Педжин пошла к экипажу и стала ожидать ее там, волнуясь за нее больше, чем она сама. Зная, что она победила, Кетрин, сидя в кресле, спокойно выслушала тираду отца, выжидая, когда выкипит его гнев. Он долго метал громы и молнии, упрекал в непослушании, упрямстве, своеволии и наглости, пока, вконец истощенный, не рухнул в свое кресло.

— Папа, я не надоедала военным, ты не прав, — мягко сказала Кетрин. — Я один только раз поговорила с полковником Уэлмэном, и он с удовольствием дал мне свое разрешение. Посмотри, вот его распоряжение. Я не припирала его к стене, как ты утверждаешь. И раз у меня есть его распоряжение, то никак не возьму в толк, что же плохого я совершила?

— Кетрин, я же вполне ясно запретил тебе…

— О, нет, папа, ты не запрещал! Ты не говорил, чтобы я не обращалась к полковнику, также как и не говорил, что запрещаешь мне кормить пленных, даже если у меня будет разрешение полковника.

— Кетрин, ты просто играешь словами, искажая суть вопроса! Если бы ты была мужчиной, из тебя получился бы превосходный адвокат. Смысл нашей беседы, однако, был в том, что я выразил свое нежелание, чтобы ты этим занималась.

— Да, я знала, что ты не одобряешь мой замысел, вот почему я решила сама заплатить за все.

— Сама? Но как?

— Моих карманных денег не хватило бы, конечно же, покрыть расходы, и мне не хотелось пользоваться твоими деньгами, раз уж ты был против. Я заложила мамины алмазные подвески.

— Что? — задохнулся отец. — Ты хочешь сказать, что ты зашла в ломбард и заложила алмазные подвески?

— Разумеется, я не ходила туда сама. Я поручила это приятелю Педжин.

— Кто такая, черт побери, Педжин?

— Папа, ну что за выражения! Педжин — моя горничная. Как бы то ни было, я в самом деле заложила мамины подвески, по крайней мере, это не столь старинные драгоценности, как жемчужное ожерелье или рубиновые серьги.

— Кетрин, я не могу позволить, чтобы ты разбазаривала фамильные драгоценности! — он поднял свои руки в знак капитуляции. — Ты победила! Я выкуплю твои подвески, и пусть с этого момента все твои счета, касающиеся благотворительности, присылают ко мне.

— Благодарю тебя, папа! — она поднялась и поцеловала отца в щеку. — Ты меня простил, и я могу вернуться на работу? Мне бы очень этого хотелось!

Мистер Девер улыбнулся:

— Ну, конечно же, простил! Откровенно говоря, без тебя было ужасно трудно.

Кетрин улыбнулась и возвратилась к ждавшему ее экипажу. В течение всей дороги домой ей пришлось отвечать на тревожные расспросы Педжин, а затем она попыталась объяснить ей, в чем состоит суть блокады. Странно, но она чувствовала себя опустошенной. Была одержана победа, и теперь она будет помогать этим людям, но почему-то все дело показалось ей сейчас мелким. В то время как вокруг гремели битвы, текла кровь, сталкивались глобальные идеи, она была обречена тратить свою жизнь на такие пустяки! Перед ней вдруг предстала картина ее будущей жизни: пожилая старая дева, погрязшая в мелких светских стычках, занимается благотворительностью. Но ведь ей должна была быть суждена другая участь! Она стремилась бороться, сражаться, воевать, творить, созидать! Бросить вызов неосвоенным дебрям, стать женой первопроходца, заботиться о муже, доме и детях, пусть даже в страшных условиях, бороться за выживание и нести свет цивилизации в дикую страну! Или сделать себе карьеру, создать свое дело, бороться с морской стихией и вырывать у нее силой право на жизнь! Искать приключения, броситься очертя голову в рискованное предприятие — чай в Китае, золото в Калифорнии… Все, что угодно, лишь бы не умирать, постепенно старея, от скуки в Бостоне!

— Мисс Кейт, — голос Педжин вторгся в ее мысли. — С вами все в порядке? Ни с того, ни с сего вы вдруг замолчали и ничего не говорите.

— Все в порядке, я чувствую себя превосходно, Педжин. Просто задумалась.

— Вы знаете, что я заметила, мэм? Этого храбреца не было там! Того самого, что подмигнул нам. Как вы полагаете, почему?

— Не знаю, Педжин, я и не заметила его отсутствия, — хладнокровно соврала Кетрин.

— Не понимаю, как это вы могли этого не заметить, мисс, — сказала Педжин, удивляясь. — Он ужасно как красив, тот мужчина.

— Вот как? — это было все, что сказала Кетрин.

Двумя днями позже Кетрин раскладывала по мискам мясо с картошкой и вдруг, подняв голову, увидела капитана Хэмптона, стоявшего в очереди. Перед ним было три человека. У нее все свело внизу живота, когда ее глаза встретили его взгляд. Он выглядел более худым и бледным, словно болел, но улыбка его была по-прежнему самоуверенной. Выдавая порции пленным, стоявшим впереди него, она почувствовала, как учащенно забилось ее сердце, а мускулы сжались, словно она собиралась бежать наперегонки.

— Вижу, что вы занялись добрым делом, мэм, — сказал он, когда подошла его очередь, и протянул свою миску. — Разумеется, вы не приняли близко к сердцу то, что я тогда сказал.

Подняв брови, Кетрин ответила:

— Не знаю, я не могу припомнить, что вы мне говорили, — она положила ему лишний ломтик мяса, почувствовав приступ непрошеной жалости при виде его худых запястьев. — Вы заболели?

Он засмеялся странным хриплым смехом:

— Нет, мэм. Дело объясняется проще. Я был в карцере. Видите ли, меня наказали! Я обладаю примечательной особенностью вмешиваться в дела, которые касаются других людей, — он хитро подмигнул. — Но здесь я настолько незаменим, что ваш десятник уговорил тюремных начальников прислать меня назад.

Он перешел туда, где Педжин разливала кофе и раздавала хлеб, оставив Кетрин наедине со словами сочувствия, которые были уже готовы сорваться с ее губ.

Когда она вернулась в контору после ленча, то начала мучить Тедди расспросами:

— Ты как-то говорил что-то насчет пирата по фамилии Хэмптон. Он сдался в плен?

Глаза мальчика вспыхнули:

— Если бы так! Был бой, мисс Кетрин! Он отплыл из Уилмингтона, порта в Каролине, прямо под носом у блокирующих побережье кораблей. Он шел под парусами в туманной ночи, и один только Бог знает, как он выбрался, не столкнувшись ни с одним из наших судов. Ему повезло. Однако наши моряки заметили его, когда он уже вышел из блокадной зоны, и открыли по нему огонь. Тут он развел пары, чтобы удрать. Капитан «Сан-Франциско» так разозлился, что бросился за ним вдогонку. Но Хэмптон направился к мысу Гатерраса.

— Кладбище «Атлантики»? — заворожено спросила Кетрин.

Тедди просиял при этих словах:

— Верно! Ну, Хэмптон знал этот пролив как свои пять пальцев, а капитан «Сан-Франциско» не знал, и его корабль наткнулся на рифы. Хэмптон подобрал спасшихся и пошел в Нассау, где сдал пленных и груз табака и принял на борт провизию и уголь. Затем он направился на север и спалил три наших торговых корабля. Это было в июле, как раз после нападения Рида. Военно-морское командование ошалело от ярости, и в погоню за ним отправили три корабля. Один из них обнаружил его и начал бой. Ох, что это было за сражение! Капитан федерального судна тоже был малый не промах, и они кружили друг вокруг друга, пытаясь подойти на близкое расстояние и в то же время не попасть под бортовой залп. В конце концов, Хэмптон перехитрил своего противника, и тот отступил. Но корабль Хэмптона был сильно поврежден, да и боеприпасы у него кончились, поэтому он направился в один из портов конфедератов. Однако по пути он наскочил на другой корабль, который разыскивал его.

— О, нет!

— О, да! Мятежник знал, что сейчас не место и не время для схватки, и он пытался проскользнуть мимо, подняв на мачте британский флаг. Но на нашем корабле заметили, что одна мачта его корабля сбита и, посмотрев поближе, убедились, что этот корабль побывал в переделке. Ему просигналили приказ назвать себя и объяснить, в чем дело. Ну, Хэмптон и ответил, что его, мол, приняло за корабль янки одно из судов мятежников. «Которое?» — спрашивает наш корабль. «Артемис», — сигналит тот в ответ название своего корабля, и, конечно, же, капитан северян поплыл в том направлении, которое указал ему Хэмптон. Хэмптон скрылся бы, но ему не повезло. Один из двигателей сломался, и он полз, как черепаха. А тем временем наш второй корабль встретился с первым и понял, что разговаривал перед этим с «Артемисом»! И вот он поворачивает и летит вовсю назад и успевает догнать и взять в плен Хэмптона, потому что у того была очень низкая скорость. Хэмптон, конечно, превосходный капитан, и он ловко маневрировал, но его судно было изрядно повреждено да и стрелять ему было нечем. Только поэтому нам и удалось взять его.

— Браво! — послышался низкий голос позади них, и Кетрин с Тедди обернулись.

В дверях стоял Мэтью Хэмптон.

— Парень, ты рассказываешь так, словно сам был там!

— А мне и в самом деле завидно, что не довелось там побывать!

— Ладно! У меня есть для тебя поручение, парень! Мистеру Макферсону срочно понадобились гвозди такого фасона и размера, каких на верфях нет.

— С широкой шляпкой, конечно, — сказала Кетрин и вздохнула. — С тех пор как началась война, достать их очень трудно.

— Совершенно верно. А поскольку мистер Макферсон совершенно справедливо полагает, что нам, пленным, их вряд ли продадут, — он поднял руки, чтоб показать кандалы, и горько усмехнулся, — он хочет, чтобы ты отправился поискать их.

— Хорошо! — Тедди спрыгнул со своего высокого стула, накинул на себя пальто и натянул шерстяную шапочку, обрадовавшись, что может немного прогуляться, ему страшно надоело сидеть весь день в четырех стенах конторы.

Когда он выбежал из парадного входа, Хэмптон закрыл за ним дверь, а затем повернулся лицом к Кетрин. Она внезапно почувствовала страх. Казалось, его сильное мускулистое мужское тело заполнило всю комнату, она осталась наедине с ним. Она забыла, что еще час назад он казался ей худым и больным. Теперь же она заметила, что из закатанных рукавов рубашки виднеются руки, играющие мускулами, а кулаки его размером с пудовую гирю, сам же он похож на зверя, готового накинуться на жертву. Стараясь не подать вида и скрыть свои опасения, она спокойно произнесла:

— Значит, вы тот самый Хэмптон, про которого рассказывал Тедди?

— Он самый, и его рассказ был правдив, — лицо Хэмптона было почему-то невыразительно, но в серых глазах мерцал какой-то странный огонек.

— Не лучше ли вам вернуться? Охранники могут подумать, что вы сбежали.

— Мне не привыкать быть в немилости у охраны!

— Да, уж это точно! — с намеком произнесла Кетрин.

Он засмеялся, но глаза его были печальны. Пружинистой походкой он медленно двинулся к ней, и только цепи позвякивали, отмечая каждый его шаг. Кетрин сглотнула комок в горле и слегка отступила.

— Капитан Хэмптон, мой отец у себя в кабинете, и я полагаю, что с вашей стороны было бы неразумно попытаться…

— Что попытаться? Дотронуться до вас? Поцеловать вас? Ласкать эту мягкую благородную бостонскую кожу? — его голос был низким и хриплым, и Кетрин отступала назад, словно он толкал ее. — Я знаю, вы лжете, мисс Девер. Я наблюдал за конторой и знаю, что до половины третьего ваш отец никогда не возвращается после ленча, а сейчас только полвторого.

— Чарли скоро придет и убьет вас, если вы хотя бы притронетесь ко мне, — сказала Кетрин, боком продвигаясь к двери в кабинет отца.

Хэмптон стоял между ней и дверью на улицу, она знала, что к той двери ей не добраться. Но если ей удастся заскочить в кабинет отца и закрыть дверь на замок…

Нарочито медленно, с деланно угрожающим видом, он подходил к ней все ближе и ближе, не сводя глаз с ее лица.

— Этот старый пьянчуга? Он в запое уже две недели и сегодня вовсе не вышел на работу. А ваш лейтенант исчез. Скажите, не испугался ли он вашей холодной чопорности? Должно быть, вы его отпугнули.

Кетрин сделала еще один шаг назад и стала незаметно нащупывать рукой дверную ручку.

— Я закричу, если вы дотронетесь до меня!

— До верфей далеко, да и слишком уж там шумно! Сомневаюсь, что кто-нибудь услышит ваш крик. И поверьте мне, я сумею моментально заткнуть вам рот.

Внезапно она рывком открыла дверь, бросилась в кабинет и захлопнула дверь за собой, но, несмотря на мешавшие ему цепи, Хэмптон, прежде чем Кэтрин заперла дверь, успел повернуть ручку и толкнул дверь так сильно, что ее откинуло к письменному столу отца и больно ударило бедром об острый угол. Она уставилась на него, напуганная настолько, что все мысли вылетели у нее из головы, а он тем временем хладнокровно закрыл дверь и повернул ключ в замке. В отчаянии она попятилась от него, не в силах оторвать от него глаз, словно завороженная, и вспомнила, что где-то читала о змее, которая удерживает свою жертву, гипнотизируя взглядом, и жертва, не в силах выйти из транса, остается неподвижной, и змея прыгает на жертву, пронзая ее смертельным жалом.

Она уперлась спиной в стену, и тут неожиданно Хэмптон бросился на нее.

Его мускулистые руки схватили ее запястья и прижали их к стене у нее над головой. Весом своего большого, твердого, как камень, тела он припечатал ее к стене. Ни один мужчина не дотрагивался еще до нее, речь могла идти только об энергичных пожатиях руки или о том, чтоб взять ее под руку, и уж, конечно, никто не осмеливался вот так давить на нее своим телом, так мощно и тяжело.

Она задыхалась от возмущения, а он хохотнул, обдав ее жаром своего дыхания, от которого шевельнулись волосы у нее на голове, и еще крепче вдавил в нее свое мускулистое тело.

— Вы что, пытаетесь выпустить из меня дух? — резко проговорила Кетрин, твердо решив не выдавать своего испуга. — На моем животе останется отпечаток букв вашей поясной бляхи!

Хэмптон откинул назад свою голову и разразился громким смехом:

— Неприлично же говорить такое, мисс Девер!

— Я так сердита на вас, что мне не до приличий! — огрызнулась она.

Он посмотрел на нее вниз с высоты своего громадного роста, как бы изучая ее лицо. Его взгляд остановился на ее губах, и он задал вопрос хриплым от возбуждения голосом:

— Вас когда-нибудь целовали, мисс Девер?

— Я не собираюсь обсуждать это с вами!

Он больно сжал ее запястье:

— Отвечайте мне!

— Да!

Он слегка ослабил свою хватку.

— Вас целовали по-настоящему?

Кровь бросилась ей в лицо, и она чопорно ответила:

— Я не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите.

— Да уж, это верно, — сказал он, и его губы припали к ее губам.

Ей показалось, что он хочет проглотить ее рот, он втянул в себя ее губы, в то же время принудив их раздвинуться. Возмущенная, она попыталась сопротивляться, ведь раньше, и в самом деле, ей не приходилось целоваться, были разве что легкие поспешные прикосновения к ее губам, вот и весь ее опыт.

Его поцелуй был настолько яростным, что губы у нее начали кровоточить. Вдруг его язык проник в ее рот, и она задохнулась от удивления. Да что же такое он делает? В голове у нее все смешалось и поплыло, это было варварством, поцелуй, казалось, будет длиться вечно, его язык шевелился у нее во рту, совершая ласкательные, требовательные движения. Затем он убрал его, давление его губ ослабло, и она было подумала, что, наконец-то, он насытился, но вместо этого он опять возобновил поцелуй, опять она ощутила боль, но уже менее резкую, у нее сильно закружилась голова, и она чуть не потеряла сознание. Да когда же он остановится? Его дыхание обжигало ее щеку, его рот, казалось, высасывал из ее легких воздух. И тут внезапно он отстранился.

— Пожалуйста, — еле выговорила она, потрясенная случившимся. — Отпустите меня, мне трудно дышать.

Он зарылся лицом в ее волосы, припав губами к ее уху:

— Это прекрасная мысль, моя дорогая, — хрипло сказал он, и от его учащенного дыхания, громом отдававшегося у нее в ушах, низ ее живота словно судорогой свело, а по спине забегали мурашки. — Снимем ваш корсет, чтобы вам легче было дышать.

— Как вы смеете… — начала она, но у нее тут же перехватило дыхание, и она не смогла закончить.

Он засмеялся:

— Вы соблюдаете приличия до конца, не так ли, мисс Девер? — он носом пощекотал ее шею. — Я чувствую, у вас внутри пылает огненная страсть. Кому-то давным-давно следовало взять вас, объездить как следует, управляя вами твердой, опытной рукой, как необученной и своенравной кобылицей, смягчить вас, заставить вас загореться желанием, и вы бы превратились в страстное, любящее создание, вместо холодной суки, каковой вы являетесь сегодня!

— Почему вы… — вскипела она, не в состоянии подыскать для него достаточно оскорбительного слова.

Его кулаки разжались, и ее руки, упав из-за головы, безвольно повисли по бокам. Затем, нахально глядя ей в глаза, он грубо и бесстыдно провел руками по ее плечам, а потом сжал ее груди, его ладони скользнули вниз ее живота. Внезапно он застонал и притянул ее к себе, обняв своими закованными в кандалы руками, и начал опять целовать ее грубо, исступленно. Она расплавилась в его теле. Его сердце стучало так громко, что ее грудь сотрясалась от этих ударов. Кетрин всеми порами своего естества ощущала и впитывала его твердую сильную мужскую плоть. И тут он резко остановился, и она, чувствуя слабость и головокружение, бессильно на нем повисла.

— Я мог бы овладеть вами сейчас. Вы понимаете это?

Она чуть кивнула головой.

— Но я не намереваюсь делать этого. По крайней мере, сейчас, — он поднял свои руки и больно вцепился пальцами в ее плечи. — Я хочу лишь, чтобы вы знали, я могу покорить вас, несмотря на то, что на мне цепи. Все-таки, я мужчина. Вы можете сделать так, что меня выстегают плетью или бросят в какую-нибудь грязную и темную дыру и будут держать там две недели на хлебе и воде.

Ее глаза расширились, и она начала было говорить, но его пальцы впились в ее плечи еще глубже и больнее, и он сказал:

— Замолчите! Слушайте меня! Вы можете наказать меня за то, что я оскорбил ваш нежный слух бостонской великосветской дамы. Но я могу обладать вами, сломать вашу волю, заставить вас подчиниться. Ваше богатство, положение, ваши холодные манеры не спасут вас, — его слова вылетали у него изо рта короткими и твердыми сгустками звуков, он стал задыхаться, словно пробежал большое расстояние. — Помните это! Если я приму решение и захочу вас, вы будете моей!

Он отпустил ее и, повернувшись, широкими размашистыми шагами пересек комнату. Подойдя к двери, он отпер ее и ушел. Кетрин, обессиленная, опустилась на пол, колени у нее были словно из ваты. «О Боже милостивый!»

Через несколько секунд она поднялась, выбежала в смежную комнату, накинула плащ и шляпку и стрелой вылетела из конторы.