Она пыталась не выказывать особого интереса к больному. Ведь неприлично оставаться в комнате наедине с голым мужчиной, пусть даже он без сознания. Но бабушка, которая предусмотрительно приказала перенести Эмори в пристройку, была не в состоянии одолеть крутую и узкую лестницу. Аннели то и дело поднималась к нему и, видя, что он не приходит в сознание, не на шутку встревожилась.
К концу второго дня беготня вверх-вниз по лестнице так утомила Аннели, что она решила дежурить возле больного, пока Гарольд Брум будет выполнять свои обязанности по дому. На третий день, когда он ушел за водой, Аннели увидела, что Эмори Олторп открыл глаза и устремил на нее взгляд.
Поджав под себя ноги, она сидела на подоконнике и водила пальцем по пыльному оконному стеклу. Ставни были распахнуты, в комнату лились потоки солнечного света, и в их сиянии Аннели с копной густых золотистых волос, в платье из белоснежного муслина казалась прекрасным, неземным созданием. Только сейчас Аннели осознала, что взгляд жгуче-черных глаз Эмори прикован к ней.
В течение минуты они смотрели друг на друга. Аннели почувствовала, как кровь отхлынула от лица, и ощутила слабость во всем теле. Ее сковал ледяной холод, она не могла пошевелиться. Даже перестала дышать.
— Я мертв? — спросил он резким шепотом. — Это конец? Аннели бросила взгляд на дверь. Брум почему-то еще не вернулся, хотя отсутствовал уже больше часа. Аннели оставалась наедине с опасным преступником, на расстоянии трех лестничных пролетов от слуг, которые были слишком глухи, чтобы услышать ее крики, и слишком стары, чтобы броситься ей на помощь.
— Нет. — Голос ее прозвучал неожиданно громко. — Нет, сэр, вы живы.
Длинные черные ресницы метнулись вниз, потом вверх. Он несколько раз моргнул, будто желая удостовериться, что это прелестное создание ему не приснилось. Он попытался повернуть голову, но лицо его так исказилось от боли, что Аннели невольно спрыгнула с подоконника.
— Вам не следует двигаться, сэр, пока ваши раны не заживут.
— Раны? — Он медленно поднял руку и пощупал затылок. При этом лицо его снова исказилось от боли.
— Ч-что со мной произошло?
— Вы чуть не утонули. Вас нашли на берегу. Моя бабушка, госпожа Флоренс Уиддиком, приказала перенести вас в дом. Почти три дня вы лежали без сознания. Мы уже заволновались. Думали, вы никогда не очнетесь. Ваш брат навешал вас два раза в день. Он очень за вас переживает.
— Мой брат?
— Священник. Преподобный Олторп. С-стэнли. — Она запнулась, не зная, может ли так его называть. Он опять сдвинул брови.
— И долго я пролежал?
— Мы нашли вас ранним утром в понедельник, а сегодня среда, почти полдень. Разумеется, мы не знаем, сколько вы пролежали на берегу, или в воде, или… — она начала нести чушь, когда он снова посмотрел на нее, — упали с корабля в Ла-Манше, а может быть, со скалы…
Она умолкла, когда он отвел взгляд, стиснул зубы и, казалось, собрал всю свою волю в кулак, чтобы стерпеть боль. Он осмотрел голые стены, лампу, висящую на длинной цепи. Его взгляд остановился на открытой двери, скользнул по креслу, умывальнику, раскрашенному фарфоровому кувшину, связке полотенец на крючке. Эмори нахмурился, увидев склянку с мазью и еще одну, с настойкой опия.
— Вы сказали, что меня принесли сюда… А могу я узнать, куда именно?
— В Уиддиком-Хаус. — Теперь нахмурилась Аннели. — Моя бабушка вас хорошо знает. В свое время вы здесь бывали не раз. Она очень хотела поговорить с вами, как и священник. Вообще-то… — Аннели метнулась к двери, — она велела доложить ей, как только вы придете в себя.
— Подождите, пожалуйста!
Нотки страха в его голосе остановили ее.
— Пожалуйста, мисс… Уиддиком?
— Фэрчайлд, — прошептала она.
— Пожалуйста, мисс Фэрчайлд…
— Мой отец — граф Уитем, моя мать — дочь Сомерсета Комптона и племянница леди Уиддиком. — В лучшем случае это было неуместным и претенциозным представлением, но по какой-то причине Аннели сочла необходимым сообщить о своем знатном происхождении, чтобы он не принял ее за какую-нибудь дальнюю родственницу или просто бабушкину компаньонку и относился к ней с должным уважением.
— Мисс Фэрчайлд, — сказал он, облизнув пересохшие губы, — не могли бы вы ответить мне еще на один вопрос? Кто я такой, черт побери?
— Кто вы такой? А вы не знаете?
— Моя голова… — Он запнулся. — Моя голова пуста. Только какой-то мерзавец сидит там внутри и колотит железным молотом по черепу.
По телу его пробежала судорога.
— Пожалуйста, — взмолился он сквозь стиснутые зубы, — расскажите мне хоть что-нибудь, что навело бы меня на какую-то мысль или вызвало воспоминание.. Я не хочу вас пугать, надеюсь, явление это временное, но…
— Вы вообще ничего не помните? Ни откуда приплыли, ни как оказались на берегу?
— Ничего. Абсолютно ничего. Пожалуй, воду. Много воды и жаркое солнце. Вот и все.
Его била дрожь, взгляд был каким-то безумным, и Аннели, забыв об осторожности, поспешила к кровати. Ей пришлось положить руки на его голые плечи, чтобы удержать от попытки сесть.
— Мистер Олторп, пожалуйста… Вы не должны перенапрягаться. Уверена, к вам вернется память. Это последствия удара по голове. Только не напрягайтесь. Не пытайтесь сделать невозможное.
Он в полном изнеможении упал на подушки, — Олторп?
Аннели потрогала его лоб — он был холодным.
— Эмори Олторп. Это ваше имя, не так ли?
— Не знаю… наверное…
У него застучали зубы. В глазах застыл страх затравленного зверя.
— Вас зовут Эмори Олторп, сэр. У вас есть два брата: преподобный отец мистер Стэнли Олторп, который, кажется, на пять лет моложе вас, и еще старший… — Она потянулась за бутылкой с опием, смешала его с водой и налила в стакан. — Его зовут Артур, бабушка сказала, что ему тридцать один год, а может, тридцать два. Был еще четвертый брат, Уильям, но он умер. Ваши родители тоже умерли. Ваш отец, Эдгар Олторп, был графом Хатерли, — добавила она, припоминая, что еще рассказывала ее бабушка об этой семье. — Вашу маму звали Юджиния. Сестер у вас нет, зато есть невестка — Люсиль, жена священника. Ваше поместье называется Уинзи-Холл и находится в пяти милях к северо-востоку от Торки. Его глаза были плотно закрыты.
— Эти имена и названия мне ни о чем не говорят. Я даже не могу вспомнить собственное имя.
— Вот, — сказала она, наклонившись к нему, — глотните воды. Вас, наверное, мучает жажда. Я добавила немного опия, это облегчит боль.
Он потянулся за стаканом, но не мог удержать его из-за дрожи « руках. Аннели просунула руку ему под спину и поддерживала его, пока он с жадностью пил. Выпив все до капельки, он рухнул на подушки, а она, не успев вытащить руку, едва не упала ему на грудь и ее нос оказался буквально в дюйме от его лица.
Глаза его были закрыты, и она наблюдала за струйкой воды, сбегающей по его подбородку. Рука, которую он положил поверх ее руки, когда она поила его водой, соскользнула на ее запястье; она была теплой, но по телу Аннели побежали мурашки. Рука у него была огромной, это Аннели заметила еще на берегу. И вообще она чувствовала себя совсем крохотной по сравнению с ним.
— Мне правда следует позвать бабушку, — прошептала Аннели. — Она знает, что делать.
— Еще один вопрос…
— Сэр, бабушка и в самом деле знает гораздо больше меня. Ведь я приехала из Лондона и пробыла здесь всего неделю.
— Пожалуйста, — сказал он. Дрожь пробрала Аннели — столько нежности было в его голосе. — Вы сказали, что я лежал на берегу. А кто меня нашел?
— Так получилось, что я… Я нашла вас. Он не открывал глаз, за что Аннели была ему благодарна. Она никак не могла высвободить руку из-под его спины и буквально сгорала от стыда, вспоминая о том, что видела его голым, невольно нарушив правила приличия. Она чувствовала, как его мускулистая, гладкая рука скользит по ее руке, и испытывала какое-то смутное волнение.
Его лицо было так близко, что она могла сосчитать волоски у него на подбородке. Длинным, густым ресницам позавидовала бы любая женщина. Брови — черные, шелковистые; левую бровь пересекает маленький шрам. Густые вьющиеся волосы казались еще чернее бровей и были слишком длинными и неухоженными по лондонским меркам. Впрочем, подумала Аннели, авантюристы вряд ли интересовались модой Бо Браммела. Его рот был вызывающе-чувственным, и Аннели представила себе, какой завораживающей должна быть у него улыбка.
— Хотелось бы знать, каким образом я очутился на берегу.
— Что? — Она все еще рассматривала его рот, когда заметила, что глаза его открыты. Она рывком высвободила руку и выпрямилась. — Понятия не имею. Мы надеялись. что вы нам об этом расскажете. Вы ведь были… не совсем одеты…
— Не совсем? Как это?
Аннели еще гуще покраснела. Она не могла сказать Эмори, в каком он был виде, и довольно изящно вышла из положения, объяснив:
— В том, что на вас было надето, на публике не появляются.
— Понимаю, — сказал он, хотя Аннели трудно было в это поверить. — Сожалею, что доставил вам столько неудобств.
— Какие еще неудобства, если вы все время спали? Бабушка, как я уже говорила, очень хорошо к вам относится, несмотря на то что… — она чуть было не сказала «несмотря на то что вы помогли Бонапарту бежать», но вовремя спохватилась и закончила:
— несмотря на то что вы замочили ее ковры соленой водой.
Он промолчал. Возможно, понял, что она совсем не это собиралась сказать. Эмори смотрел на нее, изучая ее лицо, черту за чертой, так же как она несколько минут назад изучала его лицо.
— Когда я увидел вас сидящей на подоконнике… я подумал, что умер и что вы — ангел, прилетевший за мной с небес.
Аннели улыбнулась.
— Мою семью позабавило бы, что меня приняли за ангела. В моем представлении, ангел должен быть в длинном одеянии, с крыльями, с золотыми волосами, каскадом ниспадающими до самых колен.
Он мечтательно улыбнулся.
— Теперь я знаю, что бывают ангелы и с темными волосами и с глазами цвета штормящего моря.
Аннели потрогала каштановую прядь, упавшую на плечо. Ей часто делали комплименты, но этот, прозвучавший из его уст, почему-то взволновал ее.
— Пойду позову, бабушку, — прошептала она.
— Пожалуйста… — Он протянул к ней руку. — Посидите со мной еще немного! — В его голосе звучала мольба. Глаза выражали отчаяние.
«Да, — подумала Аннели. — Ангелов можно себе представить. А вот каково очутиться на берегу, в незнакомом месте, со множеством ранений, потеряв память? Забыв даже собственное имя?»
Она посмотрела на его дрожащую руку. Он боялся, что она сейчас уйдет и оставит его одного. Аннели положила свою прохладную руку на его руку, горячую и сухую. И снова почувствовала трепет во всем теле. Нарушив все мыслимые и немыслимые приличия, она в довершение всего села на край кровати.
— Вы сказали, что это дом вашей бабушки?
— Да, двоюродной бабушки, Флоренс Уиддиком.
— И… вы здесь гостите уже неделю? Он, казалось, был рад, что вспомнил пусть даже такую мелочь. Он улыбнулась.
— Да, я выехала из Лондона восемь дней назад.
— Одна?
— Да, — ответила она. — Одна.
— А ваша семья с вами не приехала?
Она хотела было возразить, что раз приехала одна — значит, без семьи. Но тут заметила, что он отвернулся и разглядывает солнечный луч, пробивающийся через оконное стекло, и поняла, что ему все равно, приехала она с семьей или одна. Просто ему хотелось слышать ее голос, чтобы хоть ненадолго отвлечься от своих мыслей.
Воспользовавшись тем, что он отвернулся, она смотрела на его мощную шею, упавшую на лицо шелковистую прядь волос, покрытую мягкими черными волосами грудь. На руках волосы были более редкими и сквозь них просвечивали вены. Он нежно сжимал ее пальцы.
О чем ей было с ним разговаривать? Не могла же она сказать ему, что он беглец, что его обвиняют в государственной измене. Что дороги патрулируются солдатами, которые обыскивают трактиры и таверны на берегу, следят за домом священника, за церковью, расспрашивают сиделок Бедняги Артура, не навещал ли его брат.
— Сейчас моя семья живет в Лондоне, — сказала она, слегка откашлявшись. — Лето мы проводим в Эксетере. У меня есть сестра Беатрис и брат Энтони. Оба старше меня. Беатрис замужем. Энтони не женат. Я… я помолвлена. — Она сама удивилась, зачем соврала.
— А я женат? — спросил он, нахмурившись.
— Не знаю, — прошептала она. — Бабушка говорит, что вас не было здесь несколько лет и не известно, что вы делали все это время.
С лестницы донеслись шаркающие шаги. Аннели вскочила и отошла от кровати.
— Это, наверное, Брум, — сказала она. — Он присматривал за вами, когда вы спали.
— Присматривал?
— Да, на… на случай, если бы вы проснулись. Теперь я пойду найду бабушку. Она сразу пошлет за священником, вашим братом, и они наверняка смогут ответить на все ваши вопросы.
— Вы вернетесь потом?
— Потом?
— Потом, — повторил он с некоторым напряжением в голосе, — когда сможете сказать мне то, что так боитесь сказать сейчас.
Она не успела ответить. Брум уже входил в дверь и, сняв свою потертую шляпу, кланялся Аннели.
— Мистер Олторп очнулся, — сказала она. — Пойду позову бабушку.
— О да, мисс. Она внизу, мисс, с гостями.
— Гостями?
— Да. Их целая толпа. Сначала приехали два господина в большой черной упряжке о четырех вороных! — Человека, который измеряет богатство, упряжками, это впечатляло. — Едва они разместились в гостиной, как приехал полковник Рэмзи и два красных мундира.
Глава 5
Аннели мысли не допускала, что преподобный Стэнли Олторп передумал и сообщил властям о местонахождении брата. Спустившись с чердака на третий этаж и идя по коридору, она размышляла об этом, но ничем другим не могла объяснить появление солдат в доме. Энтони частенько ее донимал, а с Беатрис она, бывало, чуть ли не дралась, но, попади они в беду, Аннели грудью встала бы на их защиту.
Когда она добежала до гостиной, ее щеки пылали от негодования, на лбу выступил пот и она стиснула зубы, приготовившись к битве.
У дверей стояли два солдата в красных мундирах и Уиллеркинз. Затем она увидела Рэмзи, которого встречала в церкви на воскресной службе. Полковник Руперт Рэмзи уволился из армии из-за ранения руки, позже присоединился к гарнизону в Берри-Хэд и руководил демобилизацией. Он был невысокий и жилистый, и форма на нем болталась как на вешалке. Его узкое, заостренное лицо и густая кудрявая шевелюра делали его похожим на барана.
Аннели поискала взглядом бабушку и увидела ее возле камина, где сидели двое мужчин с чашками в руках. При виде Аннели они отставили чашки в сторону, чтобы поклониться ей.
— Энтони! — выдохнула Аннели и, к своему ужасу, узнала в другом джентльмене лорда Бэрримора. Мужчины поклонились.
Первым заговорил брат:
— Умница, что пришла! Старому Уиллеркинзу по крайней мере не придется гоняться за тобой по всему дому.
— Что вы здесь делаете? — только и могла спросить Аннели.
Ее брат покашлял в кулак.
— Довольно холодное приветствие, должен тебе сказать. Что ж, в тон тебе отвечу: мы приехали за тобой.
Одет Энтони был безукоризненно, как обычно: черный жилет, зеленый полосатый камзол и жемчужно-серые брюки. Уинстон Перри, маркиз Бэрримор, выглядел довольно мрачно в своем черном одеянии. Хорошо еще, что воротничок и галстук были белыми. Он был примерно на дюйм выше Энтони; Его красивое лицо, обрамленное густыми вьющимися волосами каштанового цвета, было напряженным. В зеленых глазах, устремленных на Аннели, застыло холодное выражение. Лорд не без любопытства разглядывал ее слегка растрепанные волосы и простое муслиновое платье.
— Входи, дорогая, — пригласила ее бабушка. — Выпей с нами чаю. Помнишь полковника Рэмзи? При всей своей занятости он нашел время заехать к нам и предупредить о возможной опасности.
— Опасности? — с наигранным удивлением переспросила Аннели.
— Да. Ты никого постороннего не видела, дорогая? Не ответив на вопрос, Аннели обратилась к полковнику:
— Что-нибудь случилось, сэр? Рэмзи, с трудом оторвав взгляд от изящной фигурки Аннели, посмотрел ей в лицо, — У нас есть все основания полагать, что надвигается гроза — Бонапарт может прибыть в наш порт в любой день.
— Сюда? В Торбей?
— Почему нет? — сказал Энтони, усаживаясь так, чтобы не помять фрак. — Поступили сведения, что «Беллерофонт» прибудет меньше чем через неделю. Плимут не примет его, Лондон тоже не хочет осложнений. Поэтому решено держать его как можно дальше от населения. Бонапарта даже не переправят на сушу — оставят на борту корабля, что вполне справедливо.
— Но какое отношение это имеет к нам? — спросила Аннели.
— Непосредственного отношения, конечно, не имеет, — осторожно сказал Рэмзи.
— Кажется, внучка, — заметила Флоренс, — они ищут какого-то опасного преступника. Джентльмена по имени Олторн.
— Какой же он джентльмен, миледи, если совершил бесчисленное количество преступлений, за каждое из которых его следовало бы повесить?
— Я помню этого мальчика, — сказала Флоренс, тряся своей тростью, — и мне казалось, что он давно умер от неизлечимой болезни где-то на Борнео. Как бы то ни было, вы сказали, что за его поимку обещано вознаграждение?
— Пятьсот фунтов, — кивнул Рэмзи. — Обещано самим лордом Уэстфордом, что, несомненно, может подтвердить лорд Бэрримор.
Аннели взглянула на маркиза с еще большим удивлением.
— Вы знаете этого человека? Этого опасного преступника?
— Личных встреч у нас не было, но его имя упоминалось в документах министерства иностранных дел. Он капер, что значит наемник; скорее всего его завербовали несколько лет назад для получения сведений о передвижениях французских морских сил. Судя по предъявленным ему обвинениям, он переметнулся к французам и за большие деньги стал работать на них, изменив своим принципам. — За пятьсот фунтов, предложенных за его поимку, я бы тоже изменила своим принципам, — заявила Флоренс.
— К нам несколько раз поступали ложные сведения, — заметил Рэмзи. — Один рыбак, например, утверждает, что видел человека, похожего на Эмори Олторпа, дрейфующим по направлению к берегу на деревянном предмете.
— В таком случае расскажите, пожалуйста, моей внучке, как выглядит этот мерзавец, чтобы она была осторожна во время прогулок по берегу.
— Это случилось несколько дней назад, правда, немного южнее, но мы не хотим рисковать — составили его портрет и расклеили во всех людных местах.
Рэмзи хлопнул по плечу одного из солдат, и тот вынул несколько листов бумаги из полевой сумки. Один лист дал Флоренс, второй — Энтони. Бэрримор мельком взглянул на портрет, нахмурился и, пренебрежительно помахав им, отдал Аннели. Несмотря на то что это был грубый набросок чернилами, изображение очень напоминало лицо человека, который лежал наверху. Только волосы были слишком лохматыми, как у пиратов, которых описывают в романах. Глаза близко поставленные, злые. Шрам на брови, совсем небольшой, на портрете доходил до виска.
Но это был он. Эмори Олторп. Под портретом — подпись жирными буквами: «Этот человек разыскивается за государственную измену! Подстрекательство! Пиратство! Убийство!»
Аннели посмотрела на Флоренс — та рассматривала портрет с таким видом, словно это было вечернее меню.
— Вы не видели никого, кто был бы на него похож, когда гуляли у моря? — спросил Рэмзи. — Солдаты Дилберри и Уорд могут вам его описать, поскольку в свое время были знакомы с этим мерзавцем.
Один из солдат, поправив пряжку, сказал:
— О да. Знал я такого. Он огромный, около семи футов ростом, с хитрыми глазами и широченными плечами. — Он развел руки, показав, какими именно, и добавил:
— Даже шире.
— По правде говоря, — сказала Аннели, обращаясь к Рэмзи, — я не видела никого, кто хотя бы отдаленно напоминал этот портрет.
— Да и не могла она его видеть, — сухо заметил лорд Бэрримор, — поскольку он вряд ли жив. В рапорте, полученном в министерстве иностранных дел, говорится, что в гавани Рошфора возникли неприятности сразу же после сдачи Бонапарта и что Олторпа убил один из сторонников корсиканца.
Полковник Рэмзи покачал головой.
— Его и до этого считали мертвым, а он, как ночной кошмар, появлялся снова и снова. До тех пор, пока не увижу его труп, не поверю, что он мертв.
— Вы говорите так, будто ищете его уже несколько месяцев, — сказала Флоренс.
— Я следил за ним последние три года, а то и больше. — заметил Рэмзи. — Он испаряется как дым, найти его очень сложно.
— Тогда удачи вам в его поимке, полковник. Такие странные типы никогда мне не импонировали.
— Уж слишком они коварные, бабушка, — согласился Энтони, кладя на стол портрет. — Особенно если их считают умершими месяц назад.
— Что-нибудь еще, сэр? Есть ли еще какие-нибудь мерзавцы, которых нам следует опасаться? — спросила Флоренс.
— Не буду больше отрывать вас от дел, — сказал Рэмзи не без иронии. — И учтите, отныне дороги вдоль берега и ведущие в город будут строжайшим образом патрулироваться. Так что, если хотите вернуться в Лондон, сделайте это как можно скорее.
Он поклонился Флоренс и Аннели и вместе со своими солдатами покинул комнату, следуя по коридору за Уиллеркинзом.
— Какой неприятный мужчина, — сказала Флоренс, как только он вышел. — Но неужели он сказал правду? Неужели этот узурпатор направляется в Торбей?
— Об этом писали во всех газетах, бабушка, — заметил Энтони. — Но, я понимаю, вам их неинтересно читать. Только, пожалуйста, не волнуйтесь. Бэрримор говорит, что в его экипаже достаточно места и вы можете отправиться с нами в Лондон. Это будет своего рода приключение, не так ли? — Он положил руку на колено Флоренс. — Захватывающая поездка в Лондон.
Флоренс хотелось огреть его тростью, но вместо этого она мило улыбнулась.
— Как ты заботишься обо мне, дорогой внучек! Но я редко выезжаю из дома. Кости у меня старые, хрупкие. Боюсь, как бы в дороге мой позвоночник не разломался. Очень мило с твоей стороны побеспокоиться о моей безопасности, но, к сожалению, я не могу принять твое предложение.
— Нельзя быть такой беспечной. Вы же слышали, что сказал Рэмзи. На поиски Бонапарта брошены все силы. Но ведь не исключено, что преступник находится где-то рядом.
— Тс-с Я знала Эмори Олторпа совсем мальчишкой. И если у него осталась хоть капля здравого смысла, Бриксгем будет последним местом, куда он приедет. Здесь все его знают. А за его поимку назначена награда, в двадцать раз превышающая сумму, которую моряк может заработать за всю свою жизнь?
— И все же, — возразил Энтони, — у меня душа будет не на месте, если вы останетесь здесь. Эти старые слуги не в силах вам помочь, если, не дай Бог, случится беда.
— Я в порядке. Мы все в полном порядке. В доме есть молодой парень, Блистерботтом, он бегает с быстротой ветра. А Уиллеркинз? Ведь он состоял в свое время в королевской гвардии, и до сих пор сил у него хоть отбавляй. Только полевые мыши его не боятся.
Энтони продолжал настаивать:
— Мама будет недовольна, если мы приедем без вас.
— Уверена, твоя мама как-нибудь это переживет.
— Я тоже не поеду. — заявила Аннели.
— Что? — Энтони не успел донести чашку до рта. — Что ты сказала?
— Я сказала, что не поеду. Останусь с бабушкой Флоренс.
Энтони так посмотрел на нее, что в другой ситуации она не сдержала бы смеха. Но сейчас ей было не до шуток. Она ни за что не оставит Флоренс в доме одну с этим преступником. Тем более что ее отношение к Уинстону Перри, лорду Бэрримору не изменилось. Стоит ей сейчас уехать в Лондон — и участь ее будет решена: помолвка и спустя некоторое время свадьба.
— Не поедешь? — Энтони ушам своим не верил — Что за чушь ты несешь?
— Я… я не могу уехать, — стояла она на своем — Я нужна бабушке. — Аннели быстро подошла к Флоренс и села рядом с ней, утонув в кружевах своего муслинового платья. Она взяла сухонькую руку бабушки в свою и слегка пожала, чтобы подбодрить. — Я знаю, вы хотите показать моему брату и лорду Бэрримору, что ничего не боитесь, но я не смогла бы спокойно жить, если бы оставила вас одну, зная, как вы болеете — Вы больны? — нахмурился Энтони. — Вы больны, бабушка Флоренс?
— Больна? — Флоренс вздохнула, когда пальцы Аннели впились ей в руку. — Да, быть может, это не очень заметно, но я нездорова.
— Вот видишь, — сказала Аннели, взглянув на брата. — Я не хотела тебе говорить, но наша дорогая бабушка едва доходит от одного стула до другого без посторонней помощи. Ноги ее не держат. Этим утром она упала. И если бы меня не было рядом, скатилась бы с лестницы!
— Дитя мое, ты преувеличиваешь. — Флоренс хитро прищурила свои голубые глаза. — Последний раз я прогуливалась по улице неделю назад. Боль не такая уж сильная, и ноги меня еще носят.
— Доктор не велел вам утомляться.
— А я и не утомляюсь. Ты все время мне помогаешь, порхаешь вокруг, как бабочка, исполняешь каждую мою прихоть. Но я не могу злоупотреблять твоей добротой, дорогое дитя. Твоя мама хочет, чтобы ты вернулась.
— Но она сама прислала меня сюда, чтобы я вам помогала. И я буду здесь находиться так долго, как это потребуется.
— Аннели, — запротестовал Энтони. — Матушка так страдает.
— Она точно так же страдала, когда ей приспичило отправить меня сюда, — парировала Аннели, чувствуя, что Бэрримор сверлит взглядом ее спину. Интересно, как ему, объяснили ее поспешный отъезд из города? Наверняка не сказали правду. Поэтому Аннели могла объяснить свое нежелание уехать нездоровьем Флоренс. — Ты разве не видишь, что я ей нужна? Думаешь, я настолько жестока, что брошу бабушку, беспомощную, больную?
— У меня есть Уиллеркинз, — сказала Флоренс. — И Этель. Хотя от нее постоянно несет курицей.
— Я все равно вас не оставлю.
— Я ни для кого не хочу быть обузой, даже в последние годы жизни. — Флоренс промокнула уголки глаз кружевным платочком. — Доктора говорят, что будет чудом, если я доживу до дня Святого Михаила, это меньше двух месяцев. Они лечат меня пиявками, когда я бываю парализована, но это приносит только временное облегчение.
— Парализована? — с тревогой спросил Энтони.
— Да, — печально кивнула Флоренс. — И я тогда совсем плохо соображаю. Это случается в самый неожиданный момент.
— Понимаю. Ну, маме я могу отправить сообщение и объяснить сложившуюся ситуацию. — Он осмотрел комнату, ветхую мебель, темные стены и вздрогнул. — Естественно, — добавил он, не пытаясь скрыть отвращение, — я тоже останусь и помогу чем смогу.
Флоренс опять заулыбалась.
— Конечно, оставайся. Здесь не меньше дюжины комнат, которые вот уже несколько лет пустуют. Ту, где ты поселишься, можно хорошенько убрать, и она будет в полном порядке. Дождей сейчас нет, и вам, джентльмены, здесь будет удобно. Летучие мыши, как выяснила моя внучка, не проблема, если держать шторы закрытыми и стелить коврики на подоконники. А вы, сэр, извините, запамятовала ваше имя?..
— Бэрримор, — подсказал маркиз, придя от услышанного в еще больший ужас, чем Энтони.
— Я знала одного Бэрримора. Не то мясника, не то мусорщика. Он таскал апельсины из детских рождественских корзин. Это было так давно, что даже лицо его стерлось из памяти. Он был, разумеется, старше вас — пожалуй, ровесником вашего прадеда. А ваш прадед наверняка не был мусорщиком, не так ли?
— Нет, мадам, он не был мусорщиком. Не хочу злоупотреблять вашим гостеприимством в такое смутное время. Фэрчайлд, можно тебя на минуту? — обратился он к Энтони.
Энтони вскочил с места.
— Конечно. Дамы, вы нас простите?
Он слегка поклонился, и они с Барримором отошли к окну.
Аннели наклонила голову и едва слышно произнесла:
— Извините, бабушка, но ничего другого я не могла придумать.
— Все ясно, — так же тихо ответила Флоренс. — Насколько я понимаю, этого Бэрримора мама и прочит тебе в мужья?
Аннели вскинула голову. Ее огромные синие глаза блестели.
— Она уверяет, что он для меня блестящая партия.
— М-м. Он, несомненно, богат, знатен, красив. И она полагает, что ты должна быть благодарна судьбе за то, что он обратил на тебя внимание?
— Это она мне говорила тысячу раз, — мрачно сказала Аннели.
— А ты тысячу раз отказывалась… Поэтому она и прислала тебя сюда? В наказание? — Флоренс сжала ее руку. — Только скажи — и я прикажу Уиллеркинзу принести охотничье ружье.
— Мне… нужно время, чтобы подумать, — ответила Аннели.
— Подумай и прими мудрое решение. Все предусмотрено. — Флоренс подмигнула ей, явно наслаждаясь конспирацией. — Этот старый дурак однажды чуть было не прострелил себе ногу, пытаясь почистить пистолет Брума.
Аннели, взволнованная создавшимся положением, не забывала и о другом «госте».
— Мистер Олторп очнулся, бабушка, — тихо сказала она. — Мы успели немного поговорить, и… — она бросила взгляд через плечо, желая убедиться, что мужчины их не слышат, — и он сказал, что ничего не помнит.
— Даже то, как очутился на берегу?
— Вообще ничего. Ни где он находится, ни кто он; не помнит, чем занимался перед тем, как его выбросило на берег.
— Как странно. Никогда о таком не слышала. Нет, вообще-то слышала: как-то один моряк сказал, что потерял память после тяжелой лихорадки в море. Но я думаю, это случилось из-за того, что его жена в Плимуте узнала о его другой жене, в Портсмуте. Значит, он ничего не помнит?
— Ничего. Даже своего имени.
— Очень странно, — пробормотала Флоренс, откинувшись в кресле, когда мужчины вновь присоединились к ним.
— Бэрримор предложил блестящий вариант, который должен всех устроить, — сообщил Энтони. — Он говорит, что в Торки, где он часто бывал по делам, есть отличная вилла с видом на бухту, всего в пяти милях отсюда. Мы можем там поселиться. Если понадобится, успеем прийти вам на помощь, но не будем докучать своим присутствием. А я немедленно отправлю маме письмо, объясню ситуацию и попрошу подождать еще несколько дней.
Флоренс ответила радушной улыбкой.
— Вам ведь не нужно уезжать прямо сейчас? Вы останетесь на обед, не так ли? Поскольку у меня почти не осталось зубов, я могу есть только пюре из репы и суп. Но Милдред может поймать ржанку и приготовить на обед.