— Те деревья и есть лес, где ты гуляешь? — спросил отец, указывая рукой.
      Скоро они уже были под деревьями у развалин гончарной мастерской. Они шли медленно. У Мориса заболели ноги, ему не пришлось это выдумывать.
      — Может, посидим здесь немного? — спросил Морис, и они присели на ступени.
      Отец растер Морису ноги, потом обнял за плечи и притянул к себе.
      — Я… — начал он, но тут же умолк. Отвернулся. Просто держал Мориса за плечи.
      Морис посмотрел на кучи фарфора. Они сверкали, но отец ничего о них не сказал. Морис оглядывался вокруг в поисках пагод, но не увидел ни одной. Это его не удивило. Они спрятались при их приближении.
      Но что-то шевелилось на ближайшей куче. Что-то темное. Морис выпрямился. Отец пнул что-то у себя под ногами, и Морис увидел, что это слизняк в панцире. Он немного полежал в пыли, куда его сбил отец, а затем пополз к кучам.
      — Это все слизни на той насыпи, папа? — спросил Морис. Отец посмотрел туда, куда он указывал.
      — Думаю, да. Странно. Я никогда не видел, чтобы они так собирались. — Он поднялся, чтобы пойти к куче.
      Морис схватил его за руку.
      — Не надо, папа!
      — Это просто слизни, Морис.
      — Нужно внимательно смотреть, куда наступаешь. Можно навредить кому-то и не заметить.
      — Это слизням-то? Твоя бабушка будет признательна, если мы их затопчем.
      — Нет, ты не понимаешь. Если мы туда пойдем, давай я покажу, куда надо ступать.
      Отец снова сел рядом с ним:
      — Значит, волшебное начинается здесь, да? И чему же мы не хотим навредить?
      Его отец весело улыбнулся. Морис знал, папа считает это игрой, но ему было все равно. Он должен добраться до насыпей и увидеть, что происходит.
      — Сними ботинки и ступай туда же, куда и я, — сказал Морис.
      Они расшнуровали ботинки, и отец пошел вслед за ним. Морис беспокоился по поводу больших ног отца, но по дороге он не заметил ни одной пагоды, на которую отец мог бы наступить. Осколки, мимо которых они проходили, не были вымытыми и обточенными.
      Ближайшая куча представляла ужасное зрелище. Она вся была покрыта слизнями в панцирях. Они облепляли ее темной массой, иногда слоем в три-четыре штуки.
      — Тестацеллы, — произнес отец, — панцирные слизни. Они едят земляных червей и других слизней. Не удивительно, что в саду у бабушки нет слизняков. Если такие тестацеллы появляются где-нибудь, они сметают все на своем пути.
      Морис высматривал пагоды. Куда они ушли, чтобы спастись от этих мерзких слизней, пожирателей других слизней?
      — Я никогда не видел столько сразу, — продолжал отец. — Может быть, у них брачный сезон?
      Морис ощутил, как его охватывает паника. Он знал, эгоистично думать только о себе, но если слизни сделают что-нибудь с пагодами или прогонят их отсюда и он не сможет их найти, он никогда не поправится.
      — Кажется, они пытаются добраться до тех двух куч, но что-то им мешает, — сказал отец.
      Это был построенный пагодами вал. Теперь Морис понимал, чего опасались пагоды, зачем они строили стену. Но что нужно здесь слизням? И где сами пагоды?
      Потом он увидел терракотовые осколки и осколок с геральдической лилией, лежащие на земле у разрушенной части стены. Три слизня шуршали среди обломков.
      — Нет! — выкрикнул Морис. Он помчался к Ти Ти Тину.
      — Вернись, Морис! — позвал отец. — Ты поранишь ноги!
      Но Морис не поранился. Он шагал по траве, цветам и слизням. Он радовался хрусту панцирей под ногами. Он снял с Ти Ти Тина трех слизней и выкинул их в реку, опустился на колени, чтобы поднять кусочки пагоды.
      — Что это? — тихо спросил отец. Он стоял рядом.
      — Пагода, — ответил Морис. Он едва мог говорить. Он не заплачет, сказал он себе. Он не позволит себе плакать на глазах у отца.
      Отец опустился на колени рядом с Морисом:
      — Что такое пагода?
      Морис протянул на ладони терракотовые осколки, чтобы отцу было видно. Поднял кусочек с черной лилией.
      — Его положил я, — пояснил он. — И подарил ему хрустальную бусину. Я не вижу бусины.
      — Вот она, у твоей правой ноги. — Отец поднял бусину и отдал Морису.
      — Я видел, как они строили эту стену, — сказал Морис, кивая на низкую стенку перед ними. — Но не знал, для чего они это делают.
      — Тогда этот твой пагода храбрец.
      Морис увидел, что некоторые пагоды, которых он узнал, лежат по эту сторону стены: розовая, белая с кусочком синего стекла, который он подарил, разноцветные кучки.
      — Нам нужно идти, папа. Они не смогут биться, пока ты смотришь.
      Отец встал. Он собрал горсть слизней и швырнул их в реку.
      Морис шагнул вперед и положил кусочки Ти Ти Тина рядом с другими пагодами. Может быть, они сделают что-нибудь для него. Он утер глаза и немного подождал, но ни одна пагода не поднялась. Ему хотелось, чтобы они доверились его отцу и поднялись помочь Ти Ти Тину, или хотя бы поднялись, чтобы сражаться со слизнями.
      — Они пробили твою стену вон там, — сказал отец. — Давай выкинем слизней, которые заползли на кучу.
      — Это не моя стена, — возразил Морис.
      — Стену пагод, я хотел сказать.
      Морис пошел за слизнями, которые переползли через стену. Они копошились среди осколков пагод за стеной. Они их едят. Морис догадывался, шагая вперед, что, возможно, он топчет пагоды, а не только слизней. Он не знал, что хуже: его вес или панцирные слизняки. Он бросал слизней в реку, горсть за горстью. Ноги болели, и руки болели, из носа снова пошла кровь.
      — Морис, — позвал отец. — Идем домой. Ты сделал все возможное.
      Они сели на ступени разрушенной мастерской и стянули отсыревшие носки.
      — Лучше просто выбросить, — сказал отец. — Никто не станет их стирать.
      Обтерли ноги о траву и натянули ботинки. Морису пришлось запрокинуть голову, чтобы кровь не накапала в них, пока он обувается. Он нашел окровавленные затычки, которые выбросил днем раньше, и сунул их в нос. Он видел новых слизней, медленно ползущих к насыпям.
      — Пагоды помогают мне, папа. Они лечат меня. Папа на некоторое время задумался.
      — Уверен, это так, — сказал он. — Мы все хотим тебе помочь. Твоя бабушка — священниками. Мама — хорошей едой, сном и покоем. Я тоже хотел бы сделать что-нибудь для тебя, Морис. Я старался. Уверен, пагоды сделают что смогут.
      Он взял сына за руку и повел. Когда они вышли на дорогу, ему пришлось нести Мориса.
 
      Но Морис решил, что не сделал всего возможного, чтобы помочь пагодам. Он лежал в лихорадке и слушал, как родители тихонько разговаривают за столом. Отец пытался убедить мать вернуться в Париж на недельку-другую. Морис знал, что там будет. Доктор Перро и кровопускание. Морис знал, что там с ним будет без пагод.
      А пагодам самим нужна помощь. Он не может позволить слизням сожрать их, помогают они ему или нет. Разумеется, никто не поверит его рассказам о пагодах. Все решат, что он это выдумал.
      После того, как родители и бабушка ушли спать и он некоторое время прислушивался к похрапыванию отца, Морис выбрался из-под одеяла. Он не раздевался и натянул на себя одеяло до того, как пришла мама, поэтому никто не догадался, что он до сих пор в одежде. Он надел свитер. Подхватил ботинки, открыл дверь спальни и оглядел большую комнату. Никто не бодрствовал. Он босиком прокрался на кухню и осторожно придвинул стул к буфету. Встал на стул и открыл верхнюю дверцу. Достал бабушкин мешочек с солью. Он потом отдаст ей часть своих денег, чтобы расплатиться за соль. Слизняки ненавидят соль. Ею-то он и отгонит их от пагод.
      Он тихо закрыл за собой дверь дома и пошел по дороге. Светила яркая луна, и дорога явственно белела впереди. У реки ему пришлось отдохнуть, но скоро он уже был у разрушенной гончарни.
      Под деревьями было темно. Ветер вздыхал в ветвях. Ночью под деревьями было совсем иначе. Может быть, это из-за слизней лес изменился, подумал Морис. Он поспешил к кучам. Слизни снова пробили стену и заполонили половину второй насыпи. Он взволнованно высматривал пагоды, но не видел ни одной. Он искал кусочки Ти Ти Тина, но их не было там, куда он их положил. Пагоды, рядом с которыми он оставил Ти Ти Тина, тоже куда-то передвинулись.
      Он осмотрелся.
      — Не бойтесь, — позвал он. — Это я, Морис. Я пришел помочь вам сражаться!
      Он начал посыпать солью слизней у себя под ногами. Они тотчас сворачивались в шарики при прикосновении соли. Он взял горсть соли и швырнул в массу слизней выше по насыпи, у отверстия, которое Морис считал входом в подземелье пагод. Слизни корчились и сворачивались, когда на них падала соль. Они то заползали в свои панцири с насечками, то полностью вываливались наружу и заползали снова. Как, должно быть, щиплет их соль, думал Морис, но он пришел на помощь пагодам. Теперь поздно отступать.
      — Где вы? — звал он пагод. — У меня только один мешочек соли. Покажите, где особенно нужна помощь, пока соль не кончилась.
      И он увидел пагоду, одну из белых, белую с кусочком синего стекла. Стоящую на краю второй насыпи. Существо подняло кусочек стекла, будто бы в приветственном салюте. Но потом Морис понял, что оно указывает на что-то. Он посмотрел и увидел Целую тучу слизней, медленно переползающих стену и кишащих в низине между второй и третьей кучей.
      Морис понял, почему они кишат там и что они там едят!
      — Я иду! — прокричал он.
      Он напал на слизней с тыла. Он посыпал солью слизняков, лезущих через стену, и оставил их корчиться. Он начал сыпать соль на слизней в низине, но их было слишком много. Он хватал горсть за горстью, швырял их в реку, потом снова сыпал соль.
      Он увидел других пагод, розовых, и белых, и многоцветных. Они стояли на линии обороны у основания третьей насыпи — и у них в самом деле были хрустальные мечи! Морис видел, как они сверкают в лунном свете. Мечи были тонкие, как иглы. Он видел, как они колют ими слизней в пасти. Они выжидали, пока слизняки зависнут над ними, раскроют пасти, и тогда кололи мечом и быстро отступали. Слизняки пытались кусать их, но падали и уже не шевелились.
      Пагоды целят через пасть в мозг, догадался Морис.
      Он не видел Ти Ти Тина.
      — Ти Ти Тин! — звал он. — Ти Ти Тин! Но не видел его.
      — Слизни убили его? — спрашивал он других пагод, но у них не было времени пропеть ответ.
      Морис начал беречь соль. Тех слизней, на которых соль не попала, он бросал в реку. Пагоды наступали на посыпанных солью слизней и легко поражали их мечами, пока те корчились в соленой агонии. Морис утомился вконец и сел передохнуть на третьей насыпи, там, где не было слизней и не было пагод, и сменил затычки в носу. Тот кровоточил постоянно. Он попытался потуже заткнуть его, хотя и знал, что кровь все равно пропитает лоскуты и снова начнет капать на одежду.
      Он хотел спать. Он устал. У него был жар. Но слизни прибывали и прибывали.
      Потом он увидел Ти Ти Тина. Тот едва живой стоял внизу за третьей насыпью. Морис поднялся и заглянул туда. Там были и другие поникшие пагоды, а некоторые лежали на земле. Три невредимые пагоды пели раненым, он слышал негромкую музыку. Они пытались вылечить товарищей.
      — Поправляйся, Ти Ти Тин! — произнес Морис. — Я знаю, как плохо быть больным. Выздоравливай!
      Ти Ти Тин слегка распрямился и взглянул на Мориса. Казалось, он силится что-то сказать, но Морис не расслышал что. Морис протянул руку и легонько коснулся Ти Ти Тина, а потом снова принялся сыпать соль.
      Когда соль вышла, он набивал мешочек из-под нее слизнями и вываливал в реку, а потом шел за новой порцией. Он кидал непросоленных слизней на тех, на которых попала соль, пытаясь использовать соль дважды. Казалось, он трудится уже долгие часы. Ночь стала темнее, как это бывает перед рассветом. Ветер стих. Морис и пагоды прогнали слизней из низины между второй и третьей насыпью. Пагоды снова восстанавливали стену. Некоторые охраняли стену на второй куче, а некоторые даже вернулись на первую.
      Морис больше ничего не мог делать. Руки ныли, а ноги болели так, что ему пришлось сесть. Он на минутку даже прилег, чтобы унять текущую из носа кровь.
      Он наблюдал за пагодами. Битва продолжалась, но теперь перевес был на их стороне. Морис и бабушкина соль изменили ход сражения.
      Он знал, нужно идти домой, пока его не хватились.
      — До свиданья, пагоды! — сказал он. — До свиданья, Ти Ти Тин. Я постараюсь прийти еще.
      Никто из них не услышал его. Они были слишком заняты. Морис устал и замерз и решил немного полежать здесь, может быть, ноги будут не так болеть. Он сомневался, что сможет пройти весь путь до дома такими ногами.
 
      Внезапно он проснулся. Пагоды стояли вокруг него, они пели. Вокруг было столько пагод, сколько он еще ни разу не видел. Ти Ти Тин стоял прямо у его головы.
      Битва закончилась.
      Морис чувствовал себя так спокойно, окруженный музыкой, он не двигался. Голова стала какой-то другой, ясной, жара не было. Из носа перестала течь кровь.
      Мягкий утренний свет заливал поляну и насыпи. Легкий ветерок дул с побережья. И было так тихо, что он явственно слышал музыку пагод. Они пели для него.
      Морис закрыл глаза. Ноги не болели. В носу пульсировало, но кровь не шла. Он понял, что его тело исцелено.
      — Спасибо, — прошептал он.
      Кажется, Ти Ти Тин тоже пропел «спасибо» в ответ.
      Он снова проснулся, когда услышал, как мама и папа зовут его. Было уже совсем светло. Пагоды ушли. Он видел их на насыпях. И видел только мертвых слизней. Он осторожно поднялся на ступеньки гончарни. И лег там, дожидаясь родителей.
      — Морис! — услышал он голос мамы. — Морис!
      — Я здесь, мама.
      Он увидел, как она бежит по дорожке. Вскоре он был в ее объятиях, папа и бабушка тоже были здесь.
      — Мне теперь лучше, — сказал Морис. — Пагоды пели для меня этой ночью. Я заснул, слушая их пение, после того, как мы победили слизней, и теперь мне лучше. Они помогли мне.
      — О, Морис, — произнесла мать.
 
      Морис оказался прав. Он все еще был слаб, и ему пришлось потрудиться, чтобы восстановить силы, но кровь из носа больше не шла. На ногах перестали сами собой появляться синяки. Лихорадка не возвращалась. Бабушка думала, что это сделали ее священники и молитвы. Мама считала, что всему причиной ее нежная забота и, возможно, чудо. Папе было все равно, как это произошло, главное, что сын снова здоров.
      В последний день, перед возвращением в Париж они устроили пикник на берегу реки. Морису позволили пойти к старой гончарне.
      Он сразу же направился к кучам фарфора. Пагоды были там. Никто из них не опустился при его появлении. Он огляделся в поисках Ти Ти Тина и увидел его стоящим на страже у восстановленной стены. Морис опустился на колени рядом с ним. Он раскрыл мешочек из-под оловянных солдатиков и высыпал осколки блюда, которое бабушка разбила накануне.
      — Я принес вам подарки, — сказал он.
      Пагоды собрались вокруг него. Он поставил перед ними мешочек с солью.
      — Этим вы умеете пользоваться, — продолжал он. — Я принесу еще, когда на следующее лето мы приедем к бабушке.
      Пагоды запели. Морис слушал. Он старался уловить мелодию, чтобы запомнить ее и напевать самому, но это оказалось слишком сложно. Тогда эта музыка еще была ему непонятной. Но Ти Ти Тин, кажется, настаивал на чем-то. Морис наклонился, чтобы услышать, о чем он толкует. Ти Ти Тин говорил, что со временем Морис поймет музыку, Морис запишет ее и подарит миру. Они знали это, знали, что Морис станет композитором, который принесет прекрасную музыку миру, которому нужна красота.
      Морис сел и засмеялся:
      — Надеюсь, так будет! Как это будет чудесно!
      Они попрощались, и Морис пошел по дорожке. В тени под деревьями, на краю поляны, он увидел отца. Тот смотрел как-то странно. Морис только улыбнулся и взял отца за руку, они вернулись к остальным.
 
      В следующие годы, когда они приезжали к бабушке, Морис всегда приносил пагодам соль и осколки фарфора. Болезнь больше не возвращалась, и он вырос крепким молодым человеком. В свое время мир узнал имя Мориса Равеля, благодаря прекрасной музыке, которую он сочинял. Он помнил, что ему сказал Ти Ти Тин, и когда наконец она стала ему понятна, он использовал музыку пагод в своей «Сюите Матушки Гусыни» и в балете, написанном до нее, а еще раньше в пьесах для фортепиано. Музыка эта до сих пор приводит в восторг слушателей. Морис надеялся, что она поможет кому-нибудь во время болезни.
      Однажды его бабушка прислала письмо. Она писала, что корпорация купила разрушенную гончарню, чтобы на ее месте построить обувную фабрику. Морис помчался в Сибур. Носильщики, грузившие в поезд его багаж, удивлялись, зачем ему столько пустых сундуков, но когда он вернулся, они не были пусты.
      Морис купил дом в лесу Рамбуйе, под Парижем, а со временем скупил и земли вокруг. Соседи удивлялись, как часто семья Равеля устраивает в лесу веселые вечеринки с мерцающими фонариками и какой-то китайской музыкой.
      Морис всегда жертвовал на помощь детям, больным лейкемией. Порой он разрешал друзьям привозить в его поместье своих детей, если те были больны. Вскоре их увозили домой выздоровевшими.
      Потомки Равеля сохранили лесное поместье до сего дня. Это дикое, заросшее кустами ежевики место с таинственными цветочными полянами. На этой земле не строят.
      Здесь уже устроились иные существа.

Карлтон Меллик III
Августовское порно
Пер. Е. Коротнян