Камала Шастри вернулась в этот мир такой же, какой оставила его, - обнаженной. Она неуверенно шагнула наружу из сборщика, стараясь сохранить равновесие в слабом притяжении станции «Туулен». Я подхватил ее, одновременно заворачивая в халат, а затем опустил на надувную подушку. Три года, проведенные на другой планете, переменили Камалу. Она похудела, стала мускулистее. Ногти на руках отросли сантиметра на два, по левой щеке тянулось четыре параллельных шрама, наверное, они соответствовали гендианским канонам красоты. Но что поразило меня больше всего - вопиющая отчужденность во взгляде. Это место, такое привычное для меня, кажется, едва не повергло ее в шок. Словно она сомневалась в этих стенах и скептически воспринимала местный воздух. Она научилась думать, как инопланетянин.
      - Добро пожаловать обратно!
      Надувная подушка зашуршала, потом громко зашипела, когда я потащил ее по коридору.
      Камала с трудом глотнула, и мне показалось, что она сейчас заплачет. Три года назад она заплакала бы. Многие странники чувствуют себя опустошенными, когда выходят из сборщика, это потому, что нет никакого перехода. Несколько секунд назад Камала была на Генде, четвертой планете той звезды, которую мы называем Эпсилоном Льва, и вот она уже здесь, на лунной орбите. Почти дома, самое большое приключение ее жизни подошло к концу.
      - Мэттью? - спросила она.
      - Майкл. - Я невольно ощутил себя польщенным - она меня помнит. В конце концов, она изменила мою жизнь.
      Я проводил, наверное, сотни три странников, приходящих и уходящих, с тех пор как впервые прибыл на «Туулен» изучать динозавров. Камала Шастри - единственный квантовый скан, которого я лично убил. Сомневаюсь, что динозавров это заботит, подозреваю, время от времени они сами позволяют себе подобные нарушения. Я знаю о ней, по крайней мере той, какой она была три года назад, больше, чем о себе самом. Когда динозавры отправили ее на Генд, ее масса составляла 50391,72 грамма, а количество эритроцитов в крови - 4,81 миллиона на кубический сантиметр. Она умела играть на нагасварам, роде бамбуковой флейты. Ее отец - уроженец Таны, под Бомбеем, жевательную резинку она любит со вкусом арбуза, у нее было пять любовников, в одиннадцать лет она мечтала стать гимнасткой, но вместо этого стала инженером по биоматериалам и в возрасте двадцати девяти лет добровольно отправилась к звездам, чтобы научиться выращивать искусственные глаза. Ей потребовалось два года для прохождения соответствующей подготовки, она знала, что может отказаться в любой момент, вплоть до того мгновения, когда Силлойн переведет ее в сверхлю-минальный сигнал. Она понимала, что означает сохранение равновесия.
      В первый раз я увидел ее 22 июня 2069 года. Она прибыла на «челноке» из порта Люнекса L1 и оказалась в нашей воздушной камере ровно в 10:15, маленькая, кругленькая женщина с темными волосами, расчесанными на прямой пробор и плотно прилегающими к голове. Ей вычернили кожу для защиты от радиационного излучения Эпсилона Льва, теперь она была цвета синих сумерек. На ней был полосатый комбинезон, на ногах тапочки на липучке, чтобы облегчить ей передвижение на тот короткий промежуток времени, который она должна была провести в нашей микрогравитации.
      - Добро пожаловать на станцию «Туулен». - Я улыбнулся и протянул руку. - Меня зовут Майкл. - Мы обменялись рукопожатием. - В принципе, я сапиентолог, но по совместительству еще и местный проводник.
      - Проводник? - Она рассеянно кивнула. - Хорошо. - Камала всматривалась куда-то мимо меня, словно ожидая увидеть кого-то еще.
      - О, не волнуйтесь, - произнес я, - динозавры сидят по своим клеткам.
      Глаза ее широко раскрылись, и рука выскользнула из моей.
      - Вы называете ганениан динозаврами?
      - А почему нет? - Я засмеялся. - Они же зовут нас младенцами. Или даже плаксами.
      Камала покачала головой в изумлении. Люди, никогда не видевшие динозавров, обычно романтизировали их: мудрые, благородные рептилии, в совершенстве познавшие сверхлю-минальную физику и познакомившие землян с чудесами галактических цивилизаций. Сомневаюсь, что Камала видела когда-либо, как динозавр играет в покер или заглатывает верещащего кролика. И она точно никогда не спорила с Линной, которая до сих пор сомневается, что люди психологически готовы к путешествию к звездам.
      - Вы что-нибудь ели? - Я махнул рукой на коридор, ведущий к гостевым комнатам.
      - Да… то есть нет. - Она не двинулась с места. - Я не голодна.
      - Дайте-ка я угадаю. Вы слишком взволнованы, чтобы есть. И даже слишком взволнованы, чтобы разговаривать. Вы хотите, чтобы я заткнулся, засунул вас в шар и переместил отсюда. Давайте-ка попробуем преодолеть это состояние, ладно?
      - На самом деле я не возражаю против разговора.
      - Тогда пойдемте. Надо сказать, Камала, моей главной обязанностью является предупредить вас, что на Генде нет ни арахисового масла, ни хлеба с вареньем. И куриного вин-далу тоже нет. Кстати, как меня зовут?
      - Майкл?
      - Смотри-ка, а вы не так уж и взволнованы. Никакого тако и ни кусочка пиццы с баклажаном. Вам предоставляется последний шанс поесть по-человечески.
      - Хорошо. - Она не улыбнулась, была слишком занята тем, чтобы выглядеть храброй, но уголок ее рта дрогнул. - Пожалуй, я не откажусь от чашки чаю.
      - А вот чай у них как раз есть. - Она позволила проводить ее в комнату «Д», ее тапочки со щелчком отрывались от ковра. - Но, естественно, заваривают его из того, что настригают с лужаек.
      - У гендиан нет лужаек. Они живут иод землей.
      - Освежите, пожалуйста, мою память. - Я положил руку ей на плечо, мышцы под комбинезоном были будто камень. - Они похожи на хорьков, или это такие штуки с оранжевыми наростами?
      - Они совсем не похожи на хорьков.
      Мы протолкнулись сквозь дверной пузырь в гостевую комнату «Д», небольшое прямоугольное помещение с расставленной в беспорядке низкой безопасной мебелью. В одном конце располагалась кухня, в другом - уборная с вакуумным унитазом. Потолок был небесно-голубой, на длинной стене живая панорама Чарльз-ривер и Бостона в свете закатного июньского солнца. Камала только что получила докторскую степень в Массачусетском технологическом институте.
      Я отключил дверь на вход-выход. Она присела на краешек кушетки - птичка, готовая улететь.
      Пока я заваривал ей чай, у меня замигал встроенный в ноготь монитор. Я настроился на прием, и крошечное изображение Силлойн возникло в скрытом режиме. Она не смотрела на меня, была слишком занята наблюдением за лучами в аппаратной.
      - У нас проблема, - прожужжал ее голос у меня в наушнике, - хотя и ничтожная. Однако нам придется исключить двоих последних из сегодняшнего расписания. Оставь их на Люнексе до завтра, до первого сеанса. А эту можно будет задержать на часок?
      - Конечно, - ответил я. - Камала, хочешь познакомиться с ганенианином? - Я переместил изображение Силлойн в стенное окно размером с динозавра. - Силлойн, это Камала Шастри. На самом деле главная здесь Силлойн. Я же просто привратник.
      Силлойн поглядела сквозь стекло одним глазом, затем развернулась и уставилась на Камалу вторым глазом. Для динозавра она была невысокая, чуть больше метра, зато ее громадная голова покачивалась на шее, словно арбуз, балансирующий на грейпфруте. Наверное, она только что намазалась маслом, потому что все ее серебристые чешуйки сверкали.
      = Камала, могу ли я сказать, что с тобой связаны мои самые радостные ожидания? = Она подняла левую руку, растопырив кожистые пальцы и демонстрируя темные полумесяцы рудиментарных перепонок.
      - Конечно же, я…
      = И ты даешь разрешение на то, чтобы мы осуществили твое перемещение?
      Камала выпрямилась.
      - Да.
      - У тебя есть вопросы?
      Уверен, вопросов у нее было несколько сотен, но в данный момент она, должно быть, была слишком испугана, чтобы спрашивать. Пока она колебалась, влез я:
      - Что раньше, ящерица или яйцо? Силлойн проигнорировала меня.
      - Когда тебе будет удобнее начать?
      - Сейчас она пьет чай, - сказал я, передавая Камале чашку. - Я ее приведу, когда мы закончим. Скажем, через час?
      Камала съежилась на своей кушетке.
      - Нет, на самом деле мне не нужно столько… Силлойн показала нам свои зубы, некоторые из них были размером с рояльную клавишу.
      - Да, это наиболее приемлемо, Майкл. - Она отключилась, чайка летела теперь по стене, где только что было ее окно.
      - Зачем вы это сделали? - Голос Камалы прозвучал резко.
      - Просто мне сообщили, что вам придется подождать своей очереди. Вы не единственный странник, который отправляется сегодня утром. - Это, ясное дело, была ложь, расписание пришлось сократить, поскольку Джуди Лэтчоу, еще один сапиентолог, работающий на «Туулене», в данный момент представляла в университете имени Хиппарчуса наш доклад по ганенианской концепции определения личности. - Не переживайте, со мной время пролетит незаметно.
      Какое-то мгновение мы глядели друг на друга. Я мог бы проболтать без умолку весь час, я довольно часто так делал. Или же мог бы вытянуть из нее, ради чего она решилась на перемещение. Наверняка у нее оказалась бы какая-нибудь слепая бабушка или кузина, дожидающаяся ее возвращения домой с искусственными глазами, не говоря уже об обязательном наборе жалостливых историй, где речь непременно шла бы о чахотке, голоде и преждевременной эякуляции, и так далее и тому подобное. Или же мог бы оставить ее в одиночестве таращиться на стены. Вот тогда и выяснилось бы, насколько она на самом деле испугана.
      - Откройте мне какую-нибудь тайну, - предложил я.
      - Что?
      - Тайну, ну, понимаете, что-то такое, о чем не знает больше никто.
      Она смотрела на меня так, будто я только что свалился с Марса.
      - Послушайте, через весьма короткий промежуток времени вы отправитесь на расстояние - какое? - в триста десять световых лет, да? По графику вы проведете там три года. К тому времени, когда вы вернетесь, я запросто могу уже стать богатым, знаменитым и вообще уехать куда-нибудь, возможно, мы никогда уже больше не встретимся. Так что же вы теряете? Я обещаю никому не рассказывать.
      Она откинулась на кушетке и поставила чашку на бедро.
      - Это очередной тест, верно? После всего, через что меня провели, они так и не решили, можно ли меня отправить?
      - О нет, через пару часов вы уже будете щелкать орешки вместе с хорьками в какой-нибудь темной норе на Генде. Я просто спрашиваю для поддержания разговора.
      - Вы ненормальный.
      - Ну, лично мне больше нравится научный термин «ло-гоманьяк». Это по-гречески, «логос» означает «слово», а «мания» значит, что я просто люблю поболтать, вот и все. Давайте я начну первый. Если моя тайна окажется недостаточно смачной, можете вообще ничего мне не рассказывать.
      Ее глаза превратились в узкие щелки, пока она прихлебывала чай. Уверен, что бы ни волновало ее в данный момент, это точно не перспектива быть проглоченной большим синим шаром.
      - Я воспитывался в католической вере, - начал я, усаживаясь в кресло напротив нее. - Теперь я уже не католик, но тайна не в этом. Мои родители определили меня в школу Девы Марии, Матери Божьей, мы ее называли «Мамабо». Школу держала чета священников, отец Томас и его жена, матушка Дженифер. Отец Том преподавал физику, по которой у меня была вечная двойка, в основном из-за того, что он говорил так, будто у него рот набит грецкими орехами. Матушка Дженифер преподавала теологию, а человеческого тепла в ней было приблизительно столько, сколько в мраморной церковной скамье, мы ее прозвали «мама Мамабо».
      Как-то вечером, за пару недель до нашего выпуска, отец Том и мама Мамабо сели в свой шевроле «Минимус» и отправились за мороженым. По дороге домой мама Мамабо проморгала желтый свет, и их протаранила машина «скорой помощи». Как я уже говорил, матушка была старая, наверное, лет ста двадцати, у нее должны были изъять права еще в пятидесятых. Она умерла на месте. Отец Том скончался в больнице.
      Разумеется, всем нам полагалось скорбеть по ним, наверное, я ощущал некоторое сожаление, но, откровенно говоря, они никогда мне не нравились, и я был скорее возмущен тем, что их смерть испортила нам выпуск. Так что я больше негодовал, чем сожалел, и в то же время ощущал некоторые угрызения совести по поводу собственного жестокосердия. Наверное, нужно расти католиком, чтобы понять это. Как бы то ни было, через день после происшествия всех собрали в спортивном зале, мы ерзали на скамьях, пока самый настоящий кардинал вел в телеэфире заупокойную службу. Он все время пытался утешить нас, будто бы погибли наши родители. Когда я попытался пошутить по этому поводу, обращаясь к соседу, меня застукали, и последнюю неделю в старшем классе я был отстранен от занятий.
      Камала допила чай. Тихонько поставила пустую чашку на один из держателей, вмонтированных в стол.
      - Хотите еще? - спросил я. Она обеспокоенно шевельнулась.
      - Зачем вы рассказываете мне все это?
      - Это все часть моей тайны. - Я подался вперед в своем кресле.- Дело в том, что мы тогда жили недалеко от кладбища Святого Духа, и, чтобы перехватить рейсовый автобус на авеню Мак-Кинли, я срезал путь через кладбище. И вот что произошло через пару дней после того, что случилось на мессе. Было около полуночи. Я возвращался домой с выпускного вечера, где выкурил пару просветляющих разум «косяков», и теперь ощущал себя хитрее царя Соломона. Проходя через кладбище, я наткнулся на два земляных холма, расположенных рядом друг с другом. Сначала я подумал, что это цветочные грядки, но потом увидел деревянные кресты. Свежие могилы, в них лежали отец Том и мама Мамабо. В могильных крестах не было ничего особенного, просто палки с перекладинами, выкрашенные в белый цвет и воткнутые в землю. Имена были написаны на них от руки. Насколько я понял, это были временные кресты, отмечающие место захоронения, пока не поставят каменные надгробия. Не нужно было никакого просветления, чтобы понять: вот он, шанс, который выпадает в жизни один раз. Если я поменяю кресты местами, какова вероятность, что это кто-нибудь заметит? Выдернуть их из земли не составило труда. А потом я отряхнул землю с ладоней и помчался так, словно ад гнался за мной по пятам.
      До этого момента ее, кажется, забавляла моя история, она начала проявлять ко мне снисхождение. Но теперь в ее глазах промелькнула тревога.
      - Но это же ужасный поступок, - произнесла она.
      - Абсолютно согласен, - сказал я, - хотя динозавры считают ужасной саму идею закапывать тела на кладбищах и обозначать места резными камнями. Они утверждают, что у мертвой плоти нет никакой индивидуальности, так к чему все эти сантименты? Линна постоянно спрашивает, почему мы до сих пор не додумались помечать собственное дерьмо. Только это все еще не тайна. Дело было теплой ночью в середине июня, но когда я бросился бежать, воздух вдруг похолодел, сделался морозным - я видел пар от собственного дыхания. И ботинки у меня становились все тяжелее и тяжелее, словно наливаясь свинцом. Когда я приблизился к задним воротам, мне казалось, что я сражаюсь с ураганным ветром и с меня вот-вот сорвет одежду. Я замедлил ход. Я знал, что могу выйти, но сердце бешено колотилось, а потом я еще услышал шум, похожий на шум внутри морской раковины, и запаниковал. Так вот вам моя тайна: я трус. Я поставил кресты на место и больше никогда не заходил на это кладбище. Более того, - я кивнул на стены гостевой комнаты «Д» станции «Туулен», - когда я повзрослел, то убежал от того места настолько далеко, насколько сумел.
      Она наблюдала, как я снова откидываюсь в кресле.
      - Все чистая правда, - заверил я, поднимая правую руку. У Камалы был такой ошарашенный вид, что я засмеялся.
      Улыбка расцвела на ее темном лице, она вдруг тоже захихикала. Звук был такой робкий, жиденький, словно тонкий ручеек побежал по круглым камням, отчего я засмеялся еще сильнее. У нее были полные губы и белоснежные зубы.
      - Ваша очередь, - сказал я, отсмеявшись.
      - О нет, я не могу. - Она замахала на меня руками. - У меня в запасе нет ничего столь интересного. - Она помолчала, затем нахмурилась. - Вы уже рассказывали эту историю раньше?
      - Один раз, - признался я. - Ганенианам, во время психологического теста при приеме на работу. Только я не рассказывал им финальной части. Я знаю, как думают динозавры, поэтому завершил рассказ на том месте, когда поменял местами кресты. Все остальное для них детский лепет. - Я нацелил на нее палец. - Помните, вы обещали хранить мою тайну.
      - Неужели?
      - Расскажите мне о своей юности. Где прошло ваше детство?
      - В Торонто. - Она поглядела на меня оценивающе. - Там со мной случилась одна история, только совсем не веселая. Грустная.
      Я кивнул, подбадривая ее, и сменил стенные обои на панораму Торонто, в небе которого доминировали телебашня «Си-Эн-Тауэр», «Торонто-Доминион Центр», «Коммерц Корт Уэст» и Королевский Шпиль.
      Она обернулась, чтобы рассмотреть картинку, и заговорила:
      - Когда мне было десять, мы переехали на другую квартиру, в центре, на Блёр-стрит, чтобы матери было удобно добираться на работу. - Она указала на стену и повернулась ко мне. - Она бухгалтер, а отец писал программы стенных обоев для «Имаджиниринг». Дом был громадный, мы каждый раз оказывались в лифте с десятком соседей, которых видели в первый раз. Однажды я возвращалась домой из школы, и меня остановила в фойе пожилая женщина. «Девочка, - сказала она, - хочешь заработать десять долларов?» Родители запрещали мне разговаривать с чужими, но эта старушка явно жила в нашем доме. Кроме того, у нее были допотопные искусственные ноги, так что я решила: в случае чего смогу убежать. Она попросила меня сходить в магазин, дала мне список продуктов и кредитную карточку и велела принести все в квартиру 10W. Я должна была бы отнестись к ее просьбе с подозрением, поскольку во всех магазинах имелась служба доставки, но уже скоро я догадалась, что на самом деле старушке просто хотелось с кем-нибудь поговорить. И она готова была за это платить, обычно пять или десять долларов, в зависимости от того, как долго я задерживалась у нее. И довольно скоро я начала заходить каждый день после школы. Думаю, родители запретили бы мне ходить к ней, если бы узнали, они были очень строгие. Им бы не понравилось, что я беру у старушки деньги. Но только они приходили домой не раньше шести, поэтому никто не узнал о моей тайне.
      - Кто она была такая? - спросил я. - О чем вы с ней разговаривали?
      - Ее звали Маргарет Эйс. Ей было девяносто семь лет, кажется, раньше она была как-то связана с юриспруденцией. Ее муж и дочь умерли, она осталась одна. Я мало о ней узнала, в основном она заставляла болтать меня. Расспрашивала о моих друзьях, о предметах в школе, о моей семье. И все в том же духе…
      Камала замолчала, когда мой ноготь засветился. Я ответил на вызов.
      = Майкл, имею удовольствие пригласить вас сюда, = прожужжал голос Силлойн у меня в ухе. Она проявилась почти на двадцать минут раньше, чем мы договорились.
      - Вот видите, я же сказал, что со мной время пролетит незаметно. - Я поднялся, глаза Камалы широко распахнулись. - Я готов, если готовы вы.
      Я протянул ей руку. Она позволила мне помочь ей подняться. Женщина чуть пошатнулась, и я ощутил, насколько мала ее уверенность в себе. Я обнял ее за талию и повел в коридор. В микрогравитации станции «Туулен» она уже казалась нематериальной, как воспоминание.
      - Так расскажите же мне, что такого печального произошло потом?
      Сначала мне показалось, она не услышала вопроса. Она шагала по коридору молча.
      - Не держите меня в подвешенном состоянии, Камала, - попросил я. - Вы должны завершить историю.
      - Нет, - сказал она. - Ничего я не должна.
      Я не стал принимать этот ответ близко к сердцу. Моей главной целью было развлечь ее. Если она не желает расслабляться, это ее дело. Некоторые странники продолжали болтать вплоть до того момента, как оказывались в большом синем шаре, но большинство умолкали гораздо раньше. Они уходили в себя. Возможно, мысленно Камала уже шла по Генду, щурясь от жесткого белого света.
      Мы пришли в центр сканирования, самое большое помещение на станции «Туулен». Тут же перед нами оказался шар, вместилище безопасного квантового сенсорного луча, БКСЛ, короче говоря. Шар был молочно-голубой, словно изо льда, и размером с двух слонов. Его верхняя полусфера поднялась, и, словно серый блестящий язык, выдвинулся стол для сканирования. Камала приблизилась к шару и коснулась своего отражения, расползшегося по гладкой поверхности. Справа от шара помещались мягкая скамейка, туалетный столик и кабинка туманообразовате-ля. Я посмотрел налево, через окно аппаратной. Силлойн стояла и смотрела на нас, склонив набок свою невероятную голову.
      - Она послушная? - прожужжал у меня в ухе ее вопрос.
      Я поднял два скрещенных пальца.
      - Добро пожаловать, Камала Шастри. - Голос Силлойн вырывался из колонок вместе с негромким шорохом. - Ты готова приступить к переносу?
      Камала кивнула окну.
      - Одежду можно оставить здесь? - Если ты будешь столь любезна.
      Камала проскользнула мимо меня к скамье. Кажется, я перестал для нее существовать; то, что происходило сейчас, касалось только ее и динозавра. Она быстро разделась, аккуратно сложила свой комбинезон, засунула тапочки под скамью. Краем глаза я видел маленькие ступни, широкие бедра и красивую, гладкую темную кожу спины. Она зашла в кабинку и закрыла дверь.
      - Готова, - крикнула она.
      В аппаратной Силлойн повернула выключатели, и кабинку затянуло густым облаком нанолинз. Наночастицы дошли до Камалы и рассеялись, покрывая все ее тело. Вдыхая частицы, она перемещала их из легких в кровоток. Кашлянула всего дважды - она была прекрасно подготовлена. Прошло восемь минут, Силлойн очистила воздух в кабинке тумано-образователя, и Камала вышла. По-прежнему не обращая на меня внимания, она повернулась лицом к аппаратной.
      - Теперь следует перейти на стол для сканирования, -произнесла Силлойн, - чтобы Майкл мог зафиксировать тебя.
      Она двинулась к шару, не колеблясь, поднялась по придвижному трапу, забралась на стол и легла на спину. Я пошел за ней.
      - Точно не хотите рассказать мне до конца вашу тайну? Она смотрела в потолок не моргая.
      - Ну ладно. - Я достал из сумки на боку емкость с распылителем. - Все будет происходить так, как вас учили. - Я принялся распылять наночастицы на подошвы ее ног. Я видел, как поднимается и опадает ее живот, поднимается и опадает. Она полностью погрузилась в дыхательную гимнастику. - Помните, в сканере не скакать и не свистеть.
      Она ничего не ответила.
      - Теперь глубоко вдохните, - сказал я, приближая распылитель к большому пальцу у нее на ноге. Раздался коротенький треск, когда наночастицы на поверхности кожи сплелись в сеть и застыли, лишая ее возможности двигаться. -
      Полайте за меня на хорьков. - Я собрал свое оборудование, спустился по трапу и откатил его обратно к стене.
      С негромким скрипом большой голубой шар втянул в себя «язык». Я наблюдал, как закрылась верхняя полусфера, поглотив Камалу Шастри, потом пошел к Силлойн в аппаратную.
      Я не принадлежу к тем ученым, которые считают, будто бы динозавры воняют, иначе я не стал бы изучать их с такого близкого расстояния. Париккаль, например, насколько я могу судить, вообще не пахнет. Силлойн обычно издает слабый и не лишенный приятности запах подкисшего вина. Однако, когда она сильно волнуется, запах делается уксусным и пронзительным. Должно быть, у нее выдалось трудное утро. Дыша ртом, я сел на свой стул.
      Она работала быстро, теперь, когда шар был закрыт. Несмотря на всю подготовку, на странников довольно скоро накатывала волна клаустрофобии. Все-таки они лежали в темноте, обездвиженные нанокорсетом, в ожидании перемещения. В ожидании. Симулятор в Сингапурском центре подготовки во время учебного сканирования издает звук, больше всего похожий на слабый дождик, бьющий по шару, некоторым он кажется похожим на шуршание статического электричества в приемнике. Пока они слышат этот звук, странникам кажется, что они в безопасности. Мы воспроизводим этот шум в то время, как они находятся в шаре, хотя сканирование занимает всего три секунды и происходит совершенно беззвучно. Со своего насеста я видел, как перестали мигать окна сагиттального и осевого разреза, корональное окно, что означало завершение сбора информации. Силлойн что-то озабоченно бормотала себе под нос, ее компьютер не удосуживался давать перевод. Видимо, она не говорила ничего такого, что нужно знать малышу Майку. Ее голова покачивалась, когда она просматривала бесконечные списки считанных данных, когти щелкали по сенсорным экранам, горящим оранжевым и желтым светом.
      Передо мной был только один экран, отображающий состояние странника, и одна-единственная белая кнопка.
      Я не кривил душой, утверждая, что я всего лишь привратник. Моя сфера деятельности - сапиентология, а не квантовая физика. Если что-то в то утро и пошло не так во время перемещения Камалы, я все равно ничего в этом не понимал. Динозавры говорили мне, что безопасный квантовый сенсорный луч в состоянии опровергнуть принцип неопределенности Гей-зенберга, нарезая пространство-время на крошечные кусочки и не нарушая при этом двойственности волны-частицы. Насколько крошечные кусочки? Они утверждают, никто не в силах увидеть то, что составляет 1,62 на десять в минус тридцать третьей степени сантиметров в длину, потому что при таком размере пространство и время разделяются. Время перестает существовать, а пространство превращается в пробабилисти-ческую пену, что-то вроде квантового плевка. Люди называют это длиной Планка-Уилера. Существует и время Планка- Уилера, это десять в минус сорок пятой степени секунды. Если нечто происходит, а рядом с ним происходит нечто еще, и разница во времени между этими событиями составляет какие-то десять в минус сорок пятой степени секунды, невозможно сказать, какое событие произошло раньше. Все это динозав-ровы штучки, сейчас же шло простое сканирование. Ганениане используют различные технологии для создания искусственных червоточин в пространстве, держат их открытыми с помощью электромагнитного вакуума, передают через них сверхлю-минальный сигнал, а затем принимают странника в виде элементарных частиц в пункте назначения.
      На своем экране, отображающем состояние Камалы, я видел, что сигнал, которым сделалась Камала Шастри, уже сжат и затолкнут в подготовленную «червоточину». Все, что нам оставалось теперь, - это подождать, пока на Генде подтвердят прибытие. Как только они официально информируют нас, что она у них, настанет время мне восстановить равновесие.
      Тук-тук, тук-тук-тук.
      Некоторые их технологии такие мощные, что могут изменить саму реальность. «Червоточины» могут использовать какие-нибудь фанатики, желающие исправить ход истории, с помощью сканера-приемника можно создать миллионы Силлойн или Майклов Берров. Изначальная реальность, не искаженная никакими отклонениями, - вот что динозавры называют гармонией. Прежде чем сапиентолога принимают в галактический клуб, он обязуется следить за повсеместным сохранением равновесия.
      С тех пор как я прибыл на «Туулен» изучать динозавров, я нажимал белую кнопку больше двухсот раз. Это как раз то, что я обязан делать по условиям контракта. Нажатие на эту кнопку посылает убийственный импульс ионизированной радиации через кору головного мозга дублированного, а стало быть, уже ненужного тела странника. Нет мозгов, нет боли, смерть наступает за секунду. Однако первые несколько раз, когда я восстанавливал равновесие, это представляло для меня проблему. И до сих пор осталось делом… неприятным. Но такова цена на билет к звездам. И если некоторые странные люди вроде Камалы Шастри считали, что цена приемлемая, это их выбор, а не мой.
      - Результат неутешительный, Майкл. - Силлойн обратилась ко мне в первый раз с тех пор, как я зашел в аппаратную. - Обнаруживаются несоответствия.
      На своем экране состояния я видел, как начали включаться режимы проверки ошибок.
      - Проблема здесь? - Я внезапно ощутил, как все во мне завязалось в узел. - Или там?
      Если наш исходный скан окажется верным, все, что останется Силлойн, - снова отправить его на Генд.
      Повисло долгое напряженное молчание. Силлойн уставилась на угол широкого экрана, словно там показывали ее первого детеныша, вылупляющегося из яйца. Кожаный мешок у нее за плечами раздулся, став в два раза больше своего нормального размера. Мой экран показывал, что Камала провела в шаре четыре лишних минуты.
      - Наверное, было бы целесообразно откалибровать сканер и начать все сначала.
      - Твою мать! - Я грохнул кулаками по стене, боль пронзила локоть. - Я думал, ты все уже починила. - Когда проверка на ошибки показывала, что проблема действительно существует, почти всегда принималось решение о повторе передачи. - Ты уверена, Силлойн? Ведь она была уже чуть ли не на месте, когда я только заталкивал ее в сканер.
      Силлойн возмущенно фыркнула на меня и захлопала по листам с распечатками ошибок маленькой костлявой ладошкой, словно таким образом надеялась вернуть все в норму. Как Линна и прочие динозавры, она выходила из себя при виде того, что считала нашими слезливыми страхами перед перемещением. Однако, в отличие от Линны, она была твердо убеждена, что в один прекрасный день, после того как мы достаточно свыкнемся с ганенианскими технологиями, мы научимся думать, как динозавры. Возможно, она права. Возможно, когда мы полазим по их «червоточинам» несколько сотен лет, мы будем с радостью сбрасывать свои ненужные тела. Когда перемещаются динозавры и прочие сапиентоло-ги, оставшиеся тела сворачиваются сами - весьма гармонично. Они пытались проделывать это с гуманоидами, но срабатывало не всегда. Вот поэтому я здесь.
      = Необходимость очевидна. Процесс продлится около тридцати минут, = сообщила она.
      Камала провела одна в темноте почти шесть минут, дольше, чем любой странник из тех, кого я сопровождал.
      - Дай мне послушать, что делается в шаре.
      Аппаратная комната наполнилась звуками рыданий Камалы. Эти звуки показались мне совершенно не человеческими, скорее похожими на визг покрышек перед аварией.
      - Мы должны вынуть ее оттуда, - сказал я. = Это младенческое мышление, Майкл.