ДЭЖЭ КЕМЕНЬ
      НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ С ПРОФЕССОРОМ БАЛЛОЙ
      Пер. с венг. Е. Тумаркиной
      - Расскажи толком, Габор, что, собственно говоря, произошло? - Сакач закурил сигарету.
      Шомоди огляделся. На столе валялись книги, в углу тахты лежала стопка выглаженных рубашек, дверца шкафа была приоткрыта - уже много лет замок ее испорчен.
      - Нет ли у тебя чего-нибудь выпить? - спросил он.
      Сакач вынул из ящика стола бутылку джина и наполнил стаканы.
      - Шеф совсем меня с ума сведет!
      - Ты с ним поругался? - Со стаканом в руке Сакач удобно откинулся на тахте и подмигнул другу.
      - С Баллой? - запротестовал Шомоди. - Ну, нет! Бедняга Краммер был человеком нервным, с ним трудно было ладить. Зато шеф - воплощение спокойствия. Хотя, знаешь, именно в этом все дело: с тех пор как их машина перевернулась на шоссе в Гетеборге, нервы у него очень сдали. Однако он держит себя в руках, он всегда отличался сильной волей. Но... поэтому я к тебе и пришел.
      Сакач задумался.
      - Насколько я помню, его ассистент погиб...
      - Краммер? К сожалению. Талантливый был ученый... Он сидел за рулем - Балла не водит машину. Автомобиль занесло, он налетел на бетонную ограду, руль продавил Краммеру грудь. Балла тоже был ранен, его доставили в больницу без сознания, там он пролежал дней десять. - Шомоди на мгновение замолчал, потом нерешительно, словно оправдываясь, продолжил: - Послушай, Имрэ, не смейся надо мной, я совершенно уверен, что полиции здесь делать нечего. Я пришел не н полицейскому, а к другу. Вот уж скоро год, как старик то и дело задает мне загадки. Не думаю, что намеренно, но я не люблю загадок. Особенно неразрешимых. Представь, он мой непосредственный начальник, я, как говорится, его правая рука и...
      Сакач прервал его:
      - Неразрешимых загадок нет, старина! Но продолжай. Итак, ты его правая рука... Допей-ка свой джин!
      Шомоди одним глотком осушил добрую четверть стакана, передернулся и поставил стакан на стол.
      - Говорю тебе, я его правая рука, и это не самонадеянное утверждение, а сущая правда. И все же... Я физик. А он делает из меня лаборанта!
      - Как это понимать? Старик ревнует тебя к работе?
      - Это был самый доброжелательный человек из всех, кого я знал. Его не волновало, кто будет первым. Для него было важно, чтобы наука двигалась вперед. Когда мне удалось добиться важных результатов, он радовался, как ребенок, которому подарили игрушечный автомобиль с настоящим двигателем. Но теперь его словно подменили. Не успел он вернуться из больницы после того несчастного случая, как отменил опыты, которые мы с ним вместе начали около года назад.
      - Это можно понять, - миролюбиво сказал Сакач. - Катастрофа, в которой человек чуть не погиб, достаточно сильный шок, чтобы...
      - ...чтобы на человека нашло затмение! Чтобы у него случались выпадения памяти, чтобы он не мог найти могилу собственной матери на Фаркашретском кладбище. Да-да! Он сам мне жаловался. Говорил, что иногда ему приходится смотреть в удостоверение, чтобы вспомнить год своего рождения. Рассказывал, будто шведский хирург, который сшил его после аварии, предупреждал о возможности таких явлений. К сожалению, врач оказался пророком, у профессора бывают периоды, когда он теряет память. Ты прав, авария - достаточно сильный шок и могла послужить причиной всего этого. Но не из-за аварии же он бросил свою работу и стал продолжать краммеровскую! Почему вдруг? В память о погибшем коллеге? Глупости! Потеря памяти не распространяется на сферу его творческой деятельности. У меня были случаи убедиться. В том, что касается дела, он остался превосходным специалистом. Смешно! Из уважения к памяти Краммера...
      Шомоди пожал плечами и покачал головой.
      - Нет, Имрэ. Балла любит своих сотрудников, но науку любит больше. В память о погибшем коллеге он не станет бросать начатой работы и вторгаться в область, которая ему чужда,- в круг интересов Краммера. Теперь он возится с гравитонами и разрабатывает теорию квантовой природы времени. Это же не его область! - Он помолчал.- Я очень ценил Краммера, но чтобы Балла, которому сейчас под шестьдесят, по совершенно необъяснимой причине - то ли из уважения к памяти помощника, то ли еще одному богу известно почему - взялся за работу, которая... Пойми, Имрэ, еще два-три года, и старик мог бы сделать выдающееся открытие. Если бы вдруг все это не бросил.
      Шомоди умолк, закурил сигарету и обиженным тоном продолжал:
      - Впрочем, бог с ним. У каждого из нас одна жизнь, и каждый волен распоряжаться ею по-своему. Но меня пусть не заставляют плясать под чужую дудку!
      Он вскочил и забегал по комнате. Сакач с любопытством следил за ним.
      - Нельзя ли поконкретнее узнать, что же он сделал?
      - Швырнул мне лист с десятком дифференциальных уравнений, чтобы я решил, а если не получится - нашел приблизительные решения. На худой конец велел прибегнуть к помощи компьютера. Элементарнейшая задача! Я обычно задаю такие третьекурсникам.
      Сакач смущенно кашлянул.
      - Послушай, не мне судить, элементарная это работа или нет, но, допустим, ты прав. Какие же выводы ты сделал?
      - Никаких! Нет у меня никаких выводов, дорогой Имрэ, есть только непонятные факты. Но в таких условиях совместная работа невозможна!
      - Трудно сказать, как бы ты вел себя после такой аварии... когда твоя жизнь висела на волоске. У него, кажется, был перелом основания черепа?
      - К счастью, через четверть часа он уже лежал на операционном столе. Бедняге Краммеру помочь, не смогли.. Но пусть в таком случае едет в отпуск или лечится!
      Шомоди неожиданно рассмеялся.
      - Послушай, на прошлой неделе... Хотел бы я знать, отчего мне так смешно. Так вот, на прошлой неделе, когда мы под вечер вышли из института, я предложил профессору подвезти его домой. У меня были самые благие намерения, я совсем забыл, что по возвращении из Швеции он не садится в машину. Либо едет автобусом, либо идет пешком. Слушай. Он молча взглянул на меня, обогнул мой "вартбург", открыл дверцу со стороны мостовой, сел и заворчал: "Где у вас ключ от зажигания?" Потом вдруг покраснел и ядовито спросил: "Вы, молодые, конечно, считаете, что такая старая развалина, как я, уже не способна ничему научиться? Так вот, учтите..." Вылез из машины, хлопнул дверцей и ушел. До сих пор не знаю, что он хотел этим сказать.
      - Забавно, - протянул Сакач, - очень забавно. Что же было дальше?
      - По-моему, ничего забавного в этом нет. Видно, на него нашло что-то или он из ума выживает, А может, сокрушается, что в молодости у него не было машины... Откуда мне знать? Тебя интересует, что было дальше? Ровным счетом ничего. Он больше не упоминал об этом происшествии, наверное, самому было неловко. А у меня хватило ума помалкивать.
      Шомоди с мрачным видом курил сигарету. Сакач некоторое время внимательно смотрел на него, потом встал.
      - Ты рассказал сразу слишком много. И слишком мало. А главное, не вижу системы в твоем рассказе. Я ведь не врач и не психолог.
      - Но ты умеешь логически мыслить. А поступки Баллы, по-моему, совершенно лишены логики. - Шомоди вздохнул. - Ну, не сердись, если понапрасну задержал тебя.
      Сакач потрепал друга по плечу и открыл ему дверь. На прощанье он сказал:
      - Я скоро к тебе загляну.
      Но минуло около двух недель, прежде чем он выполнил свое обещание. Ему пришлось выехать в провинцию, где он присутствовал при эксгумации, а потом надолго застрял в институте судебно-медицинской экспертизы. Однако друга он не забыл и однажды утром без предупреждения явился в научно-исследовательский институт атомной физики, где тот работал.
      Профессор Балла еще не приходил, а Шомоди с двумя молодыми коллегами готовил опыт. Сакач не захотел им мешать. Он решил подождать в холле, где завел беседу со стариком-курьером, который слонялся без дела.
      - "Кошут"? - Лицо старика прояснилось. - Спасибо, я тоже курю "Кошут". От сигарет с фильтром никакого удовольствия не получаешь.- Он зажег спичку, дал прикурить Сакачу и прислонился к стене. - Молодежь курит "Фэчке", говорят, с фильтром здоровее. - Он рассмеялся. - И господин профессор, видно, помолодеть хочет. После того как вернулся из Швеции, все меня за "Фэчке" посылает. Ну, а я менять привычки не стану. С той поры как начали выпускать "Кошут", только эти сигареты и курю. Раньше-то, до сорок пятого, "Левенте" покупал, может, помните такие?
      - Что вы, дядюшка Янош, я ведь тогда еще под стол пешком ходил! - Сакач внимательно посмотрел на курьера. - Уж не боится ли ваш профессор рака легких?
      - Кто его знает, может, и боится. Все равно, не к лицу привычки менять, когда ты в летах, я так полагаю.
      Старик выпрямился, прислушался.
      - Идет наконец! Никогда теперь лифтом непользуется, а ведь в его годы одолеть четыре этажа...
      - Господин профессор занимается спортом? - спросил Сакач.
      - Простите, не знаю. Пойду скажу господину адъюнкту...
      Балла вошел в холл, бросил быстрый взгляд на Сакача и захлопнул за собой дверь кабинета. Несмотря на краткость встречи, полицейский инспектор успел его разглядеть. Это был пожилой сухопарый мужчина с серыми глазами и тусклыми светлыми волосами - в молодости они, вероятно, были темнее. Так незаметно обычно седеют блондины. Сакачу бросилось в глаза, что руки и ноги профессора словно бы с трудом повинуются воле, но некоторая замедленность движений компенсировалась суетливыми рывками.
      Появился Шомоди.
      - Давно ждешь? - спросил он, направляясь к другу. - Почему не вызвал меня?
      - Заболтался с вашим курьером, дядюшкой Яношем. Видел и твоего профессора. Не слишком-то он приветлив.
      - Посмотрел на тебя как на пустое место, да? Не любит посторонних. Конечно, если я скажу, что ты и есть тот самый человек, который был инициатором опытов с гилофорезом...
      - Инициатором был не я, а Вильмош Гатц. Но неважно. Главное, дядюшка Янош тоже...
      - Странные вы все-таки люди, Имрэ, - перебил его Шомоди. - Если вам требуется выяснить обстоятельства убийства короля, едете на другой конец - света, в самый отдаленный уголок страны и начинаете допрашивать ни в чем не повинного конторщика налогового управления, который не имеет никакого отношения к делу.
      - Что-то ты больно весел, - сказал Сакач.
      Шомоди рассмеялся.
      - Вот уже несколько дней, как старик стал человеком. Кажется, снова мне доверяет. Сказал, что намерен взять отпуск на недельку - врач рекомендовал ему грязевые ванны, а работу останавливать нельзя. Я должен ее продолжать, пока он не вернется. Он и записи свои мне передал. Кажется, я ошибался, а может, преувеличивал... Старик успел сдедать страшно много, он показал мне три варианта теории гравитонов! Словом...
      - Словом, он понял, что без тебя дело не пойдет.
      - Какое дело?
      - То самое, каким вы заняты. Он вынужден признать, что ты ему необходим.
      - Что ты хочешь этим сказать?
      - Ничего особенного. Я имею в виду очень простой и по-человечески объяснимый факт: после того, что с ним произошло, он боится, как бы его не упрекнули в умственной неполноценности. У него ведь было сотрясение мозга?
      - У него был перелом основания черепа.
      - Неважно. Он хочет тебе доказать, что умственно бодр, свеж и способен творить не только в знакомой ему области, но и в той, которой занимался Краммер. Думаю, некоторое время спустя, если вы добьетесь успеха с гравитонами, он снова вернется к прежней работе.
      Шомоди пожал плечами.
      - Твои слова до некоторой степени успокаивают. Не понимаю только, зачем ему понадобилось переселяться в кабинет Краммера?
      - Значит, этот кабинет раньше принадлежал Краммеру?
      - А ты откуда знаешь? Ты же не разговаривал с Баллой. Дядюшка Янош сказал?
      - Винты на табличке с фамилией, что висит на двери, совсем новые, да и сама табличка поменьше прежней. На двери ясно видны старые следы.
      Не успел Сакач кончить фразу, как дверь кабинета с грохотом распахнулась. На пороге стоял профессор Балла, держась за дверной косяк, и кричал;
      - Янош! Янош! Куда он запропастился?
      - Доброе утро, господин профессор!
      - Здравствуйте, коллега. Прошу вас, скажите Яношу, что я уже раз сто ему твердил, пусть не жалеет угля. Я хочу, чтобы у меня в кабинете было тепло. Тут оконечеть можно.
      Неожиданно он заметил в холле постороннего и умолк. Шомоди сделал шаг вперед.
      - Господин профессор, разрешите представить вам моего школьного товарища. Это он два года назад расследовал дело Гатца.
      Глаза профессора блеснули, он улыбнулся и дружески пожал Сакачу руку.
      - Рад познакомиться, прошу вас, заходите! - Он пропустил гостя вперед и добродушно добавил: - Уж не появилось ли на горизонте новое таинственное преступление? С развитием техники органы уголовного розыска все чаще прибегают к помощи ученых, все меньше места оставляют так называемой интуиции. Не правда ли, господин капитан?
      Сакач огляделся. Кабинет Баллы был набит книгами и журналами. Возле полуоткрытого окна углом стоял огромный письменный стол. Одну стену сплошь занимал встроенный стеллаж, напротив стоял круглый столик с удобными креслами. Угол у двери занимала зеленая изразцовая печь, служившая источником пререканий профессора и дядюшки Яноша.
      Балла сел за письменный стол и выжидающе посмотрел на Сакача.
      - Я все еще старший лейтенант, господин профессор, - с улыбкой сказал Сакач и опустился в кресло. - У нас не так-то легко получить очередное звание. А что касается научных методов и интуиции, не думаю, чтобы развитие техники кардинально повлияло на методику криминалиста. Я вообще-то избегаю слово "интуиция". Правильнее сказать - ощущение, догадка. Мне трудно объяснить, но иногда, особенно в тех случаях, когда расследование застывает на мертвой точке, у меня возникает смутная догадка, и в большинстве случаев она подтверждается.
      Профессор недоверчиво улыбнулся.
      - Иными словами, вы отрицаете роль точных наук? Тот непреложный факт, что они приобретают первостепенное значение в нашей жизни?
      - Ни в коем случае! Но простите, господин профессор, я все-таки больше доверяю собственным мозговым извилинам, чем вашим компьютерам.
      Балла рассмеялся.
      - Неплохой рипост! Выигрыш темпа, удар в голову. И укол попал в цель! Значит, по-вашему, криминалист прежде всего должен обладать чувствительной, как сейсмограф, душой?
      Ответить Сакач не успел - на столе профессора зазвенел телефон. Балла, не глядя, снял трубку.
      - Да, Балла слушает. Минутку... - Прощальным движением он протянул гостю руку. - Простите, звонят из Министерства просвещения. Рад был познакомиться, заходите.
      В дверях Сакач оглянулся. Балла что-то быстро говорил в трубку. Его правая рука нервно рубила воздух, потом он переменил позу, прижал трубку к правому уху и столь же энергично стал размахивать левой рукой.
      - Ну? - спросил Шомоди, когда дверь за ним захлопнулась. - Что скажешь?
      - Скажу, что тебе следует найти дядюшку Яноша и заставить его хорошенько протопить печку, пока твой шеф окончательно не рассвирепел. Между прочим, почему он не закроет окно, если уж так зябнет?
      Шомоди взорвался:
      - Может, мне еще спросить у него, почему он не носит ортопедическую обувь? Оставь меня в покое с этими глупостями!
      - Стоит ли портить настроение по таким пустякам, Габор. Не волнуйся, старик поедет в отпуск, отдохнет, и все снова придет в норму. Кстати, он едет в Хевиз один?
      - Нет, с дочерью. Его жена умерла. Жофи очень привязана к отцу и почти всегда сопровождает его в поездках.
      - Счастье, что ее не было с ним в Гетеборге, - проворчал Сакач и стал прощаться.
      - Когда увидимся? - спросил Шомоди.
      - Ты теперь, верно, будешь много работать, чтобы доказать старику, на что способен. Не стану тебе мешать. Встретимся после возвращения твоего профессора.
      Неожиданно дверь кабинета распахнулась и на пороге появился Балла.
      - Хорошо, что вы еще здесь, коллега Шомоди. Будьте любезны, отыщите истопника. И не забудьте: сразу же после моего возвращения возьмемся за компьютер I. Надо снять единицу его памяти и подключить к компьютеру II. И, прошу вас, раздобудьте точные данные киевского бетатрона, возможно, нам придется ими воспользоваться. Хорошо бы уже сейчас наладить с ними связь. Ну вот, как будто все.
      - Будет выполнено, господин профессор, - негромко произнес Шомоди. - Вы правы, единица памяти компьютера II несколько современнее, чем у компьютера I, но схема действия компьютера I...
      Профессор резко прервал его:
      - Единица памяти содержит в себе указания к операциям, господин адъюнкт! А схему действия компьютера II, если она не приспособится спонтанно, мы изменим...
      Сакач решил познакомиться с Жофи Балла без ведома Шомоди и не прибегая к его помощи. Сделал он это по двум причинам. Во-первых, он никоим образом не хотел привлекать внимание Габора, а тем более Жофи к необъяснимому поведению профессора. А во-вторых, - и это, пожалуй, самое важное - намеревался выяснить, как проходил отдых Баллы в Хевизе и помогли ли ему радоновые ванны, из" первых рук, от дочери, а не от своего приятеля. Взвесив все "за" и "против", Сакач решил не жалеть свободного времени и во что бы то ни стало докопаться до сути дела.
      О Жофи ему было известно лишь то, что она работает в Управлении иностранного туризма. Он не знал даже, как она выглядит. Однако работа девушки облегчала дело. Через неделю после возвращения профессора Сакач появился в центральном вестибюле Управления иностранного туризма. За окошком с табличкой "Справочная" сидела девушка с каштановыми волосами; с милой улыбкой она объясняла что-то коренастому мужчине, похожему на скрипача цыганского оркестра. Но оказалось, что это личный секретарь джайпурского магараджи, и он во что бы то ни стало желал заказать специальный самолет в Гамбург. Сакач остановился у окна, девушка подняла на него глаза:
      - Уез?
      - Вот уж не знал, что можно начинать разговор со слова "yes", - улыбнулся Сакач. - Теперь буду знать. А почему вы решили, что я англичанин?
      - У вас профиль, как у профессора физики Оксфордского университета.
      - Вы так хорошо знакомы с английскими физиками?
      - Отчасти на семейной почве, - улыбаясь, ответила девушка и уже официальным тоном спросила: - Что вам угодно?
      - Будьте любезны, взгляните, нет ли прямой авиалинии между Будапештом и Гетеборгом.
      Пока девушка тонкими пальцами перебирала расписания авиакомпаний, Сакач внимательно ее разглядывал. Отец не смог бы отречься от дочери: то же узкое лицо, высокий лоб, длинная, изящная рука. Вот только волосы... Наверное, она унаследовала их от матери.
      - К сожалению, прямой линии нет. Вам придется в лучшем случае сделать одну пересадку, но тогда надо будет лететь через Гамбург. А если вы выберете путь покороче, вас ждут две пересадки - в Берлине и в Копенгагене.
      - Благодарю, я подумаю. Но, пожалуй, быстрее добраться до Гетеборга на машине.
      Ресницы девушки чуть дрогнули, но мгновение спустя она в упор взглянула на Сакача:
      - Что вы хотите этим сказать?
      - Простите, - вполголоса сказал он, - у меня и в мыслях не было обидеть вас, но, когда вы упомянули о физиках, я хотел убедиться, что разговариваю с Жофи Балла. Теперь я в этом уверен.
      - Что вам от меня нужно?
      - Я хочу помочь вам. Разрешите представиться: Имрэ Сакач.
      Лицо девушки прояснилось.
      - Имрэ Сакач! Вы друг Габора, правда? Габор рассказывал вам, что после несчастного случая мой отец...
      - Да, рассказывал.
      Жофи покачала головой.
      - Я не верю тому, что ему говорят врачи. И тому, что они мне говорят, тоже не верю. И... - Ее прервал телефонный звонок. - Знаете что? Я кончаю через полчаса. Не обождете ли меня где-нибудь поблизости? Хотя бы там. - Через большое зеркальное окно она указала на здание напротив с вывеской "Espresszo".
      Маленькое кафе было переполнено. Сакач с трудом протиснулся между стульями. Ему пришлось подождать, пока освободился столик. Наконец он сел и попытался привести в порядок свои мысли.
      Удивительное дело, с тех пор как профессор Балла оправился после катастрофы и вернулся домой, от него исходит какая-то неестественная напряженность. Она действует не только на его сотрудников, но и на членов семьи. При упоминании его имени лицо Жофи выразило такую же неуверенность и тревогу, как и лицо Габора Шомоди, когда он впервые высказал Сакачу свое недоумение. В одном Габор прав: полиции это не касается. Здесь нет преступления и нечего расследовать. Но что-то все-таки неладно. Из слов Шомоди, рассказа дядюшки Яноша да и из его собственных наблюдений нельзя было заключить, что поведение профессора объясняется последствиями дорожной аварии. Причина наверняка в чем-то другом... Но в чем? Догадки, знаменитой догадки у Сакача все еще не возникало! Даже намека на нее не было. Впрочем, крохотная зацепка... Выпьем-ка кофе и послушаем, что скажет Жофи. Если чутье его не подводит, у нее есть о чем рассказать.
      Когда Жофи наконец пришла, в эспрессо яблоку негде было упасть.
      - Я заставила вас ждать? - виновато спросила девушка.
      - Нет, вы удивительно точны. Я ждал не более получаса. Не стану вас долго задерживать и мучить. Говорите сами.
      - Преступников вы так же допрашиваете?
      - Жофи, Габор мне сказал: "Полиции тут делать нечего..." И он, по-моему, прав. Я хочу вам помочь, так как чувствую, здесь что-то неладно. А что именно, не знаю. Поэтому прошу вас, рассказывайте.
      - Понимаете, - нерешительно начала девушка, - после того несчастного случая отец переменился. Первое время я этого не замечала, радовалась, что он жив, поправился, может заниматься любимым делом. Те мелочи, о которых Габор, наверное, вам говорил, я относила на счет аварии и надеялась, что все пройдет. Вы знаете, о чем я говорю?
      - Кажется, да. Я видел вашего отца, разговаривал с ним. Очевидно, вы имеете в виду его суетливые, некоординированные движения, нервные вспышки и еще кое-что в этом роде. Помог ему Хевиз?
      Девушка пожала плечами.
      - Даже не знаю. За полгода я настолько привыкла к его нервозности и суетливости, что почти не замечаю их. И не это главное. Все эти мелочи - явные последствия катастрофы. Выпадение памяти также можно приписать несчастному случаю. Мне пришлось свыкнуться с тем, что с ним нельзя разговаривать о прошлом, о моем детстве, о матери. Но...
      Жофи умолкла и нерешительно посмотрела на Сакача. Он подбодрил ее кивком головы. Она продолжала:.
      - Выпадение памяти проявляется у него как-то очень странно. Помню, как спустя несколько недель после возвращения из Швеции, - кажется, это было в ноябре - он позвонил мне в Управление и сказал, что, видимо, задержится, ему предстоит закончить работу. В шесть вечера я была дома, в восемь мы должны были встретиться с Габором. В половине восьмого отца дома еще не было. Я позвонила в институт. Габор уже собирался к нам, он сказал, что в шесть часов профессор все бросил и ушел. Пришлось отказаться от наших планов на вечер. Куда мы только не звонили! Наконец удалось узнать, что отцу стало плохо и его на скорой помощи отвезли в больницу. Мы за ним туда поехали.
      - Я не очень понимаю, при чем здесь выпадение памяти?
      - Я тогда не решилась повторить Габору слова врача, который привез отца в больницу. Я хотела скрыть это даже от него... Понимаете? - Она помолчала. - Врач сказал, что им позвонили и попросили немедленно приехать. Оказалось, что в квартиру к звонившим - а они живут в кооперативном доме явился какой-то пожилой мужчина и стал выговаривать им за то, что они якобы не отдали ключи дворнику. Владельцы квартиры решили, что имеют дело с пьяным, и попытались объяснить ему, что это их квартира. Он утих, некоторое время молча постоял в дверях, а потом спросил, давно ли они здесь живут. Услышав, что с октября, он потерял сознание, и они вызвали скорую помощь. Теперь вы понимаете, что я имела в виду?
      - Вы знаете, кто там живет?
      - Совершенно незнакомые нам люди. И поблизости никто из знакомых не живет.
      - Продолжайте.
      - Больше такого с отцом не повторялось. Но после того случая он стал сторониться друзей, замкнулся в себе. Даже со мной вел себя не так, как прежде. Перестал подтрунивать, рассказывать забавные истории о нашей родне. А ведь когда-то мы так над ними смеялись! Теперь с ним можно говорить только о его работе и о будущем. Прошлое для него словно не существует. И вот в Хевизе... Знаете, путевка всегда лотерея. Чужие друг другу люди оказываются вместе и вынуждены несколько недель жить рядом. Очень редко у таких случайных соседей интересы и вкусы совпадают...
      - Понимаю, - перебил ее Сакач, - ваш отец нервничал, потому что не нашел подходящего собеседника.
      - Вовсе нет! Это бы полбеды. Меня напугало другое - он вдруг начал увлекаться тем, чего я вообще от него не ожидала. Раньше, до поездки в Швецию, он немного занимался спортом, но любил повторять: спорт существует только ради удовольствия, а не ради рекордов. Он любил плавать, грести, играть в теннис. Но пинг-понга не выносил. Заниматься этим видом спорта он считал для себя глубоко оскорбительным. Треск целлулоидных шариков выводил его из себя, хотя он был человеком спокойным. - Она грустно улыбнулась и добавила: Прежде.
      Официантка принесла кофе. Жофи некоторое время рассеянно помешивала ложечкой в чашке, потом, не поднимая глаз, сказала:
      - Быть может, все это пустяки, о которых и говорить совестно. Но весь отпуск отец каждую свободную минуту проводил за игрой в пинг-понг. Я как-то не выдержала и спросила, что на него нашло, и он ответил, что врачи рекомендуют легкие физические упражнения.
      - Стук шариков больше его не раздражал?
      - Нет. В каждую игру он вкладывал столько страсти, словно речь шла о жизни и смерти. Его точно подменили. Но что было для меня ужаснее всего...
      Жофи умолкла. Сакач не нарушал молчания и только внимательно смотрел на нее. Девушка делала над собой отчаянные усилия. Наконец она взяла себя в руки и тихо сказала:
      - С Габором я не могла об этом говорить, но должна же я с кем-нибудь поделиться!
      - Будьте спокойны, Жофи, Габор об этом не узнает.
      - Знаете, мы ведь с ним скоро поженимся. Мы хотели сделать это осенью. Вот уж не думала, что мне придется опасаться собственного отца...
      - Что же произошло в Хевизе?
      - Наши комнаты были рядом. С тех пор как мама умерла, у нас вошло в обычай беседовать перед сном в комнате отца. И в Хевизе так было. Вернее, я надеялась, что так будет. Но уже на второй день... Как только мы остались с ним вдвоем, отец замолчал и стал так странно смотреть на меня. Мне казалось, что меня разглядывает посторонний мужчина. Я убежала к себе в комнату и закрылась на ключ. И так продолжалось все время. Отец не говорил ни слова, но, когда думал, что я не вижу, продолжал так же смотреть на меня.
      - Когда вы вернулись домой, что-нибудь изменилось?
      - С тех пор как себя помню, я впервые заперлась в комнате. И теперь запираюсь всегда. Не знаю, что будет дальше. Не знаю...
      Сакач привык, размышляя, мерить шагами комнату. Он и сейчас хотел сделать то же, но в кафе было так тесно, что он принужден был сесть на место. А между тем он испытывал потребность в движении, чтобы привести в порядок собственные мысли. Беспорядочные отрывки постепенно выстраивались в стройное целое, не хватало лишь одного-двух звеньев, которые легко можно было восполнить фантазией. Но не здесь... И все же Жофи надо успокоить, хотя все это не просто. Поведение и личность профессора Баллы настолько противоречивы, что выяснить истину можно лишь при одном условии; все, кто его окружают, должны делать вид, что ничего не произошло. Что, если попробовать...
      - Скажите, Жофи, а если вы и Габор не станете дожидаться осени? Конечно, я не вправе вмешиваться, но раз уж вы удостоили меня своим доверием...
      Жофи покачала головой.
      - Нет, это невозможно. Для отца будет удар, если я неожиданно оставлю его одного. А я ведь люблю его, люблю, несмотря ни на что. И тревожусь за него.
      - Понимаю, - задумчиво произнес Сакач.
      Он пытался найти связь между неожиданным увлечением пинг-понгом и странным отношением Баллы к дочери, но решение загадки ускользало от него.
      - Понимаю, - повторил он, - вы совершенно правы. Но вы, очевидно, думаете, что теперь я все вам объясню. Не ждите этого. Я обещал помочь и сдержу свое слово. Однако мне необходимо время. Потерпите, прошу вас.
      - Время... С каждым днем становится все хуже. Мне кажется, я с ума сойду!
      - Возьмите себя в руки. Я уверен, вы выдержите.
      - Попытаюсь.
      Сакачу с трудом удалось вырвать у капитана Гэрэ три дня. На вопрос, зачем ему срочно потребовался отпуск именно сейчас, он ответил:
      - По личным делам, Лани. Но не исключено, что они окажутся интересными не только для меня.
      - С каких пор ты стал предсказателем? Так и быть, получай свои три дня.
      В первый же день Сакачу удалось основательно отравить жизнь архивариусу библиотеки имени Сечени: он заставил его разыскать все номера газеты "Свенска дагбладет" и журнала "Иллюстрированный спорт" за истекший год. На следующий день ему потребовались статьи по иммунной биологии. Под конец он снова вернулся к спорту. Для этого ему понадобились годовые комплекты "Вестника Венгерского союза фехтовальщиков" начиная с сорок пятого года. Особое внимание он уделял сообщениям о дисквалификации участников соревнований.
      Через три дня он предстал перед капитаном Гэрэ. Вид у него был догвольный.
      - Ну, как дела? - спросил капитан.
      - Надеюсь, все будет в порядке.
      - А все твои разговоры насчет общественного интереса?
      - Пока ничего с уверенностью не скажу. Придется подождать именин Габора. Они ведь будут двадцать четвертого марта. Значит, потерпим с месяц.
      - Какое отношение имеют именины Габора к делу, представляющему общественный интерес? - возмутился Гэрэ. Потом вздохнул и махнул рукой: - Ну ладно, там видно будет. А пока возьмись-ка за это дело. Уж оно-то представляет общественный интерес.
      И он подтолкнул к Сакачу пухлую папку.
      - Что это?
      - Дело о незаконном пользовании чужой собственностью. На счету у этого субъекта двадцать семь угнанных мотоциклов. Носился, как оголтелый, и, конечно, приводил машины в полную негодность.