— Только потому, что это нужно Джейсону? — спросила Каролин, зная, что уже перегибает палку и выходит за рамки этикета, но ничуть об этом не беспокоясь.

— Я всегда рада услужить его светлости, — спокойно ответила Миллисент. — Это самое малое, чем я могу отблагодарить его за все, что он сделал для Томаса.

К Каролин вернулось самообладание, и она возобновила работу. Ей пришлось напрячь все силы, чтобы точно сымитировать почерк Синтии, а присутствие мисс Нельсон, бесспорно, только мешало. Каждое письмо заставляло ее беспокоиться: не покажутся ли адресату слишком сухими и формальными ее приветствия. Несмотря на то что большинство приглашенных были, по ее предположениям, друзьями скорее Джейсона, нежели Синтии, она понимала, что среди всего количества гостей могут попасться и такие, к которым сестрица могла обратиться и по имени. Но кто они, эти близкие знакомые Синтии? Каролин немного поколебалась относительно Хью Сент-Джона. Не покажется ли странным, если обратиться к нему как-нибудь излишне официально? Ладно, пусть будет «кузен Хью». Синтия наверняка так обращалась к нему. Пульсирующая головная боль никак не отпускала, и Каролин захотелось вернуться в постель.

Миллисент работала довольно проворно. С конвертами она покончила еще накануне и теперь непосредственно принялась писать приглашения. Из-за высказанных друг другу резких слов у Каролин все горело внутри, но она заранее чувствовала облегчение оттого, что приглашения будут готовы. Ее нынешнее самочувствие, конечно же, не позволило бы ей справиться с такой работой в одиночку.

Женщины прервались, чтобы выпить чаю, который принес им Барлоу. Было уже около четырех часов пополудни. Каролин, натянуто улыбаясь, разливала чай сама, причем предложила гостье широчайший выбор различных кондитерских изделий. Ее саму ничто особенно не привлекало, но все же приходилось понемногу откусывать от сдобной булочки с изюмом.

— Как поживает ваш брат? — спросила она, чтобы хоть как-нибудь завязать разговор.

— Очень хорошо, спасибо. Он усердно трудится над своими воскресными проповедями. Ему хочется преуспеть в здешнем приходе. Он до глубины души признателен лорду Браутону.

Каролин едва не спросила ее, как давно Томас служит здесь викарием. Мысли девушки сделались слишком неясными, и она с легкостью могла бы допустить подобную ошибку. Она облизнула губы.

— Уверена, муж… муж доволен им!

— Надеюсь, что доволен, — нахмурилась Миллисент. — Томас был очень расстроен, когда вы… хм, уехали. Он переживал, что не справился со своими обязанностями, говорил, что должен был знать то состояние, в котором вы пребывали. Он думал, что его светлость будут бранить его за непредупреждение случившегося.

— Не понимаю, почему Джейсон должен обвинять вашего брата за то, что сделала я!

— Потому что он был не только вашим другом, но и вашим духовником. Лорд Браутон мог бы решить, что вы доверили Томасу свои невзгоды, свои тайные мысли, а тот ни о чем не известил его.

— Мне почему-то казалось раньше, что признания, сделанные на исповеди, всегда сохраняются в тайне и роль священника заключается не в том, чтобы шпионить за женщиной и обо всем услышанном доносить ее мужу.

По щекам Каролин пошли красные пятна.

— Так мог бы поступить Джейсон Сомервилл, — продолжала она, — но сама мысль о том, что духовное лицо могло опуститься до слежки, и тем более за женщиной, мне глубоко противна.

Неумело скрываемое негодование Миллисент наконец-то выплеснулось наружу.

— Джейсон Сомервилл всегда был порядочным человеком. Он не стал бы просить Томаса шпионить за вами.

— Тогда чего же вашему брату бояться?

— Ответственности!! Он слишком много на себя берет. Он принимает на себя вину всей округи. Он чувствует себя в ответе в том числе и за вас, ибо был вашим другом и хотел служить вам примером. Однако вы-то уж наверняка никакой вины за собой не ощущаете.

Каролин отодвинула от себя свои чашку и блюдце. Руки ее дрожали: то ли от ярости, то ли от слабости, то ли от того и другого вместе.

— Кто вы такая, чтобы осуждать меня? Вы даже представления не имеете обо всех моих мыслях и чувствах.

— Зато я знаю о ваших поступках! Неужели вы и в самом деле думаете, что все поверили той истории, что рассказывает Джейсон? Вы… вы не были в Италии с леди Селеной. Она, конечно, покрывает вас с радостью, но правда-то известна всем! Люди только прикидываются, что поверили в ваши сказки. Они хотят помочь Джейсону сохранить свое лицо. Никто не желает ранить его.

— Сомневаюсь в этом. Я заметила, что здесь есть люди, которые хотели бы видеть его уязвленным в своей гордыне.

— Ну, разве что такие же жалкие и лицемерные трусы, как вы! Вы, Синтия, сделали все, что было в ваших силах, для морального уничтожения мужа. Вы не были ему ни женой, ни помощницей. Вы даже не были ему другом. Лорд Браутон — прекрасный человек, очень порядочный, но благодаря вашим стараниям он утратил веселость, любовь, счастье. Единственный ребенок, которого вы изволили родить ему, оказался идиотом! Одно-единственное чадо, да и то без мозгов!

Рука Каролин взметнулась и ударила женщину по щеке.

— Меня ты можешь обзывать, как тебе заблагорассудится. Я знаю, ты ревнивая ведьма! Но я постою за себя! Однако не дай вам Бог еще раз унизить мою дочь. Если Джейсон чувствует, что с наследником я его надула, то пускай, это его дело. На самом деле Лорел нечего стыдиться. Она может составить счастье для всякого мужчины с сердцем и душой, мужчины, пекущегося о добром имени — своем и своих близких!

Миллисент поднесла руку к горящей щеке, глаза ее от гнева и изумления были широко раскрыты.

— Как… Как вы посмели?!

— Вот так и посмела! Я все смею, ты разве еще не усвоила этого? Если я могу противостоять самому Джейсону, то ты для меня — ничто, полный ноль… Думаю, вам пора удалиться!..

Мисс Нельсон подхватила свою сумочку и перчатки, глаза ее метали молнии.

— Томас учит меня, что вас нужно пожалеть, ибо грешны, но, боюсь, я не столь добродетельна, чтобы сделать это. Мне вас ничуть не жаль, вы мне противны. Вы порочны! Порочны! Порочны! Я презираю вас и от души надеюсь, что Джейсон не позволит себе сдаться перед таким ничтожеством, как вы! Прощайте!

Миллисент пулей вылетела из комнаты. Каролин резко повернулась и, схватив первую попавшуюся под руку книжку, запустила ей вслед гостье. Книга ударилась о закрывшуюся дверь, отскочила в сторону и, падая, свалила на пол стеклянную статуэтку с полки. В голове у девушки тяжело стучало. Каролин прижала пальцы к вискам. В животе болело, к тому же ощущалась отвратительная пустота. Усталость! Невероятная усталость! Для одного дня событий больше чем достаточно! Такая страстная ненависть, пусть даже в глазах и речах этой идиотки Миллисент? Нет, это уж слишком! Она дернула за золоченый шнур звонка и попросила мигом явившегося Барлоу прислать Присциллу. Служанка не заставила себя долго ждать и, тихо обняв рыдающую Каролин, помогла ей подняться по лестнице и добраться до своей спальни. Присцилла освободила хозяйку от одежды и сняла с ног туфли. Потом она опустила занавески и вышла из комнаты. Все еще мысленно переживая события дня, Каролин погрузилась в сон.

На следующее утро она почувствовала себя еще хуже. Сразу же после утреннего чая у нее началась рвота, приступы которой вконец измотали ее, сделав слабой и практически беспомощной.

Проходили дни, но лучше не становилось. Голова болела не переставая, в животе начались такие боли, которых Каролин никогда в жизни не испытывала. Она не могла понять своего состояния. Всю свою жизнь она была вполне здоровой женщиной и не отличалась склонностью ко всякого рода хворям и болячкам. Даже во время беременности она чувствовала себя прилично, словно крестьянка.

Каролин пыталась бороться с мерзостной дурнотой и слабостью, заставляя себя вставать с постели, одеваться, есть исправно приносимую ей пищу, но сил явно недоставало. Бедняжка похудела так, что на лице остались одни огромные глаза и заострившийся нос. По ночам от одиночества и страха она плакала, в глубине души чувствуя, что безнадежно больна. Впрочем, Каролин отказывалась верить своим страхам и предчувствиям.

Все это время Джейсон отсутствовал. Иногда он присылал ей сообщения, где говорилось о том, что, предположим, к ленчу или обеду его не будет, что поужинает он где-нибудь в поле или в каком-нибудь фермерском доме. Зачастую он свой обед, да и большую часть вечера проводил в таверне в Хокли. Странно, но Каролин хотелось, чтобы Джейсон находился рядом. Для преодоления болезни она нуждалась в его поддержке. Однако в девушке еще говорила гордость, и она не решалась открыто просить о внимании и заботе, однако ей не представлялось возможности также и предстать перед ним в столь жалком состоянии.

«Я умираю, — думала она, — умираю». Она знала, что горевать по своей супруге Сомервилл особо не станет.

На четвертый день Каролин оставила все свои попытки справиться с одолевавшим ее дьяволом и перестала делать вид, будто ничего страшного не происходит. Она не вылезала из постели, большее время суток спала и видела в высшей степени беспокойные сны. Услышав, что хозяйка прикована к постели, Бонни явилась к ней, исполненная решимости оказать госпоже должный уход. Девушка была рада видеть знакомое, участливое лицо няни. Ее утешала мысль, что если в таком слабом состоянии она и совершит ошибку, изобличающую ее в самозванстве, то все будет в порядке. Бонни поставила на спиртовку чай и слабое какао, потом заставила выпить все это. В обед няня принесла из кухни поднос со всевозможными яствами, которые, на взгляд поварихи, могли и у мертвых разжечь аппетит. Но как Каролин ни старалась, в желудке ее ничто не задерживалось, а тут же выходило наружу вместе с рвотой. У девушки появилось чувство, что жизнь медленно, но верно оставляет ее. Как препятствовать этому процессу, никто не знал. Безмолвные слезы катились из глаз несчастной. У нес даже не было сил, чтобы всхлипывать.

Бонни поставила у кровати Каролин раскладушку, чтобы быть рядом с госпожой не только днем, но и по ночам. А днем няня сидела в удобном кресле, также приставленном к кровати, и занималась либо шитьем, либо вязанием, а когда Каролин засыпала, то и сама укладывалась на свое неказистое ложе. Однажды вечером в дверь тихонько постучали.

Да, однажды вечером — так-таки и постучали! Каролин медленно разлепила отяжелевшие веки. В дверном проеме стоял Джейсон. Глаза у него от ужаса и изумления расширились.

— Боже милостивый! — воскликнул он, бросаясь к ее постели. — Что это с тобой стряслось?!

— Я… я неважно себя чувствую. Разве слуги не говорили тебе?

Каролин с удовольствием смотрела на склонившееся над ней лицо Джейсона, дышавшее силой и здоровьем.

— Они сказали мне, что последние дни ты по причине ухудшения погоды недомогаешь, но я и помыслить не мог, что до такой степени. Ты серьезно больна, а я подумал, что у тебя просто слабость или мигрень…

Каролин устало закрыла глаза. Итак, недомогания собственной жены никогда не беспокоили его, он даже не заглядывал проведать ее. Видимо, Джейсон почувствовал облегчение, поняв, что супруга не может теперь выходить из этой комнаты: так он реже будет встречаться с ней.

— Синтия, но почему ты не сказала мне? Почему ты никого из слуг не прислала с запиской?

— А почему ты сам не навестил меня? — осведомилась Каролин, но из-за ее срывающегося голоса слова получились скорее жалкими, нежели вызывающими.

Джейсон стремительно повернулся к Бонни и приказал:

— Найди немедленно Броддаса и вели ему отправить лучшего наездника к доктору Хейвуду. Нет, подожди, я сам. Ты останешься с Синтией. Никто из парней с конюшни не сможет доскакать так быстро, как я… Синди, милая, я вернусь с доктором так быстро, как только смогу!

Каролин кивнула, пораженная тем, что от проявленной Джейсоном заботы комок подкатился к ее горлу. На лице Сомервилла появилось странное выражение, и он тотчас же смахнул рукой скупую слезу.

Прошло более двух часов, прежде чем Джейсон вернулся с доктором.

— Прошу прощения, что мне понадобилось столько времени, но доктора не было, и мне пришлось разыскивать его.

Он подошел к Каролин и, став рядом, стал разглаживать рукой лоб. Девушка слабо улыбнулась:

— Ты же знаешь, что у него есть и другие пациенты. Доктор приблизился к постели. Сомервилл отступил в сторону, чтобы позволить тому обследовать больную, но далеко не ушел, и его пронзительные зеленые глаза следили за каждым движением эскулапа.

— Так-так, леди Браутон. Похоже на то, что в настоящую минуту вы не больно-то хорошо себя чувствуете, я прав? Ведь прав, скажите?

«Ну и ну, — мысленно закричала Каролин, — я не то чтобы не больно хорошо себя чувствую, я просто умираю»! Кстати, как же звали этого доктора? Она непременно должна была бы знать его имя. Как это там Джейсон величал лекаришку? Хевард? Хейвуд? Да, именно так…

— Здравствуйте, доктор Хейвуд.

— Здравствуйте, милая, — закивал он, раскрывая свой чемоданчик. — Скажите, что вас беспокоит?

Каролин описала ему как могла всю клинику, все симптомы остающейся до сих пор невыясненной болезни. Ее описание сопровождалось комментариями Бонни. Все это время девушка с интересом разглядывала пожаловавшего к ней целителя. Это был человек лет тридцати — тридцати пяти с очаровательным округлым брюшком. Запах табака, казалось, насквозь и навсегда пропитал этого маэстро от врачевания. Каждый раз, когда он о чем-нибудь спрашивал свою пациентку, то неизменно косился на Джейсона, будучи, видимо, человеком довольно осторожным, хотя и, несомненно, добродушным. Он прослушал легкие и сердце Каролин, заставил ее покашлять, осмотрел глаза, уши, нос, потом с удовольствием намял ей живот.

— Есть основания полагать, что вы беременны? — спросил он.

— Нет, — немедленно откликнулась Каролин, видя, как нахмурился Джейсон за спиной доктора. Не хватало еще, чтобы гордый лорд Браутон подумал, будто она понесла от своего любовника! — Нет и нет! Абсолютно ничего похожего на то, что… что было в прошлый раз.

— Тогда я склоняюсь к мысли, что вы, леди, заработали себе — уж где, не знаю — тяжелое воспаление желудка. Здесь я оставляю питье, которое улучшит ваше самочувствие. Да и вообще пейте побольше жидкости: чай, какао, морсы и прочая…

Доктор извлек из своего саквояжа какую-то склянку и, повернувшись к Бонни, стал в подробностях объяснять, как следует приготовлять лекарство.

Джейсон ушел вместе с Хейвудом. Бонни размешала столовую ложку снадобья в стакане воды, отчего последняя сделалась отвратительно мутна. Каролин заставила себя проглотить сей целительный раствор. Вкусного в нем было немного, но зато от него и не рвало. Желудок остался спокоен, и Каролин позволила себе расслабиться немного. Головная боль отчасти отпустила, но скоро навалилась сонливость. Возвратился Сомервилл.

— Ты давала ей лекарство? — обратился он к Бонни. Та кивнула. Тогда он повернулся к Каролин:

— Спишь?

— Еще нет, но скоро усну, — вяло пробормотала в ответ девушка. — Бонни всегда рядом со мной, даже раскладушку втащила. Боится, что я потянусь к сонетке да и рухну без сознания на пол. Не отходит ни на минуту, даже по ночам.

— А почему бы тебе, — снова повернулся Джейсон к няне, — не вернуться к себе? Поспала бы немного, а я сегодня подежурю у постели Синди, а?

Старушка заколебалась. Было видно, что уходить ей не хотелось, но и возражать его светлости духу не хватало. Каролин никак не улыбалась перспектива провести ночь в обществе Джейсона.

— Нет-нет, пускай Бонни остается, — едва слышно проговорила она.

Сомервилл обернулся к супруге: на лице его уже вновь играла холодная и отчужденная полуулыбка.

— Конечно, дорогая! Все будет так, как ты захочешь. Я загляну завтра утром, узнаю, как ты…

Едва он скрылся, Бонни принялась суетиться вокруг Каролин. Она подоткнула одеяло и прикрыла плечи больной.

— Слава Богу, мисс, вы замолвили словечко! Я не отважилась бы ему перечить, но и оставлять вас наедине с этим чудовищем выше моих сил. Это правда!

Каролин вдруг захотелось в голос разрыдаться, но она сдержалась и вскоре уснула, но сон был тяжелый, свинцовый — точно в бездну провалилась.

Доктор приходил каждый день и в свой третий визит вручил Бонни другой какой-то флакончик, наполненный жидкостью густо-алого цвета. Новое снадобье также имело снотворный эффект и отчасти снимало боль, однако общего самочувствия опять-таки не улучшало. Каролин по-прежнему мучили рези в желудке, приступы дурноты и головокружения. Теперь бедняга больше спала, но по пробуждении чувствовала себя разбитой, как если бы накануне выпила слишком много вина.

Джейсон навещал супругу по несколько раз на дню. Он приходил, стоял возле ее постели, наблюдал за больной, потом нервно бегал по комнате из угла в угол. И как ни странно, это его докучное мельтешение успокаивало Каролин, она могла сколь угодно долго взирать на то, как он меряет комнату своими гигантскими шагами. Когда лекарь явился и исчез в четвертый раз, Сомервилла наконец прорвало.

— Мне кажется, — воскликнул он, — что этот кретин вовсе даже и не понимает, что с тобой происходит, Синди! Нет никакого улучшения, никакого! Ты чувствуешь, что тебе становится легче?

Каролин была слишком слаба, чтобы отвечать, она просто отрицательно покачала головой.

— Вот и я говорю, что никакого улучшения! — Джейсон стукнул себя кулаком по ладони. — Я не позволю тебе умереть!

Он приблизился к постели и взял обе ее руки. Взгляд его был мрачен и угрюм.

— Ты понимаешь меня? Я не дам тебе умереть! Я немедленно поеду в Лондон и привезу для тебя настоящего доктора. Продержишься, пока я не вернусь? Обещаешь?

Каролин вновь кивнула. Пальцы Джейсона впились в ее изрядно похудевшие плечи.

— Ты не ускользнешь от меня — вот так? — пробормотал он. — Нет? Нет, конечно же, я тебе не позволю!

Отпустив ее, он вышел из комнаты. Каролин, почувствовав странное тепло, уснула.

Сомервилл вернулся только через три дня. Привезенный им доктор не имел стеснительности Хейвуда. Он разговаривал с Джейсоном как равный. Это был крупный, хорошо одетый мужчина. В его голосе и манере держаться сквозила властность натуры.

— Добрый день, леди Браутон. Я доктор Уилкинс. Вы меня еще не забыли?

Каролин покачала головой.

— Боюсь, что сейчас мне трудно вспомнить вас.

— Я встречал вас в Лондоне шесть или семь лет тому назад. Вы, кажется, были беременны тогда…

— Ах, ну да, да…

Он повторил те же исследования глаз, носа и ушей, что и Хейвуд, потом стал осматривать живот и с такой силой ткнул его пальцами, что Каролин вскрикнула.

— Вы не заметили никакой припухлости вот здесь, в области желудка, леди Браутон?

Каролин опять покачала головой:

— Да нет, я скорее сохну, чем пухну.

Улыбка тронула губы Уилкинса. — Восхищаюсь вашим мужеством, мадам!

Внезапно его брови сдвинулись, он резко подался вперед и указал на темное пятнышко у нее на руке.

— Как давно это у вас?

— Всего день или два.

— Есть еще пятна?

— Не знаю.

Уилкинс внимательно осмотрел другую руку, горло, лицо и, обнаружив второе пятно, остановился. Морщина между бровей сделалась еще глубже. Он внимательно обследовал ногти Каролин.

— Если не возражаете, я срежу фрагмент вашего ногтя или прядь волос.

— Что?.. Ах да, хорошо, если это так необходимо.

Джейсон нахмурился:

— Зачем это вам, доктор?

— Не терплю говорить о чем-либо, когда не сделаны все необходимые исследования…

— Черт бы вас побрал! Я не буду в претензии к вам, если предварительный диагноз не подтвердится! Но… но что вы подозреваете?

Уилкинс вздохнул:

— Честно говоря, все это похоже на хроническое отравление мышьяком.