И на этот раз их беседа протекала не совсем гладко. Впрочем, Бекер сразу взял быка за рога.
      - Как я понимаю, рабби, вы оказали существенную помощь в освобождении Мела Бронштейна.
      Ему было бы проще, если бы раввин, как водится, принялся скромничать и отнекиваться, но тот ответил:
      - Да, похоже, что так.
      - Вы знаете, как я отношусь к Мелу. Он мне все равно что брат, и вы понимаете, насколько я вам признателен. Прежде я не был вашим ярым сторонником...
      Раввин усмехнулся.
      - И теперь вам немного неловко. Право же, не стоит, мистер Бекер. Убежден, что вы возражали не против меня лично и имеете полное право отстаивать вашу точку зрения и впредь. Я помог вашему другу точно так же, как помог бы любому другому, включая вас. Уверен, что при подобных обстоятельствах и вы поступили бы так же.
      Бекер позвонил Эйбу Кассону и пересказал свой разговор с раввином.
      - Ну как можно проникнуться расположением к такому человеку? посетовал он. - Я пошел поблагодарить его за помощь Мелу и извиниться за то, что был против контракта с ним, а раввин дал мне понять, что не нуждается в моей дружбе и ему безразлично, буду ли я и дальше копать под него.
      - Судя по твоему рассказу, это не так, Эл, - ответил ему Кассон. Возможно, ты просто слишком умен, чтобы понять такого человека, как раввин. Ты привык читать между строк и искать скрытый смысл в словах людей. А тебе не приходило в голову, что раввин говорит, как на духу?
      - Я знаю, что и ты, и Джейк Вассерман, и Эйб Райх души в нем не чаете. По-вашему, раввин непогрешим, но...
      - Мне кажется, он сделал тебе доброе дело, Эл.
      - Я и не говорю, что он не помог нам с Мелом. Я благодарен ему. Но ты и сам знаешь, что рано или поздно Мела все равно отпустили бы. Может, через день или два. У них же ничего нет.
      - Не надо говорить так уверенно. Откуда тебе знать, в какие игры играет полиция? Если дело простое, а преступление заурядное, невиновный человек, скорее всего, выйдет на свободу. Но в таких историях, как нынешняя, всегда присутствует политика, а значит, виновность и невиновность уже не столь важны. Люди начинают мыслить другими категориями: достаточно ли у нас улик для суда присяжных? Если человек невиновен, пусть это доказывает его адвокат. Сможет - хорошо. Не сможет - что ж, жаль беднягу. Начинается игра, нечто вроде футбола. В одной команде - окружной прокурор, в другой - защитник обвиняемого. А судья - он и есть судья. Подзащитному же отводится роль футбольного мяча.
      - Да, но...
      - И это ещё не все. Если ты хочешь увидеть дело в правильном свете, задайся вопросом, что будет дальше. Кто теперь главный подозреваемый? Раввин, вот кто. И, что бы ты о нем ни думал, дураком его не назовешь. Значит, он знал, что, снимая Бронштейна с крючка, ставит себя в незавидное положение. Пошевели мозгами, Эл, а потом опять спроси себя, трудно ли проникнуться расположением к нашему раввину.
      23
      В воскресенье лил дождь. Он начался ранним утром, поэтому в коридорах воскресной школы стоял терпкий дух мокрых плащей и калош. Стоя в дверях, мистер Вассерман и Эйб Кассон мрачно обозревали автостоянку и наблюдали, как тяжелые капли разбиваются о лоснящийся асфальт.
      - Уже четверть одиннадцатого, Яков, - сказал Кассон. - Похоже, сегодня собрания не будет.
      - Да. Чуть заморосит, и они уже боятся нос высунуть на улицу.
      К ним подошел Эл Бекер.
      - Приехали Эйб Райх и мистер Гольдфарб, - сообщил он. - Но вряд ли сегодня соберется много народу.
      - Подождем ещё пятнадцать минут, - решил Вассерман.
      - Если они не объявились до сих пор, то уже не придут, - сердито сказал Кассон.
      - Может, обзвоним их? - предложил Вассерман.
      - Если они боятся дождика, то, звони - не звони, толку все равно не будет, - ответил Бекер.
      Кассон презрительно фыркнул.
      - Думаешь, всему виной дождь?
      - А что еще?
      - По-моему, ребята наводят тень на плетень. Разве непонятно, что они не хотят впутываться в это дело?
      - В какое дело? - сердито спросил Бекер. - О чем ты говоришь?
      - Я говорю о девушке, которую убили, о возможной связи между ней и раввином. Или ты забыл, что сегодня мы должны были голосовать за продление контракта с раввином? По-моему, кое-кто из наших призадумался о возможных последствиях. Допустим, они проголосуют за раввина, а потом вдруг выяснится, что он виновен. Что скажут их друзья? Особенно иноверцы? Как это отразится на их делах? Теперь уразумел?
      - Об этом я и не подумал, - медленно проговорил Бекер.
      - Возможно, тебе просто никогда не приходило в голову, что раввин может оказаться убийцей, - сказал Кассон и с любопытством посмотрел на Бекера. - Ответь мне, Эл, тебе кто-нибудь звонил?
      Бекер вылупил глаза, а Вассерман залился краской.
      - Ага, я вижу, кто-то звонил тебе, Яков, - продолжал Кассон.
      - Что ещё за звонки? - спросил Бекер.
      - Объясни ему, Яков.
      Вассерман передернул плечами.
      - Ой, да кому это интересно? Ну, звонят всякие дураки да сумасшедшие или мракобесы. Не слушать же их. Я просто бросаю трубку.
      - Значит, звонили и тебе? - сердито спросил Бекер Кассона.
      - Да. Полагаю, Якову звонили, потому что он - президент храма, а мне - потому что я занимаюсь политикой и, стало быть, известная личность.
      - И как ты отреагировал?
      Кассон пожал плечами.
      - Так же, как и Яков. Что тут поделаешь? Когда найдут убийцу, это прекратится.
      - Нет, надо действовать. По крайней мере, сообщить в полицию или в горсовет.
      - А что они могут? Вот если бы я узнал кого-то из звонивших по голосу.
      - Ладно, ладно.
      - Ты что, никогда с этим не сталкивался? Вероятно, Яков тоже. Но для меня тут нет ничего нового. Как только начинается политическая кампания, начинаются и такие звонки. На белом свете полно сумасшедших - озлобленных, разочарованных, встревоженных людей обоего пола. По отдельности каждый из них безобиден, но все вместе - неприятное сборище. Они пишут злобные непристойные письма в газеты или героям радионовостей. А если по радио говорят о ком-нибудь из местных, начинают названивать ему.
      Вассерман взглянул на часы.
      - Что ж, господа, боюсь, сегодня собрания не будет.
      - Можно подумать, у нас впервые не набирается кворума, - ответил Бекер.
      - А что я скажу раввину? Чтобы ждал ещё неделю? Кто может поручиться, что на следующей неделе у нас будет кворум? - Вассерман насмешливо взглянул на Бекера, и тот зарделся, а мгновение спустя впал в раздражение.
      - Вот что, нет кворума сейчас, будет на следующей неделе или через неделю. Ты знаешь, как кто голосует. Или раввину нужно, чтобы все было на бумаге?
      - Остается маленькая сложность: голоса против, которыми ты заручился, - напомнил ему Вассерман.
      - Можешь больше о них не беспокоиться, - с досадой ответил Бекер. - Я уже сообщил своим друзьям, что буду ратовать за продление контракта.
      Вечером Хью Лэниган заглянул в гости к раввину.
      - Решил вот поздравить вас с победой, - сообщил он. - Если верить моим источникам, ваши противники повержены.
      Раввин усмехнулся.
      - Кажется, это вас не очень радует, - заметил Лэниган.
      - У меня такое чувство, словно я проник в дом через заднюю дверь.
      - Ах, вот оно что. Думаете, вас переназначили, или переизбрали, благодаря тому, что вы сделали для Бронштейна? Ну, так позвольте прочесть вам назидание, рабби. Вы, евреи, недоверчивы, всем недовольны и слишком привержены логике.
      - А мне-то казалось, что мы живем чувствами, - ответил раввин.
      - Это верно, но, лишь когда речь идет о чувственной сфере. У вас, евреев, напрочь отсутствует политическое чутье, а у нас, ирландцев, оно отточено до совершенства. Ведя борьбу за какую-нибудь должность, вы непременно вступаете в споры, а проиграв, утешаете себя тем, что ваши доводы были разумны и логичны. Должно быть, именно еврей сказал ту знаменитую фразу: "Лучше я буду прав, чем стану президентом". Ирландец в этом отношении похитрее. Он знает, что бессилен, пока его не изберут. А второй великий принцип гласит: кандидат побеждает на выборах не потому, что он - лучший из лучших, а благодаря своей прическе, или шляпе, или выговору. Президента США - и того выбирают по такому принципу. Да разве только его? Точно так же мужчины выбирают себе жен. Везде, где возникают некие политические интересы, действуют политические принципы. А посему не ломайте себе голову над вопросом, как и почему вас избрали. Радуйтесь, что избрали вообще.
      - Мистер Лэниган прав, Дэвид, - подала голос Мириам. - Ты же знаешь, что, если бы твой контракт не продлили, ты получил бы другое место, такое же или даже лучше. Но тебе нравится в Барнардз-Кроссинг. Кроме того, мистер Вассерман убежден, что тебе повысят жалование, а деньги нам пригодятся.
      - Мы уже говорили об этом, дорогая, - поспешно сказал раввин.
      Мириам скорчила забавную рожицу.
      - Опять книжек накупишь?
      Ее муж покачал головой.
      - На этот раз - нет. Когда с этой историей будет покончено, я намерен потратить лишние деньги на новую машину. Мысль о том, что несчастная девушка... Каждый раз, садясь в машину, я едва сдерживаю дрожь. Выдумываю разные предлоги, чтобы почаще ходить пешком.
      - Это можно понять, - сказал Лэниган. - Но, когда мы найдем убийцу, ваши чувства могут измениться.
      - Да? А как идет дело?
      - Сведения непрерывно пополняются. Мы работаем круглые сутки. Сейчас у нас есть несколько многообещающих версий.
      - Иными словами, вы в тупике, - рассудил раввин.
      В ответ Лэниган лишь пожал плечами и криво ухмыльнулся.
      - Если хотите, вот вам мой совет, - сказала Мириам. - Забудьте об этом деле и выпейте чашку чая.
      - Хороший совет, - признал Лэниган.
      За чаем разговор шел о городе, политике и погоде. Непринужденная беседа людей, не отягощенных никакими заботами. Наконец Лэниган с видимой неохотой поднялся на ноги.
      - Приятно было поболтать, рабби, миссис Смолл. Но мне пора.
      Когда он выходил, зазвонил телефон, и Мириам бегом бросилась отвечать. Сказав "алло", она плотнее прижала трубку к уху, немного послушала и добавила:
      - Сожалею, но вы ошиблись номером.
      - Последние два дня нам довольно часто звонят по ошибке, - заметил раввин.
      Взявшись за дверную ручку, Лэниган посмотрел сначала на раввина, потом на его раскрасневшуюся супругу. Что это, неловкость? Раздражение? Злость? В ответ на его вопросительный взгляд Мириам, вроде бы, едва заметно качнула головой. Начальник полиции вышел из дома, улыбнувшись и помахав на прощание рукой.
      В круглом зале "Кубрика" каждый вечер собиралась почти одна и та же компания. Иногда - шесть человек, чаще - трое или четверо. Они величали себя рыцарями круглого стола и любили побузить. Хотя Альф Кэнтвелл, хозяин пивнушки, был строг и гордился порядком в своем заведении, он относился к бузотерам терпимо, потому что они были завсегдатаями, а если и ссорились, то между собой и других не задирали. Однажды или дважды Альфу пришлось запретить буфетчику обслуживать эту компанию и просить дебоширов покинуть зал, но на другой день они являлись снова, безо всяких обид и с легким раскаянием. "Мы, кажись, вчера малость перебрали, Альф. Ты уж извини, мы больше не будем".
      В половине десятого в понедельник, когда в зал вошел Стенли, за столом сидели четверо. Баз Эпплбери, долговязый тощий детина с длиннющим носом, приветственно взмахнул рукой. Баз работал маляром и красильщиком, имел собственное дело, и Стенли иногда подхалтуривал у него.
      - Привет, Стен, - сказал Баз. - Иди сюда и выпей.
      - Э... - нерешительно протянул Стенли. Все эти люди стояли на общественной лестнице ступенью выше, чем он. Кроме Эпплбери, за столом были Гарри Кливз, владелец телеателье, Дон Уинтерс, хозяин бакалейной лавки, и Малькольм Ларч, страховой агент и торговец недвижимостью. В общем, дельцы. А Стенли был простым работягой.
      - Иди, Стен, садись! - воскликнул Ларч и подвинулся на круглой скамье, освобождая место. - Чего желаешь?
      Все четверо пили виски, но Стенли предпочитал эль и, к тому же, не хотел злоупотреблять их щедростью. Поэтому он ответил:
      - Я бы выпил эля.
      - Молодчина, Стен. Оставайся трезвым. Возможно, тебе придется развозить нас по домам.
      - Это я завсегда, - отозвался Стенли.
      Гарри Кливз, белокурый исполин с круглой детской физиономией, угрюмо смотрел в свой стакан и не обращал на Стенли никакого внимания, но потом поднял голову и с очень серьезным видом спросил его:
      - Ты все ещё работаешь в этой еврейской церкви?
      - В храме? Да, работаю.
      - Ты там уже долго, - заметил Эпплбери.
      - Два... нет, три года, - ответил Стенли.
      - А ты носишь эту миленькую шапочку? Ну, какие нахлобучивают евреи, когда молятся?
      - Конечно, если у них служба, а я в это время на работе.
      Эпплбери повернулся к остальным.
      - Слыхали? Когда они молятся, а он на работе.
      - А она не превращает тебя в еврея? - спросил Уинтерс.
      Стенли быстро оглядел собутыльников. Решив, что они шутят, он рассмеялся и сказал:
      - Да ты что, Дон? Как это шапка может сделать человека евреем?
      - Никак не может, Дон, - подхватил Эпплбери, нацелив на приятеля длинный нос и устремив на него укоризненный взгляд. - Все знают: чтобы стать евреем, надо кое-что отрезать. Тебе отрезали, Стен?
      Стенли по-прежнему был уверен, что его разыгрывают, а посему угодливо рассмеялся.
      - Класс! - воскликнул он, давая понять, что оценил остроумие собеседников.
      - Берегись, Стен, - продолжал Уинтерс. - От евреев можно набраться ума, а тогда, чего доброго, ещё и работу бросишь.
      - Нет, они не такие умники, - возразил Эпплбери. - Я тут работал у одного еврея в Гроув-Пойнт. Он попросил сказать, сколько стоит работа, и я сказал, да только накинул тридцать процентов на тот случай, если они начнут торговаться. А этот еврей и говорит: что ж, давай, работай, только уж постарайся. Да тут ещё его жена подоспела. Подавай ей такие-то и такие-то цвета, и чтобы одна стена была чуть темнее другой. А не могли бы вы подогнать доски поровнее, мистер Эпплбери? Короче, я думаю, что не очень заломил. Славная женщина, маленькая такая, - добавил он, вспоминая. - В черных брючках вобтяжку, кажется, их называют тореадорскими. И так виляла задом, что я забывал о работе всякий раз, когда она шастала мимо.
      - А я слышал, что Хью Лэниган намылился в евреи, - подал голос Гарри Кливз. Остальные захохотали, но Гарри, похоже, не заметил этого. Он резко повернулся к Стенли. - Что скажешь, Стен? Не готовятся ли они привести Лэнигана к присяге?
      - Нет.
      - Эй, Гарри, я тоже об этом слыхал, - заявил Малькольм Ларч. - Дело не в том, что Хью хочет в евреи, а в девице, которую убили. Похоже, Хью с ихним раввином вместе судят и рядят, как отмазать раввина и спрятать концы в воду.
      - Это как же? - спросил Кливз. - Если раввин и впрямь убийца, каким образом Хью сможет покрыть его?
      - Ну, говорят, что он хотел пришить это дело другому еврею, Бронштейну, потому что Бронштейн не ходит в храм. Но потом оказалось, что Бронштейн водит дружбу с одним из ихних деловых, и его пришлось отпустить. Знающие люди сказали, что теперь легавые будут искать козла отпущения на стороне. Хью тебя ещё не достает, Стен? - с невинным видом спросил Ларч.
      Теперь Стенли точно знал, что над ним подтрунивают, но ему все равно было не по себе. Выдавив улыбку, он ответил:
      - Нет, Хью меня и в мыслях не держит.
      - Чего я никак не уразумею, - задумчиво молвил Кливз, - так это зачем раввину было мочить деваху.
      - Я в это не верю, но говорят, что их вера предписывает убивать, объяснил Уинтерс.
      - По-моему, это ерунда, - ответил Ларч. - Во всяком случае, в наших краях такого не бывает. Может, в Европе или каком большом городе вроде Нью-Йорка, где у евреев есть власть, и можно творить такое безнаказанно. Но только не здесь.
      - Зачем тогда он связался с такой сопливой девчонкой? - осведомился Уинтерс.
      - Она была на сносях, верно? - Кливз резко повернулся к Стенли. Может, за этим она ему и понадобилась, а, Стен?
      - Да вы спятили, парни, - ответил Стенли.
      Все заржали, но смотритель храма не почувствовал облегчения. Ему по-прежнему было не по себе.
      - Эй, Гарри, ты, кажется, хотел кое-кому позвонить, - напомнил Кливзу Ларч.
      Кливз взглянул на часы.
      - Поздновато уже.
      - Чем позже, тем лучше, Гарри, - Ларч подмигнул собутыльникам. Верно, Стен?
      - Надо полагать.
      Засим последовал новый взрыв смеха. Стенли сидел с приклеенной к лицу улыбкой и размышлял, как бы ему смыться из пивнушки. Все примолкли и принялись наблюдать, как Гарри набирает номер и бубнит в трубку. Спустя несколько минут он вышел из телефонной будки и сложил большой и указательный пальцы колечком, давая понять, что все в порядке.
      Стенли встал, чтобы пропустить Кливза на его место, и в этот миг понял, что ему предоставляется возможность откланяться.
      - Ну, мне пора, - сказал он.
      - Да брось, Стен, опрокинь ещё кружечку.
      - Время-то детское, Стен.
      - Весь вечер впереди.
      Эпплбери схватил Стенли за локоть, но тот стряхнул его руку и направился к двери.
      24
      Карл Макомбер, председатель городского совета Барнардз-Кроссинг, был прирожденным паникером. Этот высокий, тощий и седовласый муж сорок лет варился в котле городской политики и два десятилетия входил в совет. Получал он двести пятьдесят долларов в год, на полсотни больше, чем рядовые члены, но, разумеется, это вознаграждение было совершенно несообразно его труду и затратам сил на исполнение председательских обязанностей, которые заключались в присутствии на заседаниях совета. Три часа еженедельно, если не больше, да ещё многие десятки часов, посвящаемых налаживанию городского хозяйства. И сумасшедшие избирательные кампании раз в два года. Если, конечно, он хотел быть переизбранным.
      Разумеется, пристрастие Карла к политике наносило урон его предпринимательской деятельности (он владел маленькой галантерейной лавочкой). Всякий раз, когда приближались выборы, Макомбер подолгу спорил с женой, убеждая её, что должен вновь выдвинуть свою кандидатуру. По его словам, эти дебаты были самой трудной схваткой во всей предвыборной борьбе.
      - Но, Марта, я просто обязан войти в совет. Ведь будет решаться вопрос об имении Доллопа. Только я знаю об этом деле все, больше никто. Если бы Джонни Райт выдвинул свою кандидатуру, я не стал бы лезть в политику, но он уезжает зимовать во Флориду. Он вел переговоры с наследниками в пятьдесят втором году, он и я. И, если я сейчас умою руки, даже подумать страшно, во что это обойдется нашему городу.
      А до имения была новая школа. А до школы - новое здание санэпидемстанции, а ещё раньше - вопрос об оплате труда городских служащих. Или что-нибудь другое. Иногда Карл сам себе удивлялся. Дух несгибаемого янки не давал ему признаться в таком сентиментальном чувстве, как любовь к родному городку, поэтому Карл убеждал себя, что ему просто нравится быть в центре событий, знать, что происходит вокруг. И что держать руку на пульсе - его долг, коль скоро он справляется с работой лучше, чем любой другой кандидат.
      Управление городом не сводится к решению текущих вопросов. Если затруднение возникло, значит, устранять его уже поздно. Надо предвидеть и уметь упреждать любые сложности. Сейчас на повестке дня раввин Смолл и это "храмовое убийство", как его окрестили газетчики. Но Карлу не хотелось обсуждать это дело на очередном заседании совета, тем паче что для решения хватило бы и простого большинства в один голос.
      Он позвонил Хиберу Ньюту и Джорджу Коллинзу, старшим членам совета, имевшим почти такой же большой стаж, как и сам Карл, и пригласил их к себе. И вот они сидят в гостиной Карла, потягивают чай со льдом и жуют домашнее печенье, принесенное Мартой Макомбер.
      Немного порассуждав о погоде, делах и политике в масштабах страны, Карл Макомбер решил, что пора завести речь о главном.
      - Я позвал вас, чтобы поговорить об этом храме в Чилтоне, - начал он. - Я обеспокоен. Позавчера я провел вечер в "Кубрике", послушал, что там говорят, и мне это не понравилось. Я сидел в кабинке, и меня не видели, но в зале были завсегдатаи, тянули пиво и слушали главным образом собственные речи. А содержание речей сводилось к тому, что раввин - убийца, но полиция ничего не делает, поскольку получила мзду от евреев. Что Хью Лэниган и раввин - закадычные приятели и ходят друг к другу в гости.
      - Наверное, больше всех вещал Баз Эпплбери? - предположил Джордж Коллинз, общительный и улыбчивый человек. - Третьего дня он приходил ко мне составлять смету малярных работ и тоже распинался насчет раввина. Разумеется, я поднял его на смех и обозвал дурнем.
      - Да, это был Эпплбери, - подтвердил Макомбер. - Но там сидели ещё трое или четверо, и, похоже, между ними царило полное согласие.
      - И что тебя тревожит, Карл? - спросил Хибер Ньют, суетливый раздражительный человечек, всегда готовый вспылить по любому поводу. Кожа на его лысом черепе казалась туго натянутой, на темени билась толстая вена. - Черт возьми, не стоит обращать внимание на таких типов.
      Похоже, Хибер злился, потому что его пригласили на обсуждение столь маловажного вопроса.
      - Ты неправ, Хибер. Дело не в чокнутом Эпплбери, а в том, что остальные, похоже, считали его доводы вполне разумными. Пересуды множатся, и это чревато опасностью.
      - Едва ли ты можешь что-то с этим поделать, Карл, - рассудил Коллинз. - Разве что последовать моему примеру и тоже обозвать Эпплбери дурнем.
      - Похоже, пользы от твоего эпитета было немного, - кисло заметил Ньют. - Но тебя тревожит что-то еще, Карл. Не такой ты человек, чтобы Эпплбери и иже с ним могли довести тебя до ручки. Говори, в чем дело.
      - Да, болтает не только Эпплбери. Покупатели в моей лавке тоже судачат, и мне это не нравится. Когда замели Бронштейна, разговоры малость поутихли, но после того, как его выпустили, возобновились и сделались ещё громче, чем были вначале. В общем и целом смысл их сводится к тому, что, если убийца не Бронштейн, значит, девицу уделал раввин, но его не трогают, потому что он водит дружбу с Хью Лэниганом.
      - Хью - легавый до мозга костей, - заявил Ньют. - Он бы и родного сына арестовал, будь тот виновен.
      - Разве не раввин добился освобождения Бронштейна? - спросил Коллинз.
      - Да, он, только люди об этом не знают.
      - Все утрясется, как только поймают настоящего убийцу, - сказал Коллинз.
      - Откуда ты знаешь, что им окажется не раввин? - сердито спросил Ньют.
      - Если уж на то пошло, они могут и вовсе не найти душегуба, - вставил Макомбер. - Мало ли нераскрытых убийств? А мы тем временем терпим ущерб.
      - Какой ущерб? - спросил Коллинз.
      - Может вспыхнуть вражда. Евреи - народ чувствительный и заводной, а речь идет об их раввине.
      - Что ж, это плохо, но я не вижу причин гладить их по шерстке только потому, что они чувствительные, - заявил Ньют.
      - В Барнардз-Кроссинг три с лишним сотни еврейских семей, - сказал Макомбер. - Поскольку большинство их проживает в Чилтоне, рыночная стоимость домов в том районе возросла в среднем до двадцати тысяч в сегодняшних ценах. Горсовет оценивает эту недвижимость в половину её рыночной стоимости. Десять тысяч за дом. Помножить на триста, получится три миллиона долларов. А налог с трех миллионов - это вам не фунт изюма.
      - Ну и что? Уедут евреи, приедут христиане, - рассудил Ньют. - По мне так все едино.
      - Ты ведь недолюбливаешь евреев, верно, Хибер? - спросил Макомбер.
      - Не сказал бы, что в восторге от них.
      - А как насчет католиков и цветных?
      - Этих я тоже не особо жалую.
      - А янки? - с усмешкой ввернул Коллинз.
      - Та же история, - ответил за Ньюта Макомбер и тоже ухмыльнулся. - А все потому, что он и сам янки. Мы, янки, никого не любим, даже друг дружку. Но выказываем терпимость ко всякому роду-племени.
      Тут уж и сам Ньют не выдержал и рассмеялся.
      - То-то и оно, - продолжал Макомбер. - Вот почему я пригласил вас сегодня. Я тут размышлял о Барнардз-Кроссинг, о том, как он изменился за последние пятнадцать-двадцать лет. Наши школы не хуже любых других школ в штате. У нас есть библиотека, которая лучше многих библиотек в маленьких городках. Мы построили новую больницу, проложили мили и мили канализационных труб, вымостили улицы. За эти пятнадцать лет город не только разросся, но и стал лучше. И все это - заслуга жителей Чилтона, сиречь евреев и христиан. Не впадайте в самообман. Чилтонские христиане не чета нам, обитателям Старого Города. Они похожи на своих еврейских соседей куда больше, чем на нас. Это молодые служащие, ученые, инженеры. Короче, профессионалы. У всех есть дипломы. У всех образованные жены, а дети наверняка поступят в коледжи. А знаете, почему они здесь поселились?
      - Потому, - сердито ответил Ньют, - что отсюда полчаса езды до Бостона, а летом можно купаться в океане.
      - На побережье есть и другие городки, но ни один из них не переживает такого расцвета, как наш. И у нас - самые низкие налоги, - невозмутимо продолжал Макомбер. - Нет, думаю, дело в другом. Возможно, в духе Жана-Пьера Бернара, этого старого нечестивца, который был первым здешним поселенцем. В его наследии. Когда в Сейлеме началась охота на ведьм, многие женщины бежали сюда, и наши горожане укрыли их. Здесь у нас никогда не было охоты на ведьм, и я не хочу, чтобы она началась теперь.
      - Что-то случилось, - сказал Коллинз. - Что-то определенное. И это тревожит тебя. Дело не в воплях База Эпплбери и не в пересудах твоих покупателей. Ты никогда не обращал внимания на досужую болтовню. Что же произошло, Карл?
      Макомбер кивнул.
      - Ладно. Телефонные звонки. Поздно ночью звонят всякие чокнутые. Эл Бекер, владелец автосалона, приходил ко мне узнать, не хотим ли мы заказать новую полицейскую машину. Так он сказал, но в ходе беседы сообщил мне, что президенту храма Вассерману и известному вам Эйбу Кассону звонят какие-то люди. Я спрашивал Хью, но он ничего об этом не слышал. Впрочем, он не удивился бы, узнав, что звонят и раввину.
      - Тут мы ничего не можем поделать, Карл, - сказал Ньют.
      - Не знаю, не знаю. Если мы, члены совета, дадим нашим горожанам понять, что никоим образом не одобряем таких поступков, это может сослужить добрую службу. А поскольку весь сыр-бор из-за раввина, хотя, по-моему, Эпплбери просто прицепился к нему в надежде набить себе цену, то я подумал: а не воспользоваться ли нам тем дурацким постановлением, которое пару лет назад приняла торговая палата? В нем говорится, что в первый день регаты священник должен благословлять все парусники. Отличный способ показать, что мы осуждаем эту травлю. Три года назад лодки благословлял монсеньор О' Брайен, в позапрошлом году - доктор Скиннер...
      - В прошлом - пастор Мюллер, - подхватил Коллинз.
      - Верно. Два протестанта и один католик. Давайте объявим, что в этом году лодки будет напутствовать раввин Смолл. Как вам такая идея?
      - Черт возьми, Карл, так не годится. У евреев даже яхт-клуба нет. В клубе "Аргонавты" большинство составляют католики, вот почему они пригласили монсеньора О' Брайена. В "Северном" и "Атлантическом" ни одного католика, а евреев и того меньше. Они не согласятся. Там и монсеньора-то не хотели принимать.
      - Городские власти оказывают яхт-клубам большую помощь, - ответил Макомбер. - И, если их члены узнают, что горсовет единодушно поддержал раввина, им придется согласиться.
      - Проклятье! - воскликнул Ньют. - Но ведь просить раввина благословить их лодки - это все равно что звать его крестить детей христиан. Так не годится.
      - Почему это не годится? Кто благословлял яхты до принятия постановления торговой палаты?
      - Никто.
      - Вот именно. Значит, яхтам это благословение без надобности. Я что-то не заметил, чтобы после принятия постановления они стали быстрее приходить к финишу. На худой конец люди скажут, что благословение раввина оказалось бесполезным. Лично я считаю, что так оно и будет. Раввин, пастор, монсеньор - не все ли равно? Но едва ли кто-нибудь заявит, что напутствие раввина снизило ходкость этих посудин.
      - Ну, ладно, ладно, - сдался Ньют. - Что, по-твоему, мы должны сделать?
      - Ничего, Хибер, ровным счетом ничего. Я отправлюсь к раввину и передам наше приглашение, а вы просто поддержите меня, если остальные члены совета начнут брыкаться.
      Джо Серафино стоял в дверях и обозревал обеденный зал своего заведения.
      - Дела идут, Ленни, - сказал, наконец, он.
      - Да, народу битком, - подтвердил метрдотель и, не разжимая губ, добавил: - Смотри, третий столик от окна. Там легавый.
      - Откуда ты знаешь?
      - Я их нюхом чую. К тому же, он мне знаком. Сыщик из полиции штата.
      - Он тебя расспрашивал?
      Леонард передернул плечами.
      - Они тут давно трутся, с тех пор, как убили девушку. Но прежде ни один не садился за столик и не заказывал выпивку.
      - А что это за женщина с ним?
      - Должно быть, жена.
      - Может, он зашел малость расслабиться, - предположил Джо и вдруг застыл. - А ребенок что тут делает? Я о Стелле.
      - А... Не успел тебе доложить. Она хотела видеть тебя, и я обещал сообщить ей, когда ты придешь.
      - Чего ей надо?
      - Наверное, поговорить о постоянной работе. Могу её отшить, если хочешь. Скажу, что ты сегодня занят и позвонишь ей сам.
      - Валяй, отшивай. Хотя нет, стой! Пожалуй, я поговорю с ней.
      Он принялся обходить столики, иногда останавливаясь и приветствуя завсегдатаев. Не глядя на девушку, Джо неспешно приблизился к ней и спросил:
      - В чем дело, малютка? Если ты пришла спросить о работе, то не должна садиться за столик.
      - Мне мистер Леонард велел. Сказал, это лучше, чем ждать в предбаннике.
      - Ладно, чего тебе?
      - Надо бы поговорить с глазу на глаз.
      Джо показалось, будто бы он уловил в её голосе угрожающую нотку.
      - Хорошо. Где твое пальто?
      - В гардеробе.
      - Иди бери его. Ты знаешь, где стоит моя машина?