты, оснастка слегка поскрипывала, нос корабля мощно разрезал волны, и плеск воды был приятен, как спокойное сердцебиение.

Последние двенадцать лет своей жизни Баллантайн провел в море, а последние шесть месяцев – на борту «Орла». Всего он служил под командой пяти капитанов в разных должностях, пройдя путь от простого матроса до первого лейтенанта менее чем за десять лет. Он не захотел выбрать легкий путь и купить себе должность, воспользовавшись именем и деньгами, и вместо этого познавал устройство кораблей в процессе тяжелой работы.

За эти годы Баллантайн привык считать море своим домом, а корабль своей подругой, потому что настроение у корабля менялось так же часто, как и у женщины: у него случались приступы гнева, ярости, но бывали и моменты воинствующей красоты. У Баллантайна бывали ночи одиноких призрачных вахт, когда он не мог себе представить ничего более мирного, ничего более чувственно-прекрасного, чем свой летящий вперед в лунном свете корабль, чьи паруса-крылья ласково гладили нежные руки ветра.

Позже очарование начало проходить. Тут уж постарались уродство войны, ложь и интриги. Характер Баллантайна испортился; он даже обнаружил, что намеренно грубит людям, которых долгое время считал друзьями. Он понимал, что «Орел» ни в чем не виноват, но отношение его к своей горячо любимой «подруге» радикально изменилось за последние месяцы – за шесть последних месяцев, – начиная с того дня, когда он ступил на борт «Орла» и отдал честь капитану Уилларду Личу Дженнингсу.

Его прежнего капитана, Джеймса Сатклиффа, с позором уволили со службы. В тот день, когда их корабль встретился с алжирским торговым судном, Сатклифф был мертвецки пьян и готов был палить из пушки по безоружному судну только ради того, чтобы добавить легкую победу к своим достижениям. Баллантайн вмешался, предотвратив таким образом зверское побоище, и в результате заработал обвинение в должностном преступлении, неподчинении старшему по званию и намерении поднять мятеж. Для слабого человека этого всего вполне хватило бы, чтобы его решимость была сломлена и он подал в отставку, но Адриан не сдался. Он отказался подчиниться требованию уйти в отставку и отстаивал свою правоту в морском министерстве, выдвинув встречные обвинения в пьянстве и некомпетентности капитана.

В результате Сатклифф был тихо отправлен на свиноферму в Пенсильвании. На закрытом слушании перед началом морского трибунала Баллантайна объявили невиновным в подготовке мятежа и простили ему резкие высказывания, но он был признан несдержанным и получил год испытательного срока за нарушение дисциплины. Его временно перевели на «Орел», и последние шесть месяцев службы под командованием Дженнингса оказались величайшим испытанием для его воли.

Несмотря на то что он подчас терпел крайности Сатклиффа и иногда даже соглашался с ним, Адриан с трудом скрывал свое отвращение и неуважение к Дженнингсу. Бывали моменты, когда несправедливость и жестокость, доставлявшие наслаждение его новому командиру, разжигали в Адриане такой гнев, что он испытывал искушение пожертвовать тем, что осталось от его карьеры, ради удовольствия почувствовать, как его руки сжимаются на горле Дженнингса, и только Мэтью Рутгер, его друг и соратник на протяжении почти половины жизни, проведенной на море, удерживал его от безумной выходки. Сияющая улыбка Мэтта в день прибытия Баллантайна на борт «Орла» была единственным лучом света в мрачный день, но темнота сгустилась еще сильнее, когда Дженнингс ясно дал ему понять, что не согласен с решением трибунала и считает своим личным долгом исправить допущенную судом ошибку.

Возможно, именно поэтому мысли Адриана с пугающей регулярностью обращались к плантациям, которыми Баллантайны владели в Виргинии, – к огромным табачным полям, акрам белоснежного хлопка и всем удобствам и роскоши, которые обеспечивало накопленное поколениями богатство. Этой империей управляли его отец, Сэмюел Баллантайн, и брат Адриана – Рори, но для Адриана тоже было отведено в ней место. Он мог уладить разлад в семье, возникший из-за его желания стать независимым, мог остаться в Америке, жениться на приличной девушке из хорошей семьи и вырастить кучу воспитанных, образованных детишек, которые помышляли бы убежать из дома в море не больше, чем лечь на пути несущихся диких лошадей.

Во время последнего приезда Адриана домой его отец был нездоров и впервые за шестьдесят три года своей тяжелой жизни выглядел стариком. Он вытянул из Адриана обещание подумать – просто подумать – о том, чтобы оставить флот; и это обещание теперь не казалось лейтенанту таким уж невыполнимым. Недавний захват Змеиного острова не оставлял сомнений в том, что команду «Орла» и его офицеров ожидают почести, и эти события могли даже рассеять облако немилости, которое до сих пор висело над головой Адриана после военного суда. А с поимкой и наказанием Дункана Фарроу война почти наверняка быстро закончится.

Эдвард Пребл, командующий эскадрой, пробыл на Средиземном море меньше года и за одиннадцать месяцев сделал больше для разгрома паши Юсефа Караманли, чем два его предшественника за три предыдущих года. Если другие командующие довольствовались видимостью блокады и случайными сердитыми взглядами в сторону Триполи, то коммодор Пребл вел с ним непримиримую борьбу. Он перехватывал суда с зерном и торговые корабли, везущие крайне необходимые для Триполи боеприпасы и оружие, и преследовал нанятых пашой вооруженных помощников. Змеиный остров был последней серьезной военной базой паши, и его уничтожение очистило бы путь для нападения на Триполи. Без наемников и корсаров Караманли мог только сыпать проклятиями и размахивать кулаками.

В последние пять лет подвиги Дункана Фарроу стали легендой на всем Средиземном море. Его корабли «Дикий гусь» и «Ястреб» не знали поражения в морских сражениях, а его жертвы заявляли, что никогда не встречали более безжалостного и коварного врага. Люди Фарроу были ветеранами моря, не знающими страха, а их командир – блистательным тактиком и мастером хитрых уловок. И Фарроу, и его первый капитан Гаррет Шо были особенно беспощадны, когда дело доходило до атаки и захвата торговых кораблей, – и тогда страстная защита Кортни действий своего отца полностью опровергалась официальными донесениями. В некоторых случаях команды таких кораблей передавались в руки Юсефа Караманли, и он распоряжался ими по своему усмотрению: офицеров в большинстве своем освобождали за выкуп, а простых матросов продавали в рабство. Правда, ни одну американскую команду такая участь не постигла, но тогда не было американских торговых судов, имевших несчастье стать для семейства Фарроу желанным трофеем. Дункану Фарроу, видимо, вполне хватало богато груженных французских грейдеров, и их он выслеживал с настойчивостью, достойной лучшего применения.

Но Фарроу был только одним из нескольких свирепых корсаров, нанятых пашой для помощи в войне против единственной страны, чей президент посмел отказаться платить дань, чьи корабли посмели пользоваться средиземноморскими путями, ничего не платя за это, и чье морское ведомство посмело послать военные корабли защищать право на проход по морю.

Командующий эскадрой Эдвард Пребл, получив недавно публичное оскорбление, теперь демонстрировал всем, что отныне он будет непоколебим в своих намерениях привести американские военные силы к полной победе. Он не только превратил молодых, необученных офицеров в команду умелых, опытных бойцов, но и создал разведывательную сеть, которая охватывала все главные порты побережья Северной Африки: Танжер, Оран, Алжир, Тунис и даже сам Триполи. Благодаря этой сети Пребл отслеживал почти все передвижения Караманли, его снабжение боеприпасами, его стратегические планы и, таким образом, мог наносить удары по наиболее чувствительным местам.

С помощью всего лишь одного осведомителя он регулярно лишал пашу помощи его наемников, самым известным среди которых был Дункан Фарроу.

Какова была бы реакция надменной Кортни Фарроу, если бы она узнала, что команда ее отца может похвастаться самым высокооплачиваемым информатором на всем побережье Северной Африки? Этот человек не только продал конкурирующие банды корсаров, которые совершали нападения на торговые суда в Средиземном море, но и заманил в ловушку Фарроу и Шо и организовал атаку, уничтожившую крепость Змеиного острова. Личность этого человека сохранялась в строгой тайне, знали только его кличку: Морской Волк. Не было известно, удалось ли Морскому Волку спастись из ловушки, устроенной для «Ястреба» и «Дикого гуся», или он был среди защитников Змеиного острова – никто не мог сказать, взят ли он в плен, убит или сбежал.

Одно было известно наверняка: если бы не идея шпионажа и предательства, набившая оскомину человечеству, и не алчность Морского Волка, коммодору Преблу не удалось бы поймать семейство Фарроу, не заплатив ужасную цену человеческими жизнями.

Баллантайн, прищурившись, смотрел на красное заходящее солнце, пока оно не растаяло на блестящей поверхности воды, потом, бросив за борт окурок сигары, следил, как он погружается в пенящийся поток за бортом «Орла», и наконец, кивнув рулевому и отдав последние приказы, покинул мостик.

Присутствие на борту девушки здорово осложнило ему жизнь. Не было ни малейшей надежды, что он сможет достаточно долго скрывать ее пол и родство с Дунканом, тем более что Кортни проявляла упрямство по любому поводу. В свои девятнадцать лет она уже не была ребенком и вполне сознавала последствия той жизни, которую выбрала. Несмотря на невольное восхищение храбростью и силой духа Кортни, Адриан не собирался ставить ее безопасность выше своей карьеры. Ему следовало указать ей ее место и проследить, чтобы она там оставалась, или отправить в трюм, не думая о том, чем это для нее закончится.

Когда он вошел в лазарет, ни Мэтью, ни Кортни он там не обнаружил, и в течение примерно часа они так и не появились. Мэтью не было ни в его каюте, ни в офицерской кают-компании, не было его и среди остальной команды корабля на нижней оружейной палубе, где устраивались вечерние тараканьи бега. Баллантайн вернулся в свою каюту в таком бешенстве, что с силой захлопнутая дверь от удара открылась, а спавший на кровати человек, приглушенно вскрикнув, сел на койке.

Баллантайн целую минуту смотрел на захватчика своей постели, прежде чем осознал, что особа с ясными зелеными глазами, которая поспешно вскочила с койки, – это та дурно пахнущая, перевязанная тряпкой дочь корсара, которую он оставил на попечение Мэтью Рутгера. Ее кожа, очищенная от слоев глубоко въевшейся грязи и пота, оказалась золотисто-медового оттенка и светилась, как дорогой мрамор, волосы после мытья мягким облаком обрамляли ее лицо и в свете фонаря отливали ярко-красным, а грациозно изогнутая шея соблазняла взгляд спуститься ниже, туда, где грудь натягивала грубую ткань рубашки.

Прищурившись, Баллантайн быстро оглядел каюту. Все, очевидно, было на месте, и не было никаких признаков того, что вещи попорчены или разбиты. На его письменном столе стоял поднос с едой, а на спиртовке грелся небольшой жестяный кофейник.

– Как долго вы оставались здесь одна? – проворчал он.

– Я... – Кортни оглядела каюту, с испугом обнаружив, что она и правда одна. – Я не знаю. Час, может, больше.

– И что вы делали?

– Пыталась выбраться отсюда! – Кортни вспыхнула. – А как по-вашему, что я могла делать?

– Где доктор Рутгер? – Адриан нахмурился и запер дверь.

– Не знаю. Последний раз, когда я видела его, он сидел за вашим письменным столом.

Баллантайн пересек каюту и еще больше помрачнел, увидев, что от его обеда остались одни лишь крошки.

– Судя по всему, к вам вернулся аппетит?

– Я была голодна и начала мерзнуть. – Кортни сжалась. – Если вы помните, в последнюю неделю у меня было не так уж много еды – не потому, что я от многого отказывалась. Ваша еда, янки, вкусна, как кожа для сапог.

– Посмотрим, что можно сделать, чтобы вам доставляли круассаны и икру, – раздраженно фыркнул он. – А что касается ваших спальных принадлежностей, то под койкой вы найдете свернутый гамак. Его можно повесить на эти два крюка. – Он пальцем показал на стену напротив своей койки. – Это до тех пор, пока вы не приведете в порядок соседний чулан и пока я не решу, что вам можно доверять и оставлять вас одну.

Кортни проглотила резкий ответ. Лейтенант не пробыл в каюте и двух минут, а она уже мечтала выцарапать ему глаза. Итак, он намеревался следить за ней, как хищник? Угрозами и предупреждениями держать ее на привязи, как рабу? Его будет не так легко обмануть обещаниями и умоляющими взглядами, как доктора Рутгера, но Кортни не сдавалась – слабостью Баллантайна было его высокомерие.

– Простите, если я опять сделала что-то не так. – Кортни потупилась и придала своему голосу смиренность. – Вы были очень добры ко мне, и...

– Что? – Баллантайн не был уверен, что правильно расслышал слова, процеженные сквозь зубы. – Что вы только что сказали?

– Я сказала, что прошу прощения, – отозвалась Кортни, не поднимая головы. – Я не собиралась есть ваш обед и спать на вашей кровати.

– Четыре часа назад вы бросались на меня, как кошка, а сейчас извиняетесь? Что вы задумали, Ирландка?

– Я ничего не задумала, – раздраженно ответила она. – Я приняла горячую ванну, поела горячей еды, получила возможность подумать и...

– Посмотрите на меня.

Она не спешила подчиняться его приказу, и Баллантайн мгновенно оказался рядом. Грубо взяв ее рукой за подбородок, он поднял ее голову и взглянул в лицо пронзительными серыми глазами.

– Не совершайте ошибки, считая меня тупицей, мисс Фарроу. Это приведет к тому, что вам придется заучить более трудный урок, – с презрительной насмешкой предупредил он и, убрав руку, отвернулся.

– Я просто хочу точно знать, каково мое положение, Янки. – Глаза Кортни вспыхнули ярким зеленым огнем. – Несмотря на ваши благородные уверения, вы, безусловно, рассчитываете на оплату этой вашей щедрости.

– А если и так? – Легкая насмешливая улыбка тронула губы Адриана.

– Если так, – ее улыбка была не менее язвительной, – я не собираюсь из-за этого драться с вами. Для одного дня я заработала от вас достаточно синяков.

Что-то в мозгу Адриана щелкнуло, и дурное настроение, досаждавшее ему весь день, исчезло без следа. Сначала Кортни ожидала, что он ее изнасилует, а теперь предлагала свои услуги, как дешевая проститутка.

– Я уже видел то, что вы можете предложить, Ирландка, – его улыбка стала откровенно циничной, – однако если вы твердо намерены играть роль мученицы, думаю, я мог бы сделать вам одолжение. Просьбы никогда особенно не воодушевляли меня, но, возможно, после обильной еды и нескольких кружек рома...

Кортни вскочила с кровати и нацелилась ногтями ему в лицо, но Адриан, со смехом отклонившись в сторону, увернулся от этого женского оружия и, легким движением поймав поднятые руки, заломил их ей за спину. Уткнувшись ему в грудь, Кортни выругалась и была вынуждена поднять голову – их взгляды встретились подобно скрестившимся стальным клинкам.

– Негодяй! – прошипела она. – Грязный паршивый не...

Адриан прервал ее тираду единственным способом, какой оказался в его распоряжении. Наклонившись, он прижался губами к ее губам, чтобы заглушить клокотавшие у нее в горле проклятия и возмущенный крик ярости. Кортни извивалась, как змея, стараясь вырваться из его объятий, пнула его ногой и направила колено вверх, в самое уязвимое место. Адриан мгновенно сменил тактику и, взяв оба ее запястья в одну руку, другой схватил Кортни за шею. Сжав пальцами нежное тело, он нащупал пульсирующую жилку и придавил ее. Кортни едва не задохнулась и была вынуждена прекратить борьбу.

Подстрекаемый сопротивлением, Адриан заставил приоткрыться ее неподатливые губы, и его язык взял то, что она столь высокомерно ему предлагала.

Кортни не могла ни дышать, ни думать, ни разговаривать после агрессивного вторжения, от стремительного движения его языка паника разлилась по ее телу. Ее поразила твердость мускулов его груди и плеч; его руки были железными, бедра упругими и крепкими! Кортни почувствовала, что под натиском Адриана ее ноги ослабели, кожа лихорадочно горит, а сердце бьется и стучит в ушах, заглушая все, кроме звука мужского дыхания у ее щеки.

Ресницы Кортни взмахнули, как крылья умирающей бабочки, а тело обмякло в руках Адриана. Ее грозила окутать головокружительная чернота – чернота, которую пронизывали вспышки тысяч ярких пляшущих точек, и единственным, что удерживало Кортни в сознании, был рот Адриана. Ее изумила теплота и мягкость его губ, и она задрожала всем телом от неожиданного удовольствия, которое доставила ей жесткая щетина у него на подбородке. Тихо застонав, она попыталась анализировать незнакомые приятные ощущения и, чтобы продлить их, крепко прижалась к его телу, стараясь поглубже зарыться в объятия Адриана и обрести силу, которой прежде в себе не знала. А потом она снова попыталась освободиться от его хватки, но на этот раз поводом для борьбы было желание покрепче прижаться к нему, приблизиться к нападающему рту, погрузить пальцы в копну густых блестящих золотистых волос.

Внезапно Адриан отпустил ее. От хватки его сильных пальцев у Кортни затекли кисти рук, но ей и в голову не пришло их растереть. Ее губы болели и дрожали после его налета, она шаталась, как будто позвоночник не справлялся с задачей держать ее вертикально, а глаза не отрываясь смотрели в глаза Баллантайна. Адриан сам был поражен тем, что произошло, – это она прочла на его лице и почувствовала по пульсирующим волнам, прокатывающимся по мускулистому телу. Кортни разрывалась между инстинктивным стремлением сопротивляться и потребностью снова ощутить тепло его тела, снова требовательно прижавшегося к ней.

– Вы полны сюрпризов, Ирландка, – прошептал Баллантайн. – Это почти такой же великолепный спектакль, как тот, что был разыгран передо мной сегодня днем одной из ваших соотечественниц.

– Не понимаю, о ком вы говорите. – Кортни провела рукой по губам, словно это могло притупить жжение от клейма, которое он там поставил.

– Не понимаете? – Серые глаза с любопытством оглядели вздымающуюся грудь, порозовевшие щеки и влажные, слегка приоткрытые губы. – В ее арсенале, пожалуй, больше оружия для соблазнения мужчин, но вы обладаете прекрасно отточенной техникой. Еще немного практики, и...

– О чем вы говорите? О ком вы говорите?

Баллантайн посмотрел на свои руки, испуганный неспособностью остановить их дрожь, и намеренно холодно ответил:

– Я говорю о новой игрушке капитана. Кажется, ее зовут Миранда.

– Миранда! – Услышав это имя, Кортни отшатнулась, словно ее ударили.

– Очаровательная девушка, как вам, должно быть, известно. Половина моих офицеров бегают за ней как слабоумные, а капитан... В общем, как я уже говорил, он не часто выходил из своей каюты в последнюю неделю.

Кортни прислонилась к спинке кровати. «Миранда! Проститутка отца! Живая и невредимая, она распутничает в роскоши, в то время как остальные товарищи Дункана страдают от грязи, голода и унижения в сыром тюремном трюме! Как этот наглый, высокомерный янки смеет сравнивать меня с ней?!» – в ярости подумала Кортни.

Баллантайн наблюдал за изменением выражения лица Кортни. На мгновение взгляд темных глаз стал рассеянным, обращенным внутрь, но затем снова вспыхнул и впился в него с такой же жгучей ненавистью, какую он почувствовал, когда ее только что доставили на борт. Сейчас, как и тогда, у него волосы встали дыбом. «Опасные глаза», – подумал он, признавая, что готов склониться перед их силой, и, чтобы разорвать зрительную связь, быстро отвернулся к шкафу.

– Думаю, нам следует кое о чем договориться прямо сейчас, – сердито сказал лейтенант. – Я не считаю себя обязанным давать вам какие-либо объяснения или приносить извинения... но я помолвлен с необыкновенно красивой, страстно желанной девушкой, на которой собираюсь жениться, как только этот корабль вернется в Норфолк. – Он обернулся и обнаружил, что изумрудные глаза все еще смотрят на него. – Какое бы удовольствие я ни получал от теплой постели по ночам, понадобился бы визит самого сатаны, чтобы толкнуть меня на бесчестный поступок по отношению к моей невесте. Вам это понятно, Ирландка? Вы можете это усвоить раз и навсегда?

– Понятно, Янки, – буркнула она.

– Хорошо. – Он выдержал ее взгляд. – Тогда, вероятно, мы можем спокойно спать по ночам.

– Я вообще не собираюсь спать, Янки. – Теперь пришла очередь Кортни едва заметно улыбнуться. – Во всяком случае, до той поры, пока самый последний из вас не заплатит за вашу жестокость.

Адриан смотрел на нее, и с его губ уже готовы были сорваться ядовитые слова, но напряженную тишину неожиданно разорвал громкий звон корабельного колокола, и Баллантайн резко повернулся к двери. Как раз в этот момент раздался настойчивый стук, и он, шепотом приказав Кортни спрятаться, быстро прошел мимо нее.

Из темного угла между стеной и открытой дверью Кортни не было видно пришедшего, но она узнала взволнованный голос сержанта, который утром сопровождал ее из клетки в каюту лейтенанта, а услышав принесенную им новость, в порыве возбуждения забыла, обо всем.

– Вы хотите сказать, что узники вырвались из трюма? – потрясенно уточнил Баллантайн.

– Полдюжины, сэр, – тяжело дыша, ответил Раунтри. – Им как-то удалось прорваться через люк, захватить несколько мушкетов и... Четверых мы остановили, пока они не успели миновать охрану, но двое ускользнули от наших людей.

– Где они сейчас?

– В кормовом пороховом складе, сэр. Они и триста бочонков черного пороха. Они заявляют, что хотят поговорить с кем-нибудь из начальства, а иначе взорвут корабль и отправят нас всех на небеса.

Глава 5

Баллантайн отправил Раунтри с кучей приказов и закрыл дверь. Складки вокруг его рта углубились, и теперь его лицо казалось высеченным из гранита, когда он отпер ящик письменного стола и достал оттуда два устрашающего вида кремневых револьвера, которым от роду было не меньше ста лет. Он засыпал порох в каждый ствол, загнал туда по пуле, добавил на полки еще пороха и поцарапал кремни, чтобы гарантировать, появление искры при контакте со стальными ударниками. Эта процедура, можно сказать, родная для Баллантайна, была закончена меньше чем за тридцать секунд. Засовывая дополнительные заряды и порох в пояс на талии, Баллантайн взглянул на Кортни и увидел на ее лице торжествующую улыбку.

– Вы об этом знали? – резко спросил он. – Вы знали, что это должно произойти?

– Я знала, что не существует ни тюрьмы, ни подвала, которые могли бы удержать Сигрема, – усмехнулась она. – И если это Сигрем, то вам никогда не удастся подойти к нему так близко, чтобы применить это фантастическое оружие, если только вы не решите пожертвовать собственной жалкой жизнью.

– На кон поставлена и ваша жалкая жизнь тоже, – холодно напомнил лейтенант. – Ваша и еще шестидесяти других узников.

– Я уверена, что Сигрем не забыл об этом. Вы его не остановите, Янки.

– Возможно, я и не остановлю его, Ирландка. – Широко шагнув, он оказался рядом с ней, и его пальцы сомкнулись на ее раненой руке. – Но думаю, мы оба знаем того, кто сможет это сделать.

Кортни чуть не задохнулась от боли в руке, когда лейтенант потащил ее к двери. Она ощущала жар его дыхания и, словно эхо собственной ярости, слышала громкий стук сердца в его широкой груди.

– Он не станет слушать меня! – заявила она. – Он не станет слушать никого, кроме собственной совести. Он честный человек, Янки. Честный, преданный и на редкость бесстрашный.

– Самый опасный тип людей. Такие люди очень серьезно относятся к своим клятвам – особенно если они дали клятву человеку, которого уже нет в живых. – На берегу Змеиного острова Баллантайн был свидетелем того, как Эверар Фарроу отдал Сигрему последний приказ – любой ценой спасти Кортни, даже если для этого ему придется умереть.

– У вас ничего не выйдет, – сердито отозвалась Кортни. – Сигрем ни за что не упустит возможность уничтожить ваш корабль. Даже ради меня.

– Это мы еще посмотрим, Ирландка. – Хватка Баллантайна стала еще сильнее, его пальцы сдавили ей руку так, что Кортни испугалась, выдержит ли кость. Он подтолкнул ее к двери.

В коридоре никого не было, в темноту с главной палубы доносились крики и беспорядочные звуки – оттуда спускали спасательные шлюпки и сбрасывали за борт ящики и бочки, чтобы использовать их как плоты. Оружейная палуба хранила следы поспешного бегства, и Баллантайн с Кортни направился на корму. Обойдя первый люк, они, к счастью, вышли к трапу, ведущему вниз, прямо к грузовому трюму. Трап был крутой, и ступеньки провисали от малейшей нагрузки, но Кортни без колебаний последовала за лейтенантом в темноту, доверив его руке направлять каждое ее движение на нижнюю ступеньку. По дороге им встретилось несколько членов команды, но отставшие слишком торопились, чтобы задерживать лейтенанта бесполезными вопросами или обращать внимание на хрупкую фигурку, которую он тащил за собой.

На нижней палубе было еще меньше света, и Кортни с трудом отличала огромные бухты канатов и запасной оснастки от скрючившихся моряков, которые охраняли подход к пороховому складу. В воздухе стоял густой дым и запах пороха.

– Что-нибудь слышно? – спросил Баллантайн.

– Ни черта, сэр, – прозвучал в ответ хриплый шепот.

– Что, черт побери, здесь произошло?

– Они застали ребят врасплох. Восемь из наших отправились за борт, даже не успев взять в руки мушкеты, и ни у кого не было возможности сделать предупредительный выстрел. Нам чертовски повезло, что сержант решил во время дежурства проверить наших парней, захмелевших от пива. Нам удалось прирезать шестерых негодяев – они мертвы, как сапожный молоток, – но два самых здоровенных и проворных сукиных сына проскользнули прямо сквозь линию огня, как будто там были не пули, а просто злые пчелы. Одного мы, возможно, тяжело ранили, но другой... – Ангус Макдональд пожал плечами. – Это не человек. Говорю вам, он не человек.

Глаза Кортни начали привыкать к темноте, и она наконец разглядела разгром, который учинил Сигрем, – опрокинутые бочки, разломанные настилы, раскрученные бухты канатов. Двум полуголодным избитым людям удалось сделать могучий военный корабль американцев полностью недееспособным, и по всем признакам они намеревались и дальше держать его в таком состоянии.

Баллантайн почувствовал ее возбуждение, и железная хватка на ее руке стала еще крепче.

– Только попробуйте что-нибудь сделать! – процедил он. – Хоть что-нибудь – и получите кулаком прямо между ваших зеленых глаз. – Он подтолкнул Кортни к переборке и сделал знак Макдональду. – Не спускайте глаз с мальчишки, а когда я скажу, возьмите фонарь и посветите ему в лицо. И если что-то пойдет не так, убейте его.

Коротким кивком Макдональд дал знать, что понял приказ, и взял у Баллантайна один из старинных револьверов, а лейтенант шагнул вперед, к разломанной двери, ведущей на склад.

Внутри была абсолютная темнота. В слабом свете, падавшем из коридора, спина белой рубашки Баллантайна, казалось, ярко светилась, и он представлял собой прекрасную мишень для пленников, укрывшихся на складе.

– Я вхожу, – громко объявил лейтенант.

– Стой, янки, – прогремел голос из темноты, – или твой следующий шаг будет шагом в вечность!

– Вы хотели поговорить с кем-нибудь из начальства. Если вы передумали...

– Вы не капитан.

– Да, не капитан, однако я лучший из всех, кого вы найдете.

– Вы, вероятно, тот желтоголовый мерзавец, да? – последовал после паузы вопрос.

– Уверен, мы однажды встречались на берегу.

– А-а, – язвительно протянул Сигрем, – значит, встречались? Думаю, и до этого тоже. С оружием в руках. Это вы были на мостике во время сражения, верно?

– Верно.

– Тогда убирайтесь вон, янки! – прорычал Сигрем. – Я никогда не откажу храброму человеку, если он захочет умереть вместе со мной. Просто помните, у меня здесь есть немного пороха и заряженный револьвер наготове. Шутки закончатся, как только вы переступите через этот порог.

– Ну что ж, по крайней мере откровенно. – Плечи Баллантайна исчезли в черной темноте.

При звуке голоса Сигрема сердце Кортни застучало сильнее, на лбу ее выступил пот. Она искоса взглянула на тюремщика-шотландца, однако он следил за ней так, как будто она была ядовитой змеей. Но Кортни должна найти способ пробраться к Сигрему! Ей необходимо проникнуть в пороховой склад и уговорить Сигрема взорвать корабль!

В десяти шагах от нее Баллантайн вслушивался в темноту, изо всех сил стараясь уловить малейший признак движения. Шарканье, царапанье дерева, шуршание ткани или тяжелое дыхание дали бы ему представление о том, откуда ожидать опасность. Пока он не сможет засечь обоих мужчин, он в их власти. Вокруг него от пола до потолка были сложены упакованные в войлок артиллерийские заряды, и порох внутри их был такой сухой, что одна искра положила бы конец всем переговорам.

– Полагаю, вы послали за мной с определенной целью?

– Да, янки. Чтобы отправить в ад вас и ваш корабль.

– Но ведь вы и ваши люди отправятся туда вместе с нами, – спокойно заметил Адриан, однако его слова были встречены презрительным смехом.

– Мы уже идем туда, янки, и просто сократим себе путь.

– Так зачем же откладывать? Половина моей команды давно покинула корабль.

Смех раздался в другой стороне, когда Сигрем сделал шаг к нему. «Прямо вперед, – определил Баллантайн, – под прикрытие бочонков с порохом». И еще он уловил слабый запах серного дыма – дыма от медленно горящего фитиля, который всегда зажигали во время сражения.

– Вы хладнокровный человек, янки. Но я предлагаю вам сделку.

– Что за сделка?

– Ваш корабль в обмен на дневное плавание к земле. Я хочу, чтобы с нас сняли цепи и моих ребят высадили на берег, затем вы получаете свои жизни и свой корабль и можете плыть к собственной погибели, меня это уже перестанет заботить.

– А если я не сочту сделку разумной?

– Тогда нам не о чем разговаривать, – последовал ответ после еще одной продолжительной паузы. – Мои люди умирают от слабости и лихорадки. Если они выживут, то за свои мучения получат петлю палача. Нам нечего терять. Мы единодушны в своем мнении – а у вас есть длина фитиля, чтобы принять решение.

Баллантайн невольно вздрогнул, когда в темноте за его спиной с шипением вспыхнула искра. Он не почувствовал, что кто-то подобрался так близко к нему, и не верил, что кто-нибудь может быть настолько безумен, чтобы держать зажженный фитиль рядом с горой черного пороха.

– Я не могу сам принимать решение, – поспешно ответил Адриан. – Мне нужно поговорить с капитаном.

– У вас не осталось времени посоветоваться даже с сатаной! – прогремел Сигрем. – Нильсон там размахивает двухминутным фитилем, а зрение у него плохое, так что ему понадобится немало времени, чтобы найти ведро и погасить фитиль.

– В таком случае у меня есть встречное предложение...

– Нильсон!

– У меня в коридоре сейчас стоит ваш товарищ, – повысил голос Адриан. – Товарищ, которого, я уверен, вы очень хотели бы увидеть.

– Товарищ? Это что – очередной обман?

– Никакого обмана. Там на острове вы были втроем. Фарроу мертв, вы здесь, и еще... мальчик.

Прошла целая минута, прежде чем Баллантайн услышал, как корсар хрипло отдал приказ своему другу и фитиль зашипел, погруженный в ведро с водой. Адриан почувствовал, как по телу его пробежала дрожь облегчения, но в то же мгновение его вновь охватила жгучая ярость. Рядом в коридоре он услышал какую-то возню, сквозь дверной проем метнулась неясная тень, и он услышал поток шотландских ругательств.

Оказавшись в темноте, Кортни на секунду замешкалась, и это дало Адриану время, обвив рукой ее талию, остановить, не позволив присоединиться к Сигрему.

– Отпустите меня, черт бы вас побрал! – Кортни вертелась у него в руках и била его каблуками. – Сигрем!.. Сигрем!

Адриан, не обращая внимания на колотившие его руки и ноги, попятился к двери, так чтобы свет упал на револьвер, который он приставил к виску Кортни. Она моментально прекратила сопротивляться, и едва заметное движение во тьме тоже прекратилось.

– Сигрем, – задыхаясь, простонала Кортни.

– Корт? Корт, это ты?

– О Боже... Сигрем!

Холодное дуло оружия уперлось ей в горло, и она замолчала. На фоне бочек и ящиков Баллантайн с трудом различил фигуру гиганта, поднявшегося из-за невысокой стены пороховых бочек. Слабый луч света упал на горящие черные глаза, и теперь казалось, что в темноте светятся два раскаленных угля.

– Итак, я привлек ваше внимание, – заключил Баллантайн. – Уверен, теперь мы быстро найдем выход из этой ситуации.

– Не слушай его, Сигрем! – хрипло крикнула Кортни. – Что бы он ни говорил, не делай этого! Не верь ни одному его слову! Делай то, что собирался! Взорви их!

Сигрем посмотрел на револьвер, приставленный к горлу Кортни, одна из его лапищ поднялась, и Адриан увидел, как над не закупоренным отверстием порохового бочонка блеснул металл.

– Попробуйте, – спокойно произнес Баллантайн. – Но прежде чем нажмете на курок, будете иметь удовольствие увидеть, как мой выстрел разнесет ей череп.

– Нет, Сигрем! Не слушай его! У нас никогда больше не будет такой возможности. Вспомни Эверара! Вспомни Дункана и Гаррета!

– Вспомните обещание, которое вы дали Эверару на берегу, – вкрадчиво добавил Адриан, – обещание спасти ее.

– Ты спасешь меня, Сигрем! – в отчаянии закричала Кортни. – Мы ни за что не покинем этот корабль живыми цепях и клетках, чтобы предстать перед марионеточными судами, которые они приготовили для нас. Я не хочу так умереть, Сигрем. Я не хочу так умереть!

В груди Сигрема заклокотал воздух, и его револьвер придвинулся чуть ближе к открытой двери.

– Я клянусь вам, что с девушкой ничего не случится, – спокойно заверил его Баллантайн. – Она будет благополучно доставлена в Норфолк, где и предстанет перед справедливым судом.

– Мы тебе не верим, янки! Ведь это говорит негодяй, который приказал запереть ее на неделю в железной клетке!

– Я тогда не знал, кто она. – Адриан стиснул зубы. – Кроме меня, никто этого не знает, и я прослежу, чтобы так было и впредь. Даже по окончании перехода ни один человек не узнает, кто она такая, а затем ее поместят с остальными женщинами, и...

– Нет! – взревел Сигрем так громко, что подобравшиеся ко входу в склад моряки отскочили назад. – Нет, я не хочу видеть, как ее отправят в бордель!

Ощущая, как пот ручьями стекает у него из-под волос, а медная рукоятка револьвера скользит в руке, Баллантайн слегка ослабил хватку. Он почувствовал, что Кортни слегка изменила позу, чтобы иметь возможность воспользоваться малейшей допущенной им ошибкой, и вдруг понял, что второй пират стоит рядом с ним.

– Я прослежу, чтобы ее отпустили, когда мы окажемся на берегу, – произнес он сквозь стиснутые зубы. – Это лучшее предложение, которое я могу сделать, – вернее, единственное, которое я могу сделать. Если она поведет себя разумно, не будет создавать проблем и сумеет себя не выдать, пока мы не прибудем в Норфолк, я прослежу, чтобы ее доставили на берег и отпустили.

– Я дал клятву Эверару, – отчеканил Сигрем, переводя взгляд черных глаз с лейтенанта на Кортни. – Если бы я остался жив, с ней не случилось бы ничего плохого. Я хочу услышать то же и от вас, янки. Вы должны дать слово, слово офицера вашего треклятого военного флота, что, пока вы живы, с ней ничего не случится.

– Нет, Сигрем! – запротестовала Кортни. – О нет, Сигрем, не...

– Дайте мне такое слово, янки, и обещание достойно обращаться с нашими людьми, и тогда корабль – ваш.

Баллантайн застыл. Необходимость принятия такого решения превращала кровь в его венах в жидкий огонь. Если он откажется – их всех ждет смерть; он не сомневался, что корсар выполнит свою угрозу и взорвет «Орел». Если он согласится – залогом будет его слово, его гордость и честь, а это значит, что он взвалит себе на плечи ответственность за судьбу Кортни.

– Я даю слово, – решился наконец Адриан и убрал револьвер от горла Кортни.

Широкие плечи Сигрема расслабились, и он осторожно положил оружие на крышку бочонка. Вывернувшись из рук Баллантайна, Кортни неуверенно шагнула вперед, борясь со слезами досады и гнева. Они держали этих янки за горло! Они были на волосок от того, чтобы отомстить за Эверара, за Дункана и за Змеиный остров! Кортни не могла допустить, чтобы все это так глупо закончилось!

Она нащупала револьвер, который Сигрем отложил в сторону, но на этот раз ей помешал корсар, схвативший ее за руку. В следующую минуту она изливала в слезах свое страдание на груди Сигрема и, только услышав приглушенный стон и почувствовав, как содрогается огромное тело, осознала наконец весь ужас положения.

Сигрем был ранен. Кортни ощутила липкое тепло под руками, и слезы мгновенно высохли на ее ресницах. Она испуганно взглянула на него.

– Это пустяк, девочка, – шепнул он. – Булавочный укол от игрушечного солдатика. Он дорого заплатил за оскорбление. – Черные глаза взглянули на Баллантайна поверх головы Кортни. – Почти так же дорого, как этот надменный лейтенант.

Адриан скривил губы, осознав коварство этого человека. Рана Сигрема была смертельной, он это знал и обеспечил Кортни безопасность, исполнив клятву, которую дал Эверару.

Баллантайн отрывисто отдал распоряжение матросам, собравшимся в коридоре, и, взяв Кортни за плечо, потянул ее к себе, но она оттолкнула его руку.

– Нет! Я не пойду с вами! Я больше не желаю играть в ваши дурацкие игры! Я освобождаю вас от данного слова, слышите? Клятва, которую вы дали Сигрему, не значит ничего – ничего!

Несколько крепких, хорошо вооруженных моряков подошли ко входу в пороховой склад. Баллантайн холодно взглянул на Сигрема, и тот, кивнув, оторвал от себя Кортни.

– Корт, ты должна идти с ним, – тихо, но твердо приказал корсар. – Это твой единственный шанс спастись.

– А ты, Сигрем... как же ты? – Не получив ответа, она обернулась к Баллантайну с полными жгучих слез глазами. – Что будет с Сигремом? Его подвергнут наказанию, да? Он будет наказан и умрет, и все из-за какого-то пустяка? – Глаза Кортни блеснули в свете фонаря.

– Не из-за пустяка, – отозвался Сигрем. – Я не смог бы жить, раз Эверар умер, и ты это знаешь.

В желтом мерцающем свете, падавшем сквозь открытую дверь, неясным силуэтом вырисовывалась крепкая фигура Нильсона, который стоял, опираясь на большую бочку с водой. Его рубашка была пропитана кровью, но он, не обращая внимания на раны, первым шагнул к двери.

Сигрем замычал от боли, когда два моряка заломили ему руки за спину и ткнули мушкетом под ребра. Кортни снова бросилась к нему, но ее удержал властный взгляд черных глаз, а Адриан остановил ее, схватив за плечо. Пират и лейтенант долго смотрели в глаза друг другу, а затем Сигрем угрожающе предупредил:

– Вы дали слово хорошо обращаться с ней, янки. Если вы его не сдержите, я вернусь за вами. Я найду способ вернуться за вами.

Выдержав пристальный взгляд корсара, Баллантайн кивнул охраннику. Последний бесполезный крик Кортни был заглушён рукой, которая с большим удовольствием сдавила бы ей горло, а не просто закрыла рот. Когда группа моряков вышла из темного помещения, Баллантайн молча потянул Кортни за собой. Он не доверял себе, чувствуя, что еще немного, и он изольет на нее свой гнев.

Мэтью Рутгер испуганно воззрился на хрупкую фигурку, которую грубо втолкнули в его кабинет, но в комнате находились два его помощника и Малыш Дики, поэтому он не мог сказать ничего, кроме банальных слов:

– Что происходит? У меня семь умерших и еще три человека, которые, того и гляди, отправятся вслед за ними, а раненых больше, чем коек для них.

– Сколько? – спросил Адриан.

– Раненых? Достаточно для того, чтобы можно было подумать, будто нас атаковала небольшая армия.

– Поставь их на ноги и через пять минут приведи к каюте капитана. Теперь он ответит за их кровь. И честное слово, я охотно передам командование в его руки. – Адриан направился к двери, но задержался, чтобы бросить на Кортни испепеляющий взгляд. – Держи нашего друга при себе, пока не уляжется суматоха. И если он осмелится открыть рот или не подчиниться твоему приказу, ты получишь мое искреннее одобрение за то, что спустишь с него шкуру.

Услышав злость в голосе лейтенанта, Мэтт промолчал и замер, когда увидел, что Кортни, рискуя жизнью, коснулась локтя Адриана.

– Скажите, – тихо спросила она, – что теперь будет? Что будет с Сигремом?

Сжав губы в тонкую линию, Баллантайн смотрел на руку девушки, пока Кортни не убрала ее.

– Если он умный, то найдет способ до утра сам положить конец всему. Если нет – капитан будет только счастлив сделать ему одолжение.

Баллантайн проверил тюремный отсек, убедился, что там достаточно охраны, чтобы пресечь дальнейшее неповиновение, и отправился в кают-компанию. Десять размещенных там раненых моряков не посмели взглянуть ему в глаза, когда он вошел туда вместе с сержантом Раунтри. Там же находились Отис Фолуорт, второй лейтенант, и корабельный капеллан Джон Ноббс. Он смутился, увидев Адриана.

– Капитан сейчас в плохом настроении, мистер Баллантайн. Он плыл на гичке и был уже на полпути к берегу, когда получил известие, что на корабле наведен порядок. Страх, наверное, поднял его с постели и прервал... э-э... некие спортивные занятия.

– Спасибо за предупреждение, капеллан, – сухо поблагодарил Адриан и тихонько постучал в дверь капитанской каюты.

– Войдите!

Лейтенант сделал глубокий вдох и повернул ручку. Капитан Дженнингс стоял перед письменным столом спиной к двери и раздраженно сжимал и разжимал заложенные за спину руки. Одевался он явно второпях: пуговицы накрахмаленной рубашки были застегнуты не на те петли, бриджи сползали без подтяжек, а над туфлями с пряжками мелькали голые лодыжки.

В каюте царил хаос: ящики письменного стола были выдвинуты, а их содержимое свалено на пол, одежда сброшена с полок шкафа, сдернутые с постели простыни свешивались до пола, и единственным, что не соответствовало этому беспорядку, была красавица с оливковой кожей и черными как смоль волосами, которая восседала в кресле с таким невозмутимым видом, как будто только что вернулась с воскресной прогулки.

На Миранде была тонкая шелковая с кружевами сорочка, слишком маленькая, чтобы полностью прикрыть ее пышную грудь; короткая малиновая юбка не скрывала смуглых точеных икр; растрепанные волосы небрежно падали на плечи, притягивая взгляд к соблазнительному богатству тела, выглядывающему из-под сорочки. Под изучающим взглядом Адриана Миранда подняла голую ногу, лениво перекинула ее через подлокотник кресла, позволив юбке задраться еще выше, и бесстыжими янтарными глазами лениво и с презрением оглядела лейтенанта от сапог до головы, а потом вздохнула и, демонстративно отвернувшись, неприличным жестом провела По кайме на подоле.

Адриан перевел взгляд на капитана.

– У вас было время сообщить мне обо всем, лейтенант, – сердито заявил Дженнингс.

– Я хотел убедиться, что теперь все в порядке.

– Да? И что же?

– Я поставил в трюме дополнительную охрану и приказал рабочей команде немедленно устранить повреждения.

– Вы лично будете следить за этим?

– Я так планировал.

– Вы можете наконец объяснить мне, что случилось? – Дженнингс разжал руки, а потом с раздраженным хлопком снова сцепил их вместе. – У меня на корабле беспорядок, тела, от которых нужно избавляться, куча раненых, и понадобилось не меньше шести часов, чтобы поднять на борт спасательные шлюпки и прочие плавсредства. Я требую объяснений, мистер Баллантайн.

– Насколько мне удалось определить, был сделан проход в переборке, отделяющей тюремный отсек от склада. К тому времени, когда охрана объявила тревогу, несколько узников вырвались на свободу.

– И?..

– И они все поплатились за это.

– Поплатились? Полагаю, вы хотите сказать, что они все мертвы?

– Да, сэр, все шестеро.

– Это все?

– Еще двое заключенных тяжело ранены, но их теперь держат отдельно от остальных.

– Они сдались? – Прикрыв свои свиные глазки от света настольной лампы, Дженнингс обернулся к Адриану. – Не предъявив никаких требований? Мне сказали, они держали нас на крючке.

– Они желали добиться лучших условий содержания, а не взорвать себя и корабль, – осторожно ответил Адриан. – И как я сказал, они оба смертельно ранены.

– Лучших условий? – усмехнулся Дженнингс. – Где, по их мнению, они находятся? Кем они себя считают?

– За последнюю неделю восемь пленных умерли от лихорадки и загноившихся ран. Они просят всего лишь свежего воздуха и возможности хоть изредка мыть трюм. Рацион из чашки воды и двух заплесневелых сухарей в день недостаточен для поддержания жизни здорового человека, а тем более раненого.

– Чего вы хотите от меня? – поднял бровь Дженнингс. – Чтобы я кормил их жареным ягненком и гороховым пудингом?

– Нет. – Его насмешка возмутила Баллантайна. – Но вероятно, мы могли бы давать им достаточно еды, чтобы они выдержали суровое испытание. Даже работорговцы ценят живой груз. И если мы хотим доставить их в Норфолк...

– Работорговцы занимаются перевозками людей ради наживы, мистер Баллантайн. Если мне придется доставить этих бедолаг в суд, то только из соображений целесообразности и еще потому, что другие суды переполнены заключенными. Я надеялся отправиться в Норфолк с пустыми трюмами, но вы не сочли нужным подчиниться мне во время артиллерийского обстрела.

Баллантайн стиснул зубы. Он приказал орудиям «Орла» прекратить огонь по Змеиному острову, когда замолчала последняя пушка осажденных, а Дженнингс хотел уничтожить все живое, что еще оставалось на берегу.

– Я против того, чтобы сражение превращалось в бойню, – возразил Баллантайн и заметил, как сверкнули глаза Дженнингса. – Наши люди вполне способны на это.

– Ваши заявления граничат с неподчинением, мистер Баллантайн, как и ваши действия в тот день. Те люди – пираты, а воры, торговцы проститутками, убийцы и изгои общества... они заслуживают именно того, что получили от нас. Вероятно, сострадание начинает затмевать ваше чувство долга. До меня даже дошел тревожный слух, что теперь вы собираетесь одного из их щенков сделать своим слугой. Это правда?

– Он еще мальчишка. – Баллантайн не был готов к защите и не понимал, как мог Дженнингс узнать о его намерении. – Он едва вырос из коротких штанишек.

– Юность, похоже, вовсе не влияет на их человечность и склонность перерезать горло другому. – Дженнингс опустился на ближайший стул и, сплетя пальцы, положил руки на выпирающий горой живот. – Эти люди понимают только силу, мистер Баллантайн, а не слабость. Они уважают поборников строгой дисциплины, а не бесхарактерных людей. Я удивлен, что вы собираетесь взять на весьма ответственную должность одного из них, а не кого-нибудь из наших собственных ребят. Сколько времени прошло после смерти вашего прежнего слуги?

– Три месяца, – ответил Адриан.

– Ваш брат стал бы со временем прекрасным моряком. И мне очень жаль, что он погиб таким юным. Вы, должно быть, очень горюете по нему?

– Смерть Алана была несчастным случаем, и я с этим смирился.

– Несчастный случай, – Дженнингс. – Мужественно сказано, мистер Баллантайн. И честно говоря, я завидую вашей способности иногда отступать и рассматривать мир так, как будто вы не являетесь его частью, как будто вы здесь для того, чтобы судить, а не быть судимым. Некоторых людей такая праведность постепенно разъедает, пока однажды они просто не погибают от непосильной ноши постоянной безукоризненности. Это то, что произошло с вами, лейтенант? Это то, что происходит снова?

– Что вы имеете в виду, сэр?

– «Что вы имеете в виду, сэр?» – Лицо Дженнингса покрылось красными пятнами, и он наклонился вперед. – Ваше прежнее, настоящее и будущее положение на борту этого корабля, сэр. Ваше абсолютное неуважение к любым авторитетам, кроме собственного. Ко мне, например. Я давно чувствую, что вы с презрением относитесь ко мне. Это не так?

Вопрос был провокационным, и Адриан не стал на него отвечать.

–Бывают случаи, когда я ясно вижу в вас жгучую потребность поторопить меня на пути в высший суд, – продолжил Дженнингс, злорадно улыбаясь. – Меня удивляет, неужели капитан Сатклифф, мой невезучий предшественник, был столь недальновидным?

– Инцидент с капитаном Сатклиффом – это особый случай. – Адриану с трудом удавалось говорить спокойно.

– Тем не менее вы ударили старшего по званию офицера. Когда лед, так сказать, сломан, для следующего ныряния потребуется сил вдвое меньше.

– Наоборот, намного больше.

– Вы заняли мудрую позицию, мистер Баллантайн, так как очень хорошо знаете, что вас ждет трибунал, жаждущий с позором вышвырнуть вас с флота, если вы дадите кому-либо из начальства хотя бы малейший повод к неповиновению. Вы заслужили неудовольствие нескольких офицеров высшего ранга – и мое в том числе – тем, что посмели выставить Сатклиффа пьяницей и неумелым командиром. Итак, – Дженнингс наслаждался гневом, окрасившим щеки его первого офицера, – вы это уже осознали. И еще вы понимаете, что ваша судьба целиком в моих руках. Ваше доброе имя и честь вашей семьи зависят от того, решу ли я, что вы исправились, или нет. Исправления не добиваются демонстрацией высокомерия или некомпетентности. Помните об этом и знайте, что я считаю вас лично виновным в отсутствии бдительности, из-за которой случилось несчастье, происшедшее сегодня вечером. И еще, в будущем я буду считать вас ответственным за любые подобные случаи, не важно, мелкие или крупные. А что касается этого инцидента, то можете сказать сержанту Раунтри, что завтра ровно в одиннадцать я с удовольствием буду присутствовать при наказании узников, ответственных за захват моего корабля. Триста ударов каждому из тех двоих, кто посмел поднять мятеж, и три дюжины ударов каждому караульному, кто плохо их охранял. Остальных заключенных посадить на половинный рацион.

– Сэр, – заговорил Баллантайн после долгого напряженного молчания, – осмелюсь почтительно напомнить вам, что два узника смертельно ранены. Ни один из них не выживет после трех сотен ударов.

– Совершенно верно, лейтенант. Пусть это послужит предупреждением остальным, кто вынашивает фантастические планы освобождения. И любые дальнейшие жалостливые просьбы о снисхождении, – он повысил голос до крика, чтобы его услышали собравшиеся в кают-компании, – обеспечат просителю достойное место на вантах рядом с осужденными! Мы поняли друг друга, лейтенант?

Губы Баллантайна превратились в тонкую бескровную линию. Он перевел взгляд с капитана на Миранду и пришел в еще большую ярость от злорадного блеска в ее глазах.

– Я спросил вас, лейтенант, понятны ли вам мои приказы? – раздельно повторил Дженнингс.

– Триста ударов, – коротко ответил Баллантайн. – Еще что-нибудь, сэр?

– Да. – Дженнингс пристально посмотрел на лейтенанта. – Этот парень, к которому вы так доброжелательно относитесь... у него есть имя?

– Курт, – медленно ответил Адриан. – Курт... Браун.

– Ну, – Дженнингс обернулся к Миранде, – ты знаешь этого парня? Он способен раскаяться в своих преступлениях или скорее воткнет нож в спину моим спящим офицерам?

– Курт? – Тигриные глаза сузились, Миранда перестала покачивать ногой и, наморщив лоб, взглянула в холодное лицо лейтенанта. – Курт Браун?

– Так он назвал себя, – спокойно ответил Адриан. Еще минуту Миранда размышляла над именем. Курт Браун? Она не знала ни одного парня с таким именем. Курт? Корт? Кортни? Нет! Этого не может быть!

Миранда застыла, когда пелена спала с ее глаз, но в следующее мгновение она взяла себя в руки, однако Адриан успел заметить тот же огонь неприкрытой ненависти, который раньше увидел в глазах Кортни. Он сжался, ожидая сокрушительного удара и понимая, что Миранда с радостью отплатит ему за недавнее оскорбление, когда он посмел ею пренебречь.

– Ну да, – промурлыкала она, ощущая на себе пристальный взгляд серых глаз, – я знаю Курта. Он чрезвычайно настойчив, когда дело касается исполнения приказов, и я бы не рискнула подставлять ему свою спину.

Дженнингс перевел взгляд с Миранды на Баллантайна и неожиданно рассмеялся, так что складки жира вокруг его пояса отвратительно затряслись. Не переставая смеяться, он вытянул руку и сделал Миранде знак подойти к его стулу. Когда она исполнила его просьбу, маленькая толстая рука скользнула под малиновую юбку и начала с упоением блуждать между бедрами.

– Во всяком случае мистер Баллантайн, держите мальчишку при себе или отдайте его еще одному образцу добродетели – Рутгеру. Тогда, возможно, я буду избавлен от неприятной необходимости присутствовать на военном суде над вами.

Миранда улыбнулась, и в ее глазах засветилось злорадное невысказанное обещание: «Наслаждайтесь этим небольшим маскарадом, лейтенант, пока мне не захочется положить ему конец».

Глава 6

Лейтенант Баллантайн задержался в кают-компании только для того, чтобы передать приказ капитана и отпустить людей. Моряки были потрясены, услышав о наказании в три дюжины ударов, а капеллан плюхнулся на стул и долго сидел неподвижно, прежде чем смог осознать этот ужас. Адриан быстро вышел в коридор и направился к кормовому люку, когда невысокий коренастый шотландский капрал, кашлянув, виновато преградил ему дорогу:

– Извините, сэр. Могу я сказать вам несколько слов?

– В чем дело, капрал? – неприветливо отозвался Адриан. – Если это по поводу наказания...

– Нет, сэр. Нет. Я понимаю, что вы ничего не можете изменить. Это совсем другое дело. Я не знал, как сказать об этом раньше, и не совсем уверен, но...

– Что?

– Это относительно заключенных, сэр, – оглянувшись и понизив скрипучий голос, сказал капрал. – У них есть оружие. Это с его помощью они вырвались на свободу.

– Оружие? – Адриан снова пришел в ярость. – Черт побери, разве их не обыскали?

– Да, сэр, их всех обыскали. И я готов поклясться душой своего отца – упокой, Господи, его душу, – что у них в трюме не осталось ничего крупнее пряжки на ремне.

– Тогда что вы хотите сказать, капрал? – Адриан смотрел в покрасневшее, возбужденное лицо моряка. – Что оружие попало в их распоряжение после того, как их заперли в трюме?

– Я ничего такого не говорил, сэр. Я сказал только то, что знаю.

Адриан тихо выругался и вытер рукой лоб. Кто и зачем будет приносить корсарам оружие?

– Вы говорили об этом кому-нибудь еще?

– Нет, сэр. Два охранника, которые могли бы подтвердить мои слова, уже мертвы. Я теперь единственный свидетель.

– Хорошо. Хорошо. – Раздражение в голосе Адриана исчезло, и он, чтобы успокоить капрала, положил ему руку на плечо. Крепкий, как и Баллантайн, шотландец был на шесть дюймов выше и на несколько стоунов тяжелее, и рядом с ним Адриан казался легким как перышко. – Вы правильно поступили, Ангус. Мне хотелось бы, черт побери, облегчить наказание осужденным.

– Я не сомневаюсь, что вы уже сделали все, что могли, сэр. Мы все это понимаем. – Он выпрямился и предостерегающе взглянул поверх плеча лейтенанта. – Вы хотите, чтобы я организовал рабочую команду, сэр?

Оглянувшись, Баллантайн увидел приближающихся Отиса Фолуорта и капеллана.

– Через десять минут, капрал, я спущусь к вам. Шотландец кивнул и отошел как раз в тот момент, когда капеллан Ноббс подошел к Адриану.

– Я так рад, что мы застали вас, лейтенант, – озабоченно наморщив лоб, проговорил он. Ноббс был хмурый, серьезный человек, и сейчас у него дрожали руки.

– В чем дело, мистер Ноббс?

– Заключенные, сэр. Мы что-нибудь можем сделать для них?

– Вы же слышали капитана и слышали его предупреждение. Тут, по-моему, все абсолютно ясно. Я не думаю, что в ваших или моих интересах продолжать за них заступаться.

– Но... триста ударов, мистер Баллантайн! Это... это бесчеловечно.

Наказание в триста ударов плетью не было чем-то неслыханным на флотах всех стран, если этого требовала тяжесть преступления. И разумеется, на борту «Орла» видели немало кровавых порок с тех пор, как Дженнингс принял командование судном. Но такие наказания обычно назначались в количестве трех, самое большее четырех дюжин ударов подряд и проводились на протяжении нескольких дней или недель, чтобы убедиться, что провинившийся выжил и готов раскаяться. Нынешнее наказание в триста ударов плетью означало смерть – не быструю и не легкую.

– Триста ударов – это... это... – Капеллан не мог подобрать слов, чтобы передать свое возмущение.

– Это то, что приказал капитан, – резко закончил Баллантайн. – Преступники, вероятно, не выдержат и пятидесяти ударов, так что приберегите свои молитвы до тех пор, когда они смогут принести кому-нибудь пользу.

Преподобный Ноббс вздрогнул от такого жестокого заявления Баллантайна. Адриану и самому было противно, и он пробормотал извинения, но они не достигли цели – капеллан уже быстро шагал по коридору.

– Проклятие! – тихо добавил Адриан, обращаясь то ли к себе, то ли к Фолуорту.

– Лицемерным глупцам нет места на военном корабле, – усмехнулся второй лейтенант. – Вполне очевидно, что он не приспособлен для подобной жизни. Что заставило его сделать такой выбор?

– Почему мы все выбрали эту жизнь? – спросил Баллантайн, отрицательно покачав головой в ответ на предложенную Фолуортом понюшку табака.

– Я знаю, почему это сделали некоторые из нас. Например, семейная традиция. Все мужчины в моей семье служили в армии в том или ином звании. Некоторые, правда, не успели дослужиться до адмирала – британского военного флота, разумеется. Только мой отец не оправдал ожиданий. Он эмигрировал в колонии, боролся там за независимость и, к его несчастью, дожил только до младшего капитана. Пуля прямо в голову, из американского ружья, ни больше ни меньше.

– Примите мои соболезнования. А теперь, если вы меня извините...

– Я и не думал, что Старик так отблагодарит вас за то, что вы предотвратили настоящую катастрофу.

Адриан вздохнул, ему не требовалось сочувствие, особенно в данный момент.

– Да я и не ожидал от него похвалы.

– Тем не менее, – Фолуорт, испытывая терпение Адриана, взял изрядную щепотку табака, вдохнул ее и задержал дыхание, – он мог хотя бы похлопать вас по плечу. Не многие люди без оглядки бросились бы в это пекло – я не шучу! И уж конечно, не наш бесстрашный командир. А потом сделать крутой поворот и взять одного из пиратов себе в слуги – что ж, могу сказать вам, Дженнингс чуть ли не рвал на себе волосы, когда услышал об этом.

– Я польщен, что он потрудился заметить то, что я делаю, – резко заметил Баллантайн. – А теперь, извини-;, те, меня ждут дела внизу.

– О, он все замечает, мистер Баллантайн. Знаете, он следит за вами, как голодный хищник. Ему хочется только одного – прийти в Гибралтар и преподнести морскому министерству вашу голову, разделанную на куски и зажаренную.

– Вы не рассказываете мне ничего такого, чего бы я уже не знал.

– Вы знаете, что он следит за вами? – Тонкие губы растянулись в деланной улыбке, которая совсем не коснулась светло-карих глаз. – Днем и ночью. Думаю, если вы вспугнете несколько теней, то обнаружите одного-двух гардемаринов, мечтающих заработать дополнительные полоски на обшлага.

Адриан смотрел на младшего лейтенанта, человека, которого он никогда не любил и которому никогда не доверял, и размышлял о том, что стоит за неожиданным проявлением дружеских чувств, но, будучи не в настроении глубоко вникать в эти тонкости, он напрямик спросил его об этом.

– Ну, потому, что я на вашей стороне, верите вы в это или нет. – Улыбка Фолуорта стала еще шире. – И потому, что в некотором смысле я восхищаюсь задачей, которую вы намерены решить, и мне не хотелось бы видеть, что вы или группа ваших сторонников потерпит неудачу, когда до успеха останется совсем немного.

– Вы говорите загадками, Фолуорт. Поясните.

– Речь идет, сэр, о вашей небольшой охоте на ведьм, о вашей игре «шпион, поймай шпиона». Было бы стыдно согласиться на компромисс в самом конце игры, не так ли, капитан?

Баллантайн никак не отреагировал, и только глаза у него потемнели, когда Фолуорт особо подчеркнул более высокое звание.

Щелчком закрыв табакерку, Фолуорт продолжал широко улыбаться, пока не заметил блеск в глазах Адриана.

– Пойдемте ко мне в каюту, лейтенант, – невозмутимо произнес Адриан. – Мы можем поговорить, пока я буду переодеваться.

– С удовольствием.

Благополучно добравшись до каюты и скрывшись от любопытных глаз и ушей, Баллантайн набросился на младшего офицера:

– Теперь будьте добры объяснить свои слова, мистер Фолуорт. И лучше, чтобы объяснение было честным.

– Могу я начать с военного суда над вами?

– А при чем тут он? – удивился Адриан.

Подойдя к письменному столу, Фолуорт поводил пальцем по позолоченной окантовке коробки для сигар, а потом открыл крышку, достал тонкую черную сигару, поднес ее к носу, и его ноздри затрепетали от крепкого аромата.

– Я с определенным интересом посещал судебные заседания, как и все мы, вы понимаете? – Он пристально посмотрел на Баллантайна. – Справедливо или нет, но драка с вашим командующим офицером расценена как акт мятежа, а на военном флоте мятеж наказывается повешением.

– Риску подвергались невинные жизни, а Сатклифф был слишком пьян, чтобы хоть что-то соображать.

– Полдюжины офицеров и члены команды, находившиеся в то время на палубе, полностью подтвердили ваши показания.

– Тогда я не понимаю, в чем дело?

– Дело в том, что прежде никогда не видели, чтобы Джеймс Сатклифф пил на борту – даже глоток грога. На берегу – да, и много. Но вы должны были знать об этом, потому что часто пили вместе с ним во время его самых тяжелых запоев.

– И какой смысл во всем этом?

– Смысл есть. – Фолуорт поджал тонкие губы. – Первое, как я сказал, военный суд. Независимо от того, насколько смелой, обоснованной или справедливой была ваша защита, морской суд хотел, чтобы вас, в самом крайнем случае, понизили в звании и отправили в какую-нибудь пыльную дыру, где вы бы до старости считали тухлые яйца. И честно говоря, было похоже, что все идет к этому, пока не появился коммодор Эдвард Пребл. И тут мы переходим ко второму пункту: долгое совещание за закрытыми дверями, а затем вы появляетесь со свободными запястьями и годичным испытательным сроком, во время которого должны «исправиться». Сатклифф без возражений уходит в отставку и... – он поднес свечу к кончику сигары и сквозь облако бело-голубого дыма наблюдал за выражением лица Баллантайна, – и наш огнедышащий лейтенант неожиданно становится кротким и послушным, как побитая собака. Урок усвоен? Возможно. Но думаю, что нет. И это приводит нас к третьему пункту.

Адриан ждал, ему становилось не по себе от этих высказываний.

– Только вопиющие недоработки в обеспечении безопасности на море помешали коммодору Преблу положить конец войне еще в прошлом году.

Адриан смотрел на Фолуорта – пристально смотрел.

– Зашифрованные донесения, – небрежно продолжал Фолуорт, – секретные приказы, стратегические планы – все это попадало не в те руки. Трудно поверить, что среди нас есть предатель. Я хочу сказать, что подобного поведения можно ожидать от этих бандитов – в конце концов, в них это заложено природой, – но от блистательного, честного американского офицера? Едва ли.

– Как вы узнали об этом? – холодно спросил Адриан.

– По взгляду испытавшего предательство на себе. Вы, капитан, достаточно долго служите, чтобы наконец понять, что ничто в этом мире невозможно скрыть. – Фолуорт замолчал и загадочно ухмыльнулся. – Особенно если чей-то кузен оказывается адъютантом одного из старших капитанов при Пребле.

– Как глубоко просочилась эта информация? – поинтересовался Адриан, запомнив источник сведений.

– Вы хотите знать, достигла ли она ушей Старика? Если и да, то он ничего мне не сказал – что, кстати, очень странно, так как он считает бесценной мою помощь при забивании гвоздей в ваш гроб.

Баллантайн заставил себя сделать глубокий вдох, прежде чем предпринять дальнейшие попытки выпутаться из сети, которая – он чувствовал – все плотнее окутывала его. Что же произошло? Как смогли так тщательно разработанные планы быть сорваны этим бездарем в крахмальном воротничке – Отисом Фолуортом?

– Могу я из вашего молчания, капитан, заключить, что в итоге я попал в десятку?

– Могу я из вашей настойчивости, лейтенант, сделать вывод, что этот откровенный разговор вы затеяли с определенной целью? – Баллантайн смотрел на него, возмущаясь хорошо обдуманным употреблением звания, известного лишь нескольким людям.

– Допустим, я надеюсь, что мы можем прийти к некоему выгодному для нас обоих соглашению в обмен на то, что я и впредь буду хранить молчание.

– То есть?

– Когда Дженнингса уберут, после чего вы, безусловно, войдете в круг приближенных Пребла, кто, по-вашему, станет командиром «Орла»? – Фолуорт широко развел руками.

– Дженнингс? Что навело вас на мысль, будто Дженнингс тот человек, за которым я слежу?

– Если не он, то для чего эта тщательно продуманная мистификация? Зачем вас отправили на этот корабль? Почему Сатклифф без разговоров ушел в отставку и почему вы согласились на то, чтобы ваша репутация была очернена, пусть даже на время? Все знатное семейство Баллантайн в Виргинии, должно быть, пришло в ужас, получив такое известие.

– Не впутывайте сюда мою семью, – сдержанно предупредил Адриан.

– Только Дженнингс. Родственник коммодора Морриса, двоюродный брат одного из самых блистательных героев Британии, Уильяма Блая. Боже правый, нельзя же арестовать этого человека, не приняв специальных мер безопасности!

– Никто и не говорит, что Дженнингс главный подозреваемый, – возразил Адриан, но его слова прозвучали неубедительно даже для него самого, а Фолуорт лишь улыбнулся и стряхнул пепел с сигары.

– Все указывает на Дженнингса, и все указывает на то, что вы принадлежите к тому новому поколению умных бесстрашных людей, которые работают в морском департаменте, известном немногим как морская разведка. Я один из этих немногих. И я мог бы оказать вам бесценную помощь в разоблачении Дженнингса, как труса и предателя.

Адриан старался сдержать ярость. В военном департаменте полетит немало голов, начиная с услужливого адъютанта и кончая старшими капитанами Пребла!

– Или наоборот, – добавил Фолуорт, – я мог бы пересмотреть свое намерение и сообщить все, что знаю, Дженнингсу, а потом просто отойти в сторону и наблюдать, как он спустит на вас собак. – Он чуть усмехнулся и понизил голос почти до шепота: – Или, возможно, он организует еще один небольшой... несчастный случай? С оборвавшимся канатом?

– Что вам об этом известно? – насторожился Адриан.

– О смерти вашего брата? Ничего, только догадки. Кажется странным, что, будучи весьма проворным, чтобы выжить в пылу сражения, он оказался слишком неловким, чтобы увернуться от оборвавшегося куска каната. Можно предположить, что он что-то подслушал. Или, возможно, что-то увидел, что ему видеть не следовало. Не знаю, капитан. А вы знаете?

– Если я когда-нибудь выясню, что вам, Фолуорт, известно... – У Адриана от напряжения задрожали кулаки, а щеки под загаром стали совершенно белыми.

– Незачем продолжать, – подняв руку, остановил его Фолуорт. – Я отлично представляю себе, что вы способны сделать голыми руками, а о вашем искусстве владения саблей и револьвером ходят легенды. Как я уже говорил вам, я на вашей стороне.

– За определенную плату, – прищурился Адриан.

– Мы все имеем свою цену, – отозвался второй лейтенант. – Моя, вероятно, несколько более материальна, чем ваша. Подумайте об этом, лейтенант Баллантайн, и дайте мне знать о своем решении. – Он прошел мимо Адриана к двери. – Да, что касается девушки...

– Что с ней? – Баллантайн небрежно повернулся к Фолуорту.

– Она безоговорочно включена в наше соглашение. Мы уже... обсудили это, и она со всем согласна. Кроме всего прочего, мы не хотели бы, чтобы с ней что-то случилось.

– Обсудили? Когда?

– Вы раздосадованы, что она предпочла вам меня? – усмехнулся Фолуорт.

– Откровенно говоря, меня это нисколько не удивляет. – Баллантайн ничем не выдал себя. – Вы с ней стоите друг друга.

– Я, конечно, не попался на ее маленькую ложь. Несчастная похищенная дочь испанского гранда? Я знаю, на что она способна, и понимаю, что ей нужно от меня. И могу сказать, она знает, что мне нужно от нее.

У Баллантайна закружилась голова. Миранда Гоулд! Фолуорт говорил о Миранде Гоулд, а не о Кортни Фарроу. Боже! Они с Мэттом сделали все, чтобы не выдать девушку, а он, Адриан Баллантайн, агент американского правительства, человек, как многие думали, исключительно сообразительный, умный и хитрый, сейчас чуть не преподнес ее на блюде Фолуорту.

– Что вы и Миранда делаете или не делаете друг с другом, касается только вас двоих и Дженнингса, – заметил Адриан. – Мне, возможно, понадобится месяц, а может быть, и шесть для получения доказательств, необходимых, чтобы убрать предателя, кто бы он ни был. А до тех пор я бы на вашем месте постарался быть чрезвычайно осторожным. Дженнингс не разбрасывается своими симпатиями и не отдает даром своих женщин.

– А «Орел»?

– Решение не за мной.

– Но вы имеете влияние. И я уверен, где-то здесь должна лежать бумага... документ, подписанный сильными мира сего, который дает вам абсолютную власть на этом корабле в случае чрезвычайной ситуации.

– Капитан «Орла» – Дженнингс. Пока мы в море и пока он продолжает ходить под звездно-полосатым флагом, а не под символом Триполи, абсолютная власть на корабле в его руках.

– С некоторыми исключениями.

– Без всяких исключений.

– Жаль, что вы не столь умны, как я надеялся. – Фолуорт поджал губы. – Вы поставили себя в довольно неловкое положение, верно? Я имею в виду, что он может помыкать вами как хочет. Или у вас есть право ослушаться его? Как старший капитан вы ведь можете ему не подчиниться?

– Мое звание не имеет никакого отношения к распорядку или командованию на борту корабля. Коммодор совершенно ясно сказал об этом, и я обязан с ним согласиться.

– В таком случае, – Фолуорт вздохнул и еще раз стряхнул пепел на пол, – я могу сделать заключение, что вам понадобятся все союзники, каких вы сможете найти. Мое предложение остается в силе. И мои предположения. Поразмыслите над ними, дружище, и дайте мне знать. – Шутливо отдавая честь, он коснулся пальцем серебряной пряди и, не сказав больше ни слова, покинул каюту.

Одевшись в поношенную рубашку и бриджи, Баллантайн по дороге в тюремный отсек зашел в лазарет, где Кортни усердно трудилась над кучей полосок из материи, скатывая их для перевязки раненых.

– Эта женщина, Миранда Гоулд, – кто она?

– Вы спрашиваете это из личного интереса, Янки? – насмешливо спросила Кортни, удивившись резкости его тона.

– Я спрашиваю потому, что, когда она узнала, кто такой Курт Браун, у нее на лице появилось точно такое же выражение, как у вас, когда впервые было произнесено ее имя. Я хочу знать почему.

– Миранда знает, что я жива? – В зеленых глазах Кортни мелькнул страх.

– Это имеет значение? Если да, я должен знать, в чем тут дело.

– Значит, вы можете сделать вид, что ничего не знаете, и для начала отдать меня волкам?

– Не искушайте меня. И не увиливайте от ответа. Что она сделает?

– Я не знаю, – тихо ответила Кортни. – Если ей выгодно держать рот закрытым, она будет молчать. Если она решит, что получит больше, если выдаст меня, то так и сделает.

– Это пример верности людей вашего отца, которой вы так хвастались? – Лицо Баллантайна потемнело, как туча перед грозой.

– Миранда никогда не входила в число людей моего отца! – возмутилась Кортни. – Она была его любовницей и всегда хранила верность только самой себе. – Кортни замолчала, видимо, собираясь с духом, а потом заговорила более сдержанным тоном: – С самого начала я пыталась вас убедить, что это плохая идея, и просила, чтобы вы отправили меня в трюм. Теперь у вас обоих, янки, нет выбора, если вы хотите спасти свои бесценные шкуры.

При этих словах Кортни молча стоявший в стороне Мэтью перевел взгляд с нее на лейтенанта. На лице Адриана не было ни намека на то, что скрывалось в глубине его серо-стальных глаз, ни намека на причину глубоких морщин на его лице.

– Вы останетесь с Мэттом до моего особого распоряжения, – твердо объявил Баллантайн. – И ваша единственная возможность выпутаться из всей этой передряги – это держать рот закрытым и следить за происходящим во все глаза. Мэтт, выйдем на минуту, мне нужно кое-что тебе сказать.

Зажав в кулаках полоски ткани, Кортни смотрела на двух мужчин, стоящих в коридоре. Она не слышала, о чем они говорили, но ей было видно, как доктор озабоченно наморщил лоб и, бросив косой взгляд в ее сторону, быстро кивнул.

Баллантайн, больше не взглянув на Кортни, отправился в трюм, а она теперь могла сколько угодно злиться на доктора Рутгера, возившегося у стола с хирургическими инструментами.

– Последний из наших пациентов осмотрен, – произнес Рутгер после длительного тягостного молчания. – Если вы перестанете сердиться, можете пойти вместе со мной вниз, и я посмотрю, что можно сделать, чтобы подштопать ваших друзей.

– Сигрема? – Тихо вскрикнув, Кортни выронила скрученную повязку, которая раскрутилась, как ползущая змея, но оба они оставили это без внимания. – О, прошу вас, пожалуйста, позвольте мне повидаться с ним! Позвольте мне помочь ему. Обещаю, что не буду мешать и... и не стану создавать никаких сложностей.

Мэтт с удивлением почувствовал, что краснеет. Из всех, кого он повидал за свою жизнь, Кортни Фарроу была самым неженственным созданием, но сейчас она обращалась к нему с непривычной мягкостью, задушевностью и лаской.

– Доктор?

– Конечно, – не сразу ответил он. – Конечно, вы можете помочь. Я только... э-э... прихвачу кое-какие инструменты.

Кортни чуть не опрокинула скамью, торопясь помочь доктору, и вышла вслед за ним. И совершенно излишними были предупреждающие взгляды Мэтью, напоминавшие, чтобы она опустила голову, проходя мимо матросов, и оставалась за его спиной, когда они подошли к вооруженным морякам, охранявшим кладовую, служившую тюремной камерой Сигрему и Нильсону. В помещении, и без того тесном и душном, стало еще теснее от присутствия нескольких вооруженных мушкетами охранников.

– Отойдите в сторону и дайте мне немного пространства и побольше света, чтобы я мог видеть, что делаю, – приказал Мэтью. – Корт... поднеси поближе фонарь и держи его над койкой.

Стена охранников неохотно отодвинулась, давая возможность Кортни выполнить распоряжение доктора. В первый момент она не заметила Сигрема, а увидела только Нильсона и от острой паники едва не задохнулась. Но он был там: Сигрем сжался в углу, его массивные руки свесились вниз под тяжестью трех звеньев цепи, лодыжки были, скованы вместе такой же тяжелой цепью, а железные звенья пропущены через кольцо, вставленное в стену; его лицо блестело от пота и крови, от рубашки остались одни клочья, и на теле были видны новые синяки и следы от ударов, полученных от его стражей.

– Сигрем, – прошептала Кортни и двинулась в угол, но рука Мэтта, опустившаяся на плечо, остановила ее.

– Сначала займемся этим, Курт. – Рутгер выразительно посмотрел на нее. – Его рана, по-моему, гораздо тяжелее.

Кортни взглянула вниз на койку, где неподвижно лежал Нильсон. Его глаза были широко открыты и смотрели на потолочные переборки; грудь тяжело поднималась и опускалась, пытаясь вдохнуть так необходимый ему воздух, и при каждом вдохе из месива мяса и костей, видимого сквозь рубашку, вырывался хрип; руки с побелевшими костяшками пальцев, сжимавшие борта койки, дрожали от приступов невыносимой боли.

– Мне нужна вода, – решительно заявил Мэтью, – и побольше тряпок.

Руки Кортни заметно дрожали, когда она в коридоре наливала воду из огромной бочки в жестяную миску. Торопясь обратно к койке, она нечаянно пролила немного воды на сапоги и брюки охранников, заработав этим себе тихие проклятия и намеренные толчки острыми согнутыми локтями. Но она не заметила их, сосредоточив все внимание на Сигреме и Нильсоне – особенно на Нильсоне. Его рана, так похожая на рану Эверара Фарроу, оживила в ее памяти последние ужасные часы ее дяди.

И в глазах Сигрема, который смотрел на руки доктора, безуспешно старавшегося остановить кровотечение и хоть как-то зашить огромную рану между ребрами Нильсона, она увидела те же воспоминания. Все понимали, что задача эта невыполнима и единственное, что может сделать доктор, – это облегчить физические страдания, а преподобный Ноббс, без устали монотонно бубнивший что-то из своей растрепанной Библии, взять на себя заботу о его душе.

Оставив Мэтью с миской воды, тряпками, иголкой и ниткой, Кортни незаметно проскользнула к Сигрему. Никто не сделал ей замечания, и она опустилась рядом с ним на колени. Чувствуя впившиеся ей в спину взгляды, Кортни протянула дрожащие пальцы к окровавленным обрывкам рукава его рубашки. Под потемневшей и затвердевшей от свернувшейся крови тканью был виден ярко-розовый разрез от плеча до локтя; левая рука Сигрема имела нездоровый серый цвет и безжизненно покоилась в правой.

– Зачем ты это сделал, Сигрем? – Кортни почти не шевелила губами, и ее голос был слышен только ему. – Зачем?

– Я не ягненок, чтобы покорно идти на заклание, детка. Если мне суждено умереть, я умру сражаясь.

– Тогда почему ты отступил? Янки ведь были в ваших руках.

– Ради тебя, детка. – Гигант слабо улыбнулся и тут же поморщился от прикосновения Кортни. – Дункан и Эверар Прокляли бы меня, если бы я так легко отдал им твою жизнь.

– Но у меня тоже есть право выбора. И единственное, что я бы выбрала, я воспользовалась бы нашим последним шансом и сделала с ними то, что они сделали с нами.

– Насколько я знаю тебя, девочка, ты найдешь другой способ. У тебя еще будет такая возможность, и ради этого я заработал для тебя время.

– Почему ты думаешь, что янки сдержит свое слово?

– Он честный человек, детка. Человека узнаешь быстро и хорошо, когда смотришь на него поверх револьверного ствола. Он сдержит слово.

Услышав, как стена охранников подозрительно зашевелилась за ее спиной, Кортни быстро потянулась к рулонам повязок. Слезы жгли ей глаза, а подбородок дрожал. Человек, который всегда казался Кортни неуязвимым, утром будет запорот до смерти, и она ничего не могла изменить.

– У нас мало времени, Корт, – прошептал он, заметив отразившиеся на ее лице страдания. – Ты должна кое-что знать. Ты должна предупредить Фарроу о делах.

– Предупредить?.. – Кортни заглянула в полные боли черные глаза. – Значит, ты тоже не веришь словам янки о том, что его повесили?

– Еще не родился человек, который накинет петлю на шею Дункана Фарроу, – прошептал он ей в самое ухо. – Ни Дункану, ни Эверару, ни мне, клянусь!

– Если бы он был мертв, я почувствовала бы это, – выдохнула Кортни. – Я уверена в том, что он жив.

– Да, и именно поэтому ты должна жить, Корт. Ты должна найти его. Должна предупредить.

– Найти его? Но... как?

– Эверар сказал тебе, – прошептал Сигрем. – Он назвал тебе имя человека, с которым ты должна встретиться, назвал место, куда поехать... Я слышал, как он говорил тебе. Ты все помнишь?

– Думаю... да.

– От этого зависит твоя жизнь, потому что туда приедет Дункан. Там он будет тебя ждать. Не говори об этом никому. Ни другу, ни любимому, ни мужчине, ни женщине, ни трещине в стене. Нас предали. Ты меня поняла? Эверар это знал. Он раскусил проститутку, и вытрясти из нее имя не составит труда.

– Имя?

– Да. Подлая трусливая свинья называет себя... – Сигрема внезапно устремился поверх плеча Кортни, и небритые челюсти плотно сомкнулись.

Кортни не сводила с него глаз, и, хотя чувствовала рядом с собой присутствие Мэтью Рутгера, ей хотелось выкрикнуть жгучие вопросы: «Кто? Почему? Как?»

Мэтью перевел взгляд с корсара на Кортни, чувствуя себя неловко от возникшей между ними напряженности.

– Я сделал все, что мог, для того человека, – тихо произнес он. – К сожалению, это не так уж много, но ему по крайней мере будет чуть легче. Позвольте мне взглянуть на вашу руку.

Ни Кортни, ни Сигрем не пошевелились.

– Я уже однажды сказал вам, чтобы вы проваливали вон, янки! – рявкнул Сигрем, отводя взгляд от Кортни. – И снова повторяю. Мне не нужны ваши распрекрасные лекарства, и нет смысла браться за пилу, если я не увижу следующего заката.

– Да, – тихо согласился Мэтт, – признаю, смысла нет. Но я могу остановить кровотечение, перевязать руку и, возможно, сделать для нее поддержку.

Между черной щетиной показалась щель со сломанными зубами, но прежде чем возмущение было облечено в слова, Сигрем почувствовал прикосновение прохладной руки Кортни.

– Позволь ему помочь тебе.

В тишине раздалось ворчание, и косматая голова откинулась к переборке. Сигрем не сводил глаз с Кортни, пока Рутгер отрезал бесполезный рукав и плотно накладывал толстый слой повязок на открытую рану.

– Ну вот, это все, что можно здесь сделать, – вздохнул Мэтт, закончив работу.

– Прошу вас... – Кортни подняла на него большие умоляющие глаза, – еще минуту... пожалуйста.

– Сожалею, но мы и так затянули свое посещение. У стражи, – Мэтью бросил взгляд через плечо, – есть приказ капитана. Только благодаря ходатайству Адриана нам вообще разрешили сюда прийти.

– Но...

Взяв Кортни за руку, Мэтт решительно поднял ее на ноги.

– Морской Волк! – прошептал Сигрем, схватившись вытянутой рукой за ткань бриджей Кортни. – Найди Морского Волка!

Мэтт уже настойчиво тащил Кортни к двери, но она обернулась и встретила обжигающий взгляд черных глаз. Это было последнее, что Кортни увидела перед тем, как дверь навсегда захлопнулась за ней и Мэтью.

Когда среди ночи Кортни привели в каюту Баллантайна, она была настолько измучена морально и физически, что могла только оцепенело сидеть на краю кровати, пока Мэтью зажигал фонарь и шарил по каюте в поисках гамака. Она не могла забыть глаза Сигрема – в них были приказание, предостережение и страх. Его приказ «Найди Морского Волка!» звучал у нее в ушах и эхом отдавался в мозгу, смешиваясь с непролитыми слезами, сплетаясь с воспоминаниями об артиллерийской стрельбе и изуродованных телах. Она посмотрела на лежавшую рядом с ней тонкую подушку, не сомневаясь, что впереди ее ждут беспокойный сон и ночные кошмары. Кортни чувствовала себя такой усталой...

– Нашел, – выпрямляясь, объявил Мэтью.

Когда он увидел, что Кортни лежит поперек койки, свесив ноги, и крепко спит, морщины его разгладились, и, посмотрев на гамак у себя в руках, он со вздохом снова положил его в шкаф. Грустная улыбка смягчила измученное лицо Мэтта, он поднял ноги Кортни на кровать и, накрывая ее плечи одеялом, на мгновение задержал руку на ее затылке и ощутил под пальцами мягкие золотисто-каштановые кудряшки. Во сне она выглядела такой непорочной, просто абсолютно невинной, и Мэтью подумал о том, какие страшные обстоятельства довели ее до такой жизни, а потом убрал руку, еще раз оглядел каюту, погасил фонарь и бесшумно вышел за дверь.

Было уже почти пять часов утра, когда Баллантайн наконец убедился, что переборки в тюремном трюме укреплены так, что могут выдержать атаку стенобитных орудий. Его когда-то белая рубашка стала черной и была порвана на груди. Сам Баллантайн был потным, грязным и чувствовал себя выжатым как лимон, но тяжелая работа помогла ему хоть немного избавиться от досады и раздражения, которые вызвали события дня. Хитрая попытка шантажа со стороны Фолуорта явилась для него полной неожиданностью. Что же это за великолепно разработанные планы?.. А убежденность коммодора Пребла в секретности? Что может произойти со всей операцией и вообще со всем этим делом? Если один человек смог сложить все кусочки головоломки, то сможет и дюжина, а так как не было уверенности, что Дженнингс не продавал информацию арабам, это могло означать нож в спину в темном коридоре от любого из этой дюжины.

В довершение всех неприятностей был еще и мятеж узников. Заявление Макдональда, что кто-то тайком переправил оружие в трюм, очень беспокоило Адриана. Это мог быть тот человек, которого он выслеживал, или вообще никак не связанный с ним. Кое-кто из простых матросов – те, кто испытал на себе «справедливость» и «добросердечие» Дженнингса, – мог соблазниться пиратским золотом в обмен на несколько револьверов. Не принимая в расчет раненых и тех, чье присутствие на нижней палубе сразу вызвало бы нездоровый интерес, была еще сотня других вариантов. Двести подозреваемых – это еще двести ножей в темных углах, ножей, чьи владельцы боялись быть обнаруженными.

Баллантайн вытер рукой лоб и с неудовольствием взглянул на потную кисть. Так же сильно, как раньше была необходима физическая нагрузка, теперь ему требовался сон – сон и возможность разобраться в запутанных мыслях, хороводом кружившихся в голове. Сон помог бы ему подготовиться к тому ужасу, что ожидал его утром, – к присутствию на наказании и неминуемому столкновению с капитаном Дженнингсом.

Остановившись на пороге своей каюты, Баллантайн увидел свернувшуюся калачиком фигуру в его постели. Долго сдерживаемая ярость захлестнула его, и он уже готов был сорвать одеяло с худенького тела и бесцеремонно швырнуть Кортни в угол. Он уже протянул руку к ее плечу, и хриплое проклятие слетело с его языка, но его остановила вспышка лампы.

Неожиданно упавший луч осветил лицо, искаженное мучительной болью. Щеки Кортни были мокрыми от слез, веки крепко сжаты в смертельном ужасе, руки стискивали измятую подушку, и все ее напряженное тело содрогалось в конвульсиях, сопровождавшихся вздохами и несвязным бормотанием.

Рука Баллантайна потянулась к хрупкому плечу. Легкое движение воздуха вызвало моментальную реакцию, и страдальческие вздохи Кортни смолкли. Как слепой, ищущий защиты, она ощупывала руками воздух, пока не наткнулась на твердую стену мужской груди, и с рыданием бросилась в объятия Адриана – объятия, которые сначала были холодными и неуверенными, медлившими принять ее, не желавшими широко раскрыться и дать возможность обезумевшим, тоскующим рукам найти что-то реальное, за что можно было бы ухватиться. Поморщившись, когда ему в плечи вонзились острые ногти, Баллантайн сел на край койки и почувствовал, как горячие слезы Кортни побежали по его телу. С тихим проклятием из его легких вырвался воздух, он осторожно провел пальцами по ее плечу, а потом и шее и погладил золотисто-каштановые шелковистые волосы. Притянув Кортни к себе, Адриан нежно укачивал ее до тех пор, пока страшное напряжение не покинуло ее тело и она не выплакала последнюю горькую муку.

Приподняв ей подбородок, он в свете фонаря рассматривал бледные черты, а потом, легонько погладив Кортни по щеке, взглянул на слезы, которые, словно бриллианты, блестели у него на пальцах. Ни о чем не думая, Адриан склонился к ней и коснулся ее дрожащих губ нежным поцелуем – он уже очень давно не испытывал потребности проявить свои чувства подобным образом.

Мягкость и беззащитность, которые он обнаружил, напугали его. Раньше он целовал упрямое, дерзкое существо, которое напрашивалось на урок искусства выигрывать и получило его. Тогда дух и воля этой девушки бросили ему вызов; сейчас он обнаружил, что целует нежную, податливую женщину, обещавшую его телу именно то освобождение, которого оно жаждало, – слепое бурное освобождение, которое стало бы для него желанным спасением. Адриан мечтал забыть обо всем и быть забытым всеми, пока будут длиться эти темнота и нежность.

Он ощутил, как губы Кортни затрепетали и шевельнулись под его губами, а руки, мгновением раньше искавшие у него успокоения, сжали его с новой силой, от которой его пронзил озноб.

Что он делает? Что за безумие его охватило?

Адриан хотел отодвинуться, но нежное тело последовало за ним, и на этот раз он столкнулся с другим соблазном: дерзкая твердая грудь оказалась около его руки, и ее кончик настойчиво просился в его ладонь. Он оторвался ото рта Кортни, ощущая на губах вкус соленых слез, его рука накрыла ее грудь, и даже сквозь слой ткани, преграждавший ему путь, он ощутил бархатную мягкость тела. Все возраставшая жажда лишила Адриана способности мыслить ясно – или уйти. Он тяжело дышал, кровь пульсировала, затопляя разум и иссушая его желанием, но он все же сознавал, что должен преодолеть слабость в руках и потребность, возникшую в чреслах. Господи, эта потребность!

– Нет, – хрипло пробормотал он, – нет, черт побери...

Быстро опустив Кортни на постель, Адриан накрыл ее одеялом до самого подбородка и медленно попятился от кровати, продолжая пожирать девушку глазами и желая ее вопреки всему. Его тело горело, на губах остался вкус слез, вкус невинности – и женщины. Он отступал и отступал... пока не почувствовал за спиной доску двери, и тогда повернулся и выбежал в темный коридор.

Кортни испуганно открыла глаза, не понимая, что ее разбудило. Ее тело трепетало, сердце стучало, губы были влажными и чего-то ждали. Приподнявшись, она настороженно оглядела каюту – ничего не произошло, она была одна в темноте, освещенной мерцающей спиртовой лампой. Кортни убрала пальцы с влажных висков и решила, что ее, должно быть, напугал и разбудил ночной кошмар. Он был таким реальным, таким отвратительным, таким ужасным – если не считать конца. А затем ужас скрылся под тенью, под прохладной, успокаивающей нематериальной тенью, у которой не было ни имени, ни формы.

Кортни продолжала дрожать и еще какое-то время лежала под одеялом, не в силах избавиться от призрачного ощущения теплых рук, ищущих губ и жаждущего, напряженного тела.

Глава 7

Звон корабельного колокола возвестил о наступлении утра. На палубах зашумели матросы, будя своих товарищей и торопливо застилая и складывая подвесные койки. В этот день, как и во все остальные, существовали дела, которые необходимо было закончить, пока в восемь колокол не позовет на завтрак. Нужно было отскрести палубы от грязи, проверить, не повреждена ли оснастка, начистить поручни и зашлифовать на них царапины.

Сквозь неясную дымку страха и кошмаров Кортни услышала, как поднялась суета. За ночь мышцы ее затекли, ссадины на запястьях горели, в пересохшем горле ощущался горький вкус страха за Сигрема. Сигрем был сильным, но никто не может выдержать триста ударов. И для него, для человека, который был как сама жизнь и огонь, это будет постыдная смерть.

Кортни смутно ощутила в руке что-то холодное и твердое и обнаружила, что сжимает маленький золотой медальон, который носила как талисман, как икону, дававшую ей силы, необходимые, чтобы пережить день. Дрожащими пальцами она открыла крошечный замочек и раскрыла медальон. В одном овале была миниатюра ее матери, Сер-венны де Вильер. С поистине королевского, безупречно красивого лица, которое покорило сердце дерзкого ирландского авантюриста, смотрели светло-голубые глаза. Во второй овал было вставлено довольно топорное изображение Дункана Фарроу. На портрете он получился не очень похож на себя, если не считать гривы густых золотисто-каштановых волос и квадратного, тяжелого подбородка, но Кортни могла бы дорисовать его дерзкую улыбку и неизменный блеск в темных задумчивых глазах.

Сервенна де Вильер была дочерью Валери Гастона де Вильера, казначея и доверенного лица Людовика XVI. Она убежала с Дунканом Фарроу, несмотря на возражения семьи и советы друзей, а ее отец, придя в ярость, послал два десятка своих людей, чтобы они выследили и поймали любовников. Их настигли через неделю, всего за час до того, как они успели добраться до побережья и обрести свободу. На Дункана напали и оставили умирать, а Сервенну вернули в замок отца, где через восемь месяцев у нее родился ребенок.

За несколько коротких лет революция залила страну кровью. Короля отправили в тюрьму; огромные имения аристократов были конфискованы, а их владельцы согнаны в маленькие, тесные камеры дожидаться беспристрастного судилища гильотины. Каким-то чудом Сервенне де Вильер вместе с маленькой дочерью удалось убежать в Тулон, крупный порт, наводненный антиреволюционными силами, которые обратились к Британии за поддержкой. На протяжении следующих нескольких лет Сервенна помогла несчетному количеству аристократов бежать из страны, но сама отказывалась уезжать, тем более после того, как начали распространяться слухи о дерзком ирландском наемнике, сражающемся на стороне британцев. Понадобилось еще несколько месяцев, чтобы получить подтверждение, что речь идет о Дункане Фарроу, и еще много времени ушло на то, чтобы дать ему знать, что она осталась жива, хотя все ее родные погибли.

Но сообщение опоздало.

Блистательному молодому артиллерийскому капитану по имени Наполеон Бонапарт было поручено обстрелять Тулон. Ради спасения жизни Сервенна была вынуждена снова бежать – на этот раз в провинцию, где ее с ребенком надежно спрятали их бывшие верные слуги. Попытки снова связаться с Дунканом заняли еще целый год, но к тому времени переутомление и необходимость постоянно скрываться подорвали здоровье Сервенны. Преданная алчными крестьянами и ослабевшая от лихорадки, чтобы бороться с новыми трудностями, Сервенна совершила последний подвиг: она заманила врагов в далекую деревню, чтобы за это время Кортни могли благополучно доставить на корабль Фарроу. За такое мужество Сервенну на гильотину провожала огромная сочувствующая толпа.

Захлопнув медальон, Кортни снова сжала его в кулаке. Она унаследовала храбрость и мужество матери, а также коварство и хитрость отца, который поклялся, что не успокоится, пока море не станет красным от французской крови. Дункан Фарроу не воевал с американцами, пока они не решили вмешаться, и дело кончилось тем, что их нельзя было просто не замечать или прощать. Если Дункан еще жив – а Кортни всем сердцем верила, что это так, – она должна найти способ добраться до него. Ей нужно быть сильной и храброй, сделать все, чтобы выжить, и вместе с отцом отомстить тем, кто хочет их уничтожить.

– Они не одолели нас, – шепнула Кортни. – Они не одолели меня, папа. Пусть думают, что они сломили меня, я буду кроткой и послушной... – Она замолчала, поймав свое дрожащее отражение в небольшом квадратном зеркале, висевшем над умывальником. «И зачем? – спросила она себя. – Чтобы позволить американскому лейтенанту думать, что он победил?» – Если бы мне это удалось, – снова зашептала Кортни, – если бы я смогла найти способ заставить его в это поверить, просто чтобы он на некоторое время ослабил свой надзор...

Воодушевленная новым решением, Кортни забыла обо всех своих проблемах и быстро встала с койки. Она подняла с пола льняной шейный платок и аккуратно стянула им грудь, потом пригладила волосы и умылась ледяной водой из кувшина. Приведя себя в порядок, она вышла с кувшином в коридор и снова наполнила его свежей водой из большой бочки, а заодно воспользовалась возможностью основательно обследовать все трапы, люки и кладовые.

Она уже торопливо возвращалась, бросив последний быстрый взгляд на оружейную палубу, когда заметила спускавшегося вниз Баллантайна.

Он ничего не сказал ей, даже не выразил недовольства тем, что она вышла из каюты, а только бросил быстрый взгляд на ее одежду. Баллантайн был небрит, растрепанные волосы свисали на его лицо, одежда была грязной, мятой и пропахла парусиной, из которой он соорудил себе постель.

В каюте он, повернувшись спиной к Кортни, сбросил с себя рубашку и швырнул ее вместе с остальной грязной одеждой в шкаф, а потом, нагнувшись над умывальником, умылся, оставив на щеках густую мыльную пену. Достав из запертой тумбы письменного стола маленькую опасную бритву с ручкой из слоновой кости, Баллантайн принялся соскабливать щетину на подбородке, и его серые глаза совершенно не обращали внимания на пристально рассматривавшие его зеленые.

Грудь лейтенанта, как отметила Кортни, состояла из одних мускулов, талия была узкой, а живот плоским. Рыжая поросль начиналась высоко у ключиц и сужалась до ширины ладони там, где проходил ремень бриджей, а более нежная поросль покрывала руки и – предположила Кортни – длинные крепкие ноги. Кортни спокойно изучала широкую спину и плечи, размышляя над тем, как могла бы она потрудиться, если бы бритва с самого начала попала в ее руки.

Треснутое зеркало вдруг превратилось в голубоватую сталь, и у Кортни возникло ощущение, что его глаза ощупывают ее в полумраке.

– На корабле существует правило, по которому все обязаны присутствовать при наказании, – холодно сообщил Баллантайн. – Я надеялся, что мне удастся избавить вас от этого, но, к сожалению, капитан узнал о Курте Брауне и ожидает увидеть его на палубе.

– Курт Браун?

– Это самое лучшее имя, которое я смог предложить в тот момент, – сухо объяснил он и, выпрямившись, грубым полотенцем стер с подбородка остатки пены, а затем расчесал золотистые волосы и собрал их в хвост на затылке. Завязывая бантом черную шелковую ленту, Адриан снова встретился взглядом с Кортни. – Если уж мы обсуждаем заведенный распорядок, то запомните: я люблю, чтобы черный кофе уже ждал меня, когда я просыпаюсь. Я люблю, чтобы бисквиты мне подавали горячими, а порридж без пенки. Каюту необходимо тщательно отмывать раз в неделю и раз в неделю стирать мое белье. Через день я принимаю горячую ванну... вы можете использовать эту воду для себя, когда я закончу. Впредь вы будете вставать на полчаса раньше меня. Надеюсь, вы хорошо выспались, потому что если я когда-нибудь снова застану вас в своей постели, я вас выпорю. Все понятно?

– Понятно.

– Это займет ваше утро и удержит вас от глупостей. Вторую половину дня вы будете проводить с доктором Рутгером в лазарете. Отсутствие у вас брезгливости может там очень пригодиться. Обедать вы будете здесь в одиночестве, пока я не удостоверюсь, что вы умеете себя вести. Тогда вы сможете вместе с Малышом Дики и остальными мальчиками питаться в кают-компании тем, что не доели офицеры. Любое накопление, утаивание еды или драка с другими мальчиками категорически запрещаются. Любая ложь, жульничество или воровство заслуживают порки. Все понятно?

– Понятно, – вкрадчиво ответила Кортни, – что вы можете отправляться ко всем чертям.

– Сквернословию тоже будет положен конец. – Обернувшись, Баллантайн сверкнул на нее серыми глазами. – Еще раз выругаетесь в моем присутствии – и заработаете удар саблей плашмя по мягкому месту.

– Вы не посмеете, трусливый Янки! – Кортни прищурилась и уперла руки в бедра.

Баллантайн провел бессонную ночь под открытым небом, мысленно перебирая все причины, какие только мог придумать, для того чтобы отправить девушку снова в трюм, и вслух проклинал каждый довод, не позволявший ему это сделать.

– Последний раз предупреждаю... – Сейчас его терпение было на исходе, и он сделал глубокий вдох.

Глаза Кортни с откровенным вызовом смотрели на него, а память услужливо подсказывала отборные ирландские ругательства, однако Баллантайн вовсе не желал их выслушивать. На крючке с внутренней стороны дверцы шкафа висели ножны, и он в два шага оказался возле них. Со свистом вытащив из ножен клинок, он рассек воздух, прежде чем сердце Кортни успело сделать еще один удар. С громким шлепком блестящая сталь опустилась на нежные ягодицы, и Кортни с громким визгом отскочила в сторону.

– Негодяй! Самодовольный, трусливый... – Она задохнулась, когда второй такой же болезненный удар оставил свою отметину; воздух вырвался из ее легких, и она яростно начала растирать ладонью больное место.

В том, как Баллантайн выставил вперед подбородок, не было ничего, кроме мрачного обещания. Он все еще был обнажен до пояса, его смуглая кожа резко контрастировала с испачканными белыми бриджами, и всем своим обликом он походил на рассвирепевшего военачальника: глаза горят, а сабля наготове.

– Проклятый негодяй! – крикнула Кортни. – Проклятый, презренный американский него...

Сабля еще дважды блеснула в воздухе, и дважды тело Кортни вздрогнуло. Левое бедро нестерпимо болело, и Кортни тщетно искала путь к спасению, но Баллантайн загнал ее в угол, а там невозможно было увернуться, некуда было спрятаться от холодной решимости в его глазах. Кортни чуть не расплакалась, но заставила себя проглотить кислый комок в горле: слезы – оружие женщин, и она не желала им пользоваться.

– Что, Янки, после этого вы чувствуете себя большим и сильным? – тихо спросила она. – Сначала кулаки, теперь сабля. Вам доставляет удовольствие бить беззащитных женщин?

– Ваше время истекает, – предупредил он, пропустив оскорбление мимо ушей. – И страдает ваш зад. Сомневаюсь, что Дункан Фарроу посчитал бы это разумной демонстрацией ума своей дочери.

– Не смейте произносить его имя, Янки! – В глубине глаз цвета морской воды вспыхнул яростный огонь.

– Лейтенант Баллантайн, – поправил он, угрожающе подняв саблю.

– Скажите мне кое-что, лейтенант Янки. – У Кортни задрожал подбородок, а в уголках глаз все же выступили слезы. – После долгого, трудного дня избиения женщин и порки раненых мужчин вы сможете спать спокойно?

Сабля блеснула в руке Адриана, гнев не исчез с его лица, и взгляд остался холодным и безжалостным, но в глазах промелькнула тень – тень, которую скрыли от Кортни ее слезы.

– Неужели вас ничто не трогает, Янки? – дрожащими губами прошептала она. – Неужели ваша совесть никогда вас не беспокоит?

– Она беспокоит меня настолько же, насколько ваша беспокоит вас.

– Я никогда не приказывала пороть смертельно раненного человека, чтобы он умер под плетью, – медленно покачала головой Кортни. – Храброго человека, чье единственное преступление в том, что он хотел умереть с честью. Скажите мне, Янки, вы могли бы лежать, как свинья, в собственном дерьме и не пытаться что-то сделать для того, чтобы освободить себя и своих людей? Вы можете сейчас спрятаться за ваши великолепные золотые галуны и вашу надменность и вынести приговор кому угодно, только не самому себе?

– Это дело мне отвратительно, – тихо ответил Баллантайн. – Очень многое на борту этого корабля вызывает у меня возмущение.

– И тем не менее вы это терпите? До чего же вы храбры, лейтенант!

– Это военный корабль, мисс Фарроу, а мы на войне. – Адриан покраснел и опустил саблю. – Существуют правила и приказы, которым я обязан подчиняться независимо от того, согласен я с ними или нет. В море капитан обладает абсолютной властью, и, уверен, вы это знаете лучше других. Иногда это мучает, иногда вызывает раздражение, но если кто-то из нас восстанет против командной системы, нас погубит хаос. Флот не место для личных амбиций. Ни один из нас не выживет без поддержки сотни остальных.

– Сигрем вообще не выживет, – грустно произнесла Кортни, опустив хрупкие плечи.

– Для Сигрема борьба окончена. Он знал об этом уже в тот момент, когда решил вырваться из трюма. Борьба окончена и для вашего отца, и для вашего дяди, для Гаррета Шо... для всех ваших людей. Когда вы это поймете?

– Когда не останется никого, с кем надо бороться, – тихо ответила она. – Когда не останется ни одного человека, заслуживающего ненависти, когда им негде будет спастись. Когда вы поймете это, Янки?

Баллантайн целую минуту смотрел на нее, а потом, покачав головой, вернулся к шкафу, убрал саблю в ножны и взял чистую рубашку из аккуратно сложенной стопки. Он не знал, верит ли сама Кортни тому, что сказала, но надеялся, что нет. Если все, ради чего она жила, – это ненависть и месть, тогда у нее нет ни будущего, ни надежды, ни счастья.

– У вас есть час до завтрака, – коротко бросил Баллантайн. – В восемь дадут сигнал «свистать всех наверх». Вы встанете вместе с другими мальчиками, а так как и Мэтью, и я будем заняты своими делами, советую вам стоять рядом с Дики, и делать то, что делает он.

– Советуете? Вы не хотите сказать «приказываю»?

– Мадам, – Баллантайн взглянул на Кортни, – бели вы хотите себя погубить, это ваше дело. Если вы хотите разделить наказание с Сигремом и его другом или испытываете непреодолимое желание провести время в обществе капитана Дженнингса – это тоже ваше исключительное право. Но, честно говоря, в данный момент вы не самая большая моя забота.

Быстро сбросив грязные бриджи, Адриан пристегнул к подвязкам длинные белые носки, надел чистые темно-синие брюки и сунул ноги в высокие блестящие черные сапоги. Нетерпеливо провозившись с каждой из десяти маленьких перламутровых пуговиц белого льняного жилета, он надел двубортный темно-синий китель со стоячим белым воротником и обшлагами, обильно расшитыми золотом, и застегнул на узкой талии ремень с саблей. Взяв с полки свою фуражку, он запер ящик, где хранились бритвенные принадлежности, и задержался у письменного стола, чтобы аккуратно сложить толстый журнал и карту.

– Если вы решите, что хотите жить, Малыш Дики будет здесь ровно в десять сорок пять. Не заставляйте его ждать. – Баллантайн направился к двери, и в его глазах снова появилось жесткое, непреклонное выражение.

На мостике «Орла» лейтенант Адриан Баллантайн стоял немного впереди и слева от второго лейтенанта, Отиса Фолуорта. Сержантом Раунтри и третьим лейтенантом, Лесом Лофтусом, заканчивался передний ряд офицеров, а позади них стояли две шеренги гардемаринов с устремленными вперед взглядами, напряженно расправленными плечами и крепко сжатыми губами. Все они были в форменной одежде, их отполированные сабли блестели, а белые накрахмаленные воротники и золотая отделка сверкали на ярком солнце. Ниже, по обе стороны главной палубы, стояли шеренги военных моряков в отглаженных синих с белым формах, простых матросов в тельняшках и черных кожаных шляпах и подсобных рабочих в чистых рубашках и парусиновых штанах. Все стояли на жаре не шевелясь, и напряженная тишина не нарушалась ничем, кроме тихого поскрипывания мачт и снастей наверху.

Паруса «Орла» были спущены, и судно спокойно покачивалось на воде. На верхушке бизань-мачты развевался по ветру звездно-полосатый флаг, а на главной мачте длинный узкий вымпел капитана Уилларда Лича Дженнингса сражался за право не запутаться в провисшей оснастке.

Кортни попыталась хоть что-то разглядеть из-под полей своей черной шляпы. К ее удивлению, цвета Дженнингса были такими же, как у ее отца, – черным и красным, хотя у Дункана Фарроу красный лев на черном поле выглядел более внушительно, чем узкие черные полосы на красном фоне у Дженнингса. А что касается звездно-полосатого флага, то он в отличие от ярко-зеленого с белым вымпела всех Фарроу вызывал у Кортни только презрение. Она никогда не была в Ирландии, но рассказы отца оживили в ее воображении славных воинственных предков, красоту тумана, поднимающегося над рекой Шеннон, и мускусный запах торфа, потрескивающего в очаге. Дункан Фарроу, возможно, был изгнан из страны, которую любил, но он сделал ее реальной для Кортни и, подобно диким гусям из ирландской легенды, был убежден, что даже если умрет на чужом поле битвы, его сердце вернется под незабываемые небеса любимой родины.

«Мечты», – подумала Кортни и, опустив взгляд с мачты к мостику, остановила его на высоком светловолосом офицере, чьи горящие глаза смотрели прямо на нее. Кортни почувствовала, как по спине ее пробежала дрожь, и у нее возникло ощущение, будто она поднялась над заполненной людьми палубой и с бесстыдным восхищением рассматривает поразительно красивые черты. На фоне пронзительной синевы неба, в жестком белом воротничке, упирающемся в решительный загорелый подбородок, лейтенант был таким неотразимым, что у любой женщины перехватило бы дыхание. Непрошеные воспоминания о твердых как дуб мускулах и огромной силе вызвали на щеках Кортни яркий румянец, разбив вдребезги окружавшую ее реальность. А в реальности все ожидали приведения в исполнение приговора Сигрему и Нильсону, Баллантайн был непосредственно ответствен за это, а потому вызывал у нее презрение.

Контакт между ними нарушил резкий свисток боцманской дудки, и оба повернулись к корме. Появившийся капитан Дженнингс с важным видом приподнял фуражку с кокардой перед рядом отдающих ему честь офицеров.

Кортни Фарроу незаметно поднялась на цыпочки, чтобы увидеть человека, направлявшегося к мостику. Это лицо не стерлось из ее памяти за недели, прошедшие после сражения на Змеином острове, а ее ненависть, пожалуй, только удвоилась. Ей сказали, что человек, которого он приказал выпотрошить на берегу, умер от инфекции в трюме; людей ее отца морили голодом, чтобы заставить подчиниться; у многих была лихорадка, и большинство из них не перенесет долгого перехода до Норфолка. И сейчас Кортни почти черными от ненависти глазами следила за капитаном, поднимающимся на мостик.

Она смотрела на покрытое пятнами, в красных прожилках лицо человека, с высокомерным видом оглядывавшего корабельную палубу, и мечтала о заточенной сабле, рассекающей надвое разжиревшее тело. Наблюдая, как шевелятся толстые губы, когда он обменивался коротким приветствием со своими офицерами, Кортни представляла себе вместо его слов фонтан ярко-красной крови.

Малыш Дики, на голову ниже Кортни и тонкий как тростинка, взглянул на нее большими темными, полными тревоги глазами. Он легонько украдкой дернул ее за рукав, чтобы привлечь внимание, а затем сделал это более настойчиво, поняв, что она не заметила его предупреждения.

Недовольно поморщившись, Кортни взглянула на глухого мальчика, смотревшего на нее умоляющим взглядом. Остальные восемь мальчиков в их группе молча стояли, наклонив головы, потупив взгляды и не осмеливаясь привлечь к себе внимание кого-либо из тех, кто был на корме. Подсобные рабочие, как и матросы, тоже благоразумно отвели взгляды, и Кортни догадалась, что от нее ожидают того же. Бросив Дики быструю благодарную улыбку, она с неохотой покорно склонила голову – слишком быстро, чтобы заметить, как с противоположного конца палубы на нее смотрит еще одна пара сердитых глаз.

Миранда Гоулд стояла в тени у главной мачты, и внезапно выражение скуки на ее лице превратилось в злобную усмешку. Это правда! Это она! Кортни Фарроу, живая, переодетая в мальчика-слугу! Выпуклости, которыми могла похвастаться девчонка, спрятаны под мешковатыми брюками и просторной рубашкой, жалкие золотисто-каштановые волосы стянуты в хвост и убраны под шляпу с широкими полями, которая скрывала ее черты и делала неузнаваемой и неотличимой от других оборванных мальчишек. Если бы Миранда не была заранее предупреждена о присутствии Фарроу на «Орле», она могла бы стоять в десяти шагах от ненавистницы и не узнать ее!

Кортни Фарроу – живая! Боже правый, неужели эту суку ничто не берет?! Ее доставили на борт окровавленную и в цепях, она провела неделю в кишащем крысами трюме – и все-таки ей удалось остаться в живых! Как она избежала издевательств и наказания, которых заслуживала? И как, интересно, ей удалось добиться покровительства высокомерного и грубого лейтенанта? Знает ли он, кто она такая? Знает ли, что приютил дочь Дункана Фарроу?

Миранда прищурила янтарные глаза, заметив, что худенький мальчик, стоящий рядом с Кортни, предостерегающе потянул девушку за руку.

Нет, Фарроу никогда никому не призналась бы, кто она такая. Скорее всего Кортни покорила его...

Чем? Миранда усмехнулась: девчонка не знала бы, что делать с мужчиной, даже если бы ей написали четкие инструкции!

А что касается Баллантайна, то чем больше Миранда присматривалась к нему, тем больше его ненавидела. Ей были знакомы такие люди – надменные и замкнутые, пренебрежительно относящиеся ко всем, кто не отвечал их строгим, взыскательным требованиям. Он, несомненно, был богат, и ему никогда не приходилось бороться или идти на компромисс с самим собой ради достижения какой-нибудь цели. Чтобы он признался в слабости или желании, которыми не мог бы управлять? Да такого просто быть не может!

Итак, картина, достойная наслаждения благодаря своей полнейшей абсурдности: Кортни Фарроу со сжатыми кулаками, выкрикивающая непристойности, и Адриан Баллантайн, чье славное оружие потерпело поражение в попытке сделать ее женщиной.

Миранда чуть не рассмеялась вслух.

– Все присутствующие на корабле в сборе, мистер Беддоуз? – громко спросил капитан.

– Все, сэр, могу отчитаться, – сделав шаг вперед из строя и отдав честь, доложил старшина.

– Очень хорошо, – кивнул Дженнингс. – Пусть заключенных выведут вперед, чтобы они услышали обвинения и вынесенный им приговор.

– Есть, сэр!

Барабан начал отстукивать непрерывное стаккато, и десятерых охранников – и в их числе капрала Ангуса Макдональда – провели по узкому проходу между рядами к главной палубе. Они были одеты в бриджи и простые белые парусиновые рубашки; все были босые, без головных уборов. Макдональд, самый высокий из всех и самый крепкий, был единственным, кто взглянул на мостик, и единственным, кто, обменявшись быстрым взглядом с лейтенантом Баллантайном, незаметно кивнул.

– За преступную халатность три дюжины ударов плетью каждому! – громко объявил старшина.

Снова застучал барабан, и все обернулись, чтобы посмотреть на двух корсаров, которых вели между рядами озлобленных людей. Сигрем шел, опустив плечи под весом цепей и запекшейся крови. Его руки были связаны ржавой цепью, а кандалы на ногах позволяли передвигаться лишь маленькими шаркающими шагами. Обрывки рубашки и куртки свисали с крепких плеч, и Кортни была видна широкая пропитанная кровью повязка на его руке.

Нильсон был едва жив, и его то ли несли, то ли волокли сопровождавшие их охранники. Судя по ничего не выражающему взгляду и серому цвету лица, можно было понять, что он не осознавал того, что происходит. Его голова свешивалась на грудь, и из уголка рта стекала тонкая струйка крови.

Последним появился капеллан Ноббс в длинной развевающейся сутане. Он склонил голову над открытым требником, и его губы безостановочно задвигались. Рядом с капелланом шел Мэтью Рутгер в простом черном сюртуке и желтовато-коричневых бриджах, выглядевших неуместно среди морской формы и тельняшек. За ночь он, казалось, постарел, его лицо больше не выглядело мальчишеским, при ярком солнечном свете было видно, что он побледнел и осунулся, а глаза затуманены мрачными предчувствиями.

– Попытка побега, подстрекательство к мятежу, – монотонно стал перечислять Беддоуз, – совершение враждебных действий против военного судна Соединенных Штатов. Пойманные на месте преступления, они признали себя виновными. Триста ударов плетью каждому.

Хотя на борту «Орла» вряд ли существовал человек, не знавший о наказании, две дюжины ошеломленных лиц повернулись к мостику, но сами приговоренные не пошевелились. Взгляд глубоко посаженных глаз Сигрема не отрывался от Кортни с того момента, когда корсар разглядел ее лицо среди других лиц. Его не интересовало ни чтение приговора, ни то, что он был измучен и лишен возможности себя защитить.

– Провинившиеся хотят сказать последнее слово? – с насмешкой спросил Дженнингс.

– Мои люди принимают наказание, сэр. – Макдональд сделал глубокий вдох и застыл, выпятив грудь.

Дженнингс ухмыльнулся и, втянув сквозь зубы воздух, остановил взгляд бесцветных глаз на Сигреме.

– Заканчивай, проклятая обезьяна. – Жесткую черную бороду прорезала презрительная улыбка. – И можешь гореть в аду со своими палачами.

– Смело сказано. – Дженнингс приподнял бровь. – И все же, думаю, в течение еще примерно часа язвительность будет моей прерогативой.

Адриан Баллантайн, стоявший справа от капитана, услышал недовольный гул среди большой группы пленных, которых собрали вместе в дальнем конце палубы. После восьми дней, проведенных в трюме, они щурились отяр-кого солнечного света и поеживались от прохладного ветерка. Все они знали, что должно произойти, и понимали, что ничего не могут сделать, чтобы помешать этому. Баллантайн почувствовал, как их ненависть волнами затопляет палубу, и про себя обругал Дженнингса за то, что тот настоял на присутствии узников при наказании. Один выкрик, один выпад против охранников, и может начаться кровавое побоище.

– Выведите первого наказуемого, – Дженнингс и, заложив руки за спину, сплел пальцы.

Десятерых моряков одного за другим подводили к железной решетке у борта. Им приказывали расстегнуть и снять рубашки, а затем, распластав, привязывали к железным прутьям. Ни один из моряков не сопротивлялся и не издал ни звука, принимая свои удары, стиснув зубы. Пот струился по их лбам, но они считали каждый удар кожаной «кошки» своей личной победой над болью. По распоряжению капитана после каждых двух дюжин ударов плеть передавали следующему охраннику, потому что даже у самого сильного мужчины начинала слабеть рука.

Ангус Макдональд был последним из принимавших наказание моряков. Он оттолкнул руки, потянувшиеся к ремням, чтобы привязать его к решетке, и сам схватился за прутья, приготовившись к «поцелую "кошки"». Вздувшиеся на спине мускулы едва вздрагивали под обжигающими ударами, и когда все было кончено, он повернулся к мостику и ироническим жестом почтения к начальству коснулся пряди волос надо лбом.

Теперь остались только два пирата. На палубе воцарилась мертвая тишина, покалывающая кожу и вызывающая дрожь отвращения в мужчинах, давно привыкших к жестокостям морской жизни.

– Нет, нет, мистер Беддоуз! – помахал капитан поднятой тростью слоновой кости, когда старшина дал сигнал стражникам, державшим Сигрема. – Сначала другого. Пусть для этого ожидание станет частью наказания.

Нильсона потащили по палубе и бросили на железную решетку. Его рубашку разорвали на плечах, и ее лохмотья свешивались поверх ремня на бриджи, руки растянули в стороны и, как и лодыжки, привязали к железным прутьям.

– Готово, сэр, – доложил Беддоуз.

Вперед вышел капеллан и, возвысив дрожащий голос, обратился к стоявшим на мостике:

– Сэр, я умоляю вас проявить милосердие и изменить слишком суровое наказание. Вы прекрасно понимаете, что ни один человек не в состоянии выдержать...

– Преподобный Ноббс, – оборвал его Дженнингс, – что я прекрасно понимаю, так это то, что вы вмешиваетесь в дисциплинарный распорядок военно-морского флота. Если вы хотите сохранить целой кожу на собственной спине, советую вам вернуться к вашим молитвам и больше ко мне не обращаться. – Отвернувшись от капеллана, Дженнингс раздраженно махнул барабанщику.

Как и при предыдущих наказаниях, офицеры и матросы сняли фуражки и шляпы и сунули их под мышки, когда на палубе появился помощник боцмана. Он встряхнул свернутую плеть, дав возможность четырехфутовым хвостам свободно скользнуть по переборке, и вопросительно взглянул на капитана, который в ответ кивнул и выразительно произнес:

– Выполняйте свой долг, сэр.

Поежившись под взглядами команды, помощник занес плеть над головой и, вложив всю свою силу в замах, резко ударил по спине Нильсона всеми девятью хвостами. Узник вздрогнул от удара, его руки сжали железную решетку, как будто стали с ней одним целым, глаза выкатились, губы исказились в страдальческом крике, который не смолкал, пока над палубой снова и снова раздавались свист и удары; из ран на ребрах и бедрах Нильсона сквозь повязки начала проступать кровь, охваченное лихорадкой тело дрожало, мускулы свело судорогой. Узлы на концах кожаных хвостов рассекали избитое тело, из которого при каждом ударе летели брызги крови.

После двадцати четырех ударов помощник боцмана остановился, его лицо и руки блестели от пота. Он протер мокрую от крови плеть и передал следующему в очереди. Доктор Рутгер подошел к Нильсону, но ничего не мог сделать, чтобы облегчить ему страдания, ничего не мог сказать, чтобы прекратить пытку. Со смесью муки и презрения в светло-карих глазах он взглянул на Адриана в поисках поддержки, но лицо лейтенанта осталось бесстрастным.

К концу второй серии ударов узник замолчал, к концу третьей – обмяк и больше не шевелился; вокруг него образовалось кольцо крови, обозначившее путь кнута к решетке и обратно; Когда закончилась четвертая серия, Мэтью бросился к Нильсону. Одного взгляда ему оказалось достаточно, чтобы с болью и яростью крикнуть:

– Капитан, этот человек мертв!

– Благодарю вас, доктор. Мистер Беддоуз, продолжайте наказание.

– Я сказал, человек мертв! – Мэтью шагнул вперед. – Наказание закончено – вы получили свою порцию крови!

– Я приказал продолжить наказание! – Дженнингс оперся о поручни, и его глаза превратились в узкие щелочки. – Было назначено триста ударов, триста ударов он и получит.

– Это... это варварство! – Доктор был потрясен, как и все остальные.

– Немедленно отойдите в сторону, доктор Рутгер! – приказал капитан.

– Нет, сэр, будьте вы прокляты!

Тишина повисла над палубой. Команда застыла, не смея даже дышать. Потрескивание парусов и снастей над головами казалось оглушительным в наступившей тишине; даже ветер добавил напряженности, раскачивая болтающийся канат и стуча им по мачте, как по военному барабану.

– Прошу прощения, доктор? – зловеще спокойным голосом переспросил Дженнингс. – Не уверен, что расслышал ваши слова.

– Вы слышали меня! – Не обращая внимания на предупреждение, написанное на лице Адриана, Мэтью подошел к мостику. – Вы все меня слышали! – Он в ярости повернулся лицом к рядам моряков. – Я возмущен бессмысленным кровопролитием, которое мы допустили на борту этого корабля! Узник мертв; ничего нельзя выиграть или проиграть, продолжая его наказывать. Ради Бога, отвяжите его и позвольте его душе покоиться в неком подобии мира!

– Лейтенант, – нахмурившись, обратился Дженнингс к Баллантайну, – кажется, у нас назревает небольшой бунт. Так как вы лучше других знакомы с последствиями такого поведения, то, быть может, могли бы объяснить доктору...

– Здесь нечего объяснять! – резко перебил его Мэтью, покраснев от гнева. – Адриан, мне жаль...

– Жаль? – удивился Дженнингс. – Да, конечно, я бы пожалел любого, кто потворствует такому явному неуважению к своему старшему офицеру.

– Капитан, узник мертв, – сквозь зубы процедил Адриан. – Что еще можно получить, наблюдая за поркой?

– Можно получить урок* лейтенант. – Дженнингс с удовольствием наблюдал за борьбой эмоций на лице Баллантайна. – Урок уважения власти и дисциплины, который мы будем проводить на борту моего корабля!

– Гуманное обращение с заключенными не может быть расценено как признак слабости, – настаивал Баллантайн. – И уважение к их смерти в любом случае не уменьшит вашей власти. Человек совершил безрассудный поступок и заплатил за него жизнью. Какую еще более высокую цену можно запросить?

– Я ничего не прошу, – невозмутимо отозвался Дженнингс. – Однако я отдал четкий приказ – приказ, который должен быть выполнен независимо оттого, что кто-то пытается мне помешать.

– Если вы будете издеваться над мертвым, то можете столкнуться с еще шестьюдесятью такими же упрямыми бунтовщиками, – попробовал Баллантайн другую тактику.

– Вы осмеливаетесь обсуждать мой приказ, лейтенант?

– Я обсуждаю последствия, – сдержанно ответил Адриан.

– Достойный ответ. Но я буду обсуждать их, если и когда они возникнут. Мистер Беддоуз, – обратился Дженнингс к старшине, – пусть ваш следующий человек займет свое место. Наказание будет закончено, как приказано.

– Нет! – выкрикнул Мэтью, встав между окровавленным телом и моряком, державшим хлыст. – Если вам непременно нужно до конца досмотреть эту пародию, вам сначала придется расправиться со мной!

– Мэтт! – Баллантайн подошел к ограждению, и капитанская трость слоновой кости со стуком опустилась на дубовый поручень рядом с ним.

– Если доктор желает стать на пути справедливости, он получит это удовольствие. Беддоуз! Продолжайте наказание. Любой, вставший на пути хлыста, делает это по собственному выбору. Итак, с Богом! – снова ударил тростью по поручню. – И вы подставите свою спину, или сегодня здесь будет еще пролита кровь!

Следующий моряк занес плеть, и она, извиваясь, метнулась к решетке. Мэтью, повернувшись, собственным телом прикрыл мертвого Нильсона и задохнулся, когда кожаные полоски стегнули его по плечам. После второго удара у него на шее над воротником появились красные рубцы от двух из девяти хвостов, попавших на голую кожу. Вначале его довольно толстый сюртук ослаблял большинство ударов, но потом ткань начала расползаться и из дыр выглядывали клочья белой хлопковой рубашки.

Когда первые капли крови просочились сквозь одежду Мэтью, слепая ярость, сковывавшая Адриана, вырвалась наружу, гнев затмил его сознание, заставив забыть о его собственном шатком положении. Баллантайн устремился мимо группы офицеров, но его, как и всех остальных на палубе, неожиданно приковал к месту леденящий кровь рев, разрушивший жуткую тишину.

Бросив вперед свое массивное тело, Сигрем сбил с ног трех удерживавших его охранников и отшвырнул их на доски палубы. Он проложил себе путь сквозь ряды гардемаринов и команды, раскачиваясь, как дервиш, и его цепи болтались и косили людей, словно коса. Цепь, связывавшая кандалы на его ногах, лопнула от огромного натяжения, и Сигрем, поднявшись по трапу, оттолкнул моряков, стоявших наверху, прежде чем кто-либо успел преградить ему дорогу.

Увидев ярость в глубине черных глаз, капитан позвал охрану и поспешил отойти к дальнему концу мостика. Ошеломленный моряк преградил путь гиганту и, не задумываясь, вскинул мушкет и в упор выстрелил ему в грудь.

Выстрелом корсара отбросило к ограждению, поручень прогнулся, не выдержав его веса, Сигрем широко раскинул руки, чтобы сохранить равновесие, а потом прижал их к зияющей ране на груди и упал на палубу, заставив расступиться еще один ряд матросов. Только один человек устремился к месту происшествия, а не от него – Кортни успела наклониться над Сигремом и уловить несколько произнесенных тихим шепотом слов до того, как блеск исчез из запавших глаз.

Военный моряк, который сделал выстрел, продолжал держать мушкет, нацеленный на распростертое тело, словно ожидая, что корсар снова встанет на ноги. Выбравшись из кольца охраны, сгрудившейся вокруг Дженнингса, Баллантайн подошел к телу. Стоя на коленях, белая как мел Кортни широко раскрытыми, полными боли глазами взглянула на него.

– Отойдите от тела, – тихо, но строго приказал лейтенант. – Идите вниз, запритесь в каюте и оставайтесь там.

– Сигрем...

– Вы слышали меня? – прорычал Адриан, чувствуя, что теперь, когда опасность миновала, моряки решатся подойти ближе.

– Прошу вас, – Кортни коснулась его руки, – пожалуйста, не позволяйте им ничего сделать с Сигремом!

– Делайте, что я сказал, черт возьми! – Грубо схватив Кортни за руку, Адриан оттащил ее от тела.

Снова оказавшись в толпе матросов, Кортни не спускала глаз с Баллантайна, и ее губы шевелились в беззвучной мольбе.

Отвернувшись от Кортни, Баллантайн увидел, что Мэтью, вцепившись пальцами в железную решетку, все еще защищает собой тело Нильсона. Стоявший возле него Малыш Дики с перекошенным от страдания ртом и слезами на глазах отчаянно дергал доктора за сюртук. Узники на корме кричали и старались пробиться сквозь строй моряков – они уже были всего лишь на волосок от того, чтобы вырваться на палубу. Обернувшись к мостику, Баллантайн увидел только верх капитанской фуражки с кокардой, сам Дженнингс был бестелесным голосом, выкрикивавшим приказы из-за стены широкоплечих моряков.

Адриан повернулся к мертвому Сигрему и встретил взгляд ясных голубых глаз Ангуса Макдонадда.

– Если не возражаете, сэр, я помогу вам.

– Крепкий парень, – заметил Адриан, и они вместе подняли корсара и понесли его к поручням.

Два других охранника из числа наказанных помогали Раунтри убрать тело Нильсона с решетки, и две шеренги моряков молча расступились перед ними. Моряки и заключенные, ряд за рядом, безмолвно поворачивались, чтобы увидеть, какая реакция последует с мостика.

Только Адриан не обращал внимания на притихших офицеров. Он пересек главную палубу и остановился возле Малыша Дики, помогавшего Мэтту сесть на кабестан. Лицо доктора было искажено болью, а с опущенных плеч свешивались окровавленные лохмотья. Он взглянул на подошедшего Адриана, но посиневшие распухшие губы не смогли произнести ни слова.

– Ты полнейший дурак, – буркнул Адриан. – Что ты пытался доказать?

– То же... то же самое, что и ты, – прошептал Мэтт и слабо улыбнулся, но улыбка растаяла, когда он заметил красное лицо, появившееся за спиной лейтенанта.

– Мистер Баллантайн? Адриан медленно выпрямился.

– Вы все-таки превысили свои полномочия на этом корабле, лейтенант. Вы не только отменили мой прямой приказ, но и подстрекали людей пренебречь моими распоряжениями. Вы не оставили мне другого выбора, кроме как приказать вам и доктору Рутгеру оставаться в своих каютах, ожидая моего решения, устроить ли военный суд над вами прямо здесь, на борту «Орла», или разделить удовольствие с моими друзьями-капитанами в Гибралтаре.

Адриан с нескрываемым презрением посмотрел на Дженнингса, и капитан предусмотрительно отступил назад.

– Мистер Фолуорт!

– Да, сэр? – с готовностью подскочил второй лейтенант.

– Заприте этих людей – обоих – в их каютах. Они считаются арестованными и на данный момент лишены званий.

– Арестованы? – Фолуорт с трудом поверил своим ушам.

– У вас есть, возражения, лейтенант? – раздраженно поинтересовался Дженнингс, выплеснув часть своей злости на Фолуорта.

– Нет, сэр. Нет, я...

– Вашу саблю, пожалуйста, мистер Баллантайн. – прервал его на полуслове и снова обратил свой гнев на Адриана. Заметив, как у Баллантайна сжались кулаки, и прочитав в его глазах глубокое презрение, он в бешенстве обернулся к стоявшему рядом моряку. – Солдат, если этот офицер сейчас же не сдаст свою саблю, приказываю вам достать револьвер и застрелить его на месте!

Моряк был явно смущен таким приказом и вздохнул с облегчением, когда руки Баллантайна медленно двинулись к пряжке ремня. Адриан снял с ремня ножны и, насмешливо козырнув, вручил их Дженнингсу. У капитана лицо покрылось красными пятнами, когда он принимал полированную сталь и ножны.

– А теперь чтобы я вас больше не видел! – прошипел Дженнингс. – Убирайтесь и прихватите с собой эту трусливую пиявку. И не попадайтесь мне на глаза.

– С удовольствием, – буркнул Адриан и, повернувшись спиной к двум офицерам, помог Мэтью встать на ноги.

Стук сапог по палубе эхом раскатывался в напряженной тишине, когда Адриан и Малыш Дики вели раненого доктора вниз, в его тесную каюту.

Там они уложили его на койку и осторожно сняли остатки сюртука и рубашки, чтобы осмотреть спину. Пересекающиеся рубцы, красные и воспаленные, вздулись почти по всей спине и плечам Мэтью; некоторые кровоточили, и Дики осторожно промокнул их тканью. Адриан достал с полки фляжку рома и налил изрядную порцию в жестяную кружку.

– Вот, выпей.

– Нет... мне не нужно.

– Будет нужно, когда я начну втирать скипидар, – сухо пояснил Адриан.

– Вероятно, ты прав. – Мэтью с трудом перевел дыхание и, кивнув, взял кружку. – Я никогда не был героем.

Губы Адриана дрогнули в улыбке, затем улыбка стала шире, и через несколько секунд мужчины уже смеялись над нелепостью такого заявления.

– Полагаю, теперь мы это исправим, – перестав смеяться, сказал Мэтт.

– Полагаю, так, старина.

– Тогда почему ты не беспокоишься? Ты же не думаешь, что тебе удастся избежать еще одного военного суда?

– Пей, – приказал Адриан. – И если тебя это хоть немного утешит, то я беспокоюсь.

Глава 8

Отис Фолуорт был в восторге. Неожиданный поворот утренних событий чрезвычайно его обрадовал. Он рассчитал, что в какой-то момент Баллантайн и Дженнингс постараются уничтожить друг друга. Перед Дженнингсом стояла сложная задача сделать так, чтобы Баллантайн сорвался во время своего испытательного срока, но с ней не так-то просто было справиться, поскольку Баллантайн обладал врожденным кодексом чести и морали, которым прикрывался словно судейской мантией. Фолуорт наблюдал и ждал. Он разыгрывал имевшиеся у него на руках карты не спеша и осторожно, желая быть уверенным, что независимо от того, кто одержит победу, он, Отис Клеймор Фолуорт, примкнет к победившей стороне.

До последнего часа казалось, что весы склонились в пользу Баллантайна, и Фолуорт даже вызвался помочь ему загнать в угол другого мерзавца! Дженнингс был ничтожеством, выскочкой, принадлежавшим к вымирающему поколению морских офицеров – тех, кто купил свою власть, а не заслужил ее. Нужно было только дождаться, когда такие, как Пребл, возьмут верх, Преблы, Баллантайны и вся эта банда марширующих патриотов, которые своим потом, кровью и знаниями обеспечили себе место на вершине власти. Фолуорт все бы отдал за то, чтобы принадлежать к элите, он мечтал, чтобы его имя стояло в одном ряду с именами Декейтера, Лоуренса, Портера и Стюарта – «мальчиков» Пребла.

Скромная миссия Баллантайна на борту «Орла» реально открывала Фолуорту такую возможность – поймать шпиона и стать настоящим героем. Вознаграждение будет достойным: капитан Фолуорт, коммодор Фолуорт, контр-адмирал Фолуорт. А возможно, и сам президент услышит о подвиге Фолуорта! И разве при этом семейные патриархи не усядутся на свои самодовольные зады? Годы язвительных оскорблений останутся позади, раз и навсегда будет положен конец грубым замечаниям: у Отиса самые плохие оценки в школе; Отис не заслужил, чтобы его послали в колледж за границу; Отиса нужно отправить на флот в надежде, что там из него сделают мужчину; из Отиса никогда не получится ничего, кроме третьесортного моряка...

Что ж, он докажет, что они ошибались. Благодаря кузену Чарльзу в Гибралтаре он хорошо знал о цели «испытательного срока» Баллантайна на борту «Орла». Несколько выпивок, несколько откровенных изъявлений патриотизма, и Чарльз выложил всю историю мистификации, касающуюся Сатклиффа. Естественно, все его «планы» держались в строгой тайне, а бедный мальчик был слишком туп, чтобы связать информацию, которой он делился с Отисом, с той, что попадала в руки врагов.

Первые шаги были им предприняты два года назад, как раз перед тем, как кузен Чарльз появился на сцене. Карточный долг подтолкнул Отиса «продать» своего приятеля офицера британской вербовочной службе, вместо того чтобы расплатиться с ним. Когда британский сержант услышал, что Фолуорт служит на американском военном корабле «Орел», еще несколько монет безболезненно скользнули в ладонь Отиса в обмен на сведения о маршруте судна. Обе страны шпионили друг за другом – бесхитростно и безобидно, но совсем не так успешно, как это могло бы быть.

Как раз в это время Фолуорта назначили на вакантное место третьего лейтенанта, и это был его первый шаг вверх по карьерной лестнице с тех пор, как он окончил училище, ничем не выделяясь из ряда младших гардемаринов. Дискредитация второго лейтенанта, Джеймса Уоллеса, стала следующим закономерным шагом; второе повышение вызвало у Отиса самодовольное торжество и открыло перед ним широкие просторы. К тому времени Чарлз прибыл в Гибралтар, военно-морскую базу, принадлежавшую англичанам и американцам, хотя в основном ею владели англичане. Чарльз был приписан к штату служащих командующего эскадрой и имел доступ ко всей переписке Пребла со своими лейтенантами. Чарльз, прежде скромный, тихий как мышь парень, слегка опьянев, начинал хвастаться своим ответственным положением и, как обнаружил Отис, особенно любил это делать в компании других робких молодых людей.

Найти покупателя для этого нового потока информации не составило труда. Умопомрачительные суммы золота, которые Фолуорт запрашивал и получал, возбуждали его, опасность и конспирация гипнотизировали, а от открытия, что такого важного человека, как Адриан Баллантайн, судили лишь для того, чтобы он обнаружил шпиона, просто захватило дух!

Еще одним источником гордости для Фолуорта было то, что в течение двух лет он умудрялся обманывать морское министерство, а также дурачить и водить за нос свою семью и даже своего командира, который, как голодная пантера, следил за всеми поступающими на «Орел» и увольняющимися с него. И Фолуорту представилась возможность сделать по-настоящему удачный ход – убедить Баллантайна, что Дженнингс как раз тот человек, которого он ищет. Простое предположение, мелкая, почти незаметная попытка шантажа – и ему удалось заставить Баллантайна обратить свое оружие против Дженнингса.

К сожалению, сегодня утром на палубе они не набросились друг на друга, не возникла необходимость официального расследования и длинного судебного процесса. А Фолуорт мог бы немедленно получить свое законное место на мостике «Орла», и не нужно было бы делиться с Баллантайном славой за разоблачение шпиона. Фолуорт мог бы одним махом получить все: вознаграждение, геройские почести, «Орел» – и Миранду.

При мысли о Миранде Фолуорт громко вздохнул. Сама идея сделать ее своей любовницей заставила его сердце забиться сильнее, а кровь – бешено пульсировать в конечностях, вызвала покалывание пальцев на руках и ногах и приятное ощущение в паху. Фолуорту уже дважды удалось остаться с ней наедине – правда, воровато и торопливо, но, Господи, что эта женщина умела вытворять руками и ртом! Какие фокусы она знала! От мысли, что можно без помех проводить с ней часы, дни, недели, у него в паху возникла такая боль, что он застонал.

– Сэр? Вам нехорошо?

– Ч-что? – Фолуорт обернулся и с испугом увидел позади себя вооруженного моряка.

– Я не хотел напугать вас, сэр, но вы стонали так, словно у вас что-то болит.

– Я в полном порядке, капрал. – Фолуорт покраснел от досады. – Можете идти по своим делам. Почему вы на главной палубе? Здесь ваш пост?

– Нет, сэр, я просто шел к каюте капитана, чтобы... э-э... сопровождать мисс Миранду на прогулке, пока он занят бортовым журналом.

Фолуорт взглянул на люк: команде собирались подавать обед; половина офицеров сидела в своих каютах; священнодействие по заполнению журнала займет Дженнингса по крайней мере на час. Поистине это был день чудес! Фолуорт облизнул губы и постарался заглушить Стук в груди.

– Послушайте, капрал... э-э...

– Спенсер, сэр.

– Да, конечно, Спенсер. Я сам направлялся в каюту капитана – специально, чтобы проводить мисс Миранду вниз, где она могла бы провести время с другими пленными женщинами. Мне сказали, что среди них у нее... сестра, к которой она все время умоляет ее отвести. – Он изобразил улыбку и уверенно добавил: – Раз уж у нас одно и то же поручение, можно предположить, что в последний момент капитан Дженнингс изменил свой приказ. Во всяком случае, я проверю, а вы возвращайтесь к своим обязанностям.

– Сэр, – неуверенно начал моряк, – я ценю ваше предложение, но...

– Я возьму ответственность на себя, если вас это беспокоит. Очевидно, здесь произошло какое-то недоразумение. Чин имеет свои привилегии, но Старик спустит с меня шкуру, если я посмею уклониться от своих обязанностей.

– Да, сэр, я понял, что вы имеете в виду. – Капрал Спенсер сделал шаг назад и проворно отдал честь. – Благодарю вас, сэр.

– Был очень рад вас видеть. – Фолуорт смотрел вслед моряку, торопившемуся присоединиться к товарищам. – Действительно, я очень рад этой встрече.

Адриан, как мог, отдал Малышу Дики распоряжение послать за ним, если по какой-либо причине он понадобится Мэтью. Прикончив почти всю фляжку рома, доктор впал в бессознательное состояние, и Адриан отправился в свою каюту, сердито глядя на охранника, сопровождавшего его по коридору и оставшегося потом стоять на страже за дверью каюты лейтенанта.

Тело у Адриана болело, словно он разделил с Мэтью удары плетью – или из-за того, что он этого не сделал? Во всяком случае, у него была потребность выпить, и первое, что он сделал, после того как запер дверь, – это направился прямо к морскому сундуку и отыскал еще одну полную фляжку рома. Он швырнул китель на кровать и, нетерпеливо просунув палец между тканью и горлом, расстегнул ворот рубашки; несколько маленьких перламутровых пуговиц жилета были жестоко вырваны вместе с тканью и раскатились по полу, а вслед за ними немедленно последовал и сам жилет.

– Что вы уставились, черт побери? – прохрипел он, и Кортни еще глубже спряталась в темный угол.

Баллантайн жадно пил прямо из горлышка и смотрел на Кортни поверх плоской фляжки. Глаза у нее распухли и покраснели от слез, она быстро опустила ресницы, чтобы скрыть яркий блеск изумрудных озер, и на щеке Адриана дрогнул мускул.

«Вы можете избивать меня, пока до крови не разобьете себе руки, Янки, но больше не увидите моих слез...»

– Вот, – налив в кружку немного рома, он со стуком поставил ее на стол, – думаю, вам это необходимо.

Баллантайн снова жадно потянулся к фляжке, пытаясь алкоголем прогнать из головы злорадный голос Уилларда Дженнингса. Он пил, пока у него не начали слезиться глаза и ему не пришлось оторваться, чтобы глотнуть воздуха.

– Лейтенант?

Откинувшись на спинку стула, Адриан посмотрел на паука, проворно плетущего паутину от потолочной балки к покачивающемуся фонарю, потом снова поднял фляжку и пил, пока до его сознания не дошел нерешительный шепот.

– Вам не следует сейчас разговаривать со мной, – хрипло пробурчал он. – Никому не стоит со мной сейчас разговаривать.

– Но я должна знать! Сигрем... Сигрема...

Баллантайн резко вдохнул и закрыл глаза, чувствуя, как потоки алкоголя и кислорода смешиваются в его крови. На мгновение у него закружилась голова, но он нашел в себе силы тряхнуть ею, чтобы вернуть ей ясность, и, остановив взгляд на Кортни, увидел только зеленые глаза на бледном испуганном лице.

«Опасные глаза», – мелькнула у него мысль. Отец никогда не убережет мужчину от таких глаз; таких глаз нет ни у матери, ни у сестры, ни даже у проститутки, которая может изобразить любые чувства. Такие глаза могут заставить человека полностью забыться, они могут заставить его захотеть забыться.

– Сигрем мертв. Его тело, – Баллантайн четко выговаривал слова распухшим языком, – отдали морю. Вы будете это пить?

Кортни увидела, что он пальцем показывает на кружку с ромом. Ее горло пересохло от плача, желудок скрутился в огромный узел, и чтобы прийти в себя, она, пошатываясь, вышла на свет и под взглядом стальных глаз потянулась к кружке.

– Он что-то сказал вам перед кончиной. Что?

– Пустяк.

– Человек не говорит пустяков, когда умирает.

– Он не сказал ничего такого, что приятно было бы услышать его убийцам! – огрызнулась Кортни и с вызовом посмотрела на американца, напуганная собственной отвагой.

Она решила, что терять ей нечего, и через секунду фляжка поднялась, наклонилась, а потом снова опустилась. Кортни отпила из кружки сладкого холодного рома, и от этого глотка ее желудок сжался, словно от удара кулаком. Баллантайн только слегка морщился после каждого глотка, но она заметила, что у него на лбу выступили капли пота, а сильные пальцы теряют способность крепко держать фляжку.

– Вы пьянеете, Янки, – тихо проговорила Кортни.

– Конечно, Ирландка. Можете присоединиться ко мне, если хотите, или можете... – он неопределенно помахал рукой в воздухе, – не присоединяться.

Она долго смотрела на Адриана, а потом спросила:

– Как доктор?

– Совершенно пьян.

– Я имею в виду, как его спина? – терпеливо пояснила она.

– Полагаю, покрылась волдырями и адски горит.

– Почему он это сделал?

– Почему? – Баллантайн приподнял бровь и криво усмехнулся. – Потому что он не герой. Так он сказал, во всяком случае. Не герой. Не такой, как мы все. – Баллантайн подался вперед, на несколько дюймов промахнулся мимо стоявшего на столе ящичка с сигарами, нахмурился и сделал еще одну попытку, но ящик не захотел открываться под его неловкими пальцами.

– Давайте я открою, пока вы не поломали ящик. – Кортни, вздохнув, забрала у него из рук сигаретницу.

– Ха, вы тоже курите сигары? Мне следовало бы догадаться... Но вы могли бы сказать мне, и я бы предложил вам сигару. Черт, вы сражаетесь, как мужчина, пьете ром, ругаетесь громче – и лучше, – чем я, вы носите мужскую одежду и мужскую стрижку... Я не удивлюсь, если узнаю, что вы курите и плюетесь тоже как мужчина.

Рука Кортни застыла на полпути к губам. Отец научил ее, как обрезать, смочить и разжечь сигару, но она всегда считала, что этим она просто доставляет ему огромное удовольствие, а насмешка Баллантайна очернила это воспоминание и заставила ее почувствовать себя вульгарной и порочной. Она с отвращением бросила сигару и отвернулась от его издевательской ухмылки. Медленные крупные слезы покатились у нее из глаз на подбородок и закапали на светло-голубую рубашку, тут же впитываясь в ткань. Она уже с трудом сдерживала рыдания.

– Что вы знаете обо мне, Янки? Что вы могли узнать обо мне или о моем отце, что дало вам право так легко нас осуждать?

– Я знаю то, что вижу, – усмехнулся он. – И то, что слышу.

– Раньше он наряжал меня в шелка и атласы, – прошептала Кортни, глядя на свои мешковатые брюки и простую рубашку, – в платья с оборками и бантами и изящные маленькие туфельки. Мои волосы... Он любил мои волосы, раньше они были длинными и блестящими... – Кортни заглянула в кружку с ромом, поднесла ее к губам, и на этот раз кружка осталась пустой. Она передернулась, и от огненного шара в желудке кровь прилила к ее щекам. – Я поняла, что пока он будет видеть во мне свою маленькую принцессу, я не смогу разделить с ним его жизнь. Поэтому я научилась владеть саблей и мушкетом, метать кинжал не хуже любого мальчишки моего возраста, сращивать веревки, вязать булинь и... – Она вытерла рукой мокрые щеки. – Тогда я отрезала волосы и сбросила шелка и атласы. Я заявила ему, что больше не буду его принцессой, я просто хочу быть его плотью и кровью. Сначала он рассмеялся, погладил меня по голове и сказал, что это благородный поступок, но мне не следовало жертвовать своими волосами и отнимать у него зря время. Тогда я выхватила саблю и отрезала все до единой пуговицы у него на сюртуке, жилете и бриджах, прежде чем он успел защититься. – Кортни улыбнулась сквозь слезы, вспомнив выражение испуга на лице легендарного Дункана Фарроу, когда он, схватив одной рукой саблю, другой старался удержать на себе одежду. – Он взял меня с собой на «Дикого гуся», и я доказала ему, что такая же умелая, каким мог бы быть его сын, такая же надежная, такая же упорная. После этого он никогда больше не называл меня принцессой. И если бы мне пришлось снова это сделать, если бы мне пришлось выбирать – быть мягкой, женственной и изнеженной или быть просто дочерью Дункана Фарроу, – я бы... – она повернулась к Баллантайну, – я бы...

Его светловолосая голова покоилась в изгибе локтя, глаза были закрыты, губы расслабились. Фляжка с ромом в его руке опасно наклонилась, и Кортни забрала ее, чтобы содержимое не вылилось на пол. Баллантайн только вздохнул и плотнее уткнулся в свой локоть. Свободная рука секунду ощупывала пустой воздух, а потом, ничего не найдя, упала на письменный стол.

– Янки? – Кортни на пробу подтолкнула указательным пальцем его руку. – Янки, вы спите?

Медленно обойдя вокруг стола, она остановилась у него за спиной и с любопытством стороннего наблюдателя рассматривала спящего. Под льняной рубашкой выделялись твердые мускулы и четко очерченные контуры рук и плеч, на пояснице, где образовался вытянутый влажный овал, белье прилипло к коже, и от теплого мускусного запаха мужского пота Кортни ощутила странное покалывание в теле. Теперь, когда Баллантайн себя не контролировал, его рот был совсем не таким властным и суровым, и морщины вокруг глаз и на лбу вовсе не бросались в глаза. Его мягкие густые волосы манили к себе пальцы Кортни, но она остановила себя, постеснявшись дотронуться до них.

– Кем вы были до того, как превратились в негодяя, лейтенант? – прошептала она, доставая нож, спрятанный у нее за поясом бриджей. Зажав в руке теплую рукоятку, она поворачивала лезвие, в котором отражался свет фонаря. – Клянусь, я убью вас, Янки. Убью за моего дядю и за всех тех, кто погиб на Змеином острове... за Сигрема. – Кортни смахнула вновь навернувшиеся слезы и, обеими руками сжав нож, отыскала взглядом уязвимую впадинку немного ниже уха, у самого выступа непреклонной челюсти. Еще крепче стиснув рукоятку, она провела по губам кончиком языка. – Никто не просил вас помогать мне. Никто не просил прятать меня или брать на себя ответственность проследить, чтобы я добралась до Норфолка живой. Я не просила Сигрема брать с вас какие-либо обещания... Я сама освободила вас от ваших обязательств. И сейчас я еще раз... освобождаю вас...

У Кортни затряслись руки, и она перевела взгляд с горла Адриана на дрожащее лезвие. Одно резкое движение – и со всем будет покончено. Один точный удар – и она исполнит свой долг перед Эвераром...

Но руки отказывались ей повиноваться. Кортни понимала, что у нее больше никогда может не оказаться такого шанса, и это нужно сделать сейчас или... или...

С выдохом у нее вырвалось рыдание, и она почувствовала, как какая-то тяжесть тянет ее руки вниз. Прошедшей ночью Кортни могла бы убить его, могла бы без всяких колебаний убить его этим утром – но сейчас, в эту минуту общей боли, она не могла этого сделать!

Ее пальцы разжались, и нож с громким стуком упал на пол. Шум разбудил Баллантайна, он открыл глаза и резко вскинул голову.

– Что?.. – Быстро оглядевшись по сторонам, он увидел Кортни, прижавшуюся к стене, увидел нож и неправильно истолковал внезапный страх в ее глазах. – Значит, вот как, Ирландка, да? – Со скрипом отодвинув стул, он, пошатываясь, встал на ноги. – Говорите мне сладкие речи, а как только я повернулся спиной... – Он выразительно посмотрел на нож.

– Н-нет, – прошептала она. – Нет, я...

– Вы – что? – Он сделал шаг к ней. – Вы не собирались испробовать его на мне? Вы просто украли его и спрятали под одеждой, чтобы можно было однажды бросить его на пол? Черт возьми, ведь я предупреждал вас, что произойдет в следующий раз, когда вы надумаете мне навредить.

Он выбросил вперед руку, но Кортни ожидала удара и успела уклониться. Движения Баллантайна были замедлены выпитым ромом, и, не дожидаясь, пока ярость снова направит его кулак, Кортни рванулась мимо лейтенанта, стремясь оказаться по другую сторону письменного стола, но пальцы Баллантайна вцепились в застежку ее рубашки. От неожиданного рывка Кортни едва не потеряла равновесие, а ее рубашка порвалась, обнажив тело от шеи до талии.

Крепко сжимая в руке ткань, Баллантайн прижал Кортни к стене. Ледяные серые глаза горели такой злостью, что Кортни даже не пыталась освободиться. Она просто закрылась руками, ожидая удара по лицу, а когда, его не последовало, взглянула на него сквозь горячую обжигающую влагу в глазах и увидела, что взгляд Баллантайна остановился на ее обнаженной груди.

– О Боже, – хрипло пробормотал он, и свободная рука начала нерешительно двигаться, пока ладонь благоговейно не накрыла нежное белое тело, и тогда он взглянул Кортни в глаза, в бездонные изумрудные озера, которые, казалось, готовы были выйти из берегов.

Кортни не могла ни шевелиться, ни думать, ни дышать, ее тело застыло под его рукой, но она не знала, как бороться с жаром, исходившим от его ладони.

– Будьте вы прокляты! – тихо выругался Адриан. – Будьте прокляты!

Он наклонился к ее губам, подавив ее крик прежде, чем он успел слететь с губ. Она начала сопротивляться, но было уже слишком поздно – его руки, как и его тело, крепко удерживали ее на месте. Запустив пальцы ей в волосы, он бедрами и грудью прижал Кортни к стене; его язык жадно скользнул к ней в рот, и горячее, возбужденное дыхание коснулось ее щеки. Кортни яростно барабанила кулаками по его плечам и спине, но ее усилия оттолкнуть его не имели успеха. У нее закружилась голова, и ей показалось, что стены каюты сейчас придавят ее.

Почувствовав, что Баллантайн отодвинулся, чтобы расстегнуть ремень, поддерживающий ее бриджи, Кортни начала извиваться, стараясь помешать ему забраться внутрь, но все было напрасно – бриджи упали вниз, и по обнаженным ногам уже гуляли его жадные руки и холодный воздух. Адриан стал лихорадочно гладить гладкую кожу на внутренней стороне ее бедер, и мольбы Кортни превратились в стоны, а затем в слабые отрывистые вздохи. Баллантайн нашел и коснулся притаившейся искры, искра воспламенилась, и блаженная слабость разлилась по телу Кортни. Она упорно твердила себе, что ненавидит этого человека, что всего минуту назад хотела убить его, но теперь это уже ничего не могло изменить. Ее тело снова предало ее, и с жалобными, стонущими всхлипами Кортни потянулась навстречу ищущим мужским рукам, исторгнув из горла Адриана хриплый стон. Ее трепещущее тело, обвившееся вокруг него, ее руки, потянувшиеся вверх и обнявшие его за шею, ее груди, прижавшиеся к его груди, пробудили в нем слепую, отчаянную жажду.

Он сбросил с плеч Кортни разорванную рубашку и, наклонив голову, обжег ее тело горячей дорожкой ласк, а потом по очереди зажал между губами розовые верхушки белых, как сливки, грудей. Кортни вцепилась в густую гриву золотистых волос, как будто на всю жизнь притягивала к себе Адриана. Ее рот приоткрылся, глаза наполнились слезами неверия, тело горело огнем, ноги лишились силы, и она закрыла глаза от сотрясающих ее судорог. Его губы у нее на груди, его рука между ее ног – никто не подготовил Кортни к такой атаке на ее тело!

Почувствовав на себе взгляд Адриана, Кортни перевела дыхание. В глубине серых глаз отражалось желание, которое было таким же низменным, как острая боль, терзавшая ее тело. Пол ушел из-под ног Кортни, и она догадалась, что Адриан несет ее в постель. Его одежда была сорвана, как листва в свирепый шторм, и с той же необузданной, грубой напористостью он протиснулся между бедрами Кортни. Его руки приподняли ее вверх, навстречу ему, и первым же мощным толчком он уничтожил ее невинность. Боль была мимолетной, она унеслась вместе с испуганным вздохом, но осталось другое – что-то длинное и твердое, что снова и снова наполняло ее, обжигая, испытывая, раздирая ее чувства при каждом соприкосновении их тел. Почувствовав глубоко внутри разливающееся тепло его страсти, Кортни выгнулась вверх, не дожидаясь команды его рук. Ее вздохи перешли в крик, она всем телом прижалась к Адриану и услышала, как он резко втянул воздух при извержении в нее своего семени.

Адриан содрогнулся внутри ее, и темнота вспыхнула миллионом искрящихся огней, ярких обжигающих огней, от которых по ее телу пробежало новое пламя возбуждения, и Кортни взорвалась, как пороховой бочонок, к которому поднесли запал. Ее захлестывали волны экстаза, она корчилась, беззвучно кричала, впивалась ногтями в плечи Адриана и вертела головой из стороны в сторону от блаженства, которого раньше не знала.

Сладостная, ошеломляющая одиссея закончилась тем, что Кортни с рыданием опустилась на измятую постель. Все ее чувства смешались, руки и ноги тряслись, кожа стала влажной и горячей. Слепящее напряжение последних мгновений исчезло и уступило место не менее восхитительным ощущениям: Адриан все еще наполнял ее своим теплом, вызывая в ней непонятное облегчение.

Его прикосновение уничтожило защиту Кортни. Просто невероятно, что такое могло с ней случиться, и тем не менее это произошло: рука Адриана у нее на груди, обещание страсти в его глазах и в сильном, мускулистом теле.

Баллантайн был заклятым врагом Кортни, человеком, уничтожившим ее дом, ее семью, – так как же он мог доставить ей такое наслаждение, такое облегчение, такое умиротворение? Ей нельзя было уступать, им обоим нельзя было поддаваться слабости.

Прикусив нижнюю губу, Кортни осторожно толкнула Баллантайна в плечо. С недовольным вздохом он откатился на постель рядом с ней, но оставил руку у нее на груди. Кортни закрыла глаза, борясь с приятной болью желания, и открыла их только тогда, когда глубокое ровное дыхание Адриана убедило ее, что он спит.

Она с трудом сглотнула, но не смогла избавиться от комка в горле. До того как это произошло, они были врагами, и утром они опять будут врагами, и по-другому быть не может. Просто не может.

Отис Фолуорт натянул на себя бриджи, поморщившись, когда ткань задела нежные части тела, надел подтяжки и застегнул медные пуговицы жилета. Озабоченный взгляд в зеркало вызвал у него кривую улыбку. Его волосы висели как пакля, а растрепанные пряди на висках делали похожим на помешанного; лицо было красным, хотя кожа оставалась холодной и липкой; губы выглядели так, будто их искусали – он мог поклясться, что их жевали в порыве страсти! Услышав позади себя низкий горловой смех, Фолуорт повернулся к кровати.

– По нашему виду нельзя сказать, что мы просто прогуливались по кораблю, мой лейтенант.

Фолуорт усмехнулся и окинул хитрым взглядом восхитительные изгибы и формы тела, которое только что чуть не довело его до сумасшествия. Ее как будто светящаяся кожа, темные ложбинки и впадинки притягивали его взгляд, как блеск драгоценных камней.

– Еще, мой лейтенант? – промурлыкала она.

– Что? – Фолуорт оторвал взгляд от густых черных блестящих локонов, неопределенно усмехнулся и вдруг помрачнел. – Сомневаюсь, осталось ли во мне еще что-нибудь, дорогая, хотя мне хотелось бы верить в это.

Поднявшись на колени, словно нимфа из волшебного озера, Миранда согнула пальчик, и Фолуорт послушно подошел к койке. Обольстительные янтарные глаза заглянули в его глаза, руки скользнули вверх по плечам и сомкнулись на его затылке, и, нагнувшись вперед так, что ее груди завораживающе закачались, Миранда прижалась к его губам.

– Миранда всегда сумеет что-то найти, – выдохнула она. – Она умеет убеждать и ублажать. Она обладает терпением тысячи графинь, когда дело касается заботы о любимом мужчине. И каком мужчине! Просто быке, мой лейтенант! Никогда, – призналась она, – никогда прежде я не испытывала такого удовлетворения от любви.

Фолуорт сдался обольщающим губам. Мечта стала явью! Самая красивая, самая нежная женщина в мире – и она хочет его! Будь проклят Адриан Баллантайн с его коварными намеками; добродетельный мерзавец просто ему завидует. Да, это так – Баллантайн завидует, что не он первый добился внимания Миранды!

С тяжким вздохом опустив руки на пояс, Фолуорт с неохотой помешал Миранде расстегнуть его одежду.

– Мы и так уже слишком долго пробыли здесь, – пробормотал он. – Дженнингс, наверное, послал кого-нибудь нас разыскивать.

– Пусть ищут, – заявила она со злостью, не обращая внимания на его растерянность. – Или, по-вашему, ради меня не стоит пойти хотя бы на крошечный риск, мой лейтенант?

– Я готов рисковать гораздо большим, чем ты думаешь, – Фолуорт захватил рукой распущенные черные локоны и решительно приподнял к себе голову Миранды, – но не ради нескольких украденных минут удовольствия. Я хочу сказать, что готов рисковать ради того, чтобы ты была моей, Миранда. Весь день, каждый день. И каждую ночь... – Он склонился к ней с горячим поцелуем, с поцелуем, который заставил Миранду добавить еще балл к своей оценке Фолуорта.

Сделать его своим союзником было для нее детской игрой, которая помогла ей развеять скуку заточения, и она надеялась, что достаточно заморочила ему голову, чтобы с его помощью убрать еще одно крупное препятствие на своем пути к будущему счастью.

– О, как бы я хотела, чтобы мне не нужно было возвращаться к этой толстой потной свинье! – простонала Миранда. – Как мне хотелось бы остаться с тобой! – Слезы скатились из огромных янтарных глаз и оставили влажный след на плече Фолуорта.

– Скоро, дорогая, скоро, – утешил он ее. – Имей терпение. – Он стиснул зубы, его ноздри затрепетали и побелели.

– Как я могу терпеть, когда знаю, что нет никакой надежды? Через два дня мы будем в Гибралтаре. Даже если меня отправят в Америку, это будет все равно, что попасть в рабство к этому... к этому чудовищу!

– Нет. – Фолуорт с трудом подавил искушение раскрыть ей свои планы. – В Гибралтаре все изменится, поверь мне. Дженнингс уйдет, «Орел» достанется мне, и больше никто и ничто не будет стоять между нами.

– Но... – Ее губы убедительно дрожали, и слезы продолжали течь по щекам. – Но как такое возможно? Прости меня, мой лейтенант, но как ты можешь с такой уверенностью утверждать, что корабль будет твоим? Как?

– Тсс. – Он приложил палец к губам Миранды. – Будет так, как я говорю, – и это все, что ты должна знать.

– Никогда, – как безумная, зашептала она, – никогда такого не будет! Во всяком случае, пока она жива и изводит меня своей ложью и угрозами.

– Она? Кто?

– Нет, – вздохнув, Миранда быстро опустила голову, – я не должна говорить. Они найдут меня... где бы я ни спряталась, они найдут меня и... и убьют.

– Кто найдет тебя? Кто тебя убьет? – Фолуорт крепче сжал ее волосы и заставил посмотреть ему в лицо. – Кого ты так боишься? Кого-то на этом корабле? Ты сказала «она». Это кто-то из заключенных?

– Из заключенных? – Миранда иронически усмехнулась. – Она не заключенная. Она чисто одета, хорошо питается в прекрасной каюте и разгуливает по палубе свободно, а не как собака на поводке. И ни одно животное не ездит на ней день и ночь...

– Миранда! – Резкий окрик Фолуорта положил конец ее истерике. – О чем ты говоришь? О ком ты говоришь?

– Я говорю о ней, – прошептала Миранда, – о Кортни Фарроу, о дочери Дункана... о новом слуге твоего дорогого лейтенанта Баллантайна!

Фолуорт от изумления раскрыл рот. Слуга Баллантайна – девушка!

– Дочь Дункана Фарроу?

– Да, дочь Фарроу! – крикнула Миранда. Ее сердце стучало так громко, что она испугалась, как бы его стук не был слышен во внезапно наступившей тишине. Она сделала правильный шаг – Миранда прочла это в горящем взгляде Фолуорта. – Она меня ненавидит, ненавидит и ни перед чем не остановится, чтобы меня уничтожить.

Мысли Фолуорта закружились вокруг оружия, которое он только что получил. Если стрелять точно, он не только уберет Дженнингса, но и дискредитирует Баллантайна, а потом сможет с чистой совестью объявить, что поймал шпиона. Баллантайн никогда не докажет в суде, что у него были благие намерения, он будет заклеймен как враг, помощник и соучастник...

– А он знает, кто она? – взволнованно спросил Фолуорт. – Если он знает и специально прячет ее... – От волнения у него закружилась голова.

– Я сказала что-то, что может помочь тебе, мой лейтенант? – Миранде хотелось рассмеяться, но она сдержала даже улыбку.

– Помочь? – Фолуорт заглянул ей в глаза, и она увидела в них злой победный блеск, а еще почувствовала, как его богатство мощно упирается ей в живот. – Дорогая, ты просто поставила печать на моем назначении капитаном. Теперь ничто меня не остановит.

– Ничто не остановит нас, – мягко поправила его Миранда, и ее руки бесцеремонно пробрались в его вздувшиеся брюки.

– Нас, – согласился он, опрокидывая ее на кровать. – Еще два дня, и корабль станет нашим.

Глава 9

Кортни медленно открыла глаза. Узкое, длинное вентиляционное отверстие в стене пропускало достаточно света, чтобы она могла увидеть, что их одежда – ее и Баллантайна – валяется на полу, на письменном столе и на перевернутом стуле. Тяжелый запах сгоревшего китового масла и разгоряченных тел висел в спертом воздухе, и ей отчаянно захотелось куда-нибудь спрятаться, любым способом избежать столкновения, которое, она не сомневалась, последует за его пробуждением. Вспомнит ли он что-нибудь? Будет ли он обвинять в этом выпитый ром? Или будет винить ее?

Кортни лежала на боку, одна рука Баллантайна нежно обнимала ее за талию, а другая находилась у нее под головой, служа подушкой. Она чувствовала его легкое дыхание у себя на затылке и ощущала, как поднимается и опускается его грудь, когда светлые волосы щекотали ей спину.

Двигаясь с осторожностью, дюйм за дюймом, чтобы не потревожить спящего американца, Кортни освободилась из его рук и соскользнула с койки. Боль и скованность, к которым она была готова, не проявились немедленно, и Кортни, выпрямившись, потянулась, чтобы сбросить с себя остатки сна. Ее хрупкое тело выдержало на себе вес мужчины, который, по правде говоря, был намного больше ее, – удивительно, что она вообще его выдержала. Ее груди так неистово сжимали, ласкали и целовали, что она ожидала увидеть их сине-черными. А ее губы! Невозможно было поверить, что в них осталось что-то от их естественной формы и цвета.

Но как ни странно, она сохранила способность двигаться легкими шагами и, неслышно подойдя к квадратному зеркалу, остановилась передним. Приготовившись лицезреть то, что, как она предполагала, отразит распухшее, перекошенное лицо, Кортни была поражена, разглядев молодую женщину с влажными лучистыми глазами, в которой не увидела ни малейшего намека на утомление или бессонницу и которую она с трудом узнала. Ее глаза светились, зеленые радужные оболочки были яркими и искрящимися, как драгоценные камни, а розовая кожа излучала тепло. Ее взгляд опустился ниже, отыскивая источник загадочного покалывания в груди, и она увидела, что ее груди не распухли, не посинели и совсем не потеряли форму – наоборот, они были округлыми и твердыми, а соски гордо торчали, обретя уверенность.

В замешательстве Кортни кончиками пальцев прикоснулась к губам, удивившись, что они тоже кажутся ей другими: более нежными – как будто уже никогда не смогут произнести грубого слова. Она даже почувствовала, как они прижимаются к его губам, раскрываются и жадно, ненасытно тянутся к неведомому прежде наслаждению.

Кортни взглянула поверх плеча своего отражения на спящего Адриана Баллантайна. Одеяло сползло, и его распростертое тело было откровенно выставлено напоказ. Прежде она видела голых мужчин дюжинами случайно и по необходимости, однако ни один из них не заставлял ее краснеть. Конечно, никто не заставлял ее долго и пристально разглядывать то, что сейчас лежало обмякшим и безжизненным, однако, поднявшись, могло лишить ее самообладания.

Пока она наблюдала, его рука шевельнулась, и пальцы бессознательно двинулись по груди, чтобы тайком почесать кожу под облаком медных волос, но это движение неожиданно разбудило барабаны в голове Баллантайна, и начавшийся зевок закончился тихим болезненным стоном.

Кортни не стала дожидаться, пока затуманенные глаза откроются и увидят ее. Взяв с пола бриджи, она торопливо натянула их и закрепила ремнем, а потом, подняв половинки разорванной рубашки, в некоторой растерянности смотрела на них, пока не обратила внимания на звуки, раздающиеся с койки.

– Черт... – Адриан проглотил ругательство и попробовал сесть. – Сколько я выпил? Сколько я проспал?

– Что-то не так, Янки? Неужели вас, золотоволосый негодяй, не научили, как нужно пить?

– Ирландка, я... – Он крепко стиснул зубы и сдавил пальцами виски. В его голове стучали гигантские молотки, к горлу подкатывала тошнота, на языке образовался налет толщиной в дюйм, кислый, как дешевое вино, а глаза жгло, словно их засыпало песками Сахары. – Я сейчас не расположен к словесному поединку. Если вы будете так добры, то дайте мне мои...

Не договорив, он сделал два неглубоких вдоха, затем его глаза расширились, и он, по-видимому, только теперь заметил, что сидит голый, что каюта выглядит так, будто по ней пронесся небольшой торнадо, что Кортни не сделала ни малейшей попытки прикрыть обнаженную грудь или спрятать презрение во взгляде.

– Боюсь, мне нужна новая рубашка, – спокойно объявила она. – Вчера вы так спешили освободить меня от этой, что сомневаюсь, можно ли ее починить.

Баллантайн посмотрел на остатки рубашки, потом на собственную наготу, но, очевидно, не смог ничего вспомнить.

– Я полагаю, что вы получили удовольствие со мной, и не представляю, чтобы после прошедшей ночи вам захотелось бы еще, но... – Она пожала плечами, оставив фразу незаконченной.

– О Господи! – застонал он, обхватив руками голову. – Неужели я?..

– Не сомневайтесь. И с огромным энтузиазмом, так что мне жаль вашу невесту, если она слабого телосложения.

Мускулы на щеках Баллантайна отчаянно напряглись, и он густо покраснел, попытавшись найти способ отвергнуть очевидное. Он помнил, как ушел из каюты Мэтью, помнил флягу с ромом и помнил, что слышал голос девушки, доносившийся до него словно по длинному туннелю... но он не мог вспомнить, что было потом. Ничего, кроме...

Он взглянул на нее и увидел изящную тонкую талию, округлые груди и розовые ореолы, которые его язык, разумеется, немедленно вспомнил.

– Запасные рубашки в моем сундуке, – хрипло проговорил он. – Ради Бога, найдите рубашку и наденьте ее.

– Очень жаль, что вы не держите еще и запасные девственные плевы для подобных ситуаций, – иронически приподняла бровь Кортни.

При этих словах Баллантайн вскинул голову, и кровь мгновенно отхлынула от его лица. Что за чушь она несет? В чем она его обвиняет? Он зажал в руке одеяло и невольно проследил за взглядом Кортни, устремленным на пятно высохшей крови на простыне.

– И вы сделали это с таким искусством, что я просто не могу дождаться, когда другое животное тоже изнасилует меня.

– Я... я был пьян, – запинаясь, начал Адриан, чувствуя, как убийственная боль в черепе распространяется вниз и охватывает его тело.

– Вы были беспросветно, мертвецки пьяны, – невозмутимо уточнила Кортни. – И вы набросились на меня, а я ведь говорила вам, что так и будет, когда вы первый раз предложили мне такую сделку.

Баллантайн проглотил сарказм, сознательно не отреагировав на него. Глядя на Кортни сквозь завесу отвращения к себе, он следил за каждым ее движением, пока она искала чистую рубашку, встряхивала ее, чтобы расправить, и натягивала на тело. Рубашка была на несколько размеров больше, чем нужно, и делала ее еще более юной и еще более несчастной жертвой.

Застонав, Баллантайн нетвердой походкой прошел от кровати к умывальнику. Налив воды из кувшина в таз, он набрал воздуха и окунул лицо в ледяную воду. Подняв голову, он отряхнулся и увидел, что Кортни, сидя на краю койки, с любопытством разглядывает его голые ягодицы.

– Выгляните в коридор, – распорядился он, схватив бриджи, – и скажите, там ли еще охранник.

Кортни вздохнула, но подчинилась. Чуть приоткрыв дверь, она выглянула в темный коридор, а когда повернулась, Баллантайн, уже в брюках, наклонился над сундуком, чтобы достать себе рубашку.

– Охранник там, но он стоит возле трапа. Стараясь не встречаться с пристальным, смущающим взглядом Кортни, Адриан надел батистовую рубашку, посмотрел на себя в зеркало, провел рукой по щетине на подбородке и нахмурился, решив, что, должно быть, проспал полдня и всю ночь. Быстрый взгляд на карманные часы сказал ему, что было семь тридцать пять, а свет, проникавший сквозь вентиляционное отверстие, подтвердил, что пока еще утро.

Продолжая избегать насмешливых глаз, он достал ключи и отпер шкаф с бритвенными принадлежностями.

– До чего безукоризненный офицер, – с издевкой протянула она. – Как прискорбно, что вам не хватает манер джентльмена.

У Адриана заметно дрожала рука, когда он доставал из чехла бритву. Он понимал, чего добивается Кортни, и знал, для чего она его дразнит, но не мог ничего придумать, чтобы остановить ее, и прежде чем снова наклониться над умывальником, ему пришлось преодолеть еще один особенно свирепый приступ головной боли.

– Не хотите, чтобы я побрила вас?

– Благодарю. – Он взглянул на ее отражение в зеркале. – У меня нет желания приносить в жертву свое горло.

– Вовсе не на вашем горле я с величайшим удовольствием испробовала бы бритву, – сухо заметила она, отходя от двери.

Баллантайн поймал в зеркале взгляд изумрудных глаз и беспомощно нахмурился, а Кортни лишь улыбнулась и забрала бритву у него из рук.

– Сядьте, Янки, пока не упали. Если бы мне нужна былажертва, поверьте, я могла бы сделать это ночью... или утром, когда вы спали.

Он колебался, наблюдая за ней сквозь щелочки глаз, а потом пальцы сомкнулись вокруг запястья Кортни и отобрали острое лезвие.

– Тем не менее, если не возражаете, закончим эту маленькую сцену семейной преданности. Вы, по-моему, переигрываете, стараясь быть полезной.

Кортни пожала плечами, но не сделала попытки освободить руку. Баллантайн, нахмурившись, смотрел на нее, как будто существовал какой-то скрытый смысл, который он упустил, что-то, что он должен был понять. Но что бы это ни было, оно ускользнуло от него, и Адриан выпустил руку Кортни и снова повернулся к зеркалу. Оставив несколько порезов и не выбрив как следует подбородок, он ополоснул лицо и насухо вытер его полотенцем.

– Пожалуйста, заканчивайте одеваться. Я хочу навестить Мэтта, прежде чем заняться другими делами.

– Какими другими делами? Вы же под арестом, разве нет? – И когда ни ответа, ни возражения не последовало, Кортни выдвинула собственные умозаключения: – Зачем тогда в коридоре стоит охранник? Зачем вчерашний ром и непонятная жалость к самому себе? – Замолчав, она смотрела, как Баллантайн убирает бритву. Заметив ее интерес к этой вещи, он заткнул ее за пояс, вместо того чтобы снова доверить шкафу, и Кортни весело улыбнулась. – Вы, видимо, не слишком обеспокоены. Арестом, я имею в виду.

– Я умею скрывать эмоции, – криво усмехнулся он.

– Это не так уж трудно, когда ничего другого не остается.

Адриан вздохнул и на мгновение закрыл глаза, а когда снова открыл их, Кортни вместо капитуляции, которую надеялась увидеть в них, встретилась с серо-стальной угрозой.

– Я буду нести ответственность за то, что произошло этой ночью, – отчеканил он. – Я даже'могу зайти настолько далеко, что скажу: «Вы победили». Вы правы, я вел себя как слизняк, именно так, как вы сказали. Это так, но до поры до времени. Еще одна ваша очаровательная острота или насмешка, и я могу изменить свое мнение. Я могу подумать: «Черт, все уже свершилось, так стоит ли останавливаться? Она, вероятно, получила удовольствие, иначе не просила бы еще».

Кортни почувствовала, как у нее загорелись щеки, смущенно попятилась и в стремлении поскорее отступить едва не опрокинулась на морской сундук.

– Полагаю, мы поняли друг друга? – Дождавшись от нее неохотного кивка, Баллантайн достал льняной шейный платок и бросил его Кортни. – Завяжите себя, – строго приказал он. – И сделайте что-нибудь со своими волосами, чтобы они не выглядели такими... – Он покрутил в воздухе рукой, не в силах заставить себя произнести слова, которые приходили ему в голову: красивыми, привлекательными, соблазнительными. Мягкие блестящие взъерошенные завитки вызвали у него еще одно воспоминание о прошедшей ночи, воспоминание о лишающем сил забвении, о том, как он погружал губы в нежный аромат и чувствовал, что податливое тело с жадностью выгибается ему навстречу.

Эта картина настолько ошеломила его, что он долго смотрел в изумрудные глаза. Она назвала это изнасилованием, и у него не было оснований ей возражать... однако образы упорно настаивали на своем. Страсть. Глубокое, обоюдное удовлетворение. Или, может, испытывая вину, он отчаянно искал способ оправдать собственные действия?

Первой пошевелилась Кортни. Нагнув голову, она сосредоточилась на том, чтобы затянуть вокруг груди ненавистную повязку, и, закончив, снова обрела некоторую уверенность в себе.

– Ваш капитан, похоже, он из тех, кто обожает военные суды.

– Он обожает запугивание.

– И он пугает вас? – Кортни подняла голову.

– Да, меня пугает то, что он представляет собой. Жестокость, несправедливость, автократия.

– Авто?..

– Власть, опирающаяся на страх. Британский военный флот преуспел в искусстве использования тактики телесных наказаний и голодания, чтобы добиться повиновения от своих моряков. У меня была надежда улучшить нашу судьбу хотя бы при помощи собственного примера, если уж больше нечем.

– Мой отец один раз был взят на борт британского корабля бандой преследователей, – тихо заговорила Кортни. – Ему понадобилось три года, чтобы убежать, и потом на всю жизнь у него остались шрамы. У него не более высокое мнение и об американских кораблях, и о том, как на них обращаются с собственными моряками и пленниками, – жестко добавила она. – И когда он увидит, что вы сделали со Змеиным островом... Что ж, вам стоит предупредить своих наблюдателей, чтобы они почаще оглядывались назад.

– На привидения? – холодно поинтересовался Баллантайн.

– На все, что способно отплатить вам, Янки. Адриан почувствовал, как в нем поднимается гнев, но решил, что нет смысла продолжать спор. Если ей хочется верить, что ее отец жив, пусть так и будет. Если ей хочется цепляться за смехотворную идею, будто кучка вероломных пиратов сможет противостоять такому военному кораблю, как «Орел», он не собирается вознаграждать ее тщеславие, пытаясь разубедить.

Последний раз окинув каюту внимательным взглядом, лейтенант подошел к двери. Кортни вышла вслед за ним в коридор и даже не подняла головы, когда он с такой яростью рявкнул моряку о том, куда направляется, что тот предпочел держаться от него на почтительном расстоянии.

Почти немедленно их атаковали запахи горячего кофе и горящего угля, исходившие из переднего камбуза. У Кортни громко заурчало в животе, напомнив ей, что она последний раз ела сутки назад, а рот наполнился слюной, когда она уловила слабый запах утреннего порриджа – густой овсянки, на которую янки набрасываются с энтузиазмом, прежде чем начать день. Она понимала нежелание Баллантайна думать в этот момент о еде, но не было причины, по которой она должна была голодать вместе с ним.

Кортни собралась завести разговор на эту тему, но они уже подошли к каюте Мэтью Рутгера. Снаружи у двери стоял еще один охранник, и Баллантайн обошелся с ним с не большей вежливостью, чем с первым.

Внутри каюты, не имевшей окон, воздух был душным и тяжелым от запахов горящего фонаря и скипидарной мази, которой была натерта спина Мэтью. По горлу Адриана было заметно, что он сделал несколько судорожных глотков, прежде чем заметил тревожную улыбку Малыша Дики. Мальчик, похоже, всю ночь просидел возле доктора; его кожа была бледной, растрепанные волосы свисали на лоб, веки припухли, а под глазами лежали тени.

– Он хоть немного спал ночью? – спросил Адриан и мысленно выругал себя за то, что забыл о физической травме ребенка. Он знал, что Дики боится его, боится всех больших и сильных мужчин, которые умели только хмуриться и сердиться на него за его глухоту.

Кортни вышла вперед и, вытянув руку, осторожно коснулась плеча Дики, а потом, улыбнувшись, с помощью примитивных жестов спросила, спал ли доктор после того, как ушел лейтенант. Дики кивнул и, улыбнувшись ей в ответ, указал на пустую фляжку из-под рома. Она бросила взгляд на Адриана, но тот только сильнее нахмурился и подвинул стул к кровати.

Мэтт лежал на животе, бессильно свесив руки с краев койки, его спина распухла и покрылась красными рубцами; некоторые из них кровоточили и под слоем мази начинали покрываться тонкими струпьями. При звуке передвигаемого стула Мэтью слегка приоткрыл глаза, затуманенные болью и похмельем, которое было не менее мучительным, чём у Баллантайна.

– Как ты себя чувствуешь? – был первый неуместный вопрос.

– Как видишь, не так уж плохо, – проворчал Мэтью. – Сколько фляжек рома ты влил мне в горло?

– Я потерял счет, – усмехнулся Адриан и сделал знак Дики, чтобы тот зажег лампу и налил в миску чистой воды. – Я беспокоюсь вовсе не о твоей голове.

– Ты хочешь сказать, что существует что-то еще, что я способен почувствовать? – Мэтт застонал и закатил глаза. – Моя голова и мой желудок – который, между прочим, уже опустошался с полдюжины раз, – это все, что я способен сознавать в данный момент.

– Мы прекрасная пара. Опять Неаполь? Как я помню, ты три дня провел, перегнувшись через поручни, как сухопутная крыса.

– Ты держался не намного лучше. – Воспоминания вызвали у доктора улыбку. Офицеры с «Мстителя», корабля, на котором когда-то служили Баллантайн и Рутгер, бросили вызов офицерам «Цербера» кто кого перепьет – американцы против британцев. – Победив, ты и Сатклифф настояли на праве уложить в постель всех проституток в радиусе мили. Я, возможно, провел три дня у поручней, но по крайней мере мог стоять на ногах. – Мэтью заметил румянец, проступивший под загаром Адриана, и, быстро взглянув за широкие плечи друга, увидел стоявшую за его спиной Кортни. – Конечно, мы были тогда еще молоды. Мы были юными и глупыми. – Его бормотание не произвело впечатления ни на одного из посетителей, и Мэтт, помрачнев и громко прочистив горло, сменил тему: – Ты еще не видел его?

– Дженнингса? Нет. А нужно?

– Не знаю. Есть мысль, отчего на корабле поднялась суматоха?

– Суматоха?

– В моей комнате очень тонкие стены. Примерно на протяжении последнего часа я слышу ужасный шум, громкие голоса и из разговоров понял, что утром наблюдатель обнаружил чужой корабль.

– Чужой корабль?..

– Должно быть, дружественный, потому что я не слышал тревоги. Во всяком случае, раз Дженнингс не послал за тобой, он, вероятно, считает, что Фолуорт сам справится.

– Теперь это меня беспокоит. – Адриан постарался избавиться от тумана, продолжавшего притуплять его мышление. По его расчетам, они находились в одном дневном переходе до Гибралтара. В этом районе могло встретиться множество всяких судов: французы и испанцы, пользующиеся морскими путями в Атлантику; американский эскорт, посланный навстречу «Орлу»; патруль, контролирующий подходы к марокканскому побережью. Возможен любой из этих вариантов, и все же волоски на затылке Адриана начали подниматься. – Интересно...

Осторожный стук в открытую дверь не дал Адриану договорить то, что он собирался сказать, и мужчины, повернув головы, увидели стоявшего на пороге младшего лейтенанта Лотуса. Он явно чувствовал себя неловко и все время оглядывался, словно ожидал увидеть неприятности, теснившиеся за его спиной.

– Простите, что беспокою, господа, но вас, мистер Баллантайн, не оказалось в каюте, а... ну, я хочу сказать, некоторые полагают, что вам следует знать...

– В чем дело? Выкладывайте. Хотя если это касается корабля, то, к сожалению, вам следует обратиться к кому-нибудь другому.

– Это касается корабля, сэр, но не «Орла». На горизонте видны паруса, сэр, и они быстро приближаются. Возможно, это шхуна или кат. Примерно с того же направления надвигается шквал, так что судно просто пытается уйти от него.

– Тогда я не понимаю вашей тревоги. Под каким флагом оно идет?

– Видите ли, сэр, – моряк смущенно переступил с ноги на ногу, – в этом-то все и дело. У него нет флага. Оно не выставило никаких опознавательных знаков, несмотря на наше требование.

– Кто на мостике?

– Мистер Фолуорт, сэр. Но его, по-видимому, нисколько не волнует то, что на наши сигналы не обращают внимания.

– А вас волнует?

– Ну, сэр, – моряк снова переступил с ноги на ногу, – во время войны, согласно предписаниям, с любым кораблем, не отвечающим немедленно на запрос другого корабля, следует обращаться как с враждебным.

– Кто-нибудь напомнил об этом мистеру Фолуорту? – отрывисто спросил Баллантайн. – Думаю, он с удовольствием поиграл бы с оружием.

– Сэр, – еще одно смущенное движение, еще один встревоженный взгляд через плечо, – нас не подняли по тревоге. Палубы даже не очищены для боевых действий.

– Что?! – Адриан мгновенно вскочил на ноги.

– Да, сэр. Они с капитаном Дженнингсом просто стоят, наблюдая за идущим на нас кораблем, и обсуждают погоду, словно ничего не происходит.

– Очень хорошо, мистер Лотус. – Адриан выдохнул сквозь стиснутые зубы. Теперь он по крайней мере знал, почему у него в подсознании звучали сигналы тревоги. – Я поднимусь наверх и взгляну. Хотя вряд ли я в состоянии что-то сделать.

– Все правильно, сэр. Мы все понимаем. – Моряк словно освободился от тяжести. – Просто люди вам доверяют, сэр. Мы с вами благополучно выбрались из нескольких передряг, и нам будет спокойнее, если мы будем знать, что вы с нами.

Адриан направился к двери, но остановился, заметив, что Мэтью делает тщетные попытки приподняться на локтях.

– И что ты собираешься делать? – Он вернулся, чтобы помочь другу.

– Встать на ноги, – проворчал Мэтт. – На что это похоже? Если грядут неприятности, я хотел бы встретить их на ногах, а не на... – он сдержался, бросив взгляд на Кортни, – не на животе. Курт, не дашь ли мне чистое полотенце? Мне нужно стереть со спины эту мерзость, иначе пропадет великолепная рубашка.

– Ты не сделаешь ничего подобного, – заявил Адриан Кортни и, обратившись к Мэтью, приказал: – А ты останешься там, где ты есть. Ты с трудом можешь сидеть, а стоять так и вовсе не сможешь.

– Я могу стоять, – с трудом выдавил Мэтью. – Я могу стоять.

– А я могу летать. Курт, вот тебе строгий приказ: если доктор попытается встать с постели, я разрешаю всыпать ему и снова уложить. И запомни... – повернулся он к Мэтту, заметив испуганное выражение на лице моряка, – сегодня утром парень настроен по-боевому, так что не провоцируй его.

Баллантайн вышел вместе с моряком, и Малыш Дики закрыл за ними дверь. Прилив возбуждения, нахлынувший на Кортни при известии о приближении другого корабля, быстро спал, когда она услышала, как моряк оценил размеры судна. К тому же она знала, что партнеры ее отца не склонны заниматься разбоем у берегов Гибралтара. Значит, это может быть американский патруль.

От размышлений о море Кортни отвлекло движение на койке. Дики просунул руку под живот доктора Рутгера, и Мэтью безуспешно пытался перевернуться на спину и сесть прямо.

– Что вы делаете? Разве вы не слышали, что сказал Баллантайн?

– Я слышал. – Мэтт поморщился. – И если у вас есть какие-нибудь мысли о том, чтобы воспользоваться щедрым предложением Адриана, то сначала подумайте как следует. Проклятие!.. – Он провел рукой по лбу, чтобы вытереть пот. Движение руки вызвало новый приступ боли, и Рутгер застонал.

– Вы понимаете, что он прав? – спросила Кортни. – Вы не в состоянии встать.

– Об этом могу судить только я сам. А вы собираетесь помочь мне, или я должен позориться на этой кровати?

С помощью Дики с одной стороны и Кортни с другой Рутгеру удалось принять сидячее положение. Он покачнулся от боли – в голове и спине – и был вынужден крепко стиснуть зубы, чтобы они не застучали.

– Вы делаете себе только хуже.

– Дайте мне минуту, и все будет прекрасно, – упрямо возразил доктор.

Руки Дики возбужденно задвигались, выражая озабоченность, но доктор лишь улыбнулся и покачал головой. Кортни наблюдала за их своеобразным диалогом и удивлялась, что почти все понимает. Она не хотела признаваться в этом, но ей нравился Мэтью Рутгер. Он был честно и искренне предан своей профессии в отличие от других судовых врачей, большинство из которых были просто мясниками, предпочитавшими отпиливать руки и ноги, а не тратить время на их лечение. Многие из них были раньше цирюльниками, а потому и те и другие в какой-то степени имели дело с кровопусканием.

Мэтью был не таким широкоплечим, как Адриан, и не такого атлетического сложения, однако в его фигуре не было ничего лишнего. Его живот был плоским, бедра упругими, грудь украшали налитые мускулы, а жилистые руки обладали большей силой, чем можно было предположить по его обманчиво мягким чертам. На докторе были только тонкие хлопковые трусы, и взгляд Кортни сразу же остановился на зарубцевавшемся шраме его левой ноги. Блестящий бесформенный рубец начинался прямо над коленной чашечкой, спускался на несколько дюймов вниз и образовывал безобразную кривую на искалеченной ноге.

– Не слишком симпатичный, верно? – пробормотал доктор.

– Не многие шрамы бывают красивыми, – спокойно ответила Кортни. – Как это случилось?

– Издержки профессии судового хирурга, – объяснил он, чувствуя, как ее взгляд изучает его тело в поисках следов давних ранений. – Рядом со мной разорвался очередной артиллерийский снаряд. Мне повезло, что после предыдущего выстрела я уже лежал на спине, а иначе остался бы вообще без ноги. Вот так. Они уже собирались браться за пилу, но не успели – появился Адриан. Он спас мне ногу, спас меня... – Мэтт замолчал, его глаза затуманились. – А на следующую ночь, когда сражение было закончено, он потерял брата. – Почувствовав себя более уверенно, доктор ободряюще улыбнулся Малышу Дики и отодвинул заботливые руки мальчика. Но детское лицо притягивало его взгляд, как будто вызывало в памяти другое такое же беззащитное лицо. – Алан Баллантайн, ему был чуть больше десяти, когда он тайком пробрался на «Орел». Он прятался, пока мы не оказались далеко в Атлантике и уже ничего нельзя было сделать. Адриан, естественно, пришел в бешенство. Вы поняли бы ситуацию, если бы знали историю его семьи, но...

– Так расскажите.

Мэтью испуганно взглянул на Кортни.

– Прошу вас. Я... я и правда хотела бы узнать о нем немного больше. Он очень... настойчив в своих стремлениях, верно?

– Хотите сказать – упрям? Высокомерен? Самоуверен? Его почти невозможно переубедить? – Мэтт усмехнулся. – Да, он такой. Но у меня никогда не было друга надежнее, чем Адриан Баллантайн. А кроме того, его необузданность, как правило, показная. Он происходит из очень богатой семьи – семьи, принадлежащей к столпам общества. Его нельзя строго судить, если время от времени у него проявляется его голубая кровь. Тогда он старается скрыть свое происхождение. Адриан поступил на флот рядовым матросом и зарабатывал свои звания потом и кровью, вместо того чтобы просто заплатить и получить высокую должность. Он не подчинился даже тогда, когда Баллантайны принуждали его отказаться от опасной профессии и занять предназначенное ему место в семейном бизнесе. Из-за своего стремления к независимости Адриан крупно поссорился с отцом, и они почти пять лет не общались. Потом умерла его мать, но Адриан узнал об этом только через шесть месяцев после похорон. Когда ему наконец дали отпуск и он смог вернуться домой, его встретили во всеоружии, так сказать. Его отец объявил, что болен, хотя на самом деле Сэмюел Баллантайн не болел ни одного дня в своей жизни! Еще он объявил, что брат Адриана, Рори, промотал большую часть своего наследства и запустил жадные руки в доходы компании Баллантайнов. Его две сестры, по общему мнению, были замужем за разгильдяями, которые только и умели, что играть в карты и пьянствовать. – Мэтт фыркнул. – Прежде чем Адриан отправился на свой корабль, отец взял с него обещание серьезно подумать над тем, чтобы заплатить за отставку и навсегда вернуться домой, в Виргинию. В какой-то момент Адриан умудрился обручиться с дочерью делового партнера отца. Он был не особенно доволен этим обязательством, так что можете представить себе его настроение, когда, проснувшись однажды утром, он возле своей койки увидел улыбающуюся физиономию Алана. – Светло-карие глаза утратили свою влажную мягкость и стали холодными и далекими. – Примерно в то же время он безрассудно бросился в авантюру с Сатклиффом.

– С Сатклиффом?

– Капитаном «Мстителя» и непосредственным начальником Адриана.

– И?.. – нетерпеливо спросила Кортни.

– И... – Мэтью нахмурился, обнаружив, что и так уже наговорил много лишнего. – И если сложить все вместе: долг, вина, честь...

– Невеста, – сдержанно добавила она.

– Да, и это тоже. Возможно, прежде всего это... Дебора. – Мэтт медленно качнул головой, и на его лице появилось почти благоговейное выражение. – Дебора Лонгуорт Эджком богата. Она красавица и обладает изяществом и грацией, от которых захватывает дух.

– Похоже, они подходящая пара, – небрежно бросила Кортни.

– Те, кто видел их вместе, так и считают. И со временем Адриан, возможно, убедит себя, что оседлая жизнь – это именно то, чего он хочет.

– Вы говорите так, как будто не верите этому.

– Не думаю, что он знает, чего хочет. Но я знаю, что ему абсолютно не нужно – еще один военный суд.

– Еще один военный суд? – У Кортни от любопытства разгорелись щеки.

Мэтт снова поморщился и еще больше помрачнел. Он подождал, пока затихнет громкий звук шагов на палубе над их головами, и спросил:

– В вашей семье есть юристы?

– Нет. – Кортни была озадачена. – А что?

– У вас талант к юриспруденции. Вы заставили меня выложить все, как жена рыночного торговца рыбой. Если вы хотите еще что-то узнать об Адриане, вам придется спросить у него самого. Я дорожу своей шеей.

На палубе снова загремели бегущие шаги, и Мэтью с Кортни подняли головы вверх.

– Черт, помогите мне встать. Думаю, на сей раз мне это удастся.

– Но вы не...

– Или помогите мне, или убирайтесь прочь отсюда! Кортни тихо выругалась и, с трудом поворачиваясь в ограниченном пространстве возле койки, взяла его под руку, чтобы помочь. Малыш Дики тоже бросился на помощь, но Мэтью жестом указал ему на морской сундук.

– Рубашку и бриджи, – произнес он и подкрепил свои слова жестами.

– Вы не дойдете дальше двери, – напророчила Кортни, хотя произошло это по совершенно другим причинам.

Мэтт не успел сделать и первого шага от кровати, как корабль внезапно накренился. Громкий скрипучий звук ворвался в окружавшее их пространство, и четыре стены, казалось, сдвинулись внутрь, бросив находившихся в каюте людей на пол и засыпав щепками.

Глава 10

Капитан и Фолуорт изучали горизонт в длинную подзорную трубу, когда Баллантайн без охраны появился из люка у самого мостика. Дул резкий колючий ветер, и корабль двигался неравномерными толчками, прыгая по высоким волнам, покрытым белыми гребешками. По дымчато-серому небу неслись грозовые тучи. Было нетрудно различить по левому борту треугольник натянутых белых парусов – небо позади приближающегося корабля было зловеще-черным, и по нему пробегали молнии.

Фолуорт первым заметил появившегося на палубе Баллантайна. Младший офицер был в полной форме: белые бриджи, темно-синий суконный китель, высокие, до колен, сапоги, – и его карие глаза с презрением оглядели помятую, с расстегнутым воротом рубашку Адриана.

– Сегодня утром вы выглядите слегка утомленным, старина. Беспокойная ночь.

Но Адриан не получил возможности ответить.

– Мне кажется, вы должны находиться в своей каюте, не так ли, сэр? – Опустив трубу, Дженнингс посмотрел на него сверху вниз, но Адриан не попался на удочку.

– Я был в гальюне, услышал шум и просто поинтересовался, что происходит.

– Поинтересовались? – рассвирепел Фолуорт. – Или позавидовали?

– Тихо-тихо, – поднял руку. – Возможно, стоит простить лейтенанту его проступок. Надеюсь, с его стороны это было в последний раз. Итак, присоединяйтесь, мистер Баллантайн. Поразите нас своей мудростью.

Поднявшись по короткому пролету трапа на возвышающийся мостик, Адриан взял предложенную ему подзорную трубу, заметив, что при этом Фолуорт сильно сжал зубы. Дженнингс был законченным негодяем, но он был не глуп и понимал, что интуиция и профессионализм Баллантайна могут быть ему полезны.

Адриан поднес трубу к глазу, и далекая линия горизонта и блестящий корпус идущего к ним корабля мгновенно приблизились. Держа нос прямо по ветру, корабль бежал по волнам, позволяя рассмотреть его только в самых общих чертах. По размеру он был больше шхуны и гораздо больше двухмачтового ката, на нем были фок-, грот– и бизань-мачты, и он летел по валам с изяществом легкого фрегата. Был виден только один ряд орудий – хотя черный цвет корпуса не позволял с уверенностью сказать, так ли это на самом деле. Корабль был оснащен и шел на полной скорости, но на верхушках мачт у него не было ни флагов, ни вымпелов.

Адриан повел трубой, чтобы осмотреть пространство по обе стороны от незнакомца, но не увидел ничего, кроме бурного моря и случайных вспышек молний, и опустил трубу.

– Ну? – нетерпеливо спросил Дженнингс. – Что скажете?

– Трудно о чем-нибудь судить с такого расстояния. Он ответил на наши сигналы?

– Мы подняли общепринятые сигналы приветствия, а также потребовали от них предъявить опознавательные знаки, но они предпочитают не отвечать. – Фолуорт поджал губы. – Конечно, возможно, они еще нас не видят, что вполне вероятно, поскольку за нами земля.

– Если его команда не мертва или не слепа... – начал Баллантайн и снова поднес трубу к глазам, на этот раз направив ее в сторону правого борта. То, что он увидел, заставило его напрячься, и, онемев от изумления, он опустил трубу.

Они шли вдоль марокканского побережья, но вместо четырех или пяти миль чистой воды между «Орлом» и берегом там оказалось меньше одной, и этот промежуток сужался с той же скоростью, с какой ветер их подгонял.

– Кто, черт побери, приказал изменить курс? – грубо спросил он без всякого почтения к Дженнингсу.

– Я. – Губы Фолуорта превратились в тонкую линию. – Я подумал, что это неплохое решение ввиду надвигающегося шторма.

– Неплохое? Вдоль всего этого участка побережья лежат скрытые отмели и непредсказуемые течения. И как только эта земля погасит тягу, мы потеряем половину своей маневренности.

– Маневренность! – Фолуорт. – Зачем она нам?

Баллантайн направил подзорную трубу в открытое море и с тревогой увидел, что незнакомец уже заметно приблизился к ним.

– Палубы очищены для действий? – спросил он. – Орудийная команда поднята по тревоге?

– Орудийная команда? – Дженнингс перевел взгляд с Баллантайна на Фолуорта, а потом снова посмотрел на Баллантайна. – Вы уверены, что это неприятельское судно?

– Я ни в чем не уверен и не буду уверен, пока не увижу опознавательные знаки.

– По мнению мистера Фолуорта, это один из наших кораблей.

– Мистер Фолуорт взял на себя смелость поставить нас в невыгодную для обороны позицию, – сквозь зубы процедил Адриан. – Мы слишком близко подошли к земле. Мы лишились преимущества еще до начала сражения. У нас нет ни пространства, ни достаточной скорости для разворота. С другой стороны, наш гость не только держит ветер, но и может его использовать по своему усмотрению.

– Мистер Фолуорт, – нахмурившись, повернулся к младшему лейтенанту, – у вас есть какая-нибудь причина пересмотреть свою стратегию?

– Я совершенно уверен в своем решении. – Фолуорт покраснел. – Лейтенант, как обычно, слишком все драматизирует. Наши спины защищены на тот случай, если окажется, что корабль неприятельский, – а в этом я очень сомневаюсь! Он не похож ни на французский, ни на испанский, и определенно это не одна из морских развалюх, которые, как правило, предпочитают местные банды. И какой командир в здравом уме станет завязывать бой с другим кораблем, когда надвигается шторм? Несчастный ублюдок, вероятно, под всеми парусами бежит от непогоды, так же как и мы.

– Разумный довод, – кивнул Дженнингс и вопросительно посмотрел на Баллантайна. – И я должен с ним согласиться. Господи, мы же всего в дневном переходе от пролива! Никто не осмелится атаковать американский корабль так близко к базе.

– Флаг! – закричал моряк с наблюдательного пункта. – Они поднимают флаг, сэр!

– А-а, теперь-то мы все узнаем. – Закинув голову, Дженнингс посмотрел наверх.

– Звездно-полосатый, сэр!

Дженнингс выхватил подзорную трубу из руки Баллантайна и перегнулся через поручень, как будто такая поза могла помочь ему лучше видеть, а Фолуорт, встретившись со взглядом Адриана, насмешливо скривил губы.

– Все это чепуха, лейтенант. Как я сказал, соотечественник ищет компании, чтобы благополучно переждать шторм.

– Он ответил на наш код? – настойчиво спросил Адриан.

– Четверг – это пятерка и шестерка, – задумчиво протянул Дженнингс. – Сплошной красный и красный на белом треугольнике. Ответ должен быть... Ха! Вот и флажки: сплошной белый, белый на красном. Это правильно, мистер Беддоуз?

– Да, сэр, – ответил старшина, сверившись с книгой кодов. – Сплошной белый, белый на красном. Он один из наших.

– Хорошо. – Дженнингс опустил трубу и на прохладном утреннем воздухе потер рука об руку. – Тогда у него, вероятно, есть сведения о том, как идет эта проклятая война. И свежее мясо. Вчера, когда началась паника, какой-то сумасшедший приказал выбросить за борт всех животных, и вечером мне пришлось довольствоваться солониной. Итак, мистер Баллантайн, вам нечего сказать? Вы все еще хотите сделать предупреждающий выстрел по его носу?

Баллантайн смотрел на поверхность воды. Чужой корабль двигался со скоростью, вдвое большей, чем у «Орла», и было незаметно, чтобы на нем убирали паруса, несмотря на то что он находился опасно близко к берегу; и кроме того, он уже входил в зону действия любого тяжелого вооружения, которое могло быть у него на борту.

– Мне это не нравится, – громко протянул Адриан, не обращая внимания на насмешливый тон Дженнингса. – Почему они так долго ждали, прежде чем дать себя опознать? И почему не убирают паруса?

– Почему вы не можете поверить тому, что видят ваши глаза? – возразил Фолуорт. – Он американец.

– Он идет под американским флагом, – поправил его Адриан. – Это один из самых старых трюков на море – особенно в этих водах.

– Но он правильно отвечает на наши коды, – с некоторым раздражением перебил его Дженнингс.

Баллантайн воздержался от замечания по поводу так называемых секретных кодов и обратился к Беддоузу:

– Подготовьте палубы к военным действиям и вызовите на мостик начальников орудийных команд.

– Да, сэр.

– Отставить! – Дженнингс отошел от поручня. – Как вы смеете отменять мои приказы?! Вы больше не имеете права командовать, и офицеры не обязаны вам подчиняться...

– По левому борту! – раздался сверху встревоженный голос. – Он ложится на параллельный курд... Там... там люди у орудий, сэр! Бойницы открываются... Они выдвигают...

Остальные слова утонули в ужасе, когда незнакомец представил ошеломленным наблюдателям на «Орле» батарею на своем правом борту. Без всякой предварительной подготовки пушки извергли клубы белого дыма и яркие языки оранжевого пламени. Потребовалось лишь несколько секунд, чтобы ядра преодолели расстояние в милю и долетели до цели. Рядом с «Орлом» поднялись столбы белой воды, снаряды, разорвав парус и оснастку, с силой врезались в палубы и поручни, и люди в панике бросились врассыпную от взлетевших в воздух горящих обломков.

Баллантайна бросило на ограждение палубы, и он сильно ударился грудью. Рядом с ним Беддоуз поднял окровавленную культю, оставшуюся от правой руки, и закричал от боли. Сдернув косынку с шеи старшины, Адриан перетянул ею культю и поспешил туда, где капитан и Фолуорт лежали распростертыми у зияющей дыры в ограждении. У Дженнингса одна сторона лица была ободрана зацепившим его обломком, у Фолуорта на бедре зияла глубокая рана, но оба были скорее ошеломлены, чем страдали от боли.

Крикнув, чтобы прислали помощь, Адриан отправился на поиски Данби, старшего артиллерийского офицера. Второй орудийный залп оказался беспощадно точным: куски настилов и переборок взлетели в воздух и дождем посыпались на незащищенные головы военных моряков и матросов. Тросы со звоном лопнули от ударов цепей и досок, паруса обвисли, и судно сильно накренилось под ожесточенным обстрелом.

– Рулевой! – Адриан бросился на корму, краем глаза заметив моряков, со всех ног бегущих заряжать орудия «Орла», и еще одного моряка, спокойно готовящегося к атаке. – Рулевой, быстро лево руля! Все мачтовые матросы – наверх! Я требую, чтобы поставили все, какие только возможно, паруса! Подвиньте орудия! Живей! Шевелитесь! Шевелитесь!

Его выкрики потонули в грохоте еще одного бортового залпа, и, направляясь к мостику, Баллантайн заметил, как двух членов команды разорвало на куски. Видя, что «Орел» начал подчиняться его приказу, он направил подзорную трубу на неприятельский корабль. Бурное море мешало «Орлу» сохранять нужный курс и выполнять какие-либо быстрые, обманные движения, но корабль не упрямился и постарался сделать все как надо. С громким глухим рокотом нос корабля вместе с передним бимсом поднялся к небу, и фрегат на долю секунды завис на гребне волны. Затем он развернулся, накренившись до опасного предела, и мелкие брызги фонтаном взлетели над поручнями. Налетевший ветер наполнил паруса и бросил корабль вперед во впадину, море поднялось стеной и обрушило каскад пенящейся воды на нижние палубы, но «Орел» выпрямился и устойчиво встретил следующую волну.

Баллантайн надеялся получить так необходимую передышку, но вдруг с изумлением увидел, что рейдер свернул топсель и скользит к ближайшей мертвой точке на воде. Нападающий корабль, быстро изменив галс, занял позицию параллельно корме «Орла», и Адриан беспомощно смотрел – следует сказать, с благоговением отнесясь к смелому маневру, – как он подошел на расстояние окрика, и тогда паруса «Орла» поймали ветер и довольно долго полоскались, чтобы выровнять судно после нескольких пушечных залпов, нанесших удар по его незащищенной корме. Носовой бак был полностью снесен; мостик исчез, превратившись в фонтан окровавленных щепок; от разорвавшихся на палубе один за другим снарядов рангоуты были вырваны из креплений, несущие лини и паруса разорваны, люди нашли свою жестокую смерть – за бортом на неистово извивающемся тросе раскачивался мертвый боцман. Штурвал повернулся под злобными ударами ветра и моря, и «Орел» снова оказался перед ненасытными пушками рейдера.

Враждебный корабль теперь был на расстоянии пистолетного выстрела – сорока ярдов, – и его орудия, не скупясь, поливали смертоносным потоком крупной и мелкой картечи мачты и оснастку «Орла», Когда ветер разогнал дым, стало видно, что повсюду валяются куски мертвых тел. Палубы были скользкими от крови, и даже лица закаленных ветеранов побледнели от открывшейся им картины кровавого побоища.

Баллантайна охватило бешенство. Ослепленный яростью, пренебрегая опасностью, он бросился к одной из девятифунтовых пушек по левому борту и нечеловеческим усилием без посторонней помощи направил орудие на приближающегося врага. Зарядив пушку двойным зарядом, он выстрелил, а потом снова и снова заряжал и стрелял, пока его руки не покрылись волдырями. Зловонный дым и запах крови наполняли его ноздри; волны раскаленного воздуха окутывали его после каждого выстрела, обжигали глаза, щипали горло, но он думал только о рейдере и талантливом тактике, стоявшем на его мостике. Корабль был уже достаточно близко, и Адриан мог рассмотреть палубу, полуобнаженных канониров, стреляющих хладнокровно, непрерывно, словно выбирая время каждого залпа в соответствии с качкой корабля, так что несколько очередей были разрушительными, а другие безвредно расплескивали море.

Тяжело вздохнув, Адриан обругал Фолуорта так, как никогда прежде не ругал ни одного живущего на земле человека, благодаря ему они оказались запертыми у берега, не имея пространства, чтобы изменить направление движения и спастись от неминуемой гибели. Но в какой-то момент Адриан почувствовал некоторое облегчение оттого, что из-за близости к земле враг в равной степени скован, его корабль не может осуществить маневр между «Орлом» и берегом и будет вынужден изменить галс в условиях приближающегося шторма, чтобы сделать второй заход.

Бандит словно прочел мысли Баллантайна, и поблескивающий нос отклонился в сторону, уйдя с эффективного угла атаки. Адриан с досадой отметил, что корабль почти не поцарапан, и лишь несколько парусов сняты для замены, и ни одна из его пушек, очевидно, не была разбита. А когда Адриан увидел, что черный цвет корпуса действительно хитро маскировал второй ряд орудий по левому борту, у него вырвалось грубое ругательство. Его прежняя поспешная оценка батареи в восемнадцать орудий теперь возросла до тридцати восьми, а возможно, их было еще больше, И судя по повреждениям, причиненным корпусу «Орла», в основном это были гаубицы – низкие тяжелые отвратительные чудовища, которые могли разнести корпус толщиной три фута словно гнилушку.

Внезапно вместо звездно-полосатого флага взвились другие – над вежливым предложением сдаться гордо реял вымпел с алым львом на черном поле.

У Баллантайна пересохло во рту и от лица отхлынула кровь. Он отошел от дымящейся бортовой пушки и, пошатываясь, побрел к корме мимо нескольких канониров с пепельно-серыми лицами, безмолвно смотревших на него в ожидании поддержки. Американский военно-морской корабль никогда еще не сдавался берберским пиратам, тем более так унизительно.

В неожиданно наступившем затишье были слышны только крики и стоны раненых на «Орле», плеск волн, ударяющихся о продырявленный корпус, и треск опасно покачивающейся стеньги. По всей главной палубе шипел и трещал огонь. Люди обменивались проклятиями и непристойными ругательствами. Повсюду были тела – повисшие на рангоутах, скорчившиеся у пушек и мачт, распростертые в крови на блестящих настилах.

– Что, черт побери, происходит? – прокаркал хриплый голос с юта. Дженнингс поднялся туда при поддержке Фолуорта. – Почему нас атаковали без предупреждения? Кто командует тем кораблем?

Баллантайн, ошеломленный разорением, оглядывался вокруг и был не в состоянии дать немедленный ответ.

– Беддоуз! – крикнул Дженнингс. – Где вы, негодяй? Кто может опознать эти флаги?

– Я не знаю, кто командует, – процедил Баллантайн, – но эти флаги принадлежат Фарроу.

– Фарроу? Дункану Фарроу? Это невозможно!

– Но это так! – со страхом подтвердил Фолуорт. – Мы были уверены, что оба корабля Фарроу захвачены. Нас направили на Змеиный остров именно потому, что оба корабля были захвачены!

– Очевидно, один они упустили. – Адриан дрожащей рукой вытер лоб, и на ней остался скользкий след крови. Его рубашка была пропитана потом и забрызгана кровью; от него воняло кордитом и порохом, и незнакомый, едкий вкус поражения горечью поднимался в горле.

– Вы же не думаете, что кораблем командует сам Фарроу? – выдохнул Фолуорт. – Его...

– Его повесили, – хмыкнул Адриан, – а «Дикий гусь» уничтожили. Тогда скажите мне, лейтенант, что за дьявол сейчас там?

– Мы должны спустить флаг, – задохнувшись, заявил Дженнингс. – Не вижу другого пути выйти из этого неприятного положения. У нас нет иного выбора, как только сдаться и уповать на милосердие.

– Сдаться? – Баллантайн с остервенением вытер кровь, стекавшую ему на глаза. – Неужели вы говорите это серьезно?!

– Уверяю вас, сэр, я абсолютно серьезен. – Дженнингс покраснел. – Половина наших орудий вышла из строя; люди погибают один за другим. Мы не вынесем еще одной атаки, лейтенант!

– Это не означает, что мы сдались! – возмутился Адриан, пораженный таким безразличием Дженнингса к гордому «Орлу» и его команде, не говоря уже о флаге, под которым он ходит. Американский военный корабль никогда не сдавался корсару! – Мы можем сделать обманный маневр и убежать, воспользовавшись плохой погодой. – Баллантайн ткнул пальцем в сторону приближающегося шквала, стараясь обуздать свой нрав и справиться с гневом. – Фарроу – или кто бы там ни был – этого не ожидает. Черт, никто не будет ожидать этого в бушующем море, и если бы мы добрались до завесы дождя прежде, чем они поймут, что происходит, мы смогли бы просто улизнуть от них.

– И при этом погубить себя! – взвизгнул Дженнингс. – Корабль неуправляем, у него нет скорости. Мы перевернемся, не пройдя и половины дистанции!

– Нет – если мы двинемся немедленно, пока он успешно делает разворот! Если же будем стоять и ждать, то все погибнем. У людей есть воля и мужество, но я согласен: едва ли мы выдержим еще одну атаку.

– Именно поэтому мы и должны капитулировать, – настаивал Дженнингс. – Немедленно! Пока еще не слишком поздно!

– Мы не сдадимся, жалкий трус! – Сжав кулаки, Адриан шагнул к Дженнингсу.

– Я дал вам строгий приказ! – завизжал Дженнингс. – Приказываю вам спустить флаг!

По лицу Адриана было видно, как в нем борются злость и отвращение, а косточки пальцев побелели от желания нанести удар в это жирное тело.

– Мы не сдадимся! – повторил Баллантайн, и в его глазах вспыхнул гнев. – Мы все до последнего человека будем сопротивляться и, если нужно, умрем, но, клянусь, не сдадимся!

– Это мятеж! – задохнулся Дженнингс. – Мятеж, за который вы ответите!

– Пусть так, – огрызнулся Адриан и повернулся лицом к собравшейся команде. – Вы со мной, ребята? Мы спускаем флаг, или покажем этим проклятым пиратам, как надо сражаться?

В окружающем кольце офицеров и матросов поднялся оглушительный шум одобрения; в воздухе зазвенели крики «Сражаться! Сражаться! Сражаться!», эхом повторенные людьми на самых верхних реях.

– Нет! Я приказываю вам спустить флаг! – кричал Дженнингс. – Я вам приказываю! Приказываю!

Но никто не обращал на него внимания. Все пришло в движение, люди выкатывали пушки на новые позиции, подносили дополнительные боеприпасы, помогали убрать с палуб раненых.

Дженнингс рванулся к кинжалу, который стоявший рядом матрос небрежно держал в руках, но Баллантайн вовремя заметил это движение и нанес кулаком сильный и точный удар ему в челюсть. Голова Дженнингса откинулась назад, его тело прижалось к основанию мачты, а затем обмякло, как китовый пузырь, и рухнуло на дубовый настил.

Взгляд стальных глаз Адриана оторвался от Дженнингса и остановился на растерянном лице Фолуорта.

– Итак, сэр, вы жаждали славы – она в ваших руках. Займите место у штурвала и следите за моими сигналами. И если вы перепутаете хотя бы один из них, то, клянусь...

Фолуорт покачал головой и попятился к огромному рулевому колесу, а Адриан, круто развернувшись, пошел по палубе среди дымящихся обломков. Стянув с себя рубашку, он оторвал от подола полоску ткани и использовал ее как повязку, чтобы остановить кровь, струившуюся из пореза над глазом. Он пересек ют и остановился у одной из больших длинноствольных пушек, заваленной сломанными балками и оборванными тросами. Орудийная команда обменялась быстрыми тревожными взглядами, но, услышав его голос, уверенно отдающий приказы, моряки приободрились и вместе с Адрианом начали быстро освобождать пушку.

С тем же великолепным искусством судовождения, которое «Дикий гусь» продемонстрировал, загоняя свою добычу к берегу, он предпринял еще одну попытку разгромить «Орел». А на борту «Орла» в этот момент выкатили и зарядили пушку. В тишине, наполнившей палубы, шипение горящих запалов, которые держали наготове, казалось особенно громким. Баллантайн почувствовал, как людей вокруг него охватил страх, и сам ощущал его запах и вкус с каждым глотком воздуха, попадавшим в легкие. Как и многие другие, Адриан, не смущаясь, зашевелил губами в беззвучной молитве и положил руку на холодный твердый чугун, прося поддержки у огромного чудовища, которому предстояло решить, останется ли он в живых или умрет.

«Дикий гусь» стремительно надвигался на них. Чтобы привести корабль в боевую готовность, на нем уменьшили паруса, так что брам-стеньги скрылись из виду, и спустя мгновение из обоих рядов пушек вырвались языки оранжевого пламени и бурлящие, вздымающиеся облака едкого дыма. Сражение снова началось, и раскаленная картечь обрушилась на то, что еще оставалось неповрежденным на палубе «Орла». Снаряды, начиненные острым как бритва металлом, гвоздями и мушкетными пулями, разрываясь, одинаково легко разрезали мясо и кости, паруса и снасти. Над головами защитников трещали и ломались реи, когда меткие выстрелы попадали в них. Захлопали паруса, и остатки бизань-мачты упали в море, потянув за собой шлейф запутанных вантов. Стрелки на «Диком гусе» нацелили свои мушкеты на нескольких отважных наблюдателей, еще остававшихся на своих постах, и американские моряки начали падать один за другим с наводящей ужас методичностью. По палубам распространялся огонь, и не хватало бригад, чтобы справиться с ним. В раскрытый люк медленно опустился воспламенившийся обрывок паруса и лег на кучу обернутых фланелью и начиненных порохом снарядов. Взрыв поднял десять квадратных футов настила и разрушил три мощные тридцативосьми-фунтовые пушки на нижней оружейной палубе.

Два корабля сблизились до ста ярдов. К чести американцев нужно сказать, что на «Диком гусе» начали появляться признаки повреждений: паруса были испещрены дырами, а палуба скрылась под облаками дыма и разлетевшихся обломков. Но с расстояния пятьдесят ярдов гаубицы «Дикого гуся» снова повели сокрушительный огонь, и сорокадвух-фунтовые снаряды уничтожили скудную защиту «Орла». Пушка перевернулась, подмяв под себя почти всю команду, моряки с криками отступали назад со своих позиций и, не находя, где можно было бы укрыться от адского жара, крови и пламени, бросались вниз, в коридоры, уже переполненные ранеными, или наверх, где их с ликованием расстреливали кровожадные корсары.

Вода хлестала сквозь пробоины в корпусе, дым и пар заполнили вентиляционные трубы, коридоры, склады, каюты, и удушающий раскаленный дымный воздух просачивался в каждый закуток, в каждую трещину, где только могло укрыться живое существо.

Баллантайн продолжал безостановочно стрелять, почти ничего не видя сквозь дым, клубами вырывавшийся из ствола пушки после каждого выстрела. Он заряжал и стрелял, не выбирая цели для тяжелого орудия – «Дикий гусь» был так близко, что это была бы просто лишняя трата драгоценного времени. Но каждый выстрел неумолимо приближал корабль Фарроу и вместе с ним абордажные доски и крючья. Корсары уже в готовности выстроились вдоль поручней, а еще больше их было послано наверх, на реи, чтобы поливать палубу «Орла» огнем из мушкетов. Бурлящее море между двумя судами и порывистый ветер были менее страшны, чем все усиливавшийся орудийный огонь, предвестник неистовой схватки.

«Дикий гусь» дал заключительный залп вдоль корпуса «Орла», и Адриан почувствовал, как у него под ногами о нижнюю оружейную палубу с размаху ударился вражеский абордажный крюк. Тросы руля были перерублены, и «Орел», накренившись на бок, развернулся так, что его нос уткнулся в «Дикого гуся».

Баллантайн опустился на колени. Он был ослеплен дымом и болью, а его голова казалась слишком тяжелой, чтобы шея могла ее удержать. Почти без сознания он прополз несколько футов, пока не нашел прочную опору, к которой можно было бы прислониться. Смахнув с глаз кровь, он оглядел палубу в поисках источника непрекращающихся ударов о поручни и настилы «Орла».

– Приготовиться... к отражению абордажа! – прокричал Баллантайн и нащупал один из привязанных к мачте ганшпугов с острыми зубцами. Он не мог сказать, слышал ли кто-нибудь его приказ и остался ли кто-нибудь в живых после кровавой бойни. У него из ушей сочилась кровь от пушечной стрельбы; усталость и отвращение притупили все его чувства, кроме обиды, с какой он смотрел на людей, перебирающихся по доскам на его корабль. Долго подавляемые злость и ярость выплеснулись в леденящем кровь реве, с которым Адриан бросился навстречу приближающейся опасности. Рядом с ним оказался такой же непокорный, с широко раскрытыми глазами, израненный и окровавленный капеллан Джон Ноббс. Услышав призыв Адриана к оружию, он выхватил револьвер из рук мертвого моряка, над которым читал молитву, и решительно занял место рядом с лейтенантом. И эти непохожие друг на друга люди вдвоем повели остатки команды навстречу стене орущих корсаров.

Пуля, посланная из мушкета, задела шею капеллана, его движения замедлились, но он прицелился и, полностью разрядив револьвер, снес часть плеча своего противника. Отбросив дымящееся оружие, он схватил палаш корсара и разделался с еще двумя атакующими до того, как прогремело несколько выстрелов и он, обливаясь кровью, упал на палубу.

Баллантайн прокладывал себе путь в плотной толпе, наклоняясь и увертываясь от лезвий кинжалов. Высокий черноволосый корсар крикнул, что сам остановит атаку Баллантайна, и неожиданно метнулся навстречу стремительно вращающемуся ганшпугу. Адриан слишком поздно заметил блеск залитой кровью стали и не успел избежать ее – лезвие зацепило его висок. Он непроизвольно шагнул назад и, споткнувшись о кучу обломков, провалился в люк – в люк, который оказался просто открытой черной дырой. Пролетев через пролом, Баллантайн тяжело упал на разбитую нижнюю палубу.

Секунду черноволосый корсар стоял и смотрел вниз на неуклюже лежащее тело. Не заметив признаков жизни, он вскинул косматую голову и с наводящим ужас победным криком устремился к бизань-мачте. Там, вскинув покрытые татуировкой руки, он саблей разрубил трос, удерживавший на верхушке мачты американский флаг.

Глава 11

Силой воли заглушив боль в истерзанном теле, Мэтью Рутгер медленно вернулся из беспамятства. Он вместе с другими ранеными членами команды – на первый взгляд их насчитывалось всего несколько десятков – лежал в кормовой части палубы под проливным дождем. Шторм, разыгравшийся в полную силу, заливал огонь, создавая огромные клубящиеся облака едкого пара; по дубовым настилам бежали розовые ручьи. Люди стонали, а те, кто был способен двигаться, оплакивали собственную неумелость, безуспешно пытаясь помочь другим, менее удачливым.

Мэтью приказал своему поврежденному телу двигаться и пополз между рядами раненых и через них. Некоторые уже были мертвы, лишившись жизни от потери крови; другие потеряли сознание, и их головы покоились на коленях товарищей, выглядевших не намного лучше. Большинство прижимали руки к ожогам и пулевым, резаным и колотым ранам, к сабельным разрезам и к распухшим, кровоточащим рубцам от ударов дубинками. Капитана Дженнингса нигде не было видно, а Адриана Мэтт не видел после их короткого разговора в каюте; он не помнил, как без посторонней помощи пробрался на палубу под проливным дождем. Последнее, что помнил Мэтью, – это как его ударили чем-то тяжелым и он услышал крик Кортни.

Став на колени, Мэтью выпрямился и увидел измученные, страдальческие лица. Он заметил двух мальчиков – помощников канониров, раненых и прижавшихся друг к другу в поисках тепла и утешения, но ни Кортни Фарроу, ни Малыша Дики нигде не было видно. Со сжавшимся от страха сердцем Мэтт продолжил поиски. Встав на ноги, он смахнул с глаз дождевые капли и, прищурившись, посмотрел сквозь туман и потоки дождя туда, где люди сгрудились под навесом, обеспечивавшим хоть какую-то защиту от стихии.

Безусловно, это были не все спасшиеся после сражения. Несомненно, должны быть еще люди, а не только эта жалкая кучка.

– О Господи! – воскликнул он и рванулся вперед, не замечая стонов рядом с собой. Он осторожно поднял друга из лужи грязной дождевой воды и мокрой золы. – Адриан! Адриан, ты меня слышишь? – Оторвав кусок от рубашки лейтенанта, он вытер кровь и грязь с лица Баллантайна. – Адриан? – На этот раз наградой ему был слабый стон. – Слава Богу, – прошептал Мэтью. Инстинкт медика взял верх, и доктор обследовал разрез на лбу Адриана, а потом осторожно проверил, нет ли у него переломов и внутренних повреждений. К тому времени как он закончил, в распухшем, залитом кровью глазу Адриана появилась узкая щелочка, и взгляд с трудом сконцентрировался на лице Мэтта, а затем медленно обвел палубу.

– Что... что произошло? – прозвучал хриплый шепот.

– Это только мое предположение, но, судя по твоему виду, я бы сказал, что ты пытался самостоятельно разделаться со всеми врагами. Подожди, не садись пока, дай своей голове возможность...

Оттолкнув заботливую руку, Адриан с усилием приподнялся на локтях, взглянул на промокших и страдающих людей, и даже под слоем грязи стало видно, как побледнело его лицо.

– Боже мой... Корабль... Он?..

– Не знаю, – ответил Мэтт. – Похоже, он еще держится. Мы не накренились, во всяком случае, не так уж сильно, насколько я могу судить, и они ничего не предпринимают, чтобы перенести раненых.

Не обращая внимания на боль, Адриан вытянул шею. «Орел» все еще был связан с вражеским кораблем дюжинами абордажных линей. Корсары, как муравьи, сновали взад-вперед по доскам, таская ящики, бочонки и боеприпасы из трюмов «Орла».

– Похоже, они хорошо знают свое дело, – угрюмо заметил Мэтью.

– Дженнингс?

– Я его не видел, – покачал головой Рутгер. – Кажется, они отделили раненых от остальных. Во всяком случае, я надеюсь, что есть остальные. Невозможно, чтобы это была вся команда. – Голос изменил ему, и потребовалось несколько секунд, чтобы Мэтью снова овладел собой. – Беддоуз умер. Миллер, Куп, Спенсер, Данби... Это лишь те, о ком мне сказали.

– Капеллан погиб, – тихо заговорил Адриан. – Фолуорт был ранен, но не очень тяжело. Дженнингс был жив и изрыгал проклятия, когда я в последний раз видел его.

– С кем мы сражались? И почему?

Тот же вопрос отразился на лицах всех, кто лежал неподалеку и мог слышать разговор, но Баллантайн не ответил. Его взгляд переместился к обломкам, на месте которых когда-то был кубрик, и уперся в фигуру, стоящую посреди них. Человек, как и корабль, которым он командовал, вышел из сражения абсолютно невредимым. Сухощавый, черноволосый, ростом шесть футов корсар смотрел вниз на перемещения своей команды, и в его глазах горел такой же огонь, как тот, что недавно бушевал вокруг него. Сверху по пояс мужчина был голым, его грудь пересекали лишь сдвоенные кожаные ремни, на каждом из которых висело по три револьвера, а на широком ремне вокруг талии красовались набор кинжалов и пара длинных стальных абордажных сабель. Не было сомнений, что он капитан: на его окрики немедленно следовали ответы; из всех точек корабля к нему стекался поток посыльных, сообщавших об успехах и ждавших дальнейших распоряжений.

– Гаррет Шо, – пробормотал Адриан с благоговением и в то же время не веря своим глазам.

– Кто?

– Гаррет Шо. Старший капитан Дункана Фарроу и командир «Ястреба».

– Но... Ведь считалось, что его взяли в плен вместе с Фарроу, разве не так? – Мэтью повернулся и посмотрел на пирата, который, судя по всему, был в полном здравии. – Почему ты уверен, что это он?

– Татуировки, – ответил Адриан, и Мэтт взглянул на мускулистые руки корсара, от локтя до кисти украшенные извивающимися шипящими змеями, выглядевшими столь натурально, что казалось, они ползут. – У Эверара Фарроу был кабан, у Дункана – пара скрещенных мечей, а у Гаррета Шо – змеи. Из-за них в определенных кругах его стали именовать Коброй.

– Боже правый, как он разыскал нас?

– Не сомневаюсь, его вел инстинкт убийцы, – мрачно усмехнулся Адриан.

– Что ты задумал? – воскликнул Мэтт, обнаружив, что лейтенант собирается встать на ноги. – Куда ты собрался?

– Я хочу поговорить с этим негодяем, – ответил Адриан.

– Ты сошел с ума? Он убьет тебя, как только увидит.

Адриан отбросил руки доктора и неуверенно поднялся, опираясь на остатки сломанного поручня. Его грудь тяжело поднялась, чтобы удержать наполнивший легкие воздух, и чернота снова окутала Адриана. Его движение было замечено почти мгновенно, и взгляд блестящих голубых глаз, который Адриан недавно видел вместе со стремительно несущимся на него кинжалом, впился в него, пригвоздив к месту.

Ухмыльнувшись, Шо отрывисто отдал короткий приказ, и через мгновение два дюжих корсара больно заломили Адриану руки за спину и толкнули его вперед.

– Значит, вы остались в живых, янки? – Шо был изумлен. – Ваш череп, так же как и мой, уже раз двенадцать мог разлететься вдребезги. – Он сложил на груди крепкие руки. – Судя по вашему виду, вы, наверное, офицер?

– Первый лейтенант Адриан Баллантайн, с военного корабля «Орел», принадлежащего Соединенным Штатам, – прохрипел Адриан.

Корсар некоторое время разглядывал его, а потом заявил:

– Я слышал о вас. И о вашем корабле. Меня предупредили, что вам нельзя давать ни малейшего преимущества, и, разумеется, не может быть и речи о каком-либо учтивом вызове. И все же... – он снова помолчал, и вдруг белые зубы обнажились в улыбке, – я вовсе не ожидал от вас содействия.

Он имел в виду губительное изменение курса, из-за которого «Орла» приливом отнесло к земле, и, что еще более унизительно, полную неподготовленность американцев к сражению.

– Мой корабль... – начал Адриан, молча проглотив насмешку.

– Великолепное судно. Очень жаль, что нам пришлось проделать в нем столько дыр. Вам следовало лечь в дрейф, когда «Ястреб» в первый раз предложил это.

– «Ястреб»? Но я полагал... – прищурившись, сквозь пелену дождя взглянул на высокую грот-мачту и вымпел с разъяренным красным львом.

– Вы приняли нас за «Дикого гуся»? Да, мы идем под его флагом. – В голосе Гаррета Шо появилась угроза. – И мы будем продолжать ходить под ним, пока не отомстим за смерть наших товарищей.

– Фарроу? – выдохнул Баллантайн, стараясь не потерять сознания, когда волна головокружения заставила его покачнуться.

– Он попал в ловушку, от которой пованивало вероломством янки – вероломством, в масштабы которого мы не верили, пока не оказались на Змеином острове.

Шо устремил взгляд мимо плеча Адриана, туда, где из разбитого люка «Орла» выводили на палубу цепочку оспобежденных пленников. Несмотря на град ударов, которые заключенные получили, пока были заперты внизу во время сражения, на изможденных лицах светились улыбки. Люди смеялись и выкрикивали приветствия своим товарищам-корсарам, которые ожидали их на палубе «Ястреба» с полными кружками рома и кусками свежего мяса и сыра.

– Мне трудно пришлось, когда я убеждал своих канониров не стрелять по корпусу вашего игрушечного кораблика, чтобы не сжечь его, – равнодушно сообщил Шо. – Я сказал им, что будет намного приятнее видеть, как он, словно собачонка на привязи, придет в арабский порт, будет продан паше Караманли и выставлен напоказ как трофей. Вы и ваши люди будете хорошо смотреться в цепях и набедренных повязках, мистер первый лейтенант Проклятый Баллантайн.

– Мы никогда не будем рабами! – огрызнулся Адриан. – В этом можете быть уверены.

– Я ни в чем не уверен в этом мире, янки, – рассмеялся Шо, – кроме того, что все люди смертны. Поэтому мы постараемся оказать вам положенное гостеприимство.

– У нас есть раненые.

– Ваши раненые будут переправлены на борт «Ястреба». У нас есть цирюльник, который умеет обращаться с занозами и повязками, и когда он закончит с нашими парнями – если сможет долго оставаться трезвым, – тогда он займется вашими. А что касается остальных...

– Остальных? – Баллантайн с трудом перевел дыхание, громкий шум в ушах заглушал голоса вокруг. – Сколько их? Где они?

– У вас примерно полторы сотни тех, кто еще способен тащить веревку. Мы найдем им хорошее применение – они будут поддерживать на плаву этот неповоротливый корабль, пока мы не приведем его в порт.

Сто пятьдесят человек! Вместе с теми примерно тридцатью тяжело раненными – сто восемьдесят человек из двухсот семидесяти! У Адриана опустились плечи, к горлу подступила тошнота.

– А капитан? – тихо спросил он. – Где капитан Дженнингс? Я требую, чтобы меня отвели к нему.

– Вы ничего не можете требовать, янки.

Внезапно дождь, падавший на лицо Адриана, показался ему горячим и липким. Адриан вздрогнул и почувствовал, как чьи-то руки крепче сжали его локти.

– Дэви! – громко крикнул корсар.

– Да! – последовал ответ откуда-то сверху. – Иду! Через мгновение один из корсаров Шо перепрыгнул через кучу мусора и, подойдя легким шагом к капитану, остановился. Он был невысок, широкоплеч, с устрашающей внешностью; его кудрявая каштановая борода была отделена от рыжеватых вьющихся волос только бриллиантами глубоко посаженных голубых глаз. До шести футов ему не хватало целых одиннадцати дюймов, но то, что он проигрывал в росте, восполнялось внушительной мускулатурой.

– Незачем было кричать, я стоял прямо позади вас.

– Дэви, буксировочные лини закреплены? – не обращая внимания на дерзость, спросил Шо.

– Да, закреплены, и он готов как нельзя лучше. Мы перенесли к нему на борт дополнительные помпы, но паразит, кажется, заглатывает воду быстрее, чем мы можем ее откачать. Сомневаюсь, выдержит ли он переход.

– Выдержит. Лейтенант здесь любезно предложил задницы своей команды, чтобы заткнуть дыры.

– Лейтенант ничего подобного не предлагал, – огрызнулся Баллантайн.

– Так предложит, – злобно улыбнулся Шо.

Он сделал знак Дэви Донну, который, ухмыльнувшись, спрыгнул на нижнюю палубу, подошел к первому попавшемуся ему на глаза американскому пленному и рывком поставил раненого на ноги, как будто это был мешок с зерном. Толчок в спину между лопаток заставил мужчину, спотыкаясь, направиться к трапу. Стоя наверху и не сводя глаз с лица Баллантайна, Шо неторопливо вытащил из кобуры один из своих револьверов и, не прицеливаясь, выстрелил.

Адриан бросился вперед в тот момент, когда понял намерение корсара, но опоздал. Моряка выстрелом отбросило назад, и он с ужасом и неверием смотрел, как спереди на его рубашке расплывается большое темно-красное пятно; в оставшиеся несколько секунд жизни он успел поднять к лейтенанту недоуменный взгляд. Адриан не успел сделать и полшага, как его остановил сокрушительный, словно это была кувалда, удар в живот, нанесенный одним из охранников, от которых он попытался вырваться.

Шо убрал пистолет в кобуру и хладнокровно наблюдал за тем, как Баллантайн старался не упасть на палубу.

– Дэви, переправьте раненых янки на «Ястреб». Разместите их на виду у здоровых козлов, которых мы оставим здесь, и при первом же проявлении упрямства сбрасывайте самого слабого за борт. После каждого приказа, которому эти собаки не захотят подчиниться, сбрасывайте следующего.

– Мерзавец, – злобно прошептал Адриан, прижав руки к животу и стараясь преодолеть боль. – Вам это доставляет огромное наслаждение, да?

– Видеть американский корабль пресмыкающимся у моих ног? А кто бы отказался от такого?

– Единственное, что я хочу знать, – Адриан с трудом выпрямился, – это как вам удалось спастись, когда поймали Фарроу?

– Для дополнительного стимула, – медленно произнес Шо, – мы проследим, чтобы ваша жизнь была первой платой. Ваши люди, кажется, восхищаются вами. Половина янки, которых мы захватили, остались в живых лишь потому, что безрассудно исполняли смелые приказы, которые вы отдавали. Посмотрим, будут ли они также усердно работать на вас теперь.

Тошнота в желудке Баллантайна стала нестерпимой, ее горький вкус поднялся до самого горла. Адриан мечтал, чтобы у него хватило сил броситься на Шо и голыми руками вырвать бесчеловечное сердце пирата.

Шо прочел это желание в глазах лейтенанта и расхохотался.

– Проклятие! Дэви, убери этого негодяя с моих глаз, пока я не поддался соблазну прикончить его на месте. Подбери для него хорошенькую пару браслетов и проследи, чтобы ему предоставили лучшее место на вантах.

Дэви Данн кивнул двум мужчинам, державшим Баллантайна, и они грубо поволокли его к одному из настилов, которые были переброшены с «Ястреба» на «Орел». Краем глаза Адриан увидел, что Мэтью, пробравшись вдоль раненых, которые молча стояли и наблюдали за происходящим, собрался выкрикнуть свое требование капитану Шо, но два мощных пирата толкнули доктора так, что он покатился по палубе.

Адриан зарычал и, рывком освободившись из рук охранников, резко развернулся и нанес удар в испуганное лицо одного из них. Второй охранник потянулся к плечам Адриана, но его руки скользнули по мокрой рубашке, и он, потеряв равновесие, полетел головой вниз в бурлящий водоворот между двумя кораблями.

Адриана по инерции развернуло, и он оказался перед Дэви Данном, представлявшим собой главную опасность. Хотя пират с перекошенным лицом был не выше подмышки Баллантайна, кремневый мушкет, который он нацелил в его сердце, делал его значительно выше ростом.

– Ваша жизнь не стоит и крошки мушиного помета, если хотите знать, янки, – равнодушно пробурчал он. – Но это вам дорого обойдется.

Горящие глаза Адриана оценивали возможные варианты, но выхода не было. Донн стоял на расстоянии четырех шагов, и Адриан понимал, что погибнет, не успев сделать и шагу.

Косматая голова слегка шевельнулась, угол рта разочарованно опустился, Донн набрал полный рот воздуха и выпустил его сквозь зубы.

– Знаете, я бы с удовольствием скормил вас акулам и покончил со всем этим. А теперь вперед! И если я увижу, что вы не так пошевелили пальцем, вы целый месяц будете мочиться кровью.

Адриан, пошатываясь, пошел по доске, а когда оказался на борту «Ястреба», три корсара схватили его, связали и грубо толкнули на корму. Из раны у него над глазом текла кровь и, смешиваясь с дождем, окрашивала промокшую рубашку в розовый цвет. На запястья ему надели холодные железные наручники и, подтащив к линю, заставили поднять обе руки, чтобы прикрепить цепь к тросу.

Его место на вантах обеспечивало ему беспрепятственный обзор всего «Орла». Ужас от развернувшейся перед ним страшной картины немного рассеялся, когда Баллантайн увидел сгрудившихся на корме измученных моряков, оставшихся в живых. В отличие от раненых у них на лицах еще сохранилось вызывающее выражение. Сержант Раунтри вскочил на ноги, увидев, как обошлись с их лейтенантом. Одна сторона его встревоженного молодого лица была черной от синяков, синяя куртка с белыми поперечными полосками была разорвана и испачкана кровью, но он, похоже, не получил ни одного ранения. Фолуорт ни жив ни мертв стоял у ограждения палубы с бледным от страха лицом, и, казалось, каждый взмах ресниц он делал с таким расчетом, чтобы сохранить силы. Рядом с сержантом Раунтри возвышался Ангус Макдональд, доблестный морской капрал, его лицо было таким же мрачным, а руки предусмотрительно удерживали молодого матроса от совершения глупого поступка.

Лотус, Крук, Прескотт... Беглый затуманенный взгляд Адриана отметил трех двадцатилетних гардемаринов, но капитана не было...

Лодыжки Адриана привязали к тросу, на запястьях туго закрепили цепи; он собрал все силы, чтобы не закричать от боли, и слушал, как корсары презрительно фыркали и смеялись над ним, предоставляя его порывистому ветру и дождю. Шум в его ушах стал громче и заглушил гул и свист, раздававшиеся на борту обоих кораблей. Адриан закрыл глаза при виде своих людей, которых погнали на работы, и стиснул зубы, сдерживая непреодолимое желание закричать от отчаяния и боли.

С палубы «Орла» Гаррет Шо задумчиво смотрел на прикованного к тросу лейтенанта. Он понимал – перед ним опасный противник. Даже сейчас в серых глазах этого человека, ослабевшего от ранений и сломленного поражением, горело непоколебимое обещание отомстить. Баллантайн был умен и не боялся смерти. Это самое опасное сочетание качеств – сочетание, к которому Шо за многие годы научился относиться с уважением. Как только лейтенант почувствует себя бесполезным, так сразу и закончится его несчастная жизнь.

Шо наблюдал за Дэви Данном, возвращавшимся по доскам на «Орел». Донн был человеком Фарроу, его лучшим другом, его главным командором. На него можно было положиться в том, что американский фрегат будет снова пригоден для плавания и его команда отлично сработается. И Донн считал бы самой лучшей наградой – лучшей, чем любая часть добычи, захваченной на «Орле», – получить в свое личное распоряжение золотоволосого лейтенанта, чтобы можно было дать выход гневу и досаде.

Шо переключил внимание на раненых американцев, которых били, заставляя подняться на ноги. Более крепкие помогали слабым и потерявшим конечности переправиться на «Ястреб». Большинству тяжело раненных оставалось жить не более двух дней, у Шо не было ни лекарств, ни желания заботиться об этих людях. Остальные выживут, если найдут в себе силы и желание для этого.

Отдав последние распоряжения, Шо тоже вернулся на «Ястреб» и довольно долго оставался на палубе, чтобы убедиться, что ремонт его корабля успешно продвигается. Нельзя было тратить время на замену парусов и восстановление поврежденных рангоутов и рей. По мнению Шо, корабли уже были очень близко к гибралтарским морским путям – слишком близко, и это был самый лучший довод, который мог привести Шо. По всем признакам шквал мог снова налететь, но, если все сложится удачно, они смогут уйти отсюда уже через несколько часов и к наступлению ночи спрячутся в безопасной бухте, где можно будет заняться основательным ремонтом.

«Стыдно, что я так поздно принял решение попытаться спасти корабль янки во время сражения, – подумал он, спускаясь в кормовой люк. – Будь в нем дыр на несколько дюжин меньше, за него можно было бы получить у паши большую цену. Но кто мог подумать, что янки так плохо подготовлены?» Из того, что Шо слышал о Проклятом Баллантайне, он сделал вывод, что этот человек так же коварен и хитер в битве, как... как сам Шо, ей-богу!

Шо усмехнулся, открывая дверь своей каюты, которая была меньше, чем каюта его противника на «Орле», но более экстравагантно обставленная добычей с богатых торговых судов. Так как ни у Гаррета Шо, ни у Дункана Фарроу не было привычки освобождать каюту на время сражения, как это делали британские капитаны, после боя ее приходилось обставлять заново, и сейчас Гаррет мрачно смотрел на беспорядок и хаос. Обломки дуба, красного и тикового дерева были разбросаны среди блестящей золотой посуды и украшенных драгоценными камнями кубков. Американский снаряд, взорвавшийся за стеной, разбил один из иллюминаторов и превратил сервант, отделанный витиеватой резьбой, в кучу дров.

Еще не успев отпустить сердитое проклятие в адрес янки, Шо уловил легкое движение в одном из затемненных углов. Он заметил, как там мелькнуло что-то красное, уловил блеск бедер и плеч теплого оливкового цвета, и в следующее мгновение его чуть не задушили ласки рыдающей, безумно благодарной Миранды Гоулд.

– О, Гаррет, – плакала она, – Гаррет, это было так ужасно! Так... так...

Некоторое время темные синие глаза Шо подозрительно смотрели на нее, а затем у него на лице появилась распутная улыбка. Никто не упустил бы такой лакомый кусочек, и он, взяв Миранду одной рукой за подбородок, а другой под округлые ягодицы, притянул ее к себе, и его рот потребовал более сладострастного изъявления благодарности.

Миранда застыла, но лишь на секунду, а затем с приглушенным рыданием вскинула руки и, не обращая внимания на боль, причиняемую его кожаными ремнями и оружием, обняла его за плечи, чтобы показать, насколько она благодарна ему.

– Ах, Миранда, Золотая Миранда, – весело засмеялся Шо, отпустив ее после поцелуя, – ты одна из всех, кто в любой ситуации останется в живых.

Низко вырезанная блузка позволяла увидеть, как грудь Миранды тяжело поднялась, а затем девушка грубо выругалась:

– Будьте вы прокляты, Гаррет Шо, беспутная душа! Неужели нет другого способа встретить того, кто целую неделю испытывал адские муки в руках толстопузого слюнявого павлина? Мне пришлось терпеть всевозможные оскорбления и...

– Если бы существовал мужчина, которого ты не смогла бы приручить, Миранда, я бы лично произвел его в святые. – Закинув лохматую голову, Гаррет расхохотался во весь голос. – теперь, смелая девчонка, я так хорошо тебя приласкаю, что ты целую неделю не сможешь ходить прямо.

Миранда пискнула в притворном страхе, когда огромные ручищи Шо сдернули с ее груди тонкую ткань. Символическое сопротивление окончилось вздохом, и он, с рычанием нагнув голову, уткнулся лицом в ложбинку между ее грудей. Обхватив руками его голые плечи, Миранда прижалась бедрами к его бедрам, и ответ Шо был таким нетерпеливым, таким бурным, что она едва обратила внимание на хрупкую фигурку, мелькнувшую в коридоре и остановившуюся на пороге каюты. Полуприкрытые янтарные глаза встретились с темно-изумрудными, и Миранда не смогла сдержать улыбки. Высунув кончик языка, она водила им по пухлой нижней губе, расслабившейся и трепетавшей от удовольствия, когда руки Гаррета начали шарить под темно-красной юбкой.

Вонзив ногти в крепкие мускулы, Миранда поспешила спрятаться за Гаррета, а в ответ на его недоуменный взгляд вытянула руку в сторону двери.

Револьвер, который Кортни выхватила из-за пояса, был нацелен на пару.

– Кортни! – удивился Гаррет. – Я думал, вы пошли вниз!

– Так и было.

– Зачем вам револьвер? – Шо выдавил из себя улыбку. – Мы здесь все друзья.

– Я подумала, он может пригодиться, чтобы привлечь ваше внимание.

– Так и есть. – Взгляд синих глаз скользнул по блестящему металлическому стволу к побелевшим от напряжения пальцам. Гаррет медленно двинулся вперед и остановился только тогда, когда холодный металл уперся ему в грудь. Подняв руку, он просунул палец между замком и бойком зажигания, чтобы предотвратить случайный выстрел, и осторожно забрал оружие из руки Кортни. – Все мое внимание обращено исключительно на вас, – тихо произнес он.

– Я хочу знать все о своем отце. – Взгляд Кортни немного смягчился. – Я хочу знать, что с ним произошло.

– Он был моим другом, Корт. – Улыбка исчезла с лица Гаррета, и он посмотрел на револьвер, который держал в руке. – Мы были почти как братья. Мы трое: Эверар, Дункан и я. Их потеря так же глубоко ранила меня, как и вас.

– Расскажите.

– Нас выдали американцам, – напрямик ответил он и поднял голову. – За обещание золота мы были проданы вместе с «Диким гусем» и «Ястребом».

– Проданы? Кем?

– Когда я это выясню, детка... – в синих глазах вспыхнул дьявольский огонь, – у этого негодяя будет жестокая смерть. Фарроу был хорошим человеком, хорошим командиром. Он всегда со всеми обращался справедливо. Я не успокоюсь, пока не узнаю, кто из его людей оказался иудой.

– Значит, это правда, – прошептала Кортни. – из людей Дункана предал его...

– Да, и не в первый раз, могу ручаться. Я бы сказал, что в последние несколько месяцев было слишком много несчастных случаев, слишком много провалов, слишком много... случайных стечений обстоятельств. Кто-то предавал нас, детка, чуть ли не на каждом повороте. И на этот раз ему тоже почти удалось подставить нас всех.

У Кортни заныло сердце. Она отказалась поверить Баллантайну, когда он намекнул на предателя. Она не захотела поверить Сигрему, когда он предупредил ее о том же. Теперь Гаррет хочет, чтобы она поверила ему, и она понимала, что он сам едва ли поверил бы кому-то, если бы это было ложью.

– Что же случилось? – тихо спросила она. Гаррет вздохнул и принялся расстегивать ремни.

– Мы должны были встретиться с конвоем Караманли в небольшом заливе возле Мокнины. Когда мы прибыли, берег внезапно усыпали золотые галуны и мушкеты, а устье залива заблокировали три канонерские лодки. Дункан и я, слепые пентюхи, сошли на берег и угодили прямо в ловушку. Нас держали отдельно от остальных и намеревались повесить, как только синеггузые закончат пить наш ром и похлопывать себя по спинам. Каким-то образом Дэви – храни, Господь, его грубую шкуру – с дюжиной смельчаков удалось убежать и спрятаться в кустах. Они дождались темноты и пробрались обратно в лагерь, чтобы вызволить нас. Мы собрали все оружие, какое могли, перерезали много глоток – и черных, и белых, – какие только попадали нам под ножи, и вплавь добрались до «Ястреба» и «Дикого гуся». Часовые были пьяны, но не настолько, чтобы не устроить нам небольшое сражение. Однако к тому времени, когда нам наконец удалось подняться на корабли, бухта кишела канонерками и солдатами. Мы обрубили якоря и двинулись к устью залива. Фарроу дал сигнал, что пойдет направо, а я должен был повести «Ястреб» налево, чтобы мы смогли поймать три канонерки под перекрестный огонь. – Замолчав, Шо посмотрел на свои руки, внезапно задрожавшие от злости, и сжал стальную пряжку ремня. – Будь я проклят, если не приказал как можно быстрее поднять все, какие только можно, паруса! Чертово подводное течение захватило нас, прежде чем мы успели взять лево на борт. Нос корабля широко развернулся, и, не успев этого осознать, мы сели задницей на песчаную банку! К тому времени как нам удалось сняться – а некоторым для этого пришлось ободрать себе спины, – «Дикий гусь» был окружен и подвергся плотному обстрелу. Он был в огне от носа до кормы, а его корпус изрешетили, как деревянный макет в утином пруду. У нас был свободный проход мимо них, – хрипло добавил он. – Фарроу отвел их от выхода из залива, так чтобы мы смогли спастись. Рокот канонады постепенно утих, но у меня не было рулевого управления, не говоря уже о... – Он запнулся, взглянул на Кортни, и его глаза потемнели от отвращения к самому себе. – У меня не было выбора, неужели вы не понимаете? Я потерял бы «Ястреб», если бы мы не увели его. Полностью закрепив паруса, мы вернулись, но все уже было кончено. Мы выловили из моря несколько уцелевших людей и забрали почти столько же с берега, нам удалось догнать одну из канонерских лодок и разнести ее в щепки... но две другие ушли с попутным ветром.

– А Дункан? – спросила Кортни со страхом.

– Дункана не было среди тех, кого мы нашли. Никто не помнил, чтобы видел его после начала сражения.

– Значит, никто не видел его мертвым?

– Мы обыскали залив, мы обыскали берег, – Гаррет пристально посмотрел на Кортни, – но никто не видел его живым.

– Он мог потерять сознание. Его могли увезти янки на одной из своих лодок.

– Тогда он, несомненно, мертв, – холодно заметил Шо. – Что вы пытаетесь доказать мне, детка?

– Что все возможно. Разве нет?

– Нет! Это невозможно! Неужели выдумаете, что если бы его поймали, то позволили бы во второй раз ускользнуть от палача? Его привязали бы к ближайшей нокрее, прежде чем он успел бы откашляться от соленой воды в легких. Он мертв, Корт. Вы должны смириться с этим!

– Я не могу смириться с этим, Гаррет, – с горечью возразила Кортни. – Не могу объяснить, но я... я бы знала, если бы он был мертв. Я бы почувствовала это. И если я это почувствую, я смирюсь. Но это не так.

Раздраженно отвернувшись, Гаррет взял сухую рубашку из кучи белья и натянул ее на широкие плечи.

– Мы сразу пошли к Змеиному острову, – сдержанно проговорил он. – Спрятавшиеся в дюнах женщины и дети рассказали нам, что произошло. Мы задержались только для того, чтобы похоронить мертвых и забрать то, что можно было спасти из сожженных складов. Я понимаю, что вы имеете в виду, говоря «почувствую». Я чувствовал то же в отношении вас – я знал, что вы живы. – Острый взгляд синих глаз снова сверлил Кортни. – Но у меня нет такого чувства в отношении Дункана.

Кортни постаралась сдержать слезы. Почему она не может заставить его поверить? Почему она никого не может заставить поверить? Может, они не хотят верить, что Дункан жив?

– Сигрем тоже это чувствовал, – настаивала она. – Он сказал мне, что верит в то, что Дункан жив.

Холодный смех Миранды в первый раз привлек к себе их внимание. Она стояла у стола, одной рукой удерживая разорванную блузку, и Кортни с изумлением отметила, что Миранда где-то сумела раздобыть ярко-красный лак для ногтей, и теперь они были похожи на когти, окровавленные когти, наточенные для следующей жертвы.

– Вы всегда слишком верили той обезьяне, – протянула Миранда, – хотя один Бог знает почему. А что до того, знал ли он, что Дункан жив или мертв, – в конце концов, он вряд ли сознавал, жив ли еще сам.

– Не смейте говорить так о Сигреме! – прошипела Кортни. – Он умер, пытаясь добыть свободу для всех остальных.

– Я знаю, что он умер, – громко сообщил Шо, надеясь избежать кошачьей драки, – но не знаю, как это было.

– Он организовал побег из трюма. – Кортни с отвращением смотрела на Миранду. – Его и Нильсона обвинили в том, что они зачинщики, и приговорили к порке. Нильсон умер всего после нескольких минут мучений, а Сигрем... – Она обратила к Шо лицо, полное страдания. – Он был ранен во время побега, тяжело ранен. Он видел, что Нильсон умер, и... и, должно быть, подумал, что терять больше нечего... поэтому решил попробовать еще раз освободиться на палубе. Во время возникшего беспорядка его застрелили.

– Он был хорошим человеком, – кивнул Шо, – хорошим бойцом. Он всегда хотел именно так уйти из жизни.

Миранда перевела взгляд с Шо на Кортни. Маленькая плутовка, по-видимому, точно знала, как играть на чувстве долга и верности, чтобы привлечь внимание Гаррета. Что ж, на этом и она может сыграть. С нарочитым вздохом она опустила руку, удерживавшую края блузки, и грудь ее приоткрылась. Желаемый эффект был достигнут сразу же. Взгляд Шо на кратчайшее мгновение метнулся к ней, а затем и вовсе оставил Кортни – Гаррет ждал, не раздвинется ли ткань сильнее.

Миранда поймала презрительный взгляд Кортни. Щеки ее покраснели, и ей пришлось повысить голос, чтобы Гаррет вновь обратил на нее внимание.

– Что вы теперь будете делать с «Орлом»? – спросила Кортни, возмущенная бессовестным поведением любовницы своего отца.

– С «Орлом»? – Шо отвел взгляд от соблазнительно пышного тела и нахмурился, стараясь собраться с мыслями. – Ах да, я собирался заменить им «Гуся», но это было до того, как Дэви и его парни занялись им вплотную и сломали ему хребет. Понадобится слишком много денег и времени, чтобы сделать его пригодным для плавания, а я планирую погреться на Карибском солнце в Михайлов день. Ручаюсь, наш старый друг Юсеф Караманли будет рад освободить нас от него.

– Что будет делать паша с разбитым кораблем?

– Разумеется, выставит на обозрение всему языческому миру. Американский военный корабль сдался каким-то пиратам! Клянусь всеми святыми, он заплатит мне королевский выкуп за право похвастаться... и еще втрое больше за обладание его превосходной командой.

– Значит, вы собираетесь продать их в рабство? – удивилась Кортни.

– Я не собираюсь ходить по этому проклятому Средиземному морю вместе с ними, это уж точно. И не кривите неодобрительно ваше личико, дорогая. Как, по-вашему, чем бы кончили вы и все остальные? Если бы вас не повесили сразу же, то отправили бы на какую-нибудь вонючую плантацию в Миссисипи гнуть спину днем, а колени ночью. Нет, Корт, эти люди заслужили того, чтобы следующие двадцать лет быть закованными в цепи и лизать берберам ноги. Естественно, все они долго не протянут. – Его темное лицо расплылось в холодной улыбке. – И прежде всего капитан. Он главный претендент на дыбу.

Кортни содрогнулась. Это была слишком жестокая смерть: жертву за кисти рук поднимали на нок-рею, и оттуда она падала на свободно болтавшейся веревке, удерживавшей тело на расстоянии нескольких футов от палубы, и каждый сустав выше талии нестерпимо болел от удара. Крепкий мужчина мог выдержать одно такое падение, но никак не больше двух и никогда без крика.

– Благословим старину Черного Генри Моргана за его изобретение, – довольно промурлыкала Миранда, – но я сомневаюсь, выдержит ли жирная свинья даже одно подобное путешестйие.

– Не стану лишать тебя развлечения, – ухмыльнулся Шо. – Мы можем найти ему и других партнеров для такого танца. Например, очаровательного лейтенанта.

– Баллантайна? – Кортни вскинула голову.

– Да, так он себя назвал. Вы имели с ним дело?

– Кое-что имела, – лукаво улыбнулась Миранда.

– То есть? – Шо пристально взглянул на Миранду. Кортни смотрела на нее затаив дыхание, пока наконец грубый звенящий смех Миранды не раздался в тишине.

– Неужели вы не понимаете, Гаррет? Кортни была личной пленницей золотоволосого жеребца, пока мы находились на борту корабля янки.

– Личной пленницей... – Шо застыл, и его темно-синие глаза превратились в щелочки. – Это правда?

Кортни почувствовала, как ее руки покрываются гусиной кожей. Если она ответит «да», Гаррет сразу же предположит худшее и Баллантайн поплатится жизнью – и в этом случае дыба покажется ему милостью. Она хотела отомстить Баллантайну за Змеиный остров, за дядю, за Сигрема, она чуть собственноручно не убила его и не сделала этого лишь из-за мгновения необъяснимой слабости. Цена этого мгновения, по-видимому, никогда не будет оплачена.

– Правда, – спокойно ответила она. – Он забрал меня из трюма и переодел в мальчика-слугу – он и еще один янки; доктор. Они объяснили команде, что меня условно освободили из трюма, чтобы я помогала доктору. – Она неопределенно пожала плечами. – В то время я была возмущена, но теперь понимаю, что они спасли мне жизнь.

– Спасли для себя, нет сомнения, – добавила Миранда, не желая терять преимущество.

Кортни бросила на черноволосую красавицу пронзительный взгляд, разгадав намерение Миранды, но вместо того чтобы дать выход своему гневу – Гаррет мог неверно истолковать ее слова и расценить их как защиту Баллантайна, – она иронически рассмеялась:

– Эти два павлина? Они не спускали глаз друг с друга, а не с меня, их больше интересовало вознаграждение, которое они потребуют от своего коммодора, когда меня доставят в Гибралтар.

– Я этому не верю. – Положив руки на бедра, Миранда окинула Кортни уничтожающим взглядом. – Ни на минуту не верю!

– Честно говоря, меня мало заботит, чему вы верите. Кстати, доктор калека – во всех смыслах, а лейтенант так занят самим собой, что скорее будет спать с зеркалом, чем с женщиной. Конечно, вы, дорогая Миранда, могли выяснить это сами, когда он не польстился на приманку, которую вы предлагали каждому теплокровному двуногому или четвероногому созданию на «Орле».

– Вы лжете, сучка! – У Миранды открылся рот. – Я была такой же узницей в этом отвратительном трюме, как и все остальные! И мне было даже хуже, учитывая то, что пришлось вынести.

– Да, могу представить, что вы вынесли. Я вижу, сколько синяков вы заработали в уюте капитанской каюты, сколько раз оставались без еды и сколько раз вас пороли за непослушание.

Миранда набрала полные легкие воздуха и со свистом выпустила его.

– То, что я заработала синяки в таких местах, о которых вы никогда не узнаете, не означает, что они менее болезненны. О, вполне могу поверить, что лейтенант никогда не дотрагивался до вас. Могу поверить, что ему никогда даже в голову не приходило использовать вас иначе, как мальчика-слугу. Вы бессердечны, сквернословите на каждом шагу, привлекательны, как сосновая шишка, и, похоже, готовы содрать шкуру с любого, кто осмелится приблизиться к вам!

– Довольно! – рявкнул Шо, и Миранда повернулась к нему так резко, что ее волосы разлетелись, а грудь поднялась.

– Вы ее защищаете? Вы встали на ее сторону против меня – как и все остальные?

– Я не становлюсь ни на чью сторону в такой мелочной битве. Вы обе вынесли больше, чем заслужили, и меньше, чем могли бы получить. Но если вы сейчас же не закроете свои рты, мне самому придется их закрыть.

Увидев в глазах Шо зловещий блеск, не предвещавший ничего хорошего, Миранда сдержала желание огрызнуться, но вместе с выдохом у нее вырвалось крепкое ругательство, и она прошмыгнула мимо Гаррета к двери каюты.

– Дэви Донн любезно предоставил свою каюту в твое распоряжение, – крикнул ей вслед Шо. – Надеюсь, ты воспользуешься ею, чтобы остыть, моя испанская проказница.

– Каюта Донна! – Остановившись, Миранда повернулась к Шо. – Чтобы нюхать запах рыбы и застарелого пота? – Взгляд янтарных глаз уперся в Кортни. – А где расположится она?

– Где же еще, как не здесь, – весело ответил Шо, широко разведя руками и улыбнувшись.

Кроваво-красные губы зашевелились, невнятно произнеся напоследок поток кастильских проклятий, и Миранда исчезла в вихре темно-красного шелка.

– Здесь? – растерянно переспросила Кортни, ожидая, пока стихнет эхо от стука захлопнувшейся двери.

– А где же еще мне вас разместить? Вы же дочь Фарроу. Я не могу допустить, чтобы вы качались в гамаке вместе с командой. А кроме того... – он придвинулся ближе, и его мощные руки сомкнулись на талии Кортни, заключив ее в крепкие объятия, – кровать здесь достаточно широка для двоих.

Кортни смотрела в синие глаза, напуганная, но не удивленная непристойным предложением. В течение нескольких лет, с тех пор как ей исполнилось пятнадцать и она вышла из детского возраста, Гаррет Шо предлагал ей физический союз, чтобы укрепить партнерство между ним и Дунканом Фарроу. О любви разговор никогда не заходил; аппетиты Гаррета к женщинам и выпивке давным-давно сформировались, и моногамные отношения даже не рассматривались. Однако он всегда добивался своего, и чем труднее это было, тем безумнее ему этого хотелось. Кортни не принимала его ухаживаний, и заявление Дункана, что выбор принадлежит только ей, было единственным, что останавливало Гаррета силой взять то, что ему хотелось.

Теперь Дункана не было, а его корабль и команда принадлежали Шо. Быть может, Гаррет естественно включил и Кортни в свою собственность?

– Спасибо, но нет, – спокойно произнесла Кортни и, положив ладони на грудь Шо, легонько оттолкнула его. – Если вам нужно это, лучше позовите к себе Миранду. Не сомневаюсь, она будет только рада повиноваться.

Его руки крепче сомкнулись на ее теле, скрытая угроза прорывалась сквозь тихий похотливый смех, которым он ответил на ее возражение.

– Вам незачем изображать передо мной скромную девственницу, Корт Фарроу. Вы дочь своего отца и понимаете выгоду сильного союза. И если вы беспокоитесь о своей невинности... – он неожиданно наклонил косматую голову, и его рот чувственно двинулся по изгибу ее шеи, – обещаю, вы недолго будете ее оплакивать.

Паническая дрожь пробежала по телу Кортни. Он только что выиграл сражение, чувствовал себя победителем и, как подозревала Кортни, воспринял ее отказ как вызов.

Набрав побольше воздуха, она изо всей силы оттолкнула Гаррета, его руки разжались, и она освободилась. Но вместо того чтобы броситься к двери, Кортни встала лицом к нему, в ее зеленых глазах горел гнев, и она приняла дерзкую уверенную позу женщины, предъявляющей свои права на положение, соответствующее дочери человека, о котором ходят легенды.

– Я сказала – меня это не интересует! Пока не интересует, Гаррет. И конечно, это должно происходить не так.

– Вы отталкиваете меня уже четыре года, Корт, а я не из терпеливых людей, – раздраженно усмехнулся он, опустив руки.

– Не замечала, что вы страдаете от отсутствия партнеров в постели, – съязвила Кортни.

– Скажите правду, вы предпочитаете неумелого мямлю?

– Возможно. Если он будет относиться ко мне с уважением. – В ее глазах был холодный и непреклонный отказ, и Шо стряхнул овладевшее им напряжение.

– Корт, я уважаю вас больше, чем любой человек должен уважать девушку. Но возможно, вы правы. Возможно, я хочу слишком много и слишком быстро. – Помрачнев, он подошел ближе, и на этот раз его руки скользнули по ее рукам с удивительной нежностью. – Но я не откажусь от своих попыток и не смирюсь с поражением. Так... Что это? – Его рука коснулась недавно зажившей раны на ее руке, и Кортни непроизвольно вздрогнула.

– Пустяк. Она почти зажила.

Гаррет поднял выше рукав ее рубашки и нахмурился, увидев большой розовый шрам.

– Это произошло во время сражения на берегу, – объяснила Кортни. – Я почти ничего не почувствовала. Доктор-янки как следует промыл и зашил рану. Честно говоря... он очень рисковал ради меня. И ради Нильсона и Сигрема – тоже.

– Не хотите же вы сказать мне, что он и великолепный лейтенант условно освободили Нильсона и Сигрема, чтобы взять их себе в слуги вместе с вами?

– Они сделали гораздо больше, – ответила Кортни, не обращая внимания на его сарказм. – Они вмешались в наказание. Капитан приказал дать Нильсону и Сигрему по триста ударов плетью каждому, не считаясь с ранами, которые те получили во время попытки побега. Нильсона первым бросили на решетку, и, несмотря на то что он умер после первой же дюжины ударов, капитан приказал продолжать наказание до конца. Доктор возмутился и в итоге, закрыв Нильсона своим телом, тоже получил удары плетью.

– Да, – задумчиво кивнул Гаррет, – я заметил у некоторых из них рубцы на спинах.

– А что касается лейтенанта, он был арестован и отправлен в свою каюту за отмену приказов капитана. Он... он выбросил двоих за борт, прежде чем капитан смог добиться, чтобы наказание было доведено до конца.

– По тому, как вы это говорите, детка, я могу сделать вывод, что вы просите сохранить им жизнь.

– Просто я считаю, что если мы поступаем как варвары, то и с нами будут обращаться как с варварами. Янки сильны, Гаррет. Вы слышали', как отец говорил, что в конечном счете они выиграют войну против Триполи.

– Вы хотите, чтобы я освободил их всех? – скептически поинтересовался Шо.

– Нет! Я прошу не освободить их, а только сохранить им жизнь. На худой конец, продайте их Караманли. Унижение и позор быть проданными в рабство – достойная награда за то, что они сделали с нами; для них это более страшное наказание, чем смерть или любые мучения, которые вы могли бы изобрести. Но если вы зверски лишите жизни капитана или его офицеров, вы вынесете приговор всем нам, как если бы пустили свинцовую пулю в лоб их президенту. Они не успокоятся до тех пор, пока не загонят нас в землю. Пока мы точно не узнаем, кто среди нас иуда, янки представляют собой смертельную угрозу.

– Больше нас не предадут, Корт Фарроу. – Шо раздулся от гнева. – Это я вам твердо обещаю.

– Вы, между прочим, сказали, что паша щедро заплатит за «Орел». А морское министерство янки? Они заплатят любую цену, чтобы выкупить хоть одного из своих! Особенно... – В ее голосе зазвучала доверительная интонация. – Я слышала, как один из моряков говорил, что Дженнингс имеет какое-то отношение к Томасу Джефферсону. Если это правда... – Ей не было нужды развивать дальше свою мысль – в глазах Шо уже вспыхнула алчность.

– Да, – задумчиво протянул он и подошёл к письменному столу. Смахнув толстый слой пыли, он поставил на чистое место два трофейных кубка. – Да, Корт, у вас есть голова на плечах. Такая же хитроумная и сообразительная, как у вашего отца. Отлично, я отложу натягивание веревок на реи до тех пор, пока тщательно не обдумаю все это, а до той поры...

– До той поры мне нужен лейтенант Янки.

– Что? – Вино, которое он наливал из большой бутыли, пролилось на стол. – Что это вы задумали?

– Я хочу лично познакомить его с прелестями рабства, – ответила Кортни с убедительно-злобной улыбкой. – Хотя праведная благородная совесть может подтолкнуть его сделать шаг туда, где находятся Нильсон и Сотрем, я должна отплатить ему за несколько дней унижения. Я даже могу одеть его в юбки и заставить служить мне в качестве служанки! Что скажете на это, Гаррет? Небольшое развлечение, чтобы улучшить всем нам настроение?! – Она будто ненароком взглянула на кровать, чтобы подчеркнуть смысл своих слов.

– Он ваш, – кивнул Гаррет, и мрачное выражение на его лице сменилось ухмылкой. – И доктор тоже, если вы собираетесь дрессировать двух скулящих дворняжек. Больше того, когда мы придем в Триполи, весь доход, который они принесут, тоже ваш. Вы заслужили эту награду.

Принимая кубок с вином, Кортни улыбкой одобрила щедрость капитана.

– За победу, Корт. Она сладкая, как нектар, когда должным образом завоевана, а сегодня она уж точно сладкая. И за мщение!

– За мщение, – тихо повторила Кортни. – Сейчас и в будущем.

Глава 12

До самой середины ночи погода продолжала спускать с привязи буйные порывистые ветры и ливни. «Орлу» предоставили отдыхать и медленно тащиться позади «Ястреба» к глубокой воде небольшой бухты, с трех сторон защищенной крутыми, поросшими кустарником и высокими пальмами склонами. Несмотря на потоки дождя, раскаты грома и блеск молний, за работы по ремонту корабля матросы принялись с энтузиазмом. Команда «Ястреба» никогда особенно не тратила силы на чистку палуб и безупречную полировку меди, но сейчас отремонтированные корабельные паруса радовали глаз, орудия были вычищены и подготовлены к любому непредвиденному случаю, который мог возникнуть в любой момент. Стойки с начищенными и заточенными до смертоносного блеска абордажными саблями и гарпунами были заново закреплены у каждой мачты.

На борту «Орла» американская команда под надзором сержанта Раунтри неохотно латала пробоины и чинила повреждения. Первая же высокая волна угрожала захлестнуть корабль во время короткой буксировки, и лучшее, на что можно было надеяться, – это заткнуть дыры и спасти корабль от затопления. «Орел» снабдили двумя большими главными парусами из запасов «Ястреба», но все три мачты были или сломаны, или полностью уничтожены выше брам-стеньг, и заменить их было нечем.

Женщины, захваченные на Змеином острове и затем освобожденные из трюма «Орла», с удовольствием рылись в кучах награбленных вещей и объявляли многие из них своими. Кое-что из одежды было испорчено водой и дымом, но все же она выглядела куда лучше, чем то, в чем им приходилось и работать, и спать на протяжении последних десяти дней. Кортни не проявила любопытства к спорам и пререканиям, происходившим при разборе захваченного добра. У нее не было красивых нарядов, и сейчас она не испытывала к ним интереса. Она выбрала горячую ванну, двенадцать часов спокойного сна, вкусную жареную баранину, сыр, свежие бисквиты и пудинг с большим количеством яиц и сахара. По настоянию Гаррета Шо она заняла капитанскую каюту «Ястреба» – одна – и по собственной инициативе выбросила большую часть безвкусной мебели, заменив ее несколькими простыми вещами, чтобы скрыть пустые стены.

Голова Кортни была занята работой, однако во время перерывов ее мысли постоянно возвращались к палубе. Она знала, что Адриан Баллантайн провел бесконечную мучительную ночь крепко привязанным к оснастке, но она не могла ничем ему помочь. Ей удалось не проявить слишком большого интереса к его судьбе перед Шо, у которого был горячий, непредсказуемый нрав и который, передумав, мог отменить ее право на «судовладение». С первым лучом света Кортни рискнула выйти из каюты и увидела доктора Рутгера, но не подала ему никакого знака и не заговорила с ним. Ужасные условия, в которых содержались раненые – предоставленные стихии и без какой-либо медицинской помощи, – удержали ее от общения с Мэтью; она знала, что увидит справедливые обвинения в его мягких карих глазах.

Сквозь сырой утренний туман Кортни украдкой бросила взгляд на кормовую оснастку, и вид Баллантайна расстроил ее сильнее, чем она могла признаться даже самой себе: его голова свешивалась вниз, разведенные в стороны руки были растянуты до предела, чтобы удержать его вес, сквозь разорванную одежду были видны синяки и раны.

Только после окончания завтрака Кортни нашла в себе мужество разыскать Дэви Данна, первого помощника капитана. Он только что закончил завтрак и теперь сосредоточенно искал вошь, которая шныряла где-то у него в брюках.

– Вы хотите – что?

Кортни покраснела. Дэви был добрым человеком, умелым и бесстрашным воином, который провел с Дунканом Фарроу по меньшей мере лет десять. Выйдя из детского возраста, он, похоже, никогда не прибегал к хитростям, не говорил шепотом и вовсе не заботился о том, чье внимание привлекает к любому разговору, личному или какому-либо другому.

– Я сказала, что хотела бы, чтобы одного из узников привели ко мне в каюту, – повторила она, специально понизив голос.

– К вам в каюту? Зачем?

– Чтобы поговорить. У меня есть несколько вопросов...

– Капитану Шо об этом что-нибудь известно?

– Он знает об этом все, – спокойно ответила Кортни. – Мы с ним говорили вчера, и он...

– Капитан Шо сейчас на корабле янки. – Дэви сплюнул из уголка рта струю маслянисто-желтой слюны. И словно это послужило сигналом к окончанию разговора, повернулся и пошел прочь от Кортни.

– Когда он вернется?

– А? Не знаю.

– Что ж, раз его здесь нет, полагаю, вы просто должны поверить мне на слово, развязать узника и доставить ко мне под мою ответственность.

Он ненадолго задумался, перекатывая во рту табачный шарик. Тьфу!

– Нет. Нет – пока не скажет капитан. И тем более нет – если вы говорите о том, о ком, я думаю, вы говорите.

– И о ком же, по-вашему, я говорю? – Кортни уперлась руками в бедра.

– О Красавчике Зазнайке, о том, кого мы вздернули на ванты. – Он помолчал и обнажил в ухмылке желтые зубы. – О том, про кого капитан Шо сказал, что он может висеть там, пока его член не сморщится и не унесется с ветром.

– Очень хорошо. – Кортни поняла, что так ничего не добьется. – Значит, кто-нибудь должен проводить меня на «Орел», чтобы я смогла поговорить с капитаном.

– Нет.

– Но почему нет? – Кортни стиснула зубы. Нагнув голову, Донн возобновил поиски упрямой вши, но, уловив раздражение в голосе Кортни, поднял на нее взгляд.

– Потому что он приказал его не беспокоить. Никто не должен беспокоить его. Он не спал уже два дня, а последний раз, когда я его видел, он лежал здесь на палубе, как пьяница. И не сомневайтесь, что он поднимет шум, если его разбудят из-за какого-то желтопузого пресмыкающегося сына шлюхи вроде этого Красавчика Зазнайки. А-ах, попалась, паршивая тварь! – Он поднял жирную вошь и раздавил ее большим и указательным пальцами, а затем вытер руку о рубашку.

– Тогда мне остается лишь два варианта. Или вы развязываете лейтенанта по моему приказу, или я вплавь добираюсь до «Орла» и капитану станет известно, что мне пришлось это сделать из-за вашего упрямства.

– Похоже, вы собираетесь нажить себе кучу неприятностей просто ради того, чтобы задать ему несколько вопросов? Что за вопросы -вы хотите задать?

«Не доверяй никому, – предупреждал Сигрем, – ни другу, ни любимому, ни мужчине, ни женщине, ни трещине в стене». Кортни знала, что из всех людей только Дэви Донну можно доверять, и все же что-то удержало ее от того, чтобы открыть ему больше, чем ему нужно было знать в данный момент. Она задержалась с ответом, который прозвучал довольно холодно и вызвал у Донна еще больше недоверия.

– Вопросы личные. Если ответы будут касаться вас, я вам сразу сообщу.

К изумлению моряков, стоявших неподалеку и слышавших их разговор, они целую минуту смотрели друг на друга. Низкое мнение Донна о женщинах было общеизвестно, и видеть его защищающимся от Кортни Фарроу – и, похоже, проигрывающим – было необычно.

– Итак, – сердито заявила Кортни, – вы отвяжете его и приведете ко мне в каюту, или...

– Я его отвяжу, – ворчливо буркнул Донн. – И незачем так раздувать ноздри. Я его отвяжу. Я даже лично приведу его к вам. Но если я узнаю, что ваши вопросы имеют какое-то отношение к тому, что спрятано в его модных бриджах, я сам выпорю вас!

Чтобы сгладить грубость шутки, Донн быстро ушел, оставив ее стоять с открытым ртом посреди палубы. Она поняла, что совершила ошибку, уклоняясь от ответов на его вопросы. Почему она не посвятила Дэви в свои секреты? Почему не рассказала Шо о предупреждении Сигрема? И почему продолжает лгать, защищая Баллантайна?

Кортни торопливо вернулась в капитанскую каюту. Очищенный от последствий сражения пол представлял собой широкий простор для движений, и она довела себя до такого состояния, что уже готова была отказаться от встречи с Баллантайном, но в этот момент услышала медленные шаги в коридоре.

Она распахнула дверь и увидела измученную, промокшую тень мужчины.

– Вот он, – без всякой необходимости доложил Донн и, не ожидая от Кортни кивка, втолкнул Баллантайна в дверь. – Образцовый янки, гордость нации, лучший из всех, кого я когда-либо знал.

Разорванная в клочья, мокрая одежда Баллантайна обтягивала мускулы, которые свело судорогой от внезапного тепла; его волосы прилипли ко лбу и шее; запястья были ободраны, и свежая кровь пропитывала веревки, связывавшие их вместе. Еще один кусок веревки тянулся от кистей рук к цепям на лодыжках, не давая Баллантайну возможности отвести руки больше чем на дюйм от туловища и позволяя передвигаться только маленькими шаркающими шажками. Хотя он стоял не поднимая глаз, Кортни чувствовала, что он просто сдерживает ярость, а вовсе не признает свое поражение.

«Как чувствуете себя, Янки, когда вас унижают и заставляют стоять в собственном дерьме, а кто-то чистый и сытый злорадно торжествует?» – хотелось спросить ей.

– Благодарю вас, Дэви, – тихо проговорила Кортни. – Можете оставить нас.

– Одних? – Седеющие брови взлетели вверх.

– Да, одних! Если хотите, можете встать снаружи и прижать ухо к двери, но я буду разговаривать с ним одна!

Несколько мгновений Донн яростно жевал и, скривив рот, уже собрался выплюнуть табак, но строгий взгляд Кортни остановил его, и он с шумом проглотил слюну, а потом пристально посмотрел на Баллантайна.

– Чертовски верно, мисс, я буду за дверью. И если только я узнаю, что вы валяете дурака, я доберусь до ваших потрохов, как голодная акула.

Баллантайне поднял головы, а Донн зашагал к двери и, бормоча проклятия, захлопнул ее за собой.

Кортни медленно выдохнула. Баллантайн наконец встретился с ней взглядом, и она поняла, что ее мнение было верным. Его веки покраснели от боли и усталости, под глазами лежали свинцово-серые тени, но в глубине глаз горела яростная ненависть.

Она не могла понять, насколько серьезно он ранен. Кроме многочисленных синяков и царапин, у Баллантайна была рана над глазом – отвратительная глубокая борозда до самой кости, которая, должно быть, причиняла ему адскую боль. Его лицо горело то ли от ярости, то ли от лихорадки, Кортни не могла сказать точно, и ей пришлось побороть инстинктивное желание развязать ему руки, усадить на стул и обработать раны.

– Мы, Янки, похоже, по-разному провели ночь, – тихо произнесла она, заставляя свой голос звучать самодовольно.

Баллантайн никак не отреагировал, и только по едва заметному дрожанию веревки, связывающей его кисти, Кортни поняла, что он слышал то, что она сказала.

– Очевидно, вы не в состоянии оценить юмор всего происшедшего, – снова заговорила она и подошла к разбитому иллюминатору. Ей хотелось, чтобы ветер принес в каюту немного прохлады. Ее щеки горели, кровь кипела, но будь она проклята, если даст возможность Янки заметить у нее хоть один признак слабости. – Мне кажется весьма забавным, что теперь наше положение диаметрально противоположно тому, которое было всего несколько коротких дней назад. Я победитель, вы побежденный. Неужели вам совсем нечего сказать? Нет желания просить пощады у отчаянных корсаров-головорезов, над которыми вы совсем недавно глумились? Я предупреждала, что вы недооцениваете нас, Янки. Я предупреждала вас, что мы отомстим, чего бы это нам ни стоило.

– Я рад, что вы не пострадали во время сражения. – Баллантайн говорил таким тихим голосом, что Кортни с трудом расслышала его слова.

– Трудно поверить, что вас это очень беспокоило. – Кортни взглянула в тусклые серые глаза, не понимая, горечь или сарказм заставляли его говорить об этом.

– «Беспокоило», вероятно, слишком сильно сказано, – охотно согласился он. – Больше подходит «интересовало»... Хотя говорят, что кошки всегда приземляются на четыре лапы. Ваш характер и прирожденное чутье обеспечат вам девять жизней. Нет, пожалуй, я не удивлен, что вы все это благополучно пережили.

– Ваше собственное спасение совершенно удивительно в свете того, что могло с вами случиться. – Густая краска прилила к щекам Кортни, и голос дрогнул вопреки ее намерению держаться невозмутимо. – Я слышала о вашей вчерашней стычке с капитаном Шо на палубе, и меня удивило, что он застрелил не вас, а другого моряка.

Адриан почувствовал в глубине горла горячую, металлическую горечь лихорадки. Ему хотелось освободить руки и смахнуть капли пота, катившиеся по вискам, или, презрев свою гордость, попросить хоть один глоток холодной чистой воды, но он не мог сделать ни того ни другого.

– Где Мэтт? – хрипло прошептал он.

– Здесь. На борту «Ястреба», с остальными ранеными.

– В каком они состоянии?

– Откуда я знаю? – бросила она. – Я не доктор и даже не заинтересованный наблюдатель. Меня будет мало заботить, даже если все они сгниют.

– Почему-то мне в это не верится, – протянул Баллантайн.

– Нет? – Ее зеленые глаза вспыхнули, и Кортни отошла от окна. – Вы же не думаете, что я сочувствую их положению? Мне достаточно только вспомнить о том, как обращались с людьми моего дяди, чтобы подавить любое доброе намерение! – Она остановилась у буфета и, на мгновение задумавшись, налила себе кружку воды. – До того как я вмешалась, капитан Шо был твердо намерен вас убить. Я могу просто отступиться с чистой совестью, сделав предложение и получив на него отказ.

– Что за предложение?

– Ваша жизнь. Такое же предложение вы сделали мне, как я помню.

Адриан устало прикрыл глаза. Неужели она думает, что это игра? Или он просто сошел с ума?

– Я не собираюсь делать из себя посмешище, – спокойно произнес он.

– Тогда вам не видать Триполи.

– Триполи? – Он вздрогнул и открыл глаза. – Мы направляемся туда?

– В конечном итоге да. Мы останемся в этой бухте до тех пор, пока не закончим косметический ремонт обоих кораблей, а затем пойдем в Алжир.

Адриан задержал дыхание; ее откровенное признание было слишком пугающим, чтобы привидеться в страшном сне. Кортни наблюдала за его изменившимся лицом, видела, как на нем отражаются мрачные предчувствия. Понимал ли он, что это может быть только началом ужаса? Неужели он никогда не задумывался над тем, что может попасть в плен? Или в рабство? Она, во всяком случае, с самого начала ее путешествий с отцом была предупреждена, что плен, тюремное заключение и даже смерть вполне реальны – почти неизбежны. Они придавали смысл и цену слову «свобода», которое янки в своем высокомерии, очевидно, воспринимали как данность.

– Дженнингс... – Тень, которую Кортни заметила – или посчитала, что заметила, – в глазах Баллантайна снова быстро была взята под контроль. – Он еще жив?

– Вы беспокоитесь о нем?

– Он капитан «Орла».

– И великий гуманист, – с издевкой фыркнула Кортни. – Не утруждайте себя беспокойством о нем, Янки. С ним обходятся достаточно гостеприимно.

– Так он жив?

– Да, – после паузы ответила она. – Хотя опять же не могу предсказать, как долго он проживет или в каком состоянии прибудет в Триполи. А что касается вас... – Она поставила кружку с водой на стол. – Думаю, вполне уместно отплатить вам любезностью за любезность, столь благородно оказанную мне. Вы получите возможность заработать себе более легкую жизнь во время перехода, работая у меня стюардом. Вы сможете подавать мне еду и убирать каюту; скрести полы, чистить мои сапоги... Это, я думаю, подготовит вас к тому времени, когда вы получите свою набедренную повязку и соединенные цепью ножные браслеты. О да, пожалуй, ванна должна быть среди первых привилегий! Берберские кишки и то лучше пахнут.

– В аду наступит зима, мадам, прежде чем я стану чьим-то слугой – тем более вашим. – Веревка, которой кисти рук Баллантайна были привязаны к лодыжкам, натянулась до предела.

– Вы предпочитаете, чтобы вас снова привязали к вантам? – Изумрудные глаза мстительно блеснули.

– Я бы предпочел получить возможность находиться вместе со своей командой под открытым небом. Мэтт тяжело ранен, и нельзя ожидать, что он один справится со всеми, кто нуждается в помощи.

– И вы хотите, чтобы я отправила вас к нему? – изумленно воскликнула она. – И что же при всем вашем высокомерии дает вам основание хоть на минуту подумать, будто я пойду на это? Вы забыли, как долго я просила – нет, умоляла! – отправить меня в трюм к людям моего дяди? И вы забыли, что ответили мне? Что я не простая пленница! Что ж, Янки, прочистите уши и послушайте: вы тоже не обычный пленник! Я не стану предлагать вам ничего сверх того, что вы предлагали мне. Я не стану рассказывать вам, как живет ваша команда! Не стану сообщать, сколько раненых умерло и как обращаются с остальными! Я буду смотреть, как они голодают, как их бьют и заставляют работать, пока они не упадут замертво! Я буду так же оскорбительно обращаться с вами, как вы обращались со мной, и, ей-богу, если потребуется, вы отведаете такой же удар саблей по вашей заднице!

Кулаки у Кортни были сжаты, а грудь под тонкой батистовой блузкой вздымалась как при беге. Она отвернулась от Баллантайна, боясь, что не сможет удержаться и ее ногти оставят отметины у него на лице, и не желая, чтобы он увидел слезы, ярко блестевшие в ее глазах. Слезы! Что с ней происходит? Где ее гнев, ее ненависть? Почему только оттого, что он стоит здесь и смотрит на нее, у нее слабеют колени и пересыхает во рту? Как она может побороть двадцать разнородных чувств, сталкивающихся в ее сердце, если ему достаточно лишь взглянуть на нее – и она погибла?

– Вы будете делать то, что я велю вам, Янки, – раздраженно объявила она, – или ваш доктор Рутгер снова окажется на решетке, но на этот раз между ним и плеткой не будет ни рубашки, ни сюртука.

Адриан слегка пошатнулся, моргнул, чтобы стряхнуть с глаз пот, и с силой натянул веревки, связывавшие его запястья, покорно приняв жгучую боль, когда на его и так уже израненном теле выступила кровь. Его единственной мыслью было освободить руки, дотянуться до узких плеч, до ее шеи... и сжимать до тех пор, пока Кортни не задохнется.

– Мэтт помогал вам, – холодно напомнил Баллантайн, – помогал и людям вашего дяди, и я не верю, что свой гнев на меня вы обратите против него.

– Янки, вы, опять повторяетесь, пытаетесь отгадать, что я буду и чего не буду делать. – Кортни медленно покачала головой. – Но вот что я не сделаю, так это не буду худшей дочерью, чем ожидает от меня отец. И речь идет не просто о том, чтобы дать выход своему гневу, и не о желании увидеть, что вы так же унижены, как унижали меня. Речь идет о смертях, за которые нужно отомстить, о несправедливостях, за которые нужно расплатиться, о предательствах, которые нужно разоблачить. Кстати, Янки, вы должны все знать о предательствах. – Тряхнув золотисто-каштановыми волосами, она повернулась к лейтенанту. – Или вы еще не успели задуматься над тем, как капитан Шо стал обладателем ваших военно-морских кодов?

– Я думал. – Адриан сдержанно вздохнул.

– И как далеко вы уже зашли, чтобы удовлетворить свое любопытство?

Баллантайн не мог мыслить ясно и ничего не видел перед собой от внезапного приступа головокружения, после которого у него во рту стало еще суше, чем прежде. Пот заливал ему лицо, соль разъедала царапины и обжигала глаза, но еще больше о его неспособности ответить на вызов Кортни говорило то, что его руки дрожали и он еле дышал.

– Нечего сказать, Янки? Никаких остроумных объяснений?

Баллантайн с трудом перевел дыхание. Комната покачнулась и начала медленно вращаться. Он хотел шире расставить ноги, чтобы устоять в кругу вертящихся световых колец, но цепи не позволили ему этого сделать. Он вздрогнул, когда жуткая боль в голове взорвалась и охватила все тело. Его глаза закрылись, а голова бессильно свесилась набок.

Кортни инстинктивно бросилась поддержать его, чтобы не дать упасть на пол, и он чуть не опрокинул ее, навалившись всем телом. Однако ей удалось повернуть Баллантайна так, что он тяжело опустился на стул.

Кортни смотрела на него, не зная, что делать. Она могла позвать Дэви Донна – он, несомненно, подслушивал под дверью. Но Дэви вряд ли проявит сострадание, и он совершенно бесполезен, когда дело касалось помощи. Он скорее вытащит лейтенанта за ноги из ее каюты, нежели сделает хоть что-то, чтобы ему помочь.

– И не вздумайте тут умереть! – предупредила она дрожащим голосом и побежала к умывальнику. Налив воды в фарфоровую миску и сдернув с крючка полотенце, она вернулась к столу и поставила миску рядом с Адрианом.

Он крепко сжимал зубы, чтобы они не стучали. Тепло каюты согрело его, но отчаянная борьба с болью и слабостью в течение двадцати четырех часов оказалась испытанием большим, чем Баллантайн мог выдержать.

Кортни еще какое-то время колебалась, а затем несмело убрала упавшие ему на лоб пряди выжженных солнцем волос – его кожа была холодной, хотя пот блестящими ручейками струился по его вискам и шее. Кортни впервые добровольно дотронулась до него, и удивление от этого поступка разлилось по ее телу. Что-то горячее забурлило внутри ее, она сделала несколько коротких вдохов, и у нее возникло ощущение, что в сердце ее развязался какой-то узел. Она почувствовала негодование и потребность не дать Баллантайну умереть, а потом на смену им пришло бессознательное желание обнять его, приласкать, прижать его голову к своей груди и унять его боль.

Прикусив губу, она поднесла ко рту Адриана кружку с холодной водой и внимательно рассматривала ужасную глубокую рану у него на виске, залепленную волосами и грязью. Разрез был длиной около пяти дюймов, и если его не промыть и не зашить, останется грубый шрам.

Ее собственная рана в предплечье заболела, ощутимо напомнив, что без умелой помощи доктора Рутгера у нее могло бы начаться заражение крови, или гангрена, или, наконец, она могла бы ослабеть от потери крови. Баллантайн был абсолютно прав, хотя ему совершенно незачем знать об этом: она не станет обращать свой гнев на доктора, хотя угроза сделать это, возможно, была единственным рычагом для управления лейтенантом.

С холодной решимостью она отправилась на поиски иголки и нитки среди туалетных принадлежностей капитана, чтобы, промыв рану, сшить ее рваные края. Завязывая узел на чистой повязке, она неожиданно обнаружила, что серо-стальные глаза открыты и внимательно смотрят на нее.

– Как я вижу, ваши таланты распространяются не только на удаление заноз. Вам следовало сказать об этом Мэтту, тогда он нашел бы вам лучшее применение.

– В той жизни, которую веду я, нельзя выжить, не научившись одному-двум приемам лечения ран.

– Но все же половину своей жизни вы провели одетой в шелка и атлас. – Глаза Адриана потемнели. – И я бы сказал, что именно для такой жизни нужно гораздо больше мужества и стойкости.

Краска отлила от щек Кортни, а затем снова вернулась на ее лицо. Она выпрямилась и отступила на шаг, не решаясь взглянуть в глаза Адриану и опасаясь близости его тела. Его руки были связаны и неподвижны, движения строго ограниченны, и все же она чувствовала себя гораздо более беззащитной, чем когда-либо прежде.

Воткнув иголку в клубок, Кортни положила все это на стол. Она не смотрела на Адриана, но чувствовала, что его взгляд, как теплые руки, скользит по ее телу.

– Вы говорите, моя судьба в ваших руках... до Триполи?

– Да. До Триполи.

– А Мэтта?

– С ним ничего не случится – как и со всеми вашими людьми, пока они подчиняются приказам.

– Вы не сказали мне, где содержится капитан Дженнингс.

– Да, не сказала, – ядовито отозвалась она. – Вы же понимаете, что мы все-таки враги. Вы мой узник, а не мой страж, и я совершаю ошибку, давая вам право задавать вопросы, но не думайте, что я буду отвечать на них!

– Простите. – Лицо Баллантайна осталось бесстрастным. – С моей стороны это было слишком самонадеянно.

Кортни взглянула на него, ожидая увидеть скрывавшуюся за вежливым извинением насмешку, но ничего не обнаружила. Ее щеки побагровели, а грудь внезапно стала настолько чувствительной, что ощутила прикосновение батистовой блузки, и Кортни вздрогнула.

Адриан заметил ее реакцию, и его чувства вмиг обострились. Извинение было результатом сильной усталости, он неосознанно пытался лишить Кортни самоуверенности, но обнаружил, что задел ее за живое. Такой он уже видел ее однажды – в каюте утром, после того как, возможно, изнасиловал ее. Тогда он уловил противоречие в ее чувствах, хотя не мог понять, чем оно вызвано. Сейчас он снова прочел те же чувства в ее больших изумрудных глазах, и это подтолкнуло его к определенным размышлениям.

Он согласился с обвинением в изнасиловании потому, что Кортни заявила тогда, что это было именно так, и потому, что у него были самые туманные воспоминания, которые он не мог выставить в свою защиту. А что, если он вовсе не насиловал ее, а она по собственному желанию легла в его постель? Это могло означать, что существует проход сквозь те преграды, которые она на протяжении многих лет тщательно воздвигала вокруг своих чувств.

Она спросила его, как далеко он готов зайти. Бесконечно далеко!

– Вы снова победили, Ирландка, – бесстрастно произнес он.

– Что вы имеете в виду?

– Только то, что сказал. Я устал, страдаю от боли и не хочу видеть, как Мэтт получит больше того, что он уже выстрадал. Вы победили. Я буду вашим послушным слугой. – Он заметил недоверие в ее глазах и поспешно добавил: – Но только до тех пор, пока мы не прибудем в Триполи. После этого я не собираюсь быть рабом ни у вас, ни у кого-то другого.

– Если вы задумали убежать, как только к вам вернутся силы... – Кортни не договорила, блеск в его глазах подтвердил, что он именно это и замышлял, ведь она сама планировала сделать то же самое, как только «Орел» пришел бы в Гибралтар.

– И что? Вы собираетесь мне помочь?

– Ничего подобного, Янки. – Кортни попятилась, его неприкрытая насмешка заставила ее отойти подальше. – И если вы попытаетесь сделать это в моем присутствии, я вас застрелю. Мы поняли друг друга?

– Прекрасно поняли.

Подойдя к двери каюты, Кортни распахнула ее, и Дэви Донн мгновенно влетел внутрь с настороженным видом.

– Э-э? Я не слышал, чтобы вы меня звали.

– Дэви, запах гордости этого янки становится невыносим. – Взгляд темных, непроницаемых глаз обратился к Баллантайну. – Отведите лейтенанта наверх. Он безумно хочет знать, что происходит с его людьми, так пусть увидит это сам. Пусть разделяет с ними их помои и чистит им гнойные раны. Возможно, он научится быть человеком.

Это было совсем не то наказание, которое выбрал бы Донн, но он кивнул и, дернув Адриана за веревку, заставил его встать на ноги, не обратив внимания на то, что лейтенант застонал от боли.

– Надеюсь, парень, у вас крепкие нервы. По тому, что я видел, там хватит работы на десятерых здоровых мужчин и достаточно конечностей, расставшихся со своими владельцами, чтобы радовать угрей в течение недели.

Адриан покорно принял тычок меж лопаток, но задержался возле Кортни, однако она, крепко сжав губы, смотрела в сторону.

Глава 13

Мэтью Рутгер провел по лбу дрожащей рукой и ошеломленно сел на корточки. Человек, вытянувшийся перед ним, был мертв. Он не издал ни звука, не пошевелился и не вышел из комы, в которую впал после транспортировки с «Орла» на «Ястреб». Его звали Пирс, и он вместе со своими раздробленными конечностями станет еще одной кучкой дочиста обглоданных костей на дне залива.

Мэтт не спал всю ночь, делая все, что было в его силах, для раненых моряков с «Орла». У него не было ни лекарств, ни перевязочных материалов, кроме тех, что он мог оторвать от одежды, ни еды, а для питья была только дождевая вода, которую они собрали в складки парусов. Ему самому хотелось лечь и умереть. Он устал и потерял уверенность в себе. Его спина прошла через все мыслимые стадии боли. Ему удалось надеть одежду, снятую с человека, который больше не нуждался в земных удобствах. И хотя его собственные раны больше не кровоточили, рукава рубашки и бриджи были в кровавых пятнах, оставленных дюжиной оторванных конечностей. Его лицо было бледным, кожа обтягивала скулы, в глазах отражалась боль, разделенная с каждым из окружавших его людей.

Мэтью со вздохом накрыл лицо Пирса обрывком паруса. Дождь прекратился, и сквозь облака старалось прорваться солнце, но воздух был настолько наполнен влагой и москитами, что казалось, один ад просто заменили на другой.

– Эй, вы!

Мэтт взглянул вверх и растерянно моргнул. Корсары поставили вокруг пленных барьер из обломков и остатков шпангоутов, соорудив загон, который предназначался для коз и овец и в котором остался их запах.

– Вы, с полосатой спиной! Взгляните-ка сюда! Мэтт посмотрел в ту сторону, откуда раздался крик, и узнал лохматого корсара, который накануне вел Адриана к вантам. Рутгер решил, что его мозг сыграл с ним злую шутку, когда увидел стоящую позади Донна высокую фигуру, но затем обрел дар речи и неуверенно поднялся на ноги.

– Адриан!

– Мне сказали, янки, что вы молили о помощи. – Донн сплюнул. – Что ж, получайте.

Мэтью обменялся приветствием с Баллантайном и тут же обратился к Донну с требованием войти в их положение.

– Этим людям необходимо укрытие. И еда. Во имя Господа, разве вы не видите, что они умирают? И умрет еще больше людей, если о них не позаботиться немедленно. Тарелка супа, немного мази от ожогов...

– Хватит скулить, янки! – зарычал Донн. – Или я пущу ваши потроха на приманку для рыб.

Он толкнул Адриана вперед и, снова сплюнув на палубу, закрыл проем в загоне и ушел. У Мэтта опустились плечи, как будто все мускулы вдруг лишились сил.

– Неужели это все люди, которые у нас остались? – прошептал Баллантайн, в ужасе осматривая загон.

– Двадцать три, – мрачно ответил Мэтт. – Шесть человек умерли в течение ночи, Пирс скончался несколько минут назад. А возможно, это произошло час назад... или два часа... Я уже ничего не знаю.

Адриан всмотрелся в своего друга. Мэтт, очевидно, был на пределе выносливости – они оба были на пределе, но ни один из них не мог позволить себе роскошь упасть без чувств.

– Можно сесть там. – Мэтт повел Адриана к перевернутому ящику. – У тебя что-нибудь пострадало, кроме головы?

– Ничего серьезного, кроме моей гордости. Можно как-нибудь избавить меня от этих веревок?

Мэтт провел по толстой веревке пальцами, в которых не было сил даже для того, чтобы сдвинуть с места тугой узел.

– Мне понадобилось бы около часа, чтобы перегрызть их, – с досадой пробурчал он.

– У меня в кармане бриджей... Вчера, еще до того, как начался весь этот кошмар, я положил туда свою бритву. Насколько я могу судить...

– Она еще там! – воскликнул Мэтт и достал тонкое складное лезвие. Быстро оглянувшись по сторонам, чтобы проверить, не наблюдает ли за ними кто-то из охранников, он начал перерезать веревки. Занимаясь этим делом, он с любопытством рассматривал белую повязку на голове Адриана. – У тебя есть личный врач, о котором я не знаю?

– Девушка, – объяснил Адриан. – Она подштопала меня.

– Кортни? Она жива?

– К сожалению, да. А-а... – Веревка лопнула, и Адриан осторожно потер растертую, воспаленную кожу на запястьях. – Она не прожила бы долго, если бы я смог сдавить руками ее горло.

– Она здесь совсем ни при чем.

– Я не уверен в этом. Сколько человек охраняют этот загон?

– Четыре или пять. А что?

– Естественно, вооруженные?

– Как небольшая армия.

– А «Орел»? О нем что-нибудь известно?

– Ничего. Ты что, надеешься, что оттуда поступят какие-нибудь известия?

– Я не верю, что они склонят головы и будут вилять хвостами, как побитые собаки!

– Ты же не думаешь всерьез...

– Мэтт, нас везут в Триполи. Они планируют отбуксировать туда «Орел» и передать его в руки Караманли вместе с несколькими дюжинами заложников – или рабов, в J зависимости от того, в каком настроении будет его высочество. В любом случае ты понимаешь, что останется от планов коммодора Пребла быстро закончить эту войну?

– От них мало что останется, – тихо ответил Мэтт. – К сожалению, я не вижу, что ты можешь сделать, чтобы этому помешать.

– В данный момент я тоже не вижу, но мы должны что-то придумать. – Его взгляд блуждал по разбитому корпусу «Орла». Корабль стоял на якоре менее чем в пяти ярдах от «Ястреба», и Баллантайн ясно видел, что и на нижней, и на верхней палубах кипела работа. – Если бы только нам удалось найти способ связаться с ними...

Эндрю Раунтри, сержант с «Орла», смотрел через узкий промежуток воды, разделявший два корабля, с трудом подавляя желание задрать голову к разбитым переборкам и закричать. Двадцатилетний моряк был зол и чувствовал себя униженным из-за того, что его взяли в плен несколько грубых пиратов. Прошло много времени с тех пор, как он решил, что не может быть ничего лучше, чем посвятить свою жизнь службе на благо своей страны, и никогда забота о собственной безопасности не управляла его поступками. Единственное, что охлаждало его пыл сейчас, – это сознание того, что он и его товарищи остались без руководства. Их строго охраняли, били за каждое проявление неподчинения, кормили объедками и ограничивали в питье, и потому они не могли восстановить силы, которые потеряли за последние двадцать четыре часа. То, что раненых взяли в заложники, чтобы добиться повиновения американцев, было еще одним средством устрашения – возможно, самым главным, – как и строгая изоляция старших офицеров «Орла». Лейтенант Баллантайн был на борту «Ястреба», Дженнингс тоже, насколько могли судить моряки «Орла»; второго лейтенанта Фолуорта на рассвете забрали и перевели на другую сторону «Орла», и с матросами остались лишь два младших гардемарина, сам Раунтри и Ангус Макдональд, который всего на один ранг был выше рядового.

Без командиров люди растерялись, но Раунтри отказывался мириться с таким положением дел, пока оставалось в живых сто сорок шесть членов команды одного из лучших военных кораблей, плавающих по морям. У него и в мыслях не было сдаваться, и он старался придумать, как использовать своих людей. Если бы только он мог найти способ связаться с теми, кто был на «Ястребе»! Он видел, как лейтенанта Баллантайна отвязали от вантов, но тот был скорее похож на мертвого, чем на живого, однако то, что он все же двигался и дышал, вселяло некоторую надежду.

Почувствовав у себя на локте твердую руку, Эндрю оглянулся и, увидев рядом с собой шотландца Ангуса Макдональда, откинулся на переборку, и свет, который проникал сквозь пробоину в наружной обшивке корпуса судна, упал ему на лицо. Остальное помещение кладовой было погружено в темноту из-за стремления сэкономить единственный масляный фонарь, который давал больше дыма, чем света. Воздух в кладовой, битком набитой телами, был тяжелым, а наполненный до краев бочонок с нечистотами, не опорожнявшийся с момента заключения моряков под стражу, только усиливал зловоние.

– Вам нужно хоть немного поспать, дружище, – мягко пожурил шотландец Раунтри. – Вы всю ночь не спали, колотя молотком, словно за вами гнался сам дьявол. Не будет ничего хорошего, если вы свалитесь в лихорадке.

– Я не могу спать, Ангус. Бог свидетель, я устал, но каждый раз, как я закрываю глаза...

– Да, дружище, да, я понимаю, что вы испытываете. Я сто раз видел, как люди вроде вас умирали у меня на глазах.

Эндрю вздохнул. Ангус заработал ожог предплечья во время обстрела Змеиного острова, ушибы ребер и глубокую рану на щеке в сражении на берегу, легкую рану на плече во время попытки мятежа на «Орле» и вспухшие розовые рубцы на спине от порки. Во время морской битвы с «Ястребом» к этому добавился набор синяков и царапин, и – как финальный удар – роскошные густые усы, его гордость и слава, на верхней губе обгорели, когда он гасил огонь на палубе.

– Ангус, почему вы не лежите? – сочувственно спросил Раунтри.

– Потребовалось бы гораздо больше таких укусов, чтобы уложить Макдональда. Смотрите, мерзавец принес нам еду. Она не слишком приятно пахнет, но вам лучше съесть ее, чтобы не потерять силы.

– Силы для чего, Ангус? – устало вздохнул Раунтри. – Силы, чтобы восстановить наш корабль и дать возможность этим негодяям доставить его в Триполи как трофей? Паша разрисует его в желто-зеленые цвета и развесит на мачтах бумажные фонарики. Если бы только... – Он повернулся и снова посмотрел на пробоину в корпусе. – Если бы только найти какой-нибудь способ установить контакт с «Ястребом», с лейтенантом Баллантайном, например. Если бы мы могли просто поговорить с ним, дать знать о себе.

– С этими черношеими, хватающими нас за глотку каждые две секунды? С таким же успехом можно написать письмо и смотреть, как его доставит пакетбот.

– Пожалуй, вы правы, – помрачнев, согласился Раунтри. – Как вы думаете, почему они забрали от нас лейтенанта Фолуорта?

Шотландец глубоко вздохнул, выпятив широкую голую грудь, и поморщился от боли в ушибленных ребрах, которая, однако, не остановила его от смачного гэльского проклятия в адрес Фолуорта.

– Думаю, вы не сказали мне ничего такого, чего бы я уже не знал. – Некоторое время Эндрю молча глядел на него, а затем снова начал внимательно осматривать пиратский корабль.

– Свинья! – Ангус сплюнул. – Он жулик, готовый продать свою душу дьяволу, если решит, что за это сможет купить пару новых штанов и ночь с пиратской шлюхой.

Движением руки Эндрю остановил поток оскорбительных слов. Он знал, что между Ангусом и Фолуортом в прошлом не раз происходили стычки – именно из-за них такого превосходного солдата, как Мак, обычно отправляли на дежурство в вонючий трюм.

– Как я понимаю, – тихо заговорил Раунтри, – проблема в том, что все, чем мы воспользуемся, чтобы привлечь внимание наших людей на «Ястребе», будет замечено и их охранниками. Это относится к свету, крикам, к знакам, поданным руками или флажками.

– Сигналы руками, – задумчиво протянул шотландец. – Обычные сигналы – да, но что, если это будут жесты, которыми пользуется док, разговаривая с Малышом Дики?

У Эндрю расширились глаза, он медленно отвернулся от щели и посмотрел на улыбающегося Ангуса.

– Малыш Дики? – повторил он. – Ну почему мне это не пришло в голову? Где он? Он сейчас в рабочей смене?

– Нет, он здесь, вон в том углу.

Оттолкнувшись от переборки, Эндрю встал и нетерпеливым взглядом попытался отыскать в темноте маленькую сжавшуюся фигурку мальчика. Он был там, где и предполагал Ангус. Обхватив тонкими руками колени, он свернулся калачиком в углу кладовой; его глаза были закрыты, лицо покрывал слой копоти, а волосы на одной стороне головы обгорели.

Эндрю присел на корточки рядом с мальчиком – и растерялся. Дики закрыл глаза и погрузился в собственный замкнутый мир. Другие мальчики не часто общались с ним, предпочитая издеваться, насмехаться над ним и передразнивать его глухоту, и никогда не пытались его понять. Взрослые на борту «Орла» были не намного лучше. Они толкали его, если он попадался им на пути, выкручивали ему ухо или били по голове, если он неправильно понимал приказ, и только Мэтью Рутгер относился к нему по-человечески.

Эндрю протянул руку и осторожно коснулся плеча Дики.

Огромные карие глаза тут же распахнулись, и в них блеснул страх, который никто на борту не мог постичь. Эндрю поспешил поднять грязную руку, чтобы заверить мальчика в том, что бояться нечего. Дики в ответ сжался от страха.

– Нам нужна твоя помощь, – с отчаянием в голосе заговорил Эндрю. – что мне сделать, чтобы ты меня понял?

– Позвольте, я попробую. – Ангус опустился рядом с сержантом. Несмотря на шотландскую сдержанность, он обладал теплой улыбкой, которой при необходимости умело пользовался. И сейчас, скрестив на груди огромные руки, он пустил ее в дело. Испуганными глазами Дики посмотрел на Раунтри, потом на Ангуса и снова на сержанта.

– Я видел, как док много раз в разговоре с ним использовал этот жест, – тихо объяснил Макдональд. – Думаю, он означает «друг».

Эндрю сделал то же самое: с надеждой улыбнулся и скрестил руки на груди. Еще несколько мгновений Дики смотрел на мужчин, а потом медленно, нерешительно отпустил колени и ответил таким же жестом.

– Слава Богу, – прошептал Эндрю. – И что дальше? Как мы объясним ему, что он должен сделать? И даже если нам удастся переслать сообщение на «Ястреб», как мы сможем узнать ответ?

– Будем беспокоиться тогда, когда это произойдет, дружище. – Не отрывая взгляда от мальчика, Ангус вслух, скорее для самого себя, добавил: – Можешь доверять мне, парень, клянусь могилой моей матери. – Он встал и протянул одну руку, а другой указал в противоположный конец кладовой на маленький квадратик света. – Пойдем, Дики, – прошептал он, – у нас есть для тебя мужская работа, так как ты честный, смелый и единственный из нас, кто может ее выполнить. – Рука Дики слегка шевельнулась, как будто у него внезапно сжались мышцы. Заметив это, Ангус ободряюще улыбнулся и еще доброжелательнее раскрыл ладонь. – Хороший парень! – возбужденно воскликнул он, почувствовав, как маленькие холодные пальцы скользнули в его руку. – Отлично! А теперь... пойдем к окошку.

Ангус помог мальчику встать на ноги и медленно повел его мимо молчавших настороженных моряков, которые с напряженным вниманием следили за происходящим. Когда они подошли к щели в корпусе корабля, Ангус перевернул пустой ящик, чтобы мальчик, став на него, мог выглянуть в пролом. Встревоженные карие глаза осмотрели небольшой открывшийся вид – полоску деревьев, спокойные воды залива, стоящий на якоре «Ястреб» – и снова беспомощно взглянули на Ангуса.

– Каким знаком можно сказать «доктор»? – вслух поинтересовался Эндрю.

– Может, кто-нибудь из этих болтунов придумает знак для слова «доктор»? – Ангус обвел пристальным взглядом трюм.

– Что было бы логично? – пожав плечами, спросил Эндрю.

Ангус уже начал разводить руками, но на середине жеста остановился, свел руки вместе и изобразил иголку с ниткой, которыми зашивают его раненое плечо, а потом указал на дыру в борту.

Лицо у мальчика стало еще печальнее, и он, медленно кивнув, опустил голову.

– Вероятно, он думает, что мы говорим ему о том, что доктор находится на другом корабле.

– Да, но по крайней мере он понимает. – Ангус наклонился вперед и, сжав хрупкое плечо Дики, коснулся пальцем сначала его дрожащих бескровных губ, потом своих собственных... потом указал на сломанные доски. Он повторял эти движения с некоторыми несущественными изменениями, стараясь довести до мальчика смысл того, что от него хотят. Ангус снова и снова терпеливо изображал иголку с ниткой, касался пальцем губ, указывал на пробоину в борту. Его улыбка одобрения стала еще шире, а затем он победно просиял, когда Дики наконец понял их идею и сжал своей ручкой огромную ручищу Ангуса Макдонадда.

– Ей-богу, он понимает! – облегченно вздохнул Эндрю.

– Разве кто-то в этом сомневался? – восторженно улыбаясь, вопросил шотландец.

– Теперь нам нужно найти способ привлечь внимание доктора... если он еще жив и если его оставили наверху с ранеными.

– Он должен быть с ранеными, – заявил Ангус, – или я сам лично отправлю все их проклятые души гореть в адском огне!

Эндрю с тревогой выглядывал сквозь щель, пока Ангус осторожно и бесшумно удалял щепки и выламывал куски дерева, чтобы расширить дыру.

Прошло десять минут. Двадцать.

На юте «Ястреба», где держали узников, не было заметно никакого движения. Когда Эндрю показалось, что он что-то увидел, он взволнованно сжал локоть капрала, но ничего не случилось. Прошло еще десять минут напряженного ожидания, и в поле зрения попала голова, но она снова скрылась за барьером из ящиков и досок.

Сердце Эндрю успело сделать еще несколько медленных ударов, и он вцепился пальцами в локоть Макдонадда.

– Смотрите! Конечно, я могу ошибиться, но... по-моему, это лейтенант Баллантайн!

– Да, и доктор! Давай, парень, – прошептал Ангус и коснулся руки мальчика. Дики не нужно было поторапливать, в его глазах засветилось понимание, губы дрогнули в улыбке, руки неистово задвигались – к груди, ко рту, кругами и взмахами... и все время возвращались к сердцу.

– Боже правый, да это же Дики! – не веря своим глазам, прошептал Мэтью.

– Ты можешь понять, что он говорит? – нетерпеливо спросил Адриан, бдительно следя за несколькими охранниками, которые могли заметить лицо мальчика, появившееся между досками корпуса.

– Он говорит, что рад меня видеть. Он боялся, что я мертв – что все мы мертвы.

– Кто с ним?

Мэтт сделал несколько коротких резких движений руками, и после небольшой паузы с другого корабля пришел ответ.

– Их разбили на три рабочих группы примерно по пятьдесят человек в каждой. С ним Раунтри и Макдонадд...

– Ей-богу, у нас все-таки есть шанс, – пробормотал Адриан. – Есть там кто-нибудь, кто понимает мальчика?

– Думаю, они стараются. – Мэтт гордо улыбнулся. – Если нужно, он заставит их понимать!

– Хорошо. Сначала необходимо узнать, в каком они состоянии. Ты говоришь, три смены по пятьдесят человек? Когда они меняются, куда их водят, как пристально за ними следят?.. И есть ли у них хоть какое-то оружие?

Мэтью передал вопросы, но ответы пришли почти через пятнадцать минут, очевидно после долгих стараний двух моряков разобраться в жестах Дики.

– Гарпун и два ножа, – сказал Мэтт с явным разочарованием. – Отличное начало для вооруженного восстания, если ты это задумал.

– И все же это начало, – настаивал Адриан. – И честное слово, если я хорошо знаю этих людей, это начало конца для Шо и его команды!

Как раз в то время, когда Адриан Баллантайн представлял себе расправу с Гарретом Шо, капитан, вытянувшись, лежал на кровати под балдахином в капитанской каюте «Орла». Его зубы оскалились, лицо было залито потом, жилы на шее превратились в канаты, и каждый вздох, который ему удавалось сделать, был победой воли. Его нагое тело блестело от лихорадочного желания.

Час назад ее перевезли на «Орел», так как она объяснила страже, что этого требует «личное дело чрезвычайной важности». Оказавшись в капитанской каюте, она несколько минут стояла у спинки кровати, глядя на спящего Гаррета Шо, и восхищалась великолепием его мускулистой, гладкой, без волос, груди, узкой талией и бедрами, казавшимися высеченными из мрамора.

Бесшумно сбросив с себя блузку и юбку, Миранда скользнула к нему в постель. Игра началась со слабого толчка ему в пах, и затем от мягкого, дразнящего прикосновения ее грудей его плоть поднялась и затвердела.

Миранда не могла бы точно сказать, в какой момент Гаррет проснулся окончательно, она лишь почувствовала, что он отвечает ее рукам и губам с энергией, достойной мужчины. Она не стала дожидаться приглашения раздвинуть соблазнительные бедра и не пыталась сдержать дыхание, когда его тепло проникло глубоко внутрь ее тела. От единственного умелого поворота ее таза Миранда затрепетала, а потом сосредоточилась только на том, чтобы облегчить собственное внутреннее напряжение. Миранда уже очень давно не получала удовольствия, очень давно у нее не было мужчины, способного доставить ей наслаждение. Усилия Дженнингса были смехотворны, а Фолуорт думал лишь о собственном удовольствии.

Теперь настала ее очередь быть жадной. Почувствовав, как внутри ее оживает дикий зверь, который вытягивается и устремляется в невероятные глубины, Миранда вздохнула и, откинув голову, предоставила своему телу возможность управлять ее движениями. Она лишь издавала стоны и дрожала от страсти по мере того, как напряжение ее все возрастало. Обхватив Гаррета за плечи, Миранда коленями сжала ему бедра, чтобы он вошел в нее еще глубже. При каждом обжигающем толчке его плоти она испускала вздох и сдерживала исступленный восторг, управляя бешеными взрывами удовольствия, пока они не достигли единого ритма. Пять минут... десять... двадцать... Она не знала, как долго скакала на своем великолепном жеребце, но зато знала, что он стоил всех ее усилий – он дважды содрогнулся внутри ее, но не проявил признаков слабости и не торопил. Синие глаза смотрели ей в лицо, тело его блестело от напряжения, а руки сжимались и разжимались в такт движению ее бедер.

Волны становились все мощнее, и Миранда, словно в наркотическом опьянении, опустила голову, ее губы расслабились, а волосы черным облаком накрыли грудь. Отодвинув их в сторону, Гаррет большими пальцами дразнящее коснулся налившихся сосков, и Миранда снова вздрогнула, на этот раз сильнее, испугавшись того, чем уже больше не могла управлять. Гаррет потянулся вверх, терзая ртом твердые, как галька, верхушки ее грудей, а его руки, скользнув вниз, пробрались между ее бедер и поглаживали ее, доводя до сладостного сумасшествия.

Возбуждение от нахлынувших ощущений прокатилось вдоль ее тела, и Миранда несколько раз пронзительно вскрикнула. Она дрожала и корчилась, чуть ли не теряя сознание, когда Гаррет, приподнимаясь, снова погружался в нее. Они оба напряглись, его руки замерли на ее бедрах, она уперлась ему в грудь, и экстаз горячей волной разлился по телу Миранды, передался Гаррету, удвоился и превратился в исступленный восторг.

Она прижималась к нему, пока ее не начала одолевать слабость, а потом в полном изнеможении упала ему на грудь. Не в силах вытерпеть соприкосновение разгоряченных тел, Миранда со стоном откатилась в сторону, и ее волосы влажной черной паутиной остались лежать у нее на лице. Приоткрыв рот, она облизала пересохшие губы.

– Боже мой, – хрипло засмеялась она, – я уже забыла, как это бывает! Неудивительно, что девушки, как кошки, толпами бегают за тобой.

– Ни одна из них не шипела и не царапалась так очаровательно, как ты, – ухмыльнулся Шо.

– Правда? – обрадовалась Миранда. – Тогда почему ты никогда не предлагал мне навсегда остаться в твоей постели?

– Я думал, тебе нравится быть там, где ты была. А кроме того, я никогда не хотел ни одну женщину настолько сильно, чтобы скрестить меч с Дунканом Фарроу.

– А-а, значит, ты боялся ярости Дункана?

– Скажем, я здраво оценивал его характер. – Опершись на локоть, Гаррет с удовольствием рассматривал изгибы и впадины вытянувшегося рядом с ним женского тела. – Я человек терпеливый, я понимал, что надо только подождать и ты обязательно будешь принадлежать мне.

«Терпеливый, как притаившийся хищник, – подумала Миранда, чувствуя, как ее тело начинает трепетать под его взглядом, – и такой же робкий». Он не делал секрета из того, что хотел ее почти с того самого момента, как Дункан привел ее на Змеиный остров. Но между прочим, Гаррет хотел все, что имел Дункан, – его корабли, его остров, его команду, его репутацию, его дочь...

Его дочь! От этой мысли Миранда почувствовала, что ее щеки покраснели от раздражения.

– Вчера, в твоей каюте, у меня создалось впечатление, что ты дожидался не меня, а кого-то другого.

– Кортни?

– Да, Кортни, – обиженно надула губы Миранда. – Бедную маленькую Кортни. Сладкую маленькую Кортни. Храбрую маленькую Кортни. И так как ты покинул каюту вскоре после меня, могу я сказать – невинную маленькую Кортни?

– Ну-ну, какая нежная забота о дочери своего любовника. – Черные брови сошлись вместе, и губы растянулись в улыбке.

– О дочери бывшего любовника, – лукаво поправила она. – И теперь должна предупредить вас, Гаррет Шо, я не намерена больше делить тебя с ней. Если ты думаешь, что в ней есть что-то особенное, пожалуйста, попользуйся крошкой и выброси ее из своих планов. Но если ты хочешь удержать меня... – ее взгляд скользнул вниз по его телу, – а я знаю, что ты этого хочешь, тебе придется перебеситься и оставить ее в покое.

– Я тронут, что ты заботишься о моих... планах, – тихо рассмеялся Гаррет, и его рука, скользнув вверх по бедру Миранды, нежно погладила ее грудь. – Но я не только собираюсь уложить ее в свою постель, я намерен сделать ее своей женой. Однако я, к сожалению, не уверен, что она станет довольствоваться чем-то меньшим, чем доказательством моей страсти.

– Твоей... – У Миранды открылся рот, она не могла поверить своим ушам. – Ты хочешь жениться на ней? После того как мы... После того как я...

– После того как ты удостоила меня таким приятным вниманием? Одно не имеет никакого отношения к другому, милая. Ты хочешь меня и можешь меня получить. В любое время и в любом месте...

У Миранды вырвалось злобное проклятие, она отшвырнула его руку со своей груди и подвинулась к краю кровати с намерением забрать одежду и убежать из каюты, но твердая рука удержала ее за локоть. После грубой борьбы, сопровождаемой ругательствами, Миранда снова оказалась лежащей на спине, придавленная весом Шо.

– Убирайся с меня!

– Нет.

– Убирайся с меня, – она задохнулась от ярости, – сейчас же!

Шо немного сдвинулся и со смехом заглушил ее протесты поцелуем. Он зажал одной рукой оба ее запястья, а другой двинулся вниз по ее извивающемуся телу.

– Тебе по крайней мере стоило бы выслушать меня, прежде чем ты решишь отказаться от своего будущего счастья.

– Будущее счастье! – возмутилась она. – В чем оно? Быть твоей любовницей? Служить тебе по ночам, когда сладкая маленькая Кортни сдвинет ноги и надует губки? Нет, благодарю вас, Гаррет Шо! Благодарю.

– А-ах, Миранда...

– Прекрати! – взвизгнула она и неистово заерзала, стараясь избавиться от руки, упорно продолжавшей поглаживать ее между ног, но Гаррет только рассмеялся и прижался губами к ее шее.

– Я могу дать тебе все, что тебе нужно, – пробормотал он. – Все, чего ты хочешь.

– Негодяй! Мое единственное желание – убежать с этого корабля, убежать от этой ужасной войны, от этого вонючего народа, от этой отвратительной жизни!

– Мы оба этого хотим, И тебе не следует так поспешно отказываться от того, что я тебе предлагаю.

– Ты еще ничего не предложил, – огрызнулась Миранда.

Заглянув ей в глаза, он с улыбкой спросил:

– Мне начать с нескольких сотен тысяч долларов в золоте? Или ты предпочитаешь земли, которые глазом не окинешь? Драгоценные камни? Меха?

– О чем ты говоришь? – изумилась она. – Какое золото? Какие драгоценные камни?

– Я говорю о состоянии, моя испанская красавица. О фантастическом состоянии. О богатстве, которое тебе не снилось даже в самых невероятных снах.

– О Господи, – насмешливо вздохнула Миранда, – неужели ты веришь этим глупым россказням о сундуках, полных драгоценностей и золота, которые были отправлены из Франции вместе с Кортни?

– Я сказал – фантастическое, а не сказочное! Хотя я не торопился бы вообще не доверять рассказам. С девочкой на борт были доставлены сундуки, а ее дедушка был финансовым советником Людовика Шестнадцатого, так что все возможно. Вполне возможно.

Гаррет все еще не отпускал рук Миранды, хотя она перестала вырываться.

– Гаррет! – Она опустила голову, чтобы лучше видеть его лицо.

– М-м?

– Если ты говоришь не о сокровищах... – Миранда глубоко вздохнула. Его язык, блуждавший по нежному углублению ее пупка, вызывал трепет удовольствия и не позволял ей сосредоточиться. – Что это за состояние, что за фантастическое состояние, о котором ты говоришь?

– Оно в Америке.

– В Америке?

– Да, моя красавица. Спокойно лежит и ждет, чтобы его затребовали.

– Затребовали... Как? Кто?

– Кортни. Теперь, когда Дункан умер, деньги принадлежат ей. Можно сказать, это ее наследство.

– Наследство? – Янтарные глаза превратились в щелочки. – Ты прекратишь наконец? Я не могу трезво мыслить!

Гаррет хмыкнул и отодвинулся.

– Это была последняя шутка Дункана на земле – или ты не знала, что он собирался стать уважаемым человеком? Всю свою наживу от рискованных налетов он обращал в золото. Он отправлял его с кораблями в Америку в течение последних десяти лет, вернее, с тех пор, как узнал о существовании дочери. Он купил землю, построил большой дом, засеял поля хлопком... О, он даже основал небольшое предприятие. И все это под разными именами – под своим собственным, под чертовыми кодовыми именами, под кличками и паролями. Он сосредоточил свое состояние в Америке, и, насколько я смог вычислить, Корт держит ключ к нему здесь. – Он постучал пальцем по виску. – Обычное изнасилование не станет поводом отдать мне ключ, верно?

– Ты хочешь сказать, что только она одна его знает?

– Дункан мертв. Эверар мертв. Кто еще из этой семьи остался в живых?

– А как же я? Неужели он не сделал никаких распоряжений относительно меня?

– Очевидно, нет, – протянул Гаррет, отметив яркие желтые искры, вспыхнувшие в глазах Миранды. – Не забывай, ты не единственная, за кем нужно было следить. Я был его компаньоном, и все же он был готов продать и «Дикого гуся», и «Ястреб» Караманли и его армии головорезов. Это должно было стать последним прорывом через блокаду, и именно поэтому Дункан настоял, чтобы Кортни и Эверар не принимали в этом участия. Он хотел быть уверен, что они в безопасности. Ирония судьбы, ты согласна?

– Она знала?

– О его планах? Думаю, нет. – Красивое лицо Гаррета помрачнело. – Он даже не соблаговолил рассказать мне об этом, пока мы не отправились на встречу в Мокнине. Он предложил мне выбор: или я покупаю «Ястреб», или продаю свою долю Караманли за полную капитанскую часть барыша.

– Почему ты не купил оба корабля? Ты же давно хотел их иметь. Несомненно, за многие годы ты должен был получить достаточно золота, чтобы позволить себе это.

– Да, получил. Несколько небольших состояний, которые сделали бы бережливого человека счастливым на многие-многие годы. Однако... – белые зубы сверкнули в улыбке, – бережливость никогда не была в числе моих достоинств. Я слишком наслаждался радостями жизни, чтобы всерьез задумываться об экономии – или об уходе от дел. А Дункан думал и о том, и о другом.

Свесив с кровати длинные ноги, Гаррет встал и подошел к столу. Из украшенного резьбой ящичка он достал тонкую черную сигару и внимательно посмотрел на Миранду сквозь короткую вспышку огня и дыма она сердито наморщила лоб и постукивала пальцами по измятому постельному белью.

– Экономия! – насмешливо фыркнула она. – Мне везло, если он бросал мне лишнюю монету. Какая-нибудь безделушка, одно-два платья...

– Ах да, конечно, – выдыхая струю дыма, Шо с удовольствием разглядывал золотистую наготу Миранды, – это еще одно, чем мы отличались друг от друга. У меня в сердце всегда было уютное местечко для хорошенькой девушки. Драгоценные камни, золото и шелка делали ее еще красивее.

Гаррет снова подошел к кровати и вытянул покрытую татуировкой руку. Змеи на ней зашевелились от движения мышц, и он, повернув руку, разжал тонкие смуглые пальцы. На его ладони лежало кольцо: огромный квадратный изумруд размером с ноготь большого пальца был окружен крупными бриллиантами, каждый из которых мог украсить отдельное кольцо. От блеска и игры драгоценных камней у Миранды захватило дух, и, медленно встав на колени, она с раскрытым от изумления ртом взглянула сначала на кольцо, а затем на настороженное лицо Гаррета.

– Оно... потрясающее, – пробормотала Миранда.

– Оно твое, если захочешь.

– Мое? – Миранда едва не задохнулась от восторга и протянула дрожащие пальцы к драгоценности, но прежде чем она успела коснуться кольца, Гаррет снова сжал кулак.

– К сожалению, это единственная безделушка, которая имеется в моем распоряжении в данный момент, и немного позже она может понадобиться мне, чтобы убедить Кортни в моей искренности.

– Искренности? – Если бы только она могла поверить, что он и правда предлагает ей богатство и роскошь, о которых она всегда мечтала. А если он лгал, если он играл или просто проводил с ней время... – Почему ты должен в чем-то ее убеждать? Почему ты не можешь просто вытягивать ей ноготь за ногтем, пока она не расскажет тебе то, что ты хочешь узнать?

– Какая же ты бессердечная, злая ведьма, милая! – Гаррет погасил сигару.

– Не будь ребенком, Гаррет. И не говори мне, что такая мысль не приходила тебе в голову.

– Да, приходила, – усмехнулся он. – Но мне также пришло в голову, что я настолько же преуспею в вытягивании из нее нужной информации, как если бы пытался вытянуть ее из Дункана.

– Какая преданность! – скривилась она. – Но ведь мы оба знаем, насколько предан ты был ему все эти годы, разве не так, Гаррет? И не только под простынями.

– Быть может, тебя не затруднит объяснить, что ты имеешь в виду? – Лицо Гаррета приобрело угрожающее выражение.

– Ты многие годы водил его за нос – забирал себе лучшие трофеи, о которых он даже не подозревал. Я знаю, что ты захватывал корабли, когда он думал, что ты отправился за боеприпасами, и я знаю, что у тебя были связи на рынке рабов в Алжире, где ты продавал узников, которых, как ты утверждал, отпустил на свободу. И он тоже это знал. Ну-ну, не раздувайся так от злости! Какой в этом смысл? – Она незаметно подвинулась ближе к краю кровати, скользнула руками вверх по твердой, как железо, груди и сплела пальцы на затылке Шо. – Дункан мертв. Все принадлежит тебе, независимо от того, как это получилось. Независимо от того, что ты сделал, чтобы этого добиться.

– Ты намекаешь, что это я продал Дункана американцам?

Миранда почувствовала, что Гаррет застыл, его темные глаза странно блеснули, а потом в них промелькнула тень. Миранда знала, что Дункан никогда полностью не доверял Гаррету, и она знала достаточно, чтобы и самой не доверять ему, но жадность – одна лишь жадность – не толкает на предательство, это она тоже знала.

– Нет, – медленно покачала она головой. – Нет, ты не мог быть таким безрассудным. Не мог, раз оставил в живых Дэви Донна. Но любой может заинтересоваться бонами, которые так легко упали и не позволили вам вовремя прийти и спасти Дункана, чтобы сохранить «Гуся».

– Боны соскользнули, – отшвырнув сигару, прорычал Гаррет и, намотав на пальцы пряди иссиня-черных волос, зажал их в кулаке. – «Ястреб» получил пробоину в корпусе.

– Я-то вам верю, – спокойно отозвалась Миранда, сверкнув глазами. – Но есть другие, которые, возможно, не верят. Кортни ко всем на корабле пристает с вопросами, и люди могут начать думать. Она может заставить думать Донна. Можно ли допустить, чтобы это произошло?

– Если понадобится, я с Донном разберусь. – Гаррет ослабил хватку, но блестящие черные волосы из руки не выпустил.

– А с Кортни?

Его взгляд переместился к мягким красным губам, а затем к опьяняюще пышному, теплому, шелковистому телу, которое чувственно прижималось к нему. Ответ Гаррета был прост, он грубо впился в рот Миранды, а его плоть мечом вонзилась в нее, скрепляя их молчаливый союз.

Миранда торжествовала победу. Кортни Фарроу проиграла, а она выиграла! Она получит Гаррета и все, что по справедливости причиталось ей.

Вздрогнув, Миранда издала победный возглас – крик, который был таким же диким и примитивным, как и мужчина, которого она соблазняла.

Глава 14

Щупальца тумана, которые поднимались над густой зеленью, окружавшей бухту, украсили оба стоявших на якорях корабля прозрачными каплями росы.

Команды обоих судов продолжали трудиться сутки напролет, невзирая на удушливую жару и палящее солнце. Люди латали и штопали порванные паруса, вырезали новые рангоуты из деревьев, обильно росших вдоль берега, и как могли чинили поручни и переборки тем, что было под рукой. Работы, на которые Шо первоначально отвел четыре дня, по-видимому, укладывались в три, и это весьма радовало его. По мере успешного завершения ремонта Шо решил, что разумно ограничить использование фонарей и освещение кают. Он не хотел без необходимости идти на риск, ведь проходящее мимо судно могло заметить луч света там, где его быть не должно. Днем мачты и снасти скрывались в высоких деревьях, но по ночам береговая линия служила черным бархатным фоном, и даже свет от курительной трубки мог выдать присутствие людей.

Поэтому всю ночь огромные медные фонари на палубе должны были оставаться холодными и темными, на оснастке не было никаких огней, ни малейший луч света не пробивался сквозь плотные парусиновые занавески, закрывавшие пробоины в бортах и вентиляционные люки. Шумное полуночное веселье не должно было выходить за пределы нижних палуб, и людям было приказано для попоек, карточных игр и свиданий использовать пустой грузовой отсек – если у них еще оставались силы для подобных развлечений.

Кортни стояла на узком балкончике, который тянулся вдоль стены капитанской каюты. Он был сделан скорее для украшения, чем для практического использования, но узкий выступ давал ей возможность дышать свежим воздухом и в то же время оставаться в одиночестве. На балконе было гораздо холоднее, чем в каюте, где вдобавок ко всему окна были занавешены плотными парусиновыми полотнищами.

Небрежно опершись локтями о дубовый поручень и подперев ладонями подбородок, она задумчиво наблюдала, как в небе таял последний серебристо-розовый луч. Днем водоросли, которые, извиваясь, поднимались с песчаного дна, скрывали глубину воды в заливе, составлявшую три или даже больше фатомов – около двадцати футов, в сумерках вода становилась волнистым листом серебра, а в этот час была чернильно-черной, абсолютно спокойной, гладкой. Кортни с удовольствием осталась бы на балконе на всю ночь, чтобы избавиться от необходимости терпеть то, что снова приведет ее к поражению.

Гаррет Шо, Миранда Гоулд, Дэви Донн и Кортни накануне вечером вместе обедали в офицерской кают-компании, и это был настоящий кошмар.

Дэви Донн сердито смотрел на нее во время всего обеда. Он был не согласен с решением Шо позволить ей наравне с ними решать, как обращаться с пленными американцами. Кортни потребовала натянуть брезент, чтобы укрыть раненых от палящего солнца, – Донн считал, что они должны вариться в собственных страданиях. Она попросила, чтобы американскому доктору обеспечили доступ к перевязочным материалам и хирургическим инструментам, – Донн заявил, что у нее размягчение мозгов, что пленных следует оставить зализывать свои раны и мучиться от боли. Она распорядилась, чтобы раненым принесли мясной бульон, свежие фрукты и ведра с водой для питья и умывания, – Донн плюнул в ведра и с отвращением перевернул первую же супницу. Он категорически отказался от приглашения Шо присоединиться к их группе за вечерней трапезой, и потребовались строгий приказ и скрытая угроза, чтобы заставить его подчиниться.

Гаррет Шо вопреки обыкновению не выглядел встрепанным. Он оделся с особой тщательностью и, прибыв в кают-компанию в темно-синей парчовой куртке и белых нанковых бриджах, выглядел как король пиратов, которым всегда стремился быть. Однако рубашка на мощных плечах, накрахмаленная и безупречно отглаженная, как-то не соответствовала красно-коричневому загару и черной гриве волос и почему-то придавала ему шаловливый, порочный облик. Кортни не могла припомнить, чтобы когда-нибудь видела его таким.

От его парадного вида ее собственная простая одежда казалась намеренным оскорблением. Кортни забыла, что Шо любил выставлять напоказ свое положение и богатство и, следуя морским обычаям, устраивать по вечерам официальные обеды. Нет, нельзя сказать, что она забыла об этом, просто в данной ситуации считала их неуместными. Но он окинул надменным взором своих «приближенных», покосился на ее потрепанные парусиновые брюки и ту же простую батистовую рубашку, в которых ее перевезли с «Орла». Даже Донн удосужился надеть чистый жилет и рубашку и, как заподозрила Кортни, потратил целый кусок мыла на свое лицо и руки.

Настроение Кортни и вовсе испортилось, когда в облаке серебристо-желтого атласа в кают-компанию впорхнула Миранда. Ее длинные черные волосы были собраны в корону блестящих локонов, которые, слегка подрагивая, ловили и отражали свет свечей. У платья практически не было лифа, и лишь небольшой кусочек атласа плотно обтягивал большую грудь. Мужчины, широко раскрыв глаза и боясь вздохнуть, с нескрываемым интересом наблюдали за ней, стараясь понять, сможет ли ткань удержать ее груди в таком неустойчивом положении. Они ловили каждое ее слово и вскакивали с мест всякий раз, когда нужно было наполнить ее бокал вином. А дерзкие, обольстительные янтарные глаза без особых усилий умели заставить Гаррета смотреть в них и в неловкой тишине надолго удерживали его взгляд. А когда Миранда говорила, ее искусно модулированные звуки голоса служили только для того, чтобы односложные ответы Кортни звучали еще грубее – скорее от ревности, чем от раздражения.

Ревность!

Это слово пробудило в памяти Кортни воспоминание о разговоре, который днем состоялся у нее с Гарретом, когда он пытался оправдать поведение Миранды на борту «Орла».

– Поймите, Корт, вы не должны ничего иметь против нее. Она не такая, как вы или я. И она к тому же не умеет скрывать то, чем наградила ее природа.

– Ее интересуют только удовольствия, Гаррет. Она не пролила ни слезинки и даже не задумалась о судьбе других. И вы не видели ее на берегу. Вы не видели, как она намеренно выставляла напоказ свою «несчастную» судьбу, чтобы заслужить внимание капитана.

– Лучше капитан, чем несколько дюжин похотливых матросов. – По лицу Шо начала расплываться улыбка. – И откуда вы можете знать, что она не собиралась помочь своим пленным товарищам? Откуда вы знаете, что она делала и чего не делала?

– Я знаю Миранду.

– Да, вы знаете ее, как может знать дочь любовницу своего отца. И я хочу открыть вам глаза – в вашей изящной фигурке больше ревности к ней, чем могло бы уместиться в дюжине алчущих мужчин.

– Ревность?!

– Да, ревность. – Улыбка его стала еще шире, и синие глаза окинули пристальным взглядом парусиновые брюки и бесформенную рубашку. – Вас возмущала каждая минута, проведенная ею с вашим отцом, и вы завидуете каждому горячему взгляду, который бросают на нее мужчины. И не пытайтесь возражать мне, Корт Фарроу, или я прямо здесь положу вас на колено и отшлепаю.

У Кортни вспыхнули щеки, а гнев сдавил горло, не позволив ей возразить. Она действительно возмущалась каждой минутой, которую Миранда проводила с Дунканом Фарроу, но не из ревности – она слишком долго подавляла в себе собственную женственность, чтобы завидовать женственности в ком-то другом. Но что ее и правда возмущало, так это то, что двуличность Миранды в один миг ослепила Дункана; впрочем, то же самое происходило с любым мужчиной. Приспущенная блузка, взмах ресниц, затаенное дыхание, показная беспомощность – и, как правило, суровый, подозрительный человек вроде Дункана Фарроу или Гаррета Шо переставал замечать, что она гораздо более жестока, цинична и хладнокровна в своих интригах, чем может быть любой из окружающих ее мужчин.

Дункан был нужен Миранде исключительно ради преимуществ, полагающихся его любовнице. И судя по всему, теперь она упорно охотилась за Гарретом, чтобы получить те же привилегии.

Последний раз набрав в легкие вечернего воздуха, Кортни убрала локти с поручня и вернулась в каюту. Прежде чем зажечь свечу на столе, она тщательно закрыла дверь и поправила парусиновые занавески.

Закрытый сундук с одеждой, который Гаррет прислал ей и на который сейчас упал свет свечи, казалось, лукаво манил Кортни, как манит улыбка на лице палача. Она упорно сопротивлялась, гоня прочь воспоминания, которые иногда наваливались на нее и ей начинало казаться, что они ее задушат. Воспоминания о другом времени, о времени более приятном, когда наряды, кружева, шелковые ленты и атлас были самыми важными предметами в жизни маленькой девочки. Воспоминания принадлежали Кортни де Вильер Фарроу, но теперь в ее душе не было для них места. Однако и Гаррет, и Миранда, и даже Адриан Баллантайн заставляли ее снова и снова ощущать боль воспоминаний.

Адриан Баллантайн... Кортни не хотела думать о той ночи, которая перевернула ее мир. Нет смысла отрицать, что он изменил ее, и она до сих пор продолжала меняться с каждым новым часом, с каждым изменением настроения. Из-за него она чувствовала себя беззащитной там, где прежде чувствовала сильной и уверенной. Из-за него она обнаружила в себе нежность. Она то сердилась, то вдруг начинала грустить, и ее часто одолевало болезненное напряжение, у которого не было названия и которое ничем нельзя было облегчить.

Быть может, ей стоит сразиться с Мирандой за Гаррета? Возможно, ей не следует отказываться от предложенного им покровительства, невзирая на цену, которую придется за это заплатить? Он красивый, мужественный, а одинокие ночи можно проводить и гораздо хуже.

Гаррет Шо... Адриан Баллантайн...

В объятиях янки Кортни получила удовольствие, но, конечно, она могла бы найти его и с Гарретом. Ведь это касается только плоти, не важно, кому принадлежит плоть... или важно?

Налив себе в кубок красного вина, Кортни встала перед высоким зеркалом на подвижной раме. В ее лице не было ничего уродливого или грубого: длинные загнутые ресницы, изящно слепленные скулы, миндалевидные глаза, которые при желании могли бы (Кортни была уверена в этом) соблазнять, прямой нос, а губы, которые она всегда считала самыми обычными, были, когда вгляделась в них, мягкими и полными, что стало более заметным, когда она смочила их кончиком языка. Это был тот самый рот, который удерживал взгляд американского лейтенанта гораздо дольше, чем ей казалось возможным – или необходимым. И она отчетливо вспомнила приятные ощущения, когда его язык знакомился с ее языком, набрасывался на него, прижимался к нему и в конце концов заставил ее капитулировать.

Кортни почувствовала жар на щеках, и ее взгляд скользнул ниже, туда, где ее груди касались ткани блузки. Они были совсем не такими пышными и роскошными, как у Миранды, но именно они привлекли внимание Баллантайна. Он гладил и гладил вздувшиеся холмики, ласкал их и руками, и губами, и языком до тех пор, пока она не утонула в потоке ослепляющего блаженства. А затем, когда ее бедра расположились между ее бедрами и тепло его тела оказалось тем, что она давно ждала и хотела...

Кортни резко отвернулась от зеркала и тремя большими глотками осушила кубок до дна.

Это просто глупо все время думать о Баллантайне – глупо и опасно. Гаррет выполнил ее просьбу: сохранил жизнь лейтенанту и терпел ее общение с ранеными пленниками на палубе, – но он был неглупым человеком и к тому же подозрительным. Если какое-нибудь слово или поступок вызовет у него хоть малейшее подозрение в том, почему она хочет спасти Баллантайна, или если ему хоть на мгновение придет в голову мысль, что янки уже получил то, чего он сам так упорно добивался все эти годы, – дыба покажется ему легкой смертью.

Снова наполнив кубок, Кортни присела на корточки возле окованного медью морского сундука из черного дерева и нерешительно протянула руку к блестящей металлической петле. Подняв ее, она медленно открыла крышку, словно то, что притаилось внутри, могло выскочить и проглотить ее. Однако ничего не случилось, и только ее изумленный взгляд старался впитать в себя разнообразие ярких шелков и кружев, которые рвались наружу из битком набитого сундука. Платья из муслина, шелка и батиста просились в ее любопытные руки, тут лежали стопки кружевных и льняных блузок, шелковых сорочек и богато расшитых фантастических нарядов, подобных которым она никогда еще не видела; от всего этого у нее перехватило дыхание. Кортни обнаружила на дне маленькую шкатулку из слоновой кости с экзотическими духами и косметикой, блестящие рулоны парчи и атласа, дюжину пар шелковых чулок, таких тонких, что она могла разглядеть сквозь них свою руку.

И вдруг она увидела белое платье из тонкого муслина и осторожно вынула его из сундука. С маленьким лифом и короткими пышными рукавами, оно выглядело таким воздушным и нежным, таким необычным, таким женственным... Кортни провела тканью по щеке, улыбнулась, зарылась носом в пышные складки и глубоко вдохнула сладкий запах сандалового дерева.

Конечно, там были и другие платья, а не только это! Кортни не раз видела юбки из яркой блестящей тафты, пышные многослойные нижние юбки и упругие кринолины из китового уса; эти наряды попадали к ним с захваченных торговых судов. На Змеином острове женщины не придерживались определенного стиля или фасона одежды, не следовали определенному направлению моды, ни одно общество не диктовало им, что следует носить, а что нет, и все же когда на смену нижним юбкам и одежде из хлопка и плотного громоздкого бархата пришли платья из легкого как пух газа и тонкого шелка, женщины с удовольствием переключились на них. Если Кортни было неловко в цыганской одежде, то как она будет чувствовать себя теперь в наряде принцессы? И как она будет выглядеть?

Кортни прикусила нижнюю губку и вдруг поняла, что смотрит на свое отражение в зеркале, прикрепленном к внутренней стороне крышки сундука.

Как он это сказал? «...Вы одеваетесь в мужскую одежду и носите мужскую стрижку... недокормленный, невоспитанный пиратский мальчишка...»

Она снова налила в кубок вино и с жадностью выпила его. Зеркало продолжало притягивать ее взгляд, и она, отставив в сторону кубок, внимательно всмотрелась в зеркало сундука, чтобы оценить свой вид. Рука потянулась к голове и развязала обрывок бечевки, которым были стянуты в хвост ее волосы. Золотисто-каштановые завитки тотчас же разлетелись во все стороны и смешались с теми, которые уже выбились раньше, и Кортни не смогла сдержать тяжелого вздоха. На один короткий миг ей захотелось иметь густые блестящие волосы до талии, рассыпающиеся по плечам во всей своей красе – как у Миранды. Почему-то у Кортни волосы всегда выглядели неприлично неряшливыми/как будто она только что встала с постели и сейчас снова ляжет спать. Хмуро глядя на свое отражение, Кортни расчесала пальцами взъерошенные завитушки.

«Ты выглядишь на десять лет моложе...»

Твердо решив улучшить свою внешность, Кортни извлекла из сундука щетку с серебряной ручкой и принялась яростно расчесывать волосы. После многочисленных экспериментов с набором шпилек и лент, которые она нашла в шкатулке с косметикой, ей наконец удалось собрать вместе большинство завитков и соорудить пышную корону на макушке. Результат оказался весьма впечатляющим, и она, слегка отклонившись назад, откровенно восхищалась своим видом и, поворачивая голову так и этак, любовалась изящным изгибом шеи и небольшими красивыми мочками ушей.

– Невоспитанная и недокормленная – несомненно, – пробормотала Кортни и потянулась к графину с вином.

Подготовившись к следующему шагу, она принялась перебирать тонкое мягкое нижнее белье – или то, что, по ее мнению, было нижним бельем. Ей попались трусы, их она знала, и странная небольшая принадлежность туалета, похожая на пояс с длинными полосками, которая, как она подозревала, использовалась для того, чтобы поддерживать шелковые чулки. Кортни достала длинную прозрачную сорочку из светлого шелка с двумя тонкими бретельками из ленточек кремового цвета и после бесплодных поисков чего-нибудь, напоминающего корсет или грацию, поняла, что сорочка – это все, что будет между ее кожей и платьем.

Платье из тонкого белого муслина было с высокой талией и опасно низко вырезанным декольте. А над зеленой атласной лентой, которая отделяла юбку от лифа, оставалось не больше двух-трех дюймов ткани. Но что еще хуже, как обнаружила Кортни, надев платье, лиф был скроен так, что приподнимал ее грудь, одновременно придавая ей смущающую пышность. Она тянула и расправляла муслин, но ей никак не удавалось подтянуть его вверх, чтобы хоть немного прикрыть оголенное тело.

Снова яростно прикусив губу, Кортни осмелилась сделать шаг вперед к высокому зеркалу, чтобы оценить конечный результат. Первой ее реакцией было изумление. Она открыла рот и подняла руки, чтобы прикрыть свою наготу, затем медленно опустила руки и встретила взгляд дерзких, искрящихся изумрудных глаз, смотревших на нее из зеркала, и разглядела бледно-розовый румянец на обожженном солнцем лице и в довершение ко всему – робкую, дрожащую улыбку, которая постепенно становилась все увереннее.

Перед ней было лицо из медальона – лицо красивой молодой женщины, которая не была ни худой, ни неуклюжей и совсем не походила на мальчишку. Она была хрупкой и изящной и полностью соответствовала стилю и покрою платья. Небольшое изменение – Кортни слегка спустила пышно присборенные рукава, чтобы прикрыть рану на верхней части руки, – и гладкие кремовые плечи оголились еще больше, лиф натянулся, и грудь стала еще сильнее притягивать взгляд – не вульгарно или бесстыдно, а так, что Кортни гордо вскинула голову и уверенно улыбнулась как истинная французская аристократка.

В первый раз она не стала пытаться подавить нахлынувшие воспоминания – воспоминания о ярко освещенных бальных залах, о высоких белых париках и шелестящих парчовых вечерних платьях. Давно забытая мелодия менуэта неясно зазвучала в голове, и Кортни закрыла глаза, чтобы лучше видеть кружащиеся пары, которые раскланивались и расходились под музыку. Она была над ними и смотрела через перила балкона; ее детские глаза были широко раскрыты и ослеплены разноцветной радугой, огнями тысячи свечей, отражавшимися в хрустальных подвесках подсвечников. Она услышала смех и звон бокалов с шампанским, увидела свою мать, такую прекрасную, такую элегантную, окруженную морем красивых улыбающихся лиц. Подняв голову вверх, мать искала огромные изумрудные глаза, с жадностью смотревшие на нее, улыбалась и прикладывала к губам тонкие белые пальцы тайным, полным любви жестом. «Когда-нибудь, – казалось, говорила она, – когда-нибудь ты тоже все об этом узнаешь».

Звук шагов в коридоре вернул Кортни в настоящее, и она открыла глаза. Ее взгляд метнулся к верхнему углу зеркала, к лицу, появившемуся над ее плечом, и к паре дымчато-серых глаз, которые с изумлением встретили ее взгляд.

Кортни повернулась и оказалась лицом к лицу с Адрианом Баллантайном. Ни один из них не сдвинулся с места и не заговорил, и только в его глазах отразилось глубочайшее удивление, когда он увидел ее платье, ее прическу и полумесяцами выглядывающую из лифа грудь.

– Ч-что вы здесь делаете? – наконец удалось выговорить ей. – Как вам удалось пройти мимо охраны?

– Я не проходил, – тихо ответил он. – Меня проводили сюда под дулом мушкета.

Заглянув за его широкое плечо, Кортни увидела стоявшего на пороге открытой двери Гарри Питта, корабельного эконома. Это был невысокий лысеющий мужчина с пергаментной кожей и улыбкой, наводившей на мысль об отбеленном черепе; его глаза чуть не вылезли из складок, напоминавших кожу на лапах ворона, пока он водил взглядом вверх и вниз, вглядываясь в встревоженное лицо Кортни. В свете свечи, стоявшей позади нее, ее белое платье казалось легкой дымкой, и эта дымка вызывающе обволакивала все выпуклости ее тела, слегка намечая тонкую талию. Волосы Кортни поглощали золотистый свет, и его блики, падая на щеки и шею, создавали мягкую светящуюся ауру вокруг ее лица.

Мужчины молча смотрели на нее, и Кортни с трудом поборола желание спрятаться от их взглядов.

– Зачем вы привели сюда заключенного? – резко спросила она.

– А-а? Вы же сами приказали, разве нет?

– Конечно, нет.

– Ну-у, – взгляд Питта блуждал по темной впадине между ее грудей, – мне сказали, что вы хотите, чтобы эту собаку привели к вам в каюту и чтобы он занялся грязной работой. Если у вас нет для него работы, я отведу его обратно к остальным.

Кортни взглянула на Баллантайна. Интуиция подсказывала ей, что нужно отправить его обратно. Она намеренно весь день не посылала за ним, главным образом потому, что старалась не допустить возникновения бурных эмоций, которые уже опять начинали оказывать воздействие на ее кровь. Но ей необходимо было выяснить, правда ли он ее слабость и будет ли снова так странно действовать на нее. Она обязательно должна избавиться от наваждения – должна победить его.

– Благодарю вас, мистер Питт, – сухо кивнула Кортни. – По правде говоря, мне пригодится умение янки обращаться с пемзой и ведром. Можете оставить его здесь.

– Мне остаться и следить, чтобы он работал прилежно?

– Думаю, я сама вполне способна проследить, чтобы он как следует выполнял свою работу. – Она подошла к письменному столу и достала из верхнего ящика длинноствольный револьвер. – Вы можете заниматься своими делами и вернетесь за ним перед обедом.

– Перед обедом... да-а.

– Мистер Питт!

– Да? – Он отвел взгляд слезящихся глаз от ее груди.

– В будущем, прежде чем войти ко мне, постучите в дверь. – Она подняла револьвер и как бы нечаянно навела его на эконома.

Завуалированная угроза была продемонстрирована с улыбкой, но у Питта мгновенно вытянулось лицо. Он взглянул на оружие, потом в зеленые непроницаемые глаза Кортни и попятился к двери.

– Не нужно так волноваться, – проворчал он. – Вашему отцу это не понравилось бы.

– Моего отца здесь нет, и именно поэтому есть револьвер. Возможно, вам захочется рассказать об этом остальным?

Питт мрачно пробормотал какую-то непристойность и исчез в темном коридоре, а Кортни в облаке белого муслина подошла к двери, мгновение сердито смотрела ему вслед, а потом закрыла дверь на задвижку.

Баллантайн не шевелился и молча провожал Кортни взглядом, но как только она повернулась к нему, быстро отвел глаза.

– Трудности с вашими людьми? – спросил он.

– Ничего такого, с чем я не могу справиться.

Мимолетная улыбка коснулась его губ, хотя в остальном выражение лица не изменилось. Но гордость Кортни была задета, и она, подняв тяжелый револьвер, прицелилась в грудь Баллантайна.

– Я не побоюсь воспользоваться им, Янки. Не провоцируйте меня.

Серые глаза встретили ее взгляд, и улыбка стала откровенно насмешливой.

– Учтите, я очень меткий стрелок.

– Не сомневаюсь.

– Мне что, надо это доказать? Если вы замышляете совершить какую-нибудь глупость, то лучше я застрелю вас прямо сейчас и покончу с этим.

– Господи, что я могу замышлять? У вас есть оружие, вы можете закричать, и тогда к вам ворвется дюжина вооруженных людей. И даже если предположить, что мне удастся сдавить руками ваше прелестное горло, то куда мне после этого деться?

Утонченное высокомерие его тона взбесило Кортни. Она не могла подобрать достойного ответа и просто смотрела на Баллантайна, крепко сжимая револьвер. Свою порванную рубашку Баллантайн сменил на другую – из грубой ткани, и от этой новой одежды мускулы у него на руках и на груди выглядели еще более мощными. Раны Адриана, похоже, быстро заживали; повязка на голове пока еще оставалась чистой, но она только частично виднелась под свободно падавшими прядями золотистых волос. Долгие часы пребывания на солнце не причинили ему никакого вреда; его лицо просто потемнело до красновато-коричневого цвета, который только подчеркивал его волчий оскал. Глаза у Баллантайна были холодными и надменными, как и тогда, когда власть находилась в его руках, и Кортни была уверена, что видит, как в них блестит насмешка – насмешка над пиратской девушкой, изображающей из себя леди! Стремясь справиться с яростью, она сделала глубокий вдох и мгновенно пожалела об этом. Лиф платья не растянулся при ее вдохе, а только еще сильнее приподнял грудь – и это не осталось не замеченным Баллантайном.

– Идите к жаровне, – грубо скомандовала она, стволом револьвера указав направление. – Воздух становится сырым, а потому разведите огонь, пока я буду одеваться к обеду.

– Я подозреваю, что где-то к этому платью есть еще что-нибудь. – Его губы скривились в улыбке.

– К жаровне! – процедила Кортни сквозь стиснутые зубы.

Подойдя к маленькой железной печке в углу каюты, Баллантайн встал на колено и с шумом начал забрасывать уголь из жестяного ведра в черную топку.

У Кортни рука устала держать оружие, и она опустила его, опасаясь, что может выстрелить. Во рту у нее пересохло, ладони стали холодными и влажными, она не могла удержаться и смотрела на мышцы, вздувавшиеся на спине и плечах Баллантайна, когда он разводил огонь. Как могло случиться, что он выглядит совершенно здоровым и невредимым после двух дней, проведенных на палубе – в аду, куда она его отправила? Он был со своими людьми, верно, и со своим дражайшим другом доктором, но большинство раненых становились жертвами лихорадки или дизентерии, да еще плюс к этому удушающая жара, мухи, вонь и страдания... Ему хотя бы ради приличия следовало выглядеть бледным и измученным.

Баллантайн выпрямился, и Кортни, утратившая бдительность, вздрогнула от неожиданности.

– Что-нибудь еще, мисс Фарроу? – спросил он с покорным видом.

– Можете наполнить вином мой бокал, – распорядилась она, указывая на графин и кубок, и почувствовала, как кровь прилила к щекам. – И перестаньте глазеть на меня.

– А я глазею? Простите, должно быть, жара на палубе подействовала на мои манеры. Но между прочим, любой женщине, выбравшей себе подобное платье, следует ожидать любопытных взглядов со стороны мужчин.

– Вряд ли можно сказать, что вы просто смотрите.

– Вряд ли можно сказать, что вы то, что я ожидал увидеть, – отпарировал Баллантайн.

– Ожидали увидеть невоспитанного пиратского мальчишку?

– Я так называл вас? – Он снова усмехнулся.

– Несколько раз.

– В таком случае должен сказать, – его взгляд неторопливо скользил по ее телу, – вы очень хорошо умеете притворяться.

Кортни покраснела еще гуще. Зачем он это делает? Где его язвительность, его презрение? Она могла бы ответить на такое обращение, и с легкостью, но не знала, как реагировать на угодливость или, что еще хуже, на лесть.

Отойдя от двери, она прошла за массивный письменный стол и, демонстративно положив оружие так, чтобы можно было легко его взять, села в глубокое мягкое кожаное кресло и нетерпеливо забарабанила пальцами по подлокотнику.

– Мое вино?

Обойдя кучу разбросанной одежды, которую она вытащила из сундука, Адриан взял графин и до краев наполнил кубок кроваво-красным бордо.

– Поставьте его на стол, – бросила Кортни, – а потом можете... можете снова уложить все эти вещи в сундук.

Адриан поставил кубок на стол и посмотрел на груду причудливых нарядов, валявшихся у его ног. С нескрываемым изумлением он поднял вещицу из прозрачного шелка, очень напоминавшую сорочку, которая была на Кортни под муслиновым платьем.

– Оставьте сундук. – Кортни испуганно вскочила и выхватила вещицу из рук Баллантайна. – Я сделаю это сама.

– Мне было бы очень приятно...

– Я сказала – оставьте!

Пожав плечами, он смотрел, как Кортни, снова опустившись в кресло, взяла кубок. Она сделала глоток, но сухость в горле не прошла, и она выпила все вино. Не очень твердой рукой Кортни поставила кубок на стол и, взглянув на Баллантайна, заметила у него на губах улыбку.

– Это довольно крепкое вино, если у вас нет к нему привычки, – произнес он, когда Кортни потребовала снова наполнить бокал.

– Едва ли вы тот, кто может давать советы относительно напитков. И кто сказал, что я к нему не привыкла?

– Действительно, кто? – пробормотал он и посмотрел на поднос с серебряными кубками. – К тому же молодой леди не следует пить в одиночку.

Кортни с изумлением смотрела, как он бесцеремонно налил себе вина, прежде чем снова наполнить ее кубок. В ее глазах вспыхнул огонь, а пальцы заплясали на рукоятке револьвера.

– Янки, вы когда-нибудь задумывались, что было бы, если бы мы сражались на одной стороне? Положим, мой отец сражался бы против паши, а не за него, и, положим, мы встретились бы как союзники. Тогда вы тоже не захотели бы принимать меня всерьез?

– Я очень серьезно отношусь к вам, Ирландка.

– Нет. – Кортни покачала головой. – Нет, Янки. Это неправда. Вы относитесь ко мне серьезно только тогда, когда можете что-то из этого извлечь. Например, на борту вашего корабля, когда вы понимали, что только я одна стою между Сигремом и вечностью. Или вчера, когда вы думали, что можете сыграть на моем сочувствии. Обморок был очень правдоподобным. Вы заслуживаете аплодисментов. – Кортни с удовольствием отметила, что в его глазах сверкнул гнев. – Возможно, вы даже рассчитывали, что я помогу вам убежать? Это так, Янки? Скажите честно, вы думали, что одна ночь в постели, одно пьяное изнасилование превратят меня в безумно влюбленную девушку?

– Не думаю, что вы мне поверите, – спокойно ответил Баллантайн, – если я скажу, что, так же как и вы, сожалею о случившемся в ту ночь или что это не имеет никакого отношения к тому, как я отношусь к вам.

– А как вы относитесь ко мне, Янки? – Она лукаво взглянула на него поверх наклоненного кубка. – Я знаю, что мое тело доставило вам удовольствие, хотя вы говорили, что ничего не помните. Или, быть может, оно слишком понравилось вам? Разве ваша Дебора не радовала вас таким же способом?

– Моя невеста не имеет к этому никакого отношения. – Адриан стиснул челюсти.

– Нет? Это означает, что вы не собираетесь рассказать ей обо мне? О том, как вы пали со своего высокого пьедестала добродетели? Как это вы сказали? – Она задумчиво сжала губы, не обращая внимания на блеск его глаз. – А-а, да. Кажется, вы сказали, что понадобилось бы очарование самого сатаны, чтобы заставить вас нарушить свое обязательство перед прекрасной Деборой. Такое извинение вы преподнесете ей? Скажете, что вас соблазнил сатана?

– Сатанинский ром, так будет вернее, – язвительно ответил Адриан. – Но я не припомню, чтобы упоминал при вас имя Деборы.

– Вы также заявляли, что не помните, как разорвали мою одежду и как затащили в свою постель. – Кортни с хриплым смехом откинулась в кресле; вино пело в ее крови, поддерживая ее храбрость. – Или вы будете утверждать, что это я изнасиловала вас?

У Адриана в висках застучала кровь, и когда Кортни протянула руку к графину, его взгляд непроизвольно потянулся к открывшейся под муслином коже. Из-под платья выглянул не такой уж маленький кусочек розового тела и остался на виду, но Кортни пребывала в блаженном неведении. Воспоминание об этом нежном теле оставило в памяти Баллантайна отпечаток, который не могло стереть никакое количество рома. Адриан вспомнил теплоту этого тела, которое было податливым и мягким. Кортни жадно тянулась к его губам – несмотря на все обвинения в его адрес. Несмотря на то, во что она хотела заставить его поверить!

Он приказал себе сконцентрироваться на ее руках и смотреть только на то, как она наливает вино. Господи, сколько нужно времени, чтобы наполнить два кубка?

– Давайте, Янки, пейте... – держа в руке наполненный кубок, Кортни снова откинулась на спинку кресла, – если у вас нет причины снова опасаться за свою порядочность.

Стараясь обуздать гнев, Адриан взял свой бокал и поднес к губам. Кортни сделала то же самое, и их взгляды встретились над краями серебряных кубков.

«Что ж, – размышляла она, – не так уж трудно вывести его из равновесия. Достаточно одного укола, и он совершает ошибки, как любой другой человек. Он для меня не опасен, он не обладает загадочной властью надо мной. Если кто-то чувствует опасность, так это он. Ах, как сладка победа, когда знаешь, что он понимает эту опасность!»

– Второе падение с величественного пьедестала добродетели... – провокационно пробормотала она. – будет трудно найти объяснение, не так ли, Янки? Даже вынужденное падение будет губительным для человека ваших непоколебимых принципов.

Адриан заметно напрягся, когда она встала и, обойдя вокруг стола, остановилась перед ним на расстоянии вытянутой руки. Она беззастенчиво разглядывала его застывшее тело, и Адриан, хотел он того или нет, не смог отвести взгляд от ее лица, не смог удержать свои чувства и не ответить на острый аромат ее кожи. Мыло и горячая вода совершили чудо, и теперь она казалась ему сказкой, явившейся из какой-то другой, далекой жизни, и от того, что Кортни, судя по всему, даже не сознавала этого, у него по телу пробежала дрожь.

А кроме того, в ее глазах появилось что-то новое и волнующее. Адриан пожалел, что не может разодрать рану на виске, – боль помогла бы прочистить мозги и вернуть разум. Взгляд Кортни играл с его телом, дразнил, затягивал в сияющий зеленый водоворот и будоражил инстинкты – им больше нельзя было доверять.

«Воспользуйся своим шансом, – говорили они ему. – Спасайся! Вырвись! Не попадись снова в одну из ее ловушек. Думай о доме, думай о Деборе, думай о Морском Волке... думай о чем угодно!»

Кортни поставила кубок на стол и замерла неподвижно; презрение, которое она чувствовала в Баллантайне, заманивало ее на опасную почву. Ее кожу обжег жар его глаз, смотревших на нее, сердце колотилось в груди, и она догадалась, что Адриан бросает ей вызов, дразнит ее, насмехается над ней.

Она подняла руки и с нарочитой нежностью положила их ему на грудь. От этого движения у нее по спине пробежал холодок, и Кортни затаила дыхание, не уверенная, действительно ли ощутила под пальцами легкий трепет. Ремень, удерживавший полы рубашки Адриана, был достаточно свободным, и раздвинуть грубую ткань оказалось легким делом. Запустив руку в густые заросли медных волос, она провела ею по упругой груди, твердые мускулы которой обожгли ее пальцы. Потом добралась до сосков; твердые и ждущие, они вовсе не соответствовали неестественно окаменевшему надменному подбородку.

Ее исследование распространилось вверх, к крепкой шее; пальцы задержались в ямке у ключицы, а затем двинулись по изгибам мускулистых плеч. Кортни подняла взгляд к скульптурно высеченному подбородку, и ее сердце, обезумев, пропустило несколько ударов. Губы Баллантайна были сжаты в тонкую линию, а на щеке судорожно подергивалась мышца, увлекая ее взгляд еще выше... И даже если бы его руки в этот момент не вцепились ей в плечи, она громко вскрикнула бы от изумления, увидев откровенную ярость, светившуюся в его взгляде. Как луч света, отражающийся от лезвия меча, этот взгляд вонзился в нее, проткнул, пригвоздил так, что она не смогла бы пошевелиться, даже если бы ее конечности имели способность или желание это сделать.

Не успела Кортни перевести дыхание, как ее руки были заломлены за спину, а она сама оказалась безжалостно прижата к твердой мужской груди.

– Так вы этого хотите? – прорычал Баллантайн, наклоняясь к ней.

Кортни крутилась и вырывалась, но он не отказался от своего намерения. Его губы, коснувшись мягкого изгиба шеи, обожгли ей кожу. От такого натиска чувства у Кортни смешались, но ей все же удалось выдернуть руку, широко замахнуться и нанести в высокомерную челюсть звучный удар за несколько секунд до того, как его рот прижался к ее губам. Прошипев проклятие, Баллантайн снова прижал ее кисти к пояснице и с такой жестокостью рванул их вверх, что Кортни, вскрикнув, испуганно взглянула на него.

Ее дрожащие губы приоткрылись, глаза расширились и потемнели, а затем неожиданно затянулись пеленой слез. Плотно прижимая Кортни к себе, Адриан чувствовал, как ее груди упираются ему в грудь, чувствовал дрожь в ее руках и ногах, и отчаянно старался не обращать на это внимания, однако его тело отреагировало так бурно и мощно, что этого нельзя было не заметить.

Гнев так же быстро остыл, как и вспыхнул, и Адриан снова выругался, на этот раз приглушенно. Кем была эта женщина, этот полу-ребенок? Как получалось, что она в одну минуту доводила его до слепой ярости, а в следующую зажигала в нем огонь желания?

Его ладони скользнули вверх по рукам Кортни и сошлись на шее. Большими пальцами он провел по ее щекам, смахивая маленькие бриллианты слез, которых она поклялась никогда больше ему не показывать. Коснувшись губами блестящих ручейков, Адриан сдвинулся ниже, заглушив вздох, который слабо пытался остановить его, и завладел испуганными, трепещущими губами.

Отчаянное рыдание Кортни превратилось в глухой стон, она всем телом прильнула к Адриану, прижимаясь грудью к его открытой, поросшей волосами груди. Кортни устремилась в его объятия, чтобы начать войну – нежность против жестокости, страсть против надменности, – и почувствовала, как напряглось его тело, ощутила силу его рук, крепко сомкнувшихся вокруг нее. Ее пальцы вонзились в упругие мускулы плеч, губы раскрылись под его губами, а язык затеял с его языком неистовый танец любви. Грубая щетина на небритом подбородке Адриана царапала ей кожу, и дрожь пронизывала ее тело; в груди Адриана что-то громко стучало – настолько громко, что Кортни слышала и ощущала этот стук.

Запустив пальцы ей в волосы, Адриан вытаскивал шпильки и бросал их на пол. Он до боли запрокинул Кортни голову, и его рот проложил обжигающую дорожку поцелуев вниз по изгибу ее шеи. Лиф платья, едва прикрывающий грудь, лишился своей поддержки и выпустил наружу, к жадным пальцам и требовательному рту, темно-розовые соски. Язык Адриана по очереди касался и обводил каждую болезненно припухшую верхушку; губы, сделав круг по сливочно-белому мягкому телу, снова и снова возвращались к поднявшимся пикам, окружали их и ласкали, пока слезы вновь не потекли по щекам Кортни. У нее подкосились колени, но Адриан не сделал попытки поддержать ее и не дать соскользнуть на пол. Он опустился на колени рядом с ней, не отрывая жаждущего рта от ее тела, и, как одержимый, продолжал наслаждаться щедро открывшимися для него прелестями.

Тихие стоны Кортни побудили его руки к решительным действиям, и после нескольких торопливых движений муслиновое платье, шелковая сорочка, чулки и трусы унеслись в темноту, словно сдутые ветром облака. Грубая щетина сместилась ниже, на гладкий плоский живот, и Кортни смущенно ощутила, как горячий язык оставляет на своем пути круговые узоры, а почувствовав, как настойчивые пальцы поглаживают ее между бедер, стала извиваться, задыхаясь от предвкушения. Двойная атака захлестнула ее разум острым физическим желанием, таким сильным, таким непреодолимым, что оно напугало ее.

Адриан это почувствовал. Раздвинув ей ноги, он крепко держал ее, а его губы решительно продолжали спускаться вниз дюйм за дюймом. У Кортни остановилось дыхание, когда она поняла, куда ведет эта дорожка, и она попыталась вывернуться, помешать ему. Но руки Адриана крепко удерживали ее бедра, и первое ошеломляющее нападение его языка было встречено стоном – стоном, который исходил откуда-то из самых мрачных глубин подсознания. Кортни начала молотить Адриана руками, но теплый влажный язык беспощадно исследовал и опустошал ее. Волны удовольствия, становясь все горячее и сильнее, превратились в жгучие приливы исступленного восторга, который лишил ее легкие воздуха и прогнал из головы все мысли о скромности. Ее губы приоткрылись, глаза заблестели, лоб покрылся испариной, ногти оставили дюжины крошечных отметин на бронзовых плечах.

Адриан оторвал губы от ее тела, но хриплый стон разочарования заставил его снова склониться над Кортни. Его грудь блестела от пота, мускулы заметно вздулись, и руки, едва касаясь ее кожи, скользнули вверх к атласно-гладкой груди, а затем снова вниз, к мягким волоскам внизу живота. Темно-зеленые глаза не отрываясь смотрели в его глаза, а нижнюю губу Кортни зажала между зубами. Она чувствовала его ярость и его страсть, видела мучительное желание, горевшее в его глазах. Она слегка уперлась кулаками ему в плечи, и ее пальцы непроизвольно сжались еще сильнее, когда она почувствовала его умелые движения. Мольба дрожала у нее в горле, но Кортни понимала, что должна не дать ей вырваться... но как... как?

Сквозь туман несказанного удовольствия она увидела, как Адриан замер, чтобы сбросить с себя одежду, увидела собственные руки, с безумством обреченного уничтожающие барьеры, которые разделяли их тела. Адриан снова наклонился, и перед ней предстало его тело – в свете свечи это была величественная статуя, изумительно прекрасная в своей готовности.

Лес медных волос коснулся груди Кортни, отправив ее тело в огонь, она закрыла глаза, и ее губы отправились на отчаянные поиски его губ.

– Нет, – шепнул Адриан и снова, запустив пальцы в ее волосы, откинул ей голову и заставил посмотреть ему в глаза. – Нет, пока я не услышу, как вы скажете это.

– Скажу – что? – в замешательстве прохрипела Кортни. – Я не пони...

– В ту ночь я вас не насиловал, верно? – Сжав пальцы, он оборвал ее возражение. – Вы брали то, что я вам предлагал, так же добровольно, с таким же желанием, как я брал то, что мне нужно было от вас. Я хочу услышать, как вы это говорите, Ирландка. Скажите, что вы хотели меня тогда и хотите сейчас.

– Н-нет. Нет...

– Да! – прошипел в бешенстве Адриан и резко вошел в ее тело.

В порыве восторга Кортни вскинула руки и обхватила его широкие плечи. Его рот перешел в наступление на ее самолюбие, его язык ласкал ее, требуя больше, чем, по ее представлениям, она могла бы дать. А внизу вытягивающаяся, напирающая плоть проникала все глубже, двигалась все быстрее. Его страсть разгоралась и с необузданным неистовством выплескивалась в нее. И не было способа погасить желание в теле Адриана или помешать Кортни с откровенным бесстыдством встречать каждый бурный прилив наслаждения.

– Скажите это! – приказал Адриан, тяжело дыша. Он просунул руки под ягодицы Кортни, но не спешил поднять ее себе навстречу, а ждал, пока желание внутри ее не превратилось в лихорадочное крещендо.

– Да! – тихо крикнула она. – Да... о да, я... хотела вас. Я... хочу вас!

Их уста сомкнулись, его руки направляли ее; обхватив Адриана длинными ногами, Кортни вскрикивала, когда он наполнял ее, и быстрое движение тел одновременно подняло их, вознесло на вершину и унесло вверх порывом исступленного восторга. Ни единое нервное окончание не избежало бешеного огня безудержной страсти. Кортни была затоплена, подавлена и разбита на куски ужасным открытием: то, на что она отвечала, была не просто плоть, а вполне конкретный мужчина.

А потом они лежали в полном изнеможении, сплетясь телами и тяжело дыша. Их кожа была скользкой от пота, пульс у обоих бешено стучал, тела прижимались друг к другу, словно ни одно не хотело отодвинуться первым. У Кортни было ощущение, что они оба, должно быть, сплавились от жара завершающих мгновений. Крепко держа Адриана, она провела руками по гладким мышцам его спины и с наслаждением почувствовала слабое движение его тела, когда он в последний раз едва ощутимо содрогнулся.

Ее сердце раздувалось от гордости, она знала, что дала столько же, сколько получила, знала, что Адриану так же не хотелось покидать мягкую гавань, как ей не хотелось его выпускать.

Запечатлев последний нежный поцелуй на влажных завитках возле уха Кортни, Адриан осторожно приподнялся. Он лег рядом с ней и, не говоря ни слова, решительно притянул ее к себе. Она не сопротивлялась – и от этого он помрачнел.

Он до сих пор не верил, что мог так себя вести. Его люди страдали и умирали в невообразимых мучениях, их ожидало неопределенное будущее в цепях и рабстве. Он должен был подчиниться первому побуждению и сжать руками это нежное горло, а не ласкать. Ему следовало выхватить у нее револьвер и использовать его так, как Сиг-рем использовал запал и бочонок с порохом, когда решил вырваться на свободу. Но Адриан не сделал ни того ни другого. Вместо того чтобы застрелить Кортни, он сдался ее губам и телу, и в эту минуту он изменил своему долгу и чести – изменил всем обязательствам перед людьми, перед семьей, перед страной. Вместо того чтобы защищать своих людей, он заставил дикое, непокорное животное сделать признание, причинившее ему одну только боль.

И что он получил в награду за эту победу? Ничего, кроме нескольких мгновений восхитительного забвения. Что изменилось, когда он получил от нее признание в том, что она хотела его? Что ему осталось бы, смирись он с ее отказом? Ничего. Ничего такого, чего холодный разум не мог бы стереть через мгновение.

Голова Кортни покоилась в изгибе локтя Адриана, а рука лежала у него на груди, как будто это было ее законное место. Кортни слышала, как громко стучит его сердце в клетке мускулов, она почти слышала, как его мозг перебирает мысли, которые, несомненно, должны были быть эхом ее собственных. Ее бросало то в жар, то в холод. Она то густо краснела, то вдруг становилась совсем бледной. При одном повороте мыслей у нее возникала потребность заговорить, но в следующую минуту она чувствовала себя абсолютно беспомощной перед ним. Что она могла сказать? Что впервые в жизни почувствовала себя женщиной? Что хотела чувствовать себя женщиной со всеми женскими слабостями, с женской потребностью зависеть от сильного и уверенного в себе мужчины?

Как она могла сказать это, если знала, что он думал – что он должен был думать – о женщине, толкнувшей его на поступок, которого он всеми силами старался избежать. Так ведут себя проститутки. Так ведут себя женщины, подобные Миранде Гоулд, с такими мужчинами, как Дункан Фарроу, не задумываясь о своем вероломстве. И все же, несмотря на бурную страсть, которую Баллантайн разбудил в ней, Кортни не чувствовала себя проституткой. Ей было тепло и уютно в объятиях Адриана. Она чувствовала, что он защитит ее от опасностей.

Осторожно освободившись из его рук, Кортни в ужасе оглядела каюту. Муслин и шелк, бриджи и чулки, гребни и шпильки были разбросаны по всему полу, как будто по каюте пронесся шторм.

В панике Кортни подняла шелковую сорочку и, прикрыв ею наготу, стала подбирать остальную свою одежду. Внезапно показавшаяся смешной и легкомысленной, эта одежда как будто насмехалась над ней, причем гораздо язвительнее, чем холодные серые глаза, следившие за каждым ее движением.

– Вам лучше одеться, Янки, – пробормотала Кортни, старательно отвернувшись в сторону. – Охранник может вернуться в любой момент.

– Кортни...

– Вы слышали, что я сказала? – Она сердито повернулась к нему. – Вы хоть представляете себе, что может произойти – с нами обоими, – если нас застанут в таком виде?

Адриан протянул к ней руку, но Кортни отскочила и поспешно начала засовывать в сундук платье и белье. Ее беспокоила медлительность Баллантайна и совсем не волновала нарядная одежда, и она пришла в негодование оттого, что он неподвижно замер и хмуро смотрел на парусиновые брюки и рубашку, которые она снова достала из сундука.

– Он, вероятно, успел рассказать всем на корабле, как вы были одеты к обеду, – тихо произнес Адриан.

– Что?

– Охранник, – пояснил Баллантайн. – Увидев вас, он был почти так же поражен, как и я. Шо, несомненно, ожидает, что сегодня вечером с ним будет обедать изысканная красавица.

– Плевать мне на то, чего он ожидает, – заявила она с напускной храбростью.

– И тем не менее, если он такой человек, каким мне кажется... – Встав, Адриан застегнул бриджи. – Вы только дадите ему повод задуматься над тем, отчего изменились ваши планы.

Побледнев, Кортни бросила взгляд на запертую дверь, потом оглянулась на открытый сундук, доверху набитый шелком и муслином, и слезинки задрожали на ее ресницах.

– Я не могу, – прошептала она, взглянув на Баллантайна огромными испуганными зелеными глазами.

– Вы сможете, – мягко ответил он, с трудом поборов желание снова заключить ее в объятия. У него сжалось горло, и он наклонился над сундуком. – Я даже помогу вам, хотя будь я проклят, если понимаю, зачем мне это делать. Если я не смог удержать свои руки, то и никто не сможет.

Кортни в испуге смотрела на него, но Адриан упорно отказывался замечать страх в ее глазах. Он поднял ей руки и через голову надел на нее шелковую сорочку, которая едва прикрывала розовые бугорки груди и обрисовывала их форму, как вода обтекает гладкие камни.

Скользящее белье опустилось как занавес на его обычное представление о Кортни. Боже правый, как он мог когда-то считать ее невзрачной и непривлекательной? При свете свечи ее кожа поблескивала, как густые сливки, ее волосы светились, как золотые нити, глаза искрились, а лицо сияло все ярче с каждым мгновением. А ее тело – ноги, длинные и стройные, тонкая талия, которую можно обхватить двумя руками, и груди, наполнявшие его ладони и своей сладостью манившие его рот? Какой мужчина не нашел бы ее неотразимой? Она не достанется Шо.

– Кортни...

– Вы уже второй раз называете меня так, – перебила она тонким, дрожащим голосом.

– Но это же ваше имя, разве нет?

– Да, но я не думаю, что вы можете так бесцеремонно его употреблять.

– Только что, – вздохнул он, – мы провели почти час, занимаясь тем, чем обычно занимаются люди, которые называют друг друга по именам. Так какая уж тут церемонность?

– Я... – Силы изменили Кортни, и она в смятении опустила голову. – Просто я не думаю... – У нее сорвался голос, и она сделала еще одну попытку: – То, что произошло, было ошибкой. Вы сами понимаете – это была ошибка.

– Ошибка или нет, но это произошло.

– Но... это ничего не меняет. Это не может ничего изменить.

– Да. – Глубоко вздохнув, Адриан приподнял пальцем подбородок Кортни. – Это ничего не меняет. Но быть может, благодаря этому будет легче вынести все то, что случится с нами в ближайшие дни.

Покраснев, Кортни молча смотрела ему в глаза. Адриану стало не по себе, и он нарушил тишину:

– А теперь заканчивайте одеваться, а я уберу ваши вещи. – Он мягко улыбнулся и погладил ее по щеке. – И убедитесь, что эта штука там, где ей надлежит быть.

«Штукой» была тонкая кружевная полоска, которую он вытащил из груды белья на полу.

– Что это? – смущенно спросила Кортни.

– Мне кажется, ее называют подкладкой, моя очаровательная невинность. Ее место... там, – он взглядом указал на выпуклость груди, – чтобы удерживать кое-что на месте.

Кортни отчаянно покраснела и резко отвернулась к зеркалу. Конечно, подкладка все меняла. С ней Кортни не чувствовала себя раздетой и больше не боялась, что ее грудь выпадет из лифа муслинового платья, если она наклонится вперед. Наконец завершив туалет, она снова расчесала волосы щеткой и решила повторить то, что ей раньше удалось сделать с помощью шпилек и лент, но ее руки растерянно замерли. Она придвинулась к зеркалу и кончиками пальцев осторожно обвела контур губ.

– Заметно, что их целовали. – Адриан остановился позади нее. – К сожалению, последние два дня у меня не было возможности побриться.

Взгляд Кортни задержался на покрасневшей, раздраженной коже щек и шеи, и после недолгого раздумья она порылась в сундуке и отыскала маленькую шкатулку из слоновой кости. Тонкий слой белой пудры приглушил красноту, и она, захлопнув крышку, снова повернулась к Баллантайну.

– Лучше, – признал он, а затем нахмурился: – Но чего-то не хватает.

– Мой медальон! – воскликнула она и вскинула руку к голой шее.

Еще секунда – и Кортни нашла и его, и кусок зеленой ленты, чтобы заменить порвавшийся кожаный ремешок. Она начала завязывать ленту вокруг шеи, но пальцы Адриана взяли на себя эту задачу, и он в зеркале встретился с ней взглядом.

Когда узел был завязан, Адриан, не справившись с собой, положил руки на оголенные гладкие плечи Кортни и поцеловал ее в затылок. Он почувствовал, как она затрепетала, и увидел, что ее щеки покраснели еще сильнее, а глаза зажмурились от удовольствия.

– Лучше отпереть дверь, пока не вернулся ваш друг, – посоветовал Баллантайн. – Он, по-видимому, из тех, кому больше по душе просто выломать дверь, чем утруждать себя стуком.

Кортни последовала его совету, и как раз вовремя. Едва она успела отойти от двери, как снаружи в коридоре раздались громкие шаги, а вслед за ними поток ругани и тяжелый удар в дверь, который следовало расценивать как стук и от которого дверь распахнулась.

– Ну как, дорогая? – Гарри Питт отрыгнул приветствие и выковырял из зубов остатки еды. – Он без возражений выполнил свою работу?

– Все хорошо, – холодно ответила Кортни. – Капитан уже обедает?

– Да, он ждет вас. Я сказал, что ему приготовлен приятный сюрприз. Просто замечательный. – Взгляд прищурившихся бесцветных глаз пробежал по муслиновому платью, и Кортни молча поблагодарила Баллантайна за то, что он заставил ее надеть платье.

– Теперь можете отвести пленного к остальным.

– Хотите, чтобы завтра его снова привели?

От этой фразы Питта у Кортни к щекам прилила кровь, и она еще больше смутилась, взглянув на Адриана. Он тоже уловил двойной смысл этих слов, и в его серых глазах заплясали огоньки.

– Если будет нужно, я пошлю за ним, – с запинкой ответила Кортни и с достоинством, какое только могла изобразить, вышла из каюты и торопливо зашагала по темному коридору к офицерской кают-компании.

Глава 15

Кортни остановилась в слабо освещенном коридоре у порога кают-компании, чтобы немного успокоиться. Ноги у нее были ватными, в желудке урчало, щеки и шея горели как раскаленные угли, и она была уверена, что барабанный бой в груди будет слышен по всей каюте. К счастью, в кают-компании было не менее сумрачно, чем в коридоре; на обеденном столе стоял единственный канделябр с четырьмя свечами, и пламя бросало тусклый свет на белоснежную льняную скатерть и обеденные приборы из чистого золота.

Гаррет Шо, который стоял в дальнем конце комнаты и наливал вино в хрустальный бокал – один из четырех, окружавших высокий граненый графин, позаимствованный им на английском торговом судне, – казался озабоченным, чуть ли не рассерженным и выглядел еще элегантнее, чем накануне вечером. На нем был черный короткий сюртук, черные бриджи и парчовый жилет в красно-коричневую и белую полоски, льняной шейный платок был завязан высоко, почти под решительным подбородком, а косматые волосы блестели и тяжелыми волнами падали на воротник. У Гаррета был такой вид, словно он готовился провести вечер в опере, а не за обедом на нижней палубе пиратского корабля.

– Добрый вечер, Гаррет, – тихо поздоровалась Кортни. – Надеюсь, я заставила вас ждать не слишком долго.

– Еще десять минут, и я бы... – раздраженно отозвался он, и Кортни затаила дыхание.

Синие глаза отыскали ее в сумраке и на мгновение зажмурились, рассеяв все беспокойные мысли, отражавшиеся на его лице. А затем хрустальный бокал замер на полпути к губам, и Гаррет, казалось, превратился в изваяние. В глазах его Кортни прочитала то же изумление, что и у Адриана Баллантайна, и почувствовала мимолетное жгучее желание больше никогда не приближаться к тому сундуку.

– Вижу, не одна я опаздываю, – холодно заметила она, окинув взглядом пустую комнату. – Но Миранда любит эффектные появления. – Она взглянула Гаррету прямо в глаза и улыбнулась: – Вы не хотите предложить мне вина?

Шо с неохотой отвел взгляд только для того, чтобы налить немного вина в другой бокал, но когда снова повернулся, Кортни была уже не на пороге, а стояла возле стола. Колеблющийся свет от стоящих на столе свечей привлекал его взгляд к изящному изгибу ее шеи, оголенным плечам и нежной выпуклости груди.

Гаррет медленно пересек комнату, еще не в состоянии полностью осмыслить то, что видели его глаза. Не произнеся ни слова, он протянул руку и сжал холодные пальцы Кортни. Ледяные мурашки побежали у нее по спине, когда он поднес ее руку к губам и запечатлел на коже жаркий поцелуй.

– Ей-богу, Корт Фарроу, вы унаследовали талант вашего отца. Он тоже любил сюрпризы. И будь я проклят, если когда-нибудь видел такую редкую, неповторимую красоту, как ваша.

– Все это ерунда, Гаррет. – Кортни смущенно зарделась под его пристальным взглядом и торопливо выдернула руку. – Ведь вы и прежде видели меня в юбках.

– Мешковатые платья из хлопка в десять раз шире, чем вам нужно, и достаточно бесформенные, чтобы скрыть ваше тело. – Он усмехнулся. – Да, я и прежде видел вас в юбках... и без них тоже. Но это не меняет того, что я вижу сейчас.

Кортни почувствовала, как взгляд синих глаз медленно, но верно прожигает тонкие слои муслина и шелка, и в тревоге украдкой бросила взгляд на свою грудь. Вид собственного тела не помог ей успокоиться; она сделала крошечный глоток вина, чтобы скрыть смущение, но затем вспомнила, какое действие недавно оказало на нее спиртное, и покраснела еще гуще.

– Гаррет, если вы не прекратите так смотреть, на мне, наверное, вообще не останется одежды.

– Что ж, это хорошая мысль, – обрадовался он, придвигаясь ближе.

Кортни ловко выскользнула из-за стола и, повернувшись к нему спиной, отошла в сторону.

– Как я понимаю, ремонт обоих кораблей успешно продвигается?

– Да. И я очень надеюсь уйти из этой проклятой бухты уже завтра до восхода солнца.

– Завтра? Но мне казалось, вы рассчитывали на четыре или пять дней?

– Да, верно, и я бы не торопился, если бы мог, но в ближайшие две недели подходы к Триполи будут кишеть канонерками янки.

– Как вы об этом узнали?

– Капитан янки стал весьма разговорчив, когда раскаленное железо целовало интимные части его тела, – усмехнулся Шо.

– Мне помнится, вы говорили, что не собираетесь трогать Дженнингса, – удивленно взглянула на него Кортни.

– Людям надо было чем-то развлечься, – пожал плечами Шо, отряхивая обшлага сюртука, – а мне требовалась информация. Я надеялся, что ему известно что-нибудь о ловушке в Мокнине, но судя по тому, как охотно он отвечал на мои вопросы, могу еще сказать: он ничего не знал о том, как янки получали информацию.

– Не знал? – переспросила она. – Вы хотите сказать, что он мертв?

– Слабак! – снова пожал плечами Шо. – Думаю, это не большая потеря. Вы хотите сказать, что у вас в сердце есть и для него уютное местечко?

Его сарказм чуть не вывел Кортни из себя, но она не попалась на удочку.

– Дэви жалуется, что вы уже два дня мучаете его, требуя то одно, то другое для своих янки.

– Это раненые, и бесчеловечно просто стоять и смотреть, как они страдают. Люди сражались упорно и храбро, так разве их поражение не достаточно мучительное унижение?

– На мой взгляд, совершенно недостаточное.

– Вам, наверное, хотелось бы замучить их всех?

– По крайней мере одного или двух, – улыбаясь согласился он. – Во всяком случае, вы уже привели Дэви Донна в ярость, и он готов повесить их за большие пальцы. На вашем месте я бы держал при себе свои взгляды на благотворительность, иначе вы рискуете оказаться в одной из рабочих бригад Донна.

– Это еще одна больная тема, – парировала Кортни. – Он не позволяет мне ничего делать на палубе, не позволяет заниматься вместе с ним ремонтом, не позволяет помогать в трюме с боеприпасами и категорически отказывается разрешить мне перейти на «Орел».

– Это потому, что вам совершенно нечего делать на палубе. И в трюме. И на «Орле». Вы пробыли узницей на борту этого чертова корабля больше недели, а до того участвовали в адском сражении – доказательство этому ваши раны! Отказывая вам, Дэви лишь выполняет мой приказ. Вы заслужили отдых.

– Мы все заслужили отдых, но пока не можем себе это позволить, я не понимаю, почему со мной нужно обращаться по-особенному.

– Вы дочь Фарроу, и это вполне веская причина.

– Черт побери! – взорвалась от возмущения Кортни. – Если я еще раз услышу такое объяснение, я умру от смеха! Да, я дочь Дункана Фарроу. И это означает, что я должна доказать, что не обманула веру отца в меня. Я так же хорошо могу работать на палубе, как и любой мужчина, Гаррет Шо. Я могу латать паруса и сплетать канаты. Я умею забивать гвозди и разворачивать пушку, наводить ее и стрелять! Чего я не могу делать – не хочу делать, – так это весь день томиться в каюте, лакомясь инжиром и требуя, чтобы мне угождали, словно я королева Нила! – Намек на времяпрепровождение Миранды вызвал у Гаррета широкую улыбку, но Кортни, подняв руку, остановила возможные с его стороны попытки оправдать поведение Миранды. – Знаю, знаю. Она не такая, как мы. И вы представить себе не можете, как я радуюсь всякий раз, когда мне об этом напоминают. Но это вовсе не означает, что ей достаточно только щелкнуть пальцами, чтобы дюжина мужчин бросилась исполнять ее распоряжения. Вы знаете, что она потребовала сегодня днем?

– Нет, – поморщившись, Гаррет поставил бокал на стол и скрестил на груди руки, – но, кажется, сейчас узнаю.

– Мастера по парусам. – Кортни бросила эти слова, словно они были ядом. – Она попросила Питера Кука прислать к ней в каюту мастера по парусам, который помог бы ей выбрать платье! Она понимает, где находится? Кем она себя воображает? И не вздумайте, Гаррет, говорить мне, что я ревную, а просто помогите мне... мне... – Он запнулась, потому что у нее заболели груди от усилия сделать глубокий вдох и потому что Гаррет, тихо рассмеявшись, наклонился и прижал губы к ее плечу. – Гаррет, ну пожалуйста, это серьезно! – Она отступила назад, а Гаррет, помедлив мгновение, последовал за ней и, протянув сухощавую смуглую руку, забрал у нее из руки опасно наклонившийся бокал с вином.

– Но я говорил вам совершенно серьезно, что у вас нет абсолютно никаких причин для ревности.

– Гаррет, я... – Кортни неожиданно уперлась спиной в стену. Свечи оказались позади Гаррета, и Кортни не могла различить ничего, кроме темных линий бровей, когда его рот коснулся ее виска под завитками волос. Она изо всей силы уперлась руками Гаррету в грудь, но поняла, что у нее нет никакой надежды освободиться или помешать его губам медленно спуститься по щеке мимо мочки уха к бешено пульсирующей жилке на горле. – Гаррет, ради Бога, не сейчас, – с трудом выдохнула она.

– Ни тогда, ни сейчас. – Его губы искали ее рот, но Кортни удалось отвернуться, и они успели коснуться лишь уголка ее рта. – Я терпеливый человек, Кортни, но не святой. – Его тело напряглось, он прижался к Кортни, чтобы она почувствовала его затвердевшую плоть; одна его ладонь накрыла ее нежную грудь, а другая скользнула вверх по спине и легла на затылок, чтобы Кортни не смогла отвернуться. – Зачем сопротивляться, дорогая? – хрипло прошептал он. – Вы же знаете, что тоже хотите этого.

– Нет! – возмутилась Кортни и вздрогнула, почувствовав, что его губы нетерпеливо спускаются к приподнявшимся верхушкам груди.

– Да! Женщине вредно отказываться от того, чего требует ее тело. – Он засмеялся, и его горячее дыхание сквозь муслин обожгло ей грудь. – И вредно мучить мужчину так, как вы мучаете меня.

– Я не мучаю вас. Нет, Гаррет, пожалуйста, прекратите... прошу вас!

– Конечно же, прекрати, Гаррет! – Ледяной голос Миранды вырвался из темноты коридора. – Если только ты не собираешься устроить небольшое представление на нашем обеде.

Гаррет опустил руки и повернулся лицом к Миранде, а Кортни прислонилась к стене, почувствовав облегчение, захлестнувшее ее, словно холодная вода.

– А-а, Миранда. Какой приятный сюрприз!

– Я вижу, какой это сюрприз, – отозвалась Миранда на насмешливое приветствие Гаррета. – Прости, я, наверное, помешала твоему предобеденному свиданию? Кто из твоих пылких маленьких проституток не может дождаться, пока ты переваришь свою еду?

Янтарные глаза пренебрежительно сверкнули в сторону Кортни и через несколько мгновений, узнав ее, широко распахнулись.

– Жар, – тихо сказала Миранда, – это он, должно быть, подействовал на мое зрение.

– Жар в твоей крови, – рассмеялся Гаррет и потянул за руку упирающуюся Кортни, так что ей не оставалось ничего другого, как только выйти на свет. – Итак, что ты думаешь о нашей маленькой Кортни?

– О нашей Кортни?

– Уверен, ты, Миранда, тоже заслуживаешь похвалы за ее новую внешность. Ведь это ты решала, какие наряды ей послать.

– Да, но я не думала... – Миранда проглотила остаток фразы, увидев насмешливую улыбку Гаррета. Он был доволен собой: петух между двух курочек. Она действительно выбирала одежду, чтобы отправить ее в каюту маленькой сучки – по его приказу. И она специально отобрала такие фасоны и ткани, про которые твердо знала, что девчонка откажется их надеть. Ей и в голову не могло прийти, что малышка так дерзко бросит ей вызов или будет так откровенна в своих притязаниях на Гаррета Шо. Миранда натянуто улыбнулась, стараясь не выдать своего раздражения. – Естественно, я рада видеть, что она одобрила мой выбор. Это только подтверждает мою правоту давно говорила Дункану: всегда остается надежда, независимо от того, насколько тщетными могут казаться усилия.

Высвободив руку из пальцев Гаррета, Кортни горящими глазами смотрела на Миранду, которая направилась к обеденному столу. На Миранде было бледно-голубое шелковое платье почти такого же фасона, как у нее, с высокой талией и шокирующе глубоким декольте, но не было подкладки, чтобы прикрыть или удержать на месте пышную грудь. А когда Миранда вышла на свет, стало видно, что она вообще решила не стеснять себя нижним бельем.

Схватив со стола свой бокал с вином, Кортни смочила пересохшее горло кроваво-красной мадерой. Ее белое платье плотно сидело на ней и стесняло движения, чулки сдавливали икры, изящные зеленые атласные туфельки были ей малы. То, что казалось красивым и соблазнительным на одном человеке, на другом выглядело дешевым и безвкусным, особенно если возникала мысль, будто Кортни соперничает с Мирандой за внимание мужчин.

Словно прочитав мысли Кортни, Миранда хрипло засмеялась и провела руками по складкам переливающегося шелка.

– Вам, дорогая, следовало бы оставаться со своими револьверами и саблями, – произнесла она так тихо, что Кортни с трудом расслышала ее слова. – Ручаюсь, вы знаете их назначение гораздо лучше, чем то оружие, которым природа наделила вас... Уверена, – весело добавила она громче, – ваш маленький волосатый друг, Дэви Донн, не заставит нас ждать его слишком долго. Честно говоря, я умираю с голоду.

– Разумеется, после целого дня тяжелой работы, – процедила сквозь зубы Кортни.

– К сожалению, Дэви Донн не составит нам компанию, – сообщил Гаррет, подавая бокал с вином Миранде. – Большую часть дня он провел под водой, стараясь прикрепить к «Орлу» новые рулевые канаты.

– Тогда кто... – начала Миранда, указывая пальцем на четвертое место за столом.

– Кто-то, кого вы обе знаете, – ухмыльнулся Гаррет, – и, как мне кажется, знаете очень хорошо. Возможно, кому-то его присутствие покажется скорее забавным, чем неуместным.

– Ты меня заинтриговал, – сухо заметила Миранда. – Не могу припомнить ни единой забавной души на борту этого корабля.

– Разве я сказал, что он с этого корабля?

– Не хочешь же ты сказать, что пригласил янки отобедать с нами?

– Да, пригласил. Чтобы он удовлетворил мое любопытство. Я хочу задать ему несколько вопросов.

Кортни оторвала взгляд от своего бокала и обнаружила, что синие глаза внимательно смотрят на нее.

– Я обнаружил, что меня интересует многое из того, что происходило на борту фрегата янки, – спокойно продолжал Шо. – Интересовало раньше, интересует и сейчас.

Сердце Кортни забилось в горле, как воробей, попавший в когти ястреба. «Ни тогда, ни сейчас...» Неужели он специально напоминает ей о недавнем поцелуе? Или у него в запасе есть более жестокие приемы? Гаррет повернулся к двери, и Кортни с возрастающей паникой взглянула туда же. На пороге появился – видимо, по предварительной договоренности – широко улыбающийся Гарри Питт.

– Лейтенант нужен вам сейчас?

– Разумеется, сейчас, мистер Питт, – кивнул Гаррет.

– Лейтенант? – прошептала Миранда, едва сдержав волнение. Существовал только один американский лейтенант, который мог интересовать Гаррета, только одно дело могло, как колючка, не давать ему покоя. И судя по реакции Кортни, его любопытство было вполне обоснованно. – Похоже, это будет ужасно забавный вечер, Гаррет, – протянула она. – Если не возражаете, я займу свое место. Мне не хотелось бы выглядеть слишком заинтересованной – или слишком нетерпеливой.

Не дожидаясь приглашения, она заняла место по правую руку от Гаррета. А Кортни в это время размышляла над тем, какой бы ей придумать предлог, чтобы Гаррет позволил ей уйти.

– Корт?

Шо взял ее под руку и решительно повел к столу. Она яснее, чем когда-либо, осознала его мощь и силу, а также опасность, которую навлекала на себя каждым быстрым, виновато подавляемым вздохом. Ее беспокойство о безопасности Баллантайна снова обернулось вспышкой дрожащего страха: «Если он узнает, если он только заподозрит...»

Топот и шарканье шагов заставили взгляды двух пар глаз устремиться к двери, и только Миранда удержалась и не повернула головы. Ее гораздо больше заинтересовало смятение Кортни. Что бы ни произошло между маленькой сучкой и ее золотоволосым лейтенантом, оно все еще продолжалось! Ее настойчивое требование отдать лейтенанта и доктора в ее личное распоряжение теперь стало понятно.

– Добрый вечер, лейтенант. – Приветственно подняв бокал, Гаррет опустил свое длинное тело в кресло. – Думаю, вы довольны своим новым жильем?

– Каюта весьма уютная, хотя запах с нижней палубы – это не совсем то, что можно назвать приятным.

Миранда изумленно открыла рот и так быстро повернулась на знакомый голос, что ее черные волосы перелетели через плечо. На пороге каюты в величественной позе стоял лейтенант Отис Фолуорт. Он был в черных бриджах и накрахмаленной белой рубашке с глубоким вырезом, а черный бархатный бант стягивал волосы, собранные сзади в хвост.

– Еще раз благодарю, капитан, за радушное приглашение провести вместе с вами этот вечер. И за предоставленную возможность принять ванну и переодеться в более цивилизованную одежду. Вши и пот никогда не были в числе моих предпочтений.

– Налейте себе, лейтенант, – Гаррет с усмешкой указал на графин с вином, – и выпейте вместе с нами за нашу общую цель: за свободу и процветание.

Фолуорт налил в бокал мадеры и улыбнулся Миранде:

– Вы восхитительны... как всегда.

– Что он здесь делает? – с трудом сглотнув, обратилась Миранда к Гаррету. – Зачем вы привезли его на борт «Ястреба»?

– По его требованию, – беспечно ответил Шо.

– По его требованию?

– Это не такое уж серьезное требование, учитывая, кто он такой и что сделал для нас в прошлом.

– И все же я не понимаю... – раздраженно бросила Миранда.

– А я, кажется, понимаю, – задумчиво произнесла Кортни. – Он был нашим осведомителем в американском военном флоте. Он тот, кто продавал нам морские коды, расписание движения кораблей, сведения о перекрытых путях... – Она вопросительно смотрела на Фолуорта, словно не была окончательно уверена, что он способен на подобную подлость.

– Не уверен, что имею удовольствие быть знакомым с вами, – пробормотал Фолуорт, тоже вопросительно глядя на Кортни.

– Корт Фарроу, – сообщил ему Гаррет, – дочь Дункана Фарроу.

– Дочь Дункана? – Фолуорт бросил взгляд на Миранду, а потом снова на Кортни. – Конечно же, это не та, кого лейтенант Баллантайн выдавал за своего слугу?

– Та самая, – хмыкнул Гаррет и отхлебнул вина.

– Парень, должно быть, сошел с ума! – Темные глаза Фолуорта нагло разглядывали Кортни. – Между прочим, где он теперь?

– Здесь, на «Ястребе», вместе с ранеными. – Шо опустил бокал. – Он у меня на виду.

– Вы хотите сказать, что он еще жив? – У Фолуорта мгновенно улетучилось хорошее настроение.

– Это плохо?

– Вполне может быть, что и плохо. Для вас может оказаться неприятной неожиданностью узнать, что он совсем не тот, кого из себя изображает.

– Что это значит?

– Это значит то, что он только для конспирации занимал на «Орле» должность первого лейтенанта. На самом деле он старший капитан из личного штата Пребла. Он был послан на «Орел» с особым заданием – найти источник утечки информации в военном флоте и перекрыть его навсегда. – Фолуорт вздохнул. – К счастью, я был заранее предупрежден о его миссии и посылал его искать шпиона совсем не туда, куда следовало. Но даже при этом его присутствие на «Орле» вынуждало меня вести себя чрезвычайно осторожно, как вы, думаю, понимаете.

– Так именно из-за него мы не получили заблаговременного предупреждения о ловушке, поджидавшей нас с Дунканом в Мокнине? – вкрадчиво спросил Гаррет.

– Дорогой друг, я сам ничего об этом не знал, пока капитан не устроил у себя в каюте небольшое совещание, чтобы ввести нас в курс дела. – Фолуорт натянуто улыбнулся. – Поверьте, если бы я мог предупредить вас, я бы это сделал. И тогда, я надеюсь, благодарность Дункана Фарроу на много лет обеспечила бы мне чистое белье.

– А вы не знаете, с кем в нашем лагере могли контактировать американцы?

– Это знает только один человек – Адриан Баллантайн. – Фолуорт нахмурился. – Но у вас столько же шансов получить от него информацию, как и выжать воду из камня.

– В свое время я пил из многих скал, – весело отозвался Шо.

– Нет, только не из этой. Если он узнает, что вам от него что-то нужно... – Фолуорт покачал головой. – Вам придется живьем содрать шкуру с его бабушки, прежде чем он заговорит. Господи, он стоял и смотрел, как его ближайшего – и единственного! – друга ни за что пороли до крови!

– Вы говорите о докторе?

– Да, о Рутгере. Довольно тупой, но такой же патриотичный деревенщина.

– Но, как мне сказали, он остановил наказание Нильсона и Сигрема. Это не похоже на действия человека, не имеющего совести.

– Его вмешательство определялось чисто эгоистичными соображениями. Между ним и Дженнингсом существуют... некоторые разногласия. Дженнингс всегда был строг с лейтенантом; Баллантайн, в свою очередь, при каждом удобном случае выступал против власти Дженнингса, в открытую возражая и не подчиняясь его приказам. Знаете, он уверен, что Дженнингс тот человек, которого он выслеживает.

– А Корт? Почему он помог ей?

– Очевидно, ему что-то было нужно.

Фолуорт медленно повернулся и посмотрел в изумрудные глаза. Кортни спокойно выдержала его взгляд, понимая, что Гаррет тоже внимательно изучает ее.

– Вам, лейтенант, очевидно, тоже что-то нужно, – ровно произнесла она. – Рискнем предположить – что?

– Как ни странно, но мне не нужно ничего такого, что могло бы стать непомерной нагрузкой для вас или вашей казны. Я хотел бы, чтобы меня, как планировалось, доставили в Триполи и передали Караманли, который за выкуп отдаст меня американскому правительству – опять же как планировалось. – Он с удовольствием отпил мадеры, давая возможность всем оценить его заявление. – У меня нет склонности к бродячей жизни. Я мечтаю о почете и славе, причитающимся герою, вернувшемуся домой. Вы же знаете, в наши дни на героев большой спрос. Я могу ожидать назначения на важную должность, возможно, даже привлеку внимание богатой наследницы.

– Тогда почему бы вам не разоблачить его самому? – с улыбкой поинтересовался Шо. – Могли бы вернуться героем без того, чтобы ваши люди узнали о вашем сотрудничестве с врагом.

– Совершенно верно. Однако, чтобы получить право на такую известность и занять заметное место в исторических книгах, от меня требуется по крайней мере представить шпиона, которого морское министерство так отчаянно жаждет заполучить. И предпочтительно без свидетелей, оспаривающих мои показания.

– Баллантайн?

– Он слишком опасен для нас с вами, чтобы позволить ему остаться в живых.

Поразмышляв над этими словами, Шо улыбнулся и подпер ладонью подбородок.

– Надеюсь, у вас есть, что предложить в обмен? Я имею в виду для того, чтобы я сам не продал вас американцам? Не сомневаюсь, они щедро заплатят за привилегию свернуть вам шею.

– Несомненно. Но тогда у вас не будет посредника, который обеспечит вам беспрепятственный проход через Гибралтарский пролив. У вас не будет гарантии, что Пребл не пошлет вдогонку за вами половину флота, и никто, конечно, не поклянется, что вы и ваш корабль не подвергнутся взрыву предателями, обманывающими Юсефа Караманли. Конечно, если только вас не привлекает жизнь бродяги. Или мисс Фарроу. Или мисс Гоулд.

Шо что-то невразумительно пробурчал, зато Миранда заинтересованно наклонилась вперед.

– Вы можете гарантировать нам безопасный выход из Средиземного моря? Можете убедить своих американцев, что «Ястреб» уничтожен, а его капитан убит?

– Если желаете, я могу даже представить им обломки и тела. И простое изменение имени обеспечит вам анонимность, когда вы окажетесь по другую сторону пролива.

– Пролив заблокирован? – Шо разжал пальцы. – Если да, то с каких пор?

– С середины июня, когда «Орел» покинул порт и направился к Змеиному острову. Пребл приказал останавливать каждый корабль и осматривать его от брам-стеньг до тимберсов. Он честолюбивый человек и твердо настроен выиграть эту войну и очистить землю от всех нежелательных элементов вдоль побережья Северной Африки – не ищите в моих словах какого-либо оскорбительного намека. «Ястреб» никогда не выйдет к открытой воде, если вы будете прорываться морем. А если по земле, что ж, это будет долгое и рискованное путешествие по пустыне и враждебной территории. А так как в этих местах всё, кроме верблюдов, обладает способностью привлекать пристальное внимание, то, по моим предположениям, вы окажетесь в руках военных, где бы ни появились. Конечно, существует третья возможность – остаться здесь под защитой Караманли. Но можете быть уверены – задолго до того, как проиграет войну, Караманли лишит жизни очень и очень многих.

– Гаррет, если то, что он говорит, правда... – Взгляд янтарных глаз Миранды обратился к Шо, но тот, подняв руку, призвал ее к молчанию.

– А где гарантия, что вы сдержите слово? Что не совершите прямо противоположное тому, о чем говорите, и не нашлете на меня весь флот, чтобы подлить масла в огонь своей славы?

Фолуорт небрежно смахнул пылинку с рукава и любезно улыбнулся:

– Если я так поступлю, то как смогу собрать пятьдесят тысяч золотых монет, которые намерен заплатить за свою должность?

Шо оценивал лейтенанта, глядя из-под опущенных век, пока наконец улыбка не обнажила его ровные белые зубы.

– Восхищен вашей наглостью, янки. Весьма восхищен. Я даже, пожалуй, подумаю над вашим предложением.

– Я бы не откладывал надолго принятие решения. – Фолуорт слегка наклонил голову. – Как я уже сказал, Баллантайн слишком опасен, чтобы оставлять его в живых. Ему известно, какую судьбу вы приготовили для его корабля и команды. Могу пообещать вам, он не проглотит этого спокойно.

– Я должен бояться одного безоружного человека? – насмешливо фыркнул Шо.

– Без связывающих его уз военного устава он будет действовать, подчиняясь своему инстинкту, и в таком случае его можно будет сравнить с зажженным запалом, поднесенным к пороховой бочке.

– Напрашивается естественный вопрос – почему вы до сих пор от него не избавились? Несчастный случай в море, случайный мушкетный выстрел во время сражения? Это можно было весьма просто организовать.

– К сожалению, я использовал именно такие методы, чтобы... упрочить свое положение на корабле. Слишком много «несчастных случаев» оставили бы след шириной в ярд до моей двери. А кроме того, еще два дня назад я был уверен, что он может оказаться полезен мне живым. К тому же, признаюсь, мне нравилось добивать его постепенно. Исключительно оригинальный субъект, должен сказать. Он обладает просто невероятной способностью к самовосстановлению, как моральному, так и физическому. Он смог пережить даже смерть младшего брата!

– Вы и в этом принимали участие? – тихо спросила Кортни.

– Не прямо, нет. По общему мнению, это действительно был несчастный случай. Мальчик поскользнулся, упал и ударился головой о полиспаст. Но в своих целях я дал лейтенанту повод думать, что это не было несчастным случаем, и постарался убедить его, что мальчик подслушал что-то, что ему не положено было знать. – Недовольно нахмурившись, он снова повернулся к Шо: – Повторяю, вы совершите непоправимую ошибку, недооценивая Баллантайна, как недооценивал его капитан Дженнингс.

Кончиками пальцев Шо провел по рисунку на ободке хрустального бокала и остановил взгляд на Кортни.

– Вы не согласны с лейтенантом?

– Поверить не могу, что вы с удовольствием слушаете этого напыщенного болвана! – резко ответила она; гнев и отвращение горели в ее глазах. – Разумеется, ему выгодно, чтобы Баллантайн был мертв – таким образом он обеспечит безопасность собственной предательской шее. А что касается его... – она запнулась, а потом с презрением вздохнула, – предложения... Он предал собственную страну, собственных товарищей! Что дает вам основание думать, что он не предаст нас? Его слово? Его требование пятидесяти тысяч золотом? – Кортни иронически усмехнулась. – Он получит вдвое больше, продав нас американцам.

– Дорогая мисс Фарроу, – возразил Фолуорт, – вы глубоко заблуждаетесь, если полагаете, что мое правительство свободно распоряжается своим кошельком. Требование Караманли всего каких-то тридцати тысяч пошлины было искрой, которая разожгла эту войну. Допускаю, вы были бы призом для них, ценным трофеем, но реальная плата за приобретение – это совсем другое дело.

– Я не собираюсь больше терпеть оскорбительное присутствие этого человека! – Кортни вскочила на ноги, гневно отшвырнув в сторону стул. – Когда к вам вернется здравый смысл, Гаррет, я снова с удовольствием разделю с вами трапезу. А до тех пор...

– Подождите, Корт...

– Всего хорошего, капитан Шо, – ледяным тоном закончила она.

Насмешливый взгляд Миранде и ядовитый – Фолу-орту, и Кортни стремительно направилась к двери. Она слышала, как Гаррет сердито окликнул ее, но не отозвалась, а быстро зашагала по темному коридору, и только когда толстая дверь каюты отделила ее от коридора, громко вздохнула. Сердце отчаянно стучало в груди, ее захлестнули эмоции, и она, закрыв глаза, откинула голову к деревянной двери.

Могло бы все это произойти, если бы ее просто заперли в трюме «Орла» вместе с Сигремом и другими пленниками со Змеиного острова? Мучилась бы она так, если бы никогда не видела Баллантайна, не разговаривала с ним и не дотрагивалась до него? Могла бы она сидеть и якобы равнодушно выслушивать высказывания Фолуорта? Дункан смог бы. Он, как и Гаррет, выслушал бы янки; он тщательно, хладнокровно взвесил бы все плюсы и минусы. Он ожидал бы, что она последует его примеру и не станет открыто выражать свое негодование. Будь проклят Адриан Баллантайн за то, что сделал с ней! Ей надо было давно застрелить его, когда еще была такая возможность. Тогда она по крайней мере смогла бы навсегда выбросить его из головы! Будь он проклят! Проклят...

Внезапно Кортни широко раскрыла глаза и в ужасе посмотрела на письменный стол. На первый взгляд все на нем осталось без изменений, все как было, когда она уходила: несколько листов бумаги, перо и чернильница, два пустых серебряных кубка... Но более внимательный взгляд подтвердил ее опасения: револьвер исчез! Оружия, которое она положила туда, чтобы держать Баллантайна на расстоянии, на столе не было!

Она один за другим быстро выдвинула ящики, вопреки всему надеясь, что спрятала револьвер и просто забыла об этом. Но она так же ясно, как испытывала сейчас страх, сжавший ей сердце, помнила, что Баллантайн стоял у стола, когда послал ее отпереть дверь. Она на одну секунду повернулась к нему спиной, и этого ему хватило, чтобы взять револьвер и спрятать его под одеждой.

– Болван! – зло воскликнула она. – Проклятый высокомерный болван!

– Я не думал, что вы будете так переживать, дорогая, – голос Гаррета напугал ее, она вздрогнула и обернулась, – иначе я ни за что не пригласил бы янки.

– Гаррет!

– Заключим мир? – Он плотно закрыл дверь и поднял вверх бутылку красного вина. – Высокомерный болван предлагает это... красивой женщине, которой я за все золотые монеты мира не позволю на меня сердиться.

– Но... – Кортни облизнула губы и неуверенно произнесла: – А как же Миранда и янки? Вы же не могли оставить янки без надзора?

– Он никуда не денется, – улыбнулся Шо. – И не сомневаюсь – Миранда не спускает с него глаз. И все же жаль, что обед не удался.

– Я... Честно говоря, я не голодна.

– В таком случае и я тоже. – Его взгляд остановился на кровати. – Гораздо охотнее я продолжил бы разговор, который мы начали раньше.

Кортни тоже посмотрела на кровать, но лишь для того, чтобы сообразить, там ли револьвер, который она обычно клала под подушку, или он тоже каким-то образом попал в руки Баллантайна?

– Вы кого-то ожидаете? – Гаррет поставил бутылку с вином на стол и мрачно посмотрел на два серебряных кубка.

– Н-нет. – Кортни сжала руки и непроизвольно сделала шаг от стола. – Нет, конечно, нет.

– Конечно, нет, – пробурчал Гаррет, глядя на нее из-под насупленных черных бровей. – Ни один человек на этом корабле не посмеет занять мое место, если только он не хочет раньше времени встретиться со Всевышним.

– Ваше место? Это звучит так, словно вы объявили меня своей собственностью.

– У вас есть возражения?

– Я возражаю против того, чтобы кто-то указывал мне, что можно и чего нельзя делать, куда я могу и куда не могу ходить и кому я должна принадлежать. Вам, Гаррет Шо, следовало бы уже знать это обо мне.

– Да, я знаю, вы независимы. Упрямы и несдержанны, как ваш отец, упокой, Господи, его душу. Но вас, Корт Фарроу, должна направлять сильная рука. Кто-то должен защищать вас и заботиться о вас.

– Я вполне способна сама о себе позаботиться.

– Правда? – На его лице медленно расплылась улыбка. – если по кораблю распространится молва, что я больше не предъявляю на вас своих прав, как долго, вы думаете, будет по ночам пустовать ваша постель? Будет ли вам безопасно разгуливать по палубе? Или спускаться в трюм?

– Вы говорите о людях моего отца, – холодно напомнила Кортни.

– Да, и пока он командовал, они были искренне преданы ему. Но теперь командует не он, милая. Командую я. Вы сами знаете, корсары – переменчивый народ. Они уважают силу и власть, а не воспоминания. Раньше они терпели вас ради Дункана и потому, что вы больше напоминали им парня, нежели дочь. Они уважали вас за умение держать в руках абордажную саблю и кинжал, а не за вопросы и подозрения, потоком льющиеся из вашего рта. – Кортни проглотила резкое возражение, вертевшееся у нее на языке. – Вы, дорогая, бегаете по всему кораблю с вопросами, и это может плохо закончиться. – Гаррет покачал головой. – Предположим, что человек, которого мы ищем, находится среди нас – и нет причины этому не верить, – и предположим, вы случайно задали именно ему вопрос о том, где он был или что делал во время сражения с американскими кораблями. И предположим, он забеспокоился, что вы можете вычислить, кто он, – так какой черт помешает ему всадить нож вам между лопаток, чтобы заставить замолчать навсегда?

– Я должна узнать, кто предал моего отца, – упрямо заявила Кортни.

– Думаете, я этого не хочу?

– Я не вижу, чтобы вы задавали какие-нибудь вопросы.

– Есть разные способы, дорогая. Я спрашиваю и прислушиваюсь, но не так, чтобы какой-то предатель, если он среди нас, мог догадаться, что мы кого-то подозреваем.

– И вы что-нибудь узнали? – сердито спросила она. – Вы приблизились к тому, чтобы выяснить, кто среди нас иуда?

– Я выяснил, кто не иуда, – спокойно ответил Гаррет. – А это так же чертовски важно, как и узнать, кто наш враг.

– То есть вы хотите, чтобы я ничего не делала? Просто сидела, ждала и абсолютно ничего не делала!

– А-ах, Корт Фарроу, я вижу в ваших глазах огонь. Говорить, чтобы вы ничего не делали, все равно что советовать вам поступить наоборот. Нет, я разрешаю вам свободно передвигаться по кораблю. Больше я не буду к этому возвращаться.

– Свободно передвигаться?! – возмущенно воскликнула она. – Я должна гордиться тем, что вы разрешаете мне свободно передвигаться по кораблю моего отца?

Наклонив голову, Гаррет сосредоточился на том, чтобы наполнить вином два кубка, а когда снова поднял взгляд на Кортни, в его глазах светилось изумление.

– Значит, вы предъявляете права на этот корабль?

Потребовать «Ястреб» себе? Это была не такая уж абсурдная идея. Были корабли, ходившие под командованием женщин, и моряки послушно выполняли их приказы, если дамы зарекомендовали себя умелыми и беспощадными.

– Вы сильная, – тихо рассмеялся Шо, угадав ее мысли, – и, не стану отрицать, могли бы найти на борту пару-тройку мужчин, готовых последовать за вашей саблей, но то ли это, чего вы действительно хотите? Разделить команду, вместо того чтобы сплотить ее и сделать сильнее, чем она была раньше? Думаете, Дункан был бы рад, если бы вы так поступили?

Говоря это, Гаррет обошел вокруг стола, и Кортни сразу вспомнила о другом высоком, сильном мужчине, который совсем недавно рискнул играть с ней в подобные словесные игры. Она могла бы поклясться, что запах Адриана еще присутствует в этой каюте и у нее на коже. Она еще чувствовала приятную боль между бедер, и ее тело все еще горело от прикосновения его щетины... его рук... его губ. Кортни была в замешательстве, и близость Шо смущала ее все сильнее.

– Корт, вы задумывались о своем будущем? Вы решили, куда отправитесь, когда закончится эта война?

– Отправлюсь? – Она провела языком по губам и, с опаской пройдя мимо Шо, остановилась у занавешенной парусиной двери на балкон.

– Уверен, вас не тянет оставаться в этих краях. Я сам насмотрелся на пески и верблюдов, и мне хватит этого до конца жизни. Я подумываю начать все заново... где-нибудь. Быть может, в Карибском море или в Америке. Как сказал янки, можно сменить имена, придумать новое прошлое – кто узнает? – Гаррет замолчал, и его взгляд остановился на тускло поблескивавшем овальном медальоне в ложбиньке на ее груди. – Дункан мечтал о том же: жить в Америке королем, когда избавит землю от дерьмовых французов. А еще он мечтал, чтобы вы, настоящая леди, вернулись к жизни аристократки.

– Я никогда не просила отца о невозможном, – тихо ответила Кортни.

– Вы никогда ни о чем его не просили, и именно поэтому он хотел дать вам все. Вас ожидает богатая жизнь в Америке... в Виргинии.

– Виргиния, – прошептала Кортни и почувствовала, как слабая дрожь пробежала по ее спине. Виргиния была родиной Баллантайна. Кортни, похоже, никогда не избавится от этого янки – ни в настоящем, ни в будущем.

– Да, через Норфолк проходит много богатых торговых кораблей... – Шо нахмурился, недовольный отсутствием внимания с ее стороны. – Норфолк, верно?

– Норфолк? – Кортни смотрела на оставшуюся на столе свечу, не отрывая взгляда от ярко-желтого пламени. – Да... да, поверенный в Норфолке, но после того...

– После того?.. – Гаррет почувствовал, что нетерпение, прозвучавшее в его голосе, испугало Кортни, и, чтобы загладить оплошность, поднял кубок. – Я рад, что Дункан не был так безрассуден, чтобы планировать остаться в Норфолке на всю жизнь. Даже ему не удалось бы спрятаться навсегда на военно-морской базе янки.

– Нет, пожалуй, нет, – слабо улыбнулась она. – Но он никогда не говорил о своих планах на будущее. Только Эверар мне кое-что рассказал, и то лишь в самом конце, когда понял, что умирает. Мне кажется, он хотел убедиться, что я знаю... на случай... – Она замолчала и взглянула в темные глаза Гаррета. – В те последние несколько секунд все изменилось. Я не особенно прислушивалась к тому, что он говорил.

– Но ведь вы знаете, как заявить свои права на наследство, которое оставил вам отец?

– Я знаю имя поверенного, которого должна разыскать; знаю имя, которое должна назвать ему, чтобы... чтобы... – Она оборвала себя, а Гаррет опять улыбнулся и подошел ближе. Вокруг них было не так уж темно, но его лицо казалось скрытым маской. – Вы знали об этом? Вы знали о планах отца?

– Только то, что он сказал мне: он хочет для вас лучшей жизни, он хочет быть уверен, что вам никогда не придется сражаться и вы никогда не останетесь одна. Корт, вы знаете, что ваш отец сделал всех нас богатыми людьми? Себя, Эверара и меня. Если нет другой причины, то существует долг, который я должен ему отдать, долг, который я заплачу тем, что позабочусь, чтобы осуществились его мечты о вашем будущем. – Гаррет взял руки Кортни и нежно поднес их к губам. – Но вы прекрасно понимаете, что существуют и другие причины моей заботы о вас. Я хочу оберегать вас, хочу, чтобы вы всегда были рядом... хочу согревать вас по ночам и доставлять наслаждение.

Кортни слышала, что он говорит, но кровь, громко стучавшая в ее ушах, не позволяла ей постичь смысл его слов. Он скользил губами по бледно-голубым венам на кистях ее рук, целовал ладони, кончики пальцев.

– Если бы Дункан остался в живых и сейчас был бы на борту этого корабля, он сам благословил бы наш брак.

– Брак! – ужаснулась Кортни и, бесцеремонно выдернув свои руки из его рук, в страхе попятилась.

– Да, – усмехнулся Гаррет. – Вы думали, что никогда не услышите, как мои губы произносят это слово? Я тоже никогда не подумал бы. И откровенно говоря, я никогда не хотел, чтобы какая-нибудь женщина грела мою постель по ночам, – до недавнего момента. Вы, Корт Фарроу, единственная, кто виноват в моем превращении. Никогда не существовало женщины, способной надолго удержать меня при себе. Но пришло время покончить с играми. Я хочу, чтобы не было больше сомнений в том, кому вы принадлежите и кому принадлежит мое сердце.

– Гаррет, я... – Кортни почувствовала, как он снова взял ее за руку и легко притянул к себе, несмотря на то что она пыталась уклониться от его прикосновения. Что-то холодное металлическое коснулось кончика ее пальца и упрямо старалось проскользнуть через мешающую косточку. Когда Гаррет убрал руку, она с ужасом увидела, что он надел ей на палец кольцо. Громадный изумруд сиял в окружении бриллиантов, каждый из которых ловил свет догорающей свечи и превращал его в миллион новых крошечных источников света.

Это было кольцо, от которого наверняка растаяло бы сердце любой женщины – даже сделанной изо льда. Шо рассчитывал на него, чтобы окончательно сломить сопротивление Кортни, и оно, кажется, выполнило свою задачу. Гаррет, не спускавший с нее глаз, видел, как краска отхлынула от ее щек, а глаза стали огромными и блестящими, как этот изумруд.

Он обнял Кортни за талию и привлек к себе. Она от изумления открыла рот, когда его губы приблизились к ее губам. Она уперлась локтями ему в грудь, но оказалась бессильна оттолкнуть горячую грубую руку, которая пробиралась под сборки муслина, чтобы нагло пройтись по ее телу.

– Гаррет! – Отшатнувшись, она ужом вертелась в железном кольце его рук. – Что вы делаете?! Прекратите!

– На этот раз нет, моя маленькая колдунья. – Он хрипло засмеялся и еще крепче стиснул ее в объятиях.

От него пахло крепким вином и табаком, и Кортни закричала от гнева и отвращения, когда он своими губами, как кляпом, закрыл ей рот. Это был поцелуй не страсти, а демонстрация господства, в жадных ищущих пальцах не чувствовалось сладострастного желания, а была только грубая сила.

Кортни услышала звук рвущейся ткани и обнаружила, что ни подкладка, ни муслиновый лиф не способны устоять против натиска Гаррета. Стараясь вырваться, она молотила его по плечам, лягала ногами и коленями, но ее усилия только вызывали у него громкий смех и заставляли крепче сжимать руки, и Кортни все сильнее, до боли в спине, выгибалась назад.

Его палец сорвал последний клочок муслина, груди Кортни вырвались наружу, и розовые соски поднялись от оскорбительного обращения. Гаррет склонял темноволосую голову то к одному, то к другому соску, оскверняя своими губами воспоминание о нежных губах, а затем зубами сдавливал трепещущие бутоны до тех пор, пока Кортни не начала стонать от боли.

Когда она почувствовала, что ее ноги уперлись в деревянный бортик кровати, у нее из горла вырвалось рыдание, но Шо с такой силой прижал ее к матрасу, что она задохнулась. Платье было с нее сорвано, а то, что осталось от шелковой сорочки, полетело на пол. Стиснув руками непокорные бедра, Гаррет начал приподнимать Кортни, чтобы прижать ее к своему раздувшемуся члену. Его жадные губы заглушили ее крик, и он, похоже, не замечал и не слишком страдал от того, что Кортни сначала вцепилась ему в волосы, а потом стала царапать ногтями лицо.

Силы быстро покинули ее. После занятий любовью с Баллантайном она ослабела – она была слишком слаба, чтобы противостоять безжалостной атаке Гаррета. Ее кожа горела от трения о его одежду; ее тело болело от грубости, от жестокости того, кто собирался взять ее против желания.

Нетерпеливые пальцы Гаррета срывали одежду, и с его губ то и дело слетали проклятия. В конце концов упрямая пуговица вынудила его чуть-чуть отодвинуться. Кортни воспользовалась этим и набросилась на него с кулаками. Кольцо с изумрудом положило конец его домогательствам – камень, скользнув по загорелой щеке, оставил на коже глубокий порез до самого рта.

– Клянусь!.. – Протянув руку, он схватил Кортни за волосы и, откинув ее голову на матрас, свободной рукой ощупал пострадавшую щеку. Увидев на пальцах кровь, он взглянул в искаженное ужасом лицо Кортни. – Клянусь, – прохрипел Гаррет, – пришла пора вам узнать, кто командует этим кораблем и всеми на его борту! Вы моя, черт побери! И я честно заработал вас и все, что вы можете мне дать.

Пока он это говорил, его пальцы сжимались на горле Кортни, безжалостно перекрывая доступ воздуха в ее легкие. Кортни почувствовала, как паника, словно холодный туман, окутывает ее тело. Ее конечности сводило судорогой, пальцы скрючивались, грудь раскалывалась от недостатка воздуха, а губы раскрылись в беззвучном крике. Колеблющаяся темнота лишила ее последних сил. В темноте Кортни не видела лица Гаррета и больше не слышала его горячего тяжелого дыхания. Даже боль, казалось, ушла, оставив ее слабой, безвольной и бесчувственной.

Дождавшись, когда остекленевшие зеленые глаза закрылись, Гаррет разжал свою смертельную хватку. Он помедлил еще несколько секунд, проверяя, не последует ли очередное сопротивление, а затем встал с кровати. Снимая с себя сюртук, жилет и рубашку, он сердито ворчал, а потом злобно сплюнул на пол кровь.

Кортни смутно ощущала какое-то движение неподалеку от себя, с трудом осознавая, что в туман, который застилал ей глаза, вторгается черная тень. Сознание медленно возвращалось в ее тело, и она почувствовала покалывающее тепло, которое быстро превратилось в жгучую, нестерпимую боль. Кортни с трудом вдохнула, широко открыв рот; ее легкие схватили и проглотили воздух, который вошел в них, причинив адскую боль. Повернувшись на бок, она мучительно, медленными движениями попыталась подползти к краю кровати, но не успела продвинуться и на несколько дюймов, как ее ноги оказались прижаты к матрасу сильным телом.

У этого тела были руки и пальцы, и они настойчиво двинулись вниз по нагим бедрам, они трогали мягкие золотистые завитки и гладили гладкий плоский живот. Кортни шарахнулась в сторону и в ужасе смотрела на двух извивающихся змей, вытатуированных на предплечьях Шо.

– Корт, я не хочу причинять вам боль, – пробормотал он, и его голос был таким же шелково-мягким и обольщающим, как и язык, прокладывавший путь от ее пупка к чувствительной коже под грудью. – Вы ведь женщина и научитесь ценить удовольствие быть женщиной, даже если на это мне потребуется целая ночь.

Он грубо раздвинул ей коленом ноги, и Кортни почувствовала, как его разбухшая плоть скользнула по ее коже. Его рот снова набросился на ее пострадавшее горло, а потом нырнул в кудрявые взъерошенные волосы; в то же время его рука протиснулась ей под плечи, чтобы удержать ее, и он, подвинувшись, теперь окончательно расположился между ее ногами.

Кортни набрала побольше воздуха и, быстро согнув колено, сильно ударила Гаррета в пах. Она с удовольствием услышала звук удара по затвердевшей плоти и была вознаграждена за это видом сжавшегося от боли Шо. Он с ревом изрыгнул проклятие, которое резко оборвалось, когда от боли, разлившейся по всему телу, у него задрожали руки и ноги, а потом он инстинктивно прикрыл руками ушибленное место и, опрокинувшись на бок, прижал колени к груди.

Запутавшись в остатках одежды, Кортни с трудом освободилась и, отбросив клочья шелка и муслина, сунула руку под подушку. Револьвер был там! Вскочив на ноги, она взвела курок и недрогнувшей рукой навела оружие на покрытый потом лоб Шо. Ее глаза горели ненавистью и отвращением, лицо было пепельно-серым.

– За это я вас убью, – пообещал Гаррет.

– Притом что пистолет у меня, – прошипела Кортни. – И у меня гораздо больше причин спустить курок.

Борясь с приступом тошноты, Гаррет прижался щекой к покрывалу и стиснул зубы. Его грудь и шея покрылись потом, а руки и плечи блестели от напряжения. Медленно распрямив ноги, он стал осторожно массировать пальцами источник острой боли.

– Уберите эту чертову штуку! – прорычал он. – Вы добились своей цели.

– Правда, Гаррет? Тогда убирайтесь к чертовой матери, пока я не воспользовалась ею.

Взгляд синих глаз переместился с ее застывшего лица к оружию. Приказав себе не реагировать на пульсирующую боль в паху, Гаррет медленно выпрямился, под пристальным взглядом Кортни отыскал свои бриджи и осторожно натянул их, а остальную одежду скомкал и сунул под мышку.

Кортни предусмотрительно посторонилась, чтобы дать ему пройти, и, двумя руками сжимая револьвер, держала дуло нацеленным в грудь Гаррета, когда он направился к двери.

На пороге он оглянулся на Кортни, и на его губах появилась ледяная, зловещая улыбка. Он бросил последний долгий взгляд на обнаженную девушку, и в его глазах сверкнуло недоброе обещание. Задержав дыхание и крепче сжав револьвер, Кортни смотрела на тонкую струйку крови, стекавшую по щеке на грудь Гаррета.

– Вы принадлежите мне, Корт Фарроу! Не совершайте ошибки. Это только вопрос времени, и вы согласитесь с этим... так или иначе.

Глава 16

После того как Гаррет поспешно покинул кают-компанию, Миранда Гоулд еще целую минуту молча смотрела на Отиса Фолуорта, а он, в свою очередь, задумчиво полу прикрыв хитрые темно-карие глаза, спокойно рассматривал ее.

– Еще вина? – наконец предложил он, и иронические складки в уголках его рта стали еще глубже.

– Почему ты ничего не сказал мне? Почему не сказал, кто ты?

– Дорогая моя, – усмехнулся Фолуорт, – я слишком мало тебя знал, чтобы доверить тебе свою жизнь. Еще один дневной переход, и мы оказались бы в Гибралтаре и перед военно-морским судом. Информация, подобная этой, десять раз купила бы тебе свободу, и я очень сомневаюсь, перевесили бы несколько приятных минут, которые мы провели вместе, столь дорогую цену.

– Значит, – натянуто улыбнулась Миранда, – ты понимаешь, почему я оказалась в затруднительном положении и была вынуждена согласиться с Кортни? Я не могла смотреть, как ты готов получить всего каких-то пятьдесят тысяч золотом и венок героя.

– Если ты так считаешь, почему не высказала это вслух, как она? – Фолуорт, откинувшись в кресле, постукивал пальцами по пустому бокалу. – Бросилась бы мне на помощь, так сказать.

– Шо все равно все сделает по-своему, и ты это прекрасно знаешь, – пожала плечами Миранда.

– И как ты думаешь, что он сделает?

– Примет ли твое предложение или продаст тебя янки? – Миранда сложила руки под грудью, увеличив ее до грандиозных размеров, и устремила на Фолуорта взгляд янтарных глаз. – Честно? Я думаю, он тебя убьет.

– И после этого рискнет прорываться через блокаду и подвергнуться преследованию американского флота?

– За ним и раньше охотились. И через блокады он тоже не раз прорывался. Вероятно, он оставит тебя в живых до тех пор, пока ты будешь снабжать его информацией пока будешь его забавлять.

– Почему ты столь уверена, что он не продаст меня морскому министерству или даже Караманли?

– Я не уверена. Возможны оба варианта. Ты спросил, что, по моему мнению, он сделает, и я тебе ответила.

Фолуорт потянулся к бутылке, обдумывая равнодушное объяснение Миранды.

– Тогда зачем вообще мне что-то говорить? Разве с твоей стороны не было бы гораздо разумнее промолчать и оставить меня в счастливом неведении?

– Безусловно, ты прав. Но тогда я не смогла бы уговорить тебя помочь мне.

– Помочь тебе? Но как я могу тебе помочь?

– Ты действительно имел в виду то, что говорил, когда сказал, что можешь переправить кого угодно через блокаду в Америку?

– Например, тебя?

– Ты сказал, что корабли останавливают и обыскивают. Я полагаю, это означает, что любому вызывающему подозрение человеку стоит иметь бумаги, документы, подтверждающие, что он тот, за кого себя выдает?

– Это было бы разумно.

– Ты не счел нужным упомянуть об этом Гаррету.

– Я не счел нужным упоминать не только об этом. Но как ты заметила, пока я подаю ему лакомые кусочки информации... – Фолуорт улыбнулся и насмешливо поднял вверх указательный палец.

– Ты можешь сделать необходимые бумаги?

– Я могу сделать множество полезных вещей – при условии, что для этого у меня будут серьезные стимулы.

– И какие именно стимулы нужны вам, лейтенант?

– А что ты готова мне предложить? – Его взгляд опустился к ее пышной груди.

– Самый очевидный ответ – себя. В любое время, в любом месте – и на столько, на сколько ты пожелаешь.

Фолуорт почувствовал, что у него в пояснице появилась нервная дрожь предвкушения, и внезапно понял, что ему трудно сосредоточиться на чем-либо более сложном, чем то, как сделать следующий вдох.

– Ты так и не назвала мне причину, – все же удалось произнести ему.

– Я хочу убежать с этого корабля. Я хочу убежать от этих животных. Я хочу убежать от Гаррета Шо – живой! Но я не могу ничего осуществить без чьей-то помощи. Без твоей помощи.

– И еще вопрос – почему?

– Все очень просто, лейтенант. У меня есть... шестое чувство, можете так назвать его, если хотите. Большую часть своей жизни я доверяла ему, и, как видите, оно до сих пор сохранило меня целой и вполне невредимой.

– Вполне. – Фолуорт преувеличенно критическим взглядом окинул ее тело – абсолютно невредимое тело.

– Мое шестое чувство диктует мне... – она понизила голос, – что надо бежать отсюда, и как можно скорее. Гаррет что-то замышляет, и я ему больше не доверяю.

– Это связано с ней? – Фолуорт взглядом указал на пустующее место Кортни.

– Это все связано с ней. Он собирается завалить ее – и я не удивлюсь, если прямо сейчас они возятся в постели как свиньи, – а затем жениться на этой сучке и отвезти ее в Америку, чтобы получить состояние ее отца.

– Дункан Фарроу оставил дочери состояние?

– Как я понимаю, это целое королевство. Оно основано много лет назад и создано за счет доходов от его пиратских авантюр. Он и Эверар вкладывали доход в землю, в хлопок, в рабов, в корабли... И сучка наследует все это.

По крайней мере... она унаследует, если сможет добраться до Америки и предъявит свои права.

– Если? – Фолуорт подозрительно прищурился. Миранда наклонилась вперед и подвинула свой пустой бокал к тому краю стола, где сидел Фолуорт.

– Если сведения Гаррета достоверны, а у меня нет причин ему не верить, то все, что кому-то необходимо сделать, чтобы получить наследство, – это связаться с конкретным поверенным, который, в свою очередь, представит ее банкиру, а тот передаст ей богатство, накопленное за двадцать весьма прибыльных лет.

– Ты сказала «кому-то». Как я понял, ты имеешь в виду, что Кортни, как ни странно, никогда не была в Америке и, как ни странно, никогда не встречалась ни с этим поверенным, ни с этим банкиром?

– Никогда, – хитро улыбнулась Миранда. – Более того, я очень сомневаюсь, что она вообще знает, насколько огромно это состояние или как много может оказаться желающих забрать его себе.

– Вроде Гаррета Шо?

– Вот именно, вроде Гаррета Шо. Я случайно узнала, что он промотал большую часть своего дохода, и для него маленькое королевство слишком соблазнительно, чтобы отказываться от него. Ему известно о состоянии Дункана, но, к сожалению, он не знает ни имени поверенного, к которому нужно обратиться, ни имени, которымФарроу пользовался, когда начинал свое дело.

– Ты хочешь сказать, что обладаешь необходимой информацией? – Фолуорт наполнил ее бокал и, подвинув его к Миранде, коснулся ее руки.

– Возможно. Несмотря на то что Дункан был умным и хитрым негодяем, он был мужчиной и, как большинство мужчин, считал женщин не заслуживающими внимания и не пригодными ни на что, кроме как носить украшения. Может быть, я подслушала кое-какие имена, увидела кое-какие пометки на карте, которые в то время ничего для меня не значили, однако...

– Однако, имея защитника, ты могла бы вспомнить эти имена и пометки?

Миранда улыбнулась и длинными изящными пальцами погладила руку Фолуорта.

– А как же его дочь? А как же Шо? Ты говорила, что именно он собирается завладеть состоянием.

– Дункан, судя по всему, не намерен был включать меня в свои планы на будущее. – Глаза у Миранды вспыхнули. – И я уже сказала тебе, что не доверяю Шо. Поэтому я не чувствую себя обязанной вести честную игру, тем более с Кортни Фарроу. – Она глубоко вздохнула. – Я решила, что хватит мной пользоваться. Теперь я хочу иметь все, а не только объедки с чужого стола. Нам двоим есть что делить, и не только то, что можно купить за горсть золотых монет; и это больше, чем любое приданое, которое победитель может надеяться получить, вступив в брак, даже если бы это было звание адмирала.

– Ты полагаешь, мы каким-то образом можем первыми заявить свои права на наследство? – Фолуорт смотрел на свою руку и на пальцы Миранды, возбуждающими движениями поглаживающие ее.

– Это можно было бы сделать, – доверительно прошептала она. – Я могла бы это сделать – но мне нужна помощь. Мне нужны вы, лейтенант.

– Ты говорила, что иначе со мной будет покончено? – Фолуорт повернул руку так, что дразнящие холодные пальцы оказались в его ладони. – С человеком, который – как весьма любезно поведала ваша очаровательная подруга – ради собственной выгоды предал свою страну и своих друзей.

– У нас будет все не так, лейтенант, потому что мы понимаем друг друга. Заключая это соглашение, каждый из нас знает, чего хочет другой. – Она притянула его руку к себе так, чтобы его пальцы коснулись ее пышной груди. – И потому, что мы будем полезны друг другу. Ты наслаждаешься моим обществом, правда?

– Конечно, – пробормотал Фолуорт и, медленно разжав дрожащие пальцы, провел ими по ее набухшим соскам. – Я наслаждаюсь тобой, Миранда. Больше, чем следует. Возможно, больше, чем это было бы разумно или безопасно.

– Настолько же разумно и безопасно, как мне доверять тебе, лейтенант. Но если ты колеблешься, возможно, найдется кто-то другой, кто захочет мне помочь...

– Нет! – Фолуорт схватил ее за запястье, прежде чем она успела отдернуть руку. – Нет, Миранда, я хочу того же, чего хочешь ты. И Бог свидетель, я хочу тебя с того мгновения, как только увидел. – Он крепче стиснул ей руку. – Но как, по-твоему, я могу помочь тебе убежать с этого корабля, если сам, быть может, не доживу даже до Триполи?

– Предоставь это мне. Я позабочусь, чтобы ты остался в живых. Ты умеешь плавать?

– Не настолько хорошо, чтобы переплыть Атлантику, – сухо ответил он.

– Но достаточно ли хорошо, чтобы добраться до берега, когда мы бросим якорь в Триполи? – спросила Миранда, не отреагировав на его шутку. – Шо предпочитает, чтобы у него за спиной было открытое море, и редко становится на якорь ближе чем на пятьсот – шестьсот ярдов от берега. Но поздно ночью плыть до берега... Большинство охранников будут на борту «Орла», и если мы все сделаем умно и быстро, то сможем воспользоваться небольшой рыбацкой лодкой и благополучно уйти из порта до того, как караульные поднимут тревогу.

– А если нас отправят на берег, как только бросят якорь?

– Не отправят, – заверила его Миранда. – Караманли – араб, и существуют определенные традиции, которые он соблюдает, определенные обряды торговли, через которые все проходят до того, как заключают любую сделку. Вашу команду по крайней мере на день или два оставят на борту, прежде чем будет достигнуто соглашение. И Гаррет не дурак. Он понимает, что, пока янки остаются на корабле и его орудия нацелены на стены дворца, он выиграет по всем пунктам, которые предъявит ему араб.

– Это может сработать, – подумав, признал Фолуорт.

– Это сработает, мой лейтенант. Я гарантирую тебе жизнь до тех пор, пока мы не покинем Триполи, а потом тебе предстоит позаботиться, чтобы мы благополучно и быстро добрались до Америки. Ты сможешь это сделать?

– Ради тебя и богатства, которое ты обещаешь, я могу сделать все, – с улыбкой прошептал он.

– Очень приятно услышать это, – протянула она, – потому что есть еще одно маленькое одолжение, о котором я хочу тебя попросить. Оно не безрассудное, и я уверена, ты согласишься со мной, ибо его исполнение необходимо для успеха нашего дела.

– Ты хочешь, чтобы я убил Гаррета Шо? – Его голос дрогнул.

– О Господи, нет! – засмеялась Миранда. – Я никогда не обратилась бы к тебе с просьбой убить такого человека. Нет, лейтенант, нужно заставить замолчать другого человека: Кортни Фарроу.

– Для чего? Чем она может нам помешать?

– Чем? – Миранда отодвинулась назад, так что рука Фолуорта схватила воздух. – Если ей удастся выжить, несмотря на блокаду и погоню, и пересечь океан и если в один прекрасный день она явится в Норфолк и начнет задавать вопросы...

– Я понял, – угрюмо кивнул Фолуорт.

– Очень рада, – иронически отозвалась она. – Разве может человека, который хладнокровно организует гибель сотни своих товарищей по команде и предает еще сотню, пугать мысль убить всего одну никчёмную женщину? Впрочем, не важно, лейтенант, у меня в голове есть другой план – план, который разом решит обе наши проблемы: сучки Фарроу и вашего цербера Баллантайна.

– Как?..

– Тсс! – Миранда предупреждающе подняла палец и повернулась к двери.

В коридоре раздалось рычание Гаррета Шо, который быстро протопал мимо кают-компании.

– Ну, ну, ну, – пробормотала Миранда, ее глаза весело блеснули, и улыбка растянула губы. – Значит, она опять выпроводила его. Мы будем возмущены этим! – Она быстро поднялась и расправила мягкие складки бледно-голубого шелка.

– Куда ты собралась? – поинтересовался Фолуорт.

– Естественно, извлечь выгоду из его безграничного раздражения, – ответила она с хитрой усмешкой. – Как лучше убедить его в моей преданности и покладистости?

– Ты собираешься пойти к нему сейчас? – Фолуорт вскочил на ноги. – Ты собираешься... собираешься...

– Я собираюсь – как говорят кузнецы – ковать железо, пока горячо. – Миранда насмешливо взглянула в покрасневшее лицо Фолуорта. – Милый капитан, безусловно, будет очень горяч и чрезвычайно восприимчив ко всяким нашептываниям. Вы же не хотите, лейтенант, чтобы я упустила такую блестящую возможность, правда?

– А если бы я сказал, что в данный момент тоже нуждаюсь в тебе? – Схватив Миранду за руку, Фолуорт резко притянул ее к себе.

– Я бы ответила, что следует иметь терпение. – Она посмотрела в горящие бешенством карие глаза. – И я бы сказала, что награда за твое терпение будет... бесценной. – Соблазнительно приоткрыв красные губки, Миранда поднялась на цыпочки и прижалась к нему. Ее язык не страдал ни скромностью, ни недостатком опыта, когда нырнул в колодец его рта. Застонав, Фолуорт сжал Миранду в объятиях, но она ловко вывернулась и грациозно направилась к двери в водовороте бледно-голубого шелка. На пороге она оглянулась, и в ее янтарных глазах засветилось обещание. – Скоро, мой лейтенант. Скоро я буду твоя, и только твоя. И скоро наши часы, дни, недели будут наполнены удовольствиями – удовольствиями, которые ты не можешь себе представить даже в самых фантастических снах.

– Миранда!..

Рот Фолуорта закрылся как раз в тот момент, когда ее имя эхом отразилось от захлопнувшейся двери. Она ушла. Она пошла к нему! Эта мысль бросила лейтенанта Отиса Клеймора Фолуорта в дрожь, как беспомощного школьника.

Миранда дрожала от возбуждения, приближаясь к каюте Гаррета – небольшой, спартанской, расположенной на носовом полубаке. Чтобы добраться сюда, ей пришлось пройти подушной нижней орудийной палубе под взглядами мутных глаз безнадзорных членов команды, оставивших своих девиц и выпивку и смотревших ей вслед. Но она даже не заметила их; ее мысли разрывались между Гарретом Шо и Отисом Фолуортом. Первый был жестоким голодным животным с примитивными инстинктами, который преследовал эгоистичные цели, второй – в равной мере опасным в своих честолюбивых стремлениях, но им было гораздо легче управлять.

Фолуорт не был так привлекателен ни внешностью, ни умением, но следовало пойти на определенный компромисс – во всяком случае, до тех пор, пока от него будет хоть какая-то польза. В Виргинии полно галантных храбрых мужчин, и кто-нибудь из них, безусловно, будет рад помочь ей избавиться от алчного зануды.

Миранда откинула с плеч иссиня-черные волосы и потянула вниз глубокий вырез платья – она знала, что сейчас требовалось Гаррету. Она знала, что требовалось любому мужчине, когда под угрозой или под вопросом оказывалась его мужская гордость.

Напевая себе под нос, Миранда замедлила шаги у двери в его каюту. Дверь была приоткрыта, и луч гаснущего света прорезал затхлую темноту коридора. Прислонившись к двери, она заглянула внутрь, одновременно кончиком пальца осторожно надавливая на деревянную дверь, чтобы открыть ее пошире. Рубашка, сюртук и жилет в красно-коричневую полоску лежали кучей там, куда были брошены, а капитан, голый по пояс, стоял спиной к двери, широко расставив ноги. Одной рукой он подносил к губам кружку, а другой держал наготове кувшин с ромом.

«Боже, до чего он великолепен!» – в который раз восхитилась Миранда. При виде извивающихся змей, вытатуированных у Гаррета на руках! Миранда почувствовала, как дрожь побежала у нее по спине. Почему он такой тупоголовый? Почему у него такие непомерно высокие запросы? Почему он не видит, что она может предложить ему гораздо больше, чем когда-нибудь могла предложить Кортни Фарроу? Или когда-нибудь хотела!

– Гаррет? Мне показалось, что я слышала, как кто-то прошел мимо кают-компании.

– Это был я! – рявкнул он, стоя спиной к двери. – Ну и что из того?

– О, ничего. Просто я подумала... Я хочу спросить, у вас все в порядке? Вам нужен кто-нибудь?

– Я не нуждаюсь ни в чьем обществе, – огрызнулся он и налил себе в кружку еще рома.

– Ну-ну, – недовольно надулась Миранда. – У нас любовная неудача? Она не настолько горела желанием раздвинуть для тебя ноги, как ты от нее ожидал?

Гаррет мрачно взглянул через плечо на Миранду, которая прислонилась к косяку двери и вроде бы случайно заложила руки за спину, отчего ее груди готовы были вырваться на свободу, как виноградины из своей кожуры.

– Ну а чего ты ожидал? – рассердившись при виде угрюмого выражения его лица, заговорила она, когда Гаррет снова вернулся к своему рому. – Проведя неделю в постели янки, она, вероятно, считает, что слишком хороша для такого, как ты.

Кружка нетронутой опустилась на стойку.

– Я не сомневаюсь, – неторопливо продолжала Миранда, – что ты не поверил всей той чепухе, какой она потчевала тебя насчет интимных предпочтений лейтенанта-янки? Он такой же самодовольный хлыщ, как и вы, Гаррет Шо! Судя по тому, что ваш очаровательный гость рассказывал мне, этот Баллантайн известен таким обращением с дамами, которое затмит даже ваше.

– В чем ты стараешься меня убедить? – набросился на Миранду Гаррет, стукнув кулаком по шаткой деревянной полке. – Ты считаешь, она лжет, говоря о том, что происходило на борту «Орла»?

– Я не говорю ничего такого, что ты не способен был бы увидеть сам. Если бы ты удосужился повнимательнее взглянуть на свою невинную будущую невесту, то заметил бы изменения в ее походке – словно она больше не считает необходимым ходить с плотно сжатыми бедрами.

У Гаррета окаменело лицо, и в воздухе повисла напряженная тишина.

– Ты об этом знала? Ты все это время знала о... нем?

– Я женщина, – равнодушно пожала плечами Миранда. – Такие вещи я могу определить с одного взгляда. Ревнивому мужчине, я думаю, понадобится два или три.

– Почему ты до сих пор ничего мне не говорила?

– Не мое дело открывать тебе глаза, Гаррет. Если они настолько слепы, что не видят, как она делает из тебя полного дурака...

В два огромных шага он пересек каюту и с силой схватил Миранду за плечи.

– Заткнись! Заткнись, слышишь?!

– Или что? – игриво спросила она, и в ее тигриных глазах сверкнули золотые искры. – Или ты на мне сорвешь свою злость и свою ревность? Ты что, считаешь, будто в ней есть что-то особенное, или это просто желание самца быть первым и единственным в ее постели?

Гаррет не ответил; безумная ярость клокотала в его душе, доводя кровь до точки кипения. Не обращая внимания на боль в тех местах, где пальцы Гаррета вонзились ей в тело чуть ли не до самых костей, Миранда с хриплым смехом придвинулась к нему. Ее грудь прикоснулась к гладкой поверхности его груди, а руки скользнули по твердым как камень бедрам и встретились на застежке его бриджей.

Проклятие и быстрый рывок в сторону открыли ей истинную, почти невероятную причину его отвратительного настроения. Миранда перевела взгляд ниже и прикрыла рот рукой, чтобы заглушить изумленную усмешку.

– Боже мой... Не может быть! Она что же, не согласилась?..

Шо грубо ударил ее о стену, но это ничего не дало – даже боль от его ударов не могла заставить Миранду успокоиться, и она хохотала до тех пор, пока у нее из глаз не потекли слезы.

Последний раз встряхнув Миранду так, что черные волосы упали ей на лицо, Гаррет ее отпустил. Взяв кружку с-ромом, он глотал огненную жидкость, пока не утихли яростная боль в паху и смех Миранды.

Почувствовав, что Миранда стоит позади него, Гаррет повернулся к ней. И тогда она нежно, словно перышком, погладила его по спине, ее пальцы спустились к узкой полоске мускулов на талии, добрались до гладкой стали живота и ловко расстегнули черные бриджи. Играя, они спустили их вниз по голым бедрам и ласками, легкими, как летний ветерок, начали массировать и согревать его тело.

– Вот так, – успокаивающе шептала Миранда, а ее губы и язык настойчиво трудились над застывшими мускулами его спины. – Сейчас мы быстренько все приведем в порядок. Разве ты не знаешь, что Миранда умеет все приводить в порядок?

Гаррет заскрипел зубами, сделал медленный глубокий вдох, его веки опустились на синие, цвета индиго, глаза, и он скорее мысленно, чем воочию, увидел представшую перед ним картину: Миранда опустилась перед ним на колени; рука ее скользит вверх по его бедру и нежно накрывает его плоть; Миранда кончиками пальцев и языком ласкает его, так искусно используя рот, что он забывает, где он находится. Открыв глаза, Гаррет посмотрел вниз, на ее макушку, моргнул один раз, потом еще – и ему показалось, что это Кортни с благоговением стоит перед ним на коленях, что он чувствует ее руки, что это ее губы и дерзкий, непокорный рот стараются доставить ему удовольствие.

– Я знал, что ты придешь ко мне, – едва слышно прошептал он. – Я знал, что ты хочешь меня. Да... да...

Гаррет со стоном погрузил пальцы в черные волосы. Его бедра побуждали Миранду ускорить ритм, пока он не достиг предела, грозившего лишить ноги Гаррета способности его держать. Угроза превратилась в реальность, он задохнулся, но его руки были не в состоянии, да и не желали, отодвинуть настойчивый рот. Гаррет стиснул зубы, у него на шее вздулись жилы, похожие на синих змей, синие глаза закатились к небу.

Заставив могущественного короля пиратов, дрожа, опуститься на колени, Миранда удержалась от торжествующего смеха и даже не позволила себе удовлетворенной улыбки – она только удвоила свои старания, зная, что каждый его стон поможет ей подписать приговор Кортни Фарроу.

Глава 17

Кортни, сжавшись, стояла в темноте на палубной надстройке, от ночного воздуха ее руки покрылись гусиной кожей, она чутко прислушивалась к звукам прибоя за бортом, к зловещим крикам ночных существ и осторожным шагам патрулирующих корабль моряков.

Она простояла так минут десять, ожидая, чтобы ее глаза и уши привыкли к темноте и затишью на корабле. На ней были черные бриджи и черная шелковая рубашка, которые она нашла в сундуке Гаррета, а ноги были босыми, чтобы она могла двигаться бесшумно. Ей предстояло выполнить сложную задачу, и потому все ее чувства обострились, а инстинкт был готов предупредить об опасности. Это была игра, в которую она часто играла с отцом, – игра, которую он изобрел, чтобы научить ее бесшумно красться и правильно вести себя в опасной ситуации. Она с удовольствием играла в эту игру, проигрывая Дункану иногда всего лишь несколько секунд.

Задача состояла в том, чтобы пробраться на палубу, отыскать там спрятанный предмет и уйти незамеченной и не пойманной. В данном случае игру предстояло вести в трудных условиях и нельзя было попасться на глаза никому из охранников. Темнота была лучшим союзником Кортни. Луны на небе не было, но тихую бухту освещал свет мириад ярких звезд. Ящики, кабестаны, бухты канатов выглядели уродливыми и непропорциональными, мачты и реи вздымались над ее головой, словно высокие стражи в лесу. Просмоленная парусина над загоном пленников образовывала пики и долины, напоминая дюны в пустыне.

Кортни развернулась и осторожно подобралась к внешнему ограждению. Преодолев ползком последние пять футов, она нашла узкую щель и змейкой проскользнула под канатами и между ящиками, а потом снова замерла и подождала, пока глаза не привыкнут к кромешной тьме. Большинство раненых янки спали, и она могла определить их местонахождение по отрывистому тяжелому дыханию и непроизвольным стонам, раздававшимся при нечаянном прикосновении к ранам. Кортни не видела, где ползет, и продвигалась медленно из-за необходимости тщательно ощупывать небольшое пространство вокруг себя, прежде чем двинуться дальше. Зловоние, исходившее от больных и немытых людей, помогало ей не натыкаться на распростертые тела.

Кортни осторожно прокладывала путь по жалкому пространству загона, не представляя, как сможет узнать фигуру Баллантайна в такой темноте, а потому доверилась своему инстинкту. Если Баллантайн так же бдителен, как и она, и так же следит за стражниками, тогда скорее всего для него не останется незамеченным ползущий под навесом человек. Кортни очень надеялась на это. Если Баллантайн такой сообразительный, как говорил Фолуорт – а у нее не было причин в этом сомневаться, – то он уже должен совершенно точно знать, что она здесь, и постараться быстро ее перехватить.

Но рука, которая метнулась к ней и зажала рот, оказалась для нее неожиданностью, как и та, которая, обвившись вокруг ее талии, приподняла ее и бесшумно затащила в закуток, образованный двумя перевернутыми ящиками. Мужчина всем весом навалился на нее, и его пальцы мгновенно сжали ей горло, одновременно лишив Кортни возможности и дышать, и шепнуть, что это она. Она не могла разглядеть черты Баллантайна, но ей показалось, что за мгновение до того, как внешний мир закружился и у нее перед глазами поплыли красные огни, она успела заметить белую повязку на лбу мужчины.

– Какого черта!.. – воскликнул Баллантайн не громче, чем звук дыхания, когда понял, что извивающееся под ним тело не принадлежит ни одному из крепких охранников. Он отодвинулся от нее и немного разжал руку на горле, чтобы дать ей возможность вздохнуть, а затем, прижавшись губами к уху Кортни, выдохнул грозное предупреждение.

У Кортни округлились глаза, и она в ответ дернула головой. Он убрал руку, зажимавшую ей рот, и Кортни, благодарно вздохнув, оттолкнула стальные пальцы со своего горла. Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем мышцы шеи обрели способность ее поворачивать, а горло смогло выплюнуть проклятия, вертевшиеся у нее на языке.

– Сукин сын! По-моему, вы должны быть связаны!

– А вы, по-моему, должны сладко спать в своей каюте, – прошипел Баллантайн. – Какого черта вы рыщете здесь в два часа ночи?

Кортни с трудом сглотнула и потерла ноющую шею. Баллантайн замолчал, и она почувствовала его руку на своем плече и пальцы, нежно поглаживающие недавно жестоко сжатые мышцы.

– Что вы здесь делаете? – спросил он.

– Я пришла, чтобы перерезать ваши веревки, – недовольно буркнула она.

– Вы – что?

– Вы же слышали меня! – Возглас заглох под его рукой – на этот раз более нежной, – но не потерял своей выразительности. Кортни почувствовала в темноте движение рядом с Адрианом и увидела, как он повернул голову и прошептал два коротких слова. – Доктор Рутгер? – едва слышно спросила она, когда Баллантайн убрал руку с ее рта. Доктор, возможно, ответил, но она не услышала его из-за глухого стука в ушах, однако увидела, как он снова исчез в темноте, вероятно, чтобы стать на страже.

– Вы говорили?.. – Голос Адриана звучал четко, его рот находился на расстоянии доли дюйма от ее рта. – Только тихо.

– «Ястреб» готов к отплытию. Шо выводит его утром вместе с «Орлом». Это ваш последний – и единственный – шанс убежать и спастись до того, как на вас наденут наручники раба.

– Вы хотите помочь мне сбежать? – В его голосе звучала насмешка. – Почему вы решили это сделать?

– Не воображайте, что это как-то связано с тем, что произошло сегодня. Меня мало заботит, продаст ли Шо вас в рабство Караманли или Абхат-Хану.

– Тогда почему вы это делаете?

– А это имеет значение? – Она раздраженно вздохнула.

– Возможно.

– Вы боитесь, что это ловушка? – Она оттолкнула пальцы, поглаживавшие синяки на ее шее. – Вы думаете, я для этого явилась сюда, рискуя своей головой и своим положением на борту этого корабля?

– Если бы дело обстояло так, в этом не было бы большого риска, верно?

Его голос прозвучал холодно и спокойно, а его рука снова вернулась к ней на шею, но у Кортни возникло ощущение, что нежность его превратится в жестокость при малейшем намеке на предательство, и у нее сверкнули глаза.

«Я хочу помочь тебе, болван! Я хочу спасти тебе жизнь, хотя один Бог знает почему!» – хотелось закричать ей, но вслух она сказала другое:

– Давайте просто решим, что я плачу свои долги. Вы спасли мне жизнь, и я делаю вам такое же одолжение. Когда вы убежите с этого корабля, то все долги будут аннулированы. Если мы снова встретимся, мы будем врагами и я убью вас. Достаточно откровенно?

– Откровенно, – протянул он.

– Как насчет того, чтобы спрятаться в пустыне, Янки?

– Сносно.

– Не сомневаюсь. У вас есть оружие?

– Есть, – после короткой паузы ответил он, и Кортни могла поклясться, что он улыбается.

– Тогда если вы и доктор готовы...

Последовала еще одна пауза, напугавшая Кортни, но Баллантайн не стал утруждать себя вопросом о ее внезапном великодушии.

– Мэтт? – прошептал он во тьму.

Рутгер отвернулся от ограждения; он не слышал приглушенного разговора, их голоса были слишком тихими.

– Давай, Мэтт, мы уходим отсюда.

– Уходим отсюда? – Доктор вгляделся в темноту. – Как?

– Конечно, через борт. Ты готов плыть? Мэтью медлил, и Кортни начала волноваться.

– Я не могу оставить людей, – наконец ответил Рутгер. – Я единственное, что стоит между ними и парусиновым мешком. За ними и так почти не ухаживают, а если меня не будет, они не получат вообще ничего.

– Ты не сможешь ничего сделать для них, если будешь в цепях раба, – тихо произнес Адриан без всякого намека на попытку убедить друга. Он просто констатировал факт.

Кортни поморщилась, но у нее не было желания высказывать свое мнение по этому поводу.

– У вас нет времени спорить, – сердито прошептала она. – Если вы не убежите сейчас, вы погибнете.

– Значит, я погибну, – беспечно отозвался Мэтт. Кортни взглянула на Адриана, надеясь найти в нем поддержку, но он оставался неясной безмолвной тенью. Она снова повернулась к доктору, несмотря на то что с каждой секундой опасность возрастала, и в последний раз попыталась уговорить его бежать.

– Когда Шо обнаружит, что лейтенант исчез, никто не знает, какое возмездие он сочтет подходящим или на кого оно будет направлено. Я не могу знать, обратит ли он свою ярость на раненых... или на вас!

– Думаю, у меня будет возможность это выяснить, – медленно произнес Мэтью. – Адриан, желаю удачи. Бог в помощь.

– Я вернусь, – угрюмо пообещал Баллантайн и хлопнул друга по плечу, чтобы подтвердить свое обещание.

Затаив дыхание, Мэтт смотрел, как две тени пересекли большой загон и скрылись за загородкой. Он прислонился к ящикам и тихо выругался, когда грубое дерево царапнуло ему спину. «В любом случае я был бы обузой, – привел он довод в свое оправдание. – С хромой ногой и исполосованной спиной я не выдержал бы больше двух миль в таком сумасшедшем темпе. План Адриана был лучше – еслиЗы его можно было осуществить».

– У поручня охранник, – прошептала Кортни, притаившись в темноте рядом с Баллантайном. – Через несколько секунд он пойдет к дальнему концу палубы. Я отвлеку его, чтобы вы успели перебраться через борт и спуститься по якорному канату. Плывите к берегу. Все должно пройти успешно.

Они находились на правом борту, лицом к узкому входу в бухту и изогнутому мысу, окаймлявшему залив. «Орел» стоял позади них, и пловец, отправившийся по прямой к полуострову, мог оставаться незамеченным для внимательных глаз.

– Там, на берегу, Шо держит трех наблюдателей, – предупредила Кортни.

– Я прослежу за ними.

Кортни собралась уходить, но Баллантайн быстро схватил ее за руку.

– В чем дело? – В темноте она не видела его глаз. Его губы были плотно сжаты, как будто он хотел что-то сказать, но никак не мог подобрать слов.

– С вами все будет в порядке? – наконец спросил он.

– Я могу сама о себе позаботиться, – тихо ответила она и вдруг вспомнила, что эти слова она уже говорила. Почти то же самое она сказала Гаррету Шо за несколько мгновений до того, как он ошеломил ее своей наглой развязностью и едва не изнасиловал. Впрочем, она была уверена, что такое больше не повторится, несмотря на угрозу, которую прочла в синих глазах. – Дженнингс, судя по всему, мертв, – быстро сообщила она, – а человек, которого вы разыскиваете, лейтенант Фолуорт. – Кортни ощутила, как вздрогнула рука Баллантайна.

– Что?! Что вы сказали?

– Шо все известно о вас – от лейтенанта Фолуорта. О том, как вас направили на «Орел», чтобы разыскать предателя, который продавал нам ваши секреты. – Она замолчала, и Баллантайн услышал тихую ядовитую усмешку: – Похоже, у нас все-таки есть кое-что общее.

– Вы абсолютно уверены? Это Фолуорт?

– Сегодня он был приглашен к нам на обед и рассказал все. И я уверена, он убедил Шо, что вы слишком опасный человек, чтобы оставлять вас в живых. – Она пристально взглянула в лицо Баллантайна и прокляла мрак, скрывавший его глаза. – Я сказала вам это, Янки, потому что считаю, что после всего случившегося вы имеете право знать. Но существует кое-что, о чем я тоже должна знать, и если вы скажете мне, кто предал моего отца...

На щеке Баллантайна задергалась мышца, единственный заметный признак ярости, вскипавшей внутри его, возвращавший ему целеустремленность, которая напугала бы Кортни, если бы она могла прочесть это в его глазах.

– Адриан... – прошептала она, – прошу вас, я должна знать.

Он тряхнул головой, стараясь прогнать из головы картины, мелькающие перед его мысленным взором: Отис Фолуорт, подтянутый и донельзя пристойный в сшитой у хорошего портного форме; Фолуорт, хитро улыбающийся и предлагающий Адриану свою помощь в разоблачении Уилларда Дженнингса как шпиона. Был ли Фолуорт ответствен и за смерть Алана тоже?

– Где он? Где держат Фолуорта?

– Он что-то говорил о нижней палубе. Это все, что я знаю. Адриан...

– Я могу назвать вам только кодовое имя и ничего больше. – Серые глаза прояснились, отгоняя неуместные видения. – Никто никогда его не видел, никто никогда не разговаривал с ним лицом к лицу, все осуществлялось посредством записок, которые оставляли в специальных тайниках в обмен на золото... – Громкие шаркающие шаги неподалеку заставили Адриана обхватить Кортни рукой за плечи и крепко прижать к груди. Охранник остановился на расстоянии менее дюжины шагов и настороженно вслушивался в ночные звуки, пытаясь разобраться, что отвлекло его от монотонного патрулирования.

Прошло две минуты... три... Адриан и Кортни не шевелились и не издали ни малейшего звука. Ее щека была прижата к груди Баллантайна, и она наслаждалась запахом его кожи, его волос и пота. Его подбородок прижался к ее лбу, рука зарылась ей в волосы. Несмотря на опасность, Кортни неожиданно захотелось обнять Адриана и в последний раз утонуть в его объятиях. Через несколько секунд он уйдет, и она никогда больше его не увидит. Он ворвался в ее жизнь, словно порыв ветра, смел ее оборону и унесся, оставив после себя только хаос. Не имели значения ни ее прошлое, ни ее настоящее, ни ее будущее – ничто не имело значения, кроме гулкого стука ее сердца.

Она чувствовала, что серые глаза смотрят на нее, и слышала, как охранник прошагал дальше. Опасность миновала, однако Баллантайн не торопился отпускать Кортни. Должно быть, он почувствовал в ней слепое желание, пронизывавшее ее тело, потому что его рука передвинулась и взяла ее под подбородок, а губы накрыли ее губы. Это был поцелуй отчаяния и жгучего желания. Баллантайн забирал последние остатки ее гордости, силы и личности и в то же время отдавал ей собственные – добровольно, сознательно. Кортни поняла, что это было самое сокровенное, чем он когда-либо с кем-то делился, и эта мысль заставила ее отчаянно прижаться к Адриану, чтобы продлить мгновение. Когда же боль у нее в груди стала совсем невыносимой, она отодвинулась и, не задумываясь о последствиях, даже не заботясь, слышит ли он ее, шепнула:

– Боже, помоги мне... я все еще хочу вас! Вырвавшись из его рук, она быстро пошла по палубе, слезы сделали ее слепой к опасности, как реальной, так и предполагаемой. Она споткнулась о бухту каната, но удержалась на ногах и побежала дальше, пока, задыхающаяся и дрожащая, не оказалась возле дальнего патрульного.

Она сразу же узнала корсара. Его приземистое жилистое тело сжалось в ожидании нападения, но, узнав Кортни, он проглотил табачную жвачку, которая застряла у него в горле, и разразился злобной тирадой:

– Какого черта вы здесь делаете, дорогая? У вас что, совсем нет мозгов, чтобы так набрасываться на человека среди ночи, когда он стоит на часах?

– Я... Простите, Дэви, – прошептала Кортни. Ее сотрясала нервная дрожь, она старалась не думать о мужчине, оставшемся в двадцати ярдах позади, хотя ей хотелось обернуться и всмотреться в темноту, чтобы убедиться, что он благополучно перебрался через поручень и теперь уже на свободе. Ей отчаянно хотелось вернуться и убежать вместе с ним...

– Э-э, что случилось, милая? У вас такой вид, словно за вами гонится привидение.

– Ч-что?

Короткие пальцы с квадратными кончиками сжали ей локоть, и Данн повел Кортни к якорному подъемнику.

– Сядьте, иначе вы упадете, – приказал он, и она безропотно подчинилась, как безгласное раненое животное. – Я убью его, – пробормотал Дэви Донн. – Клянусь, я убью его. Если он тронет хоть волосок на вашей голове, скажите мне, и я его убью. Я буду убивать его медленно, так, чтобы он знал, что умирает.

Слова Донна ворвались в ее беспорядочные мысли, и Кортни взглянула в суровое лицо.

– Это маленький корабль, – угрюмо буркнул он. – На его борту не слишком много тайн и секретов. Нельзя даже помочиться без того, чтобы какая-нибудь любопытная задница не подсмотрела за тобой. Возможно, это не мое дело, и если так, скажите мне об этом. Если вы хотите, чтобы Гаррет Шо лапал и тискал вас, скажите мне, и я оставлю вас ему, несмотря на то что ваш отец брызгал бы слюной и переворачивался в могиле.

С трудом переведя дыхание, Кортни постаралась осмыслить то, что говорил Донн. Он решил, что она убежала от Шо, и ради нее был готов убить его, если она попросит его об этом.

– Ох, Дэви, Дэви... Я совсем запуталась. – Жгучие горячие слезы снова навернулись ей на глаза, и она опустила голову, чтобы скрыть от грозного пирата такое недостойное проявление слабости.

– Запутались?

– Дэви... я не знаю, к кому обратиться. Я не знаю, кто я и что я. Я не могу разумно мыслить! Одна часть меня хочет быть сильной и доказать Шо и остальным, что ничего не изменилось... а другая хочет просто убежать и спрятаться. Я... я так боюсь остаться одна.

Жесткие заросли вокруг рта Дэви Донна беспокойно зашевелились, пока он пытался найти ответ на такое беспомощное признание. В конце концов он тяжело опустился рядом с Кортни и так крепко сжал ей руку, что она испугалась, как бы ее пальцы не прилипли навсегда друг к другу.

– Вы не одна, дорогая. Вы никогда не были одна. У вас всегда был я, хотя я не из тех, кто выражает это словами. Я обязан Дункану Фарроу больше, чем вы можете себе представить, и уважаю его дочь гораздо больше, чем она, возможно, думает. Знаю, я всегда был груб и строг с вами, но так было нужно. Признаюсь, если бы вы были моей собственной плотью и кровью, я не обращался бы с вами по-другому. Строже – да, возможно. И вы не одна. Вы никогда не будете одна, пока в моих жилах течет кровь и я могу дышать.

Кортни широко раскрытыми глазами смотрела на человека, которого всегда боялась и от которого всегда старалась держаться на расстоянии. Она мало знала о прошлом Донна, во всяком случае, не больше, чем все остальные, за исключением, быть может, Дункана. У него не было близких друзей – ни мужчин, ни женщин, и так как Кортни никогда не задумывалась над этим дольше чем на мгновение, она с подозрением разглядывала его. «Не доверяй никому», – предупредил ее Сигрем, и она хорошо это запомнила.

– Дэви, – прошептала она, внезапно почувствовав невероятную слабость, – я не знаю, что делать. Кто-то предал Дункана, кто-то продал его янки.

– Да. – Рыжая щетина зашевелилась. – Я это знал.

– Вы... – она взглянула на него, – знали?

– Да. Разве в этих венах не течет кровь ищейки? Еще десять месяцев назад я учуял что-то неладное. Я рассказал Дункану, но он не спешил этим заняться. Дважды нас поджидали там, где никого не должно было быть, но на третий раз им все-таки повезло.

– Вы знаете, кто это был? – встревожено спросила Кортни.

– Гарантирую, кто-то по-настоящему близкий к вашему отцу, – с отвращением проворчал он. – Кто-то, кому он доверял. Кто-то, кто знал его планы в тот же момент, как они у него появлялись.

Пальцы Кортни горячо сжали руку Дэви.

– Гаррет? – тихо вскрикнула она. – О нет, Дэви. Нет!

– У меня нет доказательств, – отозвался Донн, – но у меня также нет оснований полагать, что он чист как святой. После сегодняшнего дня вы и сами должны были догадаться, что он охотится за золотом вашего отца.

– Что? О чем вы говорите?

– Вы хотите сказать, что он хитрее, чем я о нем думал? Что он даже не спрашивал вас о землях Дункана – где они находятся, как их получить, с кем встретиться для этого в Виргинии? – Дэви почувствовал, как она вздрогнула, все поняв, и, выругавшись, иронически усмехнулся. – Негодяй! Ваш отец не успевал на час отлучиться, как Шо, словно голодная саранча, набрасывался на его бумаги. Как вы думаете, почему он на полной скорости отправился на остров, а потом стал преследовать «Орла»? Запомните, если бы не он, я бы сам погнался за янки, но он чуть не сошел с ума, испугавшись, что может упустить золото.

Высвободив руку, Кортни сжала пальцами виски, стараясь заглушить внезапный стук в голове.

– Вы говорите... – Она не смогла закончить фразу.

– Я говорю, смотрите сами, милая. Я говорю, что не стал бы ничего ему рассказывать... Я не стал бы никому рассказывать того, чего им нет нужды знать. – Он глубоко вздохнул и добавил: – Если, конечно, вы не хотите рассказать.

Донн смотрел на кольцо с изумрудом, блестевшее у нее на пальце. После того как Шо ушел из каюты, Кортни тянула, крутила его, даже пыталась снять с мылом, но косточка пальца распухла, и кольцо не желало сдвинуться с места. Под пристальным взглядом Дэви Донна она снова попыталась снять его, но ненавистная вещь отказывалась покинуть ее палец. Беспомощно вздохнув, она взглянула на Донна и в то же мгновение увидела, как Адриан Баллантайн появился из темноты и ударил корсара пистолетом по мощному затылку.

Донн вскрикнул и тяжело рухнул вперед, выпучив глаза и раскрыв рот от изумления и боли.

– Что вы делаете? – Ошеломленная Кортни вскочила на ноги. – Почему вы...

– Простите, – мрачно сказал Адриан. – И поверьте, я об этом сожалею, но другого пути нет.

Кортни слишком поздно увидела его занесенный кулак и не успела увернуться. Баллантайн нанес ей косой удар в челюсть, от которого голова у нее откинулась назад и сознание мгновенно покинуло ее. Адриан подскочил к Кортни и подхватил ее на руки, не дав упасть на палубу, а затем, быстро оглянувшись по сторонам, взвалил на плечо и поспешил к поручню. Перекинув ногу через дубовое ограждение, он потратил ценную секунду, чтобы удобнее устроить тело Кортни, и соскользнул в воду по якорному канату. Кортни свободно покачивалась на воде, пока он не перевернулся и не обхватил ее рукой поперек груди. Почти не производя шума и не вызывая волнения на поверхности воды, он быстро и энергично греб, все больше отдаляясь от темнеющего корпуса «Ястреба».

На расстоянии десяти футов от берега его колени коснулись песчаного дна. Баллантайн встал и, подняв на руки Кортни, спотыкаясь о камни, выбрался на берег. Нырнув в высокий тростник, он остановился, чтобы перевести дыхание, и, повернувшись, внимательно оглядел стоявшие на якорях корабли.

Кортни тихо застонала у него на руках, и Баллантайн посмотрел на нее. Звезды освещали ее лицо, мокрая, прилипшая к телу черная шелковая рубашка была расстегнута, и под ней виднелись бледные груди. Он не хотел задерживаться и задумываться о том, зачем он это сделал. Он даже не обдумал как следует своих действий, а только знал, что должен забрать Кортни с этого корабля и спасти – независимо от того, будет ли она позже благодарить его или возненавидит.

Прижав к груди хрупкое тело, Адриан, пригнувшись, побежал через заросли кустов, с каждым шагом приближаясь к густому лесу.

Сержант Эндрю Раунтри и капрал Ангус Макдональд сидели у пролома в корпусе «Орла» и с тревогой вглядывались в темноту. Эндрю, нервно кусая губы, то и дело теребил шотландца.

– К этому времени он уже должен быть здесь. Вы не думаете, что что-то пошло не так?

– Эндрю, мой мальчик, вы очень беспокойный человек. – Ангус выразительно вздохнул. – Он сказал, что будет здесь, – значит, будет.

Раунтри облизнул губы и кивнул. Его ладони стали влажными, как всегда бывало перед сражением, во рту было кисло, и, стиснув зубы, он прикинул, достаточно ли приличное время прошло после его последнего путешествия к бочонку с нечистотами. Раунтри ненавидел ожидание, он знал, что во время сражения все эти маленькие неприятности проходят сами собой... но ожидание!

Чтобы отвлечься, он перевел взгляд от разломанных досок к маленькой бледной тени, примостившейся рядом с внушительной фигурой Ангуса. Никто не будил мальчика, никто не настаивал, чтобы Малыш Дики принял участие в предстоящих событиях, и тем не менее мальчик был здесь – все время, и взгляд темно-карих глаз почти не отрывался от неясных очертаний загона для пленников на борту «Ястреба».

Губы шотландца шевельнулись в тихом проклятии.

– Что случилось? – Эндрю подался вперед.

– Становится светло.

– Почему?

– Луна. Она поднимается, как сосок у девчонки. Впрочем, Эндрю и не нужно было смотреть туда, куда раздраженно показывал Ангус, он и так видел, что светящийся белый диск луны начинает проглядывать сквозь высокие пальмы. Еще максимум десять минут, и луна поднимется над склонами холмов и деревьями, и бухту больше не будет спасать защитный покров темноты.

– Проклятие, – пробормотал Эндрю. – разнообразия немного удачи пришлось бы очень кстати.

Удостоверившись, что полоски ткани, оторванные от рубашки, надежно удержат Кортни, Баллантайн вернулся по своим следам к воде и шел вдоль полукруга низких кустов, пока не оказался напротив «Орла». С его места «Ястреб» не был виден, но что-то Баллантайну не понравилось. Ему понадобилось несколько минут, чтобы понять, что изменилось. Небо становилось заметно светлее, и над верхушками деревьев поднимался едва заметный поток бледного лунного света.

Баллантайн быстро вошел в воду и продолжил путь среди длинных водорослей, пока холодная вода не дошла ему до талии, потом до груди и, наконец, до горла. С той же осторожностью, с какой он убегал с пиратского корабля с Кортни, Адриан приближался к корпусу «Орла», и от его рук на гладкой, как стекло, поверхности воды возникала лишь крошечная рябь. Достав из кармана бриджей складную бритву – свое единственное оружие, – он зажал ее в зубах. Револьвер, который Баллантайн забрал из каюты Кортни, он оставил на берегу. Порох намок и стал непригоден к стрельбе, а заменить его было нечем. Значит, ему придется положиться на способность Эндрю Раунтри обеспечить, так сказать, вооружение людей на «Орле».

Даже представить было невозможно, чтобы американский фрегат с позором притащили в Триполи за канат с пиратского корабля. Баллантайн был готов скорее взорвать его в этой проклятой бухте, чем смириться с таким позором своего прекрасного корабля. Его люди согласились с ним. С помощью Раунтри и Макдональда была отобрана небольшая группа людей, согласившихся пожертвовать жизнью, чтобы обеспечить фрегату такой конец.

Рассекая серебро темной воды, Баллантайн бесшумно плыл к кораблю. У самого борта он остановился и прислушался – его интересовало, нет ли на верхней палубе бдительного патруля. Баллантайн пока еще не видел «Ястреб», но обнаружил, что правый борт «Орла» уже купается в лунном свете. Он знал, что, когда обогнет корабль, его увидит любой, кто посмотрит в сторону фрегата.

Надежнее пристроив ручку бритвы между зубами, Баллантайн под защитой тени продвинулся как можно дальше. На борту «Ястреба» не было заметно никакого движения, не появлялись даже головы стражников, обходивших палубы. С одним таким он расправился на носу, когда тот чуть не обнаружил его и Кортни, а Донну нанес достаточно сильный удар и не сомневался, что парень долго не придет в себя. Были еще по крайней мере двое, о ком он знал, но у него не было времени с ними разобраться – надо прежде всего обеспечить себе и Кортни безопасный выход на берег.

Адриан снова не захотел думать о мотивах своего безрассудного поступка, а потому, касаясь руками корпуса корабля, продвигался вдоль борта и остановился, когда пробоина оказалась прямо над его головой. Не было никаких скоб для ног, никаких канатов поблизости, по которым можно было бы добраться до огромного пролома. Он не мог пойти на риск и закричать, даже тихо, не мог позволить себе болтаться в воде и надеяться, что кто-нибудь его увидит.

Тщательно прицелившись, он чуть отодвинулся от борта и плавным движением забросил сложенную бритву в черную дыру в обшивке. Через несколько секунд из отверстия выскользнула и упала в воду веревка, сделанная из связанных полосок разорванных рубашек.

– Слава Богу, сэр, – облегченно вздохнул Эндрю, вместе с Макдональдом втащив Адриана внутрь. – Вы так задержались, что мы думали...

– Это вы думали, – грубо перебил его Ангус. – А что я вам говорил?

Лунный свет упал на лицо старого солдата, высветив густые сдвинутые брови и резкие глубокие морщины вокруг рта. К коллекции Макдональда добавилась новая повязка – на этот раз вокруг головы.

– Ангус, старый боевой конь, – улыбнулся Адриан, – вы прекрасно выглядите.

– На вашем месте я не стал бы бросать камни в мой огород. – Шотландец выгнул бровь.

Продолжая улыбаться, Адриан обвел взглядом кольцо напряженных лиц и наконец увидел то, которое было самым бледным и более встревоженным, чем остальные. Мэтт когда-то дал ему несколько небольших уроков, и Адриан поднял руки в жесте дружеского приветствия, а затем быстро успокоил карие глаза Малыша Дики, дав ему понять, что Мэтт жив и здоров, что он и остальные пленные на «Ястребе» давно готовы к предстоящим событиям.

– Мы выбрали очень удачное время, – сказал Адриан. – Шо собирается утром вывести оба корабля из бухты. Хорошо, что мы запланировали побег на сегодняшнюю ночь, другой возможности у нас не будет.

– И сейчас, учитывая все, у нас мало шансов, – тихо заметил Эндрю.

– Оружие?

– Нам удалось раздобыть кое-что, в основном ножи, а еще палки, дубинки... Это не совсем подходящее оружие, чтобы идти против мушкетов и револьверов.

– На нашей стороне внезапность, а это очень важно. Охрана у дверей?

– Пьяны в стельку, – доложил Ангус.

Адриан откинул со лба мокрые пряди и поморщился, когда насквозь промокшая повязка сползла с раны на виске.

– Тогда мы все уйдем тем же способом, каким я сюда попал. Ангус, вы отведете своих людей на корму и заберетесь на верхнюю палубу по якорным канатам.

– Да, сэр! Мы готовы!

Хор тихих уверенных «да» донесся из темноты, и Адриану показалось, что ноша на его широких плечах стала заметно легче.

– Хорошо. Очень хорошо. Я полагаюсь на вас. Вы примете на себя командование палубами и продержитесь столько, чтобы остальные успели доплыть до берега. Если вы не сможете захватить склад оружия, используйте для атаки черный порох и поджигайте. Мы утопим судно, если не сможем его взорвать.

– Да.

– Сэр? – Раунтри выглядел озадаченным и обиженным, что не его назначили командовать операцией.

– Когда я покинул «Ястреб», там осталось двое не вполне караульных. Мне нужно, чтобы со мной туда вернулись несколько храбрецов, предпочтительно таких, кто лучше всех плавает. При такой чертовски яркой луне нам придется плыть под водой.

– Рассчитывайте на меня, сэр, – сразу же выступил вперед Раунтри. – Лотус и Келли тоже хорошие пловцы. У Ковальски болит живот, но у него самые лучшие легкие на борту.

– Хорошо. Когда они окажутся там, им придется помогать Мэтту эвакуировать раненых. Мы должны, если это вообще возможно, переправить всех до единого человека. Безусловно, некоторых мы можем потерять, но сначала устроим хорошую драку.

Еще одна волна одобрительного гула прокатилась по толпе, но людей сразу же шепотом призвали к тишине.

– Я вам не приказываю, – подчеркнул Адриан, – и не стану говорить об опасности.

– Черт возьми, сэр, – по-мальчишески задорно ухмыльнулся Раунтри, – если Ангус хорошо сделает свое дело, у корсаров скоро будет чем заняться здесь, и они ничего не заметят у себя под носом.

– Я сделаю свое дело, молодой болтун, – обиделся Ангус. – А вы для начала уберите Арчибальда Макгрегора. Он не слишком любит воду и с оторванной ногой завизжит, как грязная свинья из Глазго – где он, собственно, и родился, – так что для начала дайте ему как следует по мозгам, чтобы он поскорее понял, что вы собираетесь делать.

– Шум – наш главный враг, – согласился Адриан. – Чтобы этот план имел хоть какую-то надежду на успех, он должен осуществляться в абсолютной тишине. Малейший звук может стоить любому из вас жизни. – Он немного помолчал, чтобы все осознали важность этого заявления, а потом спросил, есть ли какие-нибудь вопросы.

– Что с капитаном, сэр? – поинтересовался Ангус.

– Похоже, он мертв.

– А лейтенант Фолуорт? – спросил Раунтри. Баллантайн отвернулся, ничего не ответив.

– Ангус, нам нужна всего одна большая дыра ниже ватерлинии. Корабль сейчас так низко сидит, что пойдет ко дну как камень. Дайте себе и своим людям достаточно времени, чтобы все обдумать. Вы старый придирчивый ворчун, но почему-то все больше мне нравитесь.

– Можете положиться на меня, сэр. – Макдональд просиял от этой похвалы.

– Все остальные... – Баллантайн повернулся к притихшей команде. – Я хочу, чтобы вы как можно быстрее и как можно тише покинули судно. Держитесь носа «Орла», пока не окажетесь в его тени. Оттуда проплывете двадцать ярдов до зарослей водорослей, затем пробежите по открытому участку до кустов, доберетесь до возвышенности на западном конце бухты, а потом мы все встретимся на берегу в миле от холма. Ни в коем случае не останавливайтесь и не задерживайтесь! Я очень надеюсь, что корсары посчитают нас не стоящими того, чтобы тратить свое время и силы, и не станут снаряжать за нами погоню. Когда «Орел» загорится, пламя привлечет внимание с суши и с моря. Последнее особенно важно, и я рассчитываю, что одно из наших патрульных судов проявит большое любопытство. Итак, все, если у вас нет вопросов. Ангус, соберите своих людей и распределите между ними все оружие. Эндрю?

– Готов, сэр! – откликнулся молодой сержант. Он снял сапоги и разделся до бриджей, как и еще восемь крепких мужчин, которых он выбрал из толпы добровольцев. У каждого за пояс был заткнут нож, а в руках все держали странной формы предметы.

– Идея Ангуса, – пояснил Раунтри, заметив вопросительный взгляд Адриана. – Чулки с гвоздями, болтами и обрезками железа. Нам пришлось буквально разобрать настил, чтобы наполнить их, но у нас четыре дюжины негодяев, и я, например, не хотел бы быть на принимающей стороне.

Взвесив в руке это оружие, Адриан согласился с Раунтри.

– Лейтенант! – раздался от пробоины возбужденный голос. – Облако, сэр, и быстро приближается еще несколько.

– Тогда пора, – твердо сказал Баллантайн. – Идем сейчас, пока есть шанс хоть как-то укрыться. Удачи, друзья!

– Удачи, сэр! – ответили мужчины, но Адриан уже был по ту сторону корпуса судна и спускался по связанной из одежды веревке.

Когда его группа спустилась в воду, он дал сигнал, и все, набрав в легкие воздуха, опустили головы под воду. Ориентируясь на светлые, освещенные луной облака, десять человек оттолкнулись от борта «Орла» и поплыли к «Ястребу» – все, кроме одного, который не счел необходимым нырять. Единственная оставшаяся над поверхностью голова двигалась так быстро и всплески были такими тихими, что полудюжине караульных на корме «Ястреба» даже не пришло в голову выглянуть за борт.

Адриан забыл об усталости, когда мужчины собрались позади него у борта пиратского фрегата". Один за другим они подплывали к якорному канату и, перехватывая руки, поднимались к ряду юферсов, выдававшихся по борту корабля. Ползком пробираясь вдоль поручней, они не поднимали голов и настороженно прислушивались к малейшим движениям на палубе.

Луна, вырвавшаяся из плена облаков, залила корабль мягким мерцающим светом. Вытянув шею, Адриан взглянул поверх поручня, чтобы осмотреть весь ют, и быстро снова опустился, увидев головы и плечи двух корсаров, стоявших так близко к поручню, что он мог дотронуться до них рукой.

Молча подняв вверх два пальца, он сделал знак Эндрю Раунтри, который притаился рядом с ним в бухте оснастки. Кивнув, Эндрю отстегнул от пояса мешок с острой начинкой, и на счет «три» они одновременно перепрыгнули через поручень. Нож Адриана рассек шею одного из охранников, прежде чем корсар успел заметить Баллантайна. Эндрю нанес быстрый и сильный удар мешком по голове другому стражнику, сломав ему шею, и корсар умер еще до того, как упал на палубу.

– Черт побери, это и правда сработало, – пробормотал Адриан, посмотрев сначала на кровь, а затем на наполненный гвоздями мешок.

– А вы сомневались?

– Я сомневаюсь во всем, что делает Мак, когда это сопровождается гэльскими молитвами.

Нагнувшись над телом убитого, Адриан обыскал его, чтобы забрать оружие, а потом потащил к большому якорному кабестану. Эндрю последовал за ним, и они накрыли оба тела куском парусины. Адриан помахал рукой остальным, ожидавшим на борту, и они, пригнувшись, побежали через ют к отсеку с заключенными. Адриан остался стоять на часах в том самом месте, где Кортни Фарроу проделала брешь в загородке, и все по очереди пробрались между ящиками.

– Сэр, мне проверить, есть ли здесь еще охранники? – шепотом спросил Эндрю.

– Когда закончите, закройте и заприте люки. Это не остановит их, если они захотят выбраться, но хоть немного задержит. Когда люди будут готовы, выводите их – и помните: тихо!

– Да, сэр. Вы пойдете с нами?

– У меня осталось внизу незаконченное дело, мистер Раунтри. Не ждите меня. Уводите людей, уходите сами и спасайтесь из этой бухты, пока здесь не начался ад.

Со скоростью и ловкостью пантеры Баллантайн шагнул в темноту и исчез, не дав сержанту возможности возразить. На секунду остановившись, Адриан смотрел и слушал, а затем двинулся снаружи вдоль загородки, пока не оказался на полубаке. Люк был открыт, но Адриану потребовалось не более десяти секунд, чтобы закрыть тяжелую крышку, замотать веревкой деревянную задвижку и крепко привязать ее к декоративному ограждению.

Глава 18

Миранда шла между рядами спящих корсаров, возвращаясь в свою каюту. Вместо своего разорванного голубого шелкового платья она надела одну из рубашек Гаррета, и если бы кто-то из спящих с ворчанием проснулся, то его взору предстала бы пара длинных стройных ног, скользящих мимо его гамака. Но Миранду не волновало чужое мнение. Она была зла, просто исходила злобой от вновь разгоревшейся ненависти ко всем мужчинам, и особенно к Гаррету Шо.

Мерзавец выкрикивал ее имя! В середине самой яркой демонстрации эротического искусства, с которым он когда-либо сталкивался, мерзавец простонал пропитанное ромом имя Кортни Фарроу! Миранде стоило больших усилий не схватить предмет его мужской гордости и не крутить его до тех пор, пока он не отвалится совсем! Но вместо этого она лежала в постели, кипя и бурля от злости, пока Гаррет не погрузился в беспокойный сон, а затем осторожно поднялась, схватила первую подвернувшуюся под руку одежду и ушла, бросив презрительный взгляд в сторону спящего.

Ее яростный гнев нисколько не остыл, когда она вошла в свою каюту. Миранда сорвала с себя рубашку, как будто даже сам пропитавший ее запах обжигал ей кожу. Не удовлетворившись этим, зажала в зубах подол и, с силой рванув ткань, продолжала рвать до тех пор, пока рубашка не превратилась в небольшую кучку клочков и полосок. Пнув тряпки ногой, она в слепой ярости ударилась большим пальцем о спинку деревянной кровати, ее губы от боли сложились в красивый овал, а янтарные глаза затянула пелена слез.

– Мерзавец! – прошипела Миранда, когда боль отступила и к ней вернулась способность говорить. – Свинья! Грязная распутная свинья! Раз ты так хочешь эту сучку, можешь взять ее. Забирай ее! Делай с ней что хочешь, если она тебе позволит! Вы заслужили друг друга!

Ворча и ругаясь, Миранда открыла свой сундук и достала оттуда чистые блузку и юбку. Она застегнула узкий кожаный пояс на бедрах и вложила в кожаные ножны острый как бритва кортик. Второй кинжал, с перламутровой рукояткой, она засунула за пояс юбки и на прощание бросила надменный взгляд в зеркало.

Тряхнув черными волосами, Миранда вышла из каюты и осторожно направилась к трапу, ведущему вниз. Она не знала точно, в какой кладовой поместили Фолуорта, но ее это не остановило. Наиболее вероятным местом могло быть хранилище бочек с водой – все другие помещения были переполнены награбленными вещами с «Орла».

Главной опасностью был соседний отсек, отведенный для членов команды, чтобы по ночам они могли свободно пользоваться светом без опасения быть обнаруженными. Она уже слышала гул голосов, странные смешки и гоготанье, свидетельствовавшие о том, что несколько заядлых кутил еще не спят. Дверь в отсек была прикрыта, чтобы заглушить звуки, но широкая полоса света падала в коридор. Миранда на цыпочках подошла к самому краю этой полосы и заглянула в помещение: мужчины не отрываясь смотрели на женщину, наносившую на плечо одному из моряков новую татуировку, изображавшую нагую танцовщицу.

«Идиоты, – подумала она. – Пошляки. Кобели. Мне никто из вас, включая Гаррета Шо, не нужен, чтобы получить то, что я хочу, и то, что я заслужила».

Быстро прошмыгнув мимо двери, Миранда направилась к кладовым. Воздух был сырой, с тошнотворным запахом плесени и крысиного помета. Она слышала, как маленькие, покрытые шерстью лапки торопливо постукивают впереди нее, а свернув за угол, увидела охранника, сидевшего на бочонке между дверями в два самых дальних кормовых отсека. Он не спал и был поглощен поеданием крошек черствого бисквита, а пламя единственной свечи, горевшей в держателе на стене, освещало его желтым светом.

Миранда нащупала кинжал на талии и как бы невзначай расстегнула пуговицу над грудью, отчего ее блузка распахнулась. Она шагнула вперед, и шелест ее юбки заставил караульного поднять изумленный взгляд.

Гарри Питт с открытым ртом заглядывал в расстегнутую блузку. Чтобы проглотить застрявший кусок бисквита, его кадыку пришлось сделать несколько движений, и только тогда он прочистил горло.

– Я хочу видеть заключенного. – Миранда уверенно шагнула в световой круг.

Вытерев губы, Питт тупо смотрел на нее, как будто не понимал языка, на котором она говорила.

– Мне нужно увидеть лейтенанта янки, – глубоко вздохнув, повторила Миранда, – того, которого вы сегодня вечером приводили в кают-компанию.

– Да? Правда? – Противное, изрытое оспинами лицо подозрительно сморщилось. – Зачем?

– Это мое дело, – нелюбезно ответила она.

– Кэп Шо знает, что вы здесь? – Желтоватые глаза раздевали ее донага, а рука еще раз медленно вытерла рот.

– У капитана свои дела с пленным, у меня – свои.

– Вот как? – усмехнулся Питт. – Однако ему, возможно, очень не понравится, если я позволю всем ходить туда-сюда когда заблагорассудится.

– Вы, безусловно, правы. – Миранда придвинулась ближе. – Но это только из-за того, что он не хочет, чтобы об этом узнали все.

– О чем узнали?

– О... – Миранда с невинным видом широко раскрыла глаза. – Естественно, о золоте. Если все на борту узнают, что янки заплатил за свой комфорт сундуком золота... Тогда капитану пришлось бы поделиться с вами, разве не так?

– Золото? – Питт оторвал взгляд от соблазнительной груди. – Вы говорите – золото?

– Тысяча слитков, спрятанных на фрегате янки. – Миранда приложила палец к губам. – Во всяком случае, так он говорит.

– Как вы об этом узнали?

– Он мне сказал. – Она с таинственным видом покосилась на дверь. – Он хотел воспользоваться им для того, чтобы я помогла ему бежать.

– Капитан знает об этом?

Миранда медленно покачала головой, и ее глаза заблестели в свете свечи.

– Я надеюсь, что смогла бы... уговорить лейтенанта рассказать мне, где находится сундук. Я хочу сказать, если Гаррет намерен забрать его себе... почему кому-то другому, такому же предприимчивому, не сделать то же самое?

Питт облизнул тонкие, как пергамент, губы.

– Человека, уличенного в том, что он ворует и прячет добытые деньги, в наказание протаскивают под килем.

– Человек, который помогает мне, – хрипло зашептала она и, улыбнувшись, положила руки на покрытую потом грудь Питта, – будет чувствовать себя так, словно его протащили под килем, но, поверьте мне, на следующий день он уже забудет об этом.

Почувствовав, как ее руки медленно скользят вниз, Питт тяжело сглотнул и застонал.

– Что-то не так, мистер Питт? Неужели вы думаете, я не отблагодарю человека, который мне поможет?

Питт стоял разинув рот, пока ловкие пальцы Миранды искали петлю у него на ремне, а потом вытянул мускулистые руки, чтобы сжать ее плечи. Ее рука метнулась, и он задохнулся. Миранда быстро отступила назад, чтобы цепкие, как когти, пальцы не впились ей в плечи, и бесстрастно наблюдала, как его костлявая рука, сжав перламутровую рукоятку кинжала, тщетно пытается выдернуть торчащий из живота клинок. Питт издал глухой изумленный стон и упал на колени. Секунду он покачивался, удивленно глядя на забрызганный кровью подол юбки Миранды, а затем рухнул на пол.

Миранда подождала, пока прекратятся предсмертные судороги, затем наклонилась, забрала кинжал, спокойно вытерла его о рукав рубашки Питта и снова заткнула за пояс юбки. Порывшись у караульного в карманах, она нашла кольцо с медными ключами, один из которых подошел к левой двери.

Отис Фолуорт уже был на ногах, и, судя по выражению его лица, он слышал, что происходило в коридоре.

– О Боже, – пробормотал он, глядя на тело в луже крови.

– Бог тут ни при чем, – язвительно заметила Миранда. – Оттащи тело с дороги.

– Ты сошла с ума? Кто-нибудь скоро хватится его. Обыскав караульный пост, она добавила к своему набору оружия длинноствольный револьвер.

– Я не собираюсь долго оставаться здесь, чтобы волноваться о том, что его кто-то найдет. Сегодня ночью я... мы уходим с этого корабля.

– Сегодня ночью? – Фолуорт растерянно посмотрел на нее.

– Здесь есть нижний выходной люк, которым можно воспользоваться. До берега плыть двадцать ярдов, а там нас скроют тростник и кусты. Завтра Гаррет выводит «Ястреб» из залива, так что это наш единственный шанс.

– Шанс сделать – что? Идти – куда? Мы неизвестно где.

– В «неизвестно где» есть деревни и порты. Я достаточно знаю язык, чтобы туда добраться.

– Но... здесь ведь кочевники, берберы и...

– И у меня нет времени спорить, – обрезала Миранда, уперев руки в бедра. – Я покидаю этот корабль. Ты идешь со мной или нет?

Когда она, повернувшись, собралась уйти, Фолуорт быстро схватил ее за локоть.

– Хорошо, хорошо, я пойду. Подожди, я только затащу тело в каюту и накрою.

Вскоре они уже торопливо шли по полутемному коридору. Остановившись у кормового трапа, Миранда приложила палец к губам, призывая Фолуорта к тишине. Они были прямо под люком – маленькой квадратной дверцей в правом борту, прорезанной в обшивке между двумя большими тридцатидвух-фунтовыми орудиями. На нижней палубе по обе стороны люка между оставшимися восемнадцатью пушками были натянуты гамаки, в которых спала команда. Вероятность того, что кто-то из моряков не спит, была крайне мала, а дверь, оставленная открытой для вентиляции, была единственным неохраняемым выходом с корабля.

– Ты сумасшедшая, – объявил Фолуорт после того, как оказался на нижней ступеньке трапа. – Нужно пересечь десять футов открытой палубы, а луна освещает дорогу как маяк.

– Мой лейтенант, вы однажды заявили, что ради меня готовы на все. – Миранда улыбалась, ее глаза горели от возбуждения. – Или это были пустые слова похотливого самца, сказанные в минуту страсти?

Фолуорт всматривался в ее лицо, едва различимое в слабом свете, падавшем с нижней палубы. Ее губы, влажные и темные, были чуть приоткрыты, грудь натягивала ткань блузки, поднявшиеся соски напомнили ему обо всем, что у них было раньше.

– Я просто пойду первой, мой храбрый лейтенант, – шепнула она, – а ты можешь последовать за мной – или остаться здесь.

Взмахнув юбкой, Миранда стремительно поднялась по крутому трапу, замерла на мгновение наверху, а затем изящные икры исчезли в темноте. Фолуорт смотрел на верх лестницы, водя языком по губам, и медленно проводил руками по бриджам, пытаясь стереть с ладоней пот. Он не был готов к столь крутому повороту событий.

– Проклятие! – пробормотал он, взявшись руками за перила, и уже поднял ногу, чтобы встать на следующую ступеньку, как движение в темноте за спиной отвлекло его и нога, промахнувшись мимо ступеньки, тяжело соскользнула вниз.

– Что...

Увидев Адриана Баллантайна, полуголого и мокрого, он хотел отойти от лестницы, чтобы его пропустить.

– Не двигайтесь, – предупредил Адриан. – Оставайтесь на свету и держите руки так, чтобы я их видел.

– Адриан! Откуда вы взялись? Как вам удалось уйти от остальных?

– «Как» – не важно, – тихо ответил Адриан. – Скорее, вас могло бы заинтересовать – «почему».

– Боже правый, старина, сейчас ничто не имеет значения, кроме того, что мы оба на свободе и имеем возможность спастись. – Фолуорт взглянул наверх, но никаких признаков Миранды не обнаружил. – Пойдемте с нами. Я подкупил Миранду, чтобы она помогла мне добраться до берега...

– Нет, – усмехнулся Адриан и одной рукой схватил Фолуорта за шею, а другой приставил холодный нож к его горлу. – Вы пойдете со мной.

Фолуорт сопротивлялся только до тех пор, пока нож не вонзился глубже.

– Да! Да! Я пойду с вами куда скажете.

Адриан повел его обратно в темноту коридора, и Фолуорт услышал тихий звук, как будто рядом распахнули дверь. Это было хранилище запасных парусов, сейчас почти пустое, но нельзя сказать, чтобы вообще незанятое. На полке в куске воска был закреплен огарок свечи, но свет был слишком слабым, и можно было различить лишь тени. Одной из них было лежащее на полу тело корсара, его руки и ноги были скрючены, а голова странно откинута к плечу.

– Вы собираетесь рассказать мне, что все это значит? – Фолуорт снова облизнул губы. – Ради Бога, мы же в одной лодке!

Нож снова пришел в движение, и Фолуорт почувствовал острый укол лезвия.

– Чья это лодка, лейтенант? – презрительно усмехнулся Адриан. – Какая из них платит больше?

Фолуорт вздохнул, стараясь подавить панику, от которой пот заструился по его спине. Он ощущал, как что-то теплое и мокрое скатывается по его шее и пропитывает воротник рубашки.

– Прошу вас, – прохрипел он, – позвольте мне все объяснить.

– Именно за этим я и пришел – за объяснениями. Начинайте с «почему».

– Почему? – в испуге повторил Фолуорт; ему стало трудно дышать, и на лбу тоже выступил обильный пот. Он осознал, что нет никакого смысла увиливать или лгать, ему следовало бы знать, что рано или поздно это случится. Будь проклят Шо за то, что не...

– Я жду, лейтенант!

– Долги! – с трудом выдавил Фолуорт. – У меня были долги, которые я не мог вернуть. Долги, которые я не надеялся когда-нибудь заплатить.

– И поэтому вы продали свою страну и свою команду?

– Нет! – Нож врезался глубже, и кровь потекла тонкой струйкой. – Во всяком случае... не сразу. Прошу вас... Я расскажу вам все... все! Только не убивайте меня – здесь и вот так.

– Ваш кузен в морском министерстве – это он был вашим информатором?

– Да, но...

– Имя! – потребовал Адриан, глядя на него холодными как сталь глазами.

– У-уинтроп. Чарльз Уинтроп. Но клянусь, он ничего об этом не знал. Его единственное преступление в том, что он любит похвастаться. Он думал... он думал, что меня интересует только его положение.

– Продолжайте.

– Ч-что еще вы хотите знать?

– Как вы осуществляли контакт с врагами?

– В таверне. Я... я встречался там с Англичанином...

– С Англичанином? Вы хотите сказать, что никогда не имели дел непосредственно с Фарроу?

– Позвольте мне объяснить, – пролепетал Фолуорт сквозь зубы, не решаясь открыть рот под угрожавшим ему ножом.

Немного отодвинув стальное лезвие, Адриан изменил положение, и Фолуорт оказался плотно прижатым к стене. Теперь ему ничего не оставалось, кроме как читать свою судьбу в ледяных глубинах глаз Адриана.

– Объясняйте, – приказал Баллантайн.

– Я имел дело только с Англичанином. Он так называл себя – Англичанин. Я не знаю, кто он. Я не знаю, как он выглядит. Я всегда только слышал его голос. Он был очень бдителен и никогда не позволял мне увидеть его. По тому, что я знаю, это могли быть и вы.

– Как вы познакомились с этим... Англичанином?

– Я... из-за долга старшему лейтенанту «Орла». Я не мог заплатить, и он пригрозил опозорить меня как мошенника и лжеца. В то время мы были в Гибралтаре, и... я заплатил шайке бандитов несколько монет, указав им время и место, где они смогут захватить лейтенанта. – Фолуорт с трудом проглотил слюну, сопротивляясь давлению на горло.

– Вы негодяй!..

– В следующий раз, когда мы были в порту, я встретился еще с одним человеком. С тем, кто... кто...

– С тем, кто предложил вам большие деньги за пустяковую информацию?

– Д-да, – согласился Фолуорт, глядя на Адриана сквозь заливавший глаза пот. – Как вы узнали?

– Я не знал, – презрительно ответил Баллантайн. – Но это нетрудно предположить. Обычно так это и начинается: сначала легкий шантаж, потом больше, потом вы оказываетесь у них в руках и отказаться уже нельзя.

– Да. Да, все так и было. Оказалось слишком поздно...

– Как информация попадала в руки Дункана Фарроу?

– Я не знаю. Клянусь, я вообще не знал, что она попадала к нему. Понимаете... я бы не продал им ничего, если бы думал, что это выйдет за границы Гибралтара. Я хочу сказать... мы шпионили за ними, они шпионили за нами. Господи, он же был англичанином! У него был акцент!

– Болван, любой человек может при желании изобразить акцент! – зло бросил Адриан.

Руки Фолуорта скользнули по стене, и он в отчаянии ухватился за что-то твердое и круглое, что нащупали его пальцы.

– Вы собираетесь убить меня?

– Вы только что признались в предательстве. Можете вы придумать какой-нибудь довод, почему мне не следует вас убивать?

– Я могу помочь вам убежать с этого корабля, – прошептал Фолуорт с истерическими нотками в голосе. – Я убедил Шо, что могу беспрепятственно провести его через пролив в открытое море. Конечно, у меня не было и мысли дать ему возможность улизнуть. Я бы отдал его военным, как только мы прибыли бы в Гибралтар... – Фолуорт вытер с глаз пот, который стекал у него по лбу и вискам и потоком струился между лопатками.

– Разумеется, вы так и сделали бы, – холодно согласился Адриан и, наклонившись к нему, понизил голос: – Расскажите мне об Алане.

– Об Алане?

– Вы намекали, что знаете что-то о его смерти... что это был не просто несчастный случай.

– Я лгал! – У Фолуорта глаза вылезли из орбит. – Я сказал это только для того, чтобы завоевать ваше доверие, чтобы вы поверили, что в этом замешан Дженнингс. Я... я клянусь! – Его рука крепче сжала ручной гарпун. – Мне известно о смерти вашего брата не больше того, что знаете вы. Это был несчастный случай! Крепежная планка выскользнула и...

– И разбила ему череп, да? А после этого она же нанесла моему брату четкие колотые раны в грудь и в сердце.

– Раны? – изумился Фолуорт. – Вы хотите сказать, что его убили?

– Это вы мне скажете.

– Я не знаю! Клянусь, не знаю! Я к этому не причастен! – Фолуорт занес гарпун, но опоздал.

Увидев блеск в глазах Адриана, он понял, что Баллантайн ждал его признания и в этом смертном грехе. Адриан ногой ударил Фолуорта по руке с такой силой, что треснула кость и гарпун упал на пол. И в этот момент нож вошел в его горло и, без труда скользнув сквозь хрящи, сухожилия и мышцы, перерезал яремную вену, и Фолуорт не успел даже вскрикнуть от удивления и боли. Свист воздуха и тошнотворное бульканье были единственными звуками в маленькой комнате.

Губы Фолуорта судорожно задвигались, а выпученные глаза смотрели на Адриана с ужасом и неверием, но тот уже отошел от него. Без поддержки руки Баллантайна тело предателя медленно сползло по стене, голова резко дергалась при мощных выбросах крови.

Лицо Адриана оставалось бесстрастным, но его сжатые кулаки дрожали, а мускулы на животе напряглись от ярости. Он испытывал жгучее желание снова и снова наносить удары ножом, пока от Фолуорта не останется ничего, кроме кровавой массы, но несколько глубоких вдохов помогли ему овладеть собой. Адриан не представлял себе, как долго они с Фолуортом пробыли в хранилище парусов, но надеялся, что к этому времени почти все люди уже добрались до берега, и, зная Раунтри, не сомневался, что молодой сержант отправится искать его, несмотря на распоряжение не делать этого.

Баллантайн бросил взгляд на огарок свечи, а затем на тело корсара, лежавшее на полу. От него исходил сильный запах рома; пират, очевидно, попал сюда, когда, пошатываясь, брел по коридору, чтобы найти девушку, которая разделила бы с ним уют хранилища – эта комната для свиданий вполне подходила. А к тому же она находилась – если конструкции «Ястреба» и «Орла» были в основном одинаковыми – прямо над пороховым складом.

Взяв кувшин с ромом, стоявший рядом с импровизированной постелью из парусов, Адриан плеснул его содержимое на сложенные паруса, на одежду мертвого корсара и Фолуорта, а затем снял с полки свечной огарок. Не обращая внимания на горячий воск, капавший ему на пальцы, он осторожно выглянул в коридор, а потом бросил свечу на мокрые паруса. Ром с тихим свистом мгновенно вспыхнул, и жадные желто-оранжевые языки пламени побежали с парусины на рукава рубашки пирата, а затем потянулись к бриджам Фолуорта.

Закрыв дверь, Адриан отправился обратно тем же путем, каким пришел сюда с верхней палубы, но не успел сделать и двух шагов, как возникшая из ниши тень преградила дорогу. Тень держала револьвер, нацеленный прямо ему в лоб.

Глава 19

Кортни приоткрыла глаза и тихо застонала. Она лежала на чем-то, что пахло сырой землей и гниющими растениями; ее мокрая одежда прилипла к коже, в пропитанные водой волосы набилась грязь и обрывки водорослей; над ней плавно покачивались деревья, и она не сразу поняла, почему так отчетливо видит их. При попытке сесть прямо Кортни сделала еще одно открытие, ее руки и ноги прочно связаны, а рот заткнут куском ткани. Боль во рту помогла ей вспомнить последние короткие мгновения, проведенные на «Ястребе». Она разговаривала с Дэви Данном, они говорили о человеке, который предал Дункана... потом что-то о золоте... а потом неизвестно откуда появился Баллантайн, нанес Дэви такой удар, что тот потерял сознание, а ее ударил кулаком в челюсть.

Последнее, что она помнила, – это твердые как камень косточки его пальцев. Она не представляла себе ни где находится, ни как сюда попала. Ей оставалось предположить, что Баллантайн в приступе помешательства похитил ее с «Ястреба», связал, засунул ей в рот кляп и оставил в кустах. Но зачем? Быть может, он надеется использовать ее как заложницу? Как рычаг для того, чтобы заставить Шо отпустить его людей?

В приливе ярости Кортни попыталась закричать, но издала лишь сдавленный низкий вой, который не был похож даже на слабый свист и только причинил боль ее горлу. Она дергалась и вертелась, испытывая крепость своих уз, но это закончилось лишь тем, что теперь усилилась пульсирующая боль в плечах и ногах.

Тяжело дыша, Кортни снова легла. Чудилось ли это ей или на самом деле глухой рокот накатывающегося прибоя раньше звучал ближе? Неужели Баллантайн перенес ее через гребень холма, окружавшего бухту? Лес был слишком густым, сквозь него нельзя было ничего увидеть, и он не позволял определить, находились ли корабли в пределах видимости или, быть может, даже на расстоянии окрика.

Кортни решила, что теперь уж точно убьет Баллантайна. Если она когда-нибудь освободится и у нее будет возможность, она убьет его за то, что он так подло с ней обошелся! Как она могла быть такой слепой и такой глупой, чтобы думать, будто он не станет использовать ее в своих целях?

После еще нескольких минут бурной деятельности по освобождению самой себя от пут ей пришлось потереть болевшую руку о торчащий корень дерева. Когда досадная боль отступила, Кортни почувствовала, как тонкий кожаный ремешок стягивает ей предплечье под черным шелковым рукавом. Затаив дыхание, Кортни напряглась и, неуклюже изогнувшись, пробралась двумя пальцами под манжету и стала выталкивать на свободу из ножен тонкую рукоятку кортика. Она с трудом поверила, что Баллантайн мог так оплошать – оставил ее, не обыскав и не забрав оружие, но теперь радовалась его тупости.

Несколько минут у нее ушло на то, чтобы перерезать кортиком матерчатые путы на запястьях, и еще секунда на то, чтобы быстро вытащить кляп и закрыть наконец рот. Она потрогала опухоль на левой скуле, а языком нащупала в глубине рта острый край зуба, сломанного сильным ударом.

Быстрым резким движением она разрезала путы на лодыжках и вскочила на ноги. Злость окутала ее, словно ледяная накидка, но это оказалось очень кстати, так как очистило ее голову от всех нежных и глупых мыслей и заставило посмотреть правде в глаза.

Баллантайн снова использовал ее – хладнокровно и бессердечно, как всегда: на «Орле» – чтобы удовлетворить физическую потребность и остановить Сигрема; после сражения – чтобы добиться доброго отношения к своим людям; накануне вечером в каюте – чтобы доказать свою власть над ее телом, посмеяться над ней и отвлечь, что дало ему возможность выкрасть из каюты оружие и бог знает что еще. А потом он предоставил ей право выставить себя круглой дурой: она помогла ему бежать, выдала ему имя человека, которого его послали найти, и сделала все, чтобы он мог потребовать выкуп у Гаррета. Нет сомнения, что в этот самый момент он стоит, самоуверенный и надменный, в каюте Гаррета, требуя отпустить его людей в обмен на жизнь Кортни Фарроу.

Гаррет!

Это имя оживило еще одно воспоминание. Оно напомнило ей о разговоре с Дэви перед появлением Баллантайна. Донн подозревал в предательстве Гаррета!

Думая об этом, Кортни быстро поднималась к гребню холма, путаясь босыми ногами в густой траве. Внизу, в радужном сиянии, лежали бухта и два спящих корабля. Она смотрела на силуэты мачт и снастей, и ее мозг отказывался согласиться с тем, что Гаррет Шо предал Дункана Фарроу. Шо был честолюбивым и беспощадным, умным, коварным и опасным во всех отношениях – но не был предателем.

И все же Гаррет был близок к Дункану и всегда точно знал его планы. Устроить тщательно продуманную ловушку в заливе у Мокнины ему было бы легко – так же легко, как сообщить американцам, когда лучше всего напасть на Змеиный остров. Баллантайн сказал, что предателя знали только по кличке. Все корсары придумали себе клички еще много лет назад, когда воевали с французами, – Дункан, Эверар... Гаррет. Гаррет был известен как Кобра. Не это ли имя собирался открыть ей янки?

Боже, она так устала от этой войны! Ей следовало послушаться совета Сигрема и отправиться в Америку. Если бы Дункан был жив, он бы сделал то же самое. И если он жив, он сумеет разобраться и с Гарретами, и с Баллантайнами, и тогда она больше не будет чувствовать себя такой несчастной и одинокой и снова окажется в безопасности.

«Найди Дункана», – приказал Сотрем. Этот преданный ее отцу гигант знал, как знала и Кортни, что янки со всей своей флотилией не способны взять в плен Дункана Фарроу, а уж тем более повесить.

Глубоко вздохнув, Кортни оглянулась назад. С того места, где она стояла, была видна поблескивающая полоса прибоя вдоль протянувшегося на запад берега. На западе лежали Танжер, Касабланка, Марракеш. В этих трех портах ее отца хорошо знали; у нее не будет трудностей при покупке билета на корабль через Атлантику – торговые суда отправляются практически каждый день. А оказавшись в Америке, она могла бы...

Внезапно тишину ночи нарушил рев, и Кортни от изумления открыла рот. Палуба американского фрегата дрожала; мачты и реи тряслись, как руки у парализованного старика... а затем палубный настил вспучился, поднялся и разлетелся в щепки. Куски дерева и парусины полетели к небу в вихре пламени, светящиеся снаряды, разрываясь, выбрасывали в небо горящие обломки. Чтобы заглушить гул, Кортни непроизвольно закрыла руками уши и повернулась спиной к взрыву, когда волна горячего сухого воздуха достигла берега. Крики, стоны и звуки оружейных выстрелов раскололи остатки тишины, и, как по волшебству, палуба ожила, наполнившись бегущими людьми. Они прыгали за борт и, обезумев, плыли к берегу; они ныряли в холодную воду, чтобы погасить пламя, жадно облизывающее их одежду и кожу. Многие плыли к «Ястребу», но оттуда тоже раздавались крики и выстрелы.

Плохо соображая, что делает, Кортни побежала вниз по склону. В соседних зарослях она услышала голоса людей, бегущих в противоположном направлении, и поняла, что это убегают американцы. Они были так близко, что ей пришлось метнуться в сторону и спрятаться в густом тростнике, чтобы ее не заметили. Ее сердце билось так быстро, а кровь так горела от избытка адреналина, что ей понадобилась целая минута, чтобы осознать, что опасность исходит не только от американцев. В стороне, на расстоянии менее десяти футов от Кортни, один из матросов «Ястреба» гнался за мальчиком. Она с ужасом узнала Малыша Дики, который пытался убежать от корсара.

Выскочив из-под покрова кустов, Кортни бросилась к ним. Она оказалась рядом в тот момент, когда волосатая рука схватила Дики за локоть и остановила сильным рывком. Револьвер, который держал мальчик, вылетел у него из руки и упал на землю у ног Кортни.

– Остановитесь! – закричала она. – Не трогайте его! Кулак корсара был занесен, и лезвие ножа холодно поблескивало за поясом. Узнав Кортни, пират нахмурился.

– А? Не трогать его? Маленький негодяй ранил меня! Вот взгляните! – Он указал на ранку на ребрах, чуть больше обычной царапины.

– Он ведь совсем ребенок, отпустите его. Если вам нужно доказать свое мужество, можете выбрать любого из нескольких дюжин взрослых мужчин.

Корсар злобно прищурился, а его рука все сильнее сдавливала руку мальчика, пока большие карие глаза не закатились и Дики не задрожал от боли. Окинув взглядом фигуру Кортни, корсар с усмешкой отшвырнул Дики и шагнул к Кортни.

– Так, значит, вы хотите получить доказательство моего мужества? Возможно, этот урок вам давно следовало преподать, маленькая госпожа Фарроу.

Кортни быстро наклонилась и подняла револьвер Дики. Это был двуствольный двухзарядный револьвер, но один заряд мальчик, наверное, уже использовал. Остался ли второй?

Корсар улыбался все шире, наблюдая, как Кортни возится со стальным штырем, чтобы взвести курок, и был явно уверен в себе. Быть может, он знал, что уже было сделано два выстрела?

Корсар протянул к ней руки, но тут в кустах треснула ветка, и он на мгновение перевел взгляд за плечо Кортни, предоставив ей этим достаточно времени, чтобы унять дрожь в руках, поднять оружие и спустить курок.

Миранда резко повернула голову на звук близких взрывов, и Баллантайн получил возможность, которой ждал. Вытянув руку, он схватил ствол револьвера и отвел в сторону.

Она столкнулась с Баллантайном у хранилища парусов, и удивление, написанное у нее на лице, было не меньшим, чем у него.

– Так-так, – промурлыкала она. – Неужто это лейтенант Баллантайн? Что, вышли на вечернюю прогулку? И без сопровождения?

– Я решил, что следует обойти корабль, – сухо ответил он.

Хотя Миранда и не сводила глаз с его лица, она видела всю его фигуру. Сумрачный свет коридора подчеркивал широкие плечи и влажную путаницу волос.

– Где Фолуорт? – Миранда втянула в себя воздух.

– Мертв.

– Вы убили его? – Это был вопрос, не требовавший ответа, и она предусмотрительно отступила на шаг, вне пределов досягаемости длинных, подозрительно расслабленных рук. – Он говорил, что вы опасны. Он сказал Шо, что не может позволить себе оставить вас в живых.

– Шо следовало послушать его совета.

– Быть может, я окажу ему любезность, – спокойно отозвалась она, крепче сжав револьвер. – Как вы пробрались сюда?

– Через носовой люк. Он единственный открыт. Остальные заперты моими людьми.

– Вашими... – Миранда помолчала. – Хороший ход, лейтенант, но я не попадусь. Шо по всему кораблю расставил караульных.

– Всего четверых, как ни странно, и трое из них мертвы, – прозаически сообщил он. – Со стороны Шо очень неосмотрительно поставить так мало наблюдателей.

– Видимо, так. Однако это послужит ему уроком на будущее – следует убивать всех раненых пленников, особенно если они попытаются организовать что-нибудь вроде побега.

– Говорите в прошедшем времени. Они уже убежали.

– Все, кроме вас?

– У меня оставалось незаконченное дело... но, пожалуй, вы должны об этом узнать.

– О Фолуорте? Да, я знаю.

– И вы решились довериться человеку, который наверняка обманул бы вас, как только вы с ним убежали бы от Шо?

– При условии, конечно, что красавец лейтенант не был бы обманут первым. – Миранда прищурилась.

– Конечно, – согласился Адриан. Он ощущал сильный запах дыма и знал, что очень скоро кладовая превратится в ад, а коридор – в смертельную западню.

– Я бы предположила, что какое-то не законченное вами дело приведет вас в главную каюту. Или вы уже насытились ею? – нежно промурлыкала Миранда.

– Я поражен, что вас беспокоит судьба Кортни.

– Конечно, беспокоит. Настолько беспокоит, что я мечтаю убрать ее из своей жизни – навсегда.

– Значит, именно поэтому вы пытались покинуть корабль вместе с Фолуортом?

– Это одна из причин. – Она замолчала и убрала палец с взведенного курка. – Я посчитала, что теперь, когда Шо сделал свой выбор, оставаться не имеет смысла... Или вы не знаете, что он находился с ней вдвоем в капитанской каюте? Он был слегка расстроен, обнаружив, что она уже не девственница, но я думаю, ей удалось убедить его в... своих предпочтениях.

У Баллантайна не оказалось времени отреагировать на это заявление. Внезапный громоподобный взрыв порохового склада «Орла» мгновенно оглушил их обоих. Миранда растерялась, и Адриан успел выхватить у нее из руки револьвер. Схватив ее за кисть, он заломил ей руку за спину, и Миранде не удалось вывернуться и убежать от него. Она бы закричала или, на худой конец, попробовала освободиться, но, когда Адриан развернул ее, она явственно увидела яркие языки огня, вырывавшиеся из-под двери хранилища парусов. Не тратя времени впустую, Баллантайн потащил ее по коридору к кормовому люку.

– Вы никогда не выберетесь живым с этого корабля! – злобно прошипела Миранда.

– Еще одно слово, мадам, и я не сомневаюсь, что с одним из нас так и случится.

– Лейтенант Баллантайн?

– Раунтри! Какого черта вы здесь делаете?

– Это единственный оставшийся открытым люк. – Сержант вышел из темноты. – Я вычислил, что вы должны быть где-то внизу.

– Я же приказал вам... – Баллантайн скользнул в нишу в стене и грубо зажал рукой рот Миранде, когда раздавшийся топот бегущих ног, удары, крики и проклятия предупредили его о проснувшихся корсарах. – Люди благополучно переправлены?

– Да, сэр. Все до последнего человека. Макдональд на борту...

– Что?!

– Он решил, что вам может понадобиться помощь, и поэтому, установив заряды, переправил своих людей через...

– Идиоты!

– Но честно говоря, сэр, они сами этого хотели. Эти негодяи заслужили хорошей бойни за то, что сделали с нами и с «Орлом». К чести наших людей, сэр, нужно сказать, что после того, как раненых доставили на берег, ни один матрос не подчинился приказу уходить. Они все вернулись обратно – или сюда, или на «Орел».

– Считаю, что нам надо подняться наверх и покончить с этим, потому что «Ястреб» вот-вот взлетит на воздух.

Раунтри через плечо Адриана взглянул в ту сторону, где крики и ругань становились все громче, подогреваемые мерцающим желтым огнем в конце коридора.

– Да, сэр! – Раунтри направился к трапу.

– Пошевеливайтесь, если вам дорога жизнь, – прошептал Баллантайн в ухо Миранде и поволок ее к трапу вслед за Раунтри.

Наверху моряки с «Орла», держа в руках захваченные кинжалы и абордажные крюки, создали оборонительное кольцо вокруг двух офицеров, и в этот момент из темноты волной выкатились орущие корсары, которые, размахивая мечами, паля из мушкетов и орудуя ножами, набросились на кучку отважных моряков.

Но Миранду больше пугал упрямый кинжал, прокладывавший путь к ее горлу, чем стрельба или непрекращающиеся взрывы. Она отчаянно пыталась нащупать на талии нож с перламутровой рукояткой, но его не было. Задрав повыше юбку, она потянулась к закрепленному на бедре кортику и была вознаграждена теплым прикосновением рукоятки к ладони. Выхватив нож, она полоснула по железным тискам на своей талии и, продолжая колоть и резать, услышала, как застонал Баллантайн. Он убрал руку, зажимавшую ей рот, чтобы защититься, но кинжал снова вонзился в упругое тело, и на этот раз рука у нее на талии ослабела и отпустила ее.

Вырвавшись от Баллантайна, она крикнула корсарам, чтобы они освободили ей дорогу. Пробравшись сквозь побоище и чудесным образом оставшись невредимой, Миранда побежала по наполненной дымом орудийной палубе к носовому кубрику. Впереди она тоже обнаружила острые кинжалы, потных, измученных, истекающих кровью людей, которые сражались насмерть, и перегороженный проход по правому борту. Она задержалась, только чтобы выругаться, и, развернувшись, бросилась к трапу, ведущему на верхнюю палубу.

Баллантайна окружали американцы и корсары. Он смутно ощущал боль в левой руке, но ясно чувствовал зажатый в руке морской кортик и не думал ни о чем, кроме того, чтобы как можно эффективнее использовать его против толпы пиратов.

Он и Раунтри проложили дорогу к носовому люку, прикрывая отход нескольким американцам, выбравшимся на верхнюю палубу. «Орел» был охвачен огнем. Пламя от взрывающихся и горящих складов освещало палубу «Ястреба»; воздух был наполнен дымом и пеплом; тлеющие обломки дождем падали на головы людей, продолжавших сражаться у ограждения палубы.

Баллантайн велел своим людям, чтобы они покинули «Ястреб», но тут услышал за спиной знакомый голос. Гаррет Шо, одетый в бриджи и перепоясанный кожаными ремнями, появился на палубе, держа в поднятой руке кинжал, а в другой револьвер. Разрядив оружие в группу янки, он бросил на палубу ставшее ненужным оружие и вытащил из кобуры второй револьвер. Гаррет успел прицелиться и выстрелить, прежде чем Адриан смог пробиться сквозь людскую стену, чтобы оказаться лицом к лицу с капитаном пиратов. Один из вооруженных корсаров, шагнув вперед, загородил собой Шо и направил мушкет в грудь Баллантайна.

– Шо! – крикнул Адриан.

Косматая черная голова повернулась в поисках источника звука, и Гаррет с рычанием оттолкнул пирата с мушкетом в сторону.

– Идите сюда, Шо, померяемся силами! Или вы боитесь, что не сможете победить в честной борьбе?

Отшвырнув револьвер, Шо сбросил с плеч кобуру, выхватил заостренный крюк из держателя на грот-мачте, как добавочное оружие к своей сабле, и медленно двинулся вперед.

– Чтобы этого никто не трогал! – взревел он. – Золотоволосый мерзавец – мой!

Адриан легко отразил первые два остервенелых взмаха кинжала, и Шо нахмурился. Тогда Адриан сделал быстрый выпад, который Шо парировал смертельным броском крюка. Железный крюк выбил из поручня рядом с рукой Адриана большой кусок дерева, Адриан вздрогнул и едва увернулся от следующей атаки, когда крюк просвистел у самого его уха и разнес в щепки ящик.

Не дав Шо восстановить равновесие после предыдущего стремительного броска, Адриан, сжав саблю обеими руками, нанес ему удар по ребрам. Бронзовую кожу рассекла по диагонали широкая красная полоса, на которой выступили темно-красные бусинки крови, а затем капли слились вместе и потоком побежали вниз по телу. В ответном броске крюк отскочил от плеча Адриана, со скрежетом ударился о металлическое крепление, и на головы обоих мужчин ливнем посыпались искры.

Отступив на шаг в сторону, Шо стряхнул капли пота с лохматой черной гривы и, оценивая ранение своего противника, отметил у того окровавленное плечо и висящую, можно сказать, бесполезную, левую руку. Грудь Баллантайна блестела от пота и крови, однако серые как сталь глаза были полны холодного упорства, что вызвало ухмылку на лице Шо.

– С удовольствием вырежу ваше сердце, янки, и буду счастлив разрубить его на мелкие кусочки и скормить чайкам.

С раскатистым смехом Шо метнул ганшпуг, и он оцарапал переборку на уровне колен Адриана. Баллантайн бросился вперед и ухитрился выхватить гарпун из руки Шо. При этом движении острие оказалось направленным вверх и содрало кожу с руки корсара. Шо быстро увернулся, спасаясь от последнего броска, когда крюк пронзил бы ему живот.

Глубоко вздохнув, Шо сделал стремительное обманное движение вправо, а когда увидел, что Адриан приготовился отразить его удар, быстро пригнулся и шагнул влево. Адриан почувствовал, как холодная сталь вонзилась ему в бедро, и, пошатнувшись, прислонился к поручням, а Шо, отбросив окровавленную саблю, схватил Адриана за горло и сжимал руки до тех пор, пока на них не вздулись мышцы. Адриан инстинктивно вскинул руки вверх, но только в его правой руке сохранились еще остатки силы. Его сабля со звоном упала на палубу, спина чуть не переломилась о дубовый поручень, и от свободы его отделяли всего лишь пять больших шагов.

Улыбаясь свирепой улыбкой и дыша обжигающе, как дракон, Шо решил, что пора расправиться с лейтенантом: лицо Адриана покраснело от удушья, а ноги дрожали от усилия нанести ответный удар.

Эндрю Раунтри вытащил саблю из живота корсара, упавшего к его ногам, и окинул быстрым взглядом кровавую бойню. Повсюду были тела, кровь, дым, пепел... Увидев лейтенанта, он чуть не задохнулся от гнева. Эндрю выхватил из ножен на поясе нож как раз в тот момент, когда Гаррет Шо убрал одну руку с горла Адриана, сжал ее в кулак и отвел назад, чтобы нанести последний удар, который сломает лейтенанту спину или свернет шею – или и то и другое. Эндрю метнул нож, лезвие пронзило сжатый кулак, и Гаррет издал удивленный возглас.

Почувствовав, что давление на горло неожиданно ослабло, Адриан набрал в легкие воздуха, ударил Шо кулаком в челюсть, оттолкнул и неуверенными шагами побрел туда, где лежала его сабля. Услышав слабый гул, исходивший из-под ног, Баллантайн тяжело оперся о поручни, а затем услышал всплески и увидел, как люди спасаются от падающих мачт и снастей. Словно сквозь туман он наблюдал, что деревья движутся – нет, это двигался «Ястреб»! Кто-то перерезал якорные канаты, и судно дрейфовало к выходу из бухты.

Но это было все, что он успел рассмотреть. Еще один неимоверной силы взрыв разорвал воздух рядом с ним, и Баллантайн почувствовал, как от страшного ожога все вокруг него закружилось в адском вихре. Он не видел, кто выстрелил из мушкета; он не видел вообще ничего, кроме застывшей картины сражающихся и умирающих людей и величественно горящего «Орла» за их спиной. Фолуорт мертв, Кортни спасена... Адриан закрыл глаза, и ему показалось, что он падает и падает, проносится сквозь пространство и погружается в холодную, безмолвную пустоту. Его губы даже, кажется, простонали чье-то имя, но он не был в этом уверен.

Глава 20

Кортни услышала щелчок спусковой пружины, освободившей стальной боек. Потом прошло немного времени, пока кремень высек искру, поджег порох и разрыв вытолкнул из ствола свинцовый шарик, который поставил свою отметку точно в середине нахмуренного лба корсара. Выстрел остановил его на середине шага, и пират умер, даже не успев понять, что произошло.

У Кортни от отдачи заболела рука, а глаза защипало от едкого дыма. Не веря себе, она оцепенело смотрела на мертвого корсара, а затем отыскала взглядом сжавшегося от страха Малыша Дики.

– Все в порядке, – сказала Кортни. – Он больше не сможет тебя обидеть.

Нос и глаза у мальчика были мокрые, он поднялся на дрожащие ноги и, всхлипывая, бросился в объятия Кортни. Опустив тяжелый револьвер, она прижала его к груди, понимая, как он должен быть напуган, изолированный в своем мире тишины. Она вспомнила, как Мэтью Рутгер рассказывал ей, что мальчик потерял слух, когда взорвался корабль, на котором он плыл вместе с семьей. Нет сомнения, он переживал тот страшный момент с каждой новой вспышкой, поднимавшей и разрывавшей палубу «Орла».

Кортни взглянула в сторону бухты и вздрогнула. Недавно установленные временные мачты и реи рушились в фонтане пламени и искр, канаты, вырванные из держателей, взвивались в воздухе как горящие змеи, люди прыгали за борт, а их крики заглушал громоподобный гул. Моряки плыли к «Ястребу» и обнаруживали, что второй корабль тоже горит, а на верхних палубах идет сражение.

По пенящейся воде, освещенные пламенем, плыли и американцы, и корсары. Кому-то удалось перерубить якорный канат «Ястреба», и отлив относил корабль к выходу из бухты, оставляя позади себя барахтающихся людей, слишком слабых, чтобы вплавь догнать его.

Кортни понимала, что отсвет пламени будет виден с расстояния нескольких миль и привлечет к себе все патрульные суда – и американские, и любые другие. Шо не мог допустить, чтобы «Ястреб» пошел ко дну, он должен, несмотря ни на что, восстановить управление кораблем и вывести его в открытое море. Даже при беспорядке на палубе кто-то заметил, что корабль дрейфует, и приказал матросам на реях ослабить парус и направить судно подальше от полуострова. Оставшиеся на борту янки сражались у поручней, нанося последние удары, а затем поворачивались и прыгали вниз, ища спасения в воде.

У Кортни оставалось всего несколько секунд, чтобы принять решение: остаться на берегу или уходить с Гарретом и «Ястребом». Она была хорошим пловцом и вполне могла преодолеть расстояние до корабля, прежде чем он пройдет через устье бухты.

– Дики, – она взяла мальчика за плечо и отодвинула от себя на вытянутую руку, – Дики, теперь мне нужно идти. А ты должен остаться и убежать как можно быстрее и как можно дальше. Гаррет сейчас взбешен. Он будет разыскивать тебя, если только сможет это сделать.

– А к-как же доктор?

Была ли это проказа ветра или бледные губы шевельнулись и.прошептали эти слова?

– Дики? Дики, ты услышал то, что я сказала?

– Д-да, мисс. – Мальчик моргнул и грязной рукой размазал по щекам слезы.

Кортни была потрясена.

– Дики, я... я рада за тебя, но... ты должен покинуть это место. Тебе нужно уйти отсюда, и поскорее.

Мальчик упрямо покачал головой и вздрогнул, когда следующий взрыв раздался в ночи. Кортни раскрыла ему объятия, и он, крепко прижавшись к ней, прятал лицо у нее на плече, пока не стих шум и не погасло пламя. Со склона послышались голоса – сердитые, злобные, победно звучавшие голоса.

Кортни попыталась разглядеть неясные очертания «Ястреба», но корабль был почти полностью скрыт стеной черного дыма.

– Дики, теперь я должна уйти и оставить тебя. Мне нельзя снова попасть в плен. Ты понимаешь меня?

– Да, мисс. – Бледное личико поднялось к лицу Кортни. – Я понимаю.

– Тогда беги на холм. Ты должен идти с нашими моряками. С ними ты будешь в безопасности.

– Доктор...

– Доктор Рутгер, вероятно, где-то недалеко. Он тебя разыщет, я уверена. И я также уверена, что он хотел бы, чтобы ты не пострадал.

– Прошу вас, мисс, – взмолился мальчик, дрожащей ручонкой теребя ее рукав, – останьтесь со мной. Останьтесь с нами.

– Ах, Дики, я не могу. Я не принадлежу к твоему миру, к их миру. Я не... – Кортни оборвала себя на полуслове. Какой смысл в этих объяснениях? Янки подберут ребенка и доставят в Гибралтар, а оттуда вернутся домой, где их встретят как героев. А она так и останется Кортни Фарроу, дочерью Дункана Фарроу. И если ее не повесят прямо в Гибралтаре, то ее неминуемо ожидает тюрьма в какой-нибудь адской дыре, которую они для нее выберут. – Я не могу, – тихо повторила она и, наклонившись, неожиданно поцеловала мальчика в щеку, а потом вырвалась из его объятий и, не останавливаясь, побежала вниз по склону туда,-где были самые густые заросли тростника и водорослей.

Кортни шла по колено в воде под защитным покровом доходящего до плеч тростника. Она чувствовала жгучее тепло слез, катившихся по щекам, но не знала, как долго уже плачет. Она знала другое – у нее нет выбора. Ей нужно попасть на «Ястреб», пока еще не слишком поздно.

Раскаленный докрасна обломок дерева пролетел у нее над головой и с шипением упал в воду. Кортни вздрогнула и из-за спешки споткнулась, водоросли обвились вокруг ее ступней, и она упала в воду. Кортни задержала дыхание, а потом, поднявшись, набрала в грудь воздуха и приготовилась нырнуть в воду там, где кончались водоросли, как вдруг ее внимание привлекло тело, плывущее лицом вниз.

Кортни сразу узнала широкие мускулистые плечи, разорванные белые бриджи и обесцвеченные солнцем волосы. Это был Адриан Баллантайн. Его рука вроде бы шевельнулась, вытянулась вперед в последней беспомощной попытке сделать гребок, но потом опустилась вниз, и он, медленно вращаясь, начал погружаться в черную глубину. Кортни нырнула в водоросли, которые засасывали Баллантайна, и почувствовала, как их скользкие щупальца обвиваются вокруг ее ног. Сражаясь с ними, она упорно плыла туда, где внизу под ней маячило белое пятно. Ухватившись за клок светлых волос, она изо всех сил дернула Баллантайна вверх, но он был слишком тяжел для нее и выскользнул из пальцев. Подняв лицо над водой, Кортни снова набрала полные легкие воздуха и резко нырнула в глубину. На этот раз она ухватила его за руку и потащила наверх. Кортни отчаянно гребла одной рукой, стремясь выплыть на мелководье. Наконец ее ноги царапнули по дну, и только тогда она смогла отдышаться. Повернув лейтенанта лицом вверх, она безжалостно давила ему на грудь, разбрасывала руки, шлепала по щекам – в общем, делала все, чтобы заставить его дышать.

– Адриан! Черт возьми, дышите! Дышите же! Ответа не было, и Кортни, обезумев, прижалась ртом к его холодным губам и выдохнула воздух из своих легких в его в рот. В награду она получила немного морской воды и то, что можно было принять за слабый спазм в груди Баллантайна. Крепко обхватив его руками, Кортни снова и снова вдыхала в него воздух, пока не ощутила еще один спазм, на этот раз более сильный, прокатившийся по его телу. Следующий ее выдох вызвал булькающий кашель, и Баллантайна стошнило водой, которой он наглотался. Кортни одной рукой поддерживала его подбородок, а другой держала за талию, чтобы он снова не погрузился в воду. Череда громких взрывов заставила ее бросить быстрый взгляд через плечо, и Кортни успела увидеть, как «Орел» в последний раз поднялся над водой. Здесь было слишком мелко, чтобы корабль мог утонуть, и когда основная его часть медленно ушла под воду, к небу поднялись клубящиеся облака пара. То, что оставалось над водой, продолжало гореть, наполняя бурлящие облака зловещим неясным светом. А «Ястреб» тем временем проходил через устье бухты.

Кортни взглянула на Баллантайна. Рвота прекратилась, он судорожно глотал воздух, но был очень слаб, почти без сознания и дрожал от холода.

– Вставайте, Янки! – хрипло скомандовала Кортни. – Теперь вам придется стоять самостоятельно. Вы достаточно сильный и вполне способны на это!

Из кустов, растущих вдоль берега, слышались близкие крики – янки разыскивали отставших.

– Там кто-то есть в воде! – услышала Кортни знакомый голос. – Сержант, вы видите, кто там?

– Нет, док... Подождите! Да там их двое! Эй, вы там!

Кортни почувствовала, что ее охватила паника, и начала подталкивать Баллантайна к берегу. Он вдруг открыл глаза и пристально посмотрел ей в лицо, его рот открылся, губы зашевелились, но не раздалось ни звука – только хрип затрудненного дыхания.

Повернувшись, Кортни бросилась к глубокой воде, но рука Адриана вцепилась в ее рубашку и крепко держала ее, хотя Кортни отбивалась и вырывалась, стараясь освободиться. Услышав громкие всплески, говорившие о том, что кто-то пробирается к ним сквозь водоросли, Кортни, обезумев, потянулась к закрепленному на талии кинжалу.

Раздвинув тростник, Эндрю Раунтри увидел мальчика, которого лейтенант условно освободил из заключения в трюме «Орла». В поднятой руке мальчик держал нож и был готов опустить его туда, где рука лейтенанта намертво вцепилась в его одежду. Стремительно преодолев последние дюймы, Раунтри ударом отвел кинжал от цели и, бросившись на мальчика, позвал Рутгера. Свалившись вместе с Кортни в тростник, он начал выкручивать ей руку, чтобы отобрать нож.

Баллантайн неуверенно покачивался на ногах – вода лишила его последних сил. Сводящая с ума боль в груди и голове не позволяла ему понять, что происходит, а говорить он пока не мог.

Подошедший к нему Мэтью с первого же взгляда оценил ситуацию: рана на голове Адриана снова открылась, и кровь стекала ему на лицо, его левая рука безжизненно висела вдоль туловища, он стоял, странно согнувшись, как будто с трудом удерживал равновесие, но его глаза свирепо горели, когда он смотрел на два тела, вспенивавших воду рядом с ним. Раунтри дрался с каким-то корсаром и, судя по всему, одерживал победу. Мелькающие руки и ноги и перекатывающиеся тела разбрасывали брызги воды на несколько ярдов вокруг. Получив удар в висок, Раунтри удвоил усилия, и ему удалось наконец отнять кинжал у мальчишки.

От боли Кортни набрала полный рот грязной воды. На нее опять кто-то навалился, и она почувствовала, что слабеет, а потом ее толкнули лицом вниз, в вязкий ил. Кортни выплюнула воду, которая уже обжигала ей горло, но ее нечем было заменить, кроме грязи, а попытки сбросить со спины человека не увенчались успехом. Боль в руке распространялась по телу, пока все оно не начало мучительно гореть.

Мэтт взял Адриана под локоть, чтобы поддержать и помочь добраться до твердой земли, но лейтенант вырвался и, шатаясь, направился к Раунтри.

– Нет, – хрипло прокаркал он, – не...

– Адриан, ради Бога...

– Кортни! – скрипучим голосом с трудом выговорил Баллантайн. – Она вытащила меня!

– Кортни? – Мэтт нахмурился, а затем быстро повернулся к Раунтри. – Сержант! Нет! Подождите... Лейтенант хочет, чтобы девушка осталась в живых! Сержант, вы слышите меня? Отпустите ее!

Подчинившись приказу доктора, Раунтри вытащил на берег уже почти потерявшего сознание мальчика. Почувствовав свежий воздух, Кортни резко повернулась, откашлялась и вслепую бросилась на стоявшую рядом тень. Инстинктивно ее пальцы потянулись ко второму кинжалу, закрепленному на ноге, и не успел сержант моргнуть, как нож оказался у нее в руке и полоснул Раунтри прежде, чем вмешались Мэтт или Баллантайн.

Раунтри вскрикнул, когда лезвие оцарапало кожу на груди, и отшатнулся от Кортни.

– Прочь от меня! Отойдите подальше, иначе... – угрожающе процедила Кортни.

Раунтри выругался и сердито шагнул к ней, но окрик Мэтью его остановил.

– Даже не пытайтесь, сержант! Она сделает из вас котлету, прежде чем вы успеете поднять руку.

Раунтри хотел что-то спросить, но получил ответ, когда опустил взгляд на разорванную рубашку Кортни.

– Боже правый, так это женщина?

– Сержант, позвольте представить вас... э-э... Кортни Браун. – Мэтью с Адрианом обменялись взглядами. – И как однажды сказал мне лейтенант, у нее страсть к острым предметам. Так что в будущем, если она исчезнет из вашего поля зрения больше чем на десять секунд, советую сразу же отправляться на ее поиски.

– Отдайте нож Раунтри, – сухим скрипучим голосом приказал Баллантайн, не спуская глаз с Кортни.

– Нет. – Она повернулась так, что оружие угрожающе нацелилось на лейтенанта.

– Как далеко вы надеетесь убежать, даже если используете его против одного из нас?

Взгляд потемневших глаз Кортни скользнул мимо его плеча к едва видимому из-за дыма выходу из бухты – «Ястреба» не было, остались только кружащиеся облака пара.

Закричав, Кортни бросилась в воду, но сделала не больше четырех гребков, когда почувствовала, как ее схватили за лодыжку и тянут обратно. Она сопротивлялась не слишком сильно и упорно, и Раунтри не составило труда обхватить ее рукой за талию и снова отвести на мелководье.

– Гаррет вернется! – закричала Кортни. – Он придет за вами, если вы меня не отпустите!

– Если это произойдет, он встретит здесь весьма радушный прием, – спокойно произнес Баллантайн, указывая на группу мужчин, собравшихся на берегу и молча наблюдавших за происходящим.

– Прошу вас! – Перестав сопротивляться, Кортни обмякла в руках Раунтри, и ее зеленые глаза с отчаянной мольбой взглянули на Баллантайна. – Отпустите меня...

– Не могу, – буркнул Баллантайн и, повернувшись к Раунтри, приказал: – Несите ее на берег, Эндрю, и если вам дорога ваша шкура, не поворачивайтесь к ней спиной.

– Да, сэр, – угрюмо ответил Раунтри.

– Негодяй! – с ненавистью прошипела Кортни. – Я вас ненавижу! Жаль, что я не позволила вам утонуть!

– Возможно, сегодня ночью мы оба совершили большую ошибку. – Адриан пристально посмотрел на нее.

– Пойдем. – Мэтт крепко взял Адриана под локоть. – Давай я отведу тебя на берег и посмотрю, что еще можно спасти.

Двое мужчин вошли по колено в воду, чтобы помочь Рутгеру отвести Баллантайна на сухую землю и осторожно усадить у толстого ствола пальмы. Рана на виске нуждалась только в беглом осмотре, кровотечение из нее почти прекратилось. На левой руке Баллантайна было три глубоких длинных разреза, на которые Мэтт хмуро смотрел, пока не обратил внимание на темное зловещее пятно, расплывавшееся на верхней части бедра.

– Милостивый Боже, – пробормотал он, отрывая то, что еще осталось от его рубашки. – Между тобой и Ангусом Макдональдом... – Фраза повисла в воздухе, и доктор принялся рвать ткань на полоски.

– Где капрал? – поморщившись, спросил Адриан.

– Не знаю. Я его не видел.

– Эндрю?

– Нет, сэр, – покачал головой Раунтри. – Последний раз я видел его на «Ястребе», когда он работал топором, как огромная ветряная мельница.

– А Дики? – Мэтт с тревогой огляделся. – Кто-нибудь видел Малыша Дики?

Кортни в упор смотрела на доктора, но упрямо молчала. Она не собиралась разговаривать ни с кем из них, если без этого можно было обойтись, а уж тем более сообщать хорошие новости!

Она отвела взгляд от доктора и обнаружила перед собой холодные серые глаза. Мгновение она смотрела в них, а потом высокомерно отвернулась.

Пренебрежение не осталось не замеченным Адрианом, как и очевидное желание Кортни отмежеваться от них. Или только от него? Слова Миранды звенели у него в голове: Кортни и Гаррет Шо делили капитанскую каюту... делили постель...

Адриан приказал себе пока не думать об этом, а сосредоточиться на ярко горящих мачтах «Орла», на высоком столбе черного клубящегося дыма, на телах, плывущих по воде. Он всем сердцем желал, чтобы «Ястреб» тоже превратился в горящий ад, – судно и его капитан вполне заслужили это. Однако он все же не понимал, почему не было взрывов. Только для того, чтобы справиться с огнем, потребовалось бы несколько часов, и в эти часы команда была бы занята ведрами и помпами, а это означало, что на охрану корабля людей не оставалось. Одной маленькой храброй канонерки, преградившей путь кораблю, было бы достаточно, чтобы покончить с Шо.

– Скоро мертвецы привлекут в эту маленькую бухту падальщиков, – произнес Баллантайн, отметив, что до рассвета осталось не больше часа. Он скривился, когда Мэтт стал накладывать ему на бедро плотную повязку, и боль напомнила Адриану, что еще много раненых дожидаются своей очереди. – Каковы наши потери? Кто-нибудь представляет?

– Этого мы не узнаем до утра, – мрачно ответил Раунтри. – Но цена оказалась чересчур высокой.

– Цена свободы всегда такова. – Адриан сделал глубокий вдох, стараясь унять пульсацию в груди и подавить приступ тошноты. – Эндрю, пора собирать всех и уходить. Я хочу, чтобы к утру между нами и этим местом было уже несколько миль.

– Да, сэр.

– И возьмите все оружие, какое у нас есть. Надеюсь, люди убежали не только с чулками в руках?

Мэтт озадаченно посмотрел на него, и Раунтри вместо объяснения поднял оружие, о котором говорил Баллантайн.

– Ребята забрали все, что могли унести: мушкеты, револьверы, гарпуны, – ответил сержант Адриану. – Могу сказать, Шо следовало бы дважды задуматься,, прежде чем отправляться за нами в погоню.

– В этом смысле меня больше беспокоит не Шо. – С помощью Раунтри и доктора Адриан встал на ноги. – То, что мы расстроили его планы заковать нас в цепи, вовсе не означает, что сотня берберов, жаждущих ему угодить, не ожидает нас за следующим холмом.

– Да, сэр. – Опасная перспектива скитаться по берберским землям произвела сильное впечатление на всех моряков. Возможность попасть в рабство пугала не меньше, чем страшные истории о том, как людей держат под палящим солнцем, дюйм за дюймом сжигающим кожу, или используют в качестве живых мишеней, что практикуется среди диких кочевников. Как только «Орел» будет обнаружен и опознан, его команда станет призом в игре и охоте – это понимали все. – Я выставлю охрану впереди и позади нас, – сказал Раунтри. – И если мне удастся найти Макдональда...

– Не там ищете, молодой непоседа, – послышалось из кустов хриплое ворчание. Ангус Макдональд, с новыми кровоточащими ранами и широкой улыбкой на лице, важно вышел на небольшое открытое пространство. – И я привел к вам еще одну сбившуюся с пути душу...

Малыш Дики, отделившись от массивной фигуры шотландца, бросился в распростертые объятия Мэтью.

– Доктор, доктор! Вы живы!

– Дики, слава Богу! Я... – Мэтт вдруг замолчал и удивленно посмотрел на мальчика. – Что ты сказал?

– Я сказал, что счастлив видеть вас живым, сэр, – застенчиво улыбнулся Дики.

Задержав дыхание, Мэтью убрал руки с плеч ребенка, взял в ладони его лицо и, отчетливо выговаривая слова, спросил:

– Дики, ты меня слышишь?

– Да, сэр. Не очень хорошо, не очень ясно, но слышу, сэр. Я слышу вас.

– Не понимаю, как это произошло... – Мэтт посмотрел сначала на Ангуса Макдональда, потом на Адриана, и его светло-карие глаза наполнились слезами. – Наверное, это из-за взрывов.

Дики, радостно улыбаясь, смотрел на доктора, но едва заметное движение сбоку привлекло его взгляд к хрупкой съежившейся фигуре.

– Вы остались, мисс! Вы остались с нами!

Кортни ничего не ответила и не подошла обнять мальчика.

– Мисс? – Мальчик смутился, а потом с укоризной посмотрел на Мэтью и Адриана. – Вы ее обидели? У вас нет причин обращаться с ней как с врагом. Она очень храбрая. Она спасла мне жизнь.

– Спасла тебе жизнь? – недоверчиво спросил Адриан, встретившись взглядом с Кортни.

Решив, что лейтенант ему не верит, Дики вытянул руку и с мольбой коснулся локтя Баллантайна.

– Да, сэр, она спасла меня. Она застрелила одного пирата. Он тащил меня через кусты, а она крикнула ему, чтобы он остановился. Когда он не послушался, она взяла револьвер и выстрелила ему прямо в лоб, а потом велела мне спрятаться в кустах. Она сказала, чтобы я бежал отсюда, но я не мог. Я просто прятался в кустах, пока капрал не нашел меня и... и... – Он в отчаянии искал способ смягчить строгие лица высоких настороженных офицеров. – Прошу вас, вы должны мне верить.

Раунтри, Макдональд и Рутгер смотрели на Кортни, но она отказывалась узнавать кого-либо из них. Вонзив ногти в ладони, она с помощью боли старалась взять под контроль всколыхнувшиеся в ней чувства. Ей не нужна была благодарность этих людей, она не хотела от них ни восхищения, ни признательности, ни сочувствия. И меньше всего ей хотелось смотреть в холодные серые глаза и видеть в них равнодушие. Она больше не нужна Адриану. Он снова стал главным, снова командовал, а она снова стала для него обузой.

– Пора идти, господа, – в конце концов нарушил напряженную тишину Раунтри. – Рассвет...

– Да, – согласился Адриан, и его слова прозвучали резко и холодно. – Позаботьтесь о людях. Мы уже идем.

– Вы можете идти?

– Конечно, могу, – проворчал Баллантайн и оттолкнулся от дерева, у которого стоял. У него задрожали ноги, и если бы Раунтри не подхватил его, Адриан упал бы на землю. – Спасибо, сержант, – задохнувшись, поблагодарил Адриан. – Еще несколько минут, и я буду в порядке.

– Черта с два, сэр! – прогремел Ангус и подошел, чтобы помочь.

Адриан возмущенно продолжал настаивать, что способен идти самостоятельно, и тогда шотландцу пришлось, невнятно пробормотав извинения и слегка отклонившись, нанести ему сильный удар в челюсть. Адриан свалился на руки Макдональда, и тот ловко поднял лейтенанта и без всяких протестов со стороны Адриана забросил его на плечо.

– Так мне легче будет его транспортировать, – подмигнул Ангус и зашагал вверх по склону, оставив доктора и сержанта в немом изумлении смотреть им вслед.

А потом Мэтью и Раунтри, переглянувшись, пожали плечами, и сержант побежал догонять Макдональда.

– Пойдемте, – обратился Мэтт к Дики и Кортни. – Мы должны закончить переход до восхода солнца.

Кортни смотрела мимо него на бухту, на неясный, смутно темнеющий далекий берег.

– Вы можете уйти, если хотите, – вздохнул Мэтт. – Я не стану вас задерживать. Полагаю, Шо направляется на восток? – Он положил руку на плечи Дики. В предутреннем свете лицо Кортни показалось доктору бледным и отстраненным, когда она обратила к нему большие зеленые глаза. – Корт, я могу понять ваше нежелание идти с нами, ваше нежелание доверять нам и верить Адриану. Но он хороший человек и верный друг. Если он переживет следующие несколько дней, то, как я понимаю, подвергнет риску себя и свою репутацию ради вас. А так как он и я единственные, кому известно, кто вы на самом деле...

– Что вы подразумеваете под словами «если переживет»?

– Его раны очень серьезные. – Мэтью тяжело вздохнул. – Он потерял много крови, и если его не убьет шок, то это вполне могут сделать жара, мухи и бог знает что еще. Вы, похоже, немного разбираетесь в медицине, и я надеялся, что вы знаете какие-нибудь травы, растущие в этих местах... что-нибудь, что могло бы ему помочь...

– Я пойду с вами, – тихо сказала Кортни, глядя на темный склон. – Я даже помогу вам, если смогу, но при первой же возможности пойду своей дорогой.

– Если вы так хотите.

– Я так хочу, – твердо ответила Кортни.

– Что ж, когда придет время, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам. Даю вам слово.

Кортни разжала пальцы, ногтями впивавшиеся ей в ладони, и когда прохладные тонкие пальчики несмело скользнули ей в руку, она слабо улыбнулась в ответ на утешающее пожатие Малыша Дики. Взглянув на него, она позволила мальчику повести ее вверх по склону вслед за Мэтью Рутгером.

Глава 21

К середине следующего дня воздух раскалился от жары. Солнце висело в безоблачном небе и усиливало мучения, которые доставляли мухи, пот и сухой ветер, засыпавший песком рты и глаза людей. Побережье попеременно пересекали то зубчатые скалы, то невысокие кряжистые бесплодные деревья, то участки раскаленного белого песка, который горел под ногами, притягивая палящие лучи. Медленно бредущая группа из ста с лишним человек часто была вынуждена двигаться со скоростью улитки, и когда вода на мелководье не приносила облегчения, объявлялись привалы. Однажды вдали путники увидели два небольших трехмачтовых судна, оснащенные прямоугольными марокканскими парусами, и Раунтри приказал морякам пригнуться, чтобы не попасть в поле зрения наблюдателей, пока корабли не пройдут мимо, так как встреча с ними была столь же нежеланна, как и с пиратами, от которых им удалось спастись.

Вычислив, что они уже миль на десять отошли от бухты, Раунтри послал вперед несколько человек, чтобы выбрать место для временного лагеря. Раненые, которых моряки несли на самодельных носилках, больше не могли обходиться без отдыха, пищи и пресной воды. Место для отдыха было выбрано у основания скальной стены. Наблюдатели, разместившиеся наверху, просматривали побережье на милю в обоих направлениях и могли бы заметить любую опасность, грозящую им как с суши, так и с моря. Одна вооруженная группа ушла на поиски пищи, другая отправилась к воде собирать прибитые к берегу деревянные обломки и щепки. Костры были необходимы во время холодной ночи и для того, чтобы подать сигнал американским патрульным судам, если они появятся. Пока наблюдатели и обе разведывательные группы занимались своими делами, оставшиеся моряки расположились в тени скал, чтобы использовать передышку для короткого сна.

– Вам, дружище, следует послушаться собственного совета, – громко объявил Макдональд. – Вы вот-вот упадете на свою тень.

– Кто бы говорил об отдыхе! – фыркнул Эндрю. – Вы несли лейтенанта на себе несколько часов по этой несчастной отмели.

– Да, и если понадобится, я снова это сделаю. Он скверно выглядит, и еще до того, как мы остановились на привал, я почувствовал, что у него начинается лихорадка.

Моряки молча посмотрели туда, где доктор стоял на коленях возле Адриана Баллантайна. Рядом с ним примостилась Кортни – она принимала пропитанные кровью повязки, которые осторожно снимал Мэтью.

– К сожалению, вам придется выстирать их, – произнес Мэтт хриплым от усталости голосом. – У нас нет других. Проклятие... если бы у меня были хоть какие-нибудь инструменты! Хотя бы иголка с ниткой, хоть что-нибудь, чтобы зашить эти раны.

– Разве нельзя сделать это другим способом?

– Вы хотите сказать, прижечь их? Да, можно, конечно. Но если эта лихорадка не от шока, я не хотел бы идти на риск – это может вызвать у него сердечный приступ.

– А если лихорадка от инфекции? – осторожно спросила Кортни.

– Если она от инфекции, мне потребуется пила, а не раскаленное железо. – Распрямившись, Мэтт дрожащей рукой отер лоб. Увидев, как испугалась Кортни, он ободряюще улыбнулся: – Он долго находился в морской воде, и кровотечение хорошо очистило раны, так что вероятность инфекции минимальна. А что касается всего остального...

Улыбка исчезла с лица Мэтта, и он обвел взглядом другие носилки. Его заботы ждали еще несколько десятков человек в таком же тяжелом состоянии, как и Баллантайн, а некоторым из них стоило бы помолиться о быстрой и легкой смерти. Мэтью считал условия, в каких жили моряки на палубе, адом на земле и не находил слов, чтобы выразить все, что у него накипело.

Кортни не знала, как реагировать на страдание, которое она видела на лице доктора. Она не могла ненавидеть его или относиться к нему с холодным презрением, как она поначалу хотела, и в то же время не была уверена, что сможет держать под контролем свои чувства, когда Адриан находится в столь беспомощном состоянии и так сильно страдает от боли. Его лицо приобрело желтоватый оттенок, и он весь покрылся потом. Адриан так быстро терял силы, что Кортни испуганно поняла, что не сможет равнодушно смотреть и ничего не делать для его спасения.

– Я выстираю эти повязки, – прошептала она и, взяв полоски ткани с засохшей кровью, зашла по колено в воду, чтобы оттереть их о мелкий песок.

Несколько мужчин на мелководье смывали с себя пот и въевшуюся в кожу сажу, промывали раны, а когда Кортни вошла в воду, оставили свои дела и повернулись к ней.

Вода была прохладной и освежающей, и Кортни очень хотелось смыть грязь, прилипшую к одежде, и тину, набившуюся в волосы, но она все еще не доверяла этим янки.

Им было теперь известно, что она женщина: правду невозможно было скрыть после того, как ей пришлось завязать спереди рубашку, поскольку на ней не осталось пуговиц. Ее нежное тело и тонкая талия притягивали любопытные взоры, однако никто не осмеливался заговорить с ней, а тем более до нее дотронуться. Кортни предполагала, что это заслуга Баллантайна, который ей покровительствовал, но боялась даже думать о том, сколь долго может продлиться эта ее неприкосновенность.

Разложив сушиться оторванные от рубашки полоски, Кортни вернулась туда, где Мэтью занимался еще одним раненым моряком.

– Там, на побережье, я заметила кое-какие растения, – равнодушно проговорила она. – По-моему, арабы используют их для припарок.

– Чудесно! Значит, я использую их, если вы считаете, что они помогут.

– Я пойду с вами. – Раунтри поднялся со своего места у подножия скалы, и глаза Кортни вспыхнули от оскорбления.

– Боитесь, что я убегу?

– Нет, мисс. – Раунтри покраснел. – Если бы вы захотели, то уже десять раз могли это сделать. Я просто подумал, что вам может понадобиться помощь.

– Спасибо, не понадобится. Я вполне способна сама донести несколько листьев и стебельков.

Раунтри покраснел еще сильнее – особенно когда услышал сдавленный смех шотландца:

– Речь идет о том, куда вы сможете засунуть их, дружище.

Эндрю смотрел на удаляющуюся фигуру, а затем, мрачно нахмурившись, последовал за ней. Услышав позади себя шарканье шагов по песку, Кортни обернулась, быстро вскинула руку, и в солнечном свете сверкнул кинжал, зажатый в ее кулаке. Прочтя угрозу в глазах девушки, Раунтри мгновенно остановился.

– Я только хотел извиниться за то, что случилось ночью, – напряженно произнес он. – Я не подозревал, что вы... что вы женщина. Если бы я знал это, то не был бы так груб.

– Что ж, сложись все по-другому, я бы убила вас, янки, – спокойно ответила она.

– Да, мисс. – Раунтри быстро взглянул на нож, а потом снова на Кортни. – Я в этом не сомневаюсь. Но как мне кажется, у нас сейчас вроде бы одна цель. Мы, так сказать, в одной лодке. Я хочу сказать, после того что вы сделали для мальчика, а теперь делаете для лейтенанта...

– Я не делаю ничего такого, чего не сделала бы для раненой собаки, – раздраженно оборвала его Кортни.

– Да, мисс, – процедил сквозь зубы молодой сержант, снова густо покраснев. – Тем не менее, если вам все равно, я хотел бы помочь.

– Как хотите, янки. – Кортни слегка расслабилась и, грязно выругавшись, снова сунула кинжал в ножны на поясе. – Мне все равно.

– Я понял, что имел в виду док, говоря о ножах, – заметил Раунтри, глядя на кожаные ножны. – Могу поклясться, это именно тот, что я выбил у вас из рук прошлой ночью, когда вы собирались заколоть лейтенанта.

– Я не собиралась его заколоть, – возразила Кортни. – Я собиралась отрезать кусок своей рубашки, за который он ухватился.

С этими словами она повернулась и пошла вдоль берега, а Раунтри упрямо следовал за ней, уставившись обжигающим взглядом в узкие плечи. В одну из редких минут просветления, которые случались у лейтенанта во время тяжелого перехода, он приказал Раунтри защищать Кортни ценой собственной жизни. «Я клянусь, – сказал себе сержант, – она будет под моей защитой, нравится ей это или нет».

Кортни свернула с берега и пошла вдоль границы кустов, время от времени наклоняясь к привлекшему ее внимание растению. Она нашла календулу и кориандр, семена и цветы которых можно заваривать как чай для снижения жара, сорвала толстые блестящие листья, которые, как она видела, женщины на Змеином острове привязывали к ранам, чтобы они вытягивали гной, и листья инжира и петрушку, которые следовало растолочь и приложить к ожогам. Когда мешок, образованный полами ее рубашки, наполнился, Кортни обернулась и обнаружила, что Раунтри безмолвно стоит позади нее, раздевшись до пояса, и протягивает ей рубашку, чтобы она сложила туда то, что не поместилось.

– Откуда вы, янки? – прищурившись, спросила она.

– Из Виргинии, мисс.

– Мне следовало бы догадаться. – Скривившись, Кортни молча побрела вперед.

Они набили его рубашку всякими съедобными фруктами и овощами – финиками, инжиром, диким луком и морковью – и отправились в обратный путь к утесу. По дороге им попался небольшой ручей, и Кортни опустилась на колени на его берегу, чтобы насладиться вкусом холодной чистой воды и ощущением влаги на разгоряченной коже. Не в силах удержаться, она плеснула несколько пригоршней воды себе на голову, пытаясь смыть грязь и пот, и вода тонкими струйками потекла вниз по ее шее.

– Мисс? – Раунтри от смущения, казалось, раскалился докрасна. – Если хотите, я мог бы отойти вон за те скалы, и вы смогли бы... ну, вы смогли бы искупаться как следует. Я прослежу, чтобы никто вам не помешал.

Первым побуждением Кортни было отказаться, но прежде чем она успела что-то возразить, Раунтри, улыбнувшись ей, быстро исчез.

Купание освежило Кортни. Она выстирала рубашку и бриджи, надеясь, что одежда быстро высохнет на горячем солнце. Единственное, о чем она не подумала, пока не стало слишком поздно, так это о том, что мокрый черный шелк подчеркнет все изгибы ее тела. Когда, обойдя скалы, она увидела лицо Раунтри, она опять чуть не вышла из себя и на обратном пути больше не сказала сержанту ни слова.

Рутгер поспешил ей навстречу и начал лихорадочно перебирать собранные ею растения. Некоторые были встречены одобрительным бормотанием, другие – улыбкой, а кое-что – хмурым любопытством. Но в основном он остался ею доволен и сказал:

– Это не мечта травника, но вполне подойдет. Если бы мы могли рискнуть развести небольшой костер и приготовить отвар из...

– Как он? – Кортни смотрела мимо плеча доктора на Баллантайна, вытянувшегося на песке.

– Так же, – вздохнул Мэтт. – Возможно, хуже. Я не знаю.

Кортни пристально всмотрелась в Мэтью. С каждой минутой его усталость все больше давала о себе знать. Морщины вокруг рта стали еще глубже, глаза припухли, и под ними выступили синяки. С тех пор как «Орел» был в первый раз атакован, он спал всего несколько часов и, очевидно, теперь был на грани полного изнеможения.

– Почему бы вам не отдохнуть? – тихо предложила Кортни. – Я присмотрю здесь за всем.

– Мне не нужен сон...

– У вас дрожат руки, вы едва можете держать глаза открытыми. Вам необходимо отдохнуть, иначе вы никому не сможете помочь.

Мэтт открыл было рот, собираясь возразить, но передумал, признав ее правоту. Облизнув пересохшие губы, он с трудом подобрал слова:

– Быть может... часок, но не больше. Да, я отдохну час и приду в норму. Я найду место, где есть хоть немного тени...

Адриан застонал в беспокойном сне, и светло-карие глаза Мэтью тотчас обратились к нему, как они обращались к любому другому человеку, который вздрагивал, поворачивался или неожиданно глубоко вздыхал.

– Нет, здесь вы не уснете, – твердо заявила Кортни и повернулась к Раунтри: – Сержант, проводите доктора к ручью, заставьте его искупаться и лечь спать, даже если вам придется применить силу.

– Поймите, – запротестовал Мэтт, – нет необходимости идти так далеко. Я прекрасно буду спать... прямо здесь. – Он показал на маленький квадрат тени под защитой скал.

– Если вы не сделаете, как я сказала, – обратилась Кортни к Раунтри, пожав плечами, – вы похороните доктора вместе с остальными, которых он убивает.

– Док!

– Но кто позаботится об этих людях? – Мэтт отступил назад. – Что, если я понадоблюсь им? Что, если...

– Я присмотрю за ними, – терпеливо повторила Кортни. – А если вы почему-либо понадобитесь мне, я пошлю кого-нибудь за вами. Даю честное слово. А теперь, пожалуйста... – Она закусила губу, осознав, что в ее голосе проскользнуло беспокойство.

– Она права, док, – согласился Раунтри. – У вас не слишком хороший вид, и мне не хотелось бы видеть, что вы делаете ошибку, которой в нормальных условиях никогда не сделали бы.

На лице Мэтта были написаны гнев и смущение, он неуверенно попятился, а услышав позади себя протяжный вздох, обернулся – и в этот момент кулак Ангуса Макдональда нанес ему прямой удар в челюсть.

– Это начинает действовать мне на нервы, – проворчал шотландец. – За два дня два офицера, но если говорить честно, здесь не требуется большого искусства.

– Думаю, это единственное, что вы, янки, умеете делать. – Кортни потрогала свою пострадавшую челюсть.

– Я буду возле ручья, милая. – Скромно усмехнувшись, шотландец взвалил на плечо тяжелую ношу. – Я отнесу его. А если я понадоблюсь вам, Эндрю, до вечернего караула, вы найдете меня лежащим рядом с доком и тихо похрапывающим.

– Не понимаю, как он это делает, – покачал головой Раунтри, наблюдая, как Макдональд устало бредет по берегу.

– Он очень напоминает мне... – Кортни оборвала себя, не дав имени Сигрема слететь с ее губ. Удивившись нежности ее тона, сержант взглянул на нее, и она вернула жесткость и суровость своему взгляду. – Если сможете, найдите несколько кокосов и расколите их пополам. Эта полезная работа займет вас, янки.

– Да, мисс. – Раунтри спрятал улыбку. – Что-нибудь еще?

– Несколько пальмовых листьев, чтобы сделать навес и опахала и избавиться от этих проклятых мух. И можете послать кого-нибудь выкопать яму для костра, чтобы в желудки этих людей могло попасть хоть немного горячей еды.

– Да, мисс. Я прямо сейчас этим и займусь.

Кортни заметила блеск восхищения в его глазах и рассердилась на себя за то, что его юность и желание ей помочь смягчили ее. Он должен ненавидеть людей ее отца за то, что они сделали с «Орлом» и командой корабля, точно так же, как она должна ненавидеть янки – всех до последнего – за их вмешательство в ее жизнь.

Отвернувшись от Раунтри, она кивнула Малышу Дики, следившему за ней огромными, как блюдца, глазами. Погладив мальчика по голове, она послала его растирать семена кориандра и календулы. Большой железный котел, спасенный каким-то предприимчивым матросом и перенесенный сюда из бухты, быстро наполнили водой и установили над бездымным костром из сосновых шишек. Спустя короткое время приготовленный для раненых крепкий отвар был разлит по пустым кокосовым скорлупкам и отправился в воспаленные глотки. Котел был сразу же наполнен вновь, и на этот раз в него полетели лук, морковь, петрушка, коренья и ягоды вместе с тремя глупыми перепелками, которые по рассеянности оказались на пути моряков. Когда люди вернулись в лагерь с инжиром и финиками, а двое даже принесли насаженную на шест овцу, стало ясно, что в еде и питье недостатка у них не будет, и у всех сразу поднялось настроение.

Кортни бодрствовала возле Адриана, охотно позволив сержанту заняться другими ранеными. Она удивлялась, откуда у него столько энергии и выносливости, ведь он, как она видела, спал не больше других. Сидя на песке под раскаленным солнцем, Кортни почувствовала, как у нее тяжелеют веки и голова клонится вниз. Она, вероятно, вздремнула в ранние часы сумерек, когда песок начал остывать и первый легкий ветерок принес прохладу, которая, однако, быстро превратилась в холод, но голос Раунтри, распорядившегося подбросить в костер топлива, сразу разбудил ее.

Адриан беспокойно ворочался, его лицо покрылось потом, и от стекавших по щекам каплям волосы слиплись в сальные пряди. Кожа на лице стала пепельно-серой, губы потрескались от соли, веки конвульсивно подрагивали, голова металась, руки сжимались в кулаки. Несмотря на струившийся с него пот, Адриан весь дрожал, но у них не было ни одеяла, ни другого источника тепла, кроме костра. Раунтри с помощью двух мужчин осторожно передвинул лейтенанта и других раненых поближе к огню, но это, похоже, мало помогло. Кортни все время вытирала Адриану лоб холодной влажной тканью, и он часто открывал глаза, в которых светилась благодарность за заботу, но она понимала, что он не видит ее, как не видит вообще ничего сквозь боль и жар. Она часто осматривала его раны, боясь, что от лихорадочных метаний они откроются, но хотя они оставались мокрыми и красными, кровотечение почти прекратилось. Заменяя старые повязки теми, которые она выстирала днем, Кортни с радостью увидела небольшие кровянистые пятна.

Приподняв Адриану голову, она заставила его сделать глоток крепкого травяного чая. Он закашлялся и попытался оттолкнуть отвар, но Кортни, не отпуская его голову, держала у его губ наполненную скорлупу, пока не решила, что Баллантайн проглотил столько, сколько было необходимо.

Часы медленно тянулись под шум прибоя. Когда Кортни не смотрела на Адриана или на огонь, она устремляла взгляд в сторону моря, на набегающие волны, которые искрились и пенились в слабых отблесках света. Кортни знала, что луна появится только перед самым рассветом, и ожидание в темноте казалось ей бесконечным. Она снова задремала, уткнувшись подбородком в руки, а когда проснулась, была приятно удивлена, увидев, что небо заметно посветлело.

– Доброе утро.

Кортни взглянула туда, откуда раздался шепот, и вздрогнула, увидев, что серые глаза открыты и в упор смотрят на нее. Голос Баллантайна звучал отчетливо, но она отметила, что его губы напряженно сжаты, и поняла, что ему стоило огромного труда говорить и мыслить здраво. И все же его глаза были ясными – слишком ясными; их взгляд беспощадно пронзал панцирь равнодушия, который Кортни надела, чтобы спрятаться от него.

– Мне всегда говорили, что женщины хуже всего выглядят по утрам, – прошептал Адриан. – Вижу, меня обманывали.

Нахмурившись, Кортни обрывком ткани протерла ему влажный лоб, он на секунду закрыл глаза, но сухая теплая ткань не принесла облегчения.

– Я схожу за холодной водой. – Кортни хотела уйти, но он поднял правую руку и коснулся ее запястья сухими и горячими, как головешки из костра, пальцами:

– Не уходите. Останьтесь и поговорите со мной.

– Вам вредно разговаривать, Янки. Вам нужны силы, чтобы справиться с лихорадкой.

– А остальные?

– Они в порядке, – заверила его Кортни. – Мы разбили лагерь и выставили много караульных. Запасов пищи и пресной воды хватит на всех, но ваш сержант, очевидно, считает, что они не понадобятся. Он думает, что сегодня нас отсюда заберут.

– А Мэтт?

– Наверное, еще отдыхает. Он чуть не падал от усталости.

Кортни замолчала, сдерживая дыхание. Адриан пристально смотрел на нее, и она, чтобы скрыть замешательство, решилась откинуть пряди влажных волос с его лба, но почему-то это движение превратилось в ласку.

– Кортни... – Его пальцы крепче сжали ее руку, заставив наклониться ниже. – Вы же не бросите меня?

– Бросить вас? – Сердце в ее груди застучало о ребра – так бьется попавшая в силки птица, стараясь вырваться.

– Мне хотелось бы получить шанс доказать вам, что я не такой негодяй, как дал вам повод думать.

Кортни зажала зубами нижнюю губу, чтобы она не дрожала. Она понимала, что Адриан говорит это просто в лихорадке, что бред искажает мысли и поступки человека, и это вовсе не связано с реальностью. И тем не менее под его страдающим голодным взглядом она не могла унять биение сердца или помешать румянцу залить ее щеки.

На короткое мгновение Кортни мысленно перенеслась в капитанскую каюту «Ястреба»: вот она лежит на подстилке из разбросанной одежды; ее тело предает ее и отказывается слушаться, несмотря на ее многолетние упорные старания научиться им управлять, а потом он требует признания, требует от нее слов, которых ему не было необходимости слышать, – слов, уже и так красноречиво сказанных ее телом. Сейчас яркий блеск ее глаз и краска на щеках открыли Баллантайну правду.

– Спите, – тихо произнесла Кортни. – Мы поговорим с вами позже, когда к вам вновь вернутся силы.

– Только не бросайте меня. Обещайте, что не оставите меня!

– Спите, – шепнула она, чувствуя, как ее глаза превращаются в озера слез. – Я не оставлю вас – в таком состоянии.

– Сплю, – пробормотал он и закрыл глаза, но не выпустил руки Кортни. Страшное напряжение немного ослабело, грудь Адриана поднялась с удовлетворенным вздохом, и голова слегка повернулась набок. Пот продолжал струиться по его лицу, но теперь он стал спокойнее, прекратились дрожь и мучительные метания, и только его пальцы некоторое время еще продолжали двигаться, нежно поглаживая руку Кортни.

Мэтью Рутгер пришел в главный лагерь как раз в тот момент, когда солнце появилось на безоблачном небе, словно огромный золотой глаз. Доктор выглядел взъерошенным и сердитым. У него под глазами еще лежали тени, но припухлости и красноты уже не было, и только небольшой синяк красовался на упрямой челюсти.

– Надеюсь, вы со временем все же разбудили бы меня, – проворчал он, когда Кортни повернулась к нему.

– Конечно, – согласилась она. – Когда я решила бы, что вы наконец выспались.

Он ухмыльнулся и, опустившись возле Адриана на мягкий песок, приложил руку к его вздымавшемуся горлу.

– Гм-м, лихорадка, кажется, немного спала.

– Он спал спокойно, если вы это хотите знать.

– А вообще он просыпался?

– Всего на несколько минут. Хотя, правда, не приходил себя.

– Гм-м. А как остальные?

– Посмотрите сами. Я никого из них не отравила и не задушила.

Он поднялся и несколько секунд смотрел на нее, а потом быстро двинулся вдоль рядов раненых, останавливаясь возле каждого, чтобы заглянуть под повязки, проверить раны, потрогать лоб или поднять веко. Кортни шла за ним по пятам, прикидывая, сколько недочетов он сможет найти в ее работе. Ожидая его оценки, она посмотрела на группу мужчин, стараясь не выдать своей обеспокоенности тем, что они наблюдают за ней, возможно, готовые разорвать ее на куски по первому же знаку Рутгера.

Высоко над головами на гребне скал были видны караульные. Скрестив на груди руки и пристроив мушкеты в изгиб локтя, они шагали взад-вперед, ловя взглядом малейшее движение на суше и на море. Внизу несколько человек собрались у огромного железного котла, кроша в кипящую воду овощи, коренья, зелень и остатки баранины, а над ними широкими кругами кружили чайки, привлеченные запахом вареного мяса. Воздух был наполнен ароматом утренней свежести, поднимавшейся от растений. Крошечные спирали песка и золы волчками крутились от легкого ветра, который приносил на берег соленый свежий запах золотисто-серого Средиземного моря.

– Хотя мне очень не хотелось бы в этом признаваться, – выпрямившись, поворчал Мэтью, – но вы прекрасно справились сами. Единственная жалоба, которую я услышал, – это то, что вы не нашли для себя время поспать.

– Я спала несколько часов. – Кортни покраснела от неожиданной похвалы.

– Очень мало. – Мэтт поднял руку и нежно смахнул приставшие к ее щеке грубые песчинки. Свет утреннего солнца играл на ее лице, и в волосах поблескивали прожилки чистого золота. – Он, вероятно, даже не догадывается, насколько должен быть благодарен вам.

– Я не нуждаюсь в его благодарностях. – Взгляд изумрудных глаз метнулся в сторону.

– Он обладает способностью воздействовать на людей, – сказал Мэтт со слабой улыбкой и отвел от нее внимательный взгляд.

– Он абсолютно не воздействует на меня! – рассердилась Кортни, сама не понимая почему.

– Вас не волнует, что происходит с Адрианом?

– Нет, – упрямо ответила она, – не волнует. И я вовсе не желаю, чтобы его заботило то, что происходит со мной.

– И поэтому вы остались с нами? Поэтому он забрал вас с «Ястреба», рискуя собственной жизнью и жизнью своих людей? – Мэтью снова улыбнулся, заметив удивление на лице Кортни, и слегка наклонил голову. – Знаете, пойдемте со мной, расскажите мне все, если хотите. Я хороший слушатель.

– Рассказывать не о чем, – буркнула Кортни.

– Хорошо, тогда я буду рассказывать, а вы слушать. – Он направился к поблескивавшей кромке воды, и после недолгого колебания Кортни последовала за ним. – Вы, без сомнения, беспокоитесь, что ожидает вас, когда мы прибудем в Гибралтар. Не стоит. Как я уже говорил, Адриан и я единственные, кому известно, кто вы, и никто из нас не собирается докладывать об этом властям. Неужели вы и правда думаете, что мы спасли вас только для того, чтобы увидеть, как вас бросят за решетку?

– Я больше не знаю, что думать. – Кортни почувствовала, как вспыхнули ее щеки и от смущения обожгло глаза. – Все так стремительно изменилось. Я даже не знаю, хочу ли получить свободу. – Она посмотрела на морщины на лице доктора и с горечью продолжила хриплым голосом: – Вы отняли у меня все, чем я дорожила в этой жизни, все, что я могла назвать своим. Вы уничтожили мой дом, мою семью, моих друзей. Вы заставили меня оглянуться назад и признать... – Она замолчала и яростно прикусила губу.

– Заставили вас признать – что?

– Признать, что я не принадлежу к миру моего отца, но я не принадлежу и к вашему миру. Я не могу вернуться назад. И я не могу идти вперед.

– Святые небеса, вы рассуждаете, как девяностолетняя старуха, закоснелая в своих привычках и неспособная принять ничего нового. Вам же всего... шестнадцать? Семнадцать?

– Девятнадцать, – сквозь зубы процедила Кортни.

– Пусть так. Все равно вы достаточно молоды, чтобы измениться.

– Однажды я уже изменилась. Не думаю, что снова смогу это сделать. А кроме того, наряды, драгоценности и изысканные манеры не изменят того, кем я стала теперь. Они не изменят моего отношения к тому, что можно пить чай и лакомиться цветами магнолии на веранде какого-нибудь ранчо.

– Уверен, не изменят. – У Мэтью в улыбке дрогнули уголки рта. – Но по той же причине я не сомневаюсь, что этим рукам, – он взял ее изящные поцарапанные руки в свои, – предназначено быть столь же нежными, сколь искусными они были в обращении с мушкетами и кинжалами.

– Я сделала свой выбор много лет назад и не могу теперь отступить, – тихо призналась Кортни.

– За вас уже сделали выбор, – мягко поправил ее Мэтью. – И вам не нужно отступать. Просто идите вперед.

Кортни повернулась лицом к морю и принялась босыми ногами сгребать горкой сырой песок. Мэтт, молча разглядывая ее профиль и отмечая изящные линии щек, носа и шеи, вспомнил, как Адриан однажды коротко обронил: «Она заявила, что в ее жилах течет кровь французских аристократов».

– У вас во Франции остался кто-нибудь из родных? – осторожно спросил он и покраснел под уничтожающим взглядом изумрудных глаз. – Адриан что-то говорил о вашей матери, о том, что ее казнили. Я не собираюсь вмешиваться в чужие дела, но...

– Все умерли, – резко ответила она. – Замок моего деда находился под Парижем и одним из первых был разграблен благочестивыми гражданами революции.

– Но вам все же удалось бежать?

Его тон возмутил Кортни, и она с большей горячностью, чем следовало бы, пустилась в объяснения:

– Мой дед был вздорным, грубым человеком, и слуги ненавидели его. Они сами открыли ворота замка, когда из города прибыли толпы восставших. Но моя мать... она была кроткой и нежной, а ее отец обращался с ней бесчеловечно, поэтому слуги спрятали нас – маму и меня – и обманули городской комитет, убедив его, что мы на севере, в Гаскони. Когда опасность миновала, они тайком вывели нас из замка, но бабушку и дедушку, великих графа и графиню де Вильер, во всех их пышных нарядах поволокли в Париж позади запряженной волами повозки и отдали мадам Гильотине. Есть еще вопросы, доктор?

– Вы сказали «де Вильер»? – Мэтью почувствовал горький сарказм в ее словах, но, невзирая на это, все же решился задать этот вопрос. – Имя кажется мне знакомым...

– Мама редко говорила о моем деде, Дункан – никогда. – Кортни снова уставилась в песок. – Мне кажется, дед был важной персоной – советником или доверенным лицом короля. Я знаю, что он имел какое-то отношение к французскому торговому флоту, что благодаря этому он познакомился с Дунканом Фарроу, а Дункан – с моей матерью.

– И у вас нет ни дядей, ни тетей?

– Никого не осталось в живых, – с болью ответила Кортни. – Теперь вы понимаете? Столько жизней, две семьи сметены с лица земли. Возможно, кто-то, – она с горькой иронией взглянула вверх, – пытается что-то мне сказать?

– Возможно, он говорит вам, чтобы вы не сдавались.

– У него масса способов оказать мне поддержку. Но не беспокойтесь обо мне, доктор. Я выживу. Разве вы не знаете, что грешникам всегда везет?

– Я не назвал бы вас грешницей.

– Правда? Вы назвали бы меня незапятнанной и невинной? Эти руки – вспомните! Они не просто знакомы с мушкетами и кинжалами, они пользовались этим оружием. Сколько ваших честных соотечественников, безупречных землевладельцев, захотело бы водить знакомство с женщиной, которая знает о том, как убивать, но не знает, как рожать? Вы, доктор Рутгер? Или он?

– Не могу ответить за него... – пробормотал Мэтт, проследив за ее взглядом, обращенным к лежащему на песке Адриану.

– Тогда отвечайте за себя. С какой женщиной вы хотели бы жить? Вы ведь собираетесь жениться? На какой-нибудь мягкой, очаровательной, безупречной женщине? Не важно, вы не обязаны мне отвечать – ответ написан у вас на лице. Я только надеюсь, что она поймет, как ей повезло.

– Как вы будете жить? – Мэтта удивил ее комплимент, и он покраснел под пристальным взглядом Кортни. – Как устроитесь? Гибралтар – британский порт, и я не представляю себе, что англичане благосклонно отнесутся к имени Фарроу.

– Но французские имена и титулы все еще сохраняют для них свою привлекательность. И у меня есть это... – Она достала из кармана бриджей изумрудное кольцо.

– Хорошая вещица. – Мэтт восхищенно поднял бровь и, вытянув губы, присвистнул. – Я подумал или мне показалось, что вчера ночью я видел его у вас на пальце.

– Гаррет надел его мне на палец, и я смогла только сегодня утром снять его с помощью масла. – Встретив удивленный взгляд светло-карих глаз, она криво усмехнулась: – Трудно поверить, что я могу привлечь внимание такого мужчины, как Гаррет Шо?

– Вовсе нет. Нет, конечно, я просто...

– Тогда, возможно, я лучшего и не заслуживаю. – Она вздохнула.

– Вы заслуживаете гораздо лучшего, – возразил Мэтт. – И я хотел бы, чтобы вы перестали все время утверждать обратное.

Кортни только улыбалась и поворачивала на ладони кольцо с изумрудом и бриллиантами, наблюдая, как солнечные лучи раскалываются на сотни разноцветных искр.

– Во всяком случае, оно пригодится мне. По крайней мере спасет от попрошайничества на улицах. Оно, возможно, даже оплатит мне дорогу в Америку.

– В Америку? – Ход мыслей Мэтта снова был нарушен. – Вы собираетесь в Америку?

Но Кортни его не слушала; она вглядывалась в даль, в яркую границу моря и неба.

– Так-так! Ваш сержант будет доволен...

– Что? – Мэтт уже хотел обернуться, когда услышал крики с гребня скал и приближающийся топот ног.

– Корабль! – радостно кричал Раунтри, остановившись возле них. Он приложил руку козырьком ко лбу и, прищурившись, смотрел на белое пятно, появившееся на горизонте. – Это один из наших. Могу поспорить на свои нашивки, он один из наших!

Крики и гиканье разнеслись по берегу при этом известии. Сержант снова убежал и приказал приготовить рядом с костром дрова. Он послал людей вернуть группы, отправившиеся на разведку и за продовольствием. Были выставлены дополнительные наблюдатели и призваны те, у кого самое острое зрение, чтобы как можно раньше опознать судно. Через десять минут наблюдения три пары рук сложились рупорами у ртов, которые одновременно прокричали, что узнали американскую канонерку, а один моряк зашел так далеко, что даже подробно описал ее:

– Это «Аргус», сэр! Восемнадцати-пушечный! Под командованием лейтенанта Аллена!

Раунтри из осторожности подождал еще десять минут, а затем распорядился бросать в сигнальный костер все обломки дерева, какие только попадутся под руку. Дюжины угрюмых потных лиц обратились в сторону моря, моряки следили за быстрым продвижением канонерки, которая на всех парусах, похоже, решила пронестись мимо них. Но вдруг раскатилось эхо пушечного выстрела, канонерка резко изменила курс и направилась к берегу, к толпе смеющихся, прыгающих, бурно ликующих людей.

Вслед за Мэтью Кортни направилась туда, где раненые готовились к спасению, и, к собственному удивлению, разделила радостное возбуждение окружавших ее моряков. Однако, опустившись на колени возле Адриана Баллантайна и сжав его ладонь, она почувствовала, как ее охватывает грусть от предстоящей неминуемой разлуки.

Глава 22

Все вокруг гудело. Яркие разноцветные вспышки, качающиеся тени и дьявольский шум неотвратимо приближались, присоединяясь к жаре, мухам и отвратительному запаху пота, стекающего между лопаток. Адриан попытался облизнуть губы, но это требовало слишком больших усилий, а слюна была слишком ценной,– чтобы ее тратить. Весь день он провел на плантации. Солнце беспощадно жарило тело, обжигало голову и делало кожу седла мягкой и раздражающей. Летний воздух дрожал от зноя; сладкий запах табака, смешанный с острым запахом кожи, лошадиной пены и вкусом собственной грязи, толстым слоем забил его горло. Не было ни дуновения ветерка, чтобы прогнать жару, ни соленого воздуха, чтобы охладить кожу, ни хлопанья и треска парусов над головой, чтобы нарушить монотонность лазурно-голубого неба.

Рабы работали не спеша. Они осматривали каждый зеленый лист табака, проверяя, нет ли на нем грязи и червей, а затем относили листья к небольшой куче в конце междурядья длиной в милю. Адриан провел рукой по лбу, и она стала липкой от соленого пота. Он, должно быть, забыл свою шляпу – или она расплавилась от жары. Ворот рубашки душил его; атласный жилет сдавливал, как тяжелая кольчуга; сюртук из плотного черного сукна раздражал тело. Черный Эймос – надсмотрщик – ухмыляясь, стоял перед лошадью Адриана и, показывая на палящее солнце, что-то говорил о том, какой сегодня приятный прохладный день для работы – и повторял эти слова снова и снова: «Прохладный день для работы, масса Баллантайн; прохладный день...» Черные ублюдки, неужели они никогда не потеют? Адриан чувствовал, как пот ручьем стекает по шее, затем по спине, затекает в рану на бедре, где кто-то легкомысленно разрезал его бриджи, так что солнце смогло до волдырей обжечь его неприкрытую рану. Он потянулся вниз, чтобы прикрыть ее, и с ужасом обнаружил, что хватает воздух – хватает воздух обрубком; оставшимся от левой руки!

Кто-то закричал, и Адриан отпустил луку седла, чтобы рукой прикрыть рот. Все смотрели на него! К своему стыду, он почувствовал, что падает с лошади. Но почему-то удар о землю не причинил ему боли – во всяком случае, в тот момент, – он упал на что-то мягкое. Открыв рот, чтобы снова закричать, он увидел лицо Фолуорта, но в следующее мгновение карие глаза превратились в ясные ярко-зеленые – и она улыбнулась ему. Кортни улыбалась. Обняв его, она прижала Адриана к себе, ему стало прохладно, и он почувствовал себя в безопасности и совершенно здоровым.

– Адриан!

– Вы не бросили меня. Не бросили.

– Адриан? – Пауза. – Слава Богу, мне кажется, он приходит в себя. Кто-нибудь сходит за доктором?

– Кортни?

Холодная рука ненадолго легла ему на лоб.

– Жар спал, теперь с ним все будет в порядке. Вы должны хоть немного поспать, мисс.

Голоса. Адриан слышал голоса, но не мог заставить свои глаза открыться. Кортни была рядом, он чувствовал ее присутствие, но другой, холодный, скрипучий, голос был ему незнаком. Еще одна женщина? Кто она?

– Кортни!.. – Господи, неужели это его голос? Он звучит как хныканье ребенка.

– Да, Адриан, я здесь. Теперь с вами все будет в порядке. Доктор скоро придет и сам все вам скажет. Я... я только хочу снова услышать ваш голос, убедиться, что вы можете говорить.

– Кортни... – Почему он не может сказать что-нибудь еще? У Адриана было ощущение, что его рот набит ватой...

Что-то прохладное прижалось к его лбу, но не рука. Оно коснулось его лба, щеки, затем губ, и он почувствовал на лице соленую влагу.

– Кортни?

На этот раз ответа не было. Тепло, которое окружало Адриана, внезапно исчезло, и на его месте осталась только холодная пустота.

– Кортни? Пожалуйста... Кортни!

Адриан с трудом шевельнул рукой, пытаясь обвести ею круг в воздухе в надежде наткнуться на что-нибудь твердое, – ничего. От этого усилия вновь нахлынула темнота, глубокая, надвигающаяся на него темнота, и ему не оставалось ничего иного, кроме как провалиться в нее...

– Адриан?

Лейтенант поморщился и попытался открыть глаза.

– Адриан... Это Мэтт. Ты здесь?

– Мэтт?

– Ты был очень далеко. Пора выбираться оттуда, старина. Мы и так чертовски долго старались не дать тростнику прорасти у тебя между пальцами.

Адриан застонал и чуть-чуть приоткрыл один глаз. Мэтт стоял у его кровати в ослепительно белой рубашке и таких же бриджах и выглядел до отвращения чистым и бодрым.

– Мы уже начали думать, что ты собираешься спать целую вечность, ленивый паршивец.

– Я спал? Сколько?

– Пять дней.

Адриан помрачнел и попытался поднять руку, чтобы окончательно проснуться, но его рука не шевельнулась.

– Нам пришлось привязать тебя, дружище, – объяснил Мэтт и быстро подошел, чтобы его освободить. – При каждом звуке ты заново начинал переживать и сражался во всех битвах, в которых когда-либо принимал участие. Ты снова взрослел и спорил со своим братом, с отцом, с командующими офицерами... – Он повернулся к медсестре: – Спасибо, сестра Агата, теперь я справлюсь сам.

Адриан повернул голову и успел заметить белый платок и розовое ангельское личико.

– Где я? – Адриан вытянул шею, стараясь рассмотреть ряды кроватей по обе стороны от себя.

– В Гибралтаре, в военном госпитале.

– Как... – Баллантайн с трудом облизнул губи.

– Нас забрал «Аргус» и доставил сюда. Знаешь, когда его капитан услышал о «Ястребе», он решил отправиться за ним в погоню, невзирая на переполненные народом палубы, но Раунтри удалось отговорить его от этой затеи, во всяком случае, до тех пор, пока в госпиталь не доставят раненых. Могу сказать тебе, мы в рекордное время добрались до базы, а лейтенант Аллен развернулся и через пару часов умчался на всех парусах. С ним отправились Раунтри и Макдональд – весь перевязанный.

– Они преследуют Шо?

– С налитыми кровью глазами.

Адриан снова лег, проклиная свою беспомощность. К нему вернулись воспоминания, и он поднял голову и левую руку. Ему стало легче, когда на конце толстой повязки он увидел свою руку. Его бедро тоже было плотно забинтовано, но главное, оно было и могло двигаться и чувствовать.

– Тебе чертовски повезло с обеими ранами, – тихо произнес Мэтью, заметив облегчение на лице Адриана. – Но не торопись благодарить меня, пока не увидишь шрамы.

Адриан попробовал пошевелить рукой и осторожно расслабил кисть. Рука отчаянно болела и плохо слушалась, но он знал, что со временем все пройдет.

– Мне незачем ждать, чтобы поблагодарить тебя за то, что ты спас мне жизнь, – тихо проговорил он и сжал руку Мэтта.

– Черт, я в десять раз большим обязан тебе. К тому же мне помогали. А теперь... могу я предложить тебе горячего супа? Ты проголодался?

– Умираю с голоду, – признался Адриан. – Но я променял бы кастрюлю супа на один стакан холодной воды.

– Идет, – усмехнулся Мэтт и налил немного воды из стоявшего рядом кувшина. Заметив, что Адриан старается поврежденной рукой дотянуться и взять чашку, он нахмурился: – Так как я очень хорошо тебя знаю, то прошу только об одном: не спеши пользоваться ни рукой, ни ногой. Торопливость и слишком большая нагрузка сведут на нет все мои добрые дела. И еще, как только ты будешь в состоянии – а решать это мне, – ты встретишься с коммодором Пребелом, который очень хочет тебя видеть. Он уже дважды приезжал в госпиталь, чтобы взглянуть на тебя.

– Приезжал?

– С небольшой свитой высших чинов. – Мэтт широко улыбнулся и склонил голову набок. – Знаешь, они сделали из тебя настоящего героя. Весь город только и говорит о побеге и о победоносной операции нашего военного флота. Даже бритты и те поражены.

– Чем? Тем, что я отдал «Орел» корсарам?

– «Орел» погубила некомпетентность Дженнингса, – напомнил ему Мэтт. – А если бы ты ничего не делал, в настоящий момент «Орел» стоял бы в арабском порту, а мы бы бряцали железными кандалами. Перед своим отбытием Раунтри и Макдональд дали военному министерству подробный отчет о том, как ты спланировал и организовал побег, как настаивал на том, чтобы уничтожить «Орел», даже если бы это стоило жизни всем морякам (хотя я уверен, что здесь они бесстыдно преувеличили – во всяком случае, я на это надеюсь). Они даже рассказали командующему эскадрой, как ты в шторм болтался на вантах двадцать четыре часа, изрыгая проклятия. Должен признать, все это звучит героически.

– Меньше всего мне хотелось бы какого-то особого признания. – Нахмурившись, Адриан запустил руку в густые светлые волосы. – Все до одного на корабле заслужили равную благодарность за то, что сделали, и равное сочувствие за те муки, которые перенесли.

– Согласен. И они все получат это, не беспокойся. Пребл уже отправил домой курьера с рапортами. Но к сожалению, им нужна одна-единственная голова, чтобы надеть на нее лавровый венок, и, мой дерзкий друг, эта голова находится на твоих плечах. Боже правый, разве они могут отказаться от тебя? Посмотри на свой послужной лист: изменник, преданный военному суду, а меньше чем через шесть месяцев национальный герой! Дома народ разорвет тебя на куски и будет хранить эти кусочки как святыню. И возможно, даже твой отец решит помириться с тобой. Так что не сопротивляйся, рассматривай это как способ уладить все свои дела и дома, и на флоте. А теперь отдыхай – это мой приказ. А я попрошу, чтобы тебе принесли суп.

– А есть что-нибудь покрепче воды?

– Возможно, мне удастся раздобыть пару кружек эля. Я сразу же вернусь.

– Мэтт?

Доктор остановился.

– Где она?

– Кто? – небрежно спросил Мэтт, оттягивая неизбежный момент. Он ожидал этого вопроса, уже почти ушел от него, но все же вопрос был задан. Мэтью сделал вид, что поправляет одеяло в ногах кровати, но это не помогло, и, перестав улыбаться, он заставил себя взглянуть в серо-стальные глаза. – Она ушла, Адриан. Ушла вчера вечером.

– Ушла? Куда ушла? – Адриан хотел привстать, но Мэтт быстро оказался рядом с ним. – Что ты подразумеваешь под словами «она ушла»? Куда она пошла?

– Она ушла из госпиталя вчера поздно вечером. Пока у тебя была лихорадка, она была рядом с тобой, но как только жар спал и она убедилась, что ты поправишься...

– И ты позволил ей уйти?!

– Я не смог бы удержать ее. Ты тоже не смог бы, даже если бы попытался.

– Попытался? Черт побери, я ведь был без сознания! Это ты должен был убедить ее остаться – по крайней мере до тех пор, когда я смог бы с ней поговорить.

– И что бы ты ей сказал? «Останься со мной и будь моей любовницей?»

– Это не так, и ты это знаешь, – огрызнулся Адриан.

– В последнее время в ее жизни было слишком много несправедливости. Адриан, ты мой друг, и я знаю, что ты желаешь ей только добра и, несомненно, беспокоишься о ней больше, чем она думает, – но что хорошего выйдет из этого для вас обоих?

– Что хорошего? Почему ты, лицемерный... – Адриан сбросил руки Мэтью со своих плеч. – Не удерживай меня, скотина! Я сейчас же отправлюсь за ней!

– Давай попробуй, если хочешь себя погубить. – Мэтт отошел в сторону и, опустив руки, наблюдал, как Адриан безуспешно пытался подняться.

Адриан был еще слаб, его желания были намного сильнее его возможностей, и нестерпимая боль в ранах вынудила его со стоном опуститься на подушки. Склонившись над ним, доктор осмотрел повязки на его голове, на руке и на ноге, а когда выпрямился, встретил полный боли настойчивый взгляд Адриана.

– Ты знаешь, куда она пошла? Имеешь хоть какое-то представление? Она же... она же не вернулась снова к нему, правда? К Шо?

– Нет. Нет, туда она не вернулась – в этом я абсолютно уверен. Думаю, она попытается склеить осколки своей жизни. Осколки, которые ты и я, мы вместе, добивали, хотя, подозреваю, твоя роль в этом была больше, чем моя.

Баллантайн смотрел в лицо Мэтта, удивленный и озадаченный тем негодованием, которое увидел там.

– Я никогда умышленно не обижал ее. Бог свидетель, я вообще не собирался этого делать.

– Я это знаю. – Мэтт отошел от кровати, и возмущенный блеск исчез из его глаз. – Ты никогда так не поступал. И я уверен, она тоже не слишком рада, что влюбилась в тебя. Быть может, она считает, что лучше сразу все отрубить, пока ее не ранили еще больше.

– Влюбилась в меня? – прошептал Адриан, пораженный. – Она говорила, что любит меня?

– Ей незачем было это говорить. А так как она вряд ли могла надеяться победить твою и свою гордость, то не могу утверждать, что я не поступил бы точно так же, оказавшись на ее месте.

– Мою гордость? Какое отношение моя гордость имеет к ее побегу?

– Подумай над этим, мой друг. Ответы, быть может, тебя удивят.

Сидя в постели, Адриан смотрел в окно. Он провел немало часов, наблюдая за оживленной деятельностью в гавани. Во время приливов сюда входили целые флотилии британских, американских и испанских кораблей. Порт принимал много торговых судов, направлявшихся в Атлантику или возвращавшихся оттуда, и был пристанищем для сотен рыбацких лодок всех размеров и типов. И над всем этим великолепием возвышался сорокачетырехпушечный фрегат Соединенных Штатов «Конститьюшн». На его величественных мачтах были закреплены мили снастей; палубы блестели под жарким солнцем, а грациозно изогнутые борта совершенно не намекали на мощь, скрытую в запертых орудийных отсеках. «Конститьюшн» был одним из шести военных кораблей, которыми гордился недавно созданный американский военный флот, флагманским кораблем коммодора Пребла и базой для небольших сторожевых кораблей, шхун и канонерок, которые все вместе составляли американские военно-морские силы в Средиземном море.

Неловко повернувшись на горе мягких подушек, Адриан поморщился от колющей боли в бедре. Мэтт не говорил о времени, которое понадобится для полного выздоровления, и не скрывал безобразность шрамов. Раны на руке и ноге Адриана прижгли на борту «Аргуса», и было сомнительно, приобретут ли его конечности свой прежний вид. К счастью, он был правша, поэтому не утратил искусства владеть саблей и мушкетом. Однако потребуются недели, чтобы окончательно поправиться, – на это коммодор намекнул настолько деликатно, насколько позволял его строгий, непреклонный характер.

Худой, с острыми чертами лица и светлыми карими глазами выходец из Новой Англии, коммодор Эдвард Пребл появился в палате госпиталя во время спора Баллантайна с сестрой Агатой по поводу необходимости ее помощи при пользовании ночным горшком. Лейтенант уже был готов в самых нечестивых выражениях попросить ее убраться вон, когда вошел коммодор, и очень обрадовался, услышав, как старший офицер приказал сиделке удалиться, чтобы они могли поговорить наедине.

– Благодарю вас, сэр. Они все здесь обращаются со мной как с призовым гусем или малым ребенком, который не в силах сам справиться со своими делами.

Коммодор скривил губы в легкой улыбке и сделал знак адъютанту придвинуть к кровати стул.

– Знаете, вы выглядите так, как будто попали в жестокий шторм, капитан Баллантайн, – заметил он, окинув внимательным взглядом повязки на голове и руке Адриана и разглядев толстый хлой бинтов под одеялом. – Любые мои благодарности и поздравления были бы ничтожно малы.

– Сэр, мне хотелось бы, чтобы ваши благодарности получили наши моряки. Они гораздо больше заслуживают их, чем я.

– Вы так скромны, капитан? Это на вас не похоже. Конечно, моряки заслуживают моей благодарности и наград своей страны, и они их, безусловно, получат. Но вы вели их, вы взяли на себя опасную и неблагодарную миссию и сделали намного больше, чем можно было ожидать, учитывая человеческие возможности. Я прочел донесение вашего сержанта, мистера Раунтри, и капрала Макдональда, но я еще и внимательно прислушивался к сплетням, которые даже во время наших заседаний распространялись из таверны в таверну со сверхъестественной скоростью. Этой войне крайне необходимы герои, мистер Баллантайн, и вы как нельзя лучше подходите на эту роль.

– А если бы я предпочел ничего не делать?

– Тогда вы совершили бы ошибку. Вы позволили бы «Орлу» попасть в руки паши Караманли. Вы обрекли бы ваших людей на мучения в рабстве и нищете. Вы позволили бы предателю уйти безнаказанным. И мне пришлось бы найти другого надежного молодого человека, готового доказать свою храбрость. Этот господин, безусловно, проявил бы желание остаться неизвестным.

– Я понимаю, что вы хотите сказать. – Баллантайн тоже пристально посмотрел на командующего эскадрой. Герой или неудачник – середины здесь не бывает.

– Понимаете? Возможно, вам будет немного легче, если я скажу, что разделяю вашу антипатию к известности и славе. Но к сожалению, это ноша, которую нам нужно научиться нести с достоинством.

– Да, сэр. Но почему вы были уверены, что я преуспею в своей миссии?

– Если бы вы не добились успеха, то, осмелюсь сказать, вас сейчас здесь не было бы. Итак, капитан? Будет мне позволено услышать подробности или вы слишком устали, чтобы удовлетворить мое любопытство? Если так, я могу навестить вас в другой раз.

– Нет, сэр! Последние пять дней я только и делал, что спал.

– Разумеется, и должны спать еще столько же. Доктор рекомендует восстановительный период в несколько месяцев, и в этом я всей душой присоединяюсь к нему.

– Несколько месяцев? – Баллантайн беспокойно шевельнулся. – Я уверен, что на это не потребуется так много...

– Глупости! Вам необходимо время, чтобы восстановить силы, как духовные, так и физические. Военно-морской флот может немного продержаться без вас – или вы считаете себя настолько же незаменимым, как и скромным?

Защита и нападение. Разговор с коммодором Пребелом был дуэлью остроумия. Возможно, именно поэтому Баллантайн с любовью и восхищением относился к старому солдату. У Пребла была четкая, деловая позиция – он уважал в людях сообразительность и делал все для того, чтоб даже начинающий свою службу юнга получал поощрение, если его заслужил. Справедливость внизу порождает справедливость наверху – это было его непоколебимым убеждением.

– Речь идет не о незаменимости, сэр, а просто о нежелании праздно отсиживаться во время войны.

– Пока остальные мои капитаны зарабатывают себе имена? Декейтер, Лоренс, Стюарт... Они все, безусловно, добиваются права гордо носить свои сабли, и, как я знаю, добьются. И я знаю, что вы этого достойны. А что касается того, чтобы отсиживаться в праздности, когда идет война, то у министра военно-морского флота есть на вас планы, мой мальчик. Он знает, как вы рисковали своей жизнью и репутацией ради того, чтобы наши сабли сверкали. И вы не останетесь незамеченным, когда придет время для следующего повышения в звании. Даю вам слово. А если вы решите вернуться к активной деятельности, могу сказать, вам будет предоставлена возможность выбрать подразделение флота, где вы захотите служить, – разведка или командование с мостика собственного корабля.

– Если решу?

Пребл усмехнулся, и его глаза блеснули как у заговорщика.

– Я знаю, у вас есть невеста, которая ждет вашего возвращения в Норфолк. Эджком, верно? Я хорошо знаю ее отца и много слышал о Сэмюеле Баллантайне. Я уверен, что у обеих семей есть идеи, как вам провести медовый месяц.

– Их идеи необязательно должны совпадать с моими, – тихо отозвался Адриан.

– Хорошо. – Пребл некоторое время изучал строгие, упрямые черты, а потом снова улыбнулся. – Я ожидал, что вы это скажете. Итак, начните с самого начала, если не возражаете.

Адриан принял предложенную сигару и после наслаждения первой затяжкой повел коммодора шаг за шагом – от атаки на Змеиный остров к событиям последних двух недель. Во время этого рассказа лицо командующего оставалось бесстрастным, и только светлые глаза выдавали гнев, отвращение или сочувствие. Он редко прерывал повествование, и Баллантайн понял, что просто заполняет пробелы, оставленные Раунтри и Макдональдом для описания морской битвы, пленения, заключения и побега. Только когда он заговорил о роли Отиса Фолуорта, вопросы стали более конкретными. Рассказ о столкновении в кладовой для парусов был встречен кивком и ворчанием, а имя информатора Фолуорта из штата командующего заставило коммодора встать, отойти к окну и в негодовании сцепить за спиной руки.

– И вы поверили словам Фолуорта о наивности мистера Уинтропа?

– Я верю, что парень хвастун и легко попался в сети лейтенанта.

– Но он всеже не обманул вас? – беззлобно, спросил Пребл. – Более слабый человек попался бы на его удочку. Однако когда человек занимает ответственное положение, он Должен заслужить доверие и уважение. Я не могу допустить вероломства независимо от того, виновен он или нет. Он будет разжалован и уволен с флота еще до того, как военный суд выдвинет против него обвинения. А что касается капитана Дженнингса... – Пребл отвернулся от окна, и его худое лицо недовольно скривилось. – Этого человека следовало выгнать со службы много лет назад. Некомпетентным людям не место на мостике корабля, тем более когда на карту поставлены сотни человеческих жизней и честь страны. Проклятие, но я и правда считал, что он наш человек! И если бы не ваш рассказ, у меня осталось бы лучшее мнение о нем. Вы же понимаете, что к нему будут относиться как к мученику – смерть под пытками вызывает сочувствие. Полагаю, трус и тиран не слишком достойный образец морали, чтобы оставлять его в памяти, – но люди, пожалуй, перестанут поступать на военную службу, если будут слышать подобные рассказы о деспотах на море. – Он поморщился и добавил: – Во всяком случае, это основной аргумент, который приведет мне мое начальство.

У Баллантайна пересохло во рту от долгого разговора, силы внезапно покинули его, и он откинулся на подушки.

Пребл мгновенно заметил это и взглянул на золотые карманные часы.

– Святые небеса, уже пятый час! Я заставил вас говорить больше двух часов.

– Время прошло не зря. Надеюсь, я ничего не упустил?

Пребл задумчиво сжал губы и щелкнул крышкой часов.

– Есть еще один вопрос – об этой молодой женщине, которой, как говорят, вы вместе с доктором оказали бесценную помощь... Кортни Браун, так?

– Не знаю, сэр, настоящее ли это имя. – Баллантайн отвел взгляд. – Поначалу она нам не доверяла.

– Вполне понятно. И все же в конечном счете она доверила вам свою жизнь, а вы ей – свои.

– Она провела с корсарами всего несколько лет, и я не думаю, что она полностью усвоила их образ жизни. Она помогла разрядить ситуацию на «Орле», когда заключенные вырвались из трюма, добилась достойного обращения с нашими моряками на «Ястребе», содействовала в побеге, а потом ухаживала за ранеными, пока не пришел «Аргус». Я хотел бы подать прошение о полном прощении для нее, сэр.

– М-м-м, однако это уже четвертая такая просьба.

– Четвертая?

– После господ Раунтри, Макдональда и доброго доктора. Вряд ли я могу найти причину отказать. Ну все, капитан, теперь я ухожу. К сожалению, вам придется остаться здесь еще на две недели, пока «Каролина» не отправится в путь. Этот хороший, быстрый корабль вовремя доставит вас домой на праздники и торжества.

– Благодарю вас, сэр, – сухо сказал Адриан.

– Выздоравливайте, капитан Баллантайн. – Коммодор взял фуражку со стола и сунул под мышку. – Мне нужны такие надежные люди, как вы. С помощью и благословением Божьим мы очень скоро одержим победу в этой проклятой войне. Мы заставим этих корсаров спасаться бегством и будем преследовать их до самого последнего сына и дочери, пока не утопим всех!

Глава 23

Кортни Фарроу надвинула пониже капюшон накидки, чтобы прикрыть лицо, и вышла из экипажа на дощатый настил. Поблагодарив кучера, она сунула ему в руку монету и торопливо направилась в уютное тепло прибрежного кафе. О ее появлении возвестил крошечный колокольчик. Добродушный хозяин поспешил из-за стойки ей навстречу, на ходу вытирая руки о белоснежный фартук, и проводил к маленькому столику у окна. С этого места открывался чудесный вид на побережье, на доки, на неугомонную суету на причалах, на суда, входившие в гавань, и на те, которые заканчивали разгрузку.

—Мисс, что подать вам?

– Только чаю, пожалуйста, – ответила она, взглянув на хозяина.

– Верно, хорошая чашка чаю согревает душу. Могу спросить, вы отбываете или только что прибыли?

– Отбываю.

– А-а, значит, на «Сириусе». – Глянув в окно, он кивнул в сторону суматохи на причале. – Отправляетесь в Америку?

– Да.

– Что ж, это хорошее место. Хорошее место. Мы с женой побывали там около десяти лет назад, когда наш сын женился на дочери плантатора и в семье появилась пара очаровательных близнецов. Мальчиков, настоящих ковбоев! Но у нас здесь три дочери, которые замужем за испанцами, и моя Бесс категорически не желает надолго оставлять их одних с папистами. Поэтому мы купили кафе и слушаем рассказы людей, вернувшихся из дальних стран. Путешествуете одна, да?

– Да, мой... муж отбыл раньше.

– А-а. Что ж, вы заказали билет на хороший корабль. Капитан Петтигрю настоящий джентльмен и настоящий моряк, да. Он поддерживает на корабле чистоту и порядок. Вот так, а теперь я должен принести вам чай, иначе вы не успеете выпить и полчашки, как поднимут флаги. Не пройдет и минуты.

Он улыбнулся и быстро отошел. Кортни вздохнула и, откинув капюшон, украдкой оглядела других посетителей. Маленькое кафе было втиснуто между двумя высокими складами, но в нем приятно пахло свежим пшеничным хлебом и ароматными чаями. Еще три пары показались ей выходцами из Англии. Они мельком взглянули на Кортни, но никто из них не проявил любопытства и не поднял удивленно бровь.

А Кортни была уверена, что они должны были это сделать. Она чувствовала себя неловко и скованно в строгом дорожном костюме с высоким воротником, купленном специально для этого случая; ее ноги потели и зудели в тугих кожаных туфлях, а накидка хотя и была легкой, казалась ей деревянным хомутом на плечах. Кортни продала изумрудное кольцо за сумму, которой ей хватило на то, чтобы купить костюм, накидку, несколько платьев и приобрести билет на торговое судно «Сириус», направлявшееся в Бостон и Норфолк; у нее еще остались деньги, чтобы, прибыв в Норфолк, снять номер комфортабельного отеля и выдавать себя за беженку из Франции. Именно с этой целью она взяла имя де Вильер и долго, упорно тренировалась перед зеркалом, пока не почувствовала, что может уверенно ходить в туфлях, юбках и дурацком белье без того, чтобы не спотыкаться на каждом шагу и неуклюже плюхаться на пол.

Краем глаза Кортни заметила мужчину, улыбавшегося ей с другого конца кафе. Подняв руку, она нервно пригладила мягкие золотисто-каштановые кудри на голове. В парикмахерской, куда она зашла сегодня днем, ее подстригли и сделали из взлохмаченных волос прическу, которая, по мнению Кортни, была сейчас в моде. После этого она заметила, что некоторые прохожие на улицах оборачивались и бросали одобрительные взгляды на ее подчеркнуто изящную фигуру – результат, о котором предупреждала портниха, трудившаяся над ее перевоплощением.

– Ну вот, дорогая. – Хозяин вернулся, неся на широкой ладони поднос с чашкой и блюдцем, небольшим чайником под колпаком и тарелкой вкусных лепешек и пирожных. – Кушайте на здоровье, пока есть возможность, – так я всегда говорю своим гостям. В первый день после отплытия корабля обычно не придерживаются строгого распорядка, и кто знает, когда вам подадут настоящую еду, хотя капитан Петтигрю очень щепетилен во всем, что касается еды. Когда у него есть возможность, он с удовольствием обедает с пассажирами и любит устраивать поистине фантастические пиры. Вы когда-нибудь раньше плавали, мисс?

– Немного, – с кривой улыбкой призналась Кортни.

– Если почувствуете неприятные ощущения, то самое лучшее для вас сухой бисквит и немного джема. Это не слишком тяжело для желудка, если вы понимаете, о чем я говорю.

– Спасибо, постараюсь запомнить.

– Странно, – он засуетился над тарелками и приборами, и у него на лбу образовались складки, как на аккордеоне, – но я никак не могу определить, что у вас за акцент. Он такой красивый и певучий. Нельзя ли спросить?

Кортни встревожено оглянулась. Двое мужчин и женщина начали проявлять интерес к их разговору.

– Я родилась в Париже, но в последнее время жила в Италии и Испании.

– А-а. – Он понимающе улыбнулся. – В вашей стране ужасно неспокойно, мисс. Ужасно. И еще этот Бонапарт, маленький выскочка. Его следует поставить на место, скажу я вам. Наш адмирал Нельсон уже устроил ему хорошую взбучку в Египте; казалось бы, напыщенный негодяй получил урок, но ничего подобного! Похоже, нам придется снова его повторить. А что до меня... О! Вот и он! На «Сириусе» начали поднимать флаги. У вас остается час до отплытия, мисс, и если мне не представится больше случая поговорить с вами, то желаю вам приятного путешествия. И никогда не берите в голову никакие приметы и рассказы старух о штормах и несчастьях во время морских путешествий – у вас в лице столько солнца, что его хватит, чтобы осветить все Средиземное море.

– Благодарю вас. – Кортни улыбнулась, стараясь не выдать охватившую ее дрожь.

С каждой минутой небо становилось все темнее, и на гавань опускалось плотное серое ватное покрывало. Все внимание Кортни было приковано к «Сириусу», трехмачтовой бригантине, меньшей по размеру, чем «Ястреб» или «Орел». Кортни повезло, что ей удалось купить пассажирский билет на «Сириус», потому что иначе ей пришлось бы ждать три недели, чтобы попасть на другое судно.

Флаги подняли, однако причал все еще был наполнен тележками с провиантом, ивовыми клетками с цыплятами, бочонками с соленым мясом и рыбой. Матросы уже взобрались на мачты, перебираясь по канатам с реи на рею, чтобы подготовить паруса и в последний раз проверить все снасти. Грузчики сновали вверх и вниз по деревянным сходням, загружая на борт припасы. Стоявший на носу высокий темноволосый мужчина в синем кителе наблюдал за погрузкой и выкрикивал команды в переговорный рупор. Дальше в заливе стояли буксировщики, которые должны были прикрепить буксировочные лини и вывести тяжело груженный корабль в открытое море. Взгляд зеленых глаз Кортни блуждал по лесу мачт и оснастке, против воли находя и останавливаясь на одном корабле, о котором она старалась не думать с тех пор, как два дня назад услышала о его возвращении в Гибралтар.

На чистых, отдраенных палубах «Аргуса» не было и следа сражений. Кортни даже решилась переодеться в рубашку и бриджи, чтобы, смешавшись с охрипшей толпой, попытаться услышать какие-нибудь рассказы о рискованном походе «Аргуса», но ни одной канонерке не удалось увидеть «Ястреба» – они вернулись, так ничего и не узнав о Гаррете Шо. Казалось, корабль Фарроу упал за край земли.

Зато Кортни очень много слышала о новоиспеченном герое янки – капитане Адриане Баллантайне. Рассказы превращали его чуть ли не в неуязвимое божество. Из некоторых рассказов выходило, будто он один на один встретился с целой бандой кровожадных корсаров. Несколько дней назад Баллантайн покинул госпиталь и должен был отплыть из Гибралтара на быстроходном военно-морском судне «Каролина». Проводы по высшему разряду назначили на следующий день, и Кортни была рада, что они пройдут без нее. Она не позволяла своим мыслям задерживаться на мучительно ярком образе вызывающе красивого офицера и считала, что приняла единственно возможное мудрое решение – как можно быстрее и незаметнее исчезнуть из его жизни. Очень скоро ее присутствие стало бы его раздражать, он увидел бы все ее недостатки и начал издеваться над ее промахами. На море они были почти ровней, на суше в той глупой роли, которую Кортни взяла на себя, она стала бы для него обузой.

Торопливо допив остатки остывшего чая, Кортни оставила на столе несколько монет, а хозяин, занятый с другим клиентом, оглянулся на нее и помахал рукой.

– Еще раз желаю удачи, мисс! Надеюсь, в Америке вы найдете свою судьбу и счастье.

Кортни улыбнулась, кивнула и тут же, оказавшись в шумной толпе, стерла из памяти его круглое лицо. Приятные ароматы кафе сменились запахами рыбы и плавающего мусора, и Кортни плотнее запахнула накидку, защищаясь от холодного ветра. На протяжении примерно ста ярдов она протискивалась и проталкивалась к концу причала, и в результате ей пришлось сделать небольшую передышку возле какой-то высокой кучи сваленных ящиков, чтобы успокоить нервы, прежде чем сойти на пирс, а потом подняться по сходням на «Сириус». Кричали чайки, бесконечными кругами летавшие над головой; мелкие торговцы расхваливали свой товар, стараясь продать его отбывающим в дальние страны морякам и пассажирам; коммерсанты и банкиры торопливо вели деловые переговоры и, не обращая внимания на толпу, размахивали руками.

Собрав все свое мужество, Кортни направилась к сходням. Глубоко вдохнув знакомый запах влажных парусов и смолы, она немного успокоилась и даже обрадовалась, услышав потрескивание парусов, когда освобожденные верхние бом-брамсели туго затянули канатами. Кортни специально не спешила подняться на борт, надеясь затеряться в суматохе последних минут. Достав документы, она крепко зажала их в руке и остановила взгляд на черноволосом мужчине, на которого еще раньше обратила внимание и который сейчас стоял у верхней ступеньки.

Кортни уже поставила одну ногу на широкий настил и приготовилась сделать следующий шаг, когда заметила человека, частично скрытого от нее грудой деревянных ящиков. Он стоял, повернувшись широкой спиной к сходням, и разговаривал с черноволосым мужчиной; его волосы были выжжены солнцем до золотого цвета, и несколько непокорных прядей выбились из аккуратно стянутого на затылке хвоста. У Кортни перехватило дыхание, но она заставила себя сделать еще один шаг. Следующий неуверенный шаг привлек к ней внимание первого мужчины с простоватым квадратным лицом, которое становилось почти красивым, когда он улыбался. Сейчас он улыбнулся и протянул Кортни руку, чтобы помочь ей сделать последние несколько шагов.

Светловолосая голова повернулась, и Кортни растерянно нахмурилась. В этот момент налетевший резкий порыв ветра обмотал подол ее накидки вокруг щиколоток, и она, споткнувшись, чуть не упала в проворно подставленные руки обоих мужчин.

– Оп! Будьте осторожны, мисс, – посоветовал мужчина с темными волосами, поддерживая ее. – После пребывания на земле приходится долго привыкать к качке. К вашим услугам первый помощник Лансинг, мисс... и капитан Джеффри Петтигрю.

Капитан улыбнулся и с явной неохотой выпустил руку Кортни, проводив ее на свободную часть палубы. При ближайшем рассмотрении его блестящие волосы оказались не такого золотистого оттенка, как у Баллантайна, черты лица не такими резкими, а взгляд не таким пронизывающим. Но сходство в росте и фигуре вызвало румянец на щеках Кортни – румянец, который привел в восхищение обоих офицеров.

– Вы должны простить нас за беспорядок, мисс, но так всегда бывает перед началом плавания. Могу я позволить себе спросить, что привело вас на борт этого корабля?

– Д-да, конечно, я...

– Мисс де Вильер направляется с нами в Норфолк, – ответил за Кортни первый помощник, с вежливым кивком возвращая ей документы. – Она последняя из пассажиров, внесенных в декларацию, сэр.

– В таком случае, мисс, вы прибыли как раз вовремя, – растягивая слова, произнес капитан Петтигрю. – Полагаю, ваш багаж уже на борту? Хорошо. Мистер Лансинг, не могли бы вы уделить время мисс де Вильер и проводить ее к свободному месту у поручней? Конечно, если вы, мисс, хотите посмотреть на отплытие нашего корабля.

– Да, благодарю вас, но не стоит беспокоиться, я и сама могу найти дорогу.

– Это вовсе не беспокойство, мисс. Я хочу попросить у вас прощения за то, что не могу сделать этого сам. Но я надеюсь, вы не откажетесь сегодня вечером отужинать вместе с моими офицерами и вашими спутниками-пассажирами? Тогда у нас будет возможность познакомиться лучше. Восемь склянок?

– Я... Благодарю вас, сэр.

– Мисс. – Склонив голову, капитан передал Кортни заботам первого помощника, который, проведя ее вокруг множества клеток с кудахчущими цыплятами, нашел ей место у передних вантов, а затем извинился и вернулся к капитану.

На «Сириусе» вообще не было орудий, если не считать двух маленьких пушек на носу и еще двух на корме. Таким образом, его палубы оставались свободными, и их можно было чисто отмыть, после того как заканчивалась переправка грузов в трюм. Ухватившись за поручни, Кортни в смятении смотрела на суету на причале, на собравшуюся на берегу толпу, а потом перевела взгляд вверх, на возвышающийся огромный утес, с сотворения мира охраняющий выход в Атлантический океан. Город, корабли, люди выглядели игрушками по сравнению с ним, и Кортни задумалась, увидит ли она еще когда-нибудь эту величественную картину. Она отправлялась в неизвестность, позади остались две ее жизни, и она готовилась начать третью. Будет ли эта третья последней? Будет ли отец ждать на другом берегу – ждать с таким же нетерпением, с такой же надеждой увидеть в толпе знакомое лицо? Увидит ли она снова Адриана?

– Кортни? – Это было как шорох, как слабое дуновение ветерка. – Кортни, это вы?

Обернувшись, она лихорадочно искала глазами источник удивленного шепота. Он был там, менее чем в двух шагах от нее, совершенно реальный и абсолютно живой.

– Дэви! – тихо вскрикнула она. От изумления у нее защипало в глазах и комок подкатил к горлу, и она поняла, что вот-вот расплачется. – Дэви... что вы здесь делаете?

Кортни шагнула к коренастой фигуре, но Донн остановил ее, резко вскинув руку.

– Нет-нет, девочка! Вы не должны показывать, что знаете меня, – ради своей и моей безопасности!

Кортни перевела дух и вытерла с глаз не пролившиеся слезы. В голове вертелась тысяча вопросов, которые ей необходимо было задать, но лучшее, что она могла придумать, и самое нелепое – это спросить:

– Вы сбежали?

– Да, но ценой шкуры на заднице, – хмыкнул он и обвел взглядом палубу. – Мне повезло больше, чем «Ястребу».

– Он погиб?

– Горел всю проклятую ночь и весь день. Как, черт побери, мы сделали то, что сделали, до сих пор не могу понять, но мы это сделали! Шо выбросил за борт все, что не было привязано или прикреплено болтами. Меня тоже чуть было не выкинули вместе с другими, так как я уже слегка попахивал трупом. Я думал, вы не выжили, детка. Я думал, тот проклятый взрыв, который чуть не расколол мне черепушку, достал и вас тоже!

– О, Дэви, я... – Как сказать ему? Как объяснить?

– Не важно, детка. Вы живы, и это главное. И пользуетесь своей головой. Это хорошо. Отлично! Мы непременно схватим мерзавцев!

– Схватим их? Кого схватим?

– Шо и его подружку, разумеется. Кого бы еще мне так хотелось проводить до половины пути в ад ради удовольствия выколоть ему глаза и посадить в муравейник? Они первыми спрыгнули на землю, когда «Ястреб» подошел к берегу, и первыми предложили золото местным бандитам, чтобы те доставили их в Гибралтар.

– Они здесь? Гаррет и Миранда здесь?

– Т-ш-ш! Тысяча чертей, девочка, вы так накличете на нас беду! Да, здесь. Я следил за ними и именно здесь потерял их, Господи, прокляни их души. – Рыжая борода сожалению, уменьшившаяся до четверти дюйма – зашевелилась, и поток табачной жвачки полетел через поручень. – Но я знаю, куда они направляются. Туда же, куда и я, а теперь и вы.

– В Норфолк? – прошептала Кортни, и мысли ее пришли в смятение. Ей даже в голову не приходило, что кто-то из этих двоих или они оба могут изменить свой облик, как это сделала она, и покинуть Средиземное море. – Но... почему в Норфолк?

– Потому что Норфолк – это то место, где находится золото вашего отца, – ответил Донн, словно объяснял простую истину бестолковому ребенку. – Я говорил вам, что Шо пронюхал об этом, и если он думает, что вы мертвы он, конечно, уверен в этом, – тогда ничто не помешает ему привезти Эту сучку в Норфолк – что он и делает воспользоваться ею, чтобы заявить свои права на состояние Дункана.

Побелев, Кортни смотрела на Дэви Донна, а его лицо, наоборот, потемнело, и живые голубые глаза взглянули поверх ее плеча. Выругавшись, он отошел к линям и сделал вид, что возится с бухтой каната.

– У этого первого помощника глаза на затылке, – проворчал Дэви. – Нам больше нельзя разговаривать, детка. Я придумаю какой-нибудь условный знак, что-нибудь такое, что можно использовать для назначения встреч. Чтобы пересечь океан, я нанялся на эту галошу под именем Маккатчен, потому что слишком любопытные могут докопаться до истины. А вы теперь выглядите как надо: чопорно и жеманно. – Он внезапно выпрямился и усмехнулся: – Их хитрость не пройдет, эти недотепы не сумеют спрятаться... Ну и ну! Удивительно, что эта галоша еще плавает! – Высказав это и мрачно взглянув на первого помощника, Дэви проворно вскарабкался вверх по вантам, потом забрался на брам-стеньгу и, наконец, скрылся из виду за надувшимися полотнищами парусов.

Кортни опустила руку, которой придерживала капюшон, и прижала к губам холодные дрожащие пальцы. Ей стало немного легче от того, что она встретила здесь друга, и все же от одной только мысли о том, что в Норфолке она вновь столкнется с Гарретом и Мирандой, у нее на затылке встали дыбом короткие густые волосы. С самого утра она не могла избавиться от смертельного страха, с которым проснулась, и только теперь поняла причину.

Боцманская дудка пронзительно засвистела, сходни подняли на борт, поручень опустили и закрепили болтами, и самообладание Кортни окончательно рассыпалось в прах. Матросы на берегу отдали швартовы, а буксировщики выбрали слабину буксирных линей. Пристань начала удаляться, суета на причале стихла, рабочие остановились и, уперев руки в бедра или вытирая рубашкой потные лица, наблюдали, как «Сириус» плавно выходит из гавани. Паруса потрескивали под легким порывистым ветром и через несколько минут уже сверкали ярко-белыми пятнами на сером небе.

Пока корабль медленно двигался, взгляд Кортни снова остановился на «Аргусе», а потом обратился к «Каролине» – она была украшена и подготовлена для празднества, которое должно начаться завтра в полдень и закончиться, когда отдадут швартовы и судно покинет гавань, унося домой Адриана Баллантайна.

Кортни отвернулась от поручней и от соленого ветра, который вызвал слезы у нее на глазах.

Каюта Кортни была меблирована скромно, но удобно. Обстановка состояла из кровати, туалетного столика, комода и умывальника, полок на одной из стен и лоскутного ковра для создания в каюте домашней атмосферы. Ее каюта была одной из пяти, располагавшихся на нижней палубе и предназначенных для пассажиров, готовых заплатить дороже за роскошь жить одному. Большая кладовая внизу, заполненная рядами коек, перевозила тех, у кого было мало денег, и они делили помещение с козами, овцами и цыплятами. Первый помощник Лансинг лично проводил Кортни в ее каюту и подробно рассказал о шести других пассажирах, с которыми она сможет познакомиться за обедом: два американских бизнесмена, возвращающихся домой, пара среднего возраста, которая, как он предполагает, совершала паломничество в Рим, и молодая испанка, путешествующая под присмотром дуэньи.

И тогда наступило время для первого испытания выдержки Кортни. Она с иронией спросила первого помощника, безопасны ли морские пути, ведь у них мало пушек для защиты в случае нападения врага. «Единственные грабители, – заверил он Кортни, – это французы, но сейчас их слишком донимают британские конвои. Корсары? Нет, мисс. Они никогда не забираются так далеко от своих домов на побережье Северной Африки. И к тому же разве вы не слышали, что братьев Фарроу поймали несколько недель назад, а другой банды трусливых воришек, настолько глупых или настолько сильных, чтобы нападать на атлантические рейсы, не существует».

Трусливые воришки!

Кортни изо всей силы сжала в руке медальон. Корабль, подобный «Сириусу», превратился бы в корм для рыб после единственного выстрела носового орудия «Дикого гуся»! Захватить его груз и команду было не сложнее, чем выполнить какой-нибудь скучный обряд.

С тех пор прошло уже несколько часов, но Кортни все еще не могла успокоиться. Пока она одевалась к обеду, ее изумрудные глаза то и дело поглядывали в небольшое овальное зеркало, висевшее над туалетным столиком. Незнакомка, смотревшая на нее оттуда, даже отдаленно не напоминала Корт Фарроу, еще месяц назад чувствовавшую себя уверенно и спокойно. Сейчас, глядя на отражение, одетое в светло-желтое платье и короткое зеленое болеро, она с трудом могла поверить, что бегала босая и грязная по песку Змеиного острова, смеялась и работала на мачтах «Дикого гуся» наравне с сильными мужчинами, умела обращаться с саблей и мушкетом, и для нее так же просто было разобрать и почистить револьвер, как вымыть руки. «Интересно, как бы отреагировал первый помощник на мои откровения?» – ехидно подумала она.

Корт Фарроу – Кортни де Вильер. Это два разных человека или один и тот же? Может она надевать маску и снова снимать ее когда захочет? Может она довести до конца этот маскарад независимо от того, что ожидает ее? Жив ли ее отец? Предатель ли Гаррет Шо?

Прижав к вискам кончики пальцев, Кортни потерла пульсирующие жилки. До нее донесся приглушенный звон корабельного колокола, сообщавший команде время: восемь склянок. Кортни должна была идти на обед в капитанскую кают-компанию, несмотря на полное отсутствие аппетита.

Она убрала со щеки непослушный завиток. Ее рука дрожала, в желудке что-то вибрировало, напоминая, что за весь день она съела только одну пшеничную лепешку.

– Вперед, Кортни, моя девочка! – прошептала она, поправляя короткое бархатное болеро. – Ты решила путешествовать как леди, так что, думаю, тебе нужно и держаться как леди.

Последний раз стиснув на счастье медальон, Кортни вышла в коридор. Все пять пассажирских кают располагались на корме, все пять дверей выходили к крутому трапу, ведущему на главную палубу. Закрывая замок, Кортни услышала, как открылась вторая дверь, и, обернувшись, встретила изумленный взгляд Адриана Баллантайна.

Глава 24

Казалось, они стояли целую вечность в тускло освещенном коридоре и, не веря своим глазам, ошеломленно смотрели друг на друга. События бурных двух недель, проведенных вместе, сменялись перед глазами Кортни как в калейдоскопе. Она вспомнила выражение его лица, когда он впервые обнаружил, что она женщина, и грубое, жгучее желание, горевшее в его глазах, когда на борту «Орла» он нес ее к кровати. А потом она вспомнила его тихую мольбу, когда он лежал, страдая от ранений...

– Кортни?

Звук его голоса пробудил еще тысячу воспоминаний, но она безжалостно прогнала их прочь и осталась холодной.

– Янки, что вы делаете на «Сириусе»? Я слышала, что вы собираетесь отплыть из Гибралтара на «Каролине».

Его глаза светились, как расплавленное серебро, когда он разглядывал ее лицо, наряд, блестящую корону золотисто-каштановых завитков.

– Я не очень общительный человек, – признался Баллантайн, – и решил, что можно избежать скопления народа и тихо исчезнуть. А вы? Самое последнее место, где я мог бы ожидать встретить вас, – это торговое судно, направляющееся в Америку.

– У меня там... дела.

– Дела? – Адриан насмешливо скривил губы. – Надеюсь, не связанные с вашей профессией?

У Кортни слегка порозовели щеки, глаза широко раскрылись и стали темными, как далекие зеркала. Она осторожно окинула его взглядом, и Баллантайн увидел' себя таким, каким она видела его. Он был одет, как и подобает большинству деловых людей, в темно-синий сюртук и черные бриджи, светло-серый жилет из парчи с вплетенными в нее тонкими синими нитями и белую накрахмаленную рубашку. Шейный платок и воротник, поднимавшиеся под подбородок, резко контрастировали со смуглой кожей и золотым блеском волос; глубокий грубый шрам проходил на виске от конца брови до линии волос; под глазами еще оставались едва заметные признаки утомления, но сами глаза были ясными, внимательными и волнующими, какими Кортни всегда их видела.

– Вижу, вы полностью оправились от ранений.

– Рука еще плохо работает, но уже начинает слушаться.

– Доктор – он не с вами?

– Было бы трудно улизнуть сразу нам двоим. Я уговорил его остаться и от моего имени принимать венки и поздравительные речи. Он отплывает завтра на «Каролине», как мы и планировали.

– Понятно. А остальные?

– Мальчик отправляется вместе с Мэтью; Раунтри и Макдональд решили остаться и занять предложенные им должности на «Конститьюшн»... – Баллантайн неожиданно замолчал и бросил на Кортни взгляд, от которого у нее задрожали колени. – Если вас это так заботит, вы могли бы остаться, а не бежать отсюда сломя голову, хотя... – оценивающий взгляд Адриана медленно скользил по ней, – вы, очевидно, не страдаете от недостатка общества. Должен признаться, я никогда не сталкивался с таким хитрым хамелеоном. Сначала превращение пирата в мальчика-слугу, потом в сиделку и, наконец, в обольстительницу...

– Неужели? – Кортни стало не по себе. – Но как я вижу, ваше собственное очарование нисколько не пострадало.

Его ослепительно белые зубы блеснули в кошачьей улыбке, и он поклонился с иронической признательностью за комплимент.

– Как бы мне ни хотелось продолжить этот разговор, Янки, нам, к сожалению, придется отложить его до другого раза. Я и так уже опаздываю на назначенную встречу.

– Назначенная встреча? – тихо протянул он. – Быстро же вы освоили новую роль, а?

– Послушайте, Янки... – Кортни еще сильнее покраснела, а ее руки сжались в кулаки.

– Лейтенант Янки, – сухо напомнил он. – Вернее, теперь капитан Янки, но это не важно. Надеюсь, вы позволите проводить вас на обед, мисс Фарроу? Вы абсолютно правы, нельзя заставлять капитана Петтигрю ждать нас.

Адриан подал ей руку, но Кортни знала, что не вынесет его прикосновения, когда у нее так болит сердце, а эмоции разрываются между яростью и соблазном, поэтому она решительно подобрала пышные юбки и с пылающими щеками и непреклонно устремленным вперед взглядом проскользнула мимо Баллантайна. Услышав тихий смех Адриана, шедшего за ней по пятам, она резко остановилась и не успела отстраниться, а потому его мускулистые бедра утонули в волнах муслина.

– Мое имя де Вильер, – процедила она. – И я была бы очень вам признательна, если бы вы постарались это запомнить.

– Следующие шесть недель я только этим и буду заниматься, – пообещал Адриан, глядя ей в глаза.

Кортни спас раскатистый добродушный смех, раздавшийся позади них, и она, быстро повернувшись, торопливо направилась к ярко освещенной кают-компании.

Лансинг, увидев на пороге Кортни, тут же вскочил на ноги. Капитан тоже встал, его простое деревенское лицо расплылось в улыбке, и он легким поклоном приветствовал девушку. Затем всех присутствующих представили друг другу: миссис и мистер Сантини возвращаются в Бостон после посещения Италии; мистер Франклин Кордел, банкир; сеньорита Мария дель Фуэга и ее дуэнья, донья Долорес...

– А этот джентльмен, – объявил капитан, поворачиваясь к Адриану, – наш знаменитый доблестный герой войны, капитан Адриан Рейфер Баллантайн.

Собравшиеся забросали капитана вопросами, и Кортни была рада, что все их внимание обращено на Баллантайна. Поспешив занять свободное место рядом с первым помощником, она старательно избегала взгляда Адриана на протяжении всего предобеденного обмена любезностями. Кортни отказалась выпить изысканного сладкого крепкого красного вина, которое подали к сочному жареному цыпленку. У нее полностью пропал аппетит, и ее обед остался почти нетронутым.

Шесть недель! Шесть недель общих трапез, общего дома и неизбежных встреч на корабле, вдвое меньшем по размеру, чем «Ястреб»! Быть может, если прикинуться больной – сказать, что у нее чума или оспа, – капитан Петтигрю высадит ее на берег еще до того, как они выйдут в открытые воды. Быть может, если она станет просить, умолять или подкупит капитана, он высадит ее на Канарских островах, когда они будут проходить мимо них. Шесть недель! Кортни догадывалась, что Баллантайн не оставит ее в покое. Она достаточно хорошо знала этот блеск в его глазах, чтобы просто от него отмахнуться. Ей необходимо было одержать победу в борьбе с самой собой, чтобы освободиться от обаяния этого человека. Кортни чувствовала, что она не такая уж сильная и без этого не выживет.

По окончании обеда Кортни, извинившись, первая встала из-за стола. Донья Долорес важно кивнула в знак согласия и увела свою скромную подопечную от головокружительных соблазнов, предлагаемых целым сонмом галантных джентльменов. Адриан встал вместе с остальными мужчинами, чтобы вежливо пожелать доброго вечера по очереди каждой даме, и только Кортни удостоилась дополнительно к этому едва заметного мерцания серых глаз.

«Никогда! – твердо заявила себе Кортни. – Никогда! Никогда больше я не позволю ему прикоснуться ко мне». И еще она решила, что никогда не позволит Баллантайну даже приблизиться к ней настолько, чтобы это могло разрушить хрупкий барьер, защищающий ее чувства. Благополучно добравшись до своей каюты, она заперла и забаррикадировала дверь, а в качестве дополнительной меры защиты придвинула к дубовой двери стул и надежно подперла его металлической спинкой медную щеколду. Быстро раздевшись, Кортни погасила фонарь, забралась под тонкое одеяло и свернулась калачиком. Не сводя глаз с узкой полоски света, падавшего в щель под дверью, она лежала без сна и прислушивалась.

Когда немного позже в коридоре раздались звук шагов и тихий смех, она в тревоге застыла; потом чета Сантини пожелала доброй ночи Франклину Корделу, и пассажиры разошлись по своим каютам. Кортни в ожидании затаила дыхание, но больше никаких шагов за дверью не было слышно.

Ее веки тяжелели, подушка становилась мягче, сонливость постепенно притупляла дневные тревоги, и Кортни наконец заснула, но спала она неспокойно – она видела сон, в котором господствовали очень красивое лицо и белозубая волчья улыбка.

Когда Кортни проснулась, каюта была наполнена неярким солнечным светом, пробивавшимся сквозь ставни иллюминатора. Стул не был сдвинут и все так же стоял на месте под дверной щеколдой, и одежда все так же лежала на полу неопрятной кучей. И на мгновение Кортни испытала разочарование – такое же острое, как и облегчение, – ночью он не подходил к ее двери, не пытался разбудить ее или даже войти. Судя по всему, он вообще не возвращался в свою каюту.

Кортни оделась и вышла в коридор, чтобы перед завтраком прогуляться по палубе. Адриан, очевидно, решил тем же способом прогнать остатки сна, и так же поступили испанка и ее дуэнья. Увидев Кортни, он перестал улыбаться черноглазой красавице и подчеркнуто вежливо пожелал Кортни доброго утра. Сеньорита дель Фуэга не потрудилась даже сделать вид, будто ее не интересует высокий американский офицер, – и это вполне объяснимо. Его одежда – свободная льняная рубашка с открытым воротом и темные бриджи – привлекала внимание к мускулистой груди, узкой талии и скульптурно высеченным бедрам. Баллантайн, должно быть, детально описал ранения, которые получил в сражении, потому что сеньорита, державшая его под руку, с нескрываемой заботой смотрела на него.

Кортни пробормотала подходящее к случаю сухое приветствие и направилась в противоположную сторону. Не раздумывая ни секунды, она очаровательно улыбнулась первому помощнику Лансингу и охотно позволила ему составить ей компанию во время прогулки. Она даже зашла настолько далеко, что пошла на хитрость и слегка споткнулась, когда они огибали полубак, чем побудила помощника предложить ей руку для поддержки. Кортни была уверена, что заметила мрачный взгляд Адриана, и нарочно придвинулась к Лансингу поближе, как будто его рассказ о течениях и подводных расщелинах был самым интересным из всего, что ей когда-либо доводилось слышать.

После ее первых двух кругов по верхней палубе «Сириуса» Адриан перестал проявлять к ней интерес и направил его на другой объект – на кроткую и отзывчивую сеньориту дель Фуэга.

Кортни предпочла большую часть дня провести в своей каюте и вышла оттуда только к обеду. В кают-компании она появилась в платье из белого батиста с рисунком из крошечных букетиков розовато-лиловых цветов, в короткой кашемировой шали, защищавшей ее от сырости коридоров, и в изящных атласных туфельках, сменивших неудобные кожаные башмаки. Она не представляла себе, уместен ли такой наряд, и слегка смутилась, обнаружив, что другие женщины укутаны по горло в толстые шерстяные шали. Донья Долорес была шокирована тем, что Кортни вовсе не беспокоило ее здоровье, она, судя по всему, не боялась получить воспаление легких или подхватить какую-либо другую болезнь, вызванную сыростью, а кроме того, она не могла понять очевидного пренебрежения девушки к правилам приличия.

Первый помощник Лансинг решил, что такая дерзость ему по вкусу и ею можно воспользоваться в своих интересах. Даже степенный усатый мистер Сантини улучил момент и тайком от своей дородной жены восхищенно подмигнул Кортни. Она была бы абсолютно довольна собой, если бы не легкая насмешка в глазах Адриана, который оказывал всяческие любезности утонченной, обворожительной сеньорите.

К удивлению и неудовольствию соседей по столу, Кортни, извинившись, снова очень рано ушла в свою каюту. На этот раз она возвращалась одна, так как сеньорита категорически отказалась подчиниться тихим уговорам своей дуэньи. Мысли Кортни были в таком смятении, что она отперла замок и открыла дверь в каюту и только тогда сообразила, что кто-то все время сопровождал ее по коридору.

– Дэви! – Она чуть не задохнулась, узнав приземистую крепкую фигуру корсара. – Вы до смерти напугали меня! Быстро входите, пока никто вас не видит.

– Я отниму у вас не больше минуты, детка, – пробурчал он, нырнув в каюту. – Я только пришел предупредить вас.

– Что на борту лейтенант Янки? Да, я знаю. Я уже дважды обедала в его обществе.

– Э-э? И он ничего вам не сказал?

– Пока ничего. Он вас видел?

– Думаю, нет. Но я сегодня увидел его на палубе и чуть не обмочился. Он хитрый негодяй, да, и я не поклялся бы своими близкими, что он не узнал меня, с бородой или без нее.

Дэви изменился до неузнаваемости, оставшись без ореола рыжих патл, окружавших его лицо, но Кортни знала, что очень немногое могло ускользнуть от внимания Баллантайна.

– Этот корабль просто какой-то костюмированный бал, – ворчал Донн. – Вы, я, янки... каждый из нас старается поймать собственный хвост. Впрочем, не важно, детка, я придумаю способ избавиться от янки так, чтобы это не вызвало лишних вопросов.

– Дэви... – она робко коснулась рукой его локтя, – я не думаю, что из-за него возникнут какие-то трудности. Он однажды признался мне, что собирается покончить с прошлым. Он... он просто хочет вернуться домой и залечить свои раны.

– Он уничтожил ваш дом, девочка.

– Я знаю. А мы уничтожили его корабль.

– Это ведь он стукнул меня по башке, да? – Голубые глаза превратились в узкие щелочки. – И это он забрал вас с «Ястреба», прежде чем там начался ад, верно?

Кортни не было необходимости отвечать ни на один из вопросов – Дэви и сам знал ответы на них.

– Проклятие! – прорычал он. – И полагаю, это не простая случайность, что вы и он оказались на одном корабле?

– Нет, Дэви! Здесь вы не правы. Совершенно не правы. Он, как предполагалось, должен был отплыть из Гибралтара на «Каролине» вместе с остальными янки – героями войны. То, что он здесь, явилось для меня такой же неожиданностью, как и для вас.

Но Дэви это не убедило, на его лице было написано откровенное недоверие.

– Дэви... вы должны мне верить. Я доверяю ему не больше, чем вы, но разве у нас есть выбор? Ей-богу, вы же не можете просто взять и убить его. Сомневаюсь, что кто-нибудь поверит, будто это несчастный случай. Нам нужно только ждать и смотреть, что происходит. Шесть недель – большой срок.

– Да, но мы за это время можем пару раз попасть в шторм. Хорошо, я буду следить за ним. Я буду очень пристально следить за ним, и если мне покажется, что он замышляет недоброе, он и моргнуть не успеет, как окажется за бортом. А что до вас, девочка... – Дэви строго погрозил толстым пальцем, – помните, что вы Фарроу. Подумайте о том, что сказал бы Дункан, если бы узнал, что вы якшаетесь с янки.

Кортни открыла рот, но Донн уже повернулся к двери и стремительно выскользнул из каюты. Он исчез так быстро, что Кортни не успела даже остановить его. Она подошла к двери, но после секундного колебания убрала руку со щеколды, так и не заперев дверь. Прижавшись лбом к деревянной панели,, она разразилась потоком слез, хлынувших из ее глаз.

Слезы! Теперь-то о чем она плачет? И когда же это кончится?

Резкий стук в дверь заставил ее вскинуть голову.

– Дэви? – прошептала она, широко распахнув дверь, но вместо коренастого корсара с обветренным лицом обнаружила Адриана Баллантайна! – Что вы здесь делаете? – с трудом произнесла она. – Что вам нужно? – Попятившись от двери, она постаралась быстро стереть со щек слезы. – Неужели нельзя оставить меня в покое? Неужели вы не можете просто уйти и оставить меня в покое? Что еще вам от меня нужно?

– Вы забыли вот это. – Слегка растерявшись, Адриан протянул ей кашемировую шаль, в которой она была на обеде в кают-компании. – Я подумал, она может понадобиться вам утром.

– Благодарю вас. – Отчаянно стараясь остановить новый приступ рыдания, Кортни выхватила у него из руки нежную ткань. – теперь, пожалуйста, уходите... и постарайтесь, чтобы сеньорита не расценила вашу заботу неправильно.

Отвернувшись от Адриана, она смяла шаль в тугой комок. Услышав, что дверь закрылась, Кортни дала волю рыданию – рыданию, которое застряло в ее горле, когда она услышала у себя за спиной его тихий баритон:

– Кортни, что случилось? Что вас так расстроило?

– Расстроило – меня? – Она повернулась к нему с горящими глазами. – Расстроило? С каких это пор вы стали беспокоиться об этом?

– Это была ваша идея, – невозмутимо ответил он. – Вспомните, вы сами это начали.

– Что за идея? – разозлилась Кортни. – Что я начала? Он собирается убить вас! Он знает о нас! Он знает, что произошло на «Ястребе»!

– Лансинг знает, кто вы? – Нахмурившись, Баллантайн смотрел на слезы, текущие по щекам Кортни.

– Лансинг? – Кортни тихо выругалась и прижала к виску дрожащую руку, чтобы унять внезапную боль. – Не Лансинг... Донн! Дэви Донн! Он на борту «Сириуса»! Сегодня он увидел вас на палубе и только что приходил сюда, чтобы... предупредить меня. А когда я сказала ему, что уже разговаривала с вами... он высказал предположение о том, что произошло на «Ястребе»... Я просто чувствую, что он знает все остальное.

– Остальное? – вежливо переспросил Адриан и придвинулся к ней на шаг.

– Остальное! Остальное! Вы отлично знаете, что значит «остальное». – Опустив руку, Кортни встретилась с ним взглядом, и слезы снова наполнили ее глаза. – Остальное – это... Мне повезет, если при первом же шторме он не убьет меня вместе с вами.

– Так он это собирается сделать? – Адриан сжал губы, стараясь сдержать улыбку. – Бросить меня в первую же волну?

– Дэви не шутил. – Вместе со вздохом у Кортни вырвалось тихое всхлипывание. – Он может быть жестоким и безжалостным, и...

– И я тоже. Я выслушал вас, Ирландка, и, поверьте, серьезно отнесся к вашему предупреждению. – Непонятно каким образом его руки оказались на плечах Кортни, и длинные пальцы погладили шею. – Но дело в том, что в данный момент мои мысли заняты гораздо более важными вопросами. Например, почему вы до сих пор, даже после всего, что произошло между нами, уверены, что мне нельзя доверять?

– Ничего не произошло! – заупрямилась Кортни. – А что касается доверия, то всякий раз, когда я думаю, что могу наконец довериться вам, вы меня используете. На «Орле», на «Ястребе»...

– Как мне помнится, я пару раз спасал вам жизнь, – тихо напомнил Баллантайн.

– Я вас об этом не просила. И откуда вы знаете, что случилось бы со мной, если бы я осталась на «Ястребе»? Дэви спасся, Шо спасся, Миранда спаслась...

– Шо спасся? «Ястреб» не сгорел?

– Нет, он сгорел, но корабль стоял близко к берегу, и команда успела его покинуть.

Адриан задумчиво выдохнул, и через мгновение его пальцы продолжили нежно поглаживать ее шею.

– Значит, вы хотите, чтобы я позволил вам и дальше счастливо жить с Гарретом Шо? Я должен поверить Миранде, сказавшей мне, что вы и он поселились в капитанской каюте?

– Нет! Она лгала! – задохнулась от возмущения Кортни. – Гаррет Шо никогда не прикасался ко мне! О, он очень хотел этого, верно, и пытался, но... – Она перевела дыхание. Руки Адриана, крепко сжав ей плечи, притянули Кортни к груди; его голова склонилась к ее голове, губы потерлись о висок и дорожкой поцелуев заскользили по щеке. – Нет! – вскрикнула Кортни и вырвалась из его рук. – Нет, я не позволю вам снова сделать это со мной!

– Что сделать, мисс де Вильер? Изнасиловать вас, как я сделал это на «Орле»? Или довести до исступления, пока вы не начнете просить еще, как на «Ястребе»?

У Кортни побагровели щеки, она отступила назад, но нигде невозможно было спрятаться от его пронзительного взгляда. Она отвернулась, чтобы не смотреть на Адриана, но ощущала жар его взгляда, прожигающий тонкую ткань платья.

– Прошу вас... Пожалуйста, уйдите...

Подойдя к ней сзади, Адриан положил руки на тонкую талию, и Кортни тихо вздохнула, когда его губы коснулись сначала ее плеча, а потом волос.

– Прошу вас, – прошептала она, – не нужно...

– Я везде спрашивал о вас, – глухо произнес он, оторвавшись от нее. – Я обошел все таверны в Гибралтаре, все меблированные комнаты, все отели. Я душу вытряс из дюжины владельцев постоялых дворов, подозревая их во лжи.

– П-почему? – удивленно раскрыла глаза Кортни.

– Ну, – он усмехнулся, и от его дыхания у нее на затылке шевельнулись рыжие кудряшки, – только потому, моя маленькая красавица, что, как вы помните, я дал Сиг-рему слово проследить, чтобы с вами не случилось ничего плохого. А я, как вы часто бросали мне в лицо, порядочный негодяй. Весьма порядочный, говорили вы мне.

– Но... я освободила вас от этого обязательства. И причем не один раз.

– Возможно, я не хотел, чтобы меня от него освобождали, – выразительно произнес Адриан и запечатлел поцелуй в теплой ямке у нее на шее, а затем его губы двинулись к уху Кортни. – А возможно, есть и другая причина. Возможно, пока я лежал на койке в том унылом госпитале, до меня дошло, что я могу думать только о вас, что я хочу снова увидеть вас, снова прикоснуться к вам, снова обнять вас. Только это и помогло мне выжить. – Его руки заскользили вверх, пока он не ощутил в своих ладонях твердые груди. Кортни почувствовала, как ее тело напрягается под нежными, настойчивыми прикосновениями его пальцев, почувствовала, как ее соски твердеют и по спине бегут мурашки. – Вы знаете, когда я вчера увидел вас, вы были на волосок от того, что я чуть не схватил вас, не отнес к себе в каюту и там сразу же сделал своей? Всю долгую холодную ночь я провел, расхаживая по палубе, потому что понимал – если спущусь, вам этого не избежать. – Его рука поднялась к подбородку Кортни, сжала его и повернула ее голову так, чтобы можно было дотянуться до губ.

– Прошу вас, – в последний раз попыталась воспротивиться Кортни, чувствуя, как от прилива горячей крови ее тело горит словно в огне, – не...

Губы, которые только слегка касались ее, закрыли ей рот и заглушили мольбу страстным поцелуем; руки, которые довольствовались тем, что просто дразнили ее, снова дерзко опустились на талию и повернули Кортни так, что она оказалась в объятиях Адриана. Горячие слезы хлынули из глаз Кортни, а его рот, оставив ее губы, тщетно пытался осушить блестящие ручейки.

– Вы знаете, как я хочу вас? Как вы мне нужны? Кортни услышала в его голосе искренность, и ее сердце взлетело вверх.

– Но... это нечестно. Этого не должно быть...

– Это честно, раз мы оба этого хотим. И думаю, Ирландка... – его губы были теплыми и такими убедительными, – думаю, это уже происходит.

Несколько минут Кортни упивалась вкусом и ощущением его губ, завладевших ее губами. Она была не в состоянии думать, она едва дышала от головокружительных эмоций, накатывавших на нее при каждом медленном, глубоком погружении его языка. Погладив широкую грудь Адриана, она обвила руками его шею и плотно прижалась к нему. Его руки занялись застежкой на спине платья; вскоре пуговицы были расстегнуты, и Кортни почувствовала, как теплая рука погладила ее кожу. Он спустил ей платье с плеч, и, когда развязал тонкий пояс под грудью, оно невесомым облаком упало к ее ногам, а за ним последовало прозрачное шелковое белье.

Кортни тихо вскрикнула, когда он оставил ее губы, чтобы поцеловать изгиб плеча. У нее задрожали и чуть не подкосились ноги, но он двинулся дальше – двинулся вниз. Он взял в ладони холмики ее грудей, и его губы ласкали поднявшиеся и затвердевшие верхушки. Снова и снова его губы втягивали и посасывали разгоряченные соски, а язык описывал круги до тех пор, пока руки Кортни не сжались в кулаки, а щеки не стали мокрыми от слез. Стараясь сдержать сдавленные вздохи наслаждения, она зажала зубами нижнюю губу, но это не помогло. Со вздохом склонив голову, она прижалась щекой к шапке густых золотистых волос и протянула дрожащие пальцы к бархатному банту, удерживавшему сияющую гриву.

Кортни понимала, что это безнравственно и распутно стоять голой в его объятиях, когда он все еще полностью одет, но ей было все равно. Адриан, похоже, не торопился раздеваться, и она решила проявить инициативу. Просунув руки под черное сукно, она сбросила с него сюртук, потом расстегнула жилет, развязала шейный платок и вынула перламутровые запонки рубашки.

Глаза Адриана стали дымно-серыми от желания. Он не отрываясь смотрел в глаза Кортни, пока она не разделалась с последней пуговицей, а затем прижал ее руки к твердой как сталь груди. Погрузив пальцы в жесткое покрывало волос, Кортни наклонилась вперед, коснувшись лбом упрямого подбородка. Запах его кожи опьянил ее, прикосновение к телу Адриана вызывало такое непреодолимое желание, что ее рот превратился в агрессора – он нападал, исследовал, пробовал на вкус твердые поверхности, пока Кортни не почувствовала, как задрожал Адриан. Ее рукам не терпелось ощупать и познакомиться с тем, что упрямство чуть не отняло у нее. Крепкая шея, вздувшиеся мышцы, треугольник волос, сужающийся и ведущий к поясу, – она исследовала все, исследовала не спеша, тщательно, а когда взялась за пояс белоснежных бриджей, услышала, как Адриан резко втянул в себя воздух. Но теперь уже она решила не обращать внимания на разум, не обращать внимания ни на что, кроме поднимающейся плоти, которая бесстыдно и настойчиво просилась к ней в руки.

Запустив пальцы ей в волосы, Адриан грубо поднял ее голову и прижался губами к ее губам, а потом поднял на руки и понес к узкой койке. На несколько коротких секунд, пока он снимал с себя оставшуюся одежду, Кортни осталась без внимания, а затем он лег рядом с ней. Готовясь принять его, Кортни раздвинула бедра и жадно ласкала мускулистое тело, опустившееся на нее. Горячая и пульсирующая, твердая как железо, жаждущая добраться до самых глубин, самых заветных источников ее блаженства, ликующая плоть двигалась внутри, скользила и доставала до самой сердцевины страсти, а когда Кортни уже больше не могла контролировать собственное мучительное желание, Адриан охотно принял на себя долгожданную обязанность. Он обнимал Кортни и двигался к ней, с ней, внутри ее, пока их обоих не охватил слепой, сладостный восторг.

Кортни замурлыкала и с удовольствием потянулась. Места, чтобы пошевелиться, не было; узкая койка могла обеспечить относительный комфорт только одному человеку, а двое были испытанием для тонких деревянных опор и такого же тонкого тика. Однако когда любовники сплелись в клубок и Кортни положила голову на плечо Адриана, а грудь прижала к его груди, они вдвоем вполне уместились.

Попытка Кортни расправить сведенные мышцы вызвала мгновенную реакцию в теле спящего Адриана, рука его потянулась и накрыла округлую грудь, а на губах заиграла улыбка, когда он ощутил, как просыпаются некоторые части его тела. Адриан слегка повернул голову и чуть-чуть приоткрыл глаза, чтобы рассмотреть юное тело, вторгавшееся в его сны.

– Завтрак, вероятно, уже закончился, – пробормотала Кортни.

– Вероятно.

– Тебе не кажется, что капитана может заинтересовать, что с нами случилось?

– Несомненно. – Погрузив губы в путаницу темно-золотых кудрей, Адриан вдохнул пьянящий аромат ее волос. – А если он пришел за нами и уже некоторое время стоит под дверью... – его рука сместилась на талию Кортни, – тогда он совершенно точно знает, что с нами случилось. Бедный мистер Лансинг – он будет очень разочарован.

– Бедная сеньорита дель Фуэга... – не осталась в долгу Кортни. – Ее дуэнья должна тысячу раз повторить в своих молитвах просьбу, чтобы ее невинная подопечная не попала в лапы такого похотливого зверя.

– Похотливый? – нараспев произнес Адриан, и его теплые руки неожиданно повернули Кортни так, что она оказалась под ним на узкой койке. – Я?

– Неужели ты не голоден? – Кортни густо покраснела.

– Ужасно голоден, – признался Адриан, и его губы скользнули в изгиб ее шеи.

Кортни не стала притворяться, будто сопротивляется, а просто закрыла глаза и наслаждалась ощущениями, вызывавшими трепет в ее теле.

– Думаю, было бы глупо предлагать тебе во время путешествия стараться избегать друг друга, – прошептала она.

– У тебя ничего и не получилось бы, – согласился он. – Как? Разве я не сделал все, что в моих силах, чтобы тебя удовлетворить?

– Конечно, – шепнула она, теснее прижимаясь к нему. – Нет, я просто... я хочу сказать, что ты герой, возвращающийся домой, что у тебя есть невеста, которая тебя ждет, что тебе меньше всего нужны сплетни и пересуды, которые потянутся за тобой с этого корабля.

– Ты думаешь, для меня имеют значение какие-то сплетни? – Он внимательно посмотрел Кортни в глаза.

– Когда-то имели, – тихо ответила она. – Ты вполне откровенно высказался о моих недостатках: дурное воспитание, запах как от ночного горшка...

– Обстоятельства были тогда другие, – напомнил он.

– Обстоятельства, возможно, да, но я все же совсем не такая, как ваши благородные дамы в Виргинии. Я не умею танцевать, не умею петь и играть на фортепьяно. Я колю себе пальцы, когда пробую шить. Я часто путаюсь, где у платья спина, а где перед. Мне удобнее ходить босиком, а не засовывать ноги в тесные туфли. И у меня на теле не намного меньше шрамов, чем у тебя.

Адриан долго смотрел в полные мольбы изумрудные глаза, а потом отодвинул с ее лба непокорную прядь и нежным прикосновением губ пресек дальнейшие возражения.

– Я сам никогда не увлекался танцами, – сказал он. – И тебе не следует спорить, пока ты не услышишь, что скажу я. А что касается вашего отвращения к платьям, мадам, к туфлям и вообще к любой одежде... то в данный момент я это только приветствую.

– Я все еще дочь Дункана Фарроу, а ты все еще Адриан Баллантайн, американский офицер из богатой семьи, принадлежащей к высшему обществу. Ты прекрасно понимаешь, что независимо от наших чувств, прибыв в Норфолк, мы будем вынуждены идти каждый своей дорогой.

– Я знаю, что этого не будет.

– Адриан... я должна найти своего отца. Ничего не изменилось, мои причины поездки в Виргинию остались все те же.

– Своего отца? Кортни... – Он вдруг помрачнел, и Кортни прижала к его губам холодные пальцы, чтобы остановить его признание.

– Ты считаешь, что он мертв, – я так не считаю и никогда не считала.

– «Дикий гусь» был взят в плен и уничтожен... Даже Шо говорил тебе...

– Он сказал мне, что видел, как сгорел «Гусь», и сказал, что не нашел следов Дункана. Он предположил, что мой отец погиб. Несомненно, он думает, что я тоже погибла в огне на «Ястребе», так как он не нашел останков моего тела.

– Кортни...

Высвободившись из его объятий, она встала, подняла с пола первую попавшуюся одежду – его льняную рубашку просунула руки в рукава.

– Ты думал, что «Ястреб» уничтожен, – напомнила ему Кортни. – И тем не менее он волшебным образом появился на горизонте, чтобы дать бой «Орлу».

– Да, но...

– Никаких «но», Янки. Я знаю, что Дункан Фарроу жив. Я это чувствую... вот здесь. – Она прижала руку к сердцу. – И я обязательно найду отца и человека, который его предал.

– Человека, который... – Адриан резко сел и свесил ноги с койки. – И как же ты собираешься все это осуществить в одиночку?

– Не в одиночку. Мне поможет Дэви Донн. Он уверен, что Дункан остался в живых, и Сигрем тоже был в этом уверен. Однажды ты спросил меня, что сказал перед смертью Сигрем на палубе «Орла». Он сказал, чтобы я нашла Дункана, чтобы я продолжала верить, что отец жив, потому что никто не может так просто убить Морского Волка.

– Что ты сказала? – Адриан мгновенно отвлекся от доводов, которые вертелись у него в голове.

– Это не я сказала, это сказал Сигрем. – Кортни вернулась к кровати и, опустившись на колени перед Адрианом, протянула ему руки и горящими глазами посмотрела на него. – Сигрем сказал, чтобы я нашла Дункана, нашла Морского Волка. Это были его последние слова перед смертью.

– Морского Волка?

– Давным-давно, когда мы жили во Франции и ему нужно было найти способ посылать письма моей матери, он зашифровывал их и подписывался «Морской Волк». – Кортни улыбнулась тому, что она приняла за растерянность Адриана. – Этим он пользовался и позже, чтобы сбить с толку всех, кто мог перехватить его послания Гаррету или Эверару. У них у всех были клички: Эверар был Угорь, Гаррет – Кобра... – она бросила на Адриана быстрый взгляд, но эти имена не изменили выражения его серых глаз, – а Дункан был Змеей.

– Мне показалось, ты только что сказала, что он пользовался кличкой Морской Волк.

– Да, это было десять лет назад. Но он никогда не использовал это имя после того, как обосновался на Змеином острове. Он не мог... оно напоминало ему о моей матери.

Адриан взял в ладони ее лицо, его серые глаза пристально смотрели в самую глубину ее души, волевой, красиво очерченный рот сжался в тонкую линию.

– В чем дело? Что случилось? – удивилась Кортни.

– Ничего. Ничего не случилось. Я просто... я просто не хочу, чтобы ты всю себя отдавала тому, что может стоить тебе жизни.

– Я обязана это сделать. И ты больше, чем кто-либо другой, должен это понимать. Ты ведь вернулся за Фолуортом, не так ли?

– Да.

– И ты нашел его?

– Да, – хрипло ответил Баллантайн, – я его нашел.

– И тебя не остановило, что твой корабль горит, что горит «Ястреб», что твои шансы спастись с любого из этих кораблей минимальны? – Она сжала его руки. – Если бы тебя заставили задуматься об этом, если бы тебя заставили покинуть корабль, не рассчитавшись Фолуортом, и если бы позже ты узнал, что он остался в живых, – ты бы закрыл на все глаза и ушел? Ты бы удовлетворился тем, что вас разделяет океан, и напрочь забыл о том, что он сделал с тобой, с твоими людьми, с твоим кораблем? Как ты можешь просить меня забыть о моем отце и моих друзьях?

От этих взволнованных слов у Адриана в висках застучала кровь. Боже, эти глаза... глаза, которых он опасался с самого начала. Тогда он назвал их опасными, сейчас считал смертельно опасными. Как долго он сможет скрывать от нее правду? Дункан Фарроу – Морской Волк, человек, который продавал информацию американскому флоту.

Это была бессмыслица, однако чем больше он задумывался над ней, тем больше утверждался в том, что смысл в этом есть. Фарроу собирался отойти отдел – Кортни сама говорила об этом. В последний прорыв через блокаду он не взял с собой ни ее, ни брата, и, как предполагалось – по словам Кортни, – она и Эверар должны были прибыть в Алжир за припасами. Если бы они не задержались, то их не было бы на Змеином острове, когда «Орел» начал атаку. А поскольку Фарроу никак не мог знать, что они не выполнили его приказ, у него не было причин появляться на «Ястребе», когда Шо вернулся, чтобы разыскать спасшихся в Мокнине.

«О да, – в бешенстве подумал Баллантайн, глядя на Кортни, – теперь я тебе верю. Я верю, что негодяй жив. Он никогда не был настолько глуп, чтобы попасться в собственные сети. Нет, он остался в живых, чтобы дочь присоединилась бы к нему в Америке и он мог бы продолжать наслаждаться ее слепым обожанием. Но что будет, если она случайно узнает правду? Он убьет ее так же хладнокровно и безжалостно, как планировал убрать всех остальных свидетелей!»

– Адриан!

– Что? – Он моргнул, и ему стоило больших усилий скрыть ярость в глазах. – Прости, я... я думал об иронии судьбы: две стороны, два предателя. Да, ты права. Я был бы не способен повернуться ко всем спиной. И сейчас не могу. Человек, которого ты собираешься разыскать, сыграл такую же огромную роль в уничтожении «Орла», как и Отис Фолуорт, и я так же хочу найти его, как и ты.

– Ты хочешь сказать, что поможешь мне? – Кортни -удивленно посмотрела на него. – Ты поможешь мне найти человека, который нас предал?

– Я помогу тебе, – твердо пообещал он. – При условии, что ты мне доверяешь. Доверяй мне и не сомневайся, что я больше никогда намеренно не сделаю ничего, что могло бы причинить тебе боль.

– Я тебе верю, – нахмурившись, ответила Кортни, сбитая с толку его неожиданной горячностью.

– И будешь мне доверять?

После короткого раздумья она кивнула.

– Как ты должна разыскать отца, если он жив и если он в Норфолке?

– Через поверенного – Прендергаста.

– Это ваш друг?

– Я никогда его не видела. Это имя прошептал мне на ухо Эверар перед смертью, и его не так уж трудно запомнить. Прендергаст – девичья фамилия матери Дункана.

– Значит, родственник?

– Нет. Во всяком случае, думаю, что нет. Просто у отца была привычка связывать имена с событиями прошлого.

– Понимаю. И что ты должна сделать – просто прийти в контору поверенного и представиться как Кортни Фарроу?

– Нет. – Она снова помедлила. – Я должна назвать ему пароль – Лонгфорд.

– Лонгфорд?

– Это название местности в Ирландии, где родился отец.

– Кто-нибудь еще знает об этом?

– По-моему, практически все, – сухо ответила Кортни. – Эверар и Сигрем знали, Дэви Донн... Гаррет знал, что отец что-то затевает, но не думаю, что у него были все части головоломки, пока Миранда не сказала ему.

– Почему Миранда?

– Он пытался уговорить меня помочь ему, но я на это не пошла, а Миранда обычно переводила документы и декларации грузов с захваченных кораблей. Она знает – или понимает четыре языка, кроме английского, и часто много часов проводила одна за столом Дункана, разбирая бумаги. Я помню ужасную ссору, которая случилась у них однажды, когда Дункан обнаружил, что она роется в его личных бумагах. Если у него была какая-то переписка с Прендергастом... – Она пожала плечами, оставив фразу незаконченной.

– Они направляются в Норфолк, чтобы разыскать твоего отца, – высказал предположение Адриан, но Кортни отрицательно покачала головой.

– Гаррет твердо убежден, что Дункан мертв. Он едет в Америку, чтобы забрать себе все состояние, которое принадлежит моему отцу.

– Но он, как и Дункан, за все эти годы, несомненно, накопил немало золота?

– Деньги никогда не задерживались в карманах Гаррета. А теперь, когда «Ястреба» нет, он не сможет делать то, что делал лучше всего, пока не найдет способ купить другой корабль.

Некоторое время Адриан молча размышлял, машинально поглаживая блестящие золотисто-каштановые волосы.

– Ты уже дважды упомянула про это наследство – оно, должно быть, большое, если столько людей охотится за ним?

– Не знаю, – честно призналась Кортни. – И Эве-рар, и Дэви мне намекали, что отец собирался в Америке стать респектабельным бизнесменом – купить землю, построить дом и осесть там. Я знаю, что он устал проливать кровь, но по настоянию Гаррета они продолжали нападать на корабли. Я никогда всерьез не задумывалась над этим, но сейчас, оглядываясь назад, понимаю, что отец не любил тратить много денег. Он покупал вещи, которые были нам необходимы – для острова и для корабля, но мы никогда не стремились к показухе, как Гаррет. Одно время отец покупал мне платья, но и это вскоре перестал делать, когда понял, что меня не интересуют пышные наряды и драгоценности. Возможно, поэтому он держал свой план в секрете. А может, он думал, что я буду возражать и откажусь уйти вместе с ним.

– А ты отказалась бы?

– Я не знаю, – едва слышно прошептала она. – Думаю, эта идея привела бы меня в ужас. Я и теперь боюсь, если часто об этом думаю. Вот поэтому я и должна приложить все силы, чтобы найти предателя, пока он не добрался до моего отца.

– Ты кого-нибудь подозреваешь?

– У Дэви есть кое-какие соображения. – Кортни отвела в сторону взгляд больших зеленых глаз. – Сначала мне показалось это нелепым, но после всего, что произошло... – Она снова посмотрела на Баллантайна. – Он уверен, что нас предал Гаррет.

– Шо? Что заставляет Донна подозревать его?

– Гаррет знал обо всех планах Дункана: о его налетах, о времени прохода через блокады, о его встречах с Караманли.

– Дюжина людей могла знать об этом.

– Дюжина людей не могла приходить и уходить, когда ей заблагорассудится. У дюжины людей не было знакомых в Гибралтаре, Танжере и Триполи, и дюжина людей не заявляла, что имеет связи в американском морском министерстве.

– Он был связан с Фолуортом?

– Сходя на берег в Гибралтаре, он брал с собой золото и возвращался с ценной информацией.

– Проклятие! – тихо выругался Адриан. – Значит, Англичанином, о котором говорил Фолуорт, был Шо?

– Англичанин? – Кортни нахмурилась. – Нет, это не Гаррет. Он говорил, что человек, с которым он имеет дело, называет себя Англичанином. И я предполагаю, что это был ваш лейтенант Фолуорт особенно с тех пор, как Гаррет достаточно близко сошелся с ним на «Ястребе».

– Что ж, если Англичанин – это не Шо и не Фолуорт, как он заявил, то кто же он, черт побери?

– Адриан... ты говорил, что человек, с которым ты имел дело в лагере моего отца, носил кодовое имя – какое?

Теперь пришла очередь Адриану удивленно посмотреть на Кортни. Он не мог сказать ей – во всяком случае, сейчас, – что они контактировали с Морским Волком, и выпалил первое пришедшее в голову дурацкое прозвище, которое он выудил из воспоминаний детских лет:

– Меч-рыба. Мы знали его только как Меч-рыбу.

– Меч-рыба? – У Кортни в глазах промелькнула тень, и разочарование тяжело навалилось ей на плечи. – Нет, не припомню, чтобы когда-нибудь слышала это прозвище.

Она положила щеку Адриану на колено, и он, наклонившись, коснулся губами ее волос. Ее ответы прояснили некоторые ранее необъяснимые противоречия – он получил ответы на вопросы, которые мучили его в госпитале, когда он выздоравливал, а потому у него было время на размышление. Все указывало на то, что утечка информации происходила на высоком уровне, но младший лейтенант, даже из тех, кто имел доступ к служебным документам командующего эскадрой, едва ли мог продать такую засекреченную информацию, как та, что попадала в руки Дункана Фарроу. Шо имел в своем распоряжении самый новый сборник кодов – он дал правильные ответы на сигналы, поданные флагами с «Орла». Но если кузен Фолуорта и мог иметь доступ к приказам по блокаде, то опечатанные книги кодов никак не могли попасть к нему в руки. И еще оставался Алан. Опять Алан, и опять аккуратная голубоватая колотая рана у него под грудиной, которую видели только Адриан и Мэтью Рутгер. Это была идея Мэтью – записать в вахтенном журнале его смерть как несчастный случай, а самим затаиться, наблюдать и ждать, пока кто-нибудь себя не выдаст. Но никто себя не выдал – ни Фолуорт, ни Дженнингс и ни один из моряков команды «Орла». Мэтью не знал о настоящей миссии Адриана на «Орле», он даже не знал, что сначала числился среди главных подозреваемых! Из-за этой небольшой лжи Адриан несколько недель чувствовал себя предателем и сейчас, обнимая и лаская Кортни, вновь почувствовал себя виноватым.

– Обещай мне кое-что, – попросил он тихо.

– Еще обещания, Янки? – Она подняла голову с его колена. – Не слишком ли много вы требуете от своих пленников?

– Обещай, что не будешь выслеживать Шо – или кто бы он ни был – в одиночку, – сказал Адриан, не ответив на ее улыбку.

– Почему ты так уверен в моих способностях? – В ее голосе звучала ирония, а в изумрудных глазах искрилась насмешка.

– Я беспокоюсь, потому что слишком хорошо знаю, на что ты способна.

– Я должна быть польщена?

– Ты должна быть осторожна, и не надо упрямо отказываться от моей помощи, когда я ее предлагаю. Запомни, у меня тоже есть кое-какие способности.

– Ну и кто теперь напрашивается на похвалу? Ладно, Янки, я сделаю вам комплимент: у вас исключительные способности!

Взгляд Адриана опустился к влажным мягким губам и надолго остался там, а его руки скользнули по плечам Кортни и осторожно проникли под льняную рубашку.

– Мы говорим об одних и тех же способностях, мадам? – лукаво спросил он.

Кортни потянулась к нему за поцелуем, ее язык проскользнул между его губами и затеял игру в защиту и нападение.

– Значит, битва на мечах? – Адриан поднял ее на кровать, провел рукой по животу и опустился к густым завиткам золотисто-рыжих волос.

Она открыла рот, собираясь отругать его за глупую игру, но его пальцы уже перешли в неистовое наступление, и она не могла больше возражать. А при следующем вздохе у нее вообще пропало желание говорить.

Глава 25

Переход до бостонской гавани занял у «Сириуса» семь недель. Из-за периодов плохой погоды путешествие растянулось до первой недели октября, и Америка предстала перед Кортни страной, окрашенной в ярко-красные, янтарные и золотые цвета осени. Капитан Петтигрю, знавший, что большинство пассажиров на борту «Сириуса» в той или иной степени страдали от морской болезни, решил провести неделю в закрытой гавани, прибавив еще три дня к первоначально планировавшимся четырем, чтобы устранить повреждения, полученные кораблем во время шторма, и дать возможность утомленным пассажирам прийти в себя и отдохнуть.

В последние дни на борту «Сириуса» Кортни мучила легкая тошнота, и остановка на неделю дала ей возможность исследовать магазины и таверны, послушать характерный говор бостонцев, познакомиться с лучшими ресторанами и проводить с Адрианом долгие восхитительные часы перед ярко горящим камином. Это было приятное разнообразие после их вынужденного заключения на борту «Сириуса». За исключением редких прогулок по палубе и обычного обмена любезностями во время завтраков и обедов они почти не общались на виду у своих спутников. Только когда обитатели корабля погружались в сон, в дверь Кортни осторожно стучали, что означало окончание официальных отношений. И все равно ночи казались гораздо короче, чем дни, а так как молодые люди не могли наговориться, проведенное вместе время пролетало незаметно.

На берегу со всеми притворствами было покончено. Адриан снял номер в дорогом отеле и весь первый день провел в огромной мягкой постели с необыкновенно чувственной девушкой-пираткой. Днем они бродили по городу, и он накупил Кортни столько платьев и всякой одежды, что она даже начала проявлять интерес к витринам, мимо которых они проходили. Адриан познакомил ее с новой едой и с новыми обычаями; однажды он повел ее в оперу и весь вечер не сводил глаз с ее смущенного лица. Он восхищался ее незнанием вещей, которые для него были обычным делом: как нужно пользоваться вилкой и ложкой, как правильно сидеть, стоять и ходить. Кортни даже потребовала, чтобы он показал ей фигуры вальса, но этот урок закончился путаницей рук и ног на толстом ковре. И она постепенно научилась смеяться – или, во всяком случае, не скрывать свой смех и не расценивать его как признак слабости или малодушия. Как и подозревал Адриан, у нее был хрипловатый горловой смех, на который оборачивались прохожие и который мог бы согреть самую холодную душу. Этот смех окончательно покорил его.

Одновременно с тем, как к Кортни возвращалась способность смеяться, из изумрудных глаз исчезали недоверие и настороженность, которые почти постоянно присутствовали там в первые недели их бурных отношений, накатывая и отступая, как морской прилив. На борту «Сириуса» ей некуда было убежать от Адриана, негде было спрятаться. Она не могла слишком долго прятаться за своей ненавистью – каждый день ненависть затихала, а каждую ночь оживала вновь, но только до того момента, пока не раздавался тихий стук в дверь. Кортни все еще спорила с Адрианом, все искала способ проверить его, но Адриан так решительно прорывался сквозь последние оборонительные рубежи, что она была вынуждена сдаться. Он очень боялся того, что ожидает Кортни в Норфолке, но, с другой стороны, был с ней честен, как с самим собой. Единственным маленьким послаблением себе была его ложь о кодовом имени, необходимая, чтобы завоевать доверие и откровенность девушки. Возможно, было ошибкой скрывать это имя от Кортни, но Адриан знал, что, если она узнает правду о Морском Волке, он потеряет и больше не получит шанса завоевать снова. Ее искренняя преданность иногда даже пугала его, и он понимал: если она будет поколеблена или грубо уничтожена, Кортни никогда больше не выйдет из своего панциря.

По обоюдному молчаливому соглашению они никогда не заводили разговоров ни о Норфолке, ни о Гаррете Шо, ни о Дункане Фарроу... ни о Деборе Лонгуорт Эджком. Они знали, что «Каролина» обогнала их где-то в Атлантике и, не имея необходимости останавливаться в Бостоне, должна была на две недели раньше «Сириуса» прибыть в Норфолк. Семья Адриана и Дебора ждали его прибытия, как ждали и публичные поздравления.

– Может, мне просто послать вперед курьера и сообщить им, что я решил отправиться на север, в Канаду? – нерешительно предложил Адриан в их последнюю ночь в Бостоне.

– Трус, – заявила Кортни.

Она, скрестив ноги, сидела на полу в просторной батистовой ночной рубашке и держала на коленях коробочку с конфетами. Ее пальцы были липкими от шоколада, а глаза лукаво блестели, как у ребенка. Она недавно приняла ванну, и падавший сзади свет камина окрашивал ее влажные волосы в медно-красный цвет.

Обнаженная верхняя часть туловища Адриана блестела в желтовато-красном свете; он тоже сидел на полу, вытянув ноги к теплу камина, и наблюдал, как Кортни выбирала конфету, и соскабливала зубами сладкую оболочку, чтобы открыть спрятанное внутри лакомство.

– Я как-то неправильно ем, да, Янки? – Обернувшись к нему, Кортни нахмурилась.

– Нет, – он улыбнулся и сделал глоток бренди, которому мерцающий свет камина придавал кроваво-красный оттенок, – если тебе четыре года и ты никогда прежде не видела шоколада.

Высунув язык, Кортни принялась облизывать липкие пальцы, а Адриан, продолжая улыбаться, опустил взгляд к стеклянному бокалу, который сжимал в ладони. Тепло руки согрело бренди, и оно, коснувшись его губ, проскользнуло в горло, словно мед. Почувствовав на себе взгляд Кортни, Адриан опустил левую руку, все еще помня о своих уродливых шрамах.

– Я не смотрю на них, самовлюбленный жулик, – мягко побранила его Кортни. – А даже если бы и смотрела, то это твои медали, и ты должен ими гордиться.

Потянувшись вперед, она легко коснулась губами его губ и, отстранившись, прежде чем его рука легла ей на затылок, поймала его руку и сначала пальцами, а потом губами нежно погладила розовые блестящие рубцы, изуродовавшие его предплечье, и тело Адриана откликнулось мгновенно и мощно.

За восемь недель желание его нисколько не уменьшилось, но по мере приближения к Виргинии в нем нарастало еще какое-то чувство. Страх потерять Кортни? Он не знал. Казалось, она впиталась в его кровь и изменила ее состав, так что он уже никогда не будет чувствовать себя человеком без этой девушки. А что подумает о ней семья Баллантайн? Адриан не строил иллюзий относительно того, какую женщину Сэмюел Баллантайн считает достойной войти в их дом. И тем не менее Адриан и не думал пытаться вылепить из Кортни скромную, томную южную красавицу, как он сделал бы... в общем, он не собирался приспосабливаться, как его брат. Самое главное, чего желал Адриан, – это получить надежный, тихий дом на плантации и жить без всяких штормов, кроме природных.

А жизнь с Кортни Фарроу будет сплошным штормом. В любви и ненависти ею руководили только инстинкт и страсть, а Дебора была мягкой, покорной и спокойной до такой степени, что он иногда переставал ее замечать. Он знал Дебору всю жизнь и со дня появления ее на свет знал о планах отца породниться с ее семьей. Адриан сделал ей предложение, и Дебора приняла его, но они продолжали оставаться чужими друг другу – не было ни огня, ни поединков воли, ни необходимости обуздывать чувства. С Кортни все по-другому – в теле ее горела страсть, даже когда она была спокойна. Если бы Кортни захотела, она могла бы соблазнить мужчину всего одним лишь взглядом, и каждая ее дерзкая, возмущенная гримаса обещала больше, чем понимала это она сама.

Словно желая подтвердить свои заключения, Адриан обвел пальцами силуэт, темнеющий на фоне огня, и ждал, когда изумрудные глаза посмотрят на него. Отставив в сторону бренди, он заглянул в глубину этих глаз и развязал тонкую атласную шнуровку j которая шла по переду рубашки вниз от ворота. Батист соскользнул с мягких округлых плеч, и Адриан обнял Кортни и привлек к себе. Она не стала противиться, и он прижался к ее рту, сладкому и пахнущему шоколадом.

– Ты, должно быть, дьявол, Ирландка, – прошептал он в ее ароматную кожу. – Несомненно, дьявол, потому что ты пробралась в мою кровь, и будь я проклят, если знаю, как тебя оттуда прогнать.

– Ты хочешь прогнать меня, Янки?

Положив руки ему на плечи, Кортни погладила вздувшиеся бронзовые мускулы. Ее батистовая рубашка распахнулась почти до талии, и, быстро отодвинув ткань, ищущие пальцы Адриана добрались до ее грудей.

– Боюсь, уже поздно, мадам. Слишком поздно. – Он увлек Кортни на пушистый ковер, и их губы слились в поцелуе. Если ей нужен был еще какой-то ответ, то ей ответила его горячая, наполнившая ее плоть. Тихо вскрикнув, Кортни приняла Адриана, двигалась вместе с ним и любила его так, как всегда, – как будто каждый раз был последним в их жизни.

Пронизывающий холод Бостона остался позади, когда они направились на юг, в Виргинию, где ветер уже кусался по-осеннему, но солнце наперекор всему старалось сохранить деревья и траву зелеными. Гавань была запружена судами всех типов и размеров: от одномачтовых шлюпов до трехмачтовых фрегатов. Рыбацкие лодки торопились к берегу, чтобы первыми сообщить об их прибытии. Причалы были наводнены людьми, и на береговых складах развевались яркие, разноцветные приветственные флаги. Адриан бросил пристальный взгляд на «Каролину» и помрачнел.

Впервые после выхода из Гибралтара Адриан надел военную форму. В строгом темно-синем кителе с золотыми галунами и высоким воротником он выглядел настоящим героем, вернувшимся домой, и у Кортни забилось сердце от смешанного чувства гордости и страха.

– Думаю, мне лучше подождать внизу, пока ты не сойдешь с корабля, – тихо произнесла она, окинув взглядом толпу, ожидавшую его на пристани.

– Ты этого не сделаешь. Раз уж я обречен терпеть всю эту шумиху, мне будет намного легче ее перенести, если ты будешь рядом.

– Но эти люди...

– Рядом, – уперся Адриан. – И больше никаких возражений, или я попрошу у капитана Петтигрю пару наручников, чтобы силой заставить тебя остаться со мной.

– Такой способ прибытия в Норфолк лучше всего мне бы подошел, – пробормотала Кортни.

Ее взгляд метался туда-сюда, пока расстояние до берега неумолимо сокращалось и на пристани все яснее можно было отличить военные формы от простых накидок и пальто штатских. Почувствовав растерянность Кортни, Адриан ласково обнял ее за плечи.

– Тебе не о чем волноваться. Мы, янки, очень гостеприимны, когда дело касается молодых хорошеньких изгнанниц из чужих стран.

Кортни неуверенно улыбнулась его попытке пошутить, но в ее голову в первый раз после отплытия из Гибралтара закрались сомнения. Почему она решила, что этот маскарад поможет ей спастись? Почему из всех мест она выбрала Америку? Почему она просто не послала кого-нибудь вместо себя разыскать Дункана Фарроу, чтобы передать ему, что она жива и ждет его?

Кортни украдкой взглянула на оснастку «Сириуса» и увидела знакомую взлохмаченную рыжую бороду. За восемь недель, проведенных на борту корабля, ей всего дважды удалось поговорить с Дэви Данном, и оба раза по ее инициативе, так как он почему-то избегал ее. Она знала, что Адриан говорил с ним – она поняла это, увидев синяки на телах обоих мужчин, – но до чего они договорились, так и не узнала, а только получила заверение Адриана, что больше никаких проблем не будет. Зная Дэви, она догадывалась, что он исчезнет, едва ступив на берег, и не успокоится, пока не разыщет Дункана Фарроу.

Если бы Дункан был здесь! Опять сомнения – сомнения относительно отца, сомнения относительно разумности-путешествия через Атлантику в надежде найти его и, что самое плохое, сомнения в ее зависимости от Адриана Баллантайна! Он обещал ей помочь найти Дункана – а что потом? Как офицер американского военного флота, он обязан выдать Дункана властям. И выдаст? Несмотря на все, что у них случилось, несмотря на обмен клятвами?.. Достаточно ли он доверяет ей, чтобы по крайней мере дать Дункану шанс спастись?

Баллантайн сказал, что она у него в крови, но человека можно разрезать и выпустить из него кровь... Он изменил жизнь Кортни – в этом не было сомнений. Он относился к ней тепло и нежно, он заставил ее вспомнить о тех чувствах и эмоциях, о которых она упорно старалась забыть на протяжении многих лет.

Он любил ее во время битв и плена, когда был ранен и страдал от боли, во время морского перехода... Но тогда их было только двое – и больше никого, с кем можно было ее сравнить. За все время, что они провели на борту «Сириуса», он почти не вспоминал о Деборе, но Кортни все чаще думала о призраке, с которым никогда не встречалась, но которого боялась – особенно сейчас.

Мэтью Рутгер говорил, что Дебора красива и элегантна, изысканна и благородна – то есть обладает всеми достоинствами, каких нет у Кортни. Будет ли она встречать Адриана на пристани? Конечно, будет, если не совсем дурочка. Как сможет Кортни выдержать эту встречу? Почему встречи с этой женщиной она боится больше, чем когда-то боялась встречи с самыми жестокими и безжалостными пиратами побережья Северной Африки?

Корабль подошел к главному причалу, и матросы засуетились. Они убирали рулевые паруса, якорные канаты змеями скользили с кабестанов, и первый помощник Лансинг непрерывно выкрикивал в рупор команды. Капитан, стоявший на носовом мостике, помахал кому-то на берегу, и его лицо расплылось в широкой улыбке. Сняв фуражку, он поднял ее в воздух, и его примеру, смеясь, последовали еще несколько членов команды. Они были дома. На берегу их ожидали улыбающиеся жены и возлюбленные, горевшие желанием услышать последние новости и поделиться домашними сплетнями.

С корабля бросили канаты, и дюжина рук тут же подхватила их и обмотала вокруг толстых деревянных столбов. «Сириус» вздрогнул, слегка ударившись о причал, и остановился, а Лансинг в рупор отдал приказ освободить выходной люк. Капитан, спустившись с мостика, взял у юнги судовой журнал и декларацию пассажиров и груза и направился через палубу к Адриану и Кортни.

– Капитан Баллантайн, мисс Кортни, очень рад, что вы были моими пассажирами. Надеюсь, путешествие было приятным?

– Благодарю вас, капитан Петтигрю, – ответил Адриан, дружески отсалютовав, а затем обменялся с капитаном рукопожатием – очень приятным.

– Хищники, видимо, уже пронюхали про вас. – Усмехнувшись, капитан указал на суматошную толчею на берегу, – не заставлять их слишком долго ждать, иначе начнутся беспорядки. Мисс, я был рад с вами познакомиться.

Кортни ответила улыбкой – это единственное, на что она была сейчас способна. Все ее мысли были заняты толпой, резкими звуками и наполнявшими воздух запахами нефти, смолы и копченой рыбы.

– Пойдем, моя храбрая ирландская проказница, – шепнул ей на ухо Адриан. – Вперед, навстречу судьбе!

Вздрогнув, Кортни взглянула на него, но в глазах Адриана не было насмешки, там было только нежное сочувствие. Она позволила проводить себя к выходу, где собравшиеся пассажиры уже прощались друг с другом. Все стремились переброситься последним словом с Адрианом или медлили в надежде сойти с «Сириуса» вместе с ним. Но Адриан крепко держал Кортни за руку, и она даже подумала, что он делает это для того, чтобы обрести уверенность в себе.

Едва Баллантайн поставил ногу на сходни, как воздух наполнился звуками военного оркестра, встречавшего его на берегу. Люди в толпе оживились и, сорвав с себя шляпы, с ликованием замахали ими в воздухе. Волна восхищения захлестнула Кортни, и она почувствовала себя маленькой, ничего не значащей девочкой с идущим рядом с ней высоким улыбающимся офицером. Он помог ей сойти по наклонному настилу на пристань и, повернувшись, отдал честь молодому морскому лейтенанту, который пробормотал приветствие и указал на официальную группу встречающих, ожидавших на расстоянии нескольких шагов. Два командующих эскадрами и контр-адмирал стояли перед рядом чопорных, застывших по стойке «смирно» капитанов и младших офицеров, но взгляд Адриана устремился мимо них к стоявшей неподалеку небольшой группе штатских. Кортни проследила за его взглядом и перехватила ответный взгляд мужчины, который мог быть только главой семьи Баллантайн.

Сэмюел Баллантайн был таким же высоким, как и Адриан, а в молодости, наверное, таким же широкоплечим, хотя и сейчас в нем не было никакой сухости или обрюзглости, наводивших на мысль о потере власти или уважения. Его лицо под высокой черной касторовой шляпой, сидящей на гриве волнистых седых волос, было широким и грозным, как у льва; каждая морщина и складка, казалось, отмечали годы правления, и каждая линия вела к главному на его лице – к глазам. Голубовато-серые глаза, более темные, чем у Адриана, жесткие и холодные, излучали силу, но не сочувствие.

Рядом с ним стояла более юная, более хрупкая копия его фигуры и строгого нахмуренного лица. Брат Адриана, Рори Баллантайн, был бы таким же холодным, таким же высокомерным, если бы не улыбка – нет, ухмылка, – смягчавшая его лицо.

– Адриан! – Он бросился через разделявшее их пространство и обнял брата за плечи. – Черт возьми, как здорово, что ты вернулся! Дай посмотреть на тебя! Нам следовало бы знать, что ты вернешься под звон колоколов и размахивание флагов. Я не поверю и половине тех историй, которые рассказывали нам о тебе, пока не услышу их из твоих уст. И я не уверен, что даже тогда проглочу их все.

Адриан засмеялся и повернулся к Кортни:

– Я не рассказал тебе о своей семье, нет? К Рори не так легко привыкнуть, но, узнав его ближе, ты поймешь, что он совсем не опасен. Кортни де Вильер – Эмори Баллантайн.

Рори снял шляпу и поклонился Кортни, а выпрямившись, с изумлением посмотрел на брата светлыми голубыми глазами. Однако лицо Адриана осталось таким же бесстрастным, и Рори снова перевел взгляд на Кортни.

– Добро пожаловать в Норфолк, мисс де Вильер, – с принужденной любезной улыбкой произнес он. – Надеюсь, вам здесь понравится.

– Ради Бога, Рори, не монополизируй его!

Адриан обернулся на нетерпеливый голос, и улыбка осветила его красивое лицо. Симпатичная розовощекая беременная женщина выпустила локоть Сэмюела Баллан-тайна и протянула обе руки навстречу Адриану.

– Хелен! Рад тебя видеть! Чем это занимался тут мой младший брат – или мне не стоит спрашивать?

Женщина очаровательно покраснела и подняла руку в перчатке, чтобы скрыть усмешку.

– Хорошо, что ты вернулся, Адриан. Мы все гордимся тобой! Мальчики без конца только и говорят о своем знаменитом дяде.

Наклонившись чуть в сторону, Адриан увидел две головки, с любопытством выглядывающие из-за юбок его невестки. Близнецы, Нейл и Дэвид, еще сидели на руках, когда Адриан видел их в последний раз.

– Это было всего год назад? – удивленно пробормотал он, пожав ручки смущенным малышам, после чего близнецы снова скрылись за материнскими юбками. – А мне кажется, что прошло десять.

Выпрямившись, Адриан повернулся к Сэмюелу Бал-лантайну. Долгое тягостное мгновение мужчины пристально смотрели друг на друга, не в силах преодолеть свою упрямую гордость. Старший Баллантайн сдался первым и подал сыну руку.

– Адриан, вижу, ты твердо решил доказать, что выбранный тобой путь – единственно верный.

– Думаю, это наследственная черта. Рад видеть вас, отец.

– Я тоже рад тебе, – тихо признался Сэмюел. – Надеюсь, мальчик, этот последний случай положит конец твоей страсти к приключениям. Тебе пора осесть и создать настоящий дом. Дебора! Не будь такой отвратительно скромной, девочка. Иди сюда и поздоровайся со своим мужем.

Кортни, стоявшая за широкой спиной Адриана, увидела, как тоненькая, элегантно одетая женщина отошла от Сэмюела Баллантайна и робко улыбнулась Адриану. Кортни почувствовала, как сердце у нее упало и откуда-то изнутри поднимается жидкий страх. Не было необходимости говорить ей, что это потрясающе красивое создание и есть Дебора Эджком: ее лицо было безупречно, как у фарфоровой статуэтки, а светлые пышные локоны падали на спину.

– Адриан, – хрипло прошептала Дебора, – пожаловать домой.

– Дебора. – Он взял обе ее руки в перчатках и поднес к губам, но одна из них ускользнула от него, как порхающая бабочка, и погладила его бронзовую щеку.

– Мы узнали, что ты ранен, и очень волновались. Мы слышали, что ты много-много недель провел в госпитале.

– Десять дней, – с улыбкой поправил ее Адриан. – И все это время со мной был Мэтт. Кстати, где он? Я видел «Каролину» в гавани...

Адриан окинул взглядом передний ряд собравшихся, а затем посмотрел на терпеливо ожидающее морское командование. Высокой фигуры Мэтта нигде не было видно. «Странно, – удивился Адриан, – при его чувстве юмора он с удовольствием должен был бы наблюдать за моими мучениями».

– Адриан, – оторвал его от размышлений голос отца, – здесь есть еще один человек, который очень хочет с тобой познакомиться.

Дебора, вздрогнув, опустила ресницы, и Адриан не успел определить, что промелькнуло в ее взгляде. Обернувшись, она что-то тихо сказала стоявшей рядом с ней молодой женщине, а когда снова повернулась к Адриану, у нее в руках был небольшой сверток, прикрытый длинной белой шерстяной шалью. Из извивающегося свертка раздавались тихое гуканье и воркование, на которые Адриан ответил изумленным взглядом. Дебора посмотрела на него большими, полными мольбы глазами; ее губы стали белыми, а бледная кожа пепельно-серой от мрачного предчувствия.

– Итак, сэр? – вопросил Сэмюел достаточно громким голосом, чтобы все его услышали. – Вы ничего не хотите сказать своей жене, которая в ваше отсутствие подарила вам такую очаровательную дочь?

Адриан недоуменно смотрел в темно-голубые глаза отца, которые, казалось, говорили: «Ну что ж, мальчик, теперь все будет по-моему».

– Моя... дочь?

– Естественно, мы все были удивлены, услышав, что вы согрешили до твоего отъезда из Норфолка. Это еще одна небольшая демонстрация независимости? Впрочем, это не важно. Мы тебя простим. Я могу простить любого, кто награждает меня такой красавицей снохой и не менее красивой внучкой. Дорогая, – улыбнулся он Деборе, – отдайте ребенка няне и займите свое место рядом с мужем. Уверен, контр-адмиралу Моррису не терпится начать официальную церемонию.

– Да, папа, – прошептала Дебора и, прикрыв лицо ребенка шалью, вернула девочку няне.

Адриан почувствовал, как в душе его вскипает ярость, но сейчас не время было давать ей волю. Он не мог публично отказаться от совершения греха, тем более увидев в глазах Деборы мучительную мольбу. Его поймали в ловушку и загнали в угол, и единственное, о чем он молился, – это чтобы Кортни...

Кортни!

Адриан резко повернулся, но Кортни не было рядом. Он смутно помнил, как почувствовал, что ее рука соскользнула с изгиба его локтя, когда он здоровался с Хелен, но он был уверен, что Кортни стоит позади него.

Проклятие... проклятие!

Он обвел взглядом толпу смеющихся, размахивающих шляпами людей, но Кортни среди них не было. Нигде даже не мелькала ее накидка, чтобы можно было проследить, куда она направилась. Ни малейшее движение в толпе не подсказало Адриану, в каком направлении кричать, в какую сторону бежать.

Нет, черт побери, он не может снова потерять ее!

Адриан сделал шаг к толпе, но сильная рука остановила его, взяв за локоть.

– Не глупи, Адриан, – последовало тихое предупреждение. Это был Рори, и в его глазах отразилась паника. – Не устраивай сейчас сцен, это того не стоит. Подожди! Боже мой, если отец увидит тебя таким... если он решит, что эта девушка что-то для тебя значит...

– Эта девушка! – Адриан. – единственная жена! Мы поженились на борту «Сириуса».

Глава 26

Кортни бежала, пока не почувствовала, что у нее подкашиваются ноги и она вот-вот свалится в пыльную придорожную канаву. Ее легкие разрывались, глаза жгло, хотя слезы – свидетели ее глупости – так и не пролились. Не было никакого смысла плакать и никакой пользы признаваться себе в том, как сильно оглушило ее это новое предательство.

Прохожие, которых Кортни расталкивала на улице, обзывали ее нехорошими словами, но она этого не замечала. Она была возмущена, обижена, унижена. Она позволила сердцу взять верх над разумом и теперь за это расплачивалась. Она полюбила Адриана, полюбила честно, всей душой, и думала, что он тоже любит ее. Она поверила ему и даже согласилась, что в ее же интересах стать его женой.

– Выходи за меня замуж, – сказал Адриан. – Мы созданы друг для друга, ты и я. Выходи за меня замуж, и я буду оберегать тебя... любить тебя... дам тебе счастье.

Оберегать? Он, должно быть, почувствовал, как это слово застряло у нее в мозгу, словно железный шип, хотя ее первым побуждением было отказать Адриану.

– Я не могу выйти за тебя замуж. Я вообще не могу выходить замуж.

– Почему?

– Почему? Тебе обязательно нужно услышать, как я это произнесу? – Инстинкт Кортни встал на ее защиту, но Адриан был готов к этому. – Потому что я для этого не создана. Ты знаешь, какова была моя жизнь в последние десять лет. Ты знаешь, чем я занималась.

– У тебя есть шрамы, чтобы подтвердить это, – улыбнулся он. – И ты носишь их гордо, как медали. Можешь мне поверить – я тоже ими горжусь. Я не хотел бы видеть тебя другой.

– Но я была разбойником! Пиратом! Вором, наконец!

– Да, и вы украли мое сердце и похитили мою душу, мадам, – проворчал он.

– Эти руки... – Она вытянула их вперед. – Ты знаешь, что они делали?

Адриан поймал ее руки и прижал их к губам.

– Они обращались с кинжалами, мушкетами и ножами, как ни одни другие из тех, что я видел. Одна мысль о том, на что они способны, будет крепко и надежно удерживать меня возле тебя до самого моего смертного часа, можешь быть уверена.

– Но мой отец... – Глаза Кортни наполнились слезами.

– Мы найдем его, обещаю. – В его глазах мелькнула тень, но улыбка не покинула лицо. – И если он поможет мне, я помогу ему.

– Поможет тебе? Как?

– Разве ты забыла, что я так же хочу найти Англичанина, как и ты?

Так все было, но она до конца не поняла – не поняла и намеренно неверно истолковала обещание, которое прочитала в его глазах. Колебания, ложь – это все было, но она их не увидела, не захотела увидеть, потому что думала – была уверена! – что любит его и он тоже любит ее, несмотря на все различия между ними. Ее сердце, как и ее тело, предало ее, и на нем теперь тоже останутся шрамы. Одно мгновение слепого безрассудства стоило ей всего – гордости, самоуважения. На залитой солнцем палубе «Сириуса» она обменялась клятвами с мужчиной, который хладнокровно и искусно играл на ее чувствах.

Что ж, ему тоже не удалось остаться безнаказанным. Кортни заметила у него на лице ужас, когда его дорогая Дебора гордо представила ему их ребенка. Он не знал о ее небольшом сюрпризе и не мог предвидеть, что его хорошо продуманный план постигнет неудача в самом начале. Что он теперь будет делать? Даже если он не обменивался клятвами с Деборой, он был столь очевидно женат на ней, что если бы он носил клеймо и тяжелый хомут, они и то не подтвердили бы их союз так явно. Благородные, честные, имеющие положение в обществе офицеры и джентльмены не могут просто повернуться спиной к своему семейству, даже если они женаты на другой. Конечно, подразумевается, что она, Кортни Фарроу, всего лишь дочь пирата, а потому все поймет и согласится – с чем? Стать его любовницей? То самое другое чувство, которое она заметила в холодных серых глазах, – это было облегчение? Разумеется, он будет предлагать ей свою защиту – до тех пор, пока она будет снабжать его необходимой информацией.

«Хитрый, – подумала Кортни; у нее сморщилось лицо, ноги ослабели, а легкие хватали воздух. – Хитрый, расчетливый негодяй! Значит, с самого начала все так и замышлялось: завоевать мое доверие и любовь в надежде, что я приведу его к Дункану Фарроу? Быть может, капитан Баллантайн добивается еще одного быстрого продвижения по службе – например, должности командующего эскадрой?»

Ей нужно исчезнуть с улиц! Нужно быстро сделать свое дело, найти отца и как можно скорее покинуть Виргинию. Она должна разыскать поверенного – Хораса Дж. Прендергаста – и с его помощью предупредить отца о сгущающейся вокруг него опасности. Вместе они прижмут Гаррета Шо и выложат ему все, что им известно. И еще в Норфолке Дэви Донн. Он был свидетелем на ее свадьбе с Адрианом Баллантайном, и в его глазах светилось холодное презрение. Если он первым найдет Дункана...

Кортни стремительно свернула за угол и поняла, что больше не в силах бежать. Судорога сводила ей ноги, в желудке разлилась пульсирующая боль, невидимые руки сдавливали живот, стальными пальцами добираясь до скрытых нервов; ее одежда превратилась в мокрые заплатки на теле, а влажные волосы прилипли к щекам. Впереди, на грязном тротуаре, Кортни увидела отель: не слишком большой и не слишком маленький, не дорогой и не дешевый. Отель «Мореплаватели» выглядел так, словно предназначался для неприметных посетителей Норфолка – тех, которые были и не богатыми, и не бедными, – и вполне устраивал Кортни.

Спотыкаясь, она перешла через узкую улицу и остановилась у двустворчатой дубовой двери, чтобы отдышаться. Кортни не могла воспользоваться именем Фарроу или де Вильер, потому что Баллантайн, обладая большим влиянием в Норфолке, под каким угодно предлогом мог объявить в розыск одинокую французскую эмигрантку, носящую одно из этих имен. Маккатчен! Этим именем пользовался Дэви, и если он видел, как она убежала с пристани, то, возможно, будет ее разыскивать...

Кортни зажмурилась и сдержала отчаянное рыдание, готовое прорваться сквозь ее сжатые губы. Дэви не станет ее разыскивать – он будет избегать ее как чумы. Баллантайн не станет ее разыскивать – он уже знает достаточно, чтобы самому найти Дункана Фарроу, если он решил это сделать. Возможно, Гаррет Шо будет разыскивать ее, особенно если он был на пристани во время церемонии и если слышал, что Баллантайн прибыл с женщиной – маленькой темноволосой женщиной, носящей странное французское имя...

Оттолкнувшись от холодной каменной стены, Кортни вошла в темный неприветливый холл отеля «Мореплаватели». Здесь пахло заплесневелым деревом и китовым жиром. У Кортни свело желудок, во рту неожиданно пересохло, в глазах потемнело. Она смотрела сквозь расплывчатые пляшущие, вертящиеся огни, а ее уши наполнял глухой шум – шум, который почти заглушил звук ее имени, донесшийся от широкой изогнутой лестницы.

Приступ дурноты прошел так же быстро, как и возник, но удивление от вида обращенного к ней знакомого лица парализовало Кортни так же, как если бы она лишилась сознания. Она попыталась предупредить его взглядом, но было уже поздно – снова издав радостный крик, Малыш Дики, пробежав через холл, бросился прямо к ней в объятия.

Адриан Баллантайн терпел пышную церемонию в течение двух долгих часов, и к тому времени, когда наконец он смог закрыть дверь своего номера в очень дорогом, очень модном отеле «Карлтон», у него заболели глаза и он почти ничего не видел.

– Быть может, здесь найдется что-нибудь выпить?

– Есть виски, – смущенно пролепетала Дебора. – Или бурбон. Если хочешь, я налью тебе.

– Бурбон. Крепкий, без воды. Сегодня был адский день. Рори?

– Спасибо, мне ничего не нужно. Кстати, вы, вероятно, хотите остаться одни...

– Совсем наоборот, – мягко возразил Адриан. – В данный момент я меньше всего хотел бы остаться один, тем более что я здесь, по-видимому, единственный, кто не посвящен в грандиозный заговор.

– Никакого заговора нет. – Рори потянулся за своей шляпой.

– Нет? Тогда пойми меня правильно, сделаешь еще один шаг к двери, и я переломаю тебе ноги.

Вздрогнув, Рори посмотрел на брата. Глаза Адриана такие же ледяные, как и его тон, пригвоздили младшего Баллантайна к месту, как будто его ноги пронзили стрелами.

Длинные изящные руки Деборы заметно дрожали, когда она наливала крепкий напиток, но, к ее чести, она не пряталась от взгляда угрожающе спокойных серых глаз, переместившегося с Рори на нее. Адриан молча взял бокал и так же молча осушил его, а затем нарушил напряженную тишину резким требованием:

– Я хочу, чтобы кто-нибудь наконец объяснил мне, что происходит – и, черт побери, я хочу знать правду! Начнем с того ребенка в соседней комнате. Чей он?

– Адриан, ради Бога! – Рори от изумления открыл рот и, несмотря на предупреждение, бочком двинулся к двери. – Ты же не хочешь, чтобы я слушал это?

– Я сказал, чтобы ты не двигался! А относительно того, что кто-то услышит это... Я мог бы отказаться от ребенка еще там, на пристани, во время трогательной сцены нашей встречи, но я этого не сделал. Я решил подождать – чего мне это стоило, я пока не знаю, – и, ей-богу, за эту небольшую любезность я хочу узнать правду.

– Все в порядке, Рори. – Дебора дрожащей рукой убрала со щеки выбившуюся прядь. – Он имеет на это право. Я благодарна Адриану за выдержку, и он негодует вполне справедливо. Девочка не его и не может быть его. Мы никогда... я хочу сказать... – Ее голос замер, и она потупилась.

– Мы никогда не грешили и никогда не делили постель, – объявил Адриан.

– Да, никогда, – прошептала Дебора.

– Пожалуй, я все же выпью, – пробормотал Рори, испустив долгий вздох.

– Я получу объяснения? – Адриан придвинулся к Деборе, но его взгляд немного смягчился.

– Объяснений не так уж много. После того как ты по кинул Норфолк, я обнаружила, что у меня будет ребенок. Мне нужно было с кем-то поделиться, поэтому я... сказала маме. А потом после полуночи к дому подъехал экипаж... и это был твой отец. Он потребовал назвать имя отца моего ребенка, и я... я солгала и... и сказала, что это ты. Я знаю, что поступила ужасно и трусливо, но мне нужно было время, чтобы подумать, а... а мы с тобой были помолвлены. Они все были так сердиты, и я понимала – они ожидали, чтобы я сказала, что ребенок твой. А я была так напугана, я не знала, что мне делать.

Адриан смотрел на поток слез и старался не дать Кортни вторгнуться в его мысли. Он не мог винить Дебору за то, что она посчитала такой способ единственно безопасным, чтобы выйти из щекотливой ситуации. Семья и друзья отказалась бы от нее, если бы она родила ребенка вне брака.

– А настоящий отец? Где он был все это время?

– Он... Его тоже не было. Он уехал из Норфолка, и я... у меня не было возможности сообщить ему обо всем случившемся, пока он не прислал мне адрес. Но это заняло почти четыре месяца, и к тому времени...

– К тому времени ты уже была «замужем»?

– Это была идея твоего отца, – кивнула Дебора. – Он сказал, что так лучше для всех, что это единственный выход. Он сказал, что смог бы все устроить, смог бы купить юридические документы, подтверждающие мое заявление о совершении греха. Ребенок родился бы как Баллантайн, твое имя и богатство защищали бы его. И... и он сказал, что существует большая вероятность того, что тебя могут убить в Средиземном море. Ты такой горячий.

Адриан молча смотрел на нее.

– Я не могла согласиться с этим, – с негодованием прошептала она. – Я сказала им, что не сделаю этого – не могу сделать. Я сказала им, что солгала, что отец ребенка не ты, что ты сделал мне предложение, находясь под таким же давлением, как и я. Я сказала им, что ты меня не любишь и я не люблю тебя... в том смысле, в каком это подразумевается. Я хочу сказать... я люблю тебя... – Она сжала руки, в отчаянии подыскивая слова, способные рассеять угрюмость в серых глазах. – Я люблю тебя еще с тех пор, когда была маленькой девочкой, но любовью ребенка, а не женщины. Ты был моим прекрасным принцем, ты освобождал меня из заточения в ужасном замке... Ты понимаешь, что я пытаюсь объяснить?

Гнев Адриана смягчился, а потом и вообще пропал и он поднес к губам ее холодные как лед руки.

– Думаю, да. Если тебе будет легче, то я люблю тебя так же: достаточно, чтобы согласиться на женитьбу, но не настолько, чтобы это устроило нас обоих. Но все же это не объясняет, как мы оказались женаты.

– Они заставили меня.. – У Деборы задрожал подбородок и глаза снова наполнились слезами. – Они оба – твой отец и мой. Они сказали, что, если я не соглашусь, они заберут у меня ребенка. Они сказали, что я никогда не увижу дочь, никогда не узнаю, что с ней – больна она или здорова, хорошо о ней заботятся или морят голодом.

– Негодяи! – возмутился Рори.

– И ты, конечно, согласилась. – Адриан не отрывал взгляда от лица Деборы. – Какой еще оставался у тебя выбор?

– Никакого, – тихо всхлипнула она. – У меня были деньги, но мало. Я не знала, что делать. Ох, Адриан, я так виновата. Я разрушила жизнь всем: себе, тебе, Лори.

– Лори?

– Да, я... я назвала ее Лори. Полное имя – Флоренс. – Мимолетная грусть в ее голосе превратилась в горечь, когда она продолжила: – Твой отец хотел, чтобы я назвала ее Джессикой, в честь твоей матери, но я этого не сделала. Я должна была дать ей что-то от ее отца.

– Ты когда-нибудь писала ему? Он знает?

– Я не могла, – прошептала Дебора, покачав головой. – Не знаю, что с ним стало бы. Он долго тянул время, стараясь что-нибудь придумать, найти способ обойти препятствия – препятствия, существующие только в его воображении! Я сказала ему, что для меня не имеет значения, что у него нет денег, нет должности, что его нет в регистрационном списке. Я сказала ему, что готова ехать с ним куда угодно в любом качестве – жены, любовницы, служанки, – пока он любит меня так же сильно, как я его. А для него это было важно. Я знаю, что важно. Он невероятно гордый. Почему мужчины такие слепые? Такие тупоголовые? – Ее губы продолжали дрожать, но она больше ничего не сказала.

Обняв Дебору за плечи, Адриан привлек ее к себе и, поглаживая локон золотых волос, встретился взглядом с Рори.

– Я знал, что он хочет привязать тебя к дому, но не предполагал, что он готов зайти так далеко, – потрясенно промолвил Рори. – Один Бог знает, что он сделает, когда узнает, что ты уже женат.

– Женат? – Дебора сжалась и подняла заплаканное лицо. – Ох, Адриан... нет! О нет! Что я наделала! – Ее лицо стало мертвенно-бледным, ноги отказались держать ее, и Адриан подхватил ее на руки и понес к дивану. – Девушка, – задыхаясь, заговорила Дебора, – та девушка на корабле... Она твоя жена?

– Ее зовут Кортни. – Адриан не видел смысла скрывать правду. – Мы поженились два дня назад на «Сириусе», сразу после того как вышли из Бостона.

– Но... где же она? Куда она исчезла? Ох, Адриан! Как ты должен ненавидеть меня!

– За что мне ненавидеть тебя? Ты ни в чем не виновата, у тебя просто не было выбора.

– Был, был! – истерически закричала Дебора и начала вырываться из его рук. – Я могла сказать «нет» и убежать.

– Куда убежать? – мягко спросил Адриан, крепко держа ее руки. – Ты же не думаешь, что они позволили бы тебе уехать? Быть может, я не так много знаю о Сэмюеле Баллантайне, но я знаю, что он негодяй, который выполняет свои обещания – и свои угрозы. Не заблуждайся, свой гнев на тебя он обратил бы против Лори.

– Лори, – Дебора горестно вздохнула, – моя Лори! Что будет с ней теперь?

– С Лори не случится абсолютно ничего плохого, – твердо заявил Адриан. – Ты мне веришь? Ты доверишь мне найти способ, как нам всем выйти из этой ситуации?

– Я... я доверяю тебе, Адриан, но...

– Тогда пойди и смой эти слезы. Если я не ошибаюсь и если мои уши не слишком долго пробыли в море, то этот звук похож на плач ребенка.

– Лори! – вскрикнула Дебора и посмотрела на дверь в соседнюю комнату. – О Боже, я была так взволнована, что совсем о ней забыла. Она, вероятно, проголодалась.

– Тогда тебе лучше пойти к ней. – Адриан ласково поцеловал Дебору в щеку. – И перестань волноваться. Я не зря оставил здесь Рори. Он, возможно, немного упрям, но у него на плечах хорошая голова. Мы что-нибудь придумаем.

Она улыбнулась обоим мужчинам дрожащей улыбкой, потом' вытерла щеки и пошла к двери в дальнем конце комнаты. Крик на короткое время стал громче, а потом, когда дверь закрылась, сразу затих. Адриан продолжал смотреть на закрывшуюся дверь, больше не чувствуя необходимости скрывать терзавшие его гнев и мрачные мысли.

– Кем он, черт возьми, возомнил себя, что позволяет себе играть жизнями людей?

Рори тихо подошел к Адриану, подал ему наполненный бокал и предложил тост, криво усмехнувшись:

– За отца. За желание иметь твердость сказать ему, кем я считаю его в эту минуту. За понимание даже после твоего годичного отсутствия этого выражения у тебя в глазах. Мне грустно его видеть. Было бы хорошо, если бы ты побыл здесь немного.

– Хорошо для кого? И ради Бога, перестань пить! Я не шутил, когда сказал, что мне нужны твои мозги.

Рори взглянул на свой бокал и, чуть помедлив, отставил в сторону.

– Дебора задала хороший вопрос: куда отправилась Кортни? У нее есть какие-нибудь знакомые в Норфолке?

– Не нужно долго ломать голову, чтобы получить ответ. У нее здесь никого нет. Я не знаю, куда она пошла. Она убежала. Она постарается затеряться скорее всего среди толпы на берегу, где будет чувствовать себя в безопасности. У нее мало денег – если вообще есть, – поэтому она ограничится дешевыми тавернами или наемными комнатами. Но первое, что она сделает, – это разыщет поверенного.

– Вот так сразу?

– Совсем по другой причине, – покачал головой Адриан. – Но она должна найти его, прежде чем заняться чем-то другим. Проклятие, как же его имя? Если она его найдет, он отведет ее к ее отцу или, хуже того, к Гаррету Шо. В этом случае она уж точно покойница. – Размышляя вслух, Адриан расхаживал по комнате и не замечал все возраставшего удивления на лице брата.

– Покойница! Адриан, ты несешь околесицу!

– Это длинная история, братишка, из которой, я бы сказал, выпало слишком много кусков. Если бы она осталась... дождалась, пока я смог бы ей все объяснить! Бог знает, в каком направлении сейчас работают ее мысли. Она наверняка обижена, рассержена, нет, не рассержена – разъярена! Она начнет вспоминать все вопросы, которые я задавал, и будет неверно истолковывать их. Она будет думать, что я использовал ее – использовал, чтобы добраться до Фарроу... – Адриан перестал ходить, и его лицо окаменело. – И если она найдет Фарроу раньше меня... – У него на щеке задрожал мускул, и он посмотрел на Рори.

– Ты говоришь так, словно разыскиваешь опасного преступника, а не собственную жену. Как далеко она может уйти одна в чужом городе? Как долго она может прятаться?

– Ты будешь удивлен, если узнаешь, на что она способна. И если бы Кортни Фарроу оказалась наедине с самыми отъявленными преступниками, каких можно найти в Норфолке, – я бы посочувствовал преступникам.

– Думаю, тебе лучше начать с самого начала и рассказать мне всю историю независимо от того, выпали из нее какие-то куски или нет. – Прищурившись, Рори смотрел на брата.

– Нет времени... – начал Адриан, но Рори остановил его на полпути к двери.

– Нельзя бежать без всякого плана, даже не представляя, откуда начинать поиски.

– Поверенный...

– Чье имя ты не можешь вспомнить?

– Я найду его, даже если мне придется переворошить все конторы барристеров в городе.

– В воскресенье? Вспомни, магазины и конторы закрыты. Каким бы срочным ни было твое дело, тебе некуда спешить. Ты должен ждать до завтра... и она тоже. Посмотри, уже стемнело. Сегодня вечером никто никого не будет искать – ни ты, ни она.

– Ладно, все равно я не собираюсь сидеть здесь и ничего не делать, – огрызнулся Адриан.

– Нет, разумеется, нет. Ты собираешься сесть и рассказать мне все. А потом мы решим, что делать дальше. Между прочим, тебе нужны не только мои мозги, тебе, очевидно, нужна и моя помощь.

– Помощь нужна Кортни, маленькой глупышке, хотя она никогда в этом не признается.

– В таком случае вы, по-видимому, отличная пара, – засмеялся Рори и добавил: – А теперь, брат, садись. Ты должен рассказать мне о себе больше, чем когда-либо прежде. И возможно, напиться сильнее, чем напивался когда-либо прежде, если мне нужно говорить об этом.

Адриан все еще колебался, и Рори, проявив инициативу, сел на диван и поставил рядом бутылку бурбона.

– Можешь начать с того нелепого военного суда, о котором никто, похоже, ничего не знает и никто – включая самого Э.Б. – не может ничего ни у кого узнать.

Подойдя к окну, Адриан смотрел в сгущающуюся темноту, не переставая задавать себе вопрос: «Где же ты, Кортни?» – а потом повернулся к брату и начал свой рассказ.

Кортни стояла на пороге неосвещенной комнаты отеля, ожидая, когда ее глаза привыкнут к темноте. Дики вынырнул из-за ее спины, и она, увидев, куда он направился, быстро закрыла за собой дверь. Мэтью Рутгер лежал распростертым на кровати, его руки свешивались вниз, голова была повернута набок, рот открыт, и вытекавшая слюна образовала на постельном белье темное мокрое пятно. Сначала Кортни подумала, что он тяжело болен, но, подойдя ближе, уловила запах пота и дешевого виски.

– Боже мой, что случилось? – С трудом вынося этот запах, она пересекла комнату и широко распахнула окно.

– Доктор такой уже три дня, мисс. Не перестает пить, не разговаривает, не встает с кровати.

– Это я вижу, но почему? В чем тут причина?

– Не знаю, мисс. Он не хотел говорить со мной, он просто посылал меня за виски.

– Да, это нужно немедленно прекратить, – сердито сказала Кортни и расстегнула накидку. Сморщив нос, она подошла к кровати и увидела наполненный почти до краев ночной горшок. – Дики...

– Да, мисс, я унесу, – ответил мальчик. Быстро схватив отвратительную посудину, он понес ее к двери и оглянулся, услышав свое имя.

– Кофе, – удалось произнести Кортни, несмотря на внезапный приступ тошноты, перевернувший ее желудок. – Крепкий и горячий. И закажи ванну, если у них здесь есть такая штука.

– Да, мисс. – Он взглянул на доктора. – С ним все будет в порядке?

– Если мы сможем все это перенести, то и он тоже сможет, – объявила она, пнув ногой кучу грязного белья.

Некоторое время она постояла над Мэтью, чтобы убедиться, что он еще дышит, а затем принялась снимать с него грязную рубашку, бриджи и носки. К тому времени, когда вернулся Дики, она догола раздела Мэтта и связала его одежду и постельное белье в большой узел.

– Узнай, есть ли в отеле прачечная. Если нет, выброси эти вещи, мы потом купим ему новые. Ванну приготовят?

– Да, мисс. Клерк сказал, минут через десять.

– Хорошо. Помоги мне посадить его, и мы попробуем влить в него немного кофе. Ты попросил заварить покрепче?

– Пахнет крепким. – Дики скривился, налив в чашку густую черную жидкость.

– Доктор Рутгер? Доктор Рутгер... Мэтью, вы меня слышите?

– А-а? – Голова Мэтта перекатилась, его шея, казалось, утратила силу держать ее. – Я не виню вас. Совсем не виню вас...

Прикусив губу, Кортни хмуро смотрела, как голова Мэтта пьяно раскачивалась из стороны в сторону. Он продолжал тихо бубнить, иногда его забытье нарушалось грубыми высказываниями.

– Мэтью, это я, Кортни. Выпейте это ради меня. Это кофе. От него вы почувствуете себя лучше.

– Не хочу чувствовать себя лучше. Не хочу вообще ничего чувствовать.

Он начал падать на спину, выскальзывая из рук Дики, и Кортни наклонилась, чтобы поддержать его. Мэтт резко вскинул голову, так что она оказалась у груди Кортни, и большие затуманенные глаза наконец открылись.

– Хороша, – пробормотал Мэтью в ее левую грудь.

– Доктор Рутгер! – нетерпеливо окликнула его Кортни. – Это я, Кортни. Корт! Вы меня слышите?

– Не нужно кричать, – проворчал он и закатил глаза с красными прожилками. – Корт? Корт, это вы?

– Да, да, Мэтью, это я. Ради Бога, что вы с собой сделали?

– Напился, – невнятно произнес он.

– Почему? Почему вы пили? Что случилось?

– Кортни? – Его рука приподнялась и отыскала ее руку. – Почему она это сделала? Зачем она вышла за него замуж? Она его не любит. Она любит меня. Я знаю, она любит меня.

Кортни беспомощно покачала головой. Она смутно помнила, как он говорил о женщине, пока они ожидали «Аргус», но сейчас ей казалось, что это было несколько жизней назад.

– Мне жаль, Мэтью. Мне жаль, что она вас не дождалась.

– Я невиню его. Она красавица... красавица... как моя сестра Лори. Она тоже была красивая. Она умерла, когда была совсем маленькой девочкой. Маленькая Лори... – Его голова заняла более удобное положение на груди Кортни. – Я просто хотел напиться, вот и все. Именно сегодня вечером.

– Уже середина дня, – сообщила Кортни, – и вы больше не будете пить.

– Я хочу только спать. Я хочу только вернуть Дебору...

– Дебору? – Кортни почувствовала, каку нее по спине побежали холодные мурашки.

– Красавица, – вздохнул он. – Красавица. Поймите, она этого совсем не хотела. Поймите, она использовала меня, только чтобы заставить его завидовать.

– Кого заставить завидовать, Мэтью? – осторожно спросила Кортни.

– Кого? – Он взглянул на нее полными слез глазами. – Единственного человека, которому я никогда не мог ничего сказать. И не мог винить его, потому что я знал, что он ее не любит... Он любит вас. Но что он мог сделать? Что теперь может сделать любой из нас?

– Адриан, – прошептала Кортни. – Вы влюблены в Дебору Адриана?

– Сначала она была моей Деборой, – сердито возразил он. – Моей. И мы собирались сказать ему... мы собирались сказать им всем... но...

Кортни видела, как у него беззвучно шевелятся губы, как страдание наполняет его глаза, как его тело дрожит от того же чувства беспомощности, которое охватило ее, когда она убегала с пристани. Какая ужасная, жестокая вещь любовь! Как она скручивает и разрушает человеческие жизни!

– Останьтесь со мной, – взмолился Мэтт и, обхватив ее руками за талию, уткнулся лицом ей в грудь. – Не бросайте меня... не бросайте...

– Я вас не брошу, – прошептала Кортни и погладила копну вьющихся каштановых волос. Ее мысли резко нарушил тихий стук в дверь, и она кивком ответила на взгляд Дики. – Это, вероятно, ванна. Пусть они поставят ее возле камина. Совсем ни к чему, чтобы он сейчас подхватил пневмонию вдобавок ко всем своим неприятностям.

Дики подошел к двери и осторожно приоткрыл ее. От удара кулака дверь распахнулась, и мальчик кубарем полетел на пол. Вес Мэтью связывал руки Кортни, и она не смогла быстро вытащить закрепленный на талии кинжал. К тому моменту, когда изумление прошло и ее руки пришли в движение, незваный гость уже навис над ней, взвел курок и нацелил револьвер в голову Мэтью.

Глава 27

Адриан зажег сигару и подошел к открытому раздвижному окну. Перед ним открывался вид на соблазнительно мерцающую гавань, а грязь и суета прибрежного отеля остались позади. Ряд строений прямо напротив отеля «Карл-тон» скрывал запустение на берегу, но Адриану были хорошо видны высокие корабли, свободно покачивающиеся на волнах. Ему необходимо было получить подтверждение тому, что жизнь существует и вне роскоши высоких сводчатых потолков и хрусталя, ему необходимо было знать, что ветер и море были здесь и ждали его – его и Кортни.

Где она? Что она делает? Нашла ли она приличное место, чтобы провести ночь? Одна ли она? Напугана ли? Он понимал, что ее храбрость и энергия имеют свои пределы. Оказаться одной в незнакомом городе среди незнакомых людей, чужих обычаев и порядков, почти или совсем без денег... и терзать себя мыслями, что мужчина, которому она доверила свое сердце и душу, предал ее...

Накануне поздно вечером Адриан отправил на пристань посыльного узнать, не пришел ли кто-нибудь за ее багажом. Если нет, то он должен был дождаться, пока кто-то придет, последовать за ним и узнать, куда эти вещи отвезут. Адриан вполне здраво оценивал изобретательность Кортни. Она, несомненно, будет ожидать именно таких действий с его стороны и придумает для багажа запутанную и сложную дорогу туда, где остановилась. Тысячедолларовая банкнота убедит людей Адриана зорко следить за всеми, и если кто-то затребует ее сундук, то он должен знать кто.

Если кто-то затребует. Кортни могла просто бросить его, отказаться от его содержимого и переодеться в рубашку и бриджи – эту одежду можно за бесценок купить где угодно. По-видимому, единственной ценной для нее вещью был медальон, который она носила на шее.

Выругавшись, Адриан выпустил облако дыма. Он рассеянно потирал шрам на предплечье, разминал мышцы и снова и снова сжимал кулак. Благодаря мастерству Мэтью и настойчивости Кортни, требовавшей, чтобы он упражнялся чуть ли не до потери сознания, Адриан теперь почти свободно владел левой рукой. То же самое и в отношении раны на бедре: Кортни требовала строгого выполнения упражнений для восстановления поврежденных мышц, без этого на его выздоровление ушли бы месяцы. Кортни много знала о сражениях и о выживании в тяжелых условиях. Он содрогнулся при мысли о том, куда могли завести Кортни ее инстинкты.

Взгляд Адриана был поглощен восходом солнца, мысли заняты Кортни, и он не услышал за спиной тихого шуршания шелка, пока краем глаза не заметил блестящее светло-желтое платье. Дебора, как он сам и Рори, провела беспокойную ночь – почти до самого утра братья слышали звук ее шагов, – однако даже при ярком солнечном свете она выглядела совсем не плохо. Ее глаза казались маленькими кусочками ясного неба, кожа была бледной, но не от усталости или волнений, волосы, свободные от гребней и шпилек, струились по спине водопадом мягкого серебра.

Адриан мог понять, почему не слишком настойчиво сопротивлялся семейному давлению – она была красавицей. Дебора была бы хорошей женой и матерью, и разве год назад это не было его единственным побудительным стимулом? Дом, семья, жена... что угодно, чтобы сохранить мир в семье. Но это было до того, как в его жизнь ворвалась Кортни. Он не собирался влюбляться в нее – Господи, кто мог ожидать этого от хладнокровного, надменного Адриана Рейфера Баллантайна? Тем не менее он влюбился и теперь не остановится ни перед чем, чтобы вернуть Кортни, – ни перед чем!

– Ты вообще-то хоть немного спал? – тихо спросила Дебора.

– Немного, – солгал Адриан. – А ты?

– Чуть-чуть.

– Если ты беспокоишься о Мэтью, то не нужно. Он поймет твой поступок и причину, по которой ты это сделала.

– Ты все знаешь? – Дебора отвела от окна испуганный взгляд.

– У меня было время поразмыслить, и я вспомнил, что у него была сестра по имени Лори. Они были близнецами, но она умерла, когда им было по одиннадцать или двенадцать лет.

– Одиннадцать. Он говорил, что ему всегда казалось, славно он тогда потерял часть себя.

– Возможно, тебе удастся вернуть ему потерянную часть.

– Он даже не пытался увидеться со мной. – Дебора наклонила хорошенькую головку. – «Каролина» в порту уже почти десять дней... а он даже не нанес мне визит вежливости. Не явился, чтобы сделать предложение или чтобы потребовать объяснений. Я ожидала – надеялась по крайней мере на это. О Господи, я опять плачу! Не думала, что у меня еще остались слезы.

Ласково улыбнувшись, Адриан обнял ее за плечи, и она с радостью пришла к нему в дружеские объятия и прижалась мокрой щекой к его рубашке.

– Что нам делать, Адриан?

– Сначала, – он посмотрел на дымящийся пепел на кончике сигары и глубоко вздохнул, – я собираюсь отыскать свою жену. Затем я найду Мэтта и за шиворот притащу сюда их обоих, если понадобится. Потом мы популярно растолкуем им, кто кого любит, и отведем – или снова потащим, если будет необходимо, – в церковь, чтобы объявить всему проклятому миру, кто кому принадлежит. Это кажется тебе разумным?

Дебора с трудом сглотнула и взглянула на него, на мгновение онемев от вновь обретенной надежды.

– А как же твой отец? И мой?

– Естественно, мы их пригласим. Мне будет чрезвычайно интересно посмотреть, как они выпутаются из скандала. Ты же понимаешь, это будет настоящий скандал.

– Мне все равно, – решительно заявила она. – Дом Мэтта в Пенсильвании, там я могу найти новых друзей.

– А твоя семья?

– Они заслужили то, что получат. – Голубые глаза стали холодными. – Я не обязана считаться с ними. Они ничего не сделали для меня, когда я нуждалась в них больше всего.

– Тогда нам необходимо найти того юриста, который составил фальшивые документы, подтверждающие наше «грехопадение». Не думаю, что ты помнишь имя человека, которого они использовали. Семейным поверенным был Харрис.

– Нет. – Она нахмурилась и слегка поморщилась. – Это определенно был не семейный поверенный. И я только раз случайно подслушала его имя. Полдер? Прюдер?

– Прендергаст?

– Нет. Нет, ничего похожего... Почему ты так на меня смотришь? Я сказала что-то смешное?

– Нет, не смешное, просто чертовски своевременное, – усмехнулся Адриан. – Я всю ночь ломал голову, стараясь вспомнить это имя.

– Имя поверенного, к которому должна пойти Корт-ни, чтобы найти своего отца? – Дебора покраснела и приложила руку к губам. – Прости, я специально не подслушивала, просто я не спала и отчетливо слышала тебя сквозь дверь.

– Не важно, – отмахнулся от извинений Адриан. – Главное, ты заставила меня вспомнить имя.

– Пендертон.

– Что?

– Пендертон. Это имя юриста, у которого был твой отец.

– Я буду просто безмерно счастлив нанести сегодня визит обоим знаменитым джентльменам, – еще шире улыбнулся Адриан.

– Нет, – вместе с зевком раздалось с дивана, – ты разыщешь Прендергаста, а я займусь Пендертоном. Если мы разделимся, то сможем сделать вдвое больше, а я уверен, что время очень важно в обоих случаях.

Обернувшись, Адриан посмотрел на неряшливую фигуру брата, сидящего на краю дивана. Его темные волосы стояли дыбом, припухшие глаза говорили о недостатке сна, а лоб прорезала глубокая складка, когда он воинственно посмотрел на солнечный свет.

– Который час?

– Шесть. Или около того.

– Боже мой, Хелен разозлится, как дикобраз. Шесть часов? А вы вообще спали?

– Немного. – Адриан взглянул на Дебору.

– Что ж... – Запустив обе руки в волосы, Рори еще больше взлохматил их. – Кружка кофе сейчас была бы в самый раз. Кусок бекона, полдюжины яиц, ветчина, сыр... может быть, несколько горячих лепешек.

– Жизнь землевладельца, – вздохнул Адриан. – Ты намерен жевать все утро?

– Только первый его час. И вы должны. Нам всем это необходимо. Мы нуждаемся в калориях. Ты будешь сегодня говорить с отцом?

– Если он попадется мне на дороге, несомненно, я найду пару слов, которыми обменяюсь с негодяем. А иначе – нет. Я не намерен сворачивать со своего пути, чтобы сказать ему то, что я о нем думаю. Он это и так очень скоро узнает.

– Ты скажешь ему об Алане?

– Говорить нечего. Во всяком случае, сейчас.

– Ты имеешь представление, кто его убил?

– Теоретически – да. Но я ничего не могу доказать. И даже если бы мог – трудно убить уже мертвого человека.

– Еще хуже, что ты не можешь убить привидение, – кивнул Рори и сжал губы.

Адриан посмотрел на брата, стараясь не показать, что от этих слов у него по спине побежала холодная дрожь. К счастью, их отвлек стук в дверь, и все трое обменялись взглядами.

– Как вы думаете, кто бы это мог быть в такую рань? – шепнула Дебора.

– Есть только один способ узнать, – сказал Рори, вставая на ноги. – Возможно, это служанка, которая прочитала мои мысли.

Он взялся за медную щеколду прежде, чем в голове Адриана тревожно зазвонил предупреждающий колокольчик. Губы Адриана уже произносили имя Рори, его тело подалось вперед, а руки вытянулись и метнулись к стулу, на котором он вечером оставил саблю. Адриан увидел испуг на лице Рори за долю секунды до того, как услышал крик Деборы. Дверь открылась, что-то тяжелое ударилось о нее и упало внутрь. Окровавленная рука схватилась за косяк, ища опоры, и оставила темно-красную полосу на стене до самого пола.

Кортни медленно открыла глаза. Сначала она решила, что сейчас середина ночи – так темно было вокруг, но потом, когда чувства начали возвращаться к ней, поняла, что темнота объяснялась плотной повязкой на глазах. Ее лодыжки и руки были крепко связаны и вдобавок их привязали к тростниковым перекладинам спинки стула, на котором она сидела. Откуда-то доносился звук капающей воды, воздух был сырой и холодный, пахло плесенью и гнилью – подвал? Был и еще один запах, сильный запах, который она не могла определить, а могла только назвать, – он был резкий и неприятный. Удивительно, но ей не заткнули рот. «Отсутствие кляпа означает, что тот, кто доставил меня сюда, не боится, что шум привлечет ко мне внимание», – отметила Кортни с холодной беспристрастностью.

Никаких других различимых звуков, кроме постоянного глухого «кап, кап, кап», не слышалось. Это был пещерный звук, древний, первобытный звук, который ассоциировался со склепом.

Кортни заставила себя выбросить из головы эти мысли и сосредоточиться. Она не помнила, как ее привезли сюда или как привязали к стулу... да еще и раздели! На ней больше не было муслина и льна, а было что-то свободное – рубашка или, возможно, халат, – этим и объяснялся холод. Они, очевидно, выслеживали ее и теперь хотели, чтобы она чувствовала себя совсем беззащитной.

Кортни не хотела делать никаких движений. То, что она не слышала, чтобы кто-то еще находился рядом, вовсе не означало, что она здесь одна. Нет, она чувствовала, что она не одна. Кто-то еще был неподалеку – и наблюдал за ней? Ждал, чтобы она пришла в сознание?

Медленно, стараясь по возможности вообще не шевелиться, Кортни начала обследовать свое тело. Отсутствие сильной боли означало, что переломов нет. Конечно, на теле были синяки и царапины, полученные во время сопротивления, которое она оказала до того, как от удара по голове у не? потемнело в глазах. Она сидела на кровати с Мэтью... «Мэтью. Дики. Нет. Нет! Нельзя сейчас думать о них. Выброси их из головы! – приказала себе Кортни. – Думай! Вспоминай! Ты сидела на кровати... сидела на кровати. Стук в дверь. Дики пошел открывать. Нет! Подожди! Слишком поздно – он уже на полу. Кто-то ворвался в комнату, вытащил револьвер и прицелился – в Мэтью».

«Пошевелишься, и он мертв, – прошипел голос. – Кто-нибудь пошевелится, и он мертв». Это был Гаррет!

Он выглядел сейчас настоящим дикарем! Он не брился несколько недель, глаза у него сильно запали, глубоко врезавшиеся в кожу темные синие полукружья под ними придавали ему зверский вид. И у него не было одной руки. Вместо нее висел безобразный обрубок, выбивший кинжал из руки Кортни, прежде чем она успела пустить его в ход. Воспоминание об этом вызвало в ней холодную дрожь страха, как и приставленное к виску Мэтью стальное дуло. В тот момент за спиной Гаррета она услышала смех, в открытую дверь увидела еще два револьвера и, подняв взгляд, встретилась с парой горящих ненавистью янтарных глаз.

– Ну-ну, – фыркнула Миранда, – никак это маленькая принцесса! Вся разряженная в пух и прах. Такая милая и сладкая с очередным любовником-янки. Так быстро из рук одного в постель к другому... Неудивительно, что для тебя, Гаррет, у нее нет ни времени, ни места в постели.

– Теперь найдется! – прорычал он и, схватив Кортни культей под руку, заставил ее встать. – Тогда на «Ястребе» я сделал ей предложение, а теперь намерен довести его до конца.

И тогда вдруг Дики поднялся с пола и с бешеной яростью набросился на Гаррета. Почувствовав, как зубы и ногти вонзились в него, Шо прорычал проклятие и повернулся, чтобы отшвырнуть мальчика. На долю секунды он отвернулся от Кортни и отвел револьвер от Мэтью, и этого оказалось достаточно, чтобы Кортни сделала стремительный рывок. Она схватила обеими руками холодный стальной ствол, вывернула его и, чтобы заблокировать курок, засунула под него палец, как учил ее Дункан, а свободной рукой вцепилась Гаррету в глаза. Взревев, Гаррет занес вверх ужасную, бесформенную культю и изо всей силы ударил Кортни по шее. Мир вокруг нее закружился и потемнел, но она не выпустила оружие и продолжала бороться, стараясь завладеть им... а Гаррет все бил и бил ее, а потом поднял колено и нанес ей удар в живот. Миранда смеялась и подстрекала его; Мэтью с трудом встал на четвереньки и, пьяно раскачиваясь, пополз к неподвижному телу Дики. Гаррет еще раз ударил Кортни, ее пальцы выпустили револьвер, и она скорчилась от боли, от мучительной боли, лишившей ее способности двигаться или кричать...

...Кортни проглотила остатки ярости и боли, но в горле застрял огненный комок. Она забыла о своем решении не шевелиться, и ее руки потянулись к веревкам, которыми ее кисти были привязаны к стулу, но, услышав удовлетворенное хихиканье где-то рядом с собой, она замерла.

– Итак, вы очнулись. Я думал, это будет продолжаться дольше.

Она услышала тихий царапающий звук ножек стула, а затем шаги по каменному полу. В ее мыслях царила неразбериха. Боль и гнев, ненависть, обида, страх за Мэтью и Дики – все подавляло ее способность думать и оставаться спокойной. Голос... он был смутно знаком. Он не принадлежал Гаррету, но это был мужской голос, и звучал он надменно и властно.

– Я некоторое время наблюдал за вами, мисс Фарроу, ожидая, когда вы придете в себя, и, честно говоря, удивился, что вы очнулись. Должен признаться, капитан был неоправданно жесток. Такая нежная кожа – и в таких синяках! – Кортни отпрянула назад, когда рука коснулась ее щеки; затем рука, погладив ее шею, грубо сжала подбородок и подняла его. – Вряд ли вы в том положении, чтобы оказывать сопротивление, моя дорогая.

– Уберите от меня свои поганые вонючие руки, – прошипела она.

– Почему? Боитесь, что я могу дотронуться до чего-то, что принадлежит вашему доблестному капитану Баллантайну? – Упоминание имени Адриана привело Кортни в ужас, и она почувствовала у себя на щеке горячее, прерывистое дыхание своего мучителя, наклонившегося к ее лицу. – Я планирую больше, чем просто дотронуться до вас, дорогая. Гораздо больше. Разве можно упустить такую возможность?

Кортни стиснула зубы, чтобы не обрушить поток проклятий на бестелесный голос. Голос... «Голос! Сосредоточься на голосе! – приказала она себе. Она знала, что слышала его прежде, но где? – Не думай о том, что он говорит. Он хочет тебя запугать. Он хочет, чтобы ты боялась. Он хочет, чтобы ты совершила ошибку. «Покажи свой страх, и ты погибла» – это слова Дункана, это его предупреждение». А Кортни все-таки была дочерью Дункана Фарроу, дочерью Сервенны де Вильер и женой Адриана Баллантайна!

– Кто вы? – холодно спросила она. – Зачем вы привезли меня сюда? – Она почувствовала его изумление и почти увидела лицо!

– Кто я, это не важно, но могу пообещать, что в должное время вы это узнаете. А что касается всяких «почему» и «зачем», так это просто в порядке компенсации – во всяком случае, так было раньше. Теперь это стало гораздо большим, но первоначально мы проделали весь этот путь в надежде получить кругленькое состояние за наши неприятности.

– Дэви прав. Гаррету нужны деньги Дункана.

– Состояние, моя дорогая, состояние. Неужели вы и вправду столь наивны, что сомневаетесь в том, что здесь пахнет миллионами? И можно ли, скажите, винить нас за то, что мы были слегка расстроены, когда проделали столь долгий путь только для того, чтобы узнать, что Дункан Фарроу жив-здоров и ожидает встречи с дочерью?

– Дункан? Он жив? – У Кортни перехватило дыхание.

– К сожалению, да. И к сожалению, он не самый щедрый из людей. Он и не подумал предложить нам несколько сот тысяч за наши неприятности без определенного, скажем так... уговора.

– В обмен на меня? – насмешливо спросила Кортни.

– Среди прочего и это. Я потратил довольно много времени, чтобы убедить Миранду в вашей полезности. Она настаивала на том, что нужно вообще избавиться от вас. Полагаю, ей надоело смотреть, как вы все время воскресаете из мертвых. Но способы, какие она предлагала, чтобы избавиться от вас... Такая кровожадность в такой очаровательной женщине! Хотя, честно говоря, я не могу найти изъяна в ее основном доводе – боль способна так же быстро развязать язык, как и деньги. – Он резко отпустил подбородок Кортни, и она услышала его медленные шаги за спинкой стула. – Конечно, все было бы намного проще, если бы мы знали, где логово Дункана. Он, как говорится, словно сквозь землю провалился и забрал с собой этого негодника Прендергаста. Вам, случайно, не известно, куда они могли отправиться?

– Идите к черту! – огрызнулась Кортни.

– М-м, упрямитесь? Гаррет предупреждал меня, что с вами могут возникнуть трудности. Только не поймите меня неправильно, дорогая. Я с одинаковым удовольствием буду наблюдать, как вы корчитесь в муках или извиваетесь в экстазе. Вам придется самой выбирать, жить или умереть и каким способом. Понимаете, если ваше упрямство происходит из верности, то, боюсь, это бессмысленный жест. Ваши поиски Морского Волка могут служить подтверждением этому.

Кортни застыла. Морской Волк? Откуда он знает о Морском Волке?

– Вижу, вам знакомо это имя? Что ж, неудивительно. Гаррет говорит, что вы как одержимая ищете человека, который вас предавал.

– Предавал?.. – Кортни не успела удержать сорвавшийся с губ шепот.

– Морской Волк – это теперь известное имя в кабинетах морского министерства. Представьте себе, он спас нашему прославленному коммодору Преблу на тысячи долларов боевой техники и жизней, не говоря уже о времени. Информация, которую он продавал, привела к уничтожению полудюжины пиратских убежищ вдоль всего побережья Северной Африки – или вы думаете, что он ограничился только бандой вашего отца?

У Кортни в голове все смешалось. Что он говорит? О чем он говорит? Морской Волк – предатель? Нет! Нет, это невозможно! Адриан назвал ей кодовое имя – Меч-рыба, а не Морской Волк! Не Дункан! Дункан Фарроу никогда не предал бы своих людей. Это ложь! Коварный ход, чтобы притупить ее бдительность.

– Что? Вы что-то сказали, моя дорогая?

– Вы тот, кого Гаррет называл Англичанином, верно?

– Так же сообразительна, как и очаровательна.

– Тогда вы должны знать о предательстве все, – процедила она сквозь зубы.

– Конечно, знаю, – снова усмехнулся голос. – Я знаю о вероломстве и о коварстве. Я знаю о жадности. Я знаю о мщении.

– Тогда вы должны знать и то, что Адриан убьет вас, когда разыщет.

Голос снова приблизился и зашептал ей в ухо:

– Если доблестному лейтенанту Баллантайну придется встать перед выбором, убить меня или спасти вас, – что он сделает? И ваш отец – вы думаете, он заплатит большие деньги, чтобы добыть вам свободу? Так много вариантов, так много захватывающих комбинаций! И я еще не сказал о Гаррете! Ваш любовник лишил его корабля, руки и мечты сколотить состояние. Он ждет не дождется, когда убьет Баллантайна. А вы, моя дорогая? Кто вас спасет, если вас обменяют на свободу одного человека – вашего отца или вашего любовника? Они оба играли вашей жизнью, они оба использовали вас. Боже мой! – Голос зазвенел от возбуждения. – Я сам не мог бы придумать лучшей развязки... независимо от того, кто будет жить и кто умрет!

Адриан опустился на колени возле окровавленного тела и бесцеремонно перевернул его на спину. Дэви Донн оценил отсутствие заботы с его стороны таким крепким словцом, что Адриан мгновенно узнал этого человека.

– Неужели вы, янки, никогда не мочитесь? – прохрипел Донн. – Я два часа прождал в туалете в конце коридора и, на свое несчастье, до смерти напугал двух черных служанок и коридорного.

– Откуда вы взялись? Что с вашим плечом? Рори, ради Бога, помоги мне втащить его в комнату, пока в отеле не поднялась тревога.

С помощью Рори Адриан поставил корсара на ноги и отвел к ближайшему стулу. Дебора, все еще прижимая руки к губам и глядя на мужчин круглыми от изумления глазами, обошла их стороной и плотно закрыла дверь.

– О Боже, Боже, Боже, – проворчал Дэви, остановив взгляд на пустой бутылке из-под виски, стоявшей рядом с ним на столе. – Может быть, там, откуда это появилось, осталось еще немного?

– После того как вы ответите на несколько вопросов.

– На сухую глотку? Вы на редкость жестокий человек. Совсем не из тех, за кого Дункан хотел бы выдать замуж свою дочь.

Адриан стиснул зубы и кивнул Рори, чтобы брат достал из буфета еще одну бутылку. Младший Баллантайн, удивленный наглостью корсара, все-таки принес бутылку и до краёв наполнил три бокала.

– Итак? – потребовал ответа Адриан после того, как первый бокал был осушен до дна.

– Итак, у меня есть для вас новости, янки. Плохие.

– Я слушаю.

– Как и половина этого чертова города, – огрызнулся Донн, сверля взглядом Рори и Дебору.

– Они знают все, что произошло в последние несколько месяцев. Я предпочитаю, чтобы они слышали то, что вы собираетесь сказать. Если только... – Он взглянул на Дебору, но она, покачав головой, осталась стоять у двери.

– Неразумно, но это ваш выбор, янки. – Из-под густых рыжих ресниц на Адриана уставились маленькие прищуренные голубые глазки. – Они захватили ее. Ее, дока и мальчонку.

– Кортни? – Адриан побледнел.

– Да, Корт. Я увидел их вчера на пристани, когда «Сириус» бросил якорь. Подождал, чтобы посмотреть, кто их так интересует, прежде чем обнаружить себя, и догадался, что они ждут вас, потому что вы сожгли его корабль.

– Гаррет Шо?

– И его шлюха, – кивнул Донн. – Наглые без предела, они стояли там, но я уверен, никто не знал, кто они такие. Они рассчитывали просто прийти посмотреть, а вместо этого увидели привидение. Не могу сказать, что не понимаю их. Я тоже был уверен, что Корт мертва, пока не увидел ее на корабле. Как бы то ни было, они увидели, что она убегает от вас, и будь я проклят, если не пустились за ней вдогонку. Я, естественно, последовал за ними. Петлял по всяким извилистым закоулкам, пока не вычислил, что Корт свернула за угол, а потом увидел, как она, едва держась на ногах, входит в дешевый отель.

Адриан ничего не сказал, ни один мускул не дрогнул на его лице, и он даже не моргнул, когда Дебора, отойдя от двери, сочувственно взяла его за руку.

– Шо со своей шлюхой минут десять простояли– на улице, обсуждая, что делать, и в конце концов он ушел, а она осталась наблюдать за входом в отель. Еще минут так через двадцать он вернулся с фургоном, выглядевшим не слишком приятно. Я дал им пять минут и затем вошел вслед за ними. И вот тогда-то я и заработал себе этот булавочный укол. – Он с отвращением показал на свое плечо. Пуля, очевидно, раздробила кость, и плечо было неестественно вывернуто в сторону. Рукав его рубашки и кожаный жилет были пропитаны кровью, которая сейчас почти засохла и стала коричневой. – Я влетел в номер, и первое, что увидел, – это Корт и Шо, сражающихся за револьвер. Двое других – док и мальчик – лежали на полу. Я тогда не разглядел, были они живыми или мертвыми. Миранду я вообще не заметил. – Он замолчал и покрутил головой. – Болван, болван! Мне даже в голову это не пришло, так я спешил! Она вышла из-за двери и – бац! Я и свалился.

Чем дальше рассказывал Донн, тем более напряженным, бледным и замкнутым становилось лицо Адриана, но он не перебивал Дэви.

– Она была готова убить меня прямо на месте – наверное, она решила, что с нее достаточно привидений за один день, – но Шо остановил ее. Он приказал мне отнести записки.

– Записки?

– Да. Две записки. Одну Дункану с приглашением на встречу: сегодня в полночь на складе на окраине города. Он должен принести деньги. Много денег.

– Фарроу жив? Он в Норфолке?

– Великолепное место для привидений, правда, янки? – Со странным блеском в светло-голубых глазах Дэви посмотрел на Адриана. – Неплохо бы спутать их планы в отношении Дункана.

– Планы?

– Вы с Корт, должно быть, каждую ночь вели разговоры в ее каюте. А они вас подслушивали. – Донн скривился. – Планы! Деньги Дункана! Шлюха разоделась и заявилась в контору поверенного, пытаясь выдать себя за Корт. Она произнесла нужные слова, правильно назвала имена, но когда у нее не оказалось медальона, который она должна была показать, он сказал ей, что дело не стоит гусиного дерьма и если она понимает, что для нее хорошо, ей следует делать оттуда ноги. Это было неделю назад, так что с тех пор пара воров, должно быть, над этим размышляют. Теперь они захватили Корт и, видимо, считают, что это сработает лучше, чем любой медальон. Проклятие! Я и за десять лет не говорил столько, как сейчас. Горло прямо горит от сухости.

– Как вы все это узнали?

– Виделся с Дунканом, – буркнул он и протянул пустой бокал Рори, который быстро наполнил его.

– Вы виделись с ним?

– Вы что, глухой? – Донн поморщился. – Или выдумаете, что я пришел к вам, не встретившись сперва с капитаном?

Дебора, до этого не произнесшая ни звука, выпустила руку Адриана и шагнула вперед.

– А Мэтью... с ним все в порядке?

– Как? – Донн, прищурившись, посмотрел на нее. – А, да, насколько я мог видеть. Во всяком случае, он пошевелился. У мальчика сломана нога, а Корт была без сознания, когда Шо уносил ее.

– Вы сказали, у вас две записки. – На щеке Адриана задергалась мышца.

– Да. Одна для Дункана, одна для вас. По-видимому, кто-то хочет и вас тоже пригласить на вечеринку. Он называет себя Англичанином.

– Англичанин. – Адриан сжал кулаки. – Он здесь?

– Настоящий бал-маскарад, верно? – С легкой усмешкой Дэви поднес к губам бокал с виски, и Адриан отвернулся.

– Сколько они хотят получить от Фарроу? – Подойдя к окну, Адриан смотрел на искрящуюся воду залива. – У него достаточно денег, чтобы удовлетворить их требования?

– Не знаю, если учесть, что они потребовали все... Вы предлагаете добавить к деньгам свою разукрашенную саблю и золотые галуны?

Обернувшись, Адриан посмотрел на него убийственным взглядом, но Донн продолжал как ни в чем не бывало:

– Я думаю, они охотятся совсем не за деньгами. А если это так, они не знают точно, насколько велико это «все», поэтому Дункан считает, что, возможно, у него есть некоторое преимущество. Он может пойти на небольшую сделку.

– Что за преимущество?

– Неосмотрительно, парень, – ехидно ухмыльнулся Донн. – Неосмотрительно жениться на девушке, ничего не зная ни о ней, ни о ее дедушке.

– Де Вильер? Какое отношение он имеет ко всему этому?

– Очень большое, учитывая, кем он был.

– Кем он был помимо того, что был французским дворянином?

– Он был личным казначеем Луи! Короля Людовика то есть. И говоря «личным», я имею в виду действительно личным.

– Продолжайте, – потребовал Адриан.

Донн снова замялся и посмотрел на Дебору и Рори.

– Я не из тех людей, которые любят повторять, – резко бросил Адриан. – И я быстро теряю терпение.

Несколько секунд Данн смотрел на него, а потом пожал плечами:

– Пропади все пропадом, ведь к утру мы все, возможно, будем мертвы. Все началось с неприятностей еще в Париже в восемьдесят девятом. Луи был в панике, когда пала Бастилия, и он отдал свои сокровища де Вильеру для сохранности. Настал кровавый сентябрь, короля арестовали, чернь колотила во все двери, размахивая факелами, и точила ножи гильотин. Старый Гастон понимал, что его дочь – единственная из них, кто имел хоть какой-то шанс спастись, поэтому он отдал ей два большущих сундука и приказал спрятать их как можно надежнее ради короля своей страны. Она таскала с собой эти проклятые сундуки четыре года, как мы однажды подсчитали. Когда Дункан удосужился открыть их – ожидая, что они набиты нарядами для маленькой Корт, – он увидел бриллианты размером с большой палец, рубины как кулаки, золотые цепи, короны и кольца, застегивающиеся на запястьях, как ремешки! Должен сказать, он чуть не задохнулся от собственной желчи. Адриан был ошеломлен.

– Я слышал рассказы о несметных сокровищах, исчезнувших в первые дни господства террора, но был уверен, что это просто легенда.

– Так же думал и комитет, захвативший власть. Робеспьер не хотел признавать, что его граждане похитили сокровища, и так как все списки были сожжены, никто точно не знал, сколько чего было в самом начале. А Дункан не собирался высовываться, тем более после всего, что эти мерзавцы сделали с его женой. Но он понимал, что нельзя держать сундуки ни на «Гусе», ни на острове, и поэтому привез их сюда. С тех пор он просто увеличивал свое «имущество», надеясь в один прекрасный день передать все это Корт, чтобы компенсировать ей тяжелые годы.

– И вы говорите, что Шо ничего об этом не знает? Почему вы так уверены?

– Никто, кроме четырех человек, никогда не видел, что было в тех сундуках, не считая Дункана и его жены. Из всех, кто знал о них, в живых остались только я и Дункан, но даже я не знаю, где он их прячет. Я никогда не хотел этого знать и никогда не спрашивал.

Адриан рассеянно похлопал себя по карману в поисках сигары. Во всем этом не было никакого смысла. Зачем Дункану Фарроу сидеть на состоянии из невостребованных драгоценностей и на втором состоянии – в золоте, – накопленном за годы его дерзких нападений, – и все же продать свой корабль и своих товарищей за несколько жалких тысяч долларов, подвергаясь немыслимому риску? И Кортни – она была слишком умна, чтобы привязанность к отцу могла ее ослепить. Их собственные отношения служили тому подтверждением.

– Много людей знают о Морском Волке? – резко спросил Адриан.

– Как? Морской Волк? Откуда, черт...

– Этим именем пользовался Фарроу, когда посылал письма жене, разве нет?

– Да, но...

– Этим же именем пользовался кто-то, кто продавал Фарроу американцам. Если это Шо, в чем, очевидно, убеждены и вы с Кортни и во что я только теперь начинаю верить, тогда она мертва независимо от того, за сколько Дункан попытается купить ей свободу. То же можно сказать о Мэтью и мальчике и вообще о любом, кто станет Гаррету поперек дороги.

– Вы оптимистичный негодяй, а?

– Нам с Фарроу нужно о многом поговорить, прежде чем что-то делать, – сказал Адриан, не отреагировав на его сарказм. – Как я могу войти с ним в контакт?

– Всего лишь подойти к двери, янки. Он дожидается в коридоре моего решения – довериться вам или убить вас.

Вода продолжала капать не переставая. Кортни даже начала представлять себе, как это происходит: трещина в потолке, медленно набухающая капля воды все увеличивается и увеличивается, затем отрывается, как тяжелый шар, и вызывает небольшой взрыв на поверхности крошечной лужи, образовавшейся на полу. Лужи. Капли. Вода. Кортни хотелось пить, и ей было холодно. Она не знала, сколько часов просидела одна и был сейчас день или ночь. Холод пробирал Кортни до костей, и ее сотрясала дрожь. Если не считать капанья воды, вокруг стояла абсолютная тишина, и только ее собственное слабое дыхание и равномерные удары сердца присоединялись к монотонному звуку падающих капель!

Голос ушел и пока не возвращался. Он сыграл свою роль, вселив сомнения и страх в ее душу, а потом предоставил ей возможность поразмышлять, а им – испытать ее самообладание. Разумеется, Кортни не поверила ни слову его лжи, тем более о Морском Волке. Кто-то, очевидно, воспользовался этим именем, надеясь бросить подозрения на Дункана.

Но кто? Никто не знал этого имени. Никому не были известны подробности ее побега из Франции. Знали только Эверар, Сигрем, Дэви и Дункан – и только они могли знать о Морском Волке. Эверара и Сигрема нет в живых...

«Сигрем! Он говорил, что я должна найти Морского Волка. Испуская последнее дыхание, он приказал мне найти Морского Волка! Найти Морского Волка! Это был приказ – или предостережение? Нет, не предостережение! Он сказал, что Дункана предали, а не Дункан предал. Что еще он сказал? Какие именно слова он говорил? Думай, думай, думай, – велела себе Кортни. Кап... кап... кап... – Найди его. Предупреди его. Эверар знал. Нужно только время, чтобы приложить лицо к имени... Называет себя... – Кап... кап... кап... – Называет себя! Называет себя Морским Волком! Найди человека, который называет себя Морским Волком!»

Кортни громко вздохнула, и у нее по телу прокатилась волна боли. Ее запястья... Она пошевелила локтями и кистями, стараясь ослабить веревочные узлы, от неистовых усилий веревка врезалась ей в тело, но Кортни было все равно – все равно! Дункан – это и есть Морской Волк, а Морской Волк был храбрым, сильным и умным. Он догадался бы о предательстве Гаррета, он узнал бы Голос. Он, наверное, сейчас разыскивает ее, мечется по городу, чтобы ее найти. Морской Волк и Адриан...

Адриан! Адриан солгал, назвав ей другое имя; но может, он солгал, чтобы защитить ее? Это причина тени, которую она заметила у него в глазах? Ложь, неуверенность... Было ли все это из-за того, что он знал о Морском Волке – знал имя Морской Волк? О Боже, Кортни так хотелось увидеть Адриана, поговорить с ним! Если он считает предателем Дункана, тогда Голос победил. А если Адриан нашел Дункана до того, как один из них все узнал, они могли сразиться, пока кто-нибудь из них не умрет.

Сколько времени она уже заперта в этой проклятой комнате? Несколько часов? Несколько дней? Кортни так хотелось пить, что ей казалось, будто она находится здесь уже несколько недель. Сейчас утро или ночь? Она не могла отличить одно от другого и когда сидела в той клетке, но тогда по крайней мере она слышала голоса других заключенных и оставалась в здравом уме. Сигрем был на расстоянии окрика, а сейчас услышит ли ее кто-нибудь, если она закричит?

«Успокойся, – приказала она себе и, не обращая внимания на боль в запястьях, снова принялась упорно крутить и тереть веревки. Боль обостряла ее мышление и не позволяла раздраженно реагировать на «кап... кап... кап...». – Раздраженные люди совершают ошибки, напуганные люди совершают ошибки. Адриан... отец... пожалуйста, поторопитесь...»

Глава 28

Дункан Фарроу не обладал ростом Адриана или широкими плечами Гаррета Шо, но был не менее представительным мужчиной. Каждое его движение было продуманно и выверено; его походка была плавной, как у пантеры, беззвучной и упругой, в ней чувствовалась скрытая мощь и готовность убивать. У него были бездонные изумрудные глаза, темные золотисто-каштановые волосы, слегка тронутые на висках серебром, а высокий белый воротник не скрывал шрама, уходившего от линии волос вниз по шее. Одежда, которую он носил, не могла изменить его непреклонную, суровую внешность. Безупречно сшитый серый старомодный суконный сюртук не смягчал впечатления, производимого лицом, которое от солнца приобрело цвет красного дерева. Его руки, свободно опущенные вдоль туловища, были широкими в кости и достаточно мощными, чтобы вызвать к жизни мысли о мечах, кинжалах и дымящихся пушках, а на красивом лице читалось, что этот мужчина прожил сорок три года, не расставаясь с горечью давних воспоминаний.

Фарроу неподвижно стоял в полумраке улицы за границей желтоватого круга света, падавшего от одинокого фонаря. Двигались только его глаза, внимательно всматривавшиеся в ниши и темные окна, чтобы уловить малейшие признаки постороннего присутствия, так как он был уверен, что где-то наверняка прячутся наблюдатели. Свидание было назначено на полночь, и оставалось еще пять минут, а он простоял в темноте уже больше двух часов.

Гаррет выбрал хорошее место. Склад был последним строением на улице, и сразу за ним плотно утрамбованная дорога переходила в изрытый колеями проселок. За складом темнели причалы, а кроме него, единственными постройками на пустынной дороге были два полуразвалившихся сарая и заброшенная мельница. Здесь не было ни таверн, ни сдающегося внаем жилья, ни чего-либо такого, что могло бы привлечь случайных прохожих в этот глухой ночной час. Дункана даже веселила дерзость Гаррета. Вывеска над дверью гласила: «У. Лонгфорд. Импорт. Экспорт» – это был собственный склад Дункана!

Во второй половине дня небо заволокли облака, начал моросить дождь, и воздух был пропитан сыростью, а потому особенно резко пахло мокрым деревом, отбросами, скопившимися на берегу, и лесом, который начинался сразу за границей городка. Стояла мертвая тишина, которую нарушал только легкий плеск волн, разбивавшихся о причал.

Дункан отошел от стены, у которой стоял, и по привычке проверил оружие – ножны на месте, а револьвер был заткнут за ремень. Дункан знал, что оружие обнаружат при первом же обыске, но если бы он пришел вообще без оружия, у Гаррета, несомненно, возникли бы подозрения.

Его взгляд в последний раз пробежался по зарослям деревьев слева, и Дункан кивнул, хотя и не думал, что его кто-нибудь сможет увидеть. Донн был на месте, его раненое плечо наверняка причиняло ему невыносимую боль, но ничто в Дэви не вызывало у Дункана удивления. Он был благодарен ему за бесстрашную поддержку – безгранично благодарен за то, что, если ему суждено сегодня умереть, он будет не один.

Дункан медленно прошел по омытой дождем дороге и остановился перед деревянной дверью склада. Света внутри не было видно, но он на него и не рассчитывал. Толчком распахнув дверь, он вошел внутрь и постоял немного, привыкая к обстановке.

Ничего – ни малейшего движения, ни единого осторожного вздоха.

Гаррет был абсолютно уверен, что Дункан придет один, как ему было велено. Они слишком много лет проработали рядом, чтобы им требовались услуги посторонних, и уважали ловкость и мужество друг друга. Здесь не будет вооруженных наемных бандитов, готовых выстрелить тебе в спину, и крепких охранников для страховки, и вопрос жизни и смерти будет решаться непосредственно между ними двумя. Таков закон моря, закон корсаров. Под вопросом был только Англичанин, трусливый и хитрый, жадный и вероломный. Но Дункана он не волновал – это уже забота Баллантайна.

При мысли о своем зяте Дункан улыбнулся. Он мог понять, чем золотоволосый янки завоевал сердце Кортни – он был высокомерен и беспощаден, не боялся потребовать объяснений, а получив их, усомниться в правде. Янки до такой степени был похож на Дункана, что Фарроу был уверен в том, что они станут друзьями – если останутся в живых.

Склад имел три этажа. Первый этаж, огромный, похожий на пещеру, был заполнен сверху донизу, ряд за рядом, тюками с недавно упакованным хлопком, и в нем стоял тяжелый запах. Верхний этаж занимал всего лишь половину длины здания, и там располагалась контора. Средний – был каменным и имел большие поворотные отсеки, открывающиеся на причал; у огромного проема, ведущего на нижний этаж, были сложены лебедки и канаты, а под ними стояли весы.

«Вниз, – решил Дункан. – Там есть выход наружу, и легко исчезнуть. К причалу наверняка привязана лодка».

Лестница располагалась в дальнем конце помещения, и он отдавал себе отчет в том, как громко звучат его шаги по скрипящим доскам ступеней, которые примерно в середине пролета сменились каменными. По мере того как Дункан спускался, ему становился виден круг слабого света, и он замедлил шаги, чтобы не утратить возможность видеть в темноте и даже на короткое время не быть ослепленным светом лампы.

Он медленно досчитал до пятидесяти – считать он начал еще у двери на улицу – и продолжил спуск на нижний этаж. По обе стороны от выхода были нагромождены тюки с хлопком и стояли бочонки со смолой, маслом и дегтем.

Шаркнула подошва, и Дункан осторожно перевел взгляд к кругу света. В центре небольшого свободного пространства, между стенами хлопковых тюков, на шатком столе стоял фонарь, и по обе стороны от него горели свечи. У стола стояло три стула, на одном из них сидел Гаррет Шо. Взгляды Дункана и Гаррета встретились и долго не отпускали друг друга; каждый из мужчин оценивал, насколько далеко может зайти другой, руководствуясь собственными мотивами.

Дункан первым отвел взгляд, чтобы продолжить осмотр. В углу он увидел мужчину и мальчика, связанных спина к спине; их рты были плотно заткнуты кляпами, а кусок веревки, обвивавшейся вокруг их грудных клеток, не позволял им пошевелиться. Мальчик находился в полубессознательном состоянии, его голова свесилась вниз, а сломанную ногу он вытянул перед собой. Встревоженные светло-карие глаза мужчины покраснели от усталости, однако оставались ясными и выразительными и упорно пытались что-то сообщить Дункану Фарроу – или предупредить его?

Дункан проследил за взглядом Мэтта, указывавшим на четвертый стул, наполовину скрытый за тюком хлопка. На стуле сидела Кортни в свободной рубашке, со связанными за спиной руками. Она явно замерзла в холодном сыром воздухе, была бледна и выглядела беззащитной, но крови на ней не было. У нее на глазах была повязка, но Дункан понял, что она почувствовала его появление.

– Корт...

– Отец! О, отец, это и правда вы? – Она проглотила все остальное, что ей хотелось сказать или крикнуть, но вместо этого постаралась определить, откуда исходит его голос.

– Это я, – ответил Дункан и взглянул на Гаррета: – Сними с нее повязку, она совершенно ни к чему.

Взгляд Гаррета метнулся к темной фигуре, стоявшей за кучей тюков и не попадавшей до сих пор в поле зрения Дункана. Согласно кивнув в ответ, Гаррет согнутым пальцем сделал знак Миранде, чтобы она сняла с Кортни черный шелковый шарф. Темноволосой красавице эта просьба вовсе не доставила удовольствия, так как для того, чтобы ее выполнить, ей нужно было выйти из тени и, таким образом, привлечь к себе внимание Дункана.

Кортни напряглась всем телом, почувствовав, как-коротким резким движением с нее сорвали шарф, закрывавший глаза. Сердце бешено стучало, и его стук отдавался в ушах. С момента похищения Кортни пребывала в полной темноте, только час назад ее привели сюда из холодного подвала, и она не знала, чего или кого ей следует ожидать. Пока она не подслушала перебранку Гаррета и Миранды, она не знала, что должен прийти Дункан, и пока не услышала его голос, не верила, что у этой троицы – Гаррета, Миранды и Англичанина – есть шанс преуспеть в своем коварстве.

Шарф соскользнул на шею, и Кортни постаралась удержать мгновенно нахлынувшие слезы, вызванные тусклым светом, который показался ей после темноты ярким, как солнце. Она немедленно отыскала Дункана, и облегчение, мелькнувшее в ее глазах, затуманилось тысячей вопросов.

– Корт, ты в порядке?

– Да. Да, со мной все хорошо.

– Они мучили тебя?

– Мучили? – Можно ли считать мучениями голод, жажду, холод и изоляцию? – Нет, они меня не мучили.

– И не будем, пока вы оба будете вести себя смирно! – прорычал Гаррет и снова поманил к себе Миранду: – Обыщи его, я не хочу никаких сюрпризов.

Миранда двинулась вокруг стола; ее грудь подрагивала под тонкой белой блузкой, бедра соблазнительно покачивались под ярко-синей тафтой, янтарные глаза в упор смотрели на Дункана. И в движении ее рук была откровенная чувственность, когда она проводила ими по его ребрам, потом по спине, по внутренним и внешним сторонам упругих бедер. По окончании обыска кинжалы легли на стол, револьвер отправился за пояс ее юбки, и у Миранды на лице заиграла улыбка.

– Ты пришел один? – подозрительно спросил Гаррет. – Я специально послал приглашения двоим.

– Двоим? – Дункан сделал вид, что не понял. – Ты ожидал, что Дэви, получив такую рану, способен сюда прийти?

– Не затевай со мной игру, Дункан! – прорычал Гаррет. – Где он? Где этот негодяй янки, который сделал со мной это? – Он поднял розовый блестящий обрубок, оставшийся от правой руки, и тихо добавил: – Я хочу вернуть ему долг.

– Значит, ты имеешь в виду Баллантайна, о котором я так много слышал? Почему я должен знать или даже интересоваться тем, где он сейчас? Я ожидал его здесь увидеть – если, конечно, он вообще должен прийти. Сказать по правде, я не удивлюсь, если он испортит представление – какое ему дело, если мы с тобой убьем друг друга?

– Донн передал ему записку? С указанием времени, места... и имени отправителя?

– О да – Англичанин. Означает ли это, что я наконец-то встречусь с твоим личным осведомителем?

– Его больше интересует Баллантайн.

– Тогда ему, быть может, стоило бы организовать другую встречу? – Дункан приукрасил свой голос нотками раздражения. – Откровенно говоря, меня больше интересует, какого черта ты пытаешься доказать, похитив мою дочь и требуя за нее выкуп?

– Я ничего не пытаюсь доказать, – усмехнулся Гаррет, – кроме того, возможно, что преступление не приносит дохода – тебе. Это вполне честная сторона нашей профессии, разве не так? Похищение? Разве не поэтому ты держишь все это, – повел обрубком в воздухе, указывая на склад, – в такой тайне? Ее похитили бы на следующий же день после того, как слух об этом стал достоянием гласности.

– Я могу спросить, как ты узнал об этом?

– Можешь. И я дам тебе весьма простой ответ. Однажды я сопровождал Эверара в Алжир, там он встретился с капитаном торгового судна, и следующее, что я увидел, были свертки, ящики и бочонки, сменившие своего хозяина. Ты принес с собой деньги?

– Что, даже никаких вопросов о моем здоровье? – ухмыльнулся Дункан. – Никакого любопытства по поводу того, как мне удалось уйти живым из Мокнины?

– И как вам это удалось? – растягивая слова, поинтересовалась Миранда. – Гаррет говорил, что вас заманили в ловушку. Он сказал, что «Гусь» горел и спастись было невозможно.

– «Гусь» получил прямой удар в склад боеприпасов, – кивнул Дункан, не сводя глаз с лица Гаррета. – Я помню, как сразу же вслед за этим он взлетел на воздух и меня выбросило за борт. Когда я пришел в себя – должно быть, я приплыл к берегу на какой-то балке, – прошло довольно много времени, и я не смог найти вокруг ни одной живой души, ни одного корабля, дружеского или вражеского. Я отлично понимал, что нужно уходить оттуда, пока не слетелись стервятники, и пошел на восток, надеясь набрести на какую-нибудь деревню или лагерь. Не знаю, сколько я шел – день, два? Помню только, что проклинал мух и солнце и без конца падал, так что мои колени были ободраны до костей. Следующее мое отчетливое воспоминание – это как я вхожу в шатер из овечьих шкур, а полсотни бедуинов снаружи решают мою судьбу.

– Так как же вам удалось спастись? – сухо спросила Миранда.

– Я помог им принять решение, предложив заплатить столько золота, чтобы они смогли пережить зимы в следующие лет десять. И все, что им нужно было сделать, – это доставить меня в Алжир.

– Таким образом, вы смогли сесть на корабль и спокойно уплыть, пока мы томились в плену на борту военного корабля янки, который вез нас в Гибралтар, на виселицу?

– Да, – снова кивнул Дункан, на этот раз задумчиво, – известие о том, что янки захватили Змеиный остров, распространилось по побережью как эпидемия чумы, но я не думаю, что в Гибралтаре вас повесили бы. Больше похоже на то, что они хотели создать видимость судебного разбирательства и приговорить вас к длительному тюремному заключению или выставить условия соглашения. Я подумал, что если бы прибыл туда раньше их кораблей, это послужило бы веским аргументом и повысило оплату нашего соглашения. Но разумеется, ничего этого не потребовалось благодаря вмешательству «Ястреба».

– Вмешательству, которое стоило мне моего корабля и команды! – прорычал Гаррет.

– Твоего корабля?

– Закон моря, Дункан. Ты бросил свой корабль.

– А ты через неделю сдал его кучке голодных безоружных американцев. Что-то подсказывает мне, что ты его не заслужил. – Дункан сжал губы.

– Они были вооружены! – возмутился Гаррет, вскочив на ноги.

– Особенно один – по имени Баллантайн? – Взгляд Дункана скользнул по Кортни. – Я вижу, он многое отнял у тебя, и далеко не все силой. Но я человек великодушный. Отпусти Кортни, и вместо «Ястреба» я куплю тебе целую флотилию.

– Флотилию? Прямо сейчас? – иронически усмехнулся Гаррет. – А вот мне помнится, ты совсем не хотел добровольно отдать мне два своих корабля, которые тебе надоели.

– Я предлагал их тебе за разумную цену.

– Ты прекрасно знал, что я не мог заплатить столько.

– И поэтому ты решил украсть их у меня?

– Закон моря, Дункан! Я ничего не украл! Ты пропал, исчез без следа. И я предположил, что ты погиб.

– Сейчас у тебя есть выбор, – спокойно возразил Дункан. – Отпусти Кортни, дай нам возможность уйти отсюда, и я не обернусь, чтобы взглянуть, в каком направлении ты побежишь.

У Гаррета заблестели глаза, и он нерешительно замер с поднятым кулаком.

– Неужели ты веришь ему? – с издевкой воскликнула Миранда. – Он не позволит тебе так просто уйти, тем более что ты посягнул на его драгоценную дочь. Мы кое-что начали, черт возьми, и теперь должны довести дело до конца. Скажи ему. Скажи ему!

– Твоя преданность производит впечатление, дорогая. – Дункан с изумлением взглянул на нее. – Такое же, как и верность Гаррета.

– Преданность? – крикнула она. – Я отдала вам четыре года своей жизни и что получила взамен? Вы когда-нибудь относились ко мне с уважением? Когда-нибудь обращались со мной иначе, чем с проституткой? Вы хоть раз дотронулись до меня с лаской или с нежностью? Хоть раз подумали о том, чтобы сделать меня частью своей жизни?

Дункан долго смотрел на нее, на слезы негодования, блестевшие на концах ресниц, а потом, подняв руки, медленно и выразительно зааплодировал, и этот звук громом разнесся по комнате.

– Браво! Прекрасное выступление. Оно могло бы достичь цели, если бы я не знал, что ты спишь с любым мужчиной, который помашет перед тобой дешевой безделушкой. Ты приводила их в мой дом, в мою постель. Ты прилагала величайшие старания, чтобы не зачать от меня ребенка. Хотя за это я сам чрезвычайно тебе благодарен. Да, я использовал тебя, Миранда. Но это был честный обмен. Я не помню, чтобы ты когда-нибудь вела себя не как проститутка.

Миранда выпустила когти и устремилась к нему, но Гаррет быстро оттащил ее назад.

– На это у нас нет времени, – сердито проворчал он. – Ты принес деньги? Да или нет?

– Нет. – Взгляд темно-зеленых глаз встретился со взглядом Гаррета. – Но я принес кое-что другое, и оно ничем не хуже.

Рука Дункана двинулась к нагрудному карману, и в кулаке Гаррета Шо мгновенно появился револьвер со взведенным курком, который нацелился Дункану прямо в лоб.

– Документы, – спокойно пояснил Фарроу. – Они у меня в кармане. Без всякого обмана.

Прищурившись, Гаррет внимательно следил за движениями пальцев Дункана, пробиравшихся под куртку.

– Здесь письмо поверенного, дающее тебе доступ ко всем моим капиталам и банковским счетам. Вот документ на мою собственность, купчие, выданные на мой дом и мои предприятия. Они все абсолютно законны и неоспоримы. Требуется только поставить наши две подписи.

– Я совсем не разбираюсь в юридических бумагах. – Гаррет с подозрением посмотрел на него. – И я им не доверяю. Красивые слова, красивые печати... Как я узнаю, что это не ловушка и не ложь? Откуда мне знать, что ты действительно владеешь всем, о чем говоришь, и что это не пустые слова?

– Ты дал мне меньше двадцати четырех часов на все приготовления, и двенадцать из них пришлись на воскресенье – день отдыха в цивилизованном мире. Документы подлинные, даю тебе слово. Но они не имеют силы без моей подписи, а ее ты не получишь, пока не освободишь мою дочь.

Гаррет потер обрубком верхнюю губу, стараясь скрыть растерянность, а затем приказал Миранде:

– Освободи ее.

– Что?!

– Ты слышала. Я сказал – освободи ее!

Упершись руками в бедра, Миранда смотрела на Гаррета горящими от злости глазами, но затем все же направилась к стулу, на котором сидела Кортни, и принялась возиться с окровавленными узлами веревок, связывавших запястья пленницы. Некоторое время Дункан наблюдал за ней, а потом с насмешкой взглянул на Гаррета:

– Странно, что ты так боишься слова «ловушка». По-моему, теперь ты способен унюхать ее даже на расстоянии. Просто из любопытства – скажи, сколько американцы заплатили тебе, чтобы устроить свидание в Мокнине?

– Что? – Гаррет резко повернул голову. – Мне? Заплатили мне? Ты сошел с ума?

– Нет, не сошел. У меня было достаточно времени, чтобы поразмышлять над случайными стечениями обстоятельств, преследовавшими нас в последние восемнадцать месяцев: американцы знают, где перехватить суда с зерном, которые мы проводим через блокаду в Триполи; американцы посылают военный корабль вместо сторожевого шлюпа, чтобы охранять гавань, в которой мы регулярно пополняем запасы; американцы знают, где и как мы должны встретиться с посланниками Караманли, знают порядок работы сигнальных огней, знают достаточно, чтобы послать три канонерки перекрыть выход из залива.

– Будь ты проклят, Дункан Фарроу! Ты обвиняешь меня в том, в чем я не виноват! Разве мог я знать, что эти чертовы янки поджидают нас на берегу?

– Ты провел основательную подготовку.

– Увидев те канонерки, я был так же удивлен, как и ты!

– Правда? Значит, именно поэтому, когда нам удалось вырваться – благодаря Дэви Донну, у которого сейчас в плече сидит твоя пуля, – именно поэтому ты послал «Гуся», чтобы он один встретился с ними?

При этом обвинении у Гаррета от возмущения побелели щеки.

– Бон, – хрипло пошептал он, – я потерял бон. Мои марсели были спущены. Я потерял маневренность. К тому времени, когда мы выправились, «Гусь» был объят пламенем. Три канонерки, словно мухи, суетились вокруг него и поливали его огнем... Я видел, как взлетел склад боеприпасов...

– Да, а я видел, как ветер дул тебе в спину, Гаррет.

– Никогда в своей жизни я не убегал от сражения, Дункан Фарроу! – Культя громко ударила по столу. – Мы вернулись! Мы загнали одну из этих проклятых свиней на землю и разнесли ее в щепки. Мы погнались за двумя другими, но они были слишком быстрыми; они держали ветер в зубах и потому убежали от нас. Мы несколько часов прочесывали чертову гавань в поисках выживших; мы осматривали берег, обследовали холмы; мы даже добрались до деревушки, потому что местные жители ради развлечения забрали трех наших мертвых ребят. Я не хотел верить, что ты мертв, и не хотел уходить, пока мы не убедимся, что это так и есть, но ребята стали чаще оглядываться назад, чем смотреть вперед. Они боялись, что янки вернутся с подкреплением. Мы были вынуждены уйти! Мы не хотели, но нам пришлось уйти! Спроси Донна. Спроси его, не говорил ли я открыто в тот день, что ситуация попахивает дерьмом. Спроси у него, не поставил ли я все паруса и не направился ли к Змеиному острову, заподозрив, что душок предательства может добраться и туда тоже?

– Или, возможно, ты уже знал об этом и вернулся, чтобы покопаться в объедках?

– Дункан... – у Гаррета отвисла челюсть, – ради Бога! Я вор, да. Разбойник и мошенник... но я не иуда! Боже правый, не думаешь же ты, что я тот человек, который нас предавал?

Оставив свои вялые старания развязать узлы, Миранда переводила взгляд янтарных глаз с одного напряженного сурового лица на другое.

Воспользовавшись тем, что Миранда отвлеклась, Кортни продолжала тянуть и крутить веревки, не обращая внимания на то, что они глубоко врезаются в тело. Веревки были уже почти развязаны, и оставалось совсем немного, чтобы освободиться, но следовало быть осторожной – Кортни не забывала о наблюдателе, скрывавшемся в темноте. Она видела блеск мушкетного ствола и старалась поймать взгляд отца, чтобы предупредить его о невидимой опасности, но Дункан был слишком поглощен изобличением во лжи Гаррета.

– Эверар говорил, что близок к тому, чтобы узнать, кто постоянно продавал нас янки, Караманли – по-видимому, все равно кому, но всегда по одной и той же схеме. И это должен был быть кто-то, кто знал о наших планах, о наших маршрутах, о наших деловых встречах. Кто-то, кто знал имя предателя, чтобы вызвать больше •боли, чем все, вместе взятые, измены. Имя из прошлого, которое обеспечит совместные действия французов и британцев, а теперь и американцев. Это ты, Гаррет. У тебя было много возможностей. Ты всегда жаждал власти и денег.

– Нет!

– Ты знал о Франции. Ты знал, что я работал на британцев, чтобы арестовать бандитов и освободить аристократов.

– Нет!

– Ты знал кодовое имя, которое могло воскресить воспоминания прошлого, открыть двери, развязать кошельки...

– Нет, черт побери! Послушай меня...

– Ты знал, что я отхожу от дел. Ты знал, что скоро игра будет кончена и не останется ни нападений, ни захваченных кораблей, ни доходов от работорговли. Ты знал о том, что у меня здесь есть... и хотел получить все.

– Нет! Я знал об этом... – он сделал широкий жест культей, указывая на склад, – и да – я даже признаюсь в некоторой зависти...

– Ты хотел иметь мои корабли, мою дочь, мою любовницу. Я только никогда не предполагал, что в своем желании получить все ты способен зайти так далеко. Я не думал, что ты предашь собственный клан. Закон моря, Гаррет, помнишь его? – тихо спросил Дункан. – Наш закон? Полная преданность собственному клану.

– Это не я, мерзавец! Не я! – У Гаррета вздымалась грудь, а по лбу струился пот.

– И ты совсем не приложил к этому руку? – рассвирепел Дункан. – Похищение, требование выкупа – чья это идея, если не твоя?

– Ты считала, что все пройдет легко. – Гаррет остановил взгляд на Миранде. – Ты уверяла меня, что мы сумеем все сделать так, что никто не пострадает!

– Заткнись, дурак! – разъярилась Миранда. – Неужели ты не понимаешь, что он делает? Он нарочно обвиняет тебя. Он хочет, чтобы ты был слепым и тупым, и тогда он сможет доказать, что умнее тебя. Ради Бога, не слушай его. Мы так близко... так близко к тому, чтобы получить все!

– Я не хочу получать все. Во всяком случае, таким способом! Нет – если за это меня заклеймят иудой!

– Ты не иуда, – решительно объявила она. – Разве ты не слышал, что он сказал? Ты его не слушал? Французы и британцы знают его как Морского Волка. Он тот, кто боится обвинения в том, что продавал нас, и во всем остальном, в чем, как мы знаем, он виноват. Как еще он мог приобрести все это? Посмотри на него, Гаррет, и посмотри на себя; Скажи мне: кому заплатили и кто кого предал?

Гаррет растерянно смотрел на Дункана, но Дункан внезапно вперил взгляд в Миранду, и его лицо превратилось в жуткую каменную маску.

– Откуда ты знаешь? – тихо спросил он. – Откуда ты знаешь о Морском Волке?

– Ч-что? – Миранда взглянула на него, и в ее янтарных кошачьих глазах впервые промелькнул страх. – Вы сказали мне. Вы похвалялись и этим, и своими подвигами во Франции, и сотрудничеством с британцами...

– Нет. – Медленно покачав головой, Дункан сделал шаг вперед. – Я никогда не говорил тебе о Франции. Я никогда никому не рассказывал о Франции.

Не отрывая взгляда от Дункана, Миранда провела языком по губам.

– Дункан, вы так говорите, только чтобы меня напугать. – Дыхание застряло у нее в горле. – Разумеется, вы сами рассказали мне. А как иначе я могла бы об этом узнать?

Дункан сделал глубокий вдох и с проклятием выдохнул.

– Бухгалтерские книги, старые бортовые журналы – однажды я застал тебя за своим письменным столом, когда ты их читала. Эверар сделал несколько записей...

– Что ж, возможно, и так, – с досадой отмахнулась Миранда. – Ну и что из этого? Если я и увидела имя в какой-то старой книге, то что это доказывает?

– Это доказывает, что ты имела доступ к картам и к документам. Это доказывает, что тебе были известны наши планы, наши маршруты и способы связи с Триполи. Ты знала наши сигналы, наши контакты по всему побережью... Проклятие, ты даже знала расположение большинства наших лагерей! За несколько месяцев их один за другим разгромили и снесли с лица земли. Последним нашим оплотом оставался Змеиный остров. Но он был неприступен благодаря мощным военным силам и нашим двум кораблям поддержки...

– Что он говорит? – не понял Гаррет. – Что ты сделала?

– Ничего он не говорит! Я ничего не сделала! Не слушай его, Гаррет! Разве я могла предать вас? Разве я могла предать людей, которые дали мне дом и приняли меня к себе?

– Могла, – уверенно ответил Гаррет. – Если бы цена тебя устроила, ты могла бы продать и родную мать. А теперь выкладывай правду, девочка. Правду, что, я уверен, не так уж трудно для тебя.

Миранда перевела взгляд с одного холодного лица на другое, а затем взглянула на скрывавшегося в темноте наблюдателя – он улыбался, безмерно забавляясь этой сценой. Она поняла, что не может рассчитывать на поддержку этого четвертого участника, несмотря на все, что она сделала для негодяя и что вытерпела.

Миранда выхватила из-за пояса оружие, а свободной рукой схватила Кортни за волосы и, рванув ее назад, приставила ей к шее револьвер.

– Прочь с дороги! Уйдите оба, или я пристрелю ее!

Увидев револьвер, Дункан инстинктивно сделал шаг вперед, но, заметив, как оружие вонзилось в шею Кортни, замер.

– Отпусти ее, Миранда!

– Отпустить ее? Когда я уже зашла так далеко, когда дошла до самой границы огромного удовольствия видеть вас обоих, корчащихся так, как вы корчитесь сейчас? Ради чего, Дункан? Или она напоминает вам вашу храбрую и доблестную Сервенну?

Дункан с рычанием втянул в себя воздух, но вырваться проклятию помешал горький смех Миранды.

– Я не такая безупречная и благородная, как ваша замученная французская жена, но я заставляла вас снова и снова выкрикивать ее имя – вы это знаете? Вы знаете, что ее имя подтолкнуло меня к чтению ваших бухгалтерских книг? Я хотела знать, кто эта добродетельная богиня, которой вы преданы сердцем и душой и которая ничего не оставила мне, кроме презрения. А ты... – горящие янтарные глаза обратились к Гаррету, – ты со своим бахвальством и высокомерием, со своими грандиозными планами заполучить состояние и разделить его со мной... ты вовсе не собирался делиться со мной! Ты только хотел получить то, что не мог получить, а ее ты не смог получить. – Для большей выразительности своих слов она еще крепче прижала револьвер к шее Кортни, и невольный вздох боли заставил и Дункана, и Гаррета сделать движение вперед. – Я сказала – прочь! – закричала Миранда. – Прочь, или я нажму на курок, и вы увидите, как она умирает у вас на глазах! Хвастуны! Самодовольные, самовлюбленные хвастуны! Что ж, я доказала, что так же умна, как и любой из вас. Вы считаете ее такой храброй и сообразительной, потому что она носит мужскую одежду и сражается, как дикий кабан? Вы не замечали, какой храброй и сообразительной была я, когда постоянно очищала побережье от конкурирующей банды грабителей? Словечко в нужное ухо, тайное послание в правильные руки – и янки доделали остальное. Я давала вам власть! Я давала вам контроль над морями! А вы за это обращались со мной как со шлюхой! Зато вы еще больше начали отдавать своей бесценной Кортни – больше любви, больше внимания, больше уважения. Так вот, теперь я хочу больше – я хочу все! Я хочу, чтобы эти бумаги были подписаны – и переданы мне! И я хочу, чтобы это было сделано сейчас, или вы увидите ее труп!

Разорвав пакет, Дункан положил документы на стол, достал из кармана небольшой пузырек с чернилами и заостренный огрызок птичьего пера и быстро поставил свою подпись на всех пяти листах. Выпрямившись, он задержал дыхание, увидев, что дуло револьвера еще глубже вонзилось в горло Кортни.

– Я не дурочка, Дункан, – прошипела Миранда. – Поставь свою печать. Воск от свечи вполне сгодится.

Стиснув зубы, Дункан снова наклонился над документами, коснулся каждого из них расплавленным концом свечи и прижал к воску свой перстень. Снова выпрямившись, он увидел не торжествующую улыбку на лице Миранды, а темную фигуру мужчины, появившегося из-за тюков с хлопком. В руках у нового участника был двуствольный мушкет, и держал он его рядом с оружием Миранды и так же сильно прижимал дуло к шее Кортни.

– Хорошо сработано. Собирайте свои бумаги, моя дорогая, а я прослежу за девчонкой.

Кортни не смогла удержать второго вздоха, когда узнала дородную фигуру, а в углу связанный Мэтью Рутгер, у которого во рту был плотный кляп, так резко повернулся, что хрупкое тело Дики дернулось от боли. Это был Голос, это был человек, которого Гаррет называл Англичанином, и хотя он сменил мундир на плохо подогнанную гражданскую одежду, нельзя было не узнать напыщенных свиноподобных черт Уильяма Лича Дженнингса.

– Давайте, янки. Дункан просил дать ему пятьдесят минут, мы дали ему пятьдесят. Вы выбрали черный ход, так что пора двигаться. – Донн поправил грубую повязку, поддерживавшую раненую руку, и пристроил поудобнее два револьвера.

– Стойте у передней двери, – распорядился Адриан. – Никого не впускайте и не выпускайте.

– Я свое дело знаю, Красавчик Зазнайка, – проворчал корсар. – Лучше вы докажите, что знаете свое, или я заткну вам глотку, как горлышко бутылки.

Адриан ухмыльнулся, похлопал корсара по здоровому плечу, желая удачи, и, пригнувшись, побежал вдоль стены склада к заднему причалу. Широкое длинное здание стояло на склоне холма, так что половина нижнего этажа уходила в землю, как вход в пещеру. Спуск к причалу был крутым, и Адриану приходилось держаться за кусты, тростник и острые скалы, и когда он оказался внизу, на плоской скале, его бриджи и рубашка были испачканы грязью.

Огромные двери для погрузки на задней стороне здания были закрыты, но не заперты, а к столбам было пришвартовано небольшое двухмачтовое судно, и Адриан, заметив появившуюся на носу темную фигуру, быстро спрятался за угол. Шо поставил на причале охрану на случай поспешного бегства вероятно, вооруженную, вероятно, готовую подать сигнал при первом же признаке опасности. Это тоже указывало на то, что встреча проходила на среднем этаже, близком к доступному выходу в открытое море.

Сосчитав про себя до двадцати, Адриан решил, что Данн уже занял свою позицию у передней двери. Сделав глубокий вдох, он снова пригнулся и беззвучно слился с холодным камнем. Достав из ножен кинжал, он зажал его в зубах и начал медленно продвигаться вперед. Как предупредил их Дункан Фарроу, вода в бухте была глубокой. Причал был построен на каменном выступе, и оттуда дно круто обрывалось вниз. Адриан скользил по скале, пока не достиг кромки воды, и беззвучно погрузился в черную глубину.

Делая бесшумные гребки и держа над водой только голову, он проплыл вдоль причала туда, где было пришвартовано судно, и остановился в нескольких ярдах от него, чтобы отдышаться, а потом набрал полные легкие воздуха и скрылся под водой.

Охранник ничего не слышал и не видел до того момента, когда оказалось уже слишком поздно: тихий всплеск, капля воды на рукаве, и железная петля у него на горле. Холодная рука, схватив его за подбородок, зажала ему рот, развернула и перекинула через борт, а нож ровной дугой полоснул его по горлу.

Адриан держал тело под водой, пока на поверхность не поднялся последний пузырек воздуха, потом предоставил ему свободно плыть, а сам выбрался на причал и снова сжал в зубах кинжал. Подбежав к дверям отсека, он медленно приоткрыл одну створку. Хорошо смазанная дверь даже не скрипнула, и Адриан, проскользнув внутрь, осторожно закрыл ее за собой. Со всех сторон его окружали тюки с хлопком и табаком; черный прямоугольник прямо у него над головой был проемом в полу второго этажа, и Адриан разглядел подвешенные там веревки, канаты и крючья. Далеко, в правой части здания, виднелся слабый свет, и именно оттуда до Адриана доносились приглушенные голоса. Он начал пробираться между тюками с хлопком, и чем ближе подходил к свету, тем более отчетливо слышал разговор. Он добрался до последнего ряда тюков как раз вовремя, чтобы услышать выкрикнутые Мирандой обвинения, и так же, как Дункан и Гаррет, был ошеломлен, увидев, что она угрожает Кортни. Он не осмелился появиться, боясь спровоцировать выстрел, и начал обходить собравшихся сзади, но при звуке очень знакомого скрипучего смеха остановился как вкопанный.

– Вы, кажется, удивлены, дорогая? – обратился Дженнингс к Кортни. – Ожидали увидеть кого-то другого?

– Мне сказали, что вы погибли на «Ястребе», – прохрипела она.

– Мне тоже говорили, что вы погибли на «Ястребе». – Дженнингс отвел от нее взгляд и нахмурился: – Миранда, бумаги!.. Еще минуту назад ты была готова на все ради них, так что собирай документы.

Миранда чуть ослабила нажим револьвера на шею Кортни, но не пошевелилась и не убрала оружие.

– Я не желаю подчиняться вашим приказам!

– Нет? Хорошо, тогда позволь мне выразить это в виде просьбы. Пожалуйста, собери документы и, пожалуйста, передай их мне в руки.

– Почему я должна это делать?

– Потому что... – Дженнингс положил палец на курок мушкета, – мне без разницы, умрет эта юная леди от твоей руки или от моей. Однако для тебя это должно иметь значение, потому что если она умрет, ты лишишься рычагов воздействия на этих джентльменов и они разорвут тебя на куски. И кроме того, встреча обещает стать поистине незабываемой, а я знаю, какая ты впечатлительная. Мистер Баллантайн, выходите и присоединяйтесь к нам. – После короткого молчания Дженнингс засмеялся. – Не заставляйте меня сделать что-либо ужасно скучное, например, досчитать до трех и снести ухо вашей любовнице; вряд ли любой из нас отказался бы от удовольствия проделать эту детскую шалость.

Кортни мгновенно обратила взгляд на фигуру в дальнем конце свободного пространства, которая появилась из-за тюков. Адриан. Адриан!

– Святые небеса, ну и вид у вас, лейтенант! Следует ли, судя по вашему виду, сделать вывод, что человека, которого мы поставили на страже, больше с нами нет?

Взгляд ледяных серых глаз оторвался от лица Кортни и уперся в лицо Дженнингса.

– А я уж думал, что не доживу то того момента, когда увижу, как вы лишились дара речи, – сварливо заметил Дженнингс. – Проходите, проходите. Ближе к свету. Пожалуйста, присоединяйтесь к нам. Уверен, вы знакомы со всеми. Для вас я, очевидно, единственный нежданный гость. Боже правый, лейтенант, я так и вижу вопросы, просто рвущиеся из вас наружу...

– Вы знали, что это был «Ястреб», – спокойно сказал Адриан, – и именно поэтому настаивали на капитуляции. Вы знали, что смогли бы выторговать себе свободу.

– Я предполагал, что это «Ястреб». По правде говоря, я надеялся, что это он, поскольку капитан Фарроу и я никогда не были официально представлены друг другу.

– Фолуорт – где он вмешался?

– Выскочка, и ничего больше. Второстепенный актер в пьесе, которая оказалась слишком сложной для его алчной натуры, чтобы он хорошо сыграл свою роль. Он обошелся нам достаточно дешево. С сожалением должен признать, что потом он оказался весьма полезным.

– Алан?

Это тихо произнесенное имя вызвало у Кортни такой всплеск ненависти к Дженнингсу, что она даже зажмурилась. Она увидела Сигрема, избитого и окровавленного, Нильсона... даже Мэтью и его спину, кровоточащую и в рубцах. Она повидала достаточно мертвых тел, чтобы представить себе десятилетнего мальчика, у которого голова разбита рукой Дженнингса, а лицо похоже на лицо Адриана...

– Он увидел то, что ему видеть не следовало, – равнодушно пожал плечами Дженнингс. – Это, конечно, неприятно, но необходимо. Как и нечестивый союз... – он жестом указал на Миранду и Гаррета, – но я и представить себе не мог, что копаю яму прославленному Морскому Волку. – Глазки-бусинки уставились на Миранду. – Это оказалось для меня такой же неожиданностью, как и для нее мое появление на «Ястребе».

– Я упивалась мыслью, что вы умирали в невыносимых муках, – процедила Миранда сквозь зубы. – Мне хотелось, чтобы Гаррет позволил мне первой нанести вам удар раскаленным ножом.

– Очень мило. – Дженнингс помрачнел. – Это совсем не то отношение, которого я ожидал от партнера.

– От партнера? – взвизгнула Миранда. – Если вы полагаете, что теперь я собираюсь вам помогать...

– Я знаю, что ты поможешь. Мы поможем друг другу – если, конечно, ты не хочешь, чтобы сейчас я просто ушел и оставил тебя здесь, наедине с твоими друзьями.

Миранда посмотрела на Дункана, потом на Гаррета и, поняв, что она не проживет и пяти минут, оставшись с любым из них, независимо от того, что она им пообещает, опустила револьвер и расправила плечи.

– Так-то лучше, – бросил Дженнингс. – А теперь не будешь ли ты так добра подать мне бумаги?

Миранда двинулась к столу, и как раз в этот момент Кортни освободила руки от веревок. Дальше все произошло так внезапно и стремительно, что у Кортни не оставалось времени продумать план действий, и она просто вскинула руки и ухватилась за мушкет. Рывком отведя ствол от своей шеи и направив его в воздух, чтобы никому не при– чинить вреда, она увидела, как Дункан рванулся к Миранде с одной стороны, а Гаррет подскочил с другой.

Миранда развернулась и выстрелила в Дункана. Пуля попала ему в плечо. Кортни закричала, и мушкет разрядился у нее в руках, а Миранда, вздрогнув от этого крика, нажала курок и разрядила револьвер прямо в живот Гаррета Шо. Адриан, сделавший шаг еще до того, как раздался звук первого выстрела, в два прыжка пересек помещение, и его руки сомкнулись на горле Дженнингса, пока капитан тщетно пытался взвести второй курок мушкета.

Кортни бросилась к отцу, чтобы поддержать его, когда он начал оседать на пол. Миранда, испуганно прижалась спиной к тюкам с хлопком и с ужасом следила за Шо, который к ней приближался, прожигая ее взглядом и подняв культю, чтобы нанести удар. Но вдруг застонав, он опустился на колени, его собственный вес навалился ему на плечи, и он упал на тюк, возле которого стояла Миранда. От сотрясения весь штабель мешков развалился, и свеча, неустойчиво стоявшая наверху, опрокинулась с подставки, расплескав воск на сухие белые тюки. Языки пламени заиграли на упаковках хлопка и наконец жадно нырнули в полупустой бочонок с маслом. Масло вспыхнуло, и пламя перекинулось на соседний штабель. Через мгновение в воздухе толстыми щупальцами повис дым.

Подняв взгляд от отца, Кортни успела заметить блеск синей тафты, скрывшейся в темноте лестницы. Снова взглянув на сильно побледневшего Дункана, она увидела, что он зажимает ладонями кровоточащую рану на плече.

– Со мной все в порядке, – задыхаясь, заверил он дочь, – все в порядке.

Взгляд изумрудных глаз снова обратился в темноту коридора, а затем остановился на двух кинжалах, которые Миранда отобрала у Дункана при обыске. Вскочив на ноги, Кортни задержалась лишь для того, чтобы разрезать веревки, удерживавшие Мэтью у стены хлопка, и вытащить у него изо рта кляп.

– Огонь! – прохрипел Мэтью, как только его рот стал свободен. – Хлопок горит. Нужно уходить отсюда. Он сейчас вспыхнет как трут.

– Вытащите отсюда моего отца! – крикнула Кортни и бросилась к лестнице.

– Кортни!

Она не стала обращать внимания на оклик Дункана и устремилась в темноту; спотыкаясь, она карабкалась по крутой лестнице, пока не добралась до самого верха. Некоторое время она постояла там, открыв рот, чтобы наполнить легкие воздухом. Где-то впереди раздавались шум, топот бегущих ног, проклятия, когда чье-то колено или плечо натыкалось на твердый край ящика. Позади себя Кортни слышала звуки борьбы – это Адриан сражался с Дженнингсом, деревянные ножки стола затрещали и подломились под весом двух тяжелых мужчин. Она заставила себя сосредоточиться на темноте впереди, чтобы определить, где находится Миранда, прежде чем той удастся найти дверь.

Адриана удивила сила рук Дженнингса – не обеспокоила, а просто удивила. Сила в его собственных руках давала ему гораздо больше поводов для беспокойства. Дженнингс вскинул мушкет и схватил Адриана как раз за то место на предплечье, где недавно была рана, нанесенная кинжалом Миранды. На несколько драгоценных секунд боль ослепила Адриана, и к тому времени как у него перед глазами перестали вращаться яркие огни^ Дженнингс скрылся между штабелями хлопка и со всех ног ринулся к задней двери. Адриан бросился за ним и благодаря длинным ногам смог поймать похожую на луковицу фигуру прежде, чем Дженнингс успел пробежать мимо трех рядов хлопка, и, запутавшись в веревках, они грохнулись на холодный каменный пол. Пара сильных ударов в многоярусный подбородок заставила Дженнингса раскрыть мясистые губы и молить о пощаде.

– Пощады? – рявкнул Адриан. – Можете рассчитывать на такую же пощаду, о какой молили вас люди, запоротые до смерти на ваших кораблях; такую же, о какой просили те, кто погиб на «Орле» из-за вашего предательства!

Схватив обеими руками Дженнингса за рубашку, Адриан поставил его на ноги. Злость и ярость придали его рукам силу, необходимую, чтобы оттащить сопротивляющегося негодяя туда, где Адриан мельком видел весы, веревки и крючья.

– Ч-что вы собираетесь делать?! – завопил Дженнингс. – Вы не имеете права заменять собой закон! Это убийство!

Адриан перекинул веревку через колесо и тянул ее, пока не образовалась петля, а потом набросил ее на шею Дженнингса и дернул, чтобы затянуть.

– Это убийство! Это убийство! О-о-ох!

Адриан с силой натянул веревку, и Дженнингс заплясал на цыпочках, размахивая руками, выпучив от страха глаза, раскрыв рот и брызжа слюной и кровью.

– Вы забываете, что уже мертвы, – невозмутимо произнес Адриан. – Вы погибли на «Ястребе» смертью героя.

Адриан потянул веревку сильнее и почувствовал, как высоко вверху щелкнуло зубчатое колесо. На лице Адриана выступил пот, но он все тянул и тянул, а когда уже больше не мог тянуть, привязал концы веревки к выступающей из стены балке. Дженнингс судорожно дергался; его руки, ноги, трясущийся живот – все конвульсивно дернулось и замерло с последними вздохами жизни.

– За тебя, Алан, – сказал Адриан, глядя на перекошенное бескровное лицо убийцы.

Мерцающий свет отвлек его внимание от раскачивающегося тела. Огонь быстро распространялся, воздух наполнился резким запахом и дымом; гудение стало таким громким, что Адриан не услышал собственного голоса, когда закричал в сторону этого ада.

Миранда остановилась в середине какого-то помещения с отсеками и оглянулась назад. Кто-то был позади нее, кто-то бежал за ней по лестнице, поднимаясь на второй этаж склада. Кортни! Только она! Никто другой не способен двигаться так быстро и так бесшумно.

Бумаги, которые Миранда схватила со стола в последнем стремительном броске, были спрятаны за пазухой. Сейчас, прижавшись к стене тюков, она задрала повыше юбку, чтобы дотянуться до закрепленного на бедре ножа, а потом осторожно начала красться обратно вдоль тюков, стараясь слиться с темнотой и настороженно прислушиваясь к малейшему шороху.

Кортни остановилась и затаила дыхание. Она ощущала в горле жгучий вкус дыма, становившийся все острее. Над прямоугольным погрузочным проемом быстро распространялось тусклое красное свечение, и Кортни определила, что огонь находится прямо под ней. Доски у нее под ногами уже были теплыми, и казалось, выдыхаемый ею воздух уходит вниз для поддержания силы огня.

Кортни присела, чтобы потоки дыма проходили над ее головой. Свет становился ярче, и если она могла видеть, то и ее могли видеть, а она теперь знала, что представляет собой Миранда. Морской Волк! Да разве только он? Их всех предала Миранда – и ради чего? Ради нескольких слитков серебра? В порыве неконтролируемой зависти?

Миранда тихо выругалась, в двадцатый раз потирая ушибленную ногу, и помахала рукой, чтобы разогнать дым, но его было слишком много. Ее пульс бешено стучал, она видела, как огонь прорывается к тюкам, находившимся у погрузочного отсека. Если она сможет вовремя добраться до дверей на улицу и как-нибудь заблокировать их, зеленоглазая сука окажется в ловушке. Гаррет мертв, Дункан мертв или умирает, и последней преградой между ее прошлым и блистательным будущим остается одна Кортни.

Где же, черт побери, дверь? Ряды хлопка, казалось, никогда не кончатся, а жара и дым мешали Миранде ориентироваться.

Туда! Поток свежего воздуха, и...

Дэви Донн преградил ей дверь – единственный выход из склада. Увидев его, Миранда задержалась, чтобы спрятать нож в складках тафты, а потом побежала к нему, широко раскрыв полные ужаса глаза.

– Дэви! Дэви! Ты должен мне помочь – скорее! Гаррет... Он сошел с ума! Он застрелил Дункана, он застрелил Кортни, а теперь гонится за мной!

– Гонится?.. Да? – Донн оттолкнул ее с дороги и направил револьвер в сторону приближающихся шагов. Боль в раздробленной руке и густой дым отвлекли его, и он слишком поздно вспомнил, что в него стреляла именно Миранда. Ему не нужно было слышать предостерегающий крик Кортни, чтобы понять, что он совершил смертельную ошибку.

Схватив кинжал обеими руками, Миранда нанесла удар между мускулистыми плечами, вонзив лезвие так глубоко, что Дэви умер, не успев опуститься на пол. Бросившись к двери, она изо всех сил потянула засов, однако дверь была заблокирована ногами Донна. Миранда начала отталкивать их в сторону, но потрясенный вздох заставил ее обернуться и прижаться спиной к двери.

В облаке дыма стояла Кортни, а позади нее светилось и полыхало пламя. Она смотрела на тело, лежавшее у ее ног, сжимая в руке нож, но лезвие было опущено вниз, к полу, как будто у нее не было сил поднять его.

Взгляд Миранды метнулся к темному проему в стене рядом с Кортни. Там была вторая лестница, ведущая на верхний этаж, где размещалась контора, и на чердак. Оглянувшись на Кортни, она увидела, что девушка стоит неподвижно, замерев как изваяние.

Миранда передвинула ногу на несколько дюймов в сторону и осталась незамеченной... йотом еще немного... потом стрелой бросилась к лестнице. Она услышала свист стали, но, казалось, прошла целая вечность, прежде чем Миранда почувствовала, как клинок вонзился ей в шею. Этот одиночный удар разорвался на миллионы уколов боли, разлившейся по телу и лишившей Миранду сил. Зашатавшись, она прислонилась к стене и, задыхаясь, прошептала имя. У нее открылся рот, а глаза смотрели вверх в холодный чистый воздух, лившийся сверху в помещение. Цепляясь руками за стену, она попыталась подтащить себя вперед, но ноги отказались ей повиноваться. Ее голова свесилась вперед, увлекаемая вниз весом волос – весом, который внезапно стал слишком тяжелым, и Миранда в изнеможении опустилась на ступеньку. Что-то белое рассыпалось перед ней на полу – документы. Они были в темно-красных брызгах, размазываемые прядями волос, они постепенно превращались в полосы. Миранда устала, ужасно устала. Она слышала голоса, слышала крики, ощущала дуновение прохладного воздуха... а потом ничего.

Адриан пробивался к наполненной дымом лестнице на второй этаж, вслепую прокладывая себе дорогу сквозь лабиринт горящих тюков. Он услышал крик наверху и узнал голос Рори, но ничего не видел сквозь облака горячего, едкого дыма. Воздух был таким сухим, что обжигал легкие; Адриан почувствовал, как языки пламени лижут ему руки, ноги, волосы, и ясно вспомнил сцену из ночного кошмара – тело отделяется от костей и падает в лужу огненно-красной крови.

– Кортни! – Вместо крика у него из горла вырвался лишь слабый вздох.

– Адриан! Адриан! – Это был Рори. – Боже мой, быстрее! Крыша вот-вот обрушится!

– Не-е-ет! Кортни! – Повернувшись, Адриан бросился в самое пекло.

– Она спасена, Адриан! – Рори схватил его и снова закричал ему прямо в лицо: – С Кортни все в порядке! Она спасена! А теперь идем! Идем!

Сильные руки потащили Адриана и вытолкнули в дверь за секунду до того, как верхний этаж провалился внутрь горящего склада. Горячий, все сметающий на своем пути вихрь бросил братьев на землю, и в следующее мгновение с него – с них обоих – чьи-то руки принялись срывать горящие лоскуты одежды.

– Кто-нибудь еще был внутри? – спросил Рори, сложив руки у рта, чтобы направить звук в ухо Адриана.

– Все погибли, – с трудом произнес Адриан.

– Обернись. Мы погрузили их в лодку. Мэтта и мальчика... Дункана...

Взгляд серых глаз прекратил свой безумный поиск, остановившись на краю дороги, где маленькая тонкая фигурка съежилась в грязи возле Дэви Донна.

Оттолкнув заботливые руки, Адриан поднялся на ноги и, пошатываясь, направился к Кортни. Подойдя ближе, он увидел, что Донн мертв и бесформенная белая рубашка, которая была на Кортни, испачкана его кровью – во всяком случае, Адриан бессовестно молился, чтобы это не была кровь Кортни. Взглянув на руки Кортни и увидев содранную веревками кожу на ее запястьях, Адриан сразу вспомнил, что, когда он в первый раз увидел ее в своей каюте на «Орле», на ней были такие же отметины. Потом он пообещал себе, что будет заботиться о ней, любить, уважать, защищать и оберегать от опасностей.

– Кортни?

Зеленые глаза были полны слез, слезы текли у нее по щекам и капали на рубашку. Она смотрела на бушующий огонь, и Адриану пришлось трижды повторить ее имя, чтобы Кортни взглянула на него.

– Ты знаешь, она убила их всех, – глухо, без всякого выражения произнесла она. – Эверара, Сигрема, Дэви, Гаррета, Дункана... Мэтью, Дики...

– Нет! – Адриан опустился перед ней на колени. – Нет, Кортни! – Нежно взяв в ладони ее лицо, он поднял его к себе и повернул так, чтобы ей не был виден пожар. – Твой отец жив. Мэтт жив. Мальчик жив.

– Они... живы?

– Да! – Адриан ласково поцеловал ее. – Да, они живы. Да, моя дорогая. И ты жива... – Он целовал ее глаза, ее щеки, ее волосы.

– Мэтью?

– Да! Да, он жив.

– Ты знаешь, – изумрудные глаза серьезно посмотрели на Адриана, – она тебя не любит. Она любит его. Она любит Мэтью.

Адриан мгновение смотрел на Кортни, а потом, поняв, нежно улыбнулся:

– Я это знаю. И я знаю, что Мэтт тоже любит Дебору, поэтому мы остаемся...

– Вместе? – решилась шепнуть Кортни.

Адриан погрузил пальцы в золотисто-каштановые локоны и притянул Кортни к себе, так что ее дыхание коснулось его губ.

– Означает ли это, что ты больше не будешь от меня убегать?

Потянувшись к нему, Кортни без слов дала ему ответ.

1

Гнилая кишка (англ.)