— А вы умрете? — как-то спросил я, спросил прямо, в лоб, потому что не сумел найти лучших, непрямых слов.
От его лица остались лишь водянистые глаза да седые усы на впалых щеках. Он даже не мигнул.
— Не волнуйся, это не заразно.
— Наверное, — сказал он и попытался сесть на кушетке. Когда ему удалось подняться, он оглядел комнату, остановил взгляд на своих банках и покачал головой. — Потратил сорок лет, чтобы все это собрать. Сейчас смотрю, а коллекция какая-то неполная, как ты думаешь?
нравится и я нигде не видел ничего подобного. Он попытался на это улыбнуться, а потом сказал, что когда-то надеялся, что коллекция поможет ему понять и полюбить все разнообразие живого мира, но этого не случилось. Он сказал, что ничего не знает об этой жизни, и попросил включить музыку.
Не прослушав и половины пластинки, мистер Каванот начал кашлять, и это был тяжелейший приступ, он сгибался пополам и задыхался. Я попытался ему помочь, но он яростно закачал головой, его глаза болезненно блестели, и он меня буквально выгнал.
Я остался за дверью на промозглой лестнице, ожидая услышать, как щелкнет замок, но этого не произошло. Я подождал еще минуту и снова вошел в квартиру: вдруг на этот раз придется вызвать «скорую помощь».
Еще в коридоре я услышал, как он кашляет в ванной, и пошел туда. Шел я тихо, а недоигравшая еще пластинка и вовсе заглушала мои шаги. Дойдя до дверей, я увидел старика, наклонившегося над ванной. В руках он держал банку. Он долго кашлял, пока ему не удалось выплюнуть в банку блестящую кровавую слизь. Тонкие нити мокроты стекали на дно. Мистер Канавот с облегчением вздохнул и выругался, прежде чем закрыть крышку.
Потом он увидел в дверном проеме меня. Когда он понял, что я все это видел, его лицо покраснело, но теперь уже от стыда.
— Больше никогда не приходи ко мне, — сказал он и захлопнул дверь ванной прямо перед моим носом.
Прошло больше недели. Как-то я поймал себя на мысли, что не слышу его кашля вот уже несколько дней. Когда я спустился к его квартире проверить, на мой стук никто не ответил, а дверь была не заперта, как я ее оставил в прошлый раз.
Я обнаружил мистера Каванота лежащим на кушетке и начал с ним разговаривать, потому что не мог понять, умер он или только спит. Потом я начал его трясти, пытаясь разбудить. Одной рукой я поддерживал его за плечо, другой ударил по щеке, и от второго удара его легкое тело упало мне на руки. Казалось, от старика остались лишь кости да рубашка.
Все было именно так, если я правильно запомнил.
В течение следующих нескольких дней стало известно, что на самом деле умершего звали не Каванот и что тридцать лет назад он убил жену. Это произошло в каком-то отдаленном штате, в небольшом городке. Оттуда он скрылся. Я не мог отрицать, что он кого-то убил, но я прекрасно помню, как хорошо он ко мне относился практически до самой смерти. И что бы он ни совершил в прошлом, это сделал некий другой мистер Каванот, а он нес эту ношу всю жизнь и платил по счету
мистера Каванота.
Я понял, что вина пожирает тебя изнутри, словно дьявол.
Несколько лет назад, когда у меня родилась дочь, я наблюдал за ней в роддоме. Теперь все будет по-другому, решил я, и дал себе больше обещаний, чем когда бы то ни было.
Но вскоре я стал относиться к жизни с позиции «все или ничего». Теперь она меня и не вспомнит, не думаю. Смотрю на фотографию. Какая она была еще крошка, когда я ее видел в последний раз. Смогла ли она научиться прощать мне мое отсутствие в ее прошлом, настоящем и будущем?
Мы призраки друг для друга, измученные воспоминаниями, которые не существуют.
Во многом Поли для меня даже реальнее, чем она. Не было года, чтобы я не думал, а что бы сделал, чего бы достиг Поли, останься он жив. Получил бы образование. Потом работа, семья. У него был бы ребенок, двоюродный братик или сестренка моей дочки. В этом году у него, наверное, начали бы редеть волосы.
Не проходит и месяца, чтобы я не думал, сколько всего могло бы произойти с каждым из нас, если бы Поли не умер. Иногда я верю в то, что когда-то на свете жил другой я, который и должен был жить дальше, но, о Боже, я убил и его.
В другое время я думаю о себе лучше.
Я чувствую, что он где-то внутри меня. Он рвется наружу, пока у меня не защекочет в горле. Так день за днем он ослабляет стягивающие его путы.
Джей Рассел — автор романов «Небесные собаки», «Обжигающе светлый» и «Жадность и деньги», напоминающие квазидетективы Марты Бернса и произведения номинанта на Всемирную премию фэнтези Брауна Харвеста. Некоторые рассказы автора были опубликованы в сборнике «Валы и шепот». Он живет в Лондоне вместе с женой и дочерью.
Вот что Рассел говорит о рассказе: «Мишель Сланг попросила меня написать что-нибудь для своей новой антологии — что-нибудь о «странниках», — упомянув, что не будет возражать против короткого исторического произведения. Поскольку сборники Мишель всегда замечательны, я не хотел упустить шанс и согласился. Кроме того, я давно мечтал написать несколько историй о старом Западе и посчитал, что теперь для этого настало время. Не скажу, чтобы мне очень уж нравился главный герой, несмотря на его положение в литературе. В то же самое время события, описываемые в рассказе, ничуть не противоречат фактам его биографии. Так что я полагаю, это альтернативно-исторический рассказ. Но с подначкой».
Ты нездешний. Стивенсон постарался улыбнуться. Запах, исходящий от этого человека, был отвратительным, словно от трупа, который следовало похоронить еще неделю назад. Первые несколько часов пути, пока человек спал, Стивенсон не ощущал запаха, но теперь, когда тот проснулся и, помогая себе руками, попытался встать, не почувствовать эту вонь было никак не возможно. Прочие пассажиры дилижанса, казалось, не обращали на это никакого внимания, но Стивенсон закашлялся, сдерживая позывы к рвоте, — все это губительно сказывалось на его больных легких. Он выплюнул комок мокроты в грязный носовой платок. Мерзко пахнущий блондин также откашлялся чем-то коричневым, сплюнул в окно, но промахнулся.
— Чахоточный? — спросил он Стивенсона. Тот кивнул, снова зайдясь в приступе кашля, не в силах более сдерживать себя. Он резко повернулся вправо и, перегнувшись через спящую рыжеволосую женщину, высунулся в окно. Из его глотки наружу вырвались кровавые комки вперемешку со слишком обильным завтраком, состоявшим из оладий, бекона и кофе, который подали в вагоне-ресторане поезда. Тот самый поезд должен был доставить его в Сакраменто, но по причине затопления путей всех пассажиров высадили в Карсон-Сити. По своей воле Стивенсон ни за что бы не поехал в дилижансе, но у него не было выбора. Не было, если он хотел встретиться с Фанни.
Увидеть ее снова — остальное не имело значения. Это желание перенесло его через океан на этот огромный безумный континент.
Стивенсон все еще выглядывал из окна, пока дилижанс с грохотом продвигался по грязной, разбитой дороге. Свежий воздух благотворно повлиял на легкие, но этого было недостаточно. Ничто не могло перебить запах человека, сидящего напротив. Стивенсон никогда бы не сел в этот дилижанс, если бы знал, что его ждет, но блондин запрыгнул к ним, когда они уже отъезжали из Карсон-Сити. Так что теперь ничего нельзя было сделать — только смириться. Набрав больными легкими побольше свежего воздуха, Стивенсон неохотно скрылся внутри дилижанса. Он начал было извиняться перед молодой женщиной, через которую ему пришлось перегнуться, но понял, что она крепко спит. На языке и нёбе чувствовался горький вкус желчи, но Стивенсона это обстоятельство скорее обрадовало, потому что в результате немного притупилось обоняние. Блондин наблюдал за ним с неприятной улыбкой, размазанной поперек небритого лица. Остальные пассажиры — прямой как палка, пожилой мужчина в черном костюме и цилиндре и его жена с поджатыми губами на лошадином лице, тоже вся в черном, — откровенно скучали.
— Противно, — сказал блондин.
— Так, — согласился Стивенсон.
— Что «так»?
— Простите? — смутился Стивенсон.
— Ты сказал: «Так», но не договорил что. Потом сказал: «Простите», но не пояснил, за что просишь прощения.
— Так, — повторил Стивенсон, догадавшись, о чем идет речь. — Я хотел сказать: «Да». «Так» означает «да». Ты понял?
— Нет, не совсем. И мое имя не Понял, а Джекуорт. — Он посмотрел на пожилого мужчину. — Ты Понял?
Старик едва заметно качнул головой, но и в одном этом жесте выразилась сильная неприязнь. Выражение лица его жены стало еще страшнее.
— Здесь нет никого с таким именем, — сказал блондин.
— Ошибся, — вздохнул Стивенсон.
— Вы забавно говорите, мистер. — Джекуорт снова выплюнул в окно комок мокроты.
Учитывая собственное состояние, Стивенсон не обратил на это внимания — во всяком случае, такого, как на запах. Хотя к этому времени Стивенсон многое повидал на американском западе, чтобы понять: с легкими у этого человека, скорее всего, все в порядке. Это всего лишь комок табачной жвачки, которой Джекуорт набил рот.
— Ну, так откуда же ты?
Стивенсон снова почувствовал этот запах. Рукой он прикрыл рот и нос, чтобы сдержать тошноту. Но это не очень помогало.
— Эдинбург, — сказал он и закашлял.
— Энбурр? — озадаченно спросил мужчина.
Стивенсон опустил руку, пытаясь не произносить «р» слишком раскатисто:
— Э-дин-бург.
Джекуорт почесал голову, вытащил из волос вошь и бегло осмотрел ее перед тем, как задавить между большим и указательным пальцами:
— Эд и нбург, — повторил он. — Это по пути в Небраску? Стивенсон снова закашлялся, на сей раз маскируя кашлем смех. Возможно, блондин и был глуп (хотя, может быть, это и не так), но он не походил на человека, который прощает насмешки. И к тому же он наблюдал за Стивенсоном весьма пристально.
— Эдинбург — это город в Шотландии. Джекуорт продолжал хмурить брови.
— Шотландия. Это такая страна. Никакой реакции.
— Это часть Великобритании, Англии… Мужчина замотал головой.
— За Атлантическим океаном. Глаза Джекуорта засветились.
— Об этом я слышал, — завопил он, хлопнув своей шляпой по колену. — Хотя и не видал никогда. Был однажды в Вичите. Большой старый город. — Он наклонился вперед, обдав Стивенсона зловонием, и прикрылся рукой, чтобы заговорщицки прошептать ему: — Я поимел там славную бабенку, крепкую, как молодая овечка. Никогда не забуду.
Потрясенный, Стивенсон тем не менее улыбнулся и кивнул, затем повернулся к окну, чтобы глотнуть немного свежего воздуха. Он надеялся, что на этом беседа окончена.
— Как насчет…
Вопрос был прерван страшным толчком. Дилижанс вдруг накренился. Спящая женщина завалилась на Стивенсона, и они оба упали в противоположную сторону. Джекуорт был расторопен — даже слишком расторопен — и первым схватился за дверную ручку, а старик и его жена скатились на пол, словно пара черных ворон. Цилиндр старика вылетел в окно. Правые колеса дилижанса поднялись над землей, и в этот момент, который Стивенсону показался очень долгим, он почувствовал, что карета вот-вот перевернется. Но с глухим стуком, сопровождаемым громким хрустом откуда-то снизу, дилижанс выровнялся. Возница извергал поток проклятий, пытаясь удержать лошадей.
Стивенсону ничего не было видно из-за лежащей на нем женщины, он слышал только ржание лошадей и надсадный треск, когда у дилижанса вырвало заднюю ось. Стивенсон сильно ударился челюстью о деревянную скамью, прикусив верхнюю губу, потому что в тот самый момент именно тем и занимался, что кусал губы. Его рот наполнился знакомым вкусом крови.
Еще один толчок, и все благополучно остановилось.
Джекуорта уже не было в дилижансе, когда Стивенсон пришел в себя. Женщина скатилась с него на стариков после того, как карета накренилась в последний раз. Стивенсон тыльной стороной ладони зажал рот, чтобы остановить кровь, и понял, что ранка не слишком глубокая. Стараясь изо всех сил, он поднялся на ноги — в тесном дилижансе он не мог выпрямиться более чем на шесть футов — и предложил помощь попутчикам. Молодая женщина, казалось, пребывала в оцепенении, но, похоже, не пострадала. Стивенсон поднял ее и отнес к скамье, где она уселась и стала тихо поглаживать свой живот. Старик, упав на колени, хлопотал над своей женой, которая сидела на полу и рыдала. Лоб мужчины пересекал длинный глубокий порез, его «траурный» костюм порвался, но женщина была травмирована намного серьезней. Ее черная юбка задралась, и Стивенсон увидел, что у нее сломана нога. Из окровавленной раны на левом бедре выпирала белая кость. Женщина дотронулась до кости пальцем, не в силах поверить, что все это на самом деле происходит с ней. Она побледнела и закричала от боли, но ее муж, увидев, куда устремлен взгляд Стивенсона, скорее был обеспокоен тем, что приподнявшийся сзади подол ее юбки обнажил призрачно белое бедро. Мужчина стиснул зубы, но не успел Стивенсон что-либо сказать, снаружи послышались два выстрела. За ними еще два.
Стивенсон выпрыгнул в открытую дверь и, не рассчитав расстояние до земли, не удержался на ногах. Скорее испугавшись, нежели поранившись, он с большим трудом встал, затем обошел дилижанс, и в тот миг, когда оказался впереди него, увидел, как возница выпустил еще одну пулю в голову умирающей лошади. Другое животное, уже мертвое, лежало рядом.
— Такова моя работа, — сказал возница и плюнул на труп. Пара лошадей, которые не переломали ноги в дорожном инциденте, нервно ржали в нескольких ярдах от экипажа.
— Пожилая дама серьезно ранена, — громко сказал Стивенсон. — У нее открытый перелом.
Возница повернулся к Джекуорту, который возбужденно приплясывал между мертвыми животными:
— Что, черт возьми, он сказал?
— Он нездешний, — сообщил Джекуорт. — Приехал из-за океана. Атлантического. Знаешь такой?
— В дилижансе пожилая дама с тяжелым переломом, — медленно повторил Стивенсон. — У нее сломана нога.
— Ч-черт, — сказал возница и снова сплюнул. — Вечно какая-нибудь пакость приключится!
— Ты док в этих делах, Э-дан-бурк? — спросил Джекуорт. Он переминался с ноги на ногу, как человек, которому срочно нужно помочиться.
Стивенсон не понимал, что его так заводит.
— Не-а… нет. Но там кость торчит! Можно не сомневаться, что там случилось.
— Черт побери! Да вы должны молиться на меня за то, что я все это терплю! — Джекуорт запрыгнул обратно в дилижанс.
Спустя минуту из экипажа выглянула молодая женщина, все еще поглаживая живот, но теперь она уже немного успокоилась. Стивенсон подошел помочь ей, а потом они вместе стали осматривать то, что осталось от дилижанса. Задняя ось переломилась пополам и лежала теперь в дюжине ярдов вверх по дороге, возле неглубокой ямы в колее, которая и стала причиной аварии. Передняя ось была на месте, но тоже сломана, как и нога старухи. Было ясно, что дальше в этом экипаже ехать нельзя. Однако, даже несмотря на все пережитые злоключения, Стивенсон был счастлив, что остался жив и почти невредим.
— Что же нам теперь делать? — спросил он у возницы.
Тот ковырнул пальцем в носу и сплюнул. Его, казалось, огорчала необходимость отвечать на этот вопрос. «Или, возможно, его пугают последствия крушения», — размышлял Стивенсон.
— Славно! Вот и проехали ни два ни полтора! Слишком далеко до следующей станции, особенно с женщинами и тому подобное. Правда, есть старая станция не очень далеко отсюда. Пять, возможно, семь миль. Как бы то ни было, здесь нам оставаться нельзя.
— А почему?
— Наша компания этого не любит. Некоторое время назад я уже имел кое-какие неприятности. Мне лучше знать.
— А врач там будет? — спросил Стивенсон. Возница засмеялся:
— Врач далеко, друг мой, но я думаю, нам помогут. На той станции живет один тип, он кое-что смыслит во врачебном деле. Так о нем говорят, я слышал. Кровь пустить он, во всяком случае, умеет.
Стивенсон не придал его словам большого значения и спросил:
— Так нам действительно лучше ехать туда?
— Главное, успеть до наступления сумерек. На одну лошадь мы положим пожилую даму, а миссис Рейли посадим на другую, так будет лучше всего. Не самая плохая прогулка. Правда, немного в гору. Но у нас не слишком большой выбор.
Итак, Роберт Луис Стивенсон, из Эдинбурга, Шотландия (через Атлантический океан, о котором многие слышали), отправился в Шкурятник.
Старуха истошно кричала, когда ее вытаскивали из дилижанса, но, «к счастью», потеряла сознание, как только ее усадили на лошадь. Это намного облегчило задачу. Джекуорт продолжал восхищаться длиной высунувшейся из ее бедра кости, хотя, надо отдать ему должное, он безропотно принял на себя основную часть работы по ее переноске. Муж пожилой дамы, неохотно представившийся мистером Андерсоном Бэлфором — он сделал акцент на
мистере, —наблюдал за происходящим с неодобрением и постоянно одергивал платье супруги, словно в этом и должна заключаться помощь. Возница — Грей, как он сам себя называл, а служило это слово именем или фамилией, Стивенсон так никогда и не узнал — оказался немногим полезнее. Он был разозлен потерей своего дилижанса и вместе с ним средств к существованию. Джекуорт же был полон энергии, и Стивенсон, который еще в начале пути почувствовал нечто странное в этом типе (не только его запах), предположил, что впервые Джекуорт нарушил закон будучи еще совсем юным. Впрочем, и теперь, хорошо разглядев блондина, Стивенсон никак не дал бы ему больше двадцати, хотя тот и носил на поясе пару револьверов.
Другая женщина, которая представилась как миссис Тимоти Рейли, продолжала держаться за живот, утверждая, что с ней все в порядке. Поначалу она упиралась, не желая садиться на лошадь, но потом согласилась ехать верхом, но только боком, как в дамском седле. Стивенсон мог бы предположить, что она просто боится лошади, но, оказавшись верхом, миссис Рейли успокоилась и держалась довольно уверенно.
Грей шел впереди, ведя под уздцы лошадь, на которую положили потерявшую сознание пожилую даму и короб с дилижанса; остальной багаж пришлось оставить. Возница для сохранности спрятал вещи пассажиров в лесу, неподалеку от дороги, и замаскировал свои следы. Бэлфор, шедший сразу за Греем, не сводил глаз с ноги своей жены. За ним ехала миссис Рейли. Процессию замыкал Стивенсон. К его большому огорчению, Джекуорт держался рядом, размахивая руками, подобно ребенку на праздничном параде. Легкий ветерок с севера предвещал грозу, Стивенсон обрадовался этому, потому что ветер отгонял от него вонь попутчика.
— Ну, Эд, и чем ты занимаешься? — спросил Джекуорт.
У Стивенсона не было большого желания разговаривать — ему было достаточно трудно просто идти и дышать, — но в то же время он не хотел показаться грубым.
— Я учился, а потом работал адвокатом и инженером, хотя ни то, ни другое не является моим призванием. Я пробую себя в качестве писателя, и говорят, у меня к этому талант. Большинство зовут меня Луис. — А про себя подумал: «Кроме одной женщины, которая называет меня Робби».
— Без дураков? Извини, если что не так, Лу. М-м-м, знаешь, я всегда хотел научиться читать. Мой кузен знает весь алфавит. С начала и до конца. Ну или почти весь. Да, он у меня умный, знает, что почем. Можем поспорить, кто умнее, если не боишься! А про что ты пишешь?
— По большей части это истории о моих путешествиях. О людях и вещах, виденных мною, о местах, что я посетил. Недавно — о Франции и Германии писал. А еще о моем доме в Шотландии, конечно.
— Ух ты! И ты везде там был? Знаешь, я слыхал про Францию. Это тоже за Атлантическим океаном?
Стивенсон кивнул:
— Мое здоровье вынуждает меня путешествовать. Климат в Шотландии менее всего подходит для больных легких. А жаль, ведь я ее так люблю.
— Ну так какого черта тебе уезжать отсюда? Собрался написать еще одну историю?
Стивенсон колебался. Ему совершенно не хотелось обсуждать свою жизнь и планы с этим незнакомцем. И он ни с кем не мог говорить о Фанни. О ней… было невозможно рассказывать.
— На самом деле, как раз сейчас я подумываю о чем-то совершенно ином: об истории, придуманной от начала и до конца.
Пиратской. Считаю, что с каждым годом выдумывать мне становится легче, чем наблюдать за действительностью, — усмехнулся Стивенсон.
— Не-е, я не знаю ни одного пирата. Тут я ничем помочь не смогу, Лу. Зато про эти места ходит множество других интересных историй.
— Да неужели?
— Ты, должно быть, слыхал о Доннерах, — шепнул Джекуорт.
— Не припоминаю.
Джекуорт снял шляпу и хлопнул ею по ноге. Он улыбнулся так широко, что Стивенсон заметил, что у него нет коренных зубов.
— Не слышал о бригаде Доннера?! — почти закричал Джекуорт.
Все обернулись. Во взгляде возницы Грея сквозило особое отвращение. Джекуорт хлопнул себя рукой по губам.
— Так что там с бригадой Доннера? — спросил Стивенсон. Когда стало ясно, что остальные снова смотрят вперед, а не на них, Джекуорт продолжил, решительно, но полушепотом:
— Они людоеды.
Стивенсон решил, что он ослышался, и переспросил:
— Прошу прощения?
Джекуорт лихорадочно закивал головой:
— Они были каннибалами. Не думаю, что они такими родились, но так уж вышло.
— Не понимаю.
— Тридцать или около того лет назад Доннеры и Риды отправились на Запад. Два больших семейства. Они застряли поздней осенью в горах Сьерра. Лишь некоторым удалось выбраться оттуда до зимних холодов. Да уж, не повезло им. Без дураков. Еды становилось все меньше, животных тоже, а главное — их оставила удача. Ничего не оставалось, как начать поедать друг друга. Люди говорят, что они ели только тех, кто уже умер, но кто тебе скажет правду. Кто-то утверждал, что они бросали жребий и убивали проигравших. Другие рассказывали, что они разделились на два лагеря и сражались друг с другом, как на войне, съедая пленных врагов. Перед началом зимы их было больше восьмидесяти, до весны дожили не многим более сорока. Остальных съели.
— О господи!
— Да-с, сэр. Здесь есть люди, которые все это еще помнят и могут рассказать ужасные подробности, если не упадешь, услышав их. Впечатляет? Только представь — закончить свои дни в чьем-нибудь желудке!
— А ты уверен, что все это правда?
Лицо Джекуорта перекосилось.
— Ты хочешь сказать, что я лгу?
— Нет, конечно нет. — Стивенсон знал, что в этой части мира более страшным преступлением, чем сомнение в чьем-либо слове, было только конокрадство. — Я только спросил, не является ли все это лишь страшной местной легендой? Я слышал парочку наподобие этой. Какой-то бред о гигантском лесорубе, например. Все это напоминает мне об историях, рассказываемых в старом Сони Бин и неподалеку от Балантре.
Джекуорт кивнул, по-видимому успокоившись.
— Хорошо, но это никакая не легенда. Точно. Это, черт возьми, исторический факт. Старый каньон, где это происходило, называют теперь Ущельем Доннеров.
— Замечательно, — размышлял Стивенсон. — Но как вообще кто-то мог такое делать?
— Что ты имеешь в виду?
Эта история в равной степени интриговала и вызывала отвращение у Стивенсона.
— Вообрази, — сказал он, — есть человеческую плоть. Не только есть, но сперва разделывать ее. Друга, кузена, брата. Даже если они уже мертвы, такие вещи все же придется делать. Выпустить кровь. Срезать мышцы с костей. Вырезать органы из полостей. Приготовить мясо, положить себе в рот. Прожевать. Проглотить. — Он дрожал. — Не поверю, что такое возможно.
— Я бы смог это сделать.
Стивенсон изучал молодого человека. Джекуорт напряженно смотрел вперед, с очень серьезным выражением лица, кивая самому себе.
— Ты не смог бы.
Джекуорт посмотрел на писателя:
— О да. Если бы был голоден. Да я делал и не такое…
— Но не это именно.
— Да, не совсем. Но я никогда и не застревал в горном ущелье в снежную бурю, без еды, как один мой дальний родственник. Но я видел юбку на мужчине, и это поразило меня не меньше, чем смерть от голода. Люди — забавные животные, Лу. Мой папа учил меня никогда не поворачиваться спиной к животному, потому что никогда не знаешь, что оно может выкинуть. Ну а я много раз вставал спиной ко всяким тварям, и никогда они не причиняли мне вреда. В худшем случае укусят за ногу. Но повернись спиной к человеку, и наверняка получишь пулю в задницу. Или того хуже. Люди — просто животные, у которых день и ночь поменялись местами, да ты и сам прекрасно это знаешь. Не перестаешь удивляться, узнавая, на что они способны. Аи, черт, мне срочно нужно помочиться! Жжет, как в аду, когда это делаю. Не знаешь, к чему бы это?
Как только Джекуорт, расстегнув ширинку, скрылся за деревьями, Стивенсон ускорил шаг. Он надеялся, что сможет провести некоторое время в другой компании.
Через час пути, состоящего главным образом из подъема в гору, они остановились. Госпожа Рейли предложила отдохнуть. Грей с ней согласился, безрадостно посматривая на темнеющее небо. Стивенсон подошел к женщине, чтобы помочь ей спешиться, но очередной приступ кашля овладел им, и в конечном счете ей пришлось помогать ему сесть на каменистый склон у ручья. Он жестом попросил ее отойти и благодарно кивнул. Через мгновение он уже выплевывал кровавый комок мокроты на белый камень. Стивенсон положил шляпу на землю и протянул руки к ручью, чтобы зачерпнуть немного чистой воды. Она оказалась настолько холодной, что у него заломило зубы, но после нескольких глотков кашель затих. Он повернулся, медленно вдыхая воздух, наслаждаясь тусклыми лучами заходящего солнца, пронзающими облака.
Бэлфор, словно стражник, стоял возле жены, все еще находившейся без сознания. Вместе с Греем они сняли ее с лошади, дав животному возможность отдохнуть и напиться. Джекуорт следил за всем этим с огромным любопытством, ему не терпелось снова увидеть обнаженную кость. Рыжеволосая миссис Рейли скрылась за деревьями, без сомнения, по зову природы. Спустя несколько минут она возвратилась, все еще поглаживая живот. Ее обычно приятное выражение лица исказилось от каких-то неприятных мыслей. Она была явно подавлена. Госпожа Рейли подошла посмотреть, не нужна ли ее помощь миссис Бэлфор. Четверо путников беспомощно стояли вокруг пожилой дамы: никто не знал, что делать. Джекуорт смотрел на Стивенсона, обдумывая сложившуюся ситуацию и про себя посмеиваясь над писателем. Стивенсон тяжело вздохнул, когда увидел, что блондин направляется в его сторону. Джекуорт наклонился и шепнул ему на ухо:
— Ты еще не пробовал представить, кого из них ты мог бы съесть?
Прежде чем Стивенсон смог сказать, что ему вообще не приходили в голову подобные мысли, Джекуорт добавил:
— Ну, я ставлю на ирландскую крошку, слышь? — И, похотливо облизав губы, он встал и побрел к дороге, к облегчению Стивенсона.
Миссис Рейли неистово размахивала руками перед лицом пожилой женщины. Мистер Бэлфор стоял, скрестив руки на груди.
Непреклонный в своих убеждениях, он отрицательно качал головой на любое предложение. Потом миссис Рейли повернулась к вознице, но тот воздел руки в жесте «нет, мэм, только не я» и пошел назад к лошадям. Миссис Рейли снова умоляюще посмотрела на старика, но он просто развернулся к ней спиной. Возмущенная, она подошла к Стивенсону и присела рядом.
— Она потеряет ногу, — сообщила ему миссис Рейли. — Он сверху обвязал ее поясом, чтобы остановить кровотечение, но сделал это слишком туго, так что уже вся нога посинела. И не хочет ничего слушать!
— Да, он словно старый упрямый осел.
— Невыносимый. Я сказала ему, что его жена потеряет ногу, а он только все твердит «упаси бог, упаси бог». Я ему ответила, что Бог может и не услышать его молитву.
Стивенсон поднял бровь:
— А как же Провидение?
— Я так поняла, что вы пишете рассказы. Я всегда считала, что писатели — люди объективные и свободомыслящие.
Стивенсону показалось, что Джекуорт хочет вмешаться в разговор.
— Да, но ко всему прочему я сын проповедника.
— В этом нет ничего плохого, я уверена.
— Вы не так поняли, мэм. Просто для меня было удивительно услышать, что вы — милая ирландская девушка — выражаете такое мнение.
