Глава двадцать пятая

В маленьком офисе за холлом пахло так, словно управляющий здесь и ночевал. Стены были обклеены афишами с изображениями обнаженных женщин.

– Что это за говнюк? – спросил Баркало.

– Да я сама, знаете ли, удивилась, – ответила Шила. – Познакомилась с ним в Голливуде лет пять назад.

– А как его звать?

– Свистун. Вот и все, что я помню. Я его практически не знала. Когда он сейчас подскочил ко мне…

– Ужас какой! Женщине теперь даже средь бела дня на улице прохода не дают, – издевательски сказала Буш. Она была уже наполовину пьяна.

Баркало, нахмурившись, посмотрел на Буш, велел ей заткнуться, удивился тому, когда и как она успела набраться.

– Как замечательно, что вы прибыли из самого Лос-Анджелеса, чтобы повидаться со мной! Можно мне называть вас Шилой? А вы зовите меня Нонни. Прошу садиться. Не угодно ли чего-нибудь выпить? Буш, ты не сходишь за лимонадом в киоск?

– Мне ничего не надо, спасибо, – сказала Шила.

– Ну, и что мои лос-анджелесские друзья рассказали вам о картине?

– Строго говоря, ничего. Сказали только, что у вас заболела актриса и…

– Сущая правда. Подхватила грипп или что-то в этом роде. А мы не можем ждать, пока она оправится. Знаете ведь, как говорят? Время – деньги. Значит, Шила, если вы не против, мы сейчас возьмем Дома и Джикки, поедем в студию… сделаем пробы…

– Пробы, мистер Баркало? Я пустилась в такой путь, причем безо всяких сборов, потому что мне сказали, что я получу роль.

– Вы ее уже получили. Я говорю о пробах не в этом смысле. Пробы на ваши волосы, на цвет кожи, и так далее. Чтобы мои парни поглядели, как вы выходите, и послушали, как ваш голос звучит на пленке. Небольшая сценка. А подыгрывать вам будет мисс Кейзбон. Да, вот эта…

– А платья? Что насчет платьев? Разве нам не понадобится подогнать их по моей мерке?

– Хочу, Шила, быть с вами откровенным. Слишком много платьев вам не понадобится. Я хочу сказать, это ведь не костюмный фильм, знаете ли… ничего эпического. То, что сейчас на вас, – оно, скорее всего, и сойдет. А купальный халат вы привезли? Мы заплатим вам за это отдельно. А если не привезли, то подыщем вам что-нибудь подходящее. Если вы, конечно, не против.

– Нет, я не против, – торопливо ответила Шила.

Она ненавидела самое себя за то, что, бросив все, опрометью примчалась в этот вонючий город. Ненавидела звук собственного голоса, разливающийся соловьем, ненавидела взгляды, которые бросало на нее это волосатое животное, с грязными глазками и потными ручищами – руками утопленника, пролежавшего слишком долго в воде. Ненавидела эту безобидную перепалку, под которой явно подразумевалось нечто другое.

– А когда я получу сценарий?

– Мы, знаете ли, обходимся без тяжеловесных сценариев. Работаем в стиле Джона Кассаветеса, если вам угодно. Обрисовываем актерам ситуацию, подсказываем им пару реплик, чтобы было с чего начать, а потом…

– Они импровизируют?

– Вот именно. Вам доводилось когда-нибудь импровизировать?

– Да сколько угодно!

Она так и не могла решить, кого же из актеров напоминает ей Баркало. Ей почему-то казалось важным определить это… повесить на него бирку. Иначе дрожь у нее в животе ни за что не уляжется. У Баркало были редковатые белые зубы, как у Эрнста Бурнье, но на лице у него не было и половины той доброты…

– Вот так мы и снимаем.

– Мне бы хотелось что-то посмотреть. Хоть какие-нибудь монтажные материалы.

– Что ж, вполне могу это понять. Только мы, знаете ли, очень спешим. Через пару дней мы уезжаем на Побережье.

– Что? Я хочу сказать, если вы покидаете город в разгар съемок, то какова же роль, ради которой я сюда прилетела?

– Ну-ну-ну. Не надо так волноваться. Что я вам сказал? Только то, что еду на Побережье на встречу со спонсором. Я вовсе не собираюсь переезжать туда…

Он понимал, что Буш смотрит на него, пытаясь определить, что, собственно говоря, затевается. Она уже интересовалась, чего ради они собираются снять здесь какие-то материалы, если главная работа все равно предстоит на Западе. Так какого хрена выдрючиваться? Баркало объяснил ей, что оказывает услугу приятелю. Какого роду услугу? Маленький персональный шантаж, вот о чем она в первую очередь подумала. Какой-нибудь негодяй хочет получить ленту, на которой эта красотка трахается с мужиками и возится с другой женщиной. Ну хорошо, она бы не возражала, но чего ради устраивать такой спектакль? И зачем Баркало солгал этой бабе про то, что вернется в Новый Орлеан? Чего ради он нарывается на неприятности? Это же чистое безумие. Вроде того, как Дом и Джикки гоняют туда-сюда в Лос-Анджелес и обратно, непонятно зачем. Она кое-что слышала о том, чем занимаются Нонни, Дом и Джикки на самом деле, но никогда в это не верила.

– … так что я сразу вернусь. Поэтому мне и хочется взять в Лос-Анджелес кое-какие образчики. Вы меня понимаете?

– У вас нелады с финансами, – сухо и настороженно сказала Шила.

Душная бабенка, подумал Баркало. Того гляди, заорет «караул», а тогда придется ей вдарить, а она завизжит сиреной, а тогда ее надо будет вырубать, а то и мочить. Прямо здесь. Привлекая к себе внимание. Того гляди, выскочит на балкон и закричит. А то, может, выбросится из машины по дороге в студию. Ах ты, говно какое!

– В этом поганом бизнесе у всех нелады с финансами, не так ли? – В голосе у Баркало прозвучали нотки понимания и терпения. Он поднялся с места. – Значит, снимем небольшую сценку и посмотрим, что у нас вышло.

– Все это слишком быстро.

– Я дал вам целый день на то, чтобы устроиться в городе, оправиться после перелета и тому подобное. Я просто не могу позволить вам и дальше валять дурочку, знаете ли. Мы немного поработаем, а вечером поведем вас к Бреннану, в «Галатур», к Арно – сами выберете – и угостим лучшим ужином в вашей жизни. Ну, как это звучит?

– Звучит нормально.

Шила понимала, что по-идиотски ухмыляется, чувствуя себя на самом деле крайне скверно и почему-то предельно испуганной. Жаль, что она не послушалась Свистуна. Жаль, что не уехала с ним. Внезапно, молниеносным световым эффектом, как в фильмах Спилберга, ее озарило: Свистун наверняка влюбился в нее по уши, раз уж отправился в такую даль, чтобы похлопать ее по плечу на пороге кинотеатра. Да и о чем она, интересно, думала, согласившись на встречу с продюсером в порнокинотеатре? Владелец кинотеатра занимается сводничеством, сообщил ей ее голливудский агент. Адрес прямо на сувенирных деньгах. Ничего себе шуточки!

Задумавшись сейчас над этим, Шила поняла, что и серия звонков, проделанных ею, чтобы выяснить подноготную человека, сделавшего ей внезапное предложение, привела к не слишком обнадеживающим результатам. Но она услышала только то, что ей захотелось услышать. А хотелось ей получить шанс. Получить возможность. И хотелось отчаянно. И вот теперь она ломает себе голову, не зная, как сказать этому Баркало, что раздумала. Она встала, потому что все остальные, включая Буш, уже поднялись со своих мест, а нужных слов по-прежнему не было.

– Как вам хочется поехать? С Пиноле и Роджо, чтобы поговорить с ними по дороге об освещении и обо всем остальном? Или со мной и с Буш?

– Она поедет с нами, – сказала Буш, беря Шилу под руку. – Ты поведешь, а мы усядемся сзади и поболтаем.

– Вот и отлично. Отлично.

Буш вывела Шилу из офиса. Пиноле и Роджо шли сзади.

– Душная бабенка, – заметил Роджо. – С нею хлопот не оберешься.

– Так, может, сегодня поснимаем, и на этом все кончится. А завтра и послезавтра снимать не будем. Пара кадров сегодня – и на этом все.

Шила ехала в «линкольне», за рулем которого сидела горилла в белом хлопчатобумажном костюме. Похожая на свадебный торт блондинка, разве что не вываливаясь из цветастого платья, сидела на заднем сиденье рядом с Шилой, положив ей руку на плечо, словно они были закадычными подругами. Свежеперекрашенный «кадиллак» ехал следом за «линкольном», а Свистун – следом за "кадиллаком".

Висеть на хвосте, проезжая по узким улочкам Французского квартала, было не трудно. Хуже пошло дело после того, как они пересекли Большой новоорлеанский мост.

Уистлер сбросил скорость до девяноста миль и ехал на расстоянии примерно в полмили от обеих больших машин по одному особенно безлюдному шоссе, когда они свернули и исчезли из виду на боковой дороге. Свистун сбросил скорость до сорока пяти, но все равно едва не прозевал развилку, дорога с которой уходила в пальмовую рощу. Дав задний ход, он вернулся на развилку, въехал на боковую дорогу, притормозил вручную.

Звук двух моторов, приглушенный обильной растительностью, терялся в глубине зеленого благоухающего туннеля. Свистун понятия не имел, куда ведет эта дорога и далеко ли она тянется.

Он достал из «бардачка» карту окрестностей города. Они свернули на запад, совсем немного не доехав до канала Росс. Здесь была заболоченная местность с оросительными каналами, а за нею находился аэродром ВВС США. По этой не нанесенной на карту дороге они могли проехать как одну милю, так и все пять. Судя по всему, дорога и дальше не станет шире. Если Свистун углубится в джунгли, то ему негде будет спрятать машину или хотя бы развернуться до тех пор, пока он не приедет туда же, куда направляются они. И стоит им оглянуться, они его заметят. А если он продолжит путь пешком, то потеряет мобильность.

Лягушка посмотрела на него настороженными глазами со мха и заквакала. Он завел машину, задним ходом выехал на шоссе, припароковался на поляне, окруженной тростниками и папоротником в человеческий рост, примерно в сотне ярдов от развилки.

Затем пешим ходом вернулся в душные, влажные темно-зеленые джунгли, в которых пахло грязью, плесенью, заброшенными плавательными бассейнами в подвальном этаже старых гимнастических клубов, пахло смертью в двух тысячах миль от Хуливуда.

Глава двадцать шестая

Разборный домик с приставленным к нему генератором на заасфальтированной площадке походил на болотное чудище с младенцем. Уистлеру же он напомнил заброшенные машинные депо и воинские склады, какими обрастает практически любая военная база. «Линкольн» и «кадиллак» были припаркованы здесь один за другим.

Свистун метнулся через лужайку в защитную тень генератора. По дороге сюда он считал шаги частично чтобы умерить собственный пыл, частично чтобы поверней определить дистанцию. Оказалось, что расстояние составляет примерно две мили. Сорок минут ходьбы по часам. Генератор фыркал, гоня электричество. Горючее, на котором он работал, было штабелями расставлено рядом, отчасти под навесом.

Красная лампа, подобно тому как обстояло бы дело в настоящей студии где-нибудь в Голливуде, мерцала над входом, предупреждая посетителей о том, что идет съемка, хотя, кроме змей и жаб, появиться здесь было некому.

Рубашка и брюки на Свистуне промокли насквозь. Даже туфли, казалось, расплавились, а ремешок от часов и вовсе превратился в топленое масло.

Свет выключился. Свистун уже подумывал было рвануться в бой, когда фонарь зажегся вновь. Значит, они вернулись к работе, а никакого плана действий у него не было. Да и какой уж план в такой дали от собственного дома? Какой уж план при встрече с опасностью, которую невозможно определить? Все, что ему удалось наскрести в качестве улик, было предельно расплывчатым; вздумай он подать жалобу, ее текст уместился бы на трамвайном билете.

И все же он ощущал опасность и животом, и мошонкой. Почему Шила поцеловала его и выставила ногу под дождь, словно забыв о том, что тот льет и льет? Какого черта она вытворила это на прощание, заставив его сердце затрепетать, а его самого – превратиться в рыцаря, ищущего приключений себе на голову?

Он проверил машины. Обе оказались не заперты. В зажигании «кадиллака» торчал ключ.

Красный свет зажегся опять. Свистун пересек открытую площадку, радуясь тому, что в верхнем створе двери только одно окошко и никто не смотрит сейчас оттуда. Он повернул массивную металлическую ручку и потянул на себя тяжелую и толстую, как стена, дверь. Что ж, такой она и должна быть, чтобы не пропускать шум генератора. Порыв холодного ветра заставил его испытать минутную слабость. Но уже мгновение спустя он оказался внутри, а точнее, перед второй дверью. Очутившись в отсеке звукозаписи, он посмотрел в глубь дома через окошко, обрамленное колючей проволокой, какую используют на птицефермах.

Перед ним все было темно и тихо. Никаких движений. Он прошел и за эту дверь и обнаружил, что здесь еще прохладней. Пропотевшая рубашка чуть ли не обледенела. Задрожав от холода, он подумал о том, как стремительно реагирует сознание на температурные перемены, находя повод пожаловаться в обоих случаях. Тебе жарко – ты ропщешь. Холодно – и снова ноешь. Все время хочется, чтобы стало нормально. И все время ничего не получается.

По грязному полу вились во множестве провода. Он перебрался через них, как канатоходец, глядя прямо перед собой, – туда, где яркий свет обозначил съемочную площадку. На стене он обнаружил афишу порнофильма "Каждой утке – три раза в сутки".

Шила стояла в ослепительном свете прожекторов, притискивая к телу платье так, словно ей хотелось, чтобы оно превратилось в панцирь. На босых ногах у нее были дешевые игрушечные кандалы. Даже с такого расстояния Свистуну было видно, что на верхней губе у нее поблескивают капельки пота, а волосы, рассыпавшиеся по вискам и щекам, влажны от страха. Да и глаза у нее горели неестественно белым пламенем.

– Эй, – сказала она, и голос ее прозвучал как будто издалека, хотя и на самых высоких нотах. – По-моему, вы меня опять обманываете.

Пышная блондинка вышла из огороженной шторой кабинки для переодевания. На ней были красные кожаные сапоги, прозрачное розовое белье и ничего больше.

– Ради всего святого, Шила, солнышко, нечего так нервничать. Посмотри на меня. Мне же на это наплевать. Я занимаюсь этим долгие годы, и никогда оно меня не трогало.

Коротышка припал к тридцатипятимиллиметровой камере, установленной на треноге. Верзила сидел на переносном микшерском пульте размером с музыкальный синтезатор, на шее у него болтались наушники. Оба были чем-то рассержены и пребывали в явном нетерпении, подобно двум котам у мышиной норы: терпежу почти не было, но мышку спугнуть не хотелось.

– Я к этому не привыкла, – сказала Шила.

– Но ты же и раньше раздевалась перед камерой, верно? – возразил Баркало.

Свистун, стараясь держаться у самой стены, подкрался поближе. Отсюда, за кабинкой для переодевания, ему был виден боковой выход.

– Перед выключенной камерой, в присутствии оператора, помощника оператора, парикмахерши, гримерши…

– У нас тут не МГМ, поняла? И не съемки для журнала «Пентхаус». У нас маленькая студия на задворках Нового Орлеана. С персоналом у нас дело худо, поняла? Только те, кто нужен, чтобы снять фильм, и никого лишнего. И профсоюза у нас нет. Все наши издержки…

– Видите, в том-то и дело! Я вхожу в гильдию киноактеров и не уверена, что имею право участвовать в съемках без консультаций с профсоюзом, – сказала Шила голосом утопающей, хватающейся за соломинку.

– Ну и ну, – выдохнул Баркало. Наступившая тишина напоминала ту, которая воцаряется после того, как ударит гром. Свистун прекратил продвигаться по направлению к съемочной площадке. Но и в неподвижном положении его туфли скрипели, казалось, так, словно это ломают человеческие кости. Баркало резко повернул голову, отреагировав на едва заметный шорох с чуткостью зверя.

– Эй, Джикки, – тихо сказал он. Оператор отложил камеру и бросился в тень и в темноту – туда, где находился Свистун. В двух шагах за спиной у частного сыщика находился встроенный в стенку шкаф. Свистун отступил на два шага, скользнул в шкаф и закрыл за собою дверцу. И тут же обнаружил, что стоит на чем-то мягком и имеющем неровную форму. Пошевельнуться он не смел. Он стоял, как споткнувшийся было канатоходец, стараясь сохранить равновесие и в то же самое время сдерживая дыхание. Он слышал, как Роджо прошел мимо шкафа, дошел до самого входа и вернулся обратно.

– Болотная крыса, – донеслись до Свистуна его слова уже откуда-то со стороны съемочной площадки. – Интересно, когда это кончится?

Запах в тесном шкафу стоял ужасающий. Свистун ухитрился, не поскользнувшись, вытащить из брючного кармана плоский фонарик. Посветил вниз. Он стоял на переплетенных обнаженных телах мужчины и женщины. Женщина уткнулась лицом в шею мужчине, словно ища у него утешения и защиты. Мужчина смотрел на Свистуна, его глаза сверкали даже в тусклом свете карманного фонарика.

Волосы на затылке у Свистуна и под мышками отчаянно зазудели. Его едва не вырвало.

– Знаешь, дамочка, мне выдалась пара скверных деньков, – сказал Баркало достаточно громко для того, чтобы Свистун рискнул поднести ухо к дверце шкафа. – Парочка по-настоящему скверных деньков, поняла? Так что хватит вешать мне лапшу на уши. И целку из себя строить тоже хватит. Все вы, бляди, одинаковы. Сперва потрахаетесь, а потом делаете невинные глазки. Снимай на хер все с себя, ложись на кровать и делай все, что я тебе прикажу.

Свистун сделал три глубоких вдоха.

– Черта с два, – ответила Шила, но голос ее прозвучал крайне неуверенно. – Я ухожу отсюда.

– Никуда ты не уйдешь, пиздища безмозглая. Да и что это за дела? Едешь сюда по первому свисту…

– Я актриса. Мне предложили роль.

– Только не делай вид, будто ты не знала, о чем идет речь. Ты не актриса, а пизда. Пизда, пара буферов, круглая жопа…

– С чего это ты разговариваешь подобным образом с дамой? – спросила Буш.

– С того, что Уолтер Кейп, а это как раз тот самый человек, который собирается мне помочь, попросил, чтобы я преподал этой бляди хороший урок. Поняла? – заорал Баркало.

Свистун положил фонарик в карман и взял его на изготовку. Но сможет ли он таким образом убедить троих крутых мужиков, что это не фонарик, а пушка? Да никогда в жизни. И он устремился к выходу.

– Все будет хорошо, солнышко, – нервничая, сказала Буш. – Только делай все, как он скажет. Нонни на самом деле нормальный парень, только не надо его злить.

– Да вы что! Вы не имеете права удерживать меня здесь против воли.

Баркало расхохотался.

– Ну и что ты, на хер, сделаешь? Заорешь? А тут только змеи да крокодилы. Нет, ты лучше, на хер, послушай меня. Разденься и делай, что я тебе велю, не то я отдам тебя Дому и Джикки, а когда ты им надоешь, они бросят тебя в бо…

Свистун прошел сквозь звукоизолирующий бокс и вновь очутился на жаре. Он подошел к «линкольну», открыл дверцу, отпустил ручной тормоз, плеснул в салон бензина. Схватил одну из канистр с бензином, бросился к генератору, взломал колпак, залил бензин внутрь, метнулся к «линкольну» за новой порцией горючего.

Из собственного брючного ремня изготовил примитивную передачу.

Всего двадцать секунд ушло на то, чтобы вырубить генератор, разъединить зажигание «линкольна» и развести провода на дюйм с помощью брючного ремня. Теперь оставалось спрятаться за угол и подождать.

Пиноле вышел из дому и направился к генератору. Нажал на кнопку пуска. Искра воспламенила горючее. Огненные языки побежали по земле под навес. Пиноле увидел это, посмотрел на «линкольн», который внезапно тронулся с места, и кое о чем догадался. Он бросился бежать, как раз когда в машине взорвался бензобаки, зашвырнул и «линкольн» и самого Пиноле в болото.