Глава X

Чересчур яркие краски вокруг были признаками сна. Он поморщился. Пальцы поскребли каменный пол пещеры и сжались в кулак, но он не чувствовал своей руки. Потому что весь был переполнен запахами влажного весеннего леса в окрестностях Вены.

– Скорей, Бек! – окликнул Кестер, и его небольшая быстрая лошадка вырвалась на поляну. (Бекет смотрел, как младший брат разворачивает ее вспять.) – Ну, пошевеливайтесь!

Бекет засмеялся счастливым смехом.

– Эй, ты, осел!Хватит тебе глотку драть. Так никогда волка не затравишь! – И снова засмеялся– от полноты чувств. Как прекрасно быть молодым и радоваться жизни!

Он притянул к себе темноволосую женщину, что скакала рядом, хотел поцеловать, но она оттолкнула его руки.

– Ты же меня бросил, Бекет. Или забыл? – процедила она сквозь зубы. – Всем уже известно, что гордый английский мальчишка бросил маркизу де Виор.

– Должно быть, я несколько рассеян, – беззаботно отозвался он, снова притягивая ее к себе, – Но ведь ты можешь многому научить меня.

Она резко отодвинулась и обожгла его взглядом. Между ней и этим двадцатилетним сосунком пятнадцать лет разницы, а искаженное злобой лицо добавило ей еще добрый десяток.

– Глупец!– Она взмахнула хлыстом. Губы сжались в жесткую складку ненависти. – Что ж, я дам тебе последний урок. И ты его запомнишь на всю жизнь!

Он перехватил ее кисть, и они очутились на залитой солнцем поляне. Темно-каштановые волосы вдруг засияли золотом, а карие глаза поменяли цвет на серый, с искоркамирасплавленного серебра. Черты смягчились, кожа стала алебастровой с перламутровым оттенком.

Ее красота ошеломила его, он даже позабыл о ненависти в голосе этой старой карги. Кровь жарко заструилась по жилам. Он почти ссадил золотую красавицу с седла, прижал к своему бедру и, не дав ей сказать ни слова, заткнул рот поцелуем.

Они въехали в тень, и в своих объятиях он снова обнаружил маркизу. Растерялся, разжал руки, она вырвалась вперед, хлестнула кнутом воздух и, уносясь, крикнула:

– Ты гонялся за волком, Бекет Торн! А нашел дьявола! Чудовищные, нечеловеческие крики послышались слева исправа. Маркиза расхохоталась, со всей силы ударила коня и повернула обратно по той же дороге. Крики вокруг него стали отчетливее, и он расслышал слова. Турецкие слова...

Катье, вздрогнув, проснулась. Застыла в темноте, подложив одну руку под голову вместо подушки, а другую невольно протянув к Торну, спящему неподалеку. Костер погас, и отовсюду ее обступала сырость.

Глубокая ночь. Дождь стал потише. Рядом раздался хриплый крик. Катье почувствовала, как он стиснул ее руку, будто ища в ней спасения.

Тори судорожно выдохнул, словно бы его ударили, и еще сильнее вцепился в руку. Они нарочно легли подальше друг от друга, но, видимо, во сне он инстинктивно придвинулся к ней.

– Полковник Торн, – прошептала она, – проснитесь! Его пальцы внезапно похолодели, и она потерла их, согревая.

– Кестер! – крикнул Торн. – Назад, Кестер! Засада!

– Полковник! – позвала Катье уже громче, испуганная его отчаянным голосом. Потом подползла, стала трясти его за обнаженное плечо. (Надо же, весь в испарине!)– Проснитесь, полковник! Это всего лишь сон!

Он вывернул ей руку и опрокинул на себя, придавив к груди.

– Полковник Торн! Это я, Катье! Проснитесь же! Вам снятся кошмары, а я вас бужу.

Бекет рывком сел, еще не соображая, что происходит, попробовал спрятаться за свой ледяной покров. Но тот словно бы отошел куда-то, как воспоминание о давно минувшей зиме.

– Вам это удалось, – пробормотал он хрипловатым со сна голосом и выпустил ее руку. – А может, я все еще сплю, – добавил он, и пальцы потянулись к ее волосам. Медленно потерся лицом о гладкую кожу ее щеки, и дыхание сразу участилось.

– Полковник, вы... – запинаясь, прошептала Катье. – С вами все в порядке?

Хотелось поцеловать эти губы, всей плотью зарыться в ее нежность, в ее заботу... Он отшатнулся, но тут же вновь прижал свой горячий лоб к ее прохладному.

– Что вы делаете со мной, сильфида?

Она скорее почувствовала, чем увидела, как он поднялся на ноги. Что-то едва заметное коснулось ее волос, потом исчезло.

– Меня зовут Бекет.

Имя повисло в воздухе, и Катье глубоко вдохнула, точно пытаясь втянуть его в себя. Бекет.

Поодаль плескалась вода: он умывался. Катье кожей ощущала дрожь его страсти и дьявольские усилия сдержать ее. Она положила руку на живот в самом низу; пальцы комкали край рубашки. Что же так тянет внутри? Так болит и ноет в предвкушении чего-то неизведанного?

– Вы меня пугаете, – сказала она в темноту. (Он замер на том краю пещеры.) – Все в пас меня пугает. – Она подтянула колени к груди. – Но иной раз... мы едем вместе по лесу, я чувствую вашу руку, такую твердую, уверенную, а мое плечо упирается вам в грудь... Тогда... Боже Всемогущий... тогда мне ничего не страшно.

Катье покрутила головой, отгоняя прилипчивый туман. Прежде она думала, что ее пугает чернота в его глазах. Или воинственный нрав. Или непонятная, чужая душа англичанина. И лишь нынче ночью поняла: нет, она боится совсем другого.

Боится его страсти.

В глубокой тьме она чувствовала его приближение. Он опустился на колено, приподнял ее подбородок, провел пальцами по губам.

– Вы же были замужем. То, что... происходит между нами, не может быть вам внове.

Она мягко отвела его руку. Не может быть вам внове... Слова звенели у нее в ушах. Он поцеловал впадинку между ее большим и указательным пальцами.

Это как небо, хотелось ей сказать. То, что происходит между нами, это как небо для человека, долго прожившего в темноте.

– Я была замужем, но...

– Но ваш муж был всегда спокоен и ласков, – закончил он. – И постель была мягкой, и в комнате уютно и тепло. – Голос его стал громче, жестче. – А во мне ничего этого нет, мадам. Ни спокойствия, ни мягкости, ни тепла.

Он скользнул губами по ее щеке. Катье затаила дыхание; перед глазами будто сверкали дальние зарницы.

– Я назвал себя человеком, которому свойственно испытывать голод. Это ложь. Я – зверь. Господи Иисусе, у меня все нутро горит! Когда я целую вас... нет, когда мой рот завладевает вашими губами, я чувствую ответный голод, чувствую, как ваша плоть... – быстрым, почти грубым движением он скользнул по ее рукам – вниз-вверх, – вот тут под кожей... И вас он мучит, этот голод, я знаю. Но вы были женой рыцаря. Привыкли к мягкости, к учтивому обращению. – Он крепко-крепко прижал ее к себе. – А мне мало ваших поцелуев. Я хочу вас так, что сердце вот-вот вырвется из груди. Хочу взять – не мягко, не учтиво, а всю, целиком. – Он выпустил ее, покачался на месте из стороны в сторону и встал. Подошел к выходу, высунул голову под дождь и втянул ее обратно. – Нет, я не позволю зверю себя одолеть. Ниг adam. Я человек. Господи Иисусе, человек!

Слова вспыхнули вместе с молнией и как молния. Он бросил взгляд в глубину пещеры, лицо внезапно потемнело, и в нем отразилась, боль мятущейся души. Потом отвернулся и вышел наружу.

Катье скрючилась возле остывшего костра, широко раскрытыми глазами глядя в ночь. Когда же заря? Где солнце, которое рассеет это беспросветное отчаяние?

– Бекет! – всхлипнула она.

Как долго его нет? Час? Два? Где-то в темноте тоскливо заржал Ахерон – звук поглотили высокие мрачные своды.

Пусть он придет, безмолвный, замкнутый, свирепый – не важно. Был бы здесь. Пусть говорит и делает все, что хочет, лишь бы не оставлял ее наедине с грызущими сердце и мозг сомнениями. Она зябко передернула плечами. Может, потому солдаты рвутся в бой? Чтобы в пылу схватки заглушить душевные муки?

Она с трудом удерживалась от крика: Бекет, вернись! Помоги мне! Жизнь моего сына в руках чудовища! Я солгала тебе, я видела твоего Эль-Мюзира в Серфонтене, узнала его и все-таки солгала! Скачи к своему дьяволу, если ничто иное не может исцелить твоих ран!

Она застонала. Нет! Чтоб сильное страстное тело безжизненно распласталось на земле? Чтоб навсегда погасли эти бездонные синие глаза?

– Нет! – крикнула Катье.

Ощутив каплю на руке, она испуганно вздрогнула.

– Видно, не только меня мучают кошмары, – послышался над ней глубокий спокойный голос, в котором не было и следа недавней ярости.

Торн подхватил Катье на руки, прижал к своей мокрой груди.

– Здесь вам будет уютнее, – сказал он и опустил ее на мягкое ложе из листьев.

Она удивилась, когда он лег рядом, устроив ее голову у себя на плече и обнял – ласково, успокаивающе.

– Часа через два рассветет, станет сухо и ясно, и дорога покажется легче. – Он погладил ее волосы. – А до той поры спите, владелица замка.

Когда она проснулась, снаружи было сухо и ясно – точь-в-точь как обещал Торн. Катье увидела, что он уже оседлал коня и готов к новой скачке.

– Bon matin, мадам, – произнес он с легким поклоном. – Тронемся, как только вы соберетесь.

Его взгляд указал ей на струйку воды и на висящее платье.

Катье покраснела, вспомнив о близости, что возникла между ними нынешней ночью. Теперь она спрятана в мешок вместе с оббитыми кружками.

– Bon matin, полковник Торн. – Она прошла к воде и прикрылась еще не просохшей атласной юбкой. – Я соберусь через минуту.

Солнце еще не выглянуло из-за холмов, когда они были в седле. Катье поймала себя на мысли, что ей составляет все меньше труда приноровиться к движениям его бедер и мышц могучей груди. Чтобы отвлечься, она стала разглядывать пейзаж. Чисто умытый лес предстал во всем великолепии. На темно-зеленых листьях буков вспыхивали под первыми лучами крошечные алмазы.

Они остановились, напились из чистейшего горного ручья, доели оставшиеся с вечера сыр и хлеб и снова забрались в седло. Природа менялась по мере того, как они подъезжали к границам Брабанта. Геспер-Об встретил их менее пышной растительностью и довольно ровными плато вместо скал и холмов. Правда, после вчерашнего ливня все они были изрезаны извилистыми ручейками.

Они сделали привал под одиноким дубом посреди каменистой площадки. Катье завернулась в накидку, отныне ставшую напоминанием о мерзкой клевете Рулона. Не хотелось ей вспоминать и собственную ложь.

Они с Торном говорили мало, больше обменивались вежливыми, ничего не значащими фразами. Спали далеко друг от друга, так чтобы во сне даже рукой нельзя было дотянуться.

Перед рассветом снова тронулись в путь, и опять твердая рука легла на талию, а мужская грудь предлагала свое надежное покровительство.

Узенькая тропка вела к водопаду, что разбивался внизу о плоские камни.

– Осторожно, – сказал он и обхватил ее покрепче. Когда они проехали, она смахнула брызги с платья.

– Кругом вода, куда ни глянь. В Англии тоже так?

– Да, сыровато. Во всяком случае, насколько я помню.

– То есть? – Катье с полуулыбкой обернулась к нему.– Неужто с зимы ваша память так притупилась? Или вы не возвращаетесь домой зимовать?

– Домой... – повторил он таким тоном, будто ему это понятие незнакомо. – Нет, я не возвращаюсь домой. Раньше стоял в Гааге на зимних квартирах. Пока не продал свой полк. Теперь зимую, где зима застанет.

– А в Англии не застает?

– Нет.

Она опять увидела на лице Бекета окаменелое выражение.

– Почему?

Глаза его были устремлены не на нее, а на тропинку впереди. На солнце их синева казалась более светлой и все же непрозрачной, непроницаемой. Катье почувствовала, как сжались в кулак его пальцы, и ей почему-то стало не по себе.

– И впрямь почему? Разве вы еще не поняли, мадам, что я солдат. Моя судьба на поле брани, а не в теплой постели. Я не привык, чтобы утром один лакей подавал мне горячий шоколад, а другой – газету с последними сплетнями лондонской «Кофейни».

– Многим нравится эта презренная жизнь, – заметила она. – Филипп тоже был солдатом, но я всегда подозревала, что он тоскует по роскоши, в которой вырос.

– Я не сказал, что эта жизнь презренна. Просто она не для меня.

– А как же семья? Наверняка ваши родные... Ваши родные...

– Бек! – донесся голос из черноты его прошлого. – Бек, боль скоро пройдет. Я чувствую, она уже покидает меня. Скажи отцу, что я не сумел сторговать того жеребца. Оркни уперся и не хочет с ним расставаться... Все, уже не болит, Бек. Я вижу свет. Прекрасный свет... Убей его за меня, Бек. Поклянись мне. Поклянись, что убьешь дьявола. А, Бек? Ты где?

Лицо Торна превратилось в маску. Рука схватила ее за горло, и ребро ладони уперлось в подбородок.

– Вы задаете слишком много вопросов, мадам.

В бездонной синеве что-то сверкнуло, как сапфир на солнце или глаза хищного зверя в свете факела. Она содрогнулась.

– Лучше расскажите о вашей семье, – раздельно вымолвил он. – О вашем муже. О том, как, просыпаясь рядом с вами, он требовал горячего шоколаду. И жену.

Слова обожгли ее, точно кнутом.

– Пустите меня, – прошипела она и стиснула руку на его запястье, ощутив ладонью рубцы от оков. Конечно, в силе ей с ним не сравняться, но се тоже не так-то легко сломить. – Пустите меня, англичанин! Моя семья – не ваша забота!

– А моя – не ваша, фламандка.

– Да у вас небось и семьи-то никакой нет, – бросила она. – Ничего удивительного, что вы не ездите домой. Ваш дом – поле битвы, ваша семья – порох и человеческая кровь.

Бекет резко притянул ее голову к плечу, так чтобы она уткнулась в него лицом.

– Вот и понюхайте пороху и крови, мадам. Дышите глубже и не забывайте, что на этом поле командую я.

Крепко прижимая ее к себе, он пришпорил Ахерона.

Камни с грохотом летели из-под копыт. Плато было ровное, будто нарочно расчищенное для скачки.

Ваши родные... Что она может знать? Он вспылил, умом понимая, что в ней нет ни капли злобы. Гнев – да, страх – да, но не искусство найти твое уязвимое место и ударить побольнее. Она не такая, как ее сестрица или дамы, прошедшие выучку при дворе, – у тех когти всегда наготове.

– Простите меня, – прошептал Бекет, но ветер унес его слова, прежде чем Катье успела расслышать их.

Солнце стояло в зените, когда перед ними открылась долина, обозначившая северную границу графства Геспер-Об. Вдали, на высокой скале, омываемой двумя сливающимися реками, стоял замок маркграфа. Заложенный в год коронации Карла Великого, он вместе с окрестными землями предназначался в дар одному из верных его паладинов.

Теперь паладинов нет. Некому сдерживать натиск неверных за неимением оного. Клод и его свита озабочены по большей части альковными интригами.

– Петер... – прошептала Катье, вся во власти тревожных мыслей.

– Не волнуйтесь, мадам. Ваш сын в безопасности. – Рука у нее на талии, как всегда, вселяла уверенность и утешение.

– Почем вы знаете?

– Найал и Гарри поехали по северо-восточной дороге, а она вся охраняется нашими войсками. Сын ждет вас. Как мой враг – меня.

У Катье трусливо екнуло сердце. Скоро ложь ее откроется. Она почувствовала себя как затравленный зверь.

В долину надо спускаться густым лесом, переходить вброд ручьи, объезжать пригорки. Скорей бы конец этой долгой дороге! Но... Со страхом и радостью (в которой не хотела себе признаться) Катье подумала, что им не поспеть в замок до темноты. Значит, впереди последняя ночь наедине с ним...

Он тронул поводья и начал спуск.

Торн смотрел на удлиняющиеся тени и размышлял. До города часа два. Впереди ревел водопад; над ним высилось небольшое каменное строение. Заброшенная мельница, водяное колесо которой давным-давно сгнило.

Когда Ахерон шагом приблизился к ней, Катье приготовилась спрыгнуть.

– Подождите. – Торн обвел глазами лес и мельницу, спешился, вытащил из ножен шпагу.

– Полковник... – начала она и умолкла, не зная, что сказать.

Он взглянул на нее и нахмурился. Потрепал по морде коня и зашагал к старой постройке.

Толкнул полусгнившую деревянную дверь, держа шпагу наготове, и вошел.

Стало тихо, лишь бурлила в реке вода. Катье нагнулась поближе к черной гриве, настороженно прислушалась. Крик сойки испугал ее, заставил подскочить. От резкого движения Ахерон вскинул голову и заржал.

– Тс-с, тихо, – шепнула она и осторожно погладила его по крутой шее.

Ахерон недоверчиво покосился на нее, но тут же утих. Польщенная таким признанием, она снова потянулась погладить его: Но вдруг раздался оглушительный треск, и рука замерла в воздухе.

– Бекет!

Ее крик потонул в гулком всплеске.