Глава 5

30 апреля генерал Бутлер со своими Солдатами высадился с кораблей, чтобы расквартироваться в городе. Военный оркестр исполнял «Янки-Дудль», и под звуки залихватской мелодии солдаты армии Союза, одетые в голубую форму, маршировали по улицам города, а народ, столпившийся на тротуарах, их угрюмо рассматривал.

Смотреть на это Энэлайз не пошла — у нее не было никакого желания лишний раз видеть тех, кто захватил ее родной город. В особенности она не хотела встретиться с одним из них. Кроме того, из печального прошлого опыта, она знала, что такие прогулки совсем небезопасны. Оставшись дома, она старалась успокоить Терезу, которая была страшно напугана происходящим.

День прошел достаточно спокойно, хотя тревога не отпускала обеих женщин — обе они предчувствовали неладное, хотя Энэлайз лучше скрывала свои эмоции.

Вечером, когда все домочадцы улеглись спать, в дверь сильно постучали. Энэлайз лежала в постели, но она еще не спала. Тихо встав с постели, она осторожно вышла из комнаты и прокралась вниз на веранду, чтобы посмотреть на ночного гостя. Сердце ее забилось от страха, когда она увидела человека, одетого в голубую форму.

Мужчина медленно повернулся, и в нем Энэлайз узнала Клэя Ферриса. У нее было такое ощущение, что сердце ее вот-вот вырвется из груди. Она повернулась и заторопилась к себе в спальню, но вдруг остановилась и обратилась к служанке, которая подходила уже к двери.

— Мэй, подожди! — сказала она. — Скажи тому человеку, что я уже сплю и отказываюсь от встречи с ним. Скажи ему, что я никогда не захочу его видеть снова. Поняла?

Служанка послушно кивнула головой, а затем подошла к двери. Энэлайз притаилась за перилами лестницы так, что ее не было видно. Отсюда, из своего укрытия, она могла видеть и слышать все происходящее внизу. Мэй открыла дверь.

— Слушаю Вас, сэр? — сказала она.

— Я хочу видеть мисс Колдуэлл, — сказал Марк, и звуки его приглушенного, мягкого голоса пронзили, словно стрелами, сердце Энэлайз.

— Сожалею, сэр, но мисс Колдуэлл уже легла спать, — холодно ответила Мэй. — Она сказала, что не будет принимать ни одного посетителя.

— Она увидится со мной, — настойчиво сказал он.

— Нет, сэр. Мисс Энэлайз сказала мне, что ей очень не хочется видеть именно Вас, — ответила Мэй.

Марк вздохнул и минуту поразмыслил, а затем отстранив Мэй, прорвался через дверь.

— Сэр!?! — воскликнула служанка и ухватила его за плечо. — Вы не можете войти сюда!

Он обернулся и резко сказал:

— Черт побери! Я делаю то, что мне надо, а ты убирайся с моей дороги прочь!

Мэй всплеснула руками, а Энэлайз вышла из своего укрытия и поспешила навстречу Клэю. Увидев ее в ночной сорочке, Марк застыл как вкопанный.

Сцена повторялась, как в ту ночь бегства — он стоял внизу; она, в ночной сорочке на верху лестницы. Он пожирал ее глазами с головы до ног, отмечая все изменения в ее внешнем виде. Она побледнела, похудела, но была так же потрясающе красива, и острое желание вспыхнуло в нем.

Энэлайз покраснела под его пристальным взглядом и почувствовала, как тепло вероломно прилило к ее бедрам.

Рассердившись на себя, она холодно сказала:

— Мэй, пожалуйста, закрой дверь. Потом можешь быть свободной. Я поговорю с этим…. — она сделала большую паузу, чтобы дать все понять, и закончила, — джентльменом.

— Может послать за Джозефом, мэм? — нервозно спросила Мэй.

— Нет, — решительно ответила Энэлайз, понимая, что в сражении с этим человеком ей не поможет никто.

— Но я не могу допустить, чтобы он обидел Вас, — сказала Мэй.

— Энэлайз, пожалуйста, — сказал Марк, — выслушай меня! Я — унионист[22]!

— А я — мятежница! — парировала Энэлайз.

— О Боже! Женщина! Выслушай меня, наконец, — рявкнул он. — Я солдат армии Соединенных штатов, и я должен выполнять приказы. Это мой священный долг. Я получил приказ вывести из строя торпеды и выполнил его. Это помогло взять Новый Орлеан без лишних жертв. Я твердо убежден, что мы выиграем войну. Я ненавижу рабство, и мы, северяне, воюя за его отмену, не можем не победить.

— Какой ты благородный, — саркастически сказала Энэлайз.

— Не смейся надо мной, Энэлайз! Я действительно солгал тебе, но только потому, что выполнял приказ. У меня в жизни есть два желания. Первое — чтобы Союз победил в войне, а второе — это ты, — сказал Марк и стал медленно подниматься по ступенькам к ней, продолжая говорить. — Я не лгал тебе, когда говорил о своих чувствах, Энэлайз. Мои поцелуи не были фальшивыми, как и не было фальшивым все то, что произошло между нами. Я и сейчас сгораю от желания, увидев тебя. И то, что произошло той ночью, было не ради чертежей и планов. Сразу, как только я тебя увидел, я страстно пожелал тебя. Я не мог просто так уйти. А вдруг меня бы убили, и я никогда больше не увидел тебя и никогда не узнал, какая ты сладкая женщина! Поверь, я не владел собой от страсти! Я только мечтал о тебе, о твоем горячем поцелуе, о твоей нежной груди, женщина! О Боже! Энэлайз, поверь мне! Ты сказала тогда, что любишь меня! Вспомни, как ты отвечала своей страстью на мою страсть. Я что-то значил для тебя, и ты любила меня. Неужели ты не дашь мне шанс? Позволь мне доказать тебе свою любовь. Выйди замуж за меня. Позволь мне…

Он приблизился к ней, прижал ее к своей груди и поцеловал. Ослабев, Энэлайз уцепилась за него, и его руки крепко обняли ее. Она не могла даже пошевельнуться. Ее грудь была тесно прижата к его груди. Он страстно целовал ее, целовал так, как в ту ночь. Энэлайз чувствовала, что она куда-то проваливается, проваливается в водоворот дикой страсти и любви.

Она попыталась как-то управлять своими чувствами, но в данном случае это оказалось бесполезным. Какой властью он обладал над нею! Она чувствовала себя рабыней своих чувств и желаний. Энэлайз со страхом поняла, что он почти убедил ее, что она была на грани того, чтобы вновь броситься в водоворот любви. Он мог делать с нею все, что хотел, и она уже в этом убедилась. Вот почему он так страстно целовал ее и знал, что она ему не откажет. Он был также уверен в том, что и эту встречу с ним она безнадежно проиграла.

— Нет! — вдруг вскрикнула Энэлайз и попыталась оторваться от него, толкнув его изо всех своих сил.

Марк не ожидал такого толчка, а потому споткнулся и чуть было не упал со ступенек, едва успев ухватиться за перила лестницы. Тяжело дыша и все еще сгорая от страсти, он удивленно уставился на Энэлайз и никак не мог сообразить, что же все-таки произошло.

— Я не люблю тебя, — безумно и отчаянно закричала она. — Я презираю тебя, неужели ты этого не понимаешь? Я ненавижу весь твой вид! Я не люблю тебя и всех твоих янки-чудовищ, с которыми ты пришел сюда.

Ком подкатил у Марка к горлу, и он, едва переведя дыхание, сглотнул его. Какое-то мгновение он пребывал в нерешительности — подойти ли к ней снова и сжать ее в своих объятиях или нет? Устоит ли она против его объятий во второй раз? Но он не сделал этого, и тому была своя причина. Истеричный крик Энэлайз так напомнил ему вопли полупьяной матери.

— Пошел вон, пошел к черту, Шэффер! Я презираю тебя и всех твоих чудовищ-янки! — так некогда кричала его мать на отца. Как они были сейчас похожи — его мать и Энэлайз!?!

— Южная сука! — грубо выругался Марк на Энэлайз, стремительно бросившись вниз по лестнице, и выбежал из дома.

Потрясенная случившимся, Энэлайз медленно осела на ступеньки лестницы. Ее ноги будто бы налились свинцом, а сама она вся дрожала. Все свои силы она потратила на то, чтобы не уступить ему, и теперь чувствовала себя совершенно разбитой и опустошенной, Она прислонилась своей головой к перилам лестницы и разрыдалась.

Марк шагал по улице с сердитым выражением лица. Все его чувства смешались. Он надеялся на то, что она выслушает его, что поймет его, но не представлял, что она могла быть такой глупой, какой он увидел ее сейчас. Южная красавица, такая же, как и все остальные! Как его мать… Она даже отказалась выслушать его объяснения. Она заранее признала его виновным. Вот, значит, какая это была любовь с ее стороны. Она не верила ни одному его слову, а верила тому худшему, что говорили о нем. Она даже не захотела понять, какими принципами ему пришлось руководствоваться. Нет, она только беспокоилась о себе, о том, что была затронута ее гордость, и поэтому была несчастлива. И ничего уже с этим нельзя было поделать.

Но, черт побери, он все равно любил ее! Ни его боль, ни его гнев не могли побороть этого чувства. Как только он видел ее, он сразу испытывал к ней жгучую страсть. Несмотря на то, что все так произошло, он все так же страстно желал ее. Но было очевидно, что она не разделяет его чувств. О Боже! Как ему все это пережить! Он остановился. Память навязчиво возвращала ему черты ее лица, ее вороные волосы, ее мелодичный голос, теплоту и нежность ее губ.

«Что ж, — сказал он себе, — я докажу, что могу прожить и без нее», — и взял курс на таверны и публичные дома Квартала[23].

Он попробует там унять свою боль и найти утешение в бутылке вина и в любви доступных женщин.

Унимал он свою боль таким образом три дня. Только преданность его солдат, лгавших начальству, пока он утешался в публичных домах, помогла ему сберечь новый, только что заработанный чин.

Наконец, сделав над собой большое усилие, он вырвался из безудержного кутежа и вернулся в часть. Его голова трещала по швам, во рту жгло, как от огня; он был чуть жив от любовного марафона, который он себе устроил, но… но Энэлайз так и не улетучилась из его памяти. Отвергнутая любовь, которую она вызвала, обратилась болью, гневом и постоянно преследовала его в мыслях.

На часть северной армии, в которой служил Марк, возлагалась оккупация Нового Орлеана. Марку совсем не улыбалось воевать против женщин, детей и стариков, составлявших на сегодня население города. Более того, он хотел как можно быстрее покинуть город, где все было связано с воспоминаниями об Энэлайз. Марк знал, что больше ему не вынести такого испытания, и подал рапорт о переводе в другое место, подальше от Нового Орлеана.

Но просьбу его генерал Бутлер отклонил. Учитывая, что в жилах Марка наполовину течет «южная кровь», генерал решил, что Шэфферу будет легче обращаться с этими упрямыми новоорлеанцами. Итак, он вынужден был остаться здесь как каторжник, осужденный на пытки. От этой мысли Марк с каждым днем становился все более раздражительным и вспыльчивым.

После встречи с Марком, Энэлайз никак не могла прийти в себя. Заперевшись в комнате, она раз за разом прокручивала в памяти ту последнюю встречу, думала о ней и проклинала ее.

Как пусто стало у нее на душе теперь, когда все закончилось! Она ненавидела его и хотела сделать ему так же больно, как сделал это он ей. Она проклинала его на чем свет стоит, но от этого ей лучше не становилось. Более того, она с удовольствием вспоминала о том, как горели его глаза страстью.

Но потом, после ее крика, его глаза стали глазами тигра, загнанного в угол, — опасными, хищными и мстительными. Она раздразнила его, но от этого ей не стало лучше. Ее желания и ее воля не совпадали — она по-прежнему хотела видеть его, чувствовать прикосновение его теплых губ, слышать его голос. Она видела, что его любовь и страсть к ней были неподдельны. И после того, как он поцеловал ее, убедилась, что она испытывает такие же ответные чувства. Неужели она обречена на то, чтобы тосковать при одном воспоминании о нем. Она больше не могла выносить пытки любовью.

Неужели эта страсть никогда не покинет ее? Но самым ужасным было то, что она не могла эти чувства контролировать. В его руках она становилась мягкой, податливой глиной или таяла как воск. Энэлайз опасалась только одного — если он вернется, то она не устоит и на этот раз — отдастся ему, и тогда он будет делать с ней все, что ему вздумается. Он совершенно спокойно сможет поставить ее на колени, подчинить ее своей воле, а ее коварное сердце и тело будут ему помогать.

Итак, все еще любя его, все ненавидя его и опасаясь, она в глубине своей души тайно надеялась на его очередной визит. И когда визита не последовало, она разозлилась. Вот чего стоили его заклинания о любви, его настойчивое желание жениться. И, конечно, он одержал победу над ней.

Для Энэлайз стало очевидно, что все его слова были и на этот раз фальшью, а он в очередной раз пытался убедить ее в обратном. И зачем он признался ей в любви и просил ее руки! Без сомнения, это был очередной трюк. Надо было смотреть правде в глаза — теперь она не была девушкой из состоятельной семьи, той девушкой, у которой было море поклонников.

Теперь она была женщиной, одетой в поношенное платье, и Марк Шэффер, он же Клэй Феррис, отверг ее и ее любовь.

Энэлайз попыталась начать новую жизнь и выбросить его из своей памяти, но это было сделать довольно-таки трудно. Как большинство жителей города, она не считала себя побежденной и не признавала власть оккупационных войск. Для жителей Нового Орлеана было оскорбительным идти по знакомым улицам и видеть одетых в голубую форму солдат, которые прогуливались или, развалясь, сидели на улицах. Они тоже были подавлены зрелищем американского флага, развевающегося на здании городской ратуши. Но хуже всего было то, что янки были грубы и не проявляли ни малейшего уважения по отношению к леди и обращались к ним и с ними как с вульгарными женщинами.

Если леди шла по улице, то солдаты-янки обязательно пялили на нее глаза и давали оскорбительные оценки. Часто они освистывали ее, но гораздо чаще начинали заискивать перед ней и просили разделить их одиночество.

Молниеносно по городу распространялись слухи о столкновениях с солдатами. Энэлайз считала, что большинство таких инцидентов происходит из-за негодования жителей города на янки; дамы Нового Орлеана считали, что большинство солдат-янки только и мечтали, чтобы их изнасиловать, но Энэлайз сильно сомневалась в этом. Хотя она и не разделяла мнения новоорлеанских дам, но все же однажды попала в ситуацию, когда ее грубо оскорбили.

Она почувствовала себя совершенно беззащитной от потока брани, которым ее осыпали. Раньше на защиту ее чести немедленно встали бы и отец, и ее энергичный брат, не считая многочисленных поклонников.

Теперь ни ее, ни других леди защитить было некому. Немудрено, что подобные мысли приходили в головы новоорлеанских дам.

Хуже всего обстояло дело со слугами-рабами и слугами вообще. Многие из рабов воспользовались оккупацией Нового Орлеана и сбежали. Разыскивать их никто не брался. Из дома Колдуэллов тоже бежали. В доме остались только Мэй с дочерью, да старый кучер Джозеф. Только теперь, после их бегства, Энэлайз вспомнила тот странный блеск глаз, который появился у служанки Джевел при известии о наступлении Союзной армии. Значит, она обрадовалась победе противника, и эта победа была ей, как и всем сбежавшим рабам, на руку.

После бегства рабов на Энэлайз и ее мать Терезу — аристократок, не привыкших к тяжелому труду, свалились все домашние дела. Им пришлось делать то, о чем раньше они и помыслить не могли — стирать, убирать, чинить одежду и решать все хозяйственные проблемы.

Энэлайз взяла на себя посещение рынка и покупку продуктов. Сейчас рынок стал самым шумным и оживленным местом в Новом Орлеане. И Энэлайз, несмотря на запахи, шум и, самое главное, постоянно растущие цены, нравилось там бывать.

Вскоре она научилась искусно торговаться с продавцами и даже сбивать цену на облюбованные продукты. В этот раз Энэлайз шла по овощному ряду, отбирая нужные плоды. Положив купленное в корзину, она подняла голову и… неожиданно для себя увидела Марка Шэффера, который стоял в нескольких футах от нее. Он покупал свежую клубнику. Энэлайз поспешно отвернулась и попыталась раствориться в толпе. Но он уже успел ее заметить и очень быстро подошел. Крепко схватив ее за локоть, он вытащил Энэлайз из толпы.

— Отстань от меня! — прошипела она, отдергивая руку. — Ты соображаешь, что ты делаешь? — вновь спросила она.

— Я хочу еще раз поговорить с этой мятежницей! Энэлайз! Выслушай меня на этот раз! — попросил он ее.

Она холодно, взглянула на него, ошеломленная его словами.

— Я никак не могу понять, — сказала она, — почему ты проявлял и проявляешь ко мне такой интерес?

— Я хочу жениться на тебе, — сказал Марк. — Неужели тебе это ни о чем не говорит?

Его речь была непринужденной. Он продолжил:

— Я знаю, мы любим друг друга. Нельзя нам жить так, как мы живем сейчас, будто разделенные большой стеной. Хватит прятаться от своего счастья.

— Я не знаю, какую хитрую игру ты затеял на этот раз, Клэй Феррис или Марк Шэффер, или как тебя там еще называть. Я и не пытаюсь, честно говоря, разобраться. Все, что ты делаешь и говоришь, меня не касается. Я не хочу ни видеть, ни слышать тебя снова. Однажды я уже обожглась, полюбив тебя, но это все кануло в прошлое. У меня больше нет и не будет нежных чувств к тебе.

Глаза Марка Шэффера стали жесткими, холодными как лед.

— Я вижу твою неприязнь ко мне, — ответил он. — Ты больше не увидишь меня. Я только надеюсь на то, что когда ты будешь лежать в своей холодной, одинокой постели, ты вспомнишь, как хорошо тебе было от моих ласк, как ты сгорала от страсти. И спроси сама у себя — довольна ли ты этим?!

Энэлайз покраснела от его слов, поражаясь тому, как отлично он знал ее тело и ее страстное желание, помимо ее воли, быть с ним. Каким уверенным в себе был он! Какою властью он обладал над нею! О, как она ненавидела его за это! И она решила поиздеваться над ним:

— А с чего ты взял, что моя постель одинокая? — спросила она его очень ехидным голосом.

Ее слова, словно обухом топора, ударили по его самолюбию. Его темные глаза вспыхнули недобрым пламенем, а она тем временем с гордым видом повернулась и пошла вдоль овощного ряда. В конце ряда ее грубо схватил за руку один северянин[24].

— Эй, ты, маленькая хорошенькая крошка! — прогнусавил он хриплым голосом.

Энэлайз резко обернулась и увидела похотливое лицо янки. Она сердито одернула свою руку и произнесла грозно:

— Руки прочь от меня, обезьяна!

Солдат опешил и отступил в сторону. Энэлайз, рассерженная, пошла домой.

Чертовы янки! Она презирала их всех и была рада, что сумела дать отпор.

Глава 6

В парадную дверь негромко, но настойчиво постучали, и этот стук разбудил Энэлайз. Она села в кровати и посмотрела на часы — час ночи. Кого могло принести так поздно?! Единственный, кто был способен на такую наглость, — Марк Шэффер. Энэлайз просто передернуло при мысли о том, что ей предстоит опять давать ему отпор. Впрочем, она просто не выйдет и пусть себе стучится хоть всю ночь.

Стук внезапно прекратился, и любопытство одержало верх над соображениями разума. Энэлайз осторожно встала с постели и, также осторожно пройдя на веранду, выглянула в окно.

— Эмиль! — удивленно воскликнула она и заторопилась вниз. Она летела на крыльях и, быстро отворив дверь, впустила Эмиля в дом. Энэлайз бросилась к брату, и он сжал ее в своих крепких объятиях.

— О Боже! Энэлайз! Как я рад снова тебя видеть! — произнес Эмиль. — Если бы ты знала, как я переживал за тебя и маму после того, как оставил вас одних с этими шакалами.

— Эмиль! — спросила Энэлайз, освобождаясь из его рук. — Что ты здесь делаешь? Если тебя увидят, то тебе несдобровать. Янки ведь очень подозрительны. Они следят за каждым жителем твоего возраста. Если они поймают тебя, то повесят как шпиона, будь уверен в этом, — сообщила ему Энэлайз.

Эмиль расхохотался.

— Не беспокойся, моя маленькая сестрица! — сказал он. — Неужели ты думаешь, что я не смогу перехитрить янки?

— Но, Эмиль! Город ведь наводнен ими. Они везде, и им легко будет поймать тебя.

— Не беспокойся. Дело уже сделано, и я здесь. Перестань сейчас же беспокоиться. Ты причитаешь даже похуже нашей мамы.

— Это потому, что у меня больше разума, чем у мамы, — сказала Энэлайз и улыбнулась, так как она всегда не могла устоять перед обаянием своего брата.

Он также улыбнулся в ответ, зная, что убедил ее.

— Пойдем сядем, и ты расскажешь, как тут у вас дома обстоят дела, — обратился к ней Эмиль.

— Я бы сказала, не так уж и плохо, — ответила Энэлайз. — Самое ужасное то, что большинство рабов сбежало, поэтому и мама, и я теперь работаем по дому.

— Боже! Энэлайз! Я не перенесу этого! Вы с мамой работаете как служанки?! Какой ужас! Энэлайз усмехнулась.

— Это не так ужасно, как тебе кажется. Мэй и Джозеф выполняют всю тяжелую работу, а нам с мамой достается только вытирать пыль и приводить в порядок одежду. Да еще я сама стала закупать продукты на рынке, но мне это занятие даже понравилось.

— И как ты только с этим справляешься?

— Эмиль, ты ведь знаешь, что я никогда не была изнежена, поэтому такие проблемы мне нетрудно решить. Главное — что нас не выгнали из наших домов и не насилуют, и не пытают.

— А у нас говорят, что янки только этим и занимаются, — озабоченно сказал Эмиль. Энэлайз нахмурилась:

— Нет, Эмиль, это только слухи. Янки, действительно, заняли некоторые дома, но это дома тех, кто бежал из города. Здесь тоже ходят слухи о насилиях, но лично я еще не встретила женщину, которая…

— Энэлайз! — перебил ее Эмиль. — Ты говоришь так, будто защищаешь этих подлецов и негодяев!

— Нет, я никого не защищаю. Я только хочу тебя заверить, что с нами все в порядке. Конечно, все, что произошло, страшно, но поверь мне, нам не угрожают те опасности, о которых ты думаешь. Вспомни, когда вы отступали, тебе некогда было размышлять, что будет со мной и мамой. Мы надеемся, что вы скоро вернетесь в город, но пока это не произойдет, ты можешь быть за нас спокоен. Мы будем ждать.

Эмиль внезапно покраснел и отвел взгляд от Энэлайз.

— Это одна из причин, почему я здесь, Энэлайз. Чтобы вернуть Новый Орлеан, армия должна прегруппироваться и набрать пополнение. Пока мы отступаем и направляемся в Виксбург. Вот почему рискнул пробраться сюда, чтобы увидеть вас.

— Значит, армия оставляет нас на произвел судьбы? — спросила Энэлайз.

Эмиль тяжело вздохнул.

— Для всех нас это очень тяжело. Но мы вынуждены пойти на это. Вернуть Новый Орлеан мы должны заставить янки, но теперь это будет в процессе переговоров.

Энэлайз пристально посмотрела на брата, но ничего не сказала. Ей стало страшно. Несомненно южане проигрывают войну. С блокадой и оккупацией Нового Орлеана полностью прекратилась торговля по реке и экономика Конфедерации была подорвана. А без денег выиграть войну невозможно. Рано или поздно всем придется признать, что Юг проигрывает войну. Но Энэлайз знала, что брата ее доводы не убедят. Он стал храбрым солдатом и будет исполнять приказ, сражаясь за свою родину до конца.

Чтобы не расстраивать Эмиля, Энэлайз не стала излагать свои мысли и решила перевести разговор на другую тему.

— Я уверена, что все будет, как ты сказал. И знай, что с нами все будет в полном порядке. Расскажи мне, как долго ты можешь остаться здесь?

— К сожалению, только на сутки. Следующей ночью мне необходимо выбраться из города. Здесь рискованно оставаться надолго. Кроме того, я сказал своим, что хочу навестить родственников в Батон Руже, потому что сюда они меня не отпустили.

Энэлайз подумала, что брат недооценивает опасность, которой подвергается, но она была так рада видеть его живым и невредимым, что тревога на время отступила.

Кроме того, Эмилю всегда легко удавалось выходить из трудных ситуаций. Может, и на этот раз все обойдется?

— Слушай, я смертельно проголодался! Осталось что-нибудь на кухне перекусить? — спросил Эмиль. И Энэлайз, улыбаясь, повела брата на кухню.

Майор Марк Шэффер невозмутимо слушал рапорт офицера, стоявшего перед ним. Тому, о чем докладывал офицер, вряд ли надо придавать большое значение. О шпионах-южанах докладывали постоянно, но, как правило, сведения не подтверждались.

— Ну, и куда же направился этот подозрительный молодой человек в гражданской одежде? — лениво спросил майор Марк Шэффер. — Кто-нибудь из ваших людей проследил за ним дальше?

— Да, сэр, — ответил офицер. — За ним проследили. Он направился в один из тех фешенебельных домов, что на Кэмп-стрит. Дом номер двести… Он, кажется, принадлежит Джону Колдуэллу, который…

Марк Шэффер весь напрягся, когда услышал знакомый адрес и сказал:

— Да, я знаю этот адрес. Мне известна семья, которая проживает там.

— Он подошел к дому и тихо постучался, — продолжил свой рапорт офицер. — Думаю, что с официальным визитом в такое время не ходят, не так ли, майор? — обратился офицер к Марку.

— Что было дальше? — поинтересовался Марк.

— А дальше, — продолжил офицер, — дверь отворили и его впустили в дом. Он вошел туда. Сержант Бэнсон осторожно подкрался к окнам и стал подсматривать. На кухне зажегся свет, и стало видно, что там сидит очень красивая девушка, одетая только в ночную сорочку, и незнакомец. Они разговаривали и смеялись, пока тот ел. Вот что доложил сержант Бэнсон, — закончил офицер свой доклад.