— Ну, с чего же начать?

Сет приоткрыл один глаз.

— С самого начала.

— Ладно, начнем с самого начала. Наша ветвь семьи Ван Кортландов являлась прямыми потомками могущественного Воутера Ван Кортланда. Мы вместе с Ван Ренселеерами и Ливингстонами оказались теми несколькими семействами, кому удалось успешно возродить и увековечить старую систему патронажа. — Она начала протирать его шею. — Ты знаком с этой системой?

— Нет.

— Это система угнетения, похожая на феодальный строй средневековья. Арендаторы земли моего отца были привязаны к земле кабальными договорами, которые подписали их предки еще двести лет назад. Условия этих договоров были очень тяжелыми, начиная с того, что владельцу поместья нужно было платить натуральный оброк в виде одной десятой всего, что произрастало или производилось на его землях, плюс годовая рента в размере трехсот долларов. Кроме того, каждый крестьянин должен был трудиться определенное время на строительстве дорог и домов, нарубить и привезти шесть футов дров для поместья, а также отработать три дня на своего господина вместе с лошадью и повозкой.

Сет поднял руку, чтобы ей было удобно помыть подмышку.

— А почему крестьяне не могли взять и уйти?

Она покачала головой.

— Большинство просто не осмеливались. Система держала их в такой нищете, что они не могли скопить достаточно денег, чтобы все начать заново. К тому же их семьи жили там несколько поколений, и они считали поместье своим домом. Вандерлины были одной из таких семей.

— Они были крестьянами?

— Нет, пивовары, и очень умелые, надо сказать. Их пиво с самого начала пользовалось спросом. Так что к тому времени, когда родился Мартин, семья Вандерлинов могла быть очень богатой, если бы не огромные пошлины, которые система патронажа накладывала на все товары, продававшиеся за пределами поместья.

— Эти пошлины наверняка были незаконными, да?

— Большинство арендаторов так считали, — отозвалась Луиза, нежно прикасаясь к коже над его сломанным ребром. — В результате они создали союз для борьбы за ликвидацию системы патронажа.

Она умолкла, пока смачивала полотенце, и возобновила рассказ, когда начала протирать его живот:

— Союз, однако, раскололся, у них не было единства в том, как добиться своей цели. Половина считала, что лучше всего рассказать о злодеяниях Ван Кортланда при дворе, перед королем, и таким образом добиться отмены патронажа. Остальные были уверены, что здесь нужны более действенные средства. Эти сторонники действенных средств вскоре избрали свой собственный путь. Для начала они сожгли портрет моего отца на троне, где он обычно восседал, собирая годовую ренту.

Луиза спустила одеяло до его колен и одним уверенным движением протерла полотенцем нижнюю часть его живота.

— Когда мой отец отомстил, выгнав тех, кто, по доносам его шпионов, сжег портрет, дело приняло другой оборот. Теперь мы не могли выехать из поместья, чтобы не столкнуться со сторонниками союза. Во время одного из таких столкновений я встретила твоего отца.

Сет приоткрыл глаза и посмотрел на нее.

— Мой отец был сторонником жестоких мер?

Она быстро отрицательно покачала головой.

— Он оказался там случайно. Я возвращалась от школьной подруги, у которой гостила две недели, когда мою карету встретила толпа из членов союза. Обоих моих охранников вытащили из седла, а моего кучера сбили брошенным камнем. Лошади испугались шума и пронесли неуправляемую карету почти целую милю, пока та наконец не перевернулась.

— Просто чудо, что ты не убилась, — заметил Сет.

Мокрое полотенце скользнуло по его бедру.

— Более удивительно то, что я даже не ушиблась, хотя перепугалась до смерти. Можешь представить мое облегчение, когда тут появился твой красивый отец и настоял на том, чтобы проводить меня в поместье. Он был таким внимательным и очаровательным, что когда мы добрались до дома моего отца, я оказалась в полном смятении. После этого я стала искать «случайных» встреч с ним.

Она принялась за другое бедро.

— До моих разговоров с Мартином я полностью не представляла систему патронажа и не понимала ее несправедливости. Я даже не понимала, почему напали на мою карету. Но Мартин быстро открыл мне глаза.

Одеяло сдвинулось ниже, к его икрам.

— Потом мы полюбили друг друга и встречались в заброшенном доме на ферме в паре миль от поместья. Ты, конечно, понимаешь, чем мы занимались во время наших свиданий. Естественно, я скрывала наш роман от отца. Он лелеял надежду выдать меня замуж за пожилого овдовевшего соседа, Корнелиуса де Виндта, и выгнал бы Вандерлинов, как только заподозрил бы о моих чувствах к Мартину.

— Я был зачат в том заброшенном доме?

— Да. Хотя твой отец узнал об этом только много лет спустя. — Она начала протирать его ступню. — Но не потому, что я намеренно скрывала от него это. В то утро, когда я собиралась сказать ему, меня позвали в кабинет отца. Он…

— Щекотно, — перебил ее Сет, отдернув ногу. Луиза засмеялась и окунула полотенце в тазик с водой.

— Твой отец тоже боялся щекотки на пятках, — сказала она, снова укрывая его одеялом до пояса. Сет улыбнулся.

— Так что же случилось?

Луиза поднялась и прошла к высокому комоду.

— Однажды моя служанка заметила, что я не совсем здорова. Правильно угадав причину недомогания, она рассказала о своих подозрениях моему отцу, — ответила Луиза, открывая верхний ящик. — Когда я пришла к нему в кабинет, он ждал меня там вместе с акушеркой. Не дав мне возможности подтвердить или опровергнуть подозрения моей служанки, он приказал, чтобы меня осмотрели прямо там. — Она достала белую ночную рубашку. Сочтя ее вполне подходящей, перекинула через руку и вернулась к кровати. — Я думала, он меня убьет, когда акушерка подтвердила, что я беременна, — за день до этого он пообещал мою руку Корнелиусу в обмен на пограничный кусок земли, о котором долго мечтал. Конечно, он стал требовать, чтобы я назвала отца ребенка. Зная, что он скорее всего убьет Мартина, если я скажу правду, я обвинила моего сумасшедшего брата Питера в изнасиловании. — Она оторвала взгляд от застежки на ночной рубашке. — А что ты знаешь о Питере?

Сет пожал плечом.

— Старик в поместье сказал мне, что он был сумасшедшим и изнасиловал несколько служанок. Луиза медленно кивнула.

— Я слышала, как слуги шептались об этом раньше, и подумала… я… — Ее голос затих, и вместо слов послышалось рыдание.

— Мама, — заговорил Сет, успокаивающе сжав ее руку.

Ее лицо исказилось от страдания, она бросила рубашку на колени и сжала его руку, с мольбой глядя ему в глаза.

— Я знаю, что поступила ужасно, обвинив Питера, — заговорила она дрожащим от волнения голосом, — но пожалуйста, поверь мне, я думала, что это единственная возможность защитить тебя и Мартина. Я была молодой и глупой… Я даже и представить не могла трагических последствий своей лжи, даже не предполагала, что ты, ребенок, которого я хотела уберечь, будешь так страдать. Я… — Ее голос пресекся, и слезы полились по щекам.

Сет нежно сжал ее пальцы.

— Не надо. Тебе не нужно объяснять, я все понимаю. Я тоже лгал, чтобы оградить любимого человека от невзгод, и это тоже привело к трагическим последствиям, — нежно улыбнулся он, глядя в ее заплаканное лицо. — Похоже, мы нашли еще одну черту, которую я унаследовал от тебя: мы оба думаем сердцем, а не головой.

Увидев ее слабую ответную улыбку, он добавил:

— Если ты не хочешь продолжать сейчас свой рассказ, то я пойму.

Она вытерла щеки тыльной стороной ладони.

— Нет. Я хочу все рассказать тебе.

Стремясь помочь ей, Сет сказал:

— Я узнал из сообщений детективов, что Питер вскоре был помещен в психиатрическую лечебницу, а ты, по словам старого слуги, тоже исчезла. Как мне помнится, твой отец говорил всем, что ты уехала в Париж покупать приданое.

Она кивнула.

— Он не мог допустить, чтобы моя беременность встала между ним и дорогим его сердцу куском земли, поэтому меня заточили на верхнем этаже старого заброшенного дома в полумиле от поместья, скрыв таким образом мое позорное положение. История с приданым должна была объяснить мое отсутствие и отсрочку свадьбы до твоего рождения.

— Меня удивляет, почему твой отец не поторопился со свадьбой, чтобы можно было выдать меня за ребенка де Виндта.

— Он беспокоился, что ты можешь унаследовать безумие Питера, и боялся, что тогда люди будут думать, что это у Ван Кортландов дурная кровь, а не у Декоров.

— Так он рассчитывал дождаться моего рождения и потом избавиться от меня, как от котенка, — отрешенно констатировал Сет, похолодев от мысли, что человек, а тем более его собственный дед мог оказаться таким жестоким.

— Я не знала о его планах, правда не знала! — поклялась она, высвободив свою руку, чтобы надеть ему ночную рубашку. — Он мне сказал, что отдаст тебя на воспитание в хорошую семью. Я согласилась только потому, что была уверена, что Мартин не поверит в историю о моем парижском путешествии и найдет способ освободить меня до твоего рождения.

Сет приподнялся, помогая ей надеть на него рубашку.

— Но он так и не пришел, да? — осторожно спросил он, просовывая руки в рукава.

— Да. Он решил, что я предпочла обеспеченную жизнь с Корнелиусом. И вскоре после этого покинул страну. — Она снова откинула одеяло, чтобы дотянуть край рубашки до колен. — Семь месяцев я оставалась в заточении. Кроме сторожа и акушерки, возле меня никого не было. Иногда появлялся мой отец. Так что я все время проводила одна. Я целыми днями разговаривала с тобой и строила планы на будущее. К тому времени, когда ты родился, я очень сильно любила тебя. И едва не умерла от горя, когда через несколько часов мне сказали, что ты умер.

Луиза покачала головой, выражение ее лица сделалось задумчивым, когда она до плеч укутала Сета одеялом.

— Только через семнадцать лет отец перед смертью признался мне, что приказал убить тебя, а его слуга вместо этого оставил тебя в приюте Сент-Джона. Я пыталась отыскать тебя, но безуспешно. — Казалось, она что-то хотела добавить, но вместо этого поцеловала его в лоб. — Вот и вся история, мой мальчик.

— Не совсем, — возразил он, улыбнувшись от ее материнского поцелуя. — Я знаю, что ты овдовела в 1851 году, незадолго до смерти твоего отца, а через год вышла замуж за Мартина. Но я не знаю, как вы соединились и почему ты приехала в Денвер.

— Отец Мартина умер примерно в то же время, что и мой, и он вернулся в страну, чтобы продать то, что осталось от его родителей. Судьбе было угодно, чтобы мы встретились с ним на той же самой дороге, где он спас меня восемнадцать лет назад. Когда я рассказала ему о тебе и о вероломстве моего отца, мы помирились. Через месяц поженились. Ты уже знаешь, что у нас с Корнелиусом не было детей, так что вся его собственность досталась его сыновьям от первого брака. То, что осталось от состояния Ван Кортландов, пошло на лечение Питера. Нас ничто не связывало с теми местами, и поэтому мы решили отправиться на Запад и все начать сначала. Если не считать беспокойства о твоей судьбе, мы с Мартином счастливо жили вплоть до его смерти два года назад. И это действительно конец истории. Если ты не хочешь немного поесть, то я жду, что ты выполнишь свою часть уговора и поспишь.

Сет отказался от еды.

— Я посплю.

Похлопав его по щеке, Луиза поднялась.

— Я буду рядом, если тебе что-нибудь понадобится.

Когда она начала собирать мокрые полотенца и взяла тазик с водой, то стала напевать ту самую песню, которую он услышал, когда пришел в себя.

— Какая приятная мелодия, — пробормотал он. — Что это?

— Это датская колыбельная, которую мне напевала моя мать, когда я была маленькой. Я обычно пела ее тебе, когда носила тебя. — Она хмыкнула. — Ты был активным ребенком и сильно брыкался, а эта песня успокаивала тебя.

Упоминание о колыбельных и о детях напомнило ему о Пенелопе и ее «Песне снов», которую она пела Томми. Глухим от волнения голосом Сет спросил:

— Пенелопа… как она?

Луиза со вздохом поставила тазик на стул.

— Большую часть времени она спит, хотя сейчас начала разговаривать. Она рассказала мне о твоем сыне… мне очень жаль. Я знаю, как это тяжело, когда не имеешь возможности любить своего собственного ребенка.

— Я был слишком болен, чтобы ощутить это горе, — признался Сет, чувство вины наполнило его. Пока он лежал здесь в сладком забытьи, Пенелопа, без сомнения, сильно страдала. Ему так захотелось поддержать ее, успокоить, сказать, что впереди у них целая жизнь, и он спросил: — Я могу ее увидеть? Я имею в виду после того, как посплю?

Луиза отвернулась от него, но в ее поникших плечах было что-то такое, от чего холодок пробежал у него по спине.

— Что такое, мама? — требовательно спросил он.

Она повернулась и посмотрела на него, на ее лице отразились боль и сочувствие.

— Она отказывается видеть тебя. Она…

— Обвиняет меня в смерти нашего сына, — закончил он.

— Нет… нет! — воскликнула она, покачивая головой и подходя к его кровати. — Все совсем не так. Она обвиняет себя в смерти сына и в том, что случилось с тобой. Она думает, что она проклята Богом, и боится даже подходить к тебе, считая, что причинит тебе еще больше вреда.

— Но это смешно, — проворчал он, пытаясь сесть. Он намеревался как-нибудь добраться до Пенелопы и немного вразумить ее. — В том, что произошло, нет ее вины.

Луиза без труда уложила его на подушки.

— Я уже говорила ей это, но она не слушает. Она и тебя не послушает. Она слишком переполнена горем, чтобы рассуждать трезво.

— Но я должен что-то сделать и помочь ей! — запротестовал он, удрученный своим жалким состоянием. Он не мог примириться с мыслью, что Пенелопа страдает, а он не в состоянии облегчить ее муки.

Луиза покачала головой и удержала его, когда он снова попытался встать.

— Она и вправду еще больше убедится в том, что проклята, если ты встанешь раньше времени и снова упадешь в обморок. Дай ей время. Она придет в себя, я обещаю.

Рыдание вырвалось из груди Сета, когда он беспомощно посмотрел в сочувствующее лицо своей матери.

— Я так сильно люблю ее. Я должен чем-то помочь ей.

— Думаю, ты уже это сделал, — сказала она, поглаживая его щеку. — Приходили твои друзья, Сколфилды. Хорошо, что ты оставил им записку и сообщил о смерти ребенка и о том, где ты будешь. Они выразили свои соболезнования и принесли ответ на телеграмму, которую ты просил их послать. Я взяла на себя смелость прочитать его.

— Приезжает брат Пенелопы, я угадал? — спросил он, хотя нисколько не сомневался в этом.

— Да. Они с женой будут здесь пятнадцатого. Это послезавтра.

Сет нахмурился. Пятнадцатое? Это значит, что он был без сознания…

— Так я здесь уже четыре дня? — удивленно спросил он.

— Да. И как сказал доктор, тебе придется пробыть здесь еще довольно долго. Не подумай, что я жалуюсь, — быстро добавила она, сжимая его плечо. — Наоборот, я предвкушаю удовольствие, с каким буду нянчиться с тобой.

Сет улыбнулся такой перспективе.

— А что касается твоей девушки, — продолжила Луиза, — думаю, ей очень поможет встреча с ее братом, а особенно с невесткой. Она мне говорила, что ее невестка врач и она очень верит в ее способности. Может, этой женщине действительно удастся развеять ее мысли о проклятии.

Холли. Сет ощутил слабый проблеск надежды. Если кто и сможет заставить Пенелопу разумно посмотреть на вещи, так только трезвомыслящая Холли.

И он, как Пенелопа, скрестил пальцы и загадал на свою счастливую звезду.