Глава 14

Марк проснулся испуганный, весь в холодном поту. Он снова видел во сне Энэлайз.

Она, одетая в белую ночную сорочку, стояла перед ним. Ее прекрасные локоны разметались по плечам. Энэлайз выглядела так же, как и в их первую ночь. Она улыбалась ему, а он шел ей навстречу. Но вдруг солдат в голубой форме, появившийся между ними, схватил Энэлайз, которая стала кричать и вырываться из его рук, но безуспешно. Офицер разорвал ее одежду и грубо бросил на землю. А Марк в это время стоял как вкопанный, его ноги налились свинцом и не в силах двинуться с места он, цепенея от ужаса, смотрел, как насилуют Энэлайз. Он видел ее большие голубые глаза, умолявшие о помощи, слышал ее душераздирающий крик, но оставался недвижим. Его переполнял дикий гнев, но при виде обнаженного тела Энэлайз он, как всегда, почувствовал желание. Сделав свое дело, солдат встал, и Марк впервые увидел его лицо. Солдатом в голубой форме был он сам, ужаснувшись, понял Марк.

Сердце его бешено заколотилось, и он проснулся. Неужели он никогда не перестанет думать о ней? Она врывается даже в его сны!

Чертыхаясь, он здоровой рукой потянулся к бутылке, стоящей на столике, рядом с кроватью. Неловко задетая бутылка тихо звякнула и чуть было не опрокинулась.

— Мне надо выпить, чтобы успокоиться, — сказал он сам себе и, действуя, на этот раз осторожней, достал бутылку.

— Ну, вот, а говорят, что я сам о себе не смогу позаботиться!

Марк медленно, не выпуская бутулку из руки, сел и принялся ее откупоривать. Сделав большой глоток, он с облегчением почувствовал, как огненная жидкость обжигая горло, пошла внутрь.

В последнее время он пил уже не для того, чтобы заглушить боль; она его почти не мучила. Он пил, потому что если не напивался до бесчувствия, то постоянно думал об Энэлайз.

Дверь открылась, и на пороге показалась фигура его назойливого адъютанта.

— Сэр, с Вами все в порядке? — спросил он.

— А, Джексон! Надо сказать, что ты следишь за мной как преданная жена и даже больше, — саркастически приветствовал его Марк, отдавая бутылкой честь. — Такой кошачий слух надо иметь разведчикам.

Джексон не отвечал. Полковник говорил такое слишком часто, и Джексон предпочитал не возражать ему.

Он вошел в комнату, зажег керосиновую лампу на столике и, как обычно, уселся в свое кресло дежурить.

«И к чему так напиваться?» — рассуждал он про себя.

— Все вспоминаете о ней, — произнес он вслух. Это был не столько вопрос, сколько утверждение.

В ответ Марк только громко расхохотался и сделал еще один большой глоток из бутылки.

Понять, как женщина может настолько сбить мужчину с толку, Джексон никак не мог. Если бы на месте полковника был другой человек, то сержант решил бы, что тот сошел с ума. Но его командир был настолько бесстрашен и хладнокровен, когда водил солдат в сражение, и такое простое объяснение не устраивало Джексона. Именно командиру, тогда еще бывшему майору, сержант был обязан жизнью — тот вытащил раненого сержанта с поля боя. На фронте Марк Шэффер стал живой легендой. Рассказы о его бесстрашии и хладнокровии были нисколько не преувеличены.

Сержант, бесконечно ему преданный, сам неоднократно был свидетелем, как полковник выполнял самые опасные задания, мгновенно принимая решения, позволявшие им всем остаться живыми и невредимыми.

Джексон, будучи обязанным своему командиру жизнью, ненавидел женщину, из-за которой этот сильный человек катился сейчас в пропасть.

Еще на фронте сержант замечал, что майор всегда с нетерпением ждет почты, хотя и старается скрыть свое волнение. Он быстро просматривал полученную личную корреспонденцию, но не радовался, а наоборот, все глубже залегали у него на лице горестные морщины. Но самое плохое время наступило, когда командир вернулся из короткого отпуска домой. Он и раньше был одним из самых храбрых командиров, но теперь явно было видно, что он ищет смерти. Добровольно он вызывался выполнять самые опасные задания, а в боях бросался в гущу сражения, как тигр. Но удача долго сопутствовала ему.

Он прошел невредимым через все кровопролитные сражения, особенно у Вилдернесса и только в последнем бою пролетевший снаряд разорвался рядом, поразив крупной шрапнелью всю левую половину тела.

За смелость в боях ему после ранения было присвоено звание полковника. И только Джексон и лечащий врач знали, что это звание чуть не стоило Марку Шэфферу жизни.

На этот раз Джексон, спасая командиру жизнь, вынес его с поля боя и доставил в лазарет. Врачи сделали все возможное и во время операции удалили большую часть шрапнели, зашили крупные раны. После операции командир долго приходил в себя и постоянно бредил.

Джексон, находившийся постоянно рядом, понял, наконец, сложив отрывки бессвязных речей командира, почему тот искал смерти. Полковник безумно любил свою неверную жену! Именно переживая ее измену, он стал искать смерти.

Доктора не надеялись, что полковник выживет, но его железное здоровье, данное ему от природы, не позволило ему умереть, несмотря на то, что душа его жаждала смерти.

Он вынес послеоперационную инфекцию и подхваченную в госпитале лихорадку; он выжил после еще одной операции, которую сделали уже в военном госпитале Балтимора, извлекая остатки шрапнели.

На этот раз осложнений не было, но выздоровление текло слишком медленно, и прошло несколько месяцев, прежде чем Джексон смог увезти полковника из военного госпиталя в Нью-Йорк.

Джексон привез домой невероятно изменившегося человека. Тот красивый сильный мужчина исчез. Тяжелое ранение невероятно изменило Марка Шэффера. Его левая рука безжизненно висела, а левая нога волочилась по земле, совершенно утратив подвижность. Передвигаться некогда гибкий и стройный Марк, мог только с помощью костылей, превозмогая острую боль. Но более всего пострадало его красивое лицо. Длинный рваный шрам, точнее два, едва разделенных здоровой кожей, протянулись через левую щеку и стянули всю кожу от левого виска до уголков рта. В результате на искривленном лице Марка губы сложились в постоянную сардоническую[33] улыбку.

Не меньшие изменения произошли и в его психике. После ранения и операций доктора, чтобы смягчить невыносимую боль, давали ему опиум.

Но, опасаясь привыкания, как только это стало возможным, отменили опасное лекарство. А боль все еще оставалась, и Марк, чтобы выдержать ее, стал пить. Именно в эти длинные ночи, когда был так одинок со своей душевной и физической болью, полковник, слово за слово рассказал Джексону об своей любви к Энэлайз, о ее красоте. Он рассказал о своей, все погубившей ревности, и о том, что она возненавидела его. За все время на фронте, он не дождался от нее ни одного письма, более того, она ушла из дома его отца, забрав их маленького сына. Особенно мучительно было Марку рассказывать о последней встрече, когда он обвинил ее в измене, а она даже не попыталась этого опровергнуть.

Джексон узнал также о клятве полковника никогда больше не видеть жену и не интересоваться ею.

Вот почему такой сильный человек, как его командир, потерял желание жить — его сломало женское предательство.

Выжив после ранения вопреки своей воле, теперь он остался беспомощным инвалидом, находящим утешение только в пьянстве. Его физические мучения переплелись, усиливая друг друга, с его душевными муками, и Марк замкнулся в себе, полностью уйдя в свои страдания.

Сержант, пытаясь как-то отвлечь полковника от бутылки, сказал:

— Я видел Вашего сына. Он совершенно замечательный мальчик.

Лицо Марка скривилось еще больше.

— Эта дура Фрэн… Какого черта она принесла его сюда?! Ему вредно видеть такого отца! Ему после этого будет сниться кошмары, — зло ответил он.

— Будьте уверены, полковник, если Вы будете на него так кричать, как вчера, он действительно испугается, — заметил Джексон.

Марк выпил еще глоток и продолжил разговор о еыне.

— Фрэн постоянно говорит отцу, что мальчика надо забрать от нее.

Сержант заметил, что полковник избегает называть жену по имени.

— Это идиотка Фрэн решила, что мне хочется воспитывать сына самому. Только мне этого не хватало, особенно здесь, в этой угрюмой семье. Могу себе представить, что будет с ребенком, если его воспитанием займется Фрэн!

После этой вспышки Марк замолчал, и его мысли вновь унеслись к Энэлайз. Он представил себе, как она красивая и радостно оживленная играет с сыном, протягивая руки, чтобы поймать его в объятия!

Марк должен был согласиться с сержантом в том, что его сын — совершенно замечательный парень! Ему было чем гордиться. Несмотря на краткий и неудачный визит, Марк успел заметить, что мальчик был похож на него, прекрасно одет и воспитан. В нем не чувствовалось робости и застенчивости, характерной для мальчиков, которых воспитывают одинокие женщины.

— А впрочем, почему только одни женщины?.. О нем ведь заботится тот немец — владелец магазина, который заменяет, видимо, ему отца! — продолжил свои размышления Марк. — Глупая Фрэнсис думала, что если приведет к нему Джонни, тот сразу полюбит отца!

Марк еще пытался о чем-то думать, но тут алкоголь сделал свое дело, и мысли его стали расплываться. Он почувствовал, что сейчас уснет.

— Надо уезжать, а то Фрэн своими причитаниями совсем сведет меня с ума, — успел подумать он, прежде чем погрузиться в сон.

Джексону было, конечно, понятно, о каком отъезде говорит полковник. С первого момента, как только Джексон привез его домой, Фрэнсис не переставала плакать. Она обрушила на брата уже целый водопад слез, и это приводило полковника в бешенство.

— Неужели эта женщина никак не может понять, что ее постояные причитания только убеждают его в том, что он — бесполезный и безобразный калека? А все считают ее такой разумной?! — Нет, он, Джексон, не видит в ней ни капли здравого смысла. Если бы она хоть немного соображала, то, во-первых, не плакала при каждом взгляде на полковника; а во-вторых не привела бы сюда эту красивую блондинку, даже не предупредив ее, что случилось с братом!

Надо было видеть лицо полковника, когда блондинка, увидев его, испуганно вскрикнула, а затем очень быстренько смылась. Учитывая, что блондинка когда-то была помолвлена с командиром, немудрено, что после этого полковник почти неделю был в ужасном настроении и пил больше обычного.

В это время Марк, уже откинувшийся на подушки с закрытыми глазами, пробормотал:

— Теперь я знаю, почему Энэлайз пришлось отсюда уйти. Боже мой, даже мне здесь до смерти надоело… — он повернулся на другой бок и через мгновенье уже крепко спал.

Джексон еще немного посидел в кресле, но убедившись, что полковник крепко спит, тихо вышел из комнаты.

Энэлайз стояла у окна и ожидала, когда покажется экипаж Прентисса Шэффера, забиравшего в это время внука на прогулку.

На этот раз она не собиралась оставаться дома, а хотела встретиться с ним, чтобы обсудить встречу Джонни с отцом. Она хотела выяснить, чего так испугался мальчик, и почему Марк так безобразно кричал, напугав ребенка.

Если Марку не понравился собственный сын, тем хуже для него! Но она не допустит, чтобы он кричал и пугал Джонни! Скоро у мальчика будет настоящий отец в лице Курта Миллера. Раз так случилось, может быть Джонни лучше совсем ничего не знать о своем настоящем отце?

Она вздохнула и с горечью подумала, что лучше бы она совсем никогда не встречала Марка Шэффера.

И с той же горечью подумала, что наслаждение, которое ей давал Марк, ей больше не даст ни один другой мужчина.

В тот раз, когда Энэлайз пришла ночью в дом Курта, она сама настояла на их интимной близости.

Курт, осчастливленный уже ее согласием на брак, хотел подождать с этим до окончания бракоразводного процесса и их женитьбы. Но Энэлайз, давно тосковавшая от женского одиночества, надеялась, что любовная близость с Куртом, поможет ей окончательно забыть Марка. Она надеялась, что после утоления женских желаний с другим, она перестанет постоянно вспоминать о ночах, проведенных с Марком.

Но здесь ее ждало глубокое разочарование. Курт был очень нежен и старался, чтобы ей было хорошо, но Энэлайз не почувствовала и сотой доли ощущений, испытанных с Марком. Нежность Курта не разжигала в ней пламя страсти. Счастливый Курт заснул рядом с ней, а Энэлайз долго лежала и уговаривала себя, что любовь еще может прийти к ней со временем.

Ей просто надо привыкнуть к Курту, и совсем не важно, что она при первой близости с ним не испытала того наслаждения, которое дарил ей Марк. В браке ведь есть и другие стороны, не связанные с любовной близостью, а уж здесь-то Курт будет всегда на высоте. Она станет богата, вернется в высшее общество, из которого ее вырвала связь с Марком. Ее сын получит достойного отца.

Она ведь уже беседовала с опытным адвокатом, которого представил ей Миллер. Внимательно выслушав ее рассказ, адвокат остановился на варианте расторжения брака по поводу супружеской неверности одного из супругов. И этим супругом должен стать Марк, для чего адвокат собирался нанять детектива для сбора доказательств. К такому быстрому повороту событий Энэлайз не была готова и понимала, что бракоразводный процесс будет очень напряженным, особенно, если Шэфферы попытаются через суд забрать у нее Джонни.

И ей, и Курту надо было быть предельно осторожными и в особенности избежать сплетен в магазине. Им надо будет выдержать это годичное испытание, и, когда она станет законной женой Курта, все кривотолки прекратятся. Тогда они станут выезжать в свет, возьмут абонемент в оперу и будут наконец с легкой душой развлекаться. И Марк, проклятый Марк, раз и навсегда уйдет из ее сердца и памяти.

— Джонни, — обратилась она к сыну, который сидел рядом и ждал приезда дедушки, — ты хотел бы переехать жить к дяде Курту?

Мальчик кивнул головой. Для него визиты с мамой к Миллеру были очень приятными. Он бегал по просторным комнатам, его угощали очень вкусными булочками с марципаном и яблоками, запеченными в тесте, которые готовил повар-немец, лично угощавший Джонни. Но особенно Джонни нравилось ездить в экипаже дяди Курта. В него запрягли очень красивых, серых в яблоках лошадей. Ими Джонни восхищался больше всего. Вспомнив все это, Джонни подтвердил:

— Да, я хочу там жить. Когда? Завтра?

Энэлайз засмеялась.

— Нет, чуть позже. Через несколько месяцев.

— И я буду кататься на лошадях?!

— Думаю, что да! — ответила Энэлайз. — Когда ты подрастешь еще немного и будешь хорошо себя вести, то мы подарим тебе даже свою лошадь. Но ты должен будешь быть очень осторожным, чтобы не упасть и не разбиться.

Джонни начал было возмущаться, но тут Энэлайз услышала, что подъехал экипаж. Она выглянула в окно, а Джонни уже бежал к двери с криком:

— Дедушка! Дедушка приехал!

— Постой, — остановила его мать. — Сначала, Джонни, я сама поговорю с дедушкой, а ты посидишь с Мэй и подождешь. Хорошо?

Джонни неохотно вернулся в комнату к Мэй. А Энэлайз подошла к двери и, открыв ее, остановилась, увидев к своему изумлению, что мистер Шэффер сам вышел из экипажа и идет к ней в дом.

Она изумилась еще больше, увидев, как выглядит отец Марка. Он очень постарел. Вокруг глаз и рта залегли морщины, придавая ему измученный и озабоченный вид. Энэлайз внезапно стало очень жаль отца Марка — ведь, несмотря на сегодняшние отношения между ними, он действовал из лучших побуждений и был добр к ней. Во всем виновата его дочь Фрэнсис.

Прентисс Шэффер, подойдя к дому, сухо поклонился и спросил:

— Можно мне войти? Я хотел бы с тобой поговорить.

— Конечно, — ответила Энэлайз и провела его в гостиную. — Пожалуйста, садитесь, — предложила она ему кресло, а сама уселась на свое место у окна.

— Может быть, выпьете чаю? — спросила она.

— Нет, спасибо, — ответил он, стараясь не смотреть на нее прямо.

— Энэлайз, я пришел просить твоей помощи, — сказал он, а затем прервался, не зная, как продолжить разговор.

— Я слушаю Вас, — ободрила его Энэлайз. — Что-то связанное с Марком?

Прентисс Шэффер кивнул головой и вздохнул, а затем, собравшись с духом, начал рассказывать:

— Марк вернулся домой месяц назад. Он… он был тяжело ранен в бою…

Энэлайз побледнела, руки у нее задрожали.

Неужели он пришел сказать, что Марк умирает. Нет, не может этого быть! Только не Марк!

Видя, как изменилась в лице невестка, Прентисс Шэффер поспешил успокоить ее:

— Он жив, но он искалечен. Его левая рука не действует. Он может ходить, но только опираясь на трость. Его лицо тоже обезображено шрамом. Это внешне уже совсем не тот человек, которого ты помнишь, Энэлайз. Но самое страшное даже не это. Он сломлен, окончательно сломлен, — сказал отец Марка и закрыл свое лицо руками.

Энэлайз, крепко сжав от волнения свои пальцы, задала роковой вопрос:

— Он умирает?!

Шэффер поднял голову.

— Умирает? Нет. По крайней мере, не физически. Он перенес несколько операций, лихорадку, но доктора сказали, что больше его жизни ничто не угрожает. Меня беспокоит другое. Он утратил интерес к жизни. Мы с Фрэнсис стараемся как-то развлечь его — приглашаем старых друзей, приносим книги, журналы. Я пытаюсь играть с ним в шахматы. Но все бесполезно. Он злится, издевается над всеми. Он не делает никаких попыток приспособиться к своему состоянию и видит все только в черном свете. У него депрессия, и он пьет, только пьет… Каждый вечер он напивается до бессознательного состояния. В то воскресенье Фрэнсис привела к нему Джона. Она надеялась, что увидев сына, Марк опомнится. Но Марк заругался на Фрэнсис. Опасаюсь, что это могло напугать мальчика.