— Это зависело бы от того, кто она.

— Фрэнни, ты тупица! — резко воскликнул Хэмптон.

Пелджо жестом показал в сторону беспокойной фигуры капитана:

— А эту я знаю. Мисс Фрэн — его сестра.

— Он, кажется, не слишком высокого мнения о ней, — сухо сказала Кетрин. — Ладно, а кто такая Селина?

— Не знаю.

— А Шелби?

— Брат капитана. Так же, как и Дэви. Мистер Дэвид прорывал блокаду. Мистер Шелби служил в кавалерии. Убит при Антитаме.

— Какой ужас! — у Кетрин шевельнулось в душе сострадание к Мэттью.

— Шелби был любимым братом капитана. Младше его. Всегда бегал за ним, как собачонка.

Кетрин показалось, что она сможет удовлетворить сейчас свое любопытство благодаря этому обезьяноподобному человеку.

— Ты давно знаешь капитана Хэмптона? — вежливо осведомилась она, стараясь не выдавать свой интерес.

— С тех пор как ему исполнилось тринадцать, мэм. Этот прохвост сбежал из дома и юнгой нанялся на корабль, на котором служил и я. Конечно, я знал, что он из семьи плантаторов, хотя он изменил свое имя. Это легко было распознать по тому, как он говорил, и по тому, что не очень-то любил выполнять приказы. Я вроде как присматривал за ним, выручал из драк, стычек и прочее. Мне он понравился, дьявольски рисковый парень! Он лез напролом, не смотрел ни на кого и ни на что, — один небольшой черный глаз подмигнул ей. — Он вроде вас, мэм.

— Вроде меня? Что ты имеешь в виду?

— Ну, вы тоже лихая девушка, мисс Кейт. Никогда не думаете, выиграете или нет, просто ввязываетесь в драку, и все. Он тоже однажды попал в беду. Тогда я позаботился, чтобы он отправился назад в Чарльстон. Конечно, старый Капитан изрядно обломал об него трость, но был мне очень благодарен за то, что я доставил мистера Мэтта домой в целости и сохранности, и дал мне работу на одном из его кораблей. Но как только мистер Мэт стал плавать, я все время сопровождаю его с тех пор.

— А кто этот старый Капитан, о котором ты говоришь?

— Это дедушка нашего капитана. Старый Рэндалл Хэмптон, крутой старикан. Нрав у него бешенный, как у дьявола.

— Он владеет пароходной линией?

— Да уж, это точно. Это самая крупная линия в Чарльстоне. У них были также филиалы в Новом Орлеане и в Нью-Йорке перед войной.

— Не называется ли его компания «Джектонские пароходные линии»?

— Вы прямо как в воду смотрите, мэм. Да, все правильно. Партнером старого Рэндалла был Артур Джексон. Отсюда такое название: «Джексон и Хэмптон-Джектон». Но старикан выкупил у Джексона его часть.

— И Мэттью плавал на этой линии?

— С семнадцати лет, после того, как его вышибли из «Вильяма и Мэри».

— Его исключили из колледжа?

Пелджо засиял от гордости:

— Из «Цитадели» его тоже вышибли.

— За что?

— Из-за шалостей. Он все время крепко выпивал, потом украдкой выходил из своей комнаты и устраивал разные проказы. Это в «Цитадели». А в колледже «Вильям и Мэри» дело касалось женщины. Он дрался на дуэли с другим студентом.

— Ну, это меня не удивляет, — строго сказала Кетрин.

— Тогда в семье посовещались и отпустили его в море. Он этого и добивался.

— И ты плаваешь с ним с тех пор?

— Да, мэм.

— Он всегда был таким?

— Каким, мэм?

— Крутым, жестоким, опасным.

— Да, временами на него находит, — признал Пелджо, — но я уже не стал бы плавать ни с каким другим капитаном, даже с самим Рафаэлем Семмсом.

Кетрин улыбнулась:

— Ты сама преданность, Пелджо!

Он внимательно посмотрел на нее:

— Вы сегодня так за ним ухаживали, что ненависти с вашей стороны я что-то не заметил.

— Я сделала бы то же самое для любого больного, — фыркнула она.

— В самом деле? Ну, конечно, вы мне голову за это оторвете… но я все-таки думаю, что он вам немножко понравился.

— Думаю, что ты немножко тронулся головой.

— Скажу вам по правде, мисс Кейт, хоть он и голову мне снимет, если узнает, однако, я еще никогда не видел, чтобы какая-нибудь девушка так его увлекла.

Кетрин только подняла бровь, выразив свое недоверие.

Хэмптону лучше не становилось, наоборот, его горячка усилилась. Было очень трудно удержать его. Он метался во все стороны. Они накрывали его одеялами. Его кожа горела, как огонь. Пелджо придерживал его за плечи, а Кетрин с ложечки поила его лекарством, что вызвало поток отборных ругательств Хэмптона. Однажды, когда Пелджо отошел, лег на пол и мгновенно уснул, Кетрин присела на край постели и стала поправлять одеяла, как вдруг Хэмптон открыл глаза, посмотрел прямо на нее и свирепо произнес:

— Ты бессердечная сука, Сюзан. Почему Шелби, а не кто другой?

— Успокойся, — утешительно проговорила Кетрин. — Успокойся и отдохни.

Хэмптон попытался встать, сбросив с себя одеяла. Она что было сил толкнула его назад в постель, укрыла и, склонившись над ним, прошипела ему в лицо:

— Слушай меня, Мэттью Хэмптон! Ты обязательно поправишься! Ты слышишь меня? Черт возьми! Я не позволю тебе умереть. Не позволю. Я собираюсь расквитаться с тобой и не хочу, чтобы этому помешала твоя смерть. Так что заткнись и лежи тихо.

Не узнав ее, он с ненавистью посмотрел на нее, и опять в бреду принялся ругаться. Он метался и ворочался с такой силой, что Кетрин пришлось встать на кровать на колени и, уперевшись кулаками ему в грудь, удерживать его своим весом. Однако он пересилил ее и резким движением отбросил ее в сторону. Она упала на пол. Обезумев от страха, Кетрин растолкала Пелджо, и лишь совместными усилиями им удалось уложить его в постель и утихомирить.

Кетрин казалось, что прошло уже несколько часов, как она, оставаясь все в одном и том же положении, удерживает Хэмптона за лодыжки, в то время как Пелджо прижимает его торс и руки к постели. Ее спину ломило, а пальцы руки сводило судорогой. Внезапно она ощутила, что сопротивление Мэттью ослабло, его мускулы расслабились, тело обмякло. Она отпустила его ноги. Он был недвижим. Кетрин взглянула ему в лицо, оно было бледно, как у мертвеца.

— О, мой Бог! — вскричала она и, бросившись мимо Пелджо, прикоснулась дрожащей рукой к его успокоившемуся лицу.

Его щека была влажной и холодной. Кетрин в недоумении уставилась на него, она не могла понять, что случилось, но вдруг ее запястье обдало ровным дыханием.

Oн не умер, осознала Кетрин.

— О, Пелджо, — задохнулась она от волнения. — У него спал жар! Горячка прошла!

И она расплакалась.

Хэмптон заснул не глубоким, но спокойным сном. Пелджо, обрадованный этой переменой к лучшему в здоровье его хозяина, ушел в кубрик. Кетрин посмотрела на часы Хэмптона, лежавшие на письменном столе. Была четверть пятого утра. Вздохнув, она попыталась поудобнее устроиться на стуле, что оказалось невозможным.

Еe тело ныло от огромной усталости, ей страшно хотелось прилечь рядом с Мэттью и заснуть, но она боялась потревожить его сон.

Пару часов спустя негромкий стук в дверь пробудил ее. Она с удивлением обнаружила, что все-таки заснула. Стучал доктор. Он осмотрел Хэмптона, измерил температуру и объявил, что доволен ходом выздоровления. Он дал еще лекарства, посоветовал Кетрин отдохнуть и ушел. Вскоре принесли завтрак, и она моментально проглотила его, внезапно почувствовав, как мало ела все предшествующие дни.

— Кетрин? — послышался голос Хэмптона, слабый до неузнаваемости, и она повернулась посмотреть на него.

Он выглядел уставшим, его лицо посерело, в глазах все еще сохранялся горячечный блеск, и всем своим видом он выражал крайнее изумление.

— Ш-ш-ш! Не разговаривай! — она подошла к постели и пощупала его лоб, он был теплым. — Ты сильно простудился. У тебя была горячка, и некоторое время ты был в беспамятстве. Но доктор Рэкингхэм лечит тебя, и скоро ты поправишься. Сейчас тебе нужно поесть. Давай я покормлю тебя.

Она приподняла его голову рукой и заставила его выпить немного чая и съесть тост, который она для него размачивала в чае, и апельсин, который она разламывала на дольки. Не съев и половины апельсина, он опять соскользнул в сон. На этот раз его дыхание стало ровнее, и его сон казался глубже. Она рискнула прилечь рядом с ним и поспать тоже.

Когда Хэмптон проснулся, она скормила ему целую миску супа, апельсин и чашку кофе. Он был очень слаб, его мысли путались, и ей снова пришлось объяснить ему, что он был очень серьезно болен. Его жар продолжал спадать, и Хэмптон погрузился в сон, на этот раз крепкий и здоровый. Доктор обрадовался и заявил, что у Хэмптона очень сильный организм, а Кетрин — очень толковая сестра милосердия.

— Заболело и несколько матросов, — сказал доктор. — Удивительно, что не все! Ведь они пробыли на палубе много времени в этот ледяной шторм, к тому же их здоровье уже было подорвано тюрьмой.

Сердце Кетрин запрыгало от счастья при воспоминании, что это она подкармливала их на верфях, и безусловно, это помогло, иначе бы они совсем обессилили.

Но вслух она лишь вымолвила:

— Кажется, капитана сморил глубокий сон. Может, мне пойти помочь вам в лазарете?

— Нет, спасибо, я справлюсь сам, Однако я настоятельно рекомендую вам выйти на палубу и погулять немного на свежем воздухе. А затем непременно отдохните. Мне не хочется, чтобы и вы еще заболели.

Кетрин последовала его совету. Прогулка по палубе освежила и придала ей сил, хотя было холодно и моросил дождик. Мичман Фортнер присоединился к ней, чтобы поинтересоваться состоянием здоровья капитана. Он заверил ее, что до Англии они наверняка доплывут. Его поведение по-прежнему отличалось беззаботной жизнерадостностью, но в то же время чувствовалось, что его угнетает лежащая на нем ответственность за корабль.

Кетрин покинула его и спустилась в каюту к Хэмптону.

— Привет, Кетрин, — сказал капитан, как только она переступила порог.

— Как вы себя чувствуете, капитан? — проговорила она, наклонив голову.

— Я голоден, — сказал он, и на его лице появилось подобие его прежней улыбки.

— Отлично. Значит, вам лучше. Тогда я схожу и принесу вам что-нибудь поесть.

С камбуза она вернулась с маленькими порциями разных закусок, чтобы возбудить его аппетит. Однако Хэмптон едва ли нуждался в возбуждении аппетита. Он быстро проглотил все и остановился лишь потому, что челюсти его были еще слишком слабы, чтобы долго жевать.

— Я в каком-то странном для себя и смешном состоянии, — проговорил он, но на этот раз голос его звучал уже крепче. — Как кисель!

— Горячка отняла у вас много сил, — ответила Кетрин, — но кое-что от вас еще осталось.

— Пелджо говорит, ты не отходила от моей постели, была со мной постоянно, как ангел-хранитель, — сказал Хэмптон.

— Пелджо?

— Он заходил ко мне, пока ты гуляла по палубе. Он превозносит тебя до небес.

— Он и сам находился при вас все это время.

— Ах, да, но Пелджо не заявлял во всеуслышанье о своей ненависти ко мне!

— У меня нет обыкновения позволять кому бы то ни было умирать, только лишь потому, что я питаю к этому человеку неприязнь. Вы же были больны очень серьезно: бред, сильный кашель. Дело могло кончиться воспалением легких. Как только вы поправитесь настолько, что вас можно будет оставлять одного, я стану помогать доктору Рэкингхэму ухаживать за больными матросами.

— Скажи, ты не находишь ореол святой слишком обременительным иногда?

— Как вы только можете даже во время болезни быть таким противным? Предлагаю вам захлопнуть рот и постараться заснуть.

— Извини. Дело в том, что ты оказываешь на меня дьявольски странное воздействие. Я хотел поблагодарить тебя, а не вступать с тобой в спор или ссору, но вместо этого…

— Вам нет надобности благодарить меня, — сухо ответила Кетрин. — Я сделала бы то же самое для любого другого заболевшего человека.

Он скорчил гримасу и отвернул свое лицо к стене.

Вскоре она услышала, что его дыхание стало медленным и глубоким. Кетрин утомленно опустилась на стул. Вдруг все показалось ей таким унылым и безнадежным, что ей захотелось расплакаться. Напряженность последних дней, сегодняшнее счастье, когда она поняла, что опасность миновала и болезнь Мэттью отступает — все это свелось к тому, что они опять стали царапаться. Не то, чтобы она ожидала резких перемен!.. Но все время урагана и его болезни у нее возникло какое-то иное отношение к нему. Полное доверие и понимание были между ними во время шторма, а когда он заболел, у нее возникло осознание необходимости бороться за его жизнь против враждебной силы и желание спасти его. И вот теперь нужно было снова приспосабливаться к прежнему распределению ролей. Это выводило ее из состояния душевного равновесия.

В течение нескольких дней они были как бы союзниками. Однако такой союз был дисгармоничен по своей природе. Вздохнув печально, она склонила голову на стол, подложив вместо подушки свою руку. Она не успела больше ни о чем подумать, потому что ее охватили объятия Морфея, и она закачалась на волнах крепкого сна.

Хэмптон оказался беспокойным больным. Ему не нравилось лежать в постели, он хотел встать и приступить к своим обязанностям капитана, его страшно удручала слабость его тела, и кроме того, так как на следующее утро жар у него спал и голова прояснилась, ему тут же надоело лежать и созерцать в безделье потолок. Его раздражение усугублялось еще больше чувством вины перед Кетрин, отплатившей ему совершенно иной монетой, проявившей добросердечие и заботливость, несмотря на его возмутительно грубое обращение с ней. Это подсказывало Хэмптону, что, возможно, она питает к нему более глубокие чувства, чем те, что готова была признать, но даже это не могло рассеять его горькое осознание своей неправоты. Настроение его, в отличие от состояния здоровья, нисколько не улучшалось.

Кетрин снова попыталась напустить на себя холодный и безразличный вид, но открыла, что не может больше этого сделать. Вернуться к прежним отношениям, полностью восстановить статус-кво было уже невозможно.

Поэтому Кетрин смягчилась немного и стала беседовать с ним.

— Кто такая Черити? — спросила она как бы невзначай, склонив голову над рубашкой, которую она штопала.

— Что? — ошеломленно переспросил он.

— Вы часто звали ее в бреду.

В его глазах замерцал огонек любопытства.

— Моя дорогая Кетрин, в твоем вопросе я уловил ревность, не так ли?

— Вы смешны!

— Ну что ж, тебе не стоит беспокоиться. Черити — моя няня. Она кормила, одевала и ухаживала за мной всегда, когда я болел.

— Понятно!

— А что еще я говорил?

— Уйму всего, но мало что можно было разобрать. Вы говорили о ком-то по имени Селина и почему-то вели с ней разговор о кофе.

— Кэффи! Это человек! — лицо Хэмптона вдруг стало старше и совсем усталым. — Селина — его мать. Они рабы.

Кетрин ножницами обрезала нить и промолчала.

В ее молчании чувствовалось осуждение Хэмптона как рабовладельца. Наконец она сказала:

— И вы упоминали кого-то по имени Сюзан.

Он скорчил гримасу.

— Жена моего брата Шелби. Должно быть, у меня были кошмары.

Она еле скрыла усмешку.

— Еще вы говорили о Капитане, Дэвиде и Фрэнни.

— Дэвид и Фрэнни — мои брат и сестра, а Капитан — мой дедушка.

— Пелджо сказал мне, что ваш дедушка владеет «Джектонскими пароходными линиями». Почему вы мне этого не сказали?

— Вы не очень-то интересовались мной или моей семьей.

— Расскажите мне о них сейчас.

Он бросил в ее сторону изумленный взгляд:

— Откуда этот внезапный интерес?

— Это очевидно! Я… стараюсь успокоить вас.

Он устало усмехнулся.

— Ты, как всегда, режешь правду-матку, а? Ладно, я расскажу тебе. Мой дедушка, Рэндалл Хэмптон, был богат, но он был всего лишь купцом, а не аристократом-землевладельцем. Когда моя бабушка вышла за него замуж, это было небольшой сенсацией в светском обществе. Она, видишь ли, принадлежала к старинному семейству Рутледжей. У них с дедушкой были три дочери и один сын, мой отец, Шелби-старший. В его жилах текло больше крови Рутледжей, чем Хэмптонов. Самый страшный грех, по мнению моего отца, это совершить поступок, недостойный джентльмена.

С губ Кетрин сорвался смех:

— То же самое и с моими тетями! «Но, Кетрин, это же неприлично!» — живо изобразила она их мимикой и голосом.

— Но хуже всего было то, что у моего отца не было плантации. Он вырос на плантации Рутледжей, но хотел иметь свою собственную. Поэтому он женился на Мэри Анн Соумс, являвшейся единственной наследницей рисовой плантации своего отца.

— Не из-за плантации же он на ней женился!

— О, да, она весьма достойная жена, но вечно суетится по пустякам, не очень умная и очень женственная. Она никогда не думает о том, что не вписывается в рамки обычного, никогда не подвергает сомнению джентльменские качества моего отца. Моя сестра Фрэнсис в точности такая же, как она: тщеславная, тупая и скучная.

— Тогда неудивительно, что вы находите меня испорченной и своевольной. Однако не все женщины похожи на пуховые подушки.

Он улыбнулся:

— Да, теперь я это наверняка знаю! Но очень немногие из них представляют собой каменную стену.

— Не грубите! Что у вас за братья?

— Шелби очень похож, вернее был похож, на отца. Он прекрасно ездил верхом, прекрасно стрелял, умел много пить и не пьянеть при этом, всегда был одет с иголочки и никогда не делал то, что не пристало джентльмену. Он был настоящим плантатором, — лицо Хэмптона стало жестким. — Он был убит при Антитаме во время кавалерийской атаки. Иная смерть и не могла ждать Шелби: одна храбрость и никакого ума!

Он помолчал, прежде чем продолжить:

— Ну, а Дэвид больше похож на меня. Всегда мечтал о море. Как дедушка. Не совсем джентльмен по сравнению с Шелби. Хотя, ты будешь рада узнать, и не такой порочный человек как я. Видишь ли, я всегда отравлял жизнь моих родителей. Я вечно выкидывал что-нибудь непристойное.

— Например, когда вас выгнали из колледжа.

Он даже вздрогнул от удивления.

— Откуда ты это знаешь?

— Пелджо сказал мне.

— Вот так верный Пелджо! Хорошо ж он умеет хранить секреты!

— Казалось, он очень гордится вашими подвигами на ниве просвещения!

Хэмптон пожал плечами:

— Мальчишеские выходки! Я хотел в море, но семья не пускала меня. Сначала, видите ли, я должен был получить образование, достойное южного джентльмена, а затем совершить путешествие по европейским университетам. Они надеялись, что к тому времени эта глупость насчет моря выветрится у меня из головы. Я пошел в колледж, но едва ли меня можно было назвать примерным студентом.

— Тогда вы тоже похищали юных леди?

— Нет. Та, из-за которой меня исключили, сама горела желанием. Но студентам было многое запрещено. Ты единственная девушка, которую я когда-либо похитил.

— Какая честь! — сухо отозвалась Кетрин. — Думаю, теперь вам следует отдохнуть.

— Хорошо. Почему бы тебе не почитать что-нибудь вслух?

— Чтобы вам хотелось услышать?

— Только не «Айвенго»! Мои симпатии всегда были на стороне его врага.

— Разумеется, он тоже был насильником!

— Почитай «Тома Джонса».

— О, я не могу! — она покраснела. — Я слышала, это в высшей степени непристойная книга.

— Какая чушь! Читай, и все тут!

Она с укором вздохнула и достала книгу с полки, вскоре оба они покатывались со смеху. Кетрин поняла, что ее лишили огромного наслаждения, не позволив ей прочитать эту книгу прежде. Ей стало интересно, не основывается ли ее удовольствие на недостатке женственности? Может, дело в том, что она стала падшей женщиной и потому хорошо понимает содержание этой книги?

На следующий день, когда она сидела, наблюдая за спящим Мэттью, она еще раз перебрала мысленно те вещи, о которых ей хотелось его расспросить. Прежде для нее было так много запретных тем, к которым она проявляла любопытство, так много всего разного, о чем она не осмеливалась никого расспрашивать! Но теперь она была уверена, что Мэттью ответит ей на все ее вопросы.

По крайней мере, он не станет молоть всякую чушь, что ее, мол, нужно оградить от знакомства с дурным. Однако трудность была в том, что ей страшно не хотелось раскрыть перед ним свое, неподобающее женщине, непристойное, порочное любопытство. Вне всяких сомнений, это утвердит его во мнении о ней, как о тайной развратнице, предающейся блуду даже в мыслях.

Глаза Хэмптона открылись, и внутри нее все затрепетало от волнения. Его глаза были такими красивыми, оттенялись такими длинными ресницами, что, по мнению Кетрин, преступно было мужчине обладать такой прелестью. Недолго думая, она выпалила тут же:

— Должно быть, у вас было много женщин?

От неожиданности Хэмптон оторопел и заморгал, пытаясь сориентироваться:

— Довольно странные для себя вопросы ты задаешь!

Кетрин залилась румянцем, осознав, как странно прозвучал ее вопрос.

— Я не дура и не говорю, что вы не привлекательны, капитан Хэмптон. Но мне жаль, что ваша душа не соответствует вашей внешности.

— Я достоин порицания, — сказал он целомудренным тоном. — В ответ на твой довольно бестактный вопрос я скажу, что знавал многих женщин, и ни одна из них не может сравниться с тобой, если ты это хочешь знать.

— Я не имела в виду ничего подобного, — фыркнула она.

— Я не пойму, что ты хочешь знать! Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе обо всех?

— Не хочу, — огрызнулась Кетрин. — Я уверена, это займет слишком много времени.

Он, поддразнивая ее, улыбнулся, и Кетрин снова взяла «Тома Джонса» и стала читать вслух. Однако той же ночью, когда она, одетая в сорочку, забралась в постель и легла рядом с ним, положив свою голову на его руку, ей вновь захотелось расспросить его. Теперь она чувствовала себя укрытой и защищенной покровом темноты.

— Капитан Хэмптон, — тихо позвала она.

— Тебе не кажется слегка смешным лежать в объятиях мужчины и обращаться к нему так, словно он совершенно тебе чужой?

Она не ответила. Хэмптон вздохнул:

— Ну что, Кетрин?

— Я… я хотела задать вам вопрос… если вы пообещаете не смеяться надо мной.

— Мне бы твои печали! Ну, так что там?

— Вы были в… ну, в этом месте! Правда, были?

— О чем ты? В каком месте?

— Ну… об одном из этих мест, где находятся нехорошие женщины… Вы знаете, о чем я говорю.

— О борделе, что ли?

— Да.

— Ради бога, почему бы тебе не сказать ясно, что ты имеешь в виду бордель? Да, я бывал в борделях.

— А какие они?

— Ты проявляешь исключительно потрясающий недостаток знаний… правил приличия, имею я в виду, — сказал он нежным, дразнящим голосом.

Она ткнула его локтем.

— Не будьте таким противным и рассказывайте мне.

Он повернулся к ней и прижал ее тесней к своей груди, неторопливо проведя рукой по ее телу и остановившись на ее бедре. Было просто и хорошо лежать вот так, рядом с ней, и разговаривать как супруги.

— Ну, все зависит от того, насколько дорогой тот или иной бордель. Некоторые из них представляют собой обветшалые дома, но в наиболее изысканных и модных полы устланы красными плюшевыми коврами, а на окнах висят красные бархатные занавески. Кушетки, кресла, диваны — все покрыто бархатом. Обычно в борделях бывает большой бар, зачастую отделанный мрамором. А все стены в борделях увешаны зеркалами в золоченых рамах и картинами обнаженных женщин.

— Вы шутите! На самом деле обнаженных?

Он усмехнулся:

— Да, дорогая, на самом деле обнаженных, ну, или же задрапированных прозрачным шарфом.

— И что происходит, когда в бордель заходит посетитель?

— Ну, сидишь и выпиваешь немного. Иногда в борделях бывает и буфет с закусками. Вокруг расхаживают девушки в различной степени раздетости, посетители с ними разговаривают, смотрят на них, ну, и выбирают, какая понравится.

— Они хорошенькие?

— Некоторые да, некоторые нет. Очень мало таких, как ты.

— В самом деле?

— В самом деле.

— Ты считаешь, что я хорошенькая, да? — спросила она, и голос ее прозвучал несколько изумленно.

— Конечно! Ты прекрасна!

Она лежала несколько минут спокойно, переваривая эту мысль. Никто еще и никогда не находил ее красивой. Или желанной. Но все же, он украл ее, потому, что ее желал! Не из-за ее денег, как другие мужчины. Он просто желал ее саму. И даже не по причине ее уравновешенного и спокойного характера и рассудительности, как лейтенант Перкинс. Какое это захватывающее, опьяняющее чувство — быть красивой и желанной!

Возможно, она и в самом деле хорошенькая! Наверное, Педжин была права: ее поведение, одежда и прическа делали ее непривлекательной. Внезапно у нее появилось желание испробовать на нем свою привлекательность. Она обнаружила, что ей хочется прикоснуться к нему, возбудить его поцелуями, нарочно показаться перед ним обнаженной.

Она сурово одернула себя и продолжила расспрос:

— А когда ты сделаешь в борделе свой выбор?

— Тогда поднимаешься вместе с девушкой в ее комнату. Они тоже бывают разные, в зависимости от дороговизны борделя. Некоторые отделаны с большим вкусом и фантазией, с зеркалами на потолке над кроватью.

— Зеркалами? — потрясенно переспросила Кетрин.

— Да. Это очень возбуждает.

— И что же они делают с тобой?

— Все, что угодно. Чего они не делают, так это не лежат под тобой, как доска, со стиснутыми зубами.

— А я и не говорю, что стараюсь следовать их примеру! — вспыхнула Кетрин.

— Ладно, успокойся. Главное — это то, что они пытаются доставить тебе удовольствие. Они выполняют все, о чем их просишь: разные позы или трюки, что тебя возбуждают.

— Что же именно?

— Я буду счастлив показать тебе, — спокойно произнес он.

— Не глупи! Ты еще слишком слаб. Ты болен.

— Как я могу быть слабым, если ты хочешь заняться со мной любовью?

— Не хочу, поэтому не беспокойся! Просто мне интересно, что же они делают по-другому, не так, как все.

— То, что проделывают они, не отличается от того, что делает любая другая женщина, если она горячая и страстная. Дело, пожалуй, в том, что большинство женщин чувствуют себя слишком скованными правилами приличия. Может быть, девушка из борделя ничего делать не будет, лишь поласкает тебя. Мужчины тоже любят, когда их целуют и трогают нежно, — его голос стал хрипловатым. — О, Кетрин, один разговор с тобой об этом возбуждает меня. Мне так хочется чувствовать прикосновения твоих рук, твоих губ.

Он нежно прикоснулся ртом к ее губам, и ее губы были покорными, и какое-то время она отвечала на его поцелуй, прижавшись к его губам. Его тело содрогнулось, и он крепко сжал ее в своих объятиях. Ее язык скользнул в его рот, и стон восторга вырвался у него, когда она нежно поводила своим языком внутри его рта.

Вдруг она вырвалась и отвернула лицо:

— Нет, пожалуйста.

— Проклятье! Кетрин, не дразни меня! — голос Хэмптона звучал, будто его пытали.

Она взглянула на него, осознав, что может, умеет возбуждать его, несмотря на свою неопытность. Она могла возбудить и усилить его желание! Странное, незнакомое, кружившее голову чувство власти охватило ее — она могла властвовать над ним, возбуждать его против его воли! Если бы ей, конечно, того захотелось. И ей отчаянно захотелось попробовать свою власть над ним, ласкать его, позволить своим рукам бродить по его телу и видеть, как его лицо зажигается страстью, и слышать, как его дыхание учащается и становится тяжелее.

Призвав к себе всю свою силу воли, она отодвинулась от него.

— Нет. Я не могу. Это нехорошо.

— Кетрин, понимаешь ли ты, что со мной делаешь?

— Извини, — она была очень близка к тому, чтобы заплакать, ее голос предательски дрожал. — Я не хотела. О, пожалуйста, пожалуйста, я не могу!

— Ладно. У меня сейчас нет сил затевать сражение. Иди сюда назад ко мне! Я ничего не буду делать. Я только хочу держать тебя в своих объятиях и разговаривать с тобой.

Он продолжал говорить с ней спокойным и бесцветным голосом, но она едва ли слышала его, так отчетливо ощущала она соприкосновение их тел и свое до боли страстное желание дотронуться до него. Прошло много времени, прежде чем она смогла заснуть той ночью.

На следующее утро Хэмптон настоял на том, чтобы ему позволили одеться и ходить по каюте, а днем он предпринял прогулку по палубе, для поддержки опираясь на плечо Кетрин. Ел он за двоих, и очень скоро его силы начали восстанавливаться. День спустя он провел на палубе уже несколько часов, а через другой день полностью выздоровел.

Корабль неуклонно приближался к Англии, и Кетрин с тревогой и нетерпением ждала их прибытия. Больше он не пытался овладевать ею снова, но она обнаружила, что сама желает его. Лежать рядом с ним ночью без движения становилось для нее все трудней и трудней. Она ощущала постоянно его твердое мужское тело, его сильные мускулистые руки. Если в скором времени они не доберутся до Лондона, то Кетрин знала, что не выдержит и уступит своей страсти.