Глава 10

Буря разразилась через два часа. Хлынул ливень. От порывов ветра дрожали стекла, сгибались пополам деревья. Уиллеркинзу ведено было принести дополнительно свечи и лампы в гостиную и спальни, расставить ведра и разложить тряпки там, где вода, просачиваясь через потолок, текла по стенам.

Стэнли говорил без умолку, уверенный в том, что поможет Эмори восстановить память. Аннели слушала его с увлечением. Это была история о попусту растраченной молодости третьего сына, взбалмошного и непокорного, не желавшего изучать философию и заучивать наизусть латинские тексты.

Флоренс как-то рассказывала, что Эмори не ладил с отцом, что отец его бил, особенно когда тот заступался за Беднягу Артура, которого отец буквально истязал даже тогда, когда тот уже был болен. Стэнли был уверен, что только из-за Артура Эмори не сбежал задолго до своего шестнадцатилетия.

В тот год граф умер от кровоизлияния в мозг, и главой семьи стал Уильям. Теперь за Артура можно было не беспокоиться, и через неделю после похорон отца Рори уже был на индийском корабле. Следующие шесть лет он провел в плаваниях по малоизвестным странам и вернулся в Уинзи-Холл с сундуками, набитыми экзотическими шелками и специями, о которых никто никогда не слышал. Он побывал в американских колониях, в Мексике и Перу. Плавал на Восток, прошел вдоль Великой китайской стены. Привез тигровые шкуры, китайский фарфор и чудесный резной меч, купленный у одного из известных самураев.

Артуру он привез большую золотую клетку с маленькими желтыми птичками. От их сладкого пения у Артура слезы выступали на глазах.

Несмотря на то что Уильям был рад Эмори, тот не смог прожить в тихом захолустье и месяца и присоединился к войскам, воюющим против Франции. Эмори служил лейтенантом на флоте Нельсона, но после победы под Трафальгаром занялся торговыми сделками, давшими ему возможность приобрести «Интрепид». Как раз в то время Стэнли и стал священником. Тринадцать месяцев назад скоропостижно скончался Уильям Олторп, и Артур, как следующий по старшинству сын, должен был унаследовать титулы и поместья.

Аннели внимательно наблюдала за реакцией Эмори. Он слушал брата с безучастным видом, словно все это совершенно его не касалось, словно речь шла о чьей-то чужой запутанной жизни.

Аннели устала за ним наблюдать, и мысли ее приняли совсем другой оборот. Она теперь только и думала о том, что произошло между ней и Эмори на вершине скалы. Ей легче было бы броситься под колеса экипажа, чем посмотреть ему в глаза после того, что случилось. Ведь это она сама спровоцировала его, требуя показать, на что он способен. Вот он и показал. И теперь она таяла от каждого его взгляда, от каждой улыбки.

Когда Уиллеркинз принес сундучок, привезенный Стэнли, Эмори взял его и пошел переодеваться. В сундучке лежала его одежда. Она хранилась на чердаке. Но он уже не был тем тощим подростком, который оставил дом и отправился на поиски приключений. Не был он и тем офицером-патриотом, который ушел на войну. Он раздался в плечах, и когда натягивал на себя синюю бархатную куртку, она буквально трещала по швам; Высокий белый воротничок сдавил горло, а пуговицы на кремовом шелковом камзоле грозили порвать вышитые петли. Бриджи сидели немного лучше, чем те, что были на нем, но облегали слишком плотно, почти как кальсоны, в которых Аннели нашла его на берегу и о которых хотела забыть.

Сейчас он выглядел точь-в-точь как пират с длинными черными волосами и мускулистым телом. Аннели представила его себе стоящим на палубе корабля, у штурвала, со злорадной ухмылкой на губах, под развевающимся на ветру флагом с изображением черепа и костей.

И все же Аннели отказывалась верить в то, что Эмори предатель, что он подлый, вероломный, коварный. Будь он хладнокровным убийцей, это проявилось бы как-то в его взгляде, в манерах. И уж конечно, он не остался бы равнодушным, когда Люсиль задавала ему провокационные вопросы о его жизни на корабле, а потом обвинила в предательстве.

В шесть часов, когда буря была в самом разгаре, Уиллеркинз доложил, что экипаж священника поставили в конюшню, чтобы его не унесло в море, и он позволил себе приказать, чтобы приготовили еще одну спальню. Люсиль ужасала мысль о том, что придется заночевать в Уиддиком-Хаусе, но, когда завыл ветер и дождь забарабанил по стеклу, ее опасения сменились хныканьем.

Ужин подали рано, в восемь часов: вареную курицу, пирог с бараниной и тушеные почки. Аннели не притрагивалась к еде, просто водила вилкой по тарелке, переводя взгляд с окна, за которым сверкала молния, на Эмори, Время от времени посматривала на Стэнли, который счел своим долгом заметить, что Эмори с детства не любил почки, маринованных угрей и терпеть не мог капусту, от которой пучит живот. Люсиль чем дальше, тем больше действовала Аннели на нервы, она то и дело заливалась визгливым хохотом, перебивала Стэнли, чтобы рассказать какую-нибудь пошлую историю.

После ужина все вернулись в гостиную, куда Уиллеркинз принес на подносе бренди и сигары в коробке из тикового дерева. Открыв коробку, он, прежде чем подойти к мужчинам, предложил сигару Флоренс. Та взяла ее, откусила кончик и выплюнула.

Увидев это, Люсиль потеряла дар речи, особенно после того, как Эмори зажег сигару для Флоренс, после чего вернулся на свое место и зажег еще одну — для себя.

Ни отец, ни брат Аннели никогда не отказывали себе в удовольствии выкурить сигару. Но она ни разу не видела, чтобы курила женщина, только слышала, что королева любит выкурить сигару после обеда. В высшем обществе Лондона мужчины не курили при дамах, это считалось верхом неприличия. В Девоншире, в доме на вершине холма, со всех сторон атакуемого буйной стихией, все эти приличия казались неуместными и смешными.

Аннели тоже захотелось взять сигару, но тут Люсиль захлопала в ладоши, сказала, что все это очень забавно, и, несмотря на протесты мужа, попросила Эмори зажечь и для нее сигару, после чего закашлялась так, что слезы выступили на глазах.

Флоренс и мужчины с удовольствием потягивали бренди, не обращая внимания на вой ветра за окном.

— Думаю, на завтрак нам снова подадут почки. — заметила Флоренс, докуривая сигару. — Милдред не станет выбрасывать добро. Стоит приподнять корочку пирога за ужином, чтобы увидеть там мясо, оставшееся от обеда. Обычно она маскирует остатки горчицей и фенхелем. Не помню, чтобы ей приходилось готовить больше чем для одного гостя, поэтому утром на столе еды будет либо на десятерых, либо с трудом хватит на одного.

— Вы и так слишком щедры, госпожа Уиддиком. Жаль, что обстоятельства вынуждают нас пользоваться вашей добротой еще какое-то время.

— Что за вздор, преподобный отец! Не каждый день в моем доме бывают такие замечательные мужчины. Что ж, уже поздно. Пожалуй, я вас покину. Не буду больше вам докучать.

Эмори помог ей встать, и она направилась к двери.

— Уиллеркинз покажет вам вашу комнату, преподобный отец. Он говорит, что приготовил для вас самую лучшую спальню. Рори, дорогой, тебя мы тоже переселяем с чердака в комнату с туалетом и ванной. Надеюсь, ты их не перепутаешь, — добавила она, подмигнув Эмори. — Аннели, проводи меня до лестницы, а когда вернешься, будешь за хозяйку. Пожалуйста, оставайтесь здесь, сколько пожелаете. Сомневаюсь, что мне удастся уснуть в такую грозу, с громом и молнией, но я выпила тройной бренди и с помощью Уиллеркинза как-нибудь доберусь до кровати.

Пожелав всем спокойной ночи, Флоренс в сопровождении Аннели, которая несла канделябр с тремя свечами, пошла по холлу.

— Ну? — Флоренс перешла на шепот. — Что скажешь?

— Думаю, преподобный Олторп искренне обрадовался брату и пытается помочь ему хоть что-то восстановить в памяти. Что же касается Люсиль…

Флоренс фыркнула.

— Если наша милая Люсиль будет так пялиться на Эмори, то наверняка прожжет дырку у него на бриджах.

— Бабушка!

— Да, бабушка. Но я не так стара, чтобы не замечать мужских достоинств. И нечего строить из себя невинную овечку, дорогая. Это не мой язык резвился во рту у Эмори сегодня на скале.

Аннели буквально приросла к полу.

— Вы нас видели? — спросила она после паузы.

— Господи, я вижу только то, что у меня под носом. Этель вас видела. Сказала Милдред, Милдред — Уиллеркинзу, Уиллеркинз — мне. Я все новости узнаю от него. Я и сама догадывалась, что с тобой что-то произошло. Лицо у тебя весь вечер горело. Кстати, тебе это идет. Жаль, что я не видела, — Уиллеркинз говорит, что твоему жениху открылась весьма впечатляющая картина.

— О, бабушка… Я все это нарочно сделала. Олторп тут ни при чем. Я его уговорила. Надо же мне было как-то избавиться от лорда Бэрримора, и это было единственное, что пришло мне в голову в тот момент…

— Броситься в объятия другого мужчины? Разумеется, Рори пришлось согласиться. Как это мило с его стороны! Я бы даже сказала — галантно. — Флоренс, вытянула губы трубочкой. — Думаю, ты преуспела в своей затее. Этель говорит, что лорд готов был провалиться сквозь землю от подобного унижения и как ошпаренный бросился к своему экипажу. Странно, что он не явился сегодня вызывать соперника на дуэль. Видимо, из-за бури. Сам Бог нам ее послал. Не удивлюсь, если сюда заявится твой брат, чтобы увезти тебя из этого развратного дома.

Аннели тихонько застонала. Меньше всего ей хотелось огорчать бабушку. Канделябр вдруг показался чрезмерно тяжелым. Он наклонился, и с него капал воск. Аннели уронила бы его, не появись в этот момент Эмори. Он неслышно подошел к ним, и при свете свечей видно было, как пляшут в его глазах озорные огоньки.

— Часть вины за случившееся лежит на мне, дорогие дамы. Для подобного зрелища нужны два человека.

Глаза у Аннели округлились, когда он, передав канделябр Уиллеркинзу, подошел к Флоренс. Ее морщинистое лицо расплылось в улыбке, и она потрепала щеку Эмори.

— Вы такая красивая пара, — прошептала она. — Будь я лет на шестьдесят помоложе, даже на сорок… Эмори поймал ее руку и прижал к губам. — Я бы, наверное, с вами не справился. Улыбка исчезла с ее лица, и она тяжело вздохнула, — Как ни печально, но скоро мы лишимся твоего общества. Не так ли? Надеюсь, ты не покинешь нас, не попрощавшись?

— Ни в коем случае. Я даже не знаю, какими словами отблагодарить вас за то, что вы для меня сделали. Флоренс усмехнулась.

— Вот этого я тебе никогда не скажу.

Она взяла под руку Уиллеркинза и повернулась к лестнице, чтобы подняться к себе. Эмори остался у балюстрады, наблюдая за тем, как играют на стенах тени от канделябра.

На белом платье Аннели тоже играли тени. Она была настолько бледна, что румянец на щеках казался неестественным.

— Вы действительно могли уйти, не попрощавшись? — тихо спросила Аннели.

— Будь у меня хоть капля разума, я ушел бы прямо сейчас, ведь буря для меня спасение!

— Спасение? А промокшая одежда, простуда и жар — тоже спасение?

— Я рискую только собственным здоровьем, никому не причиняя вреда.

Голос его прозвучал удивительно нежно и мягко. Аннели старалась не замечать, что его взгляд скользит по ее шее, плечам, глубокому вырезу на платье. Перед ужином она по глупости сменила платье с высоким воротом на шелковое, более открытое, из которого виднелась грудь.

— И куда бы вы отправились, не зная, кто друг, кто враг? Вы же ничего не помните и рискуете попасть в ловушку.

Он подошел ближе.

— Я тронут вашей заботой, мисс Фэрчайлд.

— Забота тут ни при чем, — мягко возразила она. — Я… я просто пытаюсь реально смотреть на вещи. Вы не находите, что в вашем нынешнем положении нелепо покидать единственное надежное место?

— Это так же нелепо, как опозорить себя в глазах всего общества, вместо того чтобы просто отвергнуть предложение руки и сердца мужчины, которого вы не любите.

В этот момент грянул гром, и пол содрогнулся у них под ногами. По телу Аннели побежали мурашки.

— Джентльмен сделал бы вид, что забыл о том случае. Он взял прядь ее темных волос и пропустил между пальцев.

— Вы слышали, что .мой брат рассказывал обо мне? Так что вряд ли меня можно считать джентльменом в полном смысле этого слова. А что касается инцидента… — его пальцы продолжали играть ее локоном, — я хотел его повторения, стоило мне только взглянуть на вас.

— Это легко исправить, — выдохнула она. — Просто не смотрите на меня, и все.

— Это все равно что предложить человеку, просидевшему долгое время в темнице, не смотреть на солнце.

Он улыбнулся, и Аннели показалось, что почва уходит у нее из-под ног.

Его глаза, полные нераскрытых тайн, притягивали ее, словно магнит. За ужином она сидела, стараясь не смотреть на Эмори всякий раз, как он останавливал на ней взгляд. Позднее, в гостиной, старалась переключить внимание на что-нибудь другое — на пелену дождя за окном, на голубые и оранжевые языки пламени в камине, ни два дюйма пепла на бабушкиной сигаре, — но каждый раз ее взгляд возвращался к камину, где сидел Эмори. Он находился в десяти футах от нее — на другом конце комнаты. Но у нее было такое чувство, будто он сидит рядом, касаясь бедром ее бедра, обнимая ее за плечи; лаская ее шею.

Теперь он стоял совсем близко, и в душе Аннели, как и за окном, бушевала буря, и одно прикосновение, как вспышка молнии, могло сжечь их обоих, превратив в кучку пепла.

Словно угадав ее мысли, он с улыбкой привлек ее к себе и прильнул к губам. На этот раз он не обжег ее своими поцелуями. Они были такими нежными, что теплая волна захлестнула Аннели и она растворилась в его объятиях. Ее губы приоткрылись, впустив настойчивый язык Эмори, и из груди вырвался стон.

Они не заметили, как из гостиной вышел Стэнли и наткнулся прямо на них. За ним следовала Люсиль.

— Стэнли, ну что ты остановился? — недовольно спросила Люсиль и разинула рот не веря своим глазам. — Только два дня назад пришел в себя, а еще через два придется сыграть свадьбу?

Аннели бросилась бежать по коридору, даже не оглянувшись, когда Эмори окликнул ее. Сердце ее бешено колотилось. В коридоре было почти темно, она могла зацепиться за край ковра или, поскользнуться, но, слава Богу, благополучно добралась до своей комнаты и захлопнула за собой тяжелую дверь.

Глава 11

Она подумала., что ей померещилось, когда спустя некоторое время услышала тихий стук в дверь. Прошло почти два часа с тех пор, как Аннели заперлась у себя в комнате. Ей не хотелось никого видеть, и она решила проигнорировать стук в дверь. Но он повторялся снова и снова, тихий и нерешительный.

Тогда Аннели как была босиком подошла к двери и прошептала:

— Уходите. Я сплю.

— Простите, что побеспокоил, мне нужно с вами поговорить.

Аннели выпрямилась и уставилась на дверь.

— Мне не о чем с вами говорить, и вообще мне не хочется видеть вас, сэр.

— Пожалуйста, на одну минуту.

— Пожалуйста, уходите!

— Мне очень нужно с вами поговорить, — настаивал Эмори.

— Мы уже разговариваем, разве нет?

— Вообще-то нет. Я разговариваю с дверью.

— О Господи! — воскликнула она, резко повернув ручку. — Как вы можете! — Она приоткрыла дверь на ширину ладони и посмотрела на Олторпа. — Как вы смеете беспокоить меня? Неужели так трудно понять, что я сейчас никого не хочу видеть? И вас меньше всех? Даже тупой вонючий фермер понял бы это.

Эмори отступил на шаг, опасаясь, как бы она не запустила в него каким-нибудь тяжелым предметом. Но в этот момент дверь захлопнулась.

— А теперь, прошу вас, уходите!

Для вящей убедительности Аннели повернула ключ и с шумом вытащила его из замка, давая понять, что разговор закончен. Она подождала, прислушалась, уверенная в том, что он вновь постучит, как и в том, что ни за что ему не откроет, но стука не последовало. Аннели отвернулась и наткнулась прямо на Эмори Олторпа, который стоял перед ней.

Он обхватил ее за талию, прежде чем она успела прижаться спиной к двери.

— Ради Бога, простите меня! Я не хотел ставить вас в неловкое положение.

— Как вы прошли сюда? К-как? — Аннели вспомнила, что бабушка рассказывала о потайных ходах, и оглядела комнату в поисках какой-нибудь открытой панели. — Как вы сюда попали?

— Ваша комната соединяется с соседней через гардеробную, — спокойно ответил он.

— Вы вошли через гардеробную?

— На улице слишком сыро, чтобы забираться сюда по иве.

— Мистер Олторп, я очень устала. И хочу остаться одна. Разве вы до сих пор этого не поняли?

— Но зачем? Чтобы всю ночь, меряя комнату шагами, думать о том, что скажет или сделает жена моего брата утром?

— Едва ли я упала в ее глазах ниже, чем в глазах лорда Бэрримора, — сказала Аннели со вздохом. — Но конечно, если вы считаете своим долгом сделать мне предложение после того, что произошло, делайте. Я откажу вам, и приличия будут соблюдены.

— Предложение?

— Вы ведь сказали, что вам надо срочно со мной поговорить.

— Да-да… Но уверяю вас, это не имеет никакого отношения к замужеству.