— Пеннел, попридержите-ка язык, — воскликнул Бартон, подчеркивая последнее слово очередным взмахом трости, — если вы хотите и дальше здесь работать. Так вы отрицаете, сэр, — добавил он, направляя трость прямо на Бейтса, — вы отрицаете, что пришли сюда с целью пробраться ко мне в тыл? Пролезть?
      — Я пришел обсудить вполне конкретные вопросы, — настаивал Бейтс, — только и всего. Неужели, сэр, вы отказываетесь даже поговорить со мной?
      — А если и так? — сказал Бартон, слегка сбавив тон. — Что тогда? Вы небось приведете сюда ваших парламентариев, ваших издателей газет, ваших многочисленных друзей, и все скопом наброситесь на меня? Свора псов, сэр! Свора псов!
      — Мне очень нравится ваша трость, — сказал Бейтс, с хладнокровным, как он надеялся, видом опускаясь в кресло. — Она вроде бы костяная, сэр?
      Бартон был озадачен.
      — Сэр, не будем обсуждать мою трость.
      — Это кость бробдингнежца? А из какой части тела? Похоже, из внутреннего уха?
      — В этом нет ничего противозаконного… — начал было Бартон, но затем, видно, передумал. Фраза повисла в воздухе. — Очень хорошо, — сказал он наконец, поубавив спесь. — Вы явились поговорить, сэр. Мы поговорим, сэр. Пеннел, оставайтесь в кабинете. Будете наливать мне бренди, пока мы с этим… джентльменомобсуждаем наши дела. А затем, мистер Бейтс, я был бы вам очень обязан, если бы вы покинули эту мастерскую и забыли сюда дорогу.
      — Одного разговора будет довольно, сэр, — сказал Бейтс, заканчивая фразу легким вздохом, которым он словно ставил точку.
      Бартон уселся в кресло у окна, и Пеннел заметно дрожащей рукой наполнил второй стакан.
      — Этот джентльмен, —сказал ему Бартон, — он агитатор, сэр. И, полагаю, радикал. Вы ведь радикал?
      — Я из партии мистера Мартино.
      — О! — с едким сарказмом воскликнул Бартон. — Партиец!
      — Считаю за честь так именоваться.
      — И не патриот, держу пари на любые деньги.
      — Я люблю свою страну, сэр, — ответил Бейтс, — люблю ее в достаточной степени, чтобы желать ей лучшего управления.
      — Фракции и партии, — угрюмо пробормотал Бартон, поднимая к лицу стакан с бренди и держа его, как намордник. — Партии и фракции. — Он выпил. — Я открыто заявляю, что они разрушат страну. — С громким стуком он поставил на стол пустой стакан.
      Пеннел с несчастным видом топтался у двери.
      — Я остаюсь при своем мнении, сэр, — проговорил Бейтс, слегка напрягшись.
      — Ну хорошо, сэр, — сказал Бартон. — О чем вы хотели со мной говорить? Я владелец этой мастерской, сэр. Да, мы наняли группу блефускуанцев.
      —  Наняли,сэр?
      — Они стоили мне целое состояние, — с трудом сдерживаясь, сказал Бартон. — Наша обычная пища для их желудков не годится, так что их приходится кормить самыми дорогими деликатесами. Обычные ткани слишком грубы для их кожи, так что требуются тончайшие шелка. Расходы на них значительно превышают жалованье, которое они бы получали, как рабочие. Это правда, что они полностью мне принадлежат. Но с ними хорошо обращаются, и они как рабы стоят мне дороже, чем стоили бы любые наемные рабочие. Я полагаю, этот мистер Бейтс, — добавил Бартон, обращаясь к Пеннелу и пытаясь придать своему голосу оттенок сарказма, но сумел выказать лишь раздражение, — он хотел бы видеть их свободными.Мистер Бейтс считает, что рабство — это зло.Не так ли, мистер Бейтс?
      Бейтс шевельнулся в кресле. Оно опять скрипнуло.
      — Раз вы спрашиваете, скажу, что да. То рабство, что вы здесь практикуете, — это зло. Сколько работников у вас умирает?
      — С каждым смертным случаем я теряю деньги, сэр, — сказал Бартон. — У меня нет желания получить известие даже об одной-единственной смерти.
      — Так, а ваша трость, сэр? Сколько в мире осталось бробдингнежцев?
      — Мне не нужны эти чудовища. Совершенно не нужны. Едва ли в моей мастерской смог бы поместиться хотя бы один из них.
      — И все же вы носите трость, сделанную из их костей, сэр! Вы не видите здесь небольшого преступления? Торжества над их жалким состоянием?
      — У некоторыхлюдей, Пеннел, — сказал Бартон, снова обращаясь к своему служащему, — у некоторых людей целая куча свободного времени и склонность сочувствовать животным. Тогда как остальные слишком заняты работой.
      — Ваши лилипуты…
      — Блефускуанцы, сэр.
      — Ваши маленькие люди, сэр, как и люди-гиганты, вряд ли являются животными.
      — Да? А вы сами когда-нибудь работали с ними, мистер Бейтс?
      — Я посвятил много лет этому вопросу.
      — Я спрашиваю о другом, вы работали с ними?Нет, конечно нет! Эти карлики — злобные твари, и злоба у них в крови. А великаны — они вообще представляют собой реальную угрозу для общественного блага.
      — Количество убийств бробдингнежцев выросло до ужасающего размера.
      — Убийств? Использование этого слова предполагает лишение жизни человека,не правда ли?
      — А разве бробдингнежцы не созданы по образу и подобию Господа, сэр? Так же, как вы и я? Так же, как и лилипуты?
      — Таким образом, — широко ухмыльнувшись, сказал Бар-тон, — в основе вашего недружелюбия лежит религия, а?
      — Наш народ был бы сильнее, — проговорил Бейтс, стараясь избежать высокопарного тона, — если бы мы охотнее следовали Божьим заповедям, сэр. Или вы атеист?
      — Нет, нет.
      — Разрешите вас спросить, мистер Бартон: ваши рабочие-блефускуанцы — они белые или чернокожие?
      — Что же это за вопрос, сэр? Вы же только что их разглядывали в мастерской. Вы знаете ответ на свой вопрос.
      — Так вот, их кожа такая же белая, как и моя, — сказал Бейтс, — а Библия на этот счет не допускает превратного толкования. Господь предназначил некоторым из своего стада быть рабами и пометил их — дал им черную кожу; это потомки Хама, сэр. В мире достаточно чернокожих, чтобы занять все места, предназначенные для рабов. Поэтому обращать в рабство или убивать кого-то из Его высших созданий — это насмешка над Господом.
      — Я не убиваю своих рабочих, сэр, — сказал Бартон.
      — Но их убивают,сэр. Убивают по всему миру, их осталось всего несколько тысяч. А бробдингнежцы — сколько из них живы? После того случая с «Индевером» и «Триумфом»?
      — Я встречался с капитаном того «Триумфа», сэр, — сказал Бартон, снова едва сдерживаясь, — на обеде у одного моего друга. Достойный человек, сэр. Достойный. Он лишь следовал отданным ему приказам. Разве морской офицер мог бы поступить иначе? И, — продолжал он, входя во вкус, — было ли это вообще преступлением? Эти великаны крупнее нас в двенадцать раз.
      Если бы они объединились, имели артиллерию, порох, — да они растоптали бы нас в лепешку. И не одну только Англию, а всю Европу: они бы пришли сюда и растоптали нас в лепешку. Кто бы тогда у кого был в рабстве? Ответьте мне на этот вопрос, будьте так добры.
      — Бробдингнежцы — миролюбивый народ, — ответил Бейтс, чувствуя, что лицо его краснеет от злости. — Если вы читали записки моряка, что открыл их землю…
      Бартон громко расхохотался:
      — Этот парень? Да кто поверит хотя бы одному его слову? Кататься на дамском соске (прошу прощения), как на лошадке, — это же полная чепуха! А что в реальности? Раса существ, достаточно больших, чтобы раздавить нас как мух. Нашнарод, сэр! Ваш и мой! У нас перед ними было всего лишь одно преимущество: у нас был порох, а у них не было. Король поступил правильно, когда уничтожил большую часть их популяции и захватил их земли. Сэр, сейчас наш народ питается лучше всех в мире. Возможно, вы не помните, как у нас обстояли дела до тех пор, пока не завезли великанский скот из Бробдингнега, зато я помню: множество людей умирало от голода на улицах. Теперь же нет такого нищего, который бы не ел ростбиф каждый день. Солдаты нашей армии — самые сильные и отважные в Европе. Была бы успешной наша экспедиция во Францию и Голландию без таких солдат?
      — То, о чем вы говорите, всего лишь временное преимущество, — настаивал Бейтс. — Однако это недолговечные, сугубо материальные факторы, а духовные, сэр? Где духовные?
      — Бог, — сказал Бартон.
      — Действительно, друг мой. Все эти существа созданы Господом; они — чудо творения. Мы же отнеслись к Его дарам наплевательски. Лилипуты могут казаться нам незначительными по величине, но они являются частью вселенной Создателя.
      — Кажется, в Книге Бытия описываются какие-то великаны, — сказал Бартон. — Разве потоп их не уничтожил?
      — Воды потопа могли не достичь северо-западного побережья Америки, — сказал Бейтс — По крайней мере, это единственное, что объясняет выживание этих народов.
      — Мне кажется, вряд ли Божественное Провидение так уж было расположено к этим чудовищам. Господь сначала попытался уничтожить их при помощи всемирного потопа, а затем повторно, используя два британских фрегата. — По его лицу пробежала улыбка.
      — Я долго возносил молитвы, — сказал Бейтс, не желая быть сбитым с толку. — Я долго возносил молитвы, и после этого к а меня снизошло просветление…
      Бартон в ответ на это разразился лающим, скрипучим хохотом, который исходил из него отдельными порциями, что, по правилам общепринятой орфографии, пишется как «ха! ха! ха!» Однако в произносимых им звуках не было придыхания. Скорее, его хохот звучал как «нах! нах! нах!», и он перебивал речь Бейтса.
      — Пеннел, — сказал Бартон, — мистер Бейтс вроде бы явился сюда, чтобы изводить нас, а не развлекать, но посмотри, какой он забавный!
      — Это насмешка… — начал было Бейтс с возрастающей яростью и проглотил окончание фразы. Лучше подставить другую щеку. — Я пришел сюда, сэр, чтобы пригласитьвас. Пригласить присоединиться к сообществу просвещенныхработодателей и финансистов; организация небольшая, сэр, но жизнеспособная. Из нас вырастет более подобающее нашему времени, лучшее общество.
      — Общество? Так вот оно что. И если я вступлю в ваше сообщество, полагаю, мне не разрешат держать никаких рабов?
      — Вы можете иметь рабов, сэр, но только при том условии, что они действительнорабы: я имею в виду чернокожих. В глазах Господа, сэр, лилипуты — не рабы, и, обращаясь с ними как с рабами, вы творите насмешку над Ним. Над Господом нельзя насмехаться.
      — Не смею возражать, — сказал Бартон, вытаскивая свое громоздкое тело из кресла. — Было приятно с вами поговорить. Мистер Пеннел проводит вас.
      Бейтс поднялся, взволнованный, не понимая, в какой момент разговора он потерял инициативу.
      — Надо так понимать, сэр, что вы…
      — Понимайте как хотите, сэр. Я было решил, что вы — шпион Парламента, сэр. Есть такие парламентарии, которые с радостью поставили бы вне закона рабство во всех его проявлениях, и в их силах нанести действительный вред. Но вам, сэр, такое не под силу, — я нисколько не сомневаюсь, что вы безвредны, так же как и ваши надоедающие Господу дружки. Всего хорошего, сэр!
      Бейтс отчаянно покраснел. Надоедающие Господу!Какая наглость!
      — Сэр, вы грубиян! Поверьте, власти у Господа побольше, чем у человеческого парламента.
      — В лучшем мире, сэр, в лучшем мире.
      — Да вы богохульник!
      — А ведь это не я,— загремел Бартон, — это не я пытался с помощью лжи и обмана пробраться в дом частного рабочего человека, не я нарушил заповедь «не лжесвидетельствуй» с целью проползти по-змеиному в честный бизнес и разрушить его. Но вы отлично знали, что если бы вы назвали свои истинные цели, вас бы не пустили и на порог. Всего хорошего, сэр.

[2]

[3]

[4]