Услышав о здоровье Хлои, Гален посмотрел на сестру жены. Девушка воинственно вздернула подбородок, словно предупреждая, что Галену лучше не подвергать сомнению слова Энджелины. В то же время она потихоньку прикрыла крышкой корзинку для пикника, где дремал Кот.

Посмотрев на Роуэна, Гален зловеще улыбнулся:

– За какого дурака вы меня принимаете?

– Гален! – вскричала Энджелина. – Это грубо!

– Молчать! – тихо произнес он. В его устах это слово прозвучало как удар ножа. Гален не сводил глаз с Роуэна. – Вы врываетесь на мой званый вечер полуодетым и без приглашения, являетесь в дом в мое отсутствие и хотите, чтобы я поверил, что вы – врач?

Ненависть Роуэна к нему уже переросла все границы.

– Мне наплевать, верите вы мне или нет, – он инстинктивно сделал шаг по направлению к Энджелине, готовясь, в случае необходимости, прийти ей на помощь.

Лицо Галена расплылось в широкой улыбке, сделавшей его потрясающе красивым:

– Вам стоило бы побеспокоиться о моем мнении.

Неожиданно его улыбка исчезла без следа. Терпению Галена Ламартина пришел конец.

– Убирайтесь из моего дома вон… и не вздумайте снова появиться здесь, – с этими словами Гален жестом подозвал человека, который до этого момента скрывался в тени. – Кипперд, покажи доктору, – последнее слово было произнесено с издевкой, – выход.

Коренастый слуга молча подошел к Роуэну и хотел было взять его за руку, но что-то в облике доктора остановило его.

– Я знаю дорогу, – заявил Роуэн. Взглянув на Энджелину, он понял, что она чувствует себя униженной и ей страшно.

Он отдал бы все что угодно, лишь бы Гален Ламартин исчез с лица земли. Несмотря на численное превосходство противника, Роуэн был готов рискнуть сразиться с ним, если бы не Энджелина. Он не мог подвергать ее еще и этой пытке. Роуэн улыбнулся:

– Все в порядке. Благодарю вас за ленч. – Затем он перевел глаза на Хлою: – Берегите себя, – с этими словами Роуэн направился к двери, ведущей обратно в дом.

– Подождите! – закричала Хлоя.

Роуэн обернулся.

– Вы забыли свою корзинку, – сказала девушка. – Люки, передай, пожалуйста.

Ни Люки, ни Роуэн явно не понимали, почему Хлоя настойчиво пытается всучить Роуэну не принадлежащую ему корзинку. Когда Люки взяла корзину, на ее лице отразилось понимание. Как только эта вещь оказалась в руках у Роуэна, ему тоже все стало ясно: он почувствовал, как внутри беспокойно мечется Кот.

– Спасибо, – поблагодарил он, и, бросив прощальный взгляд на Энджелину, шагнул к двери.

– Если вы снова явитесь сюда, – голос Галена был так тих, что напоминал шипение свернувшейся перед броском змеи, – я вас убью.

Энджелина ахнула.

На лице Хлои появилось изумление.

Люки машинально нащупала оберег, который носила в кармане.

Роуэн повернулся. Его голова была гордо вскинута, в глазах отражалось презрение. Двое мужчин долго мерили друг друга взглядом. Наконец Роуэн произнес:

– Прежде чем угрожать, убедитесь, что вы в состоянии исполнить свою угрозу.

– Не советую сомневаться в моих возможностях.

– Я сомневаюсь не в возможностях, а в вашей смелости. Напасть на мужчину – не совсем то же, что издеваться над женщиной.

В лицо Галену бросилась кровь, плотно сжатые губы превратились в белую линию. В серых глазах мелькнула жажда убийства.

Роуэн шагнул в открытую дверь. За ним медленно, но уверенно, следовал Кипперд. Ускорив шаг, Роуэн прошел через гостиную и, выскользнув в коридор, закрыл за собой дверь. Он успел услышать, как поворачивается дверная ручка, и вместе с корзиной, которую нес, оказался в своем времени.

Дождь перешел в грозу. Молнии пронзали свинцово-серое небо. Гремел гром.

Дрожащими пальцами Энджелина стискивала четки, стараясь сосредоточиться на молитве. Но это ей никак не удавалось. Начиная молитву, она вскоре углублялась в мысли о том, что Гален грозил Роуэну. У Энджелины не было никаких сомнений в том, что ее муж (в наказание за то, что она по глупости своей вышла за него замуж, Энджелина заставила себя мысленно называть Галена мужем) без колебаний выполнит свою угрозу, если Роуэн осмелится вернуться. Она не сомневалась, что ее муж вполне способен на это. Если у нее и оставались какие-то сомнения, то они исчезли, когда Энджелина перехватила направленный на Роуэна взгляд Галена.

Она боялась за Роуэна больше, чем за себя. Вот уже несколько часов Гален был мрачен. Со времени инцидента он не сказал Энджелине ни слова. До самого ужина.

Сидя напротив Энджелины за длинным, красиво накрытым столом, Гален поднес бокал вина к губам и, сделав большой глоток, поставил бокал на стол. Затем, словно говоря о чем-то легком и не заслуживающем внимания, поинтересовался:

– Что ты ему рассказала?

Когда громыхнул гром, пламя свечи, стоявшей между ними на столе, заколыхалось. Энджелина услышала вопрос, и внутри у нее все оборвалось. Но она не вздрогнула и не отвела взгляда.

– Ничего, – ответила она. – Я ничего не говорила.

– Тогда почему он сказал об издевательствах над женщиной?

В ответ Энджелина лишь повторила:

– Я ни о чем не рассказывала. Разумеется, Гален не поверил ей, но Энджелину это уже не волновало. В ней появилась некая уверенность, сила, основанная на убеждении, что дальше так жить невозможно. Уж лучше умереть…

Через несколько секунд он, как ни в чем не бывало, спросил:

– Ты помнишь, как я сказал, что буду вынужден наказать тебя, если ты не будешь вести себя в мое отсутствие, как подобает?

– Я вела себя, как следует.

– Тогда что делал в доме этот человек?

– Он – врач.

– И ты в это веришь?

– Да.

– Тогда ты – дура.

– Да. Я – дура, что вышла за тебя замуж, – первый раз за все время супружеской жизни Энджелина осмелилась взбунтоваться. Тогда, как и теперь, несколько часов спустя, она сознавала, что за это удовольствие придется заплатить, и заплатить дорого.

Сознание этого заставило Энджелину встать и подойти к окну. Огромные дождевые капли показались женщине похожими на слезы. Слезы, которые она не может, не имеет права пролить. «О, Господи, – взмолилась она, – укрепи меня».

Когда дверь, наконец, открылась, ей стало легче. По крайней мере, больше не нужно ждать… Повернувшись, Энджелина увидела стоящего в дверях Галена. Он был растрепан, пустые глаза остекленели от пьянства. В глубине этих мертвенно-серых глаз горела страсть. Страсть к жестокости, жажда причинять боль. Об этом же говорил и черный, похожий на змею, кнут.

«Да, – подумала Энджелина, – сейчас придется расплачиваться за бунт». Кровь застыла у нее в жилах. Ей придется платить за этот день, за минуты, проведенные с Роуэном. Она не пожалела ни об одной из них, несмотря на жгучий укус кнута. Несмотря на дюжину жестоких ударов.

Лежа в постели, Роуэн раздумывал о том, что корзина перенеслась обратно в прошлое точно так же, как раньше – передник. Вдруг на него накатила волна тошноты, такая неожиданная и сильная, что его буквально скрутило пополам. Роуэн застонал.

Энджелина!

Она страдает. Он знал это так же четко, как то, что в настоящем, как и в прошлом, жаркий летний день сменился грозой. В окна барабанил дождь, по дому гулял ветер, но Роуэн не замечал этого. Все затмевали тошнота и страстное желание заставить Галена прекратить издевательства над Энджелиной.

Роуэн собрался встать, но тут на него накатил очередной приступ тошноты. Он упал на матрац, подтянув колени к груди. Еще ни разу ему не было так плохо. Означает ли это, что боль, испытываемая Энджелиной, настолько ужасна? Боже мой, что же этот сукин сын с ней делает?

Роуэн с трудом проковылял в коридор. Он должен найти ее! Должен прекратить это! Подойдя к двери ее спальни, он распахнул ее. Никого! Он обошел все спальни, но не нашел прохода в то время. Потеряв самообладание, Роуэн устремился вниз, перепрыгивая через две ступеньки. На середине лестницы его так скрутило, что, охнув, он схватился за живот и соскользнул со ступенек. Роуэн скривился от боли, однако усилием воли заставил себя встать и протащиться вниз через оставшиеся несколько ступенек. Он распахнул дверь в гостиную.

Ничего.

Черт возьми, пусто!

Роуэн обошел все комнаты в доме, причем в гостиную заглянул дважды, и был вынужден признать, что, несмотря на свое желание очутиться в прошлом, сделать этого он не в силах.

– Нет, черт побери, – закричал он, падая внизу, у первых ступеней лестницы. Роуэн чувствовал себя поверженным в прах, выжатым как лимон, лишенным эмоций.

Тошнота отступила. Что бы ни делал этот ублюдок с Энджелиной, теперь все закончилось. Однако этот факт мало утешал Роуэна. В каком состоянии он оставил ее? Одна ли она? Плачет ли? Зовет ли его, Роуэна? Последнее предположение просто убило его.

– Боже мой, – прошептал Роуэн, дрожащей рукой проводя по волосам.

Прислонившись спиной к стене, Роуэн закрыл глаза. Он слышал, как колотится его собственное сердце, как стучит в окно дождь, и изнемогал от бессилия.

Постепенно отчаяние ушло, как возвращаются в океан волны прилива. Его заменяло новое чувство, легкое, как перышко, нежное и теплое. Оно до краев наполнило его покоем и любовью.

Любовь.

Он любит Энджелину.

Это было потрясающе просто и естественно как смена времен года. Величие и красота этого чувства потрясли Роуэна. Он был прав: хотя Кей нравилась ему, он не любил ее. Они не были созданы друг для друга. Кроме того, Роуэн окончательно осознал, что в любви важнее умение дарить, нежели брать, ибо лишь сердце любящего наполнено радостью до краев.

Роуэн прислушался к песне своего переполненного любовью сердца и к ритмичному перестуку капель теплого летнего дождя. И услышал тихие, надрывающие душу рыдания.

Рыдания?

Открыв глаза, Роуэн склонил голову набок. Может, он внушил себе, что слышит приглушенный плач? Нет! Вот он!

Роуэн с радостью понял, что снова перенесся в прошлое. Он услышал, как часы пробили одиннадцать ночи. И снова воцарилась тишина. Потом послышался плач, заглушенный раскатом грома. Роуэн торопливо направился наверх, в спальню Энджелины.

Дверь в ее комнату оказалась закрыта. Повернув ручку, Роуэн медленно, осторожно отпер дверь. В воздухе еще витал запах недавно горевшей свечи, но в комнате царил мрак. Когда сверкнула молния, Роуэн заметил лежащую на полу женщину, сжавшуюся в комок.

Энджелина!

Сердце Роуэна пронзила боль. Закрыв за собой дверь, он поспешил к этой женщине. Он опустился перед ней на колени и усилием воли заставил себя успокоиться, отнестись ко всему отстранение, как его учили в медицинской школе. Но, черт возьми, он никак не мог отстраниться! Телом и душой он принадлежал лежавшей у его ног женщине.

– Энджелина! – шепотом позвал Роуэн, нежно касаясь ее плеча.

Она отшатнулась, как испуганный зверек.

– Все в порядке, – ласково уговаривал Роуэн. – Это я.

Его голос проник сквозь окружавшую ее дымку боли и страха.

– Роуэн? – переспросила Энджелина. Она так охрипла, что говорила с трудом.

– Да.

Она схватила его за руку так сильно, что затруднился ток крови.

– Роуэн? – снова спросила она, не веря, что он рядом.

– Все в порядке, – заверил Роуэн. – Я здесь.

Он снова коснулся ее плеча. И снова Энджелина вздрогнула: на сей раз не от страха, а от боли. Насколько сильно она изранена? Роуэн снова заставил себя успокоиться. Он должен мыслить трезво, разумно. Сейчас ему нужен свет.

Когда Роуэн собрался отойти от Энджелины, она испугалась и в панике сжала его руку так, что ногти вонзились в кожу.

– Мне надо зажечь свечу, – пояснил Роуэн. – Сейчас вернусь.

Энджелина почувствовала, как его рука выскальзывает из ее пальцев, как он отдаляется от нее… Ее снова охватил страх. Ей хотелось крикнуть, попросить его, чтобы он не уходил, не оставлял ее на милость мужа-садиста, но это было бы чересчур больно. Когда кнут щелкал в тишине, рассекая ее плоть, она не плакала и не кричала, а теперь ее горло жгло как огнем.

Роуэн перебирал предметы на маленьком столике Энджелины. Церковная свеча перевернулась, молитвенник упал на пол. «Спички, – подумал Роуэн, шаря руками в темноте, – где-то здесь должны быть спички». Через несколько минут ему повезло: он нашел то, что искал. Чиркнув спичкой, Роуэн зажег ближайшую свечу. В золотистом свете он увидел яркие пятна крови на своих пальцах. Он – хирург, он видел литры крови, но, даже если слить всю виденную им кровь воедино, она не взволновала бы его так, как эти капли на кончиках его пальцев.

Энджелина жалобно, как-то нечеловечески застонала.

Роуэн взглянул на нее и увидел, что ее ночная рубашка разорвана в клочья, так, словно женщина побывала в когтях дикого зверя. Кружева были изодраны, изящная вышивка превратилась в путаницу ниток. Он подошел ближе и опустился на колени. В горле застыл комок. Словно зачарованный открывшимся перед ним ужасным зрелищем он потрогал рваный рукав рубашки.

Переворачиваясь с бока на живот, Энджелина снова застонала. Когда она оказалась на животе, взору Роуэна открылась ее спина. Он с ужасом уставился на рубцы, не веря, не желая верить своим глазам. «Нет, – подумал он. – Этого не может быть. Никто, даже такой безумец, как Гален Ламартин, не может быть таким жестоким». Но из открытых ран действительно сочилась кровь. Израненная женщина рыдала…

– Лежите спокойно, – прошептал Роуэн. Его сердце обливалось кровью. Он знал, что не может оставить Энджелину лежать на полу, но боялся причинить ей боль, пытаясь сдвинуть ее с места. Тем не менее, это было необходимо. Подхватив ее под шею и под колени, он передвинул женщину ближе к себе.

Она застонала.

– Знаю, – прошептал он, чувствуя ее боль, как свою собственную.

Несмотря на то, что Роуэн старался быть осторожным, он задел спину Энджелины, причинив ей адскую боль, от которой она вскрикнула. Рукав его рубашки немедленно вымок в крови.

– Извините, – он ласково положил ее на мягкую постель.

Энджелина хотела поблагодарить его, но с потрескавшихся губ не сорвалось ни звука.

– Тш-ш… Не двигайтесь.

Не двигайтесь. Эту просьбу было очень легко исполнить. Когда она пыталась пошевелиться, ныла каждая мышца в ее теле. Да, она не будет двигаться. Будет лежать очень тихо. Может, тогда огонь перестанет жечь ее спину. Когда рубашка начала соскальзывать с ее плеч, Энджелина с трудом приоткрыла глаза и попыталась придержать распахивающийся ворот.

– Это нужно снять, – пояснил Роуэн, расстегивая единственную уцелевшую после ярости Галена пуговицу. – Мне нужно посмотреть, насколько тяжело вы ранены.

Роуэн ждал разрешения. Когда глаза Энджелины вновь сомкнулись, а рука безвольно упала, он не понял, согласилась ли она принять его помощь или же просто опять соскользнула в свой мир, наполненный болью. Как бы то ни было, он опустил рубашку с ее плеч. Как врач, как мужчина, он видел достаточно обнаженных женских тел, но ни разу не видел такой безукоризненной фигуры. Идеально выточенные плечи, талия, которую он мог бы охватить ладонями, небольшая, но полная грудь, темно-шоколадные соски, контрастирующие с фарфорово-белой кожей. Как и раньше, Роуэна захватило чувство собственности. Это женщина принадлежала ему. Сейчас и навсегда.

Перевернув Энджелину набок, Роуэн снял рубашку с ее спины, оставив обрывки ткани висеть вокруг талии. Три воспаленные раны, нанесенные, как полагал Роуэн, ремнем или кнутом, пересекали ее нежную кожу, превращая спину женщины в подобие говяжьей отбивной. Кое-где кровь еще сочилась, хотя местами она уже запеклась красной кровавой коркой. Роуэн старался не думать о том, как были нанесены эти ужасные раны, а сосредоточиться на том, что необходимо сделать.

Лишь теперь он в полной мере осознал иронию происходящего. Его чемоданчик врача, полностью упакованный, остался за сто с лишним лет отсюда. Что он может сделать, чтобы помочь Энджелине? Вода. По крайней мере, У него есть вода. Он может промыть раны и приложить к ним холодный компресс.

Тут Роуэн увидел стоящий возле умывального тазика кувшин и про себя взмолился, чтобы там была вода. К счастью, она там оказалась. Налив немного воды в миску, Роуэн огляделся по сторонам в поисках чистого кусочка ткани. Не найдя ничего лучшего, он оторвал рукав от ночной рубашки Энджелины.

Почувствовав это, Энджелина зашевелилась.

– Извините, – прошептал Роуэн и, смачивая ткань водой, добавил: – это не будет жечь. Это просто вода. Но вам станет лучше, порезы будут меньше болеть.

– Порезы, – повторила Энджелина, пытаясь вдуматься в его слова. Но тут приятная прохлада уменьшила жгучую боль. Женщина застонала, на этот раз от облегчения. И тут, словно холодная вода оживила ее, она снова вцепилась в руку Роуэна. Обезумев от отчаяния, Энджелина произнесла: – Не позволяйте ему снова избивать меня!

– Не позволю.

Затем, позабыв о себе, она взмолилась:

– Уходите! Иначе он убьет вас, – но при этом, умоляя Роуэна уйти, она вцепилась в него так, словно от этого зависела ее жизнь.

– Никуда я не уйду.

Роуэн промыл раны так хорошо, как только мог. Во время этой процедуры Энджелина слегка постанывала, тихо вскрикивая, когда боль становилась невыносимой. Она с удивлением осознала, что временами стонет не от боли, а оттого, что Роуэн очень нежно прикасается к ней. После той жестокости, жертвой которой она только что стала, после варварских прикосновений мужа это казалось необычным. Энджелине хотелось, чтобы эта нежность продолжалась вечно. Она догадывалась, что со временем ей удалось бы забыть все перенесенные мучения.

Повернув Энджелину так, чтобы она лежала на боку, Роуэн быстро прикрыл женщину простыней, щадя ее скромность. Их глаза встретились. В глазах Энджелины все еще стояли слезы, и сердце Роуэна зашлось от любви.

Странное, горячее чувство шевельнулось в сердце Энджелины. Ее удивило, что она еще способна что-то ощущать. Хотя, возможно, она просто слишком давно стремилась задушить в себе все чувства…

То, что промелькнуло между ними, было похоже на южную, теплую и влажную ночь… Роуэн настолько забылся, глядя в бездонную черноту глаз Энджелины, что не слышал, как отворилась дверь. Но тут раздался удивленный крик. Обернувшись, Роуэн увидел, что на пороге стоит Люки. Судя по тому, как округлились глаза служанки, Роуэн понял, что напугал ее не меньше, чем она его.

– Все в порядке, – тихо сказал он. Его слова, тон его голоса настолько успокоили девушку, что она решилась войти в комнату. Она несла с собой что-то, завернутое в платок.

– Это для нее, – объяснила служанка, подходя к постели. К чести Люки следует сказать, что она даже не поморщилась при виде израненной спины Энджелины: – Он и раньше избивал ее, но не так сильно, – развязывая платок, Люки добавила: – Она не хочет, чтобы кто-нибудь знал об том, особенно Хлоя. Поэтому все молчат.

– Даже Хлоя знает? – поинтересовался Роуэн.

Достав из своего свертка баночку с непрезентабельного вида мазью. Люки ответила:

– Мне кажется, что Хлоя притворяется, что ничего не знает, потому что не хочет верить в это, но после того, что произошло сегодня…

Она не договорила. Роуэн живо представил себе все те ужасы, которые творились сегодня. Ужаснее всего была причина, по которой Гален избил Энджелину. Роуэн догадывался об этом, но жаждал подтверждения.

– Он бил ее из-за меня, правда? Люки подняла глаза. Она не стала приукрашивать правду:

– Может быть. Но ему никогда не нужно особых причин.

– Где он сейчас?

– Ушел из дома. Он всегда уходит после того, как изобьет ее. Наверно, его не будет всю ночь. – Люки перекрестилась. – Молитесь, чтобы так и было.

Сейчас крышка с банки уже снята. Мазь воняла так же отвратительно, как и выглядела.

– Что это?

– Гусиный жир. Он обладает магическими действиями. Моя тетя… – тут Люки смутилась. – Она не злая колдунья вуду, что бы там ни говорили. Она просто волшебница, вот и все.

Роуэн взял у Люки баночку с мазью.

– Волшебство нам пригодится, – признал он.

Они намазали жиром раны на спине Энджелины.

– Это поможет, – заявил Роуэн, не имея ни малейшего понятия, так ли это. По крайней мере, рассудил он, вреда не будет. – Хотелось бы, чтобы у нас нашлось обезболивающее, – обратился Роуэн к Люки.

– У меня есть лауданум.

Опиум. В состав лауданума входит опиум.

– Давай.

Через несколько минут Люки вернулась с флакончиком, из которого она налила жидкость в чайную ложку. В том, что касается дозы, Роуэн предпочел довериться Люки.

– Вот, выпейте, – обратился он к Энджелине. – Это облегчит боль.

Он налил в стакан воды из кувшина и помог Энджелине сесть. Она выпила лауданум и запила его водой. После этого Роуэн бережно уложил ее.

– Идите, – повторила она. – Он говорил правду. Он действительно… действительно убьет вас.

– Ш-ш-ш, – успокаивающе произнес Роуэн, садясь на край кровати и беря Энджелину за руку. Их пальцы переплелись. – Он ушел.

– Но он вернется. Пожалуйста, уходите.

Рука Роуэна напряглась:

– Это моя забота.

– Роуэн, прошу вас…

– Спите, – ласково, но властно произнес он.

Энджелина сомкнула веки. Жестокая боль начала потихоньку отступать, и женщина проваливалась в благословенное забытье. Роуэн как-нибудь позаботится обо всем. Бог наверняка сотворит настоящее чудо.

– Вот и все, – сказал Роуэн. – Спите.

– Люки… – прошептала Энджелина.

– Да, мэм?

– Хлоя… – начала она еле слышно.

– Я позабочусь о ней, мэм.

Люки посмотрела на Роуэна. Он спросил:

– Хлоя нормально себя чувствует?

– Беспокоится о сестре.

Роуэн понял, что Люки боится сказать в присутствии Энджелины: стресс тяжело отразился на девушке…

– Если ей станет совсем плохо, можешь дать ей на одну таблетку больше.

Кивнув, Люки направилась к двери. На полпути она остановилась и, достав из кармана грязную красную тряпочку, туго перетянутую шнурком, подошла к Роуэну и протянула ему ее:

– Это особый амулет. Его сделала моя тетя. Он защитит вас, – и она убежала. Роуэн едва успел поблагодарить девушку.

Энджелина пошевелилась. Положив амулет на столик около кровати, Роуэн погладил женщину по руке. Она была маленькой, изящной и в то же время сильной. Как сама Энджелина. Он внимательно смотрел на нее. Белые плечи светились в мерцающем свете свечей; лицо было величественно-прекрасно, сотни черных, как вороново крыло, локонов переплелись. За окном снова ударила молния, и загремел гром.

Энджелина застонала.

– Тш-ш-ш, это всего-навсего гром, – успокоил он ее.

– Уходите, – сонно шепнула Энджелина. – Пожалуйста, уходите… пожалуйста… пожалуйста… не уходите.

Последние слова, их сердечность и правда наполнили сердце Роуэна счастьем. Он сжал ее руку.

– Нет, – с чувством пообещал он. – Я не уйду.

Несколько минут он просидел на краю кровати, держа Энджелину за руку. За окном бушевал дождь. Перед глазами у Роуэна по-прежнему стояло мрачное зрелище – израненная спина Энджелины. Даже теперь ему не хотелось верить, что она действительно вынесла эти мучения. От мысли об этом Роуэну становилось плохо. Более всего его ужасало то, что от типов, подобных Галену Ламартину, его отделял лишь один шаг… Для того, чтобы обрушиться на этого человека с такой же яростью, как тот обрушился на Энджелину, Роуэну не хватило лишь одного – случая.

Но когда он смотрел на эту женщину, все мысли о жестокости исчезали. Не в силах удержаться, он провел пальцем по высохшим дорожкам слез у нее на виске. Энджелина вздохнула и прижалась к его запястью. Роуэн кожей чувствовал тепло ее дыхания. Так, словно это было для него совершенно естественно, он коснулся ее щеки. Столь же естественно Энджелина прижалась к его ладони.

– Роуэн, – тихо позвала она. Затем добавила что-то неразборчивое. Он склонился к ней:

– Что?

– Вашмир… – оба слова слились у нее в одно.

– Не понимаю.

– Возьмите… меня… в ваш мир… До конца дней своих он не сможет забыть ее агонии, ее мольбы.