Ученые из группы Домарадского обнаружили плазмид с генами, обладающими невосприимчивостью к тетрациклину — одному из самых мощных и эффективных антибиотиков широкого спектра действия. Данная плазмида содержалась в штаммах бактерии под названием Bacillus thuringiensis, обычно использующейся при производстве биопестицидов.
      В чашке Петри они, смешав небольшое количество Bacillus thuringiensis и бактерий сибирской язвы, вырастили оба штамма вместе, а затем поместили их в пробирку с тетрациклином, проверяя, выживут ли бактерии сибирской язвы. Опыты повторялись снова и снова. Могло пройти много месяцев, а может быть, и лет, прежде чем удалось бы вывести штамм, обладающий нужной степенью невосприимчивости к антибиотику. Антибиотик уничтожил большую часть бактерий сибирской язвы, однако несколько клеток все-таки выжило. Большинство уцелевших клеток содержало невосприимчивые к антибиотикам гены из Bacillus thuringiensis. Теперь на базе этих клонированных клеток можно было создавать невосприимчивые к тетрациклину штаммы сибирской язвы и чумы.
      Проблема сохранения вирулентности генетически измененных бактерий оказалось намного сложнее. Несмотря на весь свой талант, Домарадский не мог предоставить Министерству обороны то, что от него требовали. Военным не нужно было оружие, обладавшее невосприимчивостью только к одному виду антибиотиков. Ведь врачи располагали широким спектром методов лечения бактериальных заболеваний. Поэтому бактериологическое оружие должно быть невосприимчивым ко всем видам лекарственных средств. В 1976 году Домарадский представил созданный под его руководством штамм возбудителя туляремии с «тройной невосприимчивостью». Почти десять лет он бился над тем, чтобы создать штамм бактерии, обладающий невосприимчивостью ко всему спектру существующих антибиотиков, но ему так и не удалось решить эту задачу.
      В руководстве не скрывали своего разочарования. Но Домарадский не считал это неудачей. Он во всеуслышание заявил, что научные результаты нельзя планировать, как пятилетку. Ему тут же напомнили, что именно он когда-то взял на себя обязательство разработать штамм, обладающий абсолютной невосприимчивостью к антибиотикам. Для него это лишь подтверждало, что военные не имеют ни малейшего понятия о том, как ведется работа в исследовательских лабораториях.
      Для такого ученого, как Домарадский, программа по созданию биологического оружия была одновременно и благословением, и проклятием. С одной стороны, не было недостатка в финансировании и имелись большие технические возможности для проведения исследований, а с другой — приходилось мириться с тем, что из-за строжайшей секретности о результатах работы всегда будет известно лишь весьма ограниченному кругу людей. Домарадскому удалось запатентовать десять различных методов переноса плазмид. Он один из первых в мире сумел выделить плазмиду, ответственную за вирулентность сибирской язвы. Но на всех его патентах и открытиях до сих пор стоит гриф секретности.
      В своих мемуарах Домарадский описывает все строжайшие правила, принятые в «Биопрепарате» с первого дня его создания, Уче-ным не разрешалось рассказывать о работе даже родным. Их свобода была ограничена до такой степени, что даже свои отпуска они были вынуждены проводить только в специальном доме отдыха.
      Сотрудников «Биопрепарата» не пускали на научные конференции, если они проходили за рубежом. Домарадский считал это особенно возмутительным. «Я постоянно выдумывал самые разные причины, чтобы отказаться от приглашений коллег из-за рубежа, — возмущался он. — То мне приходилось врать, что я сломал ногу, то ссылаться на семейные проблемы».
      Случались и курьезы. Однажды Домарадскому пришлось просить разрешения у самого Юрия Андропова, в то время возглавлявшего КГБ, чтобы начать работу над особой культурой чумы. После успешного завершения работы ему было приказано доставить все результаты опытов непосредственно в Кремль. В сопровождении вооруженного охранника он привез туда колбу с культурой генетически измененного возбудителя сибирской язвы и торжественно с самым серьезным видом продемонстрировал генералитету и партийному руководству страны запаянную колбу. Это было не совсем то, что они надеялись увидеть.
      Подобные абсурдные ситуации порой доводили Домарадского до отчаяния, но самые большие неприятности ждали его впереди. Они были связаны с приходом в Оболенск нового военного начальника, приказ о назначении которого был подписан в 1982 году непосредственно Калининым.
      Генерал Николай Николаевич Ураков работал в 15-м Управлении, а еще раньше был заместителем директора военного института в Кирове. Отдавая приказы, он часто использовал грубый армейский жаргон. Он терпеть не мог гражданских, которых презрительно называл «симулянтами».
      Ураков был ученым. Когда-то он даже получил государственную награду за разработку оружия на основе лихорадки Ку. За годы нашего знакомства он не раз вспоминал о «своем» оружии в самых нежных выражениях. «Хотелось бы мне, чтобы мы снова вернулись к лихорадке Ку, — ностальгически вздыхал он. — Вот это было настоящее оружие! Жаль, что теперь его никто не воспринимает всерьез».
      Ураков превратил жизнь Домарадского в настоящий ад, постоянно напоминая о срываемых сроках работ. Он никогда не упускал случая подчеркнуть свое более высокое положение, то и дело назначая молодых офицеров начальниками лабораторий. Даже как-то попытался переманить из Степногорска меня. «Из нас получилась бы великолепная команда», — повторял он.
      Возможность перебраться поближе к Москве и работать под началом выдающихся ученых делали его предложение невероятно заманчивым, но тем не менее я отказался. Вряд ли Калинин позволил бы мне перейти к Уракову.
      Закулисная борьба, начатая в Оболенске, затронула и руководство «Биопрепарата». Однажды я оказался свидетелем ожесточенного спора, который Ураков и Домарадский затеяли в кабинете Калинина. Он шел на столь повышенных тонах, что фразы слышны были на первом этаже. Я слушал все это за дверью кабинета. Оба противника перешли уже ко взаимным оскорблениям. Домарадский обвинил Уракова в «солдафонской» тактике, генерал ответил ему в том же духе. Калинин, в конце концов, не выдержал и, обращаясь к Домарадскому, попросил, чтобы тот взял себя в руки:
      — Разве так должен вести себя настоящий ученый?!
      Собственно говоря, этот вопрос можно было бы задать всем нам, кто предал науку, разрабатывая биологическое оружие.
      В итоге Калинин предпочел интересы военных интересам ученых. Когда я в 1987 году приехал в Оболенск, Домарадского там уже не было. Его понизили в должности до начальника лаборатории и перевели в московский Институт биологического приборостроения.
      В своих мемуарах Домарадский утверждает, что биологическими разработками до сих пор продолжают руководить военные. Он отмечает, что и Калинин, и Ураков так и остались во главе крупнейших научных институтов, и сетует на то, что из-за недостатка средств он не может продолжить эксперименты с плазмидами.
      Оценивая свою карьеру, Домарадский заявляет, что программа, над которой он работал столько лет, «не оправдала ни надежд, ни колоссального объема затраченных средств»:
      — По сути, ничего выдающегося не сделали, — заключает он.
      К сожалению, он заблуждался. То, что начал Домарадский, суждено было закончить Уракову, который сумел завершить создание плазмид, обладающих гораздо более широким спектром невосприимчивости к антибиотикам. Кроме того, проект «Костер», которым руководил Домарадский, получил неожиданное продолжение.
      Совещание в Оболенске длилось уже несколько часов, когда на кафедру вышел молодой ученый. Немного устав к тому моменту, я вначале слушал его доклад без особого интереса. Он рассказывал о попытках его научной группы внедрить гены, ответственные за токсичность, в различные виды бактерий.
      Я заинтересовался докладом, когда ученый объявил, что удалось найти подходящую бактерию-»хозяина» для миелинового токсина. Им оказалась Yersinia pseudotuberculosis, родственная Yersinia pestis. Результаты лабораторных испытаний были успешными и поэтому держались в строжайшем секрете.
      Эксперимент проходил следующим образом. В лаборатории внутри застекленной клетки около десятка кроликов или морских свинок были привязаны к деревянным доскам, чтобы ограничить свободу их движений. На мордочке каждого животного закрепили устройство наподобие маски, подключенное к вентиляции. Это был один из обычных методов испытаний аэрозолей на мелких животных.
      Затем находящийся снаружи техник нажимал на кнопку, и каждому зверьку через вентиляцию подавалась небольшая порция генетически измененных бактерий. После этого животных возвращали в обычные клетки для последующего наблюдения. У них поднималась высокая температура и появлялись симптомы, похожие на псевдотуберкулез. Но у некоторых животных проявились признаки иного заболевания: у них начались судороги, при этом задняя часть туловища оказывалась парализованной, что свидетельствовало о действии миелиновых токсинов.
      Эксперимент увенчался успехом. Один генетически измененный патоген привел к появлению симптомов двух различных заболеваний, происхождение одного из которых невозможно было выяснить.
      В аудитории стояла полная тишина. Все присутствующие по достоинству оценили результаты эксперимента, проведенного молодым ученым.
      Да, был изобретен новый вид биологического оружия, основанный на действии соединений, которые вырабатывались человеческим организмом естественным путем. Эти токсины поражали нервную систему, изменяли поведение, вызывали психические расстройства и приводили к смерти. Работа сердца регулируется с помощью пептидов, и если их количество резко возрастает, то может начаться фибрилляция и человек может умереть.
      Для КГБ особый интерес, конечно, представляли свойства регу-ляторных пептидов, позволяющие менять поведение человека. Ведь патологоанатомы не найдут впоследствии никаких признаков насильственной смерти. Какая бы разведка не заинтересовалась веществом, способным убивать, не оставляя следов?
      Оставалось лишь сделать последний шаг — перейти от внедрения миелиновых токсинов в Yersiniapseudotuberculosis к их внедрению в Yersinia pestis, или возбудителя чумы.
      Самые страшные и опустошительные пандемии вызывала бактерия Yersinia pestis, которую обычно разносят блохи и грызуны. На протяжении многих веков эпидемии чумы неумолимо уничтожали целые города и страны. В четырнадцатом веке четверть населения Европы умерла от чумы, которую часто называли «черной смертью». В 1665 году в самый разгар Великой чумы в Лондоне каждую неделю умирало около семи тысяч человек. Последняя пандемия началась в 1894 году в Китае, она продолжалась более десяти лет, распространившись из Гонконга через порты по всему миру. Она опустошила Бомбей, а также Сан-Франциско и другие города на Тихоокеанском побережье Соединенных Штатов. Заболели двадцать шесть миллионов человек, из них двенадцать миллионов умерли.
      Чума — наиболее заразное заболевание, известное человечеству. Это одно из трех инфекционных заболеваний, при которых вводится обязательный карантин. По международным правилам о каждом случае заболевания следует сообщать во Всемирную организацию здравоохранения. При укусе зараженной блохи в кровеносную или лимфатическую систему может попасть до двадцати четырех тысяч клеток чумного патогена. Инкубационный период длится от одного до восьми дней, потом у жертвы начинается озноб и лихорадка, организм пытается сопротивляться, но, как правило, безуспешно. Если сразу не начать лечение, то бактерии чумы успеют поразить внутренние органы тела, что вызывает шок, бред, отказ основных органов и, наконец, смерть.
      Через шесть-восемь часов после появления первых симптомов заболевания на теле возникают болезненные узлы, называемые бубонами. Они увеличиваются в размерах и темнеют, по мере того как происходит некроз тканей. Лимфатические узлы на шее, в паху и подмышками распухают и болят настолько невыносимо, что люди кричат в агонии.
      Самая тяжелая форма чумы — легочная. Она передается воздушно-капельным путем при чихании или кашле, бактерии проникают в легкие и вызывают пневмонию, при которой легкие заполняются жидкостью, перекрывающей поступление кислорода к остальным органам. Инкубационный период легочной чумы очень короткий, всего несколько дней. Ее симптомы появляются неожиданно, и их трудно отличить от симптомов других инфекционных заболеваний. А неправильный или несвоевременный диагноз ведет к смертельному исходу.
      Когда иммунная система человека начинает борьбу с бактериями чумы, выделяется мощный токсин, который вызывает сильнейшую прострацию и дыхательную недостаточность. Смерть от этой формы чумы всегда болезненна. Жертвы погибают от действия токсинов примерно через восемнадцать часов, корчась в конвульсиях, впадая в бредовое состояние.
      В двадцатом веке развитие медицины сделало вспышки чумы редкими: ежегодно в мире регистрируется не более двух тысяч случаев заражения. Но природные очаги чумы существуют на западе Соединенных Штатов: в Техасе, Калифорнии и Сьерра-Неваде, где обитают различные грызуны. Случаи легочной чумы отмечались среди населения Индии, Африки, Южной Азии и Юго-Восточной Европы. Была даже вспышка заболевания среди американских солдат, воевавших во Вьетнаме.
      С 1948 года наиболее эффективным лекарством от чумы считался стрептомицин. Успешно применялись также тетрациклин, доксициклин и гентамицин. Первая противочумная вакцина была получена русским врачом Владимиром Хавкиным в 1897 году во время пандемии в Гонконге. С тех пор вакцины были усовершенствованы, но все они эффективны только против бубонной чумы, причем прививки следует делать каждые шесть месяцев. При этом степень иммунизации у людей различная, а появление неблагоприятных реакций нарастает по мере частоты вакцинаций.
      Самые ранние документальные свидетельства о применении Yersinia pestis в военных целях появились в четырнадцатом веке в Крыму. При взятии татарами города Каффа тела больных чумой забрасывали в осажденный город. Во время Второй мировой войны Япония применяла бактериологическое оружие, сбрасывая бомбы, начиненные бактериями чумы. Правда, этот метод имел недостаток: бактерии погибали при взрыве. Тогда нашли более эффективный метод — обстрел намеченного района снарядами, содержащими миллиарды зараженных чумой блох.
      Американцы тоже пытались разработать оружие на базе чумы, но обнаружили, что оно быстро теряет вирулентность. Бактерии становились неболезнетворными настолько быстро (иногда менее чем за тридцать минут), что применение аэрозоля оказывалось напрасным. В Америке постепенно утратили интерес к чуме, мы же продолжали упорно с ней работать, потому что бактерии чумы можно было легко выращивать в различных средах и в широком диапазоне температур. В конце концов мы получили аэрозоль, в котором чума не теряла своей смертоносности. В Кирове хранилось двадцать тонн чумы, и этот запас ежегодно обновляется.
      Успех проекта «Костер» позволил проводить наши работы с чумой на новом уровне. Через несколько месяцев ученые Оболенска успешно внедрили ген миелинового токсина в Yersinia pestis. Оружие на основе чумы и токсина не было запущено в производство, но успех этих экспериментов открыл путь дальнейшим исследованиям соединений токсинов и бактерий. Вскоре ученые Министерства обороны уже изучали практическую возможность внедрения в бактерии генов ботулинического токсина, вызывающего ботулизм — смертельно опасное заболевание.
      Открытие российскими учеными возможности воспроизводства человеческих регуляторных пептидов в лабораторных условиях могло бы принести нам мировую известность. Это стало бы неоценимым вкладом в понимание природы неврологических заболеваний. Но на нем поставили гриф «совершенно секретно».
      Последним на совещании выступил Ураков. Подойдя к микрофону, он с нескрываемым удовлетворением заявил:
      — Как всегда, мы добились несомненного успеха.
      Это было бесспорно. Комплекс в Оболенске настолько вырос, что сотрудников от одного подразделения до другого подвозили на автобусе. На предприятии работали около четырех тысяч человек. Годовой бюджет института составлял более тридцати миллионов рублей и позволял приобретать дорогое западное оборудование — электронные микроскопы, хроматографические приборы, высокоскоростные центрифуги, лазерные анализаторы.
      Доклад по миелиновым токсинам был последним в тот день. Были и другие доклады об успешно проведенных работах. Например, одна из научных групп разработала генетически измененный штамм сибирской язвы, устойчивый к пяти видам антибиотиков, другая — сап, устойчивый к медикаментозному лечению.
      Но в своей заключительной речи Ураков сказал:
      — В Соединенных Штатах, Великобритании и Германии продолжают создавать новые лекарства, которые пока еще недостаточно нами изучены. Помните, наша работа никогда не закончится.

13
ПЕРВОЕ ГЛАВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ
МОСКВА
199O ГОД