Это просто сплетники, к которым мы внимательно прислушиваемся. О том, что творится в вашем храме, мне известно почти столько же, сколько вам. На сегодняшнем заседании присутствовало около сорока человек. Вернувшись домой, они рассказали все своим женам. Думаете, в таком городке, как наш, можно сохранить тайну, в которую посвящены восемьдесят человек? Особенно, если это, по сути дела, и не тайна. В нашем храме, рабби, мы решаем такие вопросы куда толковее. У нас слово священника - закон.
      - Разве священник настолько лучше любого из вас? - спросил раввин.
      - Обычно священник - славный малый. Большинство профанов отсеивается в ходе отбора. Конечно, и среди духовенства попадаются первостатейные дураки, но дело не в них, а в том, что, если вам нужна дисциплина, значит, нужен и человек, чей авторитет вне всякого сомнения.
      - Полагаю, в этом и заключается разница между двумя системами, рассудил раввин. - Мы поощряем сомнения и вопросы.
      - Даже в том, что касается веры?
      - Вера требует от нас совсем немногого. Признать существование всемогущего, всеведущего и вездесущего господа. Но даже эту малость не возбраняется подвергать сомнению. Мы лишь считаем, что эти сомнения никуда не приводят. Однако в нашей вере не существует постулатов, под которыми обязаны подписываться все. Например, когда меня посвящали в духовный сан, я не отвечал ни на какие вопросы о своих убеждениях и не приносил никаких клятв.
      - Вы хотите сказать, что так и не посвящены?
      - Лишь в той мере, в какой сам считаю себя посвященным.
      - Чем же тогда вы отличаетесь от вашей паствы?
      Раввин рассмеялся.
      - Во-первых, они - не моя паства, хотя бы в том смысле, что они не находятся под моей опекой, и я не отвечаю перед богом за их безопасность и поведение. По сути дела, у меня нет никаких обязанностей и льгот, которых не имеет любой мой прихожанин мужеска пола старше тринадцати лет. Считается, что я отличаюсь от прихожан лишь постольку, поскольку якобы лучше знаю закон и нашу традицию. Вот и все.
      - Но вы возглавляете молебны... - Лэниган умолк, увидев, как гость качает головой.
      - Это может делать любой взрослый мужчина. Во время службы мы нередко предоставляем эту честь чужаку, которому случится забрести в храм, или прихожанину, нечасто бывающему на богослужениях.
      - Но вы благословляете, посещаете недужных, жените, отпеваете...
      - Женю, но лишь потому, что уполномочен гражданскими властями. Посещаю больных, но это почетный долг всех людей. Разумеется, я хожу к ним, причем в немалой степени - с легкой руки католических и протестантских священников. Даже благословлять прихожан - задача тех из них, кто ведет свой род от Аарона. Мы заимствовали этот обычай у ортодоксов. В консервативных храмах вроде нашего равин, благословляющий прихожан, присваивает себе чужую привилегию.
      - Теперь я понимаю, что вы имели в виду, когда сказали, что вас нельзя назвать носителем сана, - задумчиво проговорил Лэниган. Потом ему в голову пришла новая мысль. - Но как же тогда вы держите в узде своих прихожан?
      Раввин печально улыбнулся.
      - Похоже, это у меня не очень получается.
      - Я не это имел в виду. Я говорю не о ваших нынешних затруднениях. Как вам удается уберечь их от греха?
      - Вас интересует, как работает система? Полагаю, сообщая каждому чувство ответственности за его действия.
      - Свобода воли? У нас это тоже есть.
      - Конечно. Только наша свобода воли немного другая. В вашей вере свобода воли сочетается с помощью оступившимся. У вас есть священники, внемлющие исповедям и отпускающие грехи. Вы имеете целый сонм святых, заступников за грешника. Наконец, у вас есть Чистилище, нечто вроде второго шанса. Можно добавить, что к вашим услугам рай и ад, которые помогают исправлять ошибки в земной жизни. У евреев второго шанса нет. Добрые дела мы должны вершить на земле, в этой жизни. А поскольку никто не делит с нами эту ношу и не вступается за нас, мы должны делать все сами.
      - Разве евреи не верят в рай и загробную жизнь?
      - В общем, нет, - ответил раввин. - Разумеется, наша вера поддавалась внешним влияниям, как и ваша. В нашей истории бывали времена, когда идея загробной жизни пускала корни, но даже тогда мы понимали её по-своему. Загробная жизнь для нас - это земная жизнь наших детей, наше наследие и людская память о нас.
      - Стало быть, если в земной жизни человек процветает, богатеет и веселится, но при этом творит зло, оно сходит ему с рук? - подала голос миссис Лэниган.
      Раввин повернулся к ней, гадая, не вызван ли её вопрос каким-то личными переживаниями.
      - Это спорно, - задумчиво проговорил он. - Неизвестно, может ли хоть что-то сойти с рук мыслящему существу. Тем не менее, всем религиям приходится биться с этой задачкой. Как хорошему человеку воздается за страдания? Какую кару несет процветающий негодяй? Восточные религии предлагают людям переселение душ. Дурной, но процветающий человек заслужил благоденствие тем, что был добродетелен в прошлой жизни, а наказание за грехи понесет в следующей. Христианская церковь предоставляет выбор между раем и адом, - раввин задумался и коротко кивнул. - Оба решения весьма неплохи, надо только уверовать в них. Но мы не можем. Наша точка зрения изложена в книге Иова, вот почему она включена в Библию. Иов испытывает незаслуженные страдания, но нигде нет ни намека на воздаяние в следующей жизни. Мучения добрых людей - одно из житейских испытаний. Хорошего человека огонь обжигает так же безжалостно и жестоко, как мерзавца.
      - Тогда зачем стараться быть хорошим? - спросила миссис Лэниган.
      - Затем, что добродетель несет в себе воздаяние, а грех - возмездие. Затем, что зло всегда мелко, ничтожно, подло и развратно. В нашей жизни оно представляет ту её часть, которая растрачена зря и безвозвратно испорчена.
      Обращаясь к Хью Лэнигану, раввин говорил будничным тоном, но, когда он повернулся к миссис Лэниган, речь его сделалась торжественной, возвышенной, почти как во время проповеди.
      Мириам предостерегающе кашлянула и сказала:
      - Пора домой, Дэвид.
      Раввин взглянул на часы.
      - Ой, и впрямь уже поздно. Я не думал, что так увлекусь. Полагаю, всему виной "том коллинз".
      - Я рад, что вы увлеклись, рабби, - сказал Лэниган. - Возможно, вам и невдомек, что я интересуюсь религией. Но я не пропускаю ни одной книжки на эту тему, хотя мне редко выдается возможность поговорить о вере. Люди не очень охотно поддерживают такие беседы.
      - Быть может, тема утратила свое былое значение, - предположил раввин.
      - Что ж, это вполне возможно, рабби. Но сегодняшний вечер я провел прекрасно и надеюсь на его повторение.
      Зазвонил телефон. Миссис Лэниган пошла в дом, но тотчас вернулась.
      - Это Ибэн, - сообщила она.
      Лэниган объяснял гостям, как побыстрее добраться до полицейского гаража. Повернувшись к жене, он сказал:
      - Передай ему, что я перезвоню.
      - Он не дома, - ответила миссис Лэниган. - Он звонит из автомата.
      - Да? Что ж, хорошо, я сейчас.
      - Ничего, мы найдем дорогу, - сказал раввин.
      Лэниган рассеянно кивнул и поспешил в дом, а раввин спустился с крыльца. Он ощущал смутную тревогу.
      18
      Наутро арестовали Мелвина Бронштейна. В начале восьмого, когда Бронштейны ещё сидели за завтраком, к ним пришли Ибэн Дженнингс и облаченный в штатское сержант.
      - Мелвин Бронштейн? - спросил Дженнингс открывшего дверь мужчину.
      - Совершенно верно.
      Полицейский показал свой жетон.
      - Я лейтенант Дженнингс из управления полиции Барнардз-Кроссинг. У меня есть ордер на ваш арест.
      - За что?
      - Вас хотят допросить в связи с убийством Элспет Блич.
      - Вы обвиняете меня в убийстве?
      - Мне приказано доставить вас на допрос, - ответил Дженнингс.
      - Кто там, Мел? - крикнула из столовой миссис Бронштейн.
      - Минутку, дорогая, - откликнулся Мелвин.
      - Придется ей сказать, - участливо проговорил Дженнингс.
      - Пойдемте со мной, - вполголоса попросил Бронштейн и повел лейтенанта в столовую.
      Миссис Бронштейн испуганно подняла глаза.
      - Эти господа - из управления полиции, дорогая, - сказал её муж. Они хотят, чтобы я поехал в участок и ответил на несколько вопросов. - Он сделал глотательное движение. - Все из-за той несчастной девушки, чей труп нашли во дворе храма.
      Бледное лицо миссис Бронштейн пошло красными пятнами, но она сохранила спокойствие.
      - Тебе что-то известно о её смерти?
      - О смерти - ничего, дорогая, - со всей возможной убедительностью ответил Мелвин. - Но о самой девушке я кое-что знаю, и эти господа надеются на мою помощь в расследовании.
      - К обеду вернешься? - спросила его жена.
      Бронштейн взглянул на полицейских. Дженнингс прокашлялся.
      - Я бы не стал рассчитывать на это, мадам.
      Миссис Бронштейн уперлась ладонями в край стола и тихонько оттолкнулась. В этот миг полицейские впервые заметили, что она сидит в инвалидной коляске.
      - Если ты способен помочь полиции в раскрытии этого ужасного дела, Мел, то, разумеется, обязан сделать все, что в твоих силах.
      Бронштейн кивнул.
      - Позвони Элу, попроси его связаться с Натом Гринспэном.
      - Разумеется.
      - Тебя уложить, или ты ещё посидишь?
      - Нет, пожалуй, лягу.
      Мел наклонился и поднял жену на руки. На несколько мгновений он застыл посреди комнаты. Миссис Бронштейн пристально вгляделась в его глаза.
      - Все в порядке, милая, - шепнул он.
      - Конечно, - пробормотала она, и Мел вынес её из столовой.
      Новости распространяются с быстротой лесного пожара. Раввин вернулся с утренней службы и намеревался сесть за обеденный стол, когда ему позвонил Бен Шварц.
      - Это достоверные сведения? - спросил раввин, выслушав его.
      - Да, рабби, достовернее некуда. Вероятно, об этом сообщат в следующем выпуске последних известий.
      - Вы знаете подробности?
      - Нет. Только, что его задержали для допроса, - Шварц помолчал. - Вот что, рабби, не знаю уж, отразится ли это на ваших действиях, но, по-моему, вы должны знать, что он не принадлежал к нашему храму.
      - Понятно. Что ж, спасибо.
      Он пересказал разговор со Шварцем жене и добавил:
      - Похоже, мистер Шварц намекал, что при желании я могу самоустраниться от участия в деле. Во всяком случае, я полагаю, что он имел в виду как раз это, когда сказал, что мистер Бронштейн - не наш прихожанин.
      - И ты самоустранишься?
      - Мириам!
      - Что же ты намерен делать?
      - Не знаю. В любом случае я встречусь с ним. Думается, понадобится разрешение властей и адвоката Бронштейна. Но, наверное, гораздо важнее повидать миссис Бронштейн.
      - А может, поговорить с Лэниганом?
      Раввин покачал головой.
      - Что я ему скажу? Мне ничего об этом деле не известно. С Бронштейнами я едва знаком. Нет, надо немедленно позвонить миссис Бронштейн.
      Трубку сняла какая-то женщина, которая сказала, что миссис Бронштейн не может подойти к телефону.
      - Это раввин Смолл. Спросите её, пожалуйста, не согласится ли она принять меня сегодня в течение дня.
      - Не кладите трубку, хорошо?
      Через несколько минут женщина вернулась и сообщила раввину, что миссис Бронштейн благодарит за звонок и готова встретиться часа в два-три пополудни.
      - Передайте, что я приду в три.
      Не успел он повесить трубку, как в дверь позвонили. Явился Хью Лэниган.
      - Ехал из храма, решил заглянуть, - объяснил он. - Наконец-то у нас есть что-то определенное. Слышали о Бронштейне?
      - Слышал, и мысль о том, что он убийца, представляется мне нелепой.
      - Хорошо ли вы знаете его, рабби?
      - Совсем не знаю.
      - В таком случае, прежде чем вы сделаете поспешный вывод, позвольте кое-что вам рассказать. В тот вечер, когда убили девушку, мистер Бронштейн встречался с ней, и это - не какая-нибудь невероятная ошибка полиции. Он сам признал, что видел девушку, обедал с ней и провел весь вечер в её обществе.
      - Как он это признал? Добровольно?
      Лэниган усмехнулся.
      - Полагаете, мы устроили допрос третьей степени и огрели Бронштейна резиновым шлангом? Уверяю вас, здесь ничего подобного не делают.
      - Нет, я думал о бесконечном многочасовом допросе, о невольных обмолвках и оговорках, которые можно раздуть до масштабов признания.
      - Все не так, рабби. Прибыв в участок, Бронштейн тотчас сделал заявление. Он мог отказаться говорить и посовещаться с адвокатом, но не сделал этого, а сообщил, что был в ресторане "Прибой", где и познакомился с девушкой. Прежде, по его словам, Бронштейн никогда её не видел. После ужина они поехали в Бостон, сходили в кино, потом перекусили ещё раз. Затем Бронштейн отвез её домой и уехал. Все ясно и по-честному, не правда ли? Но тело девушки было обнаружено утром в пятницу. Сегодня понедельник. Прошло четверо суток. Если он ни в чем не виноват, то почему не пришел в полицию и не поделился сведениями?
      - Потому что женат. Он виновен лишь в недомолвке, которая внезапно приобрела чудовищное значение. Разумеется, не явившись в полицию, Бронштейн поступил неправильно, трусливо и неразумно, но это не значит, что он повинен в убийстве.
      - Это - лишь начало, рабби. Вы не можете не признать, что его задержание и допрос оправданны. Вот вам второй факт. Девушка была беременна. Миссис Серафино, у которой она работала, немало удивилась этому известию. Во-первых, потому, что девушка была скромная и не из гулящих. Во-вторых, потому что её никогда не видели в мужском обществе. За все время работы у Серафино к ней не заходил ни один мужчина, и девушка ни разу не упоминала ни о каком ухажере. По четвергам, когда у неё был выходной, она обычно ходила в кино, либо одна, либо с подругой, работавшей на той же улице. Мы опросили эту подругу, Силию, и она сказала, что несколько раз хотела познакомить Элспет с мужчинами, но та все время отказывалась. Когда Элспет только приехала в город, Силия уговорила её сходить на бал полицейских и пожарных, куда бегают все служанки. Так Элспет единственный раз побывала на танцах. Силия думала, что у Элспет есть приятель в Канаде, откуда та иногда получала письма. Других объяснений Силия предложить не могла. Она была единственной подругой Элспет, но от Силии не забеременеешь. Мы провели расследование и выяснили, что ваш друг Бронштейн неоднократно снимал номера в мотелях на шоссе четырнадцать и шестьдесят девять. Обычно он записывался под фамилией Браун и всегда привозил с собой "жену". И, насколько мы понимаем, это случалось именно по четвергам. Его опознали по фотографии, а в одном мотеле нашелся листок с номером его машины. Двое владельцев мотелей твердо заявили, что его "жена" была блондинкой и имела некоторое сходство с убитой девушкой.
      - Вы рассказали ему о мотелях?
      - Разумеется, иначе я не мог бы поведать об этом вам.
      - И что он говорит?
      - Признает, что бывал там, но с другой женщиной, имя которой сообщить отказался.
      - Что ж, если это правда, а такое вполне возможно, то он достоин одобрения.
      - Да. Если это правда. Но у нас есть кое-что еще. Факт номер три. Сам по себе не очень важный, но, возможно, показательный. В четверг девушка пошла к акушеру. Вероятно, у неё на пальце было обручальное кольцо, которое мы нашли в сумочке. Понятно, почему. Она обратилась к врачу впервые и, хотя могла подозревать, что беременна, но подтверждение получила только в четверг. У врача она назвалась миссис Элизабет Браун. А ведь Бронштейн всегда приезжал в мотель как Браун и привозил свою "миссис".
      - Фамилия распространенная, почти как Смит.
      - Это верно.
      - Но ваш рассказ не объясняет, почему под пальто и дождевиком на девушке была только комбинация. Скорее уж это обстоятельство подтверждает правдивость Бронштейна. Он мог отвезти её домой и наверняка отвез, коль скоро там было найдено её платье. Полагаю, нет никаких сомнений в том, что и пальто, и дождевик принадлежали ей, равно как и в том, что платье девушки обнаружено в её комнате?
      - Совершенно верно. Это подводит нас к факту номер четыре. Чтобы вы все поняли, я расскажу вам о Серафино. Вы, помнится, говорили, что не знакомы с ними. Мистер Серафино заправляет ночным клубом. Маленькое заведение, где за крошечными столиками сидят любители разбавленного виски, а миссис Серафино исполняет песенки под аккомпанемент своего супруга. Песенки сомнительного содержания, даже похабные. Не очень приятные люди, скажете вы, но дома они ничем не отличаются от любой другой супружеской четы. У них двое малолетних детей, и они ходят в церковь каждое воскресенье. Клуб закрывается в два пополуночи, значит, кто-то должен сидеть с детьми каждый вечер, кроме четверга, когда миссис Серафино остается дома, а в клуб едет только её муж, потому что по четвергам там мало народу. У служанок выходной, и обычные посетители клуба сидят по домам. Так или иначе, Серафино нужна живущая при них нянька, а найти такую при их скромных доходах непросто. И, что бы вы ни думали о владельцах ночных клубов, у Серафино в доме есть только самое необходимое, а зарабатывают они немного. У них двухэтажный особняк, и вся семья спит наверху. Внизу к кухне примыкает комната служанки. Спальня с маленьким туалетом, душевой кабинкой и, главное, с отдельным входом. Представляете себе, что это такое?
      Раввин кивнул.
      - Итак, это почти отдельная квартира. Что же могло помешать нашему другу Бронштейну войти в дом вместе с девушкой...
      - И она сняла платье, когда он был в комнате?
      - А почему нет? Если версия верна, раньше девушка снимала при нем не только платье.
      - Зачем же она снова вышла из дома?
      Лэниган пожал плечами.
      - Признаю, что мы вступаем на зыбкую почву предположений. Возможно даже, что он удушил её в комнате, а потом вынес на улицу. Сосед напротив выглянул в окно и увидел, как к дому Серафино подкатил синий "линкольн". Это было в начале первого. Спустя полчаса "линкольн" все ещё стоял перед домом. Это и есть факт номер четыре.
      - Видел ли этот сосед, как они вылезают из машины или садятся в нее?
      Лэниган покачал головой.
      - Я мало что знаю о таких вещах, - сказал раввин. - Но, как талмудист, имею кое-какую правоведческую подготовку. В вашей версии не меньше тысячи дыр.
      - Например?
      - Например, пальто и плащ. Если Мел убил девушку в комнате, зачем он натянул на труп пальто, да ещё и дождевик? Зачем понес тело к храму? Как сумочка девушки попала в мою машину?
      - Я думал обо всем этом, рабби, как и о многих других несоответствиях, не упомянутых вами. Однако улик для задержания более чем достаточно, как и оснований оставить его у нас до выяснения всех обстоятельств. Так всегда бывает. Думаете, в других делах все ясно с самого начала? Нет, сэр. У вас есть только ниточка, и вы её распутываете. Существуют неувязки, вам о них известно, но по мере углубления в дело они исчезают, и ответы на вопросы обычно оказываются довольно простыми.
      - Но если вы не получаете ответов, то через какое-то время отпускаете человека, успев поломать ему жизнь, - с горечью ответил раввин.
      - Верно, рабби. Издержки цивилизованного общества.
      19
      Натан Гринспэн был высокоученым мужем, обстоятельным в умозаключениях и неторопливым в речи. Поковырявшись в трубке каким-то похожим на ложку приспособлением, он пару раз дунул в нее, проверил, хорошо ли тянется, и принялся старательно набивать. Тем временем Бекер, по своему обыкновению зажав в кулаке сигару, расхаживал туда-сюда по комнате и рассказывал о недавних событиях, своих подозрениях и действиях, которых он ждет от Гринспэна. По сути дела, он хотел, чтобы адвокат штурмовал полицейский участок и потребовал освобождения Бронштейна, угрожая судебным иском за незаконное задержание.
      Гринспэн поднес к трубке спичку и принялся пыхать, пока вся поверхность табака не превратилась в лужицу огня, после чего решительно утрамбовал содержимое чашечки, чтобы оно не вылезало наружу, откинулся на спинку кресла и, не переставая пыхтеть, проговорил:
      - Я мог бы подать иск Хабеас Корпус, если тебе кажется, что его задержание не оправданно.
      - Разумеется, не оправданно. Он не имеет никакого отношения к этому убийству.
      - Откуда ты знаешь?
      - Он сам так говорит. И я хорошо с ним знаком. Тебе известно, что он за человек. Как, по-твоему, похож Бронштейн на убийцу?
      - Из твоего рассказа следует, что полиция задержала его вовсе не за убийство. Его просто допрашивают. Бронштейн располагает сведениями, которые полиция вправе от него потребовать. Он сам сказал, что видел девушку в ночь убийства. Даже будь иначе, даже если бы он просто был знаком с ней или когда-то ухаживал за ней, все равно полиция пожелала бы допросить его.
      - Но они послали двоих легавых, чтобы его арестовать!
      - Потому что Бронштейн не явился в полицию по собственному почину. Между прочим, он должен был это сделать.
      - Ладно, может, и должен, но ведь ты знаешь, чем это ему грозило. Наверное, он думал, что сумеет остаться в стороне. Что ж, человек заблуждался, но это не причина хватать его и позорить на весь свет. Легавые ворвались в дом и увели Мела прямо из-под носа у жены.
      - Так положено, Эл. Да и вообще, что сделано, то сделано.
      - И что ты намерен предпринять?
      - Разумеется, я навещу Бронштейна. Вероятно, его продержат всю ночь, но, если им захочется оставить Мела в заточении, то пусть отвезут его к судье и обоснуют свое решение. По-моему, при желании они вполне могут упрятать его, оснований для этого достаточно. Поэтому лучше всего, наверное, повидаться с окружным прокурором и выяснить, какие улики собрало следствие.
      - Но если они не в состоянии доказать его вину, почему ты не можешь заставить их отпустить Мела?
      Гринспэн тихонько вздохнул, положил трубку на пепельницу и снял очки.
      - Послушай, Эл, убили девушку. Сейчас все хотят знать, кто это сделал. А значит, все правовые учреждения на стороне полиции, и все правила и законы будут трактоваться так, как выгодно ей. Если я начну фокусничать, норовя вытащить Мела, то все, включая газетчиков, осудят нас за это. Про Мела не напишут ничего хорошего, и, как бы ни кончилось дело, это пойдет ему во вред. С другой стороны, если мы для виду согласимся сотрудничать с властями, окружной прокурор будет давать нам всевозможные поблажки.
      - Ну, а мне что делать?
      - Да ничего не делать! Учиться быть терпеливым, вот и все.
      Но терпением Эл Бекер наделен не был. Рассудив, что, если уж ход расследования зависит от благорасположения окружного прокурора, он решил ускорить дело, надавив на прокуратуру с помощью Эйба Кассона, благодаря которому прокурор и занимал свою нынешнюю должность.
      - Чего ты от меня ждешь, Эл? - спросил его Кассон. - Поверь, сейчас у полиции уйма улик против Мела. Полиция спокойно может выходить на большое жюри, но не делает этого, потому что хочет сыграть наверняка.
      - Но он не убивал её, Эйб.
      - Откуда ты знаешь?
      - Он сам мне сказал. И я хорошо знаю его.
      Кассон не ответил.
      - Господи, Эйб, ты же знаком с Мелом Бронштейном. Разве он способен на такое злодейство? Да он нежен, как кисейная барышня. Чепуха какая-то!
      - Такие дела всегда кажутся нелепыми, пока их не закроют. А уж тогда всем нелепостям приходит конец.
      - Уж конечно, - желчно молвил Бекер. - Даже если улик не хватит, легавые их выдумают. Все неувязки устранят, дыры залатают. Черт возьми, Эйб, тебе ли не знать, как это делается. Если у них есть подозреваемый, его дожмут до конца. Бросят на это дело всех своих людей. Они знают, что именно надо доказать, и, стало быть, докажут. Опутают беднягу с головы до ног и зашьют в мешок, а настоящий лиходей будет гулять на воле.
      - Что я могу сделать, Эл?
      - Ты на короткой ноге с окружным прокурором. Сам так говоришь. Значит, сумеешь заставить его смотреть в оба и отработать другие версии.
      Эйб Кассон покачал головой.
      - Следствие ведет Лэниган. Если хочешь помочь своему другу, ступай к раввину.
      - За каким чертом? Чтобы он помолился за Мела?
      - Знаешь, что, Эл, у тебя на удивление болтливая пасть. Порой мне кажется, что это единственная деталь твоей головы, которая в исправности. Слушай меня. По какой-то неведомой причине Хью Лэниган крепко зауважал нашего раввина. Они приятели. Третьего дня раввин с женой весь вечер просидели на крыльце у Лэниганов, потягивая коктейли и ведя задушевную беседу.
      - На моем крыльце раввин никогда не бражничал и не разглагольствовал.
      - Возможно, ты ни разу его не приглашал.
      - Ну, ладно, допустим, Лэниган расположен к раввину. Но что раввин может сделать для меня?
      - То же, что и я, если поговорю с окружным прокурором.
      - Думаешь, он согласится, зная, что именно я хотел спровадить его отсюда?
      - Полагаешь, это соображение остановит его в деле такого рода? Да ты совсем не знаешь нашего раввина. Но если тебе нужен мой совет и если ты действительно хочешь помочь своему другу, то я предлагаю отправиться к раввину и ни к кому другому.
      Мириам стоило немалых усилий сделать вид, будто она рада гостю. Раввин приветствовал Бекера вежливо и сухо. Но холодность приема не обескуражила Эла, если даже он заметил её. Устремив на раввина самый вызывающий из взглядов, имевшихся в его арсенале, Бекер сказал:
      - Рабби, Мел Бронштейн не мог совершить это страшное злодеяние, и вы должны что-то предпринять.
      - Это злодеяние мог совершить кто угодно, - мягко ответил раввин.
      - Да, знаю, - раздраженно молвил Бекер. - Я имею в виду, что Мел последний человек на свете, который сделал бы это. Он славный малый, рабби. Очень любит жену. Они бездетны, живут вдвоем, и он беззаветно предан ей.
      - Вам известно, какие против него улики? - спросил раввин.
      - Вы хотите сказать, что он бегал на сторону? Ну, и что с того? Если хотите знать, его жена уже десять лет страдает рассеянным склерозом и прикована к инвалидной коляске. И все это время у них не было никаких... отношений.
      - Я не знал.
      - Здоровому мужчине нужна женщина. Вам, раввину, не понять...
      - Раввины - не скопцы.
      - Ну, ладно, не серчайте. Стало быть, вы понимаете, о чем я. Те девицы, с которыми крутил Мел, мало что для него значили, - Бекер щелкнул пальцами. - Он просто спал с ними. Точно так же можно ходить в спортзал, чтобы выпустить пар.
      - Не думаю, что это точное сравнение, ну да дело в другом. Чего вы от меня хотите?
      - Не знаю. Вы весь вечер просидели в своем кабинете. Может, скажете, что невзначай выглянули из окна и увидели, как со стоянки выезжает какой-то человек, и вы готовы поклясться, что он был не в синем "линкольне"?
      - Вы просите меня лжесвидетельствовать?
      - Господи, простите меня, рабби, я очень расстроен и не понимаю, что говорю. Это дело сводит меня с ума. Нынче утром сорвалась сделка с человеком, который каждый год, день-в-день, покупал у меня "линкольн-континентал". Вот уже десять лет подряд. В субботу сговорились, и сегодня в полдень он должен был приехать подписывать бумаги. Но не приехал, а когда я позвонил, он сказал, что, пожалуй, попользуется пока старой машиной, а потом, возможно, купит другую, поменьше. Думаете, у него выдался неудачный год? Наоборот, самый удачный из всех. Знаете, почему он раздумал покупать? Мы с Мелом пятнадцать лет налаживали дело, и вот оно развалилось за одну ночь.
      - Вы о салоне печетесь или тревожитесь за судьбу своего друга? спросил раввин.
      - Меня волнует все. В моем сознании одно неотделимо от другого. Мел не просто партнер и друг, он мне вроде младшего брата. А если строишь что-то пятнадцать лет кряду, это превращается в нечто большее, чем просто источник заработка. Это частица моего существа. Моя жизнь. Все равно как для вас - ваша работа. И вот мой мир начинает рушиться.
      - Понимаю вас, мистер Бекер, - чуть более дружелюбно ответил раввин, - и хотел бы вам помочь. Но вы пришли не затем, чтобы просить меня утешить душу вашего друга. Вы требуете невозможного. Боюсь, что эта история повлияла на ваши суждения, иначе вы понимали бы, что, даже пожелай я исполнить вашу просьбу, никто все равно не поверил бы мне.
      - Знаю, знаю. Просто я в отчаянии, рабби. Но хоть что-то вы можете сделать. Ведь вы - его раввин, не так ли?
      - Мне дали понять, что я подвергся критике, потому что тратил время на дела, не связанные с деятельностью храма, - невозмутимо ответил раввин. - Насколько мне известно, мистер Бронштейн - не член конгрегации.
      На этот раз Бекер рассердился.
      - Ну, и что, если не член? Теперь, выходит, вы не можете ему помочь? Он еврей или нет? Он живет в еврейской общине Барнардз-Кроссинг, а вы тут единственный раввин. Могли бы хоть навестить его, а? И его жену. Говорите, они не члены? Ну что ж, тогда помогите мне, я же член.
      - Вообще говоря, я уже условился о встрече с миссис Бронштейн, ответил раввин. - И собирался просить разрешение на посещение мистера Бронштейна, когда вы позвонили в дверь.
      Бекер был далеко не дурак. Он даже сумел выдавить улыбку.
      - Что ж, рабби, полагаю, я сам на это напрашивался. Что вы задумали?
      - Сегодня мистер Лэниган заходил ко мне и рассказывал об уликах против мистера Бронштейна. Тогда мне казалось, что все эти улики можно толковать по-разному. Но ведь я почти не знаю Бронштейнов. Полагаю, первым делом надо познакомиться с ними.
      - Это самая славная чета в мире, рабби.
      - Вы знаете, как работают казенные учреждения, и полиция, надо думать, не составляет исключения. Они ищут, пока не найдут какого-нибудь подозреваемого, а потом берут его в оборот. Я надеюсь, что сумею убедить мистера Лэнигана не прекращать поиск и в других направлениях.
      - Этого я и хотел, рабби, - едва ли не восторженно молвил Бекер. именно так я и говорил Эйбу Кассону. Спросите его. Мне уже полегчало, рабби.
      20
      Тюрьма представляла собой четыре крошечные камеры, забранные решетками, и располагалась на первом этаже полицейского участка Барнардз-Кроссинг. В каждой камере были узкая чугунная лежанка, толчок и рукомойник. С потолка свисали лампочки в белых глиняных плафонах. В коридоре круглые сутки горел тусклый свет. В одном торце было зарешеченное оконце, в другом располагалась комната охранника, а за ней - кабинет Лэнигана.